Бесплатный фрагмент - Последний пионер

Часть I. Последний пионер

Последние пионеры. Вместо пролога

Я — обычный человек из российской глубинки. Не олигарх и не министр, не звезда шоу-бизнеса и не представитель богемы. Изредка пишу в Твиттере, но каким-то «топовым блогером» себя не считаю. Обычный представитель поколения «последних пионеров», на чьих глазах рушился Советский Союз и весь прежний уклад жизни.

Наш класс и класс годом младше еще успели стать пионерами, а затем все рухнуло. Рухнула в небытие страна, кануло в лету пионерское движение. Что такое «Любовь, комсомол и весна» так и не довелось узнать ни мне, ни всему моему поколению.

Вместе с крушением СССР я лишился Родины и оказался в новом государстве, с чужим государственным языком, чуждой идеологией, чуждой новой историей. Таких как я — миллионы по всем республикам бывшего Союза.

То, что я хочу вам поведать — рассказ о жизни в Ташкенте на сломе эпох обычного русского школьника, а затем студента. Рассказ про утрату и повторное обретение Родины. Рассказ о мытарствах репатрианта, решившего вернуться на родину предков.

Изначально, на этот рассказ меня сподвигла переписка с обычными русскими людьми, волею случая оказавшихся за пределами России в 1991 году. Кто-то из них вернулся на историческую Родину, кто-то остался в бывших республиках. Часть из них живет на Украине и переживает очередной постмайданный катаклизм.

Это взрослые семейные люди, которым не так просто решиться на переезд в неизвестность, бросить все нажитое годами и уехать. Многие из этих людей мои ровесники. Возможно, этот рассказ станет дополнительным стимулом для возвращения на родину предков.

Еще одним побудительным мотивом взяться за перо стало то, что в последние годы идет пропагандистская кампания по демонизации советских времен и возвеличиванию то Колчака, то Солженицына, то Ельцина. Не так давно Наина Ельцина назвала 90-е годы «святыми». Мягко говоря, я с этим не согласен. Разумеется, мое мнение субъективно, но я в этом мнении не одинок. Я точно знаю, что таким же образом думают многие мои подписчики и не только они. Так думают тысячи, если не миллионы. Мы — не «Иваны родства не помнящие». Мы эту мрачную эпоху пережили и не забыли ее.

Ужас 90-х не может помнить моя дочь, которая родилась в сытые «нулевые». Она 90-е не прочувствовала на себе и не имеет иммунитета к идеологической обработке. Нашему поколению отформатировать память, пропагандистам «святых 90-х», не удалось и вряд ли удастся, поэтому они взялись за наших детей. Вот, что пугает.

Мне хочется, чтобы моя дочь выросла нормальным человеком. Человеком, который знает, что власовцы — предатели, а не «диссиденты 30-х». Знает, что не все в СССР было плохо. Знает, что в 90-х наша страна стояла на грани гибели, а не «встала на путь свободы». Знает, что имеет полное право гордиться своим пра-прадедом, который дошел до Берлина и спас свою страну, спас своих детей, внуков и правнуков от тотального уничтожения, а не от «баварского пива».

Во время написания одной из первых глав я узнал, что у меня рак. Очень надеюсь, что поборю этот страшный недуг, но, как и любой мыслящий человек, я не мог не задуматься о том, как донести до дочери свои воспоминания о 80-х, 90-х и «нулевых». Она еще совсем ребенок и многого не понимает, многое может забыть из того, что успею ей сейчас рассказать. Эта повесть — память, которую хочу ей передать. Можно сказать, моя исповедь.

2. Родной город

Меня иногда спрашивают, как я очутился в Ташкенте, каким ветром занесло в Узбекистан. Отвечаю просто — бабушек и дедушек партия направила, по «комсомольской путевке». Народ ехал поднимать промышленность, науку, медицину, строить новые города, осваивать «Голодную степь».

Ташкент в 80-х был городом многонациональным: узбеки, русские, татары, поляки, немцы, евреи, греки, корейцы, уйгуры и многие другие народы. Если верить статистике, всего в городе проживало 120 национальностей. Так это или нет, судить не мне, однако смешение культур было большое. Это отражалось, в том числе, и в кухне: узбекский плов мирно соседствовал с русским холодцом, украинским борщом, белорусскими драниками, корейской морковкой и татарскими беляшами. Точно так же мечети уживались с православными церквями и синагогой.

А еще это отражалось в огромном количестве смешанных браков. Один мой одноклассник был на четверть грек, на четверть мордвин, на четверть белорус, на четверть русский. В другом моем однокласснике бурлила кровь польских, французских, русских, украинских, узбекских предков. И как-то все уживались, жили бок о бок. Русские всех соседей на Пасху угощали куличами, узбеки на Рамазан угощали всех пловом, а татарский чак-чак обожали дети всех национальностей и ждали татарских праздников.

Город был разным. Официально Ташкент делился на 11 районов, но прежде всего он делился на чисто узбекские районы (преимущественно, частный сектор) и районы русских/русскоязычных. Среди последних, выделялись несколько корейских районов. Корейцы быстро обрусели, большинство приняли православие и русские имена, но селиться предпочитали в своих районах. Были районы, где все жили вперемешку, но чаще районы были с определенным этническим составом.

Было несколько волн массового заселения города русским и русскоязычным населением со всех краев необъятной страны. Самая первая была при царях, когда Ташкент обрел свой нынешний центр, за пределами Старого города, еще ханского. Царские власти предпочитали не вовлекать местное население в жизнь остальной страны, на их уклад жизни никто не покушался. Плати налоги и живи, как хочешь. Главное — не бунтуй. Возможно, причиной было и нежелание провоцировать недовольство местных, если бы начали сносить кварталы Старого города, расчищая место под дома и общественные здания новых поселенцев.

Так или иначе, но во второй половине 19 века за границей исторической части Ташкента возник «Русский Ташкент» — центр всего Туркестанского генерал-губернаторства. Следы царского периода нынешние власти всячески затирают: здания сносят, либо ремонтируют до неузнаваемости. Но тогда, в 80-е эти здания сохраняли старый облик и производили впечатление своей монументальной красотой.

После подведения железной дороги, связавшей с Москвой и Петербургом, регион перестал быть экзотической и далекой туземной окраиной, а еще раньше в Ташкенте обосновался опальный великий князь из дома Романовых. Его небольшой дворец пережил и землетрясение 1966 года, и многочисленные реконструкции центра города.

Короче говоря, Ташкент к 1917 году был уже прилично обжит. Революция его не обошла стороной. И митинговали, и стреляли, и крепость местную штурмовали. Гражданская война тоже в регионе бушевала, немало крови пролилось тогда. В стране царил голод, и теплый, солнечный Ташкент, где земля дает несколько урожаев в год, стал центром притяжения тех, кто устал от потрясений. Помните выражение «Ташкент — город хлебный»? Оно как раз о периоде Гражданской войны и послевоенной разрухи.

Во время Великой отечественной войны город был одним из центров эвакуации, в Ташкент перевезли целые заводы с рабочими и их семьями. Везли в ташкентскую эвакуацию артистов и сирот, писателей и раненых. Всех везли. Всем нашлось место в этом городе.

К сожалению, для многих раненых солдат ташкентская земля стала последним пристанищем. В честь них в городе был построен мемориал, в центре которого установлен памятник Скорбящая мать. Там же создали аллею героев, где многие годы школьников принимали в пионеры. В том числе и меня.

Эвакуация — особый период жизни города. Ташкент стал городом миллионником, местная киностудия сняла прекрасный фильм «Два бойца», эвакуированные заводы давали фронту танки и самолеты, а обычные люди отдавали последние сбережения и силы, чтобы победить фашистов. А еще, простые жители города принимали всех эвакуированных, делились последним куском хлеба. Семья местного кузнеца Шамахмудова усыновила 15 детей, лишившихся родителей и эвакуированных в тыл. Дети были самых разных национальностей: русские, белорусы, молдаванин, латыш, казах, татарин и др. Все они нашли приют в доме простого узбекского кузнеца, стали для него родными.

В те годы окончательно стерлись границы между городом старым и городом новым, русским и узбекским. Ташкент стал единым целым. После окончания войны не все эвакуированные уехали, многие остались жить, для них Ташкент стал домом. Многим просто некуда было возвращаться: вместо домов одни пепелища, родные погибли. Все вокруг напоминает о пережитом горе. Уж лучше остаться там, где тебя приняли со всей душой, помогли начать новую жизнь.

Спустя двадцать лет после войны город постигло бедствие — 26 апреля 1966 года произошло мощное землетрясение. Город лежал в руинах. На помощь пришел весь Советский союз, со всех республик приехали строители. Стройка шла по всему городу. Сильнее всего пострадали центральные районы. Пока там шли работы по расчистке завалов, на окраинах Ташкента начали возводить новые микрорайоны. Когда завалы центра были расчищены, там возвели микрорайон с индексом «Ц».

Задачу строителям поставили очень жесткую — до зимы обеспечить жильем всех пострадавших от землетрясения. Эта задача была выполнена. Район, в котором я вырос, был отстроен в такие стахановские сроки, что сейчас уже трудно поверить. Гигантский жилой массив на полмиллиона жителей. Это был титанический труд.

После землетрясения было решено расселить городские коммуналки и снести несколько «неблагополучных» районов частной застройки. В городе имелось несколько «шанхаев», часть из них возникли в царское время, часть во время войны. Их и решили ликвидировать, а жителей расселить по новым микрорайонам. Короче говоря, работы у строителей было хоть отбавляй. В благодарность за восстановление города, власти республики распорядились предоставлять им квартиры вне очереди. Многие остались жить в Ташкенте.

Спустя два года после землетрясения было начато строительство метрополитена. Во всем СССР только в пяти городах было метро, Ташкент стал шестым городом Союза, обладающим этим видом транспорта. В 1977 была открыта первая ветка, в 1984 вторая. Летом это лучший вид общественного транспорта. На улице жара градусов под пятьдесят, а в метро спасительная прохлада.

Город рос и хорошел. В 1983 торжественно отметили 2000-летие Ташкента, примерно тогда же население города перевалило за два миллиона. Каждый год по распределению приезжали новые люди, молодежь. Кто-то уезжал по окончанию положенной отработки, но многие предпочитали остаться. И я их прекрасно понимаю.

Судите сами — красивый южный город, продуктов в магазинах полно, с жильем тоже особых проблем не было, зима короткая и теплая, лето долгое и жаркое, солнце светит практически круглый год, овощи и фрукты в изобилии, мест для культурного досуга предостаточно. Спрашивается, какой смысл был уезжать? Страна-то одна была. Никаких границ от Риги до Душанбе, от Ашхабада до Владивостока. Одна большая страна.

Самое яркое воспоминание из тех далеких времен — майские праздники в городе. Море солнца, цветов, красных флагов и счастливых лиц. Детским воспоминаниям свойственны преувеличения, есть только белое и черное, никаких полутонов. Я прекрасно понимаю, что далеко не все было идеальным. Тогда я об этом не думал — слишком мал еще был, мне просто запомнилось ощущение праздника и много-много солнца. Взрослые от души праздновали 1 Мая, детвора ждала салют на 9 Мая. Каждому возрасту свой праздник…

Ташкент в конце апреля — начале мая прекрасен — тепло, но еще нет изнуряющей жары, трава еще не выгорела под жгучим южным солнцем, цветущие розы, первая клубника на базарах. Я сам уже порой не верю, что +30 это не чудовищная жара, а просто приятное тепло. А в Ташкенте именно так, +30 и ощущаются, примерно, как +23 в средней полосе России. Одним словом — благодать. Это время года мне и запомнилось больше всего.

Рос я в районе под названием Чиланзар. Район был преимущественно русским, но со временем там и узбекское население появилось. Район утопал в зелени. Строили кварталы после землетрясения 1966 года быстро, прямо посреди полей и поначалу деревьев было мало. А летом жарко, особенно в июле. Ночью же температура сильно снижалась и в первые годы было много случаев инфарктов у сердечников. Врачи забили тревогу и власти собрали целый консилиум с целью выяснить — в чем причина и как с этой проблемой справиться.

Причина была найдена — мало зелени. Днем сильная жара, а ночью температура резко падает. Дома-то построили в чистом поле, ни кустика, ни деревца. Оттого и такие сильные перепады температуры. Деревья же и декоративные кустарники дадут бетонным коробкам домов спасительную тень днем, а вечером станут заслоном перед холодным воздухом из полей и не позволят домам резко остыть.

В районе начали массово высаживать деревья. К концу 80-х деревья так вымахали, что порой, между домами неба не было видно — закрывали ветви и листья деревьев. Идешь на рынок (там я говорил «на базар»), проходишь под этим зеленым навесом деревьев и так хорошо, такое блаженство, такая прохлада. Выйдешь на открытое место — воздух сухой, жаркий и солнце обжигает. Но открытых пространств на квартале было сложно отыскать, куда ни посмотришь — везде зеленые насаждения и деревья, деревья, деревья…

Деревья были разные: тополя, платаны, ореховые деревья, вишни, черешни, яблони. Все лето мы — малышня, проводили на улице и, разумеется, наедались яблок, орехов, вишни до отвала. А сколько стекол разбили, пытаясь сбить яблоки да грецкие орехи…

3. Ранние годы

Из самого раннего детства мало что помню. Мама рассказывала, что однажды, в возрасте трех лет я решил, что уже взрослый и мне пора работать. Взял мамину сумку, положил свои игрушки и улизнул из дома, пока родители занимались домашними делами. Пошел на «калаботу». Шел я к ближайшему заводу, почти дошел до проходной и был замечен маминой подругой. Она-то меня домой и привела. Я злился, брыкался, требовал отпустить. Рвался на завод, на «калаботу».

В январе 1985 нам дали новую просторную квартиру. Была снежная зима, наш дом еще не полностью был заселен, а в нем уже ободрали все пластиковые накладки на лестницах. Эти накладки с внутренней стороны имели две ребра и за счет них хорошо скользили по снегу. Их нарезали под размер обуви и прикручивали на саморезы к ботинкам, а затем катались как на коньках. Я был слишком мал, сделать «коньки» себе не мог и с завистью смотрел как пацаны постарше рассекают на них по двору, играют в хоккей.

Зато, в ту зиму вдоволь накатался с горок и наигрался в снежки. Мы даже две крепости слепили из снега и играли в войнушку снежками, крепость на крепость. Это была самая снежная и холодная зима в моей ташкентской жизни, больше таких не было. Хочется прокатиться с горки, а снега нет. И так год за годом. Ждешь зиму, ждешь, а она так и не приходит. Обидно…

В новый детсад, поначалу, ходить не любил из-за рисовой каши с тыквой. Готовили ее часто, а тыкву я не ел вообще. Терпеть ее не мог тогда и до сих пор не люблю. Как ни пытались меня накормить этой кашей, все было тщетно. Принципиально терпел чувство голода и ждал обеда. А на обед борщ, в нем капуста. Капусту я тоже не ел. Организм ее не переваривал. В итоге, сидел на хлебе и компоте весь день. С нетерпением ожидая, когда придет мама и заберет домой, где меня наконец-то накормят тем, что я люблю. Картошкой и мясом.

Несколько ребят из группы насмехались надо мной, говорили, что веду себя как капризная девочка. Дразнились. Однажды я им отомстил, устроив диверсию.

Во время тихого часа отпросился в туалет и набрал полную горсть муравьев. Муравьи облюбовали туалет и сколько их не пытались извести, не исчезали. Они-то и стали моим орудием мести. Наловил их, вернулся в комнату и подкинул в кровати тем, кто больше всего меня третировал, затем лег в свою кроватку и притворился спящим. Через несколько минут раздался первый крик, потом второй. Вскоре кричали все, кому я подкинул муравьев. Оказалось, что муравьи кусачие, я-то рассчитывал, что они просто вызовут щекотку…

Хулигана вычислили быстро и влетело мне капитально. В детсаду наказали, не пускали во двор играть, а дома вдобавок к этому в угол поставили. Но наказание того стоило — больше никто не осмеливался надо мной глумиться. Зауважали новичка, стали со мной дружить. А в детский сад вызвали работников санэпидемстанции. Больше в туалете муравьев не было, вытравили. Мне их было жаль, чувствовал себя виноватым. Они погибли по моей вине…

Зимы я после 1985 не видел все детство, зато летом отрывался по-полной. Сколько зеленых яблок было съедено с солью, не сосчитать. Все яблони в округе обдирал с пацанами. Родители ругались, говорили: «Ну дождитесь, когда они созреют. Что ж вы их кислыми едите?» А нам все нипочем. Хотелось-то именно кислых недозрелых яблок с солью. Это же круто! Потом день не слезаешь с горшка, слушаешь нотации родителей и… опять идешь срывать незрелые яблоки.

А сколько было выпито «вишневки»… Что такое вишневка? Это самодельный вишневый нектар. Берешь бутылку от Пепси-Колы, набираешь в нее вишни, добавляешь воду, срываешь с любого дерева тонкую веточку и как ступой орудуешь ей. Надо раздавить вишню и перемешать с водой. Пара минут и готова вишневка. Кисленькая такая, вкусная. Отлично утоляет жажду. А если оставить ее на несколько дней в холодильнике, то немного забродит и начинает пьянить. Пацаны постарше пили именно такую, а мы — мелкота, только свежую. Забродившую у нас тут же отбирали «старшие».

Дни напролет летом проходили во дворе. То пионерский костер устроим, то самодельные воздушные змеи запускаем, то в лянгу играем, то в ашички, то в ножички. Даже в Ташкенте новое поколение не знает, что такое лянга и ашички. Игры моего детства ушли в небытие. Может внукам будет интересно, во что играли их дедушки и бабушки, нашим же детям интереснее компьютерные игры.

Нашел в интернете толковое описание лянги, сам бы так четко не сформулировал. Цитирую: «Лянга» — лоскуток шкуры с пришитой к нему пластинкой свинца». Чем толще шкура и чем длиннее мех, тем лучше. Толстая шкура дольше держит свинец, не рвется, а за счет длинного ворса лянга дольше парит в воздухе и не так больно бьет по ступне. Играли ей примерно так, как чеканят футбольный мяч. Называлось это «набивать лянгу». Кто больше раз набил, тот и выиграл. Ругали пацанов за лянгу и дома, и в школе. Стращали грыжей и другими болячками, а мы продолжали играть. Испортилась лянга, срочно начинаешь искать шкуру. Старая меховая шапка, воротник или шуба родителей были настоящим сокровищем — можно много лянг сделать. Мастером лянги я не был, больше любовался на пируэты в воздухе более опытных и талантливых мастеров этой игры. Мне больше давалась игра в ашички, тут я был в своей стихии и мог играть от рассвета до заката, без перерыва на обед.

Ашичка — это прямоугольная косточка из коленного сустава задней ноги барана. Ими играли так: на земле рисуется квадрат, в центре которого (по линии) выставляются ашички меньшего размера чем биток. Цель простая — выбить ашички из квадрата. Все что выбил — твое.

Битки были крупнее, их красили лаком для нарядности и чтобы дольше служили, не стирались грани. Те ашички, что стерлись котировались низко и назывались «хряпуны». Их нельзя было обменять и многие отказывались принимать их в игру.

Мамин лак для ногтей уходил мигом, на покраску ашичек. Мамы пацанов со всей округи ворчали, обещали наказать, но прощали нас за «хулиганство». Дома появлялся новый флакончик с лаком и опять уходил не на мамины ногти, а на мои ашички.

Часто ловили мошенников, которые сверлили дырки в битках и заливали в них свинец. Так биток становился тяжелее, легче вращался между пальцами перед ударом и летел быстрее обычной ашички. Поэтому перед игрой друг у друга осматривали, ощупывали битки. Особое подозрение вызывали битки густо намазанные темным непрозрачным лаком. Если слишком тяжелый, биток у владельца отбирался на экспертизу, которую проводили на месте, с помощью перочинного ножа. Лак соскабливался, если свинца нет — играй, если есть — беги, пока не наваляли.

В 1987 я впервые оказался в России. Мы с мамой гостили у деда в Подмосковье, ездили в Москву на экскурсии и по магазинам. Красная площадь и Кремль не особо интересовали, меня манили Царь-пушка и Царь-колокол. Был от них в полном восторге. Они казались такими огромными, я рядом с ними ощущал себя лилипутом.

Но самый большой восторг был от ВДНХ и Детского мира. На ВДНХ облазил весь павильон «Космос», забирался в самолет, стоявший рядом с павильоном. Сидел за штурвалом и представлял, что я — пилот. А рядом стояла ракета и, смотря на нее, мне так хотелось поскорее вырасти и стать космонавтом.

Детский мир просто ошеломлял. Он был больше всех детских магазинов Ташкента, вместе взятых. Хотелось весь его купить, но детские грезы разбивались о строгие мамины слова: выбери что-то одно. И я выбрал. Мама купила мне детский игрушечный кегельбан. Говоря современным языком — боулинг. Он был просто огромный и занимал половину спальни. Но как же здорово было в него играть…

С дедом мы ходили на рыбалку, он подарил мне бамбуковую удочку. На речке было так тихо, спокойно. Можно было часами сидеть с удочкой и ждать клева. Точнее, клев-то был, просто у меня не хватало терпения и начинал подсекать слишком рано, рыба срывалась с крючка. Но под конец отпуска пообвыкся, что-то стало получаться. Представляю, какой сияющий вид у меня был, когда приносил маме лично пойманного пескарика. Меня распирало от радости, ведь я принес домой добычу, ужин.

Ходили мы с дедом и в лес по грибы. Он собирает сыроежки, я же — поганки. Почти все, что тогда собрал, пришлось выкинуть. Жаль было трудов, но не травиться же… Я предвкушал как будем есть на ужин картошку с грибами. Запах от сырых грибов стоял сногсшибательный.

Но вот незадача, пока готовился ужин, мне все меньше хотелось есть. Грибы я уже видеть не мог, есть их тоже не смог. Чувствовал, что меня от одного их вида выворачивает наизнанку. Поклевал картошку и пошел спать. Лишь годы спустя я понял, что тогда случилось. У меня аллергия на запах грибов при термообработке. Когда их жарят, варят, парят появляется специфический запах, от которого я задыхаюсь.

Много лет прошло и не помню уже, как в 1987 обстояли дела с продуктами в подмосковном городке, где жил дед. «Колбасные» электрички были, это точно. Но не помню, чтобы был тотальный дефицит. Были продукты на прилавках и хозтовары в продаже были. Ассортимент конечно был не такой богатый, как в столице, но жить было можно. С голода никто не помирал и без штанов не ходил.

Зато хорошо помню, что в местных продуктовых магазинах стояли банки с березовым соком. Для меня это была диковинка, в Ташкенте его не продавали. Приятный сок, с кисло-сладким очень легким вкусом. Когда стояли жаркие деньки, отлично утолял жажду. Понравился он мне тогда. Очень жаль было, что в Ташкенте его не достать.

Годами позже, когда я переехал в Россию, с удивлением обнаружил, что березовый сок больше не производится и не продается. Берез много, сок они дают как и прежде, а в продаже его нет. Странно и совершенно непонятно. Полтора десятка лет уже живу здесь, а так ни разу больше его и не увидел в магазинах. Может плохо искал, но вот честно, не помню, чтобы он мне попадался на глаза. Ни в больших магазинах, ни в малых. Это удивляет, откровенно говоря. Неужели частный бизнес не считает перспективным возобновление его производства? Целые поколения на нем выросли, помнят его вкус. Вряд ли производство безумно сложное и дорогое. Так почему его нет? Для меня это загадка.

Лето прошло, наступила осень, и я пошел в школу. Первый раз в первый класс. Шел и думал: «Я теперь не маленький, я в школу хожу!» Мне нравилось учиться, особенно хорошо давались математика и русский язык. Мама дома занималась со мной перед школой, и я умел хорошо читать и считать. Пока одноклассники учились читать по слогам, я уже умел читать по словам. Выпендривался самым наглым образом. Каюсь, грешен.

Потом нас приняли в октябрята. Какое это было счастье! Какая гордость! Мы учили песни, маршировали. Наш класс занял какое-то призовое место на городском слете октябрят. Как же нам завидовали сверстники из параллельных классов, а мы усерднее репетировали марши, чтобы на следующем слете победить, стать первыми. И спорили, кто первым из класса станет пионером

4. 1988. «Яблоки на снегу»

В майские праздники того года я попал в чешский Луна-парк. Чехословакия была далеко, но чешский парк совсем рядом, в моем родном городе. Луна-парк появился в Ташкенте еще в 70-х и занимал часть парка Тельмана. Он был сезонным, чехи приезжали весной и уезжали осенью. По выходным парк Тельмана напоминал самый настоящий муравейник. Мелкота чуть не силком тащила туда родителей, ради аттракционов и жвачки Pedro.

Аттракционы были просто шикарные, по тем временам. В других парках не было ни комнаты страха, ни американских горок, а здесь и то, и другое, и еще куча всего. В комнату страха и на американские горки меня не пустили родители, ибо мал слишком. Пришлось довольствоваться аттракционами «для малышей». Так хотелось туда… Туда, где визжат от восторга и страха, откуда все выходят радостные и возбужденные. Они там, а я здесь, на детской карусели. Обидно…

Я был раздосадован до предела. Столько времени мечтал попасть в этот парк, а тут такой облом. Вид у меня был самый жалкий и несчастный. Родители сжалились надо мной и предложили компромисс — в комнату страха и на горки отведут, когда исполнится 10 лет, а пока карусели и жвачка Pedro.

В магазине продавались жвачки, но только советские. Они назывались «Ну погоди!» и были так себе, невкусные. Pedro же были мечтой всех ташкентских мальчишек. Стоила жвачка целых 60 копеек, для меня — целое состояние. Долго упрашивал родителей купить не одну жвачку, а две. Когда уговорил, сиял от счастья. Ведь одну можно сохранить до понедельника и принести в школу.

Нас с первого класса учили всем делиться. Если кто-то что-то принес в школу, надо поделиться с одноклассниками. Это был закон для всех. Куличи, чак-чак и даже жвачки. Я уже не помню, на сколько кусочков мы расчленили бедного Pedro, сколько было желающих его отведать. Помню только, что кусочки были крохотными.

Зато дома меня ждала целая жвачка. Ее открыл еще в Лунапарке и жевал дня четыре точно, если не больше. Жевал бы и дальше, да только она стала разваливаться на части. Сначала пропал вкус и я раз за разом сыпал на нее сахар. Затем исчез алый цвет и она стала бледно-розовой. Пробовал натереть свеклой, отчего она окрасилась в фиолетово-сиреневый. Но и это не спасало, краска быстро сходила. Сходила с жвачки, но приставала к языку. А потом она стала распадаться на части и бабушка выкинула ее в мусорку, пока я играл во дворе.

Возвращаюсь домой, а жвачки нет. Поднял шум, спрашиваю: «Где жвачка?» Бабушка показала, где. О нет! Мое сокровище, моя прелесть лежит в мусорном ведре. Сердце кровью обливалось, чуть не заплакал. И смех и грех…

Тем летом мы с мамой отдыхали в Костромской области, на базе отдыха «Ветлуга». Страна менялась, в российской глубинке уже сложно было достать дефицит, что для меня, приехавшего из зажиточной Узбекской ССР было чем-то непостижимым. Но еще больше та поездка мне запомнилась песней «Яблоки на снегу», доносившейся из каждого приемника. Да что там из приемника, казалось, что каждый утюг и кипятильник навзрыд исполнял этот хит. Подними меня посреди ночи, скажи чтобы спел «Яблоки на снегу» и я спою. Она въелась в подкорку мозга.

По возвращении с базы отдыха произошло событие, которое потрясло меня — восьмилетнего пацана, до глубины души. 31 августа в Ташкенте пошел дождь. Вам смешно это читать, а для меня это было нечто сродни Апокалипсису. До тех пор я никогда в Ташкенте летом дождь не видел. Для меня нормой было — в апреле отшумели грозы и до конца сентября сухо. На том и рос. а тут посреди дня набежали тучи и начался ливень. Как сейчас помню те ощущения — растерянность, испуг. И ожидание чего-то плохого, очень плохого. Жизнь покажет, что те ощущения были не напрасно, но это будет потом, а пока, жизнь дарила последние беззаботные месяцы счастливого советского детства.

Осенью была Олимпиада в Сеуле. Это была первая олимпиада, которую я запомнил. Сборная СССР рвала всех в лоскуты. Моя двоюродная сестренка начала заниматься спортивной гимнастикой и мне понравился этот вид спорта. Поэтому старался не пропускать ни одной трансляции из гимнастического зала олимпийского Сеула. Что творили наши гимнастки и гимнасты, дух захватывало от их пируэтов.

Поскольку сестренка занималась гимнастикой в «Трудовых резервах», то персонально болел за Светлану Богинскую. Она была кумиром всех девчонок из «Трудовых резервов» в Ташкенте. И моей сестренки тоже.

Еще смотрел трансляции по легкой атлетике. Я сам неплохо бегал и физрук постоянно твердил, что мне надо развивать этот дар. Желание заниматься у меня было, но подводило здоровье — очень часто простывал. В секции же требовали справку из поликлиники об отсутствии болезней за несколько месяцев. Мне такую справку никто дать не мог. По той же причине не брали в секцию по плаванию. Наверно можно было решить вопрос взяткой, но родители были иначе воспитаны. Взяток давать не умели. Да им это даже в голову не приходило.

Я обо всем этом не думал, просто смотрел Олимпиаду и болел за наших. Отчаянно болел за Сальникова, который принес сборной СССР золото в плавании. Болел за наших бегуний, за наших прыгунов.

Когда Сергей Бубка готовился к решающей попытке, душа в пятки ушла. Сердце колотилось так, что казалось — еще миг и выпрыгнет. Но он взял высоту! Я сам в этот момент подпрыгнул от радости. Даже потом, когда Бубка станет выступать за Украину, всегда буду за него болеть. Кумир детства.

Во время олимпиады, или чуть позже, дома появились красочные импортные банки. Маме на работе к 7 ноября дали праздничный продуктовый набор с деликатесами. Среди них были и эти банки. Красивые, с олимпийской символикой.

Часть из них была с каким-то джемом. Вкусный был джем, ничего плохого не скажу. И была банка с сосисками. Чудно так, импортные сосиски. Вкусные наверно… Слюнки текли, страсть как хотелось попробовать..

До праздника их беречь не стали, сварили на ужин в тот же день. Для сравнения сварили и обычные сосиски, советские. Ужин готов, пробуем. В предвкушении чего-то удивительного беру вилкой импортное чудо, кусаю и… на лице гримаса удивления, разочарования, досады. Да они же совершенно безвкусные! Как трава.

Так я познакомился с вкусом «соевого мяса». На их фоне советские сосиски, про которые говорили, что они сделаны из бумаги казались шедевром кулинарии. Они-то как раз были сделаны из мяса. Кое-как дожевали импортный «деликатес» и благополучно забыли об этом казусе.

Кто мог тогда знать, что пройдет десяток лет и наша пищевая промышленность перейдет на «современные стандарты». Что с прилавков магазинов исчезнут колбасы и сосиски из мяса, а им на смену придет соевая дрянь…

Самым же ярким событием того года стала поездка в пионерский лагерь. В честь окончания первого класса, родители раздобыли для меня и двоюродного брата путевки в пионерлагерь «Лайнер».

Лагерь был ведомственный, принадлежал авиазаводу имени Чкалова и находился в горах Ташкентской области. Авиазавод был гигантом, там трудились десятки тысяч человек, было при заводе свое конструкторское бюро. Завод процветал, имел самую лучшую инфраструктуру, в том числе, несколько домов отдыха и пионерлагерей в Узбекистане и других республиках Средней Азии. Одним из них был «Лайнер». Не лагерь, а сказка…

Представьте себе, 1988 год: каждый день кино, несколько полноразмерных бассейнов с дорожками, прокат не только велосипедов, но и скейтбордов. Скейтборды только-только появились в СССР, везде их было не достать. А здесь — сколько хочешь. Ко всему прочему: горы, прогулки на катере по горному водохранилищу, шведский стол в столовой. С пирожными, Фантой, Кока-Колой, свежими фруктами в ассортименте.

В Ташкенте было полно Пепси, а вот Кока-Кола была в диковинку. Нечасто она встречалась в магазинах, видимо не на местных заводах ее разливали. А в пионерском лагере — хоть упейся. И все это удовольствие стоило нашим родителям 6 рублей с копейками.

А теперь скажите мне, что это был не коммунизм. Самый настоящий коммунизм, в отдельно взятом пионерлагере. И этот пионерский лагерь был не единственный, где детям создали идеальные условия отдыха. Десятки подобных лагерей каждый год принимали тысячи школьников. И все они были доступны для простого ташкентского рабочего, инженера, служащего.

Предвидя скепсис, что все так прекрасно быть не могло, скажу следующее: ребенку свойственно идеализировать свое детство, но помимо этого, в Ташкенте тогда и правда неплохо жилось. Узбекская ССР поставляла стратегическое сырье — хлопок. Сырья требовалось много и местные руководители хорошо поняли правила игры — даем хлопок и получаем все плюшки. А плюшек давали из центра щедро: никакого дефицита в магазинах, отличные дороги, газификация всей республики, массовое жилищное строительство и отсутствие коммуналок. Правда, каждый год происходили ЧП при перевозке, прямо в железнодорожных вагонах сгорало (согласно официальным бумагам) около миллиона тонн хлопка. И так год за годом…

Понятное дело, что пожары были для вида, как ограбление магазина в «Операции «Ы». Столько хлопка республика дать не могла, при всем желании. Хоть все хлопком засади, каждый клочок земли. Доходило до того, что на окраинах города вместо цветов в клумбах сажали хлопок. Все все знали, все все понимали, но делали вид, что действительно хлопок сгорел при перевозке.

И за весь этот хлопок, в том числе и якобы сгоревший, республика получала из центра хорошие деньги. А еще были самолеты ИЛ с авиазавода имени Чкалова (ТАПОиЧ), тракторы с ТТЗ, комбайны с Ташсельмаша, золото и уран из Навоийского горно-металлургического комбината и многое-многое другое, что тоже приносило деньги в бюджет Узбекской ССР.

Денег хватало на построение коммунизма в отдельно взятой республике. А про столицу республики и говорить не приходится — Ташкент катался как сыр в масле. До такой степени, что холодильник «Минск» проще было купить в столице Узбекистана, а не в столице Белоруссии. Звучит как анекдот, но так и было.

Я был еще совсем мелким, но хорошо запомнил, что не существовало проблем с Пепси, «птичьим молоком», тем более не было проблем с колбасой, сыром. Эти продукты дома не переводились. А ведь семья у нас была самой обычной, со средним достатком.

Кто знает, как долго эта идиллия могла бы продолжаться, возможно, что и долго. Однако, жизнь решила по-своему… Настал год 1989-й.

5. 1989. «Езжай в своя Россия!»

Год этот стал переломным, по крайней мере для меня. Тогда закончилось мое беззаботное детство, и для маленького мальчика из Ташкента началась эпоха перемен и потрясений.

Понятно, что изменения в стране уже были. Изменения глубокие, коренные. Экономика менялась, кооперативы появились, видеосалоны с американскими фильмами выросли как грибы после дождя. Однако, все это было хоть и необычно, но не было ощущения крушения всей прежней жизни. Страна оставалась советской, своей, родной. Радовались серебру сборной СССР по футболу на Евро-1988, триумфу сборной СССР на Олимпиаде в Сеуле. Когда в Карабахе началось противостояние, это воспринималось как нечто странное, непонятное, но вскоре произошло землетрясение в Спитаке и вся страна бросилась помогать пострадавшим. Конфликт сошел с полос газет и выпусков новостей. А дальше все (в сознании советского мальчишки, росшего с мечтой о покорении космоса) затмил полет «Бурана».

До сих пор помню, как родители подарили модель этого космического корабля, который я тщательно собирал и склеивал. Кусочки пластика соединились и превратились в модель красивого белоснежного корабля. Не только меня мечты уносили в глубины вселенной. Такие модели разошлись по стране сотнями тысяч и сотни же тысяч моих сверстников, которые так же мечтали стать космонавтами, грезили о полете на этом самом «Буране».

Беды 1989 года для меня начались с семейной трагедии — умер отчим. Человек с добрейшим сердцем и золотыми руками. К сожалению, сердце у него было не только доброе, но и больное. Врожденный порок сердца, который не в состоянии тогда была излечить наша медицина. Этот человек для меня стал настоящим отцом. Им он для меня, навсегда, и останется.

Было больно видеть, как он угасает. Угасает на глазах. Такой веселый, остроумный, добрейшей души человек. Он мучился, но продолжал бороться со своим страшным недугом. В апреле 1989 его не стало. Остановка сердца, клиническая смерть, реанимация, отказ внутренних органов и снова смерть. Уже без шансов на спасение. Он умер не дожив даже до сорока лет.

Годы спустя мне не раз приходила мысль, что отчим с его слабым сердцем, вряд ли смог бы пережить 90-е. Завод, на котором он работал, фактически закроется через несколько лет. Сотни рабочих этого завода сначала будут сидеть на хлебе и воде, а затем окажутся на улице. Без денег, без работы, без перспектив. Может и к лучшему, что он не увидел всего этого…

А потом полыхнуло в Ферганской долине. Я был еще совсем мелкий и взрослые не всегда просвещали о проблемах. Рос себе и рос советским школьником, в духе интернационализма. А тут такое…

Проблемы появились, еще когда был жив отчим. Мама рассказывала, что однажды он ехал на работу и увидел на балконе многоэтажки плакат «Русские в Рязань, татары в Казань!». Мне, естественно, об этом никто ничего не сказал тогда. Но, уже по нашему двору было понятно, что происходит нечто странное, неприятное. Вчерашние друзья -узбеки стали смотреть косо, огрызаться, без повода лезть в драки.

Один раз я проснулся посреди ночи, пошел в туалет и услышал разговоры взрослых на кухне: бабушка рассказывала маме, как ей нахамили на базаре. Она хотела купить полкило грецких орехов и ей нахамил какой-то молодой продавец. Если раньше продавцы без проблем взвешивали полкило и давали еще «с походом» (с довеском), то теперь она услышала: «Не хочешь брать килограмм — езжай в своя Россия».

Пока отчим болел, нашей семье было не до политики, не до межнациональных вопросов. Обсудили взрослые, повозмущались, да забылось все. А потом его не стало. Мама долго приходила в себя, плакала по ночам, думая, что я уже сплю. Тогда, на семейном совете было решено, что надо сменить обстановку и куда-нибудь уехать на несколько недель, благо у меня наступили летние каникулы. Мама достала путевки для себя и меня на озеро Иссык-Куль, что в горах Киргизии. Было это в конце мая 1989 года.

Иссык-Куль — место фантастическое. Если есть возможность туда поехать — езжайте не раздумывая, не пожалеете. Горы, море цветов вокруг и огромное соленое озеро, воды которого уходят далеко за горизонт. Одна беда, стоит зазеваться и ты становишься красный как рак. Солнце в горах термоядерное, получаса на пляже хватает для получения солнечного ожога, поэтому надо брать крем от загара, да помощнее. Казалось бы, мы с мамой из Ташкента родом, люди к солнцу привыкшие, чего нам бояться? Оказалось, есть чего… В общем, обгорели мы в первый же день и пришлось сидеть в номере, с головы до ног обмазанными всевозможными кремами.

Ожоги сошли за несколько дней, как раз в это время отгремели последние грозы (с дождем и градом) и наступило настоящее лето. Тот, кто не бывал в горах, вряд ли поймет мой тогдашний восторг. Сейчас-то, по прошествии многих лет, Иссык-куль вспоминается как сказочное место, а тогда восторгам не было предела. Еще бы… из мегаполиса с кучей заводов, фабрик, автомобилей выбраться в места, где воздухом дышишь и надышаться не можешь, до того он чист. В каждом горном ручейке ледяная кристально чистая вода, которой не можешь напиться — хочется еще и еще. И цветы, цветы, цветы… Такой расцветки у ирисов, как там, я в жизни не видел ни до, ни после. А еще гигантские живые ковры из алых тюльпанов на склонах гор. Завораживающее зрелище.

Посреди этой красоты нас и настигли новости про резню в Ферганской долине. В новостях, поначалу, масштабы трагедии сильно приуменьшали. Запомнились слова, что все это раздули СМИ, и что была «обычная драка» из-за «тазика с клубникой» на базаре. Но слухи распространились быстро, благо от киргизского Иссык-Куля до Ферганской долины не так и далеко, километров 450. И слухи эти не радовали: рассказывали о сотнях и тысячах замученных, убитых и заживо сожженных турках-месхетинцах. В голове не укладывалось, как можно убивать только за то, что ты — не узбек? Как можно сжечь человека живьем? Избить, замотать в ковер и поджечь… Можете представить ужас, охвативший людей, десятилетиями (после Великой Отечественной войны) живших в мире. Можете представить и мой ужас, ужас девятилетнего ребенка, на чьих глазах рухнула вся спокойная жизнь.

А слухи шли и шли нескончаемым потоком, начали говорить о погромах не только турок-месхетинцев, но и армян, русских. Что делать? Можно ли возвращаться домой в Ташкент, или бежать? И куда бежать?

Сами понимаете, в 1989 году никаких сотовых телефонов в СССР не было, вся связь только через стационарные телефоны в домах, организациях, уличных таксофонах и на пунктах междугородной связи.

Пункт междугородной связи был оккупирован с самого утра и до самого вечера, все звонили родным, друзьям, знакомым. У нас в Ташкенте осталась бабушка, до нее мы и пытались дозвониться. Связь работала плохо, дозвониться было практически нереально. Сейчас я понимаю, что линии были перегружены выше всяких пределов, а тогда все верили слухам, что связь специально глушат власти.

Ближе к ночи нагрузки на телефонную связь спали и до Ташкента удалось дозвониться. Бабушка в эти дни жила на осадном положении, не выходя из дома. Приготовилась к возможным погромам и поджогам, как могла — протянула по квартире шланги, подключила к водопроводу. Если бросят в окно бутылку с зажигательной смесью, оставалось только повернуть краны и пустить воду, чтобы потушить пожар.

Ситуация была напряженная, хотя в Ташкенте погромов не было, рассказывали о погромах в ближних пригородах. Сколько не искал подтверждения этому, ничего не нашел. Видимо, кто-то специально нагнетал ситуацию, в своих интересах. Толпа же мгновенно подхватывала новый слух и разносила по всему городу. А возможно, что-то и было, но не получило огласки в СМИ. Не берусь утверждать.

Так или иначе, а было тревожно. Обдумывали родители и вариант переезда, но вскоре ситуация стала успокаиваться. Внутренние войска ввели в Ферганскую долину, на окраинах Ташкента солдатами усилили милицейские посты. Еще через неделю в Ташкенте ситуация пришла в норму, тут и наш отпуск на Иссык-Куль подошел к концу, пора ехать домой.

Сколько себя помню, всегда в Ташкент возвращался с удовольствием. Родной город, родной район, родной двор. Все свое, все родное. А тут… Тревога в глазах мамы, тревога у меня на душе.

К счастью, в Ташкенте и правда было спокойно. Ну как спокойно… Не стреляют, не убивают — уже хорошо. Но людей было не узнать. Вчера еще жили тихо, спокойно, мирно, а сегодня уже смотрят волком друг на друга. Если до этих событий случаи конфликтов на межнациональной почве было раз, два и обчелся, то теперь они происходили регулярно. Чуть ли не каждый день.

Словно по мановению чей-то недоброй, но волшебной палочки, вчерашние друзья стали врагами. Повсеместно стало раздаваться: «Вали в Россию», «Скоро вас всех выгоним». Кто эти мысли внушал не знаю, однако нашлось немало тех, кто их впитал и принял как руководство к действию. Драки между русскими и узбеками вспыхивали везде и всюду. И все тот же мотив: «Уезжайте!», «Вы здесь чужие».

Затем, как по команде, начались разговоры о том, что когда выгонят всех русских, «узбеки будут купаться в золотых ваннах». Ключевое слово «когда». До этого, чаще употреблялось «если». Тут уже внедрили мысль, что это обязательно произойдет. До развала Союза было еще целых два года, мало кто мог даже подумать о таком. Но кто-то решил (либо знал), что так будет и убедил других.

Летом 1989 мама и бабушка регулярно смотрели объявления об обмене. Частной собственности на квартиры не было, но можно было сделать обмен. В том числе, обмен квартир в разных городах. Но желающих, сами понимаете, после прогремевшей на всю страну ферганской резни, не было.

Неделя за неделей проходили, пришла осень, новый учебный год и вместо обычных детских разговоров, у 9-ти летних пацанов, начались разговоры о том, кто и куда уедет. Я был уверен, что и мы скоро уедем, но жизнь распорядилась иначе — обмена мы так и не нашли.

Но многие уезжали. Город, как уже упоминал ранее, был интернациональным. В конце 80-х для евреев и немцев открылись двери в Израиль и Германию. Руководство СССР эти двери открыло. Соседний с моим квартал заметно опустел, там, как раз, проживало много евреев и немцев. Из класса несколько человек туда уехали. Затем крымские татары стали перебираться в Крым. И вот наступила очередь для русских уезжать из Ташкента.

Кто-то, тогда, окольными путями через фиктивные браки умудрялся продавать квартиры и уезжать. У нас такой авантюрной жилки не было, обычная законопослушная советская семья. Сидели и ждали лучшего. Либо обмена, либо нормализации ситуации. Подходящего варианта обмена трехкомнатной квартиры, в неплохом районе Ташкента, так и не нашлось, а ситуация действительно нормализовалась, как только во главе республики встал Каримов.

Понятия не имею, было ли это взаимосвязано, но при Каримове в Ташкенте ситуация быстро пришла в норму. Если из других регионов приходили жуткие новости и слухи, о том, как люди бросают все и бегут, спасаясь от погромов, убийств, изнасилований, то в столице Узбекской ССР общественный порядок навели быстро. Русскоязычное население, с облегчением на душе, встретило новость о новом главе республики, узнав, что жена у него русская. На самом деле, Татьяна Каримова только наполовину русская: отец таджик, мать русская, но мы тогда таких подробностей не знали. Везде упорно твердили одно — она русская и точка.

Поднявшие было голову, националисты и исламисты, с явным неодобрением восприняли это назначение. Им Каримов был как кость в горле: и жена русская, и говорит по-узбекски плохо, и родом из Самарканда. Первые два обвинения понятны и без разъяснения, а вот по последнему надо сделать отступление от повествования. Попробую растолковать, почему же факт рождения в Самарканде для узбекских националистов было «черной меткой».

Самарканд — город древний, практически ровесник Рима. Там до сих пор сохранились остатки стены Александра Македонского. Когда в 20-х годах была образована Узбекская ССР, столицей новой республики стал Самарканд. Ташкент получил столичный статус пятью годами позже. Казалось бы — первая столица Узбекистана, туристическая жемчужина республики, и на тебе — на его уроженцах «черная метка»… Все дело в том, что Самарканд — город таджикский. Находится в Узбекистане, самый известный за рубежом узбекистанский город, но основное его население — таджики.

Знакомый узбек рассказывал такой случай:

«Приехал, я как-то, по делам в Самарканд. Зашел в ближайшую чайхану и вижу, что чайханщик явный узбек, а не таджик. Обратился к нему по-узбекски — молчит. Повторил погромче — молчит. При этом, отвечает другим посетителям, которые обращаются на таджикском и на русском. Решил обратиться на русском — моментально ответил и принял заказ.

Дальше — больше, Решил дождаться, когда будет поменьше посетителей, а значит — будет меньше лишних ушей. Выждал момент, когда все разошлись и заново подошел к чайханщику. Спрашиваю:

— Ты чего не отвечаешь на узбекском? Ты же узбек! Я слышал, как другие тебя называли узбеком.

Чайханщик с грустным видом ответил:

— Ты извини брат, но иначе нельзя. Мне тут жизни не будет, если буду на узбекском говорить, а мне семью кормить надо…

— Но почему? Мы же в Узбекистане живем. Здесь же полно узбеков, вы чего это терпите?

— Самарканд — город таджикский, здесь такие правила.»

За правдивость этой истории головой не ручаюсь, но подобных рассказов слышал множество. Знакомые ташкентские узбеки, в приватных беседах, откровенно говорили, что «самаркандских» на дух не переносят. Будь ты хоть самым чистокровным узбеком, многие будут считать тебя таджиком. Никакие документы, подтверждающие родословную от самого хана Шейбани (он привел кочевых узбеков на территорию современного Узбекистана в 16 веке) не убедят в обратном. А все потому, что в советские времена многие таджики Самарканда при переписи и выдаче паспортов записали себя в узбеки. Имея в графе национальность запись «узбек» было проще продвинуться по служебной лестнице, чем имея запись «таджик».

Тут стоит рассказать о взаимоотношениях народов Средней Азии и Казахстана. Многие сейчас не понимают, как могут враждовать близкие по крови и вере народы. Например, как могут воевать, между собой, братские славянские народы на Донбассе. Я же могу сказать, что вражда народов не редкость, а скорее обычное явление. В Средней Азии все не любят всех и это чистая правда. Узбеки терпеть не могут таджиков, казахи — узбеков и т. д. Спросишь, почему — начинаются долгие и путанные объяснения кто у кого тысячу лет назад «яблоки понадкусывал». Одни других не любят за «излишнюю предприимчивость» (проще говоря — за хитропопость и природную натуру барыг), в ответ раздаются обвинения в природной многовековой лени (поверьте, это обвинение не является чисто украинским и прибалтийским ноу-хау). Еще об одном народе слышал такую версию причины давней неприязни — предатели, которые всех и всегда предают. Короче, полный набор.

Претензия по историческому прошлому тоже в тех краях известна: один народ предъявляет современным узбекам претензии из-за Тамерлана (речь о событиях аж 14 века). Тамерлан (он же Амир Тимур), как рассказывают из поколения в поколение аксакалы, ради строительства своего дворца Ак Сарая приказал собирать у одного подвластного народа грудное молоко. По легенде, кто-то посоветовал ему использовать женское грудное молоко для улучшения качеств раствора, которым скрепляли кирпичи. Под раздачу попало 40 тысяч рожениц, у которых отбирали половину молока. В итоге, дети этих рожениц умерли, не получая полноценного питания. Прошли века, дворец Ак Сарай давно исчез с лица земли, а память об этом эпизоде осталась. И эту память используют как предлог для неких претензий в наши дни.

Кто бы что ни говорил, а бытовые национализм и ксенофобия присущи любому народу. Много позже, в годы учебы в университете, мне хорошо запомнился один тест, который устроила группе психолог. Она спросила: «Вы считаете себя толерантными?»

Вся наша интернациональная группа ответила твердое «да». А как могло быть иначе, если среди однокурсников были: русские, украинцы, татары. узбеки, казах, таджик, корейцы, грек и японец? Разумеется, ответ мог быть только положительный.

Но это было только начало, следующий вопрос звучал так: «Допускаете ли вы возможность брака с представителями негроидной расы?». Здесь возникло некое замешательство. Если девушки, единогласно, ответили «нет», то мужская половина засомневалась и дружно стала обсуждать, что если мулатки, то почему бы и нет, а вот просто негритянки — не вариант. После непродолжительной дискуссии, большинство постановило: развлечься с мулаткой было бы интересно, но вот жениться — скорее нет, чем да.

Психолог улыбнулась и заметила, что буквально минуту назад все строили из себя верных адептов толерантности. А тут такой конфуз, на втором вопросе посыпались. Следующий ее вопрос буквально пригвоздил наши потуги считать себя толерантными интернационалистами. Звучал он так: «Допускаете ли вы возможность брака ваших детей с представителями негроидной расы?».

Думаю, что вы уже догадались, какая реакция последовала. Круглые глаза даже у корейцев и японца, побледневшие лица у самых смуглых узбеков и таджиков и единогласное громовое «нет!», в хоровом исполнении.

Психолог же, вновь, улыбнулась и произнесла небольшую речь о том, что несмотря на нашу крепкую «дружбу народов» внутри группы, все мы привыкли только к тем народам, которые живут бок о бок десятилетиями. Но стоит ввести в уравнение новую нацию/расу и вся радужная картинка любви и согласия начинает распадаться. И если вы готовы допустить некоторые шалости и отступление от правил для себя, то для для детей — ни за какие коврижки. Строго нет и никаких «если».

Почему я вспомнил об этом эпизоде? Да потому вспомнил, что психология масс давно и хорошо изучена. Хорошо известны все проблемные места во взаимоотношениях разных народов. Даже если они сейчас живут в дружбе и мире, то этот мир и эту самую дружбу можно разрушить. Методы превращения бытового национализма и ксенофобии в воинственные, пещерные формы известны с начала 20 века. Как говорится, было бы желание. Время от времени, желающие находятся…

Вспоминая конец 80-х и начало 90-х годов. все чаще, прихожу к выводу, что те волны дикого национализма были неспроста. Они начинались как по команде, а затем резко сходили на нет. Тоже, как по команде. Всего-то и требовалось — посадить, ликвидировать или изгнать десяток самых отмороженных вожаков, ликвидировать самые радикальные политические объединения. И все, ситуация начинала возвращаться в более-менее нормальное русло. Примерно так события будут развиваться в Узбекистане, но об этом позже.

Когда закончилась паника, и наступил мир, жизнь пошла своим чередом. В том памятном году я «заболел» футболом. До этого мне был интереснее хоккей, восхищался игрой ЦСКА и сборной СССР, маститых Фетисова с Ларионовым и совсем еще молодого Павла Буре, но как-то раз увидел по телевизору матч футбольного московского Спартака и «заболел». Правильно говорят — можно за жизнь сменить не одну любимую женщину, а любимая команда остается одна. Одна на всю жизнь. Именно в 1989 году многомиллионную армию поклонников красно-белых пополнил девятилетний мальчишка из солнечного Ташкента, да так в этой армии и остался. Навсегда.

С футболом из детства связан один забавный сюжет. Никаких гаджетов (кроме крайне дефицитной портативной игры «Ну погоди», она же «Электроника ИМ-02») у нас не было. Наверно, даже хорошо, что не было. Все лето, с утра до самого вечера, мы проводили за играми на открытом воздухе, во дворе, а не уставившись в экран смартфона, планшета или PSP. Понятное дело, что самой популярной игрой был футбол, в который играли всем двором.

Кто помладше — в обороне, кто постарше — в атаке. Единственная позиция, на которую ставили не из-за возраста, а по игровым качествам, была позиция вратаря. Вот на этой позиции мне и довелось играть в те годы. Просто потому, что никто из более старших на воротах лучше меня не играл.

Спросите, что же в этой истории забавного? Забавно в ней то, что играть мне приходилось то за свой двор, то за соседний. С соседними дворами у нас заруба шла лютая. Играли они лучше нас, и победить, хоть раз в неделю, было делом чести. Каждый проигрыш воспринимался как конец света и настрой на каждый новый матч был просто запредельный. Но как-то так получалось, что в матчах за свой двор я пропускал такие «бабочки», что меня гнали из ворот с позором.

Разумеется, на следующий матч меня в состав не ставили, ставили кого-то другого. В соседнем дворе была очень сильная команда, но хорошего вратаря не было. Видя, что я стою без дела, меня звали сыграть за них. Я и играл. Играть-то хотелось жутко.

И не поверите, я ловил кураж, играл вдохновенно. Отбивал, практически, неберущиеся мячи и становился героем матча.

Перед следующим матчем весь наш двор дружно решал звать меня обратно в команду. Строго наказывали — играй хорошо. Мол, поиграл за соседей как Дасаев, давай и за нас так же играй, спасай честь двора. И, разумеется, я вновь ловил «бабочки» и с позором изгонялся с поля. Почему так выходило, даже объяснить не могу. Мистика, да и только… А может и не мистика, а просто играя за соседей, не было мандража. Не было груза излишней ответственности. Да и доверяли мне ребята из соседнего двора больше. Кто сейчас может точно сказать, что было настоящей причиной, давно это было.

1989 был бурным на события. Но, в силу возраста запомнилось далеко не все. Хорошо запомнились вывод войск из Афганистана и Берлинская стена. Остальное как-то стерлось из памяти.

Афганистан запомнился чем-то сродни детских кошмаров. Помню разговоры со сверстниками во дворе и в школе. Когда кто-то говорил, что брата/дядю/соседа забрали в армию, первым вопросом было: «В Афганистан пошлют?». Это было страшно, это пугало. Сама по себе, служба в армии воспринималась как что-то крутое. Афганистан же был чем-то сродни ада или чистилища. Если кого-то отправляли туда, с ним мысленно прощались, родным выражали сочувствие.

Причин для этого хватало. Главная из них — раненые советские солдаты и офицеры из Афганистана доставлялись в госпитали Ташкента. Весь город был в курсе, сколько наших привезли на этой неделе, скольких не удалось спасти.

Для других регионов нашей необъятной страны война в Афганистане была далекой и чужой, в Ташкенте же все ощущалось иначе. Через ТуркВО (Туркестанский военный округ) проходила техника, шли призывники, там были склады с оружием и боеприпасами. Ну и военные госпитали, само собой. Из этих госпиталей на военные аэродромы и уходил «Груз-200». Война была долгой, изматывающей, бесславной. В ней не было великих битв, но было много искореженных судеб наших солдат и офицеров, навсегда оставшихся инвалидами. В Ташкенте это знали лучше всей страны, ибо видели их каждый день.

Когда афганская война закончилась, было огромное облегчение тысяч и тысяч отцов и матерей по всей стране. Ребята призывного возраста вздохнули с облегчением. Но была и горечь на душе от происходящего. Много разговоров тогда слышал о том, что зря разворошили это осиное гнездо, много с ним будет хлопот еще впереди. Еще чаще говорили, о том сколько погибло наших в этой войне. Эти цифры пугали неокрепший мозг. Для меня, девятилетнего ребенка, было шоком еще и то, что наша армия — армия победительница уходит без победы. Великая армия великой страны уходит откуда-то. Это было странно, уму непостижимо. Но это было только начало нашего всеобщего отступления…

А Афганистан нам и правда через какое-то время выйдет боком, когда полыхнет Таджикистан. И до сих пор он убивает наш народ, но не минами и «стингерами», а многими тоннами героина в год. Если подсчитать количество умерших от афганского героина только за 90-е годы, начинаешь понимать тех, кто в 1989 говорил — вывод войск оттуда большая ошибка. А героин идет и идет: шел в 90-е, шел в «нулевые», идет и сейчас.

Когда осенью 1989 в новостях стали рассказывать про «бархатные революции», поначалу все воспринималось спокойно, даже позитивно. Красивое, даже ласковое, название события, красивые репортажи о народной воле, с захватывающими дух планами митингов. Волны народных масс, сметающие Чаушеску, Живкова и прочих товарищей, и все это под восторженные телекомментарии.

Наше телевидение тогда было не просто либеральным, а воинствующе либеральным. Любого, кто осмеливался высказаться в защиту Чаушеску и Хоннекера обвиняли в ретроградстве, замшелости, волюнтаризме и прочих нехороших вещах. В тренде были «демократизация», «плюрализм мнений», «гласность». Все, что было связано с коммунизмом уже в открытую, не стесняясь кого и чего-либо, предавали анафеме.

Чаушеску в СМИ был облит ушатом помоев как тиран сталинского типа, примерно теми же словами характеризовали и других социалистических правителей Европы. Китайский же Дэн Сяопин, за площадь Тянанмынь, был нашими ультралиберальными ТВ и печатной прессой возведен в ранг палача, похлеще Пол Пота и Пиночета.

И всему этому потворствовал Горбачев. Он обличал китайские власти, призывал к гласности и торжественно отказался от «доктрины Брежнева». Для тех, кто не в курсе, объясню в двух словах: «доктрина Брежнева» устанавливала границы сфер влияния в мире между СССР и США. В тех странах, которые входили в Варшавский блок и СЭВ мы имели полное право устанавливать свои порядки и менять неугодные режимы. По этой доктрине мы задавили «Пражскую весну» в Чехословакии в 1968. Но в 1989 Горбачев от этой доктрины отказался, на радость США и их вассалов. Правительство Горбачева пальцем не пошевелило для защиты союзных нам режимов в Европе. Наша армия не получила приказ помочь местным властям подавить «бархатные революции», все наши послевоенные достижения, в создании сферы влияния и безопасности на западных рубежах, рухнули в одночасье. И все это под гром оваций на телевидении и в прессе. Зато, нам с гордостью сообщали, что Америка пообещала не включать наши бывшие владения в свой военный блок. Ныне все эти страны являются членами НАТО…

Апофеозом этих процессов стало крушение Берлинской стены. Нам, тогда, все уши прожужжали про зверства «штази», про мучения народа ГДР при коммунистах. Были бесконечные репортажи из Берлина, журналисты со счастливыми улыбками демонстрировали свои трофеи — куски бетона из разрушенной стены. А фоном к этим счастливым репортажам шли сообщения о решении вывести наши войска из Германии и других стран Восточной Европы. Уже тогда это вызвало у меня тревогу и непонимание. В голове крутился один вопрос — зачем? Зачем нашим войскам уходить с тех позиций, которые мы заняли в 1945? Простой такой детский вопрос.

Кстати говоря, в том году я с удивлением узнал, что ЧССР (Чехословакия) не является частью Советского Союза. Мне и невдомек было, что это отдельная страна, географию наш класс еще не проходил. Аббревиатура ЧССР сильно напоминала БССР, УССР, МССР, УзССР и т.д., вот и поди догадайся, что это не наша республика. В 1989 она стала «не наша» во всех смыслах. Так же, как ГДР, Болгария, Венгрия, Польша, Румыния.

И еще пара воспоминаний из той поры. В воздухе витал какой-то смутный, непонятный, но хорошо ощутимый дух гниения, агонии, безнадеги. Теперь я понимаю, что это был за дух — эпохи перемен…

Во дворе хулиганы разломали таксофоны. Тогда по всему городу прокатилась волна какого-то бессмысленного варварства, жертвой которого стали все городские таксофоны. Будки ломали, провода обрезали, аппараты заливали краской.

Я смотрел на происходящее круглыми от ужаса и непонимания глазами. Зачем это? Кому они мешали? Для чего их ломать? Ведь не у всех есть в квартирах телефон, кому-то срочно может понадобиться медицинская помощь, помощь пожарных, милиции, а позвонить нельзя — таксофон не работает.

Мода стала какой-то безумной. Несуразные балахоны, кричащие цвета в совершенно немыслимых сочетаниях, прически а-ля «я у мамы дурочка», серьги в ушах у парней, кожаные куртки с заклепками. Панки появились, с ирокезами на головах. Мою прабабушку чуть инфаркт не хватил, когда она такого расписного красавца встретила в магазине.

Дух этой эпохи перемен ощущался повсюду. В КВН со сцены требовали: «Партия, дай порулить!», советская молодежь лихо отплясывала бразильскую ламбаду, по телевизору день за днем рассказывали про какой-то «Архипелаг ГУЛАГ» и бородатого дядьку по фамилии Солженицын, все начали выискивать дворянские корни в своей родословной.

А мы с пацанами из класса выдумали новое развлечение: забирались на крыши девятиэтажек и ходили по бортику. Ветер дует, сами худые как тростиночки, того и гляди сдует, а мы идем гуськом по парапету. Зачем? Убей бог, не могу вспомнить. Дурь, блажь, иначе и не скажешь. Я как вспомню те хождения, так сердце сжимается. Разбиться было — пара пустяков. Идиоты малолетние. Это просто счастье, что никто не оступился, ни у кого голова не закружилась, никто равновесия от порывов ветра не потерял.

6. Пионер

1990-й год тоже был богат на события, но в памяти отпечатались только смерть Цоя, избрание Ельцина, чемпионство киевского Динамо, Новодворская разорвавшая портрет Ленина и мое пионерство. С последнего и начну, оно для меня было самым ярким событием.

Все три года, что я был октябренком, мечтал стать пионером. Нынешнему молодому поколению не понять, они росли в совсем других условиях. Но те, кто успел стать октябренком, пионером, комсомольцем меня поймут. Мы росли на «Тимуре и его команде», воспитывались на «чувстве локтя», занимались в различных кружках в домах пионеров. Мы — дети пионерских костров, пионерских зорек и пионерских лагерей.

Ты еще только октябренок, но смотришь с нескрываемой завистью на пионерские галстуки ребят постарше, заранее просишь родителей купить тебе самый лучший пионерский галстук, учишься его завязывать и сам с любовью его гладишь утюгом, по нескольку раз на день. Долго и тщательно подбираешь себе пионерский значок, чтобы самый красивый был, самый блестящий. Ты живешь одной мыслью — надо получше учиться и стать пионером на месяц раньше остальных. И все девчонки из класса будут смотреть на тебя с восхищением, а все мальчишки — с завистью.

Я даже не знаю, как нынешнему поколению объяснить это. Разве что аналогию с самым новым айфоном поймут… Но даже эта аналогия будет хромать, ведь айфон покупается, а право стать пионером раньше всех в классе не покупалось. Его надо было завоевать.

И вот этот день наступает. Ребят со всех школ района привозят к Вечному огню на Аллее героев. Ты стоишь в торжественной линейке, чисто механически повторяешь слова пионерской клятвы, которые зачитывают в этот момент, а сам уже не можешь дождаться главного момента церемонии: момента, когда тебе наденут пионерский галстук. И когда этот миг наступает, ты чувствуешь такую гордость, такое счастье, что сложно выразить словами. Это чувство не измерить никакими деньгами, никакими гаджетами, вообще ничем. Чистое, неподдельное детское счастье.

Пройдет несколько месяцев и это чувство потускнеет, галстук станет обычным элементом школьной формы, который надо постоянно стирать и гладить, иначе заругают, но сейчас — это символ того, что ты стал взрослым. Ты уже не мелюзга со значком октябренка на лацкане пиджачка. Теперь ты большой, окончил начальную школу и поднимешься на верхние этажи, туда где учатся совсем взрослые дяди и тети — комсомольцы. Теперь твое место среди них, а не среди вчерашних детсадовских малышей, и Ленин на твоем значке взрослый, как на всех плакатах и рублях — не юный Володя Ульянов с кудрявой головой, а дедушка Ленин. С бородой и лысиной.

Ты готов до блеска натирать пионерский значок, своими руками стирать и гладить пионерский галстук. Каждый день, чтобы он был чистым-чистым, гладким-гладким. Мой двоюродный братишка, однажды, даже в школу не пошел из-за того, что потерял по дороге в школу пионерский значок. Боялся, что влетит за это от завуча и директора и решил найти пропажу. И значок он не нашел, и уроки прогулял, за что ему и влетело от родителей, которым сообщили о прогуле уроков.

А теперь, представьте мое состояние, когда в новостях показали очередной митинг оппозиции, на котором какая-то тетенька в очках, рвет портрет Ленина. У меня в глазах померкло от такого святотатства. Ленин — вождь мирового пролетариата, он великий, он нашему народу путь озарил. Так нас учили с самого первого дня в школе. Это была аксиома, не требующая доказательств. То, что произошло, в голове не укладывалось. Хотелось эту тетеньку саму на мелкие клочки разорвать.

Было непонятно, почему ее не схватили, не дали по морде, а наоборот аплодируют? Как такое вообще может быть в нашей советской стране? Оказалось, что у нас такое возможно. И тетеньку эту не растерзали на месте, да еще и стали регулярно показывать по телевизору. Звали ее Валерия Новодворская…

В стране творилось форменное безумие, которое прикрывалось слащавыми лозунгами о гласности, демократизации, перестройке и т. д. На деле же, изо всех щелей вылезли, как тараканы, самые отмороженные антисоветчики и русофобы. Многие из них, в доперестроечные времена, лечились в заведениях для умалишенных. Типичные такие психопаты, поехавшие крышей на почве «борьбы с режимом». Наполеоны наших дней, со справкой. И вот этим самым «борцам с режимом» дали зеленый свет. Говори что хочешь, твори что хочешь — индульгенция Горбачевым выписана на все.

Кого ни возьми из пламенных оппозиционных трибунов той поры, все со справками. У одних вождей оппозиции справки из сумасшедшего дома, у других — справки о репрессированных предках. Как таких персонажей могли выпустить из клеток, остается только догадываться. Так мало того, им еще в политику путь открыли. Везде и всюду проводились выборы, везде и всюду насаждали демократизацию. Чтобы с речами, политической платформой. Чтобы народ поверил в серьезность намерений и масштабность планов. Короче говоря, время для болтунов с хорошо подвешенными языками. Остапу Бендеру с его Нью-Васюками точно бы понравилось. Уж его-то точно выбрали в Верховный совет тех бурных времен.

Настало время самых разных проходимцев и психопатов. Чем радикальней речи — тем лучше, чем больше в них грязи на брежневский «застой» и сталинский железный порядок — тем лучше в квадрате, чем больше восхваления жизни на Западе — тем лучше в кубе. А если все вместе, то вообще прекрасно. В таких условиях, всевозможные новодворские, гамсахурдии, прунскене и ельцины не могли не стать кумирами «думающей интеллигенции» и остальных слоев общества. В ранг гения эпохи возвели Сахарова, в ранг искусства возвели чернуху про бытовуху и порнуху а-ля «Маленькая Вера», в ранг государственной идеологии — воинствующий антикоммунизм.

На моих глазах страна рухнула в бездну массового умопомрачения, в котором разорванный портрет Ленина был лишь небольшим ярким эпизодом. Просто этот эпизод вызвал шок у одного новоиспеченного пионера, то есть у меня. Еще два-три года назад я жил в жизнерадостном, добром, солнечном, цветущем мире победившего социализма, а теперь этот прекрасный, идеальный мир детства оказался разорван, разодран, растоптан. Человека, который это сделал я возненавидел до глубины души и запомнил на всю жизнь. О покойных принято говорить либо хорошо, либо не говорить ничего. Поэтому, о Новодворской в этом рассказе я больше говорить не буду. Вообще. Ни единого слова.

Из той же оперы вознесение на политический Олимп Ельцина. Карьерист, лицемер, выпивоха с замашками диктатора, которого в 1988 турнули с больших постов. Но этот «хитрый мужик», по меткому определению моей бабушки (которой он не понравился с первого же выступления в Верховном совете), сумел из разряда «сбитых летчиков» обратиться в любимца толпы. Критикуй власти посильнее, лей бальзам на души избирателей своими речами, сделай какой-нибудь популистский жест (например, прокатись в троллейбусе с народом) и ты — король толпы. Тебя будут готовы на руках носить те, кому ты скоро сломаешь жизни, загонишь в нищету. Ельцин мог пролезть к вершинам власти только в условиях полного раздрая в стране, в условиях расцвета шарлатанства и популизма. Настали смутные времена и он сумел в мутной воде выловить самую жирную рыбу — прибрать к рукам Россию.

Зачем нам тогда была демократия? Вот правда, зачем? И была ли она, на самом деле? Жизнь показывает, что нередко за демократию выдают нечто иное. Олигархию, например, или охлократию. В конце 80-х было запущено два параллельных процесса: либерализация в экономике и либерализация в общественно-политической жизни. Кооперативное движение и фермерство преподносились в роли спасителей экономики. За ширмой кооперативного движения шли процессы распила зарубежных активов компартии и начала приватизации.

Если кто-то наивно полагает, что приватизация началась при Гайдаре, тот сильно ошибается. Раньше она началась, до 1992 года. Если не верится, откройте Википедию и посмотрите когда был создан «Лукойл», в каком году. И «зарубежные инвестиции» были частью этого процесса. Инвестиции возникали из воздуха, из средств на дело «мировой революции», проходили через офшоры и возвращались в страну, как «иностранные». По сути, в 1988—1991 годы были обкатаны схемы, по которым в постсоветские времена всю промышленность страны пустили с молотка.

Что же до демократизации, то выше я уже писал, кто пришел к власти на волне «гласности» — националисты и прочие проходимцы. Вместо поступательного, целенаправленного движения вперед, под контролем центральных властей, случилось как в басне Крылова — лебедь, рак и щука тащили телегу в разные стороны. Причем, уже в 1989—1990 годах многим стало очевидно — государство шагает к пропасти. Государство в тяжелейшем кризисе и нужны меры по стабилизации положения. Если в экономике дела идут туго, то хотя бы во внутренней политике гайки подтянуть. Вернуть «руководящую и направляющую роль» КПСС было самым логичным шагом. Заодно и Съезд народных депутатов СССР разогнать, в котором протирало штаны 2200 человек. В таких условиях не до болтовни, нужны твердые меры и жесткая вертикаль власти. Но…

И ведь был пример для подражания. В Китае вспыхнул студенческий бунт. Весь центр Пекина был охвачен митингующими толпами. То, что там происходило сильно смахивает на Евромайдан в Киеве. В высших эшелонах власти были разброд и шатания, пока Дэн Сяопин не взялся за наведение порядка. Порядок навели жестко, весь мир облетели кадры танков на площади Тяньаньмэнь, сметающих баррикады бунтовщиков.

Китайцы и по сей день свято верят — не подави тогда законная власть мятеж, страна могла бы развалиться на части, либо рухнуть в пучину гражданской войны. И уж точно, по их мнению, никаких китайских экономических чудес начала 21 века не случилось бы.

Как отреагировало руководство СССР на события в Китае? Оно осудило «применение силы против безоружных». Уже тогда это казалось бредом, даже мне — 10 летнему юнцу. Спустя годы, та позиция Горбачева кажется не просто бредом, а форменным вредительством.

У тебя страна уже полыхает в локальных войнах, республики Прибалтики открытым текстом заявляют о независимости, на Украине устроили «революцию на граните», Ельцин объявил о суверенитете, а ты «осуждаешь». Что ты осуждаешь? Порядок осуждаешь? Решительные действия законной власти осуждаешь? Ты ведь этим даешь четкий сигнал сепаратистам в Прибалтике, националистам в Грузии и на Украине, рвущемуся к неограниченной власти Ельцину — жестких мер не будет, можете и дальше рвать страну на части. Но даже сейчас, спустя столько лет, этот господин с отметиной на лбу, своей вины не видит. Ссы в глаза — божья роса. Виноваты все, кроме него.

Как говорилось выше, наступило время шарлатанов и проходимцев. В те годы появились толпы магов, целителей, экстрасенсов. Самыми известными из них были Кашпировский, Чумак и Глоба. Анатолий Кашпировский через телевизор вгонял миллионы советских граждан в гипнотический транс, Алан Чумак «заряжал» через телевизор воду, а супруги Павел и Тамара Глоба делились с народом, что говорят планеты и звезды про день грядущий.

Народ верил, что вода после сеансов Чумака обладает целебными свойствами. Многие стали «заряжать» не только воду, но и хлеб, мясо, масло, картошку… По уверениям некоторых граждан, после употребления «заряженных» продуктов наступало исцеление от всех известных науке болезней. Такой же эффект, как говорили тогда, производили сеансы Кашпировского. Легковерные советские граждане вращали головами, руками, ногами во время «сеансов» и просыпались по команде гипнотизера, будучи уверенными — все болячки исцелены. Ну а прогнозы товарищей Глоба давали робкую надежду, что завтра точно удастся избежать проблем — ведь по телевизору дали «точный» астрологический прогноз на весь день. А значит, надо делать то, не делать это и будет тебе счастье. Вспоминаю те времена и диву даюсь, до какой же степени наш народ был наивен. Приучен верить всему, что говорят по телевизору, радио и пишут в газетах. Простодушный народ, который стал легкой жертвой для мошенников, шарлатанов, бандитов всех мастей.

Годом ранее я заболел футболом и «Спартаком». В 1990 году моя команда проиграла чемпионат настоящей машине — Динамо Киев. Сказать, что я тогда возненавидел роботов Лобановского — ничего не сказать. Всеми фибрами души. А иного в футболе и не может быть, тем более в таком возрасте. Есть твоя команда и остальные — враги. В том же году наша сборная (состоящая в основной своей массе из игроков, лично мной сильно нелюбимого, Динамо Киев) не вышла из группы на Чемпионате мира.

Играли наши, мягко говоря, не очень. Смотрел на игру наших и не понимал, отчего сборную СССР считают одним из фаворитов турнира. Только в последнем матче наши показали хороший футбол, но было слишком поздно — очков для выхода из группы катастрофически не хватало. Только спустя какое-то время я узнал, почему нашу сборную относили к фаворитам — двумя годами ранее, на Чемпионате Европы 1988, было «серебро». К сожалению, в 1988 футболом я не интересовался, а следующего успеха нашей сборной пришлось ждать долгих двадцать лет. Можно сказать, что не повезло с началом года боления. На пару лет пораньше бы…

Вот в чем мне точно повезло, так в том, что я видел как играет Черенков. Тот, кто видел его игру не мог остаться равнодушным. Это было настоящее искусство, легкое, тонкое и изящное. Много с тех пор утекло воды, было много других любимых игроков (наших и иностранных), но никто не вызывал такого восхищения как он, Федя — Федор Черенков.

В 1990 родители сочли меня достаточно взрослым, чтобы я мог смотреть сериал Рабыня Изаура. Первый показ сериала был в 1988, но тогда меня к просмотру не допустили — мал еще. Когда пустили смотреть, я себя тогда таким взрослым почувствовал, словами не передать. И вот оно — чудо дивное, заморское, многосерийное. Хоть это и был второй показ, вся страна смотрела «многосерийный художественный фильм» с замиранием сердца. Улицы городов в прямом смысле пустели.

За «Рабыней Изаурой» сериалы пойдут потоком: «Богатые тоже плачут», «Санта Барбара», «Просто Мария», Дикая роза» и т. д. Актеры из этих сериалов становились кумирами у нас в стране. Их приезд обставлялся так, будто прибыла коронованная особа. Вероятно так же американцы встречали «Битлз» в 60-х. Но то «Битлз», а тут…

Популярность сериалов была такая, что некоторые родители называли своих новорожденных детей именами героев «мыльных опер». От Калининграда до Владивостока работники ЗАГСов выписывали свидетельства о рождении на имена: Луис Альберто, Круз, Джина. Вам смешно, а каково было расти этим детям…

Я не был исключением и смотрел «мыльные оперы» не один год. Точкой невозврата стал сериал «Дикая роза», который у меня вызвал резкое неприятие. Уже и не помню почему, но меня просто воротило от сего творения мексиканского киноискусства. Иначе как «Дикая рожа» я этот сериал не называл и после него смотреть «мыло» не было ни малейшего желания. Много лет жанр сериалов для меня был табуированной темой, пока соблазнившись на множество положительных отзывов не подсел на «Доктор Хаус».

Пока писал главу вспомнил еще пару моментов из 1990 года. Мне тогда стукнуло целых 10 лет, в честь этого события мне подарили электронные наручные часы и калькулятор. Часы долго не носил, уронил нечаянно и сломал. Калькулятор же служил верой и правдой не один год. Хороший был калькулятор, инженерный. Был потом отличным подспорьем на уроках алгебры.

Но самым серьезным подарком на мой первый юбилей была сберкнижка. Бабушка открыла на мое имя вклад, «на совершеннолетие». На счету лежало 500 рублей, по тем временам очень приличная сумма. С этой сберкнижкой целый год я ощущал себя настоящим миллионером, практически Рокфеллером и смело смотрел в будущее. Наивное дитя…

7. Роковой год

1991 год эпохальный. Однако, писать о событиях этого года психологически нелегко. Нужен особый настрой. Совершенно не тот настрой, что был в предыдущих главах. Одно дело писать о солнечных годах беззаветного и счастливого детства, другое дело писать о годах утраты родины и всех жизненных ориентиров, о годах беспросветной нищеты и жизни впроголодь. Обычная человеческая натура — помнить хорошее, говорить о хорошем, надеяться на что-то хорошее. Про плохое не хочется говорить, о плохом не хочется думать, плохое не хочется вспоминать.

Ко всему прочему, предыдущие главы были написаны до операции, до химии, до известия о том, что химия не помогает… Все последние месяцы вдохновения мне хватало только на написание коротких текстов, не более того. До повести руки не доходили. Много раз пытался себя заставить, говорил себе — пора! Брался за написание этой главы, но за несколько месяцев не написал ни единой строки. Однако, теперь и правда пора, жизнь заставляет торопиться. Впрочем, это лирика…

Мир стремительно менялся. Был и сплыл «Варшавский блок», правительство страны шло на уступки перед Западом по всем вопросам. И все же, было ощущение, что мы — могучая страна, всем дадим по мордасам и отстоим свои интересы. Так было до войны в Заливе.

Помню разговоры взрослых: какого черта мы согласились с американской резолюцией в ООН? Почему мы не помогаем Саддаму оружием? Американцы нам устроили «кровавую баню» в Афганистане, так почему же мы не ответим им в Ираке? Примерно такие же умонастроения будут в 2011 по поводу Ливии, да только ситуация будет уже привычной, после Югославии-1999 и Ирака-2003.

А тогда… тогда все это было странно, непонятно, в новинку. Именно тогда состоялся первый акт пьесы под названием «Однополярный мир», в котором правят США. В котором они решают: кого казнить, а кого миловать, а мы только статисты в этом спектакле, нам уготована роль второго или третьего плана.

Несмотря на то, что Горбачев сотоварищи одобряли американскую операцию «Буря в пустыне», простой народ жаждал поражения звездно-полосатых. Помню, с какой надеждой обсуждали с пацанами в школе: сколько у Саддама танков, ракет «СКАД» и т. д. Но все тщетно, иракская армия быстро капитулировала и огромный регион Ближнего Востока лег под Вашингтон.

Пресса еще какое-то время освещала эту тему, но скоро новые события в стране и в мире заставили забыть и об Ираке, и о Саддаме. Из того, что тогда печатали в прессе, запомнилась статья в «Технике молодежи» про суперпушку, которую якобы строили в Ираке. Меня, 11-летнего пацана поражали цифры дальности стрельбы в той статье. Пушка казалась каким-то чудо-оружием. Это сейчас я понимаю, что та суперпушка — штука, по сути, бесполезная, обычные РСЗО намного дешевле, мобильнее, дешевле и эффективнее. Но тогда я был впечатлен и восхищен.

Затем была безумная денежная реформа Павлова. Тем, кто тогда был совсем мал или еще не родился, объясняю: во вторник вечером объявили, что 50 и 100 рублевые купюры подлежат замене на купюры нового образца. Причем, обмен будет производиться в течение 3 дней. Во всей огромной стране. За 3 дня…

Мало того, сумма подлежащая обмену ограничена и надо доказать компетентным органам, откуда столько денег на руках. Началась паника, от старых купюр пытались избавиться любыми способами. Что говорили, в те дни, советские граждане в адрес правительства и лично премьер-министра Павлова, можете представить сами: мат, мат и еще раз мат. Да не простой мат, а трехэтажный.

Как обычно, пострадали не спекулянты и прочие подпольные миллионеры, а обычные обыватели, простые добропорядочные советские граждане. Спекулянты и прочий деловой люд имел каналы для сброса лишней налички и размена на купюры меньшего достоинства, обычный же народ таких каналов не имел. Копили граждане трудовую копейку, откладывали на «черный день» и на тебе… все заработанное честным трудом больше не деньги, а фантики.

Вдобавок ко всему еще запретили со сберкнижек снимать больше 500 рублей в месяц. Забегая немного вперед, могу сказать, что многие не успеют снять все свои накопления до конца года, а потом эти накопления просто сгорят. Так было и в нашей семье. Три с половиной тысячи полновесных советских рублей, все накопления моей бабушки, превратятся в ничто, в пыль.

А в апреле 1991 наш народ, впервые за много десятилетий, столкнулся с повышением цен. Со времен Сталина было принято цены понижать, зарплаты повышать. Хоть на копейку, но повысить уровень жизни. В 1991 году ситуация в экономике была такая аховая, что пришлось цены повышать.

Повышение произошло 2 апреля. Помню как народ горько шутил, что 1 апреля не стали повышать оттого, что все бы посчитали это розыгрышем. Страна с конца 40-х годов отвыкла от такого понятия как «инфляция». Целые поколения выросли при одинаковых ценах на хлеб, проезд на общественном транспорте, электричество. Можно было окончить школу, поступить в ВУЗ, отслужить в армии, родить и вырастить детей, а цена на проезд в автобусе все та же. Неизменна.

Цены на некоторые товары выросли в три раза. Стоила колбаса 2—20, стала стоить 8 рублей и т. д. Это было настоящим шоком. Крылатым стало выражение про колбасу «за 8 павловских рублей». Подорожал в стране и хлеб. Но вот что странно, в Ташкенте хлеб не повысился в цене. Более того, цену даже немного снизили. Все тогда этому удивлялись, ведь республика не обеспечивала себя пшеницей, а импортировала ее. Этой мерой Каримов, тогда, значительно повысил свою популярность среди населения, даже националисты стали меньше ворчать в его адрес.

Но это я немного забежал вперед, до апрельского повышения цен было одно событие, о котором нельзя не написать. 17 марта 1991 состоялся референдум о сохранении СССР. Горбачев со своей демократизацией и гласностью выпустил джина из бутылки, когда допустил к политической жизни и выборам оголтелых националистов. С лета 1990 года шел процесс, который сейчас принято называть «Парад суверенитетов». Меры, которые предпринимал Горбачев для сохранения единства страны были запоздалые, не радикальные, половинчатые. Все это привело к тому, что к концу 1990 года существование СССР оказалось под вопросом. Снять этот вопрос должен был референдум.

Референдум хоть и назывался всесоюзным, в реальности проходил только в части союзных республик. Армения, Грузия, Молдавия, Латвия, Литва, Эстония от участия в плебисците отказались. Эти республики уже не считали себя частью Союза, некоторые из них объявили о независимости, другие только планировали сделать это.

Я в то время, в силу юного возраста, за политикой особо не следил и думал, что голосуют все республики, кроме Прибалтики. Только недавно, решив изучить этот вопрос, с удивлением обнаружил, что в этом списке присутствуют Армения, Грузия и Молдавия. О том, что Армения объявила о независимости еще в августе 1990 года я и вовсе не знал. Век живи, век учись…

Как бы то ни было, а референдум был признан состоявшимся, так как большинство населения страны в опросе участвовало. Правом голоса тогда обладали 185 миллионов человек, за сохранение СССР проголосовали 113 миллионов.

Русское население Узбекской ССР тогда вздохнуло с облегчением: В этот момент наша семья, наши знакомые были уверены, что худшее позади и теперь нет никакой нужды куда-либо уезжать. То, что Прибалтика, Кавказ и Молдавия не хотят оставаться в СССР воспринималось как временное недоразумение: вот сейчас будет подписан новый союзный договор, все успокоится и заживем… Не было ощущения скорой катастрофы, по крайней мере в Ташкенте.

Примерно год спустя, в 1992, стоя в очереди за хлебом я услышал разговор взрослых о референдуме и развале страны. Один мужчина тогда поразил толпу своей речью. Он тогда сказал, что голосовал против сохранения СССР, а когда очередь на него зашипела, объяснил свою позицию: не верил, что этот референдум что-либо решит и считал мирный распад лучшей альтернативой гражданской войне. Много лет прошло, не раз вспоминал за эти годы его речь. Тогда, в 1992, я готов был его побить за эти слова. Позже стал видеть них логику. И даже сейчас не могу сказать с уверенностью, прав он был или нет. Был Союз обречен или имел шанс на сохранение, без гражданской войны.

Одно понятно: большинство граждан Союза было против развала, люди хотели жить в единой стране. Об этом говорят, хотя бы, результаты по Узбекской ССР: 93% жителей были за Союз. И это при том, что русскоязычного населения в 1991 году было максимум процентов 20—25.

8. ГКЧП

Прошло много лет, но день 19 августа 1991 до сих пор помню так, как будто он был вчера. Заканчивались летние каникулы, я был в гостях у приятеля. В этот день должен был идти по телевизору мультфильм «Фантадром». Его должны были показать несколькими месяцами ранее, но из-за какого-то экстренного выпуска новостей тогда не показали, перенесли показ на 19 августа. А мультфильм, судя по анонсам и рассказам тех, кто уже смотрел его, обещал быть интересным.

Открыли по бутылке Пепси-Колы, в предвкушении зрелища и… получили зрелище, да только совсем другое. По телевизору шел балет «Лебединое озеро». Уже наступило время мультфильма, а его нет. Вот уже он должен закончиться, а по телевизору все тот же балет. Мы, естественно, злые, сидим и клянем на чем свет стоит работников телевидения, которые опять обманули с мультфильмом, но продолжаем ждать. Мало ли, вдруг покажут. А балет все идет и идет. Ни конца ему, ни края не видно.

Когда стало понятно, что мультфильма уже точно не будет, собрались идти во двор, поиграть в футбол с пацанами. В это самое время балет резко прервали и запустили в эфир пресс-конференцию ГКЧП. С первых слов Янаева стало понятно — Горбачева скинули. Ни я, ни мой приятель, ни его родители не поверили в «болезнь Горбачева». Мы твердо знали — это переворот. КГБ и армия берут страну в свои руки. Это было нечто… Счастью не было предела!

Во дворе всем уже было не до футбола, только разговоры о перевороте. Все обзванивали родных и знакомых, делились новостью. Без преувеличения, все русскоязычные в нашем районе были в состоянии эйфории — мы все ждали, что теперь наведут порядок в стране.

Ближе к вечеру по второй программе пошли тревожные репортажи, о неподчинении Ельцина, Верховного совета РСФСР, баррикадах на улицах Москвы. Те, кто тогда жил в Москве и Петербурге, вероятно, меня не поймут. Обе столицы были против ГКЧП и «за свободу», а русскоязычные в республиках хотели порядка в стране и их республиках. ГКЧП давал надежду на борьбу с национализмом, расцветшим буйным цветом при Горбачеве.

Два дня 19 и 20 августа, пока были шансы на восстановление жесткой власти в стране, националисты в Ташкенте ходили как по струнке. Те, кто вчера кричал: «Вали в своя Россия!», в эти дни прятали глазки, изо всех сил проявляли дружелюбие, были тише воды, ниже травы. Зато после провала ГКЧП эти же самые националисты стали с удвоенной энергией повторять свои мантры.

Я понимаю почему многие тогда были на стороне Ельцина в Москве, но нетрудно понять и то, почему я был за ГКЧП. И не только я. С утра до поздней ночи наша семья смотрела репортажи из Москвы. С надеждой, затем с тревогой, а затем с отчаянием. Было полное недоумение, как могучая советская армия, внутренние войска и всесильное КГБ так легко дали себя победить толпе. Как вожди ГКЧП, решившись на переворот, так бездарно и безвольно отдали инициативу, а затем сдались Ельцину. 11-летнему подростку это было не под силу понять.

Сразу за поражением ГКЧП последовал снос памятника Дзержинскому на Лубянке, под ликование многотысячной толпы. Смотришь сейчас те кадры и становится больно, стыдно, уж очень напоминает недавние кадры из Киева, где такая же ликующая толпа сносила памятник Ленина.

Из Крыма прилетел Горбачев, в ореоле мученика. Честно говоря, хотелось плюнуть в экран телевизора, когда его показывали. До того он опротивел. До того он воспринимался как враг страны и народа. Физиономия Ельцина тоже тогда ежечасно мелькала в экстренных выпусках новостей. Торжествующая физиономия. Борис Николаич уже почуял свою силу, уже осознал, что теперь он диктует свою волю.

То, что для страны разгром ГКЧП обернется большой бедой, было понятно даже такому шкету как я. Самые худшие опасения подтвердились, когда Ельцин потребовал от Горбачева признать независимость прибалтийских республик. Грубо, резко, нагло. И Горбачев подчинился, признал независимость Прибалтики. Вчера было 15 республик, а сегодня их осталось 12.

Но это было только начало конца. Если до ГКЧП речь шла о сохранении федерации СССР как Союза Советских Суверенных Республик, то после 21 августа 1991 республики соглашались только на формат конфедерации ССГ — Союз Суверенных Государств. Причем, согласны были на этот формат только 7 республик из оставшихся 12 (Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан).

Многое зависело от позиции Украины, в которой 24 августа 1991 Верховная Рада объявила о независимости.

На 1 декабря 1991 был намечен украинский референдум, который был призван подтвердить либо отделение второй по численности населения республики Союза, либо стремление остаться в обновленной единой стране. Власти других республик ждали результатов украинского референдума и того, как поведет себя Кравчук. Будет он подписывать новый союзный договор 9 декабря 1991 года или нет.

9. Развал

31 августа 1991 года о независимости объявил Узбекистан. Событие это прошло как-то буднично. Ничего не изменилось: флаги СССР никто не спускал с государственных учреждений, деньги те же, призыв в советскую армию тоже никто не отменял. Все это воспринималось как временное явление, как формальность перед подписанием нового союзного договора.

Государство правда должно было называться странно — ССГ. Мне в силу возраста было невдомек, почему не СССР, а какой-то ССГ. Но главное для меня было, что Союз сохранится. Моя Родина сохранится, хоть и под другим названием.

Одно веяние времени все же было заметно, осенью в школах Ташкента уже не принимали в октябрята, а от пионеров больше не требовали одевать пионерские галстуки в школу. Мол, свобода наступила и долой коммунистические порядки. Уже не помню, нашлись тогда в нашем классе те, кто снял галстук или нет. Вроде бы нет, но точно уже не скажу. Не отложилось в памяти.

Зато запомнилось, как двоюродному брату его отец привез из Польши двухкассетный магнитофон. Это было невероятно круто. Круче был только видеомагнитофон. на весь двухмиллионный Ташкент «видаков» было не больше сотни-двух. Даже не знаю, с чем это можно сравнить сейчас. Лада «девятка» и видеомагнитофон тогда котировались намного выше, чем сейчас какой-нибудь Солярис и новейший айфон.

Год подходил к концу, новости интересовали меньше чем новая серия «Утиных историй» по воскресеньям. Совсем забыл, в 1991 году я и миллионы советских детей впервые увидели американские мультфильмы по телевизору. До этого в видеосалонах и по кабельному телевидению уже несколько лет показывали голливудские фильмы и мультфильмы с гнусавым переводом, а тут — отличный перевод, идет по Первой программе телевидения… Красота, да и только. Всю неделю ждал воскресенья, чтобы увидеть очередные приключения Билли, Дилли, Вилли и их дяди Скруджа. Яркие, необычные. Компания Дисней попала в яблочко, решив начать с этого мультсериала. Понравился он советской детворе. Не будь всей той катавасии, что происходила в стране, мне, вероятно, запомнился бы 1991 год именно «Утиными историями». Однако вышло иначе…

1 декабря Украина провела референдум, на котором большинство жителей республики проголосовали за независимость. За день до намеченного на 9 декабря подписания нового союзного договора, президенты Белоруссии, России и Украины собрались в Беловежской Пуще. Кравчук объявил, что Украина не собирается подписывать новый союзный договор. А еще, предлагает разорвать старый союзный договор образца 1922 года. За это предложение ухватились Ельцин и Шушкевич, которые не горели желанием оставаться в составе Союза, стремились к абсолютной независимости от Центра.

Вместо конфедерации ССГ они создали аморфную структуру СНГ, без какого-либо Центра над собой. По сути, это была ширма для окончательного раздела Союза. Правда обставили это все так, будто какое-то объединение есть. Для народа пустили «утку», что останется единая армия, будут общие границы и т. д. Так же предложили другим республикам войти в СНГ.

21 декабря в Алма-Ате к этим трем республикам присоединились все остальные, кроме Грузии. А 25 декабря Горбачев выступил по телевизору и объявил, что складывает полномочия президента СССР. С Большого Кремлевского дворца, в прямом эфире, спустили советский флаг. Только в этот момент я осознал, что больше нет страны, в которой я родился. До этого была надежда, что все образуется, а теперь все… надежда умерла.

Может показаться, что я описываю эти события излишне сухо, сжато. Но дело в том, что это рассказ о воспоминаниях, а не историческая хроника. За давностью лет, и в силу тогдашнего моего возраста, в памяти отложились только некоторые события, причем не всегда имевшие значение для всей страны. Это субъективные воспоминания ребенка/подростка/юноши, для которого события 1991 года слились в одно беспросветное и ужасное нечто. Нечто такое, что и вспоминать-то не хочется. Защитная реакция детского мозга не дала мне запомнить все как в кинохронике. Мне запомнилось название мультфильма, который должен был идти 19 августа 1991 года, но совершенно не запомнилось, когда пролилась кровь и погибли три защитника Белого дома. Запомнились «Утиные истории», но не запомнилась новогодняя речь, недавно ушедшего из жизни, сатирика Михаила Задорнова. Все, что происходило после спуска советского флага с Кремля смазано в памяти, но осталось ощущение беспомощности, отчаяния.

А как могло быть иначе, если у тебя больше нет Родины? Если теперь Россия — другая страна. Москва — столица другой страны, а не той, в которой ты живешь. Еще вчера это было немыслимо, а сегодня это свершившийся факт. И ты ничего не можешь сделать. Никак не можешь исправить то, что произошло на твоих глазах. Ни ты, ни миллионы твоих сверстников из поколения последних пионеров.

25 декабря 1991 года закончилось мое советское детство. Наступила постсоветская юность.

Часть II. «Святые» 90-е

10. «Святые» 90-е