Бесплатный фрагмент - Последний бой героя

Посвящение

Посвящается всем русским классикам

«Насилу я

На волю вырвался, друзья!

Ну, скоро ль встречусь с великаном?

Уж то-то крови будет течь,

Уж то-то жертв любви ревнивой!

Повеселись, мой верный меч,

Повеселись, мой конь ретивый!»

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

— —

Радостные крики схлёстывались в единый поток; он то становился тише, то снова распалялся. Наверное, этот гул был слышен даже за каменной толщей забора, огораживающего владимирский дворец от остального мира.

Солнцепёк раздухарился небывалый. Двое дружинников стояли сразу у крыльца гридницы, где гремел пир. Они стойко выдерживали прямые солнечные лучи, хоть каждый и чувствовал, как нагрелись его доспехи; как солёный пот течёт со лба на растресканные губы.

— Отродясь такой духоты не бывало, — проворчал один сиплым голосом, напряжённо оглядываясь по сторонам. Он хотел перебросить алебарду в другую руку, но не мог — в той он держал круглый щит, очень тёмного цвета. Цвета засохшего граната. Полоски из стали, прибитые крест-накрест, прибавляли ещё несколько килограммов к весу. — Солнцепёк.

Второй промолчал, тоже посматривая по сторонам. Он переминался с ноги на ногу, переставляя поистёртые кожаные сапоги, побрякивая серой кольчугой… Это только кажется, что быть воротницким стражником — плёвое дело. Но нести пост, стоя на месте, иной раз бывало даже хуже, чем крошиться о стан врагов. Жара! И ни глотка воды, а до смены ещё уйма времени.

Из пристройки у гридницы — широкого, массивного сруба из толстенных брёвен цвета олифы — вышла приземистая девчушка, сдобная, толстощёкая. Она держала перед собой поднос с нарубленной варёной говядиной. Звали прислужницу Настюшка, и она всё время была молчалива.

— Закатил пир, что аж каждая собака знает, — с необычайным негодованием произнёс второй стражник.

— Ты чего это? — всполошился первый, прочертив у себя по лбу глубокую морщину.

Настюха стала медленно подниматься по ступеням гридницы — деревянным, высоченным, — даже не взглянув на воинов. Из пристройки, — а это была кухня — вышли ещё две служаночки — одна высокая и худая, в белом платке, а вторая — совсем юная и рыжелицая девчушка. Одна несла с собой медную кастрюлю, от которой за версту несло квашеной капустой, а вторая — небольшой деревянный бочонок. По всей видимости, крепкий мёд.

— Да я о том, что кого здесь только нет, — огрызнулся второй. То ли по той причине, что жарился на улице, а не справлял свадьбу, то ли действительно его что-то волновало. — Ты посмотри, даже этого треклятого… — Он перешёл на шёпот, будто опасался, что его услышат. — Этого треклятого чернокнижника позвали. У него череп на поясе болтается, а его за стол садят!

— Не переживай, Борька, — отмахнулся первый. — И ты за столом будешь сидеть…

— Ох, не нравится мне всё это, чует моё нутро, — сказал Борька, и снова начал озираться,

опасаясь, что тот, о ком он говорил, резко окажется на крыльце.

Но чернокнижника там не было — сейчас он сидел крайне угрюмый среди орущих поздравления гостей. Да, тут было много всяких дружинников в кольчугах, и витязей в кожаных кирасах, и бояр в разноцветных рубахах, и он выделялся из них всех. Прежде всего тем, что он сам был знатным воителем за этим столом — суровым и воинственным. За его плечами были сотни кровавых битв, и он ничего не боялся. Чуть ли не неделю назад он разбивал черепа своим чёрным топором печенегам под Краснопольем, а сейчас уже здесь — развалился на стуле.

Звали его Рогдай. Всякий, кто осмеливался взглянуть на него, отводил взгляд — настолько свирепо он смотрел. Его мертвенно-бледная лысая голова выделялась на фоне его одеяний. Он был одет в чёрную шершавую броню, выкованную из чешуи какого-то гигантского змея, которого он сразил ещё подростком. Правый наплечник гребнем возвышался чуть ли не до уха; левый же спускался до локтя, почти соединяясь с железной чернильно-сливовой рукавицей, которую он не снял даже сейчас — во время пира. На широком стальном поясе у него действительно висел череп с одной стороны, приделанный к тонкой серебряной цепочке. Жёлтый, потёртый череп с пустыми темнеющими впадинами вместо глаз… С другой же стороны у него висел тот самый наиострейший топор полностью чёрного цвета. Что обух, что узкое лезвие, расширяющееся к концу, — одного цвета; будто уронили его в бочку с чернилами. Увесистый, смертельно опасный.

Поверх правого плеча торчала кроваво-красная рукоять меча, покоящегося в ножнах на спине. Вообще Рогдай выглядел так, будто не на княжеском пиру сидит, а где-то под Логовом Василиска готовится к тяжёлому бою.

Поговаривали, что Рогдай заполучил не только кожу змея, из которой ему сделали кирасу, чёрные, как смоль, сапоги и поножи, но ещё и яд. Поэтому своё оружие он смазывал им, и даже небольшая рана для его врага становилась чрезвычайно фатальной…

Исподлобья он глядел на пару, сидящую друг напротив друга — сразу рядом с Владимиром. Они с таким обожанием смотрели друг на друга, что Рогдай даже сломал свою ложку (деревянную!) и не притронулся к прекрасной ухе. Он понимал, что взгляд его острых глаз может привлечь их внимание, но ничего с собой не мог поделать. Он клацал челюстями, чесал рукавицей свою черно-седую бороду, но всё равно смотрел на них.

Под боком недовольно пыхтел и кряхтел ещё один неудачливый воздыхатель — Фарлаф, обычно любивший пиры и говоривший тосты через каждую кружку мёда или пива, но сейчас он бубнил что-то себе под нос. Он тоже хотел быть на месте жениха Людмилы, но судьба сложилась иначе… Он сидел в какой-то серой свободной рубахе, подпоясанной кожаным ремнём, и сейчас вовсе не напоминал собой витязя. Чем больше чашники наливали ему мёда и вина, тем всё беспокойнее он становился, но на новобрачных старался не смотреть.

— Возрадуйтесь же, дети мои! — громогласно сказал Владимир. Он встал из-за стола, держа в необъятной ладони кубок с вином. Лицо его светилось от счастья, озаряя и рыжую бороду, и серые глаза. Мощная грудь спокойно вздымалась под зелёным камзолом. — Сегодня великий день! Поистине! Моя младшая дочь, моя замечательная Людмила, венчается с доблестным сыном земель русских. Я благословляю их на вечный союз.

— Ура! — закричали гости и застучали по столу кубками и кулаками.

Красные купеческие рубахи пестрели средь дружинных блестящих кольчуг. Чернобородые, кудрявые, рыжие, златоусые — все они приветствовали новую чету и искренне радовались. И опустошали стол, естественно. Чашки, кубки, кружки. Белая икра, чёрная. Карасёвая икра, солёная рыба в сливовом рассоле, пряженые пироги.

Белая скатерть претерпевала небывалые изменения в цвете по всей поверхности длиннющего стола. Так и грохотал пир, и все приветствовали дочь князя и её возлюбленного.

Руслан же не замечал ничего вокруг: настолько его поглощала супруга в белом одеянии, чьи русые волосы ниспадали по хрупким плечами, а большие голубые глаза смотрели на него самого. На её тонких губах играла едва заметная улыбка. Она то опускала взгляд, то поднимала. Её лицо кроме природной красоты украшала ещё девичья стыдливость, и она не могла никак её прогнать.

Руслан, конечно, чувствовал неприятный взгляд Рогдая — как будто тот вот-вот вскочит с места и заорёт что-то непотребное… Но его это особо не беспокоило — перед ним его любимая, и скоро она станет его полноправной женой, хранительницей очага и матерью его детей.

И пир продолжался. Гремела посуда, лилось вино, мёд. Чашники только успевали ходить туда-сюда, как и прислужницы. Вечер неуклонно приближался, заставляя хмелеть присутствующих. Удлинялись тени.

Потом вышел бард в ярко-красной рубахе и в синих широких штанах, державший в опалённых солнцем руках гусли. Бархатным голосом он спел песню о князе, его добродетели, его прекрасных дочерях. Почти все слушали его, кроме охмелевшего Фарлафа и озлобленного Рогдая, вертевшего в руке пустой кубок.

Неожиданно Владимир медленно поднялся опять. Все последовали за ним.

— Пора, — сказал он. — Сопроводим же новобрачных…

Все молча подались от стола, давая возможность Руслану соединиться с Людмилой. Он мягко взял её под руки, заставив засмущаться ещё сильнее, а затем повёл к выходу из гридницы. При нём не было ни оружия, ни даже шлема — только его серая клёпаная кольчуга мерно позвякивала кольцами.

Проходя мимо Рогдая и Фарлафа, он почувствовал холод, как будто прошёл рядом с куском льда, но всё равно не стал оглядываться на них. Лишь отметил, что кроме них недоволен союзом ещё один человек — парень чуть старше него самого, у которого через плечо была перекинута волчья шкура. Досада проступала на его смуглом лице, и между бровей то и дело собиралась мимолётная складка. Но злости во взгляде не было.

То был Ратмир — хазарский хан. Спокойный, исправный воин.

Новобрачные прошли к выходу из гридницы; на улице уже жара спала.

— Что я хочу всем сказать… — начал Владимир своим зычным голосом где-то позади.

Гром грянул внезапно, будто огромной кувалдой со всего маху приложились к железному тазу необъятных размеров. Где-то испуганно заржали кони.

Руслан почувствовал, как Людмила крепко вцепилась ему в руку, но не издала ни звука.

— Не робей, моя душа, — сказал он ей. — Это всего лишь погода беснуется…

Налетевший порыв ветра был настолько сильным, что свалил сразу обоих стражников, стоявших у крыльца. Тьма вскружилась меньше, чем за секунду, просто упала откуда-то сверху. Людмила вскрикнула от неожиданности.

— КАК Я РАД ВАС ВИДЕТЬ! — раздался басистый голос. — ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ!

И тут Руслан скорее почувствовал, чем увидел, что его возлюбленную тянет в сторону. Хватка её на мгновение стала сильнее, а потом руки просто соскользнули. Он увидел в навалившейся тьме огромные костлявые пальцы — призрачные, но вполне осязаемые.

Испуганный крик Людмилы резко стал глуше — будто муху накрыли банкой, — а потом и вовсе затих. Темнота внезапно растворилась, оставив только кряхтящих стражников у крыльца и растерявшегося Руслана, беспомощно озиравшегося по сторонам.

На крыльцо высыпали купцы и воеводы. Первыми выскочили, конечно, Рогдай и сам Владимир. Первый положил руку на свой топор и смотрел на Руслана совсем уж по-волчьи.

— Что тут делается?! — воскликнул князь. — Руслан, где моя дочь?!

— Не понимаю, — честно отозвался витязь. — Похищена безвестной силой!.. Отец, прямо при мне её схватили!

— Как ты мог?! — вскричал разгневанный князь, сжав кулаки. Но голос его задрожал. — Я доверил тебе своего ребёнка! О, горе мне! Стража, что тут было?!

— Не знаем, — честно ответил один из них и опустился на колено. — Прости нас, князь. Мы ничего не смогли сделать.

— Ааааа! — вскричал Владимир и досадливо ударил кулаком по ладони. Он принялся расхаживать туда-сюда, беспокойно стуча сапогами, в то время как его придворные стояли, опустив головы. Но не все. — Что делать? Что же делать, други?!

— Выручать твою дочь надо, — сказал Рогдай своим сипловатым, совершенно спокойным голосом. — Не может тут двух мнений быть… Скакать надо за ней.

— О, сжальтесь надо мной, — проскрежетал Владимир, и на его глазах выступили слёзы. — Кто отыщет мою дочь? Кто не оставит старика в беде?

— Я, — слабо сказал Руслан, который до сих пор не мог прийти в себя.

— Сиди уже, — сказал ему Рогдай. — Ты уже сделал, что мог. Я найду твою дочь, отец.

— Я тоже могу, — пьяно ответил Фарлаф. — В конце концов, я тут самый известный воин…

— Ты известен тем, что можешь пить без передышки трое суток, мой драгоценный брат, — с едва заметной усмешкой заметил Ратмир. — Я способен спасти Людмилу.

— Слушайте, дети мои! — сказал Владимир и воздел руки к ним, будто они были последней его надеждой. — Спасите мою дочь! Кто её спасёт, тому я отдам её в жёны! Проси чего хочешь, герой! Хоть полкняжества в придачу!

— Не смей сумлеваться, отец, — сказал Рогдай и быстро спрыгнул с крыльца. — Спасу я Людмилу, не успеет даже затосковать по дому отчему. Коня мне!

Последний его окрик был настолько грубым и грозным, что купцы на крыльце невольно отшатнулись. Никто из них не стал бы соперничать с Рогдаем. По слухам он был не только жестоким воином-чернокнижником, но и жрецом Позвизда…

Откуда-то из-за гридницы появился мальчик-паж, тянущий за собой коня — огромного, чёрного, чья мощная шея отливала блеском. Густая смоляная грива ниспадала почти до брусчатки. Он храпел и недовольно фыркал, стуча тяжёлыми подкованными копытами. Узда покачивалась и поклацывала; на густо-коричневом седле с одной стороны висел серый посеребрённый колчан, полный стрел с кроваво-красным оперением. В колчане был и огромный лук, такого же грязно-пожухлого цвета. Из таких луков обычные дружинники не стреляли — сила нужна нечеловеческая, чтобы натягивать такую тетиву.

С другой же стороны у седла в необычайной связке находилась остальная поклажа: чёрный рогатый шлем с т-образной прорезью для глаз и носа, полукруглый щит, искованный из того же материала, что и броня. И длиннющее толстое копьё с блестящим зазубренным наконечником.

— Эй, мальчишечка! — рявкнул Рогдай. — Аккуратнее будь!

У пажа подкосились ноги, будто витязь пнул его с размаху своим остроносым сапогом, но всё равно ему удалось подвести коня.

— Эх, мой Ворон! — воскликнул Рогдай и мгновенно вскочил в седло. Несмотря на свои габариты — сажень в плечах — он сделал это с необыкновенной лёгкостью, будто его невидимая рука схватила и посадила в седло. — Не смей переживать, мой дорогой князь! Не далее трёх дней пройдёт, как дочерь твоя вернётся в родной дом!

Он схватил узду, и Ворон мгновенно сорвался с места, грохоча галопом к воротам.

Один из купцов украдкой крестился, незаметно спрятавшись одним плечом за Фарлафа.

— И мне коня! — пьяно взревел он. — Пока этот черножинк… Чернокжинк… Колдун не забрал мою славу!

Руслан продолжал озираться до тех пор, пока не поймал на себе взгляд Владимира. Тот теперь стоял на месте, но смотрел он с такой болью во взгляде, что Руслан вздрогнул. Хоть сердце у него и защемило, он побежал к своему коню.

Верный — гнедой быстрый скакун с серым седлом — беспокойно переступал с копыта на копыто. Руслан запрыгнул на него и принялся отвязывать свою поклажу — островерхий шлем, синюю перевязь с мечом и красный каплевидный щит.

Он поскакал самым последним — и пирующий Фарлаф, и разгорячённый Ратмир уже ринулись вслед за Рогдаем.

Владимир продолжал стоять на крыльце, поджав губы и огорчённо глядя вслед им.

— —

Очень быстро городские избы, склады, гридницы и стены остались позади. Началось просторное поле с грязевой полоской дороги, вытоптанной телегами и одинокими всадниками. По обе стороны от неё возвышались зелёные копны пырея, изредка пестреющего клевером, одуванчиками и жёлтыми цветочками.

Вечер заканчивался стремительно, и вскоре ночь поглотила всё вокруг. Руслан более не видел своих соперников — они могли ускакать куда угодно. В какой-то момент он и сам понял, что скачет бесцельно, дорога под копытами стала едва заметная, так далеко он забрался, оставив позади просёлочные перекрёстки, и подобравшись близко к лесу.

Нельзя сказать, что деревья здесь были очень большие, но в целом лес был девственно нетронут, и макушки пихт и елей мерно покачивались в темноте, шурша ветками.

— Эх, друг мой, Верный, — сказал Руслан, сначала перейдя на трусцу, а затем и вовсе остановив скакуна. — Устал ты. Давай искать реку. Тебе надо попить.

Верный тяжело дышал, но ушами заинтересованно трепетал, будто понимал, о чём толкует наездник.

Где-то стрекотали кузнечики, великое множество. Ещё где-то ухала сова. Лес стоял недвижим и практически тих. Разумеется, Руслан знал, что где-то у опушки протекала река — он неоднократно проезжал по мосту. Было это не здесь, а в паре километров, но витязь не сомневался, что река не заканчивалась, протекала и тут.

— Куда же мне идти, а? — спросил Руслан вслух и спрыгнул с Верного. Где-то всполошились птицы. — Пошли.

Он подхватил своего коня под узду, и они медленно побрели к деревьям, стараясь сильно не хрустеть подножной травой. У Руслана была фляга в поклаже, но он не наливал в неё воду в последний раз, и, скорее всего, она была пуста.

Вскоре они оказались на небольшом земляном выступе с первыми деревцами — небольшими, но дальше они вырастали в почти непроходимую чащу, усеянную валежником. Под ногами почувствовались колоссальные заросли мха. Только отсюда было слышно, что где-то впереди шумит река, но ещё довольно далеко.

Руслан вёл своего скакуна осторожно, чтобы не напороться на какой-нибудь острый сук, и чтоб под копытами Верного не оказалось канавы или ямы.

— Пришли, — выдохнул витязь через метров сто, когда деревья снова неожиданно заредели, а земля превратилась в скалистый бережок. Вода здесь не грохотала, а просто громко шуршала — поток был не настолько мощный. — Пей, мой друг.

Он разнуздал крайне послушного коня, и тот робко спустился к воде. Руслан же тоже достал медную фляжку и последовал за конём, встав выше по течению. Когда он разогнулся, чтобы попить, то увидел выше по течению тусклый свет. Он светил как будто из-под земли.

«Что это ещё такое?!» — всполошился Руслан. Он повесил фляжку на своего пьющего друга, медленно вытащил меч. Его лезвие казалось синим в наступившей полутьме. Витязь не мог оставить увиденное просто так, поэтому стал неспешно подниматься по своей стороне навстречу неизведанному.

Пройдя шагов тридцать, пригибаясь как можно сильнее к земле, чувствуя сырой запах листьев и слыша шум воды, он увидел, что свет излучается не сам по себе. Там была пещера, больше похожая на отверстие в огромном булыжнике. Воин поравнялся с ней и силился изо всех сил разобрать, что же там.

— Чуть поодаль есть мостик, перебирайся сюда, — послышался старческий голос из пещеры, отчего Руслан отпрыгнул назад, механически вскидывая меч. — Не страшись меня, путник… И лошадку свою сюда веди.

Руслан снова был в нерешительности… Но почему-то голос из пещеры показался отеческим, что ли… Никакой опасности от него не исходило, скорее наоборот: он имел успокаивающий эффект.

— Что же ты замер? — послышался голос куда ближе, и у выхода из пещеры появился старик в синем балахоне с длиннющей седой бородой. В руке он держал большой масляный светильник, чадящий и тяжело пахнущий. Однако свет был доволен ярок, во всяком случае, его с лихвой хватало, чтобы Руслан мог разобрать перерезанное глубокими морщинами лицо старика. Руки его — с большими узловатыми запястьями — всё ещё выглядели крепкими. — Проходи, сынок. Поговорим.

Руслан на этот раз подчинился. Он вернулся за Верным, который уже напился и стал мерно пощипывать траву, чтобы вернуться вместе с ним к пещере. Старик всё ещё стоял у входа, но больше ничего не говорил, терпеливо выжидая, когда же Руслан найдёт, наконец, мост.

Мостик и вправду был — нарубленные кусты и ветки огромной кучей перекидывались через реку. Верный сначала упирался, но упорство Руслана заставило его всё же пойти

вслед за своим хозяином.

— Доброй ночи, витязь, — сказал ему старец, выйдя из пещеры уже метров на двадцать. —

Ты выглядишь очень понуро, тебе надо отдохнуть.

Руслан неожиданно понял, что он действительно очень устал за прошедшие несколько часов, хотя ничего ещё не сделал. Он не стал привязывать Верного — за эти годы тот так привык к Руслану, что в этом не было нужды, он никогда не бросал его. И просто зашёл в пещеру, всунув меч в ножны.

— Долго ли ты тут, отец? — спросил Руслан, когда они оказались под сводами пещеры, что были ровесниками самой природы.

— Двадцать лет, — весело ответил тот. И хоть витязь не видел его лица, он понял, что старик улыбается.

— Двадцать лет в изгнании?! — изумился воин. — И за что?

— Я сам себя изгнал, но это долгая история, — ответил старик.

Пещера расширилась, и они вышли в помещение с грубым деревянным столом, покоричневевшим от сырости и времени, а на полу была уйма соломы и меховых тряпок. Был тут и один грубо сколоченный табурет, который старик предложил воину, но тот жестом отказался, оставшись стоять у рельефной серой стены.

— Я знаю, что с тобой, — кивнул старец и поставил светильник на край стола. — Тебя настиг рок.

— О чём ты? — не понял Руслан.

— Раздевайся, — кротко пояснил старец и весело рассмеялся. — В доспехах нет нужды. Тут спокойно. Ни Рогдай, ни Черномор сюда не суются. Они — властители других мест.

Руслан повременил с предложением и просто огляделся повнимательнее. Он увидел большой глиняный кувшин в углу, судя по всему, с водой, рыболовную сеть и деревянный молоточек.

— Откуда ты знаешь…

— Я всё знаю, — уклончиво заметил старик. — Я здесь двадцать лет, сказал же. И знаю самых опасных существ на нашей земле. Узнай же, сынок: ты оскорблён Черномором.

— Кто это?! — воскликнул Руслан и схватился на рукоять меча.

— Нет, меч не поможет, — покачал головой старик. — По крайней мере, не этот. Черномор — страшный колдун, ещё пострашнее Рогдая. Он похитил не одну красавицу. И твою возлюбленную он тоже похитил.

— Что же мне делать?! — в отчаянии вскричал витязь, отчего его голос эхом прокатился по пещере.

— Не робеть сердцем, — снова уклончиво ответил старец. — Ты одолеешь врагов, и будешь нарекаться «Возрождённым», и «Ворожьей Грозой», и «Медвежьим сердцем». Словом, слава будет опережать тебя и твоих детей.

— Откуда… — снова начал было воин.

— Я всё знаю, — остановил его старец, подняв руку с серой ладонью.

— Тогда расскажи, как ты здесь оказался, — попросил Руслан.

— Когда-то и я был молод, — ответствовал старик, и на уголках рта его заиграла лёгкая улыбка опять. — И был я влюблён… Как же я был влюблён. В черноволосую роковую красавицу. Ты бы только видел её глаза! Как она смотрела… Поражала всех в самое сердце. И решил я добиться её. Но я был обычным пастухом, пас овец, а она… Её яркий кафтан дышал свежестью, а на белой шее блестело золотое ожерелье. Её отец был страшно богатым купцом. Я как сейчас помню его тёмные сапоги с острым носком. Он

хотел для своей дочери лучшей участи, чем пастух.

— А она?

— А что она? — его взгляд устремился в пламя светильника и стал чуть мутноватым. Он предался далёким воспоминаниям. — Она и сама не хотела быть с пастухом. Так и сказала мне. «Пастух, я не люблю тебя». Вот что она сказала. Это меня ранило, признаюсь. И я решил добиться славы, чтобы быть не просто пастухом. Эх, как славно мы бились! Южане бежали, бросая пожитки, от наших северных мечей. Мы прогнали много диких южных племён и поделили дары и дань.

На глазах старик преобразился: в нём возник неожиданный стержень, словно он стряхнул пыль с себя, как фазан охапку снега. Руслан даже удивился, что в этом дряхлом старце ещё есть воинская доблесть.

— И как долго вы завоёвывали славу со своей дружиной?

— Десять лет, — он хрипло усмехнулся и провёл рукой по исказившемуся лицу. — Да, сынок, десять лет мы воевали. Я чего только не видывал… Кровь лилась рекой, и монеты звенели. Ух, как же нас боялись, сынок!

— И что же сказала твоя возлюбленная, отец? — спросил Руслан, поглощённый рассказом. — Ну, ты же вернулся…

— То же самое, — он рассмеялся, но в этот раз довольно горько. Где-то заросшая в душе заноза снова пошевелилась. Вернее, её пошевелил сам Руслан своими вопросами. — Я пришёл к её дому в сияющих доспехах. У меня в руках были меха, а со мной было ещё сорок человек: они принесли с собой золото и серебро. Я ждал, что покорю её, я верил в это. Я бросил к её ногам свои добытые сокровища… А она сказала мне, что… Не любит меня. Герой, я не люблю тебя. Так и сказала.

— И что ты сделал?

— Признаюсь, я был вне себя от ярости, — старик опустил взгляд. — Я почти обезумел, я захотел заполучить её любой ценой. Я пошёл к колдунам. Я знал племя сильных колдунов. И пошёл к ним. И они приворожили её… Но всё оказалось напрасно.

— Почему? — спросил Руслан, услышав, как снаружи пещеры стал завывать ветер.

— Потому что мне пришлось заплатить, — прошептал старик. — Я потерял сорок лет, понимаешь?! Она явилась ко мне горбатой старухой, сморщенной. Омерзительной. Она сказала, что готова поддаться страсти. Но прошло уже сорок лет!

Он резко замолчал, сильно помрачнев.

— Она сама стала ведьмой и возненавидела всё живое… Руслан, будь осторожнее. Тебе предстоит сражаться с такими силами, которых ты ещё не видел, честно.

— И что же делать, отец? — обеспокоенно спросил парень.

— Скачи к Порфирию Львовичу, — ответил тот. — Ты же знаешь, кто это?

— Я слышал, — кивнул Руслан. — Это пахарь.

— Это добросердечный богатырь, я за него ручаюсь. Спроси у него совета. Он сам противостоял многим ворогам. Сильным и хитрым. Он по-бычьи силён и необычайно умён. Как выберешься из леса, ищи берёзовую рощу, к ней и скачи. Она довольно далеко, но около неё и найдёшь необъятные пашни. Там разберёшься.

— Что ж, тогда надо скакать, — сказал Руслан и заёрзал.

— Нет, тебе надо отдохнуть, — не в пример строго сказал старец. — Толку от тебя сейчас не будет. Ложись, я подниму тебя по рассвету. И поскачешь. Да и скакуну твоему отдых нужен.

Руслан не стал спорить, хотя хотелось узнать много ещё о чём и помчаться прямо

сейчас. Он стал снимать с себя доспехи, чтобы остаться в нижней рубахе.

Подстилка на полу изо мха и соломы оказалась не слишком мягкой, но Руслан почти сразу же уснул. Как будто сражённый ударом молота.

Спал он тревожно и чутко, ему снилось, что он пытается вытянуть из бурлящей чёрной реки Людмилу, но её та неуклонно засасывает, превращаясь в тягучую грязь. И в конце тяжёлой борьбы Руслан сам падает в неё, безуспешно пытаясь выбраться.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

— —

Розовый рассвет пролился над лесами и степями, по-летнему ранний и быстрый.

Рогдай нещадно гнал своего Ворона, но тот, казалось, ничуть и не уставал, тяжело стуча копытами и гневно храпя. Гул разносился по всей округе, оглашая и диких зверей, и отшельников, и каждого тарбагана с пищухой, и медведя с косулей, что лучше сейчас не высовываться. «Бадаб-бадаб-бадаб-бадаб». Мерно и тяжело разносились удары копыт, подобно боевому барабану.

Чернокнижник резко злобно закряхтел и потянул на себя узду. Ворон недовольно заржал, зафыркал, но стал сбавлять скорость. Вскоре затихли почти все звуки, кроме тяжёлого конского дыхания и недовольного сипения самого всадника.

— Убью, — прошептал он зловеще, глядя в никуда. — Преграды все разрушу! Руслан, узнаешь ты меня!

Он потянул узду на себя опять, и, громогласно заревев, Ворон круто развернулся на месте. Стук копыт понёсся в обратную сторону, назад.

Природа, казалось, выдохнула, услышав, что чернокнижник поскакал назад.

— —

Руслан проснулся быстро, едва старец подкрался к нему. Тревожный сон мгновенно сошёл на нет, без долгих отступлений. Спал он неудобно, дико замёрз, шея и рука затекла, он вообще обнаружил себя в неестественной позиции.

— Пора, сынок, — сказал старец, больше не улыбаясь. Лицо его в пещерной полутьме выглядело серым и очень осунувшимся. — Рассвет наступил.

Витязь молча стал собираться, чувствуя, как заныло плечо, на котором он лежал. Кольчуга, шлем, щит, перевязь с ножнами и мечом. Молча, внимательно. Кольчуга позвякивала, перевязь постукивала, рукоять меча покачивалась. Старик ничего не говорил, лишь наблюдал, сцепив руки в замок перед собой, глядя оценивающе. Чем-то этот парень напоминал его самого в молодости.

Когда они вышли из пещеры, Верный беспокойно ходил взад-вперёд, ожидая, когда же его хозяин появится. Увидев его, конь остановился, фыркнул и радостно задвигал ушами.

— Береги себя. И возвращайся с победой, — сказал старец на прощание, когда Руслан запряг скакуна и залез в седло. Он сидел с опущенной головой, перебирая в руках узду.

— Свидимся ли мы ещё, отче?

— Я много знаю, но это мне неведомо, — ответил тот и кивнул пару раз, задумавшись о чём-то своём. — Спеши.

Руслан поскакал к мостику через реку. Через минуту он уже во весь опор нёсся к распаляющемуся рассвету. Лесная чаще оставалась у него по правой стороне, а с левой стороны поля начинали расширяться и расширяться, но уже отсюда он видел вдалеке долину, около которой лесной массив сворачивал вправо, вот там-то и виднелась та берёзовая чаща, усеянная чёрно-белыми деревцами.

— —

Фарлаф спал. Логично, потому добрые угощения на пиру его сильно охмелили. Лёжа в

тени раскидистого дуба, он свернулся полукругом, скрестив руки на груди и уронив тревожную голову на грудь. Он скакал, пока ему это не надоело. И остановился где-то после полуночи.

Фарлаф был известным гулякой. Он часто бывал на пирах, и сам устраивал пиры. Частенько он тщеславился и бахвалился, что может одолеть кого угодно, что он неоднократно встречался с разными рыцарями на турнирах, охотился в лесах на разных существ, о которых знавал лишь Кот Учёный. Наверное, одно из этих противостояний и играло в спящем мозгу Фарлафа, растягивая его губы в лёгком подобии улыбки.

Неожиданно в его сон стали прорываться удары. Глухие и отрывистые. Неуклонно и неспешно они становились громче… Или приближались. Ту-дук-ту-дук-ту-дук-ту-дук…

Фарлаф продрал глаза, искривившись недовольной гримасой. Первое, что он почувствовал — как страшно замёрз. Если кто спал на земле ночью летом, то тот знал, что под утро настигает довольно неприятный дубак, особенно, когда восходит солнце… Он зевнул, пострелял своими серыми глазами по сторонам и нашёл своего коняшку, пасущегося неподалёку.

Фарлаф стал подниматься, невольно усмехаясь тому, что ни щит, ни кольчугу он на себя не надел — всё это так и болталось на седле.

— Да, мой драгоценный, — сказал он самодовольно. — С твоей смелостью тебе бы с ханом печенегов выйти на мечах!… А не за бабами скакать.

Он прошёл к коню и стал снимать своё снаряжение… Кольчуга у него была блестящая, украшенная серебром и синими самоцветами, сплетённая на византийский манер. Посреди его белого шлема был большой красный самоцвет. На блестящем щите же у него был выбит именной герб — белый медведь. Рукоять меча — сплошь сделана белым золотом, ножны — из кожи… Даже натягивая на себя своё снаряжение, он жалел, что никто его не видит и не может восхититься им… Хотя скоро им восхищаться будет Людмила, только вернёт он её.

— Что, мой драгоценный, — сказал он, но обращался, скорее всего, сам к себе, а не к коню. — Скоро ещё один славный трофей будет в твоём имении. Дочка княжеская… Эх, какой пир закачу!..

Но когда он уже затягивал последний ремешок на своей блестящей кольчуге, то до него донёсся топот. И на этот раз это было не во сне. И он действительно приближался с темнеющей стороны — с одной пригорок, с другой — кончающаяся просека… Там скачет всадник.

Фарлаф неуклюже влез в седло и, стараясь не шуметь, стегнул своего коня. Тот послушно затрусил прочь.

— Но! Но! — прошипел витязь, подгоняя своего ретивого. — Пошёл! Пошёл!

Топот сзади резко перешёл в грохот — всадник выскочил откуда-то, то ли из просеки, то ли из-за пригорка, и теперь во весь опор опрометью мчался к нему.

— Ага! — рявкнул тот. — Остановись! Беседа есть!

— Пошёл! Пошёл! — закричал Фарлаф, пятками пнув коня. — Быстрее!

Конь послушно припустил по дороге. Уже почти залитой солнцем. Фарлаф украдкой оглянулся — рогатая громада преследователя всё ещё темнела в сумерках, но минут через пять — если продержится — он отчётливо его увидит… Хотя солнечный свет ему и не был нужен — он и так узнал этого знаменитого воина. Рогдай, сын бури и Левши.

— Стой, презренный! — заорал тот так, что у Фарлафа всё перед глазами померкло. — Дай голову с тебя сорвать! Бейся, как воин! Бейся, как мужчина!

Предложение хоть и выглядело ультимативно и заманчиво, Фарлаф всё же продолжил путь, машинально вжав голову в плечи. По обе стороны стремительно проносились пейзажи. Ему казалось, что палач его вот-вот настигнет и снесёт ему голову своим ударом. Кровь шумела в голове, под седлом скакун пытался изо всех сил; Фарлаф нещадно стегал его, но это не помогало — преследователь почти настиг его.

«Не уйти», — подумал Фарлаф и рванул узду на себя.

Конь прыгнул в сторону и помчался к лесной просеке, перескакивая через канавы. Лес, казалось, оставшийся в стороне, снова начал приближаться. Всадник сзади тоже свернул и, возможно, нисколько не удивился тому, что тот поскакал туда.

Рассвет уже набрал свою силу, поэтому дорога перед конём была видна хорошо, хоть и расплывалась из-за внезапного испуга. Но Фарлаф всё равно успел увидеть широчайший ров, возникший из ниоткуда под копытами его коня, вымытый ливнями и весенними паводками. Скакун, конечно, прыгнул — и весьма удачно — он смог перескочить преграду. Правда, Фарлафу это не помогло — он слетел, не удержавшись в седле, и рухнул на дно оврага, так сильно приложившись о землю и камни, что его зубы клацнули громче, чем доспехи. Он сложился пополам, и его колени ударили где-то рядом с ушами, а воздух застрял где-то в груди.

Преследователь тоже перепрыгнул ров, но более успешно. Удержался в седле и, громогласно приземлившись с другой стороны, тут же сорвался вниз — так и прыгнул к Фарлафу, выхватывая топор с пояса.

— Умри, трус! — крикнул он и молниеносным рывком вскинул оружие. Но бить не стал, так и замер. А потом рассмеялся — так звонко, насколько позволял его шлем. Постояв ещё секунд пять, он опустил оружие.

Фарлаф съёжился и зажмурил глаза, так и валяясь кверху тармашками. Если бы он был в цельной тяжёлой броне, как у Серебростраста, то он бы шлёпнулся просто пластом… Хотя Серебростраст — злой витязь с недюжей силой, занимавшийся разбоем и грабежом, убегать бы не стал, скорее всего…

— Что ты тут делаешь? — спросил Рогдай.

— Лежу, — ответил Фарлаф и застонал. — Что тебе нужно?

— Мне нужен Руслан, — отозвался тот зло, повесив одним движением топор на пояс. Затем в два прыжка выбрался изо рва. — Хотя… Тебя я чтоб тоже близко с Людмилой не видел, ты понял?

Фарлаф молчал, собрав всю обиду и ненависть в пару-тройку слов, которые не мог произнести и просто держал их за зубами, глядя на стоявшего противника. Очень грозного противника, чёрного вестника кровавой жатвы.

— Вот и славненько. Люблю, когда всё славненько, — сказал Рогдай и повернулся к своему коню, отошедшему подальше… Но сейчас конь стоял не один — рядом стояла старуха в чёрном поистлевшем балахоне, тёмно-сером платке, горбатая, которая трепала его за шею своими мертвенно-бледными пальцами. Конь, однако же, оставался спокоен, словно знал её тысячу лет (или ещё дольше).

— Эй! — рявкнул Рогдай так, что Фарлаф подпрыгнул от испуга. — Убери руки, бабуля, от моего Ворона!

— Зря бранишься, — проскрипела старуха и медленно, покачиваясь, пошла навстречу к Рогдаю. — Зря боишься. Я не причиню тебе вреда.

Витязь снова рассмеялся, хоть и был мрачен тем, что обознался. Ещё бы он какой-то старухи не боялся…. Он — Рогдай!… И этим всё сказано. За тысячу километров отсюда его

слава гремела. Неукротимый, неотступный, непобедимый…

— Ты там его найдёшь, — в её руке появилась клюка, будто она достала её из рукава. Показывала она по-прежнему назад. В лес. — Только поторопись. Он скоро заручится поддержкой Порфирия, и мужья его дочерей тоже будут на его стороне. Он пахарь, и пашет пашни… Сеет. И тащит плуг на себе!

— Да знаю я, кто это такой! — махнул рукой Рогдай и заскочил в седло. — Не нужна мне помощь никакой старухи. Иди домой, бабуля.

Ворон сорвался с места, будто Рогдай управлял им мыслями, и помчался вихрем в обратную сторону, куда и указывала клюкой добродушная помощница.

Фарлаф продолжал валяться, будто вчерашний пир его не отпускал до сих пор, пока надтреснутый голос сверху рва не сказал:

— Вставай, сынок. Тебе не надо ни о чём печалиться.

— Легко тебе говорить, старая, — отозвался поверженный и стал подниматься, звеня кольчугой. — А я чуть не зашибся тут насмерть…

— Судьба ступила на тебя лёгкой поступью, — терпеливо продолжала бабулька, как бы имея в виду, что воин в чёрных латах мог вообще ему голову расшибить, а так отделался испугом и просто повалялся на земле. — Возвращайся домой.

— Чтобы быть и вправду последним трусом?! — прошипел Фарлаф, неудачно пытаясь выбраться изо рва… Но со второй попытки, корячась ещё сильнее согбенной старушки, он всё же выполз.

Наступило утро, внезапно окрасив всё другими красками. Небо из розового перекрашивалось в голубое.

— Ты ничего не потеряешь, лишь получишь, — прошептала новоприобретенная союзница. — Рогдай с Русланом переубивают друг друга, а ты получишь свою Людмилу. Ступай домой.

Фарлаф был крайне раздосадован, поэтому и спорить не стал, просто пошёл за своим скакуном, который по привычке щипал траву метрах в ста пятидесяти ото рва. Но просто так он сдаваться не собирался.

— —

Руслан промчался по долине, не отрывая взгляд от непрерывно приближающейся чащи. Старец оказался прав — метрах в пятидесяти от этой чащи тянулся деревянный забор — прясло из толстенных жердей — который огораживал пашню, широченную, продолжительную. Не один гектар земли тут был… И вся перепахана. Порфирий Львович, кто же ещё.

Руслан давным-давно слышал об этом человеке богатырского вида, способного тащить огромный железный клин в одиночку. Он мог пахать днями и ночами, и сотни крестьян были ему благодарны.

Отсюда виднелась и сама деревня — несколько десятков деревянных домишек, построенных рядом друг с другом в линию. Стояли они поодаль друг от друга, некоторые дворы были огорожены забором… Руслан не знал наверняка, но был уверен, что тут могло жить две-три русских семьи, чьи дети уже обзавелись своими детьми… Тут жил и Порфирий Львович.

Деревушка выглядела очень хорошо — крепкие срубы с твёрдыми крышами, окружённые частоколом. Даже ещё с пашен слышалось мычание коров, стук железа и женская песня… А уж когда он прискакал к воротам, звуки стали гораздо более отчётливыми и различимыми. Жизнь в деревушке кипела вовсю, витязь знал это точно.

— Эй, открывайте, люди добрые! — крикнул он, надеясь, что его голос звучит дружелюбно. На первый взгляд, звуки ничуть не изменились, но Руслан слышал, что кто-то зашаркал к воротам. Раздался скрип, полотницы приоткрылись.

— Чего шумишь, добрый молодец? — с улыбкой спросил местный десятник в серой шапке и медном нагруднике. Улыбка на его каштановобородом лице сразу одобряла этого приземистого мужичка.

— Мне Порфирий Львович нужен, — ответил Руслан.

— Хороший у тебя доспех, — заметил десятник. — Ты с княжеского двора, поди? Что ж, пахарей там нет своих?..

— Нет, но мне очень нужен Порфирий Львович! Дозвольте поговорить с ним!

— Ладно. Вижу, дело серьёзное, — посерьёзнел десятник и начал открывать ворота шире. — Не зашиби никого своей лошадкой…

Улица в деревушке оказалась просторной, на которой было довольно много пёстрого народа. Бросались в глаза сразу широкоплечие мужчины — шатены, блондины — в белых рубахах с красными воротами, подпоясанные, в серых штанах. Кто-то был в сапогах, кто-то в — лаптях, кто-то ещё в какой-то обуви. Все — как на подбор — не малые. С квадратными челюстями, копнами волос и мощными предплечьями с проступающими венами. Кто-то нёс большие тряпичные мешки, под завязку набитые чем-то. Один — самый здоровый из них — нёс сразу два мешка, прижав их к своим бокам.

Двое, одетые в кожаные брони с нагрудными пластинами и без шлемов, стояли у крыльца одного дома. Один точил свой меч с характерным звуком — этот стук Руслан и слышал у ворот.

Женщины, одетые в серые просторные платья и разноцветные сарафаны, трусили бельё. Одна — совсем молодая девчушка с русой косой — зашивала портки, сидя на лавке в тени. Другие — ещё младше — просто дурачились рядом. Возможно, сёстры.

Жители сразу сбавили шаг; иные же начали выходить на улицу, чтобы посмотреть на гостя.

— Это что, гонец? — спросил кто-то.

— Нет, дружинник, — ответил другой.

— Мне нужен Порфирий Львович, — сказал Руслан погромче, чувствуя, как Верный под ним беспокойно переступает, видя толпу. Но толпа хоть и была большая, но явно дружелюбная.

— Хоть бы дней десять его не требовали, — сказал один мужик — тоже рослый, метр девяносто где-то ростом, но не слишком широкоплечий. На лбу у него была широкая повязка, сдерживающая копну его рыжих волос. На плече у него была верёвка — настоящий ворсистый канат. — Спешься. Не пугай народ. И иди за мной.

Руслан сделал, как ему сказали, и повёл коня за собой. Народ мало-помалу стал разбредаться по своим местам, продолжая бросать заинтересованные и удивлённые взгляды.

— Кто ты? — спросил витязь.

— Степан, — ответил тот.

«Всё понятно», — подумал Руслан.

Они прошли половину домов и вышли к дому, ставни окон которого были украшены красивыми узорами, а стена расписана красно-синей росписью.

— Олежка! — крикнул Степан. — Прими коня… Не бойся, всё будет… Олежка, где ты там?

Из дома выскочил босоногий мальчишка, при этом топоча как бегемот. Тоже рыжеватый. По-видимому, брат.

— Прими коня, — повторил Степан. — Видишь, гости.

Олежка стрельнул глазами сверху вниз и ничего не сказал, просто подскочив к скакуну.

— Красивый, — сказал он и подхватил его под уздцы.

— Проходи, — сказал Степан, поднимаясь по крыльцу. Затем открыл толстую верандную дверь.

Поднявшись за ним, Руслан увидел двор, расположенный за избой. Даже одного мимолетного взгляда хватило понять, чей это двор. Огромный железный клин, большущая телега с колоссальными ржавыми колёсами, гигантская соха.

Пройдя широкую веранду, они сразу оказались в зале с высокими потолками. Время было к обеду, поэтому пышная девушка в бледно-красном раскидистом платье ставила глиняные горшки на деревянный стол. Там была круглая варёная картошка, молоко, большие луковицы. Она была не рыжая, а светлая, почти белая.

— Ой, — выдохнула она, обернувшись. — У нас гости…

— Где Порфирий Львович? — спросил Степан. — Тут к нему от князя…

— Я не от… — попытался возразить Руслан, но девушка не обратила на это внимания.

— Отец пошёл к Лёньке, — ответила она.

— Благодарю, душа моя, — сказал Степан. — Пошли, воин.

«Ага, венчанные», — подумал Руслан, чувствуя, как защемило в груди. Эх, пока он тут расхаживает, мало ли что могло произойти с его возлюбленной! Олежка был братом Степану, а Степан был мужем этой девушки, а эта девушка была дочерью Порфирия Львовиа, а Лёнька…

— Это даже хорошо, что он у Левши, — сказал Степан, как бы извиняясь, когда они вышли во двор. — Олежка, коня!..

— Кто такой Левша?

— Кузнец наш, муж Василины, — ответил Степан, напряжённо пытаясь выискать Олежку с чужим конём.

— А Василина?..

— А Василина это дочь Порфирия Львовича и сестра Настасьи Порфирьевны, моей благоверной. Вот ты где! Быстрее, сюда!

— Далеко кузня отсюда? — спросил Руслан, перехватывая узду у подоспевшего бутуза.

— Я тебя выведу через другие ворота, и ты сразу увидишь её. Она около реки. Левша на все руки мастер, что только не куёт! И плуги, и кольчуги, и рукавицы…

Руслан взобрался на коня и посмотрел на солнце. Было уже позднее утро.

— Веди же, — сказал витязь Степану. Тот махнул рукой и спешно пошёл по улице.

Когда они прошли метров двести мимо телег, копен свежескошенной травы, мешков с мукой, стараясь не сшибить идущих навстречу деревенщин, то оказались около ещё одних ворот. Стоявший здесь бородач в смешном треугольном шлеме и пожухлой посеревшей кольчужке торопливо открывал занозливый запор.

— Смотри, — показал Степан. Впереди было поизъеденное бестравное поле, на котором паслись пёстрые и палевые бурёнки. Они с интересом воззрились на руслановского коня. — Видишь, лес подходит совсем близко? Кусты видишь?

— Вижу, — согласился витязь нетерпеливо.

— Вот туда тебе и надо, — кивнул Степан и повернулся обратно. — Довольно близко отсюда. Правда же?

— Благодарю, — сказал Руслан и легонько стегнул Верного. Тот послушно затрусил мимо стада, отчего коровки, однако, всё равно бросились врассыпную. Где-то послышалась недовольная брань пастуха.

Путь и вправду оказался близеньким. Лес, начинающийся с вековых лохматых елей, круто шагнул к Руслану; показалась железная верхушка крыши кузни, а затем и весь кузнечный дворик.

Порфирий Львович стал виден чуть позже. Это был рослый мужик с медвежьей спиной, одетой в необъятную толстотканную рубаху до колен, коричневые кожемятные штаны и подбитые тёмные сапожища. Он был подпоясан широким красным поясом… Хотя мог бы, наверное, и подпоясаться ломом. Его кудрявая светлая голова лицом была обращена куда-то в сторону кузнецкой печи. Потом он обернулся. Собственно, там стоял другой мужик, но гораздо меньше и щуплее, в коричневом замызганном фартуке. Стало быть, Левша. Теперь они с интересом смотрели к скачущему во весь опор всаднику.

Подобравшись поближе, Руслан заметил, что кузница стоит на возвышенности, и весь кузнечный двор выстлан камнями, булыжниками. С левой стороны стоял большой сарай для выкованных изделий, напротив же — огромная железная печь с бушующим пламенем. Рядом — наковальня.

Кузнецкая печь трещала неистово, возможно, Левша подкладывал целые брёвна, что даже рокот протекающей в нескольких метрах реки она заглушала. Жара стояла страшная.

Подскочив к кузне, воин убедился, что Лёнька-Левша был совсем не мал, а даже наоборот; просто рядом с Порфирием он казался меньше. В руке кузнец держал большой молот с толстой рукоятью в половину себя самого. Боёк блестел с обеих сторон — сам сбился от ударов. Держал он его в левой руке, одетой в железно-кожаную рукавицу. Правая же была одета в обычную тряпичную перчатку. Лица кузнеца видно не было — на нём была серая кожаная маска, будто он натянул на себя огромную шапку до самых ключиц. Прорезь для глаз в маске тоже была, но закрыта была сеткой, как у пасечника.

Порфирий сложил руки на груди — внушительные медвежьи лапища. Борода у него была такая же светлая, как и волосы, а возраст никак не угадывался — ему могло быть и тридцать пять, и сорок восемь. Только пристальные синие глаза с интересом наблюдали за гостем.

— Доброго здравия, люди добрые! — сказал Руслан и прыжком спешился.

— И тебе мир в дом, дружинник, — сказал пахарь низким бархатным голосом. — Кто ты и откуда?

— Меня послал старик из пещеры лесной, — сказал витязь. — Сказал, что ты можешь помочь, Порфирий Львович.

Пахарь молчал, ожидая продолжения, Левша же не проронил ни слова, ожидая, когда можно будет продолжить работу. Руслан принялся рассказывать, пытаясь ничего не упустить. Черномор похитил Людмилу, и четверо бросились её спасать.

— Черномор — страшный колдун, — кивнул Порфирий. — Ух, не будет легко тебе. Те вообще сгинут, если полезут…

— Но Рогдай уцелеет, — вставил кузнец и закинул свой молот на плечо. — Его доспехи ковались моим отцом, тоже Левшой, куда более искусным, нежели я. С ним будет не совладать никому.

— Замок Черномора находится в Твердогорье, смотри, — сказал Порфирий. — Придётся тебе скакать тропой нехоженой. Отсюда надо несколько вёрст брести по чаще густой. Сейчас видна Синяя Гора. Вот с неё будет виден замок Черномора. Путь далёк.

— И опасен, — кивнул Лёнька.

— Там рыщет дикое зверьё, — продолжал Порфирий. — И разбойники. И…

— О, — сказал Лёнька коротко и тяжело вздохнул. — Сдаётся мне, это к нам.

Руслан оглянулся и тут же увидел всадника, несущегося, как смерч. Скакал он с другой стороны, не с той, с которой приехал он. Но конь вёз его прямо сюда, наперерез, ловко лавируя меж деревьев. В левой руке щит, на голове рогатый шлем… Вот он уже спускался с пригорка между деревьев, вот выскочил на пастбище, коровы бросились в стороны.

— Принёс же его чёрт, — помрачнел Порфирий Львович.

— Он охотится за мной, — сказал Руслан. — Я уверен.

Витязь выхватил клинок, конь под ним обеспокоенно запереступал, испуганно прижимая уши. Он озирался по сторонам и всем своим видом показывал, что ему всё меньше хочется здесь находится… Громыхнул сухой гром в чистом небе. Пока вдалеке.

Копыта стучали уже рядом совсем, Руслан мог поклясться, что видел его волчий взгляд сквозь прорезь в шлеме. Но нападать тот слёту не стал, остановился в метрах двенадцати и, когда заговорил, в голосе его было столько самодовольства и бахвальства, что Фарлаф, услышав его, позавидовал бы.

— Решил спрятаться за спинами крестьян?!

Руслан молчал. И просто смотрел на дюжего конника, выглядевшего ещё более устрашающе, чем раньше. Он источал ненависть и словно пах злостью. Но в то же время жених Людмилы понял, что боится его куда меньше, чем мог бы — двое величавых местных богатырей молча были на его стороне. Кузнец и пахарь вряд ли бы могли что-то сделать, но…

— Ты язык от страха проглотил? И как? Вкусно? — не унимался чёрный жнец, куражился, смеялся, предвкушая победу.

— А ты на языках сражаться собрался? — спросил Руслан и заставил себя улыбнуться, чувствуя, как смертельно бледнеет. Сердце стало учащать бег.

— Я думал, скажешь что-то на прощание, — пожал плечами Рогдай и стал медленно вытаскивать правой рукой меч из-за спины. Это мгновение длилось бесконечно долго — меч оказался длинной пилой, зазубренной с обеих сторон и с острым остриём.

— Неужели нет иного состязания?! — громогласно воскликнул Порфирий Львович, и опять загромыхал гром, но уже ближе. Однако на небе не было ни тучки. — Можно обойтись без кровопролития!

— Нельзя, — сказал Рогдай, но, немного подумав, добавил: — Но если Руслан сдастся и начнёт меня молить о прощении…

— Увольте, — ответил Руслан.

Кони соперников храпели, готовясь к броскам, переступали, скрежетали зубами, махали хвостами.

— Быть так, — сказал Рогдай, и Ворон рванулся вперёд, загремев копытами. Он вскинул свой меч-пилу, как некогда топор.

Верный тоже прянул вперёд, хоть ему и было дико страшно, но хозяин чуть схватился за узду, а потом отпустил — ему надо было держать щит в своей руке тоже. Кони ударились друг о друга, скользя копытами по дворовому камню; мечи ударили в щиты раскатисто и звонко. Оба удержались в седле, но Руслан почувствовал в свой крепчайший

каплевидный щит тяжёлый удар… Ох уж этот Рогдай! Очень силён!

Всадники совершили круг; кони дрожали, храпели, пыхтели. Рогдай рявкнул и снова ринулся, вскинув оружие, Руслан тоже ударил, да не просто рукой, а прям развернулся в седле, чтобы ударить посильнее… В этот раз схлестнулись мечи, кони же ударились друг о друга шеями и стали толкать друг друга головами.

Посыпались удары непрерывным градом. Меч в меч, меч в щит. Конники кружились, отодвигаясь всё дальше от кузнечного двора… В воздух стала подлетать земля, трава… Руслан резко покачнулся в сторону — один из ударов Рогдая оказался ещё тяжелее и сильнее, чем предыдущие.

— Держись, витязь! — закричал неистово кузнец, потрясая молотом.

Но последовал ещё один удар, от которого Руслан повалился из седла. Верный отскочил в сторону, чтобы не наступить на хозяина, а Рогдай отъехал подальше и снова развернулся.

— Сдавайся или умри, — предложил он.

Руслан поднялся, чувствуя, что из последних сил держит меч — очень уж вымотал его поединок. В голову лезла мертвенно-бледная Людмила, сидящая в сером свадебном платье на каком-то пиру. Лицо её было со впалыми глазами, чёрными синяками под ними, а в них самих стояли слёзы… За столом сидели то ли скелеты, то ли ещё кто, а рядом — Черномор или Рогдай… Пока было непонятно.

— Берегись! — крикнул Порфирий и вернул его в реальность: неприятель уже снова скакал, готовый нанести разящий удар своей пилой.

Витязь отпрыгнул от Ворона в последний момент, просто прячась за щит… Сокрушительный удар вражьим мечом повалил его наземь, с надсадным хлопком широкая трещина прорезала щит. Следующий удар отполосует его руку. Но Рогдай не спешил, его конь ступал своими копытищами где-то в полуметре от его головы.

— Поднимайся, — приказал ему Рогдай.

Руслан поднялся, отбросив разбитый щит в сторону. Теперь он находился напротив пахаря и кузнеца, и видел очень обеспокоенное лицо первого… Но прямо перед ним маячил чёрный кавалерист, в очередной раз поднимающий оружие. Молниеносно он бросился вперёд, едва ли не слившись со своим скакуном… И следующим ударом попал в голову Руслану, пытавшемуся увернуться кувырком.

Витязь отлетел в сторону, шлем с его головы слетел и покатился кубарем по траве. Последние силы стали покидать его. Собравшись с их остатками, он встал сначала на колено, а потом поднялся, снова видя перед собой Рогдая, но сейчас тот молча — и нарочно неспешно — спустился с коня, а затем демонстративно отбросил щит в сторону. Он увидел, что кузнец и пахарь взволнованно перетаптываются на месте.

— Да вы же его совсем не знаете, — сказал почти победивший. — Хорошо хоть как трус не стал убегать… А то у меня ещё куча дел. Например, спасти Людмилу. Она дико хороша собой. Хозяйственна, девственна… Мне она будет славной женой. А на твоём кургане я позволю ей плакать раз в пять лет. И даже один раз рассказать нашему сыну о твоей храбрости.

Руслан рванулся вперёд, зажимая свой меч обеими руками, чтобы обрушить как можно больше силы и ярости на врага… Но Рогдай просто отбил удар, да так, что Руслан снова чуть не свалился. Ещё одна попытка. «Взинь-взинь-взинь». Клинки высекали искры, но русланов меч оказался куда слабее — рядом с крепкой рогдаевской пилой он выглядел беспомощным кухонным ножом…

— Вот и всё, — выдохнул Рогдай, когда после четырёх десятков ударов Руслан всё же упал снова на колено, тяжело и прерывисто дыша. — Ладно, пусть плачет на кургане раз в три года, ты это заслужил. Честно говорю.

Рогдай схватил Руслана за шиворот и поволок по земле — легко и непринуждённо — к кузнечной печи, вернее, к наковальне, рядом с которой и стояли богатыри-крестьяне, наблюдая развернувшуюся трагедию, и ничего не могли поделать. Тут был честный рыцарский поединок…

Жрец Позвизда приволок жениха Людмилы туда ровно за тем, чтобы положить его голову на наковальню, но та была слишком высокая, поэтому он рывком поднял его на ноги, как злой отец поднимает нерадивого ребёнка, извалявшегося в грязи.

— Не передумал? — спросил Рогдай. — Сдавайся.

Руслан молчал, нисколько не страшась своей участи и лишь жалея о том, что Людмила так и не дождётся его. И старец из пещеры был прав, и не прав сразу: он действительно встретил страшного неприятеля, но одолеть его не смог. Голова прижалась к горячей наковальне, в лицо упорно дышала жаром печь.

— Уж нет, не осквернишь ты мою кузню кровью доблестного витязя, грязная колдунша, — пробурчал кузнец другим — низким и колючим — голосом. А затем с размаху обрушил удар своего молота прямо на голову Рогдаю — тот пропустил мимо ушей слова Лёньки, поэтому пропустил и удар, который его свалил как подкошенного.

Неистово громыхнул раскат, шлем вмялся, один рог отлетел и заплясал на камне. Рогдай молча попытался вскочить, но получил ещё один удар молотом — опять в голову, и откатился немного, чтобы перевести дух… Шлем оказался чересчур прочным — любого другого Левша бы просто убил бы этим ударом.

— Скачи, быстрее! — крикнул кузнец, уронив молот наземь. Затем снял свою железно-кожаную рукавицу. — Держи, она тебе очень пригодится ещё! Спасайся, воин! И спасай свою возлюбленную!

Руслан быстро поднялся — или попытался — и ухватился руками за неё, как утопающий — за соломинку. А затем быстро побежал в сторону своего коня, испуганно бегающего поодаль с места на место… Ещё он заметил приближающегося во весь опор Ворона, спешащего на выручку своему хозяину. Он промчался мимо.

— Верный, ко мне! — крикнул Руслан. Тот послушался, и затрусил к хозяину — неуверенно, испуганно оглядываясь.

Рогдай тоже сумел подняться, но сильно замедлился и не мог понять, что происходит… Он медленно стал стаскивать с себя разломанный шлем, а затем увидел в двух-трёх шагах Левшу, на этот раз сжимавшего молот обеими руками.

— Эх, ты, — сказал Рогдай. — Это же выковал твой отец, ты хоть знаешь, сколько сил и времени…

— Ничего, он не расстроится, — буркнул Лёнька, готовый в любой момент добавить ему ещё удар по голове.

— Всё, я сдаюсь, — сказал витязь, видя, как Руслан уже скачет прочь, едва не сваливаясь со своего скакуна… Его же скакун хотел сбить с ног Левшу, но того поймал в прыжке Порфирий Львович и теперь держал в своих необъятных ручищах брыкающееся животное. — Всё, Порфирий! Поединок окончен! Я скачу назад, всё! Мы разошлись! Ворон, успокойся!..

Конь перестал брыкаться, и Порфирий Львович поставил животное на место. Рогдай подобрал медленно подобрал меч, щит, и полез на скакуна. Левша был уверен, что тот

страшно бранится про себя, но пока что-то мстительное он сделать не решался.

— Благодарю вас за урок, люди добрые, — сказал Рогдай с натянутой улыбкой. По его виску всё ж сочилась кровь — достал его Левша своим кузнечным молотом даже сквозь его

прочнейший шлем. — Я остыл.

— Никто не окропит кровью мою кузницу, — напомнил Левша, хотя внутри у него всё сжималось от страха — он пошёл наперекор страшному чудовищу в обличии человека, и вряд ли тот просто так уйдёт. Но если бы он позволил тут казнить Руслана, ускакал бы просто так Рогдай? Вполне возможно, что нет.

Витязь кивнул и затрусил обратно… И едва Левша выдохнул, тот остановился. А затем, постояв на месте, развернулся, но боком к ним. Напряжение опять возникло в воздухе, хотя, казалось бы, после драки кулаками не машут.

— Когда я был маленький мальчик, — начал Рогдай громко, чтобы его было хорошо слышно, — мой отец говаривал мне, что всё будет по-моему. Всегда. Даже когда я буду на волосок от гибели, даже когда по моей голове будет течь кровь, даже когда я буду стоять на коленях, израненный вражеским…

— И что? — воскликнул Порфирий, сжав кулаки. — Отца твоего тут нет.

— Нет, — согласился Рогдай. — Но всё будет по-моему всё равно.

Он повесил щит на седло, быстренько прикрепив его ремнём, а затем сорвал с седла свой колчан и закинул на спину. Да, Рогдай был искусным бойцом, но и стрелком он был крайне неплохим. В руках его появился лук. Вот он уже положил на тетиву стрелу — с красным оперением и стальным наконечником. И вот она уже звонко пропела, разрезая воздух свистом.

Порфирий резво — по-медвежьи — бросился в сторону, чтобы правой рукой отбросить Левшу подальше, как будто тот был не тяжелее мешка с перьями. Но стрела вонзилась богатырю прямо в грудь. Пахарь свирепо зарычал; Рогдай накладывал на тетиву сразу две стрелы.

— Изыди, нечисть, — прохрипел Порфирий Львович и подхватил исполинскую наковальню Левши, а затем бросил её как камень.

Ворон отскочил в сторону, увернувшись от предмета, могущего пришибить их обоих, а Рогдай выстрелил ещё раз — обе стрелы тоже достигли цели, и Порфирий упал на колено, но тут же встал, глаза его пылали гневом.

— Каждый поплатится, каждый! — заорал бешено витязь и сорвался смерчем с места. Он снова вернулся к преследованию.

— Порфирий! — вскричал Левша, подскочив к раненому богатырю.

— Вот и всё, — сказал тот, усаживаясь на землю. На его рубахе расплывалось три кровавых пятна. — Прошу тебя, Леонид, это моя последняя просьба…

Левша обнял за необъятные плечи богатыря и молча слушал его, а глаза застилали слёзы горестным туманом.

— Настаёт время истинного добра. Скоро наша земля освободится от них… От этих колдунов, от басурманов, от мародёров… Помоги ему, Левша. И пусть рассвет…

Огромный мужик медленно повалился набок, уставившись невидящими глазами перед собой. Так пал великий пахарь-богатырь.

— —

Людмила держалась стойко… Она очень была испугана и сердце её щемила тоска по отцу и возлюбленному, и чувствовала она, что бьётся Руслан где-то со страшным врагом. Но сейчас ей необходимо было думать о себе.

Черномор бросил её в спальню, приставив к дверям няньку и одного из своих кошмарных богатырей. Няня была просто приземистой женщиной со смугловатой кожей и страдальческим выражением лица, чья голова была увенчана белым чепчиком, а вот сам

личный гридник выглядел как оживлённая фигура, вылепленная из воска. Он был в чёрной длинной кольчуге и чёрном островерхом шлеме. Кожа его лица была чуть пообвисшая, рыхлая, с зеленоватым оттенком. Глаза его вообще не мигали, он даже не дышал, а просто стоял рядом, когда няня принесла поднос с едой. Руки он держал на рукоятках двух мечей, прикреплённых к его поясу, и смотрел куда-то перед собой.

Спальня была поистине королевской — просторная, с огромнейшей кроватью. Людмила и сидела на подушках, поджав ноги к груди. Как Черномор её принёс сюда, так она и сидела, даже ни разу не ступив на мраморный пол, покрашенный в чёрно-белые квадраты, даже ни разу не подойдя к просторнейшему окну с тёмно-красным подоконником; ни разу не взглянув в квадратное зеркало в золотом обрамлении; ни разу не открыв дубовый резной шкаф…

А когда она увидела, кто пришёл вместе с няней, она вообще задрожала всем телом.

— Поешь, — сказала няня, поставив поднос на столик рядом с кроватью. На подносе были фрукты в изобилии: виноград, яблоки, апельсины. И бокал с водой. Наверное, с водой; по крайней мере, жидкость эта выглядела как вода. — Наш хозяин просит прощения, что так получилось…

— Пусть вернёт меня на место, в мой отчий дом, — сказала Людмила, стуча зубами от испуга. — Тогда и поговорим.

Няня покачала головой и вздохнула, как будто обнаружила свою дочь замужем за каким-нибудь проходимцем, который бросит её беременную.

— Хозяин просит прощения за грубость, — повторила она. — Хозяин полюбил Вас с первого взгляда, и хочет, чтобы Вы были его женой…

— У меня есть жених, — сказала Людмила, но тут же прикусила язык… Мало ли что. Вдруг её похититель пошлёт кого-нибудь из своих недвижимых за Русланом. Только сейчас она почувствовала запах, исходящий от этого гридника — мокрый, резкий. Будто он лежал в пруду лет десять, прежде чем её заточитель взял его к себе на службу.

— Теперь у Вас другой жених, — с пугающим нажимом предрекла няня. — Вам надобно отобедать с ним.

Где-то по коридору раздались шаги, и вскоре в дверь робко постучали.

— Это он? — воскликнула Людмила, зарываясь в пуховые подушки как можно глубже.

— Нет, — ответила няня, и на её устах мелькнула лёгкая улыбка. — Это мои помощницы. Я слышу их нежную поступь. Входите!

Дверь открылась, впустив трёх худеньких девиц — совсем молоденьких, с печальными лицами. Одна держала перед собой лазурный сарафан, другая — несла золотое ожерелье.

— Сейчас мы Вас украсим, — сказала няня.

— Я не хочу, — отмахнулась Людмила.

Девицы приблизились к кровати и поклонились.

— Выйди отсюда, — сказала няня, повернувшись к черноморскому гриднику, но тот даже бровью не повёл, вообще ничем не повёл, как будто к нему не обращались. — Выйди, я сказала! Барышне надо переодеться.

Ни шагу назад, ни единого движения. Воитель нёс вахту достойно, может, даже достойнее, чем от него требовалось.

— Ты хочешь, чтобы я хозяину нашему пожаловалась? Господин Черномор сказал мне, чтобы ты меня слушался! А не будешь… Я знаю, он сегодня не в духе.

Через несколько секунд он послушался. Развернувшись на месте, соблюдая всю неестественность и неживость своих движений, он прошёл к выходу, медленно шлёпая подошвами своих сапог, будто они были насквозь мокрые.

— Да, я не могу Вас заставить, барышня, — печально сказала няня, когда этот ходячий мертвяк закрыл дверь с той стороны. — И Вы можете отказаться… Но я вижу же, что Вы очень хорошая и добрая, потому прошу Вас надеть этот сарафан, взять ободок… Если я не смогу Вас убедить это сделать, мы будем наказаны.

— И как же вас накажут? — сердобольная Людмила испугалась ещё сильнее, но уже не за себя.

— Могут высечь, — призналась та, что принесла сарафан. — А сечь будет один из этих… Вы сами видели. Может засечь так, что памяти лишишься… Будет бить лихо!

— Ладно тебе! — махнул рукой няня. — Какие страсти говоришь.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Пусть так.

Черноморовские служанки приступили к своими обязанностям, явно испытав несказанное облегчение. Одна заплела ей косу, другая надела на неё лазурный сарафан, пришедшийся как раз в пору по осиной талии, третья же застегнула на шее ожерелье.

— Посмотри, — сказала няня. — Ну и впрямь царица!

Людмила спустилась с кровати, чувствуя сильный — и приятный — аромат от этих одеяний. Сладкий и терпкий… Она прошла к зеркалу, отливающему серебром, чтобы посмотреть на свой новый облик… Она выглянула в окно, когда проходила мимо: вокруг были крутые заснеженные скалы. Судя по всему, она находилась в какой-то башне, и не смогла бы выбраться, если бы захотела. Где-то внизу простирался густой лес.

В зеркале появилось её отражение. Выглядела она ужасно, хоть служанки её и переодели, на лице отчётливо прослеживалась ноющая тоска по дому. Лицо её было белым, едва ли не таким, как у вышедшего только что гридника. Но одежда и украшение выглядели ярко.

— И много таких цариц тут было? — спросила Людмила, сразу же почувствовав, как няня злобно зыркнула на своих помощниц, чтобы те больше не ляпнули ничего лишнего. — Да не трудитесь отвечать. Я сама знаю ответ: много.

— Наш хозяин будет ждать Вас к обеду, — сказала няня. — Завтрак я Вам принесла…

— Тогда не запирайте меня здесь, — сказала Людмила. — Я же не рабыня, а царица.

— Увы, — продолжила няня. — Мы не можем.

Людмила могла бы начать спорить, доказывая, что она не представляет угрозы для всемогущего колдуна и его ходячих мертвяков, но решила поберечь силы, понаблюдать за помощницами и няней, хотевшими быстренько покинуть спальню новобрачной. Они даже не оглядывались.

Когда они выходили из дверей, сделанных из серебра же, как и многое здесь, Людмила заметила, что левая створка вообще почти не открылась, упёршись во что-то. Или в кого-то. Ах, ну да. Там стоял тот рослый немигающий дядька, больше похожий на камень — даже не посчитал нужным отойти. Ему сказали стоять — он стоит, выходите, как хотите.

Когда они вышли, наступила почти полная тишина. Ветер за окном завывал уныло и безысходно, наверное, на вершинах всегда или почти всегда ветер. Где-то в замке играла арфа… Людмиле подумалось, что Черномор сидит на своём троне, и при нём всегда есть шут, музыкант и один из этих восковых рыцарей.

Она вернулась обратно к ложу. Есть не хотелось, спать тоже. Оставалось только ждать обеда, чтобы была возможность найти другой путь побега… Конечно, она не сомневалась, что ни Владимир, отец её, ни сам Руслан не будут сидеть без дела…

Она снова подумала и вскочила с кровати, бесшумно подбежав к дверям. Вроде тихо. Людмила взялась за резную каменную ручку и медленно надавила её вниз. Щелчок был сильный, но дверь не открылась — с той стороны её подпёрли засовом.

— Эй! — крикнула она и стала стучать. — Чего Вы меня заперли тут? Или мне до обеда здесь сидеть?

Пока отзыва не было… Но кто-то заторопился сюда и поспешно открыл засов, Людмила же отскочила, внезапно испугавшись. Она находилась в чудовищном логове, где, вероятно, была убита не одна такая «царица», отказавшаяся вступать в брак с местным колдуном, и вести себя вызывающе казалось не лучшей идеей.

Послышался возглас «да отойди ты!», и в приоткрытую щель между створками заглянула няня своим бегающим серо-коричневым глазом.

— Что случилось у Вас?

— Мне хочется прогуляться… или это возбраняется?

Няня замялась, вертя своим толстощёким лицом по сторонам.

— Зачем мне сидеть в комнате, словно птице в клетке? Тут же некуда бежать…

— Хорошо, — согласилась женщина, вздёрнув брови. — Эй, ты, погуляй с ней.

Людмила вышла в коридор, устланный красным толстым ковром. Стены же были увешаны яркими фонарями, куда более искусно выполненными, нежели чадящий светильник у старца в пещере. Верхняя часть стены была украшена золотистыми узорами, а нижняя — красными — из самоцветов. Чуть ли не напротив её спальни была дверь — там жила служанка-няня, поэтому она так быстро появилась здесь.

Восковолицый рыцарь закрыл дверь за Людмилой и шагнул к ней, она отскочила, он — снова шагнул ближе. Будто его тянул невидимый канат. Или будто он прилипнуть хотел.

— Не бойтесь его, — сказала няня. — Просто идите, а на него не смотрите. Как захотите — вернётесь.

Людмила видела, что приставленный к ней булыжник не смотрел на неё, лицо его было направлено в сторону, двигался он по наитию. Но она не сомневалась, что при её побеге этот медлительный вылепленный стражник превратится в прекрасно обученного разъярённого пса.

Невеста Руслана медленно пошла вперёд, слыша неотступный топот за собой. Перед ней возник поворот налево, превращающийся в лестницу вниз. Стало быть, её спальня находилась на последнем этаже. Спуск был не очень длинным; широких ступеней, укрытых почти бесконечным ковром, было штук двадцать, а затем начинался ещё один коридор. Чернолатник почти наступал ей на пятки, но продолжал молчать.

Людмила, выйдя на этот этаж, обнаружила в стене справа огромные ворота — серые, дощатые, закрытые на засов. С левой же стороны доносилась музыка — играющий на арфе музыкант не замолкал ни на минуту.

— Я могу посмотреть?! — обратилась Людмила к охраннику, но тот молчал и на неё не смотрел. Она подошла к воротам и с усилием подняла стальной засов, а затем потянула одно полотнище на себя… Ворота приоткрылись, и тут же пронизывающий ветер ворвался внутрь со свистом. Ещё одно усилие — и Людмила задохнулась от порыва ветра, ударившего в лицо. Перед собой она увидела другую лестницу с заваленными снегом ступенями, ведущими куда-то вниз.

В этот момент её сердце чуть не остановилось от испуга — прямо на плечо ей опустилась холоднющая, липкая ладонь её охранника. Он как бы намекнул ей, что туда ей пока спускаться нельзя.

— Эй! — грубый окрик сзади. Сиплый, мужской. — Куда?!

Людмила решила повременить с риском и медленно закрыла дверь, но на засов запирать не стала. Она оглянулась — в коридоре стоял низкорослый мужичок в серо-розовых шароварах, белой рубахе, нежно-оранжевой безрукавке и такого же цвета островерхих туфлях, а голову его увенчивала большая бесформенная шапка. Он смотрел как-то очень уж зло, как будто раздумывал вмазать ей от души по голове локтем.

— Мне позволено, — сказала Людмила. — Я в гостях у твоего хозяина.

Арап недовольно хмыкнул, но сказал другое, заметно смягчившись:

— Тогда Вам сюда, барышня. Проходите скорее, будьте добры.

Людмила пошла на звук арфы с неугомонно топающим за спиной охранником. И вскоре оказалась у двустворчатой золотой двери с огромными шестью самоцветами — где они их добыли, непонятно.

— Вы рановато, придётся подождать, — объяснился арап, открывая перед барышней двери.

Арфист — темнокожий дядька в белом балахоне — добродушно улыбнулся ей и снова опустил взгляд к инструменту, с усилием принявшись наигрывать мелодию.

«Бард», — подумала Людмила.

Зал был просторный, то ли приёмный, то ли просто пиршественный, но в центре него стоял длиннющий стол, даже больше, чем у Владимира, накрытый белоснежной скатертью. На стол служанки вовсю ставили золотистые и серебристые подносы с едой: тут были и апельсины, и небольшой зажаренный поросёнок, и та же чёрная икра, и белое мясо, нарезанное тонкими пластиками, и графины с вином и мёдом. Они выходили из комнатки, пристроенной к залу, и, когда увидели барышню в лазурном сарафане, начали суетиться ещё сильнее, чуть ли не ударяясь друг о друга лбами.

Окна здесь было сразу два, и в них Людмила видела тот же пейзаж: снег, скалы.

Вокруг стола стояли деревянные стулья, обитые кожей, похожие на миниатюрные троны, они торчали по всему периметру стола, и только лишь во главе стоял почти настоящий золотой трон. Именно к нему Людмила и направилась, мягко ступая по тёмному деревянному полу.

— Нет, что Вы! — испугалась одна из служанок. — Это же место хозяина.

— Я знаю, не переживай, — ответила Людмила и вскарабкалась на трон, почувствовав, насколько же он жёсткий и неудобный. Почти как принцесса на горошине, только на троне черноморском. Она посмотрела на шедшего за ней гридника и удивилась: тот вытаращился именно на неё, а на его щеках горел румянец.

— Чего это ты так уставился, доселе не видел меня? — спросила она, чувствуя, как краснеет.

— Моя госпожа, — сказал он и присел на колено.

Теперь вытаращить глаза настало время для Людмилы. И для служанок.

И в это время открылись двери, и в зал вошли двое воскообразных чернолатников: у одного на поясе был обоюдоострый топор, а у другого — чёрно-фиолетовое знамя с коротким древком. И затем начали входить арапы, вылитые, как тот, что привёл её сюда. Шли они колонной по два человека, держа посередине багровые бархатные подушки. На них лежала блестящая седая борода. Они всё входили, входили и входили; их было человек двадцать. И только в самом конце — величаво и торжественно — вошёл карлик. Горбатый, серолицый и с длинным крючковатым носом. Он держал голову вздёрнутым подбородком то ли по той причине, что был важным и горделивым, то ли по той причине, что все арапы были высокими и несли подушки довольно высоко.

И в один миг процессия сбилась с шага. Оба чернолатника вытаращились на сидящую на троне Людмилу; арапы же стали спотыкаться друг о друга, чуть не пороняв подушки.

— Простите нас, хозяин, — начала старшая, по всей видимости, служанка. — Мы ничего не смогли сделать.

Арфист улыбался рядом белых зубов, но особо не смотрел на развернувшуюся процессию, мало ли что. Он продолжал неспешно играть, заполняя красивейшими звуками зал. Нажимая пальцами на струны умело и аккуратно.

Черномор поджал губы и молчал, налившись багровым. Теперь его лицо раскрасилось под цвет малиновой шапки, схохлившейся забавным гребнем.

Неожиданно железная люстра, висевшая на потолке с кучей свеч, начала раскачиваться. Приборы на столе задрожали, а самая старшая служанка захрипела и стала оседать на пол, схватившись руками где-то между рёбер.

— Прекрати! — крикнула Людмила и вскочила с трона. И в этот же момент трое личных черноморских гридников снова уставились в сторону. — Ты всемогущий колдун, но воюешь только с женщинами?!

Карлик ещё сильнее искривился, но потом закрыл глаза, и всё затихло: посуда перестала дребезжать, люстра остановилась, и служанка перестала стонать, а стала медленно и неуверенно подниматься на ноги.

— Нет, я великий воин, — сказал он дребезжащим голосом. — В своё время я отрубил голову великану размером с гору.

— А красть женщин ты где научился? — настаивала Людмила, надеясь, что этот злобный колдун не переломит её пополам силой думы.

— Оставьте нас, — сказал он. — Все.

Служанки быстро засобирались уходить; арапы тоже растерялись — если им уйти, драгоценная хозяйская борода упадёт на пол. Богатыри в чёрном пошли прочь чуть ли не синхронно, сразу же, как услышали команду.

— Все! — рявкнул карлик, и ураганный порыв ветра ударил в окна так, что свечи на люстре почти погасли. Арапы побежали, побросав подушки. — Эх, услада моя. Ты бы только знала, как я тебя обожаю.

— Ты меня не знаешь совсем, — сказала Людмила, и отступила от трона, потому что Черномор пошёл к ней, стараясь не наступить на свою бороду, волочащуюся по полу. Можно было не сомневаться, что пол тут мыли три раза на дню, а в год тратили тысяч триста золотых лишь на уборку. — Я плохая жена.

— Ты — дочь князя, — настаивал Черномор, подойдя к трону и начав на него карабкаться, как ребёнок на стог сена. — А это значит, что жена ты скорее хорошая. А уж как голову вскружила этому дружиннику… Но по ним не переживай. Больше их ты не увидишь.

— Как не увижу?! — вскричала Людмила, ища глазами хоть что-то, чем можно было бы огреть его, когда он подойдёт. — Не трожь их!

— Мне нет нужды их трогать, — поднял маленькие ручки с коротенькими пальчиками колдун. — Они сами сгинут. Руслан будет повержен в лесу разбойниками или зверями, Владимир же падёт от печенегов. Сколько ханов гонят своих коней к границам — не счесть!

Людмила молчала, мысли беспомощно метались у неё по голове. Ух, чародей! Умеет же он в голову залезть.

— Тебе нет нужды бояться меня, — заверил её Черномор. — Присядь, покушай. Ты моё кресло уже примерила на себя, и оно тебе подошло.

— Ни за что, — прошипела наследница княжеского престола.

— Я никогда не видел столько прекрасного и дикого создания сразу, — продолжал колдун. — Тебя не так просто укротить. Ты — настоящая царица, ты — настоящая стихия, Людмила!

Княжна присела на край одного из стульев, стоявшего через три от черноморского трона. Тот встал и медленно направился к ней, дабы не спугнуть. Пока она просто смотрела, но не пыталась убежать и отстраниться.

— Ты только подумай, какая жизнь тебя ждёт… — Он стал ходить взад-вперёд, иногда наступая на свою же бороду. — Я брошу весь мир к твоим ногам. Ты не будешь ни в чём нуждаться. Только скажи, что тебе нужно!

— Я не хочу быть пленницей, — сказала Людмила после долгого раздумия, слушая мерный стук шагов колдуна. — А ты меня хочешь запереть.

— Да кто тебе сказал это? — воскликнул он, отчего ветер за окном снова беспокойно разыгрался. — Что хочешь делай!

— Не представляй ко мне своих головорезов, — сказала она строго.

— Каких головорезов?! — прогремел Черномор.

— Ну, вот этих вот громадных мужей в чёрных кольчугах, — сказала она. — Они такие странные…

— Это мои богатыри, — сказал он с гордостью. — Тридцать три, все, как на подбор! Они могут одолеть кого угодно! И их одолеть нельзя!

— Вот и пусть держатся подальше, мне их опека ни к чему! Да даже если я захочу убежать, я не смогу этого сделать — кругом скалы, — продолжала гнуть она, понимая, что, если ей удастся избавиться от назойливых преследователей, то полдела будет сделано. Они самые опасные, но и их можно подчинить.

— Хорошо, — согласился Черномор. — После свадьбы я вообще подарю их тебе. Будешь распоряжаться ими всеми!

— Не забудь им об этом сказать, — напомнила Людмила. — Есть я не хочу, пожалуй, пойду к себе…

Она встала, мельком глянув на его безобразное лицо, и просто пошла к выходу, понимая, что нельзя показывать этому колдуну слабину, иначе он быстренько на неё седло наденет. И неизвестно ещё, что стало с предыдущими избранницами.

Людмила вышла из зала, сразу за дверями которого толпились арапы и стояли те трое личных богатырей. Снова с безучастными лицами.

— Все свободны, — сказала она, пытаясь подпустить в голос властности. — Я иду к себе. И провожать меня не надо.

И затем медленно пошла по коридору, не оглядываясь, но прислушиваясь. Нет, ни один из богатырей за ней не пошёл. Возможно, он отдаёт им команды мыслями.

ПЕСНЬ ТРЕТИЯ

— —

Фарлаф так и скакал, раздосадованный и осмеянный… Но нёсся он вовсе не домой, хоть был уже и на приличном расстоянии от последней встречи с Рогдаем. Лес здесь совсем поредел, превратившись в отдельные деревца, а дорога стала вязкой и глиняной. Проехав ещё метров сто мимо мелькающих кустарников, он поднялся по этой самой дороге на небольшую гору, усеянную выжженными стволами искрюченных деревьев. Возможно, сюда попала молния в последнюю грозу, а была она страшная.

Он увидел впереди приземистый белый домик с серой соломенной крышей, больше похожий на амбар, побеленной известью; по какому-то счастью возникший пожар не дошёл до него. Но любящий пиры воитель не просто сюда забрёл, он прекрасно знал, кто жил в этом домике. Может, и не всезнающая старуха, но люди тоже достойные…

Фарлаф позволил своему измождённому долгой скачкой коню перейти на трусцу. И вскоре он уже был рядом с окнами домика — парочкой обычных квадратных дыр в стене без малейшего намёка на стекло или хотя бы раму.

— Эй, есть кто здесь? — воскликнул витязь, прислушиваясь.

Тишина прерывалась лишь потрескиванием верхушек редких деревцев и шумными вздохами ветра. Было так свежо и хорошо, что Фарлаф уже стал забывать, что этим утром один ужасный воин чуть не сорвал ему голову с плеч. Внезапно — с такой неожиданностью ломается крепкая ветка под упавшим настом — в лесу раздался кроткий ропот, отчего любителя чужих женщин, пиров и красивых слов тут же бросило в пот… Потом разухалась где-то птица.

— Чтоб тебе… — процедил он, испуганно всматриваясь в редеющие деревца. Ничего и никого. Даже если там кто-то был, то он незаметно схоронился и чутко наблюдал.

Когда Фарлаф повернулся опять к дому, то в испуге отпрянул назад, чуть снова не свалившись с коня: в одном из проёмов стояла склабящаяся серокожая женщина. Её грязные смоляные волосы с проседью торчали во все стороны; на впалой груди висел амулет, склёпанный из жёлтых клыков, похожий на кусок козинака. Она выкатила свои мутные глаза и с интересом рассматривала гостя, раззявив рот в дружелюбной улыбке.

— О, — выдохнула она. — Я думала, ты запамятовал дорогу.

— Фух, — тоже выдохнул витязь, думая о ручьях хладного пота, льющегося у него по спине. — Зачем ты меня так пугаешь? Чуть удар не хватил.

— Что тебе надобно, добрый мой друг? — спросила женщина и вывалила наружу длинный красный язык.

Со стороны леса опять раздался отчётливый хруст, будто кто сломал ветку пинком, но в этот раз Фарлаф уже не испугался и с готовностью посмотрел туда…. А уж потом взял и

испугался: там стоял волк. Хоть и разделяло их метров сто семьдесят, всадник готов был поклясться своим гербом, что волк не просто стоит и смотрит, а стоит на задних ногах.

— Это мой брат, — сказала женщина (скорее всего, это была она). — И он рад встрече тоже.

— Хо-хо-рошо, — выдавил Фарлаф и тяжко сглотнул. Во рту всё пересохло не только из-за вчерашнего обилия выпитого вина, но и из-за таких вот встреч. — Мне нужно расправиться с обидчиком. Он, чёрт бы его побрал, очень силён, и крут, как Твердогорье.

— Надеюсь, не с Черномором? — вскинуло брови существо. — Ибо не…

— Нет, с Черномором я… С Черномором разберутся другие. — Он увидел, что женщина заулыбалась, глядя ему за спину, поэтому снова поспешил обернуться: тот волк шёл к ним, ни от кого не скрываясь, и покачиваясь как самодовольный стражник. — Так… Надо убить Рогдая. И Руслана. Это воины Владимира.

— Это дорого будет стоить, — сказала она, расширив улыбку до невозможности. — Что ты дашь мне взамен, добрый мой Фарлаф?

На минуту он растерялся, даже думая, что ему нечем будет расплатиться с ними, и это ему аукнется прямо сейчас, но потом он спохватился и протянул ей щит.

— Забирай, ручная работа. Сталь, серебро.

Она взяла дар и принялась крутить его в своих желто-серых венозных руках, а потом вопросительно посмотрела на него. В этот момент к проёму подошёл волк, оказавшийся ростом чуть ли не с самого Фарлафа, несмотря даже на то, что тот был на коне. Пахло мокрой шерстью, а глаза его были ярко-зелёные, как рубины, светящиеся изнутри. Только сейчас воин заметил, что у брата этой женщины ещё есть густая серая грива вокруг шеи. Он опёрся волосатой лапой на подоконник в манере самых обыкновенных людей, и тоже стал молча смотреть.

— Ааа, — протянул Фарлаф обречённо. — Бери всё.

Он снял свой шлем, отдал ей, затем стал отстёгивать заклёпки и расстёгивать ремни и через голову снял свою блистающую и дорогущую кольчугу. Вот в этот момент двуногий волк закивал, демонстрируя, что вот теперь-то он может просить об услуге. Но Фарлаф тоже протянул следом перевязь с мечом, что снял сначала… Для убедительности.

— Отдавать свой меч — это же позорно, нет? — спросила женщина, но взяла его, чуть изжелтевшими когтями не подцепив и белокожую ладонь человека.

— Не имеет значения это, — отмахнулся он. — Мне надо, чтобы вы убили Руслана. И Рогдая. И принесли мне их головы к моему имению…

— Я знаю, где оно, — сказала женщина и кивнула с видом старой приятельницы.

— Когда Владимир отблагодарит меня, я отблагодарю и вас обоих, — продолжал сулить Фарлаф. — Получите всё, что захотите.

— Да не ерепенься ты! — сказал волк вполне себе человеческим голосом. — Наобещаешь сейчас мне тут… Пока ты заплатил за услугу, и услуга сия будет тебе оказана. Можешь не переживать. Об остальном потолкуем позже.

— Я поскакал? — спросил Фарлаф таким робким тоном, что брат с сестрой даже расхохотались.

— Поскачи, дорогой, — сказала женщина. — Скоро на колья головы их насадишь и будешь показывать своим любовницам, рассказывая, как ты…

— Но Рогдай в этих землях известный вояка, — возразил Фарлаф. — Он и меня сегодня чуть-чуть не зашиб. Благо, охотился за Русланом. Если идти вдоль по реке, то можно настичь их. Но если они ушли далеко…

— Я могу выследить кого угодно, — прервал его рослый волк. — Остальное — не твоя забота.

Фарлаф просто кивнул и поспешно поскакал прочь, лишь бы больше не разговаривать с этими приспешниками самого зла. Ух, что скоро начнётся!

— —

Руслан чувствовал, что поединок с Рогдаем его колоссально измотал. Он потерял в бою и шлем, и щит, и клинок оставил, держа в руки только лишь перчатку, которую ему сунул на прощание Левша. Ах, бедный крестьянский герой! Скорее всего, кровожадный Рогдай уже расправился с ними, и теперь рыщет снова, желая найти Руслана и умертвить.

Конь надсадно дышал, забредя в такую непроглядную чащу, что сам воин ничего не видел впереди себя на несколько метров. Он держал одну руку перед собой, чтобы ветки деревьев не вышибли ему глаза. Сначала он нёсся по полю, затем свернул в лес, перешёл реку из последних сил, и снова поскакал вглубь. Пытался оторваться, не следить сильно.

Раскидистые деревья с толстыми стволами росли всё чаще и чаще, пока не стали

переплетаться. Воин всё гнал и гнал коня… Воды у них была одна кожаная фляжка на двоих, а провианта вообще не было.

Руслан оглядывался, собирая на свою буйну голову с вьющимися волосами клещей и пауков, и вдыхал пьянящий запах хвои и коры. Пока никто не ломился следом, но он чувствовал, чувствовал…

Конь машинально замедлялся, переступая через поросшие мхом поваленные деревья, булыжники, пока полуденное солнце совсем не растеряло свои лучи среди густых веток.

— Всё, стой, дорогой друг, стой, — выдохнул витязь. — Можно передохнуть.

Руслан медленно сполз с коня, тяжело дыша. Он осмотрелся: вроде цел. Всё кругом поросло серо-зелёным мхом, каждый бугристый коричневый ствол, опутанный ветками, вся земля. Она, кстати, была очень мягко и податливая — видать, витязь очень уж далеко забрался в своём побеге.

Посмотрел на себя ещё: вроде ран нет, но без оружия ему долго не протянуть будет в этих местах. Кузнечная рукавица почти ничем не отличалась от дружинных рукавиц, только были на ней и ремни кожаные, и сама ладонь оторочена каким-то материалом. Кузнецы, конечно, знали гораздо больше, жаль, что он не успел с Левшой поговорить подробнее… На костяшках рукавица обладала железным полумесяцем, похожим на разогнутую подкову. В общем, неплохая приблуда! Явно не для простого ума.

Из фляжки Руслан сделал сам глоток и дал попить коню. Конечно, это не ведро воды, но хотя бы что-то. Потом он постоял, прислушиваясь ещё, и повёл Верного дальше, пробираясь вглубь леса.

Интересно, что же он будет делать с самим Черномором, если даже с Рогдаем он совладать не смог?! И вообще, как же он будет вызволять свою любимую, если себя защитить не мог? Это какой-то позор, не иначе. Об этом он и думал, погружаясь в кручину всё сильнее и глубже. И продолжая брести, естественно.

Земля стала очень уж мягкой и подозрительно липла к сапогам. Всё кругом чавкало и проваливалось. Руслан вышел на круглый тёмно-зелёный тенистый булькающий пятак, через которое было проложено бревно — упало или от времени, или его паразиты так сгрызли. Со всех сторон этот пятак обступали корявые деревья с толстыми корнями, в некоторых местах торчавшие из земли, как гигантские дождевые черви после ливня выступают из грязи.

Руслан ступил на бревно, осторожно ведя рядом с собой коня. Верный же, стал упираться, явно не горя желанием идти всё глубже и глубже.

— Друг мой, нам надо идти, — терпеливо сказал Руслан, утягивая за собой коня. — Позади нас опасный ворог… Гляди, вот возьмёт и настигнет…

Бревно проломилось под Русланом, оказавшись крайне трухлявым, старым и ненадёжным. И когда это произошло, витязь тут же понял, что лежало оно как бы одним концом на одном бережке, а другим — на противоположном, как мостик, через который он пробрался к старцу в пещеру. Только тут реки не было, тут оказалось другое.

— Эй, трясина! — заорал Руслан, с глухим всплеском оказавшись по колено в болотистой тине. Он выпустил узду и конь спешно отпрыгнул назад, истошно заржав. — Назад, назад! Прочь!

Трясина хоть и выглядела незаметно и не слишком опасно, но силы у неё хватало, чтобы засасывать витязя очень быстро — он сидел в трясине уже по пояс, чувствуя, как ноги его сковывает густая жижа, опутывает ил. В голову полез тот страшный сон, видимый им прошлой ночью.

— Эх, Людмила, прощай! — завопил он, понимая, что его поиск подходит к концу. — Не быть нам вместе!

Конь метался по краю уже отчётливо проступившего болота. Казалось, оно стало увеличиваться, разрастаться.

Машинально Руслан стал тянуться к корням самого близко дерева левой рукой — на которой была рукавица. Сначала он даже не придал этому значения, но только пару мгновений спустя понял, что вырвал из земли корень и теперь держал его в руке… Он дёрнул его на себя и дерево со скрипом накренилось в его сторону. Руслан подтянул к себе спасительное отростище и ухватился за него второй рукой. Приложив одной рукой невероятные усилия, а другой почти никакие, он вытащил себя к подножью дерева а и стал заползать на искуроченные корневища…

— Сапоги утопил, — сообщил он своему коню, дрожа всем телом и испуганно оглядываясь по сторонам. — Вот сила твоя в чём, Левша. Ну, спасибо. Если жив останусь, то отблагодарю.

Он медленно поднялся, гоня от себя мысли о том, что Левша может сам уже лежат убитый его грозным преследователем… И всё из-за него!

— Значит, отомщу за всех, — сказал он Верному, который уже поуспокоился. — Идём, друг мой… Только я отдохну малость…

И он прижался лицом к корню, вдыхая мокрый аромат сырой земли.

— —

Черномор сидел у себя в тронном зале — в настоящем тронном зале — в другой башне. Тут почти ничего не было — чёрный длинный ковёр от входа до его золотого трона, каменные тёмные стены, маслянистые фонари на них. Тут он вёл переговоры со своим воеводой — плечистым мужем, чем-то напоминающим собой Рогдая — с похожей черно-седой бородой. Он тоже был одет в чёрные латы, как и тридцать два его богатыря, только шлема не носил. Взгляд у него был живой и подвижный, в отличие от остальных воинов. Звали его Касьян Коса. И сейчас они были тут оба, пока Людмила сидела у себя в спальне. Но не только они.

— Да она просто кочевряжиться вздумала, — пробасил Касьян, глядя недобрыми блестящими глазами на Черномора, которому десяток арапов расчёсывали бороду. — Не будет она за тобой замужем, владыка.

— Я сердечно ценю твою заботу, — заверил его Черномор. — Но давай ты будешь любезнее разговаривать?

— Да, владыка, — согласился Коса и едва кивнул своей худой головой со смоляными висками. — Ещё нам надо…

Тут тоже были окна — целых три. Длинные, высокие. И сначала возникла тень — огромная, закрывающая всё собой. И прежде чем Черномор возмутился или Касьян что-то успел предпринять, арапы отпрыгнули назад, а в среднее окно с грохотом битого стекла влетел змей с блестящей чешуёй, переливающейся от фиолетового до чёрного цвета. Морда этого змея была клыкастая, с белыми выпученными глазами. Оба крыла увенчивались костяными наростами. Змей стал всматриваться в людей, злобно шипя.

— И зачем так делать?! — вскричал Черномор. — У тебя что-то неотложное?

— Да, — прошипел змей и стал уменьшаться, хрустя своей чешуёй, шурша крыльями. Очень быстро он превратился в согбенную старуху, которую Фарлаф и Рогдай узнали бы. — Твоя погибель грядёт. За тобой идёт…

— Да знаю я всё! — снова заорал Черномор. — Благодарю тебя сердечно, душа моя, за предостережение, но я знал, что Владимир пошлёт витязей за мной. Только не сдобровать им, никому из них! Моя борода непобедима! А того, кто мне мог что-то сделать, уже нет.

— Ох, какой же ты гордец! — воскликнула старуха. — Чую я, что Руслан придёт! Убежал он от Рогдая!

Касьян ухмыльнулся. Но потом посуровел, снова посмотрев на выбитое окно. Но ничего не сказал.

— Если он даже с Рогдаем не справился, то уж Касьян его прихлопнет, как… мышь, — на секунду Черномор задумался, видимо, подыскивая подходящее слово, но не нашёл ничего получше.

— Оставь бахвальство! — сказала старуха. — Ты должен сейчас же взять в жёны Людмилу.

— Я хочу, чтобы она стала моей по своему желанию, — признался Черномор.

— Ты такой же старый, как я, но ума у тебя не так много, — сказала старуха. — Никогда эта девица не будет с тобой по любви!

Касьян удовлетворённо закивал — теперь в своём мнении он был не одинок.

— Иди и убеди её быть твоей. Сейчас же!

— Я тебя безмерно уважаю, — начал Черномор. — У меня к тебе любви столько, сколько воды в океане; сколько тепла в пожаре; сколько снега в этих скалах… Но учить меня царствованию нет нужды!

Он вскочил, заставив арапов опять броситься врассыпную.

— Я и без тебя собирался пойти к ней за ответом. Касьян, проводишь даму.

— С удовольствием, — ответил тот и улыбнулся ртом, полным жёлтых клыков.

Черномор пошёл мрачный, как туча, слушая завывающий ветер, начавший прорываться в тронный зал через разбитое окно. И вой этот напоминал вой не волков, а каких-то страшных горных чудищ из оледенелых пещер.

— —

Людмила как раз раздумывала о том, что же ей предпринять дальше, как в дверь постучали — настойчиво и угрожающе.

— Я не принимаю, — сказала она, хотя прекрасно знала, кто же там пришёл.

— Нет, меня ж ты всё же примешь, голубушка, — заверил её громко с той стороны властитель, секундно усилив ветер и за окном её спальни. А потом уже сам вошёл — запереться изнутри не было возможности, лишь снаружи.

— Уже за ответом пришёл? — спросила Людмила, голосом не выдав сильный испуг — но в зеркале она видела, как же страшно она побледнела, словно из неё откачали литр крови. Колдун выглядел ещё страшнее, он сгорбился в три погибели, а нос его едва не доставал до подбородка; и он был то ли зол, то ли опечален.

— Да, — сказал он. — Я человек старый, хоть и колдун. Так что я жду. Говори.

— Я не могу так, — призналась Людмила честно.

— Можешь! — вскричал Черномор. — Говори, ты будешь моею женой? Будешь ли царствовать на этих землях и на иных, и на любых, которых пожелаешь ты или я? Подчинишь ли от самого первого моего воеводы и до последней моей кухарки?! Сядешь ли на трон, который я лично скрою для тебя из костей наших врагов?! Будешь ли пить вино за каждую нашу победу?!

С каждым вопросом он подходил на шаг ближе, и Людмила испугалась ещё сильнее. Вопросы у старика никак не заканчивались, а выглядел он ещё очень бойко, и мог подходить к ней до бесконечности. Да и скоро она упёрлась в кровать. Отступление резко

захлебнулось.

— Я не могу сказать сейчас! — воскликнула она.

Черномор издал нечленораздельный выкрик, и поднос, оставленный на столике няней,

улетел в стену с диким звоном. Ветер настолько усилился, завыл, что в какой-то момент могло показаться — башня вот-вот взлетит над землёй, подхваченная яростью горбуна.

— Если ты сейчас же мне не дашь ответ, я пойду и убью Руслана!

Людмила замолчала, мысли её бились в голове, как птицы в клетке. Карлик перед ней стоял и буровел, как котёл, повешенный над костром. Он подождал ответа, ожидая ещё несколько секунд, мыслями раздувая ветер за окном. Затем просто пошёл к ней.

— Ты будешь моей, — твёрдо и решительно заявил колдун и, оказавшись перед ней, на мгновение замялся — она была выше него на три головы, особо не нацелуешься. Но это и не пригодилось ему — княжна влепила ему такую звонкую пощёчину, что у него в ушах зазвенело. Он отскочил, споткнувшись о бороду, и уронил свою малиновую шапку. — Ты ещё пожалеешь об этом, чертовка!

И он пошёл назад — под ужасающий вой ветра, истошно надувающегося параллельно с разрастанием гнева колдуна.

— Я дочь князя! — закричала она ему вслед. — Ты меня никогда не обуздаешь!

— Да, — сказал Черномор. — И твоим отцом я тоже займусь. Не выпускайте её, пока не передумает!

Испуганный лепет няньки остался за дверями — ими колдун хлопнул изо всех сил. Ярость и злость распирали его изнутри, и почему-то больше всего он злился на Касьяна и старуху — это ведь они ему сказали торопить княжну! А девчонка и вправду волевая, упёртая. Эх, как же горело лицо! И не только от хлёсткой пощёчины, но и от стыда перед самим собой.

Людмила же дрожала, как осенний лист, почти упавший с ветки. Она понимала, что была в шаге от краха, но пока всё обошлось. Пора бежать! Но как?! Княжна стала расхаживать по своей комнате, и её взгляд то и дело натыкался на валяющуюся шапку, забытую Черномором в пылу побега.

Она подобрала её и сразу же ощутила нестерпимое благоухание — пахло от Черномора куда лучше, чем от его ходячих мертвяков. Она стала её крутить в руках, чувствуя, как мягкий бархат успокаивает. Потом заметила, что на одной стороне вышито крохотное человеческое лицо, перевернула — на другой же крохотная мордочка какого-то существа с рожками.

Она взглянула в зеркало, увидев своё мертвенно-бледное лицо, выделяющееся на фоне своих золотистых волос, драгоценного ожерелья и лазурного сарафана. Малиновая шапка в её руках прямо источала из себя непреодолимую силу, притяжение. Словно палица, оставленная великим богатырём или княжеский трон. Что-то такое, в общем.

Людмила надела на себя шапку, но с сожалением отметила, что та ей вообще не идёт — просто бесформенный кусок малиновой тряпки на голове. Поэтому она стала поправлять её, чтобы придать ей более-менее приемлемый вид.

— Да как же ты сидишь, где у тебя лицо! — воскликнула она недовольно, на секунду даже позабыв, где находится.

И в одно мгновение её сердце чуть не остановилось — она исчезла в зеркале. Вот так, её отражение просто испарилось, отчего испуганный всхрип застрял у неё в горле. Она сорвала с себя с шапку и истерично отшвырнула её подальше от себя, как ядовитую змею.

И, конечно, тут же появилась в зеркале опять. Девица замерла, осмысливая увиденное.

Затем опять прошла к ней, подобрала её и, немного поколебавшись, примерила её. Сейчас она была видна в зеркале — на краешке шапки едва отражалось то крохотное человеческое лицо. Когда она стала крутить её у себя на голове, то опять исчезла перед зеркалом.

— Отойди ты! — глухо и властно послышалось за дверью — Черномор вспомнил о пропаже и поспешил вернуться. — Я тебе сказал… Я тебе приказываю! Вот-вот, отошёл…

Людмила замерла, не дыша, в двух шагах от зеркала — двери распахнулись. За ними стоял побагровевший Черномор и посеревшая няня. Охранника видно не было.

— Где она? — пропищала няня, чувствуя, что оказалась в одном шаге от неистовой порки.

Черномор взвыл в унисон с ветром, отчего зеркало треснуло пополам, а кровать перевернулась, рассыпав пуховые подушки по полу. Няня же упала ниц, зажимая руками уши.

— ОТДАЙ МНЕ ЕЁ! — проревел колдун, и Людмила сама испуганно прикусила кулак, когда свет белый попросту померк, а спальня как будто покачнулась — карлик посинел, страшно зыркая глазищами по сторонам. — ОТДАЙ МНЕ МОЮ ВЕЩЬ! ИНАЧЕ ВЫ ВСЕ ПОЖАЛЕЕТЕ!

— Мы найдём её, найдём… — начала лепетать няня.

— КОНЕЧНО, НАЙДЁТЕ! — завопил колдун, и послышался спешащий топот — сюда спешили и арапы, и служанки, и чернолатники, и, может быть, ещё какая нечисть. — Я ВАС ВСЕХ УДАВЛЮ СВОЕЙ БОРОДОЙ, ЕСЛИ НЕ НАЙДЁТЕ!

Людмила хоть и чувствовала, что вот-вот потеряет сознание от испуга, понимала всю безвыходность положения — они явно догадаются, что она где-то здесь, ведь она же точно не выходила. Потому пришлось действовать первее.

Она бросилась вперёд — навстречу ужасному существу — и толкнула его, поразившись тому, насколько же он холодный — кусок льда, не иначе. Но Черномор не рассыпался, а покатился кубарем, запутавшись в своей бороде опять. Людмила выскочила в коридор и ужаснулась: сюда уже бежал отряд его личных гридников, тяжело стуча железными сапогами по полу — они неслись, занимая всё пространство коридора…

По счастью, выскочившая няня из своей конуры, не закрыла дверь за собой — и Людмила прошмыгнула туда, стараясь ни об кого не запнуться, и почти не шурша.

— ОНА ТОЛЬКО ЧТО УБЕЖАЛА! — заорал Черномор. — КУДА ВЫ БЕЖИТЕ, ГЛУПЦЫ! КАСЬЯН, КАСЬЯЯЯЯЯН! ВСЕМ ИСКАТЬ! ЖИВО! А ТЫ ЧТО РАЗЛЕГЛАСЬ?! ЕСЛИ ТЫ ЕЁ НЕ НАЙДЁШЬ, Я ВАС ВСЕХ ЛИЧНО БУДУ СЕЧЬ, ПОКА КОЖА НЕ СЛЕЗЕТ!

Поднялась такая суматоха, что Людмила распереживалась за няньку — её сшиб один из «ходячих мертвяков» прямо к стене, и они стали бегать туда-сюда. Арапы же поднимали беснующегося старика, который страшно сквернословил, плевался и ругался, угрожая всем и каждому.

Людмила аккуратно влезла под приземистую деревянную кровать няньки в её крохотной комнатушке и решила переждать смерч хоть немного.

— ИСКААААААААААТЬ, ОЛУХИИИИ!…

— —

Руслан вёл коня по мшистой и болотистой местности, пока деревья не расступились, и витязь не вышел в лог, полный тумана. Он стал спускаться, полный решимости — теперь он не боялся встречи с лихим неприятелем, и бесстрашно вёл своего Верного, который иногда всё же делал попытки упираться.

Земля в этот раз была твёрдая, болото осталось позади, впереди — за логом — виднелась

снова роща, перетекающая в дремучую тайгу, но пока всё было не так уж и плохо, но туман сгустился ещё сильнее, что даже солнечный свет померк. Конь в который раз занервничал.

— Успокойся, друг мой, — терпеливо сказал Руслан. — Всё будет нормально. У тебя хоть подковы есть, а я вообще босой иду. Представь, каково мне?!

Конь молчал, и витязь смотрел на него с обожанием через плечо, пока не наступил на череп. Тот кротко и безвыходно хрустнул под грязной стопой воина, и он отпрыгнул назад, будучи уверенный, что там притаилась гадюка. Но нет — никакой змеи там не оказалось.

— Что такое… — начал Руслан, вглядываясь под ноги. Череп был человеческий, давно истлевший. Он продолжил путь, всматриваясь в землю и отпустив узду. — Что тут было…

Череп оказался не единственным — другой лежал поодаль, увенчанный синим ржавым шлемом с огромной вмятиной. Пустые глазницы отчаянно смотрели куда-то вверх. Третий череп уже был раскрошен — то ли кто-то тоже на него наступил так, то ли ворог по нему ударил палицей и разбил его на осколки. Это было настоящее поле битвы — разбитые щиты, ржавые мечи. Сапоги вместе с иссушенными голенями внутри; колчаны, полные стрел с иссохшим оперением. И кости, кости, кости. Всюду — пожелтевшие кости. Где-то кисть, держащая обломанный меч даже после гибели. Где-то целый остов богатыря в изъеденной временем кольчуге: пал вместе со своим конём. Вонзённые копья, стрелы, обросшие плющом. Бой был страшный, беспощадный.

— Кто устлал тебя костями, поле? — спросил Руслан с горечью. — Что за брань тут была?

Он прошёл подальше и увидел высокого рыцаря в косматом шлеме, чья голова была свёрнута назад. За ним — обезглавленный скелет в кожаной броне и с ржавым же щитом. Дальше — останки дружинника с когда-то красным каплевидным щитом в порубленной золотистой кольчуге.

Тоска тоской, а Руслан помнил, что он остался не только без оружия, но и без обуви, поэтому решил подыскать что-то себе… Но ни щитов подходящих, ни мечей здесь не было — только шлем нашёлся совершенно целый, почти такой же как тот, что был у него, только у этого был железный наглазник. И тяжёлую алебарду он тоже взял, вырвав её из рук у очередного павшего воина.

Он свистнул тихонько, и Верный неспешно затрусил к нему.

— Надо уходить отсюда, — сказал он ему и забрался в седло. — Кто знает, что тут было.

Он взялся за узду и чуть направил своего коня — тот глухо застучал копытами, ступая крайне аккуратно, чтобы не наступать на остатки некогда великих воинов. Туман в логе необычайно сгустился перед тем, как Руслан увидел возникший из ниоткуда холм. Он чернел в туманном облаке и, судя по всему, предвещал конец этого бранного поля.

Храп гулко прокатился по логу, и издавал его этот холм. Протяжный, низкий звук. Конь встрепенулся, испуганно заржал, затряс гривой.

— Не бойся, друг мой! — воскликнул Руслан. — Я с тобой.

Холм кашлянул, фыркнул носом, разогнав туман перед собой, и воззрился на всадника спокойным взглядом. Это была гигантская голова, принадлежавшая когда-то большому человеку. Украшала голову ерихонка — воеводский островерхий шлем, в лучшие годы блестевший на солнце начищенным пятаком. Синие глазища пока не выражали ничего устрашающего, голова просто смотрела на гостя, спрятав свои бледные губы под пепельными усищами.

— Ты кто такой? — вскричал Руслан, чтобы его было хорошо слышно.

— А ты? — спросила голова басовито, напугав стаю ворон, поспешившую подняться в воздух. Голос у неё был такой, будто кто-то кувалдой долбит в железный бак литров на пятьсот.

— Меня зовут Руслан, — ответил витязь. — Я иду за своей избранницей, которую похитили.

— Так и иди, — насупилась Голова. — Убирайся прочь, не то поляжешь здесь, как остальные.

— Не смей угрожать мне! — грозно заявил Руслан, крепче перехватывая алебарду правой рукой. Верный беспокойно заёрзал.

Голова фыркнула и закрыла глаза.

— Пожалей свою избранницу, а то не дождётся тебя. Мальчуган, спасайся, пока можешь.

— Молчи, пустая голова! — снова ответил витязь, ощущая необыкновенную силу в себе. — Не тебе мне указывать. Хоть лоб широк, да мозгу мало! Как наеду, так не спущу!

— Ах, не спустишь?! — прошипела Голова, и глаза её налились кровью. Её щёки побагровели, надулись, всасывая воздух со страшным свистом, а губы угрожающе запенились. Её лоб пересекла вздувшаяся вена. А затем она стала дуть.

Смерчеподобный порыв ветра захлестнул витязя и его коня; последний же упёрся изо всех сил, согнув голову, прижав уши и закусив удила. Руслан левой рукой держал узду, а правой пытался поднять алебарду, но поток воздуха никак не заканчивался. Витязь чувствовал, как его вот-вот оторвёт от седла, да и дышать он сам не мог, ни одного вздоха сделать атака Головы не позволяла… Он отпустился и тут же слетел с коня, кубарем покатившись обратно.

Голова расхохоталась.

— Пощади свой живот, — сказала она громоподобно. — Тебе меня никогда не одолеть.

Руслан встал, жадно вдыхая воздух. Конь стоял рядом и тоже пыхтел, но бросать хозяина не собирался. Витязь влетел в седло ещё резче, чем прежде, снова поднимая оружие.

— Не оставь меня ни мёртвым, ни раненым, — попросил он Верного, и тот снова пошёл в атаку на великанскую голову.

— Зазря голову сложишь рядом с моей, — сказала та и снова надулась, вбирая воздух.

Новый поток мокрого и тёплого ветра оказался ещё неукротимее, и как бы конь ни упирался, его стало оттаскивать назад, а вместе с ним и его съёжившегося всадника. Собрав все свои силы, воин кинул алебарду в Голову, но оружие свалилось тут же. Противник залился хохотом снова.

— Эх, дурья башка, — сказала Голова. — Порадуй меня хоть одним ударом, а то бахвальства тебе не занимать. Ты воин только на словах, как я погляжу.

Воин подобрал алебарду, тяжело влез в седло и снова пошёл в атаку, подгоняя изнеможённого коня, фыркающего и ослеплённого туманом и встречным ветром. Он прижался к своему коню, лёг на него, как индеец, убегающий от колонистов, и, сощурившись, смотрел на взбешенную воеводскую голову, из ушей и ноздрей которой вырывался пар. Витязь чувствовал, что скоро его помощник может свалиться от усталости, поэтому решил предпринять последнюю попытку.

Он переложил алебарду в левую руку, одетую в рукавицу Левши, и, немного выпрямившись, видя лишь одну пелену перед глазами, метнул оружие опять. И этот бросок получился небывалой силы — острие алебарды рассекло поток воздуха и угодило Голове куда-то в пасть.

Она зарычала, загрохотала и со скрежетом пыталась перекусить оружие или выплюнуть его.

— Вперёд, Верный! — скомандовал Руслан своему коню, и тот помчался в тысячный раз.

Голове удалось выплюнуть оружие как раз в тот момент, когда Руслан подскочил к ней, сжимая кулак в рукавице. Удар получился как выстрел из пушки — оглушительный, огласившей всю округу, заставив лесных обитателей трепетать. Но Голова устояла, просто покачнувшись.

— Аррргх! — зарычала она, раскрывая окровавленный рот. — Я тебя проглочу, нахал!

И она пару раз бешено клацнула зубами, накренившись вперёд. Но Руслан уже отскочил на коне в сторону, а потом резво обскакал её вокруг, заходя на второй удар. И вот эта оплеуха — грохочущая, дребезжащая — раскрошила уйму зубов Голове, всколыхнула воздух и сбила её с насиженного места. Голове покатилась, стуча шлемом и окропляя кровавой пеной траву.

Но в этот раз и Руслан почувствовал боль — он посмотрел на руку и увидел, что рукавица Левши развалилась от этих ударов и болталась на запястье только за счёт кожаного ремешка. Стиснув в недовольстве зубы, он скинул наземь её остатки и посмотрел на место, где стояла голова — там в чёрной огромной яме, временной впадине, сверкал меч. Увесистый двуручник с голубым лезвием и тёмно-синей рукоятью. Вот незадача — лезвие меча пересекала трещина… Но на один удар его ещё хватит.

Руслан спрыгнул с седла, подхватил булат и снова вскочил в седло. По его жилам хлынул приближающийся триумф — вот-вот он повергнет очередного несокрушимого врага. Он тронул узду, и конь затрусил к лежавшей неподалёку голове.

— Сдавайся! — закричал Руслан, подъехав к ней. Сейчас двуручник лежал у него на плече. — Сдавайся, или я прикончу тебя!

— Ты победил, — простонала Голова, но слабо улыбнулась. — Будь великодушен, ибо мой жребий тоже достоин плача.

— Расскажи же мне, — потребовал витязь. — А там и поглядим.

— Я был великим воином, и даже бился со страшным Яман Алыпом! После моей десницы он спит, и разбудить его может лишь страшный колдун! И печенегов я бил, и хазар! Но мой младший брат — Черномор…

— Черномор?! — воскликнул Руслан. — Вот так весть!

— Да, он был урождён карлой горбатой, и всегда мне завидовал. И ненавидел. А в ненависти этот карлик жесток и преследователей в этом ему никогда не бывало досель! И ещё он хитрец, куда мне до него! Однажды он прикинулся очень дружелюбным и сказал мне, что вычитал в чёрных книгах про Синь. Двуручник такой с синим лезвием. И уверил меня, что он предсказал нам обоим погибель от этого меча. Что судьба враждебная готовит нам испытание! И что надо найти его нам первее, нежели нашим неприятелям, иначе плакала наша доля.

Руслан молчал, мрачнее всё сильнее.

— Конечно, — продолжала Голова. — Находился меч в подвале за семью печатями за далёкими землями. Я же согласился сослужить ему такую службу, взвалил дерево на плечо, посадил его на другой конец как советника, и пошли мы. Шли неделями, пока не дошли, преодолев все невзгоды. Я разметал вход в этот подвал. И мы нашли меч, он сиял синим лучом. И всё было бы исправно, но закипела меж нами ссора.

— Выясняли, кому мечом владеть? — предположил Руслан.

— Да, — слабо отозвалась Голова. — И тогда Черномор придумал уловку: предложил нам

припасть ухом к земле и послушать. И кто первый услышит звон — тот и пусть владеет мечом всю жизнь. Я обрадовался, думая, что вот сейчас-то и обману колдуна… Но он обманул меня. Пока я собирался сказать, что услышал звон, он бесшумно подошёл, меч в руках зажал, и я только успел услышать свист лезвия. Но Черномор и был на то колдуном, чтобы оставить в моей голове жизнь и перенести её сюда. С тех пор я тут и был… — Он закрыл глаза. — Возьми меч, витязь. Он почти сломался о мою шею и должен сломаться о бороду карлы…

— Я к нему и иду, — признался Руслан.

— Вот как? — удивилась Голова. — Тогда разыщи странствующих торгашей, у них шатёр такой красный. В последний раз я видел их, когда они шли к Синей Горе.

— Зачем?

— Скажешь им, что от меня. И возьмёшь, что нужно. Они тоже под гнётом бородача. Помогут, чем смогут.

— Я должен был стеречь этот меч, — сказала Голова и тяжело вздохнула. — Теперь же я свободен, меч у тебя.

Руслан кивнул. Говорить было нечего. Он нашёл подходящую перевязь для своего двуручника и привязал его к своему поясу, чтобы Синь болталась сзади устрашающей грудой, придающей необъяснимую силу. Ножен не было, поэтому синий свет подсвечивал Руслана со спины, когда он забрался в седло своего верного спутника.

— Прощай! — крикнул Руслан, но Голова больше не отвечала.

Витязь взялся за поводья и поскакал дальше, через метров сто выбравшись из туманного лога в чащу. Солнце же уже перевалило за полдень.

ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

— —

Ратмир скакал почти всё время по дороге, объезжая чёрные скалы и густые леса, пока не выскочил к берегу озера в этот полдень. Если бы он поехал через лес, то наткнулся бы на саму реку, впадающую в это озеро. А так он сделал огромный крюк, чтобы попасть к озеру и наткнуться на крестьян, почти всех одетых в простые рубахи, широкие штаны и лапти. Один только был в кожаных сапогах до колен. Было их человек шесть — парочка была братьями, судя по рыжей шевелюре; ещё двое — низкорослые, но широкие, и двое сухощавых и высоких. Они поспешно связывали барышню толстыми верёвками по рукам и ногам, затягивая её под обнажёнными бёдрами и локтями. Она не плакала и не кричала, просто что-то говорила им полушёпотом, её каштановые волосы ей забивались в рот.

Ратмир стегнул своего скакуна, и тот прыжками добрался до этих людей.

— Эй, люди, что вы делаете? — спросил Ратмир.

— Ведьму топим, — честно признался один из рыжих. — Не мешай нам, добрый молодец. Знаешь, сколько она детей погубила этим летом?!

— Что за вздор? — ответил Ратмир, оглядывая стройную «ведьму», одетую в какой-то изорванный короткий балахон.

— Это неправда! — воскликнула барышня тонким голоском. — Просто я отказала в замужестве их хозяину!

— Замолкни, колдовка! — крикнул сухощавый и длинной рукой шлёпнул её по лицу.

— Эу! — грозно вскричал Ратмир. — Попридержи свои руки, подлец! С женщинами воевать много храбрости не надо!

— Да ты ничего же не знаешь! — исступлённо крикнул рыжий. — Давай, ребята, стаскивай

его с коня!

Ратмир усмехнулся и молча вырвал из своих чернильных ножен длинную саблю, заигравшую бликами на солнце. Этот жест выглядел уж каким-то слишком живым! Ярым.

— Давайте, — коротко бросил он. — И поглядим, какого цвета у вас потроха.

Крестьяне злобно позыркали друг на друга, и самый главный, наверное, сказал:

— Ладно, бедовый, забирай свою девку. Пошли, ребята. Только если ещё раз ты объявишься в нашей деревне, мы тебя точно утопим.

И они пошли прочь.

Ратмир подъехал к красавице поближе и резким ударом сабли перерезал путы. Точным.

— Ну, ты свободна теперь.

— Благодарю тебя, храбрый витязь, — сказала пленница. — Я пред тобой в долгу.

— Не бери в голову, — сказал Ратмир и заулыбался широко.

— Что ты, путник! — всплеснула девушка руками, скидывая с себя остатки верёвки. — Я рада встрече. И хочу отблагодарить тебя. Я вижу: ты устал. Скакун твой тоже. Тебе нужна еда. И ложе. И у меня всё есть.

— И далеко ли ты живёшь?

— Нет, — сказала девица. — Я живу на том берегу озера в нашем сестринском тереме.

— Веди тогда, красавица, — сказал Ратмир, спрыгивая с коня.

— Следуй за мной, — сказала она и неспешно пошла по берегу озера, шлёпая босыми ногами.

— Кто это такие были? И откуда они взялись?

— Эти дикари живут в деревне неподалёку, — она вздохнула. — И почему-то они возомнили, что это именно я — причина их бед.

— И где же они тебя поймали?

— Я ловила рыбу, — коротко ответила она.

— В озере?

— Да…

— И где же твои снасти?!..

— Послушай! — воскликнула она тоненьким голосом. — Если ты не хочешь, не ступай за мной. Ты спас меня, и на том спасибо.

— Провожу тебя, пожалуй, до твоего терема, — сказал Ратмир. — Мало ли что ещё с тобой приключится здесь.

Дальше они пошли молча, и витязь послушно следовал за своей новой знакомой, позабыв о том, что же он тут делал.

— —

Рогдай сумел обойти болото слева, упустив возможность испытать самого себя в утоплении, поэтому отстал от Руслана довольно сильно, и выскочил на бранное поле, когда солнце уже стало сползать к горизонту, как шматок сметаны по печи. Он ничуть не удивился тысячам костей, и бесцеремонно продолжал галоп, пока не наткнулся на поверженную голову. Голова лежала с закрытыми глазами и не обращала внимания на фырканье и сопение Ворона, и бубнение Рогдая ей тоже оказалось безынтересно.

— Неужели это Руслан устроил? — спросил грозный воитель и усмехнулся. — Не думаю, для такого труса это слишком. Эй, голова! Голова!

Но Голова молчала и не откликалась на его зов.

— Хорошо, — согласился Рогдай, будто та ему что-то ответила. — Поскакали, Ворон! Нагоним Руслана. От нашей встречи в следующий раз ему будет не уклониться! Не

спрятаться ни за кем! Уж я постараюсь!

Ох, как же Рогдай был прав! Встреча их ещё ждала. И не одна.

— —

Почти дойдя до краснокаменного терема, вычурно торчавшего на берегу зеркального озера, Ратмир посмотрел вокруг: по левой стороне простиралась дремучая тайга, хорошо просматривалась вершина Синей Горы, а по правой раскинулись невспаханные поля — ярко-зелёные, шелестящие от дуновения ветра.

— Пришли, — констатировала она, когда они пришли. — Нравится?

— Да, — честно признался Ратмир. — Это ж надо такую красоту здесь возвести…

— Нам нравится уединение, — тоже честно призналась девушка.

Терем был двухэтажный, крепкий, обособленный. На втором этаже было прорублено два небольших окна, а рядом стояло две пристройки — низкий сарайчик-конюшня и деревянный приземистый сруб под баню.

Когда они подошли поближе, из терема вышли навстречу несколько высоких и стройных девушек — златоволосых, каштановых и нежно-коричневых. У половины из них кожа была белая, как снег, под стать зубам, а другие же напротив — были жарко-смуглые, темноглазые. Они были одеты в белые полупрозрачные платья, ниспадающие чуть ли не до пола. За каждым из них угадывался отличный стан с тёплой кожей.

— Сёстры дорогие, — сказала она. — Этот герой спас меня сегодня от разъярённых дикарей!

И девицы стали радоваться, смеяться, хлопать в ладоши. Словом, всячески приветствовать изрядно поплывшего Ратмира, растянувшего рот в широчайшей улыбке в очередной раз. Такой красоты он ещё никогда не видывал.

— Тебе нужен отдых, — сказала та, которую он спас, и чьего имени он ещё не знал. — Сестра, коню героя тоже нужна передышка!

Одна из темнолицых девиц подхватила коня под уздцы и плавно повела его к сараю, но Ратмир и не был против: он вдыхал чудесный аромат этих девушек и вообще забывал обо всём на свете.

— Проходи, мой герой, — продолжала она. — Сёстры, помогите моему витязю!

Они окружили Ратмира, легонько прикасаясь к нему пальцами, и повели его в предбанник. Там стали стягивать с него амуницию: и волчью шкуру, и саблю в ножнах, и пластинчатый каркас, и кольчужную броню, и крепкотканную рубаху. Сапоги, и пояс, и штаны. Ратмир безвольно опустил руки и позволил снять с себя всё, чувствуя, как жар прилил к его лицу, как жар окутал его с головы до ног, как горели плечи и спина от нежных прикосновений прекрасных девиц.

Они провели его в баню, пышущую жаром, в которой запах благовоний был ещё сильнее. Там была и широкая лавка, и раскалённый чан, пышущий жаром.

— Ложись, мой принц, — выдохнула прямо в ухо ему спасённая, отчего нетерпенье нахлынуло на Ратмира с новой силой, но он всё же подчинился. Краем глаза он видел этих очаровательных барышень: горячих, полунагих; чувствовал прикосновение их рук и бёдер, слышал их томное дыхание.

Одна из них ушла на мгновение и вернулась с берёзовыми ветвями и, встав вплотную к разогретому хану, стала обмахивать его; другая же протирала его тело соком роз, тщательно втирая его в мускулистую спину… Ратмир попросту сгорал и всё сильнее забывался, позабыв и Людмиле, и о Владимире, и о своих непримиримых врагах… К нему прижимались, холили и лелеяли, и почти любили. Ему казалось, что он вот-вот растает,

как масло над свечой…

Он почти погрузился в какое-то непередаваемое состояние: сладострастную темноту, упоительное состояние, внемля окружившим его девицам, как почувствовал что-то ещё…

Что-то другое, не настолько душистое и приятное. И он сквозь силу разлепил глаза, и увидел, что к ним присоединились ещё девицы, в таких же белых тонких платьицах, намокших от пара и воды… Но в руке одной из них он увидел кинжал — кривой, чёрный, украшенный бороздками.

Он почти уже спал, поэтому в голову ему пришло воспоминание из далёкого детства, когда его обучали ратному делу. Этим занимался такой высокий старик с седой, практически белой бородой, и очень печальными глазами. И однажды он показывал юному Ратмиру похожее оружие… Только там были мечи — кривые, зазубренные, с бороздками, двойными лезвиями, похожие на крюки.

«Тот, кто придумал это оружие, точно будет предан аду», — сказал ему тогда наставник.

«Почему?» — испуганно вопросил мальчик.

«Потому что это всё сделано для того, чтобы продлить мучения, нанести ещё больше боли, чем нужно. Пойми, Ратмир, победить врага и измучить его — разные вещи. Особенно, если мучаешь беспомощного врага… Доблести в этом нет!».

Его как будто водой окатили. Он открыл глаза, изо всех сил борясь со сладким вожделением, мешающимся с невероятной дрёмой, и хотел приподняться на лавке.

— Куда ты, мой герой? — выдохнула где-то рядом спасённая им барышня.

Только Ратмир хотел ответить, что никуда, просто ему резко надо выйти, а потом он вернётся — на него обрушился сильный удар. Он ощутил каждый сантиметр жертвенного кривого кинжала, резанувшего его где-то под лопаткой с правой стороны — если бы это была левая сторона, то всё, следующим ударом пробили бы сердце насквозь. Но пока он ещё мог посопротивляться.

Ратмир взревел и вскочил, поняв, что удар был отменный — лезвие полоснуло его едва ли не до рёбер. Ударили бы носком, вошли бы до пятки, сразу б умертвили, а так чиркнули лишь подводом… Но это, понятное дело, не было концом.

— Режьте его, сёстры! — заверещала спасённая иным голосом — мерзким, злобным.

— Бейте его! Секите! Колите!

Ратмир хоть и изнывал от обрушившейся боли, но не мог не заметить, что у большой части красавиц оказались в руках кинжалы и ножи. И он просто спрыгнул с лавки, заливая всё кровью, скользя на мокром от воды полу, и пытаясь прогнать головокружение… Ещё удар, ещё — на этот раз лезвие обожгло его где-то в районе плеча, а вторая девица пырнула его в ногу и вожделенно рассмеялась.

— Изыдите, ведьмы! — заорал Ратмир и ринулся в предбанник, продолжая получать мимолётные удары по рукам, спине, голове. Обжигающие раны быстро выскакивали на нём, проливая горячую кровь.

Очевидное дело, сборище кровожадных девиц бросилось за ним, крича разными голосами и зажимая в руках оружие. Конечно, в предбаннике его вещей не оказалось, поэтому он просто побежал прочь, ни о чём больше не думая.

— Бейте его! Бейте! Бейте!

Ратмир выскочил на улицу, но на этот раз горел не от страсти, а от кучи ран, нанесённых разъярёнными банницами. Ничего лучше не придумав, он побежал и плюхнулся в воду, начав усиленно грести.

Девицы визжали и орали на берегу, но почему-то в воду не спешили прыгать.

— Ничего, мы ещё достанем тебя! Вас всех достанем! — орали чудища, размахивая ножами и кинжалами. — Похотливые! Похотливые!

Ратмир плыл и плыл, неистово поливая воду кровью. И так он плыл, пока силы совсем

не покинули его.

— —

Людмила просидела до тех пор под кроватью няни, пока гомон и топот личных малоподвижных опричников Черномора не затих. Она захотела есть, захотела в туалет, вся полностью задеревенела, но решила лежать там до последнего. Няня, разумеется, пока не приходила.

«Всё, хватит, пора», — подумала Людмила и поползла из своего укрытия, уже не слыша страшного воя ветра — она просто привыкла к нему за весь день. Двери так и были распахнуты, всё побросали прислужницы и прислужники Черномора, бросившись искать её.

Ей было очень страшно, но подбадривало, что сейчас она невидимая… Хотя поверить в это было очень уж трудно. Интересно, а может ли исчезнуть невидимость резко?! Будет потешно, если она станет видимой перед каким-нибудь из этих мертвяков или вообще перед самим колдуном.

Она осторожно выглянула в коридор, и, к счастью, никого там не увидела — все бросились обшаривать остальные башни, по всей видимости. Немного постояв на выходе, Людмила двинулась по коридору в сторону спускающейся лестницы, по которой уже она ходила. Хотелось взять что-нибудь с собой — нож какой-то или табуретку, но вдруг это будет видно?! Пришлось от идеи отказаться, и Людмила медленно и бесшумно шла к своей цели, слыша, как ужасающе воет ветер за стенами башни. Черномор взбесился не на шутку!