Бесплатный фрагмент - Причинность

Из Закона об общности понятий и определений для всех каара

Поправка №958 а. е.

Настоящей поправкой Стол Князей Трёх Континентов утверждает решение Эфората, Вакилиата и лингвистической комиссии Единого Языка (с предварительным уведомлением членов Последних Семей) ввести понятие Таа (таа) обязательным и общеупотребительным на территории всего материка. Понятие отныне применяется к любому виду почвы и названию местности. Устаревшее название ШАН тем самым упраздняется.

Постановляется добавление сокращённого префикса Та» к названиям крупнейших площадей (Трёх Континентов).

Отныне Северный Континент именуется не Уттара, а Та’Уттара.

Отныне Южный Континент именуется не Диш, а Та’Диш.

Отныне Мёртвый Континент (вследствие бурных обсуждений и честного голосования также сохраняет за собой статус Континента) именуется не Марана, а Та’Марана.

Поправка подлежит незамедлительному исполнению на территории всех общин, производств, продовольственных систем, предприятий и прочих учреждений Трёх Континентов.

За подписями князей, вакилей и полного состава лингвистической комиссии Единого Языка (см. прил.).

(дата неразборчиво)

Пилот. От одного до семи

Совершенный мир. Позволяет замирать внутри даже у самого беспокойного потока. Касаться глубоко. Медленно вдыхать и почти забывать, как выдыхать. «Где ты сейчас?»

Высокий северянин с размаху влетает в Сефу, одним толчком возвращая её внимание на шумную базарную площадь. Два недовольных взгляда едва касаются друг друга, а их владельцы продолжают расчищать путь сквозь пёструю толпу. Каждый в своём направлении.

«Давайте! Да! Толкаться. Пинаться. Всё в лучших традициях! „Праздничная“ атмосфера…» — недовольно бормочет Сефу внутри своей головы.

Бархатистый рассвет Последней Ночи Дня в неисчисляемый раз осеняет город, чтобы неизбежно раствориться в интенсивности всполохов. Фиолетовые лучи солнца облизывают блестящий снег и переливаются в такт Сиянию.

«Глубока Вода! Откуда вас столько повылазило? Маркетологи из Аруны запустили очередную из своих назойливых реклам?» — распыляется про себя Сефу, то и дело прищуриваясь от скользящих по лицу бликов и уворачиваясь от чьих-то локтей, детей и сумок. Свернув в узкий переулок, совершенно неинтересный приезжим ввиду отсутствия товаров на продажу, уличных зазывал и прочей балаганной ерунды, Сеф замедляет шаг. Больше не в состоянии сдерживать водоворот мыслей в потоке раздражения, она хмуро выдыхает и отпускает внимание вскачь по навязчивым идеям. Прыжок в размышления выплёскивает монолог внутренний в мир внешний.

Громкий голос привлекает внимание старца, мирно смолящего лазуритовую трубку на пороге дома. Невольный слушатель хмурится и всматривается в лицо прохожей — не то с осуждением, не то с любопытством — и, шумно откашлявшись, направляется к ней.

— Отвали-ка! — Сефу грозит ему пальцем и нервно ускоряет шаг.

Вслед раздаётся лишь сдавленный кряхтящий смех.

Сразу за проулком простирается узловая площадь, пронизанная разноцветными всполохами: от фиолетово-бирюзового до жёлто-медного. Они бликуют на гранях каждой парящей снежинки. Со всех сторон громоздятся оленьи и собачьи упряжки, заваленные местными деликатесами и всеми видами солнечных очков. Неучтённый молодняк снуёт тут и там, пытаясь шарить по карманам зазевавшихся приезжих. Стойко пахнет жареными кедровыми орешками, хвоей, рыбой и даже свежими пирогами, что местные готовят на праздник для общин или гостей. На помощь к настойчивым всполохам приходит мелкий колючий снег, упрямо срывающийся в открытые глаза.

— А вот и старушка Джезерит во всём своём великолепии, — бормочет кто-то на ухо Сефу.

Развернувшись, она утыкается носом в костлявое плечо старца из переулка. Тот задорно хмыкает и отодвигается.

— Отваливаю, — добавляет он уже со странной печалью в голосе и ныряет в толпу, наводнившую центр пусть и крошечного, зато легендарного города.

Джезерит — место поистине примечательное. Здешнему небу требуется всего несколько дней, чтобы — лавируя между экстремумами — вспыхнуть от перенапряжения. Дать миру ослепнуть накануне спускающейся тьмы.

Горожане вдоволь зарабатывают на приезжих, стекающихся отовсюду ради уникального явления природы. Прямо на улицах открываются продуктовые ларьки и разворачиваются ковры с местными сувенирами и прочей диковинной мелочью. Большинство отелей в городе работают исключительно в это время года, зато в полную силу. Жильё здесь доступно на любой вкус и кошелёк, и все варианты с балконами, открытыми террасами и площадками на крышах — для наблюдения за небом.

Уже несколько дней улицы переполнены туристами, в основном из Та’Диш, собирающимися проторчать в Джезерит до конца Сияния, а сбежать ещё до того, как запределье Агвид погрузится в долгую холодную ночь.

Сефу нехотя ныряет в очередную толпу, изящно лавируя между прохожими: словно исполняет вымученную до автоматизма хореографию, а каждый встречный — роль партнёра. Сольные танцы сплетаются воедино хотя бы на долю секунды. В такие моменты буквально физически ощущаешь, следуешь ли своему пути. Даже посреди давки и суетливых движений сотни, а то и тысячи рук и ног, предугадать следующие па которых невозможно, толпа или расступается и выносит тебя в корректную точку, или проглатывает не прожевав.

Улыбаясь сама себе, а заодно и проходящей мимо южанке в пышной небесно-голубой шубе, Сефу на мгновение замирает, осознавая, что можно было ответить на утренние предупреждения Ифэми. К слову, дружба их такая же давняя, как и традиция не слушать советы друг друга. Вот только предостережения Фифи удивительным образом сбываются. Сефу каждый раз жалеет, что не восприняла всерьёз, но после снова делает по-своему.

— Ты не сможешь уберечь меня от всего, — снова забывшись, бубнит она, не выпадая из общей ритмики толпы. — Даже если сможешь. Вдруг я этого не хочу!

Ароматы сандала и корицы витают уже на подходе к гостинице, привлекая приезжих знакомыми южными запахами. К тому же персонал готов на всё, лишь бы перебить душок от пота, год за годом въедающийся в стены здания. Всё дело в дишцах: попадая в Та’Уттара, они выбирают вспотеть, но не замёрзнуть. Укутанные в только что купленные шубы и сопутствующие меховые товары, они продолжают слишком быстро — слишком по-южному — носиться по городу.

— Ты опоздала на десять минут, — гремит знакомый голос с нарочито деланым северным акцентом.

— Благое утро, малыш! Дико извиняюсь, обходила очередную толпу твоих шумных копий за три квартала, — иронично парирует Сеф.

Управляющий опускает на неё раздражённый взгляд и демонстративно стучит по циферблату массивных грязно-золотых часов у себя на запястье. Скривив губы, Сефу осматривает холл: народу битком, гости обтирают пот со лба ажурными платками и бесконечно просят воды. Больше и больше воды! Работать уже совершенно не хочется, но мысль на тему «как отпроситься домой» не успевает развиться. Милада хватает Сеф за локоть и в полном молчании отводит к стойке. Хозяйка гостиницы скользит дальше по коридору, а опоздавшая прячется за ресепшен, плюхаясь прямо на пол.

Сверху раздаётся перманентно радостный голос:

— Рид умудрился выдушнить ей большую часть мозга всего за…

— Десять минут, — добавляет Сеф, одну за одной освобождая красные пуговицы пальто.

— Он сегодня раздражённый и дёрганей обычного. Бурчит какой-то бред и постоянно таращится на часы. У малыша Рида даже подмышки вспотели. — Хиона сменяет ухмылку на вежливую полуулыбку в сторону управляющего, пристально наблюдающего за ресепшен. — Отвечаю, в этом городе только Тирид помешан на пунктуальности.

Гость у стойки сосредоточенно зарывается в свои вещи в поисках чипа о прибытии. Хиона устало вздыхает и снова обращается к подруге:

— Обещала малым, что отведу их на Башню. Требуют тебя в компанию. Что скажешь?

Южанин бесцеремонно вываливает содержимое поясной сумки на стойку, чем снова привлекает внимание. Растягивая на лице обворожительную улыбку, Хиона принимается что-то ему объяснять. Остальная очередь недовольно кряхтит и фыркает. Сефу снова ныряет под стойку и заглядывает в маленькое зеркальце, аккуратно поправляя широкую коричневую повязку на голове.

— И как ты умудряешься подбирать их точно в цвет волосам, — Хиона бросает быстрый взгляд на подругу.

— Только попроси, и я найду идеальный белый для твоих!

Тирид так громко кашляет со стороны входной двери, что заглушает гомон в очереди, продолжающей не только расти, но и потеть.

— Малыш снова недоволен, — стараясь не шевелить губами, бормочет Хи. — Последние пару дней здесь как в цирке, только клоунов не завозят. Он думает, мы способны без передышки пахать в такой нагрузке?

Недовольный гул в очереди усиливается.

— Эй, там! Можно быстрее? Здесь же невыносимо жарко! — вопит откуда-то из-за дальней колонны южанка в застёгнутой шубе и меховой шапке.

— Конечно, уважаемая! Сейчас выйдет вторая администраторка.

— Отвратительный сервис, — резюмирует говорящая шуба, обмахиваясь утренней газетой.

— Клоунов заказывала? — шепчет Сефи на ухо подруге. — Спорим, она купила всё это только что за углом и надела, чтобы попонтоваться?

Администраторки мягко улыбаются друг другу. Вторая табличка с именем едва успевает коснуться стойки, как самая шустрая часть очереди тут же выстраивается в нестройную линию напротив. Сефу ещё раз поправляет повязку на голове и ленту в тугой косе. Глубоко вдыхает и, улыбнувшись целой группе южан, механически произносит: «Благоприветствую в „Обители“. У вас забронирован номер?»

Минуты собираются в часы. Время тянется, как густая смола. Одно типичное дишское лицо сменяется другим. Отличаются только акценты, причёски и уровень наглости. Одеты все примерно одинаково — вернее, вообще идентично: в меха, купленные в городе в эту или прошлую поездку. Сефу сосредоточенно выводит в журнале серийные номера с чипов и вежливо улыбается, стараясь не реагировать на хамство. В конце концов, это не самая неблагодарная работа во время Сияния. Гораздо труднее приходится нервам Ифэми, которая бегает между столиками в кафе — ни присесть, ни отдохнуть.

В запределье Агвид на работу вообще никто не жалуется. Одна из знаменитых особенностей северян — их колоссальная терпеливость и какое-то тотальное благодушие. А уж в Джезерит эти качества очевиднее, чем в остальной Та’Уттара. В отличие от столицы, портов и приграничных городов, здесь всё тихо, спокойно и совершенно не событийно. Так что несколько дней в году местные совсем не против побегать и посуетиться, чтобы не упустить возможность заработка в плюс к пособию.

Сияние давно признано событием кросс-континентального масштаба, но тот факт, что лучше всего его видно из маленького городка на севере материка, для Джезерит, как ни странно, особой чести не делает. Практически каждый фазис кто-то из местной молодёжи уезжает в столицу Та’Уттара Аруну или прямиком в Та’Диш с проектом по благоустройству родного города. Они мечтают, чтобы в идею инвестировали хоть какие-то средства, но все либо возвращаются ни с чем, либо не возвращаются вовсе. А уж северные князья в принципе отрицают необходимость обустраивать Джезерит. Аргументируется это тем, что дишцы и так «толпами валят» поглазеть на легендарное Сияние, и смысла перераспределять бюджет нет. В общем, жадность тоже имеет кросс-континентальный масштаб.

Спустя несколько часов работы Сефу уже на автомате общается с постояльцами. Когда после её очередного приветствия никто не отвечает, администраторка поднимает взгляд от регистрационного журнала и замечает перед собой невысокого гостя явно не южного происхождения. Он теребит цитриновую серёжку в ухе, внимательно осматривается и шевелит губами, ведя беззвучную беседу у себя под носом.

— Благоприветствую в «Обители». Забронирован номер? — повторяет Сефу.

Гость замирает и медленно поворачивает на неё настолько холодный и пронзительный взгляд, что, кажется, вздрагивает даже Хиона, стоящая неподалёку. Сеф продолжает улыбаться и ждать ответа, но он молча осматривает администраторок с ног до головы.

— Удачи, детка, — шепчет Хи и бессовестно сбегает в раздевалку.

Холл наконец опустел, и перед стойкой топчется лишь один гость, переключивший внимание с администраторки на заворожённое изучение пламени в одной из жёлтых лампадок над ресепшен.

— Могу предложить какую-то помощь? — прищуривается Сефу, размышляя, стоит уже звать охрану или ещё нет.

В глазах напротив что-то проясняется. Гость несколько раз озадаченно моргает и смотрит на администраторку более осознанно.

— Да. Мне нужен номер в этой приятной гостинице, — запинаясь, бормочет он.

— Конечно. Секунду, — облегчённо выдыхает Сефу, опуская перо в чернила. — Пожелания?

— Абсолютно никаких. Хотя, — он взволнованно переминается с ноги на ногу, — предпочитаю быть на высоте. Насколько здесь это возможно? Заметно, что Башня самое длинное здание в городе, но твоя… — он запинается о собственную ногу, — ваша «Обитель» показалась мне приличной. Я имею в виду — ростом. В высоту. Чем выше, тем лучше, это я хотел сказать.

Сефу ещё раз обводит гостя взглядом. Одет аккуратно и адекватно погоде, в отличие от большинства приезжих, но всё это словно с чужого плеча. Штаны и куртка того и гляди лопнут по швам — так плотно сидят на владельце. Неловко улыбающийся постоялец не выглядит пугающе или неприятно, но что-то в нём всё же смущает. Прикинув, что это прекрасный способ проучить бросившую её с ним один на один Хиону, Сефу уверенно шагает к рабочему месту подруги и принимается записывать в её журнал.

— Уточни количество спальных мест.

Гость удивлённо осматривает холл позади себя:

— От моего взгляда скрыт кто-то из присутствующих?

— Нет, — неуверенно хмурится Сефу, — полагаю, что мы здесь одни. Не считая того типа у окна. Ну их никто и не считает. Обычно.

— Ему в моём номере делать нечего, — неожиданно грубо отрезает гость и уже мягче продолжает: — Если и у тебя уже есть кровать, то всё для меня одного.

— Как будет угодно. — Администраторка коротко улыбается сама себе, что не прогадала, когда спихивала его Хионе. — Стандартный одноместный на верхнем этаже?

— Вода, Вода! Читаешь мои мысли!

— Остались только цифры.

— Цифры… — Гость прищуривает свои молочно-белые глаза и заметно напрягается.

— Да. Первый раз в Джезерит? Электроника у нас не работает из-за магнитной аномалии, и приходится записывать данные вручную, поэтому мне нужен твой чип о прибытии, — на одном дыхании тараторит администраторка прямо по скрипту.

— Ах, чип! Где-то здесь он должен быть. — Гость облегчённо улыбается и трясущимися руками шарит по карманам.

Наконец блестящая микросхема, влажная от его вспотевших ладоней, оказывается перед Сефу. Быстро переписав цифры в журнал, она уточняет, не поднимая взгляд:

— Как я могу к тебе обращаться?

— Раасул. Просто. Меня называют Раасул, — растерянно тараторит гость.

— Ну что ж, Раасул’эн…

— Рад встрече, Хиона, — перебивает он, широко улыбаясь.

Администраторка удивлённо косится на постояльца, но вовремя вспоминает, что теперь перед ней табличка с чужим именем. Несколько часов напряжённой работы сказываются на внимательности. Не сказать, что Сеф чувствует себя некомфортно рядом с Раасулом, но ей хочется побыстрее его оформить и заняться чем-то более приятным. Вздремнуть или перекусить, например. Стоит ей подумать, что пусть Хиона сама уточняет продолжение имени, как дверь раздевалки натужно скрипит. Подруга возвращается в холл.

— Благоприветствую в «Обители»! — здоровается Хи, поймав на себе пронзительный взгляд Раасула.

— Подай синий третий, — просит Сеф, сосредоточившись на карточке постояльца.

— Чувствуй себя как дома, — утрированно вежливо произносит Хиона, протягивая ярко-синий ключ с криво выцарапанной цифрой три.

— Такая задача не кажется выполнимой, — задумчиво отвечает гость.

— Надеемся, что Сияние компенсирует все неудобства, связанные с морозами и отсутствием электроники, — вклинивается Сефу снова чётко по скрипту.

— Сияние… — еле слышно вторит Раасул, зажимая ключ в мясистой ладони. — Скажите, а эти… — он косится на маяка, выходящего из коридора, — патруль на каждом этаже?

— У нас их всего трое на всю гостиницу, — шепчет Хиона, наклоняясь ближе к стойке. — Эфорат всегда усиливает надзор перед Вспышкой, но «Обитель» их не особо интересует.

— Думаешь? — Гость цепляется взглядом за зрачки Хионы, которая за мгновение покрывается мурашками.

— Карточка постояльца, Раасул’эн. Её нужно будет предъявить в Ингоне для оформления выездного чипа. — Сефу вручает гостю бумажку и демонстративно улыбается. — Приятного отдыха. С любым вопросом обращайся к ответственному за тебя сотруднику. Подробная информация на обратной стороне.

— На благо, — он переворачивает бумажку и вслух читает, — Хиона.

Раасул ещё раз улыбается администраторкам и топает к лестнице, с трудом передвигаясь в действительно узкой на его габариты одежде. Он делает короткую остановку напротив маяка, чтобы смерить его надменным взглядом, и ковыляет дальше.

Стоит постояльцу скрыться за поворотом, Хиона прыжком усаживается на стойку.

— Действительно, на благо! Неужели я настолько хреновая подруга? — корчит она недовольную мину.

— Ты оставила меня одну с этим странным типом. Так что, — Сеф подвигает к ней журнал, — получи-ка ответку. Он весь твой!

Администраторки шутя препираются. Смех отражается от круглых стен и разносится по всему холлу. Кажется, что пыльная хрустальная люстра звенит в унисон.

— А если бы гости услышали? — Милада грациозно выплывает к ресепшен, шелестя длинной бордовой юбкой и лёгкой бежевой блузкой, привезёнными ею с дальних берегов Та’Диш.

Хохотушки выпрямляются и судорожно крутят головами, высматривая в холле постояльцев. В помещении только маяк, и тот залипает в окно. Вокруг непривычно тихо.

— Так нет никого, — Хиона на всякий случай изображает виноватый вид.

— И это ли не чудо, — устало вздыхает Милада. — После разговора с Ридом настроение на дне и ниже. Впрочем, не обращайте внимания.

— Малыш до сих пор не в духе? — улыбается Сефу и одним прыжком усаживается рядом с подругой.

— Даже не начинайте! Знаю, к чему приводят все ваши расспросы — к сплетням и ругани.

— Да ладно тебе, — перебивает Хи, — нам просто нравится поболтать, вот и всё. Если кто-то обижается — дело в нём, а не в нас!

— Тем более что обижается только малыш, — кивает Сефу.

Холл снова наполняется звонким смехом. Маяк на мгновение останавливает блуждающий взгляд на троице и возвращается к созерцанию улицы за окном.

— Лучше поднимите задницы. — Милада резким движением вытаскивает журнал из-под Сеф, а Хиона послушно протягивает свой.

Открывая их оба на сегодняшней дате, хозяйка гостиницы принимается внимательно сверяться с каким-то списком. Краем глаза Сеф примечает, что на листочке начальницы перечислены серийные номера. Странно то, что первые три цифры, обычно обозначающие номер экспресса, не принадлежат ни одному из тех, что возят туристов в Джезерит.

— Милые, не пора-ка вам на обед? — Милада замечает интерес Сефу и сворачивает бумажку со списком. — Учитывая, что в ближайшие пару часов работы особо не будет, можете не торопиться. Большинство гостей гуляют, а у экспресса вообще технический перерыв.

— Чего вдруг? Движение в Сияние не останавливают, — Сеф удивлённо моргает и немного напрягается.

— Что-то в районе Предела, — отмахивается Лада.

— Крутой инфоповод для газетчиков. — Хиона переходит на шёпот: — По-любому все уже решили, что это Аккреты. Даже если они тут ни при чём. Шуму поднимется…

— Интересно, что там случилось… — Сефу задумчиво рассматривает маяка, не проявляющего к их диалогу ни малейшего интереса.

— Тирид прислал мелкого, — закусывает губу Лада. — Тот выпалил про сбой на Пределе и остановку экспрессов. — Она натянуто улыбается. — Сомневаюсь, что он знает больше, чем говорит.

Хиона восклицает так громко, что маяк всё-таки поворачивается в сторону ресепшен:

— Ты разрешила малышу уйти раньше нас? Милада’эни хочет подежурить за стойкой? Потому что мы уже одной ногой в ближайшей забегаловке лопаем комбо-обеды со скидкой!

— Тирид ушёл сам. Наш разговор немного превысил градус, но никаких подробностей не ждите! Хватит с меня драм на сегодня. Персонал не слушается, гости приедут злые из-за экспресса. И всё это в последний день Сияния! Поистине, Вода тянет молнию!

Милада принимается грязно ругаться на редком северном наречии. Хиона хохочет, глядя на эксцентричную начальницу. Маяк напрягает слух и сосредотачивается на шумной троице. И только Сефу словно бы выпадает из происходящего, всерьёз задумавшись об экспрессе.

— Я вдруг представила, — спокойно рассуждает она, — если экспресс не ходит, технически мы же заперты в городе.

— Подняли-ка задницы и отнесли-ка их на обед! Мне немедленно нужно отдохнуть от вас и вашей болтовни! — взрывается Милада.

— Всё-всё! Не нервничай. — Хиона снова делает виноватые глаза и меняет тон на неожиданно серьёзный: — Осталось всего пятнадцать свободных номеров. Заселилось ещё несколько союзов с подопечным молодняком. Я уже отправила Ало заказ на недостающие детские кроватки, он скоро приедет. В оранжевом отсеке потенциально проблемный индивидуум: агрессивно себя вёл, но недостаточно, чтобы сразу его послать. От стойки заселили двоих-троих — они отмечены, как всегда. Остальные по брони. В зелёный уборщицу отправили. Ремонтники придут, но ближе к вечеру — говорят, много заказов. Мы ушли, не скучай. — Она за руку стаскивает Сеф с ресепшен.

Милада отрывается от журналов и волком смотрит на обеих администраторок:

— Пообещайте-ка мне прямо сейчас, что не будете выпытывать у новых гостей, что было в Ингоне.

Воздух вздрагивает от неловкого молчания. Все прекрасно понимают, почему с постояльцами можно говорить на строго определённые темы, но вслух никто этого обстоятельства озвучивать не рискует. Сефу быстро осматривает холл: всего один маяк продолжает сидеть возле окна, перебирая руками пальто на коленях и безучастно залипая в окно. Остальных вообще не видно: наверняка шатаются где-то по отсекам, подслушивая приезжих.

— Паре рук чистота, — шепчет Сеф, поворачиваясь обратно.

— Зато тысячам сгнить, — заканчивает Милада старую присказку и утыкается обратно в журнал.

Шумная уличная толпа заметно поредела: большинство прибывших уже успели расселиться по гостиницам и внимают словам персонала о безопасности и мерах предосторожности во время Сияния; остальные толкаются по кафешкам и немногочисленным достопримечательностям. Город дышит глубже и размереннее. По проулкам продолжают сидеть торговцы, хвастаясь выручкой друг перед другом. Небесные всполохи усиливаются: пурпурные цвета волнами раскатываются по самым крышам, отражаются в окнах и раскрашивают сугробы мерцающим перламутром. Джезерит в дни Сияния превращается в огромную ожившую палитру невидимого художника, который смешивает цвета, как ему вздумается, не только на окружающих зданиях, но и прямо на твоём лице. Уже в квартале от «Обители» Хиона, убедившись, что вокруг никого нет, рискует заговорить с Сеф:

— Думаешь, маяки в курсе?

— Нечего там думать. Мы назвали столько активных слов, но реакции ноль. Отвечаю, они решили, что мы сплетничаем, — отмахивается подруга.

— Хоть бы и так. Не пришло бы чего другого в их общую голову.

— Сомневаюсь, что «Обитель» настолько просматриваемый объект. Наши маячки спят на ходу.

— Отвечаю. Богачей-то к нам не селят! Хотя… это не увеличивает вероятность, что именно в «Обитель» припрётся, например, аккрет? — таинственно и с придыханием шепчет Хиона.

После чего она на всякий случай осматривает улицу позади. Там вышагивает только стайка молодняка: они, весело смеясь, толкают друг друга в снег.

— Не думаю. Вот в «День и Ночь» — возможно. Там же селят любой сброд. Никто их особо не досматривает. Легко остаться незаметным. Но лично я на месте аккретов изображала бы кого-нибудь из Семей или приближённых вакиля, чтобы жить поближе к Башне.

Сефу прикрывает глаза от неожиданно яркого всполоха, буквально ослепляющего её. Дети позади радостно визжат и хлопают в ладоши.

— Хоть молодняк ещё радует это «чудо природы», — кривится Сеф.

— Если природы…

— Да ну? И ты из тех, кто по ночам сбегал из общины копать снег в поисках Мнра Мнаас, — подруга похлопывает Хиону по плечу.

— Очень смешно.

Администраторки сворачивают на узловую площадь. Здесь народу заметно больше, в основном, конечно, местных, спешащих проглотить свой обед, хотя встречаются и дишцы. Хиона уверенно шагает в сторону привычного кафе, но уже на входе Сефу резко одёргивает её за руку.

— Говорят, тут выставили цены. До самой Вспышки придётся за всё заплатить, никакой еды по распределению! Пойдём-ка в другое место?

— Опять поссорились? — перебивает Хи, замечая в окне подпоясанную голубым передником Ифэми, так проникновенно, но так осуждающе смотрящую в глаза Сефу. — У них самое сытное рагу, детка. Да и куда ещё мы успеем?

— Прошу, прошу! Лада разрешила не торопиться, — Сеф старательно изображает мольбу, но у неё это не особо получается.

— Прошу, прошу, — передразнивает Хиона. — Перестань-ка кривляться. — Но после многозначительного вздоха продолжает: — Пойдём к Ракель, но ты платишь. Вот где действительно выставили цены!

— На благо. — Сефу тянет Хиону за руку прямо в сторону «Врат Джезерит».

Ифэми ещё какое-то время провожает подругу взглядом, пытаясь понять, встретятся ли они снова. Ей жутко хочется что-то предпринять, но что?

На счастье Сефу, предпочитающей места потише и поспокойнее, несмотря на популярность заведения, за столиками вокруг сидят исключительно местные. Северяне привыкли вести себя спокойно — и мирно обедают, разговаривая вполголоса. Каждый сосредоточен на происходящем в своей тарелке или максимум за своим столом: идеальный момент, чтобы посплетничать про Ингон. Сефу делает вид, что разминает шею, а сама исподтишка осматривает ближайших к ним посетителей. Хиона отвлекается от своей тарелки, понимая, что подруга высматривает маяков.

Удостоверившись, что поблизости нет активных зон, Сеф жестом подзывает Ракель. «Врата Джезерит», без сомнения, один из самых просматриваемых объектов города, так что говорить стоит максимально небрежным и обывательским тоном.

— Чего-то ещё? — спрашивает официантка, убирая руки в передник. Лицо её не скрывает напряжения, а в движениях читается нервозность.

— Нет-нет, просто хотели узнать, как дела, как гости, — благодушно улыбается Сефу.

— Оу, — немного расслабляется Ракель. — Башка трещит с самого утра: дикий дишский темперамент доконал. Они даже разговаривают вприпрыжку, вы замечали? Хотя бы сейчас можно никуда не спешить! Я тут даже пару раз присела. А у вас? Тоже тихо?

Молодой северянин в переднике с другого конца зала окликает Ракель, но она лишь отмахивается.

— Босс утром притащил стажёра, — демонстративно вздыхает официантка, — он совсем не вывозит, но это Последняя Ночь Дня, день Вспышки, и плевать, что новенький косячный. После Чёрного Ноазиса начну капать боссу на мозги, чтоб поискал-ка другого.

— Стажёра в последний день? — Хиона из вежливости изображает любопытство.

— Ага, рук не хватает. Барбо уволилась вчера вечером. Прикинь, заявила Сверру, что на работу больше не придёт. И не пришла! Босс решил проблему.

Сзади раздаются грохот и звон бьющейся посуды. Ракель оборачивается на стажёра. Он ползает по полу и голыми руками подбирает осколки тарелок.

— Или добавил новых. — Официантка скрещивает руки на груди.

— Слушай-ка, из-за всего этого на Пределе у нас тоже работы поубавилось. — Сефу красноречиво смотрит на Ракель, делая вид, что знает какие-то подробности.

Та склоняется над столом и принимается демонстративно его протирать.

— До нас дошли только слухи, но говорят, что-то серьёзное. — Она аккуратно оборачивается на барную стойку.

Сеф и Хиона следят за её взглядом и понимают, кто маяк. Это поседевший северянин, медленно осматривающий зал и время от времени поглядывающий на часы.

— Одна радость — маячкам настолько неинтересно происходящее в городе, что они не придираются к словам местных. Внимательно слушают только приезжих.

— Буквально полчаса назад мы обсуждали аккретов прямо на рабочем месте, и ни один маяк не переключил на нас внимание, — шепчет Хиона с лёгкой ухмылкой.

— Не понимаю, — задумчиво вставляет Сеф. — Если там что-то серьёзное, с экспрессом, разве они не должны активироваться? Все.

— Наверняка в Ингоне зелёный свет и всё внимание устремлено туда. — Хиона безразлично пожимает плечами.

— Слушайте-ка, а может, если Джезерит не перевели в активную фазу, никого в городе не подозревают? — озаряет Сефу. — Или им уже вообще всё известно…

— Ох, детка, Вода тянет молнию, — хмурится Хи, постукивая пальцами по столешнице.

— Даже не знаю, — продолжает Ракель, — но было сегодня кое-что необычное. В кафе, — она заговорщически склоняется к столу: официантка не зря считается первой сплетницей в городе, — заходила диковатая парочка. Они несли полную бессмыслицу. Даже про Ингон. Это было не в моей зоне, мало что расслышала. Зато внимательно рассмотрела! Один — ну прям волосатый боров, как из детской страшилки. Ещё бровищи у него такие кучерявые и всё время хмурые. А вторая — не старше нас, высокая, сбитая и вся изрезанная. В шрамах. Глубока Вода! — Ракель сглатывает слюну. — Она так на него таращилась, словно это её ручной пёсик, а не детина, у которого рука как её нога. Даже две! Ладно, преувеличивать не буду, но точно вам говорю — они не южане!

Она с таинственным придыханием наклоняется ещё ближе.

— Босс как раз заполнял бумаги за соседним столиком с ними. По-любому уши грел. Потом ещё этот малой забежал, выпалил, мол, экспрессы перестали ходить. Я сразу так многозначительно зыркнула на эту парочку, чтобы они чувствовали — их раскрыли! Тут и так всем не по себе стало. А ещё эти…

Администраторки напряжённо переглядываются, а в глазах Ракель разгорается хитрый огонёк.

— Неужели и правда аккреты в Джезерит? — Хиона словно давится этой фразой.

— Да брось! Стали бы они так неосторожно привлекать к себе внимание? Я всё ещё уверена, что этот город интересен только жадным до бесконечного праздника дишцам и всяким занудным исследователям. Сомневаюсь, что проблемы в отношениях Содружества и Эфората докатятся аж до Агвида. — Сеф старается говорить как можно тише, но маяк за стойкой резко наклоняется в их сторону и уже с интересом разглядывает троицу у окна.

Сплетницы испуганно замолкают. Как только маячок отворачивается, Сефу притягивает официантку поближе к себе.

— Говоришь, управляющий слышал тот разговор? Узнаешь-ка у него подробности?

— Иди-ка ты! — Ракель неожиданно взбрыкивает. — Даже не подумаю!

— Вода, Вода! Ты реально перепихнулась со Сверром на той вечеринке! Я была уверена, что Ало обиделся на твой отказ, вот и сочиняет. Ты просто выбрала того, за кем следа не остаётся. — Заливистый смех Хионы волной прокатывается по залу, каждый в заведении обращает на неё внимание.

Администраторка в спешке прикрывает рот ладонью, стараясь сдержаться, но уже поздно: маяк снова смотрит на них. Непонятно, отчего Ракель больше бесится — от фразы про своего босса или от бурной на это реакции.

— Если интересно больше, можешь спросить у него лично, — ехидно улыбается она, понижая голос. — Только вы уже привлекли внимание маячка. Пойдёшь в кабинет к боссу — это хреново закончится.

Ракель раздражённо удаляется на кухню, по дороге окликнув стажёра. Он рассыпается в извинениях перед посетителями и бежит за старшей. Трое гостей за дальним столиком, что не успели озвучить заказ, просто продолжают беседовать между собой. Ещё одна уттарская особенность: никто никуда не спешит, даже если в действительности уже опоздал.

— Вот кто тебя просил? — морщится Сеф.

— Слушай-ка, три фазиса назад это была главная сплетня в нашей компании, и ты трепалась об этом не меньше остальных! Не надо на меня так смотреть, — подмигивает Хиона.

— Как же скучно в Джезерит: главное развлечение — обсуждать какие-то неприятные и бессмысленные события. Может, случившееся на Пределе и правда что-то изменит?

— Почему сразу неприятные? Думаешь, Ракель было неприятно? — Хиона снова заливается смехом, но на этот раз маяк лишь мельком смотрит на них и безразлично отводит взгляд. — Я, кажется, начинаю понимать: Фифи опять что-то напророчила, и оно вроде как сбывается? — В глазах Хионы появляется неподдельный интерес.

— Оу, давай не будем об этом, — огрызается Сеф. — Да, мы сильно поругались сегодня. Я наговорила лишнего, но и Ифэми отличилась в высказываниях!

— Не глупи-ка, детка. — Хиона берёт подругу за руки и смягчает тон. — Вы ссоритесь как по расписанию. Уж я-то знаю! Делить один дом на двоих, так и не заключив союз и не став друг другу наари. Это о многом говорит. Да и вам обеим явно тяжело соседствовать сама знаешь с кем и занимать один из «могильников». Прости, если сейчас будет слишком резко, но вы обе дороги мне, Сефу’эни, как бы то ни было. Мы все знаем, что предостережения Фифи, или как это лучше назвать, сбывались вообще всегда. Слушай-ка, так может, хватит агрессивно защищаться, когда она уже пытается тебя защитить?

— Я не… — Сеф отдёргивает руки. — Я всего лишь прошу её оставить попытки решать за меня!

— Мда, — Хиона поджимает губы, — в этом тоже что-то есть.

— Ты так стараешься для нас обеих. На благо. Просто пойми, что никогда не сможешь принять обе стороны за раз, — грустно улыбается Сефу и роняет голову в ладони. — У меня ощущение, что всё радикально изменится с минуты на минуту. С самого утра это чувствую. Вот только ничего не меняется. Сплошной туман. — Сефу смыкает уставшие веки.

— Детка, я живу с подобным предчувствием уже три десятка зим, и это при том, что меня воспитала община. — Она иронично ведёт бровью. — В нашем-то городе всё изменится? Очень смешно! Никто не просил, но я напомню, что мы отрезаны даже от остальной Та’Уттара высоченной горной грядой с этим эпичным названием Агвид. Да и берег Ситы, и технологичный Ингон — такое же унылое захолустье, как и наша старушка Джезерит. Чему здесь меняться, если даже остальной материк прозвал нас Та’Мануан. Хочется изменений? Вылезай за Предел, но гораздо дальше Ингона. Ну или топай по Сите в неизвестность. Может, ты та самая, кто найдёт Мнра Мнаас.

Маяк за баром слегка наклоняет голову в сторону и сосредоточенно прислушивается. Жаль, что на этот раз сплетницы не обращают на него никакого внимания. Очень зря они не обращают на него внимания.

— Вообще-то я подумывала наняться на судно в Понтус. Слышала, что там не хватает рук, — неуверенно бормочет Сефу, а маяк медленно поворачивает на неё голову.

Окружающие замечают его активность и подозрительно переглядываются. Некоторые даже собираются на выход: внимания эфората не ищут даже сами эфоры.

— Из тебя выйдет лучший мастер подлёдной ловли, — иронично усмехается Хи, — но я не поверю, что ты самовольно туда вернёшься.

Дверь кафе сильным толчком отбрасывает внутрь, так что дрожит витражное стекло. Ворвавшийся в помещение порыв ветра приносит с собой озноб и мелкие снежинки. Сверр нарочито громко и, очевидно, демонстративно отряхивается и поправляет очки в тонкой малахитовой оправе. Сеф рассматривает управляющего «Врат Джезерит» с нескрываемым интересом: этот циничный выскочка всегда вызывал в ней противоречивые чувства. Даже в таком крохотном городке они всё ещё не представлены друг другу: она приходила на вечеринку — он уходил, он приходил — уходила она. Всё, что им друг от друга доставалось, — мимолётные полувзгляды и вежливые полуулыбки. Сефу не знает о Сверре ничего, кроме сплетен, слухов и домыслов, большинство из которых звучат из чьих-то обиженных уст.

Управляющий резко поворачивает голову. Он буквально нащупывает глазами пронизывающий взгляд Сефу. Кажется, они могут смотреть друг в друга вечность, но Сверр круто разворачивается и шагает к служебному входу. Маяк за баром цепляется за эту немую сцену и окончательно сосредотачивается на Сефу, как только управляющий скрывается за дверью.

С кухни слышатся грохот и препирательства официантки с боссом, а перепуганный стажёр чуть ли не кубарем вываливается обратно в зал и шмыгает за стойку.

— Мы заплатим! — кричит Сеф в сторону бара, продолжая сосредоточенно смотреть в одну точку, будто бы Сверр всё ещё стоит там. — Знакомое ощущение, — добавляет она шёпотом.

— Что ты там бормочешь? — Хиона настороженно прищуривается.

Сефу достаёт из сумки несколько блестящих камушков, протягивает их подошедшей официантке и направляется к служебной двери.

Скучная и размеренная жизнь на Крайнем Севере сказывается на всех, так что Ракель охотно разделяет любые шпионские игры, тем более касающиеся её бывших фаворитов и возможных «теорий заговора». К тому же вдруг та парочка правда аккреты и знают что-то про Предел? Немного поразмыслив о том, что в Джезерит, возможно, впервые в жизни происходит что-то хоть немного интересное, Ракель соглашается на правила игры Сефу.

— Я провожу. — Официантка замечает явный интерес маячка и добавляет погромче: — Замолвлю словечко, чтобы тебя устроили к нам на работу. Как раз место освободилось, — она кивает в сторону стажёра.

Ухмылка Ракель оказывается красноречивее, чем она может себе представить, и глаза Сефу вспыхивают от нетерпения. Маячок провожает парочку взглядом и спешно покидает кафе, чем радует посетителей.

Эпизод первый. Эхо Джезерит

Кабинет управляющего удобно располагается этажом выше кафе. На диване возле входа вразвалку сидят сразу два маяка. Они смеряют подошедших скучающими взглядами и отворачиваются. Сверра на месте нет. Официантка оставляет Сефу дожидаться в одиночестве и плотно закрывает за собой дверь.

Побывать на втором этаже легендарного здания — мечта многих приезжих и некоторых местных. Несмотря на выгодные предложения туристов и обещания субсидий за открытие отеля, полноправный владелец здания всё отклоняет. Ни для кого не секрет, что Сверр и живёт, и работает во «Вратах», — честно говоря, он в принципе проводит здесь большую часть времени, — но местных искренне удивляет, почему он отказывается от дополнительных бонусов. А ещё больше их удивляет, почему Содружество ему это позволяет.

Оставшись в холодной комнате, Сефу пытается осмотреться, но глаза ещё не адаптировались к темноте. Мысли соскальзывают в истории из детства. Воображение рисует, как строчки со стен Мнра Мнаас могли бы ожить на этом самом месте. Если спиральные залы действительно существовали, а не стали очередной гениальной выдумкой эфоров или маркетологов. Увлечённо воображая, как вокруг творилась история, Сеф не замечает, что взгляд сильно расфокусировался, а стена справа покрывается мягко мерцающей красной рябью. Администраторка невольно отшатывается и усиленно протирает глаза. Конечно, она не верит сказкам, но примерно на таком расстоянии от таа и должны были проявляться врата.

— Источник тепла? — удивляется Сеф.

Входная дверь с глухим шлепком врезается в стену. Сверр лихо переступает порог. Он бросает безразличный взгляд на гостью и резким движением отправляет дверь обратно, не поведя даже бровью от жуткого грохота за спиной.

— Ожидание на благо, — управляющий устало улыбается, в три шага преодолевает расстояние до стола и зажигает лампу.

Взгляд Сефу цепляется за плотные чёрные шторы, не впускающие внутрь ни один блик Сияния или луч солнца.

Замечая удивлённый взгляд гостьи, Сверр слащаво улыбается:

— Вся эта разноцветная вечеринка чрезмерно утомительна, вот и всё. — Он зажигает ещё одну масляную лампу, побольше, мягко просвечивая полутьму.

Теперь можно разглядеть любую деталь в комнате. Два ломящихся от книг угловых шкафа высятся массивными колоннами по обе стороны окна. Сверр, очевидно, имеет пристрастие не только читать, но и собирать книги: некоторые полки заметно проседают под тяжестью фолиантов, рискуя вот-вот с треском обрушить небрежные нагромождения на пол. Пёстрые ковры, причудливые картины в резных рамах, статуэтки, вазы и даже плафоны ламп — всё это явно не уттарского производства. Сеф задерживает взгляд на письменном столе. Он так же завален бумагами и книгами, как и всё вокруг, но даже в липкой полутьме гостья может разглядеть: он высечен из камня. Сефу прекрасно знает, где и как этот минерал добывается, — вряд ли это тайна хоть для кого-то на Трёх Континентах, — но вот как огромный стол из цельного куска чёрного оникса попал в такое захолустье, как Джезерит? Единственным в городе, что напоминает о былой активной добыче «полуночного камня» на Севере, считается вырезанная из него Временная Башня.

Блондин с угольно-чёрными глазами замечает замешательство своей гостьи и протягивает ей длинную ладонь с узловатыми пальцами:

— Сверр. Мастер-повелитель «Врат Джезерит».

Повисает неловкая пауза, которую он тут же прерывает:

— Владелец и управляющий кафе, что прямо под нами. А ещё бармен, уборщик, пиарщик и все остальные должности, что алькальдия отказывается закрыть.

— Сефу, — она невольно заглядывает Сверру в глаза, продолжая пожимать холодную ладонь.

— Интересное имя для этих мест, — управляющий улыбается, свободной рукой отодвигая перед гостьей стул. — Прошу. — Сам же быстро устраивается за столом, из ящика которого достаёт сигареты и переполненную пепельницу. — Не возражаешь?

— Кури на здоровье, — Сефу осекается, а Сверр улыбается ещё шире. — Мастер-повелитель тоже интересно звучит, — добавляет она слегка сконфуженно.

— Согласен. — Он задумчиво крутит сигарету в руке и как можно непринуждённее продолжает: — Выпалил, не подумав. Со мной бывает. Совершенно неконтролируемый процесс. Скажу что-то, а потом понимаю — сам впервые слышу. От самого же себя. Некоторые мысли приходится даже записывать, чтобы не забыть. Хотя… — Сверр подкуривает, выдыхает сизый дым и сосредоточенно смотрит на гостью. — Мы оба знаем, что по преданиям именно так называли смотрителей врат. Я просто пошутил.

Не понимая, что именно чувствует, Сефу внимательнее всматривается в блестящие чёрные глаза напротив, и радужка, и зрачки которых сливаются воедино с царящей полутьмой. С одной стороны, Сверр, как и раньше, кажется ей неприятным и даже опасным, а с другой — её тянет к нему, как дрожащую букашку в пасть плотоядного цветка: терпеливого охотника, наивная пища к которому слетается сама на приторный обманчивый аромат. Словно этот кабинет — единственное место в мире, где она хочет быть. С каждой секундой Сефу всё меньше понимает, для чего вообще пришла. Все аргументы, что казались ей такими убедительными в кафе, там и остались.

— Мне передали, что ты по поводу работы. Ну-с, — управляющий затягивается, достаёт из ящика какую-то бумагу и вручает гостье, — здесь условия и из чего формируется пособие за работу на меня. Персонал требуется исключительно в Сияние. Большего предложить не могу. Или не хочу. На самом деле одно и то же.

Он стряхивает пепел и сурово смотрит куда-то за спину Сеф. Она не хочет отводить от него взгляда, но, засмущавшись собственной реакции, утыкается в пункты, выведенные на листе витиеватым и аккуратным почерком. Вероятно, всё могло закончиться прямо сейчас: гостья встала бы со стула и в полной растерянности вышла бы из кабинета, но стена справа снова подёргивается красной рябью, хотя на обман зрения из-за темноты списать это уже нельзя. Встряхивая головой и возвращаясь в сознание, гостья поднимает взгляд от листа.

— Как вообще можно работать в таком освещении? В глазах рябит. — Сеф оборачивается на мерцающую стену.

— Ответ простой: шесть дней в году. — Сверр тушит бычок и облокачивается на стол. — Проблемы со зрением? Сложно ориентироваться в полутьме?

— Я буду думать до конца Чёрного Ноазиса, — неожиданно холодно отрезает Сеф и швыряет лист на стол.

Управляющий больше не кажется ей таким манящим: волосы у него лоснятся от жира, руки заметно трясутся, губы сухие и потрескавшиеся от постоянного курения, да и весь он какой-то угловатый и слегка сгорбившийся, несмотря на внушительный даже для уттарцев рост. С кабинета тоже спадает притягательный флёр: все поверхности скрыты под толстым слоем пыли или жирными пятнами. Кроме того, ковры и деревянные рамы давно и безвозвратно пропитались прогорклым запахом бычков из пепельницы, который не выветрить отсюда, наверное, уже никогда. Не понимая, как она сразу не обратила внимания на все эти детали, Сефу машинально вскакивает со стула в импульсивном порыве — бежать.

— Конечно. Когда согласишься, можешь подавать заявление в алькальдию. Если и там согласны — я рассмотрю твою кандидатуру. В первый же рассвет будущего фазиса.

Сверр достаёт ещё одну сигарету из пачки, сосредоточенно чиркает спичкой и медитативно раскуривает, прикрыв глаза.

— Не сердись на Ракель, что она притащила тебя сюда. Этот кабинет долгое время стоял закрытым. Сожалею, что тебе пришлось увидеть всю эту грязь и хлам. Предпочитаю принимать не здесь, но эта официанточка меня не жалует. Хотя увольняться отказывается. Будь уверена, я предлагал ей это неоднократно.

Осторожно переминаясь с ноги на ногу и стараясь не выдать подступившего к горлу волнения вперемешку с отвращением, Сефу безуспешно отгоняет мысли о глупости поступка прийти с целью, а уйти ни с чем. Она всё же открывает рот, чтобы спросить об утренних посетителях, но, едва заметив дёрнувшиеся уголки её губ, Сверр демонстративно разворачивается на кресле, продолжая выпускать клубы дыма в потолок. Всем своим видом показывая: разговор окончен. Сефу чувствует, как ком откатывает от горла, а сердце стучит сразу в ушах. Она усаживается обратно на стул. Закидывает ногу на ногу, а руки кладёт на прохладную гладкую столешницу.

— Послушай-ка, Сверр’эн, — полушёпотом начинает она, — за этой разболтанной дверью караулят сразу два эфоратских шпиона, и я сомневаюсь, что маяков отправляют следить за пустыми кабинетами. Над моим воспитанием никто не запаривался — так же, как ты над чистотой. И нам обоим плевать на проблемки друг друга родом из детства, но не плевать на ту интересную парочку, что завтракала у тебя сегодня. Да? Скажи мне, где их найти и о чём они говорили, и те маяки никогда не узнают твоих маленьких секретиков, достаточных для того, чтобы утащить эту блондинистую задницу в эфоратские подвалы ещё до наступления Последней Ночи Дня. Понятия не имею, что там делают с каара, но тебя же это не касается, так? Владельцем самого старого здания в Джезерит не может быть мутант из лаборатории. Соври мне, что захочешь, но весь город шепчется за твоей спиной. Сомневаюсь, что у тебя настолько тугой слух или интеллект, чтобы этого не знать. Жаль будет скормить эфорату неизвестное науке чудо, но почему-то я тоже уверена, что ты не каара.

Она бьёт наугад. Самыми популярными сплетнями. Не представляя, какую реакцию на это даст Сверр. Знать бы, почему он продолжает молча курить вонючую сигарету, но каждая секунда тишины раздаётся в голове Сефу гонгом: «Оказалась права». По какой-то пугающей причине ощущение времени и вовсе исчезает, а красная рябь от стены заполняет уже всю комнату. Гостья старается больше не обращать на мерцание внимания, но сердце колотится ещё быстрее, как всегда, готовое сбежать.

Сверр медленно разворачивается вместе с креслом и топит бычок в горе ему подобных. Липкий чёрный взгляд прощупывает удивительную гостью, так нагло увалившуюся локтями на ритуальный стол самой Джезерит. По крайней мере, именно такое название Сверр помнит с детства. Задумчиво откусывая от нижней губы лоскут пересохшей кожи и поправляя нефритовые запонки, управляющий выдыхает:

— Шантажистка из тебя не очень. Да и угрозы выбрала забавные, учитывая то, что вижу я. Вернее, то, что видишь ты.

Управляющий аккуратно подхватывает маленькую лампу и неспешно покидает кабинет, взглядом приглашая гостью пройти следом.

Она колеблется, но любопытству свойственно побеждать осторожность. Этот город с его примороженными жителями настолько наскучил Сефу, что без лишних раздумий последовать за угловатым блондином с дурной славой выглядит слишком привлекательным. Особенно учитывая её пагубное пристрастие к импульсивным поступкам и опрометчивым авантюрам, которые несколько раз чуть не стоили ей жизни ещё в Понтусе.

Маячки в коридоре даже голов не поднимают. Сеф едва сдерживает смех, замечая, что они не просто спят, а даже посапывают с присвистом. Плечом придерживая открытую дверь в самом конце коридора, управляющий уже подкуривает от лампы очередную сигарету и криво улыбается.

Вдохнув побольше воздуха и изобразив на лице расслабленное безразличие, Сефу всматривается в зияющую темноту уже другого кабинета. Всё ещё притворяясь, что сердце не рвётся из груди, а в глазах не потемнело от прилива адреналина, она, на мгновение зависая ногой над порогом, входит внутрь. Сверр довольно усмехается и закрывает за ними дверь.

Пушистый мрак вперемешку с дымом окутывает вытянутое лицо управляющего, подсвеченное лишь рябью от лампового света. Делая несколько шагов вперёд, Сеф осматривает такую же пыльную и вонючую комнату, с той разницей, что здесь нет вообще никакой мебели, а полусгнившие половицы крошатся и чвакают. Швырнув бычок себе под ноги и затушив его треугольным носком ботинка, Сверр дёргает за рычажок, и пламя в лампе гаснет.

Не сказать, что темнота абсолютная, но окон в комнате не оказывается вовсе, а дверные щели недостаточно широкие, чтобы впустить свет внутрь. Поморщившись, что управляющий всё-таки оказался придурком, Сеф складывает руки на груди, иронично замечая:

— Так это та самая комната для приёма гостей? Видимо, остальные постеснялись тебе признаться, но даже заваленный хламом кабинетик больше подходит для этих целей.

— Кто ты? — безразлично шепчет Сверр ей прямо на ухо.

Не успев понять, как он так быстро и бесшумно оказался у неё за спиной, Сеф машинально бьёт его локтем под дых и разворачивается на носках.

— Агрессивно, — хрипит управляющий сквозь улыбку.

Раздаётся короткий щелчок, и пространство наполняется красной рябью, подобной той, что Сефу уже видела в предыдущей комнате. На этот раз мерцание складывается в узоры и упорядоченные линии. Всё ещё держась за рёбра, Сверр внимательно наблюдает, как гостья восхищённо крутит головой и пытается пощупать неосязаемую вязь, бликующую причудливой мозаикой в её глазах, как в калейдоскопе. Он довольно кряхтит и прислоняется к стене, подкуривая последнюю сигарету и расстёгивая ворот рубашки на потной шее. Температура в комнате растёт.

— Ничто так не подгоняет, как пустая пачка. Давай ускорим наше увлекательное знакомство. Судя по тому, что ты видишь этот тип излучения, твои глаза сохранили давно утраченную в процессе селекции — и так и не воссозданную генетиками — особенность зрения первых из первых. Праосновы. Не знаю, как ты привыкла это называть. Впрочем, — он затягивается, — разные буквы сути не меняют. Ты никак не можешь быть каара, а даже если можешь — они ни за что не отправили бы воссозданный ген в Та’Мануан. Получается, ты либо беглянка, которой не по вкусу маранский уклад, либо тем двоим в коридоре захочется узнать не только про меня. — Их взгляды встречаются. — Точно знаешь, куда смотреть в такой темноте, потому что твои глаза способны различать источники тепла. Попалась.

Нервно поправив повязку на голове, Сефу несколько раз моргает и подходит ближе к управляющему, которого и правда прекрасно видит в темноте, как и любое нагретое твёрдое тело. Она ещё в детстве выяснила, что может фокусировать глаза таким образом, чтобы различать не только свет. Это дало ей безусловное преимущество для выживания. Такого каара действительно не могут. Сеф считает, что они или недостаточно стараются, или в общинах их специально такому не учат. Внешне её глаза ничем принципиально не отличаются от всех остальных глаз, что ей доводилось видеть. Разве что Сефу досталась гетерохромия, но это наверняка встречается и у других. К тому же не всем довелось вырасти на псарне в окружении пяти дюжин северных ездовых и всё детство верить, что именно собаки помогли ей приручить Тьму и рассмотреть насквозь.

— Достаточно понять, откуда идёт звук, чтобы выбрать направление. Не нагнетай. Неужели ты действительно не хотел меня припугнуть или чего похуже, а просто привёл показать это?

— Чего похуже. — Сверр облизывает губы и медленно выдыхает вниз тонкую струю дыма. — Я достоин большинства формулировок и матерных эпитетов, которые мне посвящают, но далеко не всех и не по тем причинам, что кто-то выдумывает от джезеритской скуки. Сефу’эни, — он кладёт руки ей на плечи, — кем бы ты ни была, но наши генотипы явно ближе друг к другу, чем к каара. Догадываюсь, что у тебя есть причины скрывать свою историю, как и у большинства внутри Агвид, но я прекрасно знаю, каково это — отличаться от доминирующего на планете вида и…

— Остановись-ка, — кривится гостья, мягко скидывая его руки со своих плеч. — Не знаю, что ты там себе напридумывал и что за лампочки здесь понавкручивал, но, если это работало с остальными, в этот раз — ошибка вышла. Всё звучит, в принципе, заманчиво и романтично, учитывая, как топорно флиртуют местные… — Она поджимает губы. — Сверр’эн, меня не прикалывают сказки о праоснове или охи-вздохи: «Ты не такая, как все». Понимаешь? Честно, ты даже не в моём вкусе, хотя мы наверняка могли бы подружиться. Со временем. При других обстоятельствах.

Озадаченно хлопая глазами, управляющий даже не заметил, как дотлела и потухла сигарета у него в руке. В отличие от своей гостьи, он прекрасно знает, что его поведение не имеет отношения к флирту, но для неё эта версия выглядит более реалистичной. И кого в этом винить? Конечно, его привычку прихвастнуть и распустить грязные слухи о самом себе, лишь бы каара держались подальше.

— Не стоило мне так с ходу наезжать, — продолжает Сефу. — Представим, что этого не было? Но про местную скуку подмечено классно, здесь все тащатся от сплетен и уверуют в первый же хоть немного занятный слух. Я не исключение и страшно хочу узнать про эту парочку. Конечно, у меня есть свои резоны, кроме обычного любопытства, но это я оставлю при себе. И если ты не аккрет и не заодно с ними. — Она наклоняет голову вбок и виновато добавляет: — Мне ведь даже работа не нужна. Нашла повод поговорить с тобой, но повела себя по-тупому. Надо было сразу признаться. Не знаю, зачем говорю всё это. Наверняка ты в курсе, но есть у тебя какой-то странный и пугающий магнетизм. Благо, что наваждение быстро спадает.

Сверр продолжает молчать, моргать и слушать, всё так же крепко сжимая между пальцами бычок.

— Глубока Вода, — вздыхает гостья. — Пойду-ка. Мне ещё на работу возвращаться. И вообще, — она искренне улыбается и хлопает его по костлявому плечу. — Интересное вышло знакомство. Если хочешь, расскажу всем какую-нибудь дурацкую или пугающую историю. Поддержу твой имидж.

Сефу успевает дойти до двери и взяться за ручку, но снова оборачивается на управляющего:

— Даже если ты и правда не каара и не часть Последних Семей, из моих уст эфорам об этом не узнать. Нет причин мне верить, но лучше ты, чем они. Лучше вообще любой из нас. Короткой Ночи Дня.

Дверь с глухим скрипом отворяется. Свет в коридоре кажется ослепительно-ярким после мерцающего излучения в кабинете. На плечо Сеф ложится холодная ладонь. Управляющий косится на храпящих маяков и тараторит гостье на ухо:

— Та парочка ломилась к нам с самого утра, ещё до открытия. Здоровый бугай ногами бил в стекло и требовал, не поверишь, потомков Айфали. Ракель только открыла двери — эти двое влетели в зал. Начали орать на маранском наречии. Не думаю, что кто-то кроме меня вообще понял, что это оно. Где, кроме Мёртвого Континента, маранцы самовольно выдают своё происхождение? Шутка ли, что в Джезерит… — Он машинально суёт пальцы в пачку из-под сигарет, но тут же огорчённо сминает её в комок и продолжает: — Местные уже подтягивались на завтрак, и парочке, походу, стало неловко. Я с ночи возился с документами в дальнем углу. Перегородка достаточно высокая, чтобы спрятать того, кто склонился над столиком. Так что маранцы спокойно уселись по соседству и заказали три графина Воды. В основном ничего интересного в их болтовне не было. Если бугай слишком повышал голос, малая быстро затыкала ему рот парой странных слов. Да и в принципе они частенько переходили на незнакомое даже мне наречие, что-то среднее между дишским и маранским. Из всего, о чём они трепались, я бы выделил всего пару фраз.

Даже не замечая, как рот приоткрылся от удивления, Сеф продолжает внимательно слушать управляющего, ощупывая глазами его мимику в надежде заметить, врёт ли он.

— Когда срывался, бугай настаивал, что сперва кто-то должен умереть, иначе путь из города отрежут. В один раз он выкрикнул про это слишком громко. Наш маячок тут же залип в их сторону и очень долго сидел неподвижно.

По спине Сеф пробегают мурашки. Сверр облизывает губы, кивает в другой конец коридора и продолжает:

— Они прибежали с улицы, как будто их кто-то позвал. Может, и не зря болтают, что у эфоров одно сознание на всех. Если это и преувеличение, то масштаба, а не сути. Сплошной туман, — он, наконец, сбавляет темп речи. — Этому месту достаточно внимания одного маяка, поэтому я настойчиво выпроводил «дорогих гостей» из Врат. Демонстративно поулыбался и свалил. Надеялся, что к моему приходу их уже вызовут по какому-нибудь важному делу. Как видишь, не только ты сегодня захотела узнать меня поближе.

— А вторая фраза? — перебивает Сефу.

— Вторая? А. Да. Когда я выскочил из кафе, тот бугай почему-то обнял меня и на всю улицу заорал, что воскреснет старый порядок и восстановится временной ритм. Вода его знает, что это значит, но всё остальное — ещё больший бред.

— Не похоже на лозунги аккретов, — задумчиво отвечает Сефу, покусывая губы. — На благо, — кивает она управляющему и ещё раз повторяет: — Короткой Ночи Дня.

Проводив гостью взглядом, Сверр утробно вздыхает, понимая, что придётся топать на улицу за сигаретами. Щёлкая кнопкой в кармане, он выключает ИК-излучение и закрывает за собой комнату на ключ.

Хиона искусно изображает безразличие, но периодически бросает встревоженный взгляд на подругу. Та так и не рассказала, что произошло между ними со Сверром. Теперь и вовсе напряжённо молчит, сосредоточенно вышагивая по плотно утрамбованному снегу, ни на секунду не отвлекаясь от дороги.

Наконец на одном из узких перекрёстков Хиона не выдерживает.

— Стой-ка! — она резко выскакивает перед Сефу.

Та от неожиданности врезается в подругу и поднимает на неё хмурый взгляд. Хиона скрещивает руки на груди и так же тяжело смотрит в ответ, медленно водя головой из стороны в сторону: она не сдвинется с места, пока не узнает подробности.

— Ничего необычного не было, — врёт Сеф, непроизвольно возвращаясь мыслями к ярким деталям разговора. — Сверр такой, как про него говорят: высокомерный и заносчивый. — Она устало добавляет: — А с его слов похоже, что утром к ним нагрянула парочка южан с похмелья. Дикого похмелья. Ничего особенного.

Демонстративно цокая, Хиона резко разворачивается и шагает ещё быстрее, оставляя подругу в одиночестве посреди пустого перекрёстка. Раскачиваясь на носках, Сеф мысленно проводит параллели между словами Сверра и воспоминаниями из детства или совсем недавнего прошлого. Холодный пот прошибает лоб. Руки сами тянутся к повязке и потуже подтягивают косу.

Всё ещё топчущуюся по скрипучему снегу, её застаёт едва уловимый окрик. Зовут по имени. Сефу вздрагивает и оглядывается, но оба переулка пусты. Она скользит взглядом по окнам ближайших домов, но они уже плотно забиты к Чёрному Ноазису. Открытых нет.

— Кто здесь? — негромко откликается Сеф, хотя и успела решить, что ей послышалось.

Густая тишина проулка изредка прерывается гулкими звуками с узловой площади, но среди них нет ответа на вопрос. Бросая последний взгляд вдоль перекрёстка и пряча замёрзшие руки в глубокие карманы пальто, Сеф пожимает плечами.

Тут же. Гораздо отчётливее и протяжнее. Голос зовёт снова. И снова. Каждый раз, словно пробираясь через плотную завесу или толщу воды. Переходя с шёпота на крик. С крика на вой.

Тонкая кожа на лбу покрывается лёгкой испариной, быстро впитывающейся в вязаную повязку. Руки в карманах дрожат, но Сеф не сдвигается с места, продолжая вслушиваться, как голос без носителя называет её по имени. В очередной раз он шепчет прямо над правым плечом.

Сефу резко разворачивается на звук и вдыхает поглубже. Снежинки мелкой крошкой падают снизу вверх, а вдоль подбитых снегом бордюров стелется плотная серая пелена. «Слишком холодно для тумана», — думает Сеф, медленно выдыхая. Будто снег, падающий в небо, обычное дело. Воздух в переулке зрительно уплотняется и мелко дрожит. Туман плавно перекатывается всё ближе к перекрёстку. В ушах у Сеф шумит. Она больше не может отвести взгляд, как заворожённая, покачиваясь из стороны в сторону, а плотные бледно-серые лоскуты сознательно ползут к её ногам. Прийти в себя помогает чьё-то прикосновение. Крепкая ладонь хватает Сефу за пальто и отшвыривает на несколько метров. С такой лёгкостью, словно толкнули воздушный шарик. Сеф замирает в сугробе и ошарашенно моргает, пытаясь осознать происходящее.

— Беги отсюда! — Лицо Сверра искажено таким первобытным страхом, что Сеф не раздумывает ни секунды и рывком вскакивает на ноги.

Туман в переулке успевает колоссально вырасти в размерах и двигается уже куда быстрее.

— Не оборачивайся! — орёт управляющий уже вслед своей гостье.

Она со всех ног несётся в «Обитель», даже не пытаясь предположить, что только что произошло. Не замечая ничего вокруг. Слыша только грохот собственного сердца. И уж точно не собираясь поворачивать назад.

— Моя сладкая, неужели так сложно вовремя приходить на работу? — Тирид с присущей ему плавностью выскальзывает из-за колонны.

Холл «Обители» полупустой: молодняк из ближайшей общины докучает маячкам, Хиона мило беседует с постояльцем, Милада сосредоточенно роется в бумагах за ресепом, а Рид — вот он — нагло улыбается в лицо Сефу.

Управляющий недовольно стучит по наручным часам и уходит прочь.

— Тебе особое приглашение? — Милада манит Сеф в сторону ресепшен.

Администраторка коротко улыбается начальнице и рысью бросается в раздевалку, чтобы перевести дух без посторонних глаз, но её нагоняет крошка из молодняка.

— Из-за тебя я пропустила фейерверки! — наезжает она на Сефу с не меньшим норовом, чем умеет Тирид, и, сунув ей в руки конверт, выбегает на улицу.

На плотной бумаге размашистым почерком выведено: «Гостиница „Обитель“. Сефу лично в руки». Адресатка смачно матерится и проскальзывает в раздевалку.

День проходит неспешно, работы почти нет. Большинство постояльцев с обеда сидят на террасах и наблюдают за яркими всполохами в небе. Изредка кто-то звонит на ресепшен с мелкими жалобами или капризами. В какой-то момент даже наведался Тирид со своими изощрёнными проверками, но, покапав администраторкам на мозги, снова заперся в своём кабинете. Подруги весь день проводят в разговорах ни о чём: ни разу не поднимая тем о «Вратах», Сверре или Ингоне. В этом вся Хиона — она предпочитает оставлять без внимания те вещи, которых не понимает. Даже если за час до этого жутко обижалась. Даже если её подруга заметно нервничает и вздрагивает каждый раз, когда к ней обращаются.

Сефу то и дело мысленно возвращается к странному туману из переулка, не в состоянии избавиться от навязчивых картинок в голове. В каждом силуэте за высокими стеклянными окнами и дверями ей мерещится Сверр, разыскивающий её, чтобы объяснить произошедшее, в котором явно разбирается лучше.

— Пойдём-ка с нами на Башню, — настойчивый голос Хионы вытаскивает Сеф из омута мыслей. — Даже не начинай, что не веришь во все эти сказочки! Дело не в легендах, а в детишках. Они просили, чтобы Сефу’эни обязательно пошла вместе с ними. А если они хотят видеть тебя на Башне, значит, я притащу тебя туда насильно, если потребуется. Вот и косичка у тебя какая длинная, схватить удобно. Будь пупсиком и дойди своими ногами, — Хиона строит умоляющую мину. — Савитар без конца твердит, что уж в это Сияние точно произойдёт какое-то чудо. У него этот сложный возраст, когда… — Она замолкает, понимая, что заводит разговор не туда. — Короче, пойдём, пожалуйста. Дети будут рады тебе, я буду рада, что они рады, а ты отвлечёшься.

К облегчению Хионы, её подруга не особо хочет возвращаться домой, а Вспышка — прекрасный предлог задержаться где-то подольше. Тем более дорога к Башне проходит через тот самый переулок. Да и «Врата» там неподалёку. Каким бы высокомерным и неприятным ни хотел выглядеть Сверр — он точно знает то, что теперь интересует и Сефу. И они, очевидно, ближе друг к другу, чем к каара, хоть она и не стала соглашаться с этим при нём.

— Ладно, — кивает администраторка скорее собственным мыслям, чем подруге. — Я лет десять не смотрела Вспышку с Башни. Почему бы и нет?

— Поверить не могу, — искренне удивляется Хиона. — Я была уверена, что ты меня пошлёшь.

— Если билеты вообще остались.

— Детка, я достала проходки! Всё будет в лучшем виде! — Глаза Хионы светятся от радости. — А когда стемнеет, пойдём к нам есть праздничные пироги. Может, и Фифи подтянется. Я испекла очень много, но Савитар отнёс в общину почти все! Перестарался с традициями. Зато в обмен ему там…

Она смеётся и рассказывает историю за историей: как они с детьми готовились к Последней Ночи Дня и запасались продуктами на Чёрный Ноазис, как утром доставили посылку от её наара из какой-то деревеньки с ёмким названием. Сефу вежливо улыбается, стараясь ничем не выдать, что на самом деле не слышит ни слова в шуме внутреннего монолога.

К вечеру время летит быстрее: постояльцы активизировались, предвкушая Вспышку. Подниматься на Башню хотят далеко не все, поэтому гостиница гудит и трясётся от толкотни и беготни. Персонал в мыле носится туда-сюда, пытаясь разобраться со всё новыми и новыми хотелками гостей. Администраторки только и успевают отвечать на вопросы и выполнять запросы. Они даже не думали, что будут так рады пойти на Башню и передать наконец смену.

— Сефу, — окликают с ресепшен, когда она уже открывает дверь на улицу. — Письмо!

Сменщица высоко поднимает конверт и пытается перекричать музыку и шум голосов ещё раз, но Сеф успела выскочить за порог мгновением раньше. Идущая следом Хиона слышит, что подругу зовут, но только отмахивается, погромче прикрикнув: «Оставь! Короткой Ночи Дня!» И закрывает за собой высокую стеклянную дверь с блестящей надписью: «Обитель».

Внимательно проследив, в какую сторону двинулась «ответственная за него часть персонала», Раасул пониже натягивает шапку и, тяжело дыша, выбегает на улицу вслед за ними.

Эпизод второй. Лестница длинная

Сефу несёт на руках маленькую Зору, заворожённо наблюдающую за небесными всполохами. Они скользят всё ниже к таа, облизывают фасады домов и растворяются в бесконечном снежном просторе. Если заглянуть малышке в глаза — невольно улыбнёшься: Сияние превратило радужку в разноцветный витраж. Одно из главных событий Трёх Континентов — и важнейшее для Та’Уттара — будто умещается в чистом детском взгляде. Сефу крепче прижимает к себе малышку, а Зора игриво щёлкает её по носу, весело хохоча и продолжая рассматривать всполохи вокруг.

— Сефу’эни, — оклик Савитара прорывается сквозь многоголосье уличной толпы.

Ребёнок не собирается отпускать руку Хионы, поэтому подтаскивает её следом за собой.

— Настало время для чуда, — нарочито серьёзно говорит он.

— Посмотрим. — Сефу ласково треплет его кучеряшки на голове.

— Я серьёзно! — Савитар рассерженно отдёргивает голову.

— Конечно серьёзно, — согласно кивает Сеф. — В твоём возрасте я изучала всё что можно про Мнра Мнаас. У меня было мало друзей, но среди них нашлось достаточно фантазёров. Они считали, что Залы потеряны подо льдами Великой Ситы. Мы даже планировали поход на несколько дней.

— Залы не там. — Савитар надувает щёки.

— Я знаю, дружочек. — Сеф смотрит на ребёнка с какой-то странной тоской в глазах. — В назначенный день никто не пришёл, — она делает паузу, — кроме меня.

Хиона удивлённо вскидывает брови, оборачиваясь на подругу.

— С тех пор-то Сефу’эни надеется найти Залы Мнра Мнаас так сильно, что подумывает вернуться в Понтус, — пытается она изобразить иронию, но кто из них в детстве не мечтал, чтобы легенды оказались правдой.

— Как это — надеется? — спрашивает Зора, удивлённо хлопая пушистыми ресницами.

— Это как предполагать желанный исход даже в отсутствие подтверждений, — улыбается Сефу.

— Ты уверена, что ребёнку подходит такой ответ? — усмехается Хиона, глядя на озадаченную Зору, которая не поняла ни слова из сказанного.

— Надеяться — это представлять, что жёлтый снег на вкус как лимонный кёрд, — подмигивает Сеф.

Хиона громко хохочет, а Зора радостно за ней подхватывает. Только Савитар идёт мрачный, как зимние сумерки.

— Ты всё ещё надеешься? — шёпотом спрашивает он у Сефу.

— На что? — хмурится та.

— На сегодняшний день, — голос звучит низко и грубо для молодняка его лет.

Удивлённо обернувшись на Савитара, Сеф задумывается: «Как лучше ему ответить: по-детски или по-честному?» Он напустил на лицо такую важность и сосредоточенность, что она решает в любом случае тщательно подбирать слова. Сефу уже набирает воздуха для ответа, но взгляд соскальзывает на угловатую фигуру. Сверр ведёт под руку не менее высокую спутницу. Будто почувствовав её внимание, он настороженно оглядывается. Поймав взгляд дневной гостьи, управляющий «Врат» нервно качает головой и поспешно увлекает свою подружку глубже в толпу.

— Понимаешь-ка, Савитар’эн, на самом деле никому не известно, во что именно верить. — Сеф заглядывает в его глаза. — Как бы ни хотелось дождаться чуда, оно не происходит само по себе. И очень долго мне казалось, что веры только и исключительно в себя предостаточно. Но что, если восприятие и правда способно измениться за один щелчок пальцев? Что, если это не просто пафосные взрослые слова, а правда?

Она ласково улыбается и останавливается посреди плотной толпы, игнорируя недовольство вокруг.

— Это намного проще — не верить ни во что, кроме своих способностей, но реальность вмещает в себя гораздо больше, чем наше крохотное сознание, каким бы развитым оно ни было. Мне кажется, это очень печально, что мы вырастаем из смелых детей в напуганных взрослых. И я бесконечно рада, что ты и малышка Зора’эни есть в моей жизни. Вы постоянно указываете мне на то, где я сдалась.

Савитар отпускает руку удивлённой Хионы и со всей силы прижимается к Сефу:

— Значит, с тобой ещё не всё потеряно!

— Можешь называть как хочешь, но сегодня я увидела, сколько всего вмещается в этом мире. Вне моего понимания. Сколько предстоит познать! Я, пожалуй, продолжу-ка рассчитывать в большей степени на саму себя, но оставлю место для чего-то большего, что мне контролировать не дано.

— Чуда? — довольно ухмыляется Савитар.

— Пусть будет чудо. — Она снова треплет ребёнка по волосам, но на этот раз он не отстраняется.

— Я рада, что мы подруги, — мягко улыбается Хиона, обнимая сразу троих: Сефу, Зору и Савитара.

Четвёрка ещё какое-то время стоит в обнимку, не обращая внимания на ругань из толпы. Оставляя окружающим право: или рассерженно ждать, или так же рассерженно обходить неожиданную пробку из крепких объятий.

Уже на подходе к Башне Суфу снова охватывает по-детски трепетное предчувствие чего-то таинственно-неизбежного. То ощущение, которое она раньше списывала на свою склонность пофантазировать и напридумывать чего-нибудь, лишь бы скрасить тяжёлую жизнь в Понтусе. Взаимосвязь между последними событиями разбудила в ней ту маленькую искательницу, что, не ведая страха, могла броситься в прорубь на помощь подруге. Может, это не её воображение, уставшее от рутины? Может, Савитар прав и чудо произойдёт? В конце Сияния, в день Вспышки, в Последнюю Ночь Дня на Временной Башне.

Маленькая, но крепкая ладошка резко тянет Сефу за руку глубже в толпу. Она поудобнее усаживает Зору на бедро и с умилением наблюдает, как Савитар расталкивает взрослых, прокладывая путь.

Хиона радостно размахивает руками у самого кордона из гунов и волонтёров, собравшихся в живое оцепление Башни.

— Шевелите булками, — прикрикивает она, — а то опоздаете на своё чудо!

Продолжая улыбаться подруге, Сефу обводит взглядом топчущихся рядом каара, пытаясь разглядеть хотя бы намёк, что они тоже в предвкушении, — но на хмурых лицах взрослых лишь скука и нервозность. Она опускает взгляд чуть ниже и всматривается в глаза детей. Вот оно! Молодняк в предвкушении.

— Очевидная разница в чистоте сознания, — неожиданно шепчет Савитар, замечая взгляд Сефу.

Она неловко улыбается смышлёному ребёнку. Если и не бывать чуду, то она хотя бы классно проведёт время в тёплой компании. На Башне, покрытой густой тайной, — в последнем легендарном историческом памятнике, где ещё возможен хотя бы намёк на что-то не поддающееся критическому анализу.

Временная Башня — исключительно эксцентричное строение на фоне стандартной северной архитектуры. Высеченная из цельного куска чёрного оникса гигантских размеров — словно из целой ониксовой горы, она взмывает настолько выше облаков, что приезжие из Хафзы дишцы утверждают, что даже в их Небесном Городе нет зданий такой высоты. Дата и технология постройки не сохранились или не указывались вовсе. Учёным остаётся только догадываться, сопоставляя известные факты, часть из которых рискует оказаться выдумкой прошлых поколений. И если говорить начистоту, ни дата, ни технология строительства уже давно никого не волнуют. Совет Содружества сухо заключил, мол, раньше на планете существовали способы и материалы. Точка. Даже не потрудились придумать что-то более убедительное, раз уж решили не выделять средства на исследования. Те, кто хоть когда-то задумывался, где добывали оникс таких размеров и как его обрабатывали для создания целого здания, находят успокоение в легендах, рассказывающих довольно занятные истории из прошлого.

Сефу вдыхает поглубже и заносит ногу над первой ступенью винтовой лестницы, конца которой снизу и не разглядеть. Посетители вереницей тянутся вверх. Сквозь редкие окошки внутрь Башни проникают яркие блики Сияния и даже его единичные всполохи. Молодняк то и дело с хохотом съезжает по предусмотренному строителями гладкому спуску, проложенному вдоль стены на протяжении всей лестницы. На лебёдке поднимают гружённые верхней одеждой прозрачные капсулы, чтобы при восхождении не приходилось волочить лишнюю тяжесть. Услуга предоставляется не задаром, так что многие выбирают нести шубы и шапки на себе. Иногда в капсулы пытается пролезть молодняк, но гуны за шиворот вытаскивают их обратно, вручая кураторам или попечителям.

Уже через десять минут Хиона шумно причитает, что предки, должно быть, хотели поиздеваться над будущими поколениями или же подъём по этой лестнице служил какой-то пыткой. Сефу устало улыбается и продолжает шагать, стараясь не сбивать дыхание. Её всегда удивляло, как молодняк умудряется подниматься на Башню: пусть они и весят значительно меньше, но лестница слишком длинная, а ступени высокие. Наверняка малыши и подростки тоже очень устают, но, очевидно, одна и та же цель имеет абсолютно разный вес для восхищённых жизнью детей и успевших в ней разочароваться взрослых.

Сеф украдкой посматривает на Савитара: он двигается уверенно — чеканит каждый шаг и следит за дыханием. Его лицо излучает такую ясность и сосредоточение, словно он прошёл особую подготовку по подъёму на Башню — такие частенько входят в стоимость путёвок дишцев — или как минимум участвовал в тренировках внутри общины.

Ещё через полчаса Сефу чувствует, как кружится голова, а успевшие забиться мышцы ног понемногу ноют от усталости. За это время Хиона успела снова передать ей на руки Зору, которая в силу возраста ещё не может освоить такой поход самостоятельно. Сефу бросает взгляд вверх. Они осилили уже половину пути. Она поудобнее усаживает Зору на другой бок и шагает на очередную ступеньку, мысленно прикидывая, как лучше обойти возникающие преграды: то дишцы усядутся отдышаться посреди лестницы, то кто-то поддастся приступу паники из-за высоты и разреженного воздуха.

— Сефу’эни, смотри, какое блестящее, — малышка указывает крохотным пальчиком на вид за окном.

Аккуратно перешагивая через скользкий спуск, Сеф ставит Зору на широкий выступ окна и присаживается рядом, придерживая ребёнка. «Какое блестящее» оказалось небом, усеянным мириадами звёзд, лун и разноцветных полос Сияния. Уже с этой высоты крыши домов остались далеко внизу, превращая старушку Джезерит в размытое, хоть и пёстрое пятно. Малышка выставляет вперёд ручки, пытаясь ухватиться за пролетающие мимо всполохи. Она радостно визжит и топает ножками, а блики покорно пляшут прямо у неё на ладошках.

Сефу прислоняется к стене и вытягивает пульсирующие после подъёма ноги, одной рукой продолжая придерживать Зору, радостно бормочущую себе под нос. Наверное, разговаривает с Сиянием. Ненадолго смыкая уставшие веки, Сефу отпускает мысли, созерцая калейдоскоп необычных картинок, проносящихся перед глазами: узкие каменные коридоры, стеклянные здания выше облаков, бескрайние пустоши, дикие лошади, отвесные скалы и… чья-то широкая улыбка. Улыбка, настойчиво напоминающая ей что-то уже виденное. Словно из намеренно забытого далёкого прошлого или вовсе из приторных детских фантазий о том, что на Трёх Континентах найдётся ещё хоть кто-то подобный ей. Из вереницы мелькающих в сознании образов её вытаскивает заливистый смех Зоры.

Неохотно открывая глаза, Сеф смотрит на малышку: та увлечённо хлопает в ладоши и показывает язык куда-то перед собой. Нянька приподнимается и выглядывает в окно. Увиденное заставляет сердце ускорить темп — биться почти так же быстро, как в переулке.

В воздухе напротив Зоры скользит блестящее облако размером с её голову, оно будто заигрывает: появляясь то тут, то там, ускользая из рук и заплывая в волосы. Сефу медленно встаёт на ноги и усаживает упирающуюся малышку на бок. Облако на долю секунды замирает и быстро выплывает обратно в окно, растворяясь среди ярких всполохов.

— Это очень весело! — радостно объявляет Зора. — Я буду приходить сюда ещё и ещё!

— Обязательно. — Сеф чмокает ребёнка в макушку и спешит вверх по лестнице, то и дело вглядываясь, кто идёт впереди, в надежде догнать Хиону и Савитара.

Малышка посильнее прижимается к своей няньке и еле слышно тараторит что-то на смеси общего языка с детским.

Наконец, добравшись на самый верх внутренней лестницы, Сефу останавливается на краю и смотрит вниз: голова кружится то ли от высоты, то ли после тяжёлого подъёма. Стройная вереница топает по ступеням, сотрясаясь и от хохота, и от причитаний. Что примечательно, чем выше поднимаются каара, тем тише становятся. Ближе к вершине вышагивают и вовсе молча и сосредоточенно. Основной шум и гомон остаётся далеко внизу, на первых пролётах лестницы.

Раньше Сеф искренне восхищалась, как каара знакомятся, обмениваются интересными историями, даже закладывают основу крепкой дружбы прямо во время подъёма. Наблюдала, как они помогают друг другу и делятся водой, как уттарцы рассказывают дишцам разные хитрости для облегчения пути. Бывает даже, что кого-то выбившегося из сил по очереди несут вверх на руках. Ежегодный подъём на Башню — прекрасная иллюстрация, что до какой бы степени ни доходили различия, каждый способен протянуть руку помощи.

Позади кто-то рывком открывает дверь, и в помещение вместе с ледяным воздухом врывается несколько длинных цветных всполохов, освещая лестницу и стены вокруг. Сефу с удивлением замечает пульсирующую роспись на камне: необычная вязь будто скользит по отполированной поверхности на одинаковом расстоянии. Собирается в причудливые картинки, чем-то напоминающие истории про Мнра Мнаас. Сефу чувствует, как сдавливает грудь: приходится даже задержать дыхание. Символы притягивают её к себе мощно и безапелляционно, буквально требуя шагнуть в пролёт.

Южанин неподалёку обращает внимание на местную со спящим ребёнком на руках, застывшую в опасной близости от края. Дишец ускоряет шаг и вовремя касается руки Сефу, чем и приводит в чувство. Она вздрагивает, отступая назад. Неловко улыбается своему случайному спасителю и шустро проскальзывает в медленно закрывающуюся дверь.

Уже на первой открытой площадке кружится голова. Не столько от разреженного воздуха, сколько от масштабов мира, открывающихся с такой высоты. Вокруг глянцевой белизной раскинулась часть уттарской таа, прозванная в народе Та’Мануан: от величественных вершин Агвид до ледяного безмолвия Ситы. На удивление, ветер сегодня не пытается сдуть с площадки и добраться до самых костей, позволяя комфортно чувствовать себя на такой высоте, с которой Джезерит кажется лишь крохотной точкой в бесконечной снежной пустыне.

Сефу глубоко вдыхает морозный воздух и в очередной раз восхищается теплом, что излучает Сияние: в такой близи оно согревает гораздо сильнее, чем в городе. Прощупывая взглядом берег Ситы на горизонте, она умудряется разглядеть хоть и родной, но до изжоги ненавистный Понтус. Рыбацкая деревушка настолько крохотная, что, будь сейчас ясный день, слилась бы с белым пейзажем, но в темноте порт легко найти из-за яркого маяка. Сеф мысленно здоровается с улочками далёкого Понтуса и тепло улыбается счастливым, хоть и редким моментам из тех лет, что красочными кадрами уже мелькают в памяти. Мягкие и бесконечно радостные ездовые, за которыми она присматривала, зарабатывая на рыбу и жёсткую койку на верхнем ярусе насквозь продуваемой псарни, навсегда бы остались единственным светлым пятном из детства, если бы Фифи не отбилась однажды от скучной экскурсии. Сефу вдруг становится стыдно, что они так много ссорятся в последний ноазис: не слышат друг друга, ехидно отмалчиваются и по очереди жалуются Хенрике.

Чувство вины не успевает побольнее укусить, потому что Зора открывает глаза и восторженно верещит изо всех своих детских сил:

— Какое-то чудо! Вокруг чудо! — Малышка беспорядочно ёрзает, вынуждая Сефу поставить её на площадку до того, как она на неё свалится.

Когда Зора, истошно вопя, мчится вперёд, охотясь на всполохи, нянька с удовольствием разминает уставшие руки. Хиона выплывает из толпы на радостные вопли подопечной. Сефу с трудом машет подруге затёкшей рукой, когда воздух вокруг на несколько секунд вспыхивает искристо-алым, поглощая каждый всполох на своём пути. Толпа замирает, замолкает и приглушённо вздыхает.

— Первое Зарево, дружок, — прерывает тишину тяжёлый бас с другой стороны площадки, а толпа хлопает в ладоши и уверенно дёргается к куполу, собираясь в стройную вялотекущую очередь.

Временной промежуток между Заревами всегда предсказуемый. Небо пылает с математической точностью и никогда не отклоняется от графика. Чтобы оказаться наверху ко второму цвету, у Сефу ровно три минуты четырнадцать секунд. Зора не знает таких тонкостей о Сиянии и заметно волнуется от создавшейся вокруг суеты. У шумных и быстрых по природе южан, успевших перевести дух после подъёма, уже открывается второе, третье и десятое дыхание одновременно. Они спорят между собой, толкаются и картинно размахивают руками: они делают это всегда и везде — будь то очередь в кафе или на верхнюю площадку одной из древнейших построек Континента.

После первого Зарева кажущаяся хаотичность всполохов выглядит более упорядоченной: абстрактные фигуры в небе принимают всё более различимые формы, структурно усложняющиеся после каждого последующего цвета. Иногда это похоже на стоп-кадры: воздух зрительно замирает, позволяя внимательным глазам рассмотреть каждый элемент. Иногда картинки двигаются с неуловимой скоростью, переливаясь от края до края всем цветовым спектром. Иногда небо пылает с такой силой, что даже тёмные очки не помогают различить хоть что-то. Кажется, что Сияние — это невероятно подвижный разум, и каждый раз он лично решает, какие именно послания оставлять. Оставлять ли их вообще.

На этот раз формы в небе не прекращают своего движения. Пришедшие, кто поспокойнее, решившие остаться на первой площадке и не суетиться в очереди к Куполу, внимательно рассматривают узоры вокруг, наперебой стараясь интерпретировать увиденное. Зачастую всполохи складываются в геометрические узоры, а кто-то когда-то и вовсе утверждал, что видел в небе рунические письмена, но кто это был и что именно говорил — уже и не вспомнить. Более достоверно, что ещё лет …надцать назад Сияние спускалось совсем близко к замершей таа и на время ослепляло город.

О природе явления и говорить не приходится. Если и верить в существование Мнра Мнаас, то надписи из залов дешифрованы фрагментарно, и даже переведённые части чаще всего звучат как невнятная белиберда. В одном из пяти древних языков есть упоминания чего-то похожего на Башню из Джезерит. Сказано про некий Купол, генерирующий определённый вид энергии и поглощающий противоположный ему, результатом чего становится Большой Магнитный Резонанс. Сказано, что так останавливалось время, вернее, так его останавливали намеренно. Хотя там же уточняется, что время никогда и никуда не шло, чтобы его останавливать, а Башня вовсе не Временная, а Пространственная, а если ещё точнее — Потоковая.

Большинство жителей Континента практически не интересуются историей Сияния, тем более не придают значения «детским сказочкам» про энерготехнологии нулевого поколения. В такие тонкости вдаются только фанатики, эфоры и учёные. Все они изображают, что знают гораздо больше, чем написано в источниках. То ли читают между строк, то ли знакомы с другими артефактами, намеренно не предающимися огласке.

Подтверждённым фактом остаётся то, что Сияние, как и Башня с её треугольным куполом, существует на самом деле. Научное сообщество кормит общественность всё новыми и новыми догадками о происхождении подобных построек и явлений. Примерно тем же занимаются и фанатики. Результаты — у господ всезнающих и вездесущих — разительно отличаются. Учёные открыто противопоставляют свои догадки домыслам фанатиков. И те и другие обвиняют друг друга в фальсификациях, спекуляциях, высосанных из пальца интерпретациях и прочих подобных махинациях общественным мнением. Только эфоры гордо отмалчиваются на эту тему, даже здесь находя повод напустить на себя побольше тумана.

Приближается время второго Зарева. Оно должно быть ярко-оранжевым и немного бледнее алого. Всполохи превращаются в сложные геометрические орнаменты, чем-то похожие на причудливый часовой механизм. Толпа вновь обращается в созерцание. Окружающие полушёпотом восторгаются или вовсе молчат, поражённые масштабом и необъяснимой аккуратностью Сияния. Узоры выплывают один из другого, двигаются то плавно, то резко. Меняются местами. Исчезают в одном уголке неба, чтобы зеркально отразиться в другом.

Толпа дышит как единый организм, будто стараясь впитать в себя происходящее. Кажется, воздух уплотнился настолько, что поглощает звук. Голоса топнут и вязнут среди всполохов. Большинство детей уже не собираются к Куполу и рассаживаются прямо на площадке, заворожённо озираясь. Толпа становится всё медленнее. Всё спокойнее. На удивление, даже дишцы сбавляют темп и замирают перед очередным всполохом, как под гипнозом. Сияние издаёт собственный звук. Вибрирует и накатывает волнами на своих гостей. Только частота звука находится где-то вне понимания. Стоит на пороге сознания. Уже стучится в дверь, но ей не открывают.

Эпизод третий. Встречай Тьму

Сверр лежит на площадке возле Купола. Рядом — очередная пассия без имени и адреса. Точнее, имя и адрес у молодой особы определённо есть, вот только её спутнику дела до них — нет. Он настолько не терпит оставаться в одиночестве, что предпочитает компанию даже самого назойливого субъекта обществу собственной тени. Вот и приходится Сверру делить принесённый по случаю Сияния плед с этой каари, вроде не особо глупой, но и не разделяющей его мировоззрения. Что уж там, в девяноста процентах случаев она вообще с трудом понимает, о чём он говорит. С такими спутницами Сверр предпочитает вежливо молчать и иногда снисходительно улыбаться.

Он складывает руки под голову и уже какое-то время не может думать ни о чём, кроме сигареты, пока взгляд его не находит альтернативу мыслям о куреве. Среди ярких всполохов и серой массы проявляется его дневная гостья: всё ещё живая и уже с плачущей крошкой на руках. Четвёртая встреча за один день. Очевидная закономерность или желаемая случайность? Сверр запомнил необычное имя особы с разноцветными глазами, различающими тепло.

— Сефу, — с улыбкой шепчет он.

Новая знакомая явно чем-то встревожена и тщетно пытается успокоить детский плач. Малышка не унимается, хныкая всё громче и указывая куда-то вверх.

Сверр следует взглядом за рукой ребёнка, но ничего примечательного там нет. Спешно изучив небосвод, северянин опускает глаза: Сефу уже растворилась в толпе. Грязно выругавшись вслух, Сверр пытается переключиться хотя бы обратно на мысли о куреве, но образ новой знакомой постепенно и неумолимо проявляется уже и в сознании. Второй раз в жизни столкнуться с такой быстрой интеграцией, и оба раза — субъект один. Идея о том, что здесь что-то не так, не позволяет уму успокоиться. Стоит вспомнить ситуацию в переулке — нагромождение из мыслей становится неподъёмным, а образ Сефу вырисовывается всё точнее.

— Дно и ниже! Отцепись, — выплёвывает северянин себе под нос, обращаясь к образу.

— Это ты там лопочешь, оленёнок? — Белокурая спутница нежно проводит пальцами по его лицу.

Сверр резко отталкивает её руку и раздражённо матерится.

— Какой грубый, — надувает губы одноразовая подружка.

— Какая надоедливая, хоть и смазливая.

— Глубока Вода. — Она спокойно поднимается на ноги. — Я согласилась пойти с тобой из-за проходок, а не потому, что тащусь от запаха перегара и недовольного кряхтения. Это же и так понятно? Твоё отношение терпят не из-за того, что ты какой-то особенный, а потому, что город у нас маленький. Иногда просто не из чего выбирать. Теперь вижу, почему Сверр’эн такой одинокий. За весь вечер не сказал ничего интересного и даже не улыбнулся. Ты считаешь меня идиоткой, как и всех остальных? Может, дело в тебе, а не в нас? Короткой Ночи Дня.

Сверр без интереса наблюдает, как спутница скрывается на другой стороне площадки.

— Одной жужжащей мухой меньше, — цокает он, но оставаться в одиночестве совершенно не хочет.

Обводит взглядом окружающих: большинство лежит или сидит прямо на металлическом полу, некоторые прислоняются к Куполу, ожидая какого-то чуда, или Вода их знает, зачем они это делают. Знакомые Сверру лица вокруг есть, а вот желания к ним подходить — нет. Характер управляющего «Врат Джезерит» слывёт, мягко говоря, отвратительным, так что к нескольким из присутствующих соваться вообще грозит шумной потасовкой. Обескураженно вздыхая, он разваливается уже поперёк мягкого пледа, успевая пару раз огрызнуться на кураторов, пытающихся пристроить рядом с ним молодняк.

Всполохи становятся всё более яркими и назойливыми. Очки хочется выкинуть куда подальше: за день они продавили вмятины в висках. На Сверра накатывает новый приступ беспочвенной агрессии, и он не находит ничего лучше, кроме как дать волю своей навязчивой мысли о новой знакомой.

Северянин снимает надоевшие очки. Закрывает глаза. Сознание детально дорисовывает образ Сефу — её геометричные скулы и миндалевидные глаза: красный и лиловый. Он вспоминает, какие хрупкие у неё запястья, как от неё пахло маслом гвоздики и чем-то печёным. Бессознательно Сверр корчит странную гримасу то ли от удовольствия, то ли от отвращения. Он сосредоточен на чертах Сефу. Обращает всё внимание на её дыхание. Подстраивается под его ритм. Началось.

Первое, что она говорит: «Небо провалилось под лёд, чтобы позволить мне вернуться холодным ожогом лёгких». Образ неожиданно срывается в дикий хохот. Жмурится и визжит так, что звенит в ушах. Сверр от неожиданности садится и открывает глаза, которые тут же ослепляет седьмым — последним перед Вспышкой — спело-фиолетовым Заревом. Северянин тут же щурится и судорожно водит руками по площадке в поисках очков. Сефу в его голове продолжает задыхаться собственным криком, не давая Сверру ни малейшей возможности заговорить с ней, а тем более успокоить.

— Я помогу! Прекрати! Успокой свой ум. Прошу, — только и может повторять, как заведённый, владелец самого известного в Джезерит кафе, застигнутый врасплох происходящим в голове новой знакомой.

Небрежно расталкивая каара на пути, он шарахается в сторону от каждого резкого всполоха. Сосредоточение даётся Сверру с огромным трудом, как и попытки нащупать взглядом оригинал беснующегося образа, кричащего на все звуковые лады и не собирающегося останавливаться.

Окружающее пространство заметно контрастирует с происходящим в голове. Каара чаще замирают напротив всполохов, движения их всё более плавные и медленные. Мир словно тонет в Сиянии, сливаясь с ними воедино. До Вспышки считаные минуты, а ожидание усиливает повсеместный транс.

Сверр упорно высматривает повсюду новую знакомую, стараясь прочувствовать её через канал интеграции, так быстро возникший между ними. К его сожалению, образ не собирается участвовать в поисках, а сам нуждается в чьей-то помощи. Сверр ругается, запинается, утирает пот со лба тыльной стороной ладони и идёт за Сефу, как ищейка. Не то чтобы из истинно благих побуждений.

— Я просто хочу, чтобы ты заткнулась, — шепчет он сквозь зубы.

Бестия внутри его сознания перестаёт кричать и поднимает взгляд. Сверр невольно останавливается, поражённый чистой безупречностью образа, так детально воссозданного его разумом. Глаза её смотрят уверенно. Ритмично меняют цвет.

— Красный, оранжевый… — Он сглатывает от волнения.

Суетясь вокруг Купола, окружающие только и успевают бросать замечания северянину, застывшему посреди пути и мешающему остальному движению. Блондин, ростом намного выше среднего, стоит на одном месте, как заворожённый смотрит на зелёный всполох напротив своего лица и слегка покачивается вперёд-назад. Если бы хоть кто-то из проходящих обратил на него подлинное внимание, то с удивлением бы обнаружил, что северянин вовсе не наслаждается видом, а как раз наоборот — его глаза плотно закрыты.

— …синий, фиолетовый.

— Ноль, — заканчивает за него образ, зажмуриваясь и поднимая свой безумный крик. Снова.

Сверр моментально открывает глаза — то ли от пронзившей боли, то ли от неожиданности. Зелёный всполох растворился за секунду до. Словно бы вдохнув в себя его остатки, северянин уже гораздо быстрее шагает в ту сторону, где — как ему кажется — уже ждут.

Бестия продолжает пронзительно кричать, а Сверр продолжает искать её оригинал. Канал интеграции прерывается где-то поблизости, в конце площадки. Северянин ускоряется. Буквально перепрыгивая через дишца, удобно разлёгшегося почти на самом краю платформы, Сверр обрушивается на ограждение и судорожно оглядывается.

Сефу действительно здесь: опирается на перила и вглядывается куда-то за линию горизонта. За локоть её придерживает подросток. Он улыбается и что-то тараторит с сосредоточенным лицом. Они оба, как заворожённые, смотрят в одну точку. Чуть поодаль лежит та самая малышка, что не так давно плакала на руках у Сеф. Крошка увлечена всполохами и пытается потрогать их руками.

Сверр пытается совместить образ с реальностью и подойти к оригиналу, но настоящая Сефу поворачивается к нему и так пронзительно смотрит прямо в глаза, что он непроизвольно замирает, будто повинуясь её воле. Так они стоят какое-то время, пока внимание не отвлекает шумная северянка, голос которой пробивается даже сквозь густое Сияние. Сверр не может разобрать слов, но цепкий разноцветный взгляд неохотно переключается на шумный объект.

Пользуясь моментом, управляющий подходит к Сефу. Северянка осматривает его с ног до головы и, презрительно цокнув, ложится рядом с малышкой. Её примеру следует и подросток. Сверр достиг цели.

Миндалевидные глаза снова смотрят в него. Крик в голове переходит в оглушающий визг, заставляя Сверра прищуриться. Пора бы сделать хоть что-то, доверившись интуиции — она подсказывает коснуться хрупкой ладони. Образ в голове замолкает и расслабляет взгляд. Не успевая сообразить, почему это помогло, Сверр облегчённо выдыхает в обрушившейся тишине. Теперь уже две пары глаз внимательно вглядываются куда-то в самую глубину его сознания. Мурашки проходятся по всему телу. Северянин нервно сглатывает. Сефу всё сильнее сжимает его ладонь в своей.

Сверр напрягается, продолжая смотреть в глаза реальности и стараясь не обращать внимания на образ. Пласты податливо совмещаются. Взгляд Сеф оказывается настолько неподвижен, насколько и затягивает в себя. До Вспышки остаётся всего секунд четырнадцать, но время даёт фору на разговор.

— Ты чем-то взволнован? — еле слышно произносит Сефу.

Голос не теряется в плотном Сиянии, и звук проходит без задержек и препятствий. Сверр на секунду задумывается, говорят ли они на самом деле, или всё это ему кажется.

— Не преувеличивай. Я только… — Он усердно подбирает слова, что само по себе ему не свойственно. — Это ты казалась взволнованной. Может, нужна помощь? Может быть… — Сверр чувствует, как тяжелеют капли пота у него на лбу, но старается сохранить внешнее хладнокровие и даже чопорность в общении.

— Помощь? Мне? — Она тянет его всё глубже и глубже в растущую пустоту своих глаз.

Сверр выпрямляет спину и хочет уже выпалить про её образ, как она кричит внутри его головы. Он по крупицам собирает свою волю, чтобы признаться в необычайно быстрой интеграции их сознаний и ещё раз спросить, кто же она такая. Сефу оказывается быстрее: подносит свой тонкий палец к его дрожащим губам и ближе наклоняет голову. Мурашки снова овладевают телом Сверра, но он лишь вопросительно поднимает бровь.

— Я не знаю, — голос Сеф звучит уверенно и спокойно. — Прости, что не готова ответить на твои вопросы. Очень надеюсь, что ты уже осознал или стоишь на пороге. Они следят за нами, но помощь, — секундная пауза, — в пути.

Она касается его губ подушечками пальцев и грустно улыбается:

— Ты давно вспомнил?

Сверр не успевает опомниться, чтобы ответить хоть что-то. Толпа начинает обратный отсчёт. Всё сливается в единый поток: ритм Сияния, ритм голосов, ритм его сердца. Воздух вокруг вибрирует. Сефу опускает взгляд и одними губами произносит: «Извини», — и отдёргивает руку. Северянин понимает — диалог состоялся, но внутри его головы.

Мысли сплетаются в объёмный узел, а образ идёт мелкой рябью. Канал интеграции сбоит. Задумываться о реальности произошедшего нет уже ни времени, ни сил. Толпа скандирует: «Четырнадцать!» — и замирает в ожидании.

Останавливается всё. Будто кто-то нажал на паузу. Сверр продолжает смотреть на Сефу — такую же неподвижную, как и все вокруг, — до тех пор, пока она не поднимает взгляд. Совпадение ли это, северянин не знает, но небо вспыхивает одновременно с её глазами. На секунду ему кажется, что он ослеп. Потерянные очки уже вряд ли удастся отыскать. Без них остаётся лишь щуриться в попытках рассмотреть происходящее. Толпа вокруг продолжает молчать. Толпа на паузе.

Вроде ничего необычного, но Сверр обращает внимание на малышку и матерится от удивления: её руки застыли, протянутые к всполоху, что замер напротив детского лица. Северянин не в первый раз стоит внутри Вспышки, а вот она впервые остановилась сама. Остановилось всё, кроме двоих на Башне.

Пепельно-белые глаза, исполненные светом, смотрят сразу повсюду.

— Разве ты должен был видеть это? — Сефу выглядит растерянной внутри его головы, а вот оригинал на площадке больше походит на биоробота со светодиодами вместо глаз.

— Видеть что? — только и может уточнить Сверр, стараясь не анализировать происходящее раньше времени.

— На что я иду. Это было… — Она осекается. — Я лишь хотела сказать, что тоже помню. Пусть и не всё. Послушай, мы на виду. Мне просто пришлось сбивать сигнал.

— Поэтому кричала? Хотела разбить канал?

— Да, но интеграция настолько мощная, что я не просто не разбила его, но и привела тебя к источнику.

— У канала два источника.

— Я не об этом… — Она снова осекается. — Даже в интервале мы не можем остаться одни. На благо. Ты очень рано вспомнил свою суть и помог мне приблизиться. Но упрямые поиски слишком, — образ задумчиво облизывает губы, — интегрировали тебя в этот пласт. Пока не ясно, как нам всем лучше поступать. Насколько безопасно делить одну точку, если ты понимаешь. Я буду помнить. Держись за мою память, как и всегда. Я оставлю проход, если ты готов закрыть за собой.

— Что, прости?

Ответа нет. Внешнее пространство выходит из ступора, а канал слабеет. Яркость света возрастает. Ещё пара секунд и Вспышка достигнет экстремума, на какое-то время ослепив всю Та’Мануан.

Сверр уже с трудом ориентируется в ослепительном пространстве, но замечает, когда глаза Сефу возвращают себе привычный цвет. Уровень света вокруг поднимается. Откуда-то слева низкий голос глухо командует: «Давай». В этот момент темноглазый блондин, до сегодняшнего вечера не интересовавшийся ничем, кроме дорогого алкоголя и занудной старой литературы, может разглядеть Сефу с головы до ног — до ног, балансирующих на обледеневших перилах.

Северянин слишком поздно бросается к ней. Сеф расправляет руки, словно крылья, и исчезает в яркой Вспышке, а образ на последнем дыхании обращается к Сверру: «И они дождутся тебя на краю, за его порогом: где свет превратился в воду, где началась жизнь».

Управляющий во второй раз обрушивается на ограждение, хватая руками воздух перед собой. Мир погружается в глубину чистого света, словно льющегося из беспредельной пустоты вокруг. Рассмотреть хоть что-то теперь невозможно. Сверр обречённо оседает на металлическое покрытие площадки.

Стоит туману, сотканному из самого света, медленно рассеяться, толпа устремляется к лестнице, не желая дожидаться прихода тьмы Чёрного Ноазиса, или, как говорят местные, Ночи Дня.

Улыбающийся подросток легонько стучит Сверра по плечу.

— Ты действительно помнишь? Тогда нам нужно поговорить, — голос звучит знакомым и слишком взрослым.

— Мне кажется, — Сверр залипает в одну точку, — она прыгнула туда.

Он и сам не понимает, с кем говорит. Почему говорит. Северянин поднимает голову и видит подростка — того самого, что недавно шептался с Сефу. Отлично. Какому-то левому ребёнку он только что сказал, что его знакомая, вероятно, суициднулась. «Просто потрясающая идея», — проносится у Сверра в голове.

— Савитар, — шумная северянка берёт его юного собеседника за руку, — ты не видел Сефу’эни? Не могу её найти.

— Она уже спустилась. — Действительно, меньше всего его голос похож на детский.

Это удивляет не только Сверра — северянка напряжённо сводит брови.

— Повтори-ка, — наклоняется она.

— Она уже спустилась. — В этот раз Савитар звучит, как и полагается молодняку его лет.

— Идиотизм. Она только что была здесь. Ладно. — Северянка натянуто улыбается Сверру, подхватывает малышку на руки, а подростку велит держаться у неё на глазах.

Троица аккуратно встраивается в поток, тянущийся в сторону лестницы, а Сверр безучастно провожает их взглядом. Северянин вытягивается на полу во весь рост. Свет вокруг тает. Возвращаются редкие всполохи. Холод металла помогает привести мысли в порядок. Немного помешкав, Сверр пытается восстановить канал интеграции, прорисовывая знакомый образ в голове, но из этого выходит немного больше, чем ничего.

Воспоминания вспыхивают и гаснут в сознании. Всё произошедшее кажется какой-то циничной шуткой воображения. Сеф правда спрыгнула с Башни или всё это порождение его сознания? Сверр закрывает глаза и решает начать спуск через пару часов: ему впервые в жизни хочется остаться в одиночестве. Впервые в жизни он готов встретить спускающуюся Тьму, полагаясь только на самого себя.

Эпизод четвёртый. Дозволение

День склоняется перед закатом. Солнце опасливо скользит последними лучами по эфоратским стенам, разбрасывая блики от витражных окон по Амфитеатру. Раасул перебирает подушечками пальцев по столу, не отрывая взгляда от разноцветных узоров.

Очередное совещание затягивается. Старшие эфоры спорят между собой, то нервно жестикулируя, то перебивая друг друга, то буквально переходя на крик. Некоторые из них умудряются с ногами забираться на мастер-стол и декламировать прямо оттуда. Такое поведение на собраниях стало нормой после усиления влияния аккретов на Трёх Континентах. Если сначала чрезмерная эмоциональность Высших шокировала Раасула как нечто неприемлемое, то через некоторое время он просто привык. Не то чтобы он осуждает мастеров, но их поведение никак не вяжется в его голове с Постулатами Истины.

Дискуссия в Амфитеатре разгорается всё сильнее, а Раасул сосредоточен на своём отчёте: перепроверяет данные и перечитывает текст, стараясь предугадать все возможные вопросы и продумать ответы. Вдруг его командировали в такую даль, потому что готовят к повышению? Кто-то легонько треплет Раасула по плечу.

— Всё в силе? — Голос принадлежит Амину, слишком благодушному и весёлому для эфора, но усердно практикующему, несмотря на такие дефекты характера.

— Отвлекаешь. — Раасул как бы невзначай прикрывает отчёт тяжёлыми тканями рукава.

— Держишь ответ перед Высшими?

— Пятый постулат, — раздражённо бормочет Раасул через плечо.

Безусловно, Амин из тех, с кем приятно вести диалог, но точно не во время собрания и точно не по поводу заданий Высшего Эфората.

— Думаешь, что ткани вот-вот покроют и твою голову? Все уже обсудили, кого отправляли за границу круга и кому удалось вернуться. — Амин переходит на шёпот, заметив раздражённые взгляды эфоров поблизости и абсолютно игнорируя намёк на нарушаемый им постулат. — Ты напряжён. Обстановка там не из приятных? Надеюсь, придёшь до того, как тебя укутают и мне больше не позволено будет знать, под какой из тряпок прячется мой друг.

— Расписание забито, Амин’эн, весомыми поручениями. Весомой воли. — И мускул не дёргается на лице Раасула.

— Понял, — Амин хмурится. — Найдётся клочок собственной — я буду там же, где и ты обязался держать ответ.

Стоит Ведущим Мастерам объявить конец собрания, Раасул подбирает бумаги и, даже не обернувшись на Амина, спешит вниз по лестнице. Снующие вокруг младшие эфоры с интересом посматривают на коллегу всего звеном старше, но уже удостоившегося аудиенции у Высших. Никто точно не знает, куда его отправляли, но события в Та’Уттара развиваются настолько стремительно, что подобное назначение — в какое бы то ни было поселение за границей круга — вызывает неподдельный интерес у всего эфората. Раасул прекрасно понимает это, так что выкатывает грудь колесом и выше задирает подбородок, стараясь смотреть прямо перед собой. Он несколько раз с трудом удерживает равновесие, оступаясь на накатанных ступенях, но быстро переводит дыхание и предстаёт перед собранием.

Великолепный кварцевый мастер-стол, устроенный как прямоугольник без одной короткой стороны, позволяет рассесться сразу паре десятков старших эфоров и нескольким из Высших, регулирующим процесс. Когда кому-то предоставляют честь нести ответ — ему позволяют встать в центр прямоугольника. В остальное время эфорам среднего и младшего звена запрещается приближаться даже к пьедесталу, удерживающему главный стол главного здания Эфоратума.

Раасул знает, что его ждут, и уверенно взбирается к продолжающим заседать старшим. Их лица скрыты тяжёлыми тканями, как и полагается эфорам такого уровня, так что сложно догадаться, заметили ли они вообще появление кого-то ниже статусом. Чрезмерно дисциплинированный Раасул молча замирает возле стола, больше не решаясь поднимать голову.

С кресла в самом углу пьедестала поднимается высокая фигура в тёмных тканях. Жестом приказывая Раасулу следовать за собой, эфор выскальзывает из Амфитеатра. Формальность соблюдена. Большего внимания второй уровень среднего звена не удостаивался никогда. Обескураженно выдохнув и учтиво поклонившись старшим, Раасул, спотыкаясь, бежит за своим проводником. Эфоры за столом продолжают беседовать, словно ничего и не произошло.

Без каких-либо объяснений Раасула запутанными коридорами сопровождают в шикарный кабинет, уставленный отреставрированной мебелью времён Первых из Первых. Проводник очередным жестом указывает, в каком углу следует подождать, и, проследив, что приказ выполнен, сухо добавляет: «Не тревожь тишины, пока не повелят». Дверь за высоким эфором глухо задвигается. Последний луч жёлтого солнца украдкой облизывает стену напротив единственного в комнате окна, оставляя Раасула один на один с мерцающим полумраком.

Облокотившись на холодную отсыревшую стену, эфор старательно повторяет свой доклад. Оказывается, что он зубрил не зря — информация удивительно точно структурировалась в голове, запомнились даже мелкие детали.

Проходит немногим больше получаса, когда уже другая дверь тяжело отодвигается, впуская в комнату полоску света и четверых эфоров, покрытых тканями с головы до ног. Не обращая внимания на Раасула, они рассаживаются в низкие кресла напротив друг друга. Длинный торшер посреди комнаты вспыхивает сам по себе, рассеивая вокруг мягкий дрожащий свет. Дверь глухо задвигается. Эфоры скидывают ткани с лиц. Раасул вздрагивает, боясь поднять взгляд, но сидящую в отдалении четвёрку всё ещё скрывает густая тень. Свет пламени из торшера до них не добивает.

Минут пять эфор судорожно раскачивается на носках, ожидая аудиенции, но Высшие сдавленно переговариваются, не удостаивая его и толикой внимания. Не припоминая никаких соответствующих запретов среди Постулатов, Раасул гордо выпрямляет спину и шагает в полосу света от торшера.

Четвёрка продолжает приглушённый спор. В воздухе от кресла к креслу парит карта Та’Уттара. Эфоры попеременно оставляют на ней пометки и отправляют дальше по кругу. Раасул всегда чтил Постулаты Истины, один из которых гласит: «Не вмешиваться в то, во что тебя не стремятся посвятить», но — влекомый любопытством и дозволенностью находиться в этой комнате — он всё ближе подходит к четвёрке. И всё яснее понимает, кто перед ним.

Речь эфоров уже различима, а лицо одного из присутствующих знакомо. И вряд ли хоть кто-то из них — всего лишь Высший. Если бы Раасула не хотели посвящать в свой разговор, его бы сюда не привели? К тому же, затыкать ли себе уши в подобных ситуациях, Постулаты не объясняют.

Эфор подходит к четвёрке на расстояние вытянутой руки, прямо на линии света. Он замирает, ожидая, что Ланиус остановит обсуждение и попросит его отойти или, наоборот, представить доклад. К удивлению Раасула, разговор продолжается. Молчаливого слушателя методично игнорируют.

— Три фазиса назад я общался с вакилем Юга по этому вопросу, — шепчет эфор, сидящий прямо напротив Ланиуса. Остальные понимающе кивают головами. — Он надлежаще выполнял все предписания, но на прошлой неделе перестал выходить на связь, а наши маяки в головном офисе вакиля в Хафзе недоступны для интеграции. Стоит ли мне упоминать, что произошло это день в день с событиями в Джезерит?

Понимая, что разговор напрямую касается его отчёта, Раасул решается поднять глаза и посмотреть на присутствующих. В креслах сидят трое хмурых эфоров и одна эфори, равнодушно изучающая лепнину на потолке. В лицо Раасул знает только мастера Ланиуса, остальных видит впервые. Раз они вот так запросто, непокрытые друг перед другом, значит, как минимум приближённые, как максимум — равные.

Мастер Ланиус — Первый эфор Та’Уттара. Болтают, что Первой в Та’Марана уже несколько лет служит эфори, занявшая место сомнительными методами. Южанин с морщинистым лицом напротив Ланиуса упомянул о личном общении с вакилем Тёплого Континента — слишком большой привилегии для любого эфора, кроме Первого мастера Та’Диш. Личности четвёртого пока ничто не выдаёт. Да и ткани присутствующих ничем не отличаются. Иерархия в эфорате соблюдается строго, но один из постулатов запрещает оглашать личности Первых мастеров. Приближённым позволяется знать имя, избранным — поднимать голову и смотреть в глаза.

Раасул чувствует, как по спине стекает липкий пот. Троекратно нарушить один из важнейших Постулатов и продолжить стоять, как истукан, разглядывая лица Первых? Немыслимое своеволие. В какой-то момент даже кажется, что метресса улыбается ему. Раасул обтирает лоб рукавом и заправляет влажные волосы за уши.

— Выходит, что последние данные, которыми мы располагаем, весьма условны? — кривится мастер Ланиус, потирая переносицу.

— Скорее поверхностны. Мы отправляли несколько маяков в зону Агвид. Троекратно усилили просматриваемость в Джезерит. Сомневаюсь, что там снова кто-то появится. Аккреты беспечны в своей дерзости, но не глупы, чтобы возвращаться. Отмечу, что мы достойно провозгласили своё влияние — напомнили, кому в действительности принадлежит контроль. Даже за пределами круга. Теперь мелкие выскочки вынуждены для своих сборищ выбирать новое место.

— Для своенравной головы всегда найдётся вакантное. На позорном столбе, — безразлично перебивает эфор, продолжающий держать лицо в тени. — Дальше, мастер Яман.

У Раасула перехватывает дыхание. Ему позволили перейти тонкую острую черту, за которой Первые скрывают свои лица, имена и планы. Глаза щиплет от пота. Эфор вытирает веки руками и машинально пятится назад.

— Притормози, — метресса смотрит прямо на него.

Раасул успевает почувствовать пяткой подставку торшера, который он чудом не уронил. Пора держать ответ перед Первыми? Эфор выпрямляется и уже набирает побольше воздуха, но вовремя вспоминает об указании: «Не тревожь тишины, пока не повелят». Решив беспрекословно соблюдать субординацию хотя бы в этом, он медленно выдыхает в ожидании указаний. Трое настороженно поворачиваются на эфори, успевшую отвернуться от Раасула.

— Метресса хочет что-то добавить? — уточняет Яман, почти не разжимая губ.

— Да. — Она обнажает стройный ряд белоснежных зубов. — Предлагаю не топтаться на месте и предоставить Конгломерату чёткие и актуальные сведения о позиции и действиях Дишского крыла эфората по отношению к происходящему на краю Ситы. Хочется услышать по существу, что именно удалось узнать и где разместили маяков. Подтверждено ли существование форта Хальварда, или это может быть выдумкой южного вакиля, чтобы укрыть от нас реальную дислокацию аккретов в границах его территорий? А если это выдумка вакиля, то стоит ли нам подозревать и мастера Ямана в своевольном сговоре против действующей политики эфората? Конгломерат, в частности мастер Ланиус, и так многое разрешил Первому эфору Юга на не принадлежащей ему таа. Мы не можем позволить случиться столь прискорбной ошибке. Ты, Яман, не можешь себе этого позволить.

Метресса скрещивает руки на груди, впервые обнажая их из тяжёлых рукавов. Раасул обращает внимание на лёгкие перчатки из прозрачной ткани, обтягивающие кожу от кончиков пальцев до острых локтей.

Яман сжимается в кресле и бросает опасливый взгляд на эфора в тени. Тот коротко кивает, не издав ни звука. Мастер Та’Диш прочищает горло и, демонстративно расправив плечи, оборачивается к маранской метрессе.

— Я услышал, Мойра’эни, — он тонко улыбается. — Маяки за пределами Агвид утеряны в снегах вместе с потенциальными проводниками псионической энергии. В интеграции отказано.

— Кто-то умоляет о списании, — усмехается эфори.

— Мы почти достигли высшей точки Та’Уттара, но аномальная Вспышка в Джезерит повлияла на каналы интеграции и, судя по всему, вывела из строя оборудование. После мы больше не смогли подгрузиться ни к одному из тех маяков. Как я уже сказал, в интеграции отказано.

— Они погибли? — брезгливо перебивает Ланиус.

— Вероятнее всего. Сознание ни одного из них не значится активным, так что они волей случая списаны немногим раньше времени.

— Мастер Яман, следовало сразу попросить у меня кого-то из уттарцев, — равнодушно отвечает Ланиус. — Там много и потенциальных, и признанных системой проводников. На удивление, их полно даже в Та’Мануан, чтоб ей утонуть. Да и мы давно научились нащупывать точки входа, не прибегая к электронике.

— Действительно, Яман’эн, из северян выходят прекрасные маячки, — вмешивается третий эфор. — Я разочарован, что кому-то кажется позволительным скрывать от Конгломерата свою позорную оплошность.

Тишина гулко вибрирует. Первый из Та’Диш выглядит пристыженно и испуганно. Первый из Та’Уттара недовольно качает головой, постукивая пальцами по колену. Третий из них продолжает сидеть неподвижно. А вот метресса снова скользит взглядом по Раасулу. К этому моменту — и к её радости — эфор уже догадывается, что о его присутствии известно только Мойре, отчего и гордость, и ужас, и адреналин пробивают его с ног до головы. Всё оказывается просто: стоя посреди полосы света, прямо перед торшером, Раасул наконец обращает внимание, что не отбрасывает тень.

Найдя в себе силы лишь на вымученную улыбку, он кланяется единственной, кто, очевидно, видит его. В эфорате шепчутся, что Первым, а может даже и Высшим, доступна практика по отводу внимания с любых объектов. Чаще подобную болтовню принимают за выдумки, и мало кто всерьёз считает это доступной псионикой. Вот и Раасул не верил в такое. До этого момента.

— Если я не ошибаюсь, — Яман пытается перевести тему, — мастер Ланиус’эн отправлял какого-то середнячка в проблемный регион. Полагаю, что отчёт по этому делу ещё не был предоставлен, а действия уттарского крыла эфората тоже интересуют Конгломерат. — Дишский эфор ехидно ухмыляется.

— Мастер Яман как никогда прав, — облизывается Ланиус. — Для этого задания я лично избрал достойную кандидатуру.

Раасул напрягается, понимая, что речь идёт о нём.

— Прилежного и слепо преданного Постулатам эфора со второго уровня среднего звена. Имени даже не вспомню, — щурится уттарский Первый. — Наверняка его как-то называли здесь. Не суть.

— С пометкой на списание? — резко перебивает Мойра.

— И это спрашивает Владеющая Мороком? — подмигивает Ланиус. — Я отправил в Джезерит персонального проводника из личного состава Эфоратума. Пришлось показать ему лицо, — он брезгливо морщится, — и глаза. В тот момент судьба эта предопределилась. Его смерть послужит на благо Единой Воле.

— Кровь, пот и слёзы, — понимающе кивает Яман.

— Как славно, что он из тех, кого это должным образом вдохновляет, — Ланиус не сдерживает улыбку, говоря об участи Раасула.

Тишина сковывает воздух: он густеет и набухает под её тяжестью. Мойра медленно поднимается с кресла и, покачиваясь, подходит к Раасулу.

— Думаю, теперь ты услышал достаточно, чтобы чувствовать и уязвимость, и власть, — ухмыляется она. — Долго я нас здесь не продержу, так что запоминай с первого раза.

Метресса наклоняется к его плечу так близко, что он чувствует её дыхание на вспотевшей щеке.

— Как ты уже знаешь, он избрал тебя личной игрушкой — таких списывают сразу после получения отчёта. Сейчас ты единственный носитель пугающе-важной информации, за право владеть которой эти идиоты легко переубивают друг друга. Пусть это звучит крайне привлекательно, но сейчас не об этом. Я позволила тебе прийти к Конгломерату заранее, чтобы подарить шанс на правильное решение. — Она говорит плавно и нараспев, словно специально касаясь ресницами кожи Раасула. — Раз между нами больше нет тайн по поводу судеб, преимущественно младшего эфората, я предлагаю тебе выбор: ты можешь остаться верным Ланиусу и постулатам соответствующего уровня, что непременно убьёт тебя, либо можешь принять мои условия — дослушать разговор, сохранить свою жизнь и выйти за границы ложных убеждений.

Мойра отодвигается и заглядывает Раасулу в глаза:

— Думаю, пережитое в Та’Мануан поможет определиться. Вижу, что твой крохотный мозг уже приступил к ускоренному анализу вариантов. Так вот, пока ты сомневаешься и боишься, задумайся ещё и о том, во имя чего ты здесь? Во имя чего тебе жить или умирать? И кто перед тобой: мудрые хранители или простые убийцы, захватившие власть?

Раасул успевает только моргнуть, а метресса уже сидит в кресле, словно и не вставала. Беседа Конгломерата лишь набирает обороты. Пока Ланиус отчитывается о своих действиях, списанный им эфор судорожно соображает, куда его втянули, что происходит и как лучше поступить. Лучше для себя или эфората? Пытаясь найти ответ на вопрос метрессы: во имя чего?

***

С первым лунным бликом жизнь от побережья Маранайи до Голодных Барханов вступает в свои права. Каара, позёвывая, выползают из глиняных хижин, плотных шатров и внутрипочвенных городищ, чтобы наконец вдохнуть полной грудью и насладиться прохладным ночным ветром.

Деревня Хутун, удобно укрывшаяся у самого подножия горы Оргус, что возвышается над границей Та’Марана и Туманных Берегов, давно проснулась от душного дневного сна. Из окон главной местной достопримечательности — таверны «Твоя надежда» льётся тёплый свет и раздаётся ритмичный барабанный бой, прерываемый лающим пьяным смехом. Многоэтажное и поистине уникальное для Мараны заведение принадлежит челночнику-караванщику Ральфу, много лет назад сбежавшему сюда через южную границу с Та’Уттара.

Народу этой ночью не густо: хозяин за баром, молодняк на побегушках, пара-тройка уже набравшихся настойкой завсегдатаев — ещё уважающих друг друга, но уже из последних сил, несколько выпивох у стойки, бродящие туда-сюда постояльцы и шумная компания, пляшущая рядом с барабанщиками прямо посреди зала. Не густо, но достаточно, чтобы за всей этой суматохой не обращать внимания на три неприметные фигуры за столиком в дальнем углу. Один из них, Раасул, методично хрустит пальцами, пересказывая произошедшее тем, кому рискнул довериться за неимением альтернатив.

— Нафрит… — сокрушается Амин, утыкаясь лбом в скрипучий стол.

— Что ты сказал? — запинается прерванный рассказчик, не прекращая теребить пальцы.

— Кровь, пот и слёзы! Скольких списали в этот раз? Ты знаешь? Скольких посылали в Та’Мануан? Ты знаешь?! — Амин накрывает голову ладонями и протяжно воет.

— Юзман не рассчитал! Настойку не предлагать, а то время Морока проспит под этим столом, — прикрикивает Раасул сквозь нарочито широкую улыбку в ответ на удивлённый взгляд Ральфа, а сам подвигается на расшатанном стуле ближе к Амину. — Вода тянет молнию, а ты — внимание!

— И воля твоя обернётся твоей погибелью, когда она единственная, а не Единая. И каждый голос обречён покориться шуму или покорить его своим множеством, — пафосно декламирует строчки из Постулатов хриплый бас в углу, после чего смачно сплёвывает на пол и опрокидывает свою пинту залпом.

Это третий участник встречи, до этого момента молчавший, облокачивается на стол и ехидно кривится, хотя взгляд его тонет в тени собственной печали, крепко приправленной алкоголем.

— Буря начинается под ногами, юзман, — медленно шепчет он на ухо воющему эфору.

— Нафрит! — не унимается тот.

— Знаешь, что с ним? — обращается Раасул к тому, кто всё ещё остаётся для него незнакомцем, хоть они и делят один стол.

— Услышь меня, и да вернётся благоразумие этой головы. — Третий участник встречи откидывается на спинку стула, снова скрываясь в тени.

Амин коротко всхлипывает и замолкает. Музыканты так некстати уходят на перерыв, и по таверне вместо барабанного боя раскатываются свистящие всхлипы с углового стола. Стараясь не параноить, что все вокруг пытаются подслушать, Раасул похлопывает плачущего эфора по плечу.

— Её звали Нафрит. — Амин поднимает голову и опрокидывает пинту.

— Кого звали? — вспыхивает Раасул, но шёпотом, отчего выглядит скорее смешно, чем угрожающе. — Я только что раскрыл твои уттарские глазёнки на происходящее на Висати, а ты зациклился на чьём-то имени, воешь и слюнявишь этот вонючий стол! Я не уверен, что его хоть раз протирали! Ты неблагоразумно назывался другом, а в момент моего отчаяния блеешь, как пьяная овца, не дав ни одного конструктивного комментария. Ай, юзман Амин! Вода! Вода! Что за недостойное эфора эмоциональное поведение?

Он резко замолкает, утыкаясь взглядом в одну точку. Грустнеет.

— Хотя чем определяется достоинство для эфоров? Может, кто из вас знает, но я больше нет. Амин’эн, пару часов назад вся структурированная система моего мира рухнула, и я обращаюсь за советом к тебе как к тому, кто давно скитается в подобных руинах. Замечу, что ни слова не сказал про подозрительного амбала. — Раасул бесцеремонно указывает пальцем на незнакомца в углу и кладёт руку на плечо друга. — Ты можешь хоть на пару минут перестать жевать сопли и сказать что-нибудь хоть немного разумное?

Решая последовать примеру остальных, Раасул пробует залпом опустошить свою пинту, но холодное пиво упрямо проливается мимо, прямо на рубашку и расстёгнутый ворот жёлтого плаща. Эфор шумно откашливается и утирается рукавом. В углу слышится сдавленный смех:

— Не знал, что на Висати ввели курс показательных истерик. Или вы двое проходили индивидуальное обучение?

Раасул поворачивается к барной стойке и громко кричит:

— Пинту тёмного!

Его собеседники удивлённо переглядываются.

— Что? Думали, только вам разрешается бухать? Я официально больше не эфор, а списанный маяк! Отныне впереди только работа под прикрытием на Мёртвом Континенте и Вода его знает какие задания от маранской Первой, что с таким же успехом в любой момент спишет меня, как и Ла… — Он осекается, обдумывая, можно ли называть известные ему имена Конгломерата. — Да пошёл он, честное слово! Ланиус! Моего неудавшегося убийцу зовут Ланиус.

По столу громыхает полная пинта. Так, что пена расплёскивается по и без того липкой столешнице. Раасул испугано замолкает, но Ральф не ведёт и бровью, только протягивает руку за оплатой, а после так же молча возвращается к барной стойке.

— Ай, глубока Вода. — Незнакомец массирует виски. — Вы же оба не в себе. И если от Амина’эн я ожидал чего-то подобного, то ты, юзман Раасул, ты удивил меня. Приятно удивил, если не считать, как необдуманно выражаешься. Чтоб ты знал, сдерживать эмоции — реально полезная штука, а не просто прихоть эфората.

Он обводит таверну взглядом, напоминая, что они не одни.

— Мы не знакомы, Раасул’эн, но этот зарёванный юзман успел посвятить меня в твою историю, прежде чем нажраться, как последняя скотина. — Амин недовольно икает в ответ. — Я раньше встречал трясущихся над переписанными Постулатами послушников Единой Воли, что неубедительно лопочут, будто сохранили свою. Вот скажи, с чего таким, как ты, разувериться в истинах эфората? Может, я не вижу дна за отражением, но подлинность прозвучавшего здесь рассказа никак не проверить. Хотя, соглашусь, ты говорил довольно убедительно. Просто пойми, эфоры продолжают пропадать, а зная уловки Высших для поиска аккретов среди своих, поверить кому-то вроде тебя — самоубийство. Вся эта история на вкус как жёваный песок, — усмехается незнакомец и с пафосной издёвкой продолжает: — Учитывая, что юзман Амин пригласил на встречу со мной ответственного и преданного послушника эфората, побывавшего за границей круга, а пришёл ты…

— Ему можно верить, — икает Амин.

Пусть лицо его опухло от слёз и алкоголя, а дощатый стол оставил красный след попрёк щеки, взгляд эфора сквозит холодом, чистым, как уттарская ночь.

— Её звали Нафрит. Она была, — он глубже вдыхает, — эфори. Первое звено. Высшие отправили её и ещё нескольких в Та’Уттара, за границу круга. В дни Сияния. Нафрит проболталась, что велено искать поселение или типа того, а путь их — к верхней точке Севера. — Амин оборачивается на амбала в углу. — Объявлено, что никто из них не вернулся. Спрашивать о судьбах других эфоров — своеволие, но я чувствую. Это Высшие. Или Первые, если они правда существуют. Это они сделали что-то. Кровь, пот и слёзы? Не знаю, — он обречённо смотрит на Раасула, — но ты же ещё. Ты тоже был за границей круга. И ты — вот он! Здесь. Невредимый. А Нафрит? Прикована к одной из этих жутких капсул? Или её обезвоженный труп уже проглотила Маранайя? Может, Нафрит правда сгинула где-то там от рук аккретов. Или кого угодно ещё. Даже дети Морока не так ненавистны Трём Континентам, как, смой его Вода, эфорат.

— Остынь. Если юзман говорит правду, то и сам без пяти минут шипящий кусок мяса в Мёртвой Воде, — раздаётся смешок в углу.

Белки глаз Амина наливаются кровью — то ли от гнева, то ли от горя. Он не отрывает взгляд от Раасула и продолжает:

— Поверить, что после этого разговора меня не спишут вместо тебя? Поверить, что с нами говорит не Единая Воля или кто-то из Высших? Я хочу! И самое тупое — я верю! Но почему? Объясни, почему я не узнаю тебя в твоих же словах? Вся эта история слишком радикальная для моего восприятия. И это не из-за пива! Хотя это и не точно. — Он икает. — Мы хотели узнать из первых уст про ситуацию за границей круга, но ты пришёл сюда! И ты говорил очень много! Очень много того, что я не собирался знать, даже если это правда! Ты впутал меня, не спросив разрешения. Почему ты предал Постулаты, а не лёг в капсулу во благо Единой Воли?

— Потому что меня предали первым, — сухо отрезает Раасул.

Таверна снова содрогается в такт барабанному бою. Музыканты с новыми силами принимаются молотить по звонким кожаным мембранам. Одна из помощниц Ральфа усаживается прямо на полу и глубоким раскатистым голосом заводит ритмичную банжарскую песню. Пьяная публика в зале аплодирует и свистит. Кто-то пускается в пляс. До троицы в углу снова никому нет дела.

Раасул какое-то время вслушивается в слова песни, находя её скорее печальной, чем подходящей для танцев и смеха. В тексте что-то про ожидание, смерть и беспощадный поток Большой Воды. Повернувшись к залипающему на барабаны Амину, эфор набирается смелости, чтобы продолжить мысль:

— Меня предали те, в ком я видел безупречный ориентир и желанную точку в развитии. Меня предали Истины, почитаемые за абсолютные, за ведущие к подлинному благу. В них легко было поверить ребёнку, не знавшему жизни вне эфората. — Раасул хрустит пальцами. — Меня предали мои собственные ожидания и фантазии. Дитя выросло и наконец рассмотрело тех, кто дёргает за ниточки: так вот, у каждого из них есть нож, чтобы ненужные перерезать. И вопреки Постулатам, которые они не чтут, Первые не нуждаются в волеизъявлении кого бы то ни было. Все мы для них лишь инструменты: наши жизни — расходный материал, а руки — орудия пыток, насилия и угнетения. Сегодня я увидел истину, опровергающую то, что они нам внушали, то, во что я верил. Меня поставили перед выбором. Я решил, что не хочу умирать во имя лжи, но хочу жить ради лучшего будущего! Да, я мёртв для эфората, но предпочту верить, что рождён во имя чего-то стоящего, того, что ещё возможно изменить. Если вы не доверяете моим словам — пусть так. Если вы завершите моё существование — пусть так. Но теперь я умру своевольным. Выбравшим путь поиска новых истин, что обращены на Благо. Прошу лишь смерти от рук моего друга. Эфора, преданного памяти Первых из Первых, Серединной Таа и сиянию двух Великих Звёзд. Да, все Три Континента обмануты новыми Первыми, но никто не обманут так, как сами эфоры на службе лживых Постулатов.

Раасул принимается пить и опускает пинту, только полностью её опустошив. Амбал в углу снова облокачивается на стол и серьёзно смотрит на рассказчика.

— Как ты выбрался с острова?

— Я дал им отчёт. Многие из моих воспоминаний теперь битые, но Маранская Первая проследила, чтобы до погружения в капсулу мне оставили то, что она захочет. Не уверен теперь, что из всей моей жизни — правда, но раз уж я здесь и всё ещё нужен метрессе, отчёт был сплошной ложью. Первая владеет практиками, о которых нам и не мечтать, — сокрушается Раасул, — и приближёнными, что преданы не Единой Воле, а личной воле самой метрессы, Владеющей Мороком. Они и вытащили меня из самого желанного и прекрасного сна, что мне доводилось видеть. Поверьте, эфоры отдают себя, проживая иллюзию полного блаженства. Я чувствовал именно его. Не знаю теперь, может, ты и прав, друг. Может, стоило пойти в расход. Не ради блага Единой Воли, а ради пусть и воображаемого счастья посреди этого Тумана.

— Ты всё-таки был в капсуле. — Амин сглатывает ком в горле, голос звучит трезвым. — Кровь, пот и слёзы. Вот что мы для них. Все мы. Каждый каара — всего лишь источник энергии, которую они не брезгуют тащить из любого, кого посчитают нужным. Ненасытная Единая Воля, решившая, что её персональный удел — жить вечно за наш счёт.

— Подручные Первой сделали переход сами, чтобы в системе не проявился мой отпечаток. Сказали, что со мной выйдут на связь. Вручили эти шмотки и оставили на берегу Маранайи. Совсем недалеко от Оргуса. Правды ради, я же оказался в Хутун не потому, что хотел встретиться с вами и всё рассказать, — нехотя признаётся Раасул. — После пробуждения мне оставалось только идти куда глаза глядят. Не ты один, мой друг, оплакивал сегодня потерянную жизнь. Я тоже оплакивал, но свою. Ночью, хоть и в свете Лун. Сквозь слёзы. Я просто пошёл на светлое пятно возле горы. Моя память проснулась, когда я увидел твоё лицо, Амин’эн. Вспомнил, что обещал держать ответ. Надеюсь, ответов на сегодня достаточно?

— Ещё три пинты! — кричит Амин в сторону барной стойки и обращается к амбалу в углу: — Что скажешь, юзман?

Тот медленно переводит задумчивый взгляд с Амина на Раасула и уже серьёзным тоном объявляет:

— Меня называют Далиль, и мы сможем помочь друг другу.

Солнце плавно поднимается над Серединным Островом, облизывая лучами чёрный прибрежный песок. Раасул наблюдает за горизонтом, то и дело закидывая в Маранайю камушки, что, тонко шипя, растворяются в Мёртвых Водах. Амин уже давно вернулся в Эфоратум, а Далиль так крепко набрался в таверне, что отрубился прямо на пляже.

Раасул подставляет лицо лучам света Великой Звезды и бормочет про себя Постулаты, вымученные наизусть ещё в раннем детстве. Ни одной секунды в жизни он не осознавал себя вне устоев эфората: вне служения Истине, вне состояния Единой Воли, вне послушания Высшим. Вне навязчивого желания стать Первым. Теперь уже бывший эфор бросает беглый взгляд куда-то в сторону прибрежных скал и убеждается, что его мантия так и валяется на камнях. Там, где он её сбросил. Раасул уваливается на шершавый песок, не желая даже думать о том, что будет дальше и куда приведёт избранная тропа. Жизнь из предсказуемой точки в пространстве превратилась в беспорядочно мечущуюся искру, такую крохотную в сравнении с реальным размахом мира. Познавшую, что стены, обещавшие безопасность, оказались всего лишь ржавыми тюремными решётками.

Мойра молча наблюдает за парочкой на пляже, оставаясь незамеченной и неузнанной. Проследив за взглядом Раасула, она примечает его мантию, бездумно брошенную на берегу. Метресса слегка приподнимает брови, и эфоратские ткани плавно соскальзывают в Маранайю, моментально растворяющую их без остатка. Мойра улыбается уголком рта и обращается к своему молчаливому спутнику, стоящему позади:

— Знаешь второго?

— Не хотелось бы иметь секретов от Владеющей, но у нас с ним адак. Я скован по рукам и ногам. И закрываю пасть, как только слышу про этого громилу, — бесстрастно отвечает широкоплечий уттарец с тугой белой косой до пояса.

— Каждый раз смешишь меня, юзман, — фыркает Метресса. — Ты не только северянин, но и самое гнилое и беспринципное существо на всех Трёх Континентах. Не говори мне о священных клятвах банжара и всей Та’Марана, что мы соблюдаем из уважения и трепета перед своей спасительницей. Эти качества тебе не достались уже на стадии формирования плода.

— Владеющая, как всегда, права. Я несу свой адак не из-за трепета перед какой-то Первой из Первых на твоей бесполезной Таа, — он сплёвывает, — а потому, что по другую сторону его несёт тот, кто всё ещё должен мне слишком много. Не нарушая договора, могу только намекнуть: эта бухая скотина на пляже настолько непрост, что стоит мне вякнуть хоть слово правды о нём — сразу узнает. И не так страшна смерть для меня, как то, что это разрушит наш адак.

Мойра недовольно морщится и покрывает тканями лицо.

— С тобой свяжутся, юзман. Храни свой адак вместе с мыслью, что ты всего лишь пена там, где я — волна. Привет Або Афо.

Мойра тает в воздухе, оставляя после себя рваные хлопья серого тумана. Северянин смачно сплёвывает прямо в то место, где она только что стояла, вспрыгивает на коня и мчится в сторону границы с Та’Шунья.

Солнечный диск парит уже высоко над горизонтом, играя бликами на Воде. Раасул улыбается Великой Звезде, не мешая потяжелевшим векам закрываться. Позволяя себе провалиться в глубокий, хоть и беспокойный сон прямо на песчаном берегу. Ему снова снится Джезерит и та высокая южанка, шедшая за ним по пятам в день Вспышки. Как она боролась с Пустотой, настигшей её в одном из переулков. Как растворилась в ней без следа. Раасул не знает, должно ли чувствовать стыд, что он не помог, но южанка возвращается вместе с кошмарами каждый раз, стоит ему сомкнуть веки. Она не звала на помощь и не кричала от ужаса. Лишь безотрывно смотрела на его безразличие, пока её голубые глаза не растаяли вместе с туманом.

Эпизод пятый. Проснуться — не значит вспомнить

Ифэми требуется несколько секунд на осознание — она лежит с открытыми глазами. Темнота вокруг обволакивает так плотно, что почти осязаемо сдавливает виски. Решив, что скоро зрение адаптируется, Фифи неподвижно созерцает пустоту перед собой. Кто бы ни притащил её сюда, он проявил некоторое гостеприимство: лежит «гостья» на чём-то мягком, в помещении тепло и приятно пахнет свежими простынями.

На всякий случай Фи старается не шевелиться. Даже слегка. Воображение детально прорисовывает жуткие картины, что могут скрываться во тьме. Всё то же воображение настаивает, что пустота хранит наблюдателя.

Лежать неподвижно всё сложнее, а вокруг не происходит ровным счётом ничего. Тем более ничего опасного. Пора бы преодолеть страх и разобраться, что это за место. Пульс ускоряется, а стук сердца мягко разрезает тишину. Ифэми не только чувствует, но и прекрасно слышит это. Так, под аккомпанемент собственного сердца, она резким движением садится.

Адреналин действует, как полагается: в ушах шумит, а взгляд затуманивается, заставляя темноту завибрировать. Фифи на секунду кажется, что пространство живое и буквально движется вместе с ней. Сердце стучит ещё сильнее, и не выдержавшая напряжения Ифэми кричит в пустоту: «Кто здесь?!»

Ответа нет. Несколько раз повторив попытку разговорить темноту вокруг себя, Фи резюмирует, что находится в помещении одна. Достаточное основание, чтобы успокоиться и начать действовать.

«Гостья» сосредотачивается на дыхании: старается расслабиться и привести мысли в порядок. Хаос в голове сопротивляется изо всех сил. Память всё насыпает разгорячённому уму картинок из прошлого, а воображение рисует бурные небылицы и предположения. Пульс зашкаливает. Ифэми не может вспомнить, предвидела ли нечто подобное, и совершенно теряется в закоулках собственной памяти, категорически не понимая, где находится и как сюда попала. Сложно сказать наверняка, где именно она была до этого момента. Мысли путаются и закручиваются в причудливые узоры, словно нарочно мешая успокоиться.

Сколько она просидела неподвижно, определить невозможно, но ощущалось это длиною в вечность. Из собственных мыслей Ифэми выдёргивает холодный воздух, заскользивший по босым пяткам. Ум моментально успокаивается, возвращая её в здесь и сейчас. Воздушный поток усиливается, а где-то за стеной слышатся тяжёлый топот и приглушённые голоса.

— Будто снег стряхивают, — шепчет Фифи пустоте.

Холод перестаёт облизывать кожу. Голоса звучат громче и отчётливее.

— …потом он опустил это в Воду. Я чуть не блеванула, Вил! Такая гадость. Откуда малой притащил всю эту дрянь? Мы так и не допытались. Он же сынок охотника, мало ли какой будет ответ, — тараторит строгий голос, явно впечатлённый тем, о чём рассказывает.

— Вода, Вода. Оставишь вас так на пару дней, а тут уже все вымокли по пояс и травят байки про «изумрудных оленей», — второй голос звучит ниже и тяжелее.

— Сам ты байка, — оскорбляется голос номер один. — Мы же не на льдине живём, здесь и не такое бывает!

— Я тебе так скажу. Мы живём в мире фантазёров и романтиков, предки которых сочиняли шизанутые сказочки. Мне иногда кажется, что они это сделали по приколу и очень жалели, что не смогут посмотреть на ваши лица, когда вы поймёте, что все эти легенды — полная чушь. — Он раскатисто смеётся.

Ифэми так внимательно вслушивается в голоса, что вовремя не различает за ними скрипучий шорох ключа в дверном замке. Опомнившись на последнем его обороте, она резко падает обратно на подушку и закрывает глаза.

Не слышно ни единого звука. То, что дверь отворилась, выдаёт только свет, мягко обволакивающий закрытые веки. Ифэми сосредоточенно изображает сон, не понимая, куда делись голоса.

— Мы слышим, насколько бешено колотится твоё сердце, — тяжёлый бас раздаётся прямо над ухом Фи, она чудом сдерживает дрожь.

— Вилмар, прекрати! — вступается голос номер один. — Южанка и так напугана. Здесь ещё и темно, как в глубинах Ситы!

— Ей же никто не мешал включить свет, — обращается Вилмар к своей спутнице, но осекается. — Тебе же никто не мешал включить свет, — последняя фраза явно адресована Ифэми.

Она глубоко вдыхает и открывает глаза. Постепенно привыкая к полумраку и уже различая две широкие фигуры, возвышающиеся над кроватью. Комнату теперь освещает тонкая полоса света, тянущаяся из приоткрытой двери.

— Ну вот. Так уже лучше, — мягко шелестит фигура с голосом номер один.

Кроме как по звучанию, силуэты больше не различаются ничем.

— Так и будешь сюсюкаться? — ругается второй голос. — Лампа на пять и пять! — командует он куда-то в темноту.

Помещение моментально заливает пронзительно-белым светом. Глаза Ифэми слезятся, и она рефлекторно жмурится.

Следующие несколько минут проходят в молчании под звуки медицинских приборов. Обладательница голоса номер один нажимает на какие-то кнопки, и комната словно оживает. Оказывается, что Фифи на больничной койке, окружённая причудливыми механизмами. Один из них берёт у неё кровь из вены, второй пищит где-то в области лба, третий упорно светит в глаза. Когда вся эта фантасмагория стихает, справа от кровати под мерное пиканье выскальзывает листок с результатами осмотра.

Ифэми наконец может разглядеть, кому принадлежат голоса. Силуэты показались ей одинаковыми из-за дутых курток, которые уже валяются на соседнем стуле. Под верхней одеждой скрывались сильные мышечные фигуры, обтянутые термоуниформой времён Второго Прихода.

Парочка дружно усаживается прямо на стерильную кушетку неподалёку. Некоторое время они полушёпотом препираются друг с другом. В результате второй голос, оказавшийся бородатым северянином неопределённых лет, начинает говорить.

— Скажу как есть. Мы не ожидали, что ты будешь в сознании. — Он слегка нервничает.

Его пальцы судорожно барабанят по кушетке, а глаза бегают из стороны в сторону.

— У нас нет никакой инструкции на этот счёт. Так что мы сделали то, что требовалось, а теперь готовы заняться своими прямыми обязанностями.

Спутница его выглядит гораздо спокойнее и увереннее. Всё это время она внимательно разглядывает Ифэми. Даже улыбнулась ей пару раз.

— Меня можешь называть Вилмар. Это Илва. Благоприветствую в… — Он замолкает и оборачивается на спутницу, которая равнодушно пожимает плечами, продолжая рассматривать Фифи. — Думаю, что у меня нет права говорить тебе о том, где ты находишься.

— А у кого есть? — Ифэми слегка приподнимается на локтях.

Напряжённое молчание длится недолго.

— Раз уж твои показатели в пределах нормы, — Илва встаёт с кушетки, — мы отведём тебя к той, у кого оно есть.

В глазах Вилмара читается явное удивление. Судя по всему, заранее они ничего такого не согласовывали.

— Мы отведём её? Что? Ты в своём уме? — шипит он сквозь зубы.

— Пока вы не начали ругаться, — встревает в их диалог Ифэми. — Имеет ли право кто-то из вас сказать, что со мной случилось?

«Гостье» выдают тёплую одежду и без лишних разговоров выводят из здания. На все её вопросы проводники отвечать отказываются. Илва лишь бубнит что-то про командующего и «сферу влияния». Ифэми немного расслабляется, понимая, что всё ещё находится в Та’Уттара. Новые знакомые ведут её коридорами, проложенными прямо внутри массивных сугробов, неизвестно на какой глубине. Помещением это не назовёшь, но и для улицы слишком закрыто. Судя по звукам, сверху бушует целое стихийное бедствие. Ветер завывает с такой силой, что заглушает скрип притоптанного снега под ногами. Фи остаётся покорно следовать между своими то ли похитителями, то ли спасителями и лихорадочно копаться в воспоминаниях. Пытаясь угадать, какие из них настоящие. Каким можно доверять. Наконец снежный коридор наполняется ярким светом, льющимся сквозь круглую дверь из полупрозрачного голубого кварца.

Здание, в которое приводят «гостью», до предела освещённое и напичкано непонятной техникой, большинство из которой вызывает в Ифэми какой-то детский восторг. Она от удивления даже открывает рот, оглядывая помещение: просторный холл без конца и края, этажи, закрученные по спирали и отлично просматривающиеся изнутри. Стены взмывают так высоко вверх, что потолка не разглядеть, словно бы Ифэми попала в здание даже выше Джезеритской Временной Башни.

А главное, вокруг своеобразный «оркестр»: шумно от голосов, пищащих приборов, жужжащих дронов и звуков громкоговорителя. Каара вокруг облачены в форму, как у Илвы, или в длинные небесно-голубые халаты. Все погружены в свои дела и не обращают внимания ни на что вокруг. К удивлению Фифи, среди одинаково одетых взрослых снуют дети и подростки.

Почти сразу Вилмар прощается со своими спутницами и скрывается в одном из множества коридоров.

— Дальше мы сами, — улыбается Илва. — Старайся не привлекать лишнего внимания.

— Задача подозрительно лёгкая, — иронично замечает Фи, еле успевая увернуться перед парочкой в тёмно-синих халатах, увлечённой своим спором, а не происходящим вокруг.

Это первый раз за много месяцев, когда Илва позволяет себе короткий лёгкий смех. Ифэми облегчённо вздыхает и тоже отпускает скопившееся напряжение. Их хохот так органично сливается с переливами голосов вокруг, что никто из окружающих не придаёт этому значения.

Пока световой лифт поднимает их на этаж, обозначенный как «обсерватория», Ифэми пытается прикинуть своё географическое положение. В голове бурлит ускоренный анализ местных технологий, погоды, формы времён Второго Прихода и атмосферы секретности. Штаб аккретов? Такого Ифэми даже представлять не хочет. Что угодно, только не это!

Лифт останавливается. За его дверьми очередные коридоры, залитые мерцающим холодным светом. После шумного холла первого этажа здесь необычно тихо и пусто. Только топот двух пар тяжёлых ботинок раздаётся гулким эхом. Парочка двигается молча: Ифэми уже поняла, что вопросы задавать бесполезно, и тихонько рассматривает свою проводницу.

Илва выглядит молодо, но редкие морщинки выдают возраст. Скорее всего, она ненамного старше Ифэми. Волосы мелкими кучеряшками ниспадают на плечи. Обтягивающая термоуниформа подчёркивает развитую мускулатуру. Походка и выправка выдают, что Илва посвящает жизнь службе. Внимание Фифи скользит к странной нашивке на рукаве проводницы: «ИЛ-72-В». Ни у кого на первом этаже, да и у Вилмара, таких не было.

— Вот и пришли. — Илва резко разворачивается на носках, оказываясь с Ифэми лицом к лицу. — Я считаю, ты не имеешь отношения к тому, что они думают. Просто знай это.

— К чему?

— Было бы круто спросить всё у тебя лично, но задавать вопросы — вне моих полномочий. Так что… — Илва непринуждённо улыбается и одним движением открывает круглую герметичную дверь. — Прошу, — она жестом приглашает внутрь.

Взору предстаёт впечатляющая, хотя и ожидаемая картина. Под идеально круглым куполом из прозрачного кварца — отполированного до блеска — раскинулась масштабная обсерватория. В отличие от остального здания, пространство здесь освещается лишь звёздным небом и редкими светильниками. Методично пищат вычислительные приборы, а гигантский телескоп пылится без дела.

В самом центре комнаты, на небольшом возвышении, установлен тяжёлый резной стол. За ним восседает седая северянка в точно такой же форме, как и у остальных. Прямо напротив стола — массивный диван из чёрного дерева, явно южного происхождения. Но самым удивительным кажется гигантская птица, размахивающая крыльями где-то под куполом.

Северянка поднимает взгляд от бумаг, педантично разложенных на столе. Одним кивком приказывает Илве войти и снова погружается в изучение документов.

— Пусть она разуется, — неожиданно гремит голос из-за стола.

Приказ звучит настолько властно и безапелляционно, что Фи пробирает мелкая дрожь. Глубока Вода. Куда её принесло?

— Разуйся, — повторяет Илва, будто бы приказ старшей по званию слышала только она.

Ифэми послушно снимает тяжёлые ботинки, которые прилично успели натереть ей ноги.

— Носки тоже, — полушёпотом добавляет проводница.

Она провожает Фифи к дивану, а сама подходит к начальнице и что-то шепчет ей на ухо, протягивая листок с осмотра. Ифэми методично барабанит пальцами по коленке и изучает ковёр под ногами. Тоже, кстати, южного происхождения. Орнамент на нём поразительно похож на какие-то тропические деревья, которые Фи помнит, наверное, из детских книжек. Ворсинки приятно щекочут босые ноги. Ковёр тёплый и мягкий.

— Нравится? — голос из-за стола звучит уже менее властно.

— Да. — Ифэми нехотя поднимает голову.

— Вот и славно. Ил, ты можешь нас оставить. Ничего не случится.

— Так я оказалась права? — проводница с трудом сдерживает ухмылку.

— Не могу обещать. Всё позже. — Начальница кивает на дверь, а сама сосредотачивает внимание на гостье, скромно присевшей на самый краешек дивана и с интересом изучающей ковёр. — Давай-ка познакомимся. Можешь звать меня Сигрид. Я — эйдрэ этого места. Кто ты?

Ифэми пытается собраться с мыслями. Она внимательно всматривается в пожилую северянку перед собой. Серые глаза Сигрид кажутся сочувственными, но настороженными. Фи решает, что лучшая тактика сейчас — честность, но честность без лишних подробностей. Гостья расправляет плечи и готовится отвечать на вопросы в надежде, что получит ответы и на свои.

— Можешь звать меня Ифэми. И я не совсем… то есть совсем не понимаю, почему меня привели прямиком к эйдрэ. К чему такая честь?

— Вероятность того, что путница окажется так далеко на Севере и случайно забредёт к нам, равна нулю. — Сигрид решительно игнорирует вопрос своей гостьи. — Как и вероятность того, что путница в принципе окажется так далеко на Севере без достаточных на то оснований. — Эйдрэ приглаживает волосы. — Илва доложила, что ты якобы не знаешь, что с тобой произошло. И, вероятно, где находишься. Найти это место без точных координат и приглашения — задача невыполнимая. И если ты направлялась не к нам, то куда же?

— Я и сейчас не знаю ваших точных координат. К тому же не фанатка долгих прогулок по сугробам. Получается, что задача не так уж невыполнима?

Ифэми никак не может вспомнить, как попала сюда, но невольно ухмыляется самой ситуации. Находящиеся в этом здании явно считают, что надёжно спрятаны от внешнего мира, но она каким-то чудом оказалась среди них. Главное, чтобы эйдрэ не сочла комментарий про невыполнимость задачи прямым намёком на то, что гостья проникла сюда сознательно. Хотя, может, так оно и было?

Сигрид внимательно изучает результаты осмотра Ифэми и несколько минут сосредоточенно молчит, после чего снова поднимает внимательный взгляд на гостью.

— Пойми меня правильно. Южанка. Одна. В Та’Уттара. Подозрительная история. Ничего не могу обещать, но, если ты сама расскажешь, кто помог нас найти, всё может обернуться не таким печальным образом. — Сигрид поджимает губы и добавляет: — Для тебя.

Ифэми давится комом в горле:

— Да, я выгляжу как южанка, но создана в уттарской лаборатории. Воспитана одной из северных общин. Меня сделали в качестве генетического эксперимента. Уверена, что здесь слышали о таком. Иногда учёные скрещивают ДНК по приколу, чтобы посмотреть, как я и подобные мне смогут выжить в условиях, к которым генетически не приспособлены.

— Интересно. — В глазах Сигрид читается неподдельный интерес. — Должно быть, материал получили из беглецов во времена Вестников, а на тебя возлагали какие-то надежды?

— Должно быть. Молодняку никто не рассказывает о генетических источниках. Я о многом догадалась сама, изучая историю и внимательно слушая, о чём шепчутся кураторы, когда я прохожу мимо.

— Тяжёлые времена, — Сигрид складывает руки пирамидкой и задумчиво смотрит вдаль. — Пойми меня правильно. Я хочу верить в лучшие намерения окружающих и ценю само понятие жизни, но если на одной чаше весов будет это место, а на другой ты… — Эйдрэ обжигает Ифэми ледяным взглядом. — Выбор очевиден.

— Теперь твоя очередь понять правильно, Сигрид’эни, — выпрямляется Ифэми. — Для меня всё происходящее выглядит настолько абсурдно, что больше напоминает продолжение сна, а не реальность. Очнулась в полной темноте. Не понимаю, что происходит и где нахожусь. Ледяной лабиринт. Здание, полное незнакомых мне технологий и битком забитое каара, судя по всему, прибывшими с разных континентов. И вот, — она вскидывает руки, — я сижу босая перед местной эйдрэ, которая с ходу намекает, что я какой-то там маяк.

Ифэми резко поднимается с дивана, шагает на платформу и, опершись руками на прохладный кварцевый стол, продолжает:

— Давай-ка начистоту. Я бы и рада подтвердить или опровергнуть твои опасения, но реально не понимаю, где нахожусь или как сюда попала. И, к сожалению, такое положение дел бесит меня не меньше, чем саму эйдрэ.

Ифэми сдержанно улыбается и уверенно смотрит прямо в глаза Сигрид, попутно размышляя о том, насколько был уместен этот эмоциональный выпад.

Эйдрэ какое-то время молчит, стараясь понять, говорят ей правду или заранее заученный монолог. Она прикидывает, что оба варианта в равной степени возможны, но, чтобы выяснить истину, решает пойти у гостьи на поводу.

— Скажи-ка мне, дитя, что принципиально отличает эту реальность от реальности сна, если ты проживаешь их обе? — Она откидывается в скрипучем кресле.

Ифэми не находит, что ответить, и продолжает молча смотреть эйдрэ в глаза, вспоминая, как Сефи без конца болтала нечто подобное, называя сны лишь пластами реальности.

— Молчание — наилучший из ответов. Что ж, тогда может случиться так, что эта реальность — один из твоих снов.

— Или наших общих.

— Параллельность тебе тоже знакома? Замечательно.

— Сигрид’эни, ты превосходно прыгаешь с темы на тему. Уверяю, что не знаю, как здесь оказалась.

Ифэми на секунду прерывается и грустно выдыхает:

— Я даже не знаю, что это за «здесь».

— Мы никогда не помним начала сна.

— Идиотизм какой-то. Твоё поведение похоже на выступление актёришки на празднике Ночи, но не на эйдрэ. От чего ты так увиливаешь?

— Неужели ты сама не делаешь так же?

Ифэми мешкает. Из глубин её памяти проскальзывают картинка за картинкой: как она тактично уводила разговор от сути, старательно скрывая что-то. Фи никогда не делала этого из-за прихоти. Может, эйдрэ руководствуется схожими мотивами? Может, гостье не стоит знать правды?

— Позволь-ка мне вернуться домой. — Ифэми обескураженно поджимает губы. — Живите в своём мирке, как угодно. Не отвечай на мои вопросы. Просто верни в мой дом на краю Джезерит.

Молчание. Сигрид торопиться некуда. Та’Уттара сковало тьмой и холодом Чёрного Ноазиса, а значит, охота, рыбалка и более важные вылазки заставляют себя подождать. В такое время дел в форте совсем немного, и эйдрэ может вести какой угодно долгий диалог с какой угодно гостьей. Жаль, что паранойя — своеобразная издержка положения — не позволяет Сигрид открыть собеседнице хоть что-то. Это и ставит эйдрэ в проигрышную позицию: не увидев доверия к себе, Ифэми не доверится в ответ, а значит, не расскажет то, что действительно интересует Сигрид. Она чувствует себя в тупике, в который зашла своими ногами. И выбираться из него нужно так же — самостоятельно.

— Мин Джезерит, — щурится Сигрид. — Тебя нашли в снегах к востоку от форта. Через несколько часов после Вспышки.

— В снегах? — Фифи удивлённо моргает.

— Да. На моей памяти такое произошло впервые. А память у меня отличная.

Ифэми поспешно возвращается на диван, плотнее прижимая босые пятки к мягкому ковру. Губ седовласой эйдрэ касается едва заметная улыбка:

— В это Сияние всё началось как обычно. За несколько часов до алого мы собрались на верхних этажах форта. Сомневаюсь, что Вспышка здесь такая же, как в твоём городе, но всё же безупречное чудо природы видно и у нас. Сначала меня насторожили Зарева. Они были дольше обычного. За столько прожитых лет я знаю, сколько секунд длится каждое и через какие промежутки они вступают. — Эйдрэ нахмурилась. — В этот раз всё было иначе. Илва тоже обратила внимание. Погрешности были едва уловимы, но даже их быть не должно. Мы обе списали всё на изменения в погоде или нечто подобное, но тревожность усиливалась. Илва даже пошутила про явление Мнра Мнаас, и это казалось нам забавной шуткой ровно до самой Вспышки.

Эйдрэ говорит медленно, словно решаясь на каждое слово. В её голове легенды смешиваются с реальностью, предрассудки — со здравым смыслом, а гостья на диване кажется то невинным дитя, то эфором, то кем-то похуже.

— Первым завизжал молодняк, — произошедшее всё яснее прорисовывается в памяти Сигрид. — Когда меня пропустили ближе к окну, тьма уже подбиралась, но хватило нескольких секунд, чтобы всё понять. Мы привыкли, что Вспышка где-то «там», но в этот раз небо полыхнуло гораздо ближе. Белизна отступила, и стало видно, как медленно плавится снег, обнажая скрытый под ним кратер. — Она прочищает горло, прежде чем продолжить. — Кратер в несколько миль.

Эйдрэ лёгким кивком указывает куда-то перед собой, и Ифэми машинально оборачивается. Ей приходится напрячь зрение, чтобы рассмотреть, что позади вовсе не ещё одно гигантское окно, а тонкая плёнка из света и цвета — проекция на кварце. От пола до потолка. Экран мелко дрожит время от времени.

Ифэми восхищённо выдыхает, ей прежде не приходилось сталкиваться с такими технологиями. В основном подобные устройства используют на Юге, иногда в Белой Столице. Фифи про такое слышала, теперь и видела.

— Мы отправили группу на место, а за их перемещениями следили в прямом эфире. Такое событие было. Кажется, и про Вспышку все успели забыть. — Сигрид грустно улыбается и продолжает: — Кратер успело прилично занести снегом, но, к твоему счастью, недостаточно. Если бы группа выдвинулась хотя бы на пару часов позже, ты так и спала бы. Под снегом.

Воспоминание раскалённым шипом пронзает голову Ифэми от виска до виска. Она вскрикивает от неожиданности, заставляя Сигрид привстать со стула. Фи вскидывает перед собой руку, старательно цеплялась за вихрь раскручивающихся в памяти картинок. В попытке выхватить нужную. Достаточно сконцентрировавшись и глубоко вдохнув, Фифи останавливает болезненный поток воспоминаний — внимательно вглядываясь в нужное.

Она стоит одна посреди метели в лёгком платье цвета сладкого южного плода. Снежинки непривычно крупные и острые, словно льдинки. Свет вокруг то пульсирует, то гаснет, а на крики никто не отзывается. Ифэми пытается наугад пробираться по снегу, но быстро понимает, что насквозь мокрая, а платье колом встаёт на уставшем теле. Последней вспышкой в памяти становится холод. Повсеместный. Парализующий.

— Я больше не могу удержаться. — По щекам Ифэми катятся слёзы. — Этот снег такой мягкий, словно перина в нашем доме.

Сигрид аккуратно присаживается обратно на стул, внимательно вглядываясь в перемены на лице гостьи. Вслушиваясь в каждое слово.

— Она укрывает меня одеялом и поёт колыбельную, — почти шёпотом продолжает Ифэми, закрывая глаза и не сдерживая слёзы. — Нашу колыбельную.

— Кто она? — эйдрэ в нетерпении поджимает и без того тонкие губы.

В дверь уверенно стучат. Сигрид вздрагивает, но Ифэми не обращает внимания ни на что вокруг. Продолжая шептать себе под нос, она криво улыбается. Настолько жутко, что кожу эйдрэ усыпали мурашки.

Круглая дверь тяжело отворяется. Из-за неё выглядывает мягкое сияющее лицо в массивных очках. Южанка невысокого роста боязливо улыбается, одними губами просясь войти. Сигрид раздражённо машет рукой, чтобы та проходила, но не издавала ни звука. Новая гостья лихо скидывает с ног ботинки и шустро проскакивает к кварцевому столу.

Не дожидаясь, что скажет учёная, Сигрид тихо, но очень властно распоряжается:

— Мне нужно знать, что происходит в её голове, Фадила.

— Но это вне моих научных интересов. Ты же… — От негодования у неё кружится голова.

— Мне плевать. Спустишься на пятый уровень и передашь, чтобы готовили оборудование. Я хочу знать всё. — Вена на шее Сигрид пульсирует от напряжения.

— Как будет угодно эйдрэ, — Фадила надувает губы, — но я пришла с докладом по микроэлементам из последней экспедиции. Думаю, что…

— Сайтхи шикшайр трайтх, — голос Ифэми раздаётся сразу со всех сторон, воздух напитывается, как от разряда тока.

Экран мелко моргает и гаснет, как и все электрические приборы в обсерватории. Фадила коротко ойкает и пытается прижаться к Сигрид, но та быстрым движением отодвигает учёную и отходит к окну.

Ифэми сидит неподвижно: выпрямив спину и положа руки на колени. Голова её медленно поворачивается из стороны в сторону. Фадила, тихонько матерясь, прячется за столом, осторожно наблюдая за незнакомкой на диване. Когда Сигрид возвращается на своё место, учёная шепчет:

— Что здесь происходит?

— Сплошной туман. Электричество вырубило даже в соседних зданиях. Происходит то, что мы должны как можно быстрее выяснить, кто она такая. Откуда пришла. И какими практиками владеет, — эйдрэ говорит громко и абсолютно спокойно. — Кроме этой, разумеется.

— Так это… О-о-о…

Фадила не может сдержать любопытства и выглядывает из-за стола, чтобы рассмотреть незнакомку, насколько позволяет освещение лампадок вокруг.

— Всё-таки она…

Сигрид не даёт учёной закончить реплику, строго перебивая:

— Эфоратским маячкам ни к чему сидеть с закрытыми глазами.

Фадила неуверенно кивает и семенит к круглой двери. Она даже не обувается, а просто хватает ботинки по пути.

— Сомневаюсь, что лифт работает, — бросает Сигрид вслед учёной.

— Ничего-ничего! Я лучше там подожду, — раздаётся из-за закрывающейся двери.

Ифэми продолжает сидеть с закрытыми глазами и покачиваться из стороны в сторону, а Сигрид вытаскивает из ящика стола толстую кипу бумаг — отчёты по физическим показателям гостьи. Гостьи, проспавшей в больничном крыле ровно полторы недели. Эйдрэ погружается в изучение данных, стараясь одним ухом прислушиваться к шёпоту Ифэми, бормочущей какую-то бессмыслицу.

Проходит достаточно времени, когда уже обутая Фадила возвращается в обсерваторию.

— Думаю, что внизу полный бардак. — Учёная аккуратно поправляет очки на носу и громко вздыхает.

— У каждого в форте прекрасная подготовка, дитя. — Сигрид не поднимает взгляда от бумаг.

Фадила усаживается на скамейку возле входа и барабанит пальцами по её деревянной поверхности.

— Можно спросить, Сигрид’эни, раз уж обстоятельства позволяют? — неуверенно начинает она.

— Попробуй. — Эйдрэ перелистывает страницу.

— После того, как Она сотворила такое… — Фадила напряжённо сглатывает. — Эйдрэ тоже думает, что Она поможет нам найти Диавэн?

Сигрид отодвигает бумаги и трёт уставшие глаза. Все эти разговоры всё больше выводят её из себя, потому что в форте хватает проблем реальнее, чем выдуманный кем-то когда-то город, якобы созданный Тройняшками в собственных интересах.

Обсерватория на долю секунды озаряется световой вспышкой, а приборы поочерёдно пищат, прогружаясь. Фадила облегчённо вздыхает и поднимается со скамейки.

— Сначала иди на пятый уровень, как я велела, — напоминает Сигрид, снова углубляясь в бумаги.

— Да, — улыбается учёная, косясь на Ифэми, растерянно озирающуюся вокруг.

Фадила выходит за дверь, но нарочито медленно передвигает ногами, жадно вслушиваясь в каждое слово из обсерватории.

— Ты была без сознания полтора часа, — голос Сигрид звучит сухо и отстранённо, словно ей совершенно всё равно, что произошло. По крайней мере, она хочет, чтобы Ифэми думала именно так.

— Я не… — Гостья дрожит всем телом. — Я помню, как ответила на вопрос, и в тот же момент ты уже сидишь с бумагами. Голова раскалывается. Могу я вернуться в палату?

— На какой вопрос ты ответила? Уточни, — всё так же безразлично звучит Сигрид.

— Кто она. Кто мерещился мне.

Фадила останавливается, так и не поставив уже занесённую для шага ногу. Сердце со всей силы молотит по грудной клетке. Тем в Хальварде, кому рассказали про найденную после Вспышки южанку, интересно, что с ней произошло и кто она такая. Прямо сейчас учёная может узнать немного больше остальных. Она задерживает дыхание и оборачивается к двери, словно так будет слышать лучше.

— Ты не ответила, — голос эйдрэ больше не кажется безразличным, наоборот, дрогнул.

— Сайтхи шикшайр трайтх, — неуверенно повторяет Ифэми произнесённые ранее слова.

Фадила наконец опускает ногу на пол и неожиданно громко выдыхает. Испугавшись, что в обсерватории услышат, она машинально закрывает рот рукой и спешит к лифту.

— Может ли это быть тот язык? — учёная размышляет вслух, отбивая нервную дробь по сенсору вызова лифта.

Мысленно она уже решила повременить с поручением эйдрэ и первым делом побежать к Ювеле.

Сигрид облокачивается на стол и складывает руки пирамидкой, рассматривая растерянное лицо Ифэми.

— И что это значит? — осторожно уточняет эйдрэ.

— Понятия не имею, — честно признаётся Фи, роняя голову в ладони.

— Что ж…

— Но я знаю, кто мерещился мне тогда! Кто укрывал меня одеялом во время лихорадки, кто научил меня глупой рыбацкой колыбельной.

По спине Сигрид снова пробегают мурашки, когда она видит неподдельный испуг и всепоглощающее горе в глазах такой физически сильной каари. Все эти развитые мускулы не могут защитить её от груза воспоминаний, что заставляет сгорбиться и спрятать лицо в широкие ладони.

— Кто она? — повторяет вопрос эйдрэ, не склонная к долгому проявлению сочувствия.

— Мне мерещилась моя подруга. Сефу. — Фифи быстро жалеет, что, подавленная эмоциями, назвала имя, но уже поздно.

Сигрид быстро записывает имя на уголке листа и поднимает глаза на гостью, успевшую немного приосаниться и утереть слёзы.

— Но я понятия не имею, что за набор букв произнесла, — добавляет она. — Правда.

— Это нам и предстоит узнать.

Эйдрэ откидывается в кресле, натягивает плотную перчатку до локтя и выпрямляет руку. Наверху слышатся тяжёлые ухающие звуки и шелест крыльев. Невообразимо крупный орёл, гораздо крупнее своих собратьев, что доводилось видеть Ифэми у уттарских охотников, с размахом приземляется на предплечье эйдрэ. Птица внимательно моргает на гостью, которая на всякий случай сильнее вжимается в диван.

— Ты пройдёшь все исследования, что возможны в условиях наших лабораторий. И из соображений безопасности ещё долго не сможешь покинуть этого места. По крайней мере, пока я не посчитаю это возможным. — Свободной рукой Сигрид ласково гладит орла по клюву. — Думаю, что ты и сама не подозреваешь, что с тобой происходит. Хочется верить именно в это, а не в то, что передо мной лгунья или маяк.

Эйдрэ резко поворачивает голову и бросает холодный пронзительный взгляд на Ифэми. Та старается вжаться в диван ещё сильнее, но дальше уже некуда.

— Благоприветствую в Форте Хальвард, — широко улыбается Сигрид.

Эпизод шестой. Первый День Дня

Улицы Джезерит пустынны: туристы с трудом разъехались, а местные привыкли сидеть по домам за Чёрный Ноазис. Наступает первое утро под Южным Солнцем. Первый День Дня. Город ещё не успел проснуться от долгой спячки и наполниться шумным весельем праздника встреч и прощаний.

Среди домов петляет одинокая фигура в неоправданно лёгком для здешних мест пальто, ещё и без шапки. Снег запорошил голову и плечи, летит прямо в глаза, но Сверр уверенно вышагивает по узким улочкам. Периодически озираясь из опасения быть узнанным в этом районе. За прошедший ноазис северянин увидел достаточно, чтобы окончательно превратиться в параноика. Даже хруст снега под ногами режет слух. Сверр резко притормаживает.

— Мне бы успокоиться, — бубнит он себе под нос и прячется от ветра в неприметный переулок, чтобы покурить и собраться с мыслями.

Ещё какое-то время уттарец стоит как вкопанный, посматривая по сторонам. Если и есть слежка, сейчас она себя обнаружит. Выждав несколько минут и решив, что совершенно один, Сверр облокачивается о стену и трясущейся рукой тянется в карман за пачкой сигарет. Первым нащупывает шершавый конверт.

Северянин громко матерится вслух. На бумаге аккуратным почерком выведено: «Гостиница „Обитель“. Сефу лично в руки». Ниже криво и в спешке дописан адрес. Размашистый и неаккуратный почерк принадлежит Сверру, а вот ровный и витиеватый ему незнаком. Уттарец нервно подкуривает мокнущую от мелкого снега сигарету.

— Кто ты, Вода тебя забери, такая? — Он крепко затягивается и швыряет горячий бычок в сугроб, а письмо запихивает поглубже в карман.

Сверр двигается дальше по улице, даже не пытаясь укрыться от усиливающейся метели в лёгкое пальто. Он щурится и бредёт практически наугад, с трудом выхватывая глазами названия улиц и номера домов. Надеясь, что снежный поток спрячет его от посторонних глаз. Но разве одинокое движение против ветра может остаться незамеченным?

Как бы громко он ни молотил в дверь, из дома не доносится ни звука. Сквозь пыльное окно внутри просматриваются пустые безжизненные интерьеры. Ближе всего ко входу сгрудились пузатые мусорные мешки ростом с крепкого подростка. Сверр уверенно продолжает стучать, но уже в окно. В какой-то момент его озаряет мысль: как можно тише разбить стекло, открыть замок изнутри и войти. На счастье, этот идиотский план так и не воплощается. Дверь соседнего дома со скрипом отворяется, и старенькая невысокая северянка, укутанная в лёгкий шёлковый халат с тёмно-зелёной вышивкой, разражается басом, никак не соотносящимся с её образом:

— А ну-ка! Прекратил-ка долбиться! Там никто не живёт! А если ты заодно с этими, передай-ка, что их вещи арестовали гуны за неуплату аренды! Ещё раз тебя здесь увижу, будь уверен, что гуны арестуют тебя вместо этих двух нахалок!

Старушка кричит так пронзительно, что в нескольких домах напротив зажигаются лампы. Любопытные соседские лица серыми тенями скользят за прозрачными занавесками.

— А вы чего повылазили, стервятники? Без вас разберутся! — переключается старушка на жильцов напротив.

Сверр уверенно шагает к северянке прямо по глубоким сугробам, которые намело между домами. Это зрелище впечатляет разбушевавшуюся бабулю настолько, что вопли её сменяются безмолвным созерцанием. Высокая фигура, закутанная во всё чёрное, решительно бредущая по пояс в снегу, буквально на долю секунды пугает свою главную зрительницу. Сверр останавливается прямо напротив старушки и, небрежно стряхивая снег с пальто, улыбается от уха до уха.

— Пусть день продлится. Проходи, — удивлённая собственному предложению, полушёпотом сипит пожилая северянка.

На первый взгляд порядок внутри выглядит абсолютным: вещи аккуратно расставлены по местам, ни одного следа грязи, ни частички пыли. Но деталь за деталью, попадающиеся на глаза, разрушают иллюзию чистоты. Из угла в угол вьётся жирная паутина, переполненная коконами с трупами насекомых, неясно откуда взявшимися посреди вечной зимы. Воздух затхлый и сырой. Окна наглухо завешаны чёрными массивными шторами. Лицо Сверра кривится от отвращения, стоит его взгляду скользнуть на мясистого паука размером с кулак, медленно раскачивающегося на толстой нитке паутины.

— Угостишься хвойным морсом? — неожиданно вежливо шелестит старушка, спокойно проходя под свисающим с потолка мохнатым насекомым.

Сверр с трудом справляется с желанием прихлопнуть мерзкое создание и растягивает губы в почтительной улыбке. Только глаза выдают стойкое отвращение.

— На благо ваше гостеприимство, но осмелюсь отказаться, — как можно благодушнее отвечает он.

— Тогда оставим это, — старушка наклоняет голову к плечу. — Ты всё же знаком с моими соседками? Не удивлюсь, если они многим доставляют хлопот побольше, чем мне.

— Можно и так сказать.

Сверр крепко сжимает конверт в кармане. Вспоминает тонкий, залитый светом силуэт, соскальзывающий с перил в пульсирующую бездну.

— Мне нужна каари по имени Сефу. В «Обители» сказали, что я найду её по тому адресу. — Он кивает как бы в сторону соседнего дома. — Но, кажется, там давно никто не живёт. Благо, я вижу перед собой ту, что знает намного больше, чем персонал гостиницы.

Пожилая северянка скрещивает за спиной иссохшие руки и облизывает потрескавшиеся губы, прежде чем ответить. Где-то в соседней комнате монотонно тикают сразу несколько часов. Паук продолжает раскачиваться из стороны в сторону. Сверр тонко улыбается в ожидании ответа. Старушка приоткрывает рот, чтобы сказать что-то, но этажом выше скрипят половицы, и это моментально привлекает её внимание.

— Всего пара мгновений, — пересохшие губы нервно дёргаются, — и мы вернёмся к разговору.

Хозяйка дома с невероятной лёгкостью в движениях выпархивает из комнаты, а Сверр остаётся наедине с мохнатым насекомым, словно изучающим двуногое существо перед собой. Сверху слышатся звуки поворачивающегося в замке ключа и скрип ржавых дверных петель. Топот по половицам усиливается и ускоряется. К нему добавляется странный железный лязг. Лампада под потолком ходит ходуном, словно весь дом сотрясает неведомая сила. Паук смачно шлёпается на пол прямо перед Сверром, который от неприязни даже отпрыгивает в сторону. Насекомое и само не радо такому тесному контакту и шустро ретируется за громоздкий шкаф в конце коридора.

— Куда я попал, — морщится Сверр.

Всё стихает. Старушка возвращается в комнату, будто ничего не произошло. На удивление Сверра, она обращает внимание на отсутствие под потолком паука и пробегается глазами по комнате в его поисках. Не разглядев в полутьме и намёка на чёрную мохнатую тушку на восьми лапках, северянка поворачивается к гостю.

— Ты не представился, — щурится она.

— Сверр мин Джезерит, — коротко кивает тот.

— Ах вот кто ко мне пожаловал. — Старушка снова облизывает губы, чем вызывает у своего гостя рвотные позывы. — Болтают, что ты потомок самой Джезерит, раз унаследовали здание Врат.

— Если бы Врат. — Сверр слегка напрягается, но играючи скрывает это за улыбкой. — Так, забегаловка. Не более. Не стоит доверять местным сплетникам.

— Будто смотрю между двух солнц.

Уттарка широко улыбается, обнажая неожиданно здоровые и ровные для её возраста зубы. Но в глаза бросается даже не это, а два зияющих отверстия вместо клыков. Сверра снова передёргивает, но он продолжает изображать спокойствие.

— Так могу я узнать про эту каари?

— Каари, — усмехается старушка своим мыслям, но вслух произносит не всё, о чём подумала. — Если бы я только знала, то уже выбила бы всё, что она мне задолжала, несмотря на… — Она резко замолкает и отворачивается. — А уж из этой припадочной южанки того больше!

Паук, словно на звук голоса, прибегает к своей хозяйке и скрывается под полами её халата. Сверр подавляет очередной рвотный рефлекс. Половицы на втором этаже скрипят, а хозяйка дома яростно таращится в потолок. У Сверра окончательно пропадает желание терпеть всю эту дичь, когда северянка снова выбегает из комнаты.

— Послушай, — немного брезгуя, он всё же кладёт старушке руку на плечо.

Та от неожиданности останавливается и, громко дыша, оборачивается к гостю.

— Хенрика, — мямлит хозяйка дома показательно милым голоском.

— Мин?

— Не мин. — Она гордо вытягивается во весь свой небольшой рост, расстёгивая пуговицу на шее и открывая характерную, хоть и изрядно выцветшую татуировку. — Мухалас…

— И знать не хочу, — не даёт ей договорить Сверр и отдёргивает руку.

Теперь понятнее. Эта старушенция с бешеными глазами — прислужница одной из Первых Семей. Судя по северному имени и гнетущей атмосфере, нетрудно догадаться, о какой из них речь. Узнавать это наверняка Сверру не хочется. Оказаться в доме одной из мухалас — само по себе клеймо, а если она ещё и из этих… Он вздрагивает всем телом и отодвигается подальше от Хенрики.

— Вот почему соседи следят за тобой. В таких вещах стоит признаваться сразу, — северянин обводит её презрительным взглядом.

— Я горжусь своим происхождением!

— Не сомневаюсь, — кривится Сверр.

Шум на втором этаже становится неистовым, будто кто-то попросту крушит комнату над ними.

— Я должна!.. — взвизгивает Хенрика и взбегает по лестнице.

Дожидаться неадекватную старушку с пауком под юбкой в трясущемся от грохота доме нет никакого желания. Сверр в спешке покидает больше похожий на могильник, чем на жилище, дом презренной мухалас. Его не волнует даже то, захлопнулась ли за ним дверь, настолько хочется побыстрее слинять оттуда.

Северянин в несколько прыжков пересекает улицу, останавливается возле ухоженного домика с типичной для Джезерит круглой крышей и нервно подкуривает. Молча стоит, жадно глотая то свежий морозный воздух, то сизый дым. Мысленно прокручивает в голове произошедшее и продолжает, как заворожённый, смотреть на дом Хенрики. Входная дверь за ним всё-таки не закрылась, и ветер треплет чёрные занавески из стороны в сторону, а снег пушистым ковром застилает лестницу на второй этаж. Старушка неожиданно возникает на крыльце перед домом. Сверр вздрагивает, выронив сигарету, и машинально вжимается в стену. Хенрика заливисто хохочет на всю улицу и снова скрывается внутри покосившегося домишки, с силой захлопывая за собой дверь.

Трясущейся то ли от холода, то ли от нервов рукой уттарец достаёт новую сигарету из пачки. Его взгляд скользит к окну второго этажа, тоже плотно занавешенного. В какой-то момент кажется, что шторы двигаются. Сверр сосредоточенно вглядывается через толстые стёкла очков, когда кто-то кладёт руку ему на плечо. Подавившись дымом, северянин роняет уже вторую сигарету подряд.

— Пусть день продлится, — здоровается совсем юный каара. — Моя попечительница предлагает тебе зайти.

Ребёнок с громким щелчком закрывает окно, из которого торчал секунду назад, и уже через стекло указывает Сверру в сторону двери. За спиной у юнца стоит высокая северянка с удивительно знакомым лицом. Учитывая не самую приятную славу Сверра среди каари, думать о том, где они могли видеться, ему хочется меньше всего. Бросив беглый взгляд на окна Хенрики, северянин принимает приглашение.

Уже через несколько мгновений он сидит на уютной и светлой кухне в компании двоих детей и их попечительницы по имени Хиона, путано объясняя причины своего раннего визита в дом напротив. Северянка молча слушает историю, то и дело подливая кипяток в кружку гостя. Савитар во все глаза разглядывает Сверра, периодически что-то нашёптывая на ухо маленькой подружке, которая удобно устроилась у него на руках. Зора вообще мало интересуется их неожиданным посетителем и воодушевлённо собирает со стола крошки от печенья, предварительно окуная палец в чай попечительницы.

В какой-то момент Сверр понимает, что может сболтнуть лишнего, и лихо глотает из кружки. Хиона строит виноватую гримасу, понимая, что гость только что хлебнул кипятка: он уже успел обжечь горло и несколько раз сухо кашлянул.

— Так ты знаешь её? — хрипит Сверр, стараясь незаметно дышать ртом, чтобы охладить его.

— Мы знали каари, о которой ты говоришь.

Сверр напряжённо хмурится. Его настораживает едва уловимая печаль в голосе уттарки. И прошедшее время.

— Знали?

— Глубока Вода! Зора! Прекращай-ка совать свои пальцы в мой чай! — шипит Хиона в сторону малышки, но та только радостно хохочет, опуская в кружку ладонь целиком.

— Она ещё и издевается! Савитар, займи-ка малышку чем-нибудь. Мне нужно поговорить с нашим гостем про Сефу’эни.

— Она проплывёт подо льдом. Пройдёт по Воде. Алым дождём вернётся ко мне, — запевает малышка старую уттарскую песню, продолжая подбирать крошки.

Когда детский хохот доносится уже из соседней комнаты, Сверр полушёпотом спрашивает:

— Сколько им?

— Зору вынули три зимы назад. Савитара — девять. Старший живёт с нами несколько лет, а для малышки это был первый Чёрный Ноазис вне общины. Знаю, все удивляются, как они позволили забрать её такой юной. Говорят, что моих заслуг и навыков достаточно, чтобы заботиться о молодняке любого возраста. Как будто мне это надо. — Хиона поджимает губы, понимая, что ляпнула то, чего не собиралась. — Мы в союзе с одним караванщиком. Ему показалось классной идеей взять кого-то на воспитание. Говорит, чтобы я не скучала.

— Но ты так не думаешь… — ухмыляется Сверр уголком рта.

Хиона многозначительно разводит руками:

— Я в восторге от этих маленьких монстров, но на своём примере прочувствовала правильность концепции «молодняк — дело общее». Сама-то росла в общине, а тут…

Из соседней комнаты раздаются грохот и громкий смех Зоры. Савитар вопит что есть мочи.

— Эй вы! Двое! Потише там! А то мертвячка придёт и за вами. Щеколды на окнах её не остановят, — сурово басит попечительница.

Дети затихают на секунду и переходят на испуганный шёпот, продолжая выяснять отношения.

— На благо, — улыбается Хи.

— Мне кажется или я правильно понял, о ком речь? — Сверр внимательно смотрит на уттарку, надеясь, что она расскажет ему про старушку из дома напротив.

— Не кажется. Местный молодняк прозвал её дом хворостяным могильником, а её саму — мертвячкой. Надеюсь, ты не знал, кто она, раз зашёл туда «в гости». — Хиона смахивает с лица прядь тонких и белых, как первый снег, волос.

— Теперь знаю. Она показала мне татуху на шее.

Хиона давится чаем и шумно откашливается.

— Вода, Вода. Болтают, что ты владеешь практиками на уровне с эфорами. Но даже им мерзкая бабка не стала бы показывать шею. — Хи складывает руки на груди. — Передо мной сплошной туман.

— Ты сказала, что она «придёт и за вами», — переводит тему Сверр. — Что это значит?

— Что я болтаю, не подумав, — цокает Хиона. — Несколько детей из общин пропадали в нашем районе. Конечно, многие считают, что они сбежали в порт или вообще в Та’Диш. Но кое-кто шепчется, мол, дело в бабке. Молодняк стал пропадать после её приезда. — Северянка таинственно прищуривается.

— А живёт она здесь уже… — вопросительно тянет Сверр.

— Если верить болтовне, лет тридцать.

— Молодняк пропадает уже тридцать лет, и до сих пор непонятно почему?

— Лет пятнадцать. Ты реально удивился или это разумный сарказм? — усмехается Хи. — Всем плевать на Джезерит, тем более на наш район. Думаешь, она единственная мухалас здесь?

— Надеялся, — расстроенно морщится Сверр.

— Просто ходи аккуратнее. Хотя, насколько мне известно, Зепар — только она.

Сверр напряжённо залипает в одну точку, пытаясь переварить информацию. Поиски Сефу втянули его в совершенно неожиданную и абсолютно неприятную историю. Он разговаривал с мухалас Зепар. Был в её доме и трогал её руками. Мысль о последнем заставляет Сверра нервно вздрогнуть.

— Как эта мразь вообще здесь оказалась? — Он настолько впечатлён, что забывает подобрать слово поприличнее.

— Никто не знает точно. Местная шпана не сразу прознала, что в одном из домов к распределению нелегально поселилась чужая. Кураторы посвящать нас в такое и не собирались. Вдруг кто-то усомнится в алькальдии или Содружестве с их подачи. Ну вот. Мой наара однажды встрял в неприятную историю. Хотя что значит однажды? Он из них никогда не вылезал. Короче. История с бабкой. — Хи облокачивается на стол. — Нараа с детства лезет куда не следует. Одной ночью они с друзьями на спор забрались в тот дом. Посмотреть, кто там. Он говорил, что было настолько жутко, что все с криками повылетали прямо из парадной двери. Чужую так и не увидели. Первым пропавшим ребёнком стал как раз один из той компании — Нирав.

— Дай угадаю: в итоге пропали они все?

— Кроме моего наара. Да. — Хиона прикусывает губу. — Он тоже считает, что и их, и всех остальных детей похищала Хенрика. Но для чего, мне даже предполагать не хочется.

— Она сказала, что гуны арестовали вещи Сефу и её подруги. То есть бабка легально в Джезерит?

— Слушай-ка, я без понятия, как она это сделала, но ей отдали несколько соседних домов, которые предназначались молодняку из общин. Скажем так, Сеф была сложным подростком и даже не значилась в списках на распределение, поэтому ютилась по углам. Ты ведь понимаешь, что творится с жизнями тех, кого не признаёт Содружество…

— Мерзости вроде аренды крова у мухалас? — цинично подмечает Сверр. — Сефу выросла в одной из местных общин?

— Да ты что! — Хиона отмахивается. — Не знаю, в какой общине они с Ифэми воспитывались, но там учат вещам покруче, чем в джезеритских. Нас познакомил мой наара. Он был малой, и я помогала кураторам с его послушанием. Отвечаю, никогда бы не подумала, что мы станем подругами с Сефи. Всё началось с того, что я должна была ей просто подсобить кое с чем.

— Не боишься рассказывать о ней, Хиона’эни? Ты либо сплетница, либо хреновая подруга.

— Ты неприятный тип, — резко отрезает она. — Знаешь, что твоя репутация докатилась даже до Понтуса и Ингона? Хотя мы заочно знакомы, и то, что ты тут говорил, меня зацепило. Тебе стоит свалить. Знай, что Сефу правда была моей подругой. Иногда я думаю, что её тоже утащила эта мерзкая бабка.

Хиона бросает тяжёлый взгляд в окно. Сквозь лёгкие нежно-зелёные шторы виднеется покосившийся домишко Хенрики, едва различимый в плотной завесе из снега. Сверр тоже оборачивается и, резко вскочив на ноги, подбегает к окну.

— Эй! Ты чего? — Хиона вскакивает вслед за ним.

— Смотри внимательно, — взволнованно тараторит Сверр, его сердце словно соревнуется в скорости с мыслями.

— Бабкина хибара, как всегда бесячая и пугающая, — кривится Хи.

— Второй этаж. Если я достаточно догадливый, шторы там не распахивали никогда.

Хиона переводит взгляд на окно под самой крышей и чувствует, как подкашиваются ноги. Чёрные занавески исчезли, будто их там и не бывало.

— И дверь, — медленно тянет Сверр.

Снег снова покрывает лестницу пушистым ковром. Занавески первого этажа раскачиваются из стороны в сторону. Входная дверь открыта настежь. Порывы ветра с упоением долбят её о стену.

— Старуха точно закрывала после моего ухода, — нервно сглатывает Сверр, бегая глазами по окнам дома мухалас, пытаясь высмотреть движение внутри. — Хиона’эни, я должен кое в чём признаться.

Северянка настороженно смотрит на него. Её сердце колотится даже быстрее, чем у гостя.

— Я не всё рассказал, но после твоих историй об исчезающем молодняке и пропавшей Сефу… — Он по привычке вытаскивает сигарету.

— Здесь не курят, — останавливает Хиона.

— Прости. Короче, я слышал странные звуки на втором этаже «могильника». Там точно кто-то есть. Кого держали против воли и кто очень хотел помощи, когда понял, что в доме посторонний.

— И ты говоришь — держали, — Хи делает акцент на последний слог. — Потому что думаешь, что этот кто-то сбежал… — Она вдыхает побольше воздуха. — Савитар, запри-ка дверь! Немедленно! — кричит она как можно громче.

— Сейчас, — голос юнца раздаётся неожиданно близко.

Неизвестно, как давно дети тоже стоят возле окна, но, судя по их лицам, достаточно.

— А если это Сефи? — мурлычет Зора своим тоненьким голоском.

— Рисковать нельзя, детка. — Хиона берёт малышку на руки и обращается уже к своему гостю: — Эта бабка, мухалас Зепар, по какой-то причине не живёт с хозяевами. В округе уже пятнадцать лет пропадают дети. А своего она закопала во дворе. На втором этаже могильника могло жить что угодно. Например, одно из знаменитых зепаровских чудищ.

— Которое она кормила свежим мясом, — задумчиво добавляет Сверр.

— Я не могу рисковать жизнями своих детей.

Сверр на мгновение забывает о происходящем и удивлённо смотрит на Хиону. Каара — искусно и искусственно созданный вид. Выращиваемый исключительно в пробирке. Восполнение биологического ресурса происходит в лабораториях в чётко контролируемых масштабах, а натуральное деторождение — престижная профессия, доступная заранее выбранным особям, или дорогая нелегальная услуга. Подавляющее большинство каара проходят процедуру стерилизации по достижении полового созревания и понятия не имеют, откуда, кроме пробирки, могут появляться дети. Но лицо Хионы полно решимости защищать живущий с ней молодняк, словно именно она выносила их в чреве. Сверр сам не знает почему, но это заставляет его зауважать малознакомую северянку, словно бы она сделала что-то важное.

— Но если она держала там Сефу? — Он выдерживает паузы между словами, продолжая сверлить взглядом окно под крышей «могильника».

— Хочешь проверять? Я открою дверь, но тут же запру её за тобой. Отвечаю.

— Слушай-ка. Она — твоя подруга. И ты не хочешь туда пойти?

— А эти мелкие монстры у меня на попечении. В отличие от взрослой Сефу, они ещё не могут сами за себя постоять.

Слова Хионы звучат более чем разумно, поэтому уже через пару мгновений Сверр в полном одиночестве снова стоит у двери в «хворостяной могильник». Две детские тени скользят за занавесками в доме Хионы. Зора с Савитаром уселись на подоконнике, чтобы понаблюдать, что будет.

— Уже плевать, не так ли, — бормочет северянин себе под нос, подкуривая сигарету.

Выдохнув вместе с паром кольцо сизого дыма, он переступает порог. Воняет в доме уже не так заметно. В глубине коридора от сквозняка надсадно скрипит оконная рама. Разбросаны вещи. Громоздкий шкаф мёртвым грузом лежит поперёк комнаты. Повсюду осколки разбитых зеркал и расписных витражей. «Это какую же силу надо иметь?» — напрягается Сверр. Решая не терять времени, он прыжками взмывает по лестнице на второй этаж. Все двери, кроме одной, нараспашку. Комнаты легко просматриваются и не особо отличаются от остального убранства в доме. Кроме заложенных намертво окон, в них нет ничего необычного.

Сверр аккуратно шагает по скрипучим половицам к двери, увешанной каким-то диким количеством замков, точнее тем, что от них осталось. Сами железки свалены на полу. По ним явно молотили чем-то тяжёлым, и точно не сухая старушка Хенрика. Легонько толкнув носком дверь, незваный гость рефлекторно закрывает рот кулаком, чуть не вытошнив лавандовый чай Хионы на потрескавшийся паркет.

Посреди крохотной, заваленной мусором и кусками разлагающейся пищи комнаты на прогнившем от сырости и продавленном от времени матрасе, наспех укрытая сорванной с окна занавеской, лежит Хенрика. Из-под порядком выцветшей чёрной ткани торчат только пряди седых волос и края шёлкового халата, но этого достаточно, чтобы понять, кто под ней похоронен.

Сверр сдерживает рвотный позыв и, слегка покачиваясь, на ватных ногах переступает порог то ли комнаты, то ли тюрьмы, то ли свалки. Половицы противно скрипят. Кровь в голове стучит от прилива адреналина. Каждый звук отдаётся в ушах физической болью. Сверр молча присаживается на корточки рядом с Хенрикой и проводит так несколько минут, не решаясь скинуть со старушки занавеску и удостовериться, что ткань действительно стала её саваном.

— Почему вся эта херня вечно происходит именно со мной? — вслух сокрушается Сверр, подкуривая новую сигарету. — Соберись и проверь, насколько сильно мертва мерзкая старушенция. Что я несу? Что значит «насколько сильно мертва»?

Какое-то время он ещё препирается сам с собой, пытаясь справиться с приступом паники и жадно втягивая табачный дым трясущимися губами.

— Глубока Вода! — Сверр резким движением стягивает занавеску и, еле сдерживая крик, пятится подальше от трупа.

На кровавом месиве, оставшемся от головы Хенрики, свалены громоздкие ржавые кандалы, а по кускам плоти мечется тот самый жирный паук. На этот раз северянин не выдерживает и блюёт лавандовым чаем прямо на заплесневелый паркет перед собой. Решая больше ни секунды не оставаться в «могильнике», Сверр вытирает рот рукавом пальто и вскакивает на ноги. Перепрыгивая уже через две ступеньки за раз, он слышит странные звуки. Беспорядочный стук нарушает монотонное тиканье часов.

— А вдруг… — вслух бормочет Сверр, вглядываясь в окно дома напротив, где двое детей прижимаются к стеклу.

На носках пробравшись через комнату, незваный гость обходит шкаф и аккуратно заглядывает в кухню: на полу спиной к двери сидит нечто. Сверр не может определить, что это, но оно точно голодно и, сгорбившись над металлической банкой, то и дело молотя по ней ложкой, жадно уплетает консервы из оленьей печёнки. Стараясь дышать как можно тише, уттарец продолжает с интересом рассматривать «чудище». Меньше всего оно похоже на того, кто способен размозжить череп бабки и перевернуть огромный шкаф. «Наверняка в доме есть кто-то ещё…» — думает Сверр, настороженно оглядываясь.

Ответ не заставляет себя ждать. «Чудище» доело печёнку и резко оборачивается. Лицо и шея существа плотной плёнкой покрывает свежая кровь, маловероятно принадлежащая «этому». Оно не успевает заметить Сверра, резко нырнувшего за угол, и продолжает рыскать по кухне в поисках еды. На полу уже валяется несколько пустых помятых банок.

Поморщившись, северянин решает, что достаточно нагостился, и тихонько пробирается к выходу, попутно продумывая дальнейший план действий. Сзади слышится что-то среднее между урчанием и рыком. Сверр от неожиданности чуть не ныряет в сугроб за порогом, но всё-таки оборачивается, сжираемый любопытством.

Нечто стоит в проходе кухни и, слегка склонив голову, как это делала Хенрика, с интересом смотрит на гостя. Сверр рассматривает «это» с ног до головы: лохмотья рваными лоскутами болтаются на исхудавшем теле, длинные волосы давно свалялись в жирные жгуты и тяжело висят у ввалившихся, перепачканных голубой кровью щёк. «Чудище» абсолютно спокойно и даже пробует улыбнуться, но это выглядит скорее жутко, чем дружелюбно. У Сверра перехватывает дыхание.

Детки в окне напротив во все глаза таращатся, как новый знакомый попечительницы неподвижно стоит в дверях «могильника», вглядываясь вглубь дома. Савитар истошно вопит, подзывая Хиону. Вот они уже втроём обеспокоенно наблюдают за северянином, застывшим между входом и выходом.

***

Гуны усердно молотят в дверь «Врат Джезерит». Сверр только заканчивает собирать всё, что может пригодиться в пути. Хиона осторожно посматривает в окно, то и дело ухмыляясь:

— Это останется в истории, отвечаю. Не сказать, что к тебе до этого благосклонно относились в городе, но теперь…

— Оказалось, что я для них хуже зепаровской мухалас, — нервно усмехается Сверр, закидывая в рюкзак сразу несколько пачек сигарет.

— Она сдохла и больше не проблема для них. Можно переключиться на тебя.

— Нужно же на кого-то спускать собак.

— Вот-вот, — кивает Хиона, задвигая шторы. — Куда пойдёшь, кариб Джезерит?

Сверр от неожиданности спотыкается и оборачивается на северянку:

— Мин.

— Как скажешь, — подмигивает она. — Так куда?

— Это точно не твоё дело, хоть ты и веришь в мою невиновность, — хмурится Сверр. — Та каари… боюсь, что старуха держала её много лет и совершенно свела с ума. Так что береги себя… — Он на секунду замолкает и добавляет: — И своих детей.

— Верю, — совершенно серьёзно отвечает Хиона. — Я выросла на страшных историях о старухе, а потом меня запихнули в дом напротив. Благородство моего наара было только временной защитой. Сейчас реально спокойно. Не думаю, что истерзанный ею ребёнок представляет большую угрозу, чем она сама. На месте дитя я бы бежала отсюда подальше. После всего этого.

— Не думаю, что она сможет выжить в Та’Уттара, — задумчиво тянет Сверр. — Всё равно будь начеку. Это нечто размолотило череп Хенрики в пюре с кровавой подливой.

Раздаётся грохот. Стены кафе, служащего ещё и домом для Сверра, содрогаются. Хиона осторожно выглядывает из-за шторы.

— Двери ломают, — сдавленно хрипит она. — Надеюсь, что твой «запасной выход» поблизости, иначе меня загребут за соучастие.

Стены снова трясутся.

— Практически здесь. — Сверр закидывает рюкзак на плечо.

Хиона удивлённо вскидывает брови, не отрывая взгляда от уттарца, застывшего напротив с закрытыми глазами.

— Слушай-ка. Ты двинулся после увиденного? — иронично комментирует его поведение Хиона, уже прикидывая, как сбежать самостоятельно, если Сверр полетел кукухой.

— Теперь заткнись и сделай то, что я скажу, — грубо отвечает он, но моментально осекается, выругавшись. — Письмо!

Сверр открывает глаза и раздражённо вытаскивает из кармана конверт, так и не распечатанный Сефу.

— Вода, Вода! — северянка хватает его за руку. — Смирись, что её больше нет. — Она выхватывает письмо и тут же вскрывает.

Хиона быстро пробегается глазами по содержимому и поднимает на Сверра взгляд, полный такого ужаса, что тот не может сдержать нарастающей паники. Гуны внизу наконец умудряются выбить дверь.

— Представь свой дом. Немедленно, — шепчет Сверр, хватая Хиону за плечи, но та стоит неподвижно и хлопает глазами. — Немедленно!

Тьма проглатывает обоих. Хиона чувствует, как пульсирует голова, как нарастает гул в ушах, пока всё не стихает до абсолюта. Где-то в глубине памяти маячит её спальня — самое безопасное место в мире, по мнению Хи, где она хотела бы спрятаться прямо сейчас. Картинка вибрирует и стремительно приближается.

Хиона моргает снова и понимает, что лежит у себя в кровати, укрытая тёплым одеялом. Мелко дрожит пламя в настольной лампе, а двое деток сладко спят рядом в обнимку. Уттарка аккуратно вылезает из кровати и, пошатываясь от волнами накатывающей усталости, спускается на первый этаж. Она силится понять, что происходит: почему она дома и была ли вообще во «Вратах» со Сверром. Не приснилось ли ей всё это происшествие со старухой?

Сомнения развеивает шум с улицы и яркие вспышки на фоне тёмного неба в окне. Гуны всё ещё дежурят на месте преступления, а из Белой Столицы приехала служба зачистки, как только там прознали, что убитая — мухалас Зепар.

Хиона тихонько оседает в кресло и пытается собраться с мыслями, которые хаотично проносятся в голове, как составы высокоскоростных дишских поездов. Внезапно её осеняет:

— Письмо!

Хиона бегает взглядом по тёмной комнате, соображая, куда могла его положить.

— Почему я ничего не помню, — растерянно шепчет она в пустоту перед собой.

— Оно на тумбочке возле кровати, — раздаётся с лестницы голос Савитара.

Ребёнок стоит на нижней ступеньке, крепко сжимая руку Зоры, потирающей глаза свободной ладошкой.

Хиона, не раздумывая, подбегает к детям и обнимает сразу обоих.

— Долго я спала? — обеспокоенно уточняет она.

— Три дня и три ночи, — серьёзно отвечает Савитар.

Хиона отпускает детей и закрывает рот ладонями.

— Простите меня, я… — шепчет она, еле сдерживая внезапный приступ страха, смешанного со стыдом.

Дети на её попечении три дня были предоставлены сами себе, когда поблизости может разгуливать полоумная каари, убившая их соседку. Ещё и служба зачистки! А если бы гуны захотели пригласить соседей на пару вопросов?

— Не плачь-ка, Хиона’эни, — Зора аккуратно берёт попечительницу за руки. — Он заботился о нас и очень вкусно кормил, — лепечет малышка.

Хи чуть снова не отключается от услышанного.

— Какой ещё «он», детка? — старательно пытаясь улыбаться и сохранять спокойствие, спрашивает северянка.

— Она про Сверра’эн, — вмешивается Савитар. — Он присматривал за нами, пока ты спала. И вводил тебе какие-то лекарства, чтобы ты скорее восстановилась.

— Он понравился нам, — улыбается Зора. — Он делал благо.

Хиона крепко обнимает детей, пряча слёзы. Эмоции беспорядочно накатывают, не оставляя ни малейшего шанса себя контролировать. Зора крохотной ладошкой смахивает слезинку с лица Хионы.

— Сверр’эн ушёл вечером. Сказал, что ты скоро придёшь в себя, — добавляет Савитар. — Просил передать. — Юнец вытаскивает из кармана небольшое колечко.

— Что это? — удивляется Хиона, всхлипывая.

— Он сказал, что это пригодится, когда ты вспомнишь, — серьёзно отвечает Зора, забирая из рук названого брата кольцо. — Возьми. — Она протягивает его Хионе.

Сверр бесцельно блуждает в прохладной тьме, старательно воспроизводя в памяти образ Сефу, но никак не обнаруживая его ни в одной из возможных точек. Он практически отчаивается, но неподалёку вспыхивает еле заметный огонёк. Внимание цепляется за призрачный шанс и изо всех сил удерживает контакт.

Абсолютную тишину прерывают звуки разбивающейся о скалы воды, конского ржания и громких голосов на незнакомом наречии. Сверр усиленно всматривается в обнаруженную точку и уже может разглядеть небольшую деревушку, полную шумного и ярко одетого народа. Прямо по узким горным улочкам бродят козы и курицы, через которых чуть ли не перепрыгивают хохочущие дети. Внезапно местность озаряется ярко-алой вспышкой, и даже домашний скот удивлённо замирает.

Сверр из последних сил хватается за точку и двигается в её сторону, сжимая в руках потяжелевший рюкзак:

— Я иду за тобой, — шепчет он сквозь стиснутые от напряжения зубы.

Край точки никак не хочет поддаваться, и Сверру остаётся только наблюдать за быстро сменяющимися картинками. Он видит достаточно того, что хотел бы предотвратить, прежде чем деревенька перед ним не покрывается яркой зеленью, а шумная толпа не превращается в одиноких прохожих, уже не так радостно и громко беседующих друг с другом.

Сверр изо всех сил дёргает край точки и всё-таки проваливается в неё, хоть и не успевает отследить, в какой из моментов.

Эпизод седьмой. Благословенное проклятие

Падение внутри Сияния ощущается бесконечным: с чередой вибраций оно просачивается под кожу и сливается с каждым атомом тела, создавая единый поток внутреннего и внешнего.

— Весь мир — одна большая иллюзия, — улыбается Сефу то ли себе, то ли неиссякающим всполохам. — Разноцветный мыльный пузырь. Я могу лопнуть его, когда захочу. Прямо сейчас?

Она вытягивает руку и впитывает один из всполохов, такой же ультрамариновый, как сама кровь. Слёзы срываются бурным потоком, немедленно закручивающимся в спирали: из глаз в разноцветную бесконечность. Но даже солёные капли, дрейфующие в невесомости, не отвлекают от бесформенных и тяжёлых эмоций, пробивших рваную дыру в груди.

Сефу снова сливается с пространство-временем. С каждым оттенком света вокруг. Ещё мгновение назад она смотрела на Сияние с Башни, а сейчас может в него окунуться, если захочет. Скользнув пальцами внутрь очередного ультрамаринового всполоха, Сефу позволяет ему расширяться, а себе двигаться глубже. Чем насыщеннее становится слияние, тем больше растущий всполох похож на дым, пока сизая пелена не окутает с ног до головы.

Сеф кашляет: резко пахнет табаком и мятой. Ощущение невесомости оставляет её. Волна гравитации настойчиво тянет куда-то. Тело тяжелеет. Под ногами твёрдая неровная поверхность. Едва удерживая равновесие, Сефу судорожно вспоминает, что такое центр тяжести и где он у неё находится.

Сизый дым становится менее плотным и являет улыбающегося старца. Он вытряхивает остатки табака из трубки и неуверенно кланяется, протягивая вперёд руку.

— Не бойся. Тебе сложно сохранять баланс. Ноги что свежее тесто. Знаю. Это пройдёт, пусть и не так быстро, как хотелось бы. Хватайся! — старец делает шаг вперёд и практически касается пальцами запястья долгожданной гостьи.

Глаза до сих пор слезятся от дыма, всё вокруг расплывается, но она уверена, что уже видела это покрытое глубокими морщинами лицо. Давая себе отдышаться, Сеф всё же принимает помощь: шагает навстречу и берётся за протянутую ладонь. Старец легонько тянет на себя, и гостья из тумана буквально падает в его объятия.

Вместо того чтобы развеиваться, дымка вокруг обретает форму: не только визуальную, но и звуковую. На горизонте проступают горы. Неподалёку шумит Вода. Сефу несколько раз моргает, надеясь лучше рассмотреть местность вокруг, но пелена из света и дыма даже не думает ускоряться и преобразовывается с доступной скоростью.

— Справляешься? — улыбается старец, наблюдая, как гостья обретает концентрацию в точке.

Сеф коротко кивает, но голова кружится только сильнее, а к горлу подкатывает.

— Сейчас стошнит, — хрипит она, успевая вовремя отвернуться.

Утирая рот рукавом пальто, гостья замечает, что дымка почти полностью растворилась в окружающих объектах или попросту стала ими. Сефу стоит на возвышении внутри спирального лабиринта, выложенного из огромных валунов. Между камней выглядывают удивлённые лица. Пришедшие перешёптываются и внимательно рассматривают гостью.

— Блестящая идея. Вот так сразу облажаться. — Она вытирает рукав о пальто, надеясь, что этого никто не заметит.

Длинноволосый старец смеётся и по-свойски приобнимает гостью. Воздух содрогается гулом аплодисментов. Сефу понятия не имеет, где находится и почему вокруг собралась целая толпа, но уже чувствует себя неловко.

Пока старец выводит гостью из лабиринта чётко по спирали, она отрешённо рассматривает наконец-то проявившуюся местность: густой лес сплошь из высоких деревьев, на горизонте отвесные скалы и шумные потоки воды, ниспадающие откуда-то сверху. Но больше всего внимания получает величественная гора, укрывшая свой пик в густой чёрной пелене. Сефу переводит озадаченный взгляд на небо и спотыкается о собственную ногу. Вместо синей дали с облаками или усеянной звёздами бесконечности над ними сгустилась тяжёлая чёрная мгла, подсвеченная лишь парящими в воздухе пульсирующими источниками света. Источниками достаточной мощности, чтобы освещение напоминало яркий безоблачный день, но недостаточной, чтобы развеять пелену. Заметив, что гостья пытается осознать происходящее, старец подбадривающе похлопывает её по плечу.

— Ты в порядке? На твоём лице печать тоски.

Сознание Сефу до сих пор путается и прыгает с одного на другое. В правом виске нарастает пульсирующая боль. Через раз кажется, что всё вокруг мерцает. Стоит моргнуть — отпускает.

— Оно такое почти всегда, — отшучивается Сеф, массируя висок.

— А я уже забеспокоился, что переход дался тебе нелегко.

Сефу на мгновение забывает о своей боли и растерянно уточняет:

— Переход?

— Вода. Неужели этот — первый? — старец озадачен не меньше, а то и больше своей гостьи.

Он вытаскивает длинную трубку из-за пояса и медленно набивает в неё табак. Сефу не успевает ничего спросить, её снова мутит. Пока гостья опорожняет желудок у ближайшего валуна, проводник успевает раскурить.

— Ты можешь называть меня… — Он задумывается, набирая побольше дыма и выпуская его через нос. — Называй меня Шижи. На самом деле никто и не вспомнит моего имени. Для тебя же время познать его не настало.

Боль снова врезается в висок. Сефу рефлекторно жмурится, умудряясь как-то сохранять равновесие. Голова идёт кругом, к горлу снова подступает рвота, по телу раскатывается жар, а ноги почти не слушаются. В таком состоянии меньше всего хочется шевелить извилинами или задаваться вопросами. Шижи осторожно подхватывает гостью под руку и выводит из лабиринта.

С очередной волной головной боли и лес, и столпившиеся зрители в разноцветных одеждах смазываются в бесформенное пятно. Сефу старательно моргает, пытаясь сфокусироваться, но помутнение усиливается, а перед глазами плывут мерцающие круги. Словно вспышки Сияния. Последним, что слышит Сеф перед тем, как отключиться, становится голос Шижи: «Я сберегу твой сон».

Дальше всё происходит как в тумане. В густом и плотном. Звуки, запахи и даже свет пробиваются сквозь него неохотно и с большим трудом. Иногда Сеф догадывается, что медленный и тягучий скрежет — это голоса, но что говорят и кто говорит, разобрать не получается. Мир замедляется и растягивается в пространство-времени, как липкая вязкая смола. То жарко, то холодно. То темно, то светло. То душно, то свежо. То громко, то тихо. И ещё неисчислимое множество всяческих «то». Тело кидает из крайности в крайность, но Сефу не уверена, действительно ли ощущает всё это. Кажется, что она наблюдает, но не проживает. Как долго всё это длится, сказать невозможно. Полотно пространство-времени раскинулось сразу во все стороны, и Сеф не знает, движется она по нему или нет.

Так может продолжаться вечно. По ощущениям столько и длится. Но в один момент на лбу выступает пот. Сефу вдруг обращает на него внимание и смахивает рукой капельку, скользнувшую к закрытому веку.

— Просыпается, — верещит встревоженный детский голосок.

Звуки усиливаются. Забытие разжимает хватку. Сефу слышит, как бьётся её сердце. Ощущает лёгкими вдох. Она даже пробует пошевелить губами и сказать что-то. Голосовые связки не слушаются, и вырывается лишь бессвязное мычание. С каждой секундой Сефу осознаёт себя большим, чем наблюдатель. Обретает контроль.

— Будь сдержаннее, Тоа. Не напугай её, — шепчет уже знакомый голос.

Сердце ускоряется, и желание открыть глаза оказывается непреодолимым. В первую секунду даже бледно-синее освещение комнаты заставляет Сеф прослезиться.

— Ого! Она смотрит прямо на меня! — Тоа верещит ещё громче и принимается танцевать вприпрыжку.

Ребёнок аж трясётся от переизбытка эмоций, а Шижи присаживается на краешек кровати и берёт гостью за руку.

— Как спалось?

Он улыбается так широко, что уголки губ Сеф невольно вздрагивают в ответ. Она сильнее сжимает ладонь и усилием воли пытается изобразить на лице радость встречи. Судя по смеху старца, выходит нелепо.

— Здесь говорят, что улыбка открывает любые двери, но, пожалуйста, прекрати. Умоляю. — Он благодушно хихикает. — Таким оскалом можно перепугать отару овец. Когда контроль полностью установится, мы ещё улыбнёмся друг другу.

Сеф расслабляет лицо и собирается обидеться, но Шижи всё ещё держит её руку, а это почему-то успокаивает.

— Майя будет в восторге. Хотя! Все будут в восторге! — Тоа продолжает скакать на месте и хлопать в ладошки.

Дни тянутся вереницей. Сознание постепенно берёт под контроль каждый орган и мышцу тела. Голос вернулся за пару дней, но Сеф так увлечена изучением происходящего, что предпочитает хранить молчание. Даже когда её поднимают с кровати и водят на прогулки, она не произносит ни слова. Молчит и слушает. Со временем всё больше местных начинают навещать гостью. Сначала они просто подглядывают тайком, после набираются смелости заходить познакомиться. Сефу вслушивается в их голоса и истории, рассматривает лица. Старается запомнить каждого. Одно остаётся для неё загадкой — почему они все проявляют такой интерес.

Спустя пару месяцев у гостьи получается самостоятельно выйти на улицу и бродить по знакомым местам. Каждый встречный считает обязательным улыбнуться ей и похлопать по плечу. Некоторые даже говорят что-то ободряющее.

Ещё через месяц гостья обретает полный контроль и окончательно интегрируется в окружающую реальность. Сефу становится частью Уоки. Знает каждый дом и каждого жителя. Гостью приветствуют тёплые улыбки или звонкий смех. Местные успели не только построить, но и обустроить для неё хижину. Они смастерили каждую деталь утвари, а Шижи лично окурил комнаты смесью из жасмина и кедра. Впервые у Сефу появляется дом, в котором она чувствует себя настолько комфортно, будто всегда была здесь. Только здесь и сейчас.

***

Сефу встречает очередной рассвет среди Закатных Скал, ещё влажных после ночного дождя. Всё потому, что несколько месяцев назад Тоа завёл привычку подглядывать за тренировками воинов Уоки. Сеф узнала об этом случайно, заметив, что кондоры повадились кружить над одной и той же скалой. Оказалось, что их заинтересовал выбивающийся из сил подросток, ещё не успевший адаптироваться к физическим нагрузкам натренированных воинов. Птицы просто ждали своего часа, когда добыча испустит дух или оступится, свалившись с обрыва. Тоа падальщики в небе не смущают ни капли. Иногда после болезненных падений он даже грозит птицам кулаком и кричит, что они быстрее передохнут от голода, чем дождутся его смерти.

Подросток с детства грезил, что будет обучаться искусству сражения, но даже по достижении необходимого возраста мечтам не довелось воплотиться. Майя оказывается непреклонной в своём запрете: она избрала сыну судьбу фермера, но никак не воина. Так что каждую ночь непокорный шиай сбегает из дома задолго до рассвета, чтобы на своих двоих забраться на нужную высоту к началу тренировки. А его старшая подруга предложила свою помощь, потому что так ей будет спокойнее, чем настороженно коситься на падальщиков, раздумывая, доедают они труп альпаки или Тенскватоа.

Сеф уже привыкла наслаждаться свежим утренним ветром, укутавшись в мягкое пончо, пока её юный друг нелепо копирует движения воинов вдалеке. Она изредка поправляет его, но чаще всего подросток отмахивается, что разберётся сам. Благо, что он каждый раз приносит свежую выпечку. Остатки домашнего тепла густо испаряются, как только Тоа разворачивает ткань, бережно обёрнутую вокруг стопки маисовых лепёшек. И всё равно это самый вкусный и важный момент дня для Сефу, успевшей привыкнуть к одиночеству и мелкой рыбёшке. Старшая подруга обычно с аппетитом завтракает, потешаясь над весьма забавным шоу с падениями, бранными возгласами и битьём кулаками по камням.

Сегодня всё происходит иначе. Скалы непривычно безмолвны: ни зверей, ни насекомых. Ни единого шороха вокруг. Только беркут плавно кружит среди мерцающих на порывистом ветру облаков. Сефу сосредоточенно наблюдает за плавными движениями пернатого хищника, неспешно пережёвывая холодную лепёшку из лучшей маисовой муки.

— Кэя! — разгорячённо кричит Тоа. — Они опаздывают!

— И что? Это воины, а не твои личные учителя. Наберись терпения и посиди тихонько, иначе нас заметят даже на такой высоте.

Ни один мускул на лице Сефу не шевелится, а голос звучит уверенно и монотонно. Жизнь в Уоки успела подарить ей покой и умиротворение. Или эти качества всегда у неё были?

— Ты бы могла обучать меня! Сама же отказалась, — огрызается Тоа.

— Мне оказали честь, позволив тренироваться с воинами, но мне не даровали право передавать учение дальше, — спокойно парирует Сеф. — Всё, что я могу, — подсказывать. Ты противишься даже этому, Тенскватоа, поэтому я не мешаю тебе набивать шишки и выпускать пар.

— И всё равно, — не унимается подросток, — воины должны начинать практику до того, как первый луч солнца вскроет тёмную завесу! Как только тень от вон той скалы, — он машет рукой перед собой, — пересечёт русло мёртвой реки. Но их здесь нет, кэя, а у них лучшая дисциплина из тех, что может быть!

— И как много ты видел того, что может быть? — Сеф легонько ухмыляется.

С их первой встречи прошло почти три года, и Тоа повзрослел быстрее, чем она успела это заметить. Успокаивает то, что он, как и прежде, прислушивается к ней, даже называя её своей кэя — старшей сестрой.

— Достаточно, чтобы сделать выводы. — Подросток кривится, демонстративно складывает руки на груди, но всё равно покорно усаживается рядом с Сеф. — Вдруг они сменили место тренировок? Солнце всё выше над горизонтом… — уже более сдержанно озвучивает он свои опасения.

Тоа с юных лет мастерски жонглирует своими эмоциями, так что воспринимать его переживания всерьёз становится задачей подчас непосильной. Насколько то или иное событие на самом деле задевает его, можно только догадываться. Сефу давно не реагирует на его бурные всплески и не мешает подростку самостоятельно возвращаться к равновесию.

— Расслабься, шила. — Она проводит рукой по его длинным шёлковым волосам цвета воронова крыла. — Даже если они не придут, мы узнаем, в чём дело. Или ты наконец-то прислушаешься к своей майе и перестанешь гоняться за несбыточным.

— Ты стала даже разговаривать как он! — вспыхивает подросток то ли от обиды, то ли от негодования.

— Тенскватоа! — голос Сефу звенит горячо и резко, словно сталь, обожжённая в кузнечной печи. — Я знаю, что ты хочешь мне сказать, потому что слышала это от каждого из жителей деревни. Именно поэтому я предпочитаю общество скал, а не уоки. Прошу тебя не вторить их голосам, а послушать свой собственный. Что он говорит?

— Что ты моя кэя. Что ты пришла строить, а не рушить, — Тоа пристыженно бормочет, опустив голову. — Прости. Я скучаю по нему. И эти мои чувства…

— Я тоже скучаю, — останавливает его Сефу. — Мы все.

Она так неожиданно и крепко обнимает подростка, что он даже не замечает слёз, выступивших у кэи на глазах. Без сомнения, все в Уоки скучают по Шижи, но никого его смерть не ранила так сильно, как Сефу. И никого больше в его смерти не обвиняют. Не шепчутся за спиной и не кидают камнями. Всего за год из желанной гостьи и героини старинных сказок Сеф превратилась в изгоя, бесцельно блуждающего среди скал.

В её голове звучат слова Шижи. Однажды, стоя на этом самом месте среди скал, прозванных теперь Закатными, он гладил её по волосам и отвечал на очередной дурацкий вопрос.

— Почему ты так заботишься обо мне? Я же для тебя никто. Не твоя семья. Не твой народ. Почему ты тратишь на меня столько сил, Шижи?

— Ты — мой народ, Сефу, — улыбается старец, закрывая глаза. — Когда на небе зажжётся солнце, меня не будет, чтобы поприветствовать свет, но я знаю, кому суждено созидать его. Кто в силах либо осветить почерневшие своды, вдохнув жизнь, либо испепелить их дотла, не меняя орудия. Пока мы блуждали в темноте и дичали на глазах, ты всегда смотрела в нашу сторону. Шла обратно. Теперь, когда ты снова на пороге, я отдаю долг. Выполняю начертанное. — Он открывает глаза и смотрит на Сефу.

— Это всё? Ай, забыла, что старик Шижи не может просто ответить на вопрос. Ещё немного, и я сама смогу цитировать всё это наизусть!

— Просто позволь мне быть собой так же, как я позволяю тебе быть тобой.

— Тогда не пытайся слепить из меня героиню сказок! Я из крови и плоти, в отличие от всех этих…

— Одно не отрицает другого. Почему герои моих «сказок» непременно бесплотные? Старика огорчает, что ты стала путать реальность и вымысел. Всему своё время. — Шижи вдыхает сизый дым. — Они дождутся тебя на краю, за его порогом, где свет превратился в воду, где началась жизнь.

Когда Сеф открывает глаза, стараясь отмахнуться от воспоминания и слёз, на скале уже выстроились с десяток всадников во главе с Вихо. Тоа сдавленно рычит и медленно разворачивается лицом к незваным гостям. Несколько пар блестящих от нетерпения глаз рассматривают Сефу. Вихо вытаскивает кинжал и ведёт коня вперёд, прямо на неё.

— Вы опоздали! — вскакивает Тоа, пытаясь закрыть кэю собой. — Практика не может откладываться по прихоти! С первого восхода солнца и каждый следующий воины обязаны приветствовать его и собирать первые лучи. Так завещано Естеством, и ваш вождь будет недоволен, когда узнает!

— Не стану спрашивать, какое право ты имеешь указывать воинам Уоки, потому что этого права у тебя нет. Знай, что майя ищет тебя по всей долине, и она огорчится, узнав, что в момент её отчаяния шиай был в такой недостойной компании. Я сниму груз с её сердца, как и с сердца племени Уоки, которое почти перестало биться, — Вихо указывает кинжалом на кэю, — по её вине.

Всадники улюлюкают позади своего командира и поднимают коней на дыбы. Те в ответ ржут и пыхтят, выбивая красную пыль из-под копыт.

— Я успела забыть, как они теперь ко мне относятся, — шепчет Сеф себе под нос.

— Произноси последние слова и прими свою участь! Вечные скитания среди скал как при жизни, так и после смерти. — Вихо тоже поднимает коня на дыбы и вскидывает кинжал над головой, а воины улюлюкают ещё громче.

Сеф отодвигает Тоа и шагает вперёд. Пара тяжёлых копыт оказывается прямо у неё над головой. Вихо напрягается, а вот его конь, лишь взглянув вниз, аккуратно опускается и нежно утыкается мордой Сефу в плечо.

— Здравствуй, Лута. Я тоже тебе рада. — Она с чувством прижимается носом к морде гнедого. — Если ты так хочешь моей смерти, почему же не убил меня тогда? Не убил позднее? — обращается Сеф к Вихо, заглядывая ему прямо в глаза. — Думаю, по той же причине, по которой ты не убьёшь меня и сейчас.

— Чего она там мямлит, Вихо? Кончай её! — раздаётся разгорячённый голос одного из всадников, и остальные поддерживают его выкриками.

— Заткнитесь! — вспыхивает Тоа. — Вы знаете, что кэя не виновата в том, что случилось! Она спасла Уоки! Это единственное, в чём её можно обвинить. Чем больше я смотрю на всех вас, всех в деревне, тем меньше во мне веры, что вы те, кто достоин спасения! Я мечтал стать воином силы, подобной вашей, но такие поступки сеют сомнения в природе этой силы! Неужели могут гордые волки превратиться в трусливых шакалов?

— Малой совсем не понимает, что говорит! Эта промыла ему мозги! — Один из всадников бросает свой кинжал в сторону Сеф, и тот по самую рукоять входит в почву возле её ноги.

Скалы оглушает тишина. Её нарушает лишь размеренное конское дыхание. Сефу присаживается на корточки, чтобы вытащить кинжал, крутит его в руках и аккуратно прячет в высокий сапог.

— Щедрый подарок, — она подмигивает всаднику.

Все присутствующие знают, что воины Уоки не промахиваются. Если клинок поразил не сердце, а почву — попал в цель. Это лишний раз подтверждает слова Тоа: волки обернулись шакалами. Они не способны убить её. В страхе дело или в уважении к памяти Шижи? Да какая разница. Главное, что Сеф всё ещё жива, хотя и не особо понимает, что ей с этим делать.

Вихо хмурится и отдёргивает морду гнедого в сторону.

— Мы доставим тебя народу Уоки, чтобы они могли совершить правосудие и восстановить баланс, — отрезает он.

Тоа переполняет гордость за кэю. Он даже берёт её за руку в знак поддержки. Пусть Сефу и не часть его народа, но каждый её поступок откликается в сердце подростка. Словно она больше всех них понимает, что значит быть уоки. Крепче сжав её руку, он решается заговорить:

— Это они должны тебе, а не ты им! У них нет права судить никого. Тем более Некахуал. Ты же сможешь затеряться среди скал?

Тоа умоляюще смотрит на кэю. Меньше всего ему хочется позволять несправедливости свершиться. Но он всего лишь разумный ребёнок в мире неразумных взрослых — никто не станет прислушиваться к нему.

— А ты идёшь домой, Тенскватоа, — командует Вихо, замечая, что подросток продолжает держать Сефу за руку. — Твоя майя омыла деревню слезами. Ты немедленно вернёшься и прекратишь это.

Пальцы Тоа краснеют от напряжения. Кэя присаживается напротив него и смотрит снизу вверх, будто выискивая источник осознанности в глубине этих тёмно-оливковых глаз.

— Мой маленький шила, — Сефу тепло улыбается, заправляя ему прядь за ухо. — Позволь мне проводить тебя до самого дома и передать в руки майи, чтобы убедиться, что ты вернулся к ней.

— Но, кэя… — Подросток запрокидывает голову. — Они же хотят навредить тебе!

— Всё верно. Они хотят перенести свою боль на меня. В надежде, что это избавит их от мучений, которые они испытывают.

— Но это же не поможет им! И точно не поможет тебе!

— Ты, как всегда, прав, Тоа, но их глазам потребуется время, чтобы привыкнуть к свету.

Резкий порыв ветра проносится среди скал. Будто соглашаясь с каждым словом. Сефу понимает, что должно быть сказано.

— Позволь им быть самими собой, так же как я позволяю тебе быть тобой. — Она поднимается во весь рост. — Тенскватоа, могу я проводить тебя?

— Да, кэя. Веди.

Удивлённые всадники продолжают стоять на месте, пока Сефу и Тоа уходят всё дальше в сторону раскинувшейся на склоне деревушки Уоки. Вихо провожает парочку взглядом, раздумывая над услышанным. Действительно ли Сефу — причина боли его народа? Воин присвистывает и тянет поводья в сторону Уоки. Остальные всадники следуют его примеру. Иногда так бывает, что охотник идёт у добычи на поводу. А иногда так бывает, что охотник умело маскируется под дичь, потому что не время хищникам знать, кто из них на самом деле — сверх.

Эпизод восьмой. Проклятое Благо

В Уоки Сефу встречают демонстративное молчание и взгляды исподтишка. Вождь не удосужился даже выйти из дома, что звучит громче любых слов. Зато Нэди бежит со всех ног. Вечно юная майя останавливается перед сыном, не удостоив его провожатую даже полувзгляда.

— Ростки поспели, шиай.