Бесплатный фрагмент - Про Петю и косточку

Введение

Старый пятиэтажный дом из белого кирпича. Сейчас, в современном мире, он выглядит как спокойный, немного уставший от жизни дедушка. На его крыше три нелепых выступа из красного кирпича, непонятно, то ли это дымоход, то ли вентиляция. А может быть, строителям нужно было деть куда-то этот кирпич, и они выложили им на крыше три выступа, которые теперь, подобно волнорезам на море, рассекают воздушные потоки.

Торец дома выходит на улицу, достаточно оживленную для этого не самого большого города. Поток машин из четырех полос почти не прекращается весь рабочий день. И только ночью здесь становится так тихо, что можно услышать звуки прибывающих поездов. На торце дома, над пятым этажом, можно увидеть странное маленькое окошко. Когда на него смотришь, теряешься в догадках, что там. Вероятно, самый прозаичный вариант ответа — чердак. Но это так скучно! Гораздо интереснее представить, что это хозяин квартиры на пятом этаже сделал дырку в потолке и построил себе на крыше маленькую комнату, чтобы можно было прятаться ото всех и наблюдать за происходящим на улице.

Однако даже такой удивительный вариант не устроил воображение Пети, когда он впервые увидел это окошко. На самом деле он подумал, что там живет Карлсон. Это ведь уже не этаж, это на крыше, значит, там живет кто-то не совсем обычный. И потом, совершенно непонятно, как туда можно зайти. Очень похоже, что туда можно только залететь. Ну а кто умеет летать и живет на крыше? Конечно, Карлсон!

Эта мысль пришла в голову Пети много лет назад, когда ему было чуть больше года. Петя жил на втором этаже пятиэтажного дома из белого кирпича и очень любил мультфильмы. И он совершенно не ожидал, что с ним произойдет эта история.

Утро, чайник и первые шаги

Среда, пятиэтажный дом в центре провинциального города К., квартира на втором этаже, 06:30. Четыре дня до происшествия.

Ясное майское утро постучалось первыми лучами солнца в окна квартиры. Стройная молодая женщина в цветастом длинном халате вышла из комнаты, прошествовала мимо большого лакированного шкафа в коридоре, открыла белую деревянную дверь со стеклом посередине и зашла на кухню. Поискав по сторонам глазами, она нашла металлический эмалированный чайник с нарисованными цветами и черной окрашенной ручкой. Эмаль местами потрескалась, а кое-где и отлетела, так, что проступил металл, который начал ржаветь. Женщина взяла чайник одной рукой, а другой открыла крышку, заглядывая внутрь. Внутри видны слои накипи, их так много, что даже странно, что они не отваливаются внутрь сами собой. Хотя нет! Вот же несколько кусочков чего-то светлого плавает в слое воды на самом донышке.

Женщина, которую, кстати, зовут Еленой, или Еленой Васильевной, или просто Леной, решила, что воды очень мало и сделала шаг к раковине. Она раскачала чайник в руке, чтобы вода начала кружиться, а затем вылила остатки воды в раковину вместе с кусками накипи. Затем Лена раздвинула грязные тарелки и стаканы в раковине так, чтобы мог поместиться чайник, поставила его туда и включила холодную воду. Печально вздохнув, Лена посмотрела на картонную пачку с содой, стоящую на краю раковины.

Набрав примерно треть чайника, Лена уже хотела вытащить его, но подумала, что сегодня будний день, и родителям нужно на работу, а значит, они скоро придут завтракать. Так что она набрала еще немного воды и вытащила наконец чайник из раковины. Поставила его на плиту, взяла спичку, зажгла ее и поднесла к конфорке. В тот момент, когда она второй рукой повернула ручку включения газа, кто-то сзади сказал: «Ма!» Лена чуть дернулась, ее рука со спичкой отдалилась от конфорки, и газ не зажегся.

Лена обернулась и увидела Петю, своего сына, который подполз на четвереньках к ней на кухню. Елена испытала что-то вроде неудовольствия, что ее отвлекают. «Не мог поспать еще пять минут!» — подумала она, собираясь немного позлиться, но в этот момент пальцы ее левой руки стало жечь, она выронила догорающую спичку и затрясла рукой.

«Блин!» — воскликнула она, поднося руку к лицу и дуя на ожог. Петя внимательно смотрел на нее, потирая ручкой глазки. В этот момент он думал: «Мама пришла на кухню. Я тоже, я хочу есть. Зачем она трясет рукой? Что такое „блин“? Я пока не слышал. Очень интересно. Хочу узнать, что это». Он ничего не сказал, так как складывать слова в предложения у него пока получалось не всегда. Петя увидел, как мама достала вторую спичку, зажгла газ на плите, подошла к нему и взяла за руку.

В это время в дверном проеме показалась мощная, статная фигура — это бабушка, одетая в платье с причудливым узором, пришла позавтракать. Виктория Ивановна была грузной женщиной с повышенной потливостью и скачками давления, поэтому передвигалась она не спеша, величественным шагом. От ее былой красоты не осталось и следа, хотя она сама так вовсе не считала. Ее очень огорчало, что уже в следующем году она станет пенсионеркой. Это казалось ей очень странным, ведь она все еще была так молода в душе. Она тщательно следила за своим внешним видом, поэтому даже на обычный семейный завтрак вышла в одном из своих любимых «платьев для дома», с узором из, на первый взгляд, бессмысленного нагромождения различных геометрических фигур и завитков. Однако Виктория Ивановна знала, что подобный узор на самом деле говорит о ее тонком уме и богатом воображении. Вот, например, эти два бирюзовых треугольника на плече напоминали египетские пирамиды. А небрежные зеленовато-коричневые черточки и кружочки в центре платья выглядели как заросли чертополоха, в которых произошел взрыв, но лишь культурно-образованный человек с высокой душевной чувствительностью был способен понять, что эти мазки являются намеком на картину «La Orana Maria» Поля Гогена. Без всякого сомнения и ложной скромности, Виктория Ивановна считала себя одной из тех избранных, кто может видеть подлинное искусство там, где оно есть. Когда однажды дочь сказала ей, что эти узоры на платье — всего лишь мазня сумасшедшего дизайнера, Виктория Ивановна огорчилась, но затем утешила себя мыслью, что на детях гениев природа обычно отдыхает.

Сегодня утром, наряжаясь для похода на кухню, бабушка надела на шею бусы из крупного искусственного жемчуга, чтобы украсить свою роскошную багроватую шею, которая оставалась открытой в вырезе платья с причудливым узором. Кроме того, Виктория Ивановна надела очки в прозрачной пластмассовой зеленоватой оправе и в качестве завершающего особенного штриха нацепила на грудь огромную английскую брошь с изображением одномачтового двухпарусного корабля. «Сегодня я совершенно неотразима!» — подумала она, входя на кухню. Хотя надо признать, что совершенно посторонний человек, глядя на нее, вполне мог бы подумать: «Какая странная женщина, кто знает, какие чудачества ей могут быть присущи!»

Так или иначе, Виктория Ивановна вошла на кухню, вызвав неодобрительный взгляд дочери и захватив все внимание Пети. Он увидел, как входит его любимая бабушка, такая большая, цветастая и добрая!

Бабушка улыбнулась Пете, и он увидел ее красивые, блестящие золотые зубы. «Я тоже такие хочу», — подумал Петя. Он подполз к бабушке ближе, еще раз посмотрел, какая она вся большая, блестящая, разноцветная. Петя подумал, что бабушка, вероятно, самый сильный и главный человек на свете, и ему захотелось стать таким же большим и сильным, как она. Но что он мог? Он уже привык, что может только ползать по полу.

Пол был таким надежным, твердым, было очень удобно передвигаться по нему, опираясь на ручки и ножки одновременно. Иногда Петя чуть приподнимался от пола, выпрямляя спину и поднимая голову вверх. В эти моменты он мог взглянуть на пол с высоты и увидеть, каким далеким тот становился. Но ощущение далекости пола пугало Петю, поэтому обычно он снова принимал свое привычное положение на четвереньках и быстренько уползал куда-нибудь.

Однако в это утро что-то заставило его быть более смелым, чем обычно. Может быть, бабушкина брошь, на которую он смотрел, не отрываясь. А может, он захотел доказать маме, что она зря так пренебрежительно смотрит на него по утрам. Вообще, ему не нравилось, что мама какая-то вечно занятая и напряженная. Он думал, что она должна очень радоваться его появлению, но это происходило не всегда. Несколько дней назад он решил, что она так к нему относится из-за того, что он такой маленький, что он находится так недалеко от пола. От того самого пола, по которому ходят мамины ноги. Точнее только их маленькая, нижняя часть. А вообще, они очень длинные и уходят куда-то вверх, туда, где у мамы грудь, а дальше лицо. И он очень хотел вырасти хотя бы немного, чтобы стать ближе к маминому лицу. Он мечтал, что чем ближе он будет становиться к маминому лицу, тем чаще она будет улыбаться ему.

Поэтому когда в то утро он ощутил что-то вроде прилива смелости, он тотчас начал действовать: подполз к бабушке, ухватился за подол ее яркого платья и стал подтягиваться ручками кверху. Петя стал перехватывать складки ее платья своими ручками по очереди, так, что ему пришлось потянуться немного выше. Потом еще немного выше, и он вытянул спину кверху. Но затем длина ручек закончилась, спина уже не могла растянуться еще выше, хотя он очень старался. Он почувствовал, что в ножках появляется какое-то напряжение, как будто это из-за их согнутого положения он не может подползти по платью еще немного вверх. Тогда он напряг ножки, и они стали выпрямляться. Возможно, Петя потерял бы равновесие, но ведь он крепко держался ручками за складки бабушкиного платья. Он изо всех сил разжал ноги в коленях, и получилось, что он уже стоит на полу, опираясь на стопы. Петя понял, что если сейчас распрямит спину, то сможет ухватиться за узор из черточек и кружочков в районе бабушкиного пупка. Он не знал, выдержат ли его ножки новое положение, ведь он так никогда еще не делал, но он все же решился попробовать.

Петя выпрямился и теперь стоял на ногах, держась за бабушкино платье. Это положение было совсем непривычным, он пошатывался, но все же стоял. Он попробовал не держаться за платье и чуть не упал, но бабушка подхватила его за ручки и потащила чуть в сторону, с восхищением смотря на него. Петя видел, что пол очень далеко, и ему на секунду захотелось побыстрее упасть на него, опираясь всеми конечностями, как раньше. Но кроме высоты пола он видел неподдельное бабушкино восхищение, ее гордость за его первые шаги, поэтому он перестал бояться и сделал еще несколько шажков. Бабушка повела его ближе к мойке, и он прошагал и это расстояние.

Петя оперся ручками на мойку, он уже едва стоял, ножки сильно тряслись. Но это все было ерундой по сравнению с ощущением чего-то невероятного внутри. Он понял, что только что прошел небольшое расстояние на ногах, как это делают взрослые люди. Он улыбался, и на ямочках его пухленьких щечек играло солнышко. Он посмотрел на бабушку, поймал ее радостный взгляд и улыбнулся еще шире, открыв обозрению несколько зубиков. Бабушка сказала:

— Какой молодец! Сам прошел, уже почти как взрослый. Ты моя умничка!

От этих бабушкиных слов и особенно благодаря какой-то особой интонации, которую Петя улавливал практически кожей, по всему его телу разлилось приятное тепло. Теперь он сам чувствовал себя ласковым, сияющим солнышком, готовым всем дарить свой свет.

Елена Васильевна все это время молча наблюдала за ними. Неудовольствие на ее лице сменилось проблеском одобрения, и неожиданно она почувствовала какое-то облегчение. Она заметно вздохнула и подумала: «Боже мой, как быстро растут дети! Только вчера еще был…». И тут же другая мысль вышла на первый план: «Честно говоря, скорее бы он уже вырос, мне бы стало полегче, я бы могла выйти на работу и избавиться от этого ежедневного ада по уходу за ним». Занятая этими мыслями, мама Пети продолжала молчать до тех пор, пока Виктория Ивановна не обратилась к ней:

— Лена, ну что ты стоишь, как истукан? Посмотри, какой же он молодец! Он весь сияет, ну похвали же его!

Елена Васильевна подошла к Пете, взяла за ручки и сказала: «Ты у меня самый умный, самый лучший мальчик на свете!» Петя был очень-очень рад, хотя от него и не ускользнула какая-то легкая мамина грусть. Он заметил, что ей будто было тяжело говорить все это, и она быстро вернулась к приготовлению яичницы на плите.

Петя еще немного постоял, почувствовал, как ноги стали очень тяжелыми, и опустился на пол на четвереньки. Он только что сделал свои первые шаги, и ему казалось, что теперь у него все получится, что все будет так, как он захочет.

Василий Степанович

Прошло около получаса. Петя сидел в своем личном деревянном стульчике и наблюдал за остальными. Прямо напротив него сидела бабушка и со смаком кушала поджаренный белый хлеб, пролитый молоком и посыпанный сахаром, запивая крепким сладким чаем. Бабушка была такая красивая: пухлые в складочку губы, жирные от масла, крошки хлеба вокруг рта, озорной взгляд, который она время от времени бросала на Петю. А еще она периодически показывала ему язык и все, что находится у нее во рту. Бабушка широко открывала рот, демонстрировала Пете частично пережеванную еду, потом начинала усердно с нарочито серьезным выражением лица жевать, а затем показывала уже пустой рот и говорила:

— Все, ничего нет, теперь хлебушек у меня в животике. — При этом она поглаживала себя в районе узора из черточек и кружочков.

Если бы Петя знал, что такое клятва, он мог бы поклясться, что на свете нет никого лучше и красивее его бабушки.

Рядом с ним сидела мама и контролировала, как он кушает кашку. Кашка была на самом деле вкусная, манная, но Петя знал, что если съесть ее быстро, никто не будет заставлять его ее есть. Поэтому он неторопливо пожевывал то, что было у него во рту, периодически заставляя маму говорить:

— Петя, давай жуй-жуй-жуй! Ну-ка быстро, кушай кашку! Давай еще ложечку, и еще!

Петя мотал головой в сторону, уклоняясь от очередной ложки с кашкой, но она все равно настигала его, и он позволял запихнуть себе в рот еще каши. Пете очень нравился процесс завтрака, и он искренне не понимал, почему мама так торопится и становится недовольной от того, что он старается продлить себе это удовольствие.

Вдруг раздались тяжелые глухие шаги в коридоре. Было слышно, как идет кто-то солидный, основательный, серьезный. Даже хлопки от ударов задних частей тапок о пятки были какими-то более четкими, важными, чем у других людей. Не просто «хлоп-хлоп» и «шлеп-шлеп», а «хло-оппп… Пауза… хшлео-опп». Сразу было слышно, что идет не обычный человек, а Большой во всех смыслах человек. По крайней мере, примерно так думал Петя каждый раз, когда слышал неторопливую поступь своего дедушки.

Еще несколько важных шагов, и в проеме двери показался сам Василий Степанович. В его лице сразу бросались в глаза несколько характерных черт: нахмуренные брови, полукруглые складки под глазами, две выделяющиеся на фоне щек своей глубиной складки от носа книзу и опущенные вниз уголки рта. В целом его лицо можно было бы сравнить с диспозицией советской армии, в которой он когда-то служил. Брови со складками под глазами представляли собой полевые штабы командования армии. Далее от основания переносицы вниз тянулись «окопы» для связи с линией фронта. И наконец, линия рта с постоянно немного поджатыми губами и складки вниз от уголков рта олицетворяли переднюю линию военных укреплений.

Василий Степанович еще совсем молодым человеком попал на фронт и прошел три года войны, в итоге получив небольшую контузию, ранение живота и повредив ногу, оставшись хромым на всю жизнь. За боевые заслуги он был награжден Орденом Красной Звезды. В документе о его награждении в разделе «Описание подвига» было записано: «командир стрелкового отделения стрелковой роты моторизованного стрелково-пулеметного батальона ст. сержант Кузнецов Василий Степанович, выполняя боевые задания командиров на фронте борьбы с немецкими захватчиками во время рейда бригады по тылам противника проявил доблесть и мужество. В бою в районе населенного пункта Мал. Виски он из своего личного оружия уничтожил до взвода немецких солдат. Кроме того во время отражения одной из контратак уничтожил свыше 20 немецких солдат и офицеров. За свои смелые действия способствовавшие выполнению боевых ззадач, поставленных во время рейда бригады по тылам противникастарший сержант Кузнецов Василий Степанович, достоин награждения правительственной наградой орденом «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА».

После войны Василий Степанович долгое время работал бухгалтером в управлении органов правопорядка, обзаведясь неплохими связями. Так что в семье Пети он был очень авторитетным ее членом, у которого всегда можно было спросить совета или получить помощь в решении каких-то насущных проблем.

Для Пети же он был словно небольшой хмурой тучкой в ясном сияющем небе бабушки. Она всегда старалась побаловать ребенка, дедушка же периодически пытался объяснять, что нужно делать, а что нет. Но, несмотря на некоторую строгость деда, Петя почему-то знал, что тот его крепко любит, поэтому в то утро очень обрадовался, когда человек с боевыми морщинами на лице вошел на кухню, подтянул растянутые на коленках треники и почесал сквозь белую разношенную майку выступающий живот.

— Доброе утро!! — раскатисто поприветствовал дед сидящих на кухне людей.

— Доброе утро! — в голос ответили Виктория Ивановна и Лена.

Петя улыбнулся, приветствуя деда, и открыл рот, безмолвно шевеля губами. Внутренне он сказал «привет, дед».

Дед важно прошествовал на середину кухни, остановился между плитой и столом и о чем-то задумался, переводя взгляд со стола на шкафчик и почесывая лысеющую макушку.

— Ну что ты, старый, забыл, зачем пришел? — иронично спросила Виктория Ивановна. — Небось, не помнишь, что на кухне делают?

— Да ну тебя, карга заедливая! — отмахнулся дед и продолжил оглядывать кухню.

Лена наблюдала привычную картину полушутливо-раздраженного общения родителей и думала, что необязательно, наверное, было матери поддевать его с утра. «Радовалась бы хотя бы тому, что он здесь, рядом», — грустно подумала она, вспомнив Алексея, своего мужа.

— Пап, что ты потерял? — с лаской в голосе спросила Лена.

— Да вот, помню, со вчерашнего дня арахис где-то должен был остаться.

— Какой тебе арахис! — резко встряла бабушка. — С твоим гастритом кашку нужно с утра кушать, давай я тебе сейчас пшеничной сварю!

— Сама жри свою кашу! — грубо ответил дед. — Я хочу арахис!!

Петя почувствовал витающую в воздухе напряженность и даже перестал проглатывать кашку, раскрыв рот, так что она стала понемногу стекать вниз. Но дед быстро это заметил, весело, насколько это было возможно с его суровым лицом, подмигнул Пете и, дурачась, произнес:

— Хочу, хочу, хочу мой арахис! Он же такой вкусный!

От этого Пете стало легко и весело, он вышел из оцепенения и облизал стекающую по губам кашу. Бабушка отмахнулась от мужа, сосредоточившись на своем хлебе с сахаром, а Лена молча открыла один из верхних шкафчиков и достала тарелку с поджаренным арахисом.

— Не зря я вчера столько нажарил! — довольный дед уселся к столу и стал ловко очищать пальцами шелуху от орешков и закидывать их себе в рот.

Петя не отводил глаз от процесса поедания орехов дедом. Он видел, как его дед добился своего, несмотря на препятствие в виде бабушки. А еще у него было такое красивое испещренное морщинами лицо! Петя подумал, что здорово было бы стать дедом, когда он вырастет. А еще ему очень захотелось попробовать арахис. Он даже протянул ручку к тарелке деда, но мать резко остановила это:

— Тебе нельзя, ты еще маленький!

«Я большой!» — подумал Петя и тоскливо посмотрел на мать, но она была непреклонна. Он с надеждой взглянул на деда, но тот лишь вздохнул и пожал плечами.

— Что поделаешь, внучок, эти бабы вечно чего-то боятся, но это их право. Ничего, через годик-другой поедим арахиса вместе!

Петя знал, что ему сейчас один год. Он подумал, что годик-другой — это так долго, это значит прожить еще столько же, сколько он уже прожил, и даже больше. А попробовать-то хочется сейчас! Он вздохнул и решил, что попробует расти немного быстрее, это должно было сработать! И продолжил свой завтрак.

Алексей и его знакомство с Леной

Петин папа, Алексей Николаевич, очень любил свою жену Лену. Но еще больше он любил археологию. Алексей получил образование историка и прошел профессиональную переподготовку на археолога. Он работал в музее и участвовал во всех экспедициях, в которые его приглашали. Тайны древних захоронений, возможность найти старинные предметы, узнать чуть больше о человеческой истории захватывали его с ног до головы. Он мог часами рассказывать собеседнику о своих экспедициях, нисколько не смущаясь угасающим интересом того к теме его монолога.

Наверное, в том числе и поэтому, у него долгое время не получалось завести длительных серьезных отношений с девушками. Часто в компаниях, начиная говорить и знакомиться с кем-то, он и сам себя ощущал экспонатом, потому что то, что было интересно ему, заинтересовывало других лишь на некоторое время. Вдоволь насладившись экзотичностью его познаний, люди, и симпатичные девушки в том числе, быстро теряли свою вовлеченность и переключались на другие темы разговоров. При этом они иногда даже старались подключить к этим новым темам и Алексея, но он каждый раз искренне недоумевал, что же может быть интереснее археологии.

Когда вы заходите в музей, картина или наконечник древнего копья на какое-то время приковывает все ваше внимание, но через пару минут вы теряете всякий интерес и идете дальше. Алексей чувствовал себя именно такой картиной, поэтому старался больше общаться с другими археологами, среди которых, увы, было не очень много женщин, и еще меньше таких, какие нравились Алексею.

Если в обществе археологов в плане заведения любовных отношений шансов было немного, то в музеях дело обстояло несколько иначе. Довольно часто серьезные молодые девушки интересовались историей, древними предметами, и тут познания Алексея пригождались, как нельзя кстати. Он получал достаточно внимания, встречался с кем-то, но вот только не влюблялся настолько, чтобы пытаться выстраивать более или менее серьезные отношения. Лет через десять такого существования он решил, что ему суждено быть несчастливым, что для такого, как он, мир навсегда разделен надвое: в одной части находятся чудесные красивые белокурые создания, лишенные понимания важности археологической науки, в другой — удивительный мир открытий, находок и тайн, в котором нет места любви.

Когда он встретил Елену в местном краеведческом музее несколько лет назад, то поначалу просто обомлел и долго смотрел на нее. Он понимал, что эта невероятно красивая, по его мнению, девушка вряд ли будет разделять с ним его интерес к монеткам, вазам, тарелкам и ложкам из камня.

Поэтому когда он увидел, как эта молодая миловидная девушка с копной серебристых волос, собранных в несколько распушенный пучок на голове, активно доказывает экскурсоводу, что вот эта глиняная урна древлян относится не к десятому, а к восьмому веку, он вдруг почувствовал, как у него внутри будто начали варить большую кастрюлю борща, так ему стало тепло от предвкушения чего-то очень хорошего. Он немедля подошел к ним и беспардонно спросил:

— А что это вы тут обсуждаете?

Белокурая девушка чуть отстранилась, удивляясь, кто это позволяет себе вторгаться в беседу интеллигентных людей, и внимательно осмотрела незнакомого мужчину. Его симметричное круглое лицо было чисто выбрито и внушало доверие. Кроме того, он беззастенчиво улыбался во всю ширину своих щек. «Наверное, хочет понравиться», — не без тени самодовольства подумала Елена и сказала:

— Вообще-то, приличные люди сначала представляются, а потом задают вопросы!

Алексей сначала внутренне вздрогнул от строгости тона этой такой нежной на вид девушки, а потом подумал, что у нее, помимо красоты и интереса к древностям, есть еще и характер, и эта мысль подогрела его симпатию еще больше. Вслух он произнес:

— Алексей, главный научный сотрудник института изучения древлян! — и улыбнулся, приглашая девушку оценить его юмор и настойчивость.

Елена слегка улыбнулась, но быстро подавила свое желание рассмеяться, бросив в Алексея еще один строгий взгляд со слегка прищуренными глазами:

— Очень смешно. А вы там, в этом мифическом институте, наверное, находитесь на самообеспечении — что найдете, то и носите?

Алексей вдруг не без стыда осознал, что одет в самый старый свой свитер и джинсы, в которых он был в последней экспедиции и которые постирал вручную, по-видимому, не очень хорошо. Отступать было некуда, и, поддавшись какому-то внутреннему чувству, он ответил в тон вопросу:

— Я всегда подозревал, что мне чего-то немного не хватает до совершенства! Собственно, поэтому я и подошел к вам. Думаю, такая красивая девушка, как вы, сможет навести порядок в моей жизни.

Экскурсовод Марина Петровна, невысокая сухонькая интеллигентная женщина лет шестидесяти, внимательно наблюдала за ходом беседы двух молодых людей и после последней фразы Леши очень четко подметила, что они оба смотрят друг на друга с неподдельным интересом, хотя блондинка и старается это скрывать. Желая помочь им попробовать создать какое-то общее чувство, Марина Петровна произнесла:

— Что ж, дорогие мои, вижу, вам есть о чем поговорить, а мне пора пойти попить чаю и подготовиться к следующей экскурсии. Всего вам доброго! — И она ушла в направлении комнаты отдыха.

Елена находилась под впечатлением напора этого молодого человека, ей хотелось улыбаться и кокетничать, но это ведь было бы так неприлично, поэтому она лишь отводила в сторону глаза и старалась не показывать своей симпатии, однако Алексей уже все понял:

— Не смущайтесь, я и правда никогда раньше не видел такой прекрасной девушки, как вы. Хотите, я покажу вам монеты из последней экспедиции, которые пока еще не выставили для обозрения? А если они вам понравятся, вы позволите пригласить вас на чашку кофе, идет? Да, и кстати, как вас зовут?

— Лена, называйте меня Леной, и давай уже перейдем на «ты». Но этот свитер все равно ужасен!

— Я знаю, завтра пойдем на рынок, и ты выберешь мне новый, более подходящий, договорились?

Они еще некоторое время о чем-то беседовали, все больше раскрываясь и испытывая странные, но очень приятные чувства. В то время они еще не сразу поняли, что влюбились друг в друга с первого взгляда.

Волшебные ощущения от соединения того, что Алексею казалось разъединенным навеки — интереса к его любимому делу и женской красоты — продолжались на протяжении следующих нескольких месяцев и не только не ослабевали, но и раскрашивались новыми оттенками. Алексей сравнивал свою любовь с созданием Микеланджело фрески «Сотворение Адама». Алексей думал, какую же невероятную работу провел Микеланджело, день за днем вырисовывая потолок Сикстинской капеллы маленькими ничтожными мазками красок. Как он не потерял своего энтузиазма? Как смог сохранить целеустремленность и веру в то, что результат будет стоить затраченных усилий? Алексея всегда вдохновляло трудолюбие талантливого художника. Ему казалось, что чем больше Микеланджело делал, тем больше получал удовольствия. Так и в своей любви, чем больше Алексей исследовал личность Лены, тем больше он восхищался. Чем глубже и насыщеннее становились их отношения, тем больше он влюблялся в нее.

Особенно волнующим было ожидание Алексеем чего-то особенного, какой-то разгадки его собственной жизни. Как известно, великий художник в изображении фрески «Сотворение Адама» зашифровал строение головного мозга человека, таким образом навеки запечатлев образ собственных знаний и передав свое восхищение от того, что в материальном — столь обыденном кусочке тела, как мозг — может быть создано нечто совершенно божественное, одухотворенное, идеалистическое — например, идея создания и художественный образ этой фрески.

От отношений с Леной Алексей тоже ожидал чего-то невероятного, какого-то необычного откровения, «просветления», как это бывает модно говорить. Он ждал, что еще чуть-чуть, и ему откроется истинный смысл жизни, и дальше он будет всегда счастлив и спокоен. Он верил, что скоро обретет возможность испытывать подлинное вдохновение от каждого прожитого дня. Алексей чувствовал, что он на пороге открытия нового уровня ощущения собственных эмоций. На пике этих ожиданий он прожил около года, в течение которого даже отказался от нескольких предложений поехать на раскопки.

А затем оказалось, что жизнь состоит из реальных событий — беременность, роды, маленький, вечно визжащий и хотящий чего-то человечек. Оказалось, что его надежды на «просветление» — не более чем иллюзии. Что его белокурая Леночка стала совсем скучной, серой, невыспавшейся. Что его первенец, которого он поначалу ждал с нескрываемым энтузиазмом, не так уж сильно его и радует.

Алексей понял, что состояние, когда он ожидал наступления «просветления», само по себе и было лучшим временем в его жизни, и что его невозможно вернуть. К такой потере, потере того, чего на самом деле и не существовало в реальности, он не был готов. Алексей стал грустным и задумчивым, страдая от того, что теперь внимание жены делилось между ним и ребенком.

Поэтому, когда выдалась возможность уехать в очередную экспедицию на раскопки, он, не раздумывая, согласился.

На раскопках

Среда, 20:30, где-то в Киргизии. Четыре дня до происшествия.

Ирина, Петр Вениаминович и Серега пошли спать в свои палатки. Алексей и Аня остались у костра вдвоем. Почему-то ему совсем не хотелось прекращать то, что сейчас происходило. Он удобно сидел на небольшом туристическом кресле, наблюдая, как от пламени костра отделяются небольшие язычки и, блеснув всего лишь на какой-то миг, исчезают в никуда. Аня сидела рядом на втором стульчике, ее светло-русые волосы с темноватыми корнями слегка развевались на ветру, немного напоминая языки пламени.

«Исчезают в никуда, — подумал Алексей. — Будто бы их никогда и не было. Будто и не существовали эти частички мощного пламени». Алексей вдруг представил, что эти всплески костра являют собой символ человеческой жизни. Эти искорки, всполохи, появившись непонятно откуда, зажигаются мощным пламенем, переливаясь оттенками желтого, красного, зеленого, согревают все вокруг, а затем исчезают в бесконечности пространства. Ведь примерно так же и люди возникают откуда-то, из ничего, из непостижимой тайны бытия, затем наполняют собой пространство, наполняют смыслом жизнь других людей, что-то создают, а что-то разрушают, а в итоге растворяются в течении времени, как языки костра в воздухе.

Алексей задумался: «А в чем смысл этого пламени, этих всполохов света? Если бы я здесь сейчас не сидел, то и не увидел бы этих вспышек, не почувствовал бы их тепла. Получается, только моя память, мой разум придают этим проявлениям реальности какой-то смысл. Это так странно: для того чтобы нечто реальное просуществовало еще некоторое время, и для того, чтобы происходящие события могли быть зафиксированы, необходимо что-то субъективное, нематериальное, то, что даже и потрогать нельзя. В данном случае — моя память, моя способность мыслить. Если я захочу, я смогу описать эти свои впечатления кому-нибудь другому, выразить своей речью или даже перевести на язык символов, написав пару строчек на бумаге. И только тогда существование реальности обретет свой смысл».

Алексей был очень вдохновлен своими собственными рассуждениями. Он посмотрел в сторону: вдали виднелись очертания небольших холмов, в сумерках они казались то ли курганами, где похоронены неизвестные существа, то ли песочными куличиками, что он лепил в своем далеком детстве. «Без материального мне было бы не о чем думать, без реальных предметов мой разум не мог бы функционировать. Но с другой стороны, и без моей души этот материальный мир не имел бы такого смысла, некому было бы понять, как красивы эти всполохи огня, как чудесно вдыхать этот чистый степной воздух, как приятно слышать потрескивание веток в костре».

— О чем ты задумался? — Аня чуть придвинулась к костру и погруженному в себя Алексею и решила переключить его внимание на себя.

Алексей вспомнил, что он сейчас здесь не один, и немного растерянно перевел взгляд на Аню; пейзажные образы перед глазами постепенно рассеялись, и он сфокусировался на своей коллеге. «Я совсем забыл про Аню, мою коллегу, — подумал он и поймал себя на мысли, что ему очень не нравится это слово, „коллега“. — Как странно, вроде бы именно так всегда называют людей, с кем работают, но мне совсем не хочется называть так ее. Кто же она мне? „Девушка со столь жгучим, манящим взглядом“ — звучит более подходяще. Но, быть может, мне это только кажется. Не исключено, что я влюбился в нее и додумываю себе то, что соответствует моим желаниям».

— Да так, думаю, найдем ли мы наследство караханидского хана, — улыбнулся он Ане.

— Это неправильный вопрос, — улыбнулась она в ответ, — правильно спрашивать себя, когда, в какой именно день, мы его найдем.

— То есть ты абсолютно уверена, что это произойдет?

— Конечно, только с таким настроем и стоит приступать к этой работе! — Аня поправила свои русые волосы и твердо взглянула куда-то сквозь костер.

Алексей подумал, какая она уверенная в себе и как она прекрасна своей решительностью. И даже движения ее тела стали казаться ему чуть более решительными, чем раньше. «А может быть, это я просто себе придумываю, — подумал он. — Может, я просто приукрашиваю, возвышаю ее образ в собственных глазах».

Аня повернула голову к Алексею:

— Ты снова о чем-то задумался, ты такой забавный, такой серьезный, расслабься уже!

«Тебе легко так говорить, посмотрела бы ты на себя со стороны», — подумал Алексей, глядя, как ее волосы развеваются, напоминая языки пламени костра. «Наверное, я влюблен», — подумал он. Вслух он произнес следующее:

— Слушай, Ань, как ты думаешь, а что мы найдем? И что хотелось бы найти больше всего тебе?

— Алексей, мне в принципе интересно узнать что-нибудь о том времени, об устройстве Караханидского государства, что они ели, как молились, какой была медицина в то время.

— Понятно, — ответил Алексей. — А вот я бы хотел найти побольше монет Тамгач-хана, я слышал, что на них изображены все растения и животные, обитавшие в ту эпоху.

— Да, найти эти изображения было бы очень интересно, — согласилась Аня и посмотрела прямо в глаза Алексею. Ему даже показалось, что кроме неподдельного интереса к разговору о раскопках он увидел в ее глазах искорки женской симпатии к своей персоне.

«А вдруг она тоже влюблена в меня?» — осмелился мысленно предположить Алексей, но тут же будто одернул себя и попытался запретить себе думать об Ане и своих чувствах. — «Нет, нет, нет! Так нельзя, я люблю свою Лену, как бы мне ни было сложно с ней». И он даже попытался отвернуться от Ани в другую сторону. Но что-то внутри него нашептывало таким тоном, каким мать успокаивает маленького ребенка в кроватке: «Посмотри на себя, ты слишком напряжен, расслабься, это всего лишь жизнь. Ты не властен над этим костром, над этим миром и над своими чувствами. Все растает, все исчезнет через несколько десятков лет. Все будет смыто рекою времени, а ты сидишь здесь сейчас и пытаешься запретить себе чувствовать! Ты просто дурак! Ты жалок и смешон! Живи сейчас так, как тебе хочется. Какой смысл бояться собственных чувств?» Алексей подумал, что не будет бояться самого себя, и снова посмотрел на Аню.

— Хорошо здесь сидеть, тихо, тепло и даже не жарко, — проронил Алексей.

— Да уж, кажется, я могла бы просидеть так целую вечность, — ответила Аня, и они замолчали, не зная, что еще можно сказать, и стали глядеть на огонь.

Через пару минут Аня увидела, что огня стало чуть меньше, и положила в костер еще одно полено. Для этого она привстала со стула, наклонившись вперед. Ее кожаная куртка правым краем сначала качнулась по инерции к костру, а затем отодвинулась назад, открыв взору Алексея белую майку, обтягивающую стройный бок и часть груди.

«Боже мой! — восторженно подумал Алексей. — Как это прекрасно! Как она, Аня, прекрасна! Такая молодая, сильная, гибкая, женственная!!» Алексей старался не давать волю своим мыслям и чувствам, переводя взгляд то в сторону холмов, то себе под ноги. «Да, лучше я буду думать об этих холмах, интересно, почему тот, что справа, больше, чем тот, что слева? Почему не наоборот? Интересно, почему холмы бывают разными? Интересно, а у нее левая и правая груди одинаковые, или нет?» — Алексей неожиданно вернулся к мыслям об Ане. Он вдруг осознал, что от своего интереса к тому, что он наблюдал краешком сознания на периферии своего зрения, было невозможно спрятаться.

Сначала он испугался собственной грубости, невежественности и глупости: «Ужас, она же человек, а я о ней думаю, как о кукле какой-то!» Но затем он подумал, что нужно признать, что в мире есть сиськи, и ему нравится на них смотреть, и вряд ли в этом процессе можно найти что-либо ужасное или глупое. «Наверное, так и задумано природой, а я зачем-то лишний раз придумываю себе какие-то запреты». Он расслабился и решил продолжить разговор:

— Аня, послушай, я тут подумал, — начал мяться он.

— Да? — с невинным интересом отозвалась Аня и посмотрела на него.

— Я не знаю, как сказать, — продолжил он мямлить.

Она увидела его нерешительность, ей стало интересно, отчего он смутился, и она решила подбодрить его, назвав Лешей. Казалось, что так ей удастся передать ему немного мягкости и ласки:

— Леша, я очень внимательно тебя слушаю.

Алексей смотрел прямо в ее большие чарующие глаза, и в этот момент ему начало казаться, что они гипнотизируют его. Он смотрел и представлял, как падает в светло-карюю глубь этих глаз. Это было похоже, как если бы он решил прыгнуть со стометровой вышки в тихое бездонное одинокое озеро на зеленой поляне посреди дремучего векового леса. Попробуйте представить себе, как вы стоите на такой вышке и смотрите вниз, туда, где между большим и вторым пальцем собственной ноги виден небольшой кружочек этого озера. Эта водяная гладь так привлекательна, так маняща, вам очень хочется побыстрее нырнуть туда и узнать, что будет, какие ощущения это вызовет. Но, с другой стороны, очень страшно, ведь вы так высоко, так далеко от нее. А вдруг не попадете? Вдруг вас сдует ветром по пути, вдруг водные очертания не примут вас или окажутся слишком маленькими? Но все же, несмотря на страх, вы медленно поднимаете ногу и заносите ее над огромным пространством, а затем отталкиваетесь второй ногой и начинаете падать, постепенно ускоряясь. Все это время ваш взгляд не отрывается от тихой, безмятежной глади озера. Вы ждете, что по мере падения размер озера будет увеличиваться и, о чудо! — так и происходит! Вы продолжаете падать по направлению к воде, а озеро расширяется, оно будто распахивает свои объятия, готовясь принять вас в себя. И хотя можно было бы ожидать, что падение будет становиться все более быстрым и, соответственно, более опасным, оказывается, что вы падаете все более мягко и нежно. Будто воздух вокруг смягчает скорость вашего приближения к воде. Будто сама природа, увидев, как вы с озером тянетесь друг к другу, как надеетесь на скорую встречу, на скорое слияние, растрогалась и изменила свои законы. И теперь нет никакого закона тяготения, есть только мягкие воздушные руки природы, которые нежно опускают вас в ласковое озеро. И уже совсем скоро вы встретитесь, озеро уже совсем близко, вы будто улыбаетесь друг другу, радуясь скорой встрече. И этот момент скорого слияния, скорого наступления безмятежного, безусловного счастья так важен, так сильно переживается, что и само время замедляется. Время изо всех сил старается течь помедленнее, чтобы дать вам с озером подольше насладиться этим чудесным моментом предстоящего слияния. И вы продолжаете улыбаться, чувствовать себя абсолютно счастливым и падать, падать, падать в озеро. Уже совсем близко, уже осталось несколько метров. Еще немного, еще чуть-чуть, еще несколько мимолетных мгновений…

Так чувствовал себя Алексей в эту минуту, когда смотрел Ане прямо в глаза. Он падал, и падал, и падал в ее светло-карие озера…

Но вслух он произнес:

— Знаешь, этот вечер так прекрасен, все вокруг такое чудесное.

— Да, — согласилась Аня, продолжая пристально смотреть на Алексея, — здесь так красиво!

— Знаешь, Ань, я, кажется, понял, откуда берется красота, — Алексей продолжал свою мысль. — Кажется, есть универсальный природный закон красоты. И все вокруг подчиняется ему.

Аня несколько озадачилась, так как не понимала, куда он клонит, но его слова звучали красиво и интригующе, так что она с интересом продолжила слушать.

— Нет, ну правда, посмотри вокруг! — Алексей продолжал вырисовывать свою сложную мысль. — Вот мы видим этот костер, ну ведь он очень красив, не правда ли? А почему? — Алексей как бы вел диалог сам с собой. — А потому, что он горит в этом очень красивом месте. Эти степи, эти холмы — они будто созданы для того, чтобы ими любоваться, и, конечно же, костер, который здесь горит, просто не имеет права быть некрасивым!

Аня в этот момент думала, какая странная мысль у него, и непонятно, то ли у него такое странное оригинальное мышление, то ли он слишком долго говорит то, что хочет сказать. Но все же было интересно, чем эта мысль закончится, поэтому она кивнула и сказала:

— Продолжай.

— В таком красивом месте с этим прекрасным огнем ветер просто обязан быть не слишком сильным, чтобы он не раздражал нас, а, наоборот, ласково поглаживал наши фигуры. И ведь так и происходит сейчас! Аня, ты заметила, какие тихие, приятные нашим ушам, звуки мы слышим вокруг: легкое стрекотание сверчков, протяжное гудение пролетающей желтой осы, шелест песка от воздушных потоков? Это тоже следствие этого универсального закона красоты: в этом месте в этот момент просто ни один звук не может быть неприятным.

— Да, может быть, в этом что-то есть, — неуверенно произнесла Аня. Внезапно она осознала, что последний ее вдох был чуть глубже, чем предыдущие, а на высоте этого вдоха ее дыхание остановилось на какую-то секунду.

«Да ты что-то разволновалась, девочка! — мысленно сказала она сама себе. — Как это у него получается так красиво говорить?!». Аня решила, что нужно обязательно выяснить, что за чувства заставляют Алексея вести сейчас этот диалог:

— Продолжай, мне очень интересно! — чуть с придыханием и немного понизив тон голоса, произнесла Аня, подкинув еще веток в костер, и снова посмотрела на Алексея.

— Я думаю, — продолжил Алексей, — что и мы находимся здесь точно в соответствии с этим законом красоты. Что наше присутствие здесь в этот прекрасный вечер уже предопределено. По какой-то причине Вселенной было нужно, чтобы мы здесь сегодня сидели у костра. Ведь есть этот универсальный закон природы. Все должно быть единообразным. Например, если в этот вечер природа так красива, то все остальное должно быть красивым тоже.

Алексей начал повторяться в своих фразах и рассуждениях, как будто он был оратором, произносившим важную речь перед слушателями, причем стояла задача занять пятнадцать минут времени, а слов хватало только на три. И он продолжал «лить воду», «переливать из пустого в порожнее» одно и то же.

Аня заметила, что он повторяет одни и те же фразы, что у него будто внутри есть какой-то запал, какая-то идея или фантазия, которую он хочет высказать, но не может. И вместо высказывания этой мысли он тратит энергию на другую. Будто совершает обходной маневр на поле боя. Словно хочет сказать что-то очень важное, но не может даже начать.

«Наверное, я ему нравлюсь», — предположила Аня. «А ведь он тоже ничего», — она непроизвольно окинула взглядом его тело, немного задержавшись взглядом на бедрах и в области паха. «Конечно, немного грузноват, животик торчит, но зато мощные ноги и крепкая попка, наверное, он мог бы стать неплохим любовником. А главное, он такой целеустремленный, так любит свое дело. И еще он зачем-то торчит здесь сейчас со мной у костра и не идет спать».

— Нет, ну правда, Ань, это ведь гениальная идея, про универсальный закон красоты, — и Алексей, внезапно осмелев, немного придвинул свой стул ближе к девушке. — Если все здесь сейчас просто обязано быть прекрасным, то по-другому и быть не может, то значит, и… — Алексей хотел перейти к комплименту, но все стеснялся чего-то.

Аня, увидев, как он придвинулся и стал жестикулировать руками в непосредственной близости от ее рук, поняла, что она ему точно нравится. «Интересно, что именно он чувствует по отношению ко мне?» — задала она себе мысленный вопрос. Аня продолжила поощрять Алексея к развитию его мыслей, внимательно улавливая его взгляд, делая заинтересованное лицо и немного кивая, хотя ей уже стал надоедать этот его длинный витиеватый монолог.

— …И значит, даже и… И эта веточка, и этот костер, и это небо — тоже должны быть очень красивыми. — Алексей осознал, что никак не может выдавить из себя комплимент, и начал потихоньку ненавидеть себя за нерешительность.

Аня сидела и недоумевала: «Господи, какой же ты дурак! Я нравлюсь тебе, ты видишь, что я тут сижу с тобой, не отодвигаюсь, слушаю изо всех сил твой вязкий монолог, ну, наверное же, ты мне тоже не противен! Боже, ну зачем ты создаешь мужчин такими олухами!!» Внешне она продолжала улыбаться, правда, ее улыбка выглядела уже несколько натужно.

— Эти степи, эти холмы — они очень красивы, — начал уже откровенно повторяться Алексей, — и, конечно же, костер обязан быть красивым. А в таком красивом месте с этим прекрасным огнем ветер просто обязан…

— Леш! — мягко, но быстро прервала Аня поток ставших бессмысленными слов. — С природой все понятно, а что здесь делаем мы?

Алексей вдруг наконец понял, что никакой он не «Алексей», а просто «Леша». Не в том смысле, что он вдруг стал маленьким, а в том, что вдруг осознал свое желание быть намного ближе с Аней. Имя «Алексей» будто позволяло ему соблюдать дистанцию, а зачем ему это было нужно? Он вдруг понял, что держит дистанцию не потому, что не хочет сближения, а потому, что это вроде бы неправильно. Где-то далеко его ждут жена и сын, а он тут наслаждается обществом красивой девушки. «Ну и что, — возразил он собственным моральным убеждениям. — Сейчас я здесь и хочу немного любви, и чувствую ее».

Леша пристально вгляделся в Анино лицо. Аня смотрела ему прямо в глаза своим ярким, немного дерзким и вызывающим взглядом. Глядя на нее, Алексей ощущал какой-то внутренний подъем, какое-то возбуждение. Она будто передавала ему невидимую энергию. Он вдруг понял, что ее выразительные глаза поблескивают искорками симпатии, похоти и разврата. Каким-то внутренним неведомым органом он почувствовал, что если бы он захотел ее поцеловать, она, скорее всего, не стала бы этому препятствовать. Тлеющий огонек костра, отдельные ритмичные вспышки огня, напоминающие световой сигнал морзянки, легкие дуновения ветерка, ее волосы, развевающиеся, как всполохи сдуваемого воздушным потоком пламени, — все это было таким чудесным, волшебным.

Алексей инстинктивно приблизился к Ане совсем близко, на расстояние ладони до ее носа. Неожиданно он заметил свою правую руку, лежащую на талии Ани. В этот момент общее возбуждение его организма было уже очень сильным, и он плохо понимал, что происходит. Точнее, он был способен воспринимать информацию о том, куда движется его тело, но фактически не управлял им.

Его левая рука скользнула под ее рукой за спину, в направлении ее лопаток. А его правая рука тем временем с талии переместилась на ее плечо, и далее на шею. Он нежно помял пальцами ее шею и обхватил своей ладонью полностью, фиксируя Анину голову и чуть наклоняя к себе. Левая рука обняла ее гибкий и сильный стан, прижимая Анино тело ближе к телу Алексея. Расстояние между их лицами медленно сокращалось: 9 сантиметров, 7, 5, 4…

Аня нежно и страстно смотрела прямо ему в глаза, не отрываясь. В этот момент она думала: «Ну, наконец-то решился, а то я уж почти сдалась. Интересно, что он будет делать губами и языком? Понравится ли мне это?»

Леша очень боялся, что сделает что-нибудь не так. В какой-то момент у него даже промелькнула мысль, что еще не поздно остановиться, прекратить все это и избежать возможного разочарования и ощущения фиаско, если ей не понравится. Но это было лишь мимолетной сознательной мыслью, в то время как все его тело, вся его животная сущность страстно желали сближения. Казалось, это происходит «на автомате».

Алексей будто ощущал себя наблюдателем со стороны. Он одновременно и хотел и не хотел того, что происходит. Боялся, что что-нибудь будет не так, что ей или ему не понравится, что они потом будут жалеть о том, что может случиться. Поэтому его сознание будто бы сбегало прочь от тела, и он ощущал себя немного вне его. Его «Я» колебалось, где быть — вместе с телом, которое так жаждало контакта, или же вне его, на отдалении, чтобы потом сказать невидимому собеседнику: «А я тут вообще причем? Это все оно, тело, натворило!».

Наконец, когда до ее губ осталась пара сантиметров, он все же решил, что не будет расщеплять свое тело и сознание. Он принял свое желание быть с ней ближе, решил, что будет совершать действия по его исполнению и нести за это ответственность. Управление телом вернулось под командование его сознанием, он уверенно преодолел последние миллиметры дистанции до ее лица и впился своим ртом в ее губы.

Он засасывал их, то будто пытаясь проглотить, то немного массируя их. Его дыхание стало тяжелым, страстным и чуть более частым. На вдохе он приоткрывал рот, отстраняясь от Аниных губ на полмиллиметра, а затем целуя ее снова и снова, постепенно шумно выдыхая через нос.

На третьем или четвертом выдохе он быстро запустил свой язык внутрь ее рта. Аня ответила тем же, их языки встретились и будто затанцевали в вальсе, пытаясь кружиться друг вокруг друга. Это было потрясающе, невероятно приятно! Он держал красивую сильную девушку в своих руках, своей кожей ощущал трепет ее тела, а своим языком снова и снова вторгался внутрь ее рта. Он чувствовал свой интерес, свою способность делать что-то, что ей нравится, свою мужскую власть обладать ее женской сущностью.

Для Ани полученные ощущения превзошли все ее ожидания: его напор, его уверенность в своих действиях, синхронность прижимания к себе, поглаживания рукой ее спины и поцелуи унесли ее куда-то на край земли. Она испытывала невероятное блаженство от того, что крепкий, сильный мужчина делает сейчас с ней что-то, управляет ее телом, и это не больно, не противно, а наоборот, удивительно приятно. Сладкая нега расплывалась по ее телу, и кажется, оно даже слегка подрагивало от удовольствия.

Так они продолжали целоваться несколько минут, затем Алексей прижал ее еще сильнее к себе. Повинуясь мощному внутреннему импульсу, он перенес вес своего тела на нее, и они вместе со стулом свалились назад, на землю. Это было неожиданно, но не больно. Теперь Аня лежала на твердой поверхности и видела звездное небо и лицо Алексея, на котором застыло растерянное выражение, видимо, от падения. Аня получила небольшую передышку от охватившей ее страсти и решила немного отвлечься:

— Кажется, это очень удобная позиция.

— Для чего? — недоуменно спросил Алексей.

— А ты как думаешь? — игриво ответила Аня, позволяя ему направлять свои фантазии в эротическое русло. — Конечно, для разглядывания звезд.

— А-а-а, — протяжно и несколько разочарованно произнес Алексей.

— Я вижу Большую Медведицу справа внизу, а над ней — Малую, — ангельски невинным голосом сказала Аня. — А вот там, по центру, прямо над твоей головой, сияет несколько ярких звезд; не знаю, как это называется, но похоже на корону. Ты — будто король с короной!

Алексей лежал на Ане и всем телом ощущал свое возбуждение, нетерпение, желание быть еще ближе. Оторопь после падения прошла, и он решил, что нужно действовать дальше. Он нащупал губами ее губы и прошептал:

— Я — король, а ты — моя королева.

— Да, король, мой король! — нежно простонала в ответ Аня, прикрывая глаза.

И они продолжали целоваться, изо всех сил прижимаясь друг к другу.

Если в это время кто-нибудь посмотрел бы в сторону тех холмов, что незадолго до поцелуев привлекли внимание Алексея, то он мог бы заметить приближающуюся к костру небольшую тень в небе. Это степной орел вылетел из своего гнезда, оставив самку и двоих птенцов, на поиски пропитания. Он то активно взмахивал своими роскошными, серого цвета, с черным оперением на краях, крыльями, то застывал, отдаваясь воздушному потоку. В такие моменты он становился совершенно неподвижен, и можно было бы разглядеть, как его желто-синий клюв рассекает воздух, словно нос корабля морскую волну. Орел летел, высматривая малейшее движение в степи, в надежде заметить неосторожно выбежавшую из норки полевку или песчанку.

Ему сегодня не везло на добычу, но зато он успел увидеть пару человеческих фигур, пролетая над лагерем археологов. Они как раз в это время встали с земли, и одна фигурка, та, у которой были длинные волосы, с нажимом потянула вторую за руку в сторону палатки.

Что приснилось Лене в эту ночь

Ночь со среды на четверг. Провинциальный город К.

В эту же ночь неспешную череду мягких, приятных снов Лены вдруг прервал другой, совсем неприятный, сон.

…Лена шла по тротуару, вдоль той улицы, на которой она жила. Ей нужно было дойти до вокзала, и она не торопясь семенила по тротуару. Она прошла перекресток и оказалась в небольшом сквере. В этом скверике на первый взгляд все было так же, как и во всех остальных подобных: лавочки, дорожки, пара кустов. Но вверху была странная конструкция, вроде тех, что бывают в торговых центрах, на которых еще крепятся лампы и где идут провода. Но только эта конструкция была деревянной. И крепились на ней веревки, а на веревках болтались подвешенные за шею люди. Они совершенно спокойно беседовали или улыбались, хотя в целом это выглядело зловеще. Лена почувствовала холодок по спине и желание закрыть глаза. «Хоть бы все это сгинуло куда-нибудь!» Ей стало страшно и даже жутко. «Почему я здесь?» — задала она сама себе мысленный вопрос.

— Здравствуйте, потому что в деревне Гадюкино идут дожди! — неожиданно поприветствовал Лену, будто отвечая на ее мысли, висящий гражданин зрелого возраста, может быть, ближе к шестидесяти годам. Он был одет как-то странно, нелепо по сегодняшним меркам. На ногах — причудливые туфли с толстой подошвой, широким носом и массивным протяжным каблуком. Дальше, а точнее — выше относительно точки обзора Лены, на нем были брюки простого покроя, почему-то очень широкие внизу. «Кажется, это называется «клеш», — подумала Лена. Брюки удерживались на талии мощным кожаным ремнем с металлической пластиной посередине, на которой была отштампована пятиконечная звезда. Еще выше был пиджак с широким отворотом, немного похожий на те, что носили Ленины одноклассники в начальной школе. Под пиджаком мужчина был одет в хлопковую рубашку, которая плотно облегала его сухощавое тело в районе живота. В его внешнем виде обращал на себя внимание странный факт, что ворот у рубашки был с очень длинными краями, так что они возвышались над воротом пиджака. Можно было бы сказать, что он оделся небрежно, или подумать, что какие-то хулиганы вытянули ворот кверху. Но было совершенно понятно, что хулиганы здесь ни при чем, ворот сам по себе был очень длинным. «Наверное, какая-то странная мода», — обрабатывала свое удивление Лена. На лице незнакомца были негустые, но располагающиеся по всей длине губ усы. Прическа была немного топорщащейся, при том что волосы были длинными и приглаженными по краям. «Прямо Боярский в молодости», — вспомнила какую-то картинку из своих детских впечатлений Лена.

— Да ну какой я Боярский, — продолжил отвечать вслух на ее мысли мужчина. — Меня зовут Павел Вельиаминович, — представился он и сделал широкий жест со сниманием невесть откуда взявшейся на его голове шляпы. Шляпа была украшена птичьим пером сизого цвета. Лена ощущала странность происходящего, ведь от его шеи к деревянной конструкции тянулась прочная плетеная веревка, которая, однако, никак не мешала этому человеку совершать телодвижения. Он будто парил в воздухе, а не висел, что было бы более естественно.

— Сегодня все не так, — сказала ему Лена, продолжая смотреть на свободно болтающуюся вокруг его шеи веревку. — Вот и медведи зимовать полетели на неделю раньше, — сама не понимая, почему, сказала она.

Они вместе посмотрели на небо и, действительно, увидели в нем стаю летящих бурых медведей. Они почему-то летели на метлах, построившись в привычный человеческому глазу клин. Первый медведь одной лапой ел из банки мед, а второй периодически махал остальным, мол, летите за мной. Остальные медведи были голодными и злились, что у них нет меда, но продолжали лететь за своим лидером.

Вдоволь насладившись этим нечастым зрелищем, Лена и Павел Вельиаминович вновь посмотрели друг другу в глаза.

— Лето, пора гасить кушетку, — сказал странный мужчина.

— Да, — согласилась Лена, — два килограмма гвоздей и курящий телевизор.

— Что ж, вам пора, маргарин и сода не ждут, — попрощался Павел Вельиаминович и упорхнул в небо вместе с обрывками оторвавшейся от деревянной конструкции веревки.

— Если будете у нас на поселке, прилетайте еще! — с приятной теплотой прокричала ему вслед Лена и подумала, какие же милые люди иногда встречаются ей на жизненном пути.

Она повернулась налево и пошла дальше в сторону вокзала. Все происходящее с ней оставляло какое-то послевкусие неестественности, но в целом она ощущала, что все идет именно так, как и должно.

Сделав несколько шагов, она перепрыгнула рельсы, но не приземлилась на землю, а продолжила лететь на расстоянии нескольких сантиметров от асфальта. Справа в здании была открыта дверь, а на бетонных ступеньках стоял алкаш в тельняшке, смотрел на ее коленки, пил пиво из трехлитровой банки и ухмылялся. Лене стало очень страшно, но, вопреки здравому смыслу, ей захотелось срочно войти внутрь этого здания. Она прошла по ступенькам, ощущая невероятное напряжение в ногах. Проходя мимо алкаша, вдруг подул сильный ветер, приподнимая края ее юбки, и она изо всех сил схватилась за ткань и стала прижимать ее к телу, чтобы мужчина ни в коем случае не увидел ее голые бедра и хлопчатобумажные трусики.

В этот момент она ощущала смесь странных чувств: с одной стороны, ей было безумно стыдно, что он сейчас увидит ее интимные места, с другой стороны, ей невероятно сильно хотелось этого. Она не знала, пережила ли бы она взрыв стыда, если бы вдруг сейчас стала совершенно голой, но была уверена, что это облегчило бы ее внутренние терзания.

Голой она не стала и даже смогла пройти мимо мужика в тельняшке в здание, напоследок оглянувшись и увидев, что причиной ветра, вздымающего ее юбки, был он сам. Это мужик-алкаш дул в ее сторону, сложив губы трубочкой, и почему-то это дуновение вызывало сильнейший ветер.

Лена зашла внутрь и с протяжным скрипом захлопнула массивную дубовую дверь, обитую каленым черным железом. Теперь она очутилась в огромном помещении с высочайшим куполообразным потолком. На стенах в металлических каленых светильниках находились свечи, создававшие приглушенный оранжеватый тусклый свет. На расстоянии одного шага от стен стояли, немного склонившись, черные монахи — люди среднего роста в черных матовых балахонах с длинными капюшонами, которые закрывали лица этих людей. По центру возле скамейки с белкой стоял один чуть более крупный монах. Кроме размера, он отличался наличием увесистой золотой цепи поверх балахона. Очевидно, он был главным здесь. Он приподнял голову и произнес:

— Лена, подойди ближе!

Лена немного подошла. Ей вроде бы хотелось сделать так, как говорит этот таинственный главный монах, и она двинулась навстречу, но почему-то ноги плохо слушались ее, и она чуть не упала, запнувшись носком правой ноги о булыжник. Да, в этом помещении пол был почему-то вымощен булыжником. Монах высоко поднял руку с указующим вверх пальцем и сказал:

— Ты должна идти!

Эхо разнесло его фразу: «Должна идти! Должна идти! Идти!!»

«Что за психоделическая обстановка?!» — подумала Лена. Стало как-то пусто и страшно, но она продолжила идти к нему. На следующем шаге еще один булыжник встретился с ее ногой, но она шла вперед, невзирая на препятствия и собственный страх. Точнее сказать, она совершенно перестала обращать внимание на собственное тело. Наткнувшись в очередной раз на камень на полу, она даже не сразу почувствовала, что он оставил рану на ее щиколотке. Лишь через пару шагов Лена ощутила, как по ее стопе струится какая-то жидкость. «Кровь», — сообразила она, переведя на мгновение взгляд вниз. Но тут же будто невидимая пружина вернула ее голову обратно, и она снова видела только главного монаха.

— Подойди ближе, моя родная! — произнес монах немного более тихим, но по-прежнему слегка странным и пугающим голосом.

Лена шла, ноги запинались о камни, кровь текла струйкой по ноге, собираясь в лужицы на мостовой.

Наконец, она, по-видимому, подошла достаточно близко, потому что монах опустил руку с указующим перстом и вытянул ее открытой ладонью к Лене:

— Стой! Ни шагу больше!! Стоять!

Лена послушно остановилась. Монах вытащил из складок широкого рукава градусник и сказал:

— Ты больна, я позабочусь о тебе. Но сначала необходимо измерить температуру.

В смысле этих слов не было ничего особенного, обычная забота о здоровье, но звучали они как-то не по-доброму, зловеще, так, что Лена почувствовала леденящий страх, будто бы ее спина была живой, сильной рекой, которая вмиг замерзла от какого-то непреодолимого стихийного бедствия. Стало очень-очень страшно, до ужаса. Лена смотрела на этот градусник и ненавидела его. Было так страшно, что хотелось убежать, но сделать это было совершенно невозможно. Ноги не слушались, они застыли от ужаса. И хуже всего, что было непонятно, почему же в этот момент так страшно!

Монах вдруг крикнул неистовым голосом:

— На колени!!!

Ленино тело содрогнулось, но двинуться она не смогла. Правда, кое-что все же произошло: Лена ощутила новую струйку жидкости на своем теле, на этот раз в районе своих ляжек. Монахи вдоль стен вдруг начали заливисто смеяться и показывать на нее пальцами. Она поняла, что описалась, что это невероятный позор, но это было не так значимо, как ужас, который она испытывала.

Монах стал медленно подносить градусник к ее рту. Лена приоткрыла рот, позволив градуснику войти внутрь, и тут же сомкнула губы. Ощущение от того, что градусник был внутри нее, было очень плохим, но она успокаивала себя: «Это ведь для меня, для моего здоровья, он просто хочет позаботиться обо мне».

Монах зловеще усмехнулся, и вдруг балахон обнажил его лицо. Это было лицо Алексея — ее мужа. Лена вдруг ощутила, как все клетки ее тела собираются то ли исчезнуть, то ли взлететь куда-нибудь, все вокруг стало смешиваться в одну спираль, будто бы кто-то взял несколько разноцветных кусочков пластилина, сложил вместе и стал скручивать.

«Ну наконец-то я уже умру», — подумала Лена, но перед тем, как все исчезло, она еще успела услышать слова Алексея: «Нужно перепроверить температуру, сейчас мы попробуем другой способ». Накатившие на Лену омерзение, дикий ужас и ощущение неестественности, «пластмассовости» происходящего сплющили бы ее в одну маленькую точку, но все внезапно закончилось…

…Лена вдруг очутилась на палубе яхты, покачивающейся на синих бескрайних волнах. Крикнула чайка, рядом на столике появился бокал с коктейлем, украшенный ярким розовым зонтичком. Лена глубоко вдохнула, подумала: «приснится же такая гадость» и откинулась на шезлонг-качалку, отдаваясь ритму качающегося на волнах кораблика…

В это время в реальности свесившийся с потолка паучок оказался перед табло электронного будильника, заслоняя одну из зеленых цифр. Так что было непонятно, показывает ли будильник 03:23, или 01:23, или еще какое-то время. Зато совершенно точно было понятно, что на дворе ночь, и сигнал будильника, заведенного на 07:20, сегодня еще не звучал.

Не так, как всегда

Четверг, комната Лены и Пети. 07:20.Три дня до происшествия.

Лена проснулась, как и всегда, от механического исполнения строчек из какой-то песни: «Вставай, страна огромная, вставай на сме…». Что по тексту в песне было дальше, слышно не было, так как Лена уже нажала на кнопку будильника. Петя уже ворочался в кроватке, а значит, возможности еще немного подремать не было. Осоловело оглядевшись по сторонам, она поняла, что уже не спит, ощущение реальности стало потихоньку возвращаться к ней. «Ну и сон!» — подумала она, вспомнив помещение с монахами. Лена посмотрела, все ли в комнате находится на своих местах. Те же узоры на обоях, похожие на цветы из советской сказки, тот же коричневый комод для детских вещей, та же рука перед ее носом. Все было как всегда, только Лена была немного не такой, как обычно. Почему-то увиденный сон, или точнее — сны, так как кроме Павла Вельиаминовича и монаха были еще катакомбы, лавка мясника и бег от чудовища, сильно потрясли ее. Это было так странно, оказаться не на яхте на отдыхе, а снова в своей обычной жизни.

Некоторые сцены из сегодняшнего сна казались ей смутно знакомыми, будто что-то и правда когда-то происходило с ней. Но общее ощущение мерзости, неприемлемости происходящего в этих сценах пересилили желание попытаться вспомнить свое прошлое, и Лена с легкостью позволила сну «утечь» в никуда, подобно песку, высыпающемуся из раскрытой ладони.

Лена поправила прическу и взглянула в сторону детской кроватки. Петя еще немного посапывал, но при этом его глазки были слегка приоткрыты, и казалось, что он наблюдал за мамой. Выражение его лица сообщало примерно следующее: «Ну и зачем вы, людишки, меня разбудили, я так прекрасно спал, и хочу спать дальше!».

Лена привстала, подошла к ребенку, просунула руку сквозь прутья боковины и стала нежно, легонько поглаживать Петю по волосам, по животику, по ножкам. Провела подушечкой указательного пальца по его щеке, отчего он наконец перестал выглядеть недовольным и заулыбался.

Лене вдруг стало так хорошо. «Как здорово, что у меня есть мой малыш!» — подумала она. Малыш подполз к выходу из кроватки. Выход представлял собой вынутые папой два прута одной из стенок, так что ребенок вполне мог вылезти наружу самостоятельно. «Какой же молодец мой Лешка! — думала Лена. — Руки у него золотые! Как он там, интересно?»

Почему-то от мыслей о том, где ее муж, ей стало немного тревожно. Она постаралась отбросить от себя эту тревожность, встала и расправила занавески по сторонам. Сначала одной рукой направо — уверенно и резко. Затем второй рукой налево — рразз! И готово! Почему-то левая часть занавески как-то всхрустнула, напугав Лену. Посмотрев наверх, она увидела, что занавеска висит не на всех крючьях: крайний оторвался вместе с петелькой. «Похоже, я дернула ее слишком сильно», — с досадой подумала Лена.

Она обернулась кругом, к Петиной кроватке, и вдруг вздрогнула, почему-то испугавшись маленькой фигурки. За то время, пока мама воевала с занавесками, маленький человек выполз из кроватки, привстал, опираясь на стульчик, и подошел к маме почти вплотную.

Лена вдруг поняла, что с ней что-то не то: «Ребенка пугаюсь, занавеску порвала, да что со мной такое!»

В то же время Петя смотрел на свою маму и думал, что маме плохо. Он очень-очень сильно хотел ей помочь, но не знал как. Он ощущал свою невидимую связь с ней, словно его кожа воспринимала электрические сигналы от ее фигуры, и понимал, что с мамой что-то происходит. Он еще не умел формулировать сложные понятия, такие как тревожность, обеспокоенность или плохое настроение. Но он точно знал, что мама сейчас немного не такая, как обычно. И еще он был уверен, что это из-за него. Ну а из-за чего же еще это может быть?! Ведь есть только он и мама, ну и бабушка, и дедушка. И даже папа где-то далеко. Но другие люди не так важны, как мама. А раз ей плохо, значит, виноват он.

Петя подошел к бумажному пакету с игрушками и перевернул его. Затем взял красный квадратный кубик и поставил его посреди комнаты. Посмотрел на маму вопросительно. Лена подумала, что он хочет, чтобы она помогла ему построить башенку:

— Ты мой любимый, мой хороший сыночек, Петенька, не знаешь, как построить башню? — немного нараспев затянула она ласковым голосом. — Сейчас я тебе помогу.

Лена взяла зеленый кубик и поставила на красный. А потом синий, и желтый, и снова красный. И опять синий. И треугольник сверху. Петя наблюдал за мамой и радовался, что она строит башенку. Конечно, он мог бы и сам это сделать, но ему просто хотелось, чтобы мама стала чуточку веселее. Подумаешь, она считает его слишком маленьким, чтобы уметь строить что-то из кубиков. Это было неважным, что она ошибается. Важным было только то, что она прямо сейчас улыбалась. И он улыбался ей в ответ, радуясь, что у него получается защитить маму от чего-то плохого, занимая ее игрой с ним.

Затем они позавтракали и проводили ее родителей на работу. Лена подметала квартиру, а Петя играл в комнате, периодически подзывая к себе маму. Лену это раздражало, она снова отчасти жалела себя, отчасти злилась на жизнь, но деваться было некуда, она ведь мать, и обязана заниматься ребенком, и она покорно шла на зов мальчика. Он строил из кубиков какой-то домик, а она просто тихо комментировала это строительство.

Неожиданно в квартире раздались какие-то звуки. Лена подскочила, все еще чувствуя странное напряжение внутри, и прислушалась. «Колечко на память», — четко прозвучала фраза, будто кто-то в другой комнате это сказал. Лена испугалась, по спине пробежал холодок: «Что это, дома ведь никого нет?» Звуки стали громче, Лена поняла, что играет какая-то музыка: «Дон, дигидигидон-дон, дон-дон, дигидон, дон-дон». Лена резко расслабилась: «Вот же ты дура, Лена! Это ведь телефон звонит. Ну как можно быть такой придурочной!»

Оставив Петю в детской с кубиками, Лена прошла в коридор и увидела на экране их модного городского телефона с определителем номера слово «мама работа». Окончательно расслабившись и внутренне подсмеиваясь над своим состоянием, Лена взяла трубку и нажала на кнопку ответа: «Привет, мам!» Но Виктория Ивановна даже не попыталась выслушать приветствие дочери, оборвав ее спокойствие разрезающей пространство фразой: «Дочь, слушай меня внимательно!!»

Лена вдруг почувствовала, как теряет обретенную всего несколько минут назад безмятежность и снова проваливается в трясину внутреннего напряжения. Мамин голос был словно клинок из стали, вскрывающий податливую красную плоть:

— Папе в поликлинике стало плохо, его отправили в больницу. Мне звонила медсестра и сказала, что нужно срочно прийти к врачу, обсудить, что делать дальше.

Лена слушала эти слова, но до конца, кажется, не понимала, что они означают. «Больница», «папа», как это может быть связано? Она ведь вот только что общалась с ним, он выглядел мощным и несокрушимым, как всегда. А тут его отправили в больницу. Нет, этого не может быть. Нет, так не должно быть!! Она почувствовала, как пространство будто расплывается вокруг и рассеянно спросила:

— А-а-а, что с ним? — при этой фразе ее голос предательски задрожал.

— Дочка, не переживай! — отчеканила Виктория Ивановна. — У него просто что-то с сердцем, может, инфаркт.

У Лены внутри все упало: «Не переживай? — передразнила она мысленно мамины слова. — Как же тут не переживать, от инфаркта ведь люди умирают. А вдруг он умрет?!»

Мощная волна ужаса накатила на все ее тело. «Папа, мой папа — умрет?!! — думала она. — Нет, я не хочу. Я не готова. Этого не может быть. Это все какая-то ошибка».

— Лена, у меня сейчас квартальный отчет по благоустройству Ленинского и Октябрьского, я освобожусь через час. Пожалуйста, узнай, что нужно врачам, и перезвони мне, а я потом схожу туда. — И Виктория Ивановна положила трубку.

Лена продолжала пытаться обработать полученную информацию. Она начала методично переводить взгляд из стороны в сторону, будто стараясь найти у окружающих предметов подтверждение тому, что с папой ничего не случилось.

Наверное, если бы кухонные ящики могли сказать ей: «Лена, все нормально, это не он, уж поверь нам, мы тут висим уже семь лет», она бы успокоилась. Но они молчали, и Лене становилось все тревожнее, а ее тело все больше захватывалось этой тревогой. Вот уже и руки, в дополнение к голове, стали хаотично передвигаться в пространстве. Лена почувствовала желание куда-нибудь уйти, возможно, убежать.

Она повернулась направо и увидела Петю, который стоял и смотрел на нее. Он не понимал, что происходит. Но ему постепенно становилось все страшнее видеть свою маму такой напуганной.

Видимо, и в его лице что-то поменялось, а может, Лене это только показалось, но она вдруг вспомнила, что ответственна за эту маленькую фигурку:

— Так, Петя, не бойся! Я вижу, что тебе очень тревожно, но это ничего, мама справится! Ты не переживай, дедушка не умрет. Мы его спасем, я тебе обещаю!

Петя, честно говоря, до маминых слов и не собирался переживать по поводу дедушки, он даже и не знал, что что-то случилось. А теперь тон в ее голосе вызвал желание сжаться в комочек и не разжиматься, пока она снова не станет нормальной, как раньше. А если не станет, тогда было бы лучше просто лопнуть, но не чувствовать собственного бессилия повлиять на происходящее. Это сжимающее чувство было практически непереносимым и непонятным.

«Все было хорошо, — думал Петя, — а теперь конец». На какую-то секунду он подумал, что рыбкам бывает хорошо, когда они выпрыгивают из воды и снова погружаются в нее. Он посмотрел по сторонам, надеясь увидеть какой-то способ вынырнуть из того, что происходит, и снова вернуться в прежний, нормальный мир. Но единственное, что он нашел, это окно кухни. Наверное, он мог бы попробовать вынырнуть в него.

Однако ход Петиных рассуждений был прерван активностью его мамы:

— Петя, пойдем со мной, нам нужно собираться!

— Ку, та? — спросил маму ребенок.

— Наверное, дедушке что-то нужно, может быть, вещи, лекарства? Сейчас поедем и спросим у врача.

Лена схватила Петю за руку и потащила в комнату переодеваться. Петя не понял, почему нужно так быстро куда-то идти, почему мама так сильно сжимает его маленькую ручку. Еще он не понял, что дедушка делает в больнице. Мамины слова «тревожно», «умрет» были ему совершенно неизвестны и непонятны. Он услышал, что дедушку нужно спасать, и пытался вспомнить, в каких случаях людей нужно спасать.

Кажется, в одном из мультфильмов, которые он видел, мальчик-свинка спасал девочку-корову, которая тонула. Но это она сама притворилась, что тонет, чтобы он не боялся нырять. Она знала, что нравится ему, и решила подбодрить. Он смог прыгнуть, решил, что спас ее, и больше не боялся прыгать в пруд. Получается, дедушка тоже решил схитрить, притворился, что его нужно спасать, но было непонятно, зачем? И откуда его нужно спасать? Если нужно будет вытащить его из пруда, то тогда им лучше позвать кого-то еще, а то он большой и тяжелый, они с мамой могут не справиться с этой задачей.

Петя подумал, что папа мог бы вытащить дедушку, но его не было дома уже два месяца. «А вдруг он сейчас появится?» — подумал Петя. В сказках герои всегда появлялись именно тогда, когда они были нужны. Петя посмотрел по сторонам в поисках папы. Он мог бы появиться из-за занавески, или вылезти из-под дивана, или выскочить из угла за шкафом. Но ничего не происходило, папа почему-то не появлялся. Все, что увидел Петя — это как мама натягивает ему носочки на ноги, а затем и штаны. Петя безропотно позволил себя одеть и решил, что нужно немного потерпеть, и он узнает, что происходит: какую хитрость задумал дедушка и зачем.

Лена одела ребенка, переоделась сама, схватила сумочку с документами и кошельком и отправилась вместе с Петей в больницу.

Больница для дедушки

Тот же четверг, конечная остановка троллейбуса №2 города К. 14:21.

Справа виднелся парк, и Пете очень захотелось пойти в его сторону. Но мама сказала, что им некогда, и они зашагали по уложенной плиткой дорожке куда-то вниз.

Петя только вчера научился ходить, поэтому делать это было довольно непривычно и даже сложно. Но ему так нравилось, что он теперь, совсем как взрослый, ходит на двух ногах, что он старательно терпел боль и напряжение в ногах. К тому же через некоторое время после такого терпения идти становилось намного легче.

Просто шагать рядом с мамой было скучновато, поэтому Петя внимательно рассматривал все по сторонам.

Например, когда Петя посмотрел налево, то увидел, что там стоят маршрутки. Наверное, здесь располагалась конечная остановка.

Затем они прошли мимо большой черной машины с блестящими колесами в форме звезд. Внутри одного из колес виднелось что-то красное. За рулем сидела очень-очень красивая блондинка с волнистыми волосами. Петя подумал, что эта тетя очень красивая, но его мама все равно красивее, чем она.

Петя посмотрел на другую сторону улицы: там стояли мусорные баки и какой-то старенький зеленый домик, совсем не такой большой, в котором живут они. И сделан он был вроде бы из досок, а дом, где была их квартира, был сделан из кирпича.

Еще через несколько минут они перешли дорогу и оказались около какого-то заборчика.

Петя видел, как полная и грузная женщина слева копалась в машине, помогая старенькому дедушке вылезти. Еще у него была палочка, и он опирался на нее, чтобы встать.

Сначала они хотели зайти в здание прямо в центральный красивый вход, но оказалось, что это вход в поликлинику, а не в больницу, поэтому они спустились по ступенькам слева. Пете было очень весело цепляться руками за перила и спускаться по ступеням самому. Лена пыталась помочь, чтобы они шли побыстрее, но Петя сказал: «Я сам», и ей пришлось ждать, пока он спустится.

Наконец, они зашли в здание больницы, поднялись на третий этаж и оказались в коридоре перед дверью терапевтического отделения. Лена позвонила в звонок. Прошло несколько минут, ничего не происходило. «Наверно, дома никого нет», — подумал Петя. Лена позвонила еще раз, прислушиваясь, работает ли звонок: он исправно издавал дребезжащий звук внутри отделения, но никто не приходил. Лена подождала еще три минуты и нажала на кнопку звонка в третий раз. Не успела она отдернуть палец, как дверь открылась, и в проеме показалась женщина в белом халате, молодая и мощная, про таких говорят «кровь с молоком»:

— Женщина! Вы думаете, нам тут не слышно этот звонок?!! Или если побольше трезвонить, к вам быстрей подойдут?! Нам тут есть чем заняться, вообще-то!!

Реакция этой, по всей видимости, медсестры была в целом довольно резкой и недружелюбной, но Лена все же решила, что она в чем-то права, поэтому тихо и спокойно ответила:

— Извините, пожалуйста. Я не хотела вас тревожить или доставлять вам неприятности. У меня тут папу положили, кажется, с инфарктом. Я пришла узнать, что с ним, нужно ли что-то принести.

Медсестра увидела, что эта молодая худощавая посетительница с ребенком вполне признает ее право быть хозяйкой положения:

— В другой раз будете знать, как вести себя в стенах медицинского учреждения! Фамилия пациента?

— Кузнецов.

— Сейчас посмотрю, в какой он палате. Вы пока стойте здесь. И бахилы наденьте!

Медсестра удалилась обратно в отделение. Лена виновато улыбнулась Пете, как бы извиняясь за свою покорность. Ей на самом деле не понравился напористый тон этой медсестры, и в глубине души хотелось бы поставить ее на место, проявить твердость характера, но сложно проявить то, чего у тебя никогда не было.

Пока они надевали бахилы, вернулась медсестра и впустила их в отделение, сказав, что пациент Кузнецов находится в пятой палате.

— Если хотите у врачей что-нибудь спросить — они в ординаторской, это в конце коридора, — добавила она напоследок, скрываясь в дверях с надписью «Для персонала».

Лена проследовала мимо первой, второй и третьей палат, справа от нее остался сестринский пост. После холла с диванчиком и стареньким телевизором была процедурная. Слева виднелась четвертая палата. «Значит, следующая наша», — подумала Лена. Она очень разволновалась от неизвестности того, что увидит. Ей представлялось, что там лежит ее папа, неподвижно, под гнетом капельниц, и даже не реагирует на то, как она заходит в дверь. Или рисовалась картина, как он лежит и жалобно хрипит из последних сил, и никто не может ему помочь. Или она думала, что там такая палата, где лежат штук двадцать пациентов, и они все умирают, и никто даже не заходит туда, потому что это не имеет смысла.

Порядком разволновавшись в предвкушении открывания двери пятой палаты, Лена и не заметила, как отпустила ручку Пети. А тот и сам потянул свою руку из маминой ладони, потому что захотел поближе посмотреть, что это там лежит на тумбе, на которой стоит телевизор. Это было что-то желтое, вроде бы пластмассовое.

«Игрушка», — подумал Петя и не ошибся. Это был желтый утенок, с которым можно плавать в ванной. Петя взял его в руки и стал внимательно изучать, ему захотелось попробовать его на зуб. Он всегда так делал, когда видел что-то новое. По тому, прокусывался предмет или нет, можно было понять, насколько он твердый.

— Малыш, привет! Не нужно брать эту игрушку в рот, вдруг она грязная, — сказала постовая медсестра, до той поры наблюдавшая за действиями маленького мальчика, не вмешиваясь.

Петя застыл, немного не донеся игрушку до своего рта, и посмотрел в сторону говорившей тети. Она показалась ему доброй и милой, поэтому он улыбнулся и протянул ей утенка. В это время из комнаты для персонала вышла другая, уже знакомая Пете медсестра, быстро оценила ситуацию и громко сказала:

— Ну и мамаша, за ребенком уследить не может!

Лена стояла в коридоре так, что не видела за углом Петю, но видела эту неприятную медсестру. Ей стало очень не по себе от ее фразы, но зато она поняла, что Петя где-то рядом с диванчиком в холле.

— Галя, ну что ты такая грубая! — вступилась за посетителей медсестра, которая понравилась ребенку.

— А тебе, Вера, лишь бы с ребенком посюсюкаться. Что, не понимаешь, что он тут сейчас заразы какой-нибудь нахватается, а нам потом отвечать?!

Вера смутилась, не зная, что ответить, а Галя продолжила свое нападение:

— Тебя здесь на посту зачем поставили? Почему ты не доглядела?! Работаешь второй год, а ума все не прибавится. Вот я все старшей расскажу, будет тебе!

Вера замолчала и ретировалась обратно за свой пост, смиренно ожидая, реализует Галя свою угрозу или нет.

Лена подозвала Петю. Как ни странно, напряженная обстановка, сложившаяся в коридоре, придала ей решимости пройти побыстрее в пятую палату. «По-крайней мере, атмосфера там точно не может быть такой же бессмысленно грубой», — подумала она.

Галя посмотрела на пугливо выглядывающую из-за стойки медицинского поста Веру, взглянула на идущих к палате женщину с ребенком и успокоилась. Все было именно так, как она и хотела: все делают то, что должно, и никто не оспаривает ее авторитет. Поэтому она решила не тратить время на кляузы старшей медсестре и неторопливо пошла заниматься своей работой.

Лена с Петей наконец открыли дверь в палату к Василию Степановичу.

Палата была не очень большой — в ней стояло четыре кровати, три из которых были заняты. Василий Степанович полулежал на своей койке, читая детектив Марининой. Увидев дочь, он повернулся к ней и сказал:

— Доча, ну ты представляешь, оказывается, интересно пишет она! А я думал, это какая-то бабская чушь. А там такое происходит! Такой водоворот событий закрутился, и Каменская-то эта так здорово все расследует!

— Ладно, пап, я потом посмотрю, что за детектив. Ты лучше про себя расскажи.

— Эх, я-то ведь не знал, что в больницу ложусь, не взял ничего с собой почитать. Все как-то неожиданно так получилось. Хорошо, тезка, Василий Петрович, выручил — книжицу дал, а то ведь это тоска смертная — просто лежать.

Василий Степанович говорил медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. Впрочем, как и всегда. Его слова про тоску смертную заставили Лену вздрогнуть и вспомнить, как всего лишь около часа назад она представляла себе, что он может умереть. Сейчас его речь была очень живая и полностью опровергала ее фантазии. Было очевидно, что он совершенно не собирается умирать.

— Папа, папочка, родной мой! — не в силах сдерживать эмоции, она бросилась обнимать его. — Как же я испугалась!

— Ну ладно тебе, доча, ну хватит, с кем ни бывает, приболел немного, — успокаивал ее папа.

Петя наблюдал это и радовался. Он понял, что его дед ничего хитрого не придумал, он просто заболел. Он заключил в своем маленьком сознании, что иногда люди болеют дома, а иногда — в больнице. И еще он понял, что вся тревожность его мамы волшебным образом куда-то исчезла, и что это волшебство каким-то образом делает его дедушка.

Василий Степанович рассказал дочери, что он пришел, как обычно, на ежемесячный прием к своему терапевту, Софье Николаевне, но в этот раз все пошло как-то не так.

— Честно говоря, — сказал он, — я еще с утра себя неважно чувствовал, да думал, может, погода меняется, не стал никому говорить.

— Папа, папа, ну что же ты такой беспечный! — вздохнула в ответ Лена.

— Ну так и прием по плану, я и думаю, чего говорить, беспокоить вас, доктору и расскажу. Правда, потом все хуже стало, в груди чего-то заболело, еле дошел до поликлиники. А уж когда поднялся на второй этаж, чувствую — все! Не могу больше идти, да и боль стала такая нестерпимая. Вроде и не то чтобы осколок в меня попал, как на войне, нет, другая боль, эта какая-то ноющая, что ли. Но очень уж сильная была.

— И что же дальше было, папа, не отвлекайся! — Лене хотелось узнать все, что происходило сегодня с ее отцом.

— Ну а дальше я прямо сполз на скамеечку, сижу, дышу кое-как. Медсестричка шла мимо, да и заметила, что мне плохо. Туда-сюда, врача позвала, ЭКГ сделали, оказалось — инфаркт. Ну и положили меня.

— Быстро как этот инфаркт развивается! — удивилась Лена.

— Да, доча, представляешь себе, раз — и все! — с облегчением согласился Василий Степанович.

Он не стал говорить, что болело у него в груди слева уже несколько дней, что он крепился и не хотел никого беспокоить, и что прием у него был назначен по плану только на следующий понедельник, а сегодня он пошел именно из-за этой боли. Ему было стыдно, что он, такой значимый для своей семьи человек, такой важный образец для подражания, из-за юношеской бравады и беспечности пропустил у себя серьезное заболевание.

«Ну уж нет, — думал он, — кому-кому, а дочери бы я точно в таком не признался, стыдно мне, старому дураку!»

Лена ничего не понимала в медицине, поэтому с легкостью приняла озвученную информацию, как верную.

Они еще немного поговорили, Василий Степанович передал ей список того, что необходимо в период нахождения в больнице, а в конце добавил:

— Да, и купи шоколадку, нужно Гале отдать.

— Гале? — удивилась Лена. — Это не той ли наглой медсестре с замашками продавщицы в советском магазине?

— Ну такая деваха дородная, статная, розовощекая.

— Да, похоже, что она и есть. Неприятная она какая-то, грубая.

— Да ну что ты, это просто у нее характер строгий, а так Галочка — золото! Знала бы ты, как у нее все четко, она сразу мне и палату подготовила, и капельницу сделала. Как только все успевает! Красота!

— Ну да, молодец получается, — с трудом переваривала папины впечатления Лена.

— Эх, будь я помоложе да посвободнее, мы бы с ней погуляли!

— Ладно, пап, не смеши меня! — Лена поняла, что с папиным желанием жить все очень хорошо.

— Да уж, вот бы снова стать хоть на денек молодым и красивым! — помечтал Василий Степанович. — Ну так ты про шоколадку не забудь! Тут без Галки бардак был бы. А эта дурында молодая, Вера, кажется, ее зовут, вообще витает постоянно где-то в облаках, то не успеет, это не успеет. Ну ничего, Галина ей жару задаст!

— Ладно, пап, я поняла, ты мне лучше скажи, что твоему врачу нужно?

— В каком смысле? — не понял Василий Степанович.

— В прямом, с утра ведь позвонили и сказали, что нужно приходить в больницу, поговорить с врачами. Вот я и прибежала побыстрее.

— А-а-а! — облегченно протянул Ленин папа. — Ну все понятно.

— Что понятно-то, пап?

— Да это у меня тут одежды кое-какой нехватка, носков там всяких. Вот Галочка с утра и позвонила, чтобы кто-то пришел. А к врачу идти не нужно.

— Боже мой! Ну как так можно пугать-то!! — с укором посмотрела на отца Лена. — Мы-то с мамой подумали, что нужно срочно лекарств купить или за операцию заплатить, ну мало ли что!

— Да нет, доча, ты не переживай, это, наверное, эта старая ключница, мама твоя, напутала все. У страха глаза велики, а она всегда такой пугливой была, чуть что.

— Папа, папочка, как же я рада, что с тобой все хорошо! — и Лена, не выдержав, прижалась к отцу и обняла его.

— Ну что ты, все хорошо, я помирать пока не собираюсь, — погладив волосы Лены, сказал Василий Степанович.

Петя наблюдал их диалог и думал, что когда рядом с его мамой находится ее папа, она чувствует себя намного спокойнее. На какое-то мгновение он даже позавидовал ей.

Составив список необходимых вещей, Лена попрощалась с папой и вместе с Петей пошла в сторону выхода из больницы.

Обратно они выходили уже через другой вход, через шлагбаум. Выйдя с территории больницы, они пошли по какой-то улице вверх. Петя понял, что они идут неправильно, не так, как шли сюда, и показал ручонкой налево: «Туда», но мама сказала, что лучше знает. Она выглядела какой-то потерянной, Петя решил не спорить, и они пошли вверх по этой улице.

Удивительно, но эта улица была очень похожа на ту, по которой они шли в больницу — также с этой стороны стояли маршрутки, а на противоположной были мусорные баки. Но, несмотря на схожесть, Петя был уверен, что это не та улица, и снова показал, что нужно повернуть налево. Мама не послушала Петю и продолжала упрямо тянуть их вперед. Она явно была чем-то встревожена.

Когда они прошли еще сто метров, Лена наконец поняла, что они вышли не туда, откуда заходили. «Боже мой, это же насколько я, получается, взволнована, что даже теряюсь на улице», — подумала она.

Наконец, дойдя до следующего перекрестка, Лена сориентировалась, и они зашагали по направлению к конечной троллейбуса, который увезет их домой.

Петя продолжал разглядывать все, что их окружало. Увидев на той стороне улицы значок аптеки, Петя сказал: «А», потом, увидев, что мама ничего не поняла, еще раз: «А!». Но мама решила, что он хочет есть или еще что-то, и сказала: «Терпи до дома». Ее состояние было каким-то взвинченным, поэтому она добавила: «Надоел уже!» Она не поняла, что ее ответ был слишком эмоциональным для попытки ребенка что-то ей сказать. А вот Петя очень четко почувствовал себя непонятым и лишенным опоры. Ему показалось, что он вдруг стал очень легким, таким легким, что ему даже стало страшно, что его сейчас унесет порывом ветра куда-то в небо. Он на всякий случай внимательно посмотрел на свои ножки, не собираются ли они оторваться от дороги, но все было как обычно: ноги шагали, опираясь о плитку, и он двигался вперед вместе с мамой. Сосредоточившись на этом наблюдении, он и не заметил, как они дошагали до входа в троллейбус.

Беспокойство Лены

Все тот же четверг, после обеда.

Они с Петей вернулись домой, дождались Викторию Ивановну с работы, Лена пересказала ей папин рассказ. Виктория Ивановна одновременно чистила картошку для ужина и причитала: «Ну какой же он беспечный! Ну мог бы ведь вызвать „скорую“. Вот вечно с ним так — не думает, что другие за него переживают. У него, видите ли, инфаркт, а мы тут волнуйся за него, беспокойся! Так он и нас до инфаркта своими болезнями доведет! Я уж тут представила, что он там помирать собрался, а он там сидит бодрый, здоровенький, шоколадки для медсестер просит. Небось еще и приударить за ними собрался!»

— Мам, ну что ты сразу так. Ну это же нужно, чтобы ухаживали там получше. — Лена, естественно, не стала пересказывать папины впечатления от Гали.

— Знаю я его, старого кобеля! Все они мужики такие, черт бы его побрал!

— Все, мам, прекрати! У тебя у самой одна песня вечно. Он болеет, инфаркт, между прочим. Не хочу слышать, как ты тут истеришь.

— Ну вот, приехали! Я тут еще и истерю!! Точно до инфаркта меня с инсультом доведете. Вот увидите тогда, как мне плохо! Вот поплачете тогда на моей могилке!

Лена сталкивалась с такой реакцией матери уже далеко не в первый раз и хорошо знала, что продолжать диалог с ней абсолютно бесполезно. Поэтому она встала и вышла с кухни в комнату, под аккомпанемент обещаний Виктории Ивановны показать им, как они ее до чего-нибудь доведут.

В комнате был Петя, который тщательно раскладывал деревянные фигурки различной формы по предназначенным для них местам в заготовке. Увидев маму, он обрадовался, что она с ним поиграет, и протянул ей треугольник. Лена поняла, чего он хочет, но ей совсем не хотелось с ним играть. Поэтому она сказала:

— Да, это треугольник, ну-ка найди, куда его положить. А мама пока полежит, она устала.

«Мама устала опять», — грустно подумал Петя, но не стал долго переживать по этому поводу и быстро переключился обратно на игрушки. Он знал, что с мамой такое бывает, и ничего с этим не поделаешь.

Лена лежала, смотрела в потолок и думала: «Ну почему же мне так нелегко в жизни! Ну я же так стараюсь! А сейчас лежу, как развалина, и мне плохо. Еще это непонятное напряжение во всем теле». «Ну конечно, — мысленно ответила она сама себе, — у тебя папа сильно заболел, от этого ведь даже умереть можно. А мама в этих ситуациях становится невыносимой, и эта ее реакция сваливается на тебя дополнительной нагрузкой».

«Да, но нормальных матерей ведь не раздражают собственные дети?» — вкрадчиво закралась обвиняющая мысль. «А меня он и не раздражает!» — поспешила ответить самой себе Лена и вдруг поняла, что врет. Конечно, он ее раздражал. Непонятно, чем, он ведь был таким хорошим малышом, таким умным и старательным. Но кроме этого он постоянно хотел от нее внимания, она все время должна была что-то делать с ним или для него. «Ну хоть бы один денек от этого отдохнуть!» — подумала она и тут же с ужасом сама себе запретила так думать. «Я — ужасная мать!» — подступили слезы.

«Вот был бы Леша рядом, он бы помог и мне, и ему, и всем нам, — подумала Лена. — Ну правда, у ребенка ведь должно быть два родителя, и нагрузка должна доставаться обоим, а не мне одной». «А эта тварь там на раскопках развлекается вместо того, чтобы ребенка воспитывать», — снова возникла едкая оппозиционная мысль в Лениной голове.

«Не смей так думать! — резко возразила Лена самой себе. — Он там работает, деньги для нас зарабатывает. Ты знала, за кого выходишь замуж, это — его страсть, быть археологом. Так что не смей так о нем думать! Ты сама должна лучше стараться. Другие вон воспитывают детей и не жалуются!»

Лена убедила себя, что сама должна больше вкладывать энергии в ребенка, но так и не встала с кровати, чтобы поиграть с Петей, а продолжила лежать и смотреть в потолок.

Это ведь разные вещи — убедить себя действовать иначе и реализовать это свое убеждение. Это было похоже на желание бросить курить, когда человек говорит себе: «Да, я понял, мне нужно бросить», но затем все равно не бросает. Видимо, не на все наши правильные желания у нас вовремя находятся силы.

Так или иначе, этот вечер прошел, они втроем поели жареной картошки, мама перестала истерить, а Лена даже смогла сама уложить Петю спать. Все вроде было хорошо, но в квартире сохранялась атмосфера тревожного ожидания. Виктория Ивановна боялась услышать новости об ухудшении состояния Василия Степановича, а Лена думала, как было бы хорошо, чтобы Леша поскорее вернулся из командировки.

Лена решила, что нужно поговорить с мужем по телефону: «Пусть хотя бы так, на расстоянии, вселит в меня уверенность в том, что все будет хорошо». Она напрягла память и вспомнила, что очередной телефонный разговор у них должен состояться уже совсем скоро, буквально через день. «Что ж, ждать осталось так мало, мне уже семнадцать лет, — напелась ей строчка из какой-то песни, когда она уже почти засыпала. — Или нет, там как-то по-другому было, наверное, «жить» вместо «ждать». И с этими попытками вспомнить песню Лена наконец заснула.

А в это время в Киргизии

Тот же четверг, 06:00, Киргизская степь.

Петр Вениаминович проснулся в своей палатке. Ему было пятьдесят шесть лет, и он обладал удивительной способностью — просыпаться ровно в то время, в какое он накануне задумал проснуться. Он считал, что это потому, что его внутренние часы работают лучше, чем у других людей. Причину возникновения в его организме такого свойства он видел в своих занятиях спортом в детском и юношеском возрасте. Тогда, почти пятьдесят лет назад, он ходил на секцию баскетбола в родной Москве. В неделю у него было не менее пяти тренировок, обычно три или больше в будние дни и обязательно в выходные — и в субботу, и в воскресенье. А в летнее время, когда дети были свободны от школьных уроков, его тренер иногда умудрялся тренировать их дважды за день на выходных. Следствием такого напряженного и регулярного графика была необходимость часто вставать рано утром, и если с понедельника по пятницу и другие домочадцы тоже поднимались спозаранку, то в субботу и в воскресенье часто Петр был одинок в этом. Пару раз он забывал завести будильник, но с удивлением обнаруживал, что все равно просыпался примерно в то же время, в которое тот должен был прозвенеть.

А когда сломался старый будильник и родители купили ему новый, с противным резким звонком, Петр Вениаминович стал просыпаться за пять минут до его звонка, так что как раз успевал выключить его, не дожидаясь раздражающего звука.

Теперь это свойство было не очень востребовано, ведь в археологической экспедиции у него были с собой надежные часы с будильником, но ему нравилось иногда не заводить его, а просто сказать себе перед сном: «Завтра встаем в шесть», и проснуться ровно в загаданное время, как этим утром.

В обязанности руководителя экспедиции входила проверка готовности лагеря к новому рабочему дню, поэтому он не мешкая оделся, вылез из палатки и пошел разжигать костер, чтобы можно было приготовить завтрак. Он прошел мимо палаток Ани, Ирины и Сергея, думая: «Небось опять надеются подрыхнуть подольше, черти! Ну да ладно, пока дров накидаю, пусть еще минут пятнадцать поспят».

Он проходил ближайшую к костру палатку Алексея, когда оттуда послышался пиликающий звук. Петр Вениаминович продолжил движение, дошел до костровища и уже собирался взяться за топор, как из палатки показалась взъерошенная голова Алексея, который окликнул начальника:

— Петр Вениаминович, доброе утро! А вот и я, спешу вам помочь. Думали, никто кроме вас не старается встать вовремя?

Алексей старался подбодрить и развеселить начальника, создать хорошее настроение на новый рабочий день.

— Доброе, Леш! Да я уж хотел дать вам еще немного поспать, ну раз уже ты сам проснулся, давай выходи. Поможешь с костром.

— Я с удовольствием, — ответил Алексей, — выползаю!

Он вышел из своей палатки, забыв застегнуть вход.

— Леш, а вход за тебя кто застегивать будет? Или ждешь пока скорпионы и фаланги к тебе наползут, хочешь чтобы в экспедиции стало на одного здорового человека меньше? — спросил Петр Вениаминович, невольно вглядываясь во вход Лешиной палатки. На какой-то миг ему даже показалось, что там есть еще кто-то, какой-то человек.

— Петр Вениаминович, подловить меня хотите? Скорпионов тут немного, а фаланги не ядовиты, так что даже если бы они ко мне заползли, вряд ли был бы какой-то вред, — парировал Алексей, подойдя к палатке и застегнув вход.

— Да знаю, знаю я, какой ты у нас умный, не то что эти черти необразованные! — радостно похвалил своего любимого участника экспедиции Петр Вениаминович.

Алексей знал, что тот хорошо к нему относится, и очень любил получать этому подтверждение. В какой-то мере в Петре Вениаминовиче он находил себе образ строгого, организованного, но в глубине души доброго отца, которого так не хватало ему в его детстве. Алексей подошел к костру и залюбовался лицом Петра Вениаминовича: строгие, немного аскетичные черты, седоватые брови и волосы, несколько морщинок в нижней части лба, впалые щеки, разрезающие нижнюю часть лица резкие складки вокруг рта.

«Наверное, он мог бы быть разведчиком, Штирлицом, — подумал Алексей, глядя на это строгое, волевое лицо, — он бы точно прилежно защищал Родину и никому бы не выдал ее секретов».

Размышления Алексея прервали шаги — это почти одновременно проснулись и поднялись Ирина и Сергей. Сергея все звали «Серегой», потому что он был очень простым человеком, без специального образования, всегда открытым для общения, можно даже сказать — излишне словоохотливым. Было ему лет сорок пять, он был худой, но жилистый, и запросто мог перенести пятидесятикилограммовый мешок с мусором от раскопок. Это особенно впечатляло Алексея, т.к. ему перенести даже двадцать килограмм было очень тяжело. Но Алексей успокаивал себя, что каждому в этой жизни положено делать свое дело — Сергею таскать мешки, а ему — тщательно и осторожно раскапывать древности. Сергей был коротко стрижен, с глубокими морщинами в уголках рта и глаз, что объяснялось его постоянным стремлением шутить по поводу и без и тут же смеяться над этим. Вот и сейчас он начал разговор с фразы:

— Ириш, ну что ты, не заскучала в палатке без меня? Прости, мне вчера совсем не до этого было, но сегодня, если как следует попросишь, буду ночевать с тобой!

Ирина не стала отвечать сразу, так как знала, что сначала нужно подождать, пока Серега вдоволь посмеется над собственной шуткой, а затем сказала:

— Вот еще, спать с таким импотентом, как ты, да с тобой еще больше замерзнешь от скуки, чем без тебя!

Последние ее слова потонули в дружном хохоте сидящих у костра Алексея и Петра Вениаминовича. Наверное, со стороны могло бы показаться, что обращение Сереги — слишком беспардонное, а ответ Ирины — излишне колкий, но на самом деле они уже давно привыкли так общаться друг с другом, а другие участники привыкли, что это общение веселит их.

На самом деле Сереге и вправду нравилась Ирина. Она была не сказать, чтобы очень красивая — обычная женщина, чуть худощавая, со странной кучерявой головой и одинокими глазами, но всегда очень работящая, безмолвно проживающая тяготы экспедиционной жизни. Она отвечала за хозяйственную часть, а когда заканчивала основную свою работу, шла помогать остальным, делая то, что скажут, «на подхвате». Сергей всерьез думал о том, чтобы предложить ей выйти замуж после окончания раскопок, но пока это был его секрет.

Петр Вениаминович ожидал появления еще одной участницы — Ани, но ее все не было. Он решил сострить и спросил у Сереги:

— Ну а к Ане ты, видимо, ночью все же зашел, раз она до сих пор спит?

Сергей на удивление серьезно воспринял эту фразу:

— Ну что вы, Петр Вениаминович, я Иришке не изменяю!

Петр Вениаминович понял, что его шутка, как говорится, не зашла, и обратил внимание, что Сереге было важнее в своем ответе подчеркнуть «верность» Ирине, чем поддержать идею о себе, как ловеласе. «Интересные вещи тут происходят у нас, — подумал умудренный опытом человек, — ну да что поделаешь, такова жизнь, люди испытывают симпатии, иногда это перерастает в нечто большее, в конце концов, любовь — это прекрасно, и она придает жизни смысл».