Бесплатный фрагмент - Про картошечку

Внукам и внучкам от дедушки

Глава I

Жила-была картошечка. Жила она на лужайке в лесу. Как она там оказалась — никто рассказать не может. Одни говорят, что это ёжик путешествовал, исследовал новые территории и прихватил где-то картошечку — с грибочком перепутал. Да и любопытный был тот ёжик. Правда — подслеповатый, но нюх у него был отменный. Перепутать-то он вряд ли бы перепутал, а вот прихватить на пробу мог. Он и не такое прихватывал. Однажды, от дачников кактус притащил — вот смеху в лесу было. Бедный ёжик долго в объяснениях путался — зачем он кактус в лес притащил, то ли друга себе искал, то ли памятник при жизни себе хотел поставить. А сороки говорят (хотя кто им верить будет, они всегда всё путают), что картошечку в лес белки притащили. Что якобы белки подсмотрели, что странные человечки на красивой зелёной лужайке бегали и какой-то фрукт круглый пинали, всё поделить его не могли. Ну как сорок слушать можно? Ну кому из этих умных двуногих и двуруких придёт в голову бегать по полю и круглый фрукт ногами пинать, падать, опять пинать. А фрукт-то несъедобный, чего за ним бегать-то? Да и в руки взять его можно, белки видели, он не кусается. Но опять же, сороки говорят, что это бельчата подражать людям стали, круглую картошечку стали по полю катать, а потом самый хитрый бельчонок схватил картошечку и убежал с ней в лес. А чтобы мама–белка не ругала, под лопух спрятал. Лопух, он и в лесу лопух.

А картошечка там пригрелась, перезимовала и ростки пустила. А потом она проснулась. Проснулась она от того, что кто-то рядом сопел, похрюкивал и тыкал ей в глазки чем-то влажным. Это оказался кабанчик. Он принюхивался к картошечке и, вероятно, хотел её скушать.

— Эй, эй, ты что? — прикрикнула на него картошечка, — не ешь меня, я невкусная.

— А я откуда знаю, я же тебя не пробовал, — спросил кабанчик.

— А разве тебе мама не говорила, чтобы ты не брал в рот что попало, а сначала думал? Можно в конце концов спросить у взрослых. А ещё лучше — съешь этот лопух, который закрывает мне солнце на закате.

— Я что «лопух», чтобы есть лопух? — спросил кабанчик.

— Нет, не лопух. Ну, по крайней мере, если и лопух, то не тот, который лопух, который растёт. Хотя и ты растешь. Так может ты тоже лопух? Что-то я заговорилась, — пролепетала картошечка. А про себя подумала: «Так можно и до „пюре“ договориться». И вслух продолжила:

— Послушай, миленький, но если ты не лопух, чтобы есть лопух, так ты и не картошечка, чтобы есть картошечку. А я картошечка. И тебя, миленького такого хрюшку, есть не буду. И ты меня не ешь, а то станешь картошечкой.

— Как приятно, — ответил кабанчик. — Миленьким хрюшей меня только мама называет. Я не буду тебя есть. Я не хочу быть картошечкой. Я хочу быть хрюшей–кабанчиком. А ты точно не вкусная?

— Точно–точно, точнёшеньки, точнее не бывает.

— А мне кажется, что я где-то похожее на тебя видел. Такое обжаренное в масле, очень вкусное — я находил на помойке.

— Глупышка. Это было заморское очень вредное чудо-юдо «фри во фритюре». Это совсем другое. Ты ещё скажи, что меня можно в костре запечь и скушать.

— Хорошая мысль, — сказал кабанчик и уставился своими поросячьими глазками на картошечку, пытаясь задуматься.

— Хорошая мысль — это запечь в лопухе колорадского жука, который подбирается ко мне. Послушай умного совета, Хрюша. Во-первых, держись от костра подальше.

— А во-вторых? — спросил кабанчик.

— А во-вторых, у тебя хвост крючком и пятачок на носу. Ты смешной и добрый и тебя мама зовет. Можешь спросить её про костер. Она, как и я, плохого тебе не посоветует.

Кабанчик развернулся, увидел маму и побежал спрашивать её про костер. А так как ему не поручали спросить — съедобная или нет картошечка, то он и не стал об этом спрашивать.

Этот разговор между картошечкой и кабанчиком услышали сидевшие рядом воробьи и как зачирикают:

— Какая умная особа появилась у нас на лужайке! Откуда ты такая и кто ты? Мы таких диковинок в лесу не видели. А тебя можно чуть-чуть, чуть-чуть, чуть-чуть поклевать, ну совсем чуть-чуть?

— Вы что, воробьишки добрые, совсем зачирикались? Каждый по чуть-чуть чирикнет, то есть клюнет, к концу дня клевать нечего будет. Жуков видите? Они очень вкусные, вон под листом лопуха, их клюйте. А я — картошечка. Я выросла на грядке известного доцента, почти профессора. Как меня клевать можно? Да я — луч света в вашем дремучем лесу, меня оберегать надо, культивировать. А вы — поклевать.

— Культивировать? А это как?

— А это значит культурно обходиться. Не тыкать свой нос, простите, клюв, куда попало. И пёрышки свои в сторонке сначала почистите, а потом подходите со своими вопросами. А прежде чем чирикнуть что-то, несколько раз подумайте — надо ли об этом чирикать. А то до ухи дочирикаетесь, вот смеху-то будет.

— А что такое уха? — спросили воробьи.

Картошечка, если честно, не знала что такое уха. Она знала только откуда-то из генетической памяти, что туда не стоит попадать. Но ей хотелось ответить что-то умное–заумное, чтобы воробьи не поняли.

И она начала:

— Уха — это, это такое, что даже трудно вообразить, а представить себе так вообще невозможно. А кто в уху попадает, над тем все смеются, очень долго и смешно смеются. И всем про это потом рассказывают.

Воробьи не хотели, чтобы над ними смеялись. Над ними и так часто смеялись — когда они петь пытались. Особенно соловьи насмехались. Ну что они, эти соловьи, в пении понимают? Трескотня какая-то да и только. А все слушают, восхищаются. Такое впечатление, что ни у кого слуха нет.

— Послушай, культурная картошечка, — начали воробьи. И зачирикали хором и поодиночке.

— Да подождите же вы, что слушать, я не понимаю, — перебила их картошечка.

— Нас послушай внимательно, — ответил тут же нахохлившийся воробей, — пение наше.

— А-а-а, давайте, пойте, — ответила картошечка, — но по одному, солируйте.

— Что-что-что делать? — переспросил воробей, перебирая в воробьиной памяти знакомые слова и выражения.

— По очереди пойте, не все сразу.

И воробьи запели, зачирикали. И хором, и соло, чирикали во всю душу, пока сороки на их шум и гам не прилетели. Ошарашенная картошечка долго молчала, не знала, что сказать. А потом нашлась:

— Великолепно! Какой замечательный рэп. Как талантливо, как изумительно, сколько энергетики, сколько драйва! Где вы учились, кто давал вам уроки пения? Это просто гениальное исполнение. Я так счастлива, что могу вживую услышать из первых, так сказать, уст это чирчир-рико-рико-чир-чирико. Как глубоко, как душевно. Супер!

Сороки как услышали, так сразу и затрещали о картошечке. Вся лужайка, а вскоре и весь лес, знали, какая особа завелась на поляне — не то овощ, не то фрукт, но очень умная и страшно культурная.

Глава II

Скоро к картошечке потянулись гости. Все хотели посмотреть — какая она, эта знаменитая картошечка. Не исключено, что кто-то мечтал и потрогать её, а если повезёт, то и попробовать на зубок. Но картошечка всегда оставалась начеку, да и глазков у неё много было — пока одни отдыхают, другие на посту, как головы у Змея-Горыныча. И сверху на макушечке у картошечки начала расти оригинальная зелёная косичка. Она росла медленно, но неумолимо, и, однажды, лист лопуха стал мешать косичке картошечки. Картошечка уже давно наблюдала за лопухом, но тот делал вид, что не замечает картошечку, а сам таращился на неё исподтишка и подслушивал все её разговоры. И однажды картошечка не выдержала — она же была общительная — и обратилась к лопуху:

— Послушай, лопушок. Не мог бы ты убрать свой листочек, который загораживает мне солнце.

— Э-э-э, — промычал лопух, но листочками не пошевелил.

— Ой, как я рада, что ты наконец заговорил. А то мне скучновато иногда как-то. И хотела поблагодарить тебя за то, что ты оберегаешь меня от ветра и палящего солнца, но вечером иногда мне хочется погреться на солнышке.

— Э-э-э.

— Да, я знаю, знаю, что не за что благодарить, но я же культурная особа, это знак вежливости.

— Э-э-э.

— Да, конечно, и знак уважения. А как же иначе. Ты такой могучий, такой зелёный весь.

— Э-э-э.

— Да-да, и разговорчивый, конечно. И очень вежливый.

— Э-э-э.

— Ну конечно же, весёлый и жизнерадостный.

— Э-э-э.

— И знаешь, что хорошо. С тобой очень приятно разговаривать. Ты умеешь слушать и это очень редкое качество. Давай дружить?

— Э-э-э.

— Ну вот и хорошо. А знаешь, меня давно мучает вопрос, но я как-то стеснялась спросить. Но мы теперь друзья и я спрошу. Вот, например, если из твоего листочка сделать кораблик и поплыть на нём по ручью, то скажут — лопушиный кораблик. А если посмотреть на тебя, то скажут — лопоухий куст. Почему?

— Э-э-э-э!

— Нет, ну правда. Ну, почему лопоухий — это и так понятно, достаточно на тебя посмотреть. Но почему кораблик — лопушиный?

— Э-э-э.

— Я согласна. Надо будет подумать над этим. А чего ты глазками на меня стреляешь? Смотри, муравьев распугаешь, кто тебе тогда спину, или что там у тебя вместо спины, чесать станет?

— Э-э-э.

— Да, я согласна, и тут ты прав, это большая честь для тебя — расти рядом со мной, но ты в награду можешь защищать меня, например, от ветра или от сильного дождя. Или ещё от чего-нибудь.

— Э-э-э.

— Отлично. А ещё ты можешь хлестать своими листьями назойливых посетителей. Знаешь, как смешно, когда ты своими листьями-ручищами машешь, ну прямо как мельница ветряная.

— Э-э-э.

— Очень остроумно. Так свежо, так оригинально. А ты не пробовал обратиться к логопеду?

— Э-э-э.

— Слушай, лопушок. Я забыла спросить, а как тебя зовут?

— Э-э-э.

— Ну-у, как я сразу-то не догадалась. И маму и папу так же? Можешь не отвечать.

— Э-э-э.

— Ну, что еще?

— Э-э-э.

— И тебе того же. Листочки побереги. А то упадут — голову кому-нибудь проломят. Приятно было познакомиться. Да, кстати, листочек-то отодвинь, а то я ненароком его косичкой проткну. А не хотелось бы.

— Э-э-э, — сказал лопух, но листочек отклонил чуть в сторону. А может, это и сама картошечка своей косичкой листочек отодвинула, но, в любом случае, она это сделала деликатно. И в этот момент она увидела смотрящие на неё из-под куста чьи-то хитрые глазки, медленно подкрадывающиеся к ней.

— Вы кто? И почему Вы так осторожно крадётесь? Что-то подозрительно это.

— Я добрая лисичка. А ты и есть эта известная на весь лес картофелина?

— Картофелина — это то, что у тебя вместо носа сверху торчит. А я картошечка.

— Это у меня вместо носа картофелина? — лиса искренне возмутилась. Ей такой грубости ещё никто не говорил.

— А что же ещё? Ты посмотри на себя. Такой шикарный хвост, такие мягкие лапки, такая симпатичная мордочка, а на мордочке — картофелина. Ты что, пока хвост на рынке выбирала, про нос забыла? Но хвост у тебя шикарный. Он не отстёгивается? Дай поносить.

Лиса молча хлопала глазками на картошечку и не знала, что сказать. Ей даже захотелось схватить картошечку зубами, но она опасалась могучих лап лопуха — какие у них отношения — кто знает? А вдруг они дружат? Лиса решила вновь начать разговор, применив самое действенное оружие — лесть.

— Не обижайся на меня. Я притомилась в пути и мысли мои сбились. Я хотела познакомиться с особой, с которой, если она действительно такая, как о ней говорят, можно всегда побеседовать за чашечкой родниковой воды на закате.

— И о чём побеседовать?

— Ну как о чём? О вечном. О красоте. О добре и зле.

— И о вкусной и здоровой пище?

— Ну да, конечно, и о вкусной и здоровой пище. Знаешь, как трудно найти собеседника на эту тему. Только разговоришься, слюнки потекли, и… ам, — неожиданно для себя закончила лиса.

— Ну, лиса… Ну, ты и лиса. Ну, точно та, что про тебя говорят. Ну, вроде бы, такая хитрая и при этом такая глупая.

— Ты что такое, картошечка, про меня говоришь, — искренне обиделась лиса, — ты сама себе противоречишь. Как можно быть одновременно и хитрой и глупой? Бессмыслица какая-то.

— И вот совсем не бессмыслица. Ведь если бы ты была хитрой и умной, то все тебя называли бы хитроумной. А ты такое про себя слышала? Про тебя все говорят, что ты хитрая. Не более того.

Лиса была обескуражена. Она забыла все заготовленные слова и речи.

— Ладно, лисичка, я не услышала ответ про хвост — дашь поносить?

— Как я тебе дам? Это же мой хвост. Он у меня растёт.

— Ну, у ящериц тоже хвосты растут. Но они очень легко свой хвостик могут оставить — у них другой вырастет.

— Ну и бери ящериный хвост. А у меня не вырастет.

— Зачем мне ящериный хвост. Вместо удочки использовать? Я на рыбалку не собираюсь. А ты точно знаешь, что не вырастет? Вот у тебя хвост рыжий. А бывают хвосты чёрные — очень красивые. Посмотри на себя в ручей — как было бы шикарно: рыженькая лисичка с чёрным хвостом.

— С покрашенным?

— Каким покрашенным, темнота? Ты знаешь, все модницы в посёлке уже давно чёрные хвосты носят. Такие угольно-чёрные, блестят, как антрацит, очень красиво.

— Модницы в посёлке? А что это за порода лис такая, никогда не слышала о таких?

— Ну да, та ещё порода, — задумалась картошечка. — Опасная.

— А что в ней такого опасного? Я даже медведя не боюсь. Чего мне каких-то модниц бояться. А скажи, картошечка, а как можно хвост на чёрный поменять? Это куда обращаться?

Что-то жалко стало картошечке лисичку. Не ожидала она, что лиса, при всей своей хитрости, такая наивная. И она решила пока завернуть разговор в другую сторону:

— Знаешь, лисичка. Обратись пока к ящерицам. Поговори с ними о том, о сём. Как часто происходит обмен хвостами, можно один сезон поносить или навсегда новый хвост приобретаешь. А я тебе позвоню позже.

— Куда ты мне позвонишь?

— Не куда, а во что. В колокольчик. А сороки уж донесут. Иди себе спокойно и лишнего не думай, а то «чайник закипит».

— Ничего из твоих слов не понимаю, — озадаченно сказала лиса, — похоже, ты действительно очень умная. Хотелось бы с тобой почаще общаться. Можно, картошечка, я к тебе ещё приду?

— Приходи, конечно, как побеседовать захочется с умной особой, но, чур, только на сытый желудок. С голодным как-то плохо беседуется — не расслабишься.

— До встречи, картошечка.

— До встречи, лисичка.

Глава III

Лиса очень «загорелась» чёрным антрацитовым хвостом. Она представляла, как залазит в курятник, и все куры в изумлении застывают, разинув клювы и глядя на неё, огненно-красную с чёрным антрацитовым хвостом. А она спокойно собирает добычу и уходит под завистливые взгляды онемевших петухов.

Вот это была бы сытая жизнь! Мясо по потребности, пуха вдоволь. Не надо колобков подстерегать (а они, если честно, такие невкусные бывают, а уж какие вредные — рассказать — никто не поверит). Можно мясо кур на сыр менять, на виноград, да на что угодно. И даже — об этом страшно и подумать — на волчью шапку. В своих мечтах лиса уже добиралась до верховенства в лесу, но… тут свалилась в ручей. Однако, ледяная протока не охладила пыл лисы в притязаниях на чёрный антрацитовый хвост. Она решила пойти на волшебное болото — там всегда полно ящериц и можно посоветоваться с Лешим.

Путь к волшебному болоту был не близким, но и не дальним. У каждого туда был свой путь. Потому и дорогу к волшебному болоту никто не мог ни показать, ни объяснить, как туда попасть. А попасть туда было можно, если задуматься о мрачном, о чёрном, о злом. И потому беззаботно гуляющие зайчик или оленёнок пробегали мимо волшебного болота, смотрели на него, и видели чистое белое озеро с красивой поверхностью, зеркально отображающей густой и добрый лес.

Лисе это было известно. И не знамо как очутившись на берегу белого озера, стала думать о мрачном и злом. Ей не пришлось долго сосредотачиваться на плохом. В прошлом месяце именно в этих местах ей дорогу преградил странного вида плесневелый колобок.

Именно не она остановила катящегося колобка, а колобок воинственного вида остановил лису и стал агрессивно вести с ней беседы. Всё ей рассказывал про какие-то компьютеры, про какую-то сеть, в которой можно забыться и потеряться. Кажется, интернетом называется.

Но лиса, к своему сожалению и его, колобка, изумлению, не дослушала эти сказки, а просто съела колобка. Хотя, по правде сказать, это было непросто — она чуть клык не сломала, такой он был чёрствый. Круглый сухарь, а не колобок. Да ещё с плесенью.

Лиса сначала даже и не думала есть этого нахала — на вид он был не очень. Но она предположила, что вдруг это такой новый сорт колобков вывели — с плесенью (бывает же сыр с плесенью — вкус на любителя, но любителей много). Оказалось — нет, круглый плесневелый одичавший в лесу сухарь, обделённый вниманием.

Пока она так думала и ворчала, на озеро опустился туман, вода в озере стала чернеть, а когда туман рассеялся, она уже стояла на болоте, оперевшись лапами на обросший мхом валун. С валуна соскочили ящерицы и шустро разбежались — взглядом не поймать, не то, что лапами. И никаких хвостов на валуне не оставили.

Лисе стало как-то не по себе. Она принялась тихонько звать Лешего:

— Эй, Леший, Леший, выйди ко мне, поговорить хочу.

Неожиданно валун под лапами начал двигаться и лиса вдруг поняла, что опиралась на спину Лешего.

— Ну когда же ты, лиса, гавкать научишься, — проворчал Леший, — тявкаешь что-то, тявкаешь, а залаять по-собачьи не можешь.

— Так я же не собака, я лиса. А ты что, собак любишь?

— Да, люблю. Потому и обидно. Ты меня разбудила, а не собака. Была бы ты собака, я бы с тобой хворостиной в апорт поиграл. — Леший показал на лежащую рядом ветку, — а так, вроде, не с руки.

— А за что ты собак любишь, уважаемый Леший?

— Собак? За что? Лиса, ты видела, как они хвостом виляют?

— Леший, ты что? Тебе хвостом повиляли, ты и влюбился?

— Я не влюбился. Я просто собак люблю. Они ещё и гавкают. Лиса, ты слышала, как они выразительно гавкают?

— Нет, но я слышала, как они лают. Ничего приятного в этом нет, в прошлый раз еле ноги унесла.

— А в глаза ты им, лиса, заглядывала? Ты видела, лиса, какие у них глаза? А уши?

— Леший, я же сказала, я от них еле ноги унесла, и от их глаз, и от их ушей, и, главное, от их зубов.

— Ладно, лиса, чего звала, что тебе надо так, что ты аж к нам на болото пришла?

— Леший, очень мне хочется иметь чёрный антрацитового блеска хвост. Можешь мне помочь?

— Да запросто. Встань вон на ту кочку и опусти хвост в воду. Я думаю, минут на 15.

Лиса так и поступила. Залезла на кочку и полностью опустила хвост в воду.

— А зачем тебе чёрный хвост, лиса?

— Модно сейчас так, говорят. Хочу тоже чёрный хвост заиметь. Буду ходить, блистать им в свете, добычу гипнотизировать, завораживать до оцепенения. Ты знаешь, Леший, что красота — это страшная сила?

— Ну, сейчас посмотрим, что это за сила. Доставай, лиса, хвост, уже пора, наверное.

Лиса вытащила хвост из воды и заверещала от ужаса — он был черный, как уголь, блестел, как антрацит, и шевелился сам по себе — хвост был весь облеплен чёрными, блестящими на свету пиявками.

— Леший, Леший, это ЧТО такое?

— Как что? — давясь смехом, ответил Леший, — чёрный антрацитового цвета хвост, как ты и заказывала. К тому же, пиявки очень полезны для здоровья. Они плохую кровь пьют, и пациент выздоравливает.

— Какой я тебе пациент? Я ЛИСА. Сбрось их, а то они всю кровь у меня выпьют.

— Не бойся, лиса, они только плохую кровь пьют. Выпьют плохую и сами отвалятся.

— А если у меня вся кровь плохая, а хорошей нет? И почему какие-то пиявки будут за меня решать — плохая у меня кровь или хорошая?

— Ну, лиса, ну ты же хотела себе чёрный антрацитовый хвост. Посмотри на него. Чёрный, блестит, как антрацит. Красота. Сила. Ну прямо курам на смех.

— Что значит курам на смех?

— Это значит, что как только ты в курятник с таким хвостом зайдёшь, все куры от смеха попадают, ходи, собирай добычу, как ты и хотела.

— Леший, пожалуйста, отцепи пиявок, у меня уже голова кружится. Не нужен мне чёрный хвост. Я свой хочу, родной, огненный, он меня никогда не подводил. Пожалуйста, сгони их. Я сейчас упаду.

— А я уже упал, встать не могу, — Леший катался со смеху на мохнатой (от слова мох) спине и не мог угомониться. Наконец он что-то шепнул в сторону воды, пиявки отцепились от хвоста и соскользнули обратно в болото.

— Я ей отомщу, этой картошечке, я из неё ещё драников наделаю. Узнает у меня, как над лисой издеваться.

— О ком ты, лиса, говоришь? На кого наговариваешь?

— Я не наговариваю ничего. На лужайке в лесу завелась особа такая — умнее всех себя считает. Картошечкой себя кличет. Это она мне хвост другой посоветовала.

— Она посоветовала, а ты согласилась. На чужой каравай рот не разевай — сколько тебе говорил? А что за особа такая, картофелина говоришь? А не с дачного ли посёлка она появилась?

— Я тоже думала, что картофелина. А оказалось — картошечка. У доцента росла.

— А доцент каких наук, лиса, не знаешь? Естественных?

— Неестественных! Ты что, Леший, тины болотной объелся? Я простая лиса. Хожу себе спокойно по лесу, никого не трогаю. Ну, по крайней мере, кто не попался, того не трогаю. А ты ко мне с такими вопросами. Не знаю я ничего об этом! И знать не хочу!

— И напрасно, лиса, не хочешь. Знание — вот сила! — заговорил вдруг растущий неподалёку куст. — Не то, что твоя красота.

— Выходи, Яга, хватит уже прятаться, я тебя давно вижу, — сказал кусту Леший.

— А как ты мог меня не видеть, Леший, если я на твоих глазах в кусты пряталась? Это было бы совсем странно, — сказала появившаяся из-за кустов Баба-Яга.

— Ой, Баба-Яга, здравствуйте, я Вас и не заметила, — поздоровалась Лиса.

— Какая я тебе баба? — начала сердиться Яга.

— Ой, извините, бабушка-Яга.

— Ты мне что, внучка, лиса? Какая я тебе бабушка?

— Ну, я просто сказала бабушка вежливо, из уважения к Вашему возрасту.

— Так, Лиса. Я начинаю превращать тебя в головастика. А после того, как у головастика хвост отпадёт (чёрный, между прочим), ты превратишься в жабу.

— Ну чем я Вас обидела, уважаемая Яга? Леший, скажи, я ведь со всем уважением и почестями, готова искупить вину, грибочков Вам собрать, мухоморов всяких, поганок бледных, ягодки нарвать волчьей, поймать кого-нибудь, кто не убегает только.

— Обидела ты тем меня, лисья твоя порода, что обозвала меня бабой, а потом ещё бабушкой, а это во сто крат хуже. А мне всего-то 300 лет через пару годков исполнится. А мы живём по тысяче лет, лиса. Обидела ты меня, лиса, обидела. Превращу тебя в головастика, точно превращу.

— Вот никогда не дала бы Вам 300 лет, уважаемая Яга. Вы выглядите гораздо моложе своего возраста.

— Насколько моложе?

— Ну, выглядите Вы максимум лет на 100. Да и то, если только внимательно присмотреться. А так, если мох с носа стряхнуть, то лет на 98. Даже на 96. Не старше.

— Ладно, лиса, уважила. Знаю, что ты мастерица льстить, но похоже, на этот раз ты говоришь правду. Прощаю тебя.

— Так я пойду?

— Иди-иди, а лучше убегай, тебе так лучше будет. А ты, Леший, оставайся на месте. Разговор к тебе будет.

Не успела баба Яга договорить, как лиса прыгнула в болотные чащи, и через мгновение уже не было видно ни лисы, ни её огненного хвоста.

Глава IV

— Что ты, Леший, об этом думаешь? — спросила Баба-Яга, как только лиса исчезла в кустах.

— Млекопитающее, порода лисья, относится к отряду собак, лиса–огнёвка, широко распространена в лесах средней полосы нашего государства.

— Леший, я тебя о картошечке спрашиваю.

— А, о картошечке. Клубневидное растение, родом из Америки, вершки ядовиты…

Баба-Яга жестом остановила речь Лешего:

— Ты опять за своё? Ты слишком большое значение придаёшь энциклопедическим знаниям. Это, конечно же сила, но надо и мозги включать. Только в умной голове знания имеют силу, а в глупой — — это просто переносной энциклопедический словарь, мало пригодный для употребления в быту. Им даже комара не прихлопнешь.

Летающие рядом комарики недовольно запищали.

— Так о чём ты, Яга? Я что-то не догоняю. Лиса, картошка, что тут может быть необычного?

— А то, что это не картошка, а картошечка, с дачного посёлка. Умная особа. От доцента. Неестественных наук.

— Кто тебе сказал, что доцент изучает неестественные науки? Я о таком не слышал.

— Лиса сказала, кто же ещё. Ты какими ушами слушал?

— Нормальными ушами. Не лопушиными. Лопушиные у меня для дальнего слуха. Писк комаров на версту слышу. А потом, лиса соврёт — недорого возьмёт.

— А сейчас она правду сказала, ей можно верить.

— На чём основываются твои убеждения, Яга? Аргументируй свою позицию. Давай откроем дискуссию, в крайнем случае — поспорим.

— Ну что с тобой спорить, МОХнатая твоя голова? Ты ещё не один спор не выиграл. А после третьего часа дискуссии ты вообще засыпаешь.

— И всё же. На чём основывается твоё утверждение, что лиса не врала?

— На неоспоримых доводах. Она очень чётко, честно и правдиво определила, как молодо я выгляжу. Ты чего своими зеньками хлопаешь? Что не так?

— Просто мне показалось, наверное, просто показалось, что ты грозилась превратить лису в головастика.

— Леший, ты хочешь обсудить со мной мой возраст или вернёмся к картошечке?

— Лучше вернёмся к картошечке. Что с ней не так?

— С ней как раз всё так. Так, как в сказаниях говорилось. Помнишь сказание про принцессу на картошине?

— Нет, я помню сказку про принцессу на горошине.

— Про принцессу на горошине — это сказка. А основывается она изначально на сказании. Сказка — это сказка. Фольклор. А сказание — это быль, былина, может даже легенда. Ты что, Леший, за 248 лет всё забыть успел? Уже не хочешь снова Алёшенькой стать? Понравилось мох на спине выращивать и живностью лесной командовать?

— Ой, сестрица Алёнушка. Я и позабыл всё. Ты думаешь, это та самая картошечка?

— Я думаю, что это та самая принцесса, которая превратилась в картошечку.

— А как она в лесу оказалась, Яга?

— Я думаю, надо повстречаться с этой особой, пообщаться, посмотреть, что это за фрукт, вернее, что за овощ. Откуда, кто послал, с какими целями, какова родословная.

Леший поднялся в полный рост, растопырил огромные ручищи и весь напрягся. Вся без исключения растительность на нём встала дыбом, будто ощетинилась, показалось, что Леший стал вдвое больше своего огромного размера.

— Ничего не получается, сестрица. Не чувствую я картошечку, не вижу и не слышу.

— Так она же не лесная живность, Леший. Оказией сюда попала. Лететь к ней надо.

— Лететь? Опять лететь? Нет. Ни за что. С меня хватит, налетался в прошлый раз, тормозили так, что я пятки чуть до колен не стёр.

— Да что ты всё тот случай вспоминаешь? Заснула я просто в полёте. Укачало меня, с кем не бывает.

— С пилотами летательных средств не бывает, вот с кем. Особенно с теми, которых разбудить обычными способами нереально.

— Ну я же ещё молода, у меня сон здоровый и крепкий. Хм, да, признаю, особенно в полёте. Но в этот раз на метле не полетим, опушка далековато, запаса хода на двоих не хватит. В ступе полетим. Я автопилот включу, нормально сядем. Я если засну — фиалок заранее нарви. Я от запаха фиалок сразу просыпаюсь — противные они для меня. Зачем их высаживают, не пойму, отвратительно пахнут, не то, что болотные лилии.

— Это для ведьм они отвратительно пахнут, а мне очень даже нравится, — проворчал тихонечко Леший. — Подожди, Яга, а как я в ступу влезу, маловата она для меня. Может, в избушке полетим?

— Избушкой мы весь лес переполошим. Нельзя пока на ней. Про неё забыли все. А в ступе на малой высоте никто не заметит.

— И всё же я не понял, как я в ступу помещусь.

— Но ты же знаешь, Лешик, превращу тебя в кого-нибудь. В кого ты хочешь? На время перелёта.

— Ни в кого не хочу, Ягичка. Вечно, превратишь в кого-нибудь, а потом путаешь, где я, а где насекомое. Давай если и будешь превращать, то во что-то более крупное, более заметное.

— А давай я тебя в мышь превращу. Мышь шустрая, заметная. Только, чур, ступу мне не грызть.

— Ага, заметная. Лакомая добыча для всяких там хищников. И главное, лёгкая добыча. Каждый так и норовит съесть. И опять же, мышей много. С лесной мышью меня перепутаешь, будешь её тыкать, с ней разговаривать, а я как тогда до тебя допищусь. А какой-нибудь ёжик слепой в это время меня съест. Нет, не хочу в мышь. Знаешь, а давай в летучую мышь.

— А почему в летучую?

— А потому, что на летучую мышь никто не охотится. Она сама хищник. Кроме того, у неё своя система навигации. Ну и лететь не так страшно. Я же сам, если что, лететь смогу.

— А как ты мне фиалку под нос подсунешь?

— Так ты все же спать в полёте собралась?

— Ну, часок вздремну, максимум. Знаешь, сон в полёте очень полезен — свежий воздух, солнце. Благодать. Фиалок нарви, только в пакетик спрячь, чтобы не пахли, пока я сплю. Не бойся, Леший, всё нормально. У меня автопилот обновился, круиз-контроль работает бесперебойно. Не полёт, а лёгкое приключение.

— Да, помню я лёгкое приключение. С тяжёлыми последствиями. Яга, если в этот раз опять что-то случится, обещаю, больше с тобой летать не буду.

— Иди за фиалками, Леший. — А вслед ему проворчала: — как будто здесь ещё кто-то летать может. Буду, не буду — детский сад.

Леший пошёл к болоту и стал вызывать кикимору болотную. Кикимора оказалась тут как тут. Леший долго молча смотрел на неё.

— Чего звал, Леший?

— Я? Ах, да, забыл. Вот спросить тебя хочу, да неудобно как-то.

— Что спросить хотел — спрашивай, не стесняйся, двести лет знакомы.

— Да вот не пойму, ты что, губы накачала?

— Да, накачала. А что, всем можно, а мне нельзя?

— Почему? Можно, конечно. Водяной, что-ли, надоумил? Или черти пробегали? Не отвечай. Не имеет значения. Ты думаешь, что если губы накачаешь, то из кикиморы в красавицу превратишься?

— Леший, ты что, на грубость нарываешься?

— Нет, кикимора. Просто не пойму, что в мире творится. Только что лиса-огнёвка прибегала, хвост хотела поменять. Ты недоразумение с собой творишь. Похоже, вы что-то в этой жизни не понимаете.

— Что мы не понимаем? Ты, Леший, посмотри на себя. Мхом оброс, ноги в тине, не причёсан, ряска болотная под ногтями. Совсем за собой не следишь. И не поймёшь сразу, страшный ты или не страшный. А мы — кикиморы. О нас что говорят? Нами детей пугают. А мы хотим быть красивыми. Красота — это сила.

— Чтобы вами детей не пугали, может, вам сначала стать добрыми? Дела добрые творить? Доброта — вот сила.

— А мы не умеем быть добрыми. И, кроме того, губы накачать легче, чем характер изменить. Злые мы, злые, и ничего поделать с собой не можем.

— Хорошо, кикимора. Буду вас воспитывать. По хорошему, по доброму, терпеливо. Для начала принеси мне несколько ночных фиалок.

— Леший, ты что, влюбился? Зачем тебе фиалки? Для кого? Сколько надо? А что нам за это будет? Мы не собираемся тебе на побегушках за цветами бегать. Тем более, по болоту. Тем более, за просто так. Что нам за это будет?

— Ничего вам за это не будет. В смысле — ничего плохого. Я же доброту у вас воспитываю. Вот это и есть первый шаг к доброте — сделать кому-то доброе дело без прямой выгоды для себя. Спасибо вам скажу.

— Так и ничего плохого не будет? Это уже хорошо. Ладно отвернись и сосчитай до десяти.

— Не буду даже спрашивать зачем, — сказал Леший и отвернулся. Он даже не стал считать, включил свой особый слух и услышал, что кикимора уже снова стоит у него за спиной. Леший повернулся. Кикимора в вытянутых руках держала букет фиалок, правда без цветков.

— Спасибо. А зачем я отворачивался, скажи, пожалуйста.

— Мне стыдно, — пояснила кикимора и щёки её налились яркой краской. Лиловой. — Мне спасибо ещё никто не говорил. Я сделала доброе дело. Это совсем не трудно, но непривычно. Я стесняюсь.

— А ты не стесняйся. Доброта делает красивой.

— Хи-хи. То-то я смотрю на Бабу-Ягу твою и понимаю, почему у неё такая внешность.

— Не злорадствуй, кикимора. Её зло такой сделало. Это обратимо. Увидишь, ещё увидишь, какой ты её увидишь. Увидишь — не узнаешь, подумаешь — Бабу-Ягу ли ты видишь. Видишь и не понимаешь — сон ли видишь или чудо видишь и своими ли глазами видишь.

— Остановись, Леший, не волнуйся, я поняла, видишь? Бери букет и беги к своей Бабе-Яге.

Леший схватил букет фиалок без цветков и помчался к Бабе-Яге.

Баба-Яга смотрела на него удивлёнными глазами:

— Леший, ты что, нюх потерял? Или у тебя короновирус?

— В каком смысле, Яга?

— В прямом. Энциклопедии читаешь, а не знаешь, что только цветущие цветы пахнут? Цветочки у цветков пахнут, а не стебельки. Ты свой букет нюхал? Лучше бы ботанику изучал, а не занимательную энциклопедию. В лесу живёшь! Изучай природу, будь ближе к ней.

— Яга, я, конечно, не ботаник, но знаю, что фиалки в июле зацветают, а сейчас апрель.

— Да, Леший, об этом я не подумала. Что делать–то будем.

— А может, попросим Деда Мороза июль позвать, фиалок цветущих наберём?

— Леший, посмотри на меня внимательно.

Леший подошёл к Бабе-Яге и уставился «глаза в глаза».

— Да нет, вроде с тобой всё в порядке. Ты точно дурман-траву не рвал?

— Нет, не рвал, а что?

— А то, что тупеешь. До июля три месяца ждать, а Деда Мороза восемь. Будем Деда Мороза восемь месяцев ждать, если три месяца до июля ждать не хотим? Или в гости к Деду Морозу отправимся. За фиалками. Вот Мороза рассмешим. Он решит, что мы в этот раз точно белены объелись.

— Да, надо что-то придумать. Яга, погоди, а может тебе просто не спать в полёте? Как-то летают, я знаю, самолёты, там лётчики не спят, о пассажирах заботятся. Чего бы тебе обо мне не позаботится чуть-чуть.

— Удивляюсь я тебе. Иногда. Не зря говорят, что всё гениальное — просто. Умный ты у меня бываешь, Леший. Пошли готовиться к полёту. Точнее — к превращению тебя в летучую мышь. Внутренний голос мне подсказывает, что это не просто мышь с пропеллером.

Глава V

А в это время картошечка стала прорастать. Глазки, те, которые были расположены снизу, закрылись и из них стали ползти стебельки. Тонкие сочные стебельки. Ими картошечка чувствовала запахи, отталкивала камешки. Но они же мешали картошечке двигаться. Картошечке было непонятно, что с ней происходит. Она планировала исследовать лес, отправиться в увлекательное путешествие, а всё больше и больше привязывалась к земле.

— Что со мной творится? — думала картошечка. — Не понимаю. Я не то, что не помню, я знаю, что бывала в разных местах, не раз избегала опасности быть зажаренной или запечённой. А тут почти невозможно пошевелиться. А если лесные обитатели узнают, что я проросла, что со мной будет? Меня же смогут тогда просто съесть. Надо быть начеку.

В этот момент мимо картошечки проползал уж.

— Ах, какая красивая у Вас кожа, — обратилась к ужу картошечка. — Змеиная?

— Змеиная, — удивлённо ответил уж и воззрился на картошечку змеиными глазками.

— Натуральная?

— Не знаю, — ответил уж, — наверное, натуральная. А какая ещё бывает?

— Бывает разная. Разных расцветок. С пятнышками, без пятнышек. Бывает на … — картошечка запнулась. Она хотела сказать «на обуви», но постеснялась. Она подумала, что ужу будет не очень приятно, если он узнает, что из змеиной кожи бывает одежда или обувь.

— Что «на», — попросил уточнить уж.

— Бывает на солнце блестит, вот что.

— Конечно, блестит, — гордо ответил уж. — Очень крепкая, не промокает в воде. Я каждый год её меняю.

— Кого ты меняешь? — изумилась картошечка.

— Не кого, а что. Кожу меняю. Каждый год. Люблю, чтобы всегда новенькая была. А то изнашивается за год, истирается.

— Шикарно ты живёшь, уж. Уж, я прямо завидую тебе. Каждый год одеваешься в новую кожу. А старую куда, в комиссионку?

— Как-то непонятно ты выражаешься. Уточни вопрос.

— Ну, старую кожу, уж, кому сдаёшь? Кому реализуешь?

— Выкидываю. На помойку.

— Ух ты. А можешь мне на следующий год сброшенный костюмчик подарить? Я себе плащик кожаный сделаю, буду лес удивлять.

— Да уж, — прошипел уж, — удивишь, так удивишь-шь-шь. Будет новая диковина в лесу — картошечка в змеиной шкуре. Что-то новое в природе.

— А я люблю новое, необычное. Уж, а мы с тобой раньше не встречались?

— Где мы могли с тобой встретиться? Я в лесу живу, ты — в огороде.

— Не знаю, может, в другой жизни? Точно, я вспомнила! Нет, не вспомнила, но я откуда-то знаю, у меня была другая жизнь. Иначе, откуда мои познания? Я же просто росла на грядке. А помню себя давным-давно, с тех времён, когда нас из Америки привозили, высаживали. Ужик, я помню, у нас сначала стебельки и цветочки пытались кушать. Это было так ужасно. Ужасно, ужик, не от слова уж. Просто ужасно. Мы через стебельки информацию передаём, новостями делимся. А новости бывают такими ядовитыми… А ты, ужик, не ядовитый? Эй, ужик, ау. Ужик, ты что, спишь?

Уж, пока слушал картошечку, свернулся вокруг неё колечком, пригрелся на солнце и заснул.

— Ну вот, опять не с кем поговорить. Теперь мне понятна моя страсть к путешествиям. Я переплыла сюда через океан. Но как переплыла? Когда? На чём? Не помню. Получается, как в кино: тут — помню, тут — не помню. Ой, а откуда я знаю про кино? Эй, ужик, ну проснись. Пошипи мне что-нибудь.

Картошечка хотела подтолкнуть ужика, но росточки крепко держали её в земле.

— Эй, Лопушок, — обратилась картошечка к лопуху, — растолкай ужика. Сейчас его ёжик съест.

Лопух наклонил листья и перевернул ужа.

— Ш-ш-што, где? — прошипел ещё не проснувшийся до конца уж, — где ёжик? Не люблю ежей. Они колючие. Они кожу портят.

— Конечно, — засмеялась картошечка, — зато они тебя любят. Уж, скажи, а ты можешь укусить себя за хвост?

— Зачем мне кусать себя за хвост?

— Действительно, зачем? Потому, что это смешно. Будет непонятно, где голова, а где хвост. Сплошная линия круга. А потом, можно катиться, как колесо. Ты не пробовал?

— Что-то мне не приходило в голову — катиться колесом.

— Ужик, ты на меня только не обижайся, но что у тебя за жизнь? Ползаешь, шипишь, лесной народ пугаешь. Так всю жизнь и прошипишь. А вдруг ты уж благородных кровей?

— Это как, благородных кровей? Я не хочу благородных кровей. Хочу быть гадом ползучим. Мне нравится гадом быть. Я и укусить могу, между прочим. Больно.

— Да уж, уж — ты не принц. Пресмыкающееся. Рождённый ползать. Давай, ползи отсюда, змеюка шипучая. Нет в тебе романтики.

Уж обиженно зашипел и тихо, не шелохнув листочком, пополз своей дорогой.

— Да, кстати, уж, захочешь побыть колесом — возвращайся. Устроим аттракцион, всех кузнечиков соберём, весело будет.

— Я не люблю весело, — прошипел уж, — я люблю тихо и спокойно. Но, — уж замер, — я люблю кузнечиков. Я подумаю, — донеслось уже издали до картошечки.

— Подумай, если умеешь, — тихо ответила картошечка. — Спросонья голову с хвостом можно перепутать, не сразу-то и поймёшь — куда платочек завязывать. — И продолжила. — Откуда я знаю, что принц — благородного происхождения? И вообще, кто такой принц? Звучит красиво. Ах, принц на белом коне. Просто мечта! — И опять картошечка испуганно закрыла глазки. — Откуда у меня эти знания? Ах, мне бы сейчас к доценту моему, но как? Это надо же было здесь прорасти. Это что, на всю жизнь?

— Нет, не на всю жизнь. Только на время, — неожиданно кто-то сказал картошечке. Но кто сказал и откуда — картошечка не поняла.

— А на какое время?

— Ты сначала прорастёшь, а потом на твоих отростках появятся маленькие картошечки, такие же, как ты.

— Такие, как я? Такие же умные?

— Так это и будешь ты. Одновременно во всех картошечках сразу или попеременно в любой из них.

— Не пойму, как это. Объясни.

— Подрастёшь — поймёшь.

— Это не ответ. Так отвечает, знаешь, кто? — кто сам ничего не понимает. И вообще, кто это говорит со мной? Покажись.

— Я, зайчишка-трусишка. Я боюсь.

— Чего ты боишься, зайчик? Выходи. Я тебя не трону.

— Точно не тронешь? — из-за лопушиных листов показались заячьи уши.

— Да точно, точно. Чем я тебя трону-то? Все ростки проросли.

Заяц вышел к картошечке и внимательно её оглядел.

— Да, действительно не тронешь, — заяц осмелел и лапой ткнул картошечку.

— А ты, я посмотрю, храбрец. Ну, прямо храбрый заяц. Как смело ты своими лапками тычешь. Не боишься!

— А чего мне бояться? — пролепетал зайчик. При этом уши у него задрожали.

— Лопушок, объясни, пожалуйста, этому смельчаку, что у нас принято быть вежливым. Здороваться при встрече. Соблюдать дистанцию.

— Какую дистанцию? — заяц задрожал, вжался в траву и хотел, было, отскочить в кусты, но лопух своими огромными ручищами схватил зайца за уши и крепко держал.

— Не дрожи, храбрый трусишка. Объясни мне, что ты мне рассказывал обо мне.

— Ты сейчас в процессе прорастания. На твоих отростках появятся молодые картошечки. Они будут всё больше и больше, а ты потихонечку будешь дряхлеть — молодые картошечки будут пить из тебя соки и получать все твои знания.

— То есть, ты хочешь сказать, лживый трусливый заяц, что я скоро стану дряхлой и умру?

— Картошечка, ты меня дослушай. Я трусливый заяц, но я честный заяц. Ты не умрёшь. Ты с молодыми картошечками будешь единым целым. Но, однажды, ростки отпадут и связь порвётся. И ты, твоё сознание, твоя индивидуальность, твоё «я» останется в той картошечке, в которой ты будешь в момент отрыва ростков. Ты перевоплотишься в новую картошечку, а остальные картошечки превратятся в обычные картофелины.

— И я снова стану той умной изысканной особой, готовой к путешествиям и приключениям, какой я была всегда?

— Да, станешь. Если тебя кто-нибудь не съест. Молоденькая картошечка вкусная, её много кто любит.

— Заяц, а ты что зубами щёлкаешь? Съесть меня хочешь?

— Нет, ты что, я морковку люблю, капусту очень люблю. А с картошечкой как-то не сложилось. А зубы щёлкают потому, что я боюсь.

— Чего ты боишься, зайчик? Или кого?

— Не знаю. Всех боюсь. Всего боюсь. Просто боюсь и всё. Душа заячья. Ветерок подует — боюсь. Затихнет — боюсь. Дождь пойдёт — боюсь. Перестанет — боюсь. Почему боюсь, отчего боюсь? Боюсь и боюсь. Тьфу, напасть какая-то.

— А откуда про меня так много знаешь?

— Так я думал, что боюсь от незнания. Устал бояться. Хотел наукам всяким обучиться, знаний понабраться. Понять — откуда у меня этот страх. Опять же, знания — сила. Поскакал в дачный посёлок, беседы умные послушать, посмотреть, как люди живут, с домашней животиной пообщаться.

— Странный ты, заяц. Чтобы в посёлок пойти, смелость нужна. Туда волка палкой не загонишь. А ты сам пошёл. Не побоялся. Вот точно я определила — редкий экземпляр — храбрый трусишка.

— Потому про тебя и говорят в лесу, что ты особа умная, не обычная, таких редко встретишь. А я действительно храбрый?

— Конечно, храбрый. Или просто глупый — в посёлок по своей воле попёрся. И что ты там нашел?

— Я там ничего не успел найти. Меня самого сразу нашли. Нашли и поймали. И посадили в клетку.

— Скажу тебе честно, в клетку — это не самый худший вариант. Могли и зажарить. В сметане, например.

— Конечно, не худший. Меня очень хорошо кормили, ухаживали. Возможно, лучшие дни моей жизни. Морковь, капуста — по потребности. На прогулку выводили. Много, чего хорошего было.

— Но ты оттуда убежал?

— Да, убежал. Жизнь, конечно, сытная. Но — жизнь в клетке. Всё по расписанию. Причём, по чужому расписанию. Я спать хочу, а меня на прогулку выводят. Я капусту хочу, а мне морковку суют. И ещё — дети. Эти несносные дети. Если бы не боялся, точно бы укусил.

— А дети тебе чем не угодили? Они были злые?

— Они были энергичные! Бегают, веселятся, визжат от смеха. А ещё привычку взяли — гладить по голове, по ушам. Это они, типа, так своё расположение демонстрируют. Себя бы по ушам гладили. Посмотрел бы я на них, как бы им понравилось.

— Так ты про меня от них узнал?

— От них? От детей? — заяц попытался засмеяться, но получилась крупная дрожь, а не смех. — Чему от детей можно научиться? В носу ковыряться и плакать визгливо по любому поводу и без повода? От кота узнал.

— От кота? От учёного кота?

— Почему от учёного? От простого чёрного домашнего кота. Хотя только доцент и дети думают, что у них кот домашний. Кот же думает, что это у него дома гости поселились.

— А откуда кот про меня знает?

— Ну я знаю — откуда кот знает? Он мне не докладывал. Он, вообще, любил сказки рассказывать.

— Заяц, с тобой невозможно разговаривать. Ты пошёл в посёлок за знаниями, а ничего вразумительного рассказать не можешь. У тебя память плохая или со слухом что-то не так?

— Да некогда мне было знания получать. Ел я. И спал. Опять ел. И опять спал. Когда тут учиться? Некогда.

— А ты пробовал не есть?

— Ты что, картошечка? А ещё слывёшь умной особой. Ну как можно не есть, когда только капусты дают пять видов: белокочанная, краснокочанная, кольраби, брюссельская. А ещё морковка, фрукты. Как не есть?

— Четыре получилось.

— Чего четыре получилось? — удивлённо переспросил заяц.

— Четыре вида капусты получилось, а ты сказал пять.

Заяц попеременно смотрел на картошечку то одним, то другим глазом, раскрыв рот от удивления, даже перестав дрожать.

— Ты что молчишь? Заклинило? Смотри, сейчас хвост к ушам прирастёт, как ушами дрожать будешь?

— Не прирастёт. У меня хвост короткий, до ушей не достаёт. А ты действительно умеешь считать до пяти?

— Заяц, ты юморист? Шутки шутишь? Ты что, не умеешь считать?

— Как же не умею? — обиделся заяц. — Умею! До двух. Раз-два, прыг-скок. Раз-два. Прыг-скок. И так сколько угодно, пока не стану.

Тут лопух по какой-то причине, возможно от смеха, ослабил хватку и заяц скаканул в кусты, прыг-скок.

— Заяц, — вдогонку ему крикнула картошечка, — ты не трусишка, у тебя просто заниженная самооценка. Вернись.

Но заяц был уже далеко.

Глава VI

— Вот и заяц убежал. Лопушок, ну почему так происходит? Приходят, смотрят на меня, как на диковину и пропадают. Может, со мной что-то не так? — задумалась картошечка. Мечтательно задумалась.

— Э — э — э, — лопух не стал отмалчиваться, — э — э — э.

— Я с тобой готова согласиться, — сказала картошечка, — у меня предчувствие, что вот-вот что-то произойдёт, что-то случится. Чрезвычайно интересное и увлекательное. Аж дух захватывает. Ты не знаешь лопушок, что это может быть?

— Э — э — э, — привычно ответил лопух.

— Да, мне тоже страшно, — подтвердила картошечка. — Я даже немного боюсь.

Но необъяснимо страшно было не только картошечке. Почему-то, хотя это было не первое его превращение, страшновато было и Лешему. Он внимательно следил за Бабой-Ягой. Их приготовления затянулись. Яга готовила таинственные волшебные отвары, химикаты, что-то шептала себе под нос и совершенно не занималась Лешим.

— Яга, ну ты скоро? Уже бы пешком дошли, — ворчал Леший.

— Пешком мы могли бы дойти только в том случае, если б ты нёс меня на руках, Леший. Ты хочешь заставить бабушку по лесу своими ноженьками топать? Совсем очумел что ли, мохнатый?

— Не понять тебя, Яга. То ты в расцвете сил, то ты бабушка. Страшно с тобой.

— А с тобой не страшно, громила лохматая? Не дай бог на ногу наступишь, ласта получится, а не нога, неуклюжий увалень. Отойди в сторонку. Или ляг, поспи. Только не на спине, а то храпом весь лес распугаешь.

— Чего это распугаю? Я только с виду страшный, а так я не опасный. Даже добрый.

— Сам ты может и не опасный, Леший, а храп твой очень опасный — для окружающих. Земля дрожит.

— Яга, а может всё же пешком пойдём, погуляем по лесу, природой полюбуемся? Я, пусть и не на руки, а на плечи могу тебя посадить, если тебе идти тяжело будет, — Леший всё пытался найти способ избежать своего превращения в летучую мышь.

Но Баба-Яга была непоколебима:

— Леший, ты же знаешь, как только мы отойдём подальше от болота, мы выйдем из его защитной сферы и окажемся в простом лесу. В красивом лесу. Популярном для всяких там туристов. И нас все смогут видеть. Все, Леший, это значит — все. В том числе дети. Ты наш вид представляешь: на опушку выходит Леший, а на плечах у него сидит Баба-Яга? В новостях мы будем на первом месте. А если ещё и заговорим… Продолжать? Ох, пошла я готовиться к превращению тебя в летучую мышь. Да, и напомни мне, пожалуйста, как выглядит летучая мышь. Что-то я запамятовала, — Яга задумчиво глядела на Лешего.

— Яга, ты что? У тебя же порошки из летучих мышей. Как ты можешь не знать, как они выглядят?

— Я забыла.

— А знала? — Леший изучающе, как впервые увидел, смотрел на Бабу-Ягу.

— А какая разница, знала или нет? Пусть и не знала, но потом всё равно забыла. Что тут такого? Я дома мышей не держу, тем более летучих. Ещё не хватало, чтобы у меня по избушке моей уютной мыши летали.

— А как ты порошок делаешь, Яга?

— Я его вообще не делаю, сложно это, хлопотно. Мне его сороки доставляют. На хвосте приносят. Иногда в клюве. Удобно. Сороки дело своё расширяют, у них это называется бизнес. Фирму открыли — «Лесная почта».

— А где открыли, Яга? И как это сороки могут почту открыть — они же всегда всё путают. Или для почты это нормально — путать всё постоянно?

— Ой, Леший, ты не представляешь, как путают. Однажды, мне вместо крема от веснушек привезли крем для загара. Хороший такой крем был — я из дома месяц нос не высовывала.

— А что, Яга, смешно было — загорелый нос?

— Страшно было. Даже мне. Этакий чёрный клюв в веснушках на фоне бледного лица. Лучше не вспоминать.

— Подожди, а больше они ничего не перепутали? А то превратишь меня в жабу какую-нибудь или в попугая, например.

— А что ты имеешь против жаб? Жабы очень полезны. А на внешность их не смотри. Внешне они, конечно, весьма своеобразны. Но их внутренний мир, характер — просто красота. Ко мне давеча одна жаба в гости запрыгивала, так мы с ней до рассвета беседовали.

— Что-то я не очень тебе верю, Яга. Чтобы жаба к тебе в гости сама пришла, да ещё беседы с тобой вела до утра? Сомневаюсь я, однако.

— А ты не сомневайся. Она в силки попала, потому и не могла никуда убежать. Где тут попрыгаешь — с петлёй на лапе. Вот мы с ней и беседовали до утра. И знаешь что, Леший? Я её отпустила. Мне так понравился её внутренний мир. Глаза закроешь, слушаешь — ну прямо королевская особа. А глаза откроешь — жаба. Самая натуральная жаба. Аж противно становится. Может, зря я её отпустила, Леший? Но она обещала в гости заходить.

— А обещала заходить до того, как ты её отпустила, или после? — улыбнулся Леший.

— До того. Думаешь обманула? Вот же жаба. А как красиво квакала, не представляешь, Леший. Ну да ладно, ещё поквакаем с ней, — глаза у Бабы Яги плотоядно сверкнули. — Так что там у нас с летучей мышью?

— Яга, летучая мышь — это такая мышь, на обычную мышь совсем не похожая, у которой вместо ног — лапы с перепонками, они складываются и расправляются как крылья. И она летать может. Даже не знаю, как тебе лучше объяснить.

— Не объясняй, сейчас сделаем. Иди в шалаш, садись на кушетку. И глаза закрой. Будешь летать у меня лучше дельтаплана.

Леший зашёл в строение, которое сложно было назвать шалашом — настолько оно было просторное и капитальное, а внутри — даже с претензией на уют, сел на кушетку и закрыл глаза. Ему совсем не было страшно. Он с грустью думал:

— Ну почему, если Яга может превратить его в летучую мышь, почему она не может превратить его в простого мальчика, каким он был когда-то. Он бы точно никогда не хулиганил, соблюдал бы все правила, слушался бы старших. И даже всегда бы мыл руки и не ковырялся бы в носу. Он бы был хорошим мальчиком. Он уже хороший. Добрый. Правопослушный. И в душе — совсем не Леший. По крайней мере — не тот Леший, которым пугают людей.

— Эй, мышь летучая, долго там мечтать будешь? Слетай с кушетки. — Баба-Яга вернула Лешего к действительности.

Леший открыл глаза и осмотрелся. Кушетка и обстановка вокруг остались такими-же, как были до превращения. Но с ним было что-то не так. То, что он изменился в размере и стал маленьким — это было понятно. Но дальше, похоже, у Яги пошло что-то не по плану. Вместо рук у него было нечто напоминающее вёсла. Или плавники. Но никак не крылья летучей мыши. Леший посмотрел на себя в зеркало и вдруг понял на кого он стал похож. Он был похож на пингвина. Он и был пингвин. С мышиной головой. А сзади за спиной у него торчал пропеллер.

— Пи, — жалобно пискнул Леший.

— Только не притворяйся, что тебе не нравится, — сказала Баба-Яга. — Круто получилось, да?

— Пи-пи, — снова пропищал Леший.

— Хватит придуриваться, Леший. Давай, полетай по кругу.

— Пи-пи. Пин-гвин? Пингвин с мышиной головой? — Леший стал обретать дар речи. Он принялся подпрыгивать и махать передними лапами, или крыльями, или ластами — что там у пингвина вместо рук, но взлететь не получалось, хотя прыгал он достаточно высоко, однажды даже чуть не ударился головой о потолок.

— Чего ты прыгаешь, Леший, на Олимпийские игры собрался? — Баба-Яга смотрела на него непонимающе. — Чего ластами размахался?

— Так я ж взлететь пытаюсь. Кого ты из меня сделала, Яга?

— Ну и чего лапами махать? Проще всё. На кнопку нажми.

Только сейчас Леший заметил у себя на животе кнопку — он изначально принял её за пятнышко. Очень осторожно Леший дотронулся до кнопки и за спиной у него закрутился пропеллер. Пропеллер набрал обороты и задняя часть Лешего поднялась и зависла в воздухе. Леший удивлённо смотрел в зеркало, а из зеркала на него удивлённо смотрела мышиная голова, за спиной которой вращался пропеллер. Леший коснулся кнопки и плавно опустился на пол.

— Яга, а какой у меня принцип работы? — Леший покосился на Бабу Ягу.

— Принцип работы? Ну, как я давно уже поняла, принцип работы у тебя простой: хочешь — работаешь, а не хочешь — не работаешь.

— Нет, я имею ввиду у пропеллера.

— Ещё проще. Нажал кнопку — он заработал. Ещё раз нажал — он остановился.

— Это я уже понял. Я говорю — какой принцип работы пропеллера. Почему он крутится?

— Ну так ты же на кнопку нажал, балбес, он и крутится.

— Я не понимаю. Почему он крутится? Что заставляет его крутиться?

— Леший, у тебя что — мышиные мозги теперь в голове? Это надо срочно исправлять. Садись на кушетку.

— Не буду я садиться на кушетку. Нормальные у меня мозги. Объясни, почему, когда на кнопку нажимаешь, пропеллер крутится?

— Потому, что один раз нажимаешь. Что здесь может быть непонятного? Нажал один раз — крутится, нажал второй раз — не крутится, — Баба-Яга стала «заводится». Она подскочила к Лешему и нажала на кнопку — пропеллер закрутился и Леший поднялся в воздух. Баба-Яга легонько ткнула Лешего в пузо, туда, где была кнопка — пропеллер остановился. Баба-Яга уже сильнее попыталась вдарить по кнопке, но Леший успел отскочить.

— А-а, понял принцип работы? — торжествуя крикнула Баба-Яга Лешему.

— Нет, не понял. Почему он крутится, когда я на кнопку нажимаю? — Леший поднялся в воздух и стал летать вокруг Бабы-Яги. — Почему? Почему?

— И за что мне такое наказание, любознательный ты мой? — устало пожаловалась Баба-Яга. — Ну что тебе неймётся? — Яга для вида пустила слезу. — Ну, нажал кнопку — полетел. Ещё раз нажал — остановился. Что тебе ещё надо? Бак с топливом и реактивный двигатель за спиной?

— Заманчивое предложение. Стоит подумать над этим. Но пока я хочу разобраться. В принципе работы пропеллера. Вдруг этот принцип можно положить в основу нового витка научно-технического прогресса.

— Да не положишь ты ничего в основу. Нет у него принципа. Беспринципный он.

— Яга, как же так? Он же крутится. Я летаю. Почему я летаю?

Яга начала было отвечать, но Леший не дал ей открыть рот. — По другому ставлю вопрос. За счёт каких сил крутится пропеллер?

— А за счёт каких сил летают ступа, метла, избушка? Ты не задавал себе этот вопрос, Леший?

— Нет, я не думал об этом. Это в общем-то кажется обычным — летают себе и летают.

— То есть, когда бабушка летит на метле, в этом нет ничего удивительного, обычное дело. Ну, летит себе и летит, никому не мешает, Пусть летит себе дальше, карга старая, лишь бы не пылила. А когда пропеллер за спиной крутится — это необычно, давай принцип движения выяснять, науку вперёд двигать. Я правильно излагаю твои мысли, пытливый ты наш?

Леший молча смотрел на Бабу-Ягу. Похоже, он впервые задумался о том, что ко многим необычным вещам относился как к обычным. — И всё-таки это мне кажется как-то более невероятным, более странным. Я нажал на кнопку у себя на пузе — и полетел. Как это может быть, Яга?

— А много ты чудес видел? А тут — никакого чуда, просто волшебство. Ладно, пингвин, ой, прости, мышь летучая, глуши пропеллер, пошли в ступу, лететь пора.

— А ты, Яга, что, не переоденешься даже?

— Ой, — спохватилась Баба-Яга, — подожди минуточку, вылетай из шалаша, тренируйся, а я соберусь быстренько.

Быстренько Яга собиралась где-то часа четыре. Но когда она вышла из шалаша, Леший её даже сразу не признал:

— Вот, вот это настоящее волшебство. Ну, ты постаралась, как никогда. Как такое возможно? — Леший не мог понять — что произошло с Бабой-Ягой: осанка выправилась, нос, который иногда можно было принять за парус, стал обычным. Да и сама она как-то помолодела и, если честно, перестала быть страшной.

— Как возможно, как возможно, — передразнила Лешего Баба-Яга. — Мне же придётся на людях появляться, я не могу выглядеть как Баба-Яга, — улыбнулась Баба-Яга и улыбка получилась миловидно-зловещей. — Постаралась.

— Яга, а я могу выглядеть как Леший?

— Вот на кого ты точно не похож сейчас, так это на Лешего.

— В этом и есть проблема. Я лучше бы выглядел как Леший, а не как сейчас.

— А чем тебе сейчас не нравится? — вновь улыбнулась Баба-Яга. Теперь это получилось не так зловеще.

— Мне сейчас тем не нравится, что я на Лешего не похож. Я вообще ни на кого не похож. Как мне людям на глаза показываться?

— А ты запрыгивай в ступу, — взглядом стрельнула Баба-Яга.

— Ты что глазами стреляешь, Яга? Так и убить можно. У тебя остаточный заряд электрический высокий, — Леший легко запрыгнул в ступу и оттуда торчала только мышиная голова.

— Во, в самый раз получилось. Из ступы не вылазь, никто и не догадается, что ты мышь летучая. Подумают, что просто мышь в ступе сидит и лишь голова её торчит. А глазами стреляю — тренируюсь, всегда пригодится. Ладно, полетели, — Баба Яга проворно заскочила в ступу и та тут же оторвалась от земли.

Глава VII

В полёте Леший с Бабой-Ягой почти не разговаривали. Леший завороженно смотрел на лесную панораму с высоты полёты птицы, а Баба-Яга рисовала мелом странные фигуры на навигационном щитке.

— А что ты не спрашиваешь, Леший, за счёт какой энергии мы летим? — съязвила было Баба-Яга.

Леший тут же оживился и спросил:

— А что, можно?

— Нет, нельзя. Пошутила я, — Баба-Яга испугалась, что Леший не отстанет от неё с вопросами. — В полёте нельзя разговаривать. Природой любуйся.

Защитный барьер преодолели легко. Просто звякнуло в воздухе, как струна без аккорда, да и то тихонько, возможно только в ушах летящих Яги и Лешего.

Баба-Яга осторожно приземлилась на краю лужайки, где росла картошечка. Яга вылезла из ступы и спросила Лешего:

— И где будем искать картошечку?

— А с какой целью? — раздалось где-то совсем рядом.

— Мышонок, это же не ты спросил? Я надеюсь.

— Нет, не я. Здесь кто-то есть.

— Где здесь? — Баба-Яга испытывающе смотрела на Лешего. Мало ли он решил её разыграть или в полёте его укачало — вдруг летучие мыши полёт в ступе плохо переносят.

— Где-то здесь рядом. Кто-то же спрашивал нас о целях поиска картошечки.

— Это я спрашивала, — опять раздалось совсем близко.

— А ты кто? — спросила Баба-Яга.

— А ты кто? — ответили ей.

— Я? Да я, вот, с мышонком пришла на опушку грибы собирать. На солнышке погреться. Пикник у нас тут. Да, мышонок?

— Да. — ответил Леший. — Туристы мы. А ты кто?

— Я? Мандаринка. Прибыла в лес для изучения местной флоры. По обмену опытом.

— Честно? Как интересно. Давай общаться. Мы опытом поделимся. Только странно как-то. Голос твой где-то рядом, а мандаринами не пахнет.

— Зато Бабой-Ягой пахнет, а не туристами. Вас это не пугает?

— Чего это мной пахнет? У меня духи натуральные. Из болотных лилий, — возмутилась Баба-Яга и поняла, что проговорилась и выдала себя. — Ну да, Баба-Яга я. Но мы с добром прилетели. С картошечкой побеседовать. Нас можно не бояться.

— Ну так беседуйте. Что вас интересует? Тем более, я вас и не боюсь.

— Так ты и есть картошечка? Покажись, чтобы мы поверили. Ты где?

— Мы здесь. То есть я здесь. И здесь. И здесь, — как будто из разных мест раздавались голоса картошечки.

— У тебя что — раздвоение личности? Я в этих вопросах не специалист. Тут к психиатру надо, — Баба Яга наморщила лоб. — Нет, не получится к психиатру. Он от нас сбежал, гад.

— Если быть более точным, то уполз, — поправил Леший из ступы.

— Да не надо мне психиатр. Нет у меня раздвоения. Размножение у меня. Размножилась я. У меня вегетативный период, в котором я осознаю себя во всех картошечках. Мы растём.

— А-а, ну тогда другое дело, — Баба-Яга всматривалась в сторону лопуха. — А растём мы под лопухом?

— Э-э-э, — заговорил вдруг лопух.

— Ну что экаешь, разговорчивый ты наш? — Баба Яга подошла к лопуху. — Набрался ума-разума?

— А вы что, знакомы? — спросила картошечка. — Это Лопушок, мой друг. Он находится под моим покровительством. Прошу его любить и уважать.

— А как же иначе? Сейчас паутинку с него соберём и послушаем, что он обо всём думает, — Баба Яга достала откуда-то прутик, тихонько что-то шепнула и провела им легонько по лопуху.

С лопуха стала скатываться лёгкая, едва заметная перина из паутинки и лопух вдруг заговорил:

— Э-э-э. Не надо думать, что вы здесь самые умные. Наша дискуссия ещё не закончилась. И на эти ваши провокационные вопросы я отвечу, не сомневайтесь, но позже, когда до них очередь дойдёт. А сейчас не могу, при всём желании и уважении ко всем присутствующим, а также и ко всем отсутствующим, к тем, у кого не хватило терпения, а может и просто стремления к знаниям, не могу не заявить, пусть даже Одуванчик и обижается, но истинна мне дороже, так вот, это ясно, как гудение пчелы, как полёт шмеля, как пение комара, это ясно, что Одуванчик произошёл от парашютика, который летел, направляемый ветром, издалека и приземлился в поле на рассвете, когда ещё не сошла лёгкая чистая роса, а туман только собрался рассеиваться…

Баба-Яга, пока Лопух скороговоркой спешил произнести свою речь, опять что-то шепнула и легонько дотронулась веточкой до лопуха. И тут же ниоткуда появившиеся паучки сплели вдоль стебельков лопуха лёгкую, почти незаметную, но очень прочную паутинку.

— Э-э-э, — закончил свою тираду Лопух.

— Да, — грустно сказала Баба-Яга, — ничему не научился. Подождём ещё лет пять. Или десять.

— Это что такое было? — картошечка всё ещё удивлённо смотрела на Лопух. — Лопушок, ты что, умеешь разговаривать? Баба-Яга, он что, может ещё что-то говорить, кроме своего э-э-э?

— Он умеет говорить, — раздался голос Лешего из ступы, — но он не умеет молчать.

— Мышка, а Вы почему оттуда выглядываете, а к нам не подходите? Не хотите поддержать наш разговор? — обратилась картошечка к Лешему.

— Хочу, но боюсь, — ответил Леший.

— Вы такая трусишка? — удивилась картошечка.

— Нет, я такая мышь. Необычная. Боюсь напугать.

— Ну, я не думаю, что здесь кто-то боится мышей. Знаете, мне кажется, что я когда-то мышей боялась, давным-давно, в другой жизни. А сейчас Вы меня ничуть не пугаете. Подходите. Давайте знакомится. Я — картошечка.

— А я — летучая мышь, — сказал Леший и подлетел к картошечке.

— Что-то Вы больше похожи на пингвина с пропеллером. По-другому я представляла себе летучую мышь. А какой у Вас принцип работы пропеллера?

— Какой-какой? Вон у Яги спросите. Она лучше объяснять умеет. Доходчивей.

Картошечка вопросительно посмотрела на Бабу-Ягу.

— Нажимаешь на кнопку один раз — пропеллер крутится, нажимаешь второй раз — пропеллер не крутится. Всё понятно?

— Так просто? Что тут может быть непонятного?

Здесь в разговор попробовал вступить Леший:

— И что, нет никаких вопросов — почему он крутится? Всё понятно?

— Кому? Мне? Вы меня за кого принимаете? — возмутилась картошечка. — За неуч какую-то? Это же элементарно — нажали на кнопку и полетели. Проще простого. Гениальное устройство. А где приобрели, если не секрет?

— Секрет, — ответила Баба-Яга, не дав открыть рта Лешему. — Передовые технологии. Собственная разработка. Опытный экземпляр.

— Вот бы Вас показать моему знакомому учёному. Ему бы было очень интересно.

— А что это за учёный? — поинтересовалась Баба Яга, — не плохо бы было с ним побеседовать.

— Да так, доцент один, из посёлка. Всё меня культивировал, охаживал. Немного странноватый. Как говорится — «на своей волне». Но с ним приятно было общаться.

— А как его найти, картошечка? — в один голос воскликнули Баба Яга и Леший.

— А вы с какой целью интересуетесь? — вопросом на вопрос ответила картошечка.

— Разве я не говорила? По обмену опытом. Мы с мышонком путешествуем по свету. Мы тоже, как бы, «на своей волне». Фольклор собираем, истории разные, легенды.

— Ой, возьмите меня с собой, я тоже истории интересные люблю. И я страсть как люблю путешествовать, — попросила картошечка.

— Странно. Как ты можешь любить путешествовать, если ты под Лопухом кустишься? Где ты могла путешествовать, чтобы путешествия полюбить? — Леший с сомнением глядел на картошечку.

— Не знаю я. Не помню. Но путешествовать люблю. Я, чтоб Вы знали, из Америки сюда припутешествовала. Так что у меня богатый опыт. Возьмите меня с собой. Пожалуйста.

Леший подошёл к картошечке и стал взглядом исследовать куст, на котором она росла.

— Мышонок, а Вы знаете, Вы так смешно ходите. А как Вас зовут? А с какой целью Вы подошли? Мне не угрожает опасность? Вы чем питаетесь?

— Я ещё не знаю, чем питаюсь. Надо у Яги спросить. Мне кажется, Вам ещё рано путешествовать. Вы ещё недостаточно проросли.

— Это плохо, — сказала картошечка.

— Вы даже недостаточно проросли для того, чтобы Вас съесть, — продолжал размышлять вслух Леший.

— Это хорошо, — пролепетала картошечка.

— Но, если погода будет тёплой, то дней через десять будет в самый раз, — задумчиво проговорил Леший.

— Это плохо. Или хорошо? Вы меня совсем запутали. В самый раз, чтобы путешествовать или — картошечка запнулась — или просто в самый раз.

— Надо поразмышлять.

— Чего тут размышлять? — включилась в разговор Баба-Яга. — Ясно же, рано картошечке путешествовать. А кушать мы её не собираемся. Что нам — кушать некого?

— Вы сказали некого? — уточнила картошечка, — я правильно расслышала?

— Правильно ты всё расслышала. Еды кругом полно бегает. Стали бы мы сюда за едой лететь, тоже мне, деликатес нашёлся — картошечка, запечённая в глиняном горшочке, с грибочками, в сметане, со свежими травами. Пальчики оближешь.

Теперь уже и Леший недоумённо смотрел на Бабу-Ягу.

— Да шучу я, шучу. Шуткую я так. Говори скорее, как доцента твоего сыскать, неестественных наук.

— А откуда Вы знаете, что мой знакомый учёный специализируется на неестественных науках, уважаемая Яга?

— Так ты же сама сказала, картошечка.

— Я такого Вам не говорила. Я хорошо помню. Я слежу за тем, что говорю. А после описания Ваших вкусовых пристрастий мне становится что-то волнительно.

— Да не волнуйся ты, не съедим мы тебя. Говори, где доцента искать.

— Меня вы не съедите, это понятно, я ещё недостаточно проросла. А вдруг вы доцента съедите? Он уже не ребёнок, с бородой.

— Вот потому и не съедим, что не ребёнок. Да ещё и небритый. Не хватало нам небритых есть, от щетины у нас животики болят. Леший, ты чего крыльями хлопаешь, я же тебе говорила — хочешь взлететь, кнопку нажми.

Тут у картошечек, у всех, глазки расширились от удивления, а может быть и от испуга:

— Так Вы не летучая мышь? Вы — Леший? Вы — злые?

— Да не злые мы. Ещё не добрые, но уже и не злые. Да, я — Леший, временно исполняющий обязанности летучей мыши. А крыльями хлопаю — Яге сигналю, чтобы она шутки свои дурные прекратила. Она за свою жизнь ни одного ребёнка не съела. Даже и не пыталась. Это злые языки про неё гадости рассказывают, слухи распускают. Она, если хочешь, картошечка, знать, хорошая Баба-Яга. Она детей лечит. Травами разными, отварами. Народными средствами.

— А почему тогда во всех сказках Баба-Яга злая?

— Потому, что это сказки. Неправда. Вообще-то, иногда правда. Но не всегда. Ты разве не замечала, картошечка, что не все люди одинаковые? Иногда обращаешься к кому-нибудь, особенно если обращаешься с просьбой или даже с вопросом, обращаешься к человеку, внешне обычному, который по роду своей службы или работы должен тебя выслушать и помочь, и вдруг понимаешь, что общаешься с Бабой-Ягой, или с Лешим, или с чёртом, с кем угодно, но только не с человеком, хотя оболочка у него или у неё человеческая. Вот такие люди потом превращаются в нелюдей.

— В другой жизни?

— Кто-то в другой. Кому повезёт. А кто-то и в той самой, в своей, — вздохнул Леший.

— Я так понимаю, — картошечка смотрела попеременно то на Лешего, то на Бабу-Ягу, — вам довелось обратиться в нелюдей ещё при жизни. И как это произошло?

— Да какая разница — когда и как? Давно это было. Как говорится, быльём уже поросло. Скажи нам, картошечка, — жалобно пропищала летучая мышь, она же Леший, — скажи нам, как учёного найти. Поговорить с ним надобно. Может, он подскажет что или посоветует. Надоело в лесу жить. На природе, конечно, хорошо, но иногда и цивилизации хочется. Ванну принять, в кино сходить. Скажешь?

— Покажу, — решила схитрить картошечка.

— Картошечка, ты ещё маленькая для того, чтобы показывать. Пока можешь только рассказывать. — Леший включил пропеллер и завис над кустом Лопуха. — Но я обещаю тебе, после разговора с учёным мы вернёмся к тебе и обо всём, что узнаем, расскажем.

— А я дам тебе ускоритель роста, — неожиданно для всех, в том числе для себя, сказала Баба-Яга, — очень быстро подрастёшь.

— А это не вредно? — заволновалась картошечка.

— Для тебя не вредно.

— А для кого вредно? Поясните.

— Вредно будет для того, кто вдруг решит тебя съесть. Так что для тебя это будет дополнительной защитой от любителей полакомиться лесными деликатесами. Поверь мне — чем ближе к лету, тем таких любителе больше и больше. — Баба-Яга достала из ступы небольшой распылитель, что-то пошептала себе под нос и оросила картошечку какой-то пахучей, если не сказать вонючей, жидкостью.

Жучки и паучки, следившие за беседой, бросились врассыпную.

— Видишь, всё нормально. Тебя это укрепит и подпитает. Рассказывай. — Баба Яга залезла в ступу и собралась записывать.

— В общем-то, учёного найти достаточно просто. Его дом на краю посёлка дачного первый со стороны леса стоит. Такой одноэтажный домик с резными карнизами и ставнями. Петух у него на крыше со стороны входа в дом. Забор деревянный вокруг дома.

— Заколдованный?

— Яга, а что, бывает заколдованный забор?

— Бывает заколдованный петух. Я про него спрашиваю. В древние времена боевых петухов на крышу ставили и заговаривали их. Стоит такой на коньке, с виду — просто фигурка резная, а только вражина какая подойдёт к порогу — петух прыг с крыши и клювом тюк по темечку — и нет вражины.

— Ой, какие страхи Вы рассказываете. Но при мне никого не тюкали. Я, по крайней мере, не видела. А как петух определяет — вражина у порога или добрый человек?

— Так я же говорю, — заколдованный он.

— А чего Вы, Яга, беспокоитесь? Вы же просто поговорить с учёным хотите, зла ему не желаете, — картошечка подозрительно смотрела на Бабу-Ягу.

— А вдруг петух об этом не знает? А вдруг у него за долгие годы колдовская программа сбилась? Леший, что делать будем? Картошечка ещё не доросла до путешествий, она нас рекомендовать не может. Как с петухом быть? Вдруг, у него мозги куриные, не хватало ещё по темечку получить.

— Я в форточку доценту залечу, петух клюнуть не успеет.

— А Вы учёного не испугаете таким своим появлением? — заволновалась картошечка.

— А я что, страшный? — Леший попытался «надуть губы».

— Нет, ты не страшный. Но ты… неожиданный. Даже немного удивительный. Удивляешь сразу своим появлением, — картошечка не заметила, как перешла на «ты».

— Удивительным я ещё никогда не был, — зарделся Леший. — Удивительный — это хорошо. Яга, пешком пойдём?

— Леший, пешком ты всех встречных удивишь своим видом. Нам это ни к чему. Надо быть незаметными. Запрыгивай ко мне в котомку, — Баба-Яга достала из ступы модный рюкзак. — Не хотела на твоих плечах передвигаться, придётся мне самой тебя за спиной нести. Вот она, ирония судьбы.

Глава VIII

В рюкзаке Лешему было тесно, темно и неудобно. И, самое обидное, он ничего не видел. Он даже сгоряча решил было прогрызть дырочку для обзора — он же был мышью, но подумал, что Баба-Яга обидится. Особенно мешал пропеллер за спиной.

— И чего Баба-Яга не додумалась сделать его складным? — думал Леший, — надо будет подсказать ей.

— Ты чего там дрыгаешься? Идти неудобно, — прикрикнула на Лешего Баба-Яга.

— А мне в рюкзаке неудобно. Душно. Тесно. Темно. Трясёт. Пропеллер колет. Ласты затекли. Скучно. Голодно. Да, точно, кушать хочется. Я не ел с самого болота. Рыбки хочется. Свежей. Сардинки. Или селёдочки. Криля бы покушал. Поплавать хочется.

— Остановись уже. — Баба-Яга задумалась. — Похоже, ты больше пингвин, чем мышь. Надо бы тебя перепрограммировать. Леший, потерпи немного. До посёлка дойдём, там что-нибудь придумаем. Пока внуши себе, что ты мышь.

— Яга, а ты внуши себе, что ты скаковая лошадь. Мы тогда быстро до посёлка доскачем. Как тебе, слабо?

— Ты что, очумел, Леший? Я — бабушка. Как на мне можно скакать?

— Ой, очень даже можно. Ты и не представляешь, бабушка, сколько на белом свете внуков и внучек на бабушках и дедушках скачут. Иногда ещё и детки пристраиваются. Давай, бабушка, включай режим «галоп» и поскакали.

— А может, ты пропеллер включишь и мы на тебе полетим? Нет, не правильно. Нам на тебе не получится. Я на тебе полечу.

— Не выйдет. Я на тебе поеду, бабашка. Могу пропеллер включить — будет ветер попутный.

— Послушай, пингвин летучий, ещё раз бабушкой меня назовёшь, будет тебе пинок попутный по одному месту. Полетишь так, что пропеллер не понадобится, с реактивным ускорением. Всё понятно?

— Понятно, — примирительно сказал Леший, — я понятливый. — И продолжал просительно, — можно, я хоть голову из рюкзака высуну? Не могу в рюкзаке в темноте без свежего воздуха. Вдруг, у меня боязнь замкнутого пространства? Мы же не знаем, как организм пингвина на стресс реагирует. Я же по твоей милости, Яга, наполовину пингвин. Причём, на нижнюю половину. А вдруг у пингвинов желудок слабый?

— Что за намёки, Леший? Давай здесь без этих манипуляций. Высовывай голову из рюкзака, но только голову, не больше. Скажем, если что, что ты ручная мышь. Или ручной? Ручной мышь — так правильно?

— Ручная морская свинка, — пошутил Леший.

— Я же сказала, без манипуляций. Пошли уже, — Баба-Яга слегка стрельнула глазами и они продолжили путь.

Баба-Яга шла довольно легко быстрым шагом, а Леший изучал лес, крутя головой во все стороны. Когда они оказались на краю посёлка, то сразу узнали дом, о котором говорила картошечка. Они подошли к деревянному забору и нашли калитку. Забор был достаточно высоким, из-за него не было видно даже самого дома. Можно было рассмотреть только верхнюю часть крыши дома и красочного петуха на краю конька дома. Баба-Яга и Леший смотрели на ярко разукрашенного петуха и у них не проходило впечатление, что петух смотрит на них. Наконец, Баба-Яга заговорила:

— Однозначно, это не живой петух. Не настоящий. Значит, это не может быть тот петух, о котором рассказывают сказки.

— Не тот, — поддержал Леший. — Но почему-то от этого ещё страшнее. Какой-то он не такой, не обычный. Тебе не кажется, что он нас изучает?

— Не кажется. Я в этом уверена. Глаза, как рентген. Чего от него ждать?

— А зачем ждать? Полетели, — вдруг сказал Леший, резко набрал высоту, завис на пару секунд над забором и спокойно и плавно, показалось даже, что безмятежно посвистывая, мышонок полетел в сторону дома и по плавной траектории аккуратно вписался в открытую форточку.

Влетев в дом, Леший выключил пропеллер и опустился на деревянный пол, ухитрившись при этом ничего не задеть из многочисленной посуды, склянок и другой утвари, стоящей на полках и столах. Помещение, в которое влетел мышонок, оказалось кухней, достаточно просторной. Посередине стоял массивный дубовый круглый стол. За столом сидел интеллигентного вида старичок, с окладистой бородкой, в круглых очках. В центре стола дымился кашей глиняный горшок. Судя по запаху — гречневой. Дедушка кушал из глубокой миски, а рядом было накрыто два столовых прибора. Дедушка прекратил жевать. Он как будто не удивился появлению Лешего. Очень внимательно и с интересом, абсолютно без испуга смотрел на Лешего и потом задал вопрос:

— И что это за финтифлюшка такая?

— Почему сразу финтифлюшка? Слово какое-то обидное, да ещё и непонятное. Я — мышь летучая. Немного заплутала в полёте. А каша у Вас гречневая? Извините за вопрос. Но очень уж вкусно пахнет. Может, это запах каши меня с курса сбил? — Леший смотрел на старичка с обезоруживающей виноватой улыбкой.

— Каша действительно гречневая, со шкварками. Присаживайся за стол. Судя по всему, с курса ты и не сбивался. Да и хозяйку свою зови. Тарелки на столе вас дожидаются.

— Какую хозяйку? Нет у меня никакой хозяйки. Я сам по себе. Путешествую. Летаю.

— А это кто под забором ходит и на петуха посматривает из под бровей? — спросил старичок и нажал на кнопку пульта, который лежал у него на столе. Включился телевизор, что висел на стене и Леший увидел на экране снующую вдоль забора Бабу-Ягу. Леший впервые видел телевизор. Раньше ему что-то такое сороки рассказывали, но он думал, что это просто сорочья болтовня, так — враки.

— Не хозяйка она мне, — настаивал Леший, — сестрица моя.

— Что, тоже мышь летучая? Не очень-то похожа, — усмехнулся в бородку дедушка.

Леший смутился и ничего не ответил. Он подошёл к экрану телевизора и стал махать руками Бабе-Яге, стараясь обратить на себя внимание.

— Эх, болото, — тихо сказал старичок в сторону Лешего, — не видит она тебя.

Старичок нажал другую кнопку на пульте и калитка в заборе распахнулась. Баба-Яга осторожно, осматриваясь по сторонам и поглядывая на петуха, вошла через калитку и направилась в сторону дома по выложенной камнем извилистой дорожке.

— Пойду, встречу твою сестрёнку. А ты не стесняйся, накладывай кашу из горшочка. Что на пустой желудок беседы вести? Проку от этого не будет, — старичок вышел из кухни, а Леший достаточно проворно, что оказалось удивительным для него самого, стал накладывать кашу из горшочка. К тому времени, когда старичок с Бабой-Ягой вернулись, тарелка у мышонка была наполовину пуста, а усы и нос были испачканы кашей.

— Ты чего такой неряха? — недовольно спросила Баба-Яга.

— С непривычки, — за Лешего ответил улыбнувшийся старичок. — Садись, красавица, и ты за стол. А потом уж и побеседуем. На сытый желудок.

Баба Яга зарделась — так ей было приятно, что её назвали красавицей. Она таких слов в свой адрес в жизни не слышала.

— Спасибо. Очень приятно с Вами общаться. Сразу видно — культурный воспитанный человек. А как Вас звать-величать-то, уважаемый?

— А кто вам про меня рассказал, что вы сразу без страха ко мне ввалились? И кто вы такие?

Баба-Яга немного замялась, не зная, можно ли выдавать зайчика и картошечку и решила повременить:

— Оленькой меня кличут, а это братец мой, Алёшенька.

— Звать-то тебя, возможно, и Оленька, а вот кличут тебя, мне сдаётся, по-иному. Так кто навёл на меня, Оленька? Не тушуйся. Не съем.

— Меня-то Вы не съедите, это и ежу понятно. А вот зайчика можете съесть. Это я чисто гипотетически говорю.

— Чисто гипотетически, это так, без намёка, просто гипотетически, я вас ещё у забора мог зажарить. А там уж, хочешь — ешь, хочешь — угощай кого, выбирай, что хочешь.

— Не буду я ничего такого выбирать. Вы что, товарищ доцент, такое говорите. А ещё учёным называетесь, стыдно должно быть. И потом, непонятно — как Вы нас у забора могли зажарить? Что-то я там костра или печки не видела.

— Секрет это. Секретное оружие. Может быть. А на вопрос можете и не отвечать. Как Вы выражаетесь — и ежу понятно, что с зайчиком общались, который у меня жил. Да зря Вы беспокоитесь, зайчику ничего не грозит. Отпустил я трусишку.

— Да не трус он. У него просто заниженная самооценка. А так он нормальный. Даже храбрый. Он про Вас рассказывал. И мне почему-то показалось, что Вы нам можете помочь.

— Какие-то вы необычные. Ёж у вас тупой, заяц храбрый. Садитесь уж за стол, каша стынет.

— Нормальные мы, обычные. Проголодались немного, притомились. Вот мысли и путаются, — неожиданно вступил в разговор Леший. — А ёж у нас не совсем тупой. Нет, не так, не тупой совсем. То есть совсем не тупой. Так, со странностями. Себе на уме. Всё подряд в дом тащит.

— Ну, всё в дом лучше, чем всё из дома. А ты, нормальная обычная финтифлюшка, в зеркало на себя смотрела? В принципе, конечно, по отдельности — голова, туловище, пропеллер — это вещи почти обычные и даже нормальные. А вот единым целым — это какое-то чудо чудное. Тот, кто тебя сотворил, либо очень талантлив, либо очень поверхностен. — Дедушка весёлым взглядом бесцеремонно рассматривал Лешего и говорил без злости. Поэтому на него невозможно было обижаться. Даже на это непонятное, а потому обидное слово «финтифлюшка».

— Мне кажется, — взяла слово Баба-Яга, у которой щёки опять стали наливаться румянцем, — я думаю, что творец этого чуда чрезвычайно талантлив. — И тут же, проглотив очередную ложку каши, добавила, — и изобретателен. А каша у Вас очень вкусная. По особому рецепту готовили? А повар кто?

— Да, по особому. По сказочному. А повар Вам зачем?

— Хотела высказать ему своё восхищение за столь необычайно вкусную, на вид совсем обычную кашу. Рецептик позаимствовать, если, конечно, не секрет.

— Мне можете высказать своё восхищение. Я готовил. А рецепт не скажу. Не потому, что секрет. Просто не у каждого получится. Редко у кого получается.

— А у кого получается? — спросил Леший. — В чём секрет, если это не секрет?

— Секрет в том, что надо в сказки верить. В чудеса. В сверхъестественное.

— Вот уж с чем-чем, а с этим у нас проблем нет, — захихикала Баба Яга.

— Вы хотите мне сказать, что верите в сказки, в чудеса, во всяких там Кощеев и Леших? На самом деле верите или просто притворяетесь?

Тут Баба-Яга стала просто заливаться смехом:

— Нет, уважаемый доцент, мы в это не верим. Мы просто знаем, что всё это есть на свете. Это, так сказать, истина, которая не требует доказательств.

— Странно, очень странно, — доцент пристально смотрел на гостей. — И откуда такая уверенность?

Баба Яга не стала отвечать старичку, а сделала вид, что полностью занята поглощением каши. Леший же внимательно смотрел на экран телевизора.

— Мне кажется, — сказал Леший, — что Вы видите здесь на экране то, что видит у Вас петух на крыше. Я угадал?

— Угадал.

— А не тот ли это петух, о котором сказки рассказывают, что он может врага распознать и в темечко клюнуть.

— А Вы с какой целью интересуетесь? — засмеялся старичок. — Вас же не клюнул.

— Да нас чудеса всякие интересуют. Мы до чудес охочие. Чудеса любим.

— Судя по вашему виду, чудеса вас тоже любят. Ну, рассказывайте, что вас привело ко мне. Как я понял, кушать вы уже покушали.

Леший подошёл к столу, уселся за стол, посмотрел молча на Бабу-Ягу, которая облизывала ложку, на старичка, который по-доброму ободряюще улыбался гостям и сказал:

— Не знаю даже, с чего начать.

— Ну, тут три варианта: начни с конца, начни с начала или начни с середины. Как тебе легче, — сказал старичок и приготовился слушать.

Глава IX

Леший ещё несколько мгновений задумчиво изучал экран телевизора, а затем кивнул в сторону Баба-Яги:

— Это Баба-Яга, — и улыбнулся.

— Вы имеете ввиду характер? — спросил совершенно серьёзно старичок. — Это не ко мне. Это к другим специалистам.

— Я имею ввиду, что это натуральная Баба-Яга. Сказочная.

— А по характеру как? — так же серьёзно, ничуть не удивившись, ласково задал вопрос дедушка.

— По характеру добрая фея. Почти добрая. По крайней мере сейчас.

— А раньше была?

— А раньше была Баба-Яга. Даже когда не была Бабой-Ягой. Но это было давно. А я был Лешим.

— Натуральным?

— Нет, по характеру. А потом стал Лешим. Натуральным.

— А сейчас Вы финтифлюшка?

— Да не финтифлюшка я, — обиженно ответил Леший. — Баба-Яга меня временно превратила в летучую мышь.

— Вы перед ней так провинились? Обидели её?

— Не обижал я её. Просто я — страшный. Не по характеру. Внешне. Мхом оброс. Огромный. Короче — Леший. А тут про Вас услышали от лисы. Решили с Ягой к Вам наведаться. Посоветоваться.

— А лиса у нас кто? И где?

— Лиса — это просто лиса. Рыжая лиса. Хотела чернобуркой стать. Ко мне обратилась.

— И как результат?

— Передумала, — улыбнулся Леший. — Но перед тем, как убежать, рассказала про картошечку. Ну, и чтобы не привлекать внимания, Яга превратила меня в летучую мышь. По моей просьбе.

— Вы считаете, что Вы сейчас незаметны, прямо-таки сливаетесь с природой? — Дедушка говорил совершенно серьёзно, но глаза его искрились от смеха. — И Вы упомянули ещё про картошечку. Она у вас с собой? За спиной? Вы превратили её в пропеллер?

— Нет, картошечка в лесу. У неё размножение. Но мы обещали к ней вернуться. Картошечка рассказала про Вас.

— Теперь понятно. И что же Вы хотите?

— Людьми мы хотим быть, обычными быть, как все. В кино ходить, в магазины, — сказала моча следившая за разговором Баба-Яга.

— А я кофе хочу, ванну хочу. Науки хочу изучать, — у Лешего из глаз готовы были вырваться слёзы.

— Ну, кофе с ванной я вам в порядке поощрения могу обеспечить. Уже сегодня. А мороженого хотите?

— А что такое мороженое? — одновременно спросили Баба-Яга и Леший.

— Понятно, — ответил старичок, подошёл к холодильнику и достал два стаканчика пломбира. — Попробуйте. Только упаковку снимите. Мороженое — то, что внутри.

Баба-Яга и Леший распаковали мороженое и осторожно попробовали на нюх, а затем и на вкус. Через секунду от мороженого ничего не осталось.

— Вкуснятина, — сказала Баба-Яга.

— Неописуемо, — подтвердил Леший. — А ещё можно?

— Можно, — ответил старичок и достал два эскимо. — Деревянные палочки внутри кушать не надо.

Эскимо было поглощено с той же скоростью, что и пломбир.

— И давно это на свете? — поинтересовался Леший.

— Достаточно давно, — ответил дедушка. — Платон Петрович меня зовут. Как видите, чтобы иметь кофе, ванну и мороженое, не обязательно быть людьми. Так что именно вы хотите?

— Нет, мы людьми хотим стать. А кофе, кино, ванна — это так, приложение. Это не главное.

— А что главное? — спросил Платон Петрович.

— Раньше, очень-очень давно, мы были сильно вредными и, похоже, достаточно недобрыми. Шутки у нас были злыми. Не знаем даже почему. Нас ругали, наказывали, даже ремня давали, а мы становились всё злее и злее.

— И однажды вы превратились в Бабу-Ягу и Лешего?

— Да, превратились. Сначала даже смеялись. Думали, это пройдёт. А не проходит. И уже, в принципе, смирились. Но вот услышали про Вас, и у нас появилась надежда. Или не появилась? — Леший смотрел вопросительно на дедушку.

— В первую очередь это зависит от вас. Если добро в вас пересилило зло, то шансы на перевоплощение есть.

— А если не пересилило? — прошептала еле слышно Баба-Яга.

— А если бы не пересилило, то вы бы сюда не вошли, — бодренько улыбнулся дедушка.

— То есть петух на крыше всё-таки волшебный?

— И не только петух. Многое в мире изменилось. Волшебства и чудес добавилось. Но одно не изменилось — борьба добра со злом, а зла с добром. Похоже, вечная борьба с переменным успехом.

— И кто сейчас побеждает? — спросил Леший.

— В вашем случае, похоже, силы добра оказались сильнее зла.

— А в мире? — своим вопросом Баба-Яга удивила Лешего. Он думал, что Яга событиями за пределами болота не особо интересуется.

— В мире? Я же сказал — с переменным успехом. Не мне судить. Здесь, бывает, и волшебство бессильно. Сложно сейчас в мире. Так что, может — ванну, кофе, тёплую постель и… обратно в болото? Будете в гости захаживать, блага цивилизации получать периодически, да и жить себе тихонечко, никого не беспокоя?

— Устали мы в болоте, — тихо ответила Баба-Яга, — не физически, морально. Тихо там, тоскливо.

— А вам приключений хочется?

— Кому и в посёлок сходить — приключение, — заметила Баба-Яга. — Если в мире происходит борьба добра со злом и Вы видите, что у нас добро победило зло, что я — Баба-Яга лишь внешне, то почему бы нам не обратиться, не вернуться в мир людей?

— Я хотел бы Вас уверить, Яга, что внешне Вы совсем не Баба-Яга, нормальная женщина, моложавая и симпатичная. — Платон Петрович улыбнулся Бабе-Яге.

— Я под волшебными чарами, на самом деле я другая, хотите покажусь?

— Не надо. На меня волшебные чары не действуют. Вы под двойными чарами. Я могу видеть и изначально видел — какие вы на самом деле.

— А тогда почему Вы называли меня финтифлюшкой? — обиженно спросил Леший.

— На это есть много причин. Одна из них — я хотел услышать вашу версию. Как честно вы расскажите про себя. Как себя покажете.

— И как мы Вам показались? — игриво поворачиваясь вправо-влево спросил Леший.

— Какие-то вы в себе замкнутые, одичавшие. В лесу с кем общаетесь?

— Да с кем только не общаемся, — Баба-Яга о чём-то задумалась. — Конечно, большей частью с живностью болотной, но бывает и с посетителями леса встречаемся, с туристами, с грибниками, там, разными.

— Вот как, и с туристами, и с грибниками? А я что-то о вас ни от кого не слышал. Может, вы как-то по особому общаетесь?

— Вообще-то да. Не то, чтобы мы с ними общаемся, но играемся иногда, шуткуем.

— По доброму? — уточнил Платон Петрович.

Баба-Яга запнулась.

— Как шуткуете? Уточните, — настаивал дедушка.

— Я грибникам грибные места приоткрываю, тропинки к ягодным местам протаптываю, — пропищал мышонок. — А они думают, что сами нашли, друг перед другом хвастаются потом, а я подсматриваю. Мне очень смешно становится.

— А теперь ты, Яга, похвастайся своими шуточками, расскажи, что ты делаешь в лесу, когда играешься с посетителями.

— Я? Я тропинки, что Леший проложил или что люди сами натоптали, от глаз скрываю или поворачиваю их. Посетители по кругу ходят и не замечают этого. Иногда пол дня проходит, прежде чем они поймут, что кругами плутают. Смешно получается. А когда они начинают ссориться — так совсем обхохочешься, сколько и как они друг на друга наговаривают. — Баба-Яга смотрела на вопросительный взгляд старичка и смутившегося Лешего. — Что? Не смешно разве?

— А когда ты спать здесь будешь укладываться, ты каких-нибудь лягушку, ежа или ужа в постель мне не подготовила? Так, подкинуть смеха ради?

— Вообще-то, если честно, собиралась, но что-то меня остановило. Вы так хорошо обо мне говорили. И я подумала, что как-нибудь по другому пошучу.

— Уже хорошо. Всё-таки что-то меняется в этой жизни к лучшему.

— Так какие у нас перспективы? — в вопросительном взгляде Бабы-Яги на учёного звучала надежда.

— Перспективы у вас? Туманные. А что там у вас с картошечкой?

— Очень умная особа. Нам так кажется. И с очень высоким чувством собственного достоинства. Хотя с виду — обычная картошка. А возомнила себя чуть ли не королевой. Может, и впрямь королева? — Леший говорил и смотрел на экран телевизора, где в это время показался кот, ступающий по кромке забора. — А это добрый котик?

— Добрый, не волнуйся. Тебя не съест, — усмехнулся Платон Петрович. — Так говорите, картошечка ведёт себя по-королевски?

— Ну, не совсем по-королевски, но с достоинством — это точно.

— Как принцесса?

— Совершенно верно, как принцесса. Вы это очень точно подметили. А чем Ваш котик питается?

— Чем хочет, тем и питается. Да что Вас беспокоит, финтифлюшка?

— Не называйте меня, пожалуйста, финтифлюшкой. А беспокоит меня то, что вдруг Ваш котик мышами питается. В том числе летучими. Не хотелось бы таких недоразумений.

— Не будет недоразумений, он Вас не съест. Он мышей не ловит, считает себя для этого слишком важным.

— Позвольте, — не успокаивался Леший. — Не ловит и не ест — не одно и то же. Я, к примеру, Вашу кашу не ловил, однако же съел. Причём, с превеликим удовольствием.

— Послушайте, — уже серьёзно обратился Платон Петрович к Лешему. — Вы собрались превращаться обратно в людей. Это может быть трудный и опасный путь. А испугались кота. Может, для Вас всё же лучше обратно в болото?

— Я испугался не кота, — возмутился Леший. — Я испугался за кота. Не хотелось бы обижать такого симпатичного котика. И, как я понял, путь обратного превращения в людей Вам известен. Вы поможете нам?

— Да, помогу, чем смогу. Путь этот прост. И в то же время сложен до невозможности. Южная и северная кристаллические силы должны объединить ваше стремление к превращению, преобразовать ваше желание в намерение, намерение претворить в единое действие и вы обратитесь. Звучит просто.

— Звучит просто загадочно просто, — Баба-Яга до этого молча следившая за разговором задумчиво смотрела на учёного. — И в кого мы превратимся и как?

— Как — не знаю. Обратитесь по волшебству. Ты, Баба-Яга — в девушку, ты, Леший — в юношу, а картошечка — в принцессу. При условии, что ваши характеры за это время изменились в лучшую сторону. А иначе вы превратитесь в Бабу-Ягу и Лешего, но уже без тех волшебных сил, которыми вы обладаете. Ну что, рискнёте?

— А картошечка, она принцесса? — Баба-Яга оставила без ответа вопрос дедушки.

— Раньше была принцесса.

— А сейчас кем станет?

— Не знаю вообще-то. Может — принцессой. Может — простой девочкой. Но вряд ли станет ведьмой.

— Это Вы на меня намекаете? — возмутилась Баба-Яга.