Бесплатный фрагмент - Принцессам скучать не полагается

Не играй с Заграньем

Костры вокруг кольцовья пылали так ярко, что весь лес казался объятым пламенем. Воды Заревой заводи переливались рыжим, жёлтым и алым, отражая в себе, как в зеркале, всё происходящее на берегу.

— Орего Айтель — маг-практик Бенкана! За убийство нашей сестры Раглизы мы силами, данными нам Заграньем, приговариваем тебя к изгнанию на Изнанку мира. Изначальная магия сама решит, какого наказания ты заслуживаешь. Отныне твоя жизнь не на нашей совести! — одна из собравшихся в кольце из рунных камней женщин вскинула руки, всплеснув широкими рукавами тёмно-зелёного одеяния; её примеру последовали остальные.

— Вы не посмеете! — восклицание должно было прозвучать грозно, но в мужском голосе уже явственно различались нотки страха. — У вас нет права судить адепта Бенканского магистериума, грязные ведьмы!

— Мы моемся каждый день, Орего, — усмехнулась Нубира: глава конклава всегда умела не нагнетать напряжение. — А вот твои руки и душа вымазаны кровью сплошь. Гниль… от тебя так и несёт гнилью.

— Она сама виновата! Она нарочно пробуждала во мне зло, заставляла ревновать! А я любил её!

— Прекрати! Раглизе до тебя вовсе не было дела, что уж говорить о ревности. Любил он, ха! Жажда очередного сокровища, что можно заграбастать своими лапами, тебя обуяла. Просто на сей раз трофей оказался не по тебе… Она и вправду была сокровищем, знаешь? Открывала сердце каждому — кроме тех, в ком прозревала тьму. Ты же возомнил себя… кем? Королём? Божественным посланником? Тьфу… — Нубира сверкнула глазами, с нескрываемой яростью и злостью закончила: — Я бы удавила тебя собственными руками, если бы не была той, кто я есть. Если бы это не осквернило изначальную.

— Ты всего лишь ведьма, — сплюнул пленник, привязанный к столбу в центре колдовского круга. — В честном бою я бы уничтожил тебя по щелчку пальцев.

— В честном? Я всего лишь ведьма, как ты и сказал, зачем мне «честный» бой, если для моих целей хватает сонного порошка в вине и твоей глупости? Раглизе ты шанса на честную схватку не дал. Знаешь, мы чувствуем друг друга, когда что-то происходит с одной из нас. Представляешь, что это за боль, когда разрывается сердце? Хватит разговоров: изначальная воздаст тебе по заслугам, — она отвела взгляд от Орего, оглядела подруг. — Врата, отворитесь и примите того, кто виновен в нашей потере!

С ладоней двух десятков ведьм к белым камням, зубьями торчащим вокруг поляны, потянулись бело-зелёные искорки, усилились, отразились, сливаясь в центре кольцовья в единый поток…

— Не-е-е-ет!..

Туман залил круг, закрутился в воронку, разошёлся в центре, обнажив далёкие цветные переливы Загранья, и рухнул вниз призрачным серебристым водопадом, увлекая за собой и истошно орущего мага.

Миг — всё схлопнулось и поляна стала обычной поляной посреди ночного леса с единственным костерком с краю.

Ведьмы собрались поближе, молча ожидая указаний от предводительницы.

Но первой заговорила не она.

— Думаешь, мы верно поступили? — спросила её первая ученица Келигрума. — Даже смерть не так страшна…

— Он заслужил и худшего. К тому же там теперь дело за ним самим: мы более к его судьбе не причастны.

— Твари Загранья не дадут шансов убийце проводника.

— Так туда ему и дорога… — Нубира вздохнула, кивнула будто сама себе. — Раглиза отомщена, так идите, вспомните её ещё раз, пока ночь тепла и темна… и отпустите… мир ей.

Сёстры стали расходиться, кланяясь коло перед уходом, касаясь камней.

Совсем скоро глава конклава осталась одна под звёздами. Коротким взмахом руки она затушила догорающий огонь.

                                          * * *

Небесно-голубой купол магистериума терял дневную яркость, становясь всё более густо-синим в наступающих сумерках.

Запах гари от одежд запыхавшегося посланника совершенно не соответствовал этому месту, привычному к ароматам апельсинов и цветущих садов, но странным образом вызывал улыбку на обычно суровом лице Лаусиана Эхора.

— Значит, теперь-то всё? Ты уверен?

— Совершенно, маг-мастер. Так сказал мне ваш брат лично, — гонец тоже выглядел довольным, хоть и порядком уставшим. — Кольцовье в Озёрном крае уничтожено. Развеяно пеплом по ветру и никогда не возродится.

— Хорошо, — кивнул Лаусиан, подумав, что уж Гонк-то не стал бы присылать человека с таким известием, если б хоть на минуту усомнился, что конклав ведьм ещё существует. — Хорошо. Можешь идти, Малль. Отдохни… дорога была дальняя…

Посланник поклонился и шустро скрылся в боковом проходе зала.

Маг разулыбался ещё сильнее, оставшись один.

Неужели кончено?!

И пусть это только земли Фесфира, в прочих королевствах так быстро разделаться с ведьмами не выйдет, но сомнения положены и там. К тому же на тот шабаш прибыли не только местные: всё-таки долгое ожидание позволило бойцам магистериума дождаться нужного момента. Теперь даже самые сильные и большие коло — то же Ильфанийское — обескровлены. Да, камни всё ещё там, но что камни без чародеек, открывавших врата в мир скверны?

Нет, он не позволит им больше кормить тварей Загранья… да ещё кормить его братьями. Орего… что за ужасная судьба!

И грязная колдунья ещё пыталась оправдываться! Орего упокоил их товарку? Так туда ей и дорога! Можно сказать, он начал для них всех путь очищения. А сам Лаусиан продолжит: Изнанка перестанет быть опасностью для мира, а останется тем, чем должна быть, — лишь источником силы, коей вправе владеть лишь обученные маги.

Власть Бенкана растёт, и скоро борцы со скверной очистят всю Дамарию от приходящих чудовищ. И ведьмы больше не смогут мешать.

Жертва Орего Айтеля будет не напрасной!

В большом камине громко затрещали дрова, прыснув снопом искр, пламя взметнулось выше, отразившись в светлых серых глазах мага-мастера.

                                          * * *

Гонк Эхор стоял на покрытой чёрным пеплом поляне на месте бывшего кольцовья. В водах заводи за его спиной отражалась особенно яркая сегодня рыжая с алым утренняя заря — на самом деле и не заря больше, а отсветы костров, пожирающих трупы ведьм.

Время от времени маг кидал то в одну, то в другую сторону небольшие сгустки огня, когда замечал, что где-то горение угасает. Сжечь дотла… плоть… кости… с костями особенно трудно поддерживать нужный жар, но, к счастью, его собратья по магистериуму достаточно сильны.

Сейчас они выкорчёвывали из земли и разбивали в мелкое крошево рунные камни, окружавшие коло: белые и гладкие, те напоминали яйца каких-то гигантских насекомых. Саранча Загранья… тьфу… В воздухе висела взвесь мраморной пыли, и Хадари Джосс развеивал её потоками искусственного ветра в сторону далёкого морского побережья. Пыль взмывала, накрывала верхушки сосен, тянулась дальше над кронами леса, смешиваясь с чёрным дымом от пожарища и окрашивая небо в серый цвет.

Ничего, отныне ничто не застит фесфирские небеса. А уж когда они повыбьют всех лезущих с Изнанки тварей…

На краткий миг его голову пронзила боль, приведя за собою лицо умирающей Нубиры: сквозь пузырящуюся на мертвеющих губах кровь ведьма бормотала про тварей… Что там плела глава конклава? Если не возвращать силу, то монстры станут твориться сами? Чушь какая! Твари лезут из Загранья, и только надёжно запертые проходы туда, только выкачивание всех до капельки сил, льющихся с той стороны, не даст чудовищам захватить мир.

Ведьмы хоть и рождённые здесь люди, но и сами наполовину твари, не иначе.

— Так, а с нею что, Гонк? — снова спросил Адерфад Малро, держа за связанные запястья обмякшую девушку: совсем юная, но билась, как старожительницы кольцовья. Голубые глаза заплыли после ударов, лицо уже расцветилось синяками, разбитые губы подрагивали, приоткрывая кровоточащую прореху в зубах.

— С этой… последний допрос — и к прочим. Мы должны убедиться. Жаль, Лаусиан не с нами: у него получается лучше. Но, думаю, и моих умений хватит, — маг отвернулся от костров, переводя взгляд на девушку. — Может, сама расскажешь, остались ли ещё твои товарки на земле Фесфира?

Ведьмочка вздрогнула, но глаза на вопрошающего подняла, рот её сперва медленно растянулся в ухмылке, и после она смачно плюнула через дыру от выбитых зубов, заляпав светло-зелёное одеяние Гонка кровавой слюной.

— Тьфу! Дрянь! — маг отшатнулся, скривился, шевельнул пальцами, стирая всякие следы с туники. — Так, значит. Не думай, что я не выну всё, что мне нужно, из твоего разума. Держи её крепко, Адерфад.

Тот ухватил девушку со спины за плечи, больно сжав, а Гонк впечатал ей в лоб свою ладонь, заставив ведьму завопить на весь лес. Впрочем, спугивать здесь давно было некого: все звери и птицы разбежались и разлетелись сразу, как отряд магистериума нагрянул в кольцовье.

Хрупкое тело мелко вздрагивало, но словно утратило всякую способность двинуться с места. Глаза распахнулись, зрачки расширились, открывая путь во тьму…

Одна ведьма… вторая… третья… двадцатая… мысли сумбурные, так и мельтешат, путаются, смазывают лица… ещё раз… пять, десять, двадцать… сама она — двадцать первая… Да, вроде все. Даже памяти от вас не останется, колдуньи.

Гонк отнял руку, брезгливо отёр её о край плаща. Девушка моргнула в последний раз, дёрнулась, пытаясь сделать вдох, — и отключилась.

— Всё, убирай, больше ничего не вытянуть. Но я увидел всё, что нам нужно. Она последняя.

Адерфад уже тащил бесчувственную — а то и мёртвую — ведьму к ближайшему костру. Спихнув её на полусгоревшие трупы, он выпустил с кончиков пальцев несколько искр. Пламя взметнулось заново, поглощая новое угощение.

С развилки одной из разлапистых сосен у заводи вниз смотрела, зажав себе рот, другая девушка, чрезвычайно похожая на первую: то же простое одеяние — рубаха, юбка да передник, та же тёмная коса, скрученная в узел, те же знающие глаза, полные сейчас слёз.

Датэ не выдала… устояла… справилась с силой мага-посланника… не зря Нубира в неё верила. Удачно этот гад выбрал вопрос про землю… считай, и не соврала перед смертью юная ведьма — не на земле последняя сестра фесфирского конклава.

Скрючившись так, чтобы быть как можно более незаметной, почти слившись с шершавой корой, Келигрума глядела на свой догорающий мир, на развеиваемую семью до самого заката. Каратели из Бенкана уже давно убрались, а она всё не решалась слезть и ступить туда, где врата в Загранье были так жестоко осквернены.

Какое лихо ждёт Фесфир после?

                                          * * *

— Тварь убили уже к востоку от Пряденицы, — Даннеаш II хлопнул ладонью по длинному столу, сдвинув застилавшие его карты, — она двигалась прямо на восток, сюда, в столицу, вы понимаете? — он оглядел собравшихся советников, магов и держащегося в сторонке гонца, принёсшего последние вести. — Чудовище перешло реку, которую вы называли надёжной преградой. Что происходит, я вас спрашиваю?! Семь зим прошло с тех пор, как ведьмы в Фесфире изничтожены, а твари скверны только множатся, становятся всё… — он замолчал, силясь подобрать подходящие слова, но не смог найти тех, что выразили бы весь ужас, — всё более жуткими, непонятными… Как ты выразился? — повернулся он к гонцу. — Просто месиво хищной плоти?

Посланник закивал.

— Да, ваше величество, я видел своими глазами. Монстра… уже мёртвого, правда. Не змей, не единорог, не химера, не призрачный лось, не ящер… и даже не их помесь. Что-то, чему у меня нет названия. И у мага-экзекутора не нашлось: мастер Эхор так и сказал, что не знает, кто это, — он нервно пожал плечом, сглотнул и продолжил: — Да и кто бы знал? Туша со здоровенного быка, вся бугристая и будто вывернутая наизнанку… бр-р… и несколько пастей — я не всматривался, но зубы там были повсюду. И когти! Вот такенные! — гонец показал расстояние в две ладони. — И, ну… били его дольше обычного.

— То есть?

— Я с экзекуторами езжу по Шёлковым лугам почти год, даже и за горы переходили раз, в Озёрный край, но раньше чудовищ такого размера убивали быстрее. Этот шёл напролом, пока не подоспел господин Гонк. Словно в звере скверны больше, плотнее, да.

— Ясно, значит, они не только научились проходить дальше обычного, но и стали сильнее. Слышали? — король обвёл молчаливых магов взглядом. — И что нам с этим делать?

— Я посмотрю, — Лаусиан Эхор подошёл ближе к посланнику, вперился ему в глаза, после резко положил руку ему на лоб и зашептал что-то: гонец дрожал и обливался потом, но не мог отстраниться. — Ясно, — убрал ладонь верховный маг, — всё как он и сказал. Действительно, тварь, совершенно не описанная ранее, — он двинулся к королю, не обращая внимания на осевшего на пол посланника.

Складки тяжёлого зелёного одеяния, расшитого камнями, медленно колыхались, создавая ощущение, что маг плывёт над полом. Кружащий голову тяжёлый мускусный запах тянулся следом за ним.

— Дремрат в безопасности, ваше величество: тварь остановили почти на самом берегу Пряденицы.

— Но она всё же перебралась через воду, а ты сам говорил…

— Говорил, — подтвердил Лаусиан, останавливаясь и отирая окладистую бороду, — но я не всемогущ, Даннеаш, я могу ошибаться. К тому же изначальная скверна сильнее нас, никто спорить не станет, а врата… врата закрыты наверняка только у нас… если говорить о ведьминских коло. В Гизели тоже колдуний поразогнали, в Пранеже давно не слышно разговоров про них, из Ильфании благостные весточки… но этого недостаточно. Везде кольцовья сохранились. В Сухумете его используют, в Канко… про солнцепоклонников толком ничего не известно. А ведь есть ещё и проломы… Твари находят новые лазейки, а нас слишком мало, чтобы справляться с ними своевременно, пока они ещё малы и не набрали сил. Бенканский магистериум нуждается в наборе новых учеников: мы должны вырастить бойцов со скверной сами. И чем раньше они окажутся в наших руках, тем лучше. Я снова прошу…

— Я тебя услышал, но, сам понимаешь, народ не обрадуется тому, что забирают их сыновей. Про Бенкан среди простолюдинов ходят самые разные слухи. Мне бунты сейчас не нужны.

— Слухи… необразованный сброд, потому и слухи. Не в каждой семье отыщется подходящий способный паренёк, да и тот будет один из полудюжины ртов, разве нет? Было бы о чём роптать. Но, — маг переглянулся с сотоварищами, — магистериум заплатит за каждого ученика по два золотых. Думаю, деньги всех утихомирят. Королевской казне это не будет стоить ничего. Нужна только помощь в поездках по Фесфиру, сопровождение и знак королевской воли.

— Хорошо, будет тебе моя воля. Но выбирайте с умом. И пусть посланники меньше болтают про тварей Загранья, да. Вы берёте мальчуганов в учёбу — и только.

Лаусиан почтительно поклонился, выпрямился:

— Тогда мы начнём подготовку немедленно, ваше величество.

— Приступайте. А вы, — он махнул помощнику, — готовьте указ. Сделайте несколько для разных отрядов. Думаю, лучше будет отправить наборщиков в разные уголки Фесфира сразу, а? Мы известим Бенкан о готовности с нашей стороны, — король кивнул собравшимся удалиться магам и снова склонился над картами, потом вдруг обернулся. — Вот ещё что… По королевству ходят слухи… вернее сказать, байки, что новые монстры якобы являются не с Изнанки, а зарождаются прямо тут, в нашем мире, в Дамарии. И это как-то связано с уничтоженными ведьмами… есть и разговоры, что виноват магистериум, что разрушение коло что-то нарушило вообще. Что вам об этом известно, маг-мастер?

Верховный маг ответил сразу, будто ждал вопроса:

— Байки, как вы верно заметили, Даннеаш. Людям нужно кого-то винить… скверна для них слишком… хм, нематериальна. Впрочем, слухи идут из Озёрного края — мы пытались выяснить, откуда именно они исходят, но пока не вышло — так вот, из-за гор… нельзя исключать, что ведьмы перед смертью действительно устроили какую-то пакость, наслав на Фесфир такие бедствия. Но колдуний там больше нет, так что рано или поздно слухи улягутся — или мы узнаем, кто их распускает, и покараем виновных.

— А ты уверен, что ведьм там нет?

— Совершенно. Разве что… — он прищурился, снова потёр бороду, — разве что явилась какая-то пришлая… мы проверим… недолго ей прятаться, если так, — он снова коротко поклонился, и маги ушли.

— Но что-то в этом есть, — тихо пробормотал король, глядя на закрывшиеся двери, — иначе почему нынешние монстры так непохожи на прежних тварей Загранья?

                                          * * *

Келигрума медленно брела по усыпанному крупной галькой берегу моря. Сюда, к некогда обожаемому простору, пронизываемому ветрами, она выбиралась теперь нечасто: отрезанная полтора десятка лет назад от скверны, теперь она всё время мёрзла — не только снаружи, но и внутри. Укутывающие ранее покровы изначальной силы Загранья были рядом, как и в юности, но уже иначе, совсем иначе: потянуться к ним, завернуться в них, согреться бывшая ведьма уже не могла. Вот, кажется, рукой коснись — но нет, стена.

Порою Келигрума думала, что погибнуть там, у заводи, вместе с сёстрами конклава, сгореть в магическом огне было бы не так больно, как оказаться лишённой того, что составляло стержень её существа, оказаться одинокой и неприкаянной, неуклонно стареющей женщиной, которой только и осталось, что вспоминать былое.

Ей повезло раз — когда, будучи уже отрезанной от магии, она сумела скрыться от взглядов экзекуторов Бенкана. Ей повезло второй раз — когда Датэ ценой своей жизни не выдала подругу. Ей повезло и в третий раз — когда после разрушения кольцовья она довольно быстро нашла себе новый дом в лесу у озера, когда жители Озёрного края не сдали её с потрохами, предпочитая игнорировать и обходить стороной.

Прямо-таки счастливица!

Келигрума невесело усмехнулась.

Впрочем, сожалеть о потерянном она позволяла себе не слишком уж часто: Нубира разочаровалась бы в ученице, если б та, выжив жертвой других, предавалась бы жалости к себе. Если так случилось, значит, её предназначение ещё не исполнено. Значит, впадать в уныние нельзя. Значит… за все прошедшие годы ведьма так и не поняла, что именно значит. Но время придёт, уж в этом она была уверена.

Она остановилась, кинула меховую торбу на большой валун, уселась сверху, плотнее укутываясь в шерстяную кофту, и уставилась на сизо-синюю мелкую рябь на бескрайних водах. Сегодня, по сравнению с большинством дней в году, над морем играл лишь лёгкий ветерок, едва колышущий гладь, путающийся в волосах. Резкий запах соли, подтухшей рыбы и водорослей, выброшенных раньше на берег, хоть и нельзя было назвать приятным, но он помогал Келигруме, как говорится, прочистить мозги. У себя в лесу, среди ароматов молодой и прелой хвои, цветущих трав она впадала в какое-то сонное состояние, вязкую неспешность. Здесь… здесь ей всегда хотелось творить.

Она опустила руку, поворошила гальку, выбрала камень наугад, подняла к глазам. Да, удача опять на её стороне: пальцы держали ровный, совершенно круглый голыш светло-серого цвета с белыми прожилками. То что надо.

Конечно, раньше б она зарядила его и так — безо всяких рун и за пару минут. Сейчас придётся повозиться, но материал хороший. Ещё бы правильную кровь добыть… ну да представится случай…

Отцепив от сбившейся на плечах косынки большую иглу с красным кристалликом вместо ушка, Келигрума принялась выцарапывать на камушке тройную руну. Это занятие она нашла себе лет пять назад, когда новые, невиданные порождения силы, что прочие теперь звали скверной, стали появляться в этих краях с завидным постоянством. Рунные обереги, разбрасываемые ею тут и там, постепенно вытесняли чудовищ с некоторых территорий. К сожалению, дело шло медленно, очень медленно. Найти подходящую основу для рунника — полбеды, исписать его знаками — плёвое дело, а вот зарядить… Собственную силу она уже вливать не могла — отрезало напрочь, до капельки, но природные ритуалы всё ещё срабатывали, однако, как и всё природное, тянулись дни и дни. Разве только удавалось разжиться кровью мага, тогда дело шло куда быстрее. Благодарение изначальной, в Озёрном краю одарённых хватало: всего-то укол иголкой в базарной толпе, всего-то кусок холстины, оставшийся после помощи раненому в какой-нибудь деревушке. Давненько она не выбиралась, кстати, надо б куда наведаться…

Остриё, необычно легко погружавшееся в камень, ещё хранило остатки чужой крови, но для полноценного заряда мало. Чтоб оставить голыш тут, придётся проводить ритуал.

Келигрума оглянулась за спину, где на невысоком обрыве над берегом поднимался лес.

Эх, жаль, нельзя просто внутренней силой веток наломать да принести, как раньше, надо ногами топать. Ладно, закончить руны, потом уже…

Она снова склонилась над камушком, игла заскользила быстрее, выводя округлые завитушки. Стоило узору соединиться в единый круг, как за спиной у ведьмы раздался страшный шум и треск.

Вскочив, она обернулась к лесу, с ужасом глядя, как из-за дрожащих и шатающихся во все стороны стволов выбегают сначала дети — мальчик с девочкой — и несутся со всех ног в её сторону, скользя по тропке на обрыве, а за ними из чащи выползает… вываливается… вытекает нечто — чёрное, склизкое, бесформенное, но здоровенное.

Жуткое порождение скверны, которому она не могла подобрать названия, — даже самые страшные химеры бывали в разы краше — тянулось к детям сгустками-отростками.

К счастью, Келигруме повезло снова — может, она и вправду счастливица — тварь была медленной. Беглецы скатились с обрыва и увидев её, взрослую женщину, ринулись к ней, надеясь на защиту. И — главное везение — она могла им помочь, ведь взглядом, различающим силу так же хорошо, как и в юности, она увидела её в мальчонке… большой задел, но совсем не развитый… А, сгодится и так, даже лучше, что он ещё не вляпался в ту сторону магии, что могла бы сыграть против них.

Тварь неспешно, но неуклонно ползла вниз, свесившись уже половиной тела с обрыва, когда ведьма, отцепив охватившие её ручонки, присела, оказавшись на одном уровне с детьми.

— Ты можешь спасти нас всех, — тут же взяла она быка за рога, обращаясь к мальчику. — Себя, сестрёнку и меня тоже. Ты — маг, в тебе есть искра, может, кто тебе уже и говорил… неважно… Вот, гляди, рунный замочек, — она повертела исчерченный узорами голыш перед его лицом. — Вернее, станет им… но ритуал не успеть… нужна кровь мага, понимаешь? Совсем капелька, не бойся… я не причиню тебе вреда… ты можешь сам, — она протянула ему иглу.

— Я и не боюсь… вон то боюсь, — махнул парнишка на приближающегося монстра, сглотнул и вытянул руку к Келигруме, — колите, вы лучше знаете.

— Ингрин, не надо… — заплакала девочка.

— Глупая. Надо, иначе нас сожрут, — мальчик был старше года на три, пожалуй, ему уже минуло зим двенадцать. — Помолчи…

Ведьма не стала дожидаться окончания их спора: укол был точен и короток — иголка на треть погрузилась в плоть, заставив мальчишку дёрнуться, и тут же вышла наружу. Келигрума стёрла выступившую кровь камнем, принялась водить по рунам остриём.

— Зажми тканью какой и придержи, скоро остановится, — бросила она ровным голосом, стараясь не выдать волнения: руны молчали.

Сейчас… сейчас… мальчик силён… неужели без инициации силы крови не хватит… Сердце колотилось в рваном ритме с шумом гальки, перекатывающейся под приближающимся монстром.

Вдруг камень согрелся в её руке, и она выдохнула: старинные знаки, напитавшись, наконец, кровью, неярко вспыхнули на миг, прожигая руны вглубь. Готово… изначальная… готово.

Келигрума резко поднялась, развернулась и точным броском отправила булыжник в тягучую массу, уже нависавшую над ними краем. Впрочем, тут попал бы и косоглазый.

Внутри черноты полыхнуло, заискрило. Тварь забилась, вворачиваясь сама в себя, дёргаясь, вытягиваясь то туда, то сюда, пытаясь отползти… Пару мгновений — и её затянуло с громким чваканием внутрь рунного замка: камень упал вниз и окончательно потух.

— Всё… ух, — ведьма отёрла пот со лба: очень давно таких больших монстров ей не попадалось. — Справились. Вы молодцы. Только расскажите мне теперь, как вы сюда попали и доберётесь ли до дома. У меня взвар с собой да лепёшка. Подкрепимся?

Непуганые дети, конечно: вон как лепёшку уплетают, позабыв, что родители брать еду у незнакомцев наверняка запрещают. Или, наоборот, напугались монстра так сильно, что страх надо побыстрее заглушить, зажевать.

С другой стороны, озёрный народ так-то не из робких, даже подчинившись Фесфиру, свою землю отстояли: люди из-за гор, с юга, здесь так и не обжились. Королевские сборщики податей заезжали, само собой, но не чаще оговорённых двух раз в год, но управленцев присылать ни столица, ни Бенкан не пытались.

А детвора уж точно местная — и крепкие ширококостные фигуры, и прямые тёмные волосы, и тёплые карие глаза. Собственно, как и у неё самой, разве что после разрушения коло её коса оплелась паутиной седины, а радужки выцвели.

— А вы… ведьма? — дожевав последний кусок, спросил паренёк. — Или из магистериума?

Его сестрёнка покосилась на спасительницу и зашикала на брата: такие вопросы задавать было, мягко говоря, не принято.

Келигрума улыбнулась ей, ответила негромко, успокаивающе:

— Что ты… какая ведьма, а уж тем более магичка?! Нет у меня таких сил. Знахарка я, так, знаю кой-чего. Заговоры, травки…

— Но вы убили ту тварь!

— Не убила, а заперла, насколько я понимаю, — она покрутила тот самый камень в руках: оставлять его тут теперь никак нельзя, вдруг что-то или кто-то расколет. — Это рунный замочек. Знакам я обучена… немного… но напитал его силой ты.

— Вы взяли кровь… жертва, да?

Покачав головой, Келигрума принялась объяснять, стараясь не напугать девочку, жавшуюся к брату.

— Нет, не жертва. Просто ты — маг, и дал камню частичку твоей силы. С правильно вычерченными рунами, на правильном материале должно быть достаточно. Нам повезло, конечно: и я не позабыла рисунок, и вы одарены. Да, оба, — подтвердила она, когда дети недоумённо переглянулись. — Вы не знали?

— Про меня матушке говорили приезжие… ну, эти, борцы со скверной. А про Мейлилу нет.

— Она ещё маленькая, огонёчек едва зажёгся, не каждый увидит, если специально не смотреть. Ты — другое дело. У тебя большое будущее, если ты выберешь эту дорожку.

— Я не маленькая! — возмутилась девчушка, — мне скоро десять.

— Для силы — самое начало. Но и твоя разгорится… лет через пять. А тебе, Ингрин, надо решать уже сейчас…

— Я стану борцом со скверной и буду биться с тварями Загранья. Я тоже научусь рунам. Я не позволю им захватить наш Озёрный край, — яростно выпалил мальчик, сверкнув глазами.

— Защита родных мест — дело похвальное. Но вот насчёт борца… — Келигрума пожала плечами, стянула с них косынку, накидывая на девочку. — Вечереет, продрогнешь.

— Что с борцами?

— Так и не объяснишь… хотя я могу рассказать вам легенду.

— Старую?

— Как посмотреть, — она замолчала ненадолго, вспоминая Нубиру и конклав, будто видела их вчера. — Старую или новую — то не важно. Важен смысл. Ты запомни, Ингрин. Может, когда попадёшь в Бенкан — а ты попадёшь, если родители не станут мешать, — ты вспомнишь мои слова. Может, это что-то изменит.

— Так рассказывай уже, а то мне Мейлилу домой надо отвести дотемна.

— Хорошо-хорошо, история-то короткая. Слушайте… Когда-то в Озёрном краю жили ведьмы. Настоящие — с кольцовьем и предводительницей, как и положено. Жили… зла другим особого не чинили. Главное, брали силу, что сейчас зовут скверной, с изнанки мира, творили, а потом возвращали её обратно в круг жизни, да…

— Но они же тварей вызывали!

— Твари — исконные обитатели Загранья. Их труднёхонько вызвать, но они могут приходить по своей воле, особенно, когда проходы есть. А проходов с той стороны было тем больше, чем больше ведьмы, но ещё больше маги черпали силу… изначальную… А ещё… если силу не возвращали, она начинала жить сама по себе, жить, становясь чудовищами, вроде того, что гналось за вами. Настоящие-то твари Загранья всяко поприятнее, хоть и опасные тоже, — драконы, химеры, единороги, стихийные духи.

— Значит, то чёрное, мерзкое родилось здесь?

— Скорее всего, Ингрин, скорее всего. Хотя, после того как ведьм в Фесфире не стало, — Келигрума запнулась, решая, стоит ли говорить, как именно не стало, — силу — скверну — некому провожать обратно на Изнанку. И негде: кольцовье, как всем известно, развеяно.

— Но борцы, что к нам в деревню приезжали, рассказывали, что это ведьмы звали тварей, это ведьмы всё нарушили, и ничего они не возвращали — они были жадные и злые.

— У всякой медали две стороны, дружок, запомни. Думаешь, среди магов все честные и добрые? В вашей деревне, например, все честные и добрые?

Мальчик открыл было рот, подумал, закрыл, помолчал под испытующим взглядом знахарки.

— Нет, не все, — мотнул он головой. — Люди разные.

— Вот-вот. Что ж, есть над чем поразмыслить. А тварям, знаешь ли, тоже не хочется умирать. Домой им хочется, а как пройти, если ворот нет? Проломы-то назад не пропускают.

— А кольцовья?

— Кольцовья — да, по крайней мере тех созданий, что от рождения принадлежали Загранью. Таких, как сегодняшний, можно только уничтожить или запереть. Или не дать им появиться… если возвращать взятую скверну… постоянно возвращать.

— Так почему маги Бенкана так не делают? И не разрешают ведьм?

— О, малыш, — Келигрума, спохватившись, отговорилась, — я всего лишь знахарка, слышала так от других, а те от других, а те, может, и от ведьм. Легенда, сказала же. В магистериуме, верно, больше моего смыслят… того не знаю. Гляньте-ка, звезда первая, — она указала на глубоко синее небо, — вам пора бежать. Доберётесь?

— Ага, — кивнул Ингрин, — тут не так уж далеко, если по берегу, милю, а потом ещё немного. Спасибо… за то, что спасли нас.

— Я и себя спасала, так что не за что, — улыбнулась ведьма.

— И за историю спасибо, — добавила Мейлила. — Мама говорит, что если история заставляет думать, то она хорошая.

— Ваша матушка — умная женщина, дай свет ей здоровья. Ну, бегите.

— Я не забуду, — мальчишка поклонился так церемонно, словно всю жизнь прожил при дворе. — Не забуду.

Она ещё немного посмотрела спешащим детям вслед, развернулась и зашагала в другую сторону: среди людей бывают разные, но некоторых лучше избегать. Кто знает, что узрят в рассказе спасённых детей в их деревне?

                                          * * *

Орего не знал, сколько он бродил здесь, в выворачивающем сознание мире Изнанки, — может, всего день, а, может, и сотню лет. Всё вокруг было текучим и меняющимся, не имеющим формы совсем и в то же время приобретающим тысячи форм и образов.

Порою, как сквозь окошко в клубящемся тумане или как сквозь переливающуюся стенку воздушного пузыря, он видел настоящее Загранье: равнины, горы, леса, реки, так похожие на привычные, только более яркие. Табуны пасущихся вдалеке лошадей оборачивались единорогами, птицы в небесах, стоило им приблизиться, — драконами. Большие и малые твари Изнанки встречались и тут, и там, но его самого вовсе не замечали.

Он был предоставлен сам себе — и ни голода, ни жажды, ни иных потребностей, кроме неусыпного желания вырваться из медленно льющейся дрёмы, сбежать от терзающего одиночества.

И в этом одиночестве он был не один: кто-то незримый, но явственно ощущаемый бродил за ним следом, тянулся, окружал, отступал, разглядывал, изучал. И вёл. Как бы Орего не силился выбирать путь лишь собственной волей, что-то постоянно смещалось вокруг, направляя его куда-то… то ведомо только изначальной силе.

К ней он в конце концов и вышел.

Дни или года привели его в подобие странного зала, сквозь стены и купол которого он мог видеть весь мир вокруг — такой прекрасный, гораздо более прекрасный, чем его родной Фесфир, чем вся Дамария. И ни намёка на выход — ни арок, ни дверей, даже коридор, из которого он сам попал сюда, исчез.

Посреди пространства искрило нечто: существо будто вобрало в себя черты всех созданий Загранья, но не было ни ими вместе, ни по отдельности.

— Изначальная, — поняв, Орего бухнулся на колени, — благослови.

— Благословить? — создание говорило тихо, словно шептало в ухо. — С чего бы мне благословлять тебя, маг?

— Ведьмы! Ведьмы пытались меня убить… или убили, выкинув сюда… я и сам не знаю, жив ли, — он поднялся и пожал плечом. — Благослови меня вернуться и избавить мир от них.

— Избавить мир от ведьм? Зачем?

— Твар… твои дети, — быстро поправился он, едва начав говорить, — должны жить здесь, а не в Дамарии. Это их дом. А ведьмы всё рушат. Через их кольцовья-врата уходит твоя сила. И существа уходят. И причиняют вред людям.

Изначальная перетекла в другую форму, так, что в сверкающей массе выделялись одни большие тёмные глаза, полные звёзд.

— Скажи мне правду, почему мои проводницы выслали тебя сюда? Скажи правду — и я подумаю о твоей судьбе.

— Я не лгу! — возмутился маг. — Ведьмы многие годы пытаются нас уничтожить, призывают существ отсюда. Они хотят властвовать Дамарией. Они хотят владеть всей силой… Они врут, что возвращают силу через свои дрянные круги, а сами пьют и тянут её из других людей. Бенканский магистериум постановил…

— Ах, магистериум… конечно… Но я прошу не правды магистериума. Я прошу твоей. Что ты сотворил, чтобы быть вышвырнутым в Изнанку?

— Я выполнял свой долг! Мой долг перед Фесфиром и его гражданами, — Орего вытянулся в струнку, развернул грудь колесом. — Я боролся с порождениями мрака. Я останавливал тех, кто их призывал. Я не желал вреда твоим отпрыскам, но спасал своих людей!

— Хм, — глаза моргнули единожды и снова пристально уставились на мага, — а как насчёт неё?

От сгустка силы отделилось облачко, завертелось, растекаясь, и явило перед лицом Орего женский образ: молодое лицо, умные глаза, длинная коса, простое платье — и кинжал в сердце. Девушка так и не облеклась в плоть, не сказала ни слова, но…

— Раглиза?! — выдавил маг, отшатнувшись. — Что…

— Почему ты убил её?

Орего вздрогнул, отвёл взгляд, встряхнулся и, не оборачиваясь больше к призраку, ответил:

— Она пыталась заворожить меня, чтобы я выполнял мерзкие приказы её конклава. Чтобы я служил ведьмам. Чтобы выпить потом мою душу…

— Выпить душу? — изначальная совсем по-человечески расхохоталась. — Ну и сказки вы себе придумываете в верхнем мире. Да и кто станет пить такую дрянь, как твоя, — она вмиг посерьёзнела. — Я просила правду. И я терпелива — последний шанс… почему ты убил её?

— Она — ведьма!

— О, это мне прекрасно известно. Как известна и истинная причина: она тебе отказала. Отказала в простых мужских желаниях. Но братьям магистериума не отказывают, не так ли? Ты взбеленился и зарезал невинную.

— Она тебе наврала! Всё она, она наложила чары. Она…

— Она не сказала мне и слова. Мёртвые не говорят. Это, кстати, ответ на вопрос, жив ли пока ты, а? Но я знаю. Я чувствую каждое создание той и этой стороны. В жизни и в смерти. Я знаю. Отпечатки безвинно пролитой крови ложатся на меня и причиняют боль, убивают и часть меня самой. Но я не прошу добродетели ни от одного существа, я жду лишь правду. Правду — и не более. Я не трогаю честных и раскаявшихся. Ты мне соврал… а раскаяния от тебя никто не дождётся. И ты получишь своё.

— Я сказал тебе правду! Это… — Орего задёргался, заозирался, ища поддержки, которой тут, само собой, не было. — Это всё ведьмы застили тебе взор. Всё они осквернили…

— Обвиняя других, себе не поможешь. Загляни в свою душу — и увидишь правду. Да ты её и так знаешь, так почему же лжёшь? Разве вас, магов, не учат не играть с Заграньем? Тебе нет места на его лугах… и в Дамарии нет места. Ты будешь развеян… как пепел.

— Ты! — маг развернулся и ринулся к дальней стене, побежал по кругу в поисках прохода, осознал, что уйти некуда, остановился, завопил в ярости, грозя скоплению искр кулаками. — Ты — сама грязь, и мерзость, и скверна! Будь ты проклята!

— Я всего лишь хочу жить, — вздохнуло всё вокруг, вспыхнуло — и от Орего не осталось даже памяти.

---

Апельсин

— Нам конец, — Гафарро опустил подзорную трубу и помотал головой с полной безнадёгой.

Внизу, под стенами замка, сейчас было спокойно: войско его сумело отбить две атаки почти без потерь. Нападавшие до сих пор не смогли продвинуться ближе сотни ярдов до окружавшего цитадель рва и каждый раз отступали. Теперь же они готовились выложить последний козырь. И какой!

— Нет, чародей, с этим даже тебе не совладать, — он печально взглянул на советника, озиравшего окрестности. — Не устоит моё королевство. И откуда они его только откопали?! Я думал, всех давным-давно извели, изгнали обратно в Загранье или хотя бы в скалы Дверей Солнца, и вот нате вам…

Старый маг, казалось, не обратил на его слова какого-либо внимания. Он пристально и неотрывно всматривался в редкий лес в нескольких милях к востоку от столицы, раскинувшийся до самой границы с Фесфиром, откуда начинал наползать новый серый вал: герцог решился на очередной бросок. Вражеская пехота, хоть и изрядно потрёпанная за предыдущие несколько суток, всё ещё поражала многочисленностью.

Впрочем, это не слишком пугало: Крумленд набирал воинов из всякого сброда, без оглядки на их силу или умения, лишь бы шли вперёд да оружие удержать могли, а храбрости и злобы им придаст зелье Барбезы. Вот дрянь же! Переметнулась-таки. Не иначе как она и приволокла чудовище. Тьфу!

Дорреной отвёл глаза от маленьких вспышек, разрывавших серость плотного утреннего тумана. Чтоб тебя!

— Я не стал бы впадать в отчаяние, ваше величество. Поговаривали, что ваш дед даже хотел завести подобного в качестве питомца. Так что зверя можно укротить… предположительно. Можно найти способ побороться.

— Но это же дракон! — Гафарро не скрывал ужаса. — Каменнокожая огнедышащая тварь. Какой солдат устоит против пламени, а? Лошади вон уже храпят, слышишь? Чуют его мерзостный запах… Спасибо, хоть монстр нелетающий.

— Вот! — волшебник многозначительно поднял вверх палец. — Нелетающий. Вы тоже заметили, мой господин. Значит, глаза меня не подвели. Хм. А что ещё удаётся разглядеть?

Король прищурился, с подозрением покосившись на собеседника, но разглагольствовать не стал. Вскинув трубу, он уставился на тёмное пятно в центре подбирающегося всё ближе войска.

— Дракон… взрослый, ползёт медленно, но на дыхании, как погляжу, не сказывается: вон как пыхает… Зелёный, полоса жёлтого по хребтине… В длину ярдов пятнадцать. О, погоди-ка… а крылья-то у него есть, только крохотные, недоразвитые.

Маг так громко хмыкнул, что король вздрогнул и резко обернулся.

— Что?! Ты что-то придумал?

— Да есть мыслишка, — кивнул Дорреной. — Скажите мне, ваше величество, а что у нас по запасам продовольствия? Точнее, что есть из фруктов?

— Из фруктов?! — брови правителя взлетели почти к границе волос. — Ну ты выбрал время… — он осёкся, глянув на суровое серьёзное лицо своего советника, — ладно… если оно так надо… Что там у нас? — Гафарро щёлкнул пальцами, отправляя короткую искорку-требование главному кладовщику замка. Ответ не заставил себя ждать, врезавшись образами прямо в разум. — Фрукты… Свежих, сам знаешь, осталось немного. Разве что яблок мешков пять. Сливы сушёные — дюжину вязанок. Виноград уже весь перемяли на брагу. Хм… Варенья разного, правда, вдосталь. А, ещё пару ящиков апельсинов: как раз перед первым нападением привезли.

Волшебник расплылся в улыбке.

— Апельсины, говоришь? Вовремя. Ох как вовремя! Тащите все к требушетам!

Король изумлённо открыл рот, крутнул головой, кинув взгляд на уже различимого и без увеличительных стёкол монстра, снова повернулся к магу.

— Ты в своём уме?! Какие ещё апельсины?

— Тащите, кому говорю! Не теряйте времени. Надо успеть до того, как они подойдут слишком близко.

Отдав распоряжения несколькими короткими фразами и посланиями, Гафарро отложил подзорную трубу и тяжело уселся на мешок с песком, прислонившись к зубчатой стене башни. Закрыв лицо ладонями, он горестно вздохнул.

— Спокойней, ваше величество. Может, через несколько минут битва вообще закончится, ага, — Дорреной довольно потёр руки. — Послушайте-ка… Нам важно, жизненно важно, чтобы как можно больше апельсинов попало в дракона, слышите. Чем больше, тем лучше. Как сделать — вопрос не ко мне. Вы тут у нас лучший в этом деле. Можно с камнями перемешать, можно как есть… не важно. Сами решите. Только попасть вы в него должны не позднее, чем он приблизится на сто тридцать — сто сорок ярдов. Пламя у него бьёт на все тридцать. А тут уже и наши стоят. Так вот чтоб не зацепило, понимаете?

В глазах короля зажёгся интерес и, что важнее, надежда.

— Но что такой обстрел нам даст?

— Э-э, потом объясню. «Не уверен — не обещай», как говаривал мой учитель, благословенны будут его кости. Коли выйдет, так уж выйдет.

Гафарро поднялся, хлопнул мага по плечу.

— Ладно, доверюсь твоим знаниям, друг мой. Тем более, что нам остаётся? Значит, говоришь, по дракону бить?

— Ага, в морду, по глазам — самое лучшее.

Из узкой дверцы в стене выбежал запыхавшийся солдат, таща ящик сладко пахнущих оранжевых, словно солнце, плодов. За ним следовал ещё один.

— Вот, ваше величество, ваша мудрость, всё что есть.

— Сюда-то зачем приволокли? Уф… Ладно, туда, — король махнул рукой вниз, в сторону двух требушетов, занимавших большую часть широченной площадки третьего яруса под обзорной башней. — С щебнем перемешайте. И поторопитесь. Я сейчас, — он оглянулся. — Дай бог, твои хитрости сработают, чародей, — и он устремился к деревянной лесенке, ведущей прямо вниз.

Дорреной, кряхтя и еле-еле передвигая ноги — колени, будь они неладны, направился туда же, но в обход, по внутренним галереям и переходам. Когда он наконец добрался до ужасающе громадных, похожих на журавлей-переростков убийственных механизмов, всё уже было готово. Оставалось дождаться, пока цель окажется на расчётном расстоянии.

Эти несколько минут прошли в тишине, только под отдающиеся в затылке тревожные вздохи.

Монстр был совсем рядом: можно было разглядеть даже резные чешуйки на толстых боках. Запашок стоял препротивный: гнилостный, плесневый и неживой, он заставлял лошадей в авангарде громко ржать и вставать на дыбы. Тошнотворно. Зато теперь даже радовало, что они все уже сутки не ели.

Вокруг чудовища тесными рядами топали наёмники и бандиты герцога Крумленда. Вилы, копья да топоры — вот что нёс этот грязный сброд в качестве оружия. Да, их бой не предполагает благородства, что уж…

А самого зачинщика-то и не видать. Да и ведьму свою при себе держит, наверное. Тьфу пропасть! Заварили же бучу!

Дракон дыхнул, выпустив из приоткрытой пасти струю болотно-жёлтого огня: до рядов готовых ринуться в атаку защитников дворца и королевства оставалось двести ярдов. Ещё немного… и ещё…

Требушеты вскинулись, посылая вперёд маленькое цитрусовое облако, неспособное даже пощекотать шкуру ползущей на них твари.

Несколько мелких камней попали в бойцов противника, наставив им синяков и вызвав тем самым злорадный смех. Но вдоволь поиздеваться над слабостью удара у них не вышло.

Апельсины чвакались о твёрдый драконий панцирь, разлетаясь ошмётками. Едкий ароматный сок защекотал глаза и ноздри зверя. Он затряс головой, зафыркал, пыхая серым дымом, потом вдруг вздыбился и завертелся, чихая и кашляя, как подорванный.

Каждое «А-а-пчхи» сопровождалось выбросом пламени, выкашивающим всех тех, кто по злому року оказался поблизости. Душераздирающие крики горящих людей, визги, гомон и толкотня тех, кто пытался увернуться и убежать от огненной смерти, наполнили поляну.

Герцогское войско расползалось, как изношенная ткань, разрываясь в самых неподходящих местах. Паника накрыла мятежников с головой.

Дракон, не переставая чихать и вертеться волчком, чуть ли не раздирая себе горло передними лапами в стремлении почесаться, кинулся назад, в сторону лежащего в восьми милях отсюда озера.

Несколько почти демонстративных наскоков королевской конницы довершили дело: широкая полоса земли устлалась трупами, остальные в ужасе бежали.

Принюхиваясь к странно приятному, несмотря на действительное происхождение, запаху жареного мяса, витавшему в воздухе, Гафарро отошёл от требушетов и приблизился к магу.

— Как?! Что за магией ты их начинил, если такая мелочь смогла обратить в бегство настоящего дракона? Апельсины… кто бы мог догадаться…

Дорреной потупился. Потом смущённо подняв на короля глаза, он объяснил:

— Видите ли, ваше величество, давно, ещё до того, как я поступил на службу к вашему величеству, мне всяким приходилось заниматься, чтобы выжить, знаете ли, добыть пропитание. Лекарствовал я, в общем. А жил там, — махнул он на запад, — в Ильфании, почти у границы с Болотищами, ну и вот. Кто только ко мне не ходил, за медицинской помощью-то, значит. Он молодой тогда был ещё. Подросток, считай. Вреда мне не делал. Помогал я ему, чем мог, вот и знаю…

— Да что знаю? Кому помогал-то? Говори толком…

— Так кому… дракону вот этому, да. Аллергик он, с детства. Цитрусовые на дух не переносит.

---

Рыбка

Лошадь тащилась по дороге, еле-еле переставляя ноги. Копыта не оставляли следов на твёрдой иссушенной земле, лишь немного поднимая пыль.

Послеполуденное солнце и не думало прятаться за редкими облаками.

Ленду́н не встретил ни единого путника за последние несколько часов, с того самого времени, как выехал за пределы Марцкого уезда.

Впрочем, не стоит удивляться: народ в окрестных деревеньках сегодня предаётся безделью, отдыхая после завершившейся позавчера Кахницкой ярмарки. Вчера дорога, без сомнения, была забита повозками, мулами и волами, не говоря уж про пеших людей. Распродав свои товары и под завязку набрав чужих — тут уж кому на что хватило — все торопились убраться по домам, разложить харчи по ларям, перемерить обновки, одарить детвору игрушками да лакомствами.

Он сам-то торговище пропустил, задержавшись на постое у пастыря (а правду говоря, у его премиленькой дочки), вот и ехал в Кахниц, к воеводе, только теперь. Но оно, может, и к лучшему: хоть решат всё без суеты, не отвлекаясь.

Отвлекаться и сейчас не хотелось ни на что, кроме желания поскорее прибыть на место и спрятаться в живительную тень яблоневых садов. Зной стоял такой, что Лендун давно перестал оглядываться и озираться: в этакое пекло никакая тварь скверны носа в чистом поле не покажет… ну или чего там у этих чёрных склизких монстров вместо носа. Поговаривали, конечно, что распоясались пришлые чудовища из Загранья совершенно, чуть ли не к столице подбираются, но то в Фесфире, а тут, в Пранеже спокойно. Князь Андраш силён и не позволит чужеземной гнили осквернить эти земли.

В лицо дохнуло прохладным ветерком, несказанно приятным в такую духоту. Парень оживился, вскинул темноволосую голову, отёр пот со лба. Синие глаза выхватили слабое мерцание за близлежащим леском. Вода…

Озерко, пожалуй, какое-то, или ручей… Он попытался припомнить карту, но в голове мутилось… а не всё ли равно…

Потянув поводья, Лендун заставил коня сойти с наезженной дороги и пришпорил его, направляя к деревьям. Животное недовольно зафыркало, задёргало головой, но подчинилось.

Через пару минут они уже были на опушке.

Редкие поначалу тени постепенно сгустились, принося долгожданное освобождение от жары, пусть и ненадолго: буковые заросли оказались довольно узкой рощей, огибавшей, как он и предположил, маленькое озеро, футов пятисот в поперечнике.

Лендун буквально слетел с лошади и кинулся к воде, на ходу сбрасывая одежду: вмиг и потёртые штаны, и пропотевшая полотняная рубаха, и расшитый жилет, и сапоги легли на берег неряшливой кучей. Путешественник немедля нырнул в прохладные волны с головой, уверенно рассекая воду размашистыми гребками, проплыл почти треть озера и вернулся обратно. Нехотя выбравшись на землю, он убедился, что конь на месте. Отличная всё-таки зверюга, ничего не скажешь: вон как Жи́мбарь его обучил — без хозяина пить не станет. Парень подошёл ближе, огладил крутой вороной бок. Фирс снова зафыркал, кося тёмно-сизым глазом.

— Потерпи, дружок. Чуть позже напою. А там ещё часок и в Кахнице будем. Чай воевода ячменя не пожалеет, а? Наместник-то выписал нам полное содержание. Неплохо, что скажешь?

Переливчатый смех, внезапно раздавшийся откуда-то из-за спины, заставил его вздрогнуть. Мокрая кожа покрылась мурашками.

Кляня себя за неосмотрительность, Лендун резко обернулся, выхватывая из приседельного мешка длинный кинжал.

Глаза упёрлись в груду валунов, небольшим мыском вдававшуюся в озеро. Девичье хихиканье доносилось именно оттуда.

Не обнаружив вокруг никого, кто бы собирался на него напасть, юноша, продолжая озираться, быстро натянул одежду и осторожно, с оглядкой, направился на странно манящий звук.

За обточенными водой и временем камнями его взору открылась неожиданная, но чудесная картина.

На мелководье сидела, плескаясь и хохоча, прекрасная полуобнажённая девушка: длинные тёмные волосы искрились под лучами солнца; кожа, не тронутая загаром, казалась гладкой как у статуи. Хотя за статую её бы никто не принял: слишком уж она была живая, пусть и ни капли не похожая на знакомых ему пранежских девиц.

Лендун судорожно сглотнул, остановившись, как вкопанный, отчего-то не в силах ни двинуться, ни произнести и слова. Просто стоял и смотрел, как по юному телу стекают прозрачные капли, как трепещут на ветерке смоляные с прозеленью пряди.

Вдруг дева обернулась, уставившись прямо на него. Смех смолк. Цвета или выражения её глаз на таком расстоянии было не различить, но она удивилась, это уж точно.

Так они и взирали друг на друга в полном молчании несколько минут.

Красавица пришла в себя первой.

— О! Приветствую тебя, путник! Не ожидала увидеть сегодня кого-нибудь в моих владениях.

Парень дёрнулся, неуверенно забормотал, отворачиваясь, чтобы то ли не видеть её наготы, то ли спрятать собственные пылающие щёки.

— Приношу мои искренние извинения, госпожа. Я не знал… не предполагал, что тут кто-то есть, иначе бы не потревожил… простите!

Краем глаза он заметил, что она отмахнулась от его извинений, как от чего-то несущественного, будто его дерзкое появление не стоило слов.

— Что привело тебя сюда, путник? Здесь нечасто кого-то встретишь, — девушка улыбнулась, разводя ладонями воду, доходившую ей почти до груди.

— Я… э… я… — Лендун никогда не страдал косноязычием, но сейчас был смущён, — я просто… хотел охладиться. Жарко сегодня, вы не находите? — он снова опустил глаза.

— Да, пожалуй, — она пожала плечами. — Так чего ты ждёшь? Поплавай.

— Да я, в общем-то, уже, — парень качнул головой в сторону валунов, — там.

— А, понятно. Из Кахница едешь?

— Нет, наоборот, туда. Воевода…

Его слова перебил громкий всплеск где-то на середине водоёма. Бросив туда взгляд, Лендун увидел блеск чешуи на спине большой рыбины.

— Ого! Ничего себе! Вы видели?! Карп, кажется, и преогромный. Вот вкуснятина… м-м…

— Ты тоже любишь рыбу? — будто сомневаясь, спросила его собеседница. — Тогда постой, сейчас…

Развернувшегося вслед за этим зрелища ему не забыть никогда.

Над отражавшими голубизну неба волнами взметнулись три длиннющих, тонких как хлысты сине-зелёных щупальца, изгибаясь в воздухе, нырнули в воду и через миг показались обратно, вытягивая наружу серебристую чешуйчатую тушку.

Снова послышался нежный, словно звон фарфоровых колокольчиков, смех.

— Погляди, — радостно воскликнула девушка, — с первого раза…

Щупальца потянулись к берегу. На краткое мгновенье над поверхностью озера показалось всё тело русалки: извивистое, змеиное.

Неведомая сила сдула Лендуна с места. Он не помнил, как перебрался через завал, как взобрался на коня, как покинул зловещую рощу.

На воеводинское подворье он влетел абсолютно белый, не в состоянии связать слов. Ну да медовая настойка леди Джеммы — хозяйской жены — за пару дней подняла его на ноги. После о купании в Девичьем пруду — как местные называли то озерко — юноша старался никогда не вспоминать, хотя изгнать из снов образ прекрасной черноволосой нечисти ему так и не удалось.

Итала́нния подтянула рыбу поближе, вцепилась в тушу изящными ручками с острыми коготками.

С лёгким недоумением она глядела вслед стремительно убегавшему парню.

Странный какой! И попробовать не захотел. Наверное, вспомнил что-то важное, вот и заторопился.

Хмыкнув, девушка тут же выбросила его из головы.

Белые клыки впились в ещё дёргающегося карпа, располосовав ему бок. По гладкому подбородку, капая на грудь, потекла водянистая рыбья кровь.

---

Ведьмам тут не место

Подумать только, как оно сложилось!

Вот она и снова в Ильфании на старости лет. И опять ютится в избушке-краюшке на Болотищах, прямо как тогда, в юности, когда начинающую ведьму ещё никто не знал.

Потом-то узнали, конечно. Ещё как узнали.

А теперь… забыли. И напомнить бы, да силы уж не те, и желаний, если честно, почти не осталось.

Разве многого она хотела?

Просто не жить в сырости, где так ломит старые кости. Просто немного памяти, капельку уважения.

Нет, никому не нужна ни там, ни тут древняя колдунья.

Барбеза вздохнула, кряхтя перешагнула высокий порожек, выбралась на крылечко и уселась в потрёпанную скрипучую качалку, подставляя сморщенное лицо весеннему солнцу.

Внизу, на большом валуне у тропинки, петляющей через лес, грелся уж, подставляя чёрные, смоляно поблёскивающие чешуйки тёплым лучам.

Хе… вот и она будто змея, выползает из норки-каморки, чтобы прожарить косточки. Словно своего тепла уже не хватает, словно тело постепенно захватывает холодный могильный туман.

---

Ну уж нет! Не собирается она помирать вот так, в глуши да забытьи. Надо, надо что-то оставить после… Только вот что?

Потерявшись в своих думах, разомлевшая на солнышке ведьма вскорости заснула. Колыбельная ветра, шелестящего молодой листвой, и щебетание бесчисленных птах, заселивших заросли у трясины, убаюкивали её, всё сильнее и сильнее погружая в грёзы о былом.

                                          * * *

Полторы сотни лет назад Ильфания была настоящим приютом для волшебства.

Кто только не встречался в её лесных чащах, высоких горах и прохладных озёрах. А уж о Болотищах говорить вообще не приходится.

Русалки и лесовики, гоблины и гномы, тролли, фэйри и даже драконы.

А уж магов и ведьм без счёта. Ну, не настолько, чтоб их искусство перестало удивлять, но много. И умения их ценились: кому корову подлечить, кому роженице помочь, кому королю в битве поспособствовать. Ой, ну да, и гниль на соседское поле наслать или чирьи на задницу старому мельнику, что уж, бывало. Но за дело! Да-да!

Сказать, чтоб все волшебники как сыр в масле катались, так нет. Но жили достойно: о пропитании и крыше над головой беспокоиться не приходилось. А уж когда чудище какое из лесов выбиралось, то и золотишком доводилось разжиться: что лучше выкурит вонючую гризну из амбара, чем ведьмовские свечи? Кто, как не маг, прогонит разошедшегося дракона?

Кланялись все им при встрече, на чаёк-кофеёк приглашали, на свадьбах погулять звали, да на похоронах поплакать, духу огонёк зажечь. Красота!

---

Из соседних земель вызывали на службу: местных-то волшебников не всегда хватало, ну и обучаться те тоже часто ездили в Ильфанию, к истокам.

Сама она родилась там. Повезло. К самой Гартанде под крылышко попала, из магических кругов всё детство не вылезала. А уж как зелья варить научилась — закачаешься. И для любви, и для битвы, и для здравия, и для хвори. Сладкие, как мёд или вскрики любовников, и горькие, как полынь или разбитое сердце.

Со своими зельями да взварами она полмира обошла — объехала. Таких чудес насмотрелась. И буйные моря видела с летящими по ним кораблями-птицами (сама, правда, так и не сплавала — тошнило жутко, до позеленения и выскакивания бородавок), и скалы, высоченные и гладкие, словно небесные крепости, реки и пустыни, холмы и низины, глухие деревушки и столицы… даже магистериум Бенкана почти на заре его создания…

…кружась в хороводе снов, проносились мимо государства и города, запретные земли… тысячи лиц… и небо, всегда небо. Грозное и тёмное, с сизо-фиолетовыми тучами, приносящими ливень; голубое, яркое как барвинки, со стадами барашков-облаков; почти белое, знойное, ослепительное, как сама смерть… небо…

Вот зелья-то её и сгубили. Вернее, не зелья, а драконы.

Нашла общий язык… ха! С этими-то тварями. Нет, кое-что, правда, получалось: бочонками с её варевом от чешуйчатых монстров откупались и в Ильфании, и в Пранеже, и в Сухумете. Ух! Пришлось ей потрястись в дорогах со всеми этими переездами.

Потом и в Гизель позвали. Надолго она там осела… могла б и навсегда, да вот же ж… Мозги тогда отшибло. Власти захотелось. Дура старая! Ведь пожила ж уже на свете, всякого навидалась.

А ещё и дракон тот…

---

Уф… ящерица каменнокожая… будь он неладен… угораздило ж связаться, понадеяться…

А вообще говоря, это не её промах. Всё он, Дорреной. Вот же старикашка! И как только хватило ума догадаться?

И как ей самой не пришло в голову, что королевский советник-то всю подноготную болотных тварей знает? Столько ж бок о бок работали.

Эх! Затуманили головушку посулы Крумленда. Ладно б деньги — Гафарро тоже неплохо платил. Так ведь всю Жемирскую рощу посулил, зараза, вместе с каменным кольцовьем, да-да. Как же она обрадовалась тогда, что идиот не понимает, что обещает. Тут бы ей и задуматься, а соображает ли он вообще, во что ввязывается, да алчность глаза застила.

С кольцовьем Гизельского королевства она б свой собственный конклав собрала: в древних-то её тогда ещё молодушкой считали. Ну по сравнению с ходячими мощами, которые тогда возглавляли и Ильфанийское коло, и Хутумет, так и было. Долго б ждать пришлось, да и потом ещё выбор… претенденток всегда до чёрта.

А тут незанятый первокруг почитай задаром и в таком местечке… м-м…

Эх! Такой шанс прошляпила!

И ведь сделала всё, как полагалось. И зелий для крумлендского сброда сварганила, и заклинаний наплела, и рунных камней целый мешок раздала (корпела над ними несколько месяцев, между прочим). А всё одно, не вышло.

Да и выйти не могло… если сейчас, со стороны взглянуть… Слишком уж горяч и безрассуден был герцог, вот и сгорел, фигурально выражаясь.

А Гафарро молодец. Вон, до сих пор Гизель просто цветёт, а уж скоро внук его на трон сядет. Только вот старой ведьме путь туда заказан. Предательницей обозвали, изменницей. Спасибо, в смоле и перьях не изваляли, да не казнили, а просто выгнали. А как хорошо б было теперь ей там, на юге: ни тебе зим, ни сырости, и домик — не чета здешней развалюхе.

…одинокая слезинка скатилась по морщинистой щеке дремлющей старухи…

На какое-то время ей удалось приткнуться в Пранеже, а именно под Кахницем, недалече Марцкого уезда. Травки собирала да болезных лечила. Жила у фермера одного: выделил ей хорошую, светлую комнатушку с окнами прямо на ручей и берёзки. Ела сладко: молоко парное, масло свежее, хлеб только из печи. За скотиной его ходила: ежели хворь приключится или телёнок не так пойдёт у мамашки. Девчушку-дочку колдовским премудростям учила: так, не всерьёз — способностей у малышки не оказалось, но травки-корешки различать, ядовитую ягоду не брать, да понимать, когда ждать дождя, это да.

В общем, жила неплохо, без почестей и власти, но сыто и спокойно.

Только, вот незадача, пошла молва, что во всех уездных озёрах завелась нечисть — русалки, утаскивающие и пожирающие случайных путников. Чушь, конечно: на весь Пранеж, не то, что Кахниц, водилось всего две или три водных девы, а поблизости так вообще одна — в Девичьем пруду. Да и людей они не ели отродясь: рыбу, в основном, да мелких зверюшек и птах, оказавшихся неподалёку от берега, вблизи цепких щупалец.

Короче, дурость и страх, выросший на передаваемых друг дружке сплетнях. Она б удивилась, если б хоть кто в действительности умудрился узреть водную деву: слишком уж в уединённых местах они обитают, если показываются из Загранья, случайно не попасть.

Но дурость дуростью, а обвинили в этом, кого б вы думали? Ага, её, Барбезу, которая ни сном ни духом. Ну как, обвинили. Смотреть косо стали, шептаться, да заказывать зелья прекратили. А после её домовладелец и намекнул, что неплохо б подумать о смене места проживания. Выгнал, что уж. Дал, правда, с собою осла с тележкой, так что скарб свой она смогла забрать. Провизией и водой тоже не обидел. Хороший человек, только трусливый, как и все они.

Ей-то самой никогда не с руки было бояться.

Так и побрела-поехала назад, к родному дому, так сказать. Понадеялась, что в Ильфании ведьм ещё понимают и ценят. Ошиблась малость. Дело нехитрое: почитай, сто лет уж пролетело, как она усвистала оттуда счастья искать.

А здесь ой как всё изменилось.

Конечно, как в Фесфире, ведьм под корень извести тут не смогли — не дотянулись руки бенканских магов. Но те, что остались, доживали последние дни, а новых никто и не обучал, да даже и не отыскивал. Волшебство стали считать чуть ли не старой сказкой. И ладно б относились подозрительно, так нет, чаще просто подсмеивались. От заклятий и рун отмахивались, зелья не брали. Тут теперь на любой случай были лекари да аптекари, землеведы да погодные предсказатели. Учёные, что воротили нос при одном её появлении, разве что изредка покупали по дешёвке травы и коренья. Спасибо, что и борцов со скверной не жаловали, в отличие от прочих стран Дамарии.

Раньше б она им всем показала! А сейчас сил, правду сказать, почти и не осталось, так, редкими всплесками. Только рецепты крепко засели в голове, а вот кипучая прежде энергия куда-то ушла, словно впиталась в песок. В песок, который из неё и сыпется, надо признать.

Заработать на приличное жильё не выходило, сердобольцев, готовых приютить старушку, не встретилось (и дело вовсе не в её характере, упрямом, как у мула, да-да), так что пришлось возвращаться туда, откуда начала.

Ильфанийское коло давно рассыпалось (от него осталось меньше десятка белых камней, торчащих из земли, как обломанные зубы, заросших вьюном и болиголовом), ведьмы почти повымерли вслед за разрушением их кольцовья, так что и к товаркам было не приткнуться, хоть и осталась она сама главной хранительницей сокровища… единственной хранительницей.

Но её родная избушка всё так же стояла у границы с Болотищами, сразу за светлой лесной опушкой, в прогалине, захваченной за долгие годы запустения малиновыми кустами. Ну да ей только к лучшему: по дорожке протиснуться можно, случайные прохожие не полезут и малина вкусная.

Так и жила она здесь уже несколько лет: перечитывала старые фолианты, грелась на солнышке или запасала хворост на зиму, ловила силками перепёлок и кроликов, собирала грибы, ягоды, орехи, иногда выбиралась в город, понукая ослика, везущего тележку с дарами леса (ушастый издох два года тому назад, поэтому ныне она сама таскала котомки). Там её не гнали, но и не привечали, так что, обменяв свою нехитрую добычу на спички, спирт, муку и масло, уголь да одежонку, старуха возвращалась в свой покосившийся домик слушать уханье и всплески из тёмных, затянутых трясиной дебрей, которые знала как свои пять пальцев, да изнывать от одиночества.

Вот если б открутить время немного назад… плюнуть в рожу Крумленду и не раскрывать роток на то, что тебе не по силам…

…дрёма наполнилась образами белокаменного замка Гизель с его зелёными фруктовыми садами, расписными палатами и вежливыми придворными, нет-нет да и заглядывавшими к ней за советом…

Сильный щипок заставил Барбезу буквально взвиться на месте, вырывая из сладких объятий сна.

— Га-га-га…

— Ах ты, паршивец! — ведьма ухватила за горло взобравшегося на крыльцо здоровенного белого гуся и вышвырнула его за перила. — Такой сон испортил, дурында. Ух! Суп сварю! — уже почти беззлобно буркнула она ошалевшей от падения птице и, потирая прикушенное бедро, медленно спустилась по ступенькам.

— Га-га-га… га… — обиженно загоготал нарушитель спокойствия, вставая на лапы и отряхиваясь (каким чудом он не свернул себе шею, леший знает).

— А ты не гогочи! Чего попусту-то? — приподняв кривую крышку, Барбеза ухватила горсть зерна из стоявшего под крыльцом маленького бочонка и сыпанула птице. — На вот, пожуй, обжора. Вон, трава уж пошла в полную силу, чего тебе не хватает? — она горестно вздохнула, когда гусь оторвался от еды и обвиняюще зыркнул на неё глазами-бусинками. — Да знаю, знаю, только не могу. Не могу, да и всё! Сколько повторять?! — старуха замотала головой. — Уж прости меня, не со зла. Хотя со зла… но оно как-то… Да ты и сам виноват: нечего было бабушку трогать, а?

Гусак презрительно, иначе и не скажешь, фыркнул и снова принялся подбирать зёрна.

Барбеза перенеслась в воспоминаниях на два года назад.

                                          * * *

История, да что там история, так, ерунда…

Стояла ранняя весна: окружающие заросли только-только начали зеленеть. Лишь старые разлапистые ели, умывшись дождями, переливались всеми оттенками изумрудов, да вторил им молодой сосновник на южном краю Болотищ.

Лило нещадно уже дней пять. Все местные тропки, как и дорога к городу превратились в почти непролазную грязь. Топь у корней леса пучилась и булькала.

А это означало, что приходилось подъедать старые запасы, которые быстро подходили к концу.

Выглядывая из-под ската навеса над крыльцом, Барбеза погрозила тучам. Эх, пару десятков лет назад она б смогла их разогнать: не щелчком пальца, конечно, но несколькими заклинаниями вполне. А теперь вся сила будто бы утекла в землю, и её приходилось выматывающе тянуть оттуда по капле.

Впрочем, приметы… читать знаки природы она ещё не разучилась. И всяко выходило, что лить будет ещё столько же, как пить дать.

Зайдя в дом и оглядев свою кладовку, ведьма покачала головой. Да уж, придётся подзатянуть поясок. Масла на донышке, молока и вовсе нет, несколько яиц, связка лука да россыпь сушёных ягод и грибов. И, самое ценное, большой, удерживающий здешнюю сырость горшок с мукой. Ну на лепёшках можно недельку протянуть, много ей не надо, а там, авось, прояснеет, и в силок кто попадётся.

Вечером, съев маленькую плошку грибного супа с куском плоского хлеба, Барбеза подбросила хворосту в камин — благо, дровишек было с запасом — и уселась в глубокое кресло, вглядываясь в огонь и предаваясь мечтам.

Вырвал её из дрёмы стук в дверь. Точнее, даже и не стук, ту будто выламывали.

Прошаркав к двери, она тихонько поинтересовалась:

— Кто там?

— Открывай, старая перечница, вымок до нитки, — послышался грубый мужской голос.

Как ни было боязно, но пришлось отпирать, иначе б он от двери ничего не оставил.

На пороге стоял, встряхиваясь, словно огромный пёс или птица, топорщащая перья, здоровый мужик в промокшем кафтане и плаще.

— Посторонись-ка, — взревел он и влетел в дом, чуть не снеся старуху.

Закрыв дверь, Барбеза повернулась к незваному гостю.

— Ты б тут, у порога разделся — разулся, милок. Вон как хлюпает в сапогах-то.

— Ну тебя, — отмахнулся мужик, — лучше пожрать принеси, ведьма.

— Да покушать у меня сейчас почти и нет ничего. Вот, немного супа да лепёшек, — она указала на остатки еды на столе.

— Да ты издеваешься, карга! — притопнул он. — А ну быстро еды собрала. Знаю я вас, пройдох. Старушка-былинка, а у самой мешок золота под подушкой. Да и кладовая под завязку. Всё на ваших чёрных делишках.

— Неправда твоя, милок. Сама едва не голодаю. Никому уж наши ведьминские штучки не нужны.

— Брешешь! А, чёрт с тобой, сам возьму. И не рыпайся мне тут, — он злобно зыркнул на подавшуюся было вперёд Барбезу. — Где тут чего?

Сначала он расшвырял её постель, спрятанную в уголке за камином. Не найдя ожидаемого золота, разъярился и принялся переворачивать всё вокруг вверх дном.

Старуха только ахала от испуга и бессильной ярости, вжимаясь всем телом в стену и дрожа. Ладони она то и дело прижимала к груди, вдавливая в кожу крохотную палочку, подвешенную на шнурке — главную ценность в её домишке и жизни.

За окошком вспыхнуло и громыхнуло: словно сама природа почувствовала её смятение и боль. Пусть малость, но она всё это нажила, нажила трудом, иногда кровью. Резало сердце, как падают мелкие вещицы на пол, как пучки сушёных трав, сорванные наглецом, разлетаются пылью по всей комнате.

После он кинулся к кладовке, начал рыться на полках, возмущаясь и ругаясь. Не найдя ни колбас, ни сыров, ни караваев, вылетел назад, пнув по пути тот самый горшок. Глазурованная глина разлетелась на черепки, мука высыпалась на голые доски, облаком поднялась в воздух.

— Ну, карга, раз так нет, то наколдуй мне что-нибудь приличное. Окорок давай! — приказал, ни на миг не усомнившись, гость.

---

Больно царапнуло грудь — слишком сильно ведьма прижала к себе деревянную подвеску. И тут что-то замкнуло внутри Барбезы, полыхнув так ярко, как не было уже много-много лет: такая обида её взяла при виде здоровенного грязного вторженца, стоявшего в окружении им же учинённого бедлама и топтавшего такую ценную белую пудру. Да что она ему сделала, в чём провинилась, чтобы так с нею?!

Не помня себя, ведьма вскинула руки к потолку, скрюченными пальцами выскребая руны в воздухе. Изо рта дымкой полетели слова заклинания: густое марево заволокло избушку сплошным туманом, пронизываемым мелкими белёсо-голубыми вспышками. Призрачные холодные щупальца подобрались к наглому нарушителю спокойствия, обвили его со всех сторон.

Мужик замахал руками, разгоняя дымку, заорал недоумённо и возмущённо:

— Ты что творишь, старая карга… га… га-га-га…

Его скрючило, сложило вдвое, вчетверо, закрутило волчком, собирая туман вокруг в маленький смерч. Потом что-то хлопнуло и нахлынула темнота…

Очнувшись, Барбеза с удивлением обнаружила, что сидит на полу, раскидав ослабевшие руки и ноги по сторонам, из крохотной, почти игрушечной тучки, висящей под потолком, капает мелкий дождик, вода, собираясь в ручеёк, утекает по выбоинам в изношенных досках в щели, а возле кладовой, сжавшись во встрёпанный грязный комок, стоит гусь, самый обыкновенный белый гусь, довольно, впрочем, упитанный.

Взгляд ведьмы встретился с птичьим… понимание пришло в тот же миг. И гусю тоже. Он завертел шеей, озираясь, испуганно, с надрывом загоготал — тоненько и высоко, будто птенец, сорвался с места и, не разбирая дороги, принялся носиться по комнате, сшибая табуреты и колотясь в стены в бесплотных попытках выбраться из свершившегося ужаса.

---

Наблюдая за его потугами, старуха зашлась громким, расслабленным, почти по-девичьи звонким, раскатистым смехом. Она хохотала и хохотала, держась за живот и трясясь в приступе неконтролируемого веселья. В конце концов гусь выдохся и замер, вжавшись в угол у двери, а ведьма, икая и постанывая, кое-как прекратила смеяться.

— Га-а… — жалобно протянул гусак, уставившись на неё чёрными маленькими глазками.

— Ага… га-га, — передразнила Барбеза, — вот тебе и карга, — она снова хихикнула. — Эх, милок, повеселил, уж не думала старушка, не чаяла, что может такое учудить. Давненько, скажу я тебе, не случалось мне кого-то перекидывать, зачаровывая. Силы-то давно не те, а вот поди ж ты! Что смотришь? А вот не надо было злить бабушку. Ходил тут как хозяин. Раскидал, испортил всё — что теперь есть-то стану? Вон на улице всё как развезло — никуда не добраться. Еды где взять, я тебя спрашиваю? Дождю ещё лить… — она подняла взгляд к окошку и замерла, поражённая: да, там стояла темнота, но не та кисельная мгла, в которую весеннюю ночь превращал ливень, а обычные сине-лиловые поздние сумерки; над верхушками видневшихся в окне елей вставал тонкий, но яркий серпик месяца. — Э-э… что ж это делается-то? — Барбеза, кряхтя, поднялась и поковыляла к двери.

Распахнув её, она с изумлением озирала окрестности, убеждаясь, что все как одна тучи ушли и теперь виднелись только более тёмной, чем остальное небо, полосой в просвете между деревьями. Напоенная влагой сверх меры земля всё ещё являла собой грязную топь, но тропка к домику удивительным образом уже начала подсыхать, будто не ночь на дворе, а ясный полдень.

Бочком-бочком между её ногами и дверным косяком протиснулся гусь, замер на миг, а потом понёсся со ступенек прямо по дорожке, громко гогоча, словно пытался позвать кого-то. Совсем скоро он скрылся за высокой травой и кустами, крик становился тише, тише, а потом смолк.

Ну и леший с ним. Пожав плечами, Барбеза зашла в домик и снова заперлась. Всё равно сейчас она ему не поможет. И вообще, по правде говоря, не уверена, что сможет. Многие годы такого не проворачивала. И откуда силы-то взялись? Нет, не зря говорят, на злости да обиде много чего натворить можно. Обратное заклятие она, конечно, помнила, но вот дать заклятию жизнь… эта штука посложнее будет. Она ощущала себя сейчас как выжатый фрукт, пустой кувшин, да и немудрено. Вон как жахнула: даже погода среагировала. А это ей и в лучшие годы легко не давалось.

Ведьма подошла к разорённой кладовке, вздыхая, сняла с полки метёлку из сушёных трав, достала совок и холщовый мешок и принялась, причитая, аккуратно сметать верхний слой муки, казавшийся чистым. Жрать-то что-то надо. На пару дней сгодится, а там, авось, просохнет всё снаружи.

Вот из гуся, кстати, вышло бы отменное жаркое. Закоптить можно, опять же: у неё и ольховая стружка есть.

Внезапно вспомнив, что это за гусь, Барбеза поморщилась от накатившей тошноты. Нет уж, такое есть уважающая себя ведьма не станет, она ж не эта чокнутая старуха из побасенок, какими пугают детишек.

Сбежал вот, паразит. Утопнет ведь в трясине. Болотища любят такую добычу. Ай, ну и сам виноват! Пусть бежит: авось, для него так и лучше будет, чем жить гусем-то.

Собрав продукты и наведя какой-никакой порядок в комнатушке (тучка долго не желала выгоняться наружу, к своим разбежавшимся подружкам), Барбеза зевнула, ещё раз выглянула в окно, кивнув на сон грядущий рогатому охвостью луны, и забралась в постель. Утро вечера мудренее. А бабушкам отдыхать нужно.

Нашла гуляку старуха на следующий день, уже после полудня.

Пошла размять старые кости да поставить пару силков в невероятно быстро просохшей траве (отголоски выплеска силы чувствовались потом ещё несколько недель, поддерживая идеальную весеннюю погоду). Отойдя подальше по извивистой тропке — той, что пронзала чащу насквозь, начинаясь у трёхствольного бука со скрученными временем ветвями — Барбеза услышала в стороне приглушённое хрипение. Сперва решила, что ветер заставляет местных старожилов скрипеть и постанывать. Однако, особо сильного дуновения не чувствовалось, и ведьма всё-таки решила проверить.

Изгвазданная в грязи белая птица обнаружилась на самом краю болот. Дурачок застрял под корягой — то ли сам влез по дурости, когда унёсся, не разбирая дороги, то ли свалилась она с пригорка и придавила несчастного. Так или иначе, он явно устал, пытаясь выбраться из-под неё всю ночь и полдня, и теперь только придушенно шипел и всхрапывал, распластав по земле крылья и закатив глаза.

Дурная тварь. Что человеком был, что теперь.

Ну что ж его, на обед лисе теперь оставить? Не по-людски как-то.

Покачав головой, ведьма поднатужилась и сдвинула эту толстенную кривую ветку.

Гусь даже не попытался бежать, да что там, даже головы не поднял, будто совсем подыхать собрался. Рассудив, что ничего ему за пару минут не сделается, Барбеза таки отошла: до полянки, где она ставила обычно силки на кроликов, оставалось всего ничего. Вернувшись, она нашла гуся на том же месте, в той же позе.

Издох что ли? Но нет, серое тело чуть шевелилось.

Вздохнув, Барбеза ухватила гуся за шею, запихнула кое-как в корзинку, с которой пришла (толстый зад птицы торчал наружу, вяло свисало крыло), и возвратилась в избушку, кряхтя и охая по пути от натуги (гусак не только выглядел упитанным, но и оказался на самом деле тяжелёхоньким). Там она вывалила птицу на крыльцо, налила воды в плошку, да кинула горсть сушёных ягод — что уж было — и ушла заниматься своими делами.

К вечеру её новоявленный питомец пришёл в себя и даже спустился вниз пощипать траву. На старуху он косился и шипел ещё долго, но убегать больше не пытался. Даже когда через пару дней она наведывалась в город, чтоб пополнить припасы, то по возвращении обнаружила его на облюбованном местечке под порогом.

Так они и жили, с гусем. Ну а что? Вдвоём всё веселее.

Только щипался, гадёныш, противно, но в остальном, кажется, смирился с судьбой.

Она, конечно, пыталась возвратить ему прежний вид, но бестолку: руны плелись отлично, а вот силы в них почти не осталось. Ведьма испробовала не меньше десятка известных ей усилителей и уловок, но не шевельнула и пёрышка на неудачно попавшем под горячую руку перекидыше.

Первые дни она предпринимала попытки отыграть заклинание назад часто. Через месяц уже реже, а к концу года и вовсе бросила эту затею.

Ну судьба, видать, такая у мужика. Ладно, хоть суп никто не сварит.

                                          * * *

…Барбеза вернулась в реальность, снова потёрла щипок на бедре.

Паразит. Как есть паразит.

Беззлобно шуганув гуся с тропинки, старуха подошла к маленькому крытому дровнику, ухватила небольшой ларь, спрятанный сбоку под навесом, и водрузила его себе на спину. Хорошая, добротная вещь, только прошлой зимой сделала, в короткую снежную пору, когда из дома почти не выползала. После взяла с крюка рядом один из ножей — с коротким лезвием и рукояткой из оленьего рога — да петлю-переноску из плетёной кожи, прицепила всё к ларю. Оглянулась, поднялась по ступенькам и заперла дверь. Брать у неё, конечно, нечего, да и того жалко. Особенно книги. Да и с едой тогда этот вон как начудил. Ну да, авось, никто из людей тут больше не объявится. А вот звери набедокурить могут. Похлопав по солидному, хоть и малость ржавому засову, Барбеза отправилась в лес: проверить силки да поискать сморчков (сушёные грибы уже поднадоели), а то, глядишь, и гнездо какое найти, яйцами разжиться.

Не торопясь, она зашагала по дорожке и скоро скрылась из виду.

Старуха бродила по лесу уже пару часов. Успела набрать грибов половину ларя — хорошую такую кучку мелких сморщенных шапочек-сеток. Вынула из ловушки перепёлку — тоже маленькую, но зато совсем свеженькую. Перекусила остатками помороженной брусники на краю топи, попила воды из родничка в сосняке — вкусной, пахнущей хвоей и весной.

Небо голубело в просветах между начавшими зеленеть верхушками деревьев подобно дорогой инкрустации или витражу в храме. Птицы пели — свистели, чирикали, щебетали, щёлкали и заливались трелями — настоящий оркестр. Дышалось легко, свободно, воздух казался лечебным после недавнего дождика.

Вдалеке, ярдов в двухстах, вышла из кустов можжевельника медведица. Бурая, но со светлым, почти золотым загривком. Старая знакомая.

Зверь потянул носом воздух, обернулся на старуху. Ведьма кивнула, будто поздоровалась. Впрочем, именно поздоровалась. С лесными обитателями Барбеза была на короткой ноге — уж такие умения не пропадут, с молоком матери впитаны. А этой медведице она и помогла ещё давешним летом: медвежонка из болота вытянула. Рисковала сильно, но уж как мать ревела — весь лес дрожал. Ничего, справились: бродит сейчас тоже где-нибудь поблизости вместе с братом.

Медведица ещё немного постояла, принюхиваясь, потом развернулась и скрылась в зарослях. Хорошего тебе года, мамаша.

Внезапно лесной шум и гам пронзила диссонирующая нотка, словно кто-то вступил не в такт. Старуха прислушалась.

Нет же, только ветер да птицы.

И тут же в один момент птицы смолкли. Далёкий тоненький крик с Болотищ уже нельзя было не расслышать. Кто-то попал в беду, сомневаться не приходилось.

Подобрав юбки, ведьма кинулась на крик, доносившийся из одного из самых глубоких и непредсказуемых закутков топи. Благо, в юности и за последние годы она запомнила тут каждую кочку, каждый плавень и зыбун.

Детский крик! Нехорошо. Ох, нехорошо! Дитёнки лёгкие, но дурные, затягивает их быстро. Успеть бы…

Продравшись сквозь длинную груду валежника — с позапрошлогоднего урагана — Барбеза выскочила на болото. Деревья тут росли реже, но завалы старых стволов, камыш да рогоз перекрывали обзор.

Крик стих, как если б несчастный пленник трясины выдохся, а то и уже утоп.

— Эй! Есть кто? — заорала ведьма во всю мощь слабых старческих лёгких.

— Помогите! — пробормотал кто-то. — Я тону, — мальчишеский голосок почти перешёл в шёпот.

— Сейчас, сейчас, малец, потерпи. Не шевелись только, слышишь!

Она спустила ларь, прислонила его к старой иве, раскорячившейся у воды, отцепила придушенную перепёлку от петли, бросила рядом. Оглядевшись, нашла обломанный крепкий сук почти без ветвей, прихватила его с собой.

Осторожно перепрыгивая с одной мшистой кочки на другую, Барбеза двинулась внутрь топи. Обойдя камышовые заросли, она тут же заметила мальчишку, лежащего на спине посреди одной из заводей. Он косил в её сторону краем глаза, но старался не шевелиться. Молодчина, соображает, что к чему.

— Эй, парень, — позвала старуха, — не двигайся пока. Я постараюсь тебе помочь. Только уж уважь бабушку, слушайся, ага?

— Ага, — почти одними губами прошелестел мальчик.

— Я подойду ближе, — Барбеза сразу двинулась вперёд. — Вон там, у того древнего пня, привяжу это, — она приподняла кожаную петлю-переноску повыше, — длинная, до тебя достанет. И пень крепкий, не смотри на вид, уж я знаю. Ещё палка вот. В общем, слушай и делай…

…Парень выполнил её указания в точности — вот все бы так — придержался за протянутую ветку, когда ведьма подползла с нею поближе, осторожно, стараясь не слишком барахтаться, просунул сперва руки, потом голову и плечи в брошенную петлю, помогал Барбезе вытянуть себя, медленно подгребая руками и ногами. Затхлой болотной жижи нахлебался, конечно, ну да зато жив остался.

Выбравшись, не стенал и не жаловался, послушно потащившись за старухой след в след по выбираемой ею тропке. И только ступив на сухое, наконец, расслабился и почти мешком упал вниз, тяжело дыша и икая от перенапряжения.

— Ну ничего, ничего, милок. Обошлось же всё, а? — ведьма похлопала парнишку по плечу. — Не переживай, выведу тебя. До вечера уж дома будешь.

— А вы разве меня не съедите? — между приступами икоты бросил малец, без испуга, но с беспокойством.

— Съем?! Я?!! — поразилась Барбеза. — Да на черта б ты мне сдался. Я вон грибы ем и птиц, — она указала на ларь. — Да с чего ты вообще взял такое?

— Ну вы же та ведьма, с болот, разве нет? — мальчик немного отошёл от случившегося и выпрямился, усевшись поудобнее спиной к стволу. Зелёный навес ивовых ветвей отбрасывал на его хмурое лицо колышущиеся тени. Но сурово сведённые брови старуху нисколько не смутили.

— Ведьма? Ну да. Это я. Барбезой люди зовут. Только детей я не ем, да и вообще… огр я что ли, по-твоему, человечину жрать? — она покачала головой. — Просто старушка из лесу. Да не бойся, не трону.

Совсем рядом из кустов высунулась медвежья голова. Мальчишка завизжал и вжался в дерево, загребая ногами.

— А ну кыш, — строго сказала Барбеза давней знакомице, — не пугай мне тут приятеля. Иди давай по своим делам. Мы тоже скоро уберёмся из твоих владений. Вот посидим чуток и двинем.

Медведица шумно фыркнула, пошевелила ушами и скрылась.

— Напугался, а?

Мальчишка был серо-зелёного цвета, но в глазах, обращённых на ведьму, загорелся огонь неподдельного интереса. Страха и опаски перед ней как не бывало.

— Я тоже так хочу, — прошептал он. — Ну вот так, со зверями. Научите!

— Э-э, парень! Торопыга какой! Мы ещё из Болотищ не выбрались толком, а туда же… научите. Ха! — она нагнулась, вскинула ларь на плечо. — Подымайся, давай. Домой пойдём. Ученичок, тоже мне…

                                          * * *

Но парнишку проняло не по-детски.

Выводя его из топей, Барбеза успела наслушаться и о его семье — мать да сестричка младшая — и о тяжком житье в городе без отца, и о строгом учителе в школке. Мальчишка болтал не переставая, всё время возвращаясь к медведице в лесу и тому, как старуха с ней пообщалась. Про то, что он только что тонул в болоте, малец, кажется, совсем забыл.

Всё больше воодушевляясь по пути, Зазку — так он назвался — разглагольствовал о том, как сделается великим волшебником, словно древние маги. Глаза его горели, щёки раскраснелись. Он то и дело подёргивал Барбезу за рукав, снова и снова спрашивая, возьмётся ли она обучать его ведьминским премудростям.

Старая ведунья пыталась и отговариваться, и игнорировать, и даже прикрикивать, но, как-то само собой вышло, что уже на подходе к городу она согласилась. Помутнение ли какое нашло или просто скука и одиночество взяли своё, да приходить к себе ведьма разрешила.

Радостно взвизгнув, парень обнял старушку.

Ничуть ведь не боится, паршивец. Кто, спрашивается, час назад думал, что она его сожрёт?

Вот ведь, дети… Переменчивые и отходчивые. Плохое быстро забывают. Ну, глядишь, и про затею с ученичеством так же забудет.

— Вон там мой дом, — Зазку махнул рукой в сторону опрятного беленького домишки, — дальше я сам, — он скинул с плеч и передал ведьме ларь, который вызвался понести (вежливый мальчонка, тут уж нечего возразить). — Так я приду? Может, завтра после полудня. А бумага и карандаши у меня есть, ага. Я всё-всё запишу, честно.

Глядя в светлую голубизну обращённых на неё глаз, Барбеза не нашла в себе сил отказать. Пусть его… придёт, так придёт… а там видно будет, что с ним делать.

Учить, что ли?

Покачав головой вслед убежавшему парнишке, она крякнула, расправляя старые кости, и пошла назад, на свою полянку.

                                          * * *

И как-то так оно и пошло.

Мальчонка явился на следующий день, как и обещал. Завалил бабку грудой вопросов, на которые, впрочем, она большей частью ответа сразу не дала. Записывал, что мог, черкая в потрёпанной толстой тетради: тут проблем не было, писать его научили, пусть и выходило как курица лапой. Совал нос в каждую щель её маленькой избушки: к его вящему разочарованию он не нашёл ни чёртовых узлов, ни кусачих гримуаров, ни жутких пыточных орудий — только мешочки с травами, камушки, простые, хоть и старые книги, да кучу разнокалиберных котелков и ступок.

На уверения Барбезы, что жертв ни она, ни большинство других ведьм никогда не приносили, Зазку недовольно поджал губы. Эх, и почему все ожидают от них жути какой?

Кстати, странным образом парень практически сразу подружился с гусем. Ну как, сразу… сперва наглое пернатое щипнуло маленького незнакомца за зад, налетев из-за кустов. Но не на того напал: мальчишка тут же развернулся и зарядил хороший такой щелбан прямо в лоб птице. Гусь откинул голову и сел, разевая клюв: казалось, сейчас он вскинется и заклюёт наглеца, но нет. Внезапно он стал ходить за Зазку хвостом, будто верный пёс.

Животные и дети… непредсказуемые маленькие существа…

Историю гусака Барбеза выложила новому приятелю незамедлительно: старалась напугать, если честно. Она чувствовала себя неуютно, непривычно, слыша постоянно звенящий внутри её дома чужой голос, видя эту светящуюся энтузиазмом мордашку. Всё-таки столько лет одной прожить… старые привычки…

А парнишка ничего, оказался очень даже смышлёным.

Довольно скоро он научился определять, когда ведьма порет чушь и отбрёхивается, а когда говорит серьёзно. Так же быстро он запоминал и названия трав, их употребление, время сбора. Легко научился ходить почти бесшумно, наблюдать за зверьми и птицами, не тревожа их, даже дикий мёд собирать (а пчёлы там злющие).

Не успел закончиться и первый месяц лета, как Зазку упросил старуху обучить его рунам. Дело немного замедлилось, но мальчик старался. Так и до заклинаний недалеко, а там, глядишь, и природные силы подключаться. Нет, особых врождённых способностей у него Барбеза не отыскала, но упорство и время и из замухрышек порою делали великих ведьм. Примеры были. Честно сказать, её саму охватил азарт: а какое наследие сможет она оставить после себя? Кто знает, вдруг вот этот самый мальчонка возродит былую волшебную славу Ильфании.

В общем, чего только они не творили — благо, мать Зазку оказалась женщиной понимающей и дальновидной. Недельки через две после спасения мальчика из болота она позвала старушку в гости. Смущалась да и опаски своей не скрывала, но взваром с пряниками напоила, слушала внимательно и ходить сыну на обучение к ведьме разрешила. То ли боялась, что та проклянёт за отказ, то ли, что вероятнее, понимала, что не запретит парню бегать в лес тайком. А так она хоть знать будет, где её дитя обретается.

Хорошенькая девчушка лет пяти — вдвое младше брата — совсем по-взрослому заявила, что тоже станет ведьмой, когда вырастет. Они посмеялись, конечно, но от внимательного взгляда Барбезы не ускользнула светящаяся внутри ребёнка сила. Мать не могла не замечать такого. Может, потому и отнеслась к старой колдунье благосклонно. Обычным учителям с таким не совладать. Ну да до того у них ещё несколько лет.

А Зазку вполне сможет к тому времени стать проводником для сестрёнки в мир волшебства, если не наиграется.

Потом они и всей семьёй приходили уже в её избушку, посмотреть, поговорить.

Потом появились и другие дети: друзья Зазку не смогли остаться в стороне да так и увязывались за ним то один, то второй.

После пошли их родители… соседи… приятели…

В начале осени полянка перед домиком Барбезы частенько была полна народу — в основном, малышни — внимательно слушающего её объяснения о связях в природе, о переплетениях судеб, о старых войнах, о чудовищах и спасителях. Откуда-то и силы взялись не только разглагольствовать о былом, но и показывать, показывать и учить. Ловить магические ниточки из всего сущего и сплетать их в заклинания, творя чудеса. Ну так, мелкие чудеса: танцующие огни, послушных её воле зверюшек, вылеченный зуб. Зелья варились безостановочно почти. Пошла слава по городам и деревенькам. Забытье ей теперь не грозило.

А вот гуся расколдовать так и не получалось.

Уж сколько они бились и так, и эдак, а всё ни к шуту. Один раз, было, чуть лысой птицу не сделали. Обошлось.

Только и оставалось, что вздыхать о прежней мощи Ильфанийского коло. Уж такому ведьминскому конклаву перекинуть кого-то в другую личину было проще, чем чихнуть. Эх…

Бархатное золото и рубиновый багрянец залили все опушки у Болотищ. Ярко полыхали купы клёнов на холмах и, курлыча, засобирались в дальний путь журавли.

Скоро только высокие сосны, мощные ели да густой можжевельник останутся зеленеть на сереющей в приближении зимы земле. Утрами холодало: прозрачный воздух словно похрустывал, а топи кое-где прихватывал тонюсенькой паутинкой первый ледок.

Но несмотря на неизбежное увядание природы, Барбеза чувствовала себя нынешней осенью невероятно живой, помолодевшей даже. Вон, и полную корзинку нести будто легче, а грибов в этом году валом. Она улыбнулась, расправила плечи.

За спиной громко хрустнула ветка.

— Это мы! — из-за кустов к обернувшейся ведьме вышли мальчик и медвежонок-подросток — уже крупный, но ещё слишком неуклюжий. — Ба! Мы там такое нашли, пойдём! Ты должна взглянуть.

Старуха покачала головой.

— Эх, Зазку, столькому уж научился, а всё не запомнишь, что я всё-всё в округе знаю, с малолетства ещё. Что там у вас?

— Нет, правда, там совсем древность. Да и с ходу не заметишь — травами заплело. Пойдём. Боро, возьми груз.

Вздохнув, Барбеза передала корзину подставившему пасть медведю. Тот аккуратно сжал ручку зубами и потащил ношу, продираясь через кусты.

— Позёр! — цокнула ведьма, но не удержалась и потрепала ученика по вихрам. — Почто животину заставляешь?

— Ему нравится, сама же знаешь.

— Ага, соты медовые ему нравятся, вот что. Сколько сегодня скормил, а?

Мальчишка потупился, но потом быстро вскинул голову и потянул старушку за собой.

— Сколько-то. Пойдём уже.

Небольшая, почти идеально круглая поляна встретила их звенящей тишиной. Как и всегда тут было. Медвежонок уже улёгся на самом её краю и ждал.

Барбеза ухмыльнулась, хмыкнула, пытаясь отогнать накатывавшую грусть.

— Вот же, посмотри, — Зазку кинулся на середину прогалины, упал на колени и принялся разгребать руками сухую траву, вырывая и отбрасывая пучки.

— Эй, стой, вот те зонтики не тронь! Отрава! Не видишь, что ли?

— Ой! — парень отдёрнул ладони от очередного куста. — Правда твоя, ба. Да уж и так видно.

В расчищенном просвете ярко белел гладкий овальный камень, установленный вертикально, подобно стеле или надгробию.

Ведьма снова вздохнула, шагнула ближе, тронула пальцами блестящую, кажущуюся влажной поверхность, ощущая, как потеплел обломок веточки, хранимой за шиворотом.

— Знаю, Зазку, знаю. Я ж говорила, что знаю. Взгляни, — она обвела широко раскинутыми руками всю полянку, — посмотри внимательно! Перед тобою, мальчик мой, остатки некогда великого Ильфанийского коло! Могущественнейшего конклава ведьм, что когда-либо видел свет… ну и ещё парочки… Всё, что сохранилось. Видишь, камни разрушились, попадали. Да и ведьм-то почти не осталось, разве что я. А что мы тут творили! Ух! Тебе и представить не получится. Магию, настоящую магию, а не деревенские фокусы! Короли слушали нас, приезжали за советом и помощью! Коло — это сила!

— Так давай починим эту штуку, — парень сказал это просто, словно такое дело было обыденностью.

Барбеза даже потеряла дар речи на миг. Ни разу, даже в самых смелых мечтах, она и не задумывалась о восстановлении каменного круга.

— Э-э… но как…

— А что такого? Камней вон много. Поставим на место, делов-то? А каких не хватит, так Карсун выточит: ты его внучку лечила недавно, помнишь?

— Выточит… поставим… — ведьма впала в прострацию… старые хороводы… песнопения… прошлая жизнь встала перед глазами во всей красе… Она опомнилась. — Для кого поставим-то, а? Одна я тут, товарки мои все поумирали, понимаешь?

— А мы? Ты же нас учишь. Меня, Леллю, Фанни, Пертоса, Жиму… — он принялся перечислять всех детей, приходивших к ней послушать сказки. — Мы знаем мало пока, но только начали же, а? Разве оно не поможет нам узнать всё лучше? Разве тебе не поможет… ну… делать больше… не знаю, как сказать…

— Творить, — Барбеза стёрла покатившуюся по щеке слезу. — Коло поможет творить. А магия и есть творение.

— Ба, ты чего? Ты плачешь, что ли?

— Плачу, милый, плачу, но это хорошо, — старушка ухватила мальчишку за плечи, притянула ближе, обнимая, — это отлично. Мы ещё покажем всем, да!

Он кивнул, не понимая, как разобраться в странном настроении ведьмы.

— Тогда к делу, а? — всплеснув руками, Барбеза поднялась на холмик в разрушенном каменном круге, окинула всё взглядом, выпрямилась — прямо-таки королева, принимающая парад. — Построим себе новое кольцовье!

---

И укусит за бочок

Старый тракт выливался из леса, стелясь широкой полузаросшей полосой среди высокой травы. В голубой дымке вдали виднелись предгорья — лиловое марево с нечёткими границами.

Припекало не слишком: весна только-только уступила права лету, и солнце разминалось, готовясь войти в полную силу. Бегущие барашками облачка, подгоняемые свежим бризом, давали пёструю тень, лохмотьями ложившуюся на землю.

Пожалуй, к полудню он доберётся до места, если не станет слишком уж беречь коня. Впрочем, эта скотина, по дешёвке купленная у хозяина постоялого двора двумя днями ранее, не стоила беспокойства. Издохнет, так и шут с ним.

Азтарк сплюнул, убрал с лица вылезшие из низкого хвоста волосы, натянул шляпу на глаза, чтоб меньше щуриться, и вдавил шпоры в бока животному. Уставший конь даже не попытался взбрыкнуть, только как-то зло всхрапнул и ускорил аллюр. Рысить по кочкам приятного мало, но на галоп тварь неспособна. Ладно, главное, добраться уже. Она ждёт: Азтарк чувствовал затаившуюся скверну всем нутром. Погоди ж у меня…

Примерно посреди пути пришлось спешиться, давая коню отдышаться. Потом искать ему водопой. Тьфу! Надоело уже это необъятное поле. Да и вообще всё нынешнее путешествие порядком приелось: и чего его понесло в такую даль? Хотя знамо, чего: деньги бургомистр той вшивой дыры, очертания которой уже угадывались впереди, предлагал немалые.

Худо-бедно, но через несколько часов мужчина подъезжал к воротам городка. Не полдень, конечно, но ещё день: пожрать и подготовиться к ночи он успеет. Заодно разузнает про предстоящую работёнку поподробнее. И то сказать, сорвался Азтарк сюда очень уж быстро: ну, первое-то, чтоб никто другой дельце не заграбастал, а с ним и увесистый мешок серебра, предложенный в задаток, второе, эманации скверны на единственной улике оказались чересчур необычными… и сильными. Азарт охотника откликнулся немедленно.

Город вырос перед ним как-то сразу — вот не было, а вот уже тут. Изогнутый силуэт с несколькими башнями и громадным смотровым колесом посередине отчего-то напомнил потягивающуюся пёструю кошку. Только что хвоста не хватало. Дурной признак: коты — питомцы скверны, самые что ни на есть. С детства он терпеть не мог этих подлиз: вечно себе на уме — то ластятся, а то впиваются когтями, пуская кровь. Тьфу!

Спрыгнув с надсадно хрипящего коня, он отстегнул баулы от седла, вскинул их на плечо, пнул ставшую ненужной животину в бок, отгоняя от себя — эта дохлятина ему уже не пригодится, и зашагал к высокой арке в городской стене. Стенка хлипенькая, но поднятая сейчас к самому верху проёма решётка новая — не из дерева, а полностью кованая, значит, деньжата тут водятся. Так посмотреть, вон сколько народу валит: с той стороны, откуда прибыл он сам, никого, а вот со стороны гор и Озёрного края так и прут.

Прямо за воротами городок раскрывался небольшой кривой площадью, окружённой приземистыми цветными домишками. Слева у стены притулилась будочка, рядом с которой стоял сонный стражник с пикой — больше церемониальной блестяшкой, чем оружием. Изредка тот бросал короткие взгляды на входящих, но никого не проверял и даже ничего не спрашивал. Несите ваши денежки, как говорится, и мы закроем глаза на что угодно.

От замощённого булыжником пятачка расходились веером улочки — узенькие и будто бы пьяненькие, так их вело в разные стороны. Только широкая центральная аллея, усаженная буками, стрелой уходила вглубь города, туда, где за рядами домов поднимались высоченные ярмарочные сооружения — горки, карусели, жёлтый бок гигантского шатра. И вправду, не зря ему говорили, что ярмарка в Мерлузе стоит того, чтоб взглянуть. На неё не поскупились, и отсюда было заметно.

Азтарк не спешил, осматриваясь. Справа вяло переругивалась кучка зазывал: договариваться они явно не собирались, но и в драку никто не лез, разве что, когда из-за ворот показывался новый визитёр, пихались и толкались по-настоящему, без шуток, стремясь подобраться к новой жертве торговли первыми.

Его самого толпа обтекала, обходя стороной, словно все они чуяли силу. Ну, пожалуй, что и чуяли. Он криво ухмыльнулся сам себе. Ещё бы.

Одна девчонка из тех, что заманивали на аттракционы, всё-таки рискнула приблизиться. Смелая. Или чистая от дряни, раз не побоялась.

— Первый раз в Мерлузе? — карие глаза под косой прядью чёлки излучали искренний интерес: ну уж дудки, торгаши и не такое изобразят. — Вы выбрали удачное время, господин. Летняя ярмарка в самом разгаре. У нас столько всего! Могу вам предложить Пещеру троллей или Чёрное ущелье…

Мужчина презрительно фыркнул, отмахиваясь.

— Не интересуюсь. Отойди.

— Или вот пивная у Кренского брода: и выпить, и закусить — козлятина у них… м-м… объедение, — продолжала наседать на него эта мелкая пигалица. — Или салун на Четвёртой улице: там сегодня представление. Танцы, музыка. Вы успеете к началу…

— Сказал же, брысь, — Азтарк зыркнул на неё так, что девушка отшатнулась, чуть не споткнувшись, а он, заприметив через пару кварталов по главной улице шпиль с часами — очевидно, ратушу — направился туда.

— И всё-таки возьмите.

Нет, ну что за настырная! — он смотрел, как темноволосая макушка скрывается в толпе подельников, истаивая. — Зараза! И не выкинуть теперь эту дрянь! — он смял в кулаке ярко раскрашенные листовки, вздохнул и засунул их в карман: мусорить охотник не любил, разве что, когда скверну приманивал.

Кстати, странно, от того ремня, который ему прислали в доказательство, так и фонило, но пока в самом городе он не заметил и следа потусторонней тьмы. А ведь на подъездах казалось… Если тварь и здесь, то скрывается хорошо… или… или это сущность высокого порядка: всю мелочь изнанки мира он давно научился чувствовать без обрядов и артефактов.

Глаза Азтарка сверкнули предвкушением.

Ну что, где этот наложивший в штаны от страха бургомистр?

Чай в приёмной у главного человека в городе оказался препаршивым, а поданное вдобавок печенье походило на сухари не первой свежести.

Да и вообще вся обстановка в ратуше в целом и в кабинете бургомистра наводила на сомнения. А сможет ли прохиндей заплатить то, что пообещал? Непонятно, вроде такая ярмарка должна приносить отличный доход, а оглянешься вокруг, то так и не скажешь. Азтарк привык, что дорвавшиеся до местечковой власти людишки в первую очередь стремятся усадить свой зад в самое мягкое кресло, что смогут отыскать. Лре Жон Иквинз, как представился бургомистр, производил совершенно противоположное впечатление.

Внешне он вполне походил на обычного управленца: среднего роста, пухлый и рыхлый, с лицом, словно бы стекающим к земле, только глаза яркие — голубые, как незабудки. Но этот необычный цвет лишь подчёркивал усталость, казалось, пропитавшую лре насквозь. А человечишка-то боится. В ужасе, прямо сказать. Рассказывает — а сам дёргается поминутно.

— Значит, говорите, люди просто пропадают? — придвинув стул ближе к разделявшему их письменному столу, Азтарк вгляделся в собеседника, пытаясь заметить признаки лжи. Не то чтоб даже осознанной лжи: от испуга многие склонны сгущать краски.

— Да, так и есть, — кивнул бургомистр; голос его, на удивление, теперь зазвучал спокойно, — был человек — и нет. И никто не знает, куда делся. Только пару раз нашли следы: как мы предположили, кровь. Примерно в тех местах, где в последние разы видели пропавших.

— Так кровь или нет?

— Не знаем, стюр Коль. Бурые пятна на земле, но уже подсохшие. Было похоже, но как понять? — он развёл руками, из-за чего стали видны потные подмышки на зелёном сюртуке. — Ваш со-гильдиец не смог установить: я-то наказал огородить место, но всё равно к его приезду, считай, ничего и не осталось… а потом… — бургомистр сглотнул, — и его не осталось, только вот, — он покосился на лежащий на коленях у Азтарка кожаный ремень со старой серебряной пряжкой.

— Кхм… то есть, охотник за скверной исчез также, как прочие? Сам Финдус Борро, не так ли? — ответ был ему не нужен: герб и остатки заклинаний на ремне говорили сами за себя.

— Верно-верно, а я ведь обращался к лучшим… из тех, кто был свободен на тот момент. И уж никак не ожидал…

— Что и борца со скверной сожрёт тёмная тварь. Бывает, мы не всесильны, знаете ли, — Азтарк потёр внезапно зачесавшуюся шею: помыться не помешало б с дороги.

— И всё же… вы возьмётесь за дело, стюр Коль?

— Я уже взялся, раз приехал. Ладно, остальное завтра. В семь жду вас перед воротами ярмарки. Там же пропажи чаще всего?

— Да-да, конечно, я буду.

— Покажете всё лично. Нет смысла дальше болтать попусту. Где тут лучшие койки и еда?

— Для вас всё готово, стюр. Комната заказана у Вирду на подворье. Это возле Кренского брода. Там и трактир напротив: мясо отличное и пиво что надо. Вас проводят. Пойдёмте.

Через пару минут они попрощались у входа в ратушу, и Азтарк поторопился вслед за парнишкой-посыльным, петляя по улицам и присматриваясь к городу. Только теперь он непрерывно чувствовал на себе чей-то пронизывающий взгляд, хотя так и не заметил соглядатаев. Кажется, скверна всё-таки решила поохотиться. Не на того слюну пускает.

Жон Иквинз тяжело дышал, поднимаясь назад по крутой лестнице в кабинет. Должность лре — сплошное перенапряжение и заботы. Обо всех побеспокойся, обогрей, каждого накорми, то есть убедись, что прибывшим на ярмарку всего хватит и их никто не тронет. Да… может, теперь, когда прибыл новый борец со скверной, его окажется достаточно?

Тип, конечно, похлеще предшественника: высокий, жилистый, с длинными тёмными волосами — сам как хищный зверь. И глаза эти серые, колючие. Опасный. Со скверной явно на короткой ноге. Оно и к лучшему, стоит надеяться.

Интересно даже, сумеет ли он понять…

Охотника признали сразу и старались как можно меньше попадаться ему на глаза.

Таверна и впрямь оказалась приличной: мебель хоть и потрёпанная, но чистая, дубовая стойка аж блестит, так натёрта, на полу никакого сора, тарелки без трещин. Пахнет пирогами и хмелем. Да и завсегдатаи тут выглядят вполне цивилизованными людьми, чего он никак не ожидал. С другой стороны, считай, почти центр городка: ярмарочная площадь прямо за углом. Наверное, бургомистр выбрал жильё для борца со скверной специально поближе к месту происшествий, хотя он сам и не просил. Пошататься по улицам и разведать всё равно придётся.

Позади здания вилась узкая, заросшая ряской речка, разделявшая Мерлуз на две части. На противоположном берегу домишки жались друг к другу так, что напоминали чешую ящерицы: в послеобеденном мареве чудилось, что эта пыльная «кожа» города вот-вот потрескается и облезет, являя миру обновлённое существо.

Через окошко, возле которого Азтарк предусмотрительно уселся, он вглядывался натренированным на скверну чутьём в движения воздушных потоков, в пучки солнечных лучей, пронизывающих старые кварталы. Нет, туда смысла идти нет. Всё здесь, прямо под боком. С каждой новой минутой пребывания в городке чувство близости его будущей добычи проявляется отчётливее. Не зря лре связывает пропажи с ярмаркой. Главный след точно обнаружится там, а если повезёт, то и логово.

Причмокнув, охотник запил очередной кусок мяса парой глотков тёмного пива: острота рагу и горечь напитка обостряли ощущения. Со стороны могло показаться, что он смакует еду потому, что она пришлась ему по вкусу, но это было второстепенно: размеренность поглощения пищи и концентрация на каждой крошке помогали ему сосредоточиться. Его противник уж точно таким не озадачивается: тёмные твари жрут своих жертв яростно, жадно… здесь вообще так молниеносно, что и крови почти не оставляют.

Это говорило ещё об одном: монстр достаточно велик, чтобы схарчить взрослого человека целиком. Но так долго прятаться существу такого размера без единого свидетельства о его виде… само по себе определяло вид как нельзя точнее.

Химера.

Призрачный перевёртыш скверны. Тварь с огромным внутренним ресурсом. С такой мощью справится не каждый борец с тьмой. Но разве он — не Азтарк Коль?

Губы сами собою растянулись в предвкушающей ухмылке.

Если он изгонит химеру или вообще развоплотит… лучше сказать, когда развоплотит… вся её сила станет подвластна ему. Награда подороже тех денег, что заплатит лре Иквинз. Совершенно иной уровень. Можно будет прекратить мотаться по захолустью, а осесть в столице. Бенканский магистериум сам предложит должность.

Что, Финдус, приятель? Считал себя лучше меня? Разве не справедливо, что твоя смерть станет мне ступенью ко дворцу, а?

Азтарк доел ужин, сыто рыгнул, бросил на стол хозяину пару лишних медяков — всё равно будут греметь в карманах, а толку чуть, — и вышел наружу.

Выкрашенное алым ярмарочное колесо с чёрной серединой уставилось прямо на него из-за разделявшей их последней линии домов. И ведь не пожалели деньжат на такую громадину, будто б здесь есть на что смотреть, чтоб ещё и на верхотуру забираться.

Шлейф скверны — пока не слишком навязчивый — манил его туда. Нет, место проявления нужно осматривать на свежую голову, а не после нескольких дней пути. Спать. С рассветом начнём игру.

Он зашагал через дорогу к подворью напротив.

Уже потянувшись к истёртой медной ручке двери, Азтарк споткнулся: под ногами откуда-то проскользнул кот. Драный жёлтый кот, исчезнувший в проулке так же быстро, как появился.

— Тьфу, дрянь, чтоб ты сдох, — выругался охотник, потёр ушибленную о крыльцо ступню и задрал штанину, — оцарапал, тварь. Чтоб тебя скверна сожрала!

Выпрямившись, он плюнул в сторону убежавшего кота и скрылся в доме. Дверь медленно закрылась за его спиной, протяжно заскрипев, будто чавкая.

Утренняя заря стекала с гор потоками крови — необычный цвет для начала лета, разливалась по городу, словно наполняла чашу вином. Как ни удивительно, Мерлуз от такой багровой дымки только похорошел: стали резче грани больших особняков и мягче силуэты простых домишек; затухающие уличные фонари напоминали теперь уснувшие цветы на длинных стеблях; серость старины зарумянилась, точно как лица ещё редких в этот час прохожих. И только затхлый дух смерти и скверны, который, вероятно, чуял лишь охотник, мешал погрузиться в простые радости, что обещал день.

Тварь где-то затаилась: сущности тьмы редко выходят за добычей на солнечный свет. У крупной химеры для такого достаточно силы, и всё же ночь, а ещё лучше густые сумерки — вот её пристанище.

Значит, днём можно понадеяться лишь отыскать логово и, если совсем повезёт, свидетелей. Хотя на последнее особо рассчитывать не приходилось: со слов бургомистра выходило, что опросили всех, кто был в пределах пары кварталов от мест пропажи жертв. Заметки лре и его помощников Азтарк изучил ночью: на сон борцу со скверной давно хватало трёх часов. Никого особо примечательного, разве что некая Юга. Её б можно допросить повторно. Как там она сказала, «ужас какая здоровенная кошка, с козу ростом». Да, вполне химерин образ. Хотя у страха глаза велики, может, напридумывала себе. Надеюсь, бургомистр знает, где искать эту Югу.

Кстати, любопытно, явится ли Иквинз в условленное время или опоздает? Непривычно, пожалуй, для него в такую рань куда-то бежать.

Сам Азтарк вышел на улицу ещё до восхода солнца: был шанс в тающей тьме зафиксировать след скверны. Если, конечно, она выползала этой ночью. Ну и изучить город не помешало б.

Он двигался быстро, не останавливаясь для бесцельного любования достопримечательностями или красивыми видами, следуя только выработанному годами чутью и наблюдательности. Выбирая путь наугад, он позволил приручённой внутри скверне бежать впереди: подобное всегда найдёт подобное быстрее. И грязи им попалось достаточно, но скорее простой человеческой мерзости, чем истинной пакости Загранья. Жаль, его невидимой ищейке не помешало б подкормиться.

Мерлуз напоминал лабиринт — не слишком сложный, впрочем, — все дороги которого сходятся в центр, к ярмарочной площади. Хм, понятно, почему химера выбрала её: мухи сами летят в сердце паутины. Хотя есть тут странность: скверна не логична вообще-то; её сущностям свойственно хватать добычу пожирнее там, где почуют, а не выжидать в постоянной засаде. С другой стороны, это только предположение, что все пропажи произошли вблизи от ярмарки: подтверждений всего-то кровавые пятна однажды да ремень, обнаруженный на торговой площади. Если б не отчётливая энергетика на пряжке, Азтарк мог бы решить, что Финдус просто забрался в парк пошалить с кем-то, да и забыл ремень. Но нет, его заклятого дружка со всей очевидностью больше не было в живых. Не заняться ли некромантией после этого дела, когда столичные возможности станут открыты? Кхм… вполне себе перспектива… Вот уж он похохочет, если однажды сумеет вытянуть дух Финдуса с той стороны.

Ноги сами принесли его к ярмарке, где, вопреки ожиданиям, уже топтался, промакивая потеющий лоб платком, лре Иквинз.

— Ох, доброго утра, стюр Коль! Рад вас видеть.

— Ага. Показывайте, — нечего утруждаться приветствиями, только настрой сбивать.

— Ну вот, значит, прямо тут, считай, сразу за воротами, кровь и была. Сейчас-то уже ничего, да. Но вот тут, я запомнил, — бургомистр указал пальцем куда-то в сторону большого розового куста, ощетинившегося шипами, защищавшими ещё не раскрывшиеся бутоны.

Охотник нагнулся, присматриваясь. Нет, так, на глаз, ни следа. Он прикрыл веки, концентрируясь: с раскрытой над пыльной дорожкой ладони стали срываться бледно-зелёные искорки. Оседая, они словно прилипали к песчинкам, подсвечивая место, где было пятно. А оно было. Кровь, несомненно. Человеческая. Больше того, судя по коротким вспышкам, с которыми сгорали искры, кровь кого-то, имевшего контакт с магией: не слишком выраженный, но сила была знакома жертве не понаслышке.

— А наш пожиратель — сластёна, — ухмыльнулся Азтарк, разгибаясь. — Выбирает кого повкуснее для скверны, если судить по стюру Борро и крови — остаткам от неё. Интересно. Но, — он обернулся к тяжело сглатывающему слюну бургомистру, — это может потребовать куда больших усилий, чем я думал вначале. И, сами понимаете…

— Мы заплатим! Да, сколько нужно дополнительно. Мерлуз найдёт средства, только помогите.

— Приложу все усилия, лре. Я избавлю вас от твари, — Азтарк мысленно потёр руки: в столицу он вернётся не только накачанным силой, но и вполне обеспеченным. — Давайте дальше. Где нашли вещь прошлого стюра?

— Сюда, сюда, — засуетился Иквинз, показывая дорогу, — налево и к аттракционам. Сразу за Чёрным ущельем — это каньон с водой для катания — ненастоящий, само собой. Очень… пугающий. Посетители визжат… да…

Он так и бормотал, пытаясь сумбурно рассказать о том, что есть на ярмарке и где стюр мог бы поразвлечься… по глупому убеждению самого бургомистра. Азтарк слушал его краем уха, сосредоточившись на том, что их окружало.

Большую площадь — действительно большую, пожалуй, четверть от всего Мерлуза, — заполняли торговые ряды, пока ещё пустые: ярмарка распахнёт ворота примерно через час. У них совсем немного времени, прежде чем потянутся торгаши, раскладывающие товар и развешивающие всяческие завлекательные штуки.

Пекари, мясники, пасечники, кожевенники, бондари и гончары, кузнецы там, поодаль, кружевницы на противоположном краю и прочие ремесленники всех мастей. Далеко, почти у ограды — скотоводы: видно их не было, но запах навоза и лошадиное ржание невозможно не узнать.

Будочки и лотки большей частью белые, свежевыкрашенные: под краснеющим рассветом как зубки у юной деревенской хохотушки.

Над ними в небо клыками взмывают громадные цепные карусели, извиваются, как змеиный язык, высокие горки, будто бы подмигивает налитое багрянцем смотровое колесо. Ярко-жёлтый бок циркового шатра почти слепит, в мареве колышутся связки разноцветных воздушных шаров, лент, вертушек, хлопушек и прочего: такое может заставить позабыть о нужных покупках и утянуть на представление любого зеваку.

Ярмарка подходит Мерлузу: они с городом словно созданы друг для друга — спокойствие и даже небольшая заброшенность по сравнению с буйными красками и заманчивыми развлечениями.

— Вот, — бургомистр вырывал его из мыслей — и из прослеживания эманаций скверны, — ремень стюра Борро мы обнаружили здесь.

Азтарк огляделся.

Они стояли точно под ярмарочным колесом на единственном пятачке на всей торговой площади, где было пусто: ну а где ещё собираться ожидающим, пока их впустят на аттракционы.

Чистенько, и скверна ощущается ничуть не сильнее, чем в других местах.

Справа — уродливый шрам Чёрного ущелья — довольно корявого большого макета настоящего каньона: стенки издалека походят на скалы, но рассмотри поближе да днём — доски, камни и ткань. При свете вечерних фонарей разве что вполне завлекательно. По металлическому жёлобу, изображающему дно ущелья, бежит вода: совсем немного, так, чтоб плоскодонки для гостей двигались легче по направляющим тросам.

Вход сейчас заперт двустворчатыми решётчатыми воротами. Скверну такие, ясное дело, не остановят.

Слева — разверстая глотка Пещеры троллей: забава для совсем уж смельчаков — темно, сыро, вой вокруг, крики, звуки ударов, фигуры всякой нечисти, выныривающие в самый неожиданный момент из щелей и закоулков. Охотник бывал в похожем в Бенкане. Пощекотать нервишки сойдёт, если ни разу с настоящей скверной не сталкивался. И вполне подходящее местечко для логова: всегда мрак, эманации страха подпитывают силу.

В принципе, очевидно даже. Видимо, Финдус тоже быстро пришёл к тому же выводу, и, судя по судьбе охотника, выводу правильному. Только как он позволил себя сожрать? Должен был быть начеку…

Если только тварь ещё больше, чем Азтарк предположил. Хотя громадный монстр тут просто не поместится. Значит, средних размеров, но сильный. Концентрированная скверна… и великолепные способности к скрытности. Ожидаемая сила — если принять во внимание немалые умения Финдуса — на предполагаемые физические параметры… да, концентрация должна быть очень высока. Но он-то её сейчас не чувствует.

И о чём это говорит?

Химера научилась прятать свою сущность не только на уровне обычного зрения, но и на слоях Изнанки. Это у них не врождённое. Старая, значит. Очень старая и очень опытная. С наскока такую не взять. И, скорее всего, она уже его почуяла. Попытается сбежать или вступит в драку?

Не сейчас. Утро — не время для скверны.

Он вызнает за день всё, что нужно, и вернётся к вечеру. Жди, тварь, недолго тебе осталось.

— Юга почти всегда у ворот Мерлуза или тут, на ярмарке. Сейчас утро, значит, зазывает прибывающих на развлечения. Давайте я вас сам провожу, стюр Коль. Девчонка нервная, ещё испугается вас, а по моей просьбе расскажет, что знает, — бургомистр заторопился прочь с торговой площади, будто сейчас, при свете разгоревшегося уже солнца, продолжал бояться того, что могло прятаться там.

Нет, вряд ли старое чудовище вылезет вот так, сходу. Пожалуй, стоит поразмыслить о приманке.

— Идём, — Азтарк кивнул и, опередив Иквинза, зашагал к выезду из города: тут не потеряешься — иди да иди по главной аллее, разве что навстречу всё увеличивающемуся в это время потоку людей. Ну, защита выставлена, и его все предпочитают обходить стороной, так что можно не опасаться карманников и следить приходится лишь за тем, чтобы ветвями буков не сбило шляпу. Деревья, кстати сказать, подпорчены скверной: так и тянутся, норовя залезть узловатыми пальцами в лицо. Давно б спилить половину, а то устроили какой-то недо-лес. Ещё и лре постоянно останавливается: на каждом шагу кто-то дёргает его, чтобы просто поздороваться, обсудить управление городом, а чаще пожаловаться на жизнь и что-нибудь повыпрашивать. Хотя, к чести бургомистра, откровенно нищих охотник не приметил: народец разный, кто побогаче, кто победнее, но в лохмотьях никто не ходит. Скверна не зря тут поселилась: любит места пожирнее.

Чтобы ей предложить, что заставит тварь показаться? Кого бы?

Неожиданно стюр споткнулся: под ноги ему вылетел потрёпанный мячик. Раздавив его каблуком, Азтарк раздражённо огляделся: не хватало ещё из-за случайной ерунды нос расквасить. Справа в тот же миг раздался громкий рёв.

На уличной скамье сидела молодая женщина, удерживая бьющегося в настоящей истерике мальчишку — белобрысого и вихрастого, какого-то неказистого и скрюченного.

— Ну-ну, успокойся, мы найдём другой мячик, обещаю.

— Он специально… ты видела, видела… Он злой. Он — зло…

— Это ты — зло, — брезгливо бросил стюр, одновременно махнув рукой бургомистру. — Гляньте, лре, пацан поражён скверной. Вон, аж перекосило. От такого надо сразу избавляться. Что хлопаешь глазами? — почти рявкнул он на опешившую мать, судорожно прижавшую ребёнка поближе: тот затих, словно понял, что происходит что-то, касающееся его. — Шляетесь, тьма знает где, потом вот последствия. Лре Иквинз, вам следует немедленно принять меры и уничтожить прибежище скверны, пока оно не разрослось — дальше будет труднее.

— Что?! — тоненько воскликнула женщина. — Вы говорите убить моего сына. Вы… вы… Как вы можете?! Он болен!

— Я о том и толкую, дура, болен скверной. Я вижу гниль тьмы. Начнёт заражать других, — на перепалку стали уже озираться идущие со всех сторон люди. — Я могу помочь, лре, если вы не знаете…

— Нет-нет, — забормотал бургомистр, взглянув в налившиеся слезами материнские глаза. — Мы, конечно же, имели дело с такими случаями. Я вас уверяю, тут ещё есть возможность… — он бочком оттеснял злополучную семейку за свою спину, делая какие-то знаки ладонью, намекая им убраться побыстрее. — Мы отслеживаем подобное. Лекари пробуют разное. Нельзя вот так сразу… ребёнок всё-таки…

— Именно сразу и нужно, — презрение так и сочилось из Азтарка. — Но управляете этим городишкой вы — вам и решать. Не моё дело. Я охочусь за совсем другой тварью. И всё же от этого вот… избавьтесь, мой вам совет.

Женщина, наконец, отмерла и, подхватив сынишку, убежала в ближайший проулок так быстро, как позволяли нервы и путающиеся юбки.

— Гадость, — охотник по привычке сплюнул. — Жалость тут неуместна, я вам скажу. Ребёнок… ну ещё родит. Она сама пока здорова. Зачем ей вообще недоразвитый? Раз — и дело с концом. Если надумаете, заговорённый нож у меня имеется и опыт подходящий, а?

Иквинз ему не возразил, только скривил губы то ли в улыбке, то ли в испуге.

— Э-э… стюр, мы отвлеклись. Пойдёмте? А то сейчас у ворот такая толчея будет, умаемся Югу искать.

— Верно, дело есть дело.

Тут же выбросив несчастную мать из головы, Азтарк продолжил путь, вернувшись к поиску свидетеля явления химеры.

Может, выйдет определить приманку. Тогда уже сегодня в сумерках они с тварью встретятся. Чего тянуть? Незачем заставлять столицу ждать стюра Коля.

Та самая кареглазая девчонка, что пристала к нему при въезде в Мерлуз, сейчас жалась и переминалась с ноги на ногу, пытаясь спрятаться за спиной бургомистра.

— Ну же, Юга, не бойся, расскажи стюру Колю то, что рассказывала мне. Что ты видела у ярмарки?

Иквинз нашёл зазывалу быстро, хотя толпа её сотоварищей, растекающаяся то туда, то сюда среди входящих в город людей, казалась отчего-то бесплотной, будто никого из них нельзя ухватить, остановить. Юга, с неохотой оторвавшись от своего занятия, пошла к лре спокойно, но, заметив Азтарка, попыталась слинять. Рука ухватившего её за шкирку бургомистра оказалась на удивление крепка, видимо, как и авторитет — снова сбежать девчонка не решилась.

— Рассказывай. Стюр здесь, чтобы помочь нам всем, понимаешь? Чудовищу всё мало…

Юга бочком вышла из-за Иквинза, опустив взгляд в землю.

— Я почти ничего и не видала, лре, я же говорила. Или, — она чертила линии в пыли носком грязной туфли, — мне вообще померещилось. Думаю…

— Думать буду я, — перебил её Азтарк, — от тебя требуется только выложить в точности, что ты видела, ясно? Ну?

— Это было в ночь перед той, когда съели прошлого стюра, — голос её дрогнул, — ну, когда он пропал.

— В ночь?

— Ага. Я ушла с ярмарки, когда потушили огни…

— Примерно через час — полтора после заката, — вставил бургомистр.

— И?

— И пошла домой. Я живу там, за бродом, — она махнула рукой в сторону. — По той улице, где у торговой площади ограда из решёток, видели?

Азтарк кивнул: попадался такой забор по пути от постоялого двора к ярмарке.

— Ну вот там я и заметила, — Юга вздрогнула, на миг подняла глаза, зашептала, словно не хотела, чтоб услышал кто-то кроме их троих, — кота.

— Кота?

— Что-то похожее. Серое или чёрное — было темно. И преогромное. У старухи Диллы есть козы… пятнистые… и шерсть такая мягкая. Большие, мне примерно так, если с рогами, — она приставила ребро ладони к груди, — вот. И тот кот такой был, да.

— С рогами?

— Нет, что вы. Говорю ж, на кота похоже. Только так… плыл как… как туман. Может, и туман или дым, а мне почудилось. Темно же было. Насмотришься в Пещере троллей за день всякого, потом мерещится.

— Или нет, — Азтарк почесал переносицу. — Что делал этот… кот? Где именно появился?

— Не знаю, — она развела руками. — В смысле, я заметила, как он перебегал дорогу. Быстро, я даже заорать не успела. Как будто горло зажали. Значит, с Беличьей улицы и как раз в ярмарку. Между прутьями шасть — и пропал. То есть там кусты дальше. Я уж не следила, стюр. Как пропал он, так домой и понеслась. Страшно было. И холодно.

— Холодно? Хорошо. Верный признак скверны. Ещё хоть что-то запомнила?

— Не-а, но могу место показать, где случилось.

— Не нужно. Беличья улица, я понял. Ладно, бургомистр, здесь мы закончили, пожалуй. И ты, мелкая, не теряйся: вдруг ещё сгодишься, — Азтарк ухмыльнулся, задумав кое-что.

— Теперь пожрать. Всё одно туда к реке возвращаться. Вот что, Иквинз, нужно достать мне пару вещиц.

— Конечно-конечно, стюр. Что требуется?

— Сеть. Любая — плетение не важно, лишь бы большая. Хм, скажем, пару-тройку лошадей накрыть целиком. Так, камней мне хватит… Масло. Да, три пинты льняного масла. Найдите большую бутыль или кувшин, чтоб влезло целиком. Не слишком крепкие, чтоб разбить легко. И хороших углей, таких, чтоб вспыхнули быстро и горели жарко. Всё пока.

Про приманку Азтарк говорить не стал: есть мыслишка, но надо обмозговать. Вариант неплох. Он оглянулся на зазывал, обращаясь к внутренней скверне. Да, может сработать, а нет, так одним больше, одним меньше…

— Не позже чем за два часа до заката доставите всё. Остальное потом скажу. Идите, бургомистр, провожать меня не надо.

Охотник, не озаботившись ожиданием ответа, устремился в сторону таверны. Всё шло как по писаному. Только царапина на ноге ныла, не давая довольству захватить Азтарка целиком. Ничего, он всем тварям покажет…

Ночь набросила полог на засыпающий город. Горожане и приезжие разбрелись по домам и временным пристанищам, унося с собою покупки и впечатления.

Праздничные огни погасли: остались только бледные городские фонари, выбивающие узкие световые дыры в чернильной темноте.

До полуночи часа два: если всё пойдёт, как задумано, то он ещё и выспаться успеет.

Азтарк удовлетворённо кивнул сам себе, в последний раз осматривая приготовления.

У горла Пещеры троллей был выложен круг в несколько ярдов, ограниченный заговорёнными камнями, с краю его стоял пузатый кувшин, полный масла, тоже напитанного заклинаниями. Перевитая собственной скверной охотника сеть, особым образом скрученная в шар, висела прямо в воздухе, готовая по щелчку пальцев раскрыться, срываясь вниз. И, ясное дело, угли: тварь надо развоплотить, всё равно пленить и приручить такую старую не выйдет. Чудно. Дело за малым.

Стюр расправил плечи, вскинул голову и обернулся в сторону ярмарочных ворот.

Придёт, не сможет не прийти. Что-что, а во внушениях он поднаторел, да и она не сопротивлялась. Бургомистр вроде ничего не почувствовал… вряд ли б он поддержал идею с такой приманкой. Но тут уж не попишешь: скверне нужна либо сила, либо чистота, а с первым в городишке было негусто.

Он буквально кожей ощутил первое шевеление химеры: словно совсем рядом, прямо за плечом, но нет, конечно, нет, пока она ещё выберется из своего схрона. Такие осторожны сверх меры, потому и нужен кто-то, перед кем тьма не устоит от искушения.

Где же она?

Азтарк переступил с ноги на ногу, вгляделся в ночь. Сейчас. Иди уже.

Миновав ограду, в его сторону скользнула хрупкая фигурка.

Юга двигалась медленно, какими-то рывками: полностью стереть её опасения не вышло. И всё же она здесь.

Остекленевшие глаза подошедшей девушки смотрели прямо перед собой, лицо ничего не выражало. Готова.

— Юга, рад тебя видеть, — вкрадчиво обратился к ней Азтарк, беря за руку и ведя внутрь круга. — Нам с тобой предстоит большое дело. Ты мне очень поможешь. И землякам поможешь. Песню сложат, а? Сюда. Вот сюда.

Покачиваясь, Юга стояла посреди приготовленной им ловушки. Дополнительная толика убеждающей магии — и она уже даже не вздрагивает. Прекрасный выбор всё же. В конце концов, а незачем к нему было лезть невовремя.

Охотник отступил, весь встряхнулся и встал наизготовку: на кончиках пальцев клубились готовые сорваться магические команды, ищейка скверны внутри взрыкивала, взгляд стал острее, пронзая толщу темноты. Совсем скоро… рядом.

Он бросил первое заклинание, и кожа Юги замерцала, покрываясь рунами скверны: уж это должно выманить зверя наверняка.

Низкий негромкий гул из глубины подземелья стал ему ответом.

Да!

Томительные минуты ожидания. Мурашки страха, бегущие по позвоночнику перед первой встречей с порождением мрака: о, он боялся, без сомнения, но и предвкушал.

Из рукотворной пещеры показалось облачко дыма — мглы, более чёрной, чем ночь. Оно вырастало всё больше, тянулось вперёд — зыбкое и бесформенное, никак не желающее показать плоть. Будто маленькие шажки… один… второй… вот оно наползло на край круга, мгновенно вызвав проявление.

Отчего-то заговор не сработал как обычно: химера начала материализовываться, но пока как нечто странное, что-то изогнутое, чёрно-серое, покрытое твёрдым панцирем… только общая серповидная форма, где ещё не видно ни лап, ни морды… Похоже на… непонятно…

Это нечто наступило на кувшин, тут же расколовшийся: выплеснувшееся масло живыми направляемыми ручейками потекло к заговорённым камням и повлекло за собой нити скверны из оболочки химеры. Работает! Привязана.

Тонкое щупальце дыма потянулось к Юге, коснулось щеки, словно призрачным пальцем. Облако заклубилось ещё сильнее, разрастаясь, поднимаясь выше…

Юга вдруг обернулась на охотника, взор её был совершенно осмысленным. Девушка засмеялась, подёрнулась дымкой и влилась в окружившее её море скверны.

Что такое?

Азтарк соединил пальцы, побыстрее сбрасывая сеть на ставшую огромной тварь. Ну же…

Сетка коротко сверкнула потусторонней зеленью и растаяла, влившись в облако, похожее теперь на… на лапу?

Охотник резко перевёл взгляд на материализованную часть химеры… Коготь! Да чтоб провалиться! Коготь это… вот что… И тут он сообразил, насколько просчитался. Эта мысль и стала последней для стюра Коля.

Облако разошлось, снесённое порывом потустороннего ветра прямиком из Загранья. Вся торговая площадь вздыбилась горой, извернулась, являя уже не карусели и лотки, но настоящие зубы, клыки, красный глаз в центре лба. Колоссальные челюсти схлопнулись в один миг, не оставив от Азтарка даже памяти.

Весь город двигался и поднимался, неуклонно меняясь: чешуёй ложились на бока дома, шрамы улиц расчерчивали невообразимо огромное тело, ратуша раздвоилась, увенчав страшную голову монстра витыми рогами.

Мгновениями спустя на равнине у предгорий сидела неописуемо громадная химера: то ли кот, то ли волк, то ли ящерица — иссиня-чёрная, переливающаяся под светом луны и окружённая зеленоватым ореолом скверны.

У её страшных когтистых лап стоял одинокий человек.

Сверкнули колючими искрами голубые глаза. Жон Иквинз похлопал вольготно расположившуюся рядом тварь по ноге.

— Что, Мерлуз, покушал? Как тебе такой ужин?

Химера умильно облизнулась, зажмурив единственный глаз.

— Ага, вкусно, понимаю. Но ты уж извини, малыш, в следующий раз кормёжка будет нескоро: борцов со скверной, перешедших на сторону тьмы, не так уж просто отыскать, знаешь ли. По округе ты всех подъел, пожалуй.

Зверь уркнул, будто понял каждое слово.

— А сниматься с места не хочется. Мне тут нравится: степь, горы… И никто в Фесфире, не говоря уж о Дамарии, не разбирается, есть ли в такой глуши город или нет, а? — самоназванный бургомистр вскинул голову, посмотрел ввысь, почти под небеса, на жуткую морду и подмигнул. — А ты молодец: приманки выглядят всё лучше и лучше. Все эти фантомы — жители, приезжие, Юга… о, тот мальчишка — ужасно натурально вышло, я чуть сам не поверил, — он хохотнул. — Хотя этим… стюрам, — слово прозвучало брезгливо, — всё одно: ничего не видят уже дальше собственного носа, так пропитались дрянью и злобой. Последний вон… сплошная алчность и никакого сочувствия к слабым, да? Скверна… скверна… только и твердят. А что скверна? Каждому жить хочется. Необязательно для этого превращаться в настоящее чудовище. Ладно, кто меня тут слышит, — он махнул рукой, — пойдём, прогуляемся, разомнём кости.

По ночной степи, играя, носился монстр. Наблюдавший за ним человек прислушивался к довольному мурлыканью, похожему на грохот камнепада, и счастливо улыбался.

---

Белотравица

— Прокляну! Как есть, прокляну! У, змеючина. Вот обрастёшь совиными перьями… и уши заячьи на голову пустую!

— Тише-тише, Дарушка, не расплёскивай, чего не утрёшь, — старуха успокаивала молодую справную девицу, поглаживая ту по спине, по чёрной как ночь косе; успокаивала, но держала за руку крепко — и не подумать, что в сухой ладошке такая сила. — Неча на безголовых размениваться. Да и не со зла она. Правда ведь, Глафья, не со зла?

— Ой, душки́ болотные попутали! Ой, себя не помню! — заголосила та, обмахивая пылающее лицо руками и трясясь вся, будто потёкший студень: колени, зад, грудь, щёки. — Светёлки мне свидетелями, попутали душки́-то, Дара!

— А, попутали, — двинулась на бабу кипятящаяся девица, впрочем, уже без былого задору, но старая Овелика всё не отпускала воспитанницу. — Душки́… нет, ты слышала… Последний раз говорю тебе, Глафья! И товаркам своим передай: влезете за белотравицей в мой огород — прибью. Светёлки не станут перечить. В поросей обращу! Ишь, удумала — на князя морок навести! Дура! Ой, как есть дура.

Баба обиженно засопела, но не сказала ни слова поперёк, да и упавшую корзинку подобрать не пыталась. Права волшба, что тут попусту… и верно, проделки мелких болотников. И чего ей в разум стукнуло, чтоб князя к дочке приворожить… ей-то, селянке простой. Как двадцать лет назад отмерила Овелика, что волшбой Глафье не быть, так оно и есть.

— Дура, — согласно закивала она, — дура я, Дарушка. Ты уж прости глупую — и на Сольюшку мою зла не держи — не знала она. Мы князю-то и на глаза не станем показываться.

— Да хоть прилипните к нему, тьфу, — сплюнула молодая знахарка, вырвала наконец свою руку из хватки наставницы и принялась собирать разбросанную у ограды траву, вывалившуюся из корзины, — мелкие листочки, опушённые белёсыми ниточками. — Иди уже, не трону вас, дурных, — буркнула она из-за плеча, не бросив на недавнюю обидчицу даже косого взгляда.

Та не заставила себя упрашивать: сорвалась с места и быстро скрылась за яблоневыми купами, отделявшими домишко ведуний от прочих изб села.

— Дурында… — снова выругалась Дара, но уже не зло, а скорее устало, — ты представляешь, Овелика, чего она могла натворить?

— Ой, ты ж по себе судишь, милая. А она что… ну животом бы княжья дружина помаялась да снам странным подивилась бы. Разве ж Глафья со всей силой белотравицы совладала б… тьфу, — старуха отмахнулась от этой мысли, как от комара: зудить и кусить может, но большого вреда не сделает.

— Вот и надо им разок показать-то… а то как мёдом мои грядки намазаны. Помышляют, плюнь, разотри, съешь — и ты красавица писаная али воин могучий. Князя им, вишь, в женихи захотелось, — юная волшба фыркнула, тряхнула длиннющей косой, распрямляясь. — Ладно уж, пойдём в дом. Белотравицу разложить — посушить надобно, а то гнильём сгорит. Чем потом родовую горячку лечить? Во Яснополице нашем четверо на сносях.

— Пойдём-пойдём, я чайку заварю. Зря, что ли, за малиной в лес ходила.

Выкрашенная в цвет летнего луга дверца протяжно заскрипела и мягко щёлкнула замком за их спинами.

                                          * * *

Назавтра вся деревня судачила, как позавидовала Солье молодая волшба, как не дала Дара-жадина немного простой травки для красоты-то девичьей. Видать, сама князю глаза мозолить станет.

И на что надеется? Крепкая девка, чересчур высокая, чересчур жилистая. Разве что волос хорош, да и тот чернющий, как чернющие и глазищи. Так-то она и ничего, пригожа, да разве что с перепоя князь на настоящую ведьму позарится. Тем более красавица Солья тут же, рядом: нежная да тонкая, белокожая да златоволосая, очи барвинковые. Ой, да очень нужна ей той травы горсть! Пусть волшба подавится.

Сама сватаемая молвой за князя девица о покраже у знахарок ни сном ни духом не ведала. А как узнала, за голову схватилась: и удумалось же матушке дорожку Даре переходить. Солью б кто спросил, нужен ей тот князь али как. Она б, может, тоже в воспитанницы к Овелике пошла, только силой светёлки обделили: ни малюсенького следа скверны ей и не заметить, что уж о попользовать думать.

Надо б сходить, что ли, к волшбам, совестно за мать-то. И треплются все ещё, уж до соседних деревень скоро дойдёт. Дурни. Лишь бы до княжьих ушей не долетело — стыда не оберёшься.

— А и чего б тебе не выйти за князя? — вопрошала её Дара, прихлёбывая лесной душистый чай, когда Солья выбралась к ним после полудня. — Говорят, он тоже собой весь видный. Не старый, к тому же. И на силу не жалуется — с тварями Загранья дело имеет. И время подходящее, — добавила ведьма, подсчитав что-то в уме, — детишки получатся — загляденье.

Солья прыснула чаем и закашлялась.

— Ой, чего спужалась? Ты ж не вчера в женскую пору вошла, понимать должна. А мы с бабушкой пособим. Не белотравицей, дело ясное, — она хохотнула, — но княже глаз не отведёт.

— Да тьфу на тебя! Не хочу я замуж! — Солья отодвинула чашку и уронила голову на сложённые на столе руки. — Это маменька всё… а я учиться хочу! В Гизель поехать или в Фесфир. Да хоть бы и в нашем Пранеже в столицу. Я б детишек лечила. Не как ты, конечно, без магии, но помогала б, — она вздохнула, так и не поднимая лица. — А вы все замуж…

Хмыкнув, Дара покачала головой, от чего приятно зазвенели тройные височные кольца. Да уж, дела.

— А… да, глядишь, князь-то поможет тебе выучиться, а? Незнакомой девке так нет, а невесте иль жене?

— Поможет, держи карман шире! — Солья вскинулась, тоже звеня украшениями. — Рожать заставит каждый год. Наследников станет требовать. Запрёт в замке.

— Да ну тебя, — отмахнулась волшба, — давно правители так не делают. Нет, без наследников не обойтись, но сейчас не то что встарь: десяток детей никому не нужен. Забот не оберёшься. Двое — трое. Один, как пить дать, у вас магом будет.

— Настоящим?

— Как мы с Овеликой — и больше. Глядишь, потом и конклав нам пособит восстановить.

— А я слыхала, — оживилась Солья, — что сейчас и так всем ведьмам с кругами помогают. Чего-то там со скверной связано.

Дара кивнула.

— Есть такое, поговаривают. Скверны всё больше… нет, не везде, не пугайся. Но Загранье так и тянется к нашему миру, так и льнёт.

— И ты такая спокойная?! А вдруг прорвётся?

— Ну тогда и поглядим, — ведьма чуть пожала плечами, — что прежде времени волосы рвать?

— Ты будто б не боишься… — прошептала Солья.

— Загранья-то? Али скверны? А чего их бояться? Всю жизнь бок о бок.

— Но твари…

— А, зверюшки… ну да, опасные… но хороших людей не трогают, знаешь? Хотя под горячую… хм… лапу им не попадай. Ну так только дурни к химере лезут или на дракона с мечом прут. Дурням туда и дорога.

— Ох, Дара, мне б твою смелость! Я бы… — она заговорила ещё тише, едва слышно, — я б от матери сбежала.

— Сбежала б она. Сердце — огонь, голова деревянная. И чего б делать стала? Да ты ж и до столицы не доберёшься одна. Говорю тебе, подумай, такой шанс. Княже завтра уже явится.

Солья упрямо поджала губы, но волшбе не возразила: красавица — не красавица, а дурой быть не след.

                                          * * *

Яснополице встретило князя Андраша проливным дождём. Копыта коней так и вязли в грязной густой жиже, в которую превратилась большая дорога.

Удачей ли, чудом ли, но сразу за внешним частоколом после въезда в деревеньку ливень поумерился, да и проезды тут были сыпаны мелким дроблёным камнем: лошадям тоже не слишком хорошо, но тут и пешком уж можно. Тем более что дружину встречали.

Хотя, как сказать, дружину — малый отрядец: он сам да семеро его побратимов. Не война ж.

Большая дорога делилась от ворот начетверо, и тропки разбегались, обнимая маленькую площадь: на ней их поджидали.

---

Староста, учётник, простые селяне, детишки снуют вокруг, явно побаиваясь боевых коней, но не в силах совладать с соблазном поглядеть на столичных гостей.

А маг местный где же? Тьфу, какой маг, дурья башка, ведьма же! Коло они искать приехали, в конце концов.

Андраш, перед тем как спрыгнуть с лошади, огляделся: а вон, должно быть.

Обряженная в самые пёстрые одежды старуха — точно цветастая птица с Юных островов — не может быть никем иным как ведьмой. Острый взгляд и отсюда чуется.

А что за девицы рядом с ней ошиваются? Чернявая… тоже в цветастом… высокая… голову гордо держит… и в глазах тьма. Никак последница? Хорошо: больше шансов с кольцовьем совладать.

Вторая… светлая, как цвет белотравицы, прозрачная почти, как лучик, но тоже смотрит без подобострастия, не чета остальным. Видать, знает дело старая волшба: такие при себе никчёмных не держат.

Хорошо.

Князь приказал всем спешиться, бросил повод подбежавшему парнишке. Ну, сперва со старостой потолковать, привычным порядком, как полагается, а потом уж к реальным делам.

Он снова осмотрелся, но уже подняв перед взором не всем видимый слой мироздания — граничный слой Изнанки. Ого! Скверна-то повсюду, но какая спокойная, глядишь, так и ластиться котёнком начнёт. В нужное место прибыли они, не зря послушал совета.

Едва заметно кивнув ведьме, Андраш позволил селянам погрузить себя в суету привечания высокого гостя.

                                          * * *

— Кто ж к нам податься надоумил? — спросила ведьма, когда они добрались до опушки, и князь смешался. — Что такое?

— Да вот, — протянул он, почесав в затылке совсем как простой деревенский мужик, — на Девичьем пруду я был как-то, значит. И там она, — князь вдруг залился румянцем, оглянулся на девушек, которых Овелика позвала с собой, — ну рыбо-дева.

— А-а, Италанния, — кивнула старуха, — знаю, как же. Она, выходит, дорожку указала, водница старая.

— И вовсе она не старая, — как-то уж очень рьяно возразил Андраш, — личико фарфоровое и вся такая, — он обвёл руками силуэт фигуристого тела, потом вмиг опомнился, снова кинул взгляд на Дару и Солью и покраснел уже окончательно, — ну, в общем…

— Ага, само собой: для русалки три столетия — не возраст.

— Триста лет?! — князь вытаращился на ведьму, порадовавшись, что дружинники не пошли с ними и не видят его смущения.

— А то как же. Ну, может, не триста. Может, двести восемьдесят, — ведьма хихикнула как девочка, — разочка в три меня старше. Ну да не важно. Ты ужо здесь, княже, что теперь… — она вздохнула.

— А ты б не хотела, чтоб мы тут показывались?

— Да кто ж меня спрашивает?! Хотела б — нет. Кольцовье вам, магам, надобно — так вы его из-под земли достанете.

— Наконец-то, — вставила откуда-то из-за спины Дара: в коротком слове слышалась усмешка.

— То есть? — Андраш обернулся на молодую волшбу, приметил хитрющие глаза, перевёл взгляд на Овелику.

Та укоряюще качнула головой, глядя на воспитанницу, но ответила:

— Дарушка несказанно рада, что кольцовье наше вы откопаете. Мы же слабые женщины… не совладали с дёрном да тёрном, — старуха подмигнула князю. — А твои ребята — ух! Крепкие! Сильные! Копать-то умеют хоть?

Андраш ошарашенно кивнул, а она продолжила:

— Да ты и сам всем пример подашь, а? Магией али вручную — нам всё равно. О, как железные, — сухонькие пальцы ведьмы с неожиданной силой впились князю в предплечье. — Девки, гляньте, он, пожалуй, и Прола-мельника заборет. Кстати, князюшка, коло-то ждало долго, обождёт и ещё, а невеста ли тебе не надобна? Такую, как Сольюшка наша, и в столицах не найдёшь.

Солья и Андраш одновременно закашлялись, подавившись вдохами. Дара только закатила глаза и ухмыльнулась, потом подмигнула подруге: мол, а я говорила.

— Эм… э…э…

— Что мычишь, князь? Слова потерял? Ну от Сольюшки многие в немоту впадают. Ладно уж, не гневись только, это я по-стариковски… душою за девиц наших болею. Но ты присмотрись… — и она тут же будто забыла, о чём толковала. — Пойдём уже, чего встали? Кольцовье, оно, конечно, не убежит, но чего время терять? Мне оно ох как дорого, это вы — молодые — им разбрасываетесь, — и она споро двинулась с опушки вглубь леса, словно видела тропу внутренним взором.

Андраш вновь обернулся на девушек с невысказанным вопросом в глазах: «Что это было?».

Дара только развела руками и зашагала вслед за наставницей в чащу.

— Пойдём, князь, я тоже знаю, где ведьмин круг, не собьёмся, — Солья разглядывала Андраша, не скрывая интереса, но и не строя глазки, как знакомые ему придворные девицы. — И не теряйся так: тут каждый второй тебе кого-то в жёны предложит.

— Тебя?

— И меня, — коротко кивнула та. — Идём, а то ведьмы наши по лесу не хуже зайцев скачут — не угонимся.

Светлые сосны пропустили их под свои высоченные арки и зашумели вслед, приветствуя гостей.

                                          * * *

— Я-то думал, мы это… придём, и оно того… — тяжело дыша и сглатывая слова, бормотал справа от князя Рекон — его первый ратник. — А тут вон копать, чистить. Спасибо, хоть после обеда погнали сюда.

Перед дружиной раскинулась широкая поляна — круглая да плоская, как щит, только вся сплошь заросшая низенькими дикими сливами, плетистыми травами и хмелем. Из-под зелёного ковра едва виднелись верхушки белых камней древнего кольцовья.

— Порадуемся, что хоть сам круг цел, если так поглядеть. Составить-то его заново без главной ведьмы вряд ли у нас вышло б.

— А чего, эта старушенция, что нас сюда услала, не главная?

— Овелика? Нет, что ты. Стара она, да, но для верховодства конклавом одних долгих лет мало. Тут знания потребны особенные. Ведьма должна быть приближённой к предводительнице ковена хотя бы, если уж саму предводительницу черви съели.

— И где ж такую отыскать?

— Поговаривают, в Ильфании есть одна, у Болотищ живёт, — Андраш оторвал большущий свивок травяных плетей, отбросил в сторону, выпрямился, отёр потный лоб ладонью. — Вроде как даже нескольких воспитанников пестует. И тамошнее коло восстановили. Но нам туда далеко, хотя и придётся кому-то выбраться: все кольцовья надо в цепь связать, чтоб скверну осадить. Понадеемся, что фесфирский принц справится и там, его ж затея.

Дружинники все враз после этих слов перекрыли рты ребром ладони: значит, чтоб не сорвалось лишнего, не услышали твари ни звука. Князю оно можно: он с Заграньем и его чудищами в такой мелочи совладает. Сильный у них князь, бережёт Пранеж.

— Рано сейчас о том толковать, тут вон дел невпроворот, — Андраш кивнул на поляну: они ввосьмером трудились пару часов, расчистив только два камня, а таких тут пятнадцать. — За сегодня, дело ясное, не управимся, но и за нас никто не сделает.

— Мужиков пригнать, раз сами не пошли… — проворчал позади Чогнар — их замыкающий, — разве княжье дело — траву полоть?

— Княжье — не княжье, а только не пойдут мужики. Там в селе и лягут, но не пойдут: страшатся они кольцовья всяко больше, чем наших плёток да сабель. Дёргай давай. Зеленуху вычистим, топорами поработаем — вот вам и коло.

— Пожрать хоть ведьмы принесут?

— А вон, глянь, уже.

Терновник на краю поляны сам собою раздвинул ветки, пропуская двух девиц. Дара на коромысле тащила две большие бадьи, а Солья — пару увесистых корзинок.

— Ну как вам работается-можется, гости дорогие? — не скрывая усмешки, спросила ведьма. — Вижу, потрудились. Только надолго-то прерываться нельзя — затянет лес всё тут снова. Ага, и минутки лишней не даст. Вон уже пытается, — она сняла коромысло, поставив бадьи на землю, и махнула рукой на расчищенный клочок.

Прямо на глазах у изумлённой дружины цепкие лозы плюща медленно, но неуклонно вытягивались, подползая к светящимся белизной камням.

— Ох ты ж! Душки́ болотные! Глянь, растут! Тьфу, — сплюнул Рекон, — это что же, бесконечно спину гнуть тут, что ли?

— Как внутри коло расчистите, так перестанет всё лезть, убоится. Но надолго не прерывайтесь — поблажек не даст. Так что поторапливайтесь. Тут поесть-попить. Быстрее, чего встали? — Дара отвернулась, принявшись помогать Солье, уже развернувшей на траве небелёную холстину и раскладывающей хлеб, сыр, вяленое мясо, горшок с репой, мелкие яблоки и туес с дикими ягодами.

Рядом девушки выставили кружки — всего две, но уж сколько унесли — и бадью с медовым взваром.

— Вот, питьё мы с Овеликой готовили: не хмелит, силы подкрепляет. Чего уставился? — рыкнула вдруг Дара на Рекона: тот и правда разглядывал волшбу слишком уж пристально. — Ведьму не видал?

— Такую молодую не видал, — не растерялся тот. — А волшбы мужей берут? — голубые его глаза лукаво блеснули.