Бесплатный фрагмент - Про любовь

Ничего не меняется

В нашем селе произошла трагедия. Это для города, если бы произошло то же самое, что и у нас, то называлось бы не трагедией, а драмой. А для нашего десятитысячного посёлка это трагедия.

Молодая семья: жена, муж и маленький ребёнок. Ребёнок — пятилетний мальчик — ночевал в тот раз у дедушки с бабушкой. А в эту ночь папа семейства зарезал мать семейства, а после, нахлебавшись водки, поджёг дом и осознано сгорел в нём, — наверно, будучи уже в отключке, задохнувшись во сне.

Слухи распростронились быстро и я всё узнал почти в подробностях обо всём, что послужило виной греху. Впрочем, можно было и не узнавать, ведь можно и так легко догадаться, что виной греху была ревность.

Но я разузнал, послушал разные сплетни, дабы выяснить — было ли основание ревности. И из всего что я услышал, я сделал вывод в пользу всё-таки того, что основание было.

Сам я этих людей никогда не видел. По рассказам: муж был полненький работяга, а жена почти красавица, впрочем, тоже полненькая…

Я вовсе не репортёр и не собираюсь тут приводить подробное расследование, — да и нужно ли оно? Я разговорился на тему этой трагедии со своей бабушкой, — которой уже, к слову, восемьдесят шесть лет (тьфу-тьфу-тьфу, дай бог ей здоровья), — и вот она-то меня очень удивила…

Какой же я дурак, что люблю читать новости и смотреть передачи про преступления, а историю своей родной башки не знал. Она поведала мне, что её маму выдавали замуж, так сказать, «вслепую». То есть, до первой брачной ночи моя прабабушка не видилась с моим прадедушкой.

«Раньше все так выходили замуж». — как бы оправдывая эту дикость, смаковала свои воспоминания бабуля. Я, разумеется, стал сокрушаться — «Да как же это возможно, это же не по любви и т.д.» Бабушка резнно объясняла, что мол ничего в этом плохого нет и что родителям молодожёнов видней с их взрослого опыта — кто кому подходит…

«Зато люди были смиренней!» — с какой-то ноткой горечи в голосе сказала она. — «Не то что сейчас — кто во что горазд. В сорок лет уже развестись успеют по нескольку раз.»

Мне стало стыдно говорить на эту деликатную тему с бабулей, но я таки не удержался и спросил:

— А что, разве раньше не разводились или не изменяли?

Я понял по тёмным глазам бабули, что задел её за живое. Я подумал, что она сейчас замнётся и сменит тему. Но она неожиданно и даже с оживлением развила её.

— Изменяли, Серёж (это моё имя).

— И как изменяли? В публичные дома ходили? Так у нас, кажется, никогда здесь таких домов и существовать не могло.

— Домой приводили.

— Как это домой?! — открыл рот я от удивления.

— Ну вот так вота… — опять как бы с горечью произнесла бабуля.

— Да не может этого быть!

— Почему же не может? — лукаво взглянула мне в глаза бабубля, как мне показалось.

— А! Ну разве что какие-нибудь асоциальные элементы. — догадался я.

— Да не обязательно асоциальные. (бабушка несколько смутилась, но продолжила) Ты ведь знаешь дядю Женю?

— Это который через три дома от тебя живёт?

— Он самый…

— Бабуля, да он же святой человек! Что ты такое говоришь.

Признаться, я грешной мыслью подумал в этот момент, что бабушка сочиняет, что она может быть уже в моразме.

— Это он сейчас «святой», как ты выразился. А в молодости…

Дядя Женя был действительно в моих глазах одним из самых прекрасных людей, которых я встречал. Он с детства и до сих пор относился ко мне как к родному. Всегда первый с улыбкой приветствовал меня, задавал рутинные вопросы по поводу житья-бытья. И я всегда был уверен, что в случае какой нужды к нему можно будет обратиться и он поможет. Правда, случая такого не представлялось ниразу.

— И как же он приводил? Пока жены дома не было? — не обращая внимания на то, что подобен библейскому Хаму, задавал я свои вопросы.

Бабуля кажется не руководствовалась такими высокими материями, но отвечала скупо, — видимо не желая убивать во мне веру в людей.

— По всякому бывало. — скупо ответила она. — И все соседи это знали. Да и у самих-то этих соседей в большинстве своём ничуть не лучше…

Господи! Бабушка будто окатила меня ведром холодной воды! По её этой фразе, что и «у самих-то этих соседей ничуть не лучше», я сразу понял приблизительно о ком она говорит. И всё-то это люди успешные и ненуждающиеся, и у всех-то у них свиду всегда всё было хорошо.

Почему я это понял, что она говорит именно про тех успешных, а не про нищих и спившихся? Потому что посёлок у нас богатый и нищих, во-первых, очень немного, а во-вторых, с ними никто и не общается всерьёз.

Я ушёл от бабули, а по дороге домой задумался: это вот значит чем тогдашние люди были «хороши» в сравнении с современными — что дескать они не разводились (или не убивали), а просто терпели. Бабушка рассказывала мне конечно про мужские измены, про женские она не вымолвила ни слова. А если б я её допытал, то наверно она бы обнаружила в истории и разводы, и убийства.

А стало быть, раз ничего не меняется, то и сейчас так же жёны живут с предателями в одной семье, а мужья порой превращаются из благородных оленей в охотников…

«Подонки все.»

(Вечер. Девица разговаривает с мужчиной, но боится и доконца не понимает, спит ли она или всё-таки собеседник её реален, а не призрак.)

— Ты был так нежен, так заботлив.

Теперь холодный как хрусталь.

— Меня взяла печаль и грусть.

К тебе я больше не вернусь.

— Но как же жить? Ведь без тебя

Мне свет не радостен от дня.

— Я знаю. Но во мне ли суть?

Я сам себе свой строил путь.

Не поезд я — вот мой ответ, —

Ты не вагон, чтобы тебе

За мной влачиться и терпеть.

— Согласна. Да, го́ре со мной…

Тебе важнее твой покой.

А я умру в тоске одна!

— Да брось ты, милая моя!

Тебе лишь стоит захотеть —

Развеселят тебя, — что, нет?

Ведь ухажёров пруд-пруди.

Не стать мне с ними, уж прости.

— Ах, в ревности ль твоя беда?

Скажи мне правду, слышишь, а?!

— Для ревности я слишком стар.

Ревность давно не мой кошмар.

— А я ревную день и ночь!

И знаешь что — пойди ты проч!!!

Сходи младую навести, —

Она соскучилась поди!!!

— Да боже, хватит, по́лно же

Играть спектакль в кураже.

Твоих героев коль ссчитать

И разделить если на пять,

То всё равно не хватит мне

Загнутых пальцев в кулаке.

И что ты хочешь от меня —

Монаха хочешь, правда, да?

Монашкой те сначала б стать,

То я с тобой б мог совладать.

— О Господи, всё так смешно!

Как в глупом мыльненьком кино!

Ревнует тот, кто сам король

И тот, кто «дам клеймит как ноль».

— Я не король, но не монах.

Ты не свята́, но в сердце страх.

Тебе бы мучить день за днём,

Чтоб потушить в себе огонь.

А я хочу в покое жить.

И как же нам с тобой решить?

Неразрешимый наш союз.

Единственно теперь боюсь,

Что вновь в огонь я твой влюблюсь.

— И не влюбляйся! Пошёл проч!

Пришёл опять как за полно́чь.

— Не плачь, любимая, усни.

Увидишь новые ты сны.

А я уйду и не вернусь.

Единственно ведь что боюсь…

(Девица проснулась. Оказалось, что она действительно спала. А так как время было уже далеко за полночь (как и сказала она своему собеседнику), то она, немного очнувшись от кошмара, не в силах доконца побороть сон, вновь уснула.)

Снятся ей какий-то скачики.

Едет с мужем на злой кляче.

Муж — не тот, что был во сне;

Муж другой, — приятен ей.

Весело им как друзьям;

Он грубит, как-будто хам.

Ей смешно от его брани.

Вдруг во сне они уж в са́нях…

Сани мчатся с скользкой горки.

Впереди огни так звонки.