Бесплатный фрагмент - Право на сопротивление

Приключенческий роман.

Право на сопротивление.

Часть 1

1.

Я ещё раз посмотрел на итоговую цифру сметы и заорал:

— Соня!!

В дверном проёме через секунду появилась тёмная симпатичная головка девушки с вопросительно изогнутыми бровями.

— Соня, — уже спокойнее продолжил я, — ты всё правильно подсчитала? Вот тут, например, расходы на ремонт унитаза! Да, я жаловался, что у меня унитаз надо давно менять, но это не так срочно, чёрт возьми!

— Чёрта упоминать не обязательно, — наставительно сказала девушка. — Можешь вычеркнуть этот пункт.

— Всё равно цифры меня не устраивают, — мрачно глядя на смету отметил я. — Садись на моё место и попробуй как-нибудь ужаться, вычеркни расходы на различные ремонты чего-то либо — нам сейчас не до этого.

Соня тряхнула головой, и сверкнув чёрными очами, протиснулась ко мне. Я встал, освобождая девушке место за рабочим компьютером.

— Если что — я на связи, — кивнув на сотовый телефон, зажатый в руке, добавил я.

Тёмная головка Сони уже наклонилась к экрану монитора, узкие плечики передёрнулись, посылая меня подальше — мол иди и не мешай. Немного постояв рядом, и понаблюдав за быстрым мельканием пальчиков по клавиатуре, я направился в свою берлогу, дверь в которую находилась в двух метрах от компьютерного стола. Проникнув на свою территорию, я, не зажигая света, добрался до дивана и растянулся на нём, устремив взгляд в потолок. Пора было что-то предпринимать, чтобы не обанкротиться, но для этого нужна была идея, или что-то надо было придумать такое-этакое, которое даст возможность хоть на время поправить плачевное финансовое состояние моего предприятия. Глядя на потолок, я окунулся в прошлое.

Антикварная лавка досталась мне от родителей, которые были одержимы идеей собрать коллекцию шедевров 19 века и открыть магазин, особенно их интересовали полотна художников этого периода. Мой отец, будучи врачом, сначала вообще мало интересовался искусством, но под влиянием своего старшего брата пристрастился к коллекционированию, постепенно вовлекая в это увлечение мою мать. Так втроём они и пытались воплотить свою мечту в жизнь, пока осенью 2010 года самолёт, на котором летели оба моих предка, не упал в море в районе Сейшельских островов, куда родители летели на отдых. Погоревав с полгода, я стал наводить порядок в делах лавки, но вскоре выяснилось, что почти все более-менее ценные картины достались дядьке по завещанию. Я ринулся к родственнику для выяснения данного казуса, но дядя Леонард осадил меня, показав пресловутую бумагу, составленную по всем юридическим правилам. «Мой бедный брат тебе не доверял, Вик, он подозревал, что ты можешь пустить на ветер всё, что он собрал за много лет с таким трудом, поэтому Володька и оставил всё мне. Мы, конечно, обговорили, что в случае моей смерти всё достанется тебе, ибо я бездетный, но пока я буду присматривать за тобой и помогать, если это потребуется.» — Так закончил свою речь мой единственный оставшийся в живых родственник.

Подумав над создавшимся положением, я решил продолжить дело моих безвременно ушедших из жизни родителей. Для этого у меня были все возможности, включая помощь дяди, на которую не без основания я рассчитывал. Самое главное, в моём распоряжении оставалось помещение, где располагалась лавка. История этой бывшей коммунальной квартиры довольно примечательна, но мне интересна была только последняя её метаморфоза. До 1993 года это была большая так называемая коммуналка, состоящая из пяти комнат. Квартира эта располагалась на первом этаже трёхэтажного дома, и только два окна одной большой комнаты выходили на Лиговский проспект, а окна остальных комнат были расположены на другой стороне, которые глядели на глухую стену двора-колодца. Мои родители занимали как раз лучшую, ту большую, окна которой смотрели на широкий и шумный проспект. Когда почил в бозе Советский Союз, отец начал суетиться, чтобы свою мечту превратить в реальность. Для этого, в первую очередь, надо было договориться с соседями, чтобы они согласились на переезд. Дело, на первый взгляд, казалось очень трудным, но люди, много лет живущие в комнатах, где окна смотрели на глухую стену, с радостью согласились, тем более что отец предложил им почти отдельные квартиры. Одну семью, занимающую две небольшие комнаты, отец переселил в две светлые комнаты в малонаселённой коммунальной квартире, расположенной в другом районе, пожертвовав для этого одну картину из своей коллекции — пейзаж Шишкина был продан за несколько тысяч долларов. Две друге комнаты принадлежали двум людям, с которыми отец не очень контактировал, но тут в дело вмешалась мать, уговорив их на переезд. Теперь в жертву была принесена комната в соседнем районе, которую мои родители сдавали, имея с этого хоть какую-то копейку. Она принадлежала моей матери, и продав её родители решили наконец-то окончательно все проблемы, связанные с переселением соседей. Теперь в их распоряжении была большая квартира, расположенная в центре города, и главное, безраздельно принадлежащая им! Для начала отец превратил одно из окон большой комнаты, выходившей на проспект, в дверной проём, другое просто расширил, превратив в витрину. Это, по его задумке, было основное помещение антикварной лавки, куда должны были приходить посетители и потенциальные покупатели. Соединив небольшой коридор с одной из маленьких комнат, он превратил образовавшееся помещение в склад, где были свалены картины и предметы, которые в данный момент не пользовались спросом. Оставшиеся три небольших комнаты родители отвели себе под жильё — одна была гостиной, другая отцовским кабинетом, и третья была оборудована как спальня. Жилой сектор от магазина отец отделил массивной дверью. Естественно, теперь попасть в помещение стало возможным с двух сторон — с улицы через вход в магазин, и со двора через парадную.

Все эти манипуляции с квартирой, конечно, нельзя было провернуть при советской власти. Купить кооперативную квартиру было можно, но отец опасался лишних вопросов, которые могли возникнуть у компетентных органов, а именно: откуда у парочки деньги, ибо мать работала библиотекарем, а отец трудился в районной поликлинике простым терапевтом. Брат отца, дядя Леонард, только посмеивался, глядя на своего младшего, который временами трясся от страха при виде милиционера. Я помнил, как отец внушал мне правила конспирации, чтобы я не очень хвастался достатком, который у нас был в доме. В последствии я узнал, что родители крутились в среде спекулянтов, что отец давно имел связи в полукриминальном мире, ибо заниматься коллекционированием живописи и не нарушать закон в СССР было невозможно. Особенно отец испугался в 1993 году, когда возникла возможность реставрации советской власти, но ураган пронёсся мимо, дав возможность родителям и другим частным предпринимателям облегчённо перевести дух. Со временем всё устаканилось, магазин родителей если и не процветал, но и не был убыточным — во всяком случае на хлеб с маслом хватало.

Три года после смерти родителей я добросовестно вёл дела лавки, отдавая детищу предков все силы, но постепенно всё стало приходить в упадок. То ли я был такой безалаберный, то ли времена изменились вместе с обстоятельствами, но неожиданно встал вопрос о закрытие лавки. Доход от продаж упал почти до нуля. Дядя Леонард иногда заглядывал в лавку, но ни материально, ни советами мне не помогал, мотивируя это тем, что если я сам не справлюсь, то из меня коммерсант не получится, а значит и не стоит стараться мне оказывать помощь — всё равно бесполезно. Я упрямо пыхтел, стараясь сохранить родительское детище на плаву, и пытался доказать дяде, что он не прав, что я смогу, тем более мне стало нравится то, чем я занимаюсь. Статус владельца магазина льстил мне, я даже начал посещать различные вернисажи и музеи. Родители, конечно, хотели и раньше пристрастить меня к искусству, но мне больше нравился спорт, которому я уделял много времени. В институт поступить мне не удалось, но особо я не горевал, ибо материально был обеспечен — отец и мать постоянно подбрасывали мне определённые суммы, которых было достаточно для того, чтобы вести разгульную жизнь молодого повесы. Видимо, это-то меня и расслабило, и на институт я смотрел, как на не очень нужную вещь в жизни молодого парня. Так бы и дальше продолжалось, но смерть родителей вернула меня с небес на землю.

Окунувшись в коммерческую жизнь, я поначалу никого из наёмных рабочих не брал, пытаясь подражать предкам, которые вдвоём со всем справлялись. На сколько я знал, отец занимался добычей и вёл постоянные переговоры с людьми полезными и не очень, но различные старинные интересные экземпляры на постоянной основе появлялись на прилавке магазина. Мать отвечала непосредственно за сам магазин, вела бухгалтерию и общалась с покупателями, не запуская, кстати, и домашнее хозяйство. Как у неё это получалось — для меня осталось загадкой. Вступив во владение лавкой, с чем я в первую очередь столкнулся, так это с множеством различных обязанностей. Тут дядя всё-таки пришёл мне на помощь, посоветовав нанять пару человек, на которых я смог бы опереться.

Однажды, сделав умное лицо, я отправился на выставку импрессионистов, которая была развёрнута в Манеже. Переходя от картины к картине, я оказался возле загадочного полотна, на котором было изображено нечто. Я заходил справа, заходил слева, отходил на приличное расстояние, но так и не понял, что там изображено. Не сдаваясь, я стоял столбом возле картины, пытаясь всё же разгадать замысел художника. Вдруг рядом кто-то остановился, и я услышал:

— Грандиозно, вы не находите!?

Я повернул голову и увидел рядом темноволосую девушку лет восемнадцати, которая с восторгом смотрела на подозрительную мазню.

— Да, что-то такое есть… — неопределённо ответил я, покрутив пальцами в воздухе.

— Вы посмотрите какие тональные отношения, какие валёры! — девушка с восторгом смотрела на картину.

— Простите, вы понимаете, что там изображено? — с любопытством спросил я.

— Конечно! Это же лес, погружённый в воду, ну этот… паводок что ли.

Я подозрительно посмотрел на любительницу импрессионизма, пытаясь понять шутит она или нет. Судя по всему, она не шутила.

— Вы разбираетесь в живописи, или только вот в этом? — я кивнул на картину, на которой по моему мнению была нарисована яичница, посыпанная зеленью.

— Смахивает, конечно, на символизм, — дёрнув плечиком, невпопад ответила девица.

— Да, вот на символизм смахивает, — согласился я и тихо рассмеялся.

Черноволосая тоже улыбнулась и повернула ко мне своё кукольное личико:

— Вы уже видели «Рапсодию водопада»? — задала вопрос девушка.

— О да! Потрясающая мазня! — откликнулся я.

Девушка тоже рассмеялась, и мы вместе перешли к следующей картине. Так я познакомился с Соней Гольдберг. Мы неделю общались, посещая бары и дискотеки, потом я стал проявлять более настойчиво свой интерес к девушке, на что она тактично ответила:

— Вик, не надо торопиться. Когда загадка разгадана, то наступает сначала удовлетворение, а потом остаётся равнодушие уже пройденного.

Я, в то время как раз понял, что без помощника мне не сдюжить, а Соня была тем человеком, который мне нужен — девушка прекрасно разбиралась в живописи, при этом что-то понимала в бухгалтерии. Соня внимательно выслушала моё предложение, покрутила пуговицу на моём пиджаке и сказала:

— Вообще-то родители хотели, чтобы я после института пошла работать к тётке в её компанию, но я не очень этого хочу. Я по образованию дизайнер, и хотела чего-то более самостоятельного, я хочу сама проявить себя, а не работать по чьим-то шаблонам. У тёти я этого точно не буду делать…

— Ты закончила институт?! — я был ошеломлён. На мой взгляд Соне больше восемнадцати не дашь.

— Да, в этом году я получила диплом, Вик. А что, я так плохо выгляжу? — спросила кокетливо девушка, нарываясь на комплимент. И она его получила:

— Потрясающе! Ты выглядишь, как пятнадцатилетний подросток!

— Такая же угловатая и не очень умная, да?

— Наоборот, в общем я хотел сказать…

Соня меня перебила:

— Ладно тебе придумывать, что там ты говорил о своём магазине?

— Вовсе это не магазин, а лавка, антикварная лавка, которая досталась мне от родителей.

Я с жаром начал рассказывать девушке о детище предков и о своих планах. Соня внимательно выслушала и сказала:

— А что, это интересно. Ты дашь мне возможность самостоятельно оформить твою лавку так, как мне захочется?

— Да ради бога! — радостно ответил я, не очень понимая какую такую революцию собирается сделать там Соня. На мой взгляд в лавке всё было на своих местах и что-то менять там было бы затруднительно с точки зрения компактности, удобства и рекламы.

— Сколько ты мне будешь платить, Вик? — деловито спросила девушка.

— Ну, тысяч двадцать — тридцать.

— А какой у тебя месячный оборот? — чёрные глаза насмешливо смотрели на меня.

— Когда как, а что?

— Понимаешь, Вик, я не хочу тебя грабить, но за такие деньги работать у тебя никто не будет.

Я задумчиво посмотрел на потенциальную свою работницу и ответил:

— Соня, давай сделаем так: ты придёшь, всё посмотришь, оценишь, в общем возьмёшь всё в свои руки, а потом…

— А чем ты будешь заниматься, если я всё возьму, как ты говоришь, в свои руки?

— Я буду заниматься снабжением, искать вещи, которые можно выставить для продажи! — запальчиво воскликнул я.

— На это надо тратить деньги, а это тоже бухгалтерия, Виктор! — строго сказала Соня.

— Ладно, согласен, давай всё бери в свои руки, командуй, а я уйду на покой! — обиделся я.

— Не надо столько пафоса, Вик, — поморщилась девушка. Потом что-то прикинула и рассмеялась. — Давай не обижаться друг на друга, а плодотворно работать. Ты, конечно, остаёшься хозяином, а я буду вести дела, согласовывая с тобой финансовые вопросы. Как тебе такой расклад?

— Договорились! — я облегчённо выдохнул.

Так в моей лавке оказался человек, который взял в свои руки почти всё управление, и этот человек мне очень нравился не только как управленец, а как представитель противоположного пола. Но на время я решил запрятать свои фривольные мысли подальше — Соня Гольдберг заслуживала более серьёзного к себе отношения и подхода.

Девушка рьяно взялась за дело. Через два дня я не узнал свою лавку — настолько там всё изменилось. Соня умудрилась так разместить товары и инвентарь, что слева от входа осталось даже много места.

— А что здесь будет? — задал я вопрос реформатору, показывая на пустой угол.

— А здесь будем продавать пиво и сигареты! — воскликнула торжественно девушка.

— Ты что? Это же антикварная лавка, а не распивочная!! — моему возмущению не было предела.

— Не ори, а лучше выслушай меня! Пока ты будешь налаживать связи, и бегать за товаром, твоя лавка прогорит! Мы сделаем у входа перегородку, любители пива и любители раритета будут заходить в одну дверь, а в небольшом тамбуре потоки будут разделены. Алкаши пойдут направо, а любители живописи — налево, то есть в нашу лавку. Ты же, Вик, займёшься бумагами, чтобы официально нам можно было продавать пиво и сигареты.

— Но зачем?!

Соня склонила свою чёрную головку на бок, и посмотрела на меня, как на идиота:

— Сейчас только эти товары пользуются постоянным спросом, — раздельно чуть ли не по слогам сказала девушка. — Когда оформишь лицензию, мы закупим пиво, сигареты, ты найдёшь пару продавцов, и вперёд! Через месяц у тебя будут деньги, чтобы расплатиться с продавцами и со мной, даже тебе что-то должно остаться на мороженное! Ну как?!

Потрясённый таким простым выходом из финансовой ямы, я с изумлением уставился на Соню. А та уже деловито перетаскивала большой глобус из одного угла в другой. Я ринулся на помощь, ибо старинный экспонат начала двадцатого века был довольно тяжёл.

— Иди и займись лицензией, — отдуваясь сказала девушка. — Тебе ещё много инстанций придётся обежать, так что не тяни, а я здесь всё доделаю.

Таким образом через месяц слева от антикварной лавки открылся небольшой ларёк, продававший пиво и сигареты — порочные продукты цивилизации. Но Соня Гольдберг оказалась права! Постепенно мы стали выправлять положение. Мы даже наняли ещё одного продавца в лавку, чтобы разгрузить нашу креативную единицу. Это, кстати, позволило мне не торчать в магазине в качестве продавца, а полностью посвятить себя поиску предметов старины.

Так мы успешно работали год, пока рядом с нашим магазином не открылся сетевой супермаркет. Это больно ударило по нашему пивному бизнесу. Продажи резко сократились, и в течение трёх месяцев нам пришлось даже залезть в неприкосновенный запас, оставшийся мне ещё от родителей. Правда, антиквариат немного помог свести концы с концами — один мужик купил дорогие старинные напольные часы. Но такие продажи были скорее редкостью, чем обычным делом. Тот бум, что был в девяностых, давно прошёл и люди стали осторожнее тратить деньги на предметы старины. Это обусловливалось ещё тем, что на рынке появилось много подделок. В данных обстоятельствах возросла роль экспертов, которые стригли неплохие проценты за свои услуги. В моём случае таким экспертом был дядя Леонард, который с закрытыми глазами мог определить, где подлинник, а где откровенная туфта.

С трудом продавались и картины, но здесь была ещё одна причина — люди, воспитанные в Советском Союзе, плохо разбирались в живописи. Это была не их вина — не было класса буржуазии, которая в основном и покупала картины. Теперь надо было дождаться пока подрастёт новый класс буржуазного общества, который будет и образован соответственно, и будет иметь финансовую возможность приобретать шедевры мировой классики.

Но сейчас, лёжа на диване в своей берлоге, я думал, как избежать краха, как сделать так, чтобы сохранить предприятие, так любовно выпестованное моими родителями.

Затрещал мой сотовый. Я лениво потянулся и взял вибрирующий от негодования прямоугольный гаджет. Звонила Соня:

— Вставай, лентяй! Я знаю, что ты лежишь сейчас на диване. Я кое-что исправила в калькуляции, иди и проверь снова! — трубка возмущённо пошипела и замолкла.

Положив мобильник на столик, стоящий у дивана, я повернулся на бок и продолжил мозговой штурм. Можно, наверное, обратиться к дядьке за финансовой помощью, но мне этого очень не хотелось. Я знал, что родители где-то прятали наличные деньги и, главное, где-то ждала своего часа толстая записная книжка отца, где были зафиксированы все связи с именами и телефонами. Эта бесценная для меня информация была, увы, пока недоступна, но я знал, что рано или поздно мне улыбнётся удача. Все три года после смерти родителей я упорно искал этот загашник, но пока безрезультатно. Перевернув в жилых комнатах всё вверх дном, я перешёл на стены и пол. Простучав и даже вскрыв кое-где половицы и встроенные шкафчики, я вынужден был признать своё поражение — клад отца и матери пока сохранил свою тайну. Уверенность в том, что отец не стал хранить что-то ценное в банках у меня была стопроцентная. Папа не доверял ни государству, ни частникам, предпочитая надеяться только на себя, да и мама его в этом поддерживала.

Вздохнув, я перевернулся на другой бок и уставился в стенку. Если в ближайшее время я что-нибудь не придумаю, то придётся или лезть в загашник, или закрывать лавку. И того, и другого делать мне очень не хотелось. Под загашником подразумевалась продажа одной из картин, оставшихся мне от родителей. Львиная доля коллекции, как я уже говорил, досталась дяде, но несколько небольших полотен 19 века были и у меня. Разбазаривать наследство — последнее дело, поэтому я не спешил прибегнуть к этому способу выправить положение. Оставались ещё друзья, но как известно их много не бывает. У меня был только один друг, на которого я мог полностью положиться — Васька Баранов, с которым мы просидели за одной партой десять лет. Но у Василия были свои проблемы, и я это прекрасно знал.

Телефон зазвонил снова. Перевернувшись опять на другой бок, я схватил трубку и рявкнул:

— Соня!! Дай мне спокойно подумать!!

Трубка молчала, я в недоумении посмотрел на неё — обычно девушка не остаётся в долгу. Через мгновение до меня дошло, что дисплей высвечивает какой-то незнакомый номер. Поперхнувшись, я хрипло произнёс:

— Извините, внимательно вас слушаю.

— Виктор? — спросил незнакомый голос.

— Да.

— Ты меня, наверное, уже не помнишь, ведь прошло десять лет с тех пор, когда мы виделись последний раз … — последовала пауза, словно собеседник давал время для его идентификации.

— И кто же ты, незнакомец?

— Какой к чёрту незнакомец, — усмехнулась трубка. — Помнишь такого Кольку Гришина?

— Гришка!? — назвал я радостно школьную кличку бывшего одноклассника.

— Лучше по имени, Витя, школа осталась в прошлом, — урезонил меня бывший одноклассник.

— Да-да, конечно, извини. Как у тебя дела? Давай рассказывай! — завопил я радостно.

— Работаю помаленьку… в одной конторе по закупке товаров первой необходимости, — скороговоркой ответил Николай. — Ты, я слышал, искусством интересуешься?

— Есть немного. Колька, а как ты узнал номер моего телефона? — задал я интересующий меня в данную минуту вопрос. Дело в том, что я кому попало номер своего сотового не даю, и мне стало любопытно, как вышел на меня мой бывший одноклассник.

— Бродил я как-то по Невскому, ну там знаешь где художники сидят в районе Катькиного садика, и один в берете дал мне твой телефон.

Я на мгновение задумался. В принципе это могло быть, у меня есть знакомые среди уличных художников, которые тусуются на Невском проспекте.

— А ты что, тоже живописью стал интересоваться? — спросил я чуть с иронией. Колька в школе слыл ленивым и мало чем интересующимся парнем.

— Да нет, просто нам, то есть мне, попала случайно одна штука, нарисованная якобы этим… подожди, сейчас вспомню… Верещагиным, кажется.

— Верещагиным?! — переспросил удивлённо я.

— Ну да, во всяком случае один чувак так сказал, вот я и хочу, чтобы ты определил — правда это, или нет.

— Колька, для такого случая есть экспертиза, и только она может определить…

— Слушай, Витька, я мало что в этом смыслю, поэтому к тебе и обратился. Поможешь?

Я заколебался. С одной стороны, любопытно было взглянуть на якобы подлинный рисунок самого Верещагина, с другой — мало вероятно, что это окажется подлинником, ибо почти все работы этого художника считаются утраченными. Но чем чёрт не шутит?!

— Ладно, где мы с тобой, Колька, встретимся?

— Давай сегодня у Гостиного двора, прямо у станции метро, у входа, — ответил Николай.

— Хорошо, часов в двенадцать тебя устроит?

— А чего так поздно? — удивился одноклассник. — Давай днём встретимся.

Я чуть не подавился слюной от смеха: — Коля, сейчас только начало одиннадцатого, до полудня ещё час сорок! Какая ночь?

— А-а, ты через час предлагаешь? — сообразил, наконец, туповатый Гришин.

Последовала пауза. У меня создалось впечатление, что Николай с кем-то совещается.

— Договорились, — раздался голос Кольки, и он отключился.

Пожав плечами, я положил трубку на тумбочку и опять вернулся к своим думам. Мог ли я предположить, что со звонка моего одноклассника начнутся события, которые надолго мне запомнятся, и которые вовлекут в такие интересные и опасные приключения.

2.

Чтобы не сталкиваться с Соней, я вышел из квартиры во двор-колодец, оглядел придирчивым взглядом свою машину, но садиться в неё не стал. Погода в конце апреля стояла великолепная для Петербурга — всего-то градусов девять тепла, и яркое солнце, поэтому я решил пройтись пешком, благо до места встречи с бывшим одноклассником идти было минут двадцать — двадцать пять. Смотря свысока на попытки автомобилистов протиснуться сквозь плотный поток транспорта, я бодрым шагом дошёл до Невского проспекта и свернул налево. Широкий тротуар Невского позволял прохожим идти довольно быстрым темпом, не боясь столкнуться со встречным потоком, и я удачно вписался в ритм движения.

Добравшись до Садовой улицы, я по подземному переходу форсировал её и оказался прямо перед станцией метро «Гостиный двор». Покрутив головой и не обнаружив своего бывшего одноклассника, я уселся на парапет и стал ждать. Только подумал, что опаздывать не хорошо, как меня по плечу кто-то хлопнул. Повернув голову, я увидел перед собой улыбающееся лицо Гришина, который держал в руке небольшой кейс.

— Здорово, Вик, спасибо, что пришёл. Где бы нам пообщаться?

— Здорово, Колька! Давай вон в то кафе нырнём, — я кивнул на противоположную сторону улицы, где недалеко от входа в «Пассаж» был небольшой пункт общепита.

Идя по подземному переходу, я исподтишка разглядывал своего бывшего одноклассника. Колька мало изменился с тех пор, как мы окончили школу: он был всё такого же небольшого роста, в заляпанной кепке, и потасканной куртке. Было ощущение, что Гришин за десять лет не удосужился поменять свой гардероб. Новыми и относительно чистыми были только джинсы, из карманов которых что-то выпирало. Но я обратил больше внимания на его взгляд. Это был взгляд человека, который чего-то опасается. Маленькие Колькины глазки так и бегали из стороны в сторону, а голова крутилась, не переставая. Ещё меня поразило выражение его лица — нос заострился и стал похож на нос лисицы, уши прижались к черепу. Весь вид бывшего одноклассника выражал тревогу и опасение.

Усевшись за столик, мы, жуя ранее заказанные заморские булки с котлетами, завели разговор:

— Давненько мы с тобой не виделись, Колька! — сказал я с чувством.

— Да, давненько, — вяло отреагировал Гришин.

— Видел кого-нибудь из наших? — задал я естественный вопрос.

— Не-а, — равнодушно ответил Николай. — Ты лучше посмотри, что я принёс, Витька, а потом будем лясы точить.

Мне не понравился тон, каким были сказаны эти слова, но я не стал заострять на этом внимание.

— Как скажешь… давай, чего там у тебя? — я сбавил восторженный тон встречи.

— Вот… — Колька наклонился, положил себе на колени кейс и открыл его. — Смотри.

Когда Гришин открывал «дипломат», я впервые обратил внимание на его кисти рук — они все были в синих татуировках. У меня сразу мелькнула мысль о том, что передо мной сидит отпетый уголовник. Значит, подумал я, Колька сидел! Надо быть поосторожней!

Развернув осторожно газету, в которой был завёрнут рисунок, я внимательно его осмотрел. На толстом листе небольшого формата был набросок сюжета известной, но утраченной картины Верещагина «Подавление индийского восстания англичанами». На листке был нарисован индиец, привязанный к жерлу пушки, а рядом с ним был изображён офицер британской армии.

— Сомневаюсь, Коля, что это подлинник. Все картины этой серии уничтожил сам автор. Причины тебя вряд ли интересуют, да их толком никто и не знает, хотя выдвигают версии, что художник был подвергнут небывалой критике и поэтому в гневе на оппонентов просто психанул. Не знаю даже, что тебе сказать по поводу этого наброска… Хотя… Очень похоже, что перед тем, как писать эту картину, Верещагин мог написать нечто вроде черновика… да, очень похоже. Сами картины Верещагин писал, естественно, маслом, но наброски и эскизы мог и так набросать. Но это сможет установить только экспертиза.

Глаза Николая, до этого тревожно рыскающие по сторонам, остановились на моём лице.

— Ты сможешь это сделать? Ну, эту экспертизу? — спросил Гришин, и глаза его снова забегали по сторонам.

— Я-то вряд ли, — усмехнулся я. — Но у меня есть два человека, которые смогут тебе помочь, Коля.

— Подожди, у меня есть ещё кое-что! — воскликнул возбуждённо бывший одноклассник.

Он достал из кейса небольшой свёрток. Развернув бумагу, Николай положил на стол небольшую картину в рамке. Проделав эту операцию, он снова устремил свой взгляд в сторону, рыская глазами туда-сюда.

Я взял в руки картину и моё дыхание перехватило. Несомненно, это была картина из так называемой балканской серии Верещагина. Я знал, что некоторые картины из этой серии сохранились и сейчас находятся в Московском Центре Искусств, но несколько картин считаются утраченными. Эта была явно из тех, которые художник не успел, или не захотел уничтожить. На миниатюре, написанной маслом, был изображён солдат с винтовкой, греющийся у костра, фоном служили горные вершины, покрытые снегом.

— Коля, я могу взять эти вещи и отдать их моему знакомому для экспертизы, но это будет стоить денег.

— Сколько? — хрипло спросил Гришин.

— Не знаю, честно не знаю, у них там своя такса. Если хочешь, я тебе потом сообщу.

— Лады, Витька, я тебе доверяю. Бери эти цацки и неси на свою экспертизу, — Колька улыбнулся и вдруг по блатному цыкнул языком. Бери прямо с кейсом — там всё равно ничего больше нет, потом так же с чемоданом и отдашь. Слушай, где здесь туалет?

— Там, — я махнул рукой в сторону служебных помещений.

— Ты подожди немного, а то меня чего-то прихватило.

Я кивнул головой, продолжая рассматривать рисунок.

— Налей мне, пожалуйста, пепси-колу, а то я… — он не договорил, и схватившись за живот, кинулся в сторону туалета.

Я налил в Колькин бокал колу, после чего продолжил изучать картину.

— Коля, мне тоже кое-что полагается за протекцию, — робко напомнил я, когда тот вернулся за столик. — Как у тебя с животом, прошло?

— Порядок, просто у них что-то здесь не свежее. Не бзди, Витька, и тебе обломится, — он хлопнул меня по плечу и поднялся со стула. — Ты тут расплатись, ага? Ну и лады! — Гришин довольно рассмеялся и развернулся к выходу. — Я тебе позвоню! Во, бутылку всю выдули, — он кивнул на пустую бутылку пепси-колы. — Пойду по пути отдам официантке. — Он схватил бутылку двумя пальцами за самый конец горлышка и понёс в сторону стойки. Поставив бутылку на край витрины, Колька махнул мне рукой и вышел из кафе.

Я проводил его недоумённым взглядом. Это свидание с однокашником оставило какой-то неприятный осадок. Пожав плечами, я засунул в кейс рисунок и картину, и расплатившись, тоже покинул кафе. Колькин номер телефона у меня остался в памяти мобильника, поэтому я не волновался на счёт связи с одноклассником.

Снова очутившись на улице, я обрадованно подставил лицо под прямые лучи солнца. Нас — петербуржцев — такая отличная погода радовала редко, поэтому было бы расточительством упускать такие погожие дни. Решив пешком прогуляться до конторы дядьки, я направился в сторону Литейного проспекта. Откладывать в долгий ящик просьбу Гришина не было никакой нужды — наоборот, можно было заработать хоть какие-то деньги за протекцию, поэтому-то я сразу и направился к Дому литераторов, рядом с которым во дворе находились нотариат и юридическая консультация, полноправным хозяином которых был Леонард Валентинович Корунский — мой родной дядя.

Перейдя Литейный, я свернул под арку, и очутился в длинном дворе, в самом конце которого виднелась большая вывеска: «Нотариальная контора Л. В. Корунского». Поднявшись по стёртым ступенькам и открыв массивную дверь, я очутился в темноватом холле. Миловидная девушка, сидевшая за небольшой конторкой, увидев нового посетителя, сразу надела на лицо приветливую улыбку.

— Здравствуйте, чем мы можем вам помочь? — спросило небесное создание.

— День добрый, барышня, мне надо поговорить со своим дядей Леонардом, — так же обворожительно улыбаясь, ответил я.

— Минуточку подождите, пожалуйста, я узнаю занят ли Леонард Валентинович, — и она выпорхнула из-за конторки.

Я сел в удобное глубокое кожаное кресло и лениво стал осматривать уже знакомый мне интерьер. Девица явно меня не знала в лицо, скорее всего, дядя меняет персонал довольно часто. Сидевшая ранее в холле девушка меня знала, и сразу пропускала в святая святых — прямо в кабинет динозавра юриспруденции.

Через минуту красавица вернулась и заявила, что я могу пройти в кабинет дяди. Поблагодарив небесное создание, я поднялся с кресла и пошёл по извилистому коридору. Оказавшись перед массивной дубовой дверью, я притормозил, вытер внезапно выступивший пот со лба, и постучал. Дядя Леонард мало изменился с тех пор, когда мы в последний раз с ним виделись, а это было аж год назад. Почти лысый череп сзади окружали седые жиденькие волоски, как у нашего вождя пролетариата, лицо было почти нормальное, если бы не нижняя губа, которая то и дело выпячивалась вперёд и надувалась помимо желания самого хозяина. Глаза у дяди были карие, чуть, как говорят, на выкате, но это его не портило. Телосложение дядя Леонард имел почти нормальное, но довольно большой живот всё искажал, нагло свисая над брюками. Одет хозяин кабинета был безупречно: тёмно-синий костюм-тройка, исключительной белая сорочка, на ногах, конечно, кожаные чёрные туфли, итальянского происхождения. Довершала портрет золотая цепочка, свисающая из кармана жилета.

Мебель в конторе была подобрана со вкусом, но всё же отдавало какой-то канцелярщиной, и только здесь, в кабинете стол, зеркало, кресла и книжный шкаф были из красного дерева, чтобы подчеркнуть достаток и благополучие заведения. Это было, несомненно, сделано для клиентов, чтобы пустить им пыль в глаза, но я-то знал, что дела у дядьки идут неважно. Данное обстоятельство было немного странным, ибо репутацию Леонард зарабатывал в лихие девяностые, когда юристы были очень востребованы. Несомненно, дядя в полной мере воспользовался тогда разгулом преступности, чтобы сделать состояние и заработать не только деньги, но и престиж. Слухи о плачевном состоянии дел конторы Леонарда дошли до меня три года назад, когда на поминках моих родителей два господина, имена которых я не знал, разговаривая между собой обронили одну фразу: «Долго Леонард не продержится, его съедят, очень уж он опирается на не тот контингент, ну ты знаешь, что я имею ввиду». Я тогда не придал этому значения — не до того было, но вскоре я узнал, что контора дяди сдаёт под найм часть помещений, чего никогда бы не было, если дела шли хорошо — ведь Леонард Валентинович свято верил, что репутацию могут испортить даже слухи о насморке хозяина конторы.

Я же подозревал истинную причину пошатнувшихся дел дяди — он был заядлым карточным игроком. Но об этом пороке знали только единицы. Приблизительно пять лет назад я невольно стал свидетелем разговора отца и матери:

— Володя, тебе не кажется, что твой брат много времени уделяет своему порочному увлечению? — спросила мама моего отца.

— Да чёрт с ним! — в сердцах ответил отец. — Я много раз с ним говорил на эту тему, но всё без толку. Представляешь, до чего дошло? Он продал за гроши полотно Коровина! И кому?! Своему партнёру по карточной игре!! Явно эта сделка была навязана Леонарду!

Я услышал тогда этот разговор и сразу же забыл. Сейчас я к месту вспомнил его, когда дядя Леонард снял очки и посмотрел на меня. Мешки под глазами выдавали ухудшение здоровья старшего брата моего отца.

— О, кто ко мне пожаловал! — улыбка дяди обнажила идеальные белые искусственные зубы. — Я сам хотел на днях к тебе зайти, поинтересоваться о твоих делах. Прошу, прошу, садись, рассказывай!

Я уселся в большое кожаное кресло, и сразу куда-то провалился, на столько мягкое оно было.

— Здравствуйте, дядя Лео, — сказал я, назвав его тем именем, которым привык называть в детстве.

— Хорош, хорош, — отметил дядька, пристально меня рассматривая. — Тебе сколько сейчас?

— Двадцать семь.

— Прекрасный возраст! — воскликнул дядя с каким-то неуместным восторгом. — Как там твоя лавка? В плюсе идёшь?

— Да… когда как. Кручусь потихоньку, — я попытался заглянуть на экран монитора, который стоял на письменном столе боком ко мне. Леонард заметил мой манёвр и слегка повернул монитор к себе.

— Эх, был бы жив Володька! — с наигранным, как мне показалось, сожалением воскликнул дядя. — Он бы не дал зачахнуть своему детищу! Где, кстати, ты добываешь товар, Виктор? У Вовки была большая сеть поставщиков и такая же большая сеть потенциальных покупателей. Ты какие картины за последнее время приобрёл?

— Никаких, дядя Лео. Вы же знаете, что я так и не нашёл тетрадь отца, где он хранил всю информацию по своим связям. Денег у меня тоже мало осталось… но я не унываю, стараюсь нащупать новые контакты с нужными людьми.

— Больше ходи по базарам, Вик, не лежи на диване, а бегай! Под лежачий камень вода не течёт! В молодости я нашёл на помойке полотно самого Куинджи! Представляешь! Пролетариат ни фига не понимал в живописи, да и сейчас не понимает. Выкинуть на помойку картину мирового значения!! … Ищи, Вик, ищи и судьба тебя вознаградит. У тебя есть связь с кем-то из людей, шустрящих на галереях и выставках?

— Нет, — растерянно ответил я.

— Есть в Питере такие места, Витя, где собираются люди, интересующиеся искусством. И тебе стыдно их не знать, раз ты занимаешься этим бизнесом. Я тебе подсказывать не буду, потому что человек должен сам сделать удочку и поймать рыбу, а не ждать, когда ему дадут рыбу в руки… Ты с чем пришёл, Витя? — неожиданно сменил тему дядя.

— Мне сегодня дали рисунок и картину в рамке, чтобы я сделал заключение на предмет их подлинности. Хозяин этих вещей утверждает, что это подлинники самого Верещагина.

— Кто дал тебе эти раритеты, если, конечно, это действительно подлинники?

— Мой бывший одноклассник.

— А у него откуда они?

— Не знаю, я не интересовался.

— Зря не поинтересовался! … Василий Верещагин… — задумчиво-мечтательно протянул дядя Лео. Он подошёл к окну и продолжил: — Этот художник был незаслуженно обижен критикой за свои картины, а он был гением! Он много путешествовал и его картины отражали правдивую действительность тех мест, где он бывал… Да, так что ты там говорил о его картине? Многие его полотна безвозвратно утрачены.

Я вытащил из кейса набросок будущей картины и небольшую миниатюру в рамке. Положив их на стол, я выжидательно посмотрел на дядю. Тот одел очки, взял сначала рисунок в руки и стал внимательно его изучать.

— Стиль явно его… похоже на черновую работу Василия Васильевича, но точно утверждать я не могу. Что там у тебя ещё?

Я пододвинул на центр стола картину в рамке. Леонард крякнул и впился глазами в миниатюру. После долгого изучения, он достал лупу из стола и снова минут на пять отключился от действительности. Наконец, дядя отложил лупу и откинулся на спинку кресла:

— Без экспертизы я бы сказал, что это написал Верещагин, но… Надо подключать нужных людей, Витя, иначе тебе никто не скажет точно, что это такое, — он кивнул подбородком на картину.

— А можно привлечь этих людей и сколько это будет стоить? — спросил я.

— Понимаешь, Вик, сейчас в мире много подделок, в частности, эту картину мог написать кто угодно и выдавать потом за работу Верещагина. Сначала надо установить, когда она была написана. Для этого используют ультрафиолет и инфракрасные лучи. Потом делают анализ, чтобы узнать не было ли искусственного старения картины, ведь для этого в краску подмешивают соль, которая её разрывает, вследствие чего появляются так называемые кракелюры — трещины. Могут даже в грунт добавлять быстроиспаряющийся керосин. Вот так, Витя… Надо делать ещё рентген, который покажет не использованы ли титановые белила, которые стали применять относительно недавно, по-моему, каких-то сто лет назад, но не ранее.

— О чёрт, я не знал, что так много заморочек с этим, — я почесал затылок. — Дядя Лео, а можно это сделать как-то быстро и не очень дорого?

— Быстро можно только потаскушку в подворотне, — сострило светило юриспруденции и захохотало, при этом золотая цепь на животе издала какой-то шелестящий звук. — Ладно, — унял смех дядя Лео, — завтра поедешь к господину Брошкину. Лев Михайлович даст тебе заключение, ну а потом посмотрим.

— А сегодня нельзя к этому господину наведаться? — спросил я.

— Сегодня? — дядя вытащил из жилетного кармашка золотой брегет, щёлкнул эффектно крышкой и посмотрел который сейчас час. — Нет, его сейчас точно дома нет. Я ему сегодня позвоню, а ты завтра с утра поедешь к нему, понял?

— Да.

— Сейчас я дам тебе адрес и телефон Льва Михайловича. Твой, кстати, телефон у меня есть, так что, если что я тебе позвоню, вдруг что-то в планах эксперта изменится.

Я стал рыться в поисках записной книжки, чтобы записать координаты Льва Михайловича. Достав, наконец, потёртую книжицу, сказал:

— Говорите.

Продиктовав адрес и телефон, дядя Лео продолжил:

— Никому и ни при каких обстоятельствах не говори координаты Льва Михайловича. Он не очень любит, когда посторонние названивают ему. Помни об этом! — дядя поднял вверх палец. — Советую завтра приехать к нему часов в двенадцать, я ему время скажу. Ну лети, голубь, и помни, что тот успешен, кто не лежит на диване, а бегает.

Дядя посмотрел, как я убираю записную книжку во внутренний карман пиджака и добавил:

— Хвалю, что пользуешься записями, а не современными гаджетами, я тоже люблю записывать в книжку, а не в телефон.

— Отец приучил меня к этому. Он говорил, что запись никуда не пропадёт, если ты сам не потеряешь записную книжку случайно, а вот с современными телефонами может случиться всё что угодно. Например, память устройства забарахлит, или батарейка сядет в самый нужный момент, или какой-нибудь хакер к тебе залезет, в общем он меня приучил дублировать всё очень нужное в письменном виде. А адрес и телефон Льва Михайловича я потом всё же вобью в память телефона, но потом — так будет удобней.

Леонард кивнул головой, соглашаясь с моими словами:

— Во-во, и я того же мнения.

Я встал и пожал руку дяде в знак благодарности. Он долго смотрел на меня, потом глаза его увлажнились, и он замахал руками, прогоняя меня, чтобы я не видел минуту его сентиментальной слабости.

Я покидал кабинет своего единственного родственника с двойственным чувством. С одной стороны, я знал, что дядя Лео тот ещё жук, который обведёт вокруг пальца любого, да ещё он был азартен до неприличия; с другой стороны — это был мой единственный близкий по крови мой родственник, у которого фамилия была такая же, как и у меня.

До дома я опять добирался пешком, ибо начинался час пик, и транспорт еле двигался. Войдя в магазин, я сначала повернул направо, чтобы узнать, как дела у нашего злачного отдела. За прилавком стояла Валя Николаева, нанятая мною в качестве продавца.

— Привет, Валентина, как у нас идут дела?

— Конкуренты не дремлют, — уныло ответила молодая женщина. — Сегодня, например, выручка ещё меньше, чем вчера. Галька, когда сдавала мне смену, сказала, что надо вводить новый ассортимент, иначе надо просто закрываться.

Галина Трофимова была сменщицей Валентины и старшей по возрасту и должности. Она вела всю бумажную бухгалтерию пивного ларька, которую потом передавала Соне.

— Подумаем над этим! — бодро ответил я, хотя ничего нового вводить не собирался.

— Подумайте, подумайте, — ехидно отозвалась продавщица, и уткнулась в кроссворд.

Я не хотел расширять ассортимент пивного ларька, справедливо предполагая, что тогда, во-первых, надо будет оформлять это официально, что связано напрямую с налогами и беготнёй по инстанциям, во-вторых, тогда можно смело закрывать антикварную лавку, так как расширение ассортимента неизбежно приведёт и к расширению площади ларька, а это, естественно, будет за счёт площади антикварного магазина. На это я никогда не пойду, легче просто совсем закрыть магазин, чем превращать его в очередной какой-то маркет.

Я развернулся и пошёл в лавку, где меня ждала моя ответственная и милая Соня.

— Фу, ну и погодка, — бодро сказал я, вваливаясь в магазин, где никого из посетителей не было. — Пора скидывать зимние вещи — жара неимоверная!

— Надо одеваться по погоде и тогда всё будет нормально, — назидательно сказала Соня.

— Как у нас дела? — спросил я, скидывая с плеч тяжёлую зимнюю куртку.

— Ну ты и мерзляк, я давно переоделась в весеннее, — начала Соня свой отчёт с очередной шпильки в мой адрес. — Сегодня удалось продать копию японских нэцкэ, почти ваза китайская чуть не ушла.

— Что значит твоё «почти»?

— Пришла какая-то расфуфыренная дама, и долго осматривала вазу, потом достала свой огромный кошелёк и стала уже отсчитывать купюры, как я сдуру, заворачивая вазу в бумагу, повернула её той стороной, где есть небольшая дырочка. Когда ваза стоит, эта дырка почти незаметна, но когда ваза была в горизонтальном положении, противная баба её увидела… Ты что, не мог аккуратно заклеить эту чёртову дыру, Вик?! — ринулась в наступление Соня. — У тебя уйма времени было, а я из-за тебя стою и краснею перед этой расфуфыренной дурой!!

— Спокойно, Соня, чёрт с ней с вазой, лучше посмотри, что я принёс! — я открыл кейс и положил на прилавок картину в рамке и рисунок, завёрнутый в газету.

Соня осторожно развернула газету и стала одновременно изучать оба предмета. А я, воспользовавшись паузой, хотел было проскользнуть к себе, но бдительная продавщица и по совместительству бухгалтер, резко пресекла эту жалкую попытку:

— Стоять!

— Да, Соня. Я только хотел…

— Откуда это у тебя?

Я в двух словах рассказал о своём свидании с бывшим одноклассником. Соня выслушала меня и сказала:

— Я тебя одного не отпущу, поедем к этому эксперту вместе! Завтра смена Вики, поэтому я свободна, но так и быть пожертвую своим выходным, ради науки, — немного безальтернативно заявила моя продавщица.

— Я сам хотел тебе это предложить, — смиренным голосом ответил я.

Эта игра нас обоих забавляла. Я притворялся, что очень боюсь Соню и всё делаю для того, чтобы ей угодить, Соня же в свою очередь корчила из себя строгую даму, которая имеет власть над своим работодателем. Мы, как-то не сговариваясь приняли условия этой игры, но я подозревал, что Соня в глубине души мечтает игру претворить в жизнь. Если быть совсем честным перед собой до конца, то я тоже был не прочь, чтобы моя прекрасная продавщица командовала мной… но в определённых пределах, конечно.

Оставив Соню любоваться картиной, я проскользнул на свою половину. Приняв душ и перекусив холодным отварным цыплёнком, я сел за компьютер, чтобы в поисковике подчерпнуть информацию о художнике Василии Верещагине. Я так увлёкся чтением, что не заметил, как наступил вечер. Попив чаю и съев пару бутербродов с сырокопчёной колбасой, я направился в лавку. Соня сидела на табурете и листала какой-то справочник. Увидев меня, она вскочила с табурета и сказала:

— Вик, судя по всему, это действительно работа Верещагина!

— Завтра узнаем. Я не понимаю, почему ты так радуешься, ведь это не наша вещь, мы только будем посредниками, мы только поможем определить подлинность рисунка и картины.

— Всё равно приятно подержать в руках вещь, которую почти полтора века назад написал великий русский художник.

— Ладно, что там у нас с бухгалтерией? Ты исправила то, что надо было?

— Да, я выкинула ремонт твоего унитаза из сметы, вычеркнула расходы на ремонт этого чёртова монстра, — Соня кивнула на огромный глобус, стоящий возле витрины, — в общем, мы опять ничего не отложили для тех задумок и планов, которые мы с тобой обсуждали в начале предыдущего месяца. Твоя лавка скоро развалиться, Вик!

— Не надо так мрачно, — я посмотрел на огромный глобус. — Может быть нам повезёт в этом месяце.

Глобус купил ещё мой отец лет десять назад. Он был интересен тем, что имел рельефные выпуклости и впадины, то есть горы искусно выпирали на поверхности, а впадины и низменности были сделаны в виде вмятин. Крупные города и столицы были обозначены зданиями и местными достопримечательностями. Например, на месте Парижа были расположены несколько домов и между ними в центре Эйфелева башня, на месте Москвы выпирала башня Кремля. Диаметр монстра был где-то метра полтора, и отец рассказывал, что втаскивали его через проём витрины, ибо в дверь он не проходил. Всё бы ничего, но глобус имел ряд недостатков, которые препятствовали его продаже. В первую очередь, размеры соответствовали весу монстра. Он был просто неподъёмным, его можно было только перетаскивать. Стоял глобус на массивной треноге, которая была сделана из дуба. Вторая веская причина не ликвидности данного товара была в том, что две трети поверхности была нормальной, а одна треть, которая приходилась на восток Азии, и часть Тихого океана, были испорчены. Скорее всего, это произошло при транспортировке — весь этот участок был попросту уничтожен, а на его месте торчали тёмные дубовые балки, похожие на пригнанные доски бочки. Ну и ещё один недостаток был у глобуса: он дико скрипел, когда кто-то хотел его повернуть вокруг здоровенной железной оси, торчащей из центра Арктики, причём скрип был такой громкий, что, казалось, это орут сто младенцев, оторванные от груди матери. У меня были порывы отремонтировать глобус, но как только я представлял масштабы работ, мои руки опускались. Соня нашла для монстра хорошее место в самом углу, где он неиспорченной стороной смотрел на витрину, привлекая покупателей. Продать этот экспонат было трудно, если совсем невозможно, но я не избавлялся от глобуса, чтя память родителей. Отец, скорее всего, мечтал отремонтировать когда-нибудь этот шедевр начала 20-го века, но, видимо, как и у меня у него руки до этого не доходили.

— Лавка не развалится, если мы будем шустрить по вещевым рынкам, скупая у населения раритеты и оригинальные поделки, — авторитетно заявил я.

— Вик, я чувствую, что это не твои слова. Ты был сегодня у своего дяди, это он тебе посоветовал? — Соня, как всегда, была проницательна.

— А если и так, — заносчиво ответил я. — В этом совете нет ничего плохого.

— Верно, я ведь тебе тоже самое говорила на протяжении всего времени, что у тебя работаю! — девушка надула губки и отвернулась.

— Ладно, ладно, я был не прав, хорошо, завтра же пойдём штурмовать рынки.

— На какие шиши ты будешь закупать товар, а? — Соня вопросительно посмотрела на меня.

— Вот получу деньги за экспертизу, отсчитаю свою долю, а остальное отдам этому Брошкину.

— Иди, дави свой диван, лежебока, но завтра я приеду к одиннадцати часам, и чтобы ты был готов, Вик!

— Договорились! Ты запри здесь всё, как всегда, и не забудь включить сигнализацию.

— Иди, иди, без тебя разберусь. Как будто я когда-то что-то забывала! — Соня опять выпустила колючки.

Я взял кейс с прилавка и вышел из зала. Очутившись на территории так называемого склада, я сразу к себе не прошёл, а опустился в кресло перед рабочим компьютером. Включив его, я погрузился в расчёты. Действительно, Соня была недалека от истины — наши дела были очень плохи. Пивной магазин хоть и не был в минусе, но и прибыли ощутимой не приносил. Он просто себя окупал, но без какого-то навара. Денег хватало только на закупку новой партии пива, да на зарплату продавщицам, куда входили затраты за работу грузчикам и другим грызунам в цепочке доставки. Каждое звено откусывало себе кусок, и в конечном результате денег на закупку оставалось не так много. Про рентабельность антикварной лавке я вообще молчу — денег с выручки едва хватало на зарплату одной продавщице. Были, конечно, точечные продажи, которые давали возможность закупать кое-какие вещи, например, компьютеры, но это было уж очень редко. Я всё больше склонялся к мысли, что пора кое-что продать, чтобы не считать каждую копейку, но всякий раз моя рука останавливалась. Получалось так, что моё поколение в моём лице не способно вести дела, оно было инфантильным, и каким-то без инициативным. Но другие-то могут! Я знаю много людей моего поколения, которые отлично ведут бизнес и богатеют. Дело, значит, во мне!

Выключив компьютер, я подошёл к стальной двери моего жилища. Идея отгородиться от магазина такой мощной преградой пришла в голову моим родителям, но что их заставило воткнуть такую дверь между лавкой и квартирой, оставалось для меня загадкой. Я бы ни за что не стал бы отгораживаться, а наоборот сделал бы пространство единым.

Открыв хитрый замок, я проник к себе. Включив для фона телевизор, я переоделся в домашний халат и включил мощный игровой компьютер, предвкушая жестокое сражение с монстрами. Эта забава притягивала меня, как и многих молодых людей моего поколения. Жуя бутерброд, я ждал загрузки, когда зазвонил мой мобильник. Звонил дядя Леонард:

— Я договорился с экспертом. Завтра можешь без предварительного звонка сразу ехать к нему.

— Спасибо, дядя Лео!

— Пока. Да, завтра не забудь позвонить и рассказать, как всё прошло.

— Конечно, дядя Лео!

— Ну, спокойной ночи, племянник, — и дядя отключился.

До двух часов ночи я сражался с монстрами, которые пришли на землю с другой планеты. Засыпая, я представил себе Соню голой в ванне, и застонав от сладкой грёзы, куда-то провалился.

3.

В десять часов меня разбудил звонок мобильника. Звонила, естественно, моя беспокойная продавщица, по совместительству, работающая у меня бухгалтером:

— Вставай, Вик, я знаю, что ты торчал у компьютера всю ночь. Имей совесть, чёрт возьми! Прими душ, позавтракай и иди к машине, я сейчас подъеду!

— Слушаюсь, — вяло отреагировал я, до конца ещё не проснувшись.

Выполнив все требования моего цербера, я, позвякивая связкой ключей, вышел во двор-колодец. Там нашли свой приют машины постоянных членов нашего клуба автомобилистов, которые проживали в нашем доме. Марки и модели машин были разнообразные — в зависимости от доходов их хозяев. Мой старенький уже «Мерседес», доставшийся мне в наследство от родителей, стоял около самой стенки, что было и удобством, и одновременно большим минусом. Выгода заключалась в том, что мне не надо было делать лишние шаги, чтобы сесть в своё авто. Ещё выгода состояла в том, что потенциальные воры сначала видели другие машины, а на мою, стоящую в самом конце ряда, обращали внимание в последнюю очередь. Минусы состояли в том, что зимой снег с крыши постоянно норовил свалиться на моего мерина, и мне всегда предстояло много маневрировать, чтобы выехать со своего места на «чистую воду». Но все уже привыкли к своим местам, и никогда никто не занимал место соседа. Если приезжала посторонняя машина, владелец автомобиля, место которого было занято, ставил свою машину у самой арки, и терпеливо ожидал, смотря в окно, когда его «законное» место освободится.

Включив двигатель, я посмотрел на часы — было без пяти минут одиннадцать. Соня, хотя и принадлежала к слабому полу, заставлять себя ждать не любила. Девушка придерживалась правила: лучше быть пунктуальной, чем прослыть безответственной и легкомысленной особой.

Только двигатель прогрелся, как в проёме арки показалась Соня. Я невольно залюбовался девушкой: на голове у Сони была надета, кокетливо сдвинутая на бок, широкополая шляпа красного цвета, очень удачно гармонирующая с тёмными волосами. Бордового цвета плащ был не застёгнут, из-за чего был виден красивый тёмный костюм, состоящий из пиджака и короткой юбки. Белоснежная сорочка с большими отворотами под пиджаком, и чёрные туфли на ногах с высоким каблуком завершали наряд. В моей голове непроизвольно зазвучала мелодия: ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую! Почувствовав угловым зрением какое-то движение, я скосил глаза и увидел соседа Сашу Веденеева. Тот усаживался в свой «Форд», но увидев Соню, замедлил процесс погружения своего тела в салон автомобиля. Саша открыл рот и с изумлением смотрел на мою продавщицу-бухгалтера. Я быстро вылез из машины и резво обежав её, распахнул правую переднюю дверь. Моя прекрасная леди надменно кивнула мне головой, и сначала села задом на сиденье, а потом умопомрачающим движением медленно закинула свои прекрасные ноги в салон. Я торжественно кинул взгляд на соседа, который так и остался стоять с широко открытым ртом, и медленно обошёл машину.

— Привет, моя красавица, — поздоровался я.

— Здравствуй, змей искуситель, — загадочно поздоровалась леди.

— Почему я змей, да ещё искуситель? — спросил я.

— Потому, что я вместо того, чтобы отдыхать в свой законный выходной, трачу его на тебя. Вернее, на то, чтобы узнать: притащил ты подделку, или это действительно работа Верещагина. Я очень любопытна по натуре, и поэтому плохо спала из-за этого.

— Тебе-то какая печаль? Всё равно это не наша собственность, не надо так себя изматывать по пустякам.

— Вик, у меня плохое предчувствие, и оно связано с этой картиной. Не знаю, что на меня нашло, но меня преследует последние двенадцать часов идиотское чувство тревоги.

— Не знаю, отчего у тебя возникло такое чувство, но скоро оно развеется. Поехали.

Я вырулил из-под арки на проспект, и взял курс на Петроградскую сторону, где жил эксперт Брошкин. Через двадцать минут мы оказались на улице Зверинской, названной так в честь зоопарка, расположенного неподалёку. Отыскав нужный дом, я остановил машину почти напротив арки и заглушил двигатель. Улица понравилась мне, совсем рядом были два шумных проспекта, а здесь царили тишина и покой.

— Приехали. Сейчас эксперт быстро всё сделает, не взяв с нас ни копейки, — предположил я.

— Почему? — Соня удивлённо уставилась на меня.

— Ха! Ты себя в зеркале видела? Такой прекрасной даме он с радостью всё сделает бесплатно. Я бы на его месте ещё бы и пару своих картин отдал, лишь бы такая красивая леди немного задержалась в его квартире.

— Да ну тебя, — девушка игриво замахнулась на меня, но было видно, что мой комплимент попал в цель.

Мы прошли в арку, после чего оказались в почти квадратном дворе, где было всего два подъезда. Сориентировавшись, я направился налево. Набрав код, который мне подсказал вчера дядька, мы поднялись на третий этаж пешком, так как лифта в доме не было. Остановившись перед массивной дверью, я уже было хотел нажать на кнопку звонка, как увидел, что дверь в квартиру приоткрыта. Соня схватила меня за руку и задрожала всем телом:

— Я же говорила, что придёт беда, — с ужасом в голосе пролепетала девушка.

— Цыц, Соня!

Я лихо распахнул дверь, и топая ботинками, пошёл по квартире. Мы оказались в музее, если судить по интерьеру прихожей — на стенах висели небольшие картины, по углам стояли вазы, а обои напоминали о временах Людовика XIV. Я мельком отметил для себя, что нескольких картин не хватает, ибо на их месте торчали из стены только голые крючки. Взяв Соню за руку, я открыл первую дверь, ведущую, как мне представлялось, в комнату. Это действительно оказалась большая комната, похожая на зал музея. Всюду на стенах висели картины, а ниже стояли застеклённые стеллажи. Кое-где стёкла витражей были разбиты, но я не стал любопытствовать, почему это произошло, а повернул налево, где находилась ещё одна дверь. Зачем-то постучав, я открыл её, и сразу увидел человека, лежащего ничком на полу в нелепой позе. Одна его рука была неловко подвёрнута под себя, словно человек щупал себе живот, но передумал и стал вытаскивать руку из-под своего тела. Сзади раздался тихий вскрик Сони. Я сильнее сжал её руку и сказал:

— Спокойно, Сонечка, это всего лишь уснувший человек. Он лёг отдохнуть, а мы его потревожили, мы сейчас… — я не успел договорить, как меня перебила моя спутница.

— Что ты несёшь, Вик?!! Его убили! Посмотри его на голову!

Я наклонился над телом и увидел, что весь затылок несчастного эксперта был в крови, а часть лица, которое можно было увидеть в таком положении тела, сильно пострадало от побоев. Рядом у плеча на ковре лежала пустая бутылка из-под пепси-колы.

Бежим отсюда скорее! — тихим шёпотом заорала Соня.

— Подожди, надо осмотреться, — я был в какой-то прострации. Мои мысли разбегались, но какая-то крепко сидела в голове, не давая покоя.

— Чего ждать, Виктор! Приедет полиция и нас затаскают по допросам, неужели ты не понимаешь?! Надо выйти из квартиры, а только потом анонимно позвонить в полицию! …Ой, что там у него в руке?

Я увидел в правой руке покойника клочок бумаги. Осторожно вытащив его из онемевших пальцев, я расправил обрывок и прочёл на нём всего несколько слов: «… в Левашово я узнал, что Карл Ф…». Далее фраза обрывалась.

— Соня, может быть это нам пригодится, — сказал я возбуждённо. — Но ты права, отсюда надо убираться.

Я засунул обрывок в карман и снова схватил свою спутницу за руку. В это время с улицы раздался скрип тормозов. Подскочив к окну вместе с висевшей на руке Соней, я немного отодвинул тяжёлую штору и посмотрел вниз. То, что я увидел, заставило мои волосы зашевелиться — внизу у парадной стояла полицейская машина, из которой вылезали трое служителей правопорядка. Два из них были в форме, один был в штатском. Не было никакого сомнения, что служивые приехали именно по наши души. Отпрянув от окна, я тихо сказал:

— Соня, кто-то хочет сделать из меня козла отпущения. Быстро, быстро, бегом отсюда, полиция уже поднимется по лестнице!!

— Ну теперь давай их дождёмся, — попыталась урезонить меня девушка. — Мы ничего плохого не сделали, мы никого не убивали, полиция разберётся!

— Нет!! Быстрее отсюда… потом я тебе расскажу! — я тащил за собой чуть упирающуюся Соню, не обращая особого внимания на её вопли. Подскочив к двери, я хотел было её распахнуть, но услышал шаги трёх человек — мы опоздали. Я лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Если меня арестуют, то доказать свою непричастность к убийству будет очень сложно, если вообще это будет возможно. И всё дело в проклятой бутылке из-под пепси-колы. Как только я увидел орудие убийства, то у меня сразу заработали мысли на полную мощь. Где-то я уже сталкивался с бутылкой пепси-колы, и это воспоминание связано со странным поведением одного человека. Напрягаться особо не было нужды — я сразу вспомнил, как мой бывший одноклассник странно повёл себя, схватив пустую тару и отнеся её на пункт раздачи, где находились официантки. Это было не типично для посетителя кафе — обычно так не делают! С чего бы бывшему уголовнику так вести себя?! Объяснение напрашивалось само собой: ему надо мои отпечатки пальцев! Не сообразив сразу взять орудие убийства со своими отпечатками с собой, чтобы потом уничтожить улику, я обрёк себя на преследование полиции. Все эти мысли молнией пронеслись у меня в голове, и меня обуяла злость.

Я развернулся и стал искать второй выход из квартиры. Он точно должен быть, ибо в старых домах — а этот дом относился к дореволюционной постройке — всегда была так называемая чёрная лестница, предназначенная для прислуги. До революции через этот ход в квартиру попадали продукты питания, дрова для топки печки и через эту лестницу выносили мусор. Протащив Соню по длинному коридору, я наткнулся на дверь. Пока возился с засовами, в квартиру стали заходить представители закона. Но мы успели раньше выскочить на лестницу!

— Скорее, Соня, давай за мной вниз!

Но только мы стали спускаться, как внизу послышались шаги.

— Полицейские не такие дураки, — остановившись, тихо сказал я, и попятился назад.

Девушка, наконец, прониклась серьёзностью положения, и ожила:

— Давай наверх! — прошептала она.

Мы развернулись и, стараясь не топать, пошли вверх по лестнице. Идти в туфлях на высоких каблуках моей спутнице было очень трудно, при этом надо было производить, как можно меньше шума, поэтому Соня скинула их, и взяв в руки, осталась в одних колготках. Теперь мы смогли ускорить темп отступления. Взлетев бесшумно на последний пятый этаж, мы прижались к стенке и замерли. Шаги приближались. Набравшись смелости, я придвинулся к перилам ограждения, и сквозь прутья решётки посмотрел вниз. Полицейский в форме дошёл до двери квартиры и остановился. Я вовремя успел отпрянуть назад, почувствовав, что он сейчас посмотрит наверх. Выждав несколько секунд, я снова выглянул. Полицейский, потоптавшись, взялся за ручку двери, потянул её на себя, и зашёл в квартиру. Спускать сейчас вниз было очень опасно, поэтому я огляделся и увидел дверь, ведущую на чердак.

— Соня, надо переждать, пока они в квартире. Давай пока спрячемся на чердаке, благо дверь туда, по-моему, открыта.

Девушка согласно кивнула. Мы поднялись на три ступеньки, и я потянул старую ржавую дверь на себя. На чердаке было темно, тепло и сухо. Сквозь слуховое окно на чердак попадал свет, потому было не так жутко. Я подтолкнул Соню, чтобы она пошла вместе со мной к окошку. Мы устроились на балке, и девушка, положив кейс под себя, чтобы не испачкаться, тут же начала допрос:

— Теперь объясни мне, какого чёрта мы прячемся от полиции?

— Я уже говорил тебе о встрече с одноклассником, но не в подробностях, — начал я, и собравшись с мыслями подробно всё рассказал Соне. — Понимаешь теперь в каком я очутился положении?

— Так почему ты не взял эту чёртову бутылку сейчас?!! Мы выбили бы у преступника основной козырь!

— Растерялся чего-то, да и мешать работе полиции я не привык.

— Вик, ты раньше закон не нарушал? — пытливо спросила меня моя продавщица.

— Нет, а что?

— Если твоих отпечатков нет в полицейской базе, то тебе опасаться пока нечего, — авторитетно заявила Соня.

— Детективов насмотрелась? — насмешливо спросил я.

— Ну и что! Главное, к тебе сейчас не придут домой и не арестуют… Какой же ты дурачок, Вик! Надо было мне всё в первый раз рассказать, я бы тогда сообразила, что бутылка может оказаться уликой против тебя.

— Не строй из себя опытного детектива, — осадил я Соню. — Я первый раз сталкиваюсь с убийством не в кино, а наяву. А чего ты сама так запричитала? Сама меня торопила убираться поскорее оттуда! В спешке я и упустил шанс избавиться от главной улики.

Девушка не ответила, думая о чём-то. Мы молчали минуту, потом Соня выдвинула предположение:

— Послушай, а чего мы паникуем раньше времени? Откуда известно, что это та бутылка? Откуда ты вообще это взял? Адрес этого эксперта тебе дал твой дядя, так?

Я кивнул.

— Так чего ты впал в панику?! Твой дядя Лео разве знает твоего одноклассника?

— Нет, конечно.

— Так какого чёрта мы здесь сидим?! Поехали домой!

В это время во дворе дома, куда выходило слуховое окно, завизжали собаки, послышался злобный лай и визг. Ясно стало, что сцепились два здоровенных пса. Я выглянул в окно, но увидел только вторую парадную и часть крыши полицейского автомобиля — остальной вид закрывал край крыши.

— Пошли, — согласился я.

Мы быстро сбежали по лестнице и выскочили на улицу, никто нас не задержал и не окликнул. Оказавшись с тыльной стороны дома, мы перевели дух. Соня одела туфли, и взяв меня под руку, повела к машине. Мы чинно, изображая влюблённую пару, прошли между домами, и вышли прямо к моей машине. Усевшись за руль, я не спешил уезжать, чувствуя относительную безопасность. Бросив надоевший кейс на заднее сиденье, я достал телефон и позвонил дяде, чтобы сообщить ему о смерти эксперта. Ждать долго не пришлось, дядя как будто ждал моего звонка.

— Дядя Леонард, я сожалею, но вашего эксперта убили.

В трубке слышался какой-то фон, и слова дядьки плохо было слышно, но вскоре связь восстановилась.

— Что ты сказал?

— Я говорю, что мы приехали, а этот Лев Михайлович лежит посреди комнаты с пробитой головой.

— Ты был не один?

— Я был со своей девушкой, дядя.

— На кой чёрт ты потащил её к Брошкину?!

— Но, дядя, я не предполагал, что его убьют!

— Да чёрт с ним! Зачем ты таскаешь свою девицу на деловую встречу?!

Я молчал, не зная, как реагировать на слова своего родственника, которому, судя по всему, было наплевать на смерть Льва Михайловича.

— Завтра приходи ко мне в офис к часу, — сказал дядя и отключился.

— Соня, я в шоке! Дядька даже не расстроился, узнав о смерти эксперта!

— Я тоже в шоке, узнав, что я твоя девушка, — ответила моя продавщица, но её тон был скорее удовлетворённым, чем злым.

— А ты против этого? — спросил я, и сердце моё затрепетало.

— Не надо форсировать события, молодой человек! Я вас мало знаю, отстаньте от меня и лучше везите домой! — ответила в юморном стиле Соня, уходя от ответа.

Я включил зажигание и повёз девушку домой… к себе.

Когда я трогался с места, то обратил внимание на подозрительного человека в чёрной куртке, капюшон которой был поднят, в районе правой лопатки на куртке я заметил грязноватое красное пятно. Человек стоял около арки дома, в котором мы только-что были, и заглядывал в неё, пытаясь увидеть, что происходит во дворе. Я отнёс его к той категории любопытных людей, которые любят совать нос в чужие дела.

— Гляди, Соня, вон тот тип явно хочет не упустить тот момент, когда преступников выведут в наручниках. Он увидел полицейскую машину и думает, что будет свидетелем какой-то сенсации. Дурак!

Мы выехали на проспект Добролюбова, и направлялись к Биржевому мосту, когда Соня вдруг воскликнула:

— А ведь это мог быть убийца, Вик!

— Кто? — не понял я

— Тот тип, что подглядывал за действиями полиции около арки! — пояснила моя попутчица. — Разворачивайся скорее!

Возбуждённый азартом Сони, я послушно развернулся, и мы поехали обратно к дому, где разыгралась трагедия. Ещё издалека было ясно видно, что возле арки никого нет.

— Чёрт, как я сразу не сообразила! — с досадой воскликнула моя продавщица, треснув по торпедо рукой. — Точно это был убийца, или его сообщник! — не могла успокоиться Соня.

— Да ладно тебе, я найду ту тварь, что пыталась меня подставить, не волнуйся так! — я развернул машину обратно.

Всю дорогу мы строили версии, обсуждая случившееся. Наконец, я заехал во двор-колодец, поставил машину на своё законное место, и заглушил двигатель. Только тут Соня сообразила, куда я её привёз. Она несильно стукнула своим маленьким кулачком меня по плечу и сказала:

— Ах ты, негодяй! Воспользовался тем, что я вся была увлечена версиями и не соображала куда мы едем! Заводи и вези меня домой!

— Подожди, Соня! У меня есть прекрасный кофе, мы сварим его, поболтаем о том, что произошло в нормальной тихой обстановке, а потом я отвезу тебя к твоим родителям. Ну как тебе мой план?

— И ты меня накормишь, а то я сильно проголодалась от всего этого! — выдвинула моя продавщица условия.

— Непременно!

Мы расположились на кухне, которая была довольно большой, так как раньше была коммунальной. Родители переделали её на современный лад, и теперь там было много места и даже уютный уголок. Недостатком кухни было то, что в неё не проникал дневной свет — она была полностью изолированной от внешнего мира. Я заменил обычное освещение на лампы дневного света, пытаясь хоть как-то создать иллюзию естественного освещения.

— Ничего, уютно у тебя тут, — похвалила Соня кухню.

— Это всё родители, я только сменил освещение, — скромно отозвался я.

— Где у тебя чашки и ложки? — Соня стала брать инициативу в свои женские руки.

— Здесь, — я ткнул пальцем в ящик кухонного стола. — Ты, Соня, подожди немного, я пойду проверю, что там твориться в лавке.

— Где у тебя кофе? — крикнула мне в спину моя очаровательная продавщица.

— Там, — я махнул рукой, и вышел из кухни.

Пускай сама хозяйничает, подумал я, открывая дверь, ведущую в магазин. Пройдя кладовку, я очутился в зале, где за прилавком скучала Вика Соколова — моя вторая продавщица, сменщица Сони.

— Привет, Вика, как дела?

— Здравствуйте, Виктор Владимирович, я сегодня продала пейзаж Сорокина! — торжественно заявила девушка.

С Евгением Сорокиным я был лично знаком. Этот ещё непризнанный художник работал в доме «сталинской» постройки мусоропроводчиком. Справившись быстро со своими обязанностями, Евгений летел домой и садился за мольберт. Здесь надо сказать, что художников хороших и даже очень хороших очень много. Эти люди одержимы своим делом, они жаждут прославиться, они хотят, чтобы их работы выставлялись, но… пробиться удаётся единицам! Тех, кого добрая судьба обошла стороной, тех, кто не был вовремя замечен, обычно спивались и даже кончали жизнь самоубийством. Мне жаль было этих талантливых людей, но не мог же я картины всех непризнанных гениев выставлять в своём магазине! Евгения я знал давно, и время от времени брал его картины на реализацию. Сегодня был счастливый для художника день — его картина была оценена и куплена в домашнюю коллекцию.

— Чем ещё порадуешь, красавица?

Виктории было всего восемнадцать лет, это было её первое место работы. Девушка до фанатизма любила живопись, хорошо в ней разбиралась, и так же интересовалась предметами старины. Поэтому, собственно, я её и взял на работу.

— Заходил утром тот противный чёрный дядька, — продолжала докладывать Вика, — но увидев, что вас нет, ушёл. И что он всё время улыбается так гаденько?

«Чёрным противным дядькой» был кавказец Иосиф, у которого был мясной магазин рядом с моей лавкой. Иосиф мечтал расшириться, периодически приставая ко мне с предложением продать ему помещение моего магазина, но я так же постоянно ему отказывал.

— Слушай, генацвале, мне здесь удобно, Московский вокзал рядом, мне туда рефрижераторы с Кавказа приходят с бараниной, давай продавай, тебе всё равно где держать свою лавку, а мне удобно здесь!

— Почему я должен делать то, что мне делать не хочется? — отбивался я от приставучего грузина. — Если тебе очень надо здесь расширяться, то или предложи нормальную цену, или найди кого-нибудь другого!

— Тебе мало три миллиона? — удивлялся Иосиф, качая головой.

— За три миллиона даже однокомнатную квартиру не купишь в Питере, Сосо! Иди и охмуряй кого другого!

— Вай, вай, вай, подумай, хорошую цену предлагаю за твоё помещение.

— Помещение это, если и будет когда-то продаваться, то вместе с моей квартирой, — отвечал я.

— Сколько хочешь за всё? — деловито спрашивал Иосиф, но услышав ответ быстро уходил. Я, если бы задумывал продавать свою недвижимость, то меньше чем за десять миллионов не отдал, и это была минимальная цена.

Долго грузина не было видно, но вот сегодня он опять напомнил о себе.

— Не волнуйся, Вика, я не собираюсь продавать магазин, — успокоил я сменщицу Сони. — Здорово, что удалось продать картину Сорокина, надо будет заехать к нему и отдать причитающейся художнику гонорар. А кто купил картину, Вика?

— Такой солидный мужчина. Он хотел ещё приобрести вот этот портсигар, но почему-то передумал. Наверное, ему что-то в нём не понравилось. Крутил, крутил его в руках, но так и не купил, — Вика указала на золотой портсигар, лежащий на застеклённом прилавке среди других дорогих и редких вещиц.

— Ладно, может быть у него денег не хватило — вещь-то дорогая. Пойду, узнаю, как там дела в нашем пивном ларьке.

Я приветливо кивнул Вике, и направился к выходу. Открыв входную дверь лавки, я не повернул направо в сторону улицы, а пошёл прямо, толкнув противоположную дверь. Очутившись в тесном помещении пивного царства, я поздоровался с Галиной Трофимовой, которая сегодня была на смене.

— Как дела, Галя? — после приветствия поинтересовался я.

— Как всегда, — уныло ответила продавщица, быстро убрав с прилавка толстую книжку с кроссвордами.

— С сигаретами как?

— Они идут лучше, но всё же… Виктор, почему бы нам рекламу лучше не сделать? — внесла женщина предложение. Галина была старше меня лет на десять, поэтому обращалась ко мне на «ты». Я не был снобом, поэтому разрешал своим работникам свободное обращение.

— Когда надо закупать следующую партию? — поинтересовался я, пропустив мимо ушей предложение Галины. Дело было в том, что как ни делай рекламу лучше, как не украшай вход призывами, сетевой супермаркет переплюнуть всё равно не удастся — это мы уже проходили.

— Рано пока, — ответила продавщица. — Это бы продать.

— Хорошо, торгуй, авось нам бог поможет, хотя я в него не верю.

Я вышел из маленького помещения и направился к себе. Открыв дверь своего убежища, сразу почувствовал приятный аромат — явно Соня что-то вкусное решила приготовить. Если говорить честно, то я на это рассчитывал, оставляя мою прекрасную продавщицу похозяйничать. Судя по запаху, фокус удался.

— О, какой аромат! — воскликнул я, входя в кухню.

— Ты — бессовестный нахал! Оставил бедную девушку одну, а у меня челюсть сводит от голода. Пришлось сделать ревизию твоему холодильнику и на скорую руку приготовить пельмени.

— Почему, когда я отвариваю пельмени, они так ароматно не пахнут? — озадаченно спросил я свою маленькую хозяйку, не реагируя на нахала.

— Потому, что я добавила специи в бульон, и ещё запах кофе примешался — отсюда результат.

— Ты — богиня, Софья! — отпустил я искренний комплимент.

Девушка не смутилась, она знала себе цену.

— Садись, сейчас накормлю нахала! — шутливо прикрикнула Соня.

Мы с упоением уплетали пельмени, когда затарахтел мой мобильник. Судя по номеру, звонил мой лучший друг — Васька Баранов.

— Привет, ценитель пыльного старья! — забабахало в телефоне.

— Здорово, Нептун, запутавшийся в длинной бороде, — не остался я в долгу.

— Вик, когда мы встретимся? Я чертовски соскучился по твоей тощей морде!

— Вася, я к тебе на днях заеду, ты мясо для шашлыков закупай.

Мы ещё поговорили о том о сём, и друг отключился. Я видел, как Соню распирает любопытство, но делал вид, что не замечаю этого. Наконец сжалился и удовлетворил распиравшее мою продавщицу чувство:

— Звонил мой лучший друг, я, кстати, как-то про него тебе говорил.

— Баранов, что ли?

— У тебя замечательная память. Да, звонил Васька, на днях я к нему поеду.

— Он ещё живёт на воде, кажется.

— Верно, вот послушай, почему так вышло.

Мы одновременно разделались с пельменями и принялись за кофе.

— Васька ещё в школе заболел морем. Всё что было связано с морской тематикой его очень интересовало. Он таскал меня по всем местам в городе, где можно было увидеть хоть какое-то плавсредство. Благодаря Ваське я знал почти все экспонаты Военно-морского музея. В общем, не было ничего удивительного, что мой друг подал документы в мореходное училище. Но здесь случился казус! Когда Василий проходил медкомиссию, выяснилось, что он дальтоник. Друга забраковали, но Васька человек упрямый! Он закончил курсы промышленных водолазов, и теперь ползает по дну, выполняя различные работы. Таким образом он неразрывно стал связан со своим любимым морем! … Что касается места его нынешнего проживания, то здесь тоже интересная история. Как-то раз работа занесла их бригаду в район Шлиссельбурга. Там Васька увидел старый баркас, пришвартованный, казалось, навечно около крепости. В свободное от работы время Вася пошёл к баркасу, чтобы получше его рассмотреть — его же очень интересовало всё, что плавает, и там он увидел девчонку, которая самозабвенно драила какую-то латунную хреновину. Они разговорились. Оказалось, что девчонка тоже бредит морем, она тоже любит всё, что относится к морской тематике. Короче, встретились два человека, взгляды которых на жизнь полностью совпадали.

Я перевёл дух и, отхлебнув кофе, продолжил:

— Эти два одержимых человека вскоре поженились. Катерина — так зовут жену Васьки — первое время жила у сестры, которая была замужем и имела двух очаровательных близняшек. Катя приехала из Сибири, остановилась у сестры, но понимала, что очень её стесняет, поэтому жилищный вопрос стоял у неё на первом месте. Денег на ипотеку у Кати не было, ибо зарплата матроса не позволяла ей воспользоваться этой, я бы сказал, кабалой.

— Она работала матросом? — удивлённо спросила Соня.

— Да, она была оформлена на эту должность в плавучем ресторане. Неблагодарная и тяжёлая работа, скажем прямо. Так вот… После знакомства с Васькой, она уволилась с этой должности, и устроилась мотористом в контору, где работает мой друг.

— Она что, соображает в моторах? — Соня опять очень удивилась.

— Да она на все руки мастер! Хотя… я подозреваю, что Васька кого-то уговорил взять её на эту должность, пообещав, что сам будет выполнять функции моториста. Не знаю, но Катька точно не обуза ему, она много знает и многое умеет. Моему другу родители оставили комнату в коммунальной квартире, а сами себе купили квартиру на Гражданке. Сначала молодожёны жили в Васиной комнате, но однажды супругов посетила, как они предполагали, гениальная мысль. В одном французском фильме они увидели, как один герой живёт на старом списанном судне, пришвартованном чуть ли не в центре Парижа. Они загорелись этой идеей. Сказано — сделано! Сначала они договорились с хозяином старого баркаса продать им это корыто, потом, получив согласие, занялись продажей комнаты. В общем, у них всё получилось! Вася починил двигатель на баркасе, Катя создала некий уют в каюте, и теперь два этих Робинзона живут на судне, и, что характерно, ни о чём не жалеют. Правда, надо добавить, что две их идеи потерпели крах: первая заключалась в том, что надо было отогнать баркас к Василеостровской стрелке и там «припарковаться», но власти города не разрешили портить вид исторического центра каким-то ржавым корытом. Пришлось нашим бедолагам искать место для постоянной стоянки за городской чертой. Они сейчас стоят почти напротив Понтонного на правом берегу, недалеко от Невского лесопарка. Там места глухие в смысле цивилизации, но и от устья Невы всего километров тридцать.

Мы допили кофе, и Соня взялась наводить порядок. Я развалился на кухонном диване, наблюдая, как моя милая продавщица моет посуду. Закурив сигарету, я продолжил:

— Вторая ошибка моих друзей заключалась в том, что они не учли особенности нашего климата. Это вам не солнечный Париж, который находится на широте Краснодарского края — это суровый край северных непогод. Зимой я как-то был у них, так вот: мои бедные друзья чуть не разорились на закупке дизельного топлива, чтобы окончательно не замёрзнуть в условиях нашего климата. Потом они, правда, приняли кое-какие меры, чтобы утеплить своё плавучее жилище, обложив обшивку кубрика современными материалами, но всё равно зимой там не очень комфортно.

— А как они решили вопрос с электричеством, или они сидят без света? — задала Соня интересующий её вопрос.

— Ну с этим просто: им, во-первых, хватает энергии от дизеля, а во-вторых, Васька умудрился протянуть кабель от местной подстанции, умело замаскировав его. — Я усмехнулся, вспомнив, как мой друг в лицах рассказывал, как он обработал местного представителя кабельной сети, напоив того до бесчувствия.

— Судя по твоему рассказу, они счастливые люди, — вздохнула Соня.

— Я тоже так думаю, — согласился я.

В это время завибрировал Сонин мобильник, лежащий на столешнице. Я скосил глаза на телефон, а девушка быстро выключила вызов, как будто чего-то опасаясь, но я успел заметить две последние цифры на светящемся экране — две семёрки.

— Звонит подруга, с которой я не хочу общаться, — пояснила Соня, не вдаваясь в подробности.

Я пожал плечами, как бы говоря, что мне нет никакого дела до её подруг и её с ними отношений.

Закончив все дела на кухне, мы перешли в гостиную. Усевшись в моё любимое кресло, Соня приказала:

— А теперь рассказывай, что ты думаешь о сегодняшнем происшествии, только честно.

— А что здесь думать? Есть два варианта развития событий: или меня хотели подставить, или это всё мои домыслы, и эксперта грохнули люди, не имеющие ко мне никакого отношения. За первую версию говорит то, что Брошкина убили бутылкой из-под пепси-колы, но мы не знаем та ли это бутылка, что была в кафе при моей встрече с Гришиным. Ещё очень подозрителен тот тип в чёрной куртке с капюшоном. У меня до сих пор есть ощущение, что он причастен к убийству Льва Михайловича. Этот человек как будто ждал приезда полиции, надеясь, что меня арестуют. Поэтому-то он и торчал возле арки. Ну а второй вариант нас не интересует, — закончил я.

— Ты исключаешь вариант, что твой дядя связан с этим твоим Гришиным? — девушка вопросительно посмотрела на меня.

— Да, исключаю. Я не могу представить, что дядя Лео нанял киллера для убийства эксперта, а потом ещё подстроил так, чтобы я оказался на месте преступления. Ещё надо было найти человека, чтобы тот всучил мне картину и рисунок, чтобы я потом согласился отдать их на экспертизу. Нет, Соня, это слишком сложно, и повторяю, я не могу представить рядом уголовника Гришина рядом с дядей Леонардом.

Девушка согласно кивнула головой.

— Тогда посмотрим на всё это с другой стороны, — не унималась моя милая продавщица. — Вдруг ты кому-то мешаешь? Вдруг кто-то захотел прибрать к рукам твой бизнес? — глаза Сони горели от возбуждения. — Подумай, кому ты перебежал дорогу?!

— Брось, Соня, никому я дорогу не перебежал. Ты сама ведёшь мою бухгалтерию, и знаешь, что миллионов у меня нет. Кто пойдёт на мокрое дело, чтобы только мне навредить?! Нет, скорее всего, это стечение обстоятельств, хотя тот мужик возле арки не даёт мне покоя.

— И всё же подумай, Вик, — не сдавалась Соня. — И ещё: ты звонил своему однокласснику?

— Ещё не успел, да и зачем? Он дал мне время, сказал, что сам позвонит… но, если хочешь, я сейчас же могу с ним связаться.

Девушка одобрительно кивнула головой. Я взял мобильник и отыскал в нём номер Кольки Гришина, который сохранился в памяти телефона. Сделав несколько попыток дозвониться, я отложил телефон.

— Всё время недоступен, — прокомментировал я. — Ничего, в течение дня дозвонюсь.

— Посмотрим, — с сомнением ответила девушка.

Мы помолчали, через минуту Соня неожиданно спросила:

— Скажи мне, Вик, почему ты так наплевательски относишься к своему делу? Ты не налаживаешь связи, не ищешь возможности развить дело. Ты сам рассказывал, что у твоих родителей всё было отлажено, бизнес приносил ощутимый доход. В чём дело, Витя?

— Наверное, это не моё, — уныло отозвался я. — Понимаешь, Соня, сначала я с энтузиазмом взялся за дело, но потом понял, что без коммерческой жилки тут делать нечего. У моего бати эта жилка была, у меня, скорее всего, её нет.

— Ты говорил, что остались какие-то записи твоего отца, они бы тебе очень помогли.

— Верно, Соня, есть такие записи, но вся беда в том, что я не знаю, где они! Я перерыл всю квартиру несколько раз, но нигде их не обнаружил.

— Может быть они спрятаны не в здесь? У вас есть дача? — выдвинула версию девушка.

— Это исключено! Я много раз видел, как отец что-то записывает в тетрадь, что-то там вычитывает. Эта тетрадь была огромной записной книжкой! Как ты можешь представить себе такую картину: надо срочно что-то посмотреть в своих записях, а книжка находится в другом месте?! Нет, она где-то здесь!

— А не мог он взять её с собой в отпуск? При современных системах связи вести дела на удалённом расстоянии не так уж и сложно.

— У меня сначала тоже возникла эта мысль, но я её отбросил. Во-первых, отец не любил современные гаджеты, он был человеком старой закалки, это, кстати, объясняет наличие той большой тетради, куда он всё записывал, не доверяя электронным носителям. Во-вторых, мама мне перед отъездом сказала, чтобы я приглядывал за лавкой и квартирой, надолго не отлучался, и чтобы не водил друзей, ибо отец боится, как бы его записи не пропали. Вот так!

— И ты всё здесь перерыл и так и не нашёл тетрадь? — задала Соня риторический вопрос. — Слушай, а был ли у твоего отца сейф?

— Мой отец придерживался теории, что наличие в доме сейфа может только привлекать преступников, но никак не сможет уберечь его от ограбления. Он говорил, что сейф своеобразная приманка для уголовников, поэтому никаких таких металлических ящиков не держал. Зато у отца были оборудованы тайники! Он предполагал, что потенциальные преступники не будут тратить время на их поиск, ведь их задача побыстрее схватить добычу и убежать, а искать тайник хлопотно и поэтому есть риск быть схваченными на месте преступления. Конечно, у нас всегда была включена на ночь сигнализация, да ты про неё знаешь, сама её каждую смену включаешь и выключаешь.

Я вздохнул, сделал паузу и продолжил:

— Соня, я честно перевернул всю квартиру и магазин, но нигде пресловутой книжки не нашёл, а в ней, между прочим, есть не только все деловые связи отца, но есть указания, где хранятся самые дорогие ювелирные украшения, собранные родителями за всю жизнь. Мама как-то мне о них говорила, она намекала, что трудные времена для меня никогда не наступят, так как родители об этом позаботились.

— Интересно, где же твои изобретательные и предприимчивые родственники зарыли клад? — иронично сказала Соня.

— Не надо смеяться, девушка, и тетрадь существует, и клад! — с обидой в голосе воскликнул я.

— Ладно, ладно, я не смеюсь. Это даже интересно — искать сокровища. Давай попробуем ещё раз, а вдруг нам повезёт? — Соня с энтузиазмом поднялась с кресла.

— Давай! — заряжаясь её энергией, ответил я.

Мы в течение двух часов вели тщательный обыск. К концу второго часа наш пыл иссяк, и мы усталые уселись рядом на диван.

— Нет здесь ничего, — вынесла свой вердикт девушка. — Или тетрадь спрятана вне квартиры, или она не существует вовсе.

— Она есть, — вяло возразил я, — просто мы не нашли отцовский тайник.

— Ты отвезёшь меня домой? — спросила Соня.

— Конечно, но давай сначала пообедаем, а потом отдохнём и…

— Время уже много, — перебила меня девушка. — Поехали.

— Может быть ещё немного посидим и подумаем? — предложил я, глядя на точёные ноги своей милой продавщицы.

Перехватив мой взгляд, Соня погрозила мне пальчиком и сказала:

— Вик, я всё понимаю, но не надо сейчас доводить дело до… — она не смогла подобрать сразу нужные слова, — … до естественного, с твоей точки зрения, продолжения.

— Не думай ничего плохого, Соня, — я скромно опустил глаза.

— Поехали!

4.

На следующий день ровно в час дня я был в конторе дяди Леонарда. Как только я вошёл в кабинет, дядя сделал хмурое лицо и указал жестом руки мне на кресло.

— Рассказывай! — жёстко приказал мне мой родственник.

Я быстро изложил события вчерашнего дня, не упоминая, естественно, о наших с Соней поисках отцовского наследства. Умолчал я и о клочке бумаги с текстом, который был зажат в руке убитого. Выслушав меня, дядя потеребил цепочку на животе, и сказал:

— М-да, я не предполагал, что Лев связался с какими-то отморозками. Вообще-то он очень осторожный человек, но, видимо, где-то дал маху. … А что там за тип крутился в чёрной куртке?

Я развёл руками: — Не знаю, дядя. Может быть, это просто зевака, но, думаю, что он явно ждал, когда меня выведут из дома в наручниках.

— Ладно. Жаль, конечно, Льва, но он сам виноват, связавшись чёрт знает с кем. Ты случайно не оставил на месте преступления своих отпечатков?

Меня бросило в жар. Ни мне, ни Соне, не пришло в голову стереть отпечатки с тех мест, где мы чему-то притрагивались. Дядя подлил масла в огонь, заявив, что последний, кто касался ручек дверей и других предметов будет первым подозреваемым, так как эти отпечатки будут сверху остальных.

— Ты, Витя, дал маху, как я погляжу, — констатировал Леонард. — Теперь в полиции твои отпечатки, и они взяты на месте убийства! Ты влип, Витя. Ладно, будем надеяться, что полиция не догадается взять именно у тебя отпечатки… Кстати, а где картина и рисунок, которые ты вёз Льву на экспертизу?

— Дома.

— Отдай их обратно своему однокласснику и сделай это побыстрее, — дал мне родственник совет.

— Я хочу заняться расследованием этого дела, дядя Лео! Кто-то явно роет мне яму!

— Займись, — равнодушно сказал Леонард, — но помни, что полиция может в любой момент тебя арестовать. Я бы на твоём месте, наоборот, держался подальше от всего этого. Откуда ты взял, что кто-то что-то против тебя затевает? У тебя что, есть враги?

— Да вроде нет, — неуверенно ответил я.

— Так сиди и не рыпайся, дурачок. Вот если бы ты сразу сообщил в полицию, а не бегал бы по чердакам, то тогда другое дело. А в данный момент ты подозреваемый номер один!

— Но я чувствую, что та бутылка, которой убили Льва Михайловича, взята из кафе, где мы с Колькой перекусывали, ведя переговоры. Да, я подозреваю его, ибо только он мог притащить бутылку на место преступления, или даже нанести ей смертельный удар.

Леонард скептически отнёсся к моему предположению:

— А если это не та бутылка? Витя, ты просто испугался и теперь подгоняешь под свою версию детали. Ещё раз повторяю: отдай обратно своему однокласснику картину и рисунок. Скажи ему, что не смог найти специалиста. Отдай и забудь, живи спокойно прежней жизнью. Я понимаю, что убийство тебя выбило из колеи, но попробуй отвлечься. … Как у тебя дела в магазине?

— Плохо, клиентов мало, зарплату продавцам платить нечем, — хмуро ответил я.

— Да, ты не Володька, тот бы не запустил так свою лавку. … Ты, кстати, не нашёл ещё его записи?

— Нет, но я надеюсь на это. Дядя, ну почему вы не дадите мне хоть некоторые свои контакты с нужными людьми?

— Мы с твоим отцом всё делали сами, крутились, как могли, а это при той власти делать было ох как трудно. Я уже тебе говорил, что лежать на диване — плохо для бизнеса. Иди, Вик, и занимайся бизнесом сам! Иди, иди, — дядя Леонард нетерпеливо махнул рукой в сторону двери. — И перестань заниматься самодеятельностью, я имею ввиду расследование убийства. Полиция сама разберётся! Иди и займись, наконец, делом!

Я выскочил из кабинета Леонарда с чувством обиды. Сев в свою древнюю машину, я сразу же позвонил Кольке Гришину, с которым пытался связаться с раннего утра. Но опять мой одноклассник был недоступен. Меня охватила злость — этот гад где-то шляется, а я трясусь здесь от страха из-за боязни быть арестованным полицией за убийство! Через минуту я успокоился, вспомнив слова Леонарда. Действительно, чего это я трясусь? Бутылок с пепси-колой миллионы, может же быть так, что Лев Михайлович сидел и пил этот заграничный лимонад? Мог, да ещё как мог! Он был пожилым человеком, и пить что-то крепче лимонада ему явно было противопоказано. Но с Колькой надо было всё равно связаться как можно быстрее.

Наша школа, в которой мы с Гришиным учились, находилась на улице Черняховского, туда-то я и направил своего мерина. Я помнил дом, в котором жил Колька, но вот номер квартиры давно забыл, да я его и не запоминал никогда, ибо дружбу с Гришиным не водил, просто пару раз был у него по школьным поручениям, и теперь надеялся только на свою зрительную память.

Оставив машину недалеко от нужного дома, я пешком добрался до парадной, в которой жил когда-то мой одноклассник. Вообще-то я брёл наугад, так как с тех пор, как мы закончили школу, время прошло немало, и Колька мог запросто поменять местожительство.

Отыскав нужную парадную, я остановился перед дверью — попасть теперь на лестницу, не зная кода, стало проблематично. Покрутив головой, я заметил на детской площадке двух типов в замызганной одежде, которые с наслаждением тянули пиво из горлышка бутылки. Уж эти-то знают всё, подумал я, направляясь через площадку к любителям распивать спиртное в неположенном месте. Остановившись перед местными бомжами, я спросил:

— Уважаемые, вы не подскажете мне код вон той парадной, — я махнул рукой в сторону дома.

Один из уважаемых лениво поднял на меня свой взор и икнул. Зная из опыта, что с этим контингентом надо вести себя подчёркнуто почтительно, я снова попросил:

— Будьте любезны подсказать мне код парадной.

Тот, к кому я обращался посмотрел на своего собутыльника и прошамкал беззубым ртом:

— Томка, ты не знаешь код?

Лохмотья зашевелились, и я к своему изумлению понял, что передо мной женщина. Баба подняла голову, и сверкая свежими синяками просипела:

— Три, пять, два, четыре. А ты к кому?

— К другу, — неопределённо ответил я, отходя от маргинальной парочки, от которой изрядно воняло. Я вообще-то нейтрально отношусь к данной публике. Среди бомжей есть умные, но спившиеся люди, которые сломались под гнётом обстоятельств, но есть и другие, которые нагло вымогают деньги, полагая, или делая вид, что им все должны по факту их бедственного положения. Поэтому, не зная из-за чего человек дошёл до такого скотского существования, не зная всех обстоятельств, я стараюсь не оскорблять этот люд, а пытаюсь побыстрее проскочить мимо.

Набрав код, я открыл дверь парадной, и поднялся на третий этаж. Зрительная память меня не подвела, это, несомненно, была та дверь, в которую я пятнадцать лет назад звонил, вызывая Кольку для выполнения каких-то школьных заданий. Надавив на кнопку звонка, я стал ждать, когда хозяин откроет дверь, но мои ожидания были напрасными — никто мне не открыл. Тогда я постучал, но и это не помогло. Выругавшись, я развернулся и стал спускаться по лестнице. Колька Гришин стал каким-то неуловимым. Мало того, что его нет дома, так он ещё на телефонные звонки не реагирует! Выйдя во двор, я снова набрал номер его телефона — безрезультатно. Засунув мобильник в карман, я посмотрел на сладкую парочку, которая уже допила пиво, и теперь сидела в задумчивости. Я решительно перешагнул низкую ограду детской площадки, и снова направился к лицам без определённого места жительства. Они с интересом смотрели, как я приближаюсь, тётка, которую звали Тамара, облизнула губы, и вытащила из вороха лохмотьев сигарету, при этом глаза её хищно сощурились. Парочка явно хотела поживиться за мой счёт. Я в принципе был не против, но мне нужна была от них определённая информация.

— Увы, никого нет дома, — вздохнул я, объясняя своё приближение к столь занятым и уважаемым персонам. — Вы знаете Николая Гришина из восьмой квартиры?

— Так ты пришёл к Кольке-джокеру?

— Почему джокеру? — удивился я, но зато с облегчением понял, что Колька не поменял местожительство.

— Да у него в каждом рукаве по два джокера, лично я с ним в карты играть больше не сажусь, он в зоне научился мухлевать, а мы как дураки свои кровные ему проигрываем! — пояснил мужик.

— Точно! — подтвердила женщина. — Катала ещё тот!

— Он сейчас на работе? — остановил я вопросом поток праведного гнева.

— Колька и работа?! Ха, да он, наверное, и дня в своей жизни не проработал! — гневу растревоженных масс не было предела. — Ты кто такой, не подельник ли его? — мужик с подозрением уставился на меня.

— Нет, Николаю я должен вернуть одну вещь.

— Ему все что-то должны! Хитрая сволочь! Он…

— Вы не знаете, где его можно найти? — не давал я увести разговор в сторону.

— Юлька точно должна знать, — Тамара сплюнула длинной струёй.

— А где мне найти эту Юлю?

— Во второй квартире, что на первом этаже, но она, вроде, недавно опохмелилась, так что вряд ли ты от неё что-то добьёшься, — высказала своё предположение Тамара. — Иди, постучи, может, и откроет.

Я поблагодарил парочку и только хотел направиться снова в подъезд, как услышал:

— Эй, господин хороший, за сведения надо бы отблагодарить. Нет, мы, конечно, не попрошайки, но надо учитывать международное положение! — воскликнул мужик, с напряжением смотря на меня.

— При чём здесь международное положение? — спросил я удивлённо.

— Ты чё, газет не читаешь? Да проклятые империалисты опять на нас лезут! Вон, Америка бомбить нас хочет, а мы как патриоты будем со всей силы защищать нашу землю, а для этого надо подкормиться малость, чтобы защитники могли держать в руках винтовку! — закончил высокопарно свою речь мужик.

— Во, как мы умеем, понял? — гордо закончила Тамара непутёвую речь своего спутника.

Усмехнувшись на бесхитростную попытку найти хоть какой-то предлог для вымогания денег, я дал бомжам две сотни, за что был обласкан вдогонку такими словами:

— Обойди трепак тебя стороной, добрый человек.

Я сделал серьёзное выражение лица и от души поблагодарил за напутствие — венерические заболевания мне точно не были нужны. Сделав пару шагов к парадной, я вдруг остановился. Может плюнуть на всё это? Объявится сам Колька, чего мне беспокоиться? Но зуд расследования уже засел во мне, да и убийство, хотя и косвенно, но меня касалось, и отбрасывать возможность того, что пресловутая бутылка была подброшена на место преступления, никак нельзя. Я снова продолжил движение в сторону парадной.

Юлька, по всей видимости, не боялась, что её квартиру обнесут воры. Входная дверь была чуть приоткрыта, и я беспрепятственно проник в святая святых маргинального сообщества. Вонь в квартире стояла неимоверная — смесь табака, мочи и рвоты чуть не заставили меня повернуть обратно. Зажав нос пальцами, я всё же стал потихоньку продвигаться по этому парадизу свободных отношений. В первой комнате никого не было, мебели, кстати, тоже, зато во второй я обнаружил спящих на голом матрасе двух человек. Осмотрев с интересом убогое жилище маргиналов, где из обстановки были только стол и буфет, я сосредоточил свой взгляд на спящих. Импровизированная «кровать» лежала прямо на заплёванном полу, рядом с ней валялась пустая бутылка из-под водки. Здесь же на полу красовалась старая консервная банка полная окурков. Судя по позам спящих, я понял, что бойфренд Тамары был прав — парочка успела опохмелиться. Меня крайне не устраивал такой поворот событий. Мало того, что Колька куда-то пропал, так ещё по его милости я должен лазить по квартирам людей, оказавшихся на самом дне социальной лестницы!

Брезгливо дотронувшись до плеча дамы, я попытался разбудить Юльку. С первого раза сделать это мне не удалось. Тогда я прошёл на кухню и, взяв со стола грязный стакан, наполнил его водой. Вернувшись в комнату, я вылил воду прямо на голову сладко спящей Юлии. Подождав немного реакции, я повторил процедуру. На этот раз Юлька зашевелилась и открыла один глаз. Вода, видимо, просочилась на матрас, хозяйка квартиры издала хриплый вопль и, наконец, приняла вертикальное положение.

— Ты чего, урод, делаешь? Я вот щас встану, и ты у меня попляшешь! — далее последовала длинная матерная тирада.

Я достал ламинированное водительское удостоверение и сунул его под нос красавицы:

— Полиция!

— А мне плевать, кто ты там есть! — с вызовом ответила Юлька, но позу поменяла. Теперь она сидела, опираясь на стену спиной, ноги же её были переброшены через неподвижное тело своего собутыльника.

— Ты, Юлия, связалась с уголовниками, — стараясь придать голосу полицейские нотки, начал я. — Некий Николай Гришин находится в розыске, и если ты нам не скажешь, где он сейчас находится, то придётся тебя задержать.

— Не знаю я никакого Гришина! — завопила Юлька.

— Как это не знаешь? Это же Колька-джокер! — я вовремя сообразил, что Юлька даже не могла помнить настоящей фамилии Кольки, ибо в их среде в обиходе были только клички.

— А-а, этот, — Юлька вдруг нахмурила свой и так весь в морщинах лоб.

Внимательнее приглядевшись, я вдруг понял, что этой опустившейся женщине не меньше пятидесяти лет. Юлька тем временем осклабилась, обнажая красные дёсны с еле державшимися на них гнилыми зубами, и сказала:

— Его сейчас в городе нет. Так что, дядя мент, я ничем тебе помочь не могу.

Я почувствовал, что женщина врёт, но как вытянуть из неё информацию — не знал. Подумав немного, я решил сыграть на самых чувствительных для этого контингента струнах:

— Выпить хочешь, Юлька?

— А ты что, спонсор что ли?

— Ответишь честно на пару вопросов — дам пятьсот рублей.

— Договорились! — мутные глаза женщины вдруг оживились и даже стали яснее.

— Повторяю вопрос: где сейчас Колька-джокер?

— В Левашово, — сразу последовал ответ.

— И что он там делает?

— Вот этого я не знаю, дядя мент.

— У кого конкретно он там остановился?

— Давай пяти-хатку — тогда скажу! — женщина знала толк в торговле.

Я достал купюру в пятьсот рублей, и отдал её Юльке. Та сразу подобрела, жесты её стали плавными.

— Я того мужика не знаю, но могу описать дом. Я как-то раз была там с Колькой-джокером, мы там… это неважно, чем мы там занимались, — вовремя спохватилась свернуть откровения перед «ментом» Юлька.

— Ну и как выглядит этот дом? — я сделал вид, что не заметил её оплошности.

— Дом почти совсем развалился, но на калитке висит красный почтовый ящик с изображением голубя. Голубь тот белым цветом нарисован, — уточнила женщина.

— Говоришь, что не знаешь у кого он остановился, а сама подробно описала примету. Что-то здесь не так, по-моему, ты мне лапшу на уши вешаешь, — грозно сказал я.

— Вот тебе крест! — Юлька неумело перекрестилась грязными пальцами. — Я хозяина дома правда не знаю!

— Как он хоть выглядит этот хозяин?

— Коренастый такой, тоже, как Колька, весь в татуировках.

— Ладно, спасибо. Поедем сейчас его брать, — я притворно вздохнул, изображая утомлённого поисками полицейского.

— Только ты не говори, кто тебя на него навёл! — забеспокоилась женщина.

— Не волнуйся, у нас есть другие методы, он не поймёт откуда у нас эта информация, — успокоил я Юльку.

Выбравшись из квартиры алкашей, я с облегчением вздохнул полной грудью. Когда сел в машину, требовательно зазвучал мой мобильник. Посмотрев на дисплей, я увидел милое лицо моей продавщицы.

— Привет, Вик! Представляешь, я сейчас продала гравюру Соколова!

— Но ты предупредила, что это может быть подделка?! К кому я только не обращался, чтобы выяснить это! Да, материал из которого она сделана, явно относится к восемнадцатому веку — это проверено, но то, что это работа самого Ивана Алексеевича Соколова — это сомнительно.

От родителей мне достались несколько старинных гравюр, которые хранились в застеклённых сверху ящиках, не пропускающих воздух. В таких условиях сохранялись экспонаты музейной ценности, но продать их было проблематично из-за высокой цены. И вот Соня сейчас сообщила мне приятную новость. Если всё так, как она сказала, то наше материальное благополучие сильно укрепилось!

— Вик, я ему намекнула, а там он пусть сам крутится, — ответила девушка.

Я вздохнул. Конечно, наша цель продавать изделия старины, но обманывать покупателей — себе дороже.

— Ладно, будем надеяться, что покупатель останется довольным и не предъявит потом к нам претензий.

— Умеешь ты портить настроение, Вик, — сказала Соня и отключила связь.

Я понимал состояние девушки. Она хотела меня обрадовать, приободрить, а я вывалил на неё кучку скепсиса. Надо будет загладить вину, пригласив Соню к Барановым, подумал я, выруливая на Лиговку. Теперь мне предстояло выбраться на Выборгское шоссе, чтобы по нему доехать до Левашово. Надо сказать, что этот пригород Петербурга облюбовал в своё время Карл Фаберже, где построил дачу, которую в последствие подарил своему сыну Агафону. Как известно, сам основатель ювелирной фирмы бежал от Советов за границу, а вот Агафон сделал это намного позже отца из-за всяческих препон со стороны молодого государства рабочих и крестьян. Это была очень трагичная история семьи. Агафона не раз ставили к стенке, имитируя расстрел, и в конце концов добились от него сотрудничества с властью. Но сын основателя всемирно-известной ювелирной фирмы не оставлял попыток свалить от ненавистной власти за границу, и в 1927 году ему это удалось! На санях он с семьёй по льду Финского залива пересёк-таки границу, оказавшись в Финляндии.

Много можно рассказывать о семье ювелира, но меня сейчас интересовало только одно: какого чёрта уголовник Колька Гришин делает в Левашово?! В голову приходили фантастические версии, что Колька как-то напал на след сокровищ семьи Фаберже, которые, кстати, так и не были найдены. Да, отыскали тайник на даче у Агафона, да, отобрали и вывезли в неизвестном направлении коллекцию марок и картин вместе с золотыми украшениями и драгоценными камнями. Но! Известно, что сам Карл Фаберже бежал за границу с одним саквояжем в руке, где была только смена белья! А до этого Карл воспользовался тем, что советская власть в 1918 году издала указ о защите собственности иностранцев. Он отдал на хранение два чемодана в посольство Швеции, которые хранились в бронированном сейфе фирмы «Арнхайм». Карл платил один процент от стоимости вещей за хранение, но какова эта сумма осталось тайной. Потом чемоданы из посольства Швеции таинственным образом перекочевали в здание на Мойке. Там, в доме под номером 42, было расположено посольство Норвегии. И вот оттуда чемоданы украли!! Где теперь эти чемоданы, и кто сейчас владелец несметных сокровищ — тайна.

Так, вспоминая всё, что мне известно относительно старины Фаберже, я въехал в посёлок Левашово. Теперь предстояла трудная задача: найти старый покосившийся дом с калиткой, на которой был почтовый ящик с изображением белого голубя. Я начал с западной части посёлка, где в основном были новоделы теперешних русских богачей. То тут, то там мне попадались причудливые здания, одни из которых были похожи на западные виллы, другие на старинные замки феодалов. Но ни те, ни другие меня не интересовали. Потратив час на эту часть посёлка, я, переехав железнодорожный путь, направился на восточную сторону. К пяти часам вечера, я понял, что моя затея обречена на провал. Быстро перемещаясь на машине, мне, скорее всего, не удастся тщательно обыскать посёлок. Придя к такому выводу, я оставил машину недалеко от местного магазина, и пошёл прочёсывать посёлок пешком. Начал я с восточной стороны, где было больше заброшенных на, первый взгляд, домов.

Бредя вдоль палисадников, я стал понимать, насколько трудна участь детектива. Через пару часов я еле передвигал ноги, обойдя почти весь посёлок, но нужного дома так и не нашёл. Меня охватила злость: несомненно, эта пьяная тварь обвела меня вокруг пальца! Сейчас небось хлещет водку, купленную на мои деньги, и насмехается надо мной! Не дойдя до конца тропинки, ведущей к чёрному срубу, я хотел было развернуться и пойти обратно, как краем глаза заметил белое пятно. Боясь спугнуть удачу, я медленно стал приближаться к срубу. Сойдя с тропинки, я чуть не провалился в жижу из ещё нерастаявшего снега и грязи, скопившейся под ним, и спрятался за толстое дерево. Несомненно, это был тот дом, о котором говорила пьяница Юлька. Учитывая уголовную сущность моего бывшего одноклассника и его крепкого приятеля, о котором упоминала Юлька, ломиться сразу в дом я по остерёгся. Теперь с того места, где я стоял, на почтовом ящике кирпичного цвета, ясно был виден белый почтовый голубь, держащий в клюве конверт.