Бесплатный фрагмент - Последняя вахта

Последняя вахта

Североморск. Вечер. Дождь колол лицо ледяной крупой. Воздух густой — смесь соли, тухляка и мазута. Ветер рвал одежду, свистел в мачтах. Порт — грязная рана на краю земли. Андрей Морозов, бывший капитан «Севморпути», волок ящик по скользкой пристани. Руки дрожали. Не от холода. От похмелья. От жизни.

— Эй, Дед! Не споткнись! — крикнул молодой матрос. Смешок.

— Капитан Титаника! — добавил другой.

Андрей не оглянулся. «Дед» — презрительная кличка. Ему пятьдесят два. Но он спился. Состарился раньше времени. После гибели «Севморпути» три года назад — его судна, его экипажа, его вины. Он выжил. Проклятие.

Он поставил ящик у склада. Спина гудела. В кармане — бутылка дешёвой водки, половины нет. Завтрак. В глазах — порт: ржавые корпуса, облезлые краны, лужи с нефтяной плёнкой. В ушах — гул того шторма, крики, а потом вечная тишина. Он отвернулся, сглотнул ком. Стыд жёг изнутри.

Из тумана и грязи выплыла фигура. Жук — контрабандист. Толстый, в кожанке, лицо — сплошной ожог. Глаза — щелочки, холодные.

— Морозов, — голос хриплый, словно скрип ржавого люка, — должок помнишь? За ту радость вчерашнюю?

Андрей кивнул, глядя в грязные лужи у ног Жука. Видел свое отражение. Разбитое.

— Карты. Ты обещал. Проходы в запретке, чтоб рыба шла чисто, без лишних глаз.

Жук сунул руку в карман, вытащил пачку влажных купюр.

— Сегодня. Вечером. На старом маяке. Координаты. Или… — он не договорил, достал плоскую фляжку с дорогим коньяком. — Это аванс. За оперативность.

Андрей взял деньги и фляжку. Рука не дрогнула. Внутри всё сжалось. Эти карты — годами вычерченные, каждое подводное камня, каждая впадина в «Чертовых Котлах». Теперь он продаёт их этому пауку. Чтоб гонял браконьерские сейнеры по запретным фарватерам, подчистую убивая море, которому он служил.

— Будешь, — констатировал Жук и, улыбнувшись с жёлтыми редкими зубами, растворился в серой мгле порта — как нечисть.

Андрей сунул деньги в карман, открутил крышку фляжки, глотнул. Огонь прошёл по пищеводу, вызвал спазм, но тепло разлилось — поддельное, грязное. Следующий глоток — сильнее, чтобы заглушить вой ветра, крики чаек и голоса тех, кто ушёл ко дну вместе с «Севморпутием»: старший механик Волков, штурман Петров, молодой практикант…

Их лица — упрёк в глазах. Он предал их и море, и себя.

Опустошённый, Андрей прислонился к холодной стенке склада и выпил до дна. Искры в глазах. Море вдалеке было чёрным, неумолимым — как его совесть. Он плюнул в грязь. Последняя честь ушла с глотком. Осталось дно.

Утро впилось в виски ржавыми гвоздями.

Андрей лежал под сенью гниющей сети, насквозь промокший от ночного дождя. Рот — пересохшее русло реки. Каждый стук сердца отдавался болью в черепе. В кармане жгло пачку денег от Жука и пустую фляжку. Проклятие. Он попытался встать, мир поплыл.

«Морозов.» Голос. Твердый, молодой. Не издевательский. Андрей поднял голову, щурясь от серого света. Перед ним — фигура в черном морском бушлате без знаков различия, но с выправкой. Лицо — знакомое. Слишком знакомое. Узкое, с резким подбородком, но глаза… глаза старшего механика Волкова. Только моложе. Холоднее.

«Волков?» — хрипло выдавил Андрей, опираясь о скользкий борт рыбацкого катера.

«Максим Волков. Капитан.» Молодой человек не протянул руки. Стоял прямо. Дождь стекал по капюшону. «Слышал, ты здесь ковыряешься.»

Андрей кивнул, сглотнул горькую слюну. Сын. Сын Волкова, который гниет где-то там, в «Чертовых Котлах», на обломках «Севморпути». Из-за него.

«Набираю команду,» — продолжил Максим. Голос ровный, без эмоций. «Рейс в „Котлы“. Тяжелый. Опасный. Погода — сука.» Он посмотрел прямо в красные, мутные глаза Андрея. «Нужен человек, который знает те воды. Как свои пять пальцев. Или знал.»

Андрей почувствовал, как подкашиваются ноги. Не от слабости. От удара. «Котлы». Туда? Туда, где все началось и закончилось?

«Я…» — начал он, но голос сорвался.

«Не нужны твои оправдания или история,» — отрезал Максим. В его глазах не было ни жалости, ни ненависти. Была оценка. «Нужны руки. И знания. Если они еще есть под этой…» — он чуть кивнул в сторону Андрея, — «…внешностью. Работа матроса. Тяжелая. Грязная. Но честная. Это шанс, Морозов. Возможно, последний.»

*Честная.* Слово обожгло сильнее водки. Андрей отвернулся, смотря на серые волны, бьющиеся о причал. Голоса мертвых зашелестели в ушах. Волков-старший улыбался сквозь водяную пыль. *"Капитан, держись!«* Потом — тишина.

«Почему?» — прошептал Андрей, не оборачиваясь. «Зачем тебе я?»

«Потому что мой отец,» — голос Максима дрогнул, впервые, — «всегда говорил: Андрей Морозов — лучший штурман в Североморске. Лучший капитан. До того дня.» Пауза. «Я верю ему. Больше, чем своим глазам. Сейчас.»

Андрей закрыл глаза. Стыд накрыл волной. Горячей, густой. Сквозь него пробилась тонкая ниточка чего-то другого. Не надежды. Возможности. Дышать.

«Пойдешь?» — спросил Максим. Просто.

Андрей кивнул. Не глядя. Еще не веря.

«Тогда собирайся. „Капитан Волков“ отходит через три часа. Причал три.» Максим развернулся и пошел прочь, не оглядываясь.

«Капитан Волков». Андрей поднял голову. В просвете между ржавыми корпусами стоял новый траулер. Крепкий, с высоким форштевнем. На борту, крупными белыми буквами: «КАПИТАН ВОЛКОВ».

Удар в солнечное сплетение. Сын назвал судно в честь отца. Отца, которого погубил он, Андрей. И теперь этот сын зовет его на борт.

Он зашагал, спотыкаясь, к своему углу у склада. Руки тряслись. В кармане жгли деньги Жука. Он вытащил сплюснутую бутылку дешевой водки — заначку на утро. Посмотрел на нее. На желтоватую жидкость. На море за портом. Серое, вечное.

Он занес руку, чтобы разбить бутылку о камни. Остановился. Вместо этого, с силой швырнул ее далеко в воду. Плюх. Круги. Исчезла. Неистовое желание выпить схлынуло, сменившись пустотой и странной, хрупкой решимостью.

На причале №3 кипела работа. «Капитан Волков» готовился к выходу. Андрей, с тощим вещмешком через плечо, почувствовал на себе десятки взглядов. Колючих. Враждебных. Любопытных. Узнали. Шепотки: «Дед… Севморпуть… Живой призрак…»

«Эй, борода!» — окликнул его грузный человек в засаленном бушлате, с лицом, изборожденным морщинами и ветром. Боцман. Прозвище «Кит» читалось в каждом его движении. «Ты и есть наше новое счастье?» — Кит окинул Андрея презрительным взглядом с ног до головы. «Капитан сказал — ставить. Значит, ставим. Но гнить будешь на палубе. В трюм к механике — ни ногой. Ясно, *капитан*?»

Андрей молча кивнул. «Кит» фыркнул и отвернулся, рявкнув на матроса, несущего катушку троса: «Давай живее, сопляк!»

Максим Волков стоял на мостике, отдавая последние приказания. Его взгляд скользнул по Андрею, задержался на мгновение. Ничего не выражая. Но Андрей почувствовал: наблюдает.

Он поднялся по трапу. Палуба пахла свежей краской, рыбой и соляркой. Чужой запах. Он прошел к лееру, оперся. Море, встреченное им утром с ненавистью, теперь манило холодной глубиной. Он втянул воздух полной грудью. Соль, ветер, свобода. И страх. Страшный, животный страх перед «Котлами». Но сквозь страх — что-то твердое. Как старый компас, найденный на дне рюкзака. Последняя вахта. Или первый шаг из бездны.

«Капитан Волков» резал воду форштевнем, оставляя за кормой пенный шлейф. Баренцево море встретило их обманчивым спокойствием. Серое, тяжелое, но без ярости. Для Андрея этот переход стал пыткой. Каждое движение отзывалось ломотой в мышцах, дрожью в ослабленных руках. Рулежка, чистка палубы, работа с мокрыми тросами — каждая задача требовала немыслимых усилий. Пот стекал по вискам, смешиваясь с соленой влагой воздуха, но это был пот слабости, а не труда. В желудке урчало и подташнивало. Ломка.

«Эй, Дед, не засни на вахте!» — бросил молодой матрос, проходя мимо с канистрой. Смешки. «Гляди, как его качает! Как новичка!» — добавил другой. Кит, боцман, лишь хмыкал, наблюдая из-под насупленных бровей. Его молчание было хуже насмешек. Оно говорило: *Ты здесь лишний. Обуза.*

Андрей молчал. Стискивал зубы. Упирался в поручни, глядя в свинцовую даль. Но видел не горизонт. Видел вспененную палубу «Севморпути» под бешеным наклоном. Слышал не шум дизеля, а рокот обрушивающейся на мостик волны. Крик Волкова-старшего: «Андрей! Лево руля! Лево на борт!» А он… он замешкался. На долю секунды. И этого хватило. Волна накрыла судно по центру, сломав хребет. Его ошибка. Его вина. Лица механика Волкова, штурмана Петрова, мальчишки-практиканта… Они являлись ему в белой пене за бортом. Упрекали. Молча.

На третий день море сменило гнев на милость. Туман. Непроглядный, белесый саван, окутавший траулер плотным, влажным коконом. Видимость упала до нуля. Мир сузился до мокрых перил и гудящих над головой антенн. Радиолокатор захлебнулся помехами, выдавая призрачные цели. Судно замедлило ход, но не остановилось. Максим Волков стоял на мостике, напряженный, лицо освещено тусклым светом приборов. Его штурман, молодой парень с прыщавым лицом, нервно тыкал пальцем в карту, потом в экран.

«Капитан… не могу понять… Течение сносит сильнее, чем показывают расчеты…» — голос дрожал. «Здесь же банка должна быть! По карте!»

Андрей, чистивший рыбу на корме, почувствовал холодный укол в груди. Знакомый укол. Инстинкт. Он знал этот участок. Знал его коварство. Карты здесь всегда врали. Из-за подводных ключей, выбивающих холодную воду, создающих локальные течения-ловушки. Как раз здесь, на подходе к «Котлам», он потерял два трала в молодости.

«Банка не там,» — сорвалось у него хрипло, прежде чем он осознал.