Бесплатный фрагмент - Последний путь рядового Рахимова

Последний путь рядового Рахимова

Командировка 021

Утро 6 сентября 1984 года не предвещало ничего необычного, наша рота стояла в сопровождении в зеленке на злополучном Кокаранском повороте, куда зашла днем раньше. Утро было солнечным, а настроение прекрасным — оттого, что накануне мы удачно пропустили наши колонны без обстрелов и потерь. Предстояло дождаться колонн, идущих в обратном направлении по маршруту Кандагар — Термез, после чего мы собирались вернуться в бригаду. В то лето моя рота понесла самые большие потери убитыми и ранеными, боевые выходы стали рутиной и мы радовались каждый раз, когда все проходило спокойно и без крови.

Но буквально через пару часов после выставления наших блоков вдоль бетонки на участке 4 роты произошел обстрел колонны и по рации передали сообщение об одном 021-м. Напомню, что в нашем обиходе именно код «021» (а не «200») обозначал убитого, «300» — раненого. Это объясняется тем, что в радиообмене произношение слов «двухсотый» и «трехсотый» легко можно перепутать, чего не скажешь о паре «двадцать первый» и «трехсотый». «Груз 200» — термин используемый летчиками военно-транспортной авиации, которые обозначали таким образом примерный суммарный вес тела, гроба, цинкового и деревянного ящиков. «Груз 200», а не «двадцать первого» встречали в аэропортах Союза и офицеры военкоматов.

Почти сразу я получил команду от комбата капитана Игнатьева прибыть на КП 2 батальона, расположившегося как всегда на ГСМ, неподалеку от наших позиций. Комбат сообщил мне, что принял решение отправить меня на сопровождение на родину тела погибшего рядового 4 роты Рахимова, объяснив, что во-первых, мне пора немного отдохнуть после напряженного горячего лета, а во-вторых, погибший — мой земляк из Таджикистана и я смогу заехать домой.

Несколько слов о том, как обращались с погибшими (умершими) советскими военными и гражданскими в Афганистане. В отличие от Великой Отечественной войны, когда солдат хоронили сразу после гибели на месте, в Афганистане не оставляли никого. Все тела подлежали эвакуации в СССР в сопровождении офицера или прапорщика до места захоронения. За редким исключением, похоронная процедура не предусматривала торжественных церемоний прощания сослуживцев с погибшим в Афганистане, как это принято у американцев. В последний раз мы могли увидеть своих погибших товарищей во время их эвакуации с места гибели. Мы возвращались на свои позиции, а тело вначале отвозили в морг, а затем на самолетах эвакуировали в Союз. В населенных пунктах, где проживали семьи погибших или их родственники, сопровождающего встречали работники местных военкоматов, вместе с которыми гроб с телом доставлялся к месту похорон. Скорбную задачу сообщить родственникам о гибели солдата выполняли офицеры военкомата. Похороны должны были проводиться воинскими почестями, независимо от воинских званий — с участием военного оркестра, почетного караула, с салютом у могилы.

Комбат приказал мне взять БТР и ехать в бригаду, оформлять документы на командировку по сопровождению тела рядового Рахимова Рахмона Содиковича, 1968 года рождения, уже отправленного в морг кандагарского госпиталя. На часах — около 10 утра.

В бригаде я переоделся в приличное х\б, чтобы в Союзе выглядеть в соответствии с требованиями по ношению военной формы, получил в штабе свой синий загранпаспорт и пакет документов для сопровождения тела. На медицинском уазике-буханке мы заехали в морг, загрузили носилки с телом, обернутым фольгой и около 12.00 были в международном кандагарском аэропорту. Буквально через полчаса на взлетной полосе в готовности к вылету раскручивал лопасти огромный транспортный вертолет Ми-26, в котором нам с Рахимовым предстояло лететь в Шинданд. В это небольшом афганском городке находилась большая военная база советских войск, крупный аэропорт и самое главное, что нужно было нам — морг, где тела погибших омывали, одевали в парадную форму, укладывали вначале в гроб, затем в цинковый ящик, который запаивали несколькими тонкими полосками по периметру, и укладывали в большой прямоугольный деревянный ящик.

Шиндандский морг находился прямо в аэропорту, работа там, кажется не прекращалась ни на час… Все кандагарские ребята, сложившие на той войне головы, прошли в свой последний путь через этот транзитный пункт.

Наш вертолет встретила местная санитарная машина, на которой я повез Рахимова в морг. Меня встретили там сержант и рядовой, выполнявшие свою непростую, но привычную им работу. Парни из морга произвели на меня впечатление — мой сакральный страх перед смертью, а верней перед тем, во что превращается человек после смерти растворялся в их деловитости и остром запахе формалина. Пока они готовили тело для транспортировки и похорон, я успел съездить в местный штаб и оформить документы для посадки на самолет до Союза.

Примерно к 16 часам все было готово. На улицу вынесли большой деревянный ящик, с набитыми сбоку для удобства переноса брусками и надписью на крышке огромными красными буквами РАХИМОВ. Рядом возле взлётки стояли еще несколько таких же ящиков, а в курилке томились в ожидании самолета несколько сопровождающих офицеров. Некоторые из них находились в Шинданде уже пару дней, в ожидании самолета на Ташкент. Этот особенный самолет назывался «черным тюльпаном», и тогда в 84-м такое название уже получило широкое распространение, хотя на самом деле, это был обыкновенный транспортник Ан-12, который в промежутке между перевозкой гробов мог перевозить и почту и пехоту и заменщиков.

Теперь мы все вместе ждали спецрейс на Ташкент, успели познакомиться и обменяться десятками историй и анекдотов. Я вполне смирился с мыслью о том, что в Шинданде придется провести несколько дней, когда около шести вечера по полосе прокатился приземлившийся за нами Ан.

В его чреве уже было загружено примерно 10—12 ящиков, и их сопровождающие гурьбой высыпали на взлётку, спешив накуриться, пока в самолет загружали наши гробы.