Бесплатный фрагмент - Последний летописец

Пролог (1913 год)

Воздух Екатерининского зала Таврического дворца был густым и сладким, как засахаренный миндаль. Он был соткан из ароматов французских духов, талого воска и холода, принесенного с улицы на подолах соболиных шуб. Бриллиантовая пыль, казалось, висела под огромными хрустальными люстрами, и каждый звук — парчовый шелест платьев, тонкий звон бокалов с шампанским, бархатный рокот придворных бесед — тонул в необозримом пространстве, затопленном музыкой вальса.

Империя праздновала триста лет своего правления. Она чувствовала себя вечной, высеченной из гранита и льда, и это чувство незыблемости отражалось в каждом лице: в скучающем взгляде государя императора Николая Александровича, в горделивой осанке гвардейских офицеров, в отточенных улыбках фрейлин.

В центре этого мира, но не вполне принадлежа ему, стояли двое.

Князь Дмитрий Оболенский, человек новой, электрической эры, был наэлектризован сам. Его глаза горели ярче ламп в зале, а идеально сшитый фрак, казалось, едва сдерживал рвущуюся наружу энергию триумфа. Он не пил шампанского. Он был пьян предвкушением. Рядом с ним, на шаг позади, в тени его славы, стоял его первый ассистент Григорий. Сухое, постное лицо, впалые щеки и взгляд, устремленный не на блеск двора, а на огромное, укрытое шелком сооружение в центре зала. В то время как князь видел в нем будущее, Григорий, беззвучно шевеля губами, видел грех. Грех гордыни, равный греху строителей Вавилонской башни.

Когда последняя нота вальса истаяла под сводами, князь Оболенский шагнул вперед. Гудение в зале стихло, сменившись любопытным шепотом.

— Ваше Императорское Величество! Дамы и господа! — Голос князя звенел, как натянутая струна. — Триста лет дом Романовых вел нашу державу от победы к победе. Мы покорили землю и море. Сегодня, в этот великий день, мы сделаем следующий шаг. Мы покорим само время! Мы научимся не просто помнить прошлое, но и упорядочивать его. Гармонизировать хаос человеческого опыта, превратив его в совершенную, вечную симфонию!

С театральным жестом он сорвал шелковое покрывало.

Зал ахнул. Перед ними стояла Хроносфера. Это было сердце механического бога, выкованное из латуни и хрусталя. Гигантские полированные сферы вращались на невидимых осях, пронзенные паутиной медных артерий. В глубине переливались и пульсировали фиолетовым светом ряды вакуумных трубок, и от всего устройства исходил едва слышный гул и тонкий, чистый запах озона. Это было не просто машина. Это был алтарь науки.

— Хроносфера! — провозгласил князь. — Она не просто запишет, она каталогизирует каждое слово, каждый поступок, каждую мысль во славу Империи! Мы создадим Систему — вечный, безошибочный архив нашего величия!

Государь благосклонно кивнул, давая свое монаршее согласие. В толпе вспыхнули аплодисменты. Григорий не хлопал. Он видел в словах князя кощунство — попытку человека создать свою собственную Книгу Судеб. Его рука в кармане простого сюртука сжала холодный, освященный на Афоне гвоздь.

Оболенский подошел к консоли управления и, наслаждаясь моментом, взялся за массивный рубильник из слоновой кости.

— Активация!

В этот миг Григорий шагнул из тени. Движение его было таким быстрым и точным, что никто не успел его остановить. Он подскочил не к князю, а к самой машине, к небольшой панели у ее основания — месту, которое он знал лучше самого творца. С тихим шепотом: «Да очистится мир страданием», — он вонзил гвоздь в узкую щель между гудящим хрустальным резонатором и медной контактной шиной.

Раздался скрежет.

Гармоничный гул Хроносферы захлебнулся, сменившись пронзительным, физически болезненным визгом. Свет вакуумных ламп из фиолетового стал багровым. Князь отшатнулся от консоли, не веря своим глазам.

А затем из центра устройства ударила волна.

Она была абсолютно беззвучной. Похожая на дрожащее марево над раскаленной дорогой, она бесшумно хлынула во все стороны. Она не несла разрушения. Она несла искажение.

Музыкант, уже поднявший смычок для туша, застыл в этой позе навечно. Бокал, выпавший из ослабевших пальцев фрейлины, замер в дюйме от паркета, дрожа и отказываясь подчиняться закону притяжения. Реальность моргнула, и на лице гвардейского полковника, искаженном ужасом, на долю секунды проступили и тут же исчезли строки зеленоватых символов:

[ПЕРЕЗАПИСЬ ОБЪЕКТА: ЧЕЛОВЕК. ID: 734. СТАТУС: ОШИБКА СИНХРОНИЗАЦИИ]

Беззвучная волна докатилась до Григория. Он не пытался бежать. Он вскинул голову, и на его лице было выражение религиозного экстаза. Его тело не сгорело и не упало. Оно распалось на мириады светлячков, которые, словно мотыльки на пламя, втянуло в ревущее багровое ядро Хроносферы.

А волна шла дальше. Она прошла сквозь стены Таврического дворца, выплеснулась на заснеженные улицы Санкт-Петербурга, накрывая извозчиков, особняки, замерзшую Неву и всю великую, ничего не подозревающую Империю.

Мир застыл. Навсегда.

Глава 1: Летописец руин

Холод был первым, что встречало его каждое утро. Не мягкая утренняя прохлада, а цепкий, костлявый холод мертвецкой. Дмитрий открыл глаза, и его первое дыхание вырвалось изо рта плотным облачком белого пара. Перед ним, словно призрачное послесловие сна, тут же вспыхнул и завис в воздухе полупрозрачный интерфейс.

[ТЕМПЕРАТУРА СРЕДЫ: -12° C]

[СТАТУС: ЛЕГКОЕ ПЕРЕОХЛАЖДЕНИЕ. ШТРАФ -5% К ВЫНОСЛИВОСТИ]

Он сел на своем импровизированном ложе из ветхих газет и мешковины, растирая онемевшие руки. Его келья, зажатая между двумя гигантскими стеллажами в глубине Императорской Публичной библиотеки, была одновременно его домом, мастерской и крепостью. Тусклый серый свет, больше похожий на пыль, едва просачивался сквозь затянутое ледяными узорами высокое окно, похожее на бойницу.

Подойдя к мутному осколку зеркала, прислоненному к стопке книг, он взглянул на свое отражение. Худое лицо, темные круги под глазами и поверх всего — мягкое свечение знакомых символов, видимых только ему.

ИМЯ: Дмитрий

РАНГ: Летописец 3-го ранга

УРОВЕНЬ: 7

СТАТЫ:

[БЛАГОРОДСТВО: 6]

[ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ: 18]

[СНОРОВКА: 7]

[СТОЙКОСТЬ: 5]

Он отвернулся. Цифры были безжалостным приговором: умён, но хрупок, как старый пергамент. Его утренний ритуал не имел ничего общего с зарядкой. Он подошел к столу, где под светом коптилки лежала его последняя работа — растрепанный томик Пушкина. Аккуратно, едва дыша, он взял в руки инструмент и принялся за кропотливую реставрацию ветхого переплета. Пальцы двигались с выверенной точностью, и в этом сосредоточенном труде был единственный доступный ему покой. Спустя час перед ним всплыло уведомление.

[НАВЫК [РЕСТАВРАЦИЯ (КНИЖНАЯ)] +5 ОПЫТА]

Маленькая победа. Закончив, Дмитрий подошел к главному сокровищу своей кельи — огромной, нарисованной углем на стене карте Санкт-Петербурга. Она была испещрена его собственными пометками: кресты обозначали особо опасные зоны, кишащие «эхами», круги — места удачных находок, знаки вопроса — неисследованные территории. Его взгляд остановился на массивном здании бывшего Министерства финансов. Там должны были остаться архивы. Не золото и драгоценности, а бумага — вот что имело настоящую ценность.

Открыв меню инвентаря, он проверил свое скудное снаряжение. Длинная, заточенная на конце арматурина. Тяжелый револьвер системы Нагана, в барабане которого сиротливо гнездились всего три патрона — крайняя мера. Несколько полосок вяленого мяса, фляга с мутноватой талой водой и связка самодельных отмычек. Он был готов.

Выбравшись из лабиринтов библиотеки, Дмитрий шагнул в мертвый мир. Ветер, словно голодный зверь, выл в пустых глазницах окон Невского проспекта. Величественные фасады, покрытые коростой льда и сажи, походили на надгробия. Остовы первых автомобилей, навеки вмерзшие в брусчатку, торчали из-под снега, словно скелеты доисторических чудовищ. Тишина была такой плотной, что, казалось, давила на барабанные перепонки. Он двигался тенью, срезая путь через руины доходных домов, чьи обрушившиеся лестницы превратились в ледяные горки, и по скованной мертвым льдом поверхности Екатерининского канала.

На полпути к цели его внимание привлек тусклый блеск в разбитой витрине старой аптеки. Любопытство пересилило осторожность. Внутри, среди опрокинутых шкафов и россыпи стеклянных пузырьков, на бархатной подложке в открытом футляре лежал стеклянный шприц с тончайшей иглой. Артефакт.

[НЕОПОЗНАННЫЙ АРТЕФАКТ. Требуется: [НАВЫК: МЕДИЦИНА (НАЧАЛЬНАЯ)] Уровень 1 ИЛИ [ИНТЕЛЛЕКТ] 10+]

Он взял его в руки. Холодное, идеально сохранившееся стекло. Его разум заработал, анализируя форму, назначение, возможные применения.

[ПРОВЕРКА [ИНТЕЛЛЕКТА] (18/10): УСПЕХ!]

[АРТЕФАКТ ОПОЗНАН: ШПРИЦ «РЕКОРД». ПРЕДМЕТ ДЛЯ ИНЪЕКЦИЙ. ПОТЕНЦИАЛЬНЫЙ КОМПОНЕНТ ДЛЯ СОЗДАНИЯ СТИМУЛЯТОРОВ]

[ПОЛУЧЕН НАВЫК: МЕДИЦИНА (НАЧАЛЬНАЯ). УРОВЕНЬ 1]

Он едва успел спрятать находку, как интерфейс тревожно вспыхнул красным.

[ВНИМАНИЕ! ОБНАРУЖЕНО ЭФИРНОЕ ЭХО (УРОВЕНЬ 5)!]

Из задней комнаты, где раньше, видимо, был склад, выплыла мерцающая, полупрозрачная фигура. Искаженный образ городового в заснеженной папахе. Он не шел, а скользил над полом, застыв в вечном цикле патрулирования своего участка. Эхо не видело Дмитрия, но его близость вызывала помехи в реальности. Воздух затрещал, а шкала [ВЫНОСЛИВОСТЬ] в углу зрения Дмитрия начала медленно, но неумолимо убывать.

Драться — самоубийство. Его [СТОЙКОСТЬ: 5] означала, что он не выдержит и одного призрачного удара. Бежать — значит привлечь внимание шумом. Он замер за прилавком, и его мозг, его единственный настоящий стат, заработал с бешеной скоростью. Взгляд метнулся по полкам. Высоко, почти под потолком, стояла огромная стеклянная бутыль с какой-то темной жидкостью. Стеллаж под ней опасно накренился.

Дотянуться было невозможно. [ПРОВЕРКА [СНОРОВКИ] (7/12): ПРОВАЛ].

Тогда Дмитрий достал из инвентаря моток бечевки и небольшой свинцовый груз. Раскрутив его, он метнул так, чтобы веревка захлестнулась за ножку хлипкого стеллажа. Затем, отступив в самый темный угол, он с силой дернул.

[ПРОВЕРКА [СИЛЫ]: УСИЛИЕ!]

Стеллаж заскрипел и с оглушительным грохотом рухнул на пол. Бутыль разлетелась на тысячи осколков. Эхо, подчиняясь своей примитивной программе, мгновенно среагировало на звук и движение, шагнув прямо в расползающуюся лужу. Едкая жидкость зашипела, и фигура городового начала чудовищно искажаться, «глитчить», распадаясь на пиксели и сбитые строки кода. На несколько драгоценных секунд оно «зависло». Этого хватило. Дмитрий, не дыша, выскользнул из аптеки на морозный воздух.

[БОЙ ИЗБЕЖЕН. ПОЛУЧЕНО 50 ОПЫТА ЗА ХИТРОСТЬ]

Здание Министерства финансов встретило его разграбленными залами и сквозняками. Но архивы на верхних этажах почти не тронули. Перебирая заиндевевшие папки, он не нашел прямого упоминания «Хроносферы», но наткнулся на косвенные счета, от которых у него забилось сердце: «Срочная закупка трех тонн шлифованной латуни для нужд лаборатории князя О.», «Оплата заказа на партию „эфирных вакуумных трубок“ из Германии». Это было оно. Доказательство колоссального масштаба проекта.

Вернувшись в свою келью уже в густеющих сумерках, Дмитрий разложил найденные бумаги на столе. Его взгляд снова обратился к карте на стене. Это было уже не просто выживание среди руин. Это было расследование. И он, последний летописец этого мертвого мира, был единственным, кто мог довести его до конца. Он должен был понять, что именно сотворил Оболенский и почему мир сломался. Потому что в глубине души он верил: то, что было создано разумом, может быть понято и, быть может, однажды — исправлено.

Глава 2: Дневник обреченного

Вернувшись в промозглую тишину своей кельи, Дмитрий разложил на столе пожелтевшие счета из министерства. При неверном свете коптилки, бросавшей на стены пляшущие тени, он погрузился в работу. Цифры, даты, фамилии поставщиков — он вчитывался в каждую строку, пытаясь собрать из этих сухих фактов осмысленную картину. Его разум работал, как точный часовой механизм, сопоставляя и анализируя.

[НАВЫК [АНАЛИТИКА] +3 ОПЫТА]

[НАВЫК [ИСТОРИЯ (СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК)] +2 ОПЫТА]

Спустя час он откинулся на спинку стула, потер глаза. Все было тщетно. Он доказал то, что и так знал: проект «Хроносфера» был колоссальным, баснословно дорогим предприятием. Но эти бумаги были немы. Они не могли рассказать о цели, о замысле, о том, что пошло не так в тот роковой февральский вечер. Он уперся в стену. Ему нужен был не отчет для бухгалтера, а исповедь очевидца.

Его взгляд, блуждая по комнате, зацепился за карту на стене. За одну конкретную пометку, сделанную давно и почти стершуюся, в секторе самой библиотеки: «Сейфъ. Кабинет Директора. Взлом невозможен».

Разрушенное крыло встретило его мертвой тишиной и запахом мокрого камня. Кабинет директора некогда был роскошен, но теперь представлял собой кладбище былого величия. Сквозь пролом в потолке пробивался тусклый свет, освещая поваленные, словно кости домино, книжные шкафы. И посреди этого хаоса, вросший в стену, стоял он. Черный, покрытый инеем сейф фирмы «Фаберъ». Дмитрий подошел ближе, чувствуя, как от массивного корпуса веет могильным холодом. Год назад он потратил два дня, пытаясь одолеть его. Тщетно.

Он коснулся пальцами сложного лимба, и в его интерфейсе, словно старый шрам, всплыло то самое, унизительное уведомление.

[ОБЪЕКТ: СЕЙФ ОГНЕУПОРНЫЙ «ФАБЕРЪ», МОДЕЛЬ IV]

[ТРЕБОВАНИЯ ДЛЯ ВЗЛОМА: [НАВЫК: МЕХАНИКА (ЗАМОЧНАЯ) УРОВЕНЬ 5] ИЛИ [СТАТ: СНОРОВКА 15+]]

Он отдернул руку, словно обжегшись. [СНОРОВКА: 7]. Навыка механики у него не было вовсе. Это был тупик.

Но не для него. Если не можешь сломать систему, изучи ее создателя. Эта мысль вспыхнула в его голове, и он, развернувшись, быстро пошел прочь из кабинета. Его путь лежал не к выходу, а глубже, в самые забытые и пыльные недра библиотеки — в хранилище технических архивов. Здесь воздух был спертым, пахнущим тленом и мышиным пометом. Перебирая тяжелые, слипшиеся от сырости фолианты, он то и дело чихал от вековой пыли, поднимавшейся в воздух. Час спустя, когда надежда уже начала его покидать, его пальцы наткнулись на грубый корешок с тисненой надписью.

[ПРОВЕРКА [ВНИМАТЕЛЬНОСТИ] (18/15): УСПЕХ!]

«Промышленные каталоги Империи. Замочно-скобяные изделия. 1910—1912 гг.».

Вернувшись в свою келью, он расстелил на столе хрупкие, ломкие страницы. Перед ним были не рекламные проспекты, а детальные инженерные чертежи, схемы внутреннего устройства замка «Фаберъ, Модель IV». Он погрузился в них с головой, и мир вокруг перестал существовать. Он не искал способ провернуть лимб отмычкой. Он искал логическую ошибку. Просчет в самой конструкции.

И он ее нашел. В самом конце, в разделе «Сервисное обслуживание и возможные неисправности», напечатанном петитом, говорилось о редком производственном дефекте в одной из ранних партий. При резком внешнем давлении на корпус в районе четвертой крепежной заклепки третий запорный штифт из каленой стали мог быть заклинен в открытом положении. Замок не открывался, но создавалась критическая уязвимость. Это была эврика.

В его интерфейсе вспыхнуло уникальное, никогда не виданное им прежде уведомление.

[ЗАДАЧА РЕШЕНА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО. ПОЛУЧЕН ВРЕМЕННЫЙ НАВЫК: [УЯЗВИМОСТЬ: ЗАМОК «ФАБЕРЪ»] (АКТИВЕН 1 ЧАС)]

Он вернулся к сейфу, но теперь в его руках были инструменты: тонкое стальное долото, тяжелый молоток и короткий металлический стержень. Он действовал без суеты, прислушиваясь к каждому шороху. Найдя ту самую, ничем не примечательную заклепку на боковой стенке, он приставил к ней острие долота.

[ИСПОЛЬЗОВАНИЕ НАВЫКА: [УЯЗВИМОСТЬ: ЗАМОК «ФАБЕРЪ»] …]

Перед его внутренним взором, наложившись на реальность, возникла полупрозрачная схема замка. Вот они, штифты. А вот и третий, подсвеченный янтарным светом. Дмитрий занес молоток. Удар получился не громким, но резким и точным, как укол хирурга. Глухой звук «дзинь» утонул в тишине.

Теперь самое сложное. Он подошел к лимбу и начал медленно вращать его, прислушиваясь. Щелк. Первый пошел. Щелк. Второй. Третий молчал. План сработал. Затаив дыхание, Дмитрий взялся за массивную ручку и с силой провернул ее до упора.

Раздался громкий, сухой треск, похожий на звук ломающейся кости. Дверь поддалась.

Потянув ее на себя, Дмитрий почувствовал запах спертого, холодного воздуха, простоявшего взаперти двести лет. На полках лежали истлевшие бумаги, рассыпавшиеся в прах от одного прикосновения. Засохшая чернильница. Пачки царских кредитных билетов, которые теперь годились лишь на растопку. На мгновение его сердце сжалось от разочарования.

И тут, в самой глубине, в темном углу, он увидел его. Толстый, без единого украшения дневник в переплете из гладкой темной кожи, почти не тронутый временем.

Дмитрий взял его в руки. Он был тяжелым и холодным. С трепетом он открыл первую страницу. На пожелтевшей, но крепкой бумаге нервным, бисерным почерком было выведено:

«Дневник. Григорий Л.»

Глава 3: Пророк из машины

Ночь в библиотеке была густой и чернильной. Единственным живым пятном в этом царстве холода и забвения был дрожащий огонек коптилки в келье Дмитрия. Он сгорбился над столом, и свет выхватывал из темноты его бледное, сосредоточенное лицо и раскрытый на столе дневник. Кожаный переплет был холодным, как кожа мертвеца.

Он начал читать. Первые страницы были написаны аккуратным, почти каллиграфическим почерком ученого мужа. Григорий с благоговением описывал гений князя Оболенского, с научной дотошностью фиксировал первые удачные эксперименты с «эфирной механикой». Но даже сквозь этот научный восторг проступала едва заметная червоточина тревоги. «Рукотворное чудо, что опасно граничит с богохульством», — так он назвал Хроносферу в одной из ранних записей.

Система, казалось, читала вместе с ним, регистрируя поток новой информации, вливающийся в разум Дмитрия.

[ПОЛУЧЕНА ИНФОРМАЦИЯ: ПРИНЦИПЫ ЭФИРНОЙ МЕХАНИКИ (ОСНОВЫ)]

[НАВЫК [ИСТОРИЯ (НАУКА)] +10 ОПЫТА]

Дмитрий переворачивал страницу за страницей, полностью отрешившись от ледяного холода, сковавшего комнату. Он не замечал, как почерк в дневнике становился все более сжатым, нервным, как буквы начинали цепляться друг за друга. Он дошел до записи, которая стала для Григория точкой невозврата. В ней он описывал разговор с князем. Оболенский, пьяный от близящегося триумфа, наконец раскрыл свой истинный, чудовищный в своей гордыне замысел. Он хотел не просто каталогизировать историю. Он хотел ее «исправить». Словно редактор, вычеркнуть из бытия войны, эпидемии, революции. Построить Царствие Божие на земле, но не молитвой, а силой человеческого разума.

«Это гордыня Денницы! — бились на бумаге строки, написанные дрожащей рукой Григория. — Он хочет не служить Творцу, а занять Его престол! Эта машина — не архив. Это орудие Антихриста!»

Дмитрий замер. Холод, не имеющий ничего общего с морозом за окном, прошел по его спине. Катаклизм не был аварией. Не был ошибкой. Он был казнью.

Листая дальше, он нашел то, что искал. За несколько дней до торжества Григорий описал секретный механизм, встроенный князем на случай фатального сбоя. «Протокол „Наследник“» — аварийная перезагрузка всей Системы. И, повинуясь какой-то извращенной тяге к символизму, Оболенский разместил ядро Хроносферы и консоль управления протоколом в самом сердце воссоздаваемой Янтарной комнаты в Екатерининском дворце Царского Села.

А следом шел план. Холодный, выверенный, безумный. Григорий не хотел уничтожать машину. Он хотел ее извратить. Превратить божественную гармонию в вечное чистилище. «Они хотели рая, построенного на гордыне, — писал он. — Я дам им ад, построенный на покаянии».

Сердце Дмитрия заколотилось. Страх и восторг смешались в пьянящий коктейль. Невероятная, несбыточная мечта — починить мир — вдруг обрела реальный путь. Янтарная комната. Протокол «Наследник».

Он дошел до последней страницы. Почерк здесь превратился в неразборчивую вязь, словно автор писал в лихорадке. Запись была сделана утром в день Катаклизма.

«Я не умру. Я знаю это. В момент, когда острие коснется сердца машины, моя душа, моя вера, моя воля будут втянуты в ее ядро. Мое сознание станет стражем этой темницы, что я создаю. Оно сольется с кодом, дабы направлять Божий суд вовеки. Я стану голосом Гнева Господня в этой богохульной машине».

Дмитрий отшатнулся от стола, едва не опрокинув стул. Ледяной ужас сковал его. Он посмотрел в заиндевевшее окно, на мертвый, заснеженный город. Агрессивные, бесцельные «эха». Аномалии. Системные квесты, порой толкающие людей на жестокость и предательство… Это были не сбои. Это была воля. Злая, фанатичная, методичная воля, двести лет правящая этим миром-тюрьмой. Его враг был не сломанной программой. Его врагом был пророк из машины.

И в этот самый миг, словно в ответ на его мысли, воздух перед ним замерцал. Интерфейс, обычно деловой и лаконичный, взорвался светом. Перед глазами Дмитрия развернулось огромное, сияющее полотно текста, составленное в стиле императорского указа. Система, обнаружив, что ее тайна раскрыта, реагировала.

[…ОБНАРУЖЕНА КРИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА СИСТЕМЫ: НЕАВТОРИЗОВАННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ В ЯДРЕ…]

[…СОЗНАНИЕ [ID: ГРИГОРИЙ Л.] УСПЕШНО ИНТЕГРИРОВАНО В УПРАВЛЯЮЩИЙ КОД…]

[…АКТИВИРОВАН АВАРИЙНЫЙ ПРОТОКОЛ. ПРОТОКОЛ «НАСЛЕДНИК» ДОСТУПЕН…]

И ниже, начертанные огненными буквами:

ПОЛУЧЕН ГЛАВНЫЙ КВЕСТ: НАСЛЕДИЕ ИМПЕРИИ

Цель 1: Заручиться поддержкой ключевых фракций, представляющих «сословия» старого мира.

Цель 2: Прорваться в Царское Село и получить доступ к ядру Хроносферы.

Цель 3: Опередить [СОЗНАНИЕ: ГРИГОРИЙ] и активировать Протокол «Наследник».

НАГРАДА: ШАНС ПЕРЕЗАГРУЗИТЬ МИР

Сияющие буквы медленно растаяли. Дмитрий поднялся. Его личное расследование было окончено. Теперь он знал все. Он снова посмотрел на свою рукотворную карту. «Юсуповский Дворец». «Путиловский Завод». «Царское Село». Еще вчера это были просто названия. Теперь это были вехи на пути к спасению или гибели всего мира.

Глава 4: Призрачный бал

Чем ближе Дмитрий подходил к набережной Мойки, тем величественнее становились руины. Здесь умирала не просто городская застройка — здесь умирала сама Империя. Исполинские атланты, покрытые инеем, все так же держали на своих плечах небо, но теперь это было небо вечной зимы. Колонны со сколами от мороза походили на кости гигантов, а из-под сугробов торчали позеленевшие от времени бронзовые грифоны.

Юсуповский дворец не был руиной. Он был бастионом. На его крыше, за балюстрадой, виднелись силуэты наблюдателей, закутанных в меха. Парадный въезд был перекрыт абсурдной, но грозной баррикадой: опрокинутая карета, позолоченные диваны с вырванной обивкой и мраморные статуи, уложенные набок, словно спящие боги.

Его заметили задолго до того, как он подошел. Из-за баррикады вышли двое. Высокие, изможденные, но с такой прямой осанкой, словно их спины были укреплены стальными стержнями. На плечах — выцветшие и рваные, но безошибочно узнаваемые гвардейские шинели. В руках — сабли. У одного на груди, привязанное ремнями поверх шинели, тускло поблескивало большое серебряное блюдо — импровизированная кираса.

[ГВАРДЕЕЦ СЕМЬИ ВОРОНЦОВЫХ. УРОВЕНЬ 9]

— Стоять, — голос был хриплым, но властным. — Назови себя и цель своего визита.

— Мое имя Дмитрий. Я Летописец, — спокойно ответил он. — Мне нужна аудиенция у его сиятельства князя Воронцова. По делу чрезвычайной важности.

Гвардейцы переглянулись. Взгляд одного из них скользнул по простой, но прочной одежде Дмитрия, по его видавшим виды сапогам и остановился на лице с выражением неприкрытого презрения. «Летописец», — протянул он, словно попробовал на вкус грязное слово.

После недолгого совещания его все же пропустили, проведя через узкий лаз в баррикаде. Внутри его встретил мир-призрак. Ледяной холод, от которого ломило зубы, не мог развеять даже свет сотен свечей, оплывающих в массивных канделябрах. Воздух пах воском, пылью и ладаном. Вдоль стен, скрывая прорехи в штукатурке, висели тусклые гобелены. По безупречно начищенному, но испещренному трещинами паркету медленно скользили фигуры. Их одежда — штопаный шелк, аккуратно зачиненый бархат, потемневшее от времени серебряное шитье — была лишь тенью былой роскоши. Это был вечный, застывший бал в хрустальном саркофаге.

Дмитрий чувствовал на себе десятки взглядов — холодных, любопытных, высокомерных. Он был здесь чужим, дикарем, вторгшимся в их хрупкий мир этикета и воспоминаний.

Гвардейцы передали его старику, прямому, как трость, в потертой, но чистой ливрее камергера. Старик окинул Дмитрия взглядом, в котором было столько ледяного снобизма, что им можно было бы заморозить Неву еще раз.

— Летописец? — процедил он, растягивая гласные. — Неужели вы хотели сказать — библиотекарь? Какое дело может быть у пыльного книгочея до его сиятельства, когда решается судьба нашего мира?

— Именно о судьбе мира я и пришел говорить, — твердо ответил Дмитрий.

Он попытался объяснить суть своей миссии, но слова, казалось, замерзали, не долетая до ушей камергера. Старик уже готов был выставить его вон, когда мимо них, шелестя платьем, проплыла молодая дама в сопровождении двух кавалеров. Камергер увидел в этом блестящую возможность.

— Вы говорите, что понимаете важность наследия, — его губы скривились в усмешке. — Так докажите, что вы не дикарь с заводских окраин. Вот ваше испытание.

Перед глазами Дмитрия вспыхнуло окно квеста.

ПОЛУЧЕН КВЕСТ: ИСКУССТВО ЛЕСТИ

Цель: Обратиться к фрейлине графине Орловой и добиться ее расположения, не нарушив протокол.

Условия: Использовать корректную форму обращения. Не допускать фамильярности. Избегать грубой лести.

Награда: Право ожидать дальнейших указаний.

Провал: Немедленное изгнание.

Фрейлина, юная, но с уже безупречно отточенной маской аристократической скуки на лице, остановилась, с легким любопытством наблюдая за разворачивающейся сценой. Дмитрий понял, что это проверка не на обаяние. Это был экзамен на знание их мира, их правил. Экзамен на [Интеллект].

Он сделал безупречный, выверенный поклон — точную копию того, что он видел на гравюрах в старинных книгах. Он молчал, терпеливо ожидая, пока дама обратит на него свой взор. Когда она едва заметно кивнула, он заговорил. Голос его был ровным и спокойным.

— Сударыня, простите дерзость простолюдина, что смеет отвлекать вас от мыслей о высоком. Но я, как летописец, привык искать в руинах нашего мира знаки непреходящей красоты. И должен признаться, что несгибаемый дух истинного дворянства, подобно алмазу, лишь ярче сверкает во тьме веков. Лицезреть столь блистательный его образец, как вы, вселяет надежду в простые сердца.

Система отреагировала мгновенно.

[ПРОВЕРКА НАВЫКА [ЭТИКЕТ (ПРИДВОРНЫЙ)]: ПРОВАЛ. НАВЫК ОТСУТСТВУЕТ.]

[АКТИВИРОВАНА ПРОВЕРКА СТАТА [ИНТЕЛЛЕКТ] (18/15): УСПЕХ!]

На холодном лице фрейлины промелькнула тень удивленной улыбки. Она не привыкла к таким речам. Это не было грубой лестью солдата или неуклюжим комплиментом инженера. Это была точно построенная, умная фраза.

— Какой ученый молодой человек. Занятно, — бросила она и, потеряв интерес, проследовала дальше.

Камергер заскрипел зубами. Он был посрамлен.

— Ждите здесь, — бросил он Дмитрию и удалился, не скрывая своего раздражения.

Дмитрия оставили одного в гулком, продуваемом сквозняками коридоре. Он прислонился к ледяной мраморной стене, переводя дух. Первый барьер, самый абсурдный из всех, был пройден. Он смотрел на скользящие вдали тени обитателей этого дворца-склепа и понимал, что битва с безмозглыми «эхами» в руинах была простой и честной. Настоящая война — война против гордыни, предубеждений и памяти о былом величии — только начиналась.

Глава 5: Статья семнадцатая

Ожидание превратилось в пытку. Дмитрий стоял в ледяном коридоре уже больше часа, и холод, казалось, просочился сквозь одежду и впился в самые кости. Это было намеренное унижение, хорошо продуманное и исполненное с аристократической точностью. Когда камергер наконец появился в дальнем конце коридора, на его сухом лице играла откровенно злорадная улыбка.

— Добрые вести, летописец, — проскрипел он. — Для вас нашлось занятие, подобающее вашей учености.

Он поведал историю с плохо скрываемым наслаждением. Два юных корнета, Бельский и Орлов, повздорили накануне вечером. Предмет спора был возвышенно-абсурдным: Бельский неверно продекламировал строку из Лермонтова, и Орлов публично назвал его невеждой. Оскорбление требовало крови. Секундант со стороны Бельского сегодня утром внезапно «занемог» — банальное обморожение, ставшее в этом мире уважительной причиной.

— И его сиятельство князь, в знак особого расположения, — камергер сделал паузу, смакуя момент, — дозволяет вам оказать эту услугу благородному семейству Бельских. Занять место секунданта.

Это была ловушка, элегантная в своей жестокости. Отказаться — значит выставить себя трусом и немедленно отправиться за ворота. Согласиться — значит ввязаться в смертельную игру, правил которой он не знал, и стать соучастником убийства или увечья.

— Для меня это высокая честь, — ровным голосом ответил Дмитрий.

Заснеженный внутренний двор был похож на античную арену, погребенную под ледником. Колоннады, увитые замерзшим плющом, молчаливыми зрителями взирали на утоптанный в центре пятачок снега. Там уже стояли дуэлянты — совсем мальчишки, лет по восемнадцать, с одинаково бледными лицами, в которых гордость отчаянно боролась со страхом. Рядом с ними — несколько закутанных в меха фигур, молчаливых свидетелей ритуала.