Бесплатный фрагмент - Про карусельщика Яшу, царя и нечистую силу

Глава I

Над столицей Трисемнадцатого царства с раннего утра ярко светило солнце, что для первых дней лета, по мнению летописцев из местного монастыря святых Емели и Герасима, было ничуть не удивительно. Вот ежели бы оно так светило ближе к ночи, да еще в конце осени, тогда другое дело. Тогда это попахивало бы чародейством. Правда, чародейством не злокозненным. Злокозненное чародейство в Трисемнадцатом царстве было запрещено еще при дедушке нынешнего государя.

Конечно, кое-кто и нонче продолжал исподтишка заниматься сим грязным делом, поскольку очень уж оно было прибыльным. Однако тогда нечестивец рисковал угодить в один из подземных казематов Тайной канцелярии, а оттуда мало кто выходил на белый свет в добром здравии, ежели вообще выходил. Но, как говорится, не надо нарушать указов царских и будешь ты до конца дней своих, если уж не дюж, то жив-живехонек.

Солнечные лучи поглаживали золотые маковки церквей, острые шпили сторожевых башен, черепичные крыши боярских теремов и даже кое-что перепадало тесовым крышам посадского люда. Но больше всего тепла и света, доставалось, конечно, белокаменным палатам Его Величества Михаила II Красноречивого. Во всяком случае, Его Величество даже спросонья был в этом абсолютно уверен.

Витражи стрельчатых окон тронного зала дворца сияли всеми цветами радуги, придавая просторному помещению исключительно праздничный вид, хотя в сей утренний час здесь шла самая что ни на есть обыденная работа державной направленности. Думный дьяк Фома корпел за конторкой над составлением годового бюджета, а Его Величество дремал на троне, подпирая голову в летней короне крепкой, натруженной ладонью.

Через приоткрытые окна до царских ушей доносилась раздольная песня про беспредельную и, что удивительно для текущего исторического периода, совершенно бескорыстную любовь к родному краю, от чего, собственно, Михаила II и клонило в сон, не смотря на то, что к государственным делам Его Величество всегда относился самым серьезным образом. В отличие от своего тятеньки, Митрофана III Веселого, который частенько неглижировал своими обязанностями помазанника божьего.

— Долго ли еще Нам ждать, Фома? — с трудом открывая глаза и приподнимая голову, справился царь Михаил у дьяка.

— Заканчиваю, Ваше Величество, заканчиваю… Айн момент.

— Айн момент… Между прочим, в Треклятом государстве никто уже гусиными перьями не пишет.

Глаза государя сызнова медленно закрылись.

— Как так? — не отрываясь от работы, спросил Фома. — Быть такого не может.

— А вот так. Начальник Тайной канцелярии Нашему Величеству вчера доложил.

— А чем же они пишут, Ваше Величество? Пальцем?

Фома, еще ниже склонившись над конторкой, тихонько захихикал.

— Пошути у меня, — сонно буркнул государь. — Железными перьями там теперь пишут.

— Что ж, прикажите и мы будем писать железными перьями, — продолжая ехидно улыбаться, отозвался Фома.

— И прикажу. Только осилишь ли ты, любезный, сей передовой навык?

Фома хмыкнул, скривив рот.

— Я? Элементарно, Ваше Величество. Дурачье дело нехитрое.

— А-а-а-а, — не открывая глаз, могуче зевнул государь во всю ширь бородатого, не лишенного приятности лица. — Не хвались на рать едучи…

Его Величество, разгоняя сон, несколько раз потряс еще не совсем лысой, светло-русой головой. Причем головой он потряс с немалой осторожностью, чтобы ненароком с нее корона не слетела. Падение короны с царской головы издревле считалось в народе дурной династической приметой, а государь, несмотря на всю свою начитанность, мужской пол и отличное состояние здоровья был довольно суеверен.

Ради справедливости стоит отметить, что примета сия возникла не на пустом месте. Согласно монастырским летописям и дворцовым анекдотам, в Трисемнадцатом царстве корона падала с головы трех помазанников божьих — Кузьмы III, Игната I и Тимофея II. Всем им впоследствии, кому под давлением боярской общественности, кому под давлением супруги или полюбовницы, пришлось сменить работу царя на менее престижную и не столь щедро оплачиваемую. Ниже всего по социальной лестнице опустился Кузьма III. Ему практически в одних подштанниках пришлось эмигрировать в Треклятое государство и до конца дней своих работать в столице оного гардеробщиком.

— Готово, Ваше Величество! Не бюджет, а огурчик! — вставляя перо в чернильницу, доложил Фома.

— Зачти, — мало-помалу открывая глаза и принимая величественную государственную позу — спина прямая, подбородок вверх, руки на золотых подлокотниках, повелел царь Михаил.

— Полноте, Ваше Величество! Подписывайте и гуляйте на все четыре стороны. Чего Вам ваше царское время на всякую ерунду тратить?

— Бюджет не ерунда, а первейший в государстве документ. Зачти.

Михаил II сурово насупил брови. Фома был в курсе, что сей физиогномический симптом означает — государь не на шутку начинал сердиться. А ежели государь начинал сердиться, то мог запросто приказать Фоме сей же момент двадцать раз отжаться от пола дубового. Любил государь подданных умственного труда таким образом наказывать. Дьяк же мог отжаться от пола приблизительно три раза с половиной, после чего наверняка последовало бы со стороны государя еще более строгое наказание. Например, лишение Фомы в обеденный перерыв традиционной порции клюквенного киселя, который дьяк зело любил еще с пеленок.

— Приступаю, Ваше Величество, приступаю, — засуетился дьяк. — Нон проблем, нон проблем… Итак, доходная часть. Начнем с пеньки. В Тридевятое царство поставлено будет в следующем году пеньки 500 возов и 4 маленькие тележки. В Тридесятое царство — 700 возов и 2 маленькие тележки…

— Тормозни-ка, — пошевелил пальцами государь. — А в Трипятое и в Триседьмое царства мы пеньку уже не поставляем?

— У них теперь своей пеньки вдоволь, Ваше Величество. Со следующего года мы начинаем им устройства для пускания мыльных пузырей поставлять. Внедряем, так сказать, высокие технологии как Вы и приказывали. Ниже у меня отмечено. Гм, гм! — аккуратно откашлялся в кулачок, Фома. — Ваше Величество, можно мне высказать некоторым образом неглупое, на мой взгляд, предложение.

— Относительно бюджета?

— Так точно!

— Чисто по делу?

— Чисто по делу.

— Валяй.

— А не воздвигнуть ли Вам в нашем стольном граде, в центре площади, что носит имя Вашего тятеньки, фонтан?

— Чего?

— Фонтан, Ваше Величество.

— Зачем?

— В Треклятом государстве, Ваше Величество, есть одна интересная традиция. Все, кто приезжает в столицу оного, бросают в тамошний самый большой фонтан всякие монетки, причем нередко весьма и весьма высокого достоинства.

— Даже золотые? — уточнил государь.

— Самые что ни на есть.

— Зачем?

Его Величество Михаил II с детства был крайне щепетилен в денежных вопросах. Была ли сия черта его характера врожденной или благоприобретенной, трудно сказать. Его тятенька, например, очень вольно обращался с государственным бюджетом, а вот дедушка, тятенька его тятеньки, наоборот знал счет денежкам.

Фома снисходительно улыбнулся. Мол, сие расточительство легко объяснимо.

— Бросают, чтобы снова туда вернуться. Примета такая, Ваше Величество.

Все царедворцы от истопника до начальника Тайной канцелярии, а также все послы заграничные, были в курсе, что Михаил II верит в приметы. Разумеется, по официальной версии считалось, что верит он слегка, без особого энтузиазма.

— Зачем? — продолжил Его Величество построенную на суеверии логическую цепь размышлений.

— Вы же уже спрашивали, Ваше Величество. … А, теперь это другое «зачем».

— Другое. Зачем уехавшим возвращаться?

— Чтобы снова увидеть сей достопримечательный город. И поскольку наша столица не менее красива, чем… Нет, пожалуй, даже более красива, чем столица Треклятого государства, то я посчитал возможным…

— И причем здесь бюджет?

— Ваше Величество, так младший помощник младшего Государственного казначея Треклятого государства ежедневно собирает те монетки и пускает их на государственные нужды. Вам, между прочим, Ваше Величество, даже не придется расширять штат высокооплачиваемых царских казначеев. Поскольку, как только фонтан будет воздвигнут, я готов, засучив рукава, приступить к делу. Тьфу ты! К сбору. Замечу, совершенно бесплатно.

— Ты? Бесплатно?

Государь абсолютно не верил в бескорыстие своих приближенных. Разве что начальник Тайной канцелярии, судя по его затрапезному виду, являлся исключением.

— Так точно! — вытянулся в струнку Фома. — Бесплатно.

— Силен, — усмехнулся государь. — А если Мы тебя уличим?

— В чем, Ваше Величество?

— В хищении. И в особо крупных размерах. Народу, ведь, в столицу Нашу наезжает тьма-тьмущая.

— Чтобы я залез в закрома любимой Родины? Да как можно, Ваше Величество!

— Ладно, бюджетник. В сим твоем предложении что-то есть. Мы подумаем. Читай далее.

— Слушаюсь! Читаю далее… Где тут?.. — Дьяк, наклонившись, шустро забегал глазками по написанному. — А! Меда пчелиного десертного высшего сорта в Треклятое государство будет поставлено 300 бочек и 7 ведер, в…

Царь Михаил снова его перебил:

— Мы же в прошлом годе этим фанфаронам мед не поставляли, кажись? Только воск да патоку.

— Не поставляли. Но…

Тихо приоткрыв резную дубовую дверь, крадучись, в тронный зал вошел начальник Тайной канцелярии боярин Никодим Иванович Кичин. Он уже лет пять ходил крадучись — профессиональная деформация с ним случилась. Главный придворный лекарь после обследования боярина заверил государя, что умственные способности Никодима Ивановича при сим сдвиге почти не пострадали, поскольку они и до этого не были выдающимися. Вот ежели он был бы до деформации семи пядей во лбу, тогда, разумеется, начальника Тайной канцелярии следовало бы упечь в какой-нибудь дальний монастырь от греха подальше.

Между прочим, раньше Тайная канцелярия Его Величества называлась Тайным приказом, но государь, послушавшись совета президента недавно учрежденной Академии всех наук Фридриха Карловича фон Махта, произвел ряд кардинальных переименований. С целью улучшения государственного управления, как было сказано в указе, и теперь Никодим Иванович возглавлял не какой-то там вшивый приказ, а благородную канцелярию.

Фома, замолчав, с любопытством проводил крадущегося боярина насмешливым взглядом. Конечно, начальника Тайной канцелярии Фома немного побаивался — на службе царской, как и в жизни, всякое случается. Но дьяк твердо верил, что сможет облапошить Никодима Ивановича, даже сидя за решеткой, а потому порой позволял себе всякого рода вольности как по отношению к царской казне, так и по отношению к суровому и неподкупному боярину.

Кстати, начальник Тайной канцелярии тоже относился к Фоме без особого уважения. Он имел на то некоторые основания, но их еще было маловато для того, чтобы отправить дьяка на плаху. Поэтому пока он не уважал его очень аккуратно, без рукоприкладства.

Никодим Иванович, остановившись посередине тронного зала, внимательно оглядел помещение, потом негромко произнес:

— Имею важные сведения, Ваше Величество. Требуется безотлагательно отреагировать.

Царь, не расслышав толком слова начальника Тайной канцелярии, подался вперед:

— Что, что? Громче говори. Тут все свои.

Никодим Иванович пристально посмотрел на дьяка.

— Лучше с глазу на глаз, Ваше Величество.

— Ты али мне не доверяешь, Никодим Иванович?! — ехидно улыбнулся Фома.

Начальник Тайной канцелярии смерил дьяка суровым взглядом.

— На текущий момент не доверяю.

— И с какой же это иностранной державой я сотрудничаю? — весело поинтересовался дьяк.

— Фома, покинь помещение, — небрежно махнул рукой царь. — После обеда бюджет досочиним.

— Ваше Величество! — беззлобно возмутился Фома.

— Батогов захотел? — с изрядной ноткой нежности справился у дьяка царь Михаил. В плохом настроении государь умел быть убедительным. А оно у него начало портиться, едва начальник Тайной канцелярии переступил порог тронного зала, поскольку не было случая, чтобы боярин представал перед государем с добрыми вестями. Но, разумеется, государь при этом понимал, что у начальника Тайной канцелярии — что поделаешь, работа такая неблагодарная.

— Исчезаю, Ваше Величество, исчезаю. — Торопливо собрав бумаги и письменные приборы, дьяк направился к выходу. — Асталависта, Никодим Иванович.

— Топай, топай, чернильная душа.

Начальник Тайной канцелярии, подойдя к трону, еще раз посмотрел по сторонам.

— Боярин, чего тянешь? — легонько подстегнул его государь. — Не расшатывай психику. Докладывай, что стряслось.

— Долаживаю, Ваше Величество. — Деликатно откашлявшись, Никодим Иванович снова настороженно посмотрел по сторонам. — Я покорно извиняюсь Ваше Величество, но Ваша дочь, Арина Михайловна, как принято нынче говорить, строит отношения с карусельщиком Яшкой. Сейчас получил подтверждение из надежных источников.

Царь на троне аж подпрыгнул. Летняя корона немедленно съехала ему на правое ухо.

— Как строит?

Государь знал, что начальник Тайной канцелярии тревожить его по пустякам не стал бы, но что неприятность столь велика, он даже предположить не мог.

— Третий выходной строит, Ваше Величество, — развел ручищами начальник Тайной канцелярии.

— И откуда этот токарь-карусельщик взялся? — Поправляя корону, государь почувствовал, как у него холодеют пальцы. Он резко сжал кулаки и грохнул ими по золотым подлокотникам. — На портянки порву!

— Он просто карусельщик, Ваше Величество, — уточнил боярин, чтобы немного притушить гнев царский. — Не из заводских. В Центральном парке культурного отдыха народ развлекает.

— Этот шоу-бизнес меня с ума сведет! — в не свойственной ему бабьей манере всплеснул руками царь Михаил. Вероятно, сей жест возник потому, что Его Величество заменял любимой дочери в своем лице и рано ушедшую из жизни мать. — Без пригляда сию индустрию ни на минуту оставить нельзя. Куда наш мир катится?

Государь откинулся на спинку трона и, скрестив руки на груди, закинул ногу на ногу. Столь закрытая поза говорила о том, что государь весь ушел в себя. Однако, следуя служебному долгу, начальник Тайной канцелярии сделал небольшой шаг вперед и глубокомысленно доложил:

— Бойкий народ там подбирается, Ваше Величество. Отсюда и проблемы.

— Я им самим устрою такие проблемы! Как введу эту… Как ее?..

Царь Михаил защелкал пальцами, стимулируя память.

— Цензуру, Ваше Величество, — подсказал ему боярин.

— Вот именно! Записывай. Первое: запретить скоморохам исполнение срамных частушек на площадях и прилегающих к ним территориях, сто ежиков им в штаны!

Никодим Иванович достал записную книжицу и карандашик.

— А в подворотнях, Ваше Величество?

— Тоже!

— Трудно уследить, Ваше Величество.

— Расширь штат. Открой курсы повышения квалификации стукачей. Тьфу ты, тайных агентов. И вообще! Я не позволю всяким фиглярам народ звать в неведомые дали. Дали должны быть четко обозначены.

— Полностью и частично согласен, Ваше Величество.

— Что значит частично?

— В целом и однозначно, Ваше Величество.

Царь на секунду замер, потом кивнул головой:

— Да, так лучше.

— Стараемся, Ваше Величество.

— Ладно, стараются они… И каковы масштабы этой стройки?.. Мы про дочь Нашу, Арину. С креативной прослойкой Мы чуть погодя разберемся. Перво-наперво Нам надобно дочь царскую из грязных лап карусельщика вырвать.

— У царевны и у этого проходимца Яшки конфетно-букетный период на подходе.

— Уточни.

— Искра симпатии между ними уже пробежала и, прошу прощения, в обе стороны. Теперь согласно народной традиции воспылавший страстью юноша должен понравившейся ему девице дарить цветы, конфеты и нетвердые игрушки.

— Что значит нетвердые?

— Это значит безопасные, Ваше Величество. В течение конфетно-букетного периода девица, даже если она неравнодушна к вышеупомянутому юноше, должна быть неподатлива и капризна, а, значит, допускается метание подарков в сторону дарящего.

— Это правильно. Девицы в Нашем богоугодном царстве должны быть социально ответственны и спортивны.

Государь являлся большим поклонником физкультуры и различных видов спорта. Чего время от времени требовал и от своих подданных.

— Так вот, Ваше Величество, — расправил могучие плечи боярин, — нужно срочно принимать превентивные меры. Справиться с нарастающей между царевной и Яшкой симпатией государственным органам, даже в моем лице, с каждым днем будет все труднее и труднее.

— Эка завернул. Что предлагаешь?

— Предлагаю царевну пожурить, карусельщика — на плаху.

— Не пойдет, — немного помолчав, коротко бросил царь. — Не пойдет, — повторил он более решительно, чтобы утвердиться в оном своем решении.

Государь, как правило, предпочитал действовать, только взвесив в уме все за и против. Правда, исключения случались у него довольно часто. Но, само собой, не по вине Его Величества.

— Смею проявить непонимание, государь. Дозволяете? — склонил голову боярин.

— Дозволяю. Это Нашему Величеству не дозволено не понимать.

— Это кем же, государь? — насторожился начальник Тайной канцелярии. -Кто посмел?

— Им не дозволено! — Царь Михаил поднял указательный палец к небу. — Им, боярин.

Начальник Тайной канцелярии, пытаясь понять мысль царскую, посмотрел на потолок.

— Нутром чую, Никодим Иванович, что тут надо как-то гибчее, политичнее. — Царь повернул голову в сторону двери. — Фома! … Фома!! Морошка в киселе, где тебя носит?!

Резная дубовая дверь медленно отворилась. Степенно, словно делая великое одолжение, в тронный зал вошел думный дьяк.

— Звали, Ваше Величество? Привет, Никодим Иванович. Ваше Величество, изволю заметить, на прошлой неделе Вам шнур срочного вызова подле трона повесили. Согласно Вашему приказу. По правую руку от Вас находится. Дергаете и я тут как тут.

— Да? Надо же…

Царь, слегка наклонившись набок, посмотрел через правое плечо на красный витой шнур с пышной кистью на конце.

— Ничего, красивый…

— Лично выбирал, Ваше Величество.

— Гм, Наше Величество к этой красивой штуке еще не привыкло… — Царь выпрямился и осуждающе посмотрел на дьяка. — Вернее, Оное и не обязано такие мелочи помнить. Особенно, когда… — Царь резко замолчал, поняв, что едва не выдал государственную тайну. — Звали, чтоб тебе в обед ложкой подавиться! — воскликнул он в гневе. — Найди и доставь сюда президента академии всех наук Нашего Величества!

— Всех наук? Лечу стрелой каленой, государь.

Дьяк поклонился, неторопливо развернулся и прогулочным шагом направился к двери. Проводив его сердитым взглядом, царь сплюнул:

— Тьфу! Клоун. Доберусь я до тебя… — Когда государь начинал говорить о себе в первом лице, это означало, что его эмоциональное состояние перешло в зело неустойчивое положение и от него можно ждать крайне оскорбительного для окружающих поведения. Начальник Тайной канцелярии насторожился. Может, он и не был беспредельно умен, но наблюдательности в нем хватало с избытком. — Родственники у этого карусельщика есть, Никодим Иванович?

— Думаете надавить на Яшку через них? — Боярин хищно прищурился. — Есть, Ваше Величество. Мать преклонных лет. Правда, старуха глуха как пень и любит своего проходимца Яшку прямо-таки без памяти. А посему нужного нам результата мы не скоро добьемся.

— Да-а-а, — протяжно вздохнул царь, — мягко говоря, хреново мы еще воспитываем нашу молодежь.

— Прикажете казнить министра просвещения?

— А заодно и Аринкиного домашнего учителя? — не без сарказма спросил царь Михаил.

— Хорошо бы, Ваше Величество, — закивал головой Никодим Иванович. Он с детства отличался прямотой и простодушием. За что частенько бывал бит детьми боярскими. Но когда он подрос, а подрос он изрядно — три аршина в высоту, два — в ширину, то незамедлительно рассчитался со всеми своими обидчиками. Но был он незлобив, а посему, слегка поколотив супостата, он просто подтаскивал его к ближайшей сливной яме и сбрасывал туда под хохот и улюлюканье зевак.

Государь печально улыбнулся.

— Чтобы потом в Треклятом государстве в газетках написали, что у нас практикуются массовые казни?

— Они и так пишут, Ваше Величество. Нехай клевещут. У нас для них тоже камень за пазухой имеется.

Несмотря на всю свою незлобивость, Никодим Иванович по отношению к врагам Отечества и Его Величества был просто беспощаден.

В сопровождении Фомы в тронный зал вошел президент Его Величества академии всех наук Фридрих Карлович фон Махт. Он, как обычно, выглядел несколько мрачновато — черная широкополая шляпа, черный наглухо застегнутый сюртук… Правда, некоторое легкомыслие его образу придавали клетчатые черно-белые панталоны.

Шелковые чулки и туфли с перфорацией у президента академии тоже были черными. Что, собственно, говорило, о его мрачном восприятии мироздания. Мудрецы, конечно, не относятся к окружающей их действительности столь однозначно, но неглупые люди частенько позволяют себе иметь подобное мировоззрение.

На длинном носу Фридриха Карловича сидели круглые темные очки, а в правой руке он держал трость с бронзовым набалдашником в виде оскаленной морды волка.

— Приглашаль за мной, Ваше Величество? — склонился президент академии в легком поклоне. Шляпу перед государем он не снял, поскольку недавно за некую секретную услугу, о которой не знал даже начальник Тайной канцелярии, получил сию высокую привилегию.

— Да, Федя, вызывал. Тут у Нашего Величества возник один политический вопрос. Вопрос крайне… — Государь замолк и строго посмотрел на дьяка. — Фома покинь помещение.

— Ваше Величество! — с сыновьим упреком воскликнул дьяк.

— Брысь, холоп! — указал Фоме пальцем на дверь царь Михаил. — Надоел хуже горькой редьки.

— Я же помочь хочу, Ваше Величество! Одна голова хорошо, а две лучше.

Никодим Иванович пригладил огромной ручищей окладистую бороду.

— Желаешь, друг сердечный, чтобы у тебя и одной головы не было? Помнишь, как при дедушке нашего государя — земля ему пухом, в народе сказка про колобка народилась? Кто был, прости Господи, его прототипом? Дьяк Герасим. Али забыл?

Вопросы были заданы боярином без каких-либо угрожающих интонаций, но и шутливые интонации в них тоже отсутствовали.

— Какой же ты, Никодим Иванович, нетолерантный! — с обидой упрекнул боярина дьяк.

— Чего глаголишь, писарь? Берега утерял? — повысил голос Никодим Иванович, а голос его напоминал трубу Иерихонскую — В присутствии государя таких срамных слов у тебя даже в голове быть не должно, не то что на языке. Уразумел, на что я повторно намекаю?

— Как не уразуметь, Никодим Иванович! — дурашливо развел руками Фома. — Чай пока с головой.

— Давайте ближе к делу, — энергично постучал ладонью по золотому подлокотнику царь Михаил. — Так, Фома, пошел вон.

— Слушаюсь, Ваше Величество! — воскликнул дьяк. — Фома, нале-во! Шагом марш! Ать, два! Ать, два!..

Строевым шагом Фома, громко стуча сапогами, направился к выходу. Царь с грозным выражением лица посмотрел на захлопнувшуюся за дьяком резную дверь.

— Ох, доиграется он у меня. Отправлю послом в Заднее ханство.

— Лучше куда-нибудь подальше, Ваше Величество, — заявил начальник Тайной канцелярии.

— Например, к чертовой матери, прости Нас Господи. Да, Никодим Иванович? — перевел взгляд на боярина государь.

В сим взгляде Его Величества было столько горечи, что Никодим Иванович тотчас забыл о своей любви к решительным действиям, ибо государя он любил гораздо больше.

— Куда прикажите, туда и пошлем, Ваше Величество!

— Вот именно, Никодим Иванович, туда, а не обратно.

— Так в чем, собственно, этот ваш царский дело есть, можно узнать? — подал голос президент академии. — Достаточно вокруг да около резинку тянуть и сопель жевать. Я уже тут, спустя рукав, много минут стоять.

— Ты прав, Федя, — громко хлопнув в ладоши, воскликнул царь. — Нечего в такой момент резину тянуть и политесом заниматься. Надцатый век на дворе. Век жестокий, циничный… Короче, Федя, Нам нужно одного человечка извести. Но извести так, чтобы все было шито-крыто.

Над переносицей президента Его Величества Академии всех наук появились две вертикальные морщинки. Отчего лицо Фридриха Карловича приобрело еще более умный вид. Хотя, казалось бы, куда еще умнее.

— Мой голова нужно еще немножко думать, — сказал он, наконец, поправляя очки на длинном носу. — Кстати, весь конец мокрый дело лучше упрятывать в колодец.

— Чего? — уставился на президента академии царь.

— Немчура говорит, мол, Яшку изведем и все концы в воду, — пояснил государю Никодим Иванович. Когда речь шла о тайных операциях, он легко разбирался даже в полунамеках. Разумеется, на интуитивном уровне.

— Федя, мне нравится ход твоих мыслей. Думай дальше.

Вдруг двери в тронный зал широко распахнулись. Царевна Арина, дробно стуча каблучками, подбежала к ошалевшему от ее внезапного появления государю и бросилась ему на грудь.

— Батюшка, батюшка! Говорят, ты Яшу-карусельщика на плаху отправить собираешься! Не делай этого! Люб он мне!

— На какую еще плаху? — энергично отстраняя от себя дочь обеими руками, с подчеркнутым непониманием справился у нее государь. — С чего ты взяла, милая? Небось, опять тебе Фома чего-нибудь наплел? Не будь у него лучший в нашем царстве-государстве почерк, уже давно бы ему язык укоротил.

— А, почему бы не укоротить, Ваше Величество? — беззлобно, по-деловому, поинтересовался Никодим Иванович. Его характер снова брал свое. — Писать-то он после этого наверняка сможет. И, скорее всего, даже лучше прежнего. Только, вот, болтать перестанет чего не попадя.

— Конгениально! — воздел глаза и руки к небу государь. — А читать то, что написал, он тоже сможет?.. Вслух, а не про себя. В твою бородатую боярскую голову не приходило, что при дворе тогда еще и чтеца держать придется. А казна у Нашего Величества, между прочим, не бездонная. — Государь с упреком посмотрел на начальника Тайной канцелярии. — Вечно ты торопишься, Никодим Иванович. Сколько раз тебе говорил: нельзя государственное управление сводить к этому… как же… к вульгарному членовредительству! Есть много других способов скрутить человека в бараний рог.

— Виноват, Ваше Величество, — склонил голову боярин. — Но если что…

— Так ты Яшу прощаешь, батюшка? — глядя с надеждой на отца, спросила Арина.

— Ну-у-у, — начал тянуть с ответом царь, в свою очередь, тоже с надеждой глядя на президента академии всех наук.

— Гм, гм, — аккуратно откашлялся Фридрих Карлович, прикрывая рот рукой в черной шелковой перчатке. — Прощение Яшка, уважаемая фройляйн, уже есть налицо. Более того, ваш добрый фатэр согласен вас с упомянутый выше жених обвенчать. С запись в гроссбух, разумеется.

— Батюшка! — снова бросилась на грудь царю Арина.

Поглаживая по волосам дочь, царь с выражением крайнего непонимания посмотрел на Фридриха Карловича:

— То есть, как обвенчать?

— Обвенчать под звонок колоколов и грохот пушек, — безапелляционно заявил президент академии.

— Каких еще пушек?

— Пушек самый большой калибр. Самый большой! Но до того ваш любимец Яшка, уважаемая фройляйн, должен будет проделать один совсем маленький, но очень полезный для ваш семья ответственный работа.

Лицо царя озарилось светом. Он вскинул вверх руку, рассекая воздух указательным пальцем.

— Да! Общественнополезный для Нашей семьи труд он и карусельщиков облагораживает! Поднимает, так сказать, на должную для бракосочетания с царевной высоту. Молодец, Федя! Теперь разъясни всем, кто не понял, сию Нашу установку.

— Яшка ваш, фройляйн, нужно будет достать неразменный рубль, — принялся растолковывать президент академии свои слова насчет маленькой, но, возможно, действительно полезной для кого-то работы. — Спросить, для чего? Я отвечать: чтобы ваш с Яшкой семья испытывать после свадьба комфорт и уважение сосед. Если фрау после свадьба не испытывать комфорт, семейная жизнь идет набок.

— Но… — разомкнув на шее отца объятья, озадаченно обернулась назад царевна.

— Никаких «но»! — весь лучась от удовольствия, воскликнул царь. — Президент Нашей академии прав. Семейная жизнь идет наперекосяк, если фрау того… не испытывает комфорт.

— Батюшка, да я про то хотела спросить, где же этот рубль достать можно?

Царевна, отстранившись от отца, обвела растерянным взглядом присутствующих.

— Все просто, прекрасный фройляйн и умный господа, — растянул в улыбке тонкие губы Фридрих Карлович. — Деньги есть материальный продукт нечистый сила. Где у вас страна водится нечистый сила?

— Никодим Иванович, нечистая сила — это твоя вотчина, — напомнил начальнику Тайной канцелярии царь.

— Трижды извиняюсь, Ваше Величество, но эту тему лучше обсудить с нашими святыми отцами, — попробовал соскочить с неоднозначной темы боярин.

— Сильно сомневаюсь, что у святых отцов среди нечистой силы есть своя агентура, а вот у тебя…

Царь с лукавой улыбкой погрозил боярину пальцем. Никодим Иванович виновато потупился.

— Ладно, Ваше Величество. Признаю, есть у меня стукачок среди дьявольского отродья. Паренек надежный. Шуриком кличут. Отправлю ему весточку, чтобы свел Яшку с нужным чертом.

— Вот видишь, Никодим Иванович! Можешь, когда хочешь в государственном вопросе и гибкость изрядную проявить. Готовьте Яшку в дорогу. Рюкзак там с харчами, аптечку, запасные носки… Мне для будущего зятя ничего не жалко.

— Батюшка, можно мне с Яшей попрощаться? — разволновалась царевна.

— А чего с ним прощаться, дочь моя? Быстро смотается куда надо, возьмет рубль и сразу назад.

— Так вы же посылаете Яшу в неведомые дали, батюшка! Какие туда и назад?

— Ну, не такие уж они и неведомые, не такие уж они и дали. Я прав, Никодим Иванович?

— Так точно, Ваше Величество. Черти всегда от нас, рода людского, неподалеку крутятся. Короче, где мы — там и черти.

— Это где же? — поинтересовалась царевна.

— Тебе про такие места еще рано знать, Аринушка.

— Почему, батюшка?

— С кем поведешься — от того и наберешься, — коротко пояснил Фридрих Карлович. — Так, кажется, ваш народ сказать иногда. А народ не есть дурак, как некоторый уполномоченный лица думают.

— Что значит наука! — искренне восхитился царь. — Враз все объяснил.

— Позвольте заметить, Ваше Величество? — с изрядной осторожностью спросил начальник Тайной канцелярии.

— Что еще?

— Речи этой немчуры крамолой попахивают.

— Никодим Иванович, на некоторые вещи нужно смотреть не через мелкоскоп, а сквозь пальцы. Этим здравые люди отличаются от не здравых. Я понятно объясняю?

— Так точно, Ваше Величество. Понятней некуда. Вы — Величество, а значит, Вам виднее, где крамола, а где критические воззрения.

Интуиция и на этот раз не подвела начальника Тайной канцелярии.

— Молодец! — в восторге хлопнул себя по коленке государь. — Налету схватываешь.

— Батюшка, что такое мелкоскоп, я знаю, — заметила царевна. — А что такое крамола?

— Аринушка, я тебе все непонятки после свадьбы объясню, — улыбаясь во весь рот, погладил дочь по плечу царь. — А теперь ступай, почитай инструкцию к свадебному обряду царевны. Чтобы все прошло, как подобает. Так сказать, согласно регламенту.

— Ой, батюшка! Бегу со всех ног.

Царевна стремительно устремилась к выходу. Царь, глядя на боярина, повертел пальцем у виска.

— Думать надо, что говоришь… Крамола… — Откинувшись на спинку трона, он негромко, но душевно запел: — Дочери, дочери, взрослые дочери… Никодим Иванович, что-то я запамятовал, у тебя дети есть?

— Есть. Только мальчик, Ваше Величество.

— И сколько мальчику годков?

— Сорок, Ваше Величество.

— Что-то он у тебя в мальчиках долго засиделся.

— Так дурак дураком, Ваше Величество, — с горечью произнес Никодим Иванович. — В какой приказ не пристрою, все мимо кассы. Только по кабакам и вертепам готов без устали шляться.

— Да-а-а… Действительно хреново мы еще воспитываем нашу молодежь.

— Виноват, Ваше Величество. Днями и ночами на службе подвизаюсь… То в Тайном приказе (новое наименование руководимого им учреждения у Никодима Ивановича просто из головы вылетело, когда речь зашла о его непутевом сыне), то в Разбойном, то в пыточной…

— Знаю, знаю, что ты себя не жалеешь, — успокаивая боярина, махнул рукой государь. — Вон даже костяшки на пальцах все посбивал.

Начальник Тайной канцелярии посмотрел сначала на одну свою подранную кисть, потом на другую.

— Смутьяны они же все бестолковые, Ваше Величество… Уговариваешь их, уговариваешь, да и начнешь с устатку доходчиво им объяснять как надобно поступать в их неудобном положении.

— Распоряжусь, чтобы тебе казенные перчатки их кожи добротной выписали. Травматизм среди госслужащих он, знаешь ли, чреват… Понимаешь?

— Так точно, Ваше Величество. Чреват дополнительными для Вашей казны расходами.

— Молодец! Зришь в корень, Никодим Иванович.

— Работа у меня такая, Ваше Величество.

Президент академии всех наук легонько постучал по полу тростью:

— Ваш беседа, господа, уже иметь теплый, личный содержаний. Не мой специальность. Могу я кланяться и идти скатертью дорога, Ваше Величество? — дотронулся он до полей своей черной шляпы наманикюренными пальцами.

— Ступай, Федя, ступай. Нам с Никодимом Ивановичем тоже пора проветриться. От таких коллизий я взопрел весь.

Глава II

Миновав излучину реки, Яша повернул голову влево и улыбнулся:

— Ага, водяная мельница наблюдается. По правую же руку от меня должна быть огромная старая ива… — Он посмотрел направо. — Оное дерево тоже присутствует. Так… Теперь от ствола ивы плакучей нужно отмерить десять шагов на закат и остановиться у куста терна дикого. — Яша подошел к дереву и, сделав десять шагов, замер, примерно, в аршине от усыпанного колючками куста. — Кажется, про сие место говорил Никодим Иванович… Теперь мне надобно повернуться в сторону берега, топнуть ногой, досчитать про себя до трех и топнуть еще два раза подряд. — Подав оговоренный с начальником Тайной канцелярии условный знак, Яша покрутил головой по сторонам. — Что-то никого не видать. Вот незадача… Эй, где ты там, дружок хвостатый?! … Может, я чего перепутал?.. Эй!.. Еще что ли ногой потопать?

— Я тебе, образина, потопаю! — раздался из камышей чей-то грубый, но больно писклявый, чтобы устрашить, громкий возглас.

Яша пригляделся к камышовым зарослям. Оттуда неспешно вылез малорослый худенький черт. На нем были высокие рыбацкие сапоги-бродни, в руках — удочка. Еще на тонком кожаном пояске у него на одном боку висел кукан с тремя упитанными окуньками, а на другом — небольшой, стеклянный штоф с дождевыми червями.

— Всю рыбу мне распугал, стервец, — пробурчал бесенок.

— Прощения просим, — отступив на шаг назад, Яша поднес два пальца ко лбу.

— Не вздумай креститься, — злобно прошипел черт.

Яша медленно опустил руку.

— Еще раз прощения просим. Я от Никодима Ивановича. Дело у меня к тебе, если Шуриком тебя звать.

— Я-то Шурик, а ты кто? — подойдя к Яше и оглядев его с ног до головы, спросил черт. — И как мне понять, что ты от Никодима Ивановича?

Шурик был Яше примерно по грудь. Если учитывать и длину его остреньких рожек. Однако взгляд красных поросячьих глазок нечестивца пылал высокомерием.

— Сейчас поймешь. — Яша полез в карман штанов. — У меня от него секретная записка. Так… Кажется, в другом кармане…

Шурик протянул вперед когтистую волосатую лапу и процедил презрительно:

— Ну, где? Давай сюда.

— Чего?

— Записку давай, олух царя небесного. Что растопырился?

— А! … Вот. Нашел.

Яша достал из кармана маленький бумажный квадратик и осторожно протянул его черту. Шурик положил удочку на траву, развернул сложенную вчетверо записку и, шевеля узкими черными губами, медленно про себя ее прочитал.