Бесплатный фрагмент - Приключения Арлекина

Иллюстрации Джона Остена

Как Арлекин появился на свет

В Бергамо, между Альпами и Ломбардской равниной, жил когда-то торговец фруктами. Он был человеком преуспевающим, ибо все дворянство и знать города покупали фрукты у него; и был он человеком дородным, солидным, румяным, как одно из его собственных спелых яблок. Некоторые говаривали, что это потому, что он никогда не был женат.

Но однажды он заметил девушку, совсем юную, но очень хорошенькую, с черными волосами и смеющимися черными глазами, которая стояла и смотрела на фрукты в его лавке.

— Что бы вы хотели, мисс? — спросил он.

— Ничего, благодарю вас, сэр, — сказала девушка. — Я только хочу посмотреть. Они такие прекрасные.

— О! очень хорошо, — сказал торговец фруктами. — За просмотр денег не берут.

Вскоре девушка ушла, издав, как показалось, тихий вздох сожаления.

На следующий день она пришла снова, и торговец фруктами, у которого было доброе сердце и который подумал, что, возможно, девушка слишком бедна, чтобы что-нибудь купить, дал ей апельсин и яблоко. Но вместо того, чтобы съесть их, она унесла их с собой, держа по одному в каждой руке и с любовью глядя на них.

В ту ночь торговец фруктами не мог уснуть, думая о девушке. Не мог он уснуть и на следующую.

«Это глупости», — сказал он, но все равно лежал без сна.

«Интересно, что со мной?» — сказал он.

В ответ в темноте возникло видение прелестного личика девушки с ее большими черными глазами и губами, похожими на самые восхитительные вишни.

Торговец фруктами не любил терять времени даром.

— Вы, кажется, очень любите фрукты, — сказал он, когда девушка, как обычно, пришла на следующее утро.

— Да, — ответила она. — Я люблю их больше всего на свете.

— Но только смотреть? Вы никогда их не едите?

— Нет, — сказала она. — Они слишком красивы.

— Тогда чем же вы живете?

— В основном медом, — сказала девушка.

— Не удивлен это слышать, — галантно сказал торговец фруктами.

— Я также люблю овсянок, — сказала девушка.

— О! — сказал торговец фруктами. Овсянки были очень дороги.

Но девушка была очень хороша собой; и если овсянки стоили денег, то у торговца фруктами денег было в избытке.

— А как бы вы хотели, чтобы все эти фрукты стали вашими? — спросил он.

Теперь настала очередь девушки сказать: «О!». Ее глаза стали еще больше.

— Я имею в виду, — продолжал торговец фруктами, — как бы вы хотели присматривать за этой лавкой? Короче говоря, и не будем ходить вокруг да около, как бы вы хотели выйти за меня замуж?

— Мне бы это очень понравилось, — сказала девушка, которая была простой душой и всегда говорила то, что думала.

И вот они поженились; и ни один из них не пожалел об этом. Торговец фруктами, которого соседи считали закоренелым холостяком, оказался самым преданным из мужей и давал своей жене столько овсянок, сколько она только могла съесть; в то время как она была самой веселой и очаровательной из жен, каких только можно вообразить. Она всегда смеялась и танцевала — особенно танцевала. Одной из первых вещей, которые торговец фруктами заметил в ней, была ее легкая походка, а теперь, когда она была счастлива, она почти не ходила — она порхала.

Тем не менее, она была очень полезна в лавке. Торговец фруктами привык выкладывать свои фрукты как попало, часто оставляя их в уродливых, побитых корзинах, в которых он их покупал. Но его жена все изменила. У нее были свои представления об оформлении витрин, и ее муж, хотя и не понимал, как расположение фруктов влияет на их вкус, позволял ей делать все, что она хотела. Так она создавала чудесные контрасты золотого апельсина и фиолетового винограда и складывала яблоки в сияющие пирамиды. Лавка стала одной из достопримечательностей Бергамо, и люди приезжали издалека, чтобы посмотреть на нее. Обороты торговца фруктами удвоились, и ему пришлось признать, что его жена была не только очень восхитительной спутницей, но и очень хорошей деловой женщиной.

В положенный срок у этой счастливой пары родился сын. У него были глаза матери; он смеялся вместо того, чтобы плакать, когда родился; и почти никогда не переставал смеяться после. Он танцевал еще до того, как научился ходить, хотя было бы не очень легко описать, как он это делал. Его назвали Арлекин.

Торговец фруктами безмерно гордился своим сыном, а мать его обожала.

— Когда он подрастет, — сказала она, — я сошью ему костюм всех цветов фруктов в лавке. Ибо если бы не фрукты, не было бы и Арлекина.

Поэтому, когда пришло время Арлекину надеть штаны, она сшила ему чудесный костюм из ромбовидных кусочков ткани, красных и фиолетовых, зеленых и оранжевых; и Арлекин стал самым нарядным мальчиком в Бергамо.

Почему Арлекин сбежал из дома

Арлекин был настоящим бесенком. В какой бы шалости ни участвовал, он непременно принимал в ней участие и вскоре стал заводилой среди мальчишек, многие из которых были вдвое старше и крупнее его. Он проявлял дьявольскую изобретательность в придумывании проделок над добрыми жителями Бергамо. Невероятно проворный и быстроногий, ни один полицейский не мог надеяться его поймать, и ни одно птичье гнездо не было от него в безопасности: он взбирался на церковные башни, как верхолаз. В своем разноцветном костюме он радостно порхал по городу, как яркая бабочка, сея хаос повсюду.

Мать смеялась над его проделками, а отец, хоть и ругал его, поначалу не мог не восхищаться им. «Я в его возрасте был таким же сорванцом», — говаривал он; хотя трудно было поверить, что тучный торговец фруктами когда-либо выглядел хоть сколько-нибудь похожим на своего сына-ртуть.

Но когда проделки мальчика стали сказываться на его торговле, он отнесся к этому серьезнее. Арлекин больше всего любил сидеть в окне над лавкой и швыряться в покупателей вишневыми косточками или даже гнилыми апельсинами. Естественно, покупатели были недовольны, и некоторые из них стали покупать фрукты в новой лавке напротив.

Это очень рассердило торговца фруктами, и он решил, что должен преподать сыну урок. Поэтому он пошел к плотнику и купил планку, или палочку, из белого дерева, длинную, тонкую и гибкую. И Арлекин, впорхнув в лавку, насвистывая и веселый, как обычно, неожиданно получил свою первую порку.

Мать заплакала, что удивило Арлекина. Ведь били не ее. То, что он сам плакал, причем очень громко, было неудивительно; ибо рука отца была сильна, а его красивые одежды сидели на нем очень плотно.

Тем не менее, он не исправился. Он жил ради забавы; и забава, которую он получал от жизни, решил он, стоила того, чтобы время от времени получать порку. И, несмотря на слезы матери, его пороли довольно часто.

Повзрослев, Арлекин открыл для себя новые виды шалостей. К пятнадцати годам он был хорошо известен во всех тавернах Бергамо. Он играл в кости и карты, целовал девушек и, в общем, был самым отчаянным юношей, какого только можно было найти в Ломбардии.

— Виселица будет его концом, — сказал его отец.

— О, не говори так! — воскликнула его мать.

— Что ж, это не моя вина, дорогая, — ответил ее муж. — Я уверен, что сделал все возможное, чтобы воспитать его должным образом, и я всегда был достаточно трезв. Я не могу представить, откуда у него такие дурные наклонности.

И торговец фруктами сурово посмотрел на свою жену, ибо не мог не думать, что ее веселый нрав — а она все еще была такой же веселой, когда не беспокоилась об Арлекине — в некоторой степени был причиной легкомыслия их сына.

— В одном я совершенно уверен, — заключил торговец фруктами, — и это то, что от него никогда не будет пользы в лавке. Одному небу известно, что с ним станет.

Жена вздохнула. Что станет с ее драгоценным, беспутным Арлекином? Это, безусловно, была проблема.

Арлекин сам решил для них эту проблему, совершенно внезапно.

Однажды в Бергамо была процессия, очень пышное зрелище. Все сановники города принимали в ней участие: среди них и торговец фруктами, который теперь был человеком большой важности — и выглядел соответствующе, гордо восседая на своей белой лошади, в отделанной мехом черной бархатной мантии, с золотой цепью на плечах.

Кавалькада приближалась к собору, и все, казалось, шло как надо. Но внезапно раздалась вспышка и хлопок; затем еще один; затем настоящая пальба. На мгновение люди подумали, что какой-то враг, возможно, французы, воспользовался праздником, чтобы напасть на город. Лошади вздыбились, сбросили всадников и ринулись в толпу. Женщины кричали, мужчины вопили, и воцарился хаос.

Арлекин бросил последнюю петарду в рыночную корзину старухи, на мгновение остановился, чтобы посмеяться, когда та бросилась бежать, словно за ней гнался сам дьявол, а затем скрылся в пустынном переулке.

Он был доволен успехом своей затеи, но не был уверен, что она не была слишком успешной. Конечно, все догадаются, кто был ее автором, и, если кто-то серьезно пострадает, его непременно призовут к ответу. Впервые в жизни он почувствовал страх.

— Я очень сомневаюсь, что воздух Бергамо будет полезен для моего здоровья в ближайшее время, — сказал он себе, торопясь обратно в лавку, которую, как он знал, он найдет пустой; ибо его мать была в окне на большой площади, наблюдая за процессией. Он набил карманы фруктами и содержимым кассы. Также он взял ту длинную, гибкую палочку, о силе которой, как оружия нападения, у него был такой болезненный опыт. Он не мог не вздрогнуть, когда заставил ее со свистом пронестись по воздуху.

До наступления темноты он прятался в пустой конюшне на окраине города, куда он и его друзья часто ходили для своих проделок. Как только стемнело, он отправился в путь.

Арлекин встречает Скарамуша

Арлекин шел сквозь тьму. Прохладный ночной ветерок делал его очень веселым. Он насвистывал и подпрыгивал, и время от времени делал сальто. Вскоре взошла луна, и Арлекину показалось, что она ему улыбается. Он принял это за добрый знак, ибо знал, что луна может оказывать какое угодно влияние на жизнь людей, и было весьма вероятно, что ему скоро понадобится друг. Он почтительно поклонился ей, а затем, поскольку по натуре он был совсем не почтителен, послал ей воздушный поцелуй.

«Она может выбрать любое приветствие, какое ей больше нравится», — сказал он себе.

Луна подмигнула, и Арлекин, судя по девушкам, которых он знал в Бергамо, догадался, что ей больше понравилось его второе приветствие.

Он не очень-то беспокоился о погоне. Во-первых, вполне вероятно, что бергамцы, включая его отца, будут слишком рады тому, что избавились от него, чтобы пытаться вернуть его, даже ради удовольствия его повесить. Во-вторых, он знал, что может удрать от любого преследователя, пешего или конного. При одной мысли об этом он задрал ноги и сделал еще одно сальто.

На рассвете на него напала пара разбойников. Но это были неуклюжие деревенские парни, и они даже не смогли коснуться проворного Арлекина, который кружился вокруг них, как огненное кольцо. У него была только легкая палочка против их дубинок, но он так крутил и сверкал ею в утреннем свете, что они приняли ее за меч из лучшей стали. Он хлестнул одного по щеке, и тот убежал, крича, что он мертв. Другого он ударил по лодыжкам, и тот упал на четвереньки и пополз так быстро, как только мог. Он был так уверен, что обе его ноги отрублены, что не пытался встать, пока не прополз больше мили.

Должно быть, он выглядел очень глупо, когда обнаружил свою ошибку, но Арлекин не видел этого. Он пошел своей дорогой, чрезвычайно довольный своим подвигом, жуя яблоко отца и насвистывая веселую мелодию, когда рот был достаточно свободен.

В первом же городе он купил черную маску.

«На случай, если отец меня догонит», — сказал он. «Кроме того, есть много ситуаций, в которых маска полезна; и если я рано или поздно не окажусь в одной из них, меня не зовут Арлекин».

Съев сосиску и выпив флягу вина, он снова отправился в путь. И не успел он далеко уйти, как услышал из-за поворота дороги впереди звуки такой заразительной музыки, что его ноги сами пустились в пляс, так что, когда он увидел музыканта, он вальсировал и пируэтировал, как коза, ужаленная тарантулом.

Музыкант, сидевший у дороги, отложил свой инструмент, который был мандолиной, украшенной яркими лентами, и уставился на Арлекина. Это был круглолицый, плутоватого вида парень, одетый во все черное, кроме белого воротника-гофре, и в черной шапочке, лихо сдвинутой набок.

— Кто ты, во имя Вакха? — спросил он.

Арлекин был слишком запыхался, чтобы придумать ложь, поэтому он сказал правду.

— Вы клянетесь очень достойным богом, — добавил он.

— Лучшего нет, — ответил другой.

— А теперь — имя за имя, сэр, — крикнул Арлекин.

— Это справедливо, — сказал музыкант, вставая и церемонно кланяясь. — Я Скарамуш, к вашим услугам. Возможно, вы слышали обо мне.

— Боюсь, что нет, — сказал Арлекин.

— В самом деле? — сказал Скарамуш, удивленно. — Откуда вы, если можно спросить?

— Из Бергамо.

— А! — презрительно сказал Скарамуш; — бедный, незначительный городишко, где искусство никогда не ценилось. Вы, возможно, заметили, — продолжал он, — что я кое-что умею на мандолине.

— Да, в самом деле, — сказал Арлекин. — Такой игры я никогда раньше не слышал.

Скарамуш улыбнулся.

— Благодарю вас, — сказал он. — Я вижу, что, хотя вы и бергамец, вы человек необычайной проницательности. Но я могу совершенно искренне ответить вам тем же. За все свои странствия, а я посетил самые знаменитые города Италии, я никогда не встречал танцора, который был бы вам ровней.

— Правда? — сказал Арлекин, обрадованный.

— Никогда такого, кто мог бы сравниться с вами, — воскликнул Скарамуш. — Мы — пара, которая удачно встретилась. Вместе мы завоюем мир.

— Мне бы это понравилось, — сказал Арлекин.

— Тогда слушайте меня, — сказал Скарамуш. — Но, кстати, вы не сказали мне, куда вы держите путь.

— Никуда в частности, — ответил Арлекин. — Я иду, куда зовет приключение.

— Тогда вам не найти лучшей компании, чем моя, — засмеялся Скарамуш. — Ибо, клянусь Вакхом, которого мы должны должным образом почтить при первой же возможности, я еще никогда не находил приключений далеко от того места, где я был.

— Но ваш план, сэр?

— Он достаточно прост. Вы должны знать, что я музыкант не только по призванию, но и по профессии. Моя мандолина — мое средство к существованию.

— Тогда вы должны быть богатым человеком, — сказал Арлекин.

— Благодарю вас, — сказал Скарамуш. — У вас, безусловно, очень милая манера выражаться. Как вы говорите, я *должен* быть богатым человеком, очень богатым человеком; нет, самым богатым человеком в мире. Ибо искусство — величайший дар в мире, а музыка — величайшее из искусств, и, я думаю, я могу сказать это без тщеславия, я — величайший музыкант в Италии, а следовательно, конечно, и в мире. Так что вы видите…

— Вполне, — сказал Арлекин, который ничего не знал об искусстве и с нетерпением ждал, когда узнает план Скарамуша.

— Но, увы! — продолжал Скарамуш, — так мало людей, которые могут ценить музыку ради самой музыки. Где бы я ни играл, будь то в самой скромной таверне или в самом великолепном дворце — а я одинаково чувствую себя как дома в любом из них — везде одно и то же. «Вы прекрасно играете, Скарамуш», — говорят они, — «но как жаль, что вы не поете или не танцуете! Было бы гораздо веселее». Но, к сожалению, я пою как лягушка и танцую как слон. Может быть, вы умеете петь, Арлекин?

— Не очень хорошо, — сказал Арлекин.

— То, что не можешь делать очень хорошо, не стоит делать вообще, — сентенциозно ответил Скарамуш. — Но ваши танцы, безусловно, стоят того, чтобы их делать. Когда я буду играть, а вы танцевать, мы заработаем не в два, а в десять раз больше, чем я мог бы заработать один. Это будут золотые вместо серебряных, серебряные вместо медных, и мы сделаем себе состояние. Но, может быть, вы уже богаты?

— Напротив, — сказал Арлекин, — когда я заплачу за следующую еду, у меня в кармане почти не останется ни гроша.

— Хорошо! — сказал Скарамуш. — Вы будете танцевать еще лучше, если от этого будет зависеть ваш ужин. Вы готовы начать?

— Делать состояние? От всего сердца. Но с чего вы собираетесь начать?

— В Венеции, — сказал Скарамуш. — Венеция — это место, где делают состояния. Да ведь там купцы богаче, чем принцы где бы то ни было еще. Вы никогда там не были?

— До прошлой ночи я никогда не был за пределами Бергамо, — ответил Арлекин.

— Да что вы говорите? — сказал Скарамуш. — Что ж, я не буду спрашивать вас, почему вы его покинули. Я заметил, что вы носите маску.

— На то есть причина, — сказал Арлекин, чувствуя себя довольно важной персоной.

— Совершенно верно. И пусть будет далеко от одного джентльмена спрашивать другого, почему тот предпочитает скрываться. На самом деле, — добавил Скарамуш, — ваша маска не помешает нашей работе. Немного таинственности всегда привлекает — особенно женщин. Вам нравятся женщины, Арлекин?

— Да, — сказал Арлекин, вспоминая прелестные губки в Бергамо.

— Когда-то и мне нравились, — сказал Скарамуш, — но сейчас они для меня слишком хлопотны. Фляга вина мне больше по вкусу. Дайте мне комфорт и флягу вина, и мне больше ничего не нужно — пока фляга не опустеет. Но вы молоды. Вам понравится Венеция.

— Тогда пусть будет Венеция, — сказал Арлекин.

В таверне Бураттино

Так и случилось — Венеция; и Арлекину не только понравилась Венеция, как предсказывал Скарамуш, но он нашел ее самым удивительным городом. Никогда прежде не бывавший за пределами Бергамо, он, конечно, никогда не видел моря. А здесь был город, построенный прямо на море; где дома стояли ногами в воде, а люди занимались своими делами на лодках.

Скарамуш привел его в трактир, который содержал некий Бураттино, где он часто останавливался раньше.

— Бураттино — старый плут, — сказал он Арлекину, — но у него мягкие постели и хороший стол. Лучше, чем у него, нам не найти. Кроме того, — добавил он, — у него очень хорошенькая дочь.

Именно эта дочь Бураттино, по имени Виолетта, встретила путешественников.

Скарамуш поцеловал ее.

— Что ж, моя дорогая, — сказал он, — приятно тебя снова видеть. Как поживаешь?

— Цвету, — сказала девушка. И выглядела она соответственно, со своими пухлыми, румяными щечками и сверкающими глазами.

— Это мой юный друг Арлекин, — сказал Скарамуш. — Он знаменитый танцор.

— Здравствуйте, сэр, — сказала Виолетта и подставила Арлекину губы, которые он не замедлил поцеловать.

— Ваши поцелуи мне нравятся больше, чем поцелуи Скарамуша, — сказала она. — Он целует, как дядя. В вашем же поцелуе есть что-то от любовника.

— Естественно, — сказал Арлекин.

Виолетта сделала ему веселый реверанс.

— Кажется, ни один из вас не теряет времени даром, — сказал Скарамуш.

— Сыграй нам мелодию, Скарамуш, — сказала Виолетта. — Я хочу посмотреть, как танцует Арлекин.

И Скарамуш заиграл, Арлекин затанцевал, и вскоре девушка присоединилась к ним.

— Вы прекрасно танцуете, — сказал ей Арлекин, когда они остановились.

— Глупости, — возразила Виолетта. — Подождите, пока не увидите Коломбину. Она достойна танцевать даже с вами.

— Кто такая Коломбина? — спросил Арлекин.

Но прежде чем Виолетта успела ответить, ее отец, которого разбудила от послеобеденного сна музыка Скарамуша, вышел из трактира. Огромный парень был этот Бураттино, круглый, как винная бочка, и такой же красный и сердечный, как бургундское вино.

— Я догадался, что это ты, Скарамуш, — воскликнул он.

— Легко было догадаться, — сказал Скарамуш. — Ты слышал, как я играл.

— Но я не могу догадаться, кто этот молодой человек, который, кажется, в таких прекрасных отношениях с моей вертихвосткой-дочерью.

Скарамуш представил Арлекина Бураттино, а затем они все вошли внутрь.

— Нам нужны две твои лучшие кровати, Бураттино, — сказал Скарамуш.

— На сколько угодно, мой дорогой Скарамуш, — сказал трактирщик; ибо он знал, что с Скарамушем, играющим музыку, его зал всегда будет полон. Когда он узнал о чудесных танцах Арлекина, он стал еще более радушен и поспешил поставить перед гостями лучшие из своих угощений и вина.

В настоящее время в зале, кроме них, был только один человек; но это был очень важный человек. Это был высокий, худощавый мужчина в великолепной военной форме, с большим мечом у бедра и огромной парой усов, которые он постоянно подкручивал. Он совсем не выглядел довольным появлением новичков и свирепо смотрел на них из-под бровей, которые были под стать его усам. Скарамуш, который встречал его раньше, поклонился ему, как показалось Арлекину, несколько насмешливо. Солдат коротко кивнул.

— Кто это? — прошептал Арлекин.

— Это, — ответил Скарамуш, — самый прославленный капитан Спавенто. *Что* он из себя представляет, я не сомневаюсь, вы скоро узнаете сами. В любом случае, я слишком голоден, чтобы рассказывать вам о нем сейчас.

Он принялся за ужин, и Арлекин последовал его примеру.

— Ах! — сказал Скарамуш, когда они закончили, — это было хорошо. Бродить по дорогам — это, конечно, хорошо по-своему. Но нет ничего лучше уютной таверны, хорошей еды и питья, и удобной постели, чтобы отдохнуть. Если бы я не чувствовал, что было бы жестоко лишить остальную Италию моего таланта, я бы очень склонился к тому, чтобы обосноваться здесь навсегда.

— Ты лентяй, — сказал Арлекин. — Конечно, это очень отличная таверна, и я не тороплюсь ее покидать. Во-первых, я с нетерпением жду, чтобы лучше познакомиться с прекрасной Виолеттой. Но я также с нетерпением жду, чтобы увидеть остальной мир, который, я надеюсь, ты не забыл, Скарамуш, мы должны завоевать вместе.

Единственным ответом Скарамуша был храп.

Вскоре Виолетта пришла убрать посуду. Она рассмеялась, увидев Скарамуша.

— Он даже во сне музыку издает, — сказала она. — А ты спишь, Арлекин? Так трудно понять с этой твоей маской.

— Как будто я бы закрыл глаза, когда есть шанс посмотреть на тебя! — сказал Арлекин.

— Опять лесть, — сказала Виолетта и села на колено Арлекину. Сделав это, она бросила озорной взгляд в сторону капитана Спавенто, который все еще сидел, нахмурившись, на другой стороне комнаты.

— Вам понравился ужин? — спросила она.

— Я никогда не ел лучше, — воскликнул Арлекин.

— Это я его приготовила, — сказала Виолетта. — Нет ли у тебя для меня награды?

— Только поцелуи, — сказал Арлекин и поцеловал ее.

— Это все, что мне нужно, — сказала Виолетта.

— У тебя их будет столько, сколько захочешь, моя дорогая, — сказал Арлекин и поцеловал ее еще раз.

Это было слишком для Спавенто. С громким ругательством он поднялся со своего места и, гремя мечом и подкручивая усы быстрее, чем когда-либо, зашагал через комнату.

— Поставьте эту молодую леди, сэр, — крикнул он.

— Вы могли заметить, — сказал Арлекин, — что она сама села по своей воле. Я был бы рад узнать, по какому праву вы осмеливаетесь вмешиваться в ее свободу действий. Вы не можете быть ее отцом, потому что я его встречал. Может быть, вы ее дедушка?

Это предположение привело Спавенто в ярость. Хотя, несмотря на свою прекрасную одежду, он был всего лишь потрепанным ветераном, он гордился своей молодой внешностью.

— Вы знаете, с кем вы говорите, сэр? — крикнул он.

— Ну, — ответил Арлекин, — мой сонный друг здесь упомянул ваше имя, но с тех пор произошло столько интересного, — и он сжал Виолетту, — что я его совершенно забыл.

— Мое имя Спавенто, — величественно произнес другой. — Капитан Спавенто, из армии его Славнейшего Величества, короля Испании. Я бы подумал, что моя слава, которая распространилась на все четыре стороны Европы, достигла бы даже ваших жалких ушей. Ибо я убил тысячи на поле битвы и сотни на дуэли. Теперь, сэр, вы знаете, по какому праву я приказываю вам поставить эту молодую леди. По праву солдата и джентльмена защищать невинное женское достоинство от оскорбления.

— Не глупите, Спавенто, — сказала Виолетта. — Если я и невинна, то не по вашей вине.

— А если я откажусь ее поставить, — сказал Арлекин, — что тогда?

— Ну, тогда, — воскликнул Спавенто, — я буду вынужден задать вам самую крепкую трепку, какую вы когда-либо получали в своей жизни. Я презираю пятнать вашей низкой кровью меч, который купался в самой голубой крови христианского мира, но, хотя вы недостойны его лезвия, вы познакомитесь с его плашмя.

— Может быть, мне лучше тебя все-таки опустить, — сказал Арлекин Виолетте.

— Что! — презрительно воскликнула она. — Ты хочешь сказать, что боишься этого хвастуна?

— Он, кажется, очень грозный воин, моя дорогая, — ответил Арлекин, ставя ее на ноги и вставая сам.

Виолетта сердито отвернулась.

— Ага! — сказал Спавенто, торжествующе подкручивая усы. — Я так и думал, что скоро приведу тебя в должное расположение духа.

— Вы упомянули о порке, — сказал Арлекин. — Если это упражнение, которое вас интересует, у меня есть одна вещица, которая может вас позабавить. — Он поднял свою палочку, согнул ее почти пополам и отпустил один конец со свистом. — Красивая игрушка, не правда ли? — сказал он и, улыбаясь, двинулся к капитану.

Спавенто отступил. Краска сошла с его щек, и даже усы, казалось, поникли.

— Мой дорогой сэр! — воскликнул он. — Будьте осторожны. Это очень опасная вещь для игры.

— Вы говорили о порке, — снова начал Арлекин.

— Но вы меня неправильно поняли, — перебил его солдат, стуча зубами, — уверяю вас, вы меня совершенно неправильно поняли. Я только шутил.

— Я и сам немного шутник, — сказал Арлекин и взмахнул палочкой вокруг головы Спавенто, едва не задев его нос.

Виолетта захлопала в ладоши.

Спавенто пятился и пятился, а Арлекин шаг за шагом следовал за ним. Один раз палочка чуть задела ухо капитана, и тот так закричал, что разбудил Скарамуша, который все это время мирно спал.

— Что случилось? — спросил он, потягиваясь и зевая. — О, я вижу — капитан. Я же говорил, что ты скоро узнаешь о нем, Арлекин.

Увидев, что внимание его мучителя на мгновение отвлечено, Спавенто бросился к двери. Но в спешке он не заметил скамью, которая лежала на его пути. Он перелетел через нее с грохотом и треском; и пока он лежал ничком, Арлекин, молниеносно, воспользовался возможностью. Свистнула палочка, и снова, и еще раз, пока капитан ревел о пощаде; пока наконец Виолетта, хотя она едва могла говорить от смеха, не сжалилась над его несчастным положением.

— Довольно, Арлекин, — сказала она. — Отпусти его.

И Арлекин опустил руку, и поникший солдат, хныча, выполз из комнаты.

— Это было очаровательно, — сказал Арлекин. — Это напомнило мне о моем детстве.

— У меня от этого жажда, — сказал Скарамуш. — Такая пыль! — И он послал Виолетту за вином.

Спавенто в тот вечер больше не появлялся; но на следующий день он снова был на своем привычном месте, развлекая посетителей Бураттино рассказом о страшной трепке, которую он задал Арлекину.

Однако следует отметить, что всякий раз, когда в комнату входили Скарамуш, Виолетта или сам Арлекин, его охватывал внезапный приступ скромности.