Бесплатный фрагмент - Последние дни Пангеи

Предисловие

Здравствуй, дорогой друг! Прежде чем ты познакомишься с реальностью этого фантастического мира, я бы хотел поделиться с тобой своими наблюдениями, которые способствовали созданию сего произведения, вымысла или альтернативной Вселенной — как тебе угодно будет называть. Несмотря на то что некоторые исследования и трактовки, изложенные ниже, могут показаться недостоверными или сомнительными, они всё же вдохновили меня своим необычным содержанием на написание маленькой истории. Воспринимать ли эту историю всерьёз? Решать тебе!

***

Давным-давно наша планета выглядела не так, как мы привыкли видеть её сегодня. Двести пятьдесят миллионов лет назад на Земле посреди единого Мирового океана вместо нынешних материков существовал лишь один суперконтинент, который объединял Африку, Евразию, Антарктиду и Австралию, Северную и Южную Америку в одно целое плато. Этот суперконтинент современные учёные называют «Пангея».

Во времена Пангеи уже вовсю кипела жизнь на Земле: её просторы были устланы первыми хвойными и тропическими лесами, беннеттитовыми полями и прочей растительностью, сильно отличающейся от той, что сегодня окутывает земную твердыню, да сполна заселены всяческими насекомыми тварями, не похожими и на представителей насекомых нашего времени; прочие микроорганизмы из океана выбрались на сушу и перевоплотились в пресмыкающихся — в первых рептилий, в тех самых рептилий, которые со временем эволюционировали в динозавров. И на территориях нынешних континентов исследователи и охотники за древними культурами нашли тому доказательства в виде сохранившихся останков и динозавров, и их предков. А в середине 20-го века во время очередных археологических раскопок в Северной и Южной Америке были обнаружены и другие удивительные находки, которые своей уникальностью противоречили научному представлению об эпохе появления на Земле первых гоминидов — человекоподобных обезьян, предшественников гомо сапиенсов:

1. В начале 30-х годов доктор Хилбэри Грили Бурафс, заведующий кафедрой геологии Бернского колледжа, обнаружил в песчанике в штате Кентукки десять хорошо сохранившихся и еще несколько частично уцелевших следов человека. Они были оставлены на берегу древней реки около четверти миллиарда лет назад! Ученый тщательно исследовал следы двуногого существа и только в мае 1953 года сообщил журналистам: «Три пары следов похожи на отпечатки левой и правой ног человека. Расстояние от следа до следа — 45 сантиметров. Следы ног параллельны друг другу, а расстояние между следами такое же, как у обычного человека. Но человек, согласно данным современной науки, появился в этих местах лишь полтора миллиона лет назад!»

2. Археолог-любитель Уильям Дж. Мейстер 1 июня 1968 года приехал с друзьями к месту раскопок под названием «Источники антилоп», расположенному в 70 километрах к северо-западу от города Дельта (штат Юта). На третий день его жена и дочь обнаружили окаменевшие останки трилобитов — древних моллюсков, первых обитателей океана. Они жили в кембрийский период палеозойской эры, то есть 600 миллионов лет назад. Мейстер отбил от скалы кусок, а затем расколол молотком его вдоль, раскрыв как книгу. С удивлением он обнаружил на одной стороне отпечаток ноги человека с трилобитом под ним. Другая сторона камня в точности соответствовала отпечатку. Размеры отпечатка вполне соответствовали размерам ступни современного человека. Выходит, отпечатки человекоподобным существом были оставлены за полмиллиарда лет до появления современного человека?!

3. Добровольцы-археологи нашли многочисленные следы древнейшего человека в русле реки Палукси в Техасе. В одном месте, удалив бульдозером грунт до слоя глины, они обнаружили пять следов человека, пересекающих по диагонали пятнадцать отпечатков следов динозавра! В статье «Загадка каменноугольного периода» в журнале «Сайентифик Америка» антрополог Альберт Ниголлс признавал, что если допустить существование человека или обезьяноподобного предка в каменноугольном периоде, то вся геологическая наука окажется неверной в своей основе.

4. В ноябре 1972 года английский антрополог Ричард Лики обнаружил раздробленную челюсть человека у озера Рудольфа в Кении. Возраст находки — около двух с половиной миллионов лет, и это наиболее древняя находка такого рода.

5. В 60-х годах 20-го столетия на чёрном антикварном рынке в Перу начали появляться странные камни со странными рисунками. Эти камни были собраны в окрестностях перуанского города Ика, по крайней мере, так рассказывали те, кто их собирал. Многие коллекционеры и охотники за древними культурами считали эти камни подделкой, несмотря на то что гравировка на камнях была не первой свежести и явно нанесена не вчерашним днём. Определить возраст камней научным способом ни у кого не получалось, так как на них отсутствовала органика, что вызывало огромные сомнения в их подлинности. Странно, но этих камней из андезита, магматической вулканической горной породы, насчитывалось около 50 000 экземпляров, от маленьких до огромных, весом в полтонны, и они по неизвестной причине местными кладоискателями продавались коллекционерам за копейки. Если это была целая серия подделок, то она явно не окупалась. Архитектор Сантьяго Агурто Кальво являлся одним из коллекционеров андезита и лично собрал экспедицию на раскопки в городок Окукахе за 40 км до Ики в 1966 году, чтобы проверить подлинность этих камней. В конце концов он обнаружил два экземпляра в погребениях доиспанских культур. Профессор медицины, декан медицинского факультета в Университете Лимы Хавьер Кабрера выявил закономерность в изображениях на камнях. Изображения группируются в серии от 6 до 200 камней, создавая последовательную библиотеку. В каждом сюжете изменяется размер камней, а также способ нанесения изображения: начиная от гравировки и заканчивая техникой низкого рельефа. Изображения содержат эротические сцены, широко распространённые в культуре у народов Анд, сюжеты по пересадке органов, наблюдения за небесными телами, охотой, жизнью животных, в том числе и динозавров. Появление таких камней ставило под сомнение целую науку об эволюции человека и опровергало теорию Дарвина

***

На создание трилогии «Последние дни Пангеи» меня вдохновили вышеописанные палеонтологические исследования, которые с точки зрения определённых наук противоречат друг другу и могут не совпадать с действительностью или подвергать сомнению те или иные теории. А сюжет первой книги — «Первое чувство» — повествует о фантастическом появлении первых людей в доисторическом мире и о таинственных событиях, которые однажды произошли на суперконтиненте Пангея.

Пролог

Вселенная… Как много тайн в Её мироздании и как мне мало ведомо о Ней… Есть ли смысл в Её созидании? Порождает ли Она подобные миры? Кончается ли жизнь в Её обители, или Она сама не ведает конечной жизни, как и я не знаю ничего о Её начале?!

Вселенная… Я чувствую, как Её густые туманности извергают светила, образуя неисчисляемые Галактики. Распыляя их среди потоков хаоса и пустоты, заполняя собой абсолютное Ничто, Она воплощает в действительность новые измерения и состояния, новые формы жизни и покоя… Какова цель Её явлений? Что движет Ею?

Я видела, как зарождаются планеты. Как сталкиваются астероиды и явленности меняют формы и структуры. Как разбиваются кометы об устойчивые тела и разрушают слабые сущности, оставляя вместо них космическую пыль… Я обрела гармонию и волю к вершению. Узрела первую жизнь и приняла её скоропостижную гибель. Сотворила существ многочисленных форм и обличий и научила их долгоденствию и созиданию. А каков Её замысел? Может быть, когда погаснет пламя моего огня, я окажусь там, где плоды Вселенной берут свои истоки, и смысл миров порождённых мне станет доступным.

***

Как и все подобные звёзды, однажды зажглась и моя Звезда — Вселенной дар, сотворившая меня безвозмездно или с определённой целью, я не знаю. Я помню, как ощутила первое тепло. Как первый луч впитала моя неестественная суть. Твоё первое тепло…

Вспыхнув однажды, огненный источник происхождений ослепил своим телом всесветную пустыню и пробудил в ней начала жизней. Привлекая лучами всё и всех, кого и чего мог коснуться, он из пустошей к началам призвал пищу для созидания, что взрастила своим теплом рождённые эссенции. Очевидно, он грел и меня. Грел и питал задолго до того, как я овладела способностью жить. Иначе как? Без его прикосновений, его света моя сущность не обрела бы сознание, а моя сфера не почувствовала бы Космос…

Слышишь ли ты меня, моя Звезда? Ответь, есть ли у меня имя, подобное тому, каким я нарекла тебя?! Моя Огненная Звезда — моё Солнце, ты коснулась меня, и я впервые смогла вдохнуть прохладу мерцающих огней, проследить твоё порождение мира…

Когда это случилось, подобных мне и Солнцу не было никого. Но рядом находились и другие воплощения. Несчётные множества одиноких частиц — неразумных субстанций — в хаотичном потоке искали приюта в необъятном ладу Огненной Звезды. Они объединялись в плеяды и метались в рукавах Солнечного света, как и я пребывала в лучах его тепла. Случалось, более крупные частицы на миг возгорались красным пламенем, словно манили сиянием меньшие формы естеств. Те, в свою очередь, с неведомой силой парили к завораживающим свечениям. Кружась в пылу своих орбит, они медленно приближались к источнику влечений, а при их столкновении происходило нечто таинственное и леденящее! Поглощая наименьшую сущность, субстанции извергали пламёна, схожие с пылом моего Солнца, и перерастали в раскалённые элементали — другой вид явленности. Элементали полыхали, притягивали и вбирали иные искушенные частицы, а последствия их слияний вновь становились субстанциями.

Перерождения форм вершились вспять по бесконечному кругу… Я с замиранием смотрела на эту действительность. Может ли ещё во Вселенной происходить подобный поток совершенства, ни с чем не сравнимый?! Возможно… Несчитанное множество светил, настолько далёких и недоступных, уходящих за пределы представления границ, вокруг меня, моей Звезды и сих явлений, позволяло лишь мнить о схожих мирах.

Иногда, после вспышки пламени, субстанции отчасти отвергали сущности и выталкивали их обратно в виде твёрдых и холодных комет. Эта реалия словно отнимала частичку одной сути у другой, оставляя вместо неё лишь ненужный остаток. Поглотившая явленность становилась совершенней, а отверженные кометы с неимоверной стремительностью отдалялись прочь, завещая после себя сгустки космической пыли.

Сохраняя тепло Огненной Звезды, с каждым мгновением моё тело набирало силу. Моё содержание перерождалось, превращаясь в нечто большее, чем изначальная суть. Тогда я почувствовала, как другие формы стали тянуться ко мне. Как кометы, пролетающие рядом, устремлялись к моей плоти, покидая Вселенной уготовленный путь. Прочие целостности выходили из своих непостоянных орбит и стремились к моей яви. Сначала я боялась. Боялась, что они поглотят меня, как субстанции поглощают другие сущности, или разрушат моё ещё хрупкое тело. Мне хотелось высвободиться из своего пребывания и… устремиться к Солнцу. Но я не могла. Притяжение моей Звезды не давало мне сдвинуться с места. И когда первое нутро коснулось меня, вместо утраты и теснения я ощутила знакомое тепло. То самое тепло, постигнутое прежде, словно Солнечный свет впервые затронул мой стан, освободив разум от хаоса и пустоты! Я с трепетом приняла чуждую ранее явленность, позволив ей раствориться в потоках моей праны. Сущность отдалась мне без остатка, наполнив меня новым чувством. Я возжелала!

Это происходило снова и снова! Субстанции, кометы и элементали устремлялись ко мне, а я поглощала их и проникалась энергией. Моему насыщению не было предела!

Тепло Огненной Звезды в моём теле со временем окутали основы вобранных явленностей, а их оболочка смешалась с моей и переросла в неоднородную сферу. Я становилась совершенной!

Вскоре вокруг стали брать начала подобные мне воплощения, но их содержимое было не совсем схоже с моим. Холодные и твёрдые, пустые и прозрачные, они не сохраняли в себе тепло Огненной Звезды, и наверное поэтому явь их не обретала смысла. Поглощая сущности в округе, тела подобных становились бездушными планетами. Те, что находились ближе к Солнцу, забирали лишь остаток естеств, распыляя оболочку в бесконечный космос. Об их склады постоянно разбивались кометы иных элементалей, оставляя на сложенных станах гигантские шрамы. Другие — наоборот, впитывали всё, кроме основ. Раздуваясь до непомерных величин, планеты заставляли переживать меня об их устойчивом существовании.

Я пыталась говорить с ними, но они не слышали меня, как и не слышало меня моё Солнце… Тогда я не могла понять, в чём смысл моего одиночества. О, как же мне хотелось увидеть то, что происходит за пределами обители Огненной Звезды! Выйти разумением за её границы. Познать Космос других светил. Может быть там, в иных мирах, есть подобные мне жизни, способные внять мне, принять моё существование, поведать мне замысел Вселенной и провести к Её истокам по Звёздному Пути?

Маленькое ядро — крошечная эссенция, подобная моему образу в первый день осознания реальности, затерянная в рукаве Солнца среди неживых элементалей — появилось из ниоткуда. Оно медленно перемещалось к моему обитанию, постепенно притягивая к себе другие сущности, словно второе Я, рождённое задолго до его появления. Эссенция сливалась с иными целостностями, и с таким же присущим мне желанным чувством растворяла их космическую плоть. Кто ты? Живая планета — подарок Огненной Звезды или Вселенной, рождённая скрасить моё уединение?!

Я спросила её и в ответ получила кроткие всплески. Тёплые потоки праны взволнованно коснулись моей оболочки. Всеми фибрами вобранных явей я почувствовала её взаимное «Да». Неужели это она говорит со мной? Неужели она ощущает ход моих мыслей, течение моей сути?

Мой сателлит остановился совсем рядом. В мире Солнца, среди молчаливых планет, холодных комет и мрачных астероидов, он был прекрасен и неповторим! Его огненное ядро, окутанное поглощённой энергией, было похоже на Звёздный Цветок. С каждым мгновением сфера из космических лепестков его смешанных явленностей распускалась и переливалась светом Вселенной. Обилие жизненной материи сателлита постоянными побуждениями заставляло меня ощущать Космос снова и снова! Мой вожделенный, словно играя со мной, вбирал частицы в округе и с каждым слиянием с ними посылал моему телу бесподобные лучи озарения. Я не могла сдерживать своё влечение и отвечала взаимностью на его пребывание рядом. Моя желанная планета, моё новое осмысление мира пробудило во мне необыкновенное чувство, без которого не представлялось дальнейшего существования!

С тех пор я больше не была одинока. Со мной был он — мой верный спутник! Мы бесконечно танцевали вокруг себя, один одного и Солнца, дбая частицы его тепла в наши основы. Отражая лучи Огненной Звезды, мы по очереди согревали недоступные ей стороны наших форм. Мы вбирали остатки неразумных сущностей и восполняли тела их энергией. Порой наши притяжения цеплялись за одну и ту же явь, и мы перетягивали её друг к другу. Соревнуясь с ним в настойчивости и силе тяготения, иногда я уступала сущность ему. Мой блаженный источник, мой жизненный вдохновитель свершений, как оказалось потом, нуждался в субстанциях больше чем я, а его Космическое прикосновение после было сильнее любого света!

Постоянно обжигаясь о палящие лучи, безжизненные планеты рядом так и не перестали повторять бессмысленный ритуал бытия вокруг Солнца. Стойкие планиды давно залечили былые шрамы, а прозрачные гиганты исчерпали ближайшие явленности и остались леденеть на границах созидания Огненной Звезды. Вечное время Вселенной продолжало бороздить нескончаемость миров.

Не ощущая его продолжительности, пределов и изменчивости в пространстве, я и мой сателлит преображались снова и снова! Сбережённое тепло Огненной Звезды мы постепенно укутали в твёрдую материю, а оболочки наши стали более восприимчивы к иным формам. Порой в них попадали заблудшие кометы. Прежде чем слиться с элементалями основ, они изрядно перегревались от сопротивлений стихий. Пронизывая сферы, кометы к моменту полной остановки превращались в мягкие структуры и плавно соединялись с нашими телами. Так мы насыщались. Так вместе со временем проходила наша беспечная постоянность. Вращаясь в потоках теплоты обоюдной энергии, мы не заметили, как вокруг исчезли почти все неразумные частицы. В очередной раз искря силой тяготения в игре «Поглотители субстанций», я узрела, как мой блаженный сдвинулся с места. Его орбита снова устремилась к моему нахождению. Я ощущала это и не могла согласиться с роком Вселенной! Мой сателлит, освободив невидимые оковы и переполняясь потоками праны, уверенно приближался. Я пыталась остановить его, говорила с ним, отвергала холодными порывами и течениями сфер. Я стала вращаться быстрее и создала вокруг себя бурю космической пыли, чтобы выразить своё отрицание. Но он не слушал! Мой покровитель гармонии и благоденствия ускорялся под моим притяжением, и уже ничто не могло остановить его…

Я знала, что будет с нами… Я знала, что будет с ним!

Пытка безысходностью всецело пронизывала моё тело. Сопротивляясь до последнего, я принимала его вторжение. Мои сферы смешивались с лепестками Звёздного Цветка, течения и составы закипали в пламени слитых эссенций! Его энергия пронимала до самого основания. Я чувствовала Космос и полыхающую боль одновременно!

И в один момент наши станы соприкоснулись. Дрожь столкновения и космические вибрации выплеснулись за пределы нашего обитания. Волны сотрясаний разошлись по обители Огненной Звезды и всколыхнули даже бездушные планеты… Я приняла часть его сути и, сосредоточив все жизненные потоки, сделала попытку оттолкнуть возмутителя. Сателлит поддался власти и покинул мою плоть, оставив долю нутра в моих недрах.

Всё перемешалось! Множество стихий перехлестнулись в сферах, ослепительные вспышки, громыхая в смешанной лавине двух сущностей, пошатнули моё сознание. Я на мгновение застыла, чтобы воспринять случившееся. Бездушное тело моего спутника направилось в просторы Огненной Звезды. Оно набирало стремительность, отдаляясь всё быстрее и быстрее, но моя боль не позволила отпустить его в бездну бесчисленных светил, и я, не желая взирать, как он станет кометой, настигла безжизненный остаток своим притяжением.

Погасший сателлит остановился напротив и безмолвно замер… Он больше никогда не говорил со мной. Его стан — бесцветный, немой и холодный — остался быть вечно подле, вращаясь в узах моего тяготения. Лишь Солнца свет отражался в зеркальном теле теперь бездушной планеты и напоминал о её когда-то жизненном пребывании, постоянно согревая и обливая лучами мою тёмную сторону существования…

***

Мираж воспоминаний залился зелёными лучами света. Свечения исходили прямо из полотен стен строения — из начертанных рисунков и вырезанных символов. Переливы сияний полностью затуманили Шатёр Единства, а в центре него сквозь густую дымку виднелся таинственный камень, окутанный столь же таинственными светящимися отростками невиданных в Её обители растений. Неожиданно где-то совсем рядом раздался приглушённый детский смех и отголоски беседы:

— Кто? Кто оста…

— Ар… Ва… и Ири… — донеслось ещё одно неразборчивое эхо.

— Я тут! — послышался девичий голос. — Я пой…

Детскую речь прервал недовольный наказ кого-то из взрослых:

— Вы чего здесь ошиваетесь?! А ну бегом отсюда! Здесь не место для Ловчих!

Кострище — ночь первая

Подножия Великого Вулкана* коснулся тёплый ветер. Лёгким порывом он всколыхнул макушки араукарий и растворился в ночном бытии. На смену стихии подоспел прохладный воздух. Втянув его глубоко ноздрями и насладившись свежестью хвойных благовоний, Ро́шан устремил взгляд в бесконечность ночного неба. Над долиной взошла полная Луна. Она осветила силуэт Рошана — охотника, шамана, мужа и первого вождя первых людей. Он стоял на смотровом помосте, одетый в повседневное облачение из кож травоядных рептилий. Великорослый, полный сил и уверенный в себе вожак задумчиво потирал костяные бусы. В его чёрные пряди, собранные в косу, были вплетены резцы мелких хищников. Коса грациозно свисала чуть ниже поясницы мужчины и отображала его положение в племени. Да что уж там — каждый знал Рошана! Только ребёнок меньше сотни лун от роду мог перепутать Рошана с обычным охотником. Тёмная густая борода вождя была тоже заплетена. Она тянулась до самого живота, а её окончание, стянутое когтем Стервятника, раздваивалось на тонкие косички. Несмотря на тысячи прожитых лун, голубые глаза шамана всё ещё пылали решительностью. Но его загорелое и уже немолодое лицо давным-давно носило борозды, которые прятали когда-то полученные на охоте уже забыто при каких обстоятельствах шрамы. Лишь глубокий рубец от шипа Острошипа на чешуйчатой скуле справа напоминал о смутном стойбище у лиановых лесов.

Почесав горбатый нос, вождь сосредоточил взор на звёздах: бесконечное множество небесных камней осветило свод как никогда; они переливались пёстрыми огнями, и казалось, что все цвета радуги блистали на кристально чистом небе. Такое явление впервые виделось Рошану! Он нахмурил чёрные как смоль брови и задумался.

— Рошан! — прервал его размышления нежный женский голос. — Тебя ждёт Варн и будущие охотники. Ты не забыл?

Шаман навострил уши. Позади него, в поселении, сквозь плеск журчащего неподалёку ручейка еле слышно раздавались голоса молодых соплеменников.

Ана подошла ближе и накинула плащ на плечи вождя.

— Все уже собрались, — добавила она.

Вождь поправил синюю мантию из шкуры Длинношеего.

— Благодарю тебя, Ана. Посмотри на эти звёзды!

Женщина осторожно протиснулась под руку Рошана, прижалась к нему спиной и взглянула на небо. Поток лунного света коснулся бледного, без единого шрама лица Аны — духи Заврини оберегали светловласую охотницу от встреч с когтями рептилий, а Великий Огонь не притемнял её кожи. Она была невысокого роста, чуть ниже плеч благоверного. Её кудри небрежно торчали из собранного на голове стога волос так, что скрепленная костяной шпилькой причёска напоминала плод пальмового дерева. Маленький шероховатый носик охотницы скромно выделялся меж крупных скул лика, а тёмные густые брови подчёркивали большие серые глаза. Уши женщины украшали серьги-клыки Лазунов, а на стройной шее Ана носила бусы из зубов травоядных ящериц — изысканный подарок от Рошана.

— Они прекрасны! Уж очень яркие, тебе не кажется? — задорно спросила охотница. — Они беспокоят тебя? — сменив тон, тут же поинтересовалась она.

— Да, они прекрасны, — ответил шаман. — Беспокоят? Ещё не знаю… Я обойду дозорные вышки. Жди меня у Кострища. Вождь бережно развернул охотницу и прижал к себе. Учуяв знакомый аромат, Рошан настороженно вдохнул запах её влас. — О нет! От тебя пахнет жареным мясом! — шутливо прорычал он. — Как же я хочу есть!

Ана улыбнулась и, выскользнув из рук вожака, направилась к Шатру Пламени. Шаман проводил благоверную взглядом. Её зелёное одеяние из кожи Длинношеего поблёскивало при лунном свете. Торс был плотно затянут лоскутами от плеч и почти до самой поясницы. На бёдрах сидела повязка, украшенная цветными крыльями болотных стрекоз. Покрой повязки искусно прикрывал лоно. На ногах охотница носила сандалеты из грубой шкуры Хвостолиха, а на предплечьях наручи из той же рептилии. Руки женщины были местами измазаны сажей, которая под свечением Луны виднелась на бледной коже. Судя по пятнам, Ана помогала юнцам возводить Кострище.

Как только охотница скрылась среди хижин, Рошан спустился вниз по деревянному помосту и двинулся к юго-восточной сторожевой вышке. Бесшумно ступая вдоль ограждений, вождь внимательно прислушивался к наималейшему шороху по ту сторону забора. Ночные цикады, жуки-трескуны, сверчки и прочие насекомые безудержно стрекотали и цокотали в округе. Но даже среди этого гула Рошану удавалось различить суету мелких ящериц, которые в поисках пищи в тёмное время суток подходили слишком близко к деревне.

За полсотни шагов до сторожевой постройки раздался свист. Рошан остановился. Всё было в порядке. Дозорный уверено стоял на посту и наблюдал за происходящим не только по ту сторону ограды. Ответив ему таким же присвистом, вождь развернулся и побрёл на западную сторожевую заставу.

Путь между заставами проходил через множество хижин. Строения из ветвей и стволов деревьев, обтянутые кожей рептилий, украшенные костями травоядных ящеров и расписанные символами первых людей, были возведены по всей границе от западной до восточной лазейки — входов в стойбище. Все эти хижины принадлежали Дому Охотников. И неспроста! Ограждения не всегда спасали от плотоядных, и если какой-нибудь хищник или стая попытались бы пробраться в поселение, то первыми, кто вставал у них на пути, были охотничьи отряды: искусные ловчие, шаманы, загонщики и следопыты. А они-то умели обращаться с незваными гостями и всегда могли защитить деревню! Благо, за всё время на новом месте ещё ни один крупный ящер не подошёл близко к стойбищу. Только крохотные Лазуны да Пискуны изредка мельтешили рядом, но они не представляли для племени никакой угрозы.

Каждая хижина и прилегающая к ней небольшая территория были огорожены рожнами — остро заточенными кольями. Возле хижин обычно горели светочи или костры. Кто-то постоянно жарил мясо. Охотники из разных отрядов устраивали ночные посиделки у огня: делились опытом, рассказывали захватывающие истории или просто играли в кости. Днём сюда забегали дети, гоняя в Ловчих, а юнцы и девы приходили тренироваться стрельбе из лука или метать копьё. Здесь изготавливали и испытывали оружие, учились гравировке, ремеслу и охотничьему искусству. В этой части деревни всегда было шумно и оживлённо, но сейчас эти постройки обезлюдели: настали дни Большой Охоты, охотничьи отряды отправились на поиски добычи. Стойбище стало ощутимо опустевшим и уязвимым. Молодняк и женщины со своими чадами временно перебрались на близстоящие к подножью араукарии — в шалаши. Некоторые юнцы, чьи родичи ушли на промысел, не побоялись оставаться в одиноких жилищах, но в эту ночь все они поднялись к Шатру Пламени. В Доме Охотников царило умиротворение.

Не доходя до западной сторожки, Рошан сам издал условный сигнал дозорному. На что получил незамедлительный ответ. Беспокойство вождя немного приутихло, и он, размышляя о звёздах, направился к Кострищу.

Плетясь по тропе, шаман вышел к колодцу. Здесь звуки горного ручья ладно слились со стрекотаньем ночной живности. Обоюдный треск и журчание создавали в этом месте истинное уединение с природой. Каждой частичкой тела вождь чувствовал Её недалёкое присутствие. И если бы не гомон соплеменников, который доносился из Шатра Пламени, то единство мгновенно настигло бы Рошана.

Зачерпнув ладонью воду из чана, шаман обратил внимание на странное отражение звёзд в колодце, а затем посмотрел на небо. Яркие огни больше не пестрили радужными цветами. Их свечение стало обыденным. Но в одночасье посередине небосвода среди множества светил образовалось едва заметное размеренное сияющее коло. Звёзды в нём словно приступились друг к другу, создавая мерцающую туманность. И чем ближе они расстилались к центру явленности, тем ярче источали свет. Это необыкновенное явление завораживало своей действительностью! Там, где испепелялся Великий Огонь и таилась холодная Луна, происходило что-то непознанное, видимое и одновременно недосягаемое…

Рошан ещё некоторое время созерцал таинственное ночное небо, пытаясь понять причину загадочного сияния, но ничего вразумительного не приходило в голову. И вдруг вождю почудилось, что сами Заврини прошептали ему: «Беги!..»

Шаман вздрогнул от неожиданности и замер, внимательно прислушиваясь и норовя снова уловить внутренний зов. Но ничто, кроме стрекота насекомых, журчания ручья и голосов сородичей, больше не беспокоило Рошана. Он вновь взглянул на светящееся коло. Сердце вождя переполнилось тревогой, и в раздумьях промелькнула мысль о том, что когда они с Варном запалят Кострище, а под утро все окунутся в сон, он смог бы подняться к пещерам в Храм Созидателя и, предавшись единству, узнать причину странной явленности — увидеть Её глазами то, что недоступно людским.

*вулкан — на языке первых людей означает «гора»; Великий Вулкан — Великая Гора.

***

У Шатра Пламени Рошана встретил бывалый ловчий Хорд.

— О, вождь! Тебя уже все заждались! — приветствовал он. — Разглядываешь звёзды?

Шипастая лысина и маленькие карие глаза старика поблёскивали при лунном свете, а при речении кривой и длинный нос слегка пошевеливался, и казалось, что Хорд постоянно познаёт вокруг себя запахи. Хорд был единственным ловчим из пращуров племени, что дожил до сегодняшней поры, другие старцы-охотники были моложе, гораздо моложе. И светила ему уже шестая тысяча лун!

Его длинная неухоженная седая борода, свисающая почти до самых колен, немного запачкалась жиром и указывала на то, что старик только что поужинал. Вождь обратил на неё внимание и улыбнулся.

— Всё-то ты видишь, ловчий, — ответил Рошан и протянул старцу руку в знак почести.

— Многие спрашивали меня о звёздах… а я не знал, что им ответить. Ты слышишь, Рошан? Я впервые за тысячи лун не знал, что ответить!

Шаман нахмурился:

— Да, Хорд, я тоже вижу это. Они словно радуга переливались, а теперь эта странная явленность… Ты когда-нибудь подмечал подобное?

— Нет… за все мои луны — впервые.

Вожак одобрительно покивал.

— А ты что думаешь? — спросил бывалый ловчий.

— С трудом могу себе представить, Хорд. В нашем мире всё случается в гармонии, а в мире небесных огней много необъяснимого… Ты ведь помнишь, как учили наши предки: «Если душа покидает обитель Пангеи, то в небе загорается новая звезда»? Но что означает их причудливое свечение и это? — вождь указал на сияющее коло. — Я не знаю…

— Да… — чуть слышно произнёс старец, разглядывая происходящее в выси.

— Может быть, где-то разбушевалась стихия, и в её пленении гибнут рептилии?.. А нас знамением этим предупреждают духи Заврини? — предположил шаман.

— Возможно… Но ведь и раньше буйствовали стихии, и звёзды не остерегали нас.

— И это верно, мой друг. А что если это необычная стихия, которой никогда не было прежде? Может быть, стоит спросить у Неё? — разведя руками, предложил вождь.

Хорд недоумённо посмотрел на шамана.

— Ты хочешь в единстве подняться к звёздам? — переспросил старец.

— Да. Её глазами увидеть сияние…

Бывалый ловчий задумался на миг и снова устремил взор в ночное небо.

— Знаешь, Рошан, никто раньше не смотрел Её глазами на звёзды. Да и в голову никому это не приходило! Я даже представить себе не могу, что там — в бесконечности светил, — озадачено промолвил Хорд. — И сколько ты пробудешь в единстве, блуждая среди звёзд?.. И в…

— Они прошептали мне «Беги!», — взволновано перебил шаман.

Старик насупился:

— Когда ты слышал зов?

— Только что, перед нашей встречей.

— Это невозможно! — воскликнул старец.

— Почему? — удивился вождь.

— Я слышал то же самое…

— Ты уверен, Хорд?

— Да! Я ощутил это, когда вышел из Шатра Пламени перед твоим приходом. Я думал, мне почудилось. Но теперь я точно уверен, что слышал зов так же, как сейчас слышу тебя, Рошан.

Шаман призадумался.

— Предчувствие Заврини всегда было личным позывом каждого охотника, но мы оба слышали его в одночасье! — рассудил вождь. — Такого ведь раньше не случалось, Хорд?

— Нет, Рошан, такого точно никогда не случалось!

— Это свечение и духи Заврини тревожат меня, мой друг. Нужно идти в Храм!

Бывалый ловчий смутился, но тут же собрался с мыслями:

— Погоди, вождь, не торопись. Дождись возвращения охотничьих отрядов. Заврини предупреждают нас о чём-то, но они тоже могут ошибаться, — Хорд указал на шрам на щеке вождя.

— Здесь спокойно с тех пор, как мы обосновались.

— А если нагрянут Разавры? Не рискуй! Я понимаю тебя, Рошан. Её глаза открывают нам тайны сотворённого мира, и решимость познать что-то новое сильнее самой стойкой воли. Но тысячи лун следы Заврини вели наших предков к Великому Вулкану, и духи неспроста указывали дорогу! Точно не для того, чтобы нас настигла какая-то стихия или ещё хуже — в твоё отсутствие на поселение напали ящеры. Не рискуй! Ты узнай у Неё, что это за сияние. Узнай, что тревожит духов и расскажи людям, но сперва дождись охотничьих отрядов. И помни, Рошан, никто раньше не смотрел Её глазами на звёзды!

— Я понял тебя. Спроси, кто ещё из старых шаманов услышал Заврини и поведай мне, — убедительно призвал вожак.

— Хорошо, вождь, — Хорд, подбадривая, похлопал Рошана по плечу и добавил: — Запаливай Кострище. Я позову старцев. Посмотрим, чего наобещал Варн, и что из этого выйдет. Разведём костёр у шатра — поучать будем молодь!

***

В Шатре Пламени царил беспорядок. Повсюду с тренировочным оружием бегали дети. Изображая охоту под радостные вопли, юные потомки атаковали возведённый тотем. Одни стреляли по нему из лука, другие лупили палками, третьи спорили о Большой Охоте или о том, кто из них ловчее и быстрее. Стоял гул. Среди этой суеты возле трапезных костров на подстилах небольшими группами сидели женщины и пожилые мужчины. Они то и дело выкрикивали своим отпрыскам замечания о дурном поведении и тут же переключались обратно на взрослые беседы.

Варн заметил только что прибывшего вождя. Невысокий худощавый ремесленник — отпрыск бывалого ловчего Хорда — впопыхах собрал свои короткие тёмные волосы, закрепил их костяной заколкой и направился к Рошану. На правом глазу ремесленник носил повязку — поговаривали, что Варн, когда совсем юн был (восьмой десяток лун от роду) с араукарии плюхнулся случайно, да так, что глазом на сук напоролся!

— А, Варн! Ничуть не сомневаюсь в твоём творении! — воскликнул вождь и, подняв руки, указал на просторы шатра.

— Приветствую, Рошан! Сегодня наши отряды узрят свет Кострища, и ни один охотник больше не потеряется в землях Пангеи!

Единственный карий глаз находчивого Варна блестел от предвкушения. Варн не сомневался, что Тотем Пламени сработает.

— Конечно узрят! Благодаря тебе мы построили этот шатёр, — придавая ещё больше уверенности соплеменнику, возгласил шаман. — Ну что же. Посмотрим, как работает твоё Кострище?

Одноглазый одобрительно кивнул и направился к своему очагу за факелом, а вождь бегло осмотрел сидящих в шатре и сразу подметил Ану. Она расположилась у костра с женщинами в другом конце постройки и тискала голубоглазое чадо. Дитя случайно уловило взор своего покровителя и, вырвавшись из материнских рук, побежало навстречу.

— Па, Па!

Рошан улыбнулся. Суета в шатре на миг приутихла. Сородичи обратили внимание на ребёнка, а затем и на вожака.

— Вождь пришёл! — прокричал кто-то. — Поджигай тотем!

Первые люди приветствовали Рошана, посвистывая и тарабаня ногами и дубинами по земле. Взыграло бонго и конго. Поднялся радостный шум-гам!

Светловласая девочка добежала до отца, и он подхватил её на руки.

— Па, а где ты был? Мы уже хотим Кострище! — звонко затараторила она. — Давай, поджигай!

Вьющиеся волосы Оми были заплетены во множество косичек, а чертами лица она походила на Ану. И лишь большущие голубые глаза да чешуйки на скулах указывали на сходство с главой рода. В правом ушке ребёнка торчала серьга из коготка Лазуна, на кость которой с помощью смолы хвойных деревьев была приклеена пропитанная той же смолой красная полевая бабочка. Набедренную повязку малышки, как и многие девичьи одеяния, украшали зелёные крылья стрекоз. Больше семидесяти лун от рождения, дочь вождя уже выглядела как юная дева и ростом была чуть выше колен родителя, но её детский говор и поведение всё ещё выдавали столь младой возраст.

— А ты чего ещё не в шалаше?! — игриво спросил Рошан. — Ты должна уже видеть сны!

— Не хочу сны! Мне Ма разрешила. Разрешила сжечь Кострище! — смеясь, ответила она и маленькими ручонками вцепилась в косу, торчащую из подбородка вождя.

Рошан расхохотался. Внезапно его окружили дети:

— Рошан, а расскажи нам о духах!

— Вождь, а когда нам явятся глаза Заврини?!

— А почему мы?..

Множество вопросов посыпалось со всех сторон.

— Не все сразу, юные охотники! — воскликнул Рошан.

Тут же подоспел Варн и протянул вождю светоч. Шаман что-то нежно шепнул на ухо дочери и, получив вдогонку порцию щекотки, чадо, улыбаясь и звонко смеясь, помчалось к матери, а вождь взял факел и поднял кулак. В Шатре Пламени воцарилась тишина. Все замерли в ожидании речей вожака.

— Четыре Великих Огня обогнули небо с тех пор, как наши охотники отправились на поиски добычи! — возгласил Рошан. — Варн обещал нам, что благодаря этому шатру наши следопыты и ловчие увидят свет Тотема Пламени! И сейчас мы запалим творение Варна, чтобы отряды могли узреть дорогу домой — к Великому Вулкану!

— У-у-у, Ва-а-арн! — раздался одобрительный гул соплеменников. — Поджигай!

— Да прибудет в их сердцах зарево Великого Огня! И не погаснут их сердца с его уходом ни во времена Большой Охоты сегодня, ни с рассветами грядущих Великих Огней! — подойдя к Кострищу, прорычал шаман. — Да защитят их тела и души духи Заврини. Да придаст им силу пламя Пангеи!

— Защитят тела их и души духи Заврини, да придаст им силу пламя Пангеи! — подхватили остальные.

Рошан поднёс факел к тотему, и Кострище запылало белым яром!

***

Шатёр Пламени был самым большим сооружением в поселении. Деревянную конструкцию из опорных стоек и балок люди дважды обтянули плотной кожей рептилий, а изнутри кожаное полотно и древесину тщательно измазали известняком, который не давал случайным искрам и языкам огня пропалить обшивку и загореться постройке. Снаружи шатёр, как и обычные хижины, украсили костями, символами и прочими рисунками бытия. Округлённые формы стен строения придавали крыше своеобразный вид. Ближе к центру шатра она была значительно вытянута вверх и похожа на бездонный колчан. Гигантский бездонный колчан! Эту часть сооружения Варн заставлял соплеменников перетягивать по новой несколько раз, пока они не добились надобной упругости и устойчивости: резкие порывы ветра не должны были колыхать важную деталь строения. Вытянутая крыша служила одновременно дымоотводом и источником света Тотема Пламени — Кострища. Вход в шатёр являлся в одночасье и поддувалом.

Само Кострище возвели внутри, прямо под дымоотводом, из больших поленьев, веток и кусков застывшей смолы лиановых деревьев. Тотем Пламени достигал в высоту чуть ли не взрослого Толстошкура! Возведённый идол полили густым жиром рептилий, запасов которого у племени было вдоволь. По расчётам Варна, сначала должен был воспламениться жир. Затем — прогореть древесина и растопиться смола. Так и случилось. Когда жар достиг предела, в Шатре Пламени находиться стало невыносимо: белые частички раскалённой смолы поднимались в воздух и постепенно заполняли пространство сооружения; попадая на кожу, они неприятно обжигали и оставляли следы сажи.

— Давайте быстрее, юнцы, — подгонял Варн. — А то вместо вас на охоту пойдут обугленные кости!

Подростки, галдя и хихикая, поторопились к выходу. Как только все покинули постройку, Варн плотно затянул вход лиановыми бечёвками. Осталось дождаться, когда смола полностью прогорит, и выпустить раскалённые крупицы в дымоотвод.

На поляне перед Шатром Пламени уже разожгли костёр. Вокруг него усаживались дозорные, женщины, старцы, которых созвал Хорд, и молодняк — непоседливые потомки то и дело дурачились: перескакивали с одних подстилов на другие, толкались и потискивали друг друга.

Когда все расселись, один из юнцов — Ронин, сын шамана Валла, вожака одного из отрядов Большой Охоты — указал рукой на небо и обратился к вождю:

— Вождь, ловчий Хорд не знает, почему пестрили звёзды и что это за округлое свечение в небе! Его же не было прежде?!

Все подняли головы и ахнули от удивления, а среди старцев завязалось шушуканье. Рошан обратил внимание на суету стариков и незамедлительно ответил:

— А ты наблюдателен, юноша. Сегодня действительно необыкновенная ночь, — шаман поднял взор к светящемуся колу. — Посмотрите на свечение, — обратился он к соплеменникам. — Звёзды в нём прижались друг к другу и сияют как никогда!

Сородичи, которые давеча находились в Шатре Пламени и помогали возводить Кострище, не видели сияющего кола в тот момент, когда его подметили Рошан и Хорд. Поэтому большинство сидящих у костра даже не подозревали, что оно успело преобразиться: кольцо света стало гораздо ярче, а скопление огней в его середине слилось чуть ли не в целостный шар, словно в выси зарождалось новое светило! Рошан не подал виду, что удивлён небесной явленности, и пока молодь, женщины и дозорные охотники, раскрыв рты, изумлённо рассматривали свечение, вождь бегло оглядел старцев. Хорд и несколько старых следопытов уловили взор вожака. Пожимая плечами и недоумённо покачивая головами, они дали понять, что самые мудрые мужи племени тоже находятся в замешательстве и не знают, что это за явление.

Рошан не хотел наводить смуту среди сородичей, поэтому намеренно утаил весть предостережения, которую прошептали духи.

— Заврини просят познать тайну сияния небесных огней. И когда вернутся охотники, я обязательно это сделаю! А ты уже слышал духов Заврини? — спросил вождь у Ронина, пытаясь отвлечь молодь от странной явленности.

Зеленоглазый малый растерялся:

— Нет, вождь. Я не слышал… я…

— Расскажи нам о духах, вождь! — перебила подростка сидящая рядом черновласая девочка.

— Да, да, вождь, расскажи о Заврини! — загалдели остальные дети, тут же позабыв о причудливом свечении.

Некоторые мальцы уже слышали историю происхождения Заврини из уст родичей, но юным потомкам очень хотелось, чтобы сам вождь поведал истину.

Рошан оглядел соплеменников. Взрослые одобрительно закивали, а молодь замерла в предвкушении сказа вождя.

— Ну что же… Слушайте внимательно, будущие охотники, и запоминайте каждое моё слово, дабы пересказывать слова сынам своим, как мои предки пересказывали мне! — воскликнул Рошан. — Однажды Пангея, дарующая жизни, чьё имя означает всё вокруг, что души в себе не носит, сотворила Заврини по своему подобию — по подобию мыслить и созидать! Чревом жизни Заврини стал Разавр, так как хотела Она, чтобы разумные дети Её ещё и быстрыми были, и сильными! Чтобы могли выжить и защитить себя в Её обители, — вождь развёл руками. — Рептилия выходила восемь яиц, и вылупились из них создания, отличные от своего родителя. Походили эти существа на нас с вами. Четверо Заврини были крупнее остальных. Двое из них носили тёмную чешую — почти чёрную, как ночь. Другие в красной шкуре появились на свет — цвет их тела был подобен Великому Огню на закате дня. А у тех Заврини, что поменьше, кожа схожей была с кожей песчаных Разавров!..

— Рошан, так они рептилиями были или людьми? — поинтересовался Ронин.

— Ни теми и ни другими, — нахмурившись, ответил вождь. — Головы у них были людские, но немного вытянутые, а ока* — как у рептилий, да! — на этом сказе Рошан вмиг воплотил свой зрак во взор охотника — белки его глаз пожелтели, а зрачки сузились и стали один в один как у ящерицы. Молодь ахнула от неожиданности, а взрослые рассмеялись. Вернув глазам обыденный облик, Рошан продолжил: — Лапы задние у Заврини с ногами нашими схожие были, но с большими когтями и сильные, как у предков их — Разавров. Передние конечности — руки, только вместо пяти пальцев торчало три!

Внезапно Рошан взмахнул руками и выставил ладони вперёд. Юрким движением он развёл пальцы, да так, что безымянные прижались к мизинцам, а средние — к указательным. В полумраке подросткам почудилось, что у вождя действительно три пальца, и они заохали от нежданного показа.

— Лазать по деревьям, как мы — ловко, они не умели, но бегали быстрее любого плотоядного. Даже Стервятники не смогли бы их догнать! — воскликнул Рошан. — Другие ящеры в стае не признали потомство и попытались съесть уродливых детёнышей, но самка вступилась за своих чад. Долго сопротивляться она не смогла, и глупые рептилии разорвали её на части!

Вождь снова взметнул руками, словно порвал надвое кожаный лоскут. Повествование его было настолько захватывающим, что будущие охотники прониклись не на шутку. А дочь вожака и вовсе испугалась. Прикрыв лицо руками, она прижалась к матери. Раздался всхлип.

— Оми, Оми… — Ана попыталась успокоить дитя.

Рошан махнул светловласой охотнице рукой, и она, укутав ребёнка в кожаное покрывало, направилась к араукариям.

— Поведай им, Хорд, — попросил вожак старика. — Я сейчас вернусь.

Вождь последовал за Аной, а сидящие у костра подростки мгновенно уставились на старца. Хорд почесал бороду костяной расчёской и подхватил рассказ:

— Шкура Заврини не вся была покрыта чешуёй. Однажды на Большой Охоте у известковых болот я нашёл их окаменевший след. Сколько лун ему? Мне неизвестно. Но след крупней людского. И стало ясно по нему, что кожа Заврини на ступнях гладкая была, как у меня.

Хорд ловко скинул сандалет и выставил перед сидящими свою ногу. Босая пятка старика заблестела от свечения костра. Соплеменники дружно рассмеялись.

— Так вот, — продолжил Хорд, — Разавры попытались съесть маленьких Заврини, но те, испугавшись, бросились наутёк. Им удалось скрыться среди корней и зарослей лианового леса! Что случилось дальше — нам неведомо, но мы точно знаем, что выжили два светлокожих детёныша.

— Хорд, а откуда ты знаешь про светлокожих детёнышей? — спросила черновласая девочка.

— Предок мой, Алак, поведал мне, как и поведал ему его пращур, а пращуру прапращур, что стояло наше племя однажды у берегов бушующих вод во времена, когда жив был последний белокожий Заврини, — ответил старец. — И что первый люд появился в обители Пангеи от первого чувства Заврини — не из яйца, как рептилии, а из лона, как ты, Эльна! — добавил Хорд.

Среди юных слушателей снова послышались вздохи и ахи удивления.

— И что это за чувство? — робко поинтересовалась Эльна.

— Любовь, дитя моё!

Подростки тихонечко захихикали.

— Значит, есть ещё и другие племена, верно? — спросил Ронин. — Ведь Заврини было восемь!

— Этого мы не знаем, юноша. Мы можем лишь предположить…

— А нельзя спросить у Пангеи? — Ронин развёл руками.

— К сожалению, Пангея не проницает прошлое, как шаманы путь травоядных, — с грустью ответил Хорд. — А настоящее Её глаза…

— Смотрите, огоньки поднимаются над шатром! — внезапно выкрикнул кто-то из подростков.

Все подскочили! Маленький сгусток крупинок раскалённой смолы вырвался наружу из дымоотвода строения. Кружась словно полевые бабочки, светящиеся частички принялись хаотично вращаться, стремясь ввысь.

— Спокойствие, друзья мои! — усмирил сородичей Варн и бегом ринулся к постройке.

Одноглазый ослабил бечёвки, которые стягивали вход и пристально уставился на соплеменников.

— Ну что? Подождём вождя или начнём без него? — улыбаясь, спросил ремесленник.

— Я здесь, Варн! — воскликнул Рошан, спускаясь по тропе. — Давай уже! Покажи нам тотем в действии!

Одноглазый окончательно распустил лиановые верёвки и приподнял полог. Жар мгновенно хлынул из шатра, и Варн едва успел отскочить! Все ахнули от происходящего: по ту сторону входа нечто, похожее на огненное облако из бесконечного множества горящих частиц, попыталось вырваться из строения, но сквозной поток воздуха, устремившись к дымоотводу, не дал этому произойти.

Варн ещё больше приподнял завесу входа. Раскалённый клуб подался обратно. Он был настолько густым, что за ним не было видно ни самого Кострища, ни малейшего пространства внутри строения! Ремесленник приспустил полог и закрепил его почти у самой земли, оставив небольшой просвет для тяги. Под лёгким потоком продувного ветра сияющие частички стали медленно выходить через дымоотвод.

Женщины, старцы, подростки — замерли все, наблюдая за происходящим. Поднимаясь к небу, множество огоньков создали непрерывное течение света, над крышей Шатра Пламени образовалась светящаяся круговерть, и чем выше поднималась круговерть, тем шире становился её край. Казалось, что раскалённая смола не перестанет гаснуть и вихрь свечения достанет до звёзд. Но уже где-то там, высоко, угольки превращались в пепел и растворялись в ночной выси…

— Вот это да-а!

— Смотрите, смотрите! Они летят к звёздам!

Молодь восхищённо зашумела, эмоции переполняли будущих охотников. Дети восторженно смотрели на круговорот сияющих крупинок, и изумлению и радости их не было предела!

Подул лёгкий ветерок. Столб огненного вихря немного искривился, но не потерял формы. Только сейчас вождь обратил внимание на то, что край светящейся круговерти был похож на свечение кола в поднебесье, которое, как и частицы раскалённой смолы, мерцало белым. Рошана поразило это бесподобное сходство. Но вдруг центр кола озарился, да так ярко, что на миг ослепил первых людей: подростки, женщины, старики — все, кто любовался огненным завихрением в тот момент — узрели зарницу. Прикрывая руками глаза и лица, соплеменники заохали и застонали от потрясения, но тотчас ослепительные блики во взоре каждого утихли, и среди сородичей началась суета.

— Вы видели свет?

— Что это было?

— Вспышка!..

Подростки принялись заваливать старших вопросами, пытаясь узнать о случившемся. Взрослые старались угомонить нарастающий балаган, но молодь, не реагируя на призывы, безудержно переспрашивала у всех подряд кто и что увидел и видел ли что-то, пока один из юнцов не вскрикнул:

— Глядите!

Все вновь уставились на небо. Скопление света в середине звёздного кольца постепенно угасало, и было приметно, как свечение размеренно отдалялось от центра круга. Уже скоро оно и вовсе растворилось, а на месте когда-то сияющего кола зажглась яркая причудливая звезда. Полыхая красным пламенем, она явно выделялась среди других звёзд. Бесподобное светило, невиданное прежде, словно живое, переливаясь оттенками алого света, украсило собою ночное небо.

Молодь, женщины и дозорные охотники принялись бурно обсуждать странную звезду, и лишь вождь и старцы задумчиво обменялись взглядами.

Там, где испепелялся Великий Огонь и таилась холодная Луна, произошло что-то непознанное, видимое и одновременно недосягаемое. И сами духи Заврини предупредили об этом первых людей!

*ока — на языке первых людей означает «глаза».

***

Когда будущих охотников отправили в шалаши, старцами и шаманами было принято решение: Рошан поутру отправится к пещерам в Храм Созидателя и, предавшись единству, поднимется к звёздам, чтобы познать тайну новорожденной явленности. Глазами Её увидеть то, что недоступно людским. То, чего ещё никто никогда не видел…

Приют первых людей

Великий Вулкан — могучая гора, возвышаясь над мирозданием, гордо подпирала небосвод. Её немалая часть порой пряталась среди проплывающих мимо облаков, а снизу, у пьедестала, казалось, что краёв вершин и вовсе не существует. С севера вулкан окружали хребты, покрытые хвойной растительностью. Они пронизывали своими окончаниями облачное небо, но величие их не выглядело таким же непреодолимым, как у поднебесного творения. С юго-востока к подножию горы густым покровом тянулась необъятная роща араукарий. Она то поднималась на возвышенности, то глубоко опускалась в овраги, создавая удивительное многообразие местности. Вдали роща граничила лишь с кругозором, а ближе к Великому Вулкану прорастала до его первых утёсов, и только огромные валуны, десятки тысяч лун лежащие у основания, местами прерывали зелёное покрывало творца. Со всех западных склонов горы расстилалась равнина. Застланная беннеттитовыми растениями, деревьями гинкго и степными пальмами, она размеренно перерастала на юго-западе в лиановый лес, а на западе — в бор. Северо-запад низменности упирался в долину лесистых гряд и малых джунглей — прежний путь кочующего племени.

Деревня первых людей стояла у южного подножия горы, на нижних утёсах которой когда-то образовались подземные полости — пещеры, и первые люди с радостью обустроили и обжили их. В пещерах обосновались пожилые сородичи, так как днём в стойбище находиться было невозможно: повсюду стоял гул бегающей ребятни, постоянно раздавались воинственные крики подростков с арены оружейного хорома, мотивы барабанного боя, шум-гам и прочая суета. А старцы жаловали тишину и покой. Но во времена сильных дождей в гротах стариков всё же становилось оживлённей: постройки поселения не выдерживали бушующих стихий, и племя не раз спасалось от утомительной влаги в обиталищах пращуров.

Из скалистой расщелины под одним из высоких уступов как великое благоволение созидателя бил небольшой ручеёк. Его скромное русло в некоторых местах соплеменники направили в самодельные протоки. Протоки наполняли обтянутые кожей чаны — колодцы, сооружённые на склонах. Заполненные колодцы от переизбытка воды через такие же протоки возвращали бесценную живительную влагу обратно в ручей. Русло уходило чуть ниже к поселению в ущелье под косогором, и здесь, среди обширных утёсов и араукарий, расположилась основная часть деревни.

На араукариях для молоди первые люди возвели шалаши. Небольшим постройкам — ниже рослого соплеменника — придавали, как и большинству построек в поселении, округлые формы. Для совсем маленьких чад сооружения устанавливались обычно на короткие густые поросли, торчащие из стволов деревьев. Ветви приминали и связывали лиановыми бечёвками. Так получался устойчивый настил — поветь, на которую ставился каркас шалаша. Таких поветей по всей длине ствола могло быть несколько. Лиственный покров настила не давал обнаружить постройки с земли, а расположение настилов друг над другом создавало на нижних поветях укрытие от палящих лучей светила и назойливой дождевой воды.

Для детей чуть постарше строения возводили на окончаниях крупных ветвей, где разветвления араукарий собирались в плотные скопления. Сердцевину разветвлений сминали, а края оставляли как есть. Подготовленные настилы для этих обиталищ напоминали гнёзда Птерозавров. Установленный каркас в центре настила обтягивали кожей, пропитанной жиром. Слой жира берёг жилища от дождей, но, к сожалению, не спасал от мощных ливней. Готовый шалаш со всех сторон, кроме стороны входа в него, окутывали нетронутые разветвления араукарий. К шалашам охотники подняли глубокие известковые чаны: в них женщины разводили костры для приготовления пищи или обогрева. Шалаши, поставленные в местах густых порослей, вмещали не более четырёх малышей, а на краях ветвей — не более четырёх подростков. Спали чада на мягких, набитых сеном кожаных подстилах.

Юные потомки, к слову, постоянно обвешивали свои жилища всякими украшениями и побрякушками. Они находили, ловили, выпрашивали у взрослых или обменивались между собой различными чепуховинами: бабочками, глазами и крыльями стрекоз, клыками, когтями рептилий и прочей ерундой. Собирали после трапез обглоданные кости ящеров, сушили их, отмывали в ручье и тащили к себе в шалаши. Каждый украшал свою халобуду всем, что попадётся под руку.

Между ветвями араукарий охотники натянули подвесные мосты. Повсюду закрепили и спустили до земли лиановые бечёвки так, чтобы забраться на ветви можно было не только по стволу. Именно шалаши при внезапном проникновении или нападении хищников на поселение становились самым надёжным укрытием для молоди. Правда, Хамелеоны — единственные из наземных плотоядных — могли карабкаться по деревьям. Но от них, на всякий случай, вокруг стволов всегда устанавливали растяжки из верёвок с костяными погремушками — рёбра, хребты, клыки мелких холоднокровных и прочие останки. Погремушки предупреждали о карабкающихся. К счастью, Хамелеоны крайне редко водились в хвойных лесах, да и лазали они настолько медленно, что отличить их от людей не глядя, по звуку звякавших растяжек, не составляло труда: постоянный звон костей — взбирается сородич, редкий — Хамелеон. И уж если удалось бы Хамелеону подняться хоть немного, то град камней всегда мог его остановить, ведь на араукариях булыжников было припасено предостаточно. Но пока что ни Хамелеонов, ни нападений других ящеров у Великого Вулкана ещё не случалось.

Подножие горы было словно сотворено для постоянного стойбища. Большинством преград, которые надёжно защищали поселение от рептилий, оказались те самые торчащие вечность валуны. А между ними соплеменники возвели высокие ограждения из поваленных на окраине рощи деревьев. К ограждениям прикрепили рожны. Так охотники обезопасили себя от наземных хищников. Крылатые же хищники — Птерозавры и Острокрылы пернатые — никогда не появлялись в этих местах, так как первые обитали на кронах лиановых лесов (ближайший находился далеко на юго-западе), а вторые селились в джунглях, и до джунглей на севере путь лежал в луну ходьбы. Мелкие же летающие Лапокрылы, что частенько ошивались среди хвойного леса, не вызывали угрозы. Поэтому Рошан, старцы и другие шаманы считали, что это место было самым надёжным за последнюю тысячу лун кочевничества.

У деревни было две лазейки. Одна на юго-востоке, другая на юго-западе. Обе первые люди запирали небольшими заслонами. Лазейки охраняли дозорные на сторожевых вышках, стоящих друг от друга в двухстах шагах, между которыми располагались хижины охотничьих отрядов. Величали это место сородичи Домом Охотников.

Обиталища эти представляли собой округлые строения из ветвей, стволов деревьев и плотной кожи. Стволы — сваи — затачивали и вбивали в землю. Затем с помощью верёвок и ветвей сваи связывали между собой по кругу сверху и снизу. Готовое сооружение обтягивали кожаным полотном и пропитывали жиром, как и шалаши. У крыши каждой хижины было отверстие — дымоотвод, поэтому в хижине можно было развести огонь и приготовить пищу. Вокруг строений, охватив небольшую территорию, соплеменники закрепили рожны. Таким образом каждый дом охотника представлял собой некую оборонительную заставу. Снаружи стены домов расписывали символами охоты и племенного быта, а изнутри обмазывали известняком, дабы хижины не возгорались от случайных искр костра.

Охотники обвешивали жилища костями побеждённых травоядных или нападавших во время травли хищников. Некоторые главари Большой Охоты украсили свои постройки черепами убитых ящеров. Самая большая кость висела над входом в хижину вождя. Голова Гигантозавра — наиогромнейшего и древнейшего травоядного, коего видели первые люди — гордо украшала шатёр вожака. А сам шатёр располагался на уступе, прямо над охотничьими жилищами, где основание утёса переходило в сооружённый смотровой помост.

В центре Дома Охотников находился оружейный хором. В нём хранились тренировочные орудия, одеяния, костяные доспехи и прочие заготовки для подрастающих следопытов и загонщиков. Прилегающая к хорому территория — арена — была куда обширнее, чем у хижин охотничьих отрядов. На арене стояли чучела травоядных и хищной рептилии — Разавра. Подобия же таких гигантов, как Длинношеий, Хвостолих и Толстошкур, соорудили без лап. Формы воссозданных тел торчали прямо из земли! На чучелах поменьше тренировали навыки охоты: учились поражать добычу или хищника из лука, дубиной или копьём; а по чучелам гигантов упражнялись бегать и держать равновесие.

Ближе к юго-восточной лазейке, за дозорной вышкой, первые люди выстроили кладовые палатки с древесиной, отобранными костями для доспехов, редкими камнями Грани, кожей и другими необходимыми припасами. Немного выше, на холме, в тени под утёсами, вырыли земляные схроны для вяленья мяса, лечебных и съедобных растений и плодов. А рядом соорудили шатры для таких же целей — женщины всегда выискивали возможность сохранить съедобность убоины как можно дольше. В шатрах мясо было подвешено верёвками на балки, а в ямах оно лежало завёрнутое сначала в лопухи, а затем в кожаные лоскуты. И в том и в другом случае кушанье хранилось сравнительно долго, но в яме оно было немного сочнее и всё же портилось раньше, чем в строении. В шатре убоина была суше и сберегалась аж до следующей Большой Охоты!

Между всеми составляющими поселения — на склонах, утёсах и беспрепятственных отдалениях, среди араукарий, зарослей папоротника, травы и прочей растительности — соплеменники вытоптали тропы. Через каждые пятнадцать-двадцать шагов вдоль троп первые люди вбили светочи. Для светочей ремесленник Варн изготовил специальные известковые чаши. Он закрепил их так, что в ночи со стороны леса не было видно явного пламени. Языки огня привлекали не только травоядных, но и хищных рептилий, а чаши прятали и отражали источники свечения в сторону Великого Вулкана, рассеивая тёплый свет к подножию горы.

***

— Па, ты уже уходишь? — спросила Оми, едва открыв глаза.

Рошан зашёл проведать дочь и уже собирался было покинуть халобуду, но дитя внезапно проснулось.

— Доброе утро, родная. Да, Па надо сделать много добрых дел вождя. Как тебе спалось? Что снилось?

— Хорошо спалось. Не помню, что снилось… — ответила Оми. — А где Ма?

— Сейчас она придёт, милая.

Шаман, позабыв, что находится в шалаше, вытянулся во весь рост и стукнулся головой о поперечную основу. Оми рассмеялась:

— Вождь, ты такой большой!

Рошан улыбнулся и, присев на колени, подтянул девочку к себе.

— Сегодня вождь пойдёт на встречу к Пангее, — развёл он руками. — А дочь вождя пообещает, что не станет играть в прятки по всей деревне и будет слушать Ма!

Оми улыбнулась:

— Обещаю, вождь!

Внезапно с другой стороны сооружения раздался голос Аны:

— Рошан, ты ещё здесь?

Женщина забралась в постройку и сходу обняла мужа.

— Они ждут тебя у Храма, — прошептала она. — Я принесла воды. — Ана протянула кожаный бурдюк. — Выпей как можно больше — она поможет тебе. У тебя будут силы! — заверила охотница.

— Инга́ приготовит отвар и его будет доста…

— Не спорь со мной, вождь. Вода — это источник жизни. И мне будет спокойней. Выпей! — настояла Ана.

Шаман прильнул к горловине мешка. За несколько глотков он опустошил сосуд и обратился к дочери:

— Не забывай про обещание!

Оми покивала.

— Проверяйте дозорных, Ана! — напутствовал Рошан. — Я постараюсь вернуться как можно скорее. В моё отсутствие Радон будет в ответе. Помогайте Варну с Кострищем.

— Рошан, я боюсь за тебя, — голос охотницы дрогнул. — Хорд говорил, что этого раньше никто не делал, — уже шёпотом произнесла она.

Шаман взглянул на Оми: девочка сидела на подстиле и играла коготками Лазунов. Убедившись, что она не обращает внимания на беседу, Рошан, едва слышно ответил:

— Всё будет хорошо, Ана, не переживай. Вы главное дозорных проверяйте, и пусть чаще меняются — больше спят!

— Это звезда? Почему она зажглась? Что с ней не так?

— Я не знаю… Для этого я и иду к Ней… Заврини хотят, чтобы мы покинули этот дом. Они о чём-то нас предупреждают, и эта звезда появилась неспроста. Нам нужно узнать, что тревожит Заврини, и что нас может ожидать, — промолвил шаман и приобнял Ану.

Ана крепко обхватила мужа:

— Мне страшно!

— Ну, будет тебе, — успокаивал вождь. — Я скоро вернусь!

Охотница освободилась от объятий и в шутку пригрозила:

— Если мой вождь не вернётся, то я не стану с ним больше охотиться!

Шаман расплылся в улыбке и, отодвинув занавес шалаша, стал выбираться наружу.

— Пока, Па! — помахала вслед Оми.

— Пока, родная! Ана, дозорные! — ещё раз отметил Рошан.

Запах росы, смешиваясь с хвойным ароматом араукарий, поднялся над поселением. Шаман вышел на поветь и вдохнул свежесть наступающего утра. Повсюду стояло сонливое затишье, и еле слышное журчание ручья растворялось в потоках неспокойного дуновения ветра. Давно умолк стрекот ночных насекомых, а цыканье дневной живности ещё не зазвенело чередой, словно примитивные обыватели, сменяя друг друга в дозоре, не успели занять свои посты. Среди ветвей на близрастущих деревьях мелькали дымки от погасших костров шалашей. Стойбище и природа в округе была погружена в сонное царство.

Где-то за пределами горизонта проснулся свет Великого Огня. Восходящие лучи постепенно пробуждали обыденный мир, а их просветления в небе предвкушали незнакомый день. Рошан бегло осмотрел поселение, а затем устремил взор на сторожевые вышки: все и всё, как и прежде, было на своих местах. Вождь ухватился за лиановую верёвку, ловко спустился к земле и направился к пещерам.

Вскоре шаман оказался высоко над деревней и, остановившись на краю утёса, ещё раз оглядел нетронутую хищниками обитель. Глубоко внутри Рошан был встревожен. Его предчувствие — предчувствие Заврини — почему-то вызывало волнение и ощущение чего-то непоправимого. Вожак пригляделся: из хижин в Доме Охотников вышло несколько подростков. Кто-то разводил костёр, было видно, как чьи-то женщины набирали воду из колодцев, на араукариях из халобуд выходили дети. Рошан попытался высмотреть дочь и Ану, но с высоты у пещер поселения первые люди выглядели крохотными. Тяжело было кого-либо различить по внешности или по одеянию. Вождь видел лишь силуэты и мог предположить, что там, у покинутого им шалаша, среди порослей ствола, Оми играла вместе с чадом сородича или у оружейного хорома, казалось, юлился одноглазый Варн…

Шаман обратил внимание на лазейки стойбища. Всё пребывало в спокойствии. Прохладный утренний ветерок резким порывом всколыхнул волосы вождя, и отвлечённый ветром от раздумий Рошан направился к Храму Созидателя.

Перед перевалом ко входу в пещеру шамана встретила пожилая знахарка. Одета она была в длинный, местами ободранный бытом балахон из тончайшей зелёной кожи. Поверх кожи, в области плеч и края бушлата, висели украшения в виде засмоленных цветных листьев диковинных растений.

— Здравствуй, Инга! — приветствовал Рошан.

Старуха, морщась и поправляя редкие седые волосы, показала беззубую, но ещё клыкастую улыбку и, разведя руки да быстро перебирая ножками, направилась к вождю.

— Рошан, сынок, давно ты не поднимался к пещерам старцев! — трепетно приветствовала она.

— Инга, ты же знаешь — настали времена Большой Охоты. Нужно было подготовить отряды к отбытию, — с печалью в голосе ответил шаман. — Надеюсь, ты соскучилась?

Дрожащие руки женщины коснулись плеч вождя. Затем последовали тёплые объятия. Через мгновение Инга взглянула на лицо Рошана и шутливо потрепала косу его бороды.

— А ты уже взрослый! — прибаутила старуха и, кряхтя, рассмеялась во весь голос.

Улыбка на её лице углубляла чешуйчатые морщины и старила знахарку. Казалось, что если бы никто не знал её возраста, то и предположить её прожитые луны вовсе было бы невозможным.

— Я приготовила зелье, мой мальчик, — просмеявшись, сказала Инга и подхватила вожака под руку. — Оно поможет тебе быстрее успокоиться и собраться с мыслями. Хорд поведал, что этой ночью ко многим обратились духи. Такого раньше ведь не случалось? Они хотят, чтобы мы ушли отсюда? И что это за странная звезда, о которой с утра мне Радон вещал?

— Да, Инга, так и было, Заврини предупреждают нас о чём-то. И звезда эта тоже неспроста. Я обязательно узнаю обо всём! А ты сама-то слышала зов? Ты видела вспышку в ночном небе?

— Нет, мой хороший, зов я не слышала. Но я видела, как пестрили небесные огни. Смотрела, как вихрь свечения из Шатра Пламени поднялся над поселением. А Варн-то мой смышленый, да? Вспышку только вот не углядела… Я, видимо, задремала в тот момент. И звезду я таки тоже не заметила. Ой, старая я, совсем слепа, — вздохнула женщина, — и глаза Заврини уже не подвластны мне. Старая я. Скоро покину вас! Совсем старая…

— Перестань Инга! Наговоришь ещё. Вечность Луна тебе пусть светит! Куда мы без тебя? Кто нас всех будет целить?

— Ана будет целить, сынок. Она уже готова к единству шамана.

За этой беседой вождь и знахарка добрались до пещеры. У входа, возле обжитых мест у костра, сидели Хорд, Радон и ещё несколько старцев и охотников. Соплеменники трапезничали.

— Приветствую Рошан! — поздоровался Радон. — Не желаешь подкрепиться вместе с нами?

Радон был одним из немногих опытных ловчих, который со своим отрядом частенько оставался в поселении даже во времена Большой Охоты. Кудрявые тёмные волосы дозорного, собранные в хвост, нерадиво торчали на затылке и ложились на широкую спину. По всей длине хвоста были вплетены клыки ящериц. В горбатом носу охотника сидела серьга. Нижняя челюсть мужчины выпирала немного вперёд, а над бровями красовались грубые шипастые наросты. На груди Радона виднелся шрам от плавника Хамелеона, а на правой ноге недоставало двух пальцев — проделки того же хищника. Ловчему светила вторая тысяча лун, и силы его были на пике становления. К тому же за широкими плечами дозорного лежало почти три десятка туш и трофеев с травоядных и плотоядных рептилий. Опыта у Радона в защите деревни хоть отбавляй! В предыдущих местах стойбищ по пути к Великому Вулкану охотники из его отряда вместе с отрядом Валла дважды прогоняли Разавров от оград поселения! А молодые сородичи под предводительством Радона постоянно стояли на постах сторожевых вышек и обходили тропы. Конечно же, Рошан не сомневался в навыках и находчивости этого ловчего, поэтому и решил, что он сможет достойно временно принять роль вожака.

— Приветствую всех! — чествовал вождь и ответил старшему дозорному: — Благодарю, мой друг, я сыт. А тебя попрошу — будь настороже. Ана, Варн и Хорд помогут тебе.

Хорд утвердительно покивал.

— Да, вождь, всё будет в порядке! — дожёвывая, пробубнил охотник. — За деревню не беспокойся! Пока я жив, ни одна ящерица не ступит в нашу обитель.

— Да помогут тебе духи Заврини, — вожак похлопал по плечу старшего дозорного и немедля направился ко входу в пещеру. Хорд и Инга последовали за ним.

— Рошан! — обратился вслед ловчий. — Я очень переживаю за охотничьи отряды, Рошан. Да и Салас там. Как думаешь, случившееся ночью не взбудоражило рептилий?

— Хм… — замешкался вождь. — Я даже не думал об этом, Радон. Но очень надеюсь, что у отрядов всё в порядке. Твой юнец возмужал? Глаза Заврини явились ему? — не припоминая, поинтересовался Рошан.

— Нет ещё, но уверен, скоро всё случится. Это его первая охота.

— Я верю, мой друг — с ними всё хорошо! — подбодрил вожак. — Пангея и духи помогут им!

— Да, вождь, я тоже надеюсь на это. Да поможет Пангея твоей душе в единстве! — благословил дозорный и тут же обратился к молодым охотникам: — Барда, Велес, в ночи останетесь здесь, со старцами. Мудрости поупражняетесь, может быть расскажут они вам чего-нибудь интересного. И вход в пещеру будете охранять, как младших братьев своих! Мало ли что может случиться…

***

Дорога к Храму Созидателя — в Обитель Единства — лежала через продолжительный подземный коридор. Посредине пути коридор разветвлялся в лабиринт из трёх русел, одно из которых — то, что левее — было самым длинным, шагов в сто. Русло выводило на край уступа к пропасти, а ещё через десяток шагов вдоль неё по узкому утёсу дорога снова углублялась в рукав подземелья. Первые люди однажды хотели исследовать пропасть, но брошенные в неё камни и факелы затерялись в овраге, не оставив ни звуков, ни отблесков света. Поэтому спускаться вслепую отказались все, даже самые смелые следопыты. Опасный промежуток пути вдоль обрыва не вызывал доверия и самых ловких соплеменников, так что данная ветвь лабиринта осталась в кромешной тьме и не была использована.

Подход к Храму с правой стороны тоже оказался крайне неудобен. Он местами сужался в тесные коридоры, которые то поддавливали сверху, вплоть до передвижения ползком, то заставляли тесниться между стен, обтёсываясь об острые очерки рельефа.

Эти два сомнительных хода сородичи огородили заслонами. А вот путь, кой проходил посередине, вёл по умеренному тоннелю без всяких препятствий и склонов, прямиком в огромный подземный грот — Храм Созидателя, и обустроен тоннель был только в этом рукаве: дорогу освещали вбитые в стены светочи по всей её протяженности.

Через некоторое время Рошан и его спутники прибыли на место. В обширной пещере было светло. С десяток факелов подсвечивали грот, а сотворённые Ингой хвойные благовония создавали ощущение уюта и покоя. Где-то под гротом, в недоступных складах подземелья, плескался ручей — тот самый, что бил ключом в поселении. Еле слышное журчание ручейка нарушало безмолвие Обители Единства и придавало в пещере настроение таинственности и пленения.

На стенах Храма Созидателя помимо знаний, которые старцы-мудрецы и бывалые следопыты оставляли потомкам в виде наскальной резки и рисунков бытия, повсюду были запечатлены мистические орнаменты — символы первых людей. Сакральные символы, что вырезали охотники и шаманы на орудиях промысла, носили в себе особый, влияющий на дух людской замысел, способный пробуждать таинственную стихию пламени, которую познал однажды в единстве с Пангеей вождь Рошан. Познал и других сородичей научил познавать. И тому, кто смог овладеть пламенем и в одночасье осознавал высеченное послание символа, стихия придавала неимоверную пылкость, а внушительный замысел вмиг становился осуществимым!

На одном из уступов, где каменный рельеф был более плоским и гладким, главари охотничьих отрядов начертали путь к Великому Вулкану, и каждый раз после Большой Охоты они дорисовывали новые изведанные местности. Спустя много лун небольшой набросок превратился в настоящую карту охотничьих троп. На ней были изображены обходные пути лесистых гряд — прежние пройденные дороги, бывшие пастбища травоядных, русла небольших ручейков в роще араукарий и прочие ориентиры. На стенах сородичи обозначали всевозможных рептилий, что встречали в землях Пангеи. С помощью рисунков соплеменники описали их повадки — предупреждения об опасности и расположения к дружелюбию. А на одном выступе была высечена целая история Заврини, которую накануне рассказывали подросткам у костра Рошан и Хорд. В Храме также хранились реликвии предков (в том числе и обнаруженные во время кочевничества): цветные причудливые ракушки, кои, по словам мудрецов, однажды нашли прапращуры пращуров у северных берегов бушующих вод, окаменелые следы, что когда-то подметил бывалый ловчий, сломанное оружие и разнообразные останки костей. Правда, принадлежность последних не была установлена в точности.

С вершин грота повсюду свисали остроконечные образования — сталактиты. У тех, кто впервые бывал в Обители Единства, грозные сталактиты вызывали жуткое недоверие, и казалось, что каменные рожны вот-вот рухнут на голову. Но с момента основания Храма Созидателя ни один из сталактитов даже не пошевелился. Шаманы и старцы со временем привыкли к уродливым складам и давно перестали обращать на них внимание.

Посреди подземелья скалистый рельеф под ногами плавно переходил в небольшой островок земляной почвы с густым моховым покровом. Одинокий кусочек земли заметно выделялся среди каменных форм пещеры и словно обустроен был самой Пангеей для ритуала единства. На островок Инга заблаговременно положила кожаный подстил, а рядом у кострища в чане остывал отвар.

— Я осмотрю ограждения, Рошан, — предупредил Хорд и направился к тёмной нише Храма Созидателя.

— Уверен, что они не сдвинулись с места, — ответил вождь. — Но всё же осмотри, мне будет спокойней.

Лабиринт подземелья не заканчивался в Обители Единства. В пределах грота, на другой его стороне, находился ещё один ход, который вёл в подобную пещеру, но гораздо обширней Храма. В этой пещере располагались десятки тоннелей, и путь по ним не был изведан. Первые люди опасались подземных тварей, что живут и плетут паутины глубоко в недрах Великого Вулкана — гигантских созданий, продолжений изначальных жизней. Появились они при свете Великого Огня, но лучи его со временем стали им не по нраву, и ушли они под землю, где царила тьма и сырость. Чтобы обезопасить себя от этой живности, кою шаманы видели возле тоннелей ненароком, и то мельком, соплеменники приняли решение возвести у хода к лабиринтам заслоны. А на заслонах этих закрепили рожны. Уставившись в непросветную тьму, рожны охраняли покой первых людей от насекомых тварей, а высокий грот перед ходом в царство тварин был объявлен Обителью Единства — Храмом Созидателя. Местом, где собирались старцы и вожаки, дабы обсудить настоящие трудности и грядущие дела, охотники и шаманы — познать пламя Пангеи и тайны непознанного.

Вождь снял с себя верхнее одеяние, бусы и, скрестив ноги, сел на подстил. Инга расставила вокруг него маленькие чаны и установила в них свечи. Затем знахарка подала Рошану зелье.

— Волнуешься? — спросила старуха.

— Да, немного…

— Когда ты был последний раз в единстве с Ней? — запамятовала Инга. — Я уже забыла тот минувший день, когда поила тебя этим снадобьем…

— В стойбище у лиановых лесов. Мы вышли к оврагу в новые земли, я искал дорогу, как оказалось — сюда, к Великому Вулкану, — напомнил шаман.

Старуха усмехнулась:

— А теперь Заврини прогоняют нас. Вот так дела… Надеюсь, ты сможешь разобраться во всём! Мне нравится тут, да и сил уже кочевать не осталось, Рошан. Когда же мы найдём приют для наших потомков?

— Не переживай, Инга, мы уже нашли его. Он здесь, у Великого Вулкана! — воскликнул вождь.

Знахарка улыбнулась. — Мы останемся на этом месте, — молвил Рошан. — По крайней мере, сейчас у нас нет повода покидать стойбище.

Тут шаман понюхал отвар и вопросительно посмотрел на старуху.

— Давай пей, мой мальчик, — промолвила она. — Я кое-что добавила туда. Не беспокойся, выпей! Как только почувствуешь тепло, скажи мне — я зажгу свечи.

Красные цветы болотного папоротника являлись сильнейшим ядом, но на вкус и запах были довольно сладки. Рошан сразу же учуял знакомый пленительный аромат, поэтому замешкался. Плоды растений любого могли отправить в вечный сон, но с другими целительными травами, названия и рецепты которых понимала лишь Инга, всего-то навсего должны были ускорить расслабление разума и тела. В этом знахарка была уверена наверняка!

Как только чаша была опустошена, женщина подсела ближе к Рошану и обняла его. Шаман в ответ бережно погладил старуху по спине.

— Будь осторожен со звёздами! Они прекрасны, но мы о них ничего не знаем, — прошептала старуха.

— Всё будет хорошо, Инга, — ответил Рошан. — А зелье-то быстродейственное!

— Что? Уже? — удивлённо спросила знахарка и уставилась зелёными глазищами в зеницы вождя. — Я добавила совсем немного красного цветка. Не думала, что так…

— Поджигай! — прервал её Рошан.

Взгляд шамана медленно поплыл.

— Да, я вижу. Да хранит Пангея твою душу в единстве, — напутствовала Инга.

Вождь, кивая, опустил веки. Знахарка взяла факел и запалила свечи, а затем аккуратно на каждую свечу положила сушеные корни пучкового листа. Корни стали помалу тлеть, разнося приятно-пахучий аромат по просторам Храма.

— Хорд, старый, где ты? Нам пора! Что ты там застрял? — заголосила Инга.

— Иду, иду! — возвращаясь от хода с заслонами, ответил старец. — Проверял рожны. Рошан, всё целое, как…

— Тсс, молчи, старый! — перебила женщина. — Пойдём наружу. Нам больше здесь не место.

Бывалый ловчий помог старухе подняться.

— Так скоро? — шёпотом спросил он, глядя на Рошана.

— Красный цветок… — задумчиво прошептала Инга. — В следующий раз разбавлю поболе…

— Да поможет Пангея твоей душе в единстве! — старец едва слышно благословил вождя и вместе с Ингой покинул пещеру.

***

В Храме Созидателя воцарилась тишина. Под действием отвара знахарки Рошан погрузился в сон, но мысли во сне ему остались подвластны. Сосредоточив раздумье на звёздах, шаман воплотил перед собой события минувшей ночи, и в царстве забвения перед взором вождя явилось сияние небесных светил. Всё глубже и глубже проникая в мир грёз, Рошан сумел рассмотреть всякое мгновение в ночном небе, что потревожило его накануне. Он вновь узрел свечение небесных огней и их теснение, странную туманность, вспышку поднебесья и красную звезду. И чтобы оказаться среди звёзд во время единства, Рошану необходимо было удержать явленность воспоминаний как можно дольше. Шаман снова и снова воссоздавал отрывки прошлой ночи, перебирая в мыслях подробности увиденного.

Тем временем тлеющие травы наполнили грот ароматами благовоний, а отдалённые всплески подземного источника и треск полыхающих светочей в непорочной тишине постепенно стали выразительней. Умиротворённая атмосфера Храма словно оживилась и, преодолев пределы возможного, медленно подступила к сновидению вождя. Она тонкой дымкой протиснулась через ноздри и ушные раковины прямиком в сознание Рошана, и он во сне ощутил запахи благоуханий и журчание ручья. Звучание и аромат реальности смешались в забвении с воплощением представленного, размыв границу между воссозданным прошлым и настоящим. Так, в потоке совершенной гармонии, действительность проникла в явленность минувшего и пробудила в Храме Созидателя течения праны.

Вождь почувствовал, как Она своими фибрами трепетно прикоснулась к его оголённым стопам. Затем Её касание поднялось немного выше и охватило щиколотки. Жизненные нити в виде тонких стеблей невиданных в Её обители растений, пробиваясь из земляного покрова Храма, многочисленными началами принялись окутывать тело вождя. Протискиваясь сквозь покрой одеяния на бёдрах, они уже ползли по обнажённому торсу и, разветвляясь на десятки отростков, продолжали возбуждать прилив энергии в стане мужчины. Спустя мгновенье такие же фибры, вырвавшись из-под земли рядом, коснулись и кончиков пальцев рук. Они обхватили сначала фаланги, а затем, уверенно перебираясь к ладоням и ни на миг не замедляясь, дотянулись до плеч шамана.

Вождь поднял веки. Радужки его глаз стали чёрными словно ночь и слились со зрачками, а белки налились алым свечением!

На рельефах грота исчезли тени от света пламени свечей и факелов. Окружение Храма померкло, и повсюду образовалась красная туманность. Внезапно вокруг, на расстоянии вытянутой руки шамана, вспыхнули источники свечений. Яркие разноцветные крошечные огни, то соединяясь друг с другом, то избегая столкновений, с неимоверной стремительностью принялись беспорядочно кружиться рядом. Те, что сливались воедино, выталкивали нутро один одного в просторы пещеры в виде погасших частиц. Остатки огней медленно оседали на наскальных рисунках и в полостях высеченных символов первых людей по всему Храму Созидателя, а те источники свечений, что так и не соприкоснулись, словно болотные москиты разделились на небольшие стайки и зависли в пространстве грота.

Меж тем жизненные фибры добрались до головы вождя, и из стеблей творца залучилось сияние. Оно охватило всю пещеру, гравировка и росписи на стенах Храма Созидателя заполыхали зелёным пламенем. Рошана настигло единство с Пангеей — душа его покинула плоть и обратилась в эссенцию…

Первобытная охота

Лучи Великого Огня осветили охотничьи тропы первых людей. Дарующий тепло поднялся высоко в небо и завис над беннеттитовым полем, вдохнув новый день в бесконечные просторы совсем недавно сотворенного мира. От горных хребтов до густых пальмовидных равнин, от болот и засушливых степей до хвойных и лиановых лесов, от глубоких озёр и быстротечных рек до непроходимых джунглей и чащоб араукарий — Огонь объял всё, и лишь бушующие воды, омывающие берега Её творений, остались на тёмной стороне света наедине с холодными звездами и Луной. Среди изобилия неприступной и неизведанной людом природы, в каждом вдохновении её творца кипела жизнь тогдашних обитателей от мала до велика: огромные стрекозы, рогатые жуки, разноцветные бабочки и прочая дивная живность стаями гудели повсюду; жужжа, стрекоча и цыкая, они создавали всеобщий гул, который разносился в самые укромные уголки таинственной, местами опасной и непознанной обители всего живого. Даже пещерные твари, отказавшиеся от Великого Огня, слышали манящее пение своих сородичей, но неприязнь к лучам светила оставила когда-то царствующие виды в тёмных лабиринтах скалистых вулканов.

Где-то в полях возле валунов, выпрыгивая из травы за низко пролетающими бабочками, время от времени показывались головы мелких холоднокровных. Ожидая лёгкой добычи, двуногие плотоядные, попискивая, прятались среди молодых побегов саговника и изредка забирались на небольшие холмы, чтобы поймать принесённые ветром запахи чего-нибудь съестного. Ящерицы, что были покрупней, старались не выдавать себя, и лишь по колышущейся траве или кустарникам можно было понять, что они где-то там — выслеживают себе подобных, чтобы прокормить потомство, или прячутся, дабы не стать добычей для других.

В этот самый обыкновенный день с окраины лианового леса в беннеттитовое поле вышел пастись самый что ни на есть обыкновенный обитатель этого мира — темно-синий травоядный Длинношеий. Но вышел он не по своей воле. Охотники способствовали этому. Шумя и изредка показываясь гиганту на глаза, они нарочно вынудили существо покинуть чащобы. Огромный, пятнадцать-двадцать шагов от головы до хвоста и почти десять в высоту с учётом длины шеи, Длинношеий чувствовал присутствие людей. Но добродушная рептилия не подозревала, зачем они пришли. Она пощипывала траву и листья деревьев гинкго, иногда замирая и настороженно высматривая заросли в округе.

Будь этот травоядный Хвостолихом или Острошипом, он бы уже давно заставил бежать прочь нарушивших его покой, но нрав Длинношеего, на редкость для ящерицы, был слишком мягок и приветлив. Пользуясь этим, загонщики-следопыты охотничьими уловками заманили его в поле, так как густой лиановый лес был не лучшим местом для Большой Охоты: повсюду лежали огромные валуны, могучие деревья стволами, лианами и разрывающими почву корнями создавали бесчисленные преграды, мешая стрелять из лука или метать копье. А частые папоротниковые заросли таили в себе опасности: мелкие и крупные хищники были завсегдатаями прохладных лесов, и они бы уж точно воспользовались возможностью поохотиться вместе с людьми, а заодно и на них! По этим причинам ящер и оказался здесь один, у всех на виду, а за ним следили украдкой те самые загонщики.

Подросток и взрослый мужчина были одеты в облачения из тонких кож рептилий — кожаные обмотки, которые покрывали гениталии и некоторые части тела: кисти рук до локтей и ноги от щиколотки до самых колен. Поверх одеяния, за исключением области бёдер и торса, сидели окрашенные в зелёный цвет защитные панцири — охотничьи доспехи из костей разных, в большинстве своём травоядных ящериц. Панцири защищали уязвимые места, и в случае нападения хищников как минимум не давали сомкнуться их мощным челюстям.

Высокий, широкоплечий охотник был гораздо старше своего соплеменника. Его огненные кудри, собранные в охапку на макушке, держала заколка из зуба мелкой ящерицы. Волосы плавно перерастали во вьющуюся бороду, из которой, словно лиана, свисала аккуратно заплетенная косичка. Сломанный когда-то нос загонщика напоминал коготь Раптора. Этот недостаток, полученный по неосторожности, ничуть не уродовал внешность, а лишь подчеркивал заостренные черты лица. В правом ухе мужчины висела серьга из клыков разных рептилий. В левом торчал шип Острошипа, а шею украшали бусы из зубов травоядных ящериц. Большие карие глаза следопыта сливались с оттенком чешуйчатой кожи. И если бы не белки глаз, то на смуглом лице глаза и вовсе стались бы неприметны. Всё тело охотника с рождения было покрыто мелкими глиняного цвета крапинками. Шаманы первых людей считали, что эти пятна были оберегом Великого Огня, и, судя по едва заметным шрамам на незащищённых панцирями областях ног и рук рыжеволосого, это суеверие было вполне оправдано: носивший имя Таро на вольной охоте не раз попадался в обители плотоядных, и хотя невнимательность многим стоила жизни, ему достались лишь небольшие укусы и порезы.

Второй загонщик был совсем юн, но это не помешало ему попасть на Большую Охоту. Зауженные голубые глаза подростка разделяла широкая переносица, узкий лоб плавно переходил в мелкие шипастые наросты, а меж ними тянулись светлые, зачёсанные назад волосы, которые едва доставали до шеи. Бледный оттенок кожи юнца не поддавался лучам Великого Огня, а яркие рисунки на оголенных частях тела и лице гармонично сливались с расписными доспехами. В отличие от обыкновенной мазни на защитных панцирях Таро, творчество юного Саласа на собственном теле и броне носило таинственный, порождающий стихию пламени замысел. Но несмотря на схожесть с гравировкой шаманов и охотников, искусно нанесенные символы и силуэты ящериц служили лишь украшением и маскировкой и никак не влияли на людскую пылкость подростка.

Вооруженные луками, копьями, с кожаными сумками и колчанами через плечо, первые люди осторожно подкрадывались к Длинношеему. Внезапно Салас оступился и чуть не упал наземь.

— Тише, тише! Смотри под ноги. Он и так знает, что мы следим за ним. Спугнешь, и придётся гнать по новой! — предостерёг юношу Таро и забрался на гигантский саговник.

Необъятные стволы саговников, к слову, приходились чуть выше взрослого люда, а ветви, растущие по краям на конце ствола, густо усыпанные большими жёлто-зелёными листьями, тянулись веером к Великому Огню и создавали укрытие. Возвышаясь над травой, саговники в поле служили отличными наблюдательными пунктами, тем самым позволяя осматривать окрестности будучи незамеченным.

— Может, я хочу его спугнуть! — возмутился Салас. — Как мы можем охотиться на них? Ты посмотри — этот гигант и жука не обидит. Старик Хорд совсем недавно у костра рассказывал, как такой же ящер позволил погладить себя…

Душу юного Саласа терзала неприязнь к хищникам и жалость к травоядным. Почему воля Пангеи и наставления предков напутствуют устраивать промыслы только на безобидных существ — вопрос, который не давал ему покоя. К тому же это была его первая охота, и Салас совсем ещё не разбирался в охотничьих делах.

Радон — старший дозорный и родич Саласа — понимал, что настало время отпрыску испытать себя на тропе охотника в роли загонщика. Юнцу светила третья сотня Лун, и он вот-вот должен был познать в себе чувства Заврини — глаза и предчувствие, что достались первым людям от разумных предков. Шаман Валл одобрил просьбу и взял юнца в отряд под присмотром Таро. Валл, конечно же, знал о предвзятом отношении Саласа к травоядным ящерам, но был уверен, что Большая Охота сделает из него настоящего мужчину! Если он справится с загоном, то в следующий раз быть ему помощником в дозоре. А дальше — вольным охотником. Сможет он, если захочет, покидать поселение без ведома вожаков, а там, на вольной охоте, возмужает и познает предчувствие и способность видеть. Видеть глазами рептилий.

Четыре дня отряд шамана рыскал по незнакомым тропам лианового леса в поисках добычи и постоянно выходил то на Стервятников, то на мелких хищников. Но первые люди и тех, и других обходили стороной. Сегодня же удалось выследить Длинношеего, и Саласа это расстроило. Ему очень нравились эти создания, а захватывающие истории бывалого ловчего Хорда о травоядных гигантах и вовсе вызывали странные чувства привязанности к подобным рептилиям. Но юнец понимал, что Большой Охоте быть. И молодые следопыты из отряда в случае провала с загоном просто-напросто засмеют его. Или ещё хуже — Валл или вождь при всех у костра начнут свои россказни о неудачной охоте одного из загонщиков. А Саласу хотелось этого меньше всего.

Таро — опытный ловчий, загнавший не одного гиганта, был хладнокровен и непоколебим. Он старался пропускать порывы юнца мимо ушей и не отвлекаться. Тем более на нем лежала ответственность за ребёнка, каковым Таро считал Саласа, а заодно и всех тех, у кого вместо шрамов на теле и лице были бесполезные рисунки бытия и надуманных побед над ящерами. Да, плотоядные часто нападали на непостоянные стойбища, но с давних времён шаманы и прожившие тысячи лун твердили: «Жить в гармонии — замысел Пангеи! Травоядные — дар нам в утробу, чтобы существовать в этом мире. Хищники же и Стервятники — вечные хранители равновесия Её обители. А первые предки наши, Разавры, не принявшие Заврини, не поддавшиеся воле создателя и обреченные быть бездушными — напоминание первым людям о том, кто они есть сейчас и кем они были. Убивать плотоядных и обреченных ради спасения жизни людской — благое дело! А ради пищи или корысти — равносильно убийству себе подобного!». И Таро беспрекословно чтил наставления и заветы мудрых.

— Мы ведь можем охотиться на Разавров или хотя бы на Рапторов? — негодовал подросток.

— Ты ведь знаешь, Салас, что не можем, — ответил Таро. — И Её воля — это не единственная разумная причина. Травить крупного ящера гораздо практичней, чем вылавливать мелких Рапторов десятками, тем более эти прохвосты уж слишком быстры. Никто не станет бегать за Рапторами! О Разаврах я намерено промолчу… Ай! — не сдержался ловчий. — Я даже боюсь себе представить, как ты собрался охотиться на них! Интересно, кто кого быстрее выследит — Разавр тебя или ты его?

— Думаешь, я такой глупый? Конечно, он меня. Но когда мне явятся глаза Заврини — всё будет иначе! Я не стану охотиться на безобидных существ, — протестовал Салас. — Отряды всегда защищали и прогоняли Разавров от стойбища. Почему бы не начать на них охоту?

— Ты всерьёз считаешь, что отгонять стаю Разавров от стойбища равносильно охоте? Неужто ты действительно надумал себе, юнец, что самый смышленый? Даже если их кровь была бы чуждой нам, никто из вожаков ни под каким предлогом не стал бы рисковать сородичами! Голодные Разавры за туши наши не готовы дохнуть, поэтому, когда чувствуют смертельную угрозу, отступают от поселений. Начнёшь на ящеров охоту — на распутье поставишь их: кому из вас добычей быть! Вот тогда и познаешь настоящую ярость рептилий, — усмехнулся Таро.

— Я не боюсь Разавров! И…

Пока юный загонщик рассуждал о несправедливостях охоты, гигант зафыркал и, вытянув шею, стал принюхиваться и взволнованно оглядываться по сторонам, постепенно передвигаясь прочь от подготовленной засады. Ящер почувствовал что-то неладное, и Таро обратил на это внимание. Мужчина условным жестом остановил очередную болтовню подростка и мгновенно воплотил взор. Салас же замер, наблюдая за сородичем.

Белки глаз Таро налились жёлтым цветом, а зрачки сузились. Яркие краски реального мира — неба, травы, кустарников и прочей растительности — во взоре ловчего растворились и обрели холодные серые оттенки. Восприятие в глазах охотника ослабило свет Великого Огня, всё вокруг побледнело, и лишь некоторые подробности окружения, которым Таро уделял особое внимание, концентрируя на них свой зрак, удерживали цвет действительности. Шелест травы, шуршание листьев от порывов ветра, гул насекомых — вокруг стихло всё, раздаваясь еле слышным эхом в подсознании мужчины. И только глубокие ритмичные удары сердца Длинношеего в ушах рыжеволосого ловчего нарушали приглушённые звуки реальности.

Таро внимательно осмотрелся. Глаза Заврини — глаза охотника — позволяли видеть, слышать и различать всё живое вокруг. Пронизывая расстояние взглядом, Таро вдали мог углядеть то, что людскому взору было не под силу. Все те, кого наделил создатель сердцем, кто из рептилий смог бы неподалёку утаиться в траве или зарослях, не остались незамеченными! И сегодня сам Великий Огонь благоволил к Большой Охоте. Кроме огромного красного рельефа мышц, вен и безупречного скелета Длинношеего, из которого люди потом сделают защитные панцири, поблизости не было никого. Взором охотника Таро видел наимельчайшую деталь, что скрывала плотная кожа ящера. Огромные мышцы, каждая жилка, вплоть до костей — всё было перед глазами загонщика. Словно паутиной, что плетут пещерные твари, багровое сердце гиганта окутывало множеством кровеносных сосудов. Источник жизни трепетно и беспокойно сжимался, выдавая волнение рептилии бестактными, замирающими на мгновенье ударами.

— Таро? Что там? — спросил Салас, подтянувшись к стволу.

Мужчина ещё раз внимательно осмотрел местность.

— Не знаю, что на него нашло… Вроде тихо всё. Нам пора! — скомандовал он и спрыгнул на землю. — Нужно обойти и запустить стрелу.

Глаза Таро приняли прежний людской облик, и загонщики устремились в обход Длинношеего, а гигант лениво побрёл, отдаляясь прочь от спланированной засады.

Бегом, прячась среди растительности, соплеменники добрались до удобной позиции и стали готовиться.

— Давай, Салас! Его надо вернуть к отряду, иначе останемся голодными!

Подросток, глубоко вздыхая, снял с плеча двойной лук и достал из колчана стрелу.

— Давай, давай, Салас! В тебе течет кровь настоящих охотников! — подбадривал Таро, вытаскивая из сумки остатки кремния. — Предчувствие Заврини сулило мне, что сегодня будет удачная охота!

— А мне они ещё ничего не говорили! — упирался юнец.

С третьей попытки камни дали искру. Смазанная жиром рептилий обмотка из тонких сухих распущенных ветвей лианового дерева на конце стрелы воспламенилась. Подросток печально взглянул на Длинношеего и, подняв лук к небу, что есть сил натянул тетиву. Набрав максимальную высоту, стрела на миг зависла в воздухе и, оставляя тёмный шлейф копоти, направилась к земле. Отряд Валла получил сигнал.

***

На другой стороне поля за небольшой скалистой возвышенностью, одиноко торчащей на окраине лианового леса, находился основной отряд охотников. Расположившись на уступах, измазанные соком перетертых хвойных листьев, который перебивал запах человеческого присутствия, одетые в кожаные облачения, в костяных доспехах и вооруженные до зубов, два десятка людей, а с ними и сам шаман Валл, уже поджидали добычу. Мощные луки, деревянные копья и дубины с вытесанными каменными наконечниками и камнями Грани — всё это, выгравированное и разрисованное символами от рукоятей и клинков до ударных частей, сегодня сломит очередного гиганта, чтобы племя первых людей не осталось голодным и продолжило свой род.

Охотники ушли слишком далеко от исследованных земель, а за все дни только Рапторы, Лазуны да падальщики Стервятники встречались на тропе промысла. Почитая волю Пангеи, заветы и наставления предков и мудрецов, пронырливых Рапторов и мелких прохвостов люди сторонились, а вот мясо падальщиков было гадким и вонючим. Как и все травоядные, Стервятники питались растительностью, но при этом они не отказывались от любой мёртвой или недоеденной плоти: из-за отвратительного рациона поджаренное мясо Стервятника по вкусу походило на тухлятину, а запах и вовсе отдавал помётом. Есть этих рептилий не представлялось возможным! И так как запасы в деревне подходили к концу и вовсе не было известно, как обстоят дела у других охотничьих отрядов, то Большая Охота на Длинношеего сегодня сталась значимой. Туши ящера хватило бы племени на несколько лун!

Валл — черноволосый главарь Большой Охоты — надел шлем из черепа Разавра. Внутренняя часть кости с подкладкой из толстой кожи плотно села на длинные кудри шамана, до подбородка спрятав его лицо. Сквозь расточенные отверстия, когда-то служившие глазным яблокам рептилии, блестели ярко-зеленные глаза вожака. Натянув шелом, Валл взял на себя ответственность ловчего. Пока остальные будут отвлекать добычу, поражая её копьями и стреляя из лука, Валл попытается взобраться на спину ящера, чтобы не один раз воткнуть в шею жертвы свой мощный нож из камня Грани, прежде чем рептилия упадёт замертво.

Вчера сами Заврини прошептали шаману о славной охоте, но сегодня ночью небеса навеяли странное знамение. Валл осмотрел остальных охотников и задумался.

Накануне заката Великого Огня отряд разбил лагерь на лиановом дереве, почти на самой его вершине. Когда стемнело, Валл сменил Таро в дозоре. А когда первые лучи лунного света стали пробиваться сквозь листву, главарь Большой Охоты забрался на другую сторону крон, под звёздное небо, где царили могучие Птерозавры. Валл знал, что сегодня у подножия Великого Вулкана его соплеменники запалят творение Варна.

Путь отряда лежал через лиановый лес, и блуждали они по нему четыре дня. Но днём подняться на кроны и проследить дорогу обратно в стойбище было равносильно смерти! Повелители небес — гигантские Птерозавры — за тысячи шагов чуяли людской дух. Однажды шаман уже повидался с таким хищником… Лишь обещанный Варном свет Кострища мог указать тропу по лесу, и только в ночи крылатые ящеры становились малоактивными. И вот, несмотря на опасность и риск, Валл забрался на вершину лианового дерева и узрел там необыкновенное явление — посередине небосвода образовался яркий светящийся круг. Звёзды в нём будто прильнули друг к другу, и казалось, что в небе зародилась ещё одна Луна.

Шаман долго всматривался в небесное чудо, пытаясь разгадать причину таинственного сияния, но ненароком его привлекло ещё одно незнакомое свечение — далеко на горизонте Валл углядел поток света. Яркий и подвижный, будто живой, тонкий мерцающий луч явно выделялся среди мрака. Ближе к небосводу он был немного шире, чем в истоке. Свечение беспорядочно колыхалось то влево, то вправо, ни на что не похожее, ранее невиданное! И вожак догадался, что это были частицы раскалённой смолы — свет Кострища. Именно так одноглазый и описывал его проявление.

«Хорошая работа, Варн!» — размыслил шаман и достал пергамент. Валл наметил, где кончается лиановый лес и обозначил на карте путь к Великому Вулкану. После вожак ещё некоторое время созерцал в небе загадочный светящийся круг, дабы понять, что это за явленность, но ничего толкового не приходило в голову — такое явление шаману виделось впервые. И когда он хотел было вернуться в лагерь, таинственное коло внезапно вспыхнуло, словно молния сверкнула в долине.

Валл вздрогнул от потрясения. Вскоре ослепительные блики в глазах его ослабли, и узрел вожак, как свечение странной явленности поспешно растворилось, а на его месте зародилась яркая причудливая звезда. Звезда переливалась оттенками алого и была выразительнее и больше других звёзд. Изумлённый появлением красного светила Валл ещё долго любовался его пребыванием. А когда шаман спустился в лагерь, на него вдруг нахлынула тревога. Предчувствие Заврини пробудило у вожака ощущение неладного. Ему представилось, что зародившаяся в небе звезда несла погибель!..

Валл не стал рассказывать соплеменникам о том, что видел ночью, дабы не будоражить охотничий настрой. Вожак хотел поскорее затравить любого попавшегося гиганта и вернуться к Великому Вулкану, чтобы сообщить о видении вождю Рошану.

— Валл, ты уверен? — потревожил главаря молодой соплеменник.

Шаман нахмурился.

— Ты что, Арвен?! Думаешь, я уже стар для Большой Охоты?! Смотри и учись, сынок, пока я ногами передвигаю! Забыл, откуда у меня этот шлем? — возмутился Валл и постучал кулаком по верхней части черепа.

Остальные охотники тихонечко захихикали. Арвен тоже улыбнулся, ничуть не усомнившись в своём предводителе. Ведь каждый молодой следопыт слышал эту историю, а бывалые своими глазами видели яростную схватку храброго Валла с недоразвитым предком.

Голова рептилии досталась шаману почти две сотни лун назад, во время последнего нападения плотоядных на временное стойбище. Остановленная огненными стрелами и копьями стая Разавров отступила, но один из ящеров смог пробраться через ограждение с другой стороны деревни. Он чуть не разорвал прятавшегося в хижине ребёнка. Шаман по воле случая был рядом и вовремя смог привлечь к себе внимание холоднокровного. Напуганная девочка убежала, а голодный хищник принял вызов. Несмотря на смертельную опасность и превосходство рептилии, охотник не дрогнул и, обнажив нож, набросился первым. Огромный ящер оказался быстрее и схватил шамана за руку. Доспех из кости Острошипа на предплечье выдержал давление челюсти плотоядного, и пока рептилия тащила Валла по земле, пытаясь прокусить костяную защиту, тот много-много раз ударил хищника ножом в область шеи. Ящер пал. Из черепа Разавра шаман изготовил шлем и назвал его своим оберегом. Валл считал, что оберег будет устрашать других рептилий, особенно плотоядных.

— В прошлый раз Хвостолих Трису чуть башку не проломил! — продолжил возмущаться Валл. — Это же надо было додуматься, будучи ловчим, со стороны хвоста на Хвостолиха прыгать. Тебе повезло Трис, что у Острошипа черепушка крепкая. Вместе со шлемом и твоя бы голова раскололась!

Охотники снова захихикали, а Трис неловко покраснел.

— Так, Рилан, Арвен! Нашли над чем смеяться. Тихо всем! — сердито приказал Валл.

Подростки и мужчины скорчили серьёзные гримасы и, еле сдерживая улыбки, стали подмигивать смущенному Трису. Чтобы не наблюдать за дразнящими кривляньями, русый следопыт отвел робкий взгляд от соплеменников и направил взор в беннеттитовое поле.

— С сегодняшнего дня никаких юнцов в ловчих! Хватит уже, наловились! — отрезал Валл. — Только стойкие охотники!

— У-у-у-у! — среди молодых сородичей раздался гул недовольства.

— Ничего не хочу слышать! — настоял главарь.

Быть ловчим — опасное дело на промысле! Несмотря на это, молодые мужчины всегда рвались оседлать рептилию, чтобы продемонстрировать своё мастерство. Правда, того мастерства у юнцов-то и не было вовсе. Зато каждый был готов запрыгнуть на травоядного, чтобы потом, возвратившись в Дом Охотников, рассказывать женщинам, детям или соплеменникам из других охотничьих отрядов о своей храбрости и ловкости. Но за последнее время слишком много юных ловчих потерпели неудачи. А в отряде Акира на прошлой Большой Охоте Острошип и вовсе вспорол брюхо одному из таких зевак. Выпотрошенный охотник скончался на месте, и тело его не вернули родичам. Увы, передвигаться по тропам с окровавленной людской плотью всё равно что броситься оголённым на стаю Рапторов. Убитого после окончания травли стихией огня провели к звёздам — сожгли, костёр возведя и в барабаны стуча, и песни воспели в добрый путь, дабы однажды сородич спустился с небес и смерть свою неподдельную от лун по новой прожитых принять смог…

Вот и промах Триса был очередным примером того, что молодые не готовы! Трис усвоил урок: во время попытки запрыгнуть на рептилию он получил мощный удар хвостом и потерял сознание. Подросток чуть было не погиб, но его успели оттащить от разъярённого ящера, и как сказал Валл — Трису повезло! А такие юнцы, как Арвен, Тиран, Рилан и другие юные охотники, которые совсем недавно были загонщиками, даже и не подозревали, как опасно быть ловчим! Любой бывалый не раз испытывал этот внезапный приступ нерешительности, когда нужно действовать прямо сейчас и ни мгновеньем позже! Когда всё сжимается в груди и привкус странной горечи подходит к горлу, когда прилив эмоций приглушает рассудок, когда сердце начинает биться так, будто оно вот-вот вырвется наружу. В таком состоянии очень тяжело должным образом оценивать происходящее, а тем более контролировать свои действия. Уже потом стоишь над убитым ящером и отчасти не помнишь того, что произошло. Лишь боль и ссадины по всему телу дают понять — жертва не один раз сбросила тебя со спины или шеи, пытаясь растоптать.

Те, кто ни разу не бывали ловчими, всерьёз думают, что оседлать гиганта — проще простого. Но это не так!

К слову, смерть любого следопыта из отряда Большой Охоты всегда становилась настоящей трагедией не только для племени в целом, но и для самого отряда, к которому следопыт был приставлен. Ведь у каждого вожака были свои особенности лада промысла, и у вступившего в отряд соплеменника из другого отряда, например, или совсем новичка уходило много времени на то, чтобы приловчиться к манерам и условным знакам уже сплочённых охотников.

— Стрела! — почти шёпотом произнёс Трис и указал рукой в небо.

Сородичи подняли головы.

— Валл, ты видел? — спросил Рилан.

— Я всё вижу, — спокойно ответил шаман. — Чего они возились с ним — непонятно! Небось, Салас долго думал… о том, что у него будет в желудке ближайшие дни!

Первые люди сняли кожаные чехлы с копий и дубин, подготовили стрелы, бечёвки из распущенных лиан и, ожидая команды, уставились на главаря Большой Охоты. Валл тем временем защёлкнул нижнюю часть шлема — челюсть Разавра, прикрывающую подбородок и шею — и затянул доспех кожаным хомутом через ноздри черепа. Голова его была полностью защищена. Сзади, выходя из затылочной части шелома и свисая почти до самой поясницы шамана, был прикреплён хребет ящера. Валл решил, что позвонки Разавра тоже смогут послужить преградой для зубов рептилий.

Продолговатые формы головной кости холоднокровного одним только своим видом напоминали прежнего хозяина, первого предка первых людей — самого опасного хищника, что мог передвигаться по земле! Гармонично сев на новом владельце, череп Разавра размерено слился с панцирем Острошипа на груди и придал своему носителю безупречный и устрашающий вид.

Валл поднял голову и, прищурившись, взглянул на Великий Огонь.

— Да прибудет в наших сердцах зарево Великого Огня! И не погаснут наши сердца с его уходом ни во времена Большой Охоты сегодня, ни завтра! — напутствовал шаман. — Да защитят наши тела и души духи Заврини! Да придаст нам силу пламя Пангеи!

— Да защитят наши тела и души духи Заврини! Да придаст нам силу пламя Пангеи! — шёпотом повторили остальные.

Раздался рёв Длинношеего.

— По местам! — скомандовал Валл.

Трис и Рилан помчались на подготовленные позиции. Второй забрался на макушку возвышенности и затаился в зарослях. Рилан видел, как тёмно-синий гигант приближался к засаде, а за ним по пятам неслись, махая копьями, Салас и Таро. Трис же спустился ниже вдоль уступа и спрятался среди поросших мхом камней. Сегодня молодые охотники будут в дозоре. Глазами Заврини они проследят, чтобы ни одна плотоядная рептилия не смогла помешать травле. Как только поблизости забьется сердце хищника, остальные будут предупреждены и вмиг прогонят незваного гостя!

Валл достал из кожаного чехла огромный, искусно покрытый гравировкой нож из камня Грани и, крадучись, залез на край небольшого уступа. Его скулы медленно напряглись, и глаза обратились в рептилоподобные. Усиливающееся сердцебиение Длинношеего заполонило уши шамана. Вибрации от топота мощных конечностей гиганта увеличивались с каждым его приближающимся шагом. Земля под ногами будто ожила: маленькие камешки, частички песка, мелкие сучки и засохшие листья легкими порывами, дрожа, на миг отрывались от поверхности скалы. Травоядный ящер был уже совсем рядом.

Шаман зачерпнул рукой небольшую горстку пыли с поверхности рядом лежащего валуна. Медленно растерев её в ладонях и не издав ни малейшего шума, вожак прыгнул с уступа вверх над рептилией. На мгновенье Валл завис в воздухе и, словно Птерозавр, стремительно, под тяжестью костяных доспехов и Её притяжением, обрушился на шею жертвы. Смирение духа и сила шамана слились воедино. Стихия праны творца наполнила гравировку на острие ножа до предела, и символ режущего клинка в воплощённом взоре главаря засветился зелёным пламенем! Выйдя за грани возможностей своего тела, шаман с недоступной в обыденной жизни силой вонзил оружие в жёсткую кожу рептилии.

Ящер заревел от боли и начал содрогаться, пытаясь сбросить обидчика. Вожак вцепился когтями в шею жертвы что есть мочи и нанес ещё несколько ударов. Пламя Пангеи полыхало в полостях гравировки и придавало натискам шамана неимоверную мощь! Глазами предков Валл видел, как с каждым следующим ударом острие всё ближе и ближе подходило к жизненно важному органу, как сосуды, обволакивающие плоть рептилии, расширялись то ли от переизбытка страха, то ли от ненависти к причинявшему боль. Будучи ловчим много раз, Валлу постоянно казалось, что вот-вот кровеносные нити очередной добычи разорвет на части!

Длинношеий ускорил шаг и, не оставляя попытки сбросить наездника, устремился в бесконечность беннеттитового поля. Остальные охотники бежали позади, приготовив луки и копья.

Расстояние между отрядом и травоядным увеличивалось, а ящер не давал шаману прицельно поразить себя ножом. Вот тут-то и пришлось спрыгнуть с гиганта, иначе он ушёл бы слишком далеко от охотников и в итоге сбросил и растоптал вожака. Поэтому Валл ослабил хватку и ловко перекатился по шее рептилии к ней на спину; тут же оттолкнулся от спины и кувырком приземлился на траву.

На Длинношеего тотчас посыпались стрелы! Залпы молодых следопытов не наносили значительных ранений — лишь отвлекали ящера. А вот мощные выстрелы стойких охотников, наконечники стрел коих были выполнены из камня Грани и таили в гравировке мистичность пламени, глубоко впивались в тело холоднокровного. Они-то и разозлили гиганта ещё пуще и вынудили его остановиться, чтобы дать отпор. Махая хвостом и вставая на дыбы, Длинношеий стал яростно бросаться на обидчиков. Но первые люди ловко уклонялись: отпрыгивали и прокатывались под ящером, поражая его острыми копьями, и лупили дубинами по конечностям, пытаясь повредить суставы.

— Таро, лассо! — проревел шаман подоспевшему загонщику.

Ловким движением Таро снял с плеча моток и бросил его предводителю. Лиановую веревку Валл подхватил на лету и снова запрыгнул на ящера. В один миг шаман пробежал по жилистой спине рептилии и попытался набросить лассо на шею гиганта. Но петля не дошла до цели и затянулась на морде, а ящер изогнулся и вздрогнул мышцами. Валл потерял равновесие и, ухватившись за натянутое лассо, пролетел над землей, рухнув в кустарник прямо перед разъярённым травоядным. Удар оземь оглушил главаря Большой Охоты, и шаман утратил воплощение глаз.

Огромные лапы гиганта пролетели в двух шагах от Валла — Арвен, Тиран и ещё десяток охотников успели вовремя оттянуть лассо, — а землю сотрясло так, что вожака отбросило в сторону!

— Салас, помоги нам! — Арвен завопил прибывшему на место травли подростку.

Но увидев происходящее, Салас обомлел. Рев окровавленного ящера, пытающегося вырваться из аркана, и перекрикивания охотников заполонили уши юнца. Перед глазами всё помутнело. Салас почувствовал, как зеницы его налились жаром, словно пламя огня коснулось глаз. По всему телу пробежала дрожь. Ноги молодого загонщика ослабли, и, не в силах больше стоять, он упал на колени. Тем временем рептилия рванулась очередной раз. Охотники не смогли её удержать, и, выпустив лассо, повалились наземь, а гигант развернулся и бросился в сторону Саласа.

— Берегись! — вскрикнул кто-то из соплеменников.

Юный загонщик с трудом приподнял голову и уставился на рептилию.

Но что это? Вместо рептилии он увидел окровавленную плоть, несущуюся прямо на него. Окровавленную плоть без кожи! Живая туша мяса и костей с глазами, наполненными безумием, мчалась на юнца! Салас попытался встать, но обнаружил, что его кисти и ступни запутались в корнях невиданных растений.

— А-а-а! — завопил ошеломлённый Салас.

Он попробовал высвободиться, но растения, вдруг стремительно пробиваясь из-под земли, принялись окутывать его конечности. Узрев это, Салас был окончательно потрясён. Во взоре его всё потемнело и, потеряв сознание, он свалился на землю.

— И-и-ха! И-и-ху-ху! — громко раздался боевой клич Таро.

Рептилия замедлила ход и обратила внимание на людской вопль, а Таро с молниеносной быстротой прокатился под её брюхом и, отпрыгнув в сторону, прицельно метнул копье в кровоточащую рану на шее. Яркий зеленый свет гравировки первых людей на острие Грани во взоре Таро вспыхнул ослепляющим пламенем. Копье пронзило плоть и наполовину вышло с другой стороны. Над беннеттитовым полем пролетел оглушительный рёв. Тело ящера склонилось к земле. Издав тяжёлый вздох, рептилия окончательно повалилась с ног, подняв вокруг себя огромный столб пыли.

***

Валл направился к Длинношеему. Подойдя к телу ящерицы, шаман снял шлем. Его запутанные чёрные волосы, освободившись от костяного доспеха, небрежно легли на широкие плечи. Чешуйчатый нос вожака вспотел от схватки с гигантом и поблёскивал под лучами Великого Огня. Борода его, сквозь кою проглядывали шипастые наросты, была скреплена заколкой в маленький хвостик. В правом ухе шамана висела серьга из нескольких клыков Разавра, а над ухом красовался огромный шрам, который по диагонали добрался до левой части подбородка. Рубец также пришёлся на верхнюю и нижнюю губу, и достался он вожаку во время спасения от когтей небесного хищника. Шрам, как всегда выкрашенный в зелёный цвет, не обезображивал лицо Валла, а лишь придавал лику вызывающий вид.

Шаман оглядел тело смертельно раненой ящерицы. Затем, подойдя ближе к голове рептилии, он уставился в её еще не остывшее око. Скулы главаря Большой Охоты напружились, и людские глаза снова воплотились в рептилоподобные, а Длинношеий тотчас уловил взгляд охотника и замер. Валл широко раскрыл веки. Пожелтевшие белки его глаз заблестели так, словно в них налилась слеза, а взор застыл во взоре ящера. Вожак воссоединился с угасающим разумом травоядного и перенёс своё видение в его умиротворённое прошлое. Как небо и земля отражаются от поверхности ничем не тревожимой водной глади, так и виденье шаманов в единстве с рептилиями в сияющих зеницах отражало обрывки минувшего, и в глазах вожака проявился лиановый лес…

Подоспевшие сородичи стали пристально рассматривать своего предводителя, наблюдая за его гармониею с Длинношеим. Глаза Заврини во взоре Валла всегда восхищали соплеменников. Схожи его зрачки были с цветом пламени творца, что таила гравировка стойких охотников. Ни у кого не было таких ярких зелёных глаз! И наблюдать за тем, как Валл проницает недавний путь гиганта, пытаясь найти подобных травоядных, было всегда завораживающе.

Перед шаманом возник небольшой водоем, окружённый растительностью и могучими лиановыми деревьями. Тонкие лучики Великого Огня, с трудом проходящие сквозь кроны древ, игриво вращали в воздухе частички мха и древесной пыли, рассеивая свет над мутным озерцом посреди дремучего леса. У берегов водоёма, над зарослями хвоща и папоротника, кружили стаи разноцветных стрекоз, а позади него, среди молодых побегов гинкго, шаман ненароком углядел поваленный сухостой — ветхая коряга вожаку показалась встречавшейся прежде. Затем Валл услышал, как где-то, совсем рядом, пролетел рогатый жук, а за ним — ещё один.

Тут же мираж воспоминаний стал быстро перемещать виденье ближе к воде, постоянно цепляясь и обрывая сухие отростки лозы — видимо, рептилия хотела утолить жажду. Несколько Лапокрылов перемахнули со свисающей лианы на другую. Гигант проводил их взором, а Валл заметил, как один из этих крох ловко схватил на лету большую красную стрекозу. Внезапно глаза Длинношеего сосредоточились на дрожащих кустах по ту сторону озера, переместив фрагмент прошлого почти вплотную к растительности: круги на воде перед кущами нарушили безмятежную гладь, и шаман успел разглядеть силуэт нырнувшего под воду Острозуба. Тело рептилии растворилось в глубине водоёма, как и виденье ящера, а отрывок воспоминаний перенес вожака Большой Охоты под проливной дождь в беннеттитовое поле.

Пред взором шамана в сторону лианового леса под напором мощного ливня грациозно шла стая тёмно-синих гигантов, а убитый в недалеком будущем Длинношеий покорно следовал за ними. Ливень приходился настолько сильным, что было видно, как небесная вода на спинах рептилий превращалась в небольшие ручейки. Играя и бурля между складками кожи, обтекая изгибы мышц, ручьи собирались в целые течения и обрушивались на почву и растительность под лапами ящеров.

Видение остановилось и развернулось в противоположную сторону. Позади гигантов шли три ещё совсем молодых выводка, а далеко за пеленой дождя виднелся лес араукарий. Валл узнал местность — юго-западная граница ведомых земель, отряд у этой опушки вышел из рощи, покинув знакомые тропы. Взор Длинношеего суетливо окинул окрестности по обе стороны от детёнышей. Где-то далеко раздался рёв, похожий на зов молодой рептилии, и видение прошлого растворилось, вернув главаря охотников в реальность. Глаза шамана приняли людской облик, а Длинношеий тяжело вздохнул, и его веки сомкнулись.

Валл присел перед мёртвым ящером. Воцарилась тишина. Умолкли гул и стрекотанье насекомых. Всё вокруг будто замерло, лишь вольный ветер, перебирая листья саговников, позволял себе нарушать странное затишье. Так иногда случалось во времена Большой Охоты: словно проведя к небесным звёздам одно из своих великих творений, тишиной Она напоминала первым людям о том, что жизнь созданного Ею существа прочно связана с другими обывателями мира. Охотники навострили уши, и вскоре безмолвие заполнилось пением примитивных — действительность снова забила ключом.

— Первые люди благодарны Великому Огню за тёплый свет Большой Охоты. Душа Её творения украсит ночное небо, а плоть продлит наши жизни, — прошептал Валл.

— Душа Её творения навсегда украсит ночное небо, а плоть продлит наши жизни, — повторили соплеменники.

— Разобьем лагерь на вон той поляне! Триса и Рилана свистать сюда и поставить в дозоре здесь! — скомандовал шаман. — Таро, благодарю, мой друг, ты как всегда вовремя! А теперь будь добр — возьми людей и вернись к скале. Притащите припасы и древесину!

— Да, Валл! — ответил рыжеволосый.

Таро подошёл к мёртвому Длинношеему, выдернул копьё и, позвав свистом нескольких охотников, помчался выполнять поручение.

— Валл! Валл, иди сюда скорее! — окрикнул Тиран.

Шаман развернулся и увидел, как Тиран и ещё несколько соплеменников окружили стонущего Саласа.

— А-а-а, Салас! Хорошая работа, юнец! Радон будет доволен! — подходя ближе, нахваливал шаман. — Не забудь поблагодарить Таро за то, что спас тебя сего… Во имя Пангеи! Что с ним?

Когда Тиран привёл в чувство подростка, тот сразу же начал пятиться от сородичей. Достав нож, Салас стал угрожать соплеменнику. А глаза юноши воплотились в странный облик глаз Заврини: белки налились багряным оттенком, а радужки стали чёрные, словно ночь, и слились со зрачками.

— Не подходите ко мне! — закричал Салас.

— Эй, ты чего?! Это же я — Тиран!

Но сорванец продолжал пятиться, размахивая ножом.

— Не подходите!

На происходящее обратили внимание и другие охотники, и принялись сходиться вокруг юнца.

— Валл, а что у него с глазами? Почему они красные и радужки почернели?! — спросил Кун — косматый сородич со шрамом во весь лоб.

— Да, действительно!

— Что с глазами?

— Почему?..

Остальные охотники тоже начали бубнить и перешёптываться.

— Кто вы? А-а-а, мои ока! — продолжал вопить Салас. — Не подходите!

Валл находился в недоумении от происходящего, но попытался успокоить юного загонщика.

— Тише, тише, Салас, тише. Позволь я помогу тебе. Отдай нож, — промолвил шаман.

Но Салас не слушал и продолжал размахивать оружием.

— Что с моими глазами?! Кто вы такие? — орал он.

Внезапно один из соплеменников набросился на юнца и схватил его за руку. Тут же подоспел второй. И вот они уже навалились на него гурьбой. Салас принялся судорожно визжать.

— Сынок, остынь! Это я — Валл! — успокаивал шаман, придерживая Саласа. — Расслабься, мы исцелим твои ока. Всё будет в порядке!

Как только Валл приблизился лицом к лику подростка, чтобы осмотреть глаза, тот тотчас потерял сознание. Шаман немедля шлёпнул пару раз ладонью по щекам юноши, чтобы растормошить. Не помогло. Затем Валл приоткрыл ему веки, и это было невероятно! Воплощение глаз Саласа не сходило даже в бесчувственном состоянии!

— У него голубые глаза всегда были… Я точно помню. Даже радужки перевоплотились! Или это зрачки такие большие стали?! Ничего не понимаю, Валл, что произошло? И почему он не может понять, кто мы? — стал допытывать Тиран.

— Я не знаю… Я вижу такое впервые! — растерянно ответил шаман. — Он постиг глаза Заврини, но…

— Он в забвении очнулся, Валл, — подметил Кун. — Парнишка никого не признал. Он в единстве был, и его нарушили…

— В единстве? — хором переспросили сородичи.

Косматый охотник наклонился к Саласу и осмотрел его руки и ноги:

— Посмотри на запястья, Валл. Остались следы.

Все принялись рассматривать конечности Саласа. Действительно — на предплечьях и щиколотках остались ссадины, будто что-то совсем недавно удерживало юнца и не давало высвободиться. Но по какой причине единство случилось во время охоты, никто не мог понять.

— Ты прав, Кун, — осмотревшись, согласился Валл. — Везде трава да плющ… Плющ и трава таких следов не оставят. Но как?.. Воплощение глаз и единство в одночасье?

— Я не знаю, что это за воплощение, Валл, — ответил Кун и претворил свои глаза. — Ока Заврини выглядят иначе, — охотник указал рукой на обращённый взор.

Валл нахмурился и задумчиво взглянул на Куна. Затем вожак снова подсел к бесчувственному Саласу и ещё раз приподнял ему веки. Глаза юнца по-прежнему были претворены: белки переливались оттенками алого, а причудливые чёрные радужки, как подметил шаман, необъяснимым образом слились со зрачками. Предчувствие Заврини навеяло главарю Большой Охоты мысли о новорожденной звезде, и он погрузился в раздумья.

— Валл, Ва-а-алл! — седовласый следопыт подтолкнул вожака в плечо.

— Дотемна нужно разбить лагерь! — внезапно скомандовал Валл. — И освежевать тушу. За дело все! — поторопил главарь. — Тиран, ты присмотри пока за Саласом. Поутру выдвигаемся к стойбищу! Чем быстрее вернёмся, тем лучше будет. И рожны! Вбивайте вокруг лагеря больше рожнов!

Единство

Воплотившись в эссенцию, но не утратив телесную связь, сознание Рошана покинуло тело и принялось медленно вращаться вокруг покинутой плоти. И всё, что происходило за гранью людского взора, явилось перед взором вождя. И на сей раз явленность единства не была похожа на прежние единения с Пангеей, и Рошан сразу ощутил это.

Впервые за все времена Её глазами вождь увидел свой стан! Шаман узрел своё обличие подобно обличию рептилий глазами Заврини: бездушная оболочка предстала в единстве телом без кожи, и всё нутро отвратным явленьем обезобразило Храм Созидателя. Смешиваясь со свечением праны, лиловый блеск сочетаний вождя залил тёплым светом просторы подземелья. От потоков зарева символы на стенах пещеры приняли цвет ауры тела шамана, а огни свечей и светочей стали схожи с сиянием ночных звёзд. Всплески подземного ручья и треск полыхающих факелов заполонили явленность видения, и грот Её глазами оживился в новом убранстве.

Осмотрев Обитель Единства, Рошан ещё раз обратил внимание на собственный стан. Людскую плоть — соединенья костей, сплетения мышц, паутину вен и сосудов — со всех сторон окутывали светящиеся фибры. А в области груди приметно выделялся жизненный источник — переливаясь алым пламенем, сердце шамана пульсировало трепетно и мерно, и было видно, как в очаге долгоденствия обращается кровь. Несмотря на жуть и небывалость представленного, Рошан остался смирен. Смирен и готов к новым представлениям.

Видение не стало задерживаться в гроте и по непонятной причине вместо того, чтобы направиться к звёздам, под неволей устремилось вниз — в основание горы. С рокотом и треском пронзая склады каменных стен пещеры, раскалённая эссенция души с каждым мгновением становилась оживлённей. Она набирала стремительность и, проходя сквозь твердыни, разрывала частицы слаженных форм Великого Вулкана как стрела, рассекающая слаженность живой плоти. Раскалённая суть, обжигая составы каменьев, проникала вглубь горы, а вождь ликом и телом чувствовал жар возгорающихся окаменелостей, будто это он своим станом пронизывал толщу вулкана.

Мимолётом видение попадало в лабиринты тоннелей. В неизведанных коридорах оно на миг замедлялось, давая возможность рассмотреть ходы. А в одном гроте и вовсе зависло над необыкновенными существами. «Продолжения изначальных жизней — подземные твари!» — додумал вождь. Они не имели ни костей, ни сердца, ни кровавой плоти, но их тела и лапы, по восемь конечностей на каждую тварь, смахивали на гигантских пауков и во взоре Рошана светились праной, словно слагались творения из пламени Пангеи. Эссенция покружилась над тварями и снова устремилась вниз.

«Почему Она направила меня к основам Земли? — размышлял шаман, постепенно вживаясь в происходящее. — Ведь явленность воспоминаний была о звёздах, об их таинственном свечении и новорожденной звезде…»

В какой-то момент взор Рошана очутился в обширной пещере. Сбавив пыл, эссенция души и разума зависла в просторах подземелья, и в видении шамана сквозь завесу туманности проявилось царство изначальных сущностей. Необъятный грот с множеством ниш, переплетений уступов и ходов кишел насекомыми гигантами сверху донизу! Подземные обитатели роились абсолютно везде: они облепили отвесные стены пещеры, утёсы и торчащие повсюду сталактиты! И каждая из тварей в видении вождя излучала сияние праны.

Свет, исходящий от тварин, распространялся по всему гроту и озарял самые укромные уголки обширного логова, а гигантские насекомые суетливо ползали по склонам и плоскостям, издавая неприятные цокочущие звуки. Попадаясь на пути один одному, создания прощупывали своими окончаниями друг друга — видимо, таким образом определяли себе подобных. Некоторые из тварей имели продолговатые формы тел и обилие конечностей, другие — остроконечные шипастые хвосты. Третьи были схожи с теми, что Рошан увидел, погружаясь вглубь горы. Иногда одни существа нападали на существ другого склада, но вскоре после стычек они разбредались по своим надобностям. Иные и вовсе пребывали в неподвижном состоянии.

Зауженные ниши грота местами были измазаны светящейся слизью, в которой лежали то ли гигантские личинки (Рошан не смог разглядеть), то ли яйца. Среди зачатков и омерзительных выделений теснились более крупные виды тварин, внешне похожие на рогатых жуков. Эти тварины, видимо, и порождали яйца-личинки, а может быть просто оберегали их от других существ.

К пещере со всех сторон подходило множество ходов. Тоннели располагались по всей протяжённости подземелья — и сверху, и снизу. И по увиденным руслам по пути к логову шаман понял, что большинство ходов пересекались между собой, создавая в сердце Великого Вулкана огромный лабиринт. Сталактиты, увитые повсюду паутиной, в которой болтались останки конечностей тварей, странное переплетение каменных происхождений, множество существ и их отвратительный стрекот и цокот наполняли атмосферу подземного царства опасностью и тревогой. Даже в единстве с Пангеей находиться в обители тварин вождю стало неспокойно. Он на миг представил пребывание здесь наяву — в телесной оболочке в абсолютном мраке. Рошан понятия не имел, каков склад разумения у насекомых существ, но предчувствие Заврини подсказывало ему, что тварины сии были очень недружелюбны.

«Недаром соплеменники соорудили заслоны в Храме Созидателя», — размыслил шаман и тут же решил после единства обязательно закрепить рожны на заслонах и в правом, и в левом рукаве хода.

Между тем эссенция поднялась к центру пещеры и принялась вбирать в себя частицы света, что вблизи источали подземные твари. Насекомые гиганты в округе встрепенулись! Они застрекотали и суетливо забегали по уступам подземелья, резко бросаясь из стороны в сторону, а иногда — друг на друга. Отовсюду от существ ко взору вождя видимой дымкой устремились жизненные фибры пламенной стихии, и Рошан подметил, как от этого явления начало гаснуть свечение праны ближайших к видению тварин. Они замедлялись, сжимались и замирали, будто жизнь их обрывалась в этот миг. Поглощая прану подземных обитателей, сущность вождя сама наполнялась энергией. А в один момент, налившись до предела, она содрогнулась и стремительно взмыла ввысь — прочь из подземного царства…

***

Когда перевоплощение души вырвалось из толщи горы, Великий Огонь уже стоял в зените, и яркие лучи светила тотчас потрясли глаза шамана — Рошану впервые за все времена в единстве вернулся людской зрак! Вождь невольно опустил голову, пряча лицо от ослепительных бликов, а оживлённая эссенция в один миг обратила движение в действо — преклонив взор, она направила видение вниз, и перед Рошаном предстала обитель Пангеи в обличии, ранее не виданном: с высоты небес! Леса и овраги, горы и равнины, поля и степи, что окружали Великий Вулкан — здесь всё было как на ладони! Шаман с изумлением оглядел Её просторы и ещё раз убедился в том, что единство сие не было схоже ни с какими другими единениями прежде.

Необъятная роща араукарий, что стелилась у стойбища и за пределы которой ещё не ходили первые люди, всё так же пряталась за горизонтом, и краёв её не довелось увидеть. Размах хвойного леса оказался гораздо шире, чем его видимые очертания с уступов пещер — обиталищ старцев. И это не могло не утешать Рошана. Зелёный покров араукарий был настоящей благостынею Пангеи, так как хищные рептилии крупнее Рапторов в этих краях не замечались. И несмотря на то что в лесу расплодились и Рапторы, и Стервятники, а травоядные Полосуны совсем недавно начали покидать эти места, следопыты, выгадывая удачный жребий Большой Охоты, всегда радовались роще как малые дети цветным крыльям болотных стрекоз. Травля Полосунов среди оврагов и возвышенностей, поросших древами араукарий, даже среди Рапторов была куда безопасней, чем выслеживание гигантов в лиановых лесах или беннеттитовых равнинах. А жребий, как повелось, давал возможность вожакам охотничьих отрядов выбрать сторону света промысла первым.

Направив взор к юго-западу, шаман сосредоточил видение на лиановом полесье. Густые кроны гигантских лиановых деревьев, словно возвышенные холмы, выступали над окрестностями. Вершины лиственного покрова изрядно покачивались от дуновения ветра, и с поднебесья казалось, что задувающие порывы создавали обильные волнения растительного плато как волнистая рябь на водной глади возникает после сильных потоков ветреной стихии. Длительное созерцание вершин вызвало иллюзию во взоре Рошана. Вождь на миг поддался однообразным изменчивостям крон, и ему стало казаться, что лиственный покров деревьев парит над землёй. Ощутив в видении обман, шаман освободил зрак и вновь взглянул на лиановый лес. И подметил он тотчас, как над кронами возле опушек роились повелители небес — могучие и ярые хищники Птерозавры. Но с высоты полёта воплощения души небесные охотники смотрелись крохотными. И всё величие Птерозавров становилось в тот момент ничтожным по сравнению с величием увиденного вокруг.

Вождь взглянул на границы бора и прежний пройденный путь. Вожак узнал охотничьи тропы и последний привал в лесистой гряде. Воспоминания о землях, по которым к Великому Вулкану привели следы предков и сама Пангея, навеяли Рошану переживания о прошлом…

Постоянное возвышение эссенции души открывало вид на незнакомые края с юга, запада и востока. Опушка лианового леса с юго-западной стороны едва заметно перерастала в плоскогорье беннеттитовых полей. Поля смешивались то ли с вереницами хвойных, то ли с пышными саговниками, а может быть и вовсе с пальмовидными деревьями — всё с высоты стало схожим. Пределы плоскогорья подходили к лесистым холмам, а за холмами тёмно-синей полосой, словно брошенное невзначай лассо, извивалась широкая река. Кое-где она обрывалась в овраги, и в этих местах были видны её резкие и бурлящие спады. Извилистые берега водной стихии обильно окутывали джунгли, лиановые гиганты и прочие древа.

Бор на западе упирался в возвышенности. Но взор уже поднялся так высоко, что растительность на этих холмах тоже стала неразборчивой. А вот на юго-востоке нежданно проявились опушка рощи араукарий, и возникшие там почвы чётко передавали огненные оттенки полумёртвых степей. Багровые засушливые земли в некоторых областях незнакомых далей были усыпаны зеленеющими тонами растительного покрова, и Рошану показалось, что там, среди зелени, поблёскивали одинокие ложбины озёрец.

На северо-западе — в ведомых краях за лесистыми грядами — уже виднелась болотная долина. Но если бы шаман не знал о её существовании, то вряд ли с такой высоты смог разобрать, что это за местность.

Эссенция торопливо поднималась ввысь, и с каждым мгновением обитель творца отдалялась от взора шамана, скрывая подробности стана и разрастаясь в величии одновременно. Очень скоро Она оказалась так далеко, что углядеть в Ней даже самые высокие холмы и деревья стало невозможным. Земли Пангеи теперь разнились лишь бледными оттенками цветов застилающей их растительности, а черт перерастающих друг в друга местностей и вовсе не было видно. Да и Великий Вулкан с высоты небес уже не казался таким величественным. Но на его вершине ещё можно было разглядеть очерки порослей: одиноко торчащие деревья гинкго, юкки, папоротниковые заросли, травянистый покров и границы холмов — скалистые уступы и резкие склоны.

Необъятные просторы Пангеи со всех сторон окутывал непрерывный горизонт, и вождя поразило увиденное! Он впервые узрел, как кругозор сомкнулся кольцом, гранича лишь с небосводом. Округлые формы горизонта с каждым мигом отдаления становились выразительней и давали понять, что слаженность мира, как и Великий Огонь, как Луна и звёзды, схожи между собой в очертаниях. И это представление разрушало в голове шамана множество домыслов и раздумий о складе создателя.

Всё выше и выше вождь поднимался к небу, а стать Пангеи становилась всё необъятней и неизмеримей. Её размах был настолько велик, что не хватало способности видеть, чтобы разглядеть проявившиеся дали у краёв Её формы. Обличие творца постепенно воплощалось в округлую гигантскую Землю. И Земля уже пребывала столь далеко от Рошана, что взора достаточно было, дабы взглядом охватить Её грани!

Внезапно шаман заметил, как высоты небосвода начали менять цвет. Их видимые черты постепенно обступала таинственная чернящая мгла, а над Пангеей образовалась белая густая пелена. И сквозь неё, охватывая края величественного плато, стали виднеться бушующие воды. Небесного цвета воды, с северных берегов которых, по сказаниям предков, сделал первый шаг в сторону Великого Вулкана светлокожий Заврини.

Неожиданно мощный порыв стихии всколыхнул эссенцию души. Рошан своим ликом ощутил дуновение холодных течений и вздрогнул. Ему почудилось, что стихия нарушила лёт. Эссенция будто преодолела невидимую грань и, ослабив порывы стремления, остановилась. Телом шаман восприял ранее неведанную лёгкость, словно стан его утратил Её притяжение. Через мгновение высоты поднебесья, что миг назад окутывала мгла, окончательно растворились, и вокруг очертаний творца проявилась звёздная обитель ночи.

***

Яркие звёзды охватили взор Рошана. Холодное сияние бесчисленных светил — и малых, и великих — усыпало долину тьмы. И не имела та долина ни границ, ни горизонтов.

Шаман обомлел от увиденного — даже в ночи с уступов Великого Вулкана не проглядывало столько звёзд! И поразился вождь их множеству и просторам, что краёв не имели не только сверху, по обыкновению, но и снизу, где склад Её обители ступать по тропам позволял, и со всех концов света, где горизонт граничил с чем-либо!

И следом, поодаль от стана Пангеи, бросился во взор Рошану Великий Огонь.

Словно одинокий костёр в полночной пустоши полыхал Великий Огонь в бескрайней пустыне мрака. И не было вокруг никого, кроме Земли да звёзд тмотемных. И огненное светило, что согревало каждый новый день, что предвещало сумерки закатом, в тот момент больше не слепило взор шамана. Глаза Её вернулись к вожаку и смягчили яркость ослепительных лучей, позволив рассмотреть слаженность раскалённой стати.

Огненная смесь свечения и жара возбуждала в стане Великого Огня сгустки пламенных стихий! Кипел склад Великого Огня словно кипящая в чане вода, и бурлящие потоки, казалось, вот-вот прольются в обитель ночи. Вождь, очарованный действительностью увиденного, затаил дыхание и снова ощутил, как тревожно бьётся сердце его плоти в Храме Созидателя.

«Кто творец этого мира? Кто истинный слагатель изначальной жизни? И души ли на самом деле эти звёзды? И кто создал их, и почему они всё так же далеко?» — безудержные мысли тревожили разум шамана, и в тот час он ненароком подметил, как Великий Огонь стал медленно обхаживать западные края Пангеи, а Её восточные чертоги тем часом принялась туманить тьма.

И тут же вслед за тьмой, безмятежно огибая Землю, будто нарочно прятался за Её слаженностью, появился бледный силуэт. Он неторопливо обходил Её стан, осветляя своей сутью мрак восточных земель людского мира. «Луна, что в ночи освещает охотничьи тропы!» — догадался вождь.

Склад Луны ослепительно блестел от сияния Великого Огня. И не видел шаман за все прожитые луны Луны́ обличие подобное! Тёмная сторона её серого стана, коего не касались в тот час лучи огненного светила, была изрезана высокими округлыми хребтами. Представлялись Рошану они гигантскими шрамами и навеивали мысли о том, что тысячи лун Луну тревожило нечто…

Узрев всё это, познал шаман одно соображение, что беспокоило его и других шаманов: Огонь Великий и Луна как родичи Пангее были и кружили вокруг Неё в ночной обители да сменяли друг друга в день и ночь. А ведь мудрецы иные знания завещали потомкам своим: твердили предки, что ведали им дети Алака, как видели Заврини Великий Огонь в воду уходящий. Будто Пангея сотворяла огненное светило у горизонтов бушующих водных стихий на другой стороне света. Будто Она провожала его по своду над Своей обителью к северным берегам светлокожих пращуров к таким же неспокойным водам, чтобы не испепелились жаром Великого Огня совершенные земли. Чтобы Великий Огонь охладился к рассвету и снова просторы согревал. А в его отсутствие Она Луну возносила из той же воды, чтобы Её творения могли отдыхать от промысла и видеть сны, да добы исчислять — мудрее становиться и набираться сил. Неточными оказались те наблюдения, но мудрецы лишь были правы в том, что замечали изменчивость в Луне и в огненном светиле да в небе звёзд перемещение со временем.

Действительность тем часом всё дальше и быстрее отдалялась от взора, но Рошан при этом перестал ощущать движение эссенции души — будто сама Пангея устремилась прочь от перевоплощённой сущности шамана…

Вскоре Луна и Великий Огонь заметно обогнули Землю. Огненная стать прильнула на другую сторону людского мира и больше не отбрасывала никакого света на Её видимый Рошану склад. А бледное светило тенью окутало земли Пангеи, и сообразил вождь, что там — на Земле — в раздольях Её обители наступила ночь. Рошан ещё раз осмотрел завораживающее представление, и ему вернулись раздумья о замысле единства. Напружил взор шаман и обернул эссенцию от зрелищ вспять. И недалёко перед ним предстала огненная смесь новоявленных стихий…

***

Пламенные осколки заполонили звёздную обитель, и вождю казалось в тот момент, будто попал он под огненный дождь из полыхающих каменьев. Летящие навстречу валуны оставляли за собою сгустки белого дыма и сияющей пыли, а взор Рошана, мечясь из стороны в сторону, избегал столкновений с валунами и приближался помалу к новорожденной звезде. Иногда эссенция души не поспевала за частыми преткновениями каменьев и рассекала их раскалённые преграды. Пронизывая видением каменные склады, шаман ощущал тягучесть и неимоверный пыл их раскаленной стати. И чудилось вождю в тот час, будто были то не камни вовсе, а что-то иное и совсем незнакомое. Рошан не видал таких каменьев ни в обители Пангеи, ни в Её единствах!

Чем ближе к явленности подступало воплощение души, тем жарче становилась ночь. Совсем скоро ход эссенции оказался рядом с огненным естеством, и шаман смог разглядеть сущность таинственной явленности.

Стеченье пламени и черни, заполонив видение своим величием, бурлило перед Рошаном. Вождь узрел, как в слаженности звезды метались сгустки пламенных стихий. И подобны они были стихиям Великого Огня, но суть, что укрывалась под пылающей наружностью, не похожа была ни на что из виданного прежде. Чёрное, местами с синевой нутро непрерывно меняло свою неспокойную форму — то вытянутым становилось, то более округлым, словно нечто живое пряталось под огнедышащим покровом.

Порою с рокотом и треском звезда извергала в обитель звёзд пылкие фрагменты. Нескоро остывая, её плоды претворялись в те самые чуждые каменья. И разлетались каменья по просторам ночи, а некоторые следовали за своим порождением, как будто их удерживала рядом неведомая сила.

Вскоре шаман обратил внимание на то, что звезда сама собою понемногу приблизилась ко взору. Вождь на миг проникся смятением, а эссенция невольно метнулась в сторону, дабы не столкнуться с пламенной стихией. Сущность Рошана тем часом смирилась с жаром огненной наружности и принялась парить рядом, будто провожала течение хода новорожденной явленности. Позади звезды, словно хвост, продолжая её склад, тянулся длинный шлейф из огня, дыма и раскалённых валунов. И простирался хвост далеко в обитель ночи и там же растворялся.

Шаман ещё некоторое время созерцал сие неясное явление, а потом понял, что происходит, но вдруг виденье затряслось. Рошан стал слышать тревожные голоса, а красная звезда, что полыхала перед взором, внезапно разлетелась на осколки. Вождь сильней сосредоточил взор, и перед его зраком без кож и влас проявились людские силуэты…

Кострище — ночь вторая

Весь час в деревне только и ходили разговоры о вспышке в ночном небе и зародившейся звезде. И стар, и мал обсуждали новоявленное знамение, и сородичи с нетерпением ждали вестей из Храма Созидателя. Больше всех о случившемся болтали юные потомки. Они каждому взрослому и старцу, что проходил мимо, высказывали свои предположения о явленности. Очень много трёпа досталось и Варну. Он целый день провёл с подростками на тренировочной арене, и молодь постоянно задавала ремесленнику разные несуразные вопросы: «А зачем загорелась звезда?», «А когда она погаснет?», «А будут ли ещё?»… Будто Варн зажигал небесные звёзды и нарочно ничего о них не рассказывал!

Встречались в поселении и те, кто даже не слышал о небесном чуде. Это были дозорные, сменившие посты в первой половине ночи. Но дети тут же вещали о таинственном свечении непросвещённым соплеменникам, и в стойбище к наступлению сумерек не осталось ни одного сородича, который не знал о явленной звезде.

Как только умолк гул дневной живности, женщины повели своих чад на араукарии в шалаши. Всем мальцам велели готовиться ко сну, даже несмотря на просьбы малышей остаться в ночь со старшими хлопотать с Тотемом Пламени и заодно посмотреть на причудливые частицы раскалённой смолы и сияние красной звезды. Помогать возводить Кострище остались лишь будущие охотники — те, кому напутствовала вторая сотня лун.

С приходом сумерек загорелись первые звёзды. Безоблачное небо украсило ночное светило, а рядом с Луной проявился силуэт таинственной явленности и обратил на себя взоры дозорных… Первые люди зажгли светочи. Некоторые старцы по зову Хорда спустились с пещер. Наступила ночь.

В Шатре Пламени как обычно стоял шум-гам. Соплеменники собирались толпами у трапезных костров: женщины варили мясные яства и угощали ими молодняк и стариков, юнцы под руководством Аны и Варна возводили огненный тотем. Молодь очень торопилась с сооружением Кострища, невзирая на то что запалят его, когда Луна достигнет середины небосвода. Но юным охотникам не терпелось увидеть огненные завихрения, и они считали, что чем скорее они возведут Тотем Пламени, тем быстрее пролетит утомительное ожидание, поэтому суматоха в шатре стояла ещё та.

Задор и непоседливость молодых соплеменников постепенно поднимали настроение Ане, а она очень беспокоилась за вождя. Рошан до сих пор находился в единстве. Охотница знала, что раньше никто не пытался постичь обитель звёзд, и это настораживало её. Но веселье молоди помалу отвлекало женщину от тревожных раздумий, и порой она даже улыбалась и смеялась от всяких глупостей и неуклюжестей будущих охотников.

Вскоре в шатёр вошла Инга и несколько старцев. Знахарка тут же углядела светловласую охотницу и не спеша направилась к ней.

— Здравствуй, дитя моё!

— Инга-а-а! Здравствуй, Инга! — Ана радостно обняла старуху. — Давно ты не спускалась в стойбище! Ты принесла нам свои новые снадобья?

Знахарка рассмеялась, прижимаясь в ответ.

— Нет, милая. Не принесла. Последнее, что я приготовила из мудрёного питья, отдала Рошану.

— Неужто ты красный цветок добавила? — взволнованно спросила охотница. — И как он? Расскажи. Его быстро настигло единство?

— Да, добавила. Да-да, очень быстро!.. Не переживай, Ана, с Рошаном всё в порядке. Он сильный, он справится! Я думаю, если варить из этой гадости мясной отвар, то можно ящеров травить, — сменив тему беседы на другой лад, заговорила Инга. — Разавров и всяких там Рапторов. Я слышала, что зубастые недоростки совсем заполонили рощу.

— Да, Инга, да! Всех Полосунов извели… Хорошая идея! Думаешь, эти твари не учуют красный цветок? Приготовь и для меня это зелье. Рошан вернётся — я пойду на охоту, испытаю.

— Приготовлю-приготовлю. Как Оми? Она в шалаше? Научилась стрелять из лука?

— Да, надеюсь, она уже спит. Стреляет, стреляет! Пока только по бабочкам, — задорно ответила Ана.

— Ма! — Варн кинул дровину наземь и бросился на знахарку.

— Здравствуй, мой хороший! — старуха обняла ремесленника. — В пещерах говорят, что ты шатёр этот построил. Молодец, сынок! Старцы и шаманы гордятся тобой. И вождь тоже!

— Благодарю тебя, Ма! А ты что принесла нам в этот раз? Эликсир Большой Охоты? Кто-то из следопытов теперь станет ловчее и быстрее?

Старуха расплылась в улыбке.

— Ой и шутник же ты, Варн! А может и принесу завтра. С Аной и проверишь — Большой Охоты он или вовсе не годится, — ответила она, смеясь.

Погуторив с сородичами о том о сём, о событиях минувшей ночи, Инга взялась помогать Ане и Варну с Кострищем. И вскоре огненный тотем был возведён. Когда Луна достигла своего пика, в шатёр прибыли Радон, Хорд и несколько дозорных. Под благостные речи и напутствия отрядам Большой Охоты Радон запалил Кострище. А когда в Шатре Пламени стало совсем жарко, соплеменники покинули постройку. Как и прошлой ночью, они расположились рядом, на поляне возле костра.

Тёплый муссон опустился к подножию Великого Вулкана. Ветер внезапным порывом взбудоражил огни светочей, что освещали обходные тропы, посты и хижины поселения. От дуновений ветров силуэты теней уклада деревни заплясали на холмах и отвесных уступах пьедестала горы. Мерцание света под властью ветреной стихии охватило полночный дух стойбища таинственностью, а новорожденная звезда на восточной стороне поднебесья заверила эту таинственность своим причудливым алым сиянием. Она приковала внимание первых людей. Сородичи, уплетая недоеденный в Шатре Пламени ужин, сосредоточено уставились в ночное небо. И не все подметили в тот час, что звезда изменила своё пребывание среди других светил и стала немного больше, чем её явленность прошлой ночью. А те, кто подметил, надумали, будто им показалось. Все так посчитали, но только не Хорд.

Когда жар достиг предела, Варн выпустил частицы раскалённой смолы в дымоотвод, и Тотем Пламени своим свечением коснулся небосвода. В ожидании очередного чуда, соплеменники, сидя у костра, поглядывали то на огненные завихрения, то на красную звезду, но в ночном небе ничего удивительного не происходило. Старцы-шаманы ещё некоторое время сосредоточенно прислушивались к внутренним позывам, дабы снова уловить голоса предков. Каждый раз вздрагивая от внезапного треска костра или порывов ветра, сородичи ещё сильнее вострили уши, но духи молчали… Совсем скоро старцы присмирели, а диво-дивное явленной звезды и свет раскалённых частиц стали обыденными для взора — тут и настало время познавательных историй.

***

Среди балагана молоди и говора взрослых соплеменников к старшему дозорному обратился Унга — младший родич Таро. Будущий охотник или шаман — смышленый юнец ещё не решил, на какой станет путь, но его интерес к единству вождя привлёк внимание к беседе с Радоном и других сородичей.

— Радон, а когда вождь вернётся-то? Почему он так долго в единстве?

— Да! Да! Когда? — заголосила молодь.

— Почему же долго? Совсем не долго, — ответил дозорный. — Уверен, к утру Рошан спустится с пещер, — поглядывая на старших соплеменников, убедительно молвил Радон.

Подростки одобрительно закивали.

— А что там, в единстве вождя, Радон? — продолжал выпытывать Унга.

— Это ты у мудреца Валана спрашивай, мой друг, — Радон махнул рукой в сторону сидящих старцев. — Он больше всех бывал в единстве. Я выбрал другую стихию. Мне по душе охота.

Юные потомки тут же обратили взоры на пожилых сородичей, расположившихся напротив. Молодь попыталась высмотреть, кого это Радон назвал Валаном, но свет от пламени костра был слишком тусклый, и углядеть, кто там среди старцев мудрец единства, никак не получалось. К тому же подростки могли и не видеть Валана прежде. Мало кто встречал его в поселении — старый шаман предпочитал проводить свои луны в пещерах. И даже во время проливных дождей он уединялся в Храме Созидателя. А вот строение Варна и его Кострище ещё прошлой ночью вызвало у пращура любопытство, и он с другими старцами спустился сюда — к Шатру Пламени.

Хорд и несколько сидящих впереди сородичей обернулись в сторону соплеменника — его тёмного силуэта в балахоне. Пыхтя, таинственный старец нехотя поднялся со своего места и, еле передвигая ногами, направился ближе к костру. Подростки пристально наблюдали за незнакомцем. Его зелёное одеяние болталось до самой земли, а капюшон балахона был изрядно натянут на голову и скрывал лико старого шамана. Пращур, пока обступал соплеменников, случайно зацепился за свою же накидку и чуть не рухнул наземь — его придержали другие старцы. Выбравшись из толпы в передние ряды посиделок, Валан уселся на свой плащ и, слегка приподняв наголовник, обратил взор на Унгу. Свет костра коснулся смуглого лица шамана и обнажил его обличие: из-под капюшона старца торчали длинные седые космы, в которые были вплетены клыки ящеров, тени в ямках морщин его лика при тусклом свечении огня придали внешности заострённые черты и ещё больше притемнили кожу, а горбатый шипастый нос и карие глаза блестели от сияния пламени..

— Никто не знает, мой юный друг, — начал сказ Валан. — Никто раньше не созерцал Её глазами звёзды. Вот если бы Рошан земли познавал, далеко лежащие, болезни плоти нашей да ручьи ядовитые или живительные, то единство можно было бы предположить. Любое видение Её глазами, даже первое единство охотника, похоже одно на другое.

Юнцы напряглись, пытаясь понять смысл услышанного, и на миг у костра воцарилась тишина. Безмолвие прервал Ронин:

— А что там, в первом единстве охотника?

— Да! Да! Что? — тут же зашумели и другие дети.

— А вас ещё не учили разве? — удивился Валан.

— Да куда им там, — вступил в беседу Варн. — Им ещё рано об этом думать.

— Ничего не рано! Пусть послушают мудреца, пока его голова разумна! — воскликнул старый шаман и обратился к юным сородичам: — В первом единстве — в единстве охотника — познаётся прана Пангеи, что на высеченной гравировке пламенем величают и что силу даёт небывалую, — начал ученье Валан. — До тех пор, покуда прану не познаете, быть вам загонщиками на Большой Охоте или дозорными до конца лун вам отведённых. Охотиться-то вы сможете. На вольную пойдёте — мелочь всякую гонять, Пискунов, например, что шустрее шустрых, что на один зуб, и то застрянет, — пока не попадётесь какому-нибудь Хамелеону на ужин. А чтобы на высеченной гравировке пламень зажечь да стойкого гиганта пламенем поразить, придётся, самое малое, в единстве пройти путь Её глазами.

Взрослые сородичи зашастили, поддерживая сказ старого шамана.

— В любом единстве, будь то первое или другое, дарует Пангея глаза свои, чтобы видеть вы могли взором Её просторы Ею сотворённые! — воскликнул старец и развёл руками. — И ведёт Она по своим просторам каждого охотника, который единство пожелал познать. А среди просторов этих частицы света изначальной жизни обитают. И каждое творение Её из этих частиц и состоит. Из одной частицы семя в древо вырастает, из другой — стихия ветра в бурю воплощается. В третьей болезнь живёт невиданная, а в десятой — из яйца рептилии рептилия слагается. И множество таких частиц заключаются в единстве. Вот из них прану и надобно изъять и в пламень обратить!

Молодь была очарована рассказом Валана и, раскрыв рты, внимала каждому слову.

— У каждого охотника свой путь в единстве, — продолжал наставления мудрец. — Как говорил Азис, звёздное небо душе его, единство — в наших головах и в мыслях наших. Что представишь в забвении, то и увидишь Её глазами. И возникнет перед взором стезя по Её обители да стихии представленные и творения… — Валан задумался на миг, а дозорные, заслышав речи об Азисе, вопрошающе уставились на старца, ожидая, что тот о старом шамане расскажет что-нибудь ещё, но Валан продолжил вещать о единстве. — Как я и сказал — творения Её из частиц света складываются. И частицы одних творений отличны от других, и хранят они в себе прану изначальной жизни — пламя. И чтобы прана частиц в пламя обратилась, надобно в единстве из каждой частицы воплощения приглядевшегося, будь то травинка или целый куст, а может цветок какой или тварь примитивная, стрекоза, например, прану изъять. Из всех частиц воплощения изъять, до последней! Ни одной крупицы не оставить! Так и соберётся из них стихия пламени в одно целое — в пламень. И тому, кто пламень в единстве познал да призвал её гравировкой внушительной, будет видим пламень глазами Заврини. И все стойкие следопыты, — старец махнул в сторону Хорда и некоторых бывалых, сидящих поодаль, — кто прану изъял однажды, могут пламень один одного лицезреть! — мудрец единства поднял указательный палец, дабы обозначить важность следующего уточнения. — Но если гравировка не тебе принадлежит, а другому охотнику, то чтобы в ней пламень воплотить, нужно послание высеченное и важное того охотника воспринять и разумом, и духом! — закончил пояснения Валан, а молодь тотчас принялась шушукаться, пытаясь уловить истину из всей этой вереницы неясностей, сказанной мудрецом.

— А почему пламя только глазами Заврини углядеть можно-то, а людскими — нет? — поинтересовался Ренри — отпрыск одного из главарей Большой Охоты.

Скулы старого шамана растянулись в едва заметную улыбку, и он ответил:

— Потому что Пангея сотворила Заврини по своему подобию — по подобию мыслить и созидать. А дабы мыслить и созидать, Она в чрево ящера — Разавра бездушного — свою стихию изначальной жизни запечатлела. И не просто запечатлела, а в ока прижила, дабы были Заврини связаны с Нею Её глазами, дабы разумными были и видели истину, и жизнь творить могли. Вот и видно то пламя, что вождь ваш Рошан Её взором добыл, зраком охотника — воплощением Заврини! — пояснил старец-мудрец. — Так наши пращуры ведали нашим предкам, и я вам сейчас говорю, дабы истина никуда не делась — не растворилась в бытии.

Дети мало что поняли из услышанного, но лица их изображали восторг.

— А как выглядят Её глаза? — выкрикнул кто-то из юнцов, а среди старших сородичей послышались усмешки.

— Её глаза увидеть невозможно! — незамедлительно ответил Валан. — Только смотреть ими дано… — Валан задумался на миг. — И помните! — тут же добавил он. — Когда прану изымать возьмётесь в первом единстве своём и в пламя воплощать, главное, не спутайте частицы с чуждыми им претворениями других частиц!

— А что будет, если спутать? — спохватью поинтересовался Унга.

— Да, да, а что будет? — загалдели юные потомки.

Валан нахмурился:

— Иначе — смешается прана чуждых воплощений и растворится в пустошах представленного. И придётся по новой частицы собирать и прану из них изымать.

— А если и вовсе не получится собрать? — перебил Ронин.

— Что значит — вовсе? — ещё пуще насупился старый шаман. — Не было сроду ещё охотника такого, который, предавшись первому единству, прану в пламень обратить не смог. То ли дело это пламя на высеченной гравировке повторить в действительности, да заставить символ в истинную стихию воплоти…

— Слишком рано ты им, Валан, ведаешь об этом, — прервал Радон. — Пусть сначала орудия охоты держать научатся правильно.

— У-у-у, — загудели дети, не одобряя говор старшего дозорного.

Радон улыбнулся.

— Ничего не рано! — продолжал настаивать старый шаман. — Пусть знают! Чего уж тут. Кому их ещё учить? Варн единству не научит! Научил уже — без глаза теперь ходит!

Варн недоумённо посмотрел на старого шамана, а взрослые и молодь переглянулись.

— Ну будет тебе, Валан! — Хорд вступился за отпрыска. — Старый ворчун. Смотри — язык у тебя отсохнет!

— Ладно, ладно, — успокоился шаман и обратился к Унге: — Вот ты, юнец, какой путь выбрал? Шамана или охотника?

— Эм-м… — задумался Унга.

— Вот! — поспешно возгласил мудрец. — Чтобы шаманом стать, нужно понимать, чего ты хочешь. Чего узнать желаешь у Пангеи? Что увидеть норовишь? А это не так просто, мой юный друг, — молвил старец. — Настанет время — охотником будь и не бойся. Первое единство принимай и помни, что я говорил в эту ночь. Глядишь — окрепнешь, и шаманом быть тебе.

Подростки зашептались между собой, обсуждая напутствия старого мудреца.

— А почему ты не пошёл в Храм смотреть на звёзды? — неожиданно спросил Унга.

Валан нахмурился и оглядел других старцев.

— Я давно не молод, мой мальчик, а единство отнимает много сил. И что там, среди звёзд, творится? Никому не ведомо… Боюсь, если я загляну туда, то моё сознание не вернется обратно, и стану я ношей для племени…

***

— Валан, а скажи, — Эльна несмело подсела поближе к мудрецу, — почему?.. Почему у нас нет глаз Заврини, — девочка указала на себя и на других детей, — а у взрослых есть?

— Да, Валан, почему так?

— Мы тоже хотим смотреть взором охотников!

Юнцы и девы обиженно зашумели, а взрослые сородичи дружно рассмеялись. Неподдельное чувство досады молоди из-за неспособности воплощать глаза Заврини не могло не вызывать улыбку у бывалых соплеменников. Но этот недостаток имел своё начало, и помнили об этом начале многие.

— Было это в далёкие времена, когда предок мой и ваш, Алак, последний, перенявший глаза рептилий по роду своему, по происхождению, ещё охотиться мог и Лунами восторгаться, — внезапно начал свой сказ старый шаман. — Ока Заврини передались Алаку и его сородичам по крови от пращуров, а пращурам от прапращуров, а прапращурам от Заврини, и воплощать глаза рептилий сородичи и Алак могли с рождения. Но кровь наша и плоть меняются с прожитыми лунами, как и звёзды в поднебесье. В чём-то мы становимся лучше и сильнее, а в чём-то слабее. Вот и появились тогда на свет от потомков Алака слепые охотники, и я среди них. И ока предков нам были неведомы.

— Вы совсем ничего не видели, что ли? — недопоняв, спросил Ронин.

— Да нет же! Слепые — значит, глаз Заврини у нас сроду не было. Так-то мы видели, как сейчас видишь ты, юноша, и остальные.

Ронин кивнул.

— И никто тогда не знал, почему так произошло, — продолжил Валан. — И вздумали наши родичи, что болезнь у нас невиданная, и пошёл старый Алак у Пангеи ответов искать. Долго он был в единстве с Ней, а когда вышел, то ослаб сильно и в слабость погрузился от стройного месяца до полной Луны. Тогда все огорчились этому. Думали — помрёт. А охотились в те времена только дети Алака и братьев его, кто с глазами Заврини с рождения бегал, да некоторые родичи, кто силы свои не потерял за луны прожитые. Юнцы, мальцы, да я в их числе, в поселении сидели. И молодые охотники тоже — взглядом суровым людским сторожили стойбище от ящеров. Да, Хорд? — мудрец обратился к бывалому ловчему.

— Да, помню то время, — подтвердил Хорд. — Боялись тогда сородичи без глаз на промысел ходить. Любая ящерица за тридевять оврагов замечала люд, травоядные совсем не подпускали к себе, а хищники да Разавры с открытой пастью в те времена таились в зарослях повсюду — заползай, не бойся!

— Куда заползай? — переспросил Унга.

Старцы еле сдержали улыбки, а молодые дозорные залились смехом.

— Куда-куда? В пасть к Хамелеону! — воскликнул Хорд. — Говорю тебе — без глаз охотника опасно было выходить из стойбища!

Дети хихикая, зашумели.

— Тяжело было в те луны прокормить наше племя, — продолжил Валан свой сказ. — Ещё не ведали первые люди, что пламя Пангеи из праны творится, и Большой Охоты не было вовсе. И вот тогда-то сородич мой — Лассо, молодой совсем, который лассо придумал для травли — впервые на охоте и познал глаза предков. Осмелел он тогда, не хотел мириться со слепотой и пошёл в одиночку на вольный промысел! Следил он, значит, за Полосунами, а те — прохвосты умные и зрячие. Видят они Лассо издалека, да каждый шаг его знают наперёд. А у Лассо через заросли ничего разглядеть не получается, пока в упор к ящерам не подойдёт. Дождутся ящеры, когда он их обнаружит, и тут же наутёк — шагов на сто. И так целый день — туда-сюда. Лассо-то понял, что рептилии за нос его водят, а он им носом сделать ничего не может. Стало Лассо печально от этого. Как ни старался он, как ни щурился — не мог углядеть проныр первее.

— У-у-у, — загудела соболезнующая сородичу молодь.

— Смеркаться стало уже, но Лассо не сдавался. Решил в сумерках Полосунов обойти! Присматривался он, присматривался, и вдруг побледнело всё перед ним да ока ему явились. И принёс он в тот вечер туши разной, и рассказал о прозрении своём, но вздумал, что сумерки ока пробудили — не умел он ещё сосредоточением владеть в совершенстве, — на этом сказе Валан обратил свои глаза в глаза охотника, а дети ахнули и принялись пристально рассматривать рептилоидное воплощение мудреца. — И после прозрения ходил Лассо на охоту и молодых с собой водил в сумерках ещё одну луну, а потом в одиночку в ночь пошёл. И после ночи той не воротился. Нашли его тело в овраге обглоданное до костей…

Старый шаман вернул людской взор и замолчал, помянув прошлое, а дети и старшие сородичи сочувственно заохали.

— А когда Алак сил набрался, то про ока нам рассказал. Будто понял он в единстве, что глаза Заврини у нас и у потомков наших теперь с лунами являться будут, будто сама Пангея так ре…

Внезапно со стороны юго-восточной сторожевой вышки раздался звук горна — незатейливая мелодия в несколько гудков.

Соплеменники невольно подскочили.

— Брун вернулся?! — воскликнул Радон. — Отряд Бруна вернулся с Большой Охоты!

— Так быстро?! — удивился Хорд.

— Идёмте встречать! — выкрикнул кто-то из подростков.

Начался балаган, и сородичи, оставив костёр, выдвинулись к восточной лазейке приветствовать охотников.

***

— Эльна, тс-с! Эльна! — шёпотом позвал Ронин.

Голубоглазая девочка следовала за соплеменниками вниз по тропе к Дому Охотников. Услышав зов, Эльна настороженно обернулась.

— Ронин, это ты, что ли? Ты чего там сидишь? — недоумённо спросила она.

Юнец притаился в папоротниковых зарослях у тропинки. Его лико было вымазано зелёным настоем саговника и смотрелось как маскировочный окрас охотника.

— Тс-с, тише! Пойдём с нами?

— Куда? Ты опять собрался из стойбища выходить?

— Нет, в пещеры!

— В какие пещеры? — уже шёпотом спросила Эльна, оглядываясь по сторонам и не понимая таинственности происходящего.

— В Храм Созидателя! Посмотрим на единство вождя.

Тут же из кущей показалась голова Унги, и его лицо тоже было разрисовано.

— Эльна, давай с нами!

— Вы серьёзно? — девочка подошла ближе к зарослям.

Ронин немного вылез из укрытия и протянул юной деве руку. Эльна робко посмотрела на юнца. В темноте она видела, как блестели его зелёные глаза. Всматриваясь в черты подростка, она на миг задумалась о чём-то своём и застыла.

— Ты мне доверяешь? — неожиданно выпалил Ронин.

— Я? Эм-м… — замешкалась Эльна, а юноша тут же схватил её за руку и затащил в заросли.

Унга захихикал.

— А разве нам можно в Храм Созидателя? — насупившись, спросила девочка.

— Ну ладно тебе уже! Говорят, что нельзя, но мы сходим тихонечко, и никто не узнает, — предложил Ронин. — Разве тебе самой не интересно?

— Интересно, но я боюсь.

— А мы не боимся! Пойдём посмотрим на вождя! — глаза Унги горели от предвкушения похода к пещерам.

— А если нас кто-нибудь из старцев заметит? — засомневалась Эльна.

— Не заметят. Большинство старцев — в Доме Охотников, а те, что остались у пещер, скорее всего спят, — заверил Ронин. — Просто посмотрим, что там делает вождь, и вернёмся обратно. Никто не заметит!

— А как же дозорные?

— Мы же будущие охотники! — воскликнул Унга. — Представим, что дозорные — это рептилии, и обойдём их!

Эльна задала ещё с десяток вопросов, но у юношей были ответы на все случаи жизни, и они таки уговорили девочку пойти в Храм.

Подростки, пробираясь среди троп и растительности, вернулись к Шатру Пламени, а вскоре подошли и к араукариям.

— Тс-с! — прошипел Ронин, притаившись за камнем. — Смотрите — огни на поветях. Может, там кто-то есть?

Унга и Эльна затаились рядом, рассматривая ветви хвойных деревьев.

— Да вроде тихо всё, — сказал Унга. — Нет там никого. Все слышали горн. Точно пошли к Дому Охотников.

— Тогда главное — не разбудить малышей, — прошептала Эльна. — Иначе они испугаются и начнут звать на помощь. Не зацепите растяжки!

— Давайте за мной, — скомандовал Ронин, решительно перепрыгнул через валуны, на цыпочках прошёл под араукарией, ловко прогибаясь между натянутых погремушек, и снова заскочил в заросли.

Юнцы последовали за ним.

Чем бесшумней дети старались ступать, тем, казалось, слышнее был треск сухих листьев, веточек, камней и шелест травы под ногами. Даже стрекот и цокот ночных цикад и прочей живности не был таким слышимым в тот час, как хруст растительности под сандалетами будущих охотников, словно сама ночь прислушивалась и следила за каждым шагом юных сородичей, Луной освещая нетронутые факелами окрестности.

Так — от одного дерева к другому, от уступов к зарослям, от хижин к хижинам — дети пробирались по деревне. Чудом они обошли два дозорных отряда, и это было настоящим испытанием! Ведь прокрасться мимо дозорных и не быть замеченным ещё никому не удавалось! Правда, раньше никто и не пытался этого сделать…

Эльна очень испугалась, когда охотники повстречались на пути. Она понятия не имела, что будет, если их обнаружат, и предчувствие, которое взрослые называли чувством Заврини, в тот час, казалось, впервые заговорило с ней. Будто внутренний голос шептал юной деве, что это всё не к добру. Но Унга и Ронин её постоянно подбадривали и уверяли, что в их путешествии нет ничего зазорного.

Вскоре весёлое настроение подхватило и Эльну. Подростки надумали себе игру в охотников и представили, что за ними кто-то следит. Дети дурачились, тихонечко хихикали, изображали рептилий и следопытов, прячась среди валунов и зарослей. Юнцы преследовали друг друга, запрятывались в кущи и устраивали ожидаемые засады. И через некоторое время добрались юные сородичи до той самой тропы, у которой начинались уступы и подъём к пещерам старцев. Путь в гору подсвечивали вбитые факелы, и пройти незамеченными, казалось, не было возможным.

Молодь затаилась в зарослях.

— И как дальше? Что делать-то будем? — озадачилась Эльна.

— Хм… Если мы поползём через кустарники вдоль тропы возле обрыва, то нас особо-то и не будет заметно, — сообразил Ронин.

— А если кто-нибудь упадёт?

— Да брось, Эльна! Посмотри сколько места. Поползём осторожно. Если что — поможем друг другу. Идёмте, — уверенно ответил Ронин и взял Эльну за руку.

Внезапно позади детей раздался шелест. Подростки аж подпрыгнули от неожиданности! Ужасно напуганные, они медленно обернулись.

«Дозорные», — первое, что промелькнуло в голове Ронина. А Унга и вовсе подумал, что это рептилия. Но из зарослей папоротника, отряхиваясь от прицепившихся веточек и листьев, выглянула маленькая девочка.

— Эльна, возьмите меня с собой?! Я хочу с вами! — дочь вождя жалобно смотрела на старших сородичей.

— Оми? Во имя Пангеи, как ты здесь очутилась? — юная дева подскочила к ребёнку и обняла его.

Ронин и Унга переглянулись и вздохнули с облегчением.

— Во имя Пангеи, я так испугался! — выдохнул Унга, и у него едва не налились слезами глаза.

— Оми, ты почему не в шалаше? Как ты здесь оказалась? — стал допытываться Ронин.

— Мне приснился страшный сон, а потом я стала думать про Па. А потом я услышала, что кто-то ходит внизу, и увидела вас. Мне было страшно звать вас в темноте, и я просто пошла за вами, — чуть не расплакавшись, протараторила Оми.

— Вот это новость! — восхитился Ронин. — Ты шла от самых араукарий? Оми, ты — настоящий охотник!

— Это всё хорошо, что так случилось и мы не дошли до пещер, — сказала Эльна, глядя на юнцов. — Неизвестно, чем бы это всё закончилось. Нужно возвращаться!

— Эй, а как же Храм Созидателя? Как же вождь? — возмутился Ронин.

— Я хочу к Па, пойдёмте к вождю! — воскликнула девочка.

— Тише, тише, Оми, не кричи! Ронин, только не говори, что мы возьмём её с собой, — Эльна уставилась на подростка, ожидая вразумительного ответа.

— А почему нет? Она уже взрослая. Она за нами следила от самых араукарий, обошла дозорных. Её никто не слышал, даже мы! Пускай идёт, тем более там её вождь, её отец. Мы посмотрим на вождя и сразу вернёмся!

— Да, да, я хочу с вами, — обрадовалась Оми.

— Да, да, Оми пойдёт с нами! — подхватил Унга.

Эльна нахмурилась и нехотя согласилась:

— Ну ладно… Но только туда и обратно. Обещаешь, Ронин? — смиренно посмотрела она на подростка.

— Обещаю! Туда и обратно!

***

В нише возле входа в пещеру догорал трапезный костёр. Угасающие языки пламени иногда вздрагивали от резких порывов ветра, а хруст обугленной древесины после внезапных дуновений затягивал трескучую мелодию пламенной стихии. То возбуждая огонь, то подавляя его вовсе, восточный муссон вылавливал в дымке тлеющих поленьев ароматы недавно съеденного мяса и разносил их по тропам Великого Вулкана. Неподалёку от костра, вдоль остроугольных стен, на подстилах спали старцы. Их храп эхом разлетался по утёсам могучей горы. Время от времени отголоски глубоких сновидений пожилых соплеменников сливались в монотонный гремящий рокот, будто где-то среди скал приютился на ночлег древний Гигантозавр.

По наставлению Радона этой ночью сторожили ход в Храм Созидателя молодые охотники — Барда и Велес. Когда старцы после ужина и познавательных бесед погрузились в сон, дозорные вышли из грота и расположились под открытым небом на уступе у самого обрыва.

— Удивительно, правда? — Велес указал рукой на огненный столп. — И как он до этого додумался? Представить себе не могу…

Поток раскалённых частиц Тотема Пламени раскачивался от порывов ветра и при этом сдерживал свою целостность, будто неведомая сила заставляла огоньки цепляться друг за друга. Странное явление — самобытная стихия, ни с какой другой стихией не схожая — тянулось из едва видимого с высоты пещер дымоотвода шатра. Тусклое свечение огненного столба еле-еле освещало уклад поселения и покатых склонов Великого Вулкана, словно раскалённые частицы сдерживали потоки света в себе, не выпуская их за пределы круговерти. Но в центре свечение было ярким и слепительным. С возвышенности казалось, что окутанное со всех сторон ночной теменью завихрение возникло из пустоты — из черни ночи. Только огни стойбища местами освещали вездесущий мрак.

— Варн молодец! — воскликнул Барда. — Теперь охотничьи отряды без труда смогут найти дорогу домой.

— Это точно! — подхватил сородич.

— Велес, а ты случаем, пока мы ужинали, не слышал горн? Мне почудился сигнал, будто следопыты вернулись с Большой Охоты.

— Нет, брат, не слышал, — озадачено ответил Велес. — Да вряд ли это был горн. Шестая ночь всего. Так быстро никто не мог вернуться. Тут такой ветер — почудиться может всё что угодно.

— Хм… наверное почудилось… — засомневался Барда и распластался на уступе.

Утёсы Великого Вулкана раскрывали дивный вид на юго-восточные земли. Днём отсюда можно было разглядеть холмы и низины, на которых стоял хвойный лес, опушки и условные тропы. Местами среди древ виднелись скалистые валуны, покрытые мхом и папоротниковыми зарослями, ветхие сухостои промелькивали среди гущи араукарий и даже заметны были низкорослые деревья гинкго. Но ночью вид от пещер старцев был особенно пригляден. Здесь словно два мира сливались воедино — мир Пангеи и обитель звёзд.

Снизу, от пьедестала горы и до бесконечности рощи, утопали во тьме силуэты Её раздолья. Даже свечение Луны не давало возможности разглядеть подробности далей. Лишь чернящая мгла, разбавленная светочами стойбища, тянулась от подножия вулкана до линии горизонта. И там, где горизонт сливался с поднебесьем, начинался звёздный лад. Бесконечность светил нависала прямо над лесом, и казалось, что если добраться до пределов араукарий, то можно очутиться на краю земель — ступить на звёздное небо. А раз в десяток лун, когда под покровами ночей звёзд загоралось больше чем обычно, у небосвода происходило непередаваемое зрелище: ночные светила спускались с небес!

Раз в десяток лун — между двумя полнолуниями — каждую ночь племя собиралось на уступах Великого Вулкана, чтобы полюбоваться звездопадом. Старцы и мудрецы шаманы считали, что души охотников, покинувшие этот мир не своим упокоением, а от лап рептилий или случая, в ночи эти возвращались обратно в Её обитель и принимали новые обличия в потомках своих или те, которые свершит Пангея, дабы прожить новую жизнь до неподдельной смерти. И было благостно и мудро в такие ночи мужам решиться на продолжение рода своего!

— Ты видишь это, Велес? Тебе не кажется, что она увеличилась?

Велес, свесив ноги над пропастью, сидел рядом. Сородич поднял голову и взглянул ввысь:

— Не знаю, брат. Такой она и была…

— Странно… Как думаешь, что это за знамение?

— Когда душа покидает обитель Пангеи, то в небе загорается новая звезда — так говорят старцы и шаманы, — ответил Велес.

— Да, я помню… Но прошлой ночью было слишком много света для одной души, — Барда засомневался в примете мудрецов. — Сначала разноцветные сияния… вспышка… теперь эта красная звезда. Может, душа какой-то необыкновенной рептилии покинула наш мир? Может, каких-то ящеров мы ещё не видели?

— А может это душа Заврини? — предположил Велес. — Вождь говорил, что духи Заврини просят его о чём-то… узнать, что это за сияние или… Не помню точно. Хорд же находил следы предков. Может быть, где-то погиб последний Заврини?

— Разве Заврини не покинули этот мир десятки тысяч лун назад?

— Не знаю… Может и не покинули, а может душа и вовсе не Заврини. Рошан вернётся — расскажет.

— Да… А тебе не кажется, что его слишком долго нет? Там ведь в тоннелях живут подземные твари. Может, пойти проверить? — предложил Барда.

— Проверить? Я бы не стал этого делать, брат. Валан поучал, что единство прерывать нельзя. Он говорил, что однажды кто-то, будучи ребёнком, прервал единство одному из шаманов. Пробравшись в шатёр, малец, сам того не понимая, коснулся руками жизненных нитей Пангеи. Азис — вроде бы так величали того шамана — сошёл с ума от беспамятства, а через несколько лун и вовсе умер. Вдруг и мы разладим тревожным звуком или своим появлением? А твари-то… В Храме заслоны стоят не один десяток дней. Крепко стоят, и по сей день были недвижимы.

— Тогда остаётся просто ждать. Интересно, кто этот малец, который единство нарушил? Дожил ли он до наших лун?

— Никто не знает. Некоторые старцы разве, но никогда никто не говорил об этом… Лучше покажи свой символ, брат. Ты закончил с гравировкой? — поинтересовался Велес.

— О, точно, как же я забыл?! — воскликнул Барда, в два прыжка добрался до кожаной сумки, что лежала у дотлевающего костра, и мигом вернулся обратно. Из сумки он достал наконечник Грани.

Камень Грани — так называли первые люди очень редкий и стойкий к Её пламени камень. Формы камня, какой бы он ни был и где бы его ни находили охотники, всегда слагались из множества правильных размеренных граней, будто созданы были камни и выточены намеренно самой Пангеей и разбросаны по всем уголкам Её обители. Бывало даже, разделывая на промысле травоядных гигантов, следопыты обнаруживали Грани в их желудках. Как они там оказывались, первое время никому не было известно. Но Викша — старый шаман племени, — когда охотники несколько раз нашли Грани в животах рептилий, в единстве познал, что ящеры специально их проглатывали, и предположил, будто надобно им это, чтобы кору древесную переваривать было легче!

За тысячи лун кочевничества на пути к Великому Вулкану встречались охотникам камни Грани разных величин. И с ладонь они попадались, и те, что унести не получалось. А вытесать камень Грани нужной формы для оружия едва ли казалось возможным! Поэтому, если находился камень с более округлыми складами, то приспосабливали его для дубины, а если с острыми — то для режущего или колющего орудия. Высечь символ на оружии Грани можно было только таким же острием Грани. Никому из люда не представлялось, что может быть крепче этого камня!

Использовали камни Грани в основном только стойкие следопыты, и хватало остриев и ударных частей на много охот. В отличие от обычных каменных или костяных наконечников промысла, что в пыль рассыпались от первого проявления пламени творца, камни Грани выдерживали сотни пламён, поэтому охотники использовали мистические символы только на этих камнях — на других не представлялось смысла. Но и Грани были не вечны. Со временем они раскалывались от пламени, и осколки эти использовались для стрел. Такие острия служили первым людям очень долго, пока не превращались в порошок.

— Видишь этот орнамент? Это означает «Расколоть Череп»! — возгласил Барда. — Символ дробящих черепов!

Велес взял заготовку Грани и принялся рассматривать высеченный рисунок. Искусно выгравированный символ летящего копья соприкасался со столь же тонко вырезанным округлым черепом рептилии — закруглённые формы гравировки разных конечностей ящеров в символике и эскизах первых людей всегда указывали на травоядность существа, а заострёнными рисунками обозначались хищники.

— Хорошо получилось! — похвалил Велес. — И когда в нём загорится пламя?

— Я решил, что оно источит прану после того, как воткну насмерть своё копьё в два десятка травоядных голов подряд без единого промаха! — Барда уверенно ударил себя кулаком в грудь, показывая младшему брату настрой и серьёзность намерений.

— Это внушительный символ, брат! — изумлённо произнёс Велес. — Ты достойный охотник!

— Благодарю тебя, Велес. Когда-нибудь символ пробудит пламя, и этот орнамент высекут на скрижалях Храма Созидателя.

— Если в твоём взоре в гравировке зародится пламя, то его точно высекут, и не раз! С такой гравировкой будут ходить все охотники, — убедительно возгласил Велес.

— Знаешь, — Барда задумался на мгновение, — я хочу однажды стать вождём, — поделился мыслью родич.

Молодой охотник с гордостью взглянул на старшего брата.

— Это сложный путь, Барда… наверное. Хотя, откуда мне знать?! — Велес похлопал Барду по плечу и улыбнулся. — Тебе придётся отрастить косу длиннее чем у Рошана и принести самую малость — две головы Гигантозавра! — рассмеялся дозорный. — Помнишь? Когда мы были совсем малы, с охоты вернулся Рошан с башкой гиганта?

Барда расплылся в улыбке:

— Да, да! Тогда все в племени только и говорили об этом.

— А Хорд в тот вечер у костра рассказывал нам, что Рошан за ночь до этого впервые в единстве обратил прану Пангеи в пламя, а после высек первый символ первых людей на острие своего копья.

— Ага! — подтвердил Барда. — И когда он пламя познал, пообещал сородичам, что победит несокрушимого ящера и высеченный символ явит прану. И что прана эта воедино сплотит силу и дух каждого охотника и шамана.

Дозорные на мгновение умолкли.

— Гигантозавр был побеждён, и люд в момент смертельного удара узрел глазами предков, как тело Рошана приобрело неимоверную мощь, а острие копья заполыхало зелёным свечением, — с торжественными лицами в один голос братья пересказали повествование Хорда, который каждые три-четыре сотни лун юнцам у костра вещал одну и ту же историю о подвиге вождя. — Вот так Рошан и стал первым вождём первых людей! — братья снова в одночасье выпалили словеса бывалого ловчего, подражая его же манере сказа, и дружно расхохотались.

Подняв себе настроение и насмеявшись вдоволь, родичи на миг замолчали. Каждый задумался о чём-то своём.

Неожиданно что-то зашелестело за уступом у тропы, что вела вниз, к другим пещерам. Дозорные навострили уши.

— Кому-то не спится… — прислушиваясь, прошептал Барда.

— Ага… Стой! Кто идёт? — в голос шутливо приказал Велес.

Но в ответ кроме порывов ветра и похрапываний старцев ничего не последовало.

— Эй! Кто там? — уже громче спросил Барда.

В ответ — ничего. Братья переглянулись. Снова послышался какой-то звук. Как будто что-то тяжёлое ударилось оземь. Затем раздался явный треск кустарников.

— Пойду гляну, кого это занесло посреди ночи, — Барда спрыгнул с уступа и направился вниз по тропе. Вскоре раздался его зов: — Велес, иди сюда!

— Что там ещё? — Велес лениво побрёл на просьбу.

Барда повернулся к младшему сородичу. Зеницы Барды были претворены в рептилоподобные, и он наизготове держал копьё.

— Что случилось, брат? — Велес достал огромный нож из-за пояса.

— Здесь нет никого! Никто не отвечает на зов и переклик, но какой-то шум был снова у нижних утёсов.

— Поднимать тревогу? — с этими словами дозорный вынул горн из сумки.

— Нет, Велес, погоди. Сами справимся! Лазуны наверняка снова пробрались в деревню поживиться припасами. Веди меня!

И сородичи принялись спускаться вниз по освещённой тропе, всматриваясь в каждый куст, проверяя каждый скалистый закуток.

Обхитрив дозорных, молодь тем временем, миновав спящих старцев, прошмыгнула в пещеру, ведущую к Храму Созидателя. На середине пути, в том месте, где коридор разветвлялся в три русла, подростки и дочь вождя остановились. В споре о том, стоит ли идти по освещённому ходу или лучше перелезть через заслоны и пройти по тёмным коридорам, где вероятность нарваться на очередных дозорных сводилась до малого, выиграл Ронин. Будто слышал он однажды от охотников, что все три хода ведут к Храму. Подросток выдернул из стены полыхающий светоч и повёл юных сородичей по зауженному тоннелю в правое русло.

***

Как только отряд вернулся в стойбище, дозорные сразу же оповестили Бруна о событиях минувшей ночи: о вспышке и новорожденной звезде, о походе вождя в Храм Созидателя, о том, что слышали соплеменники, как старцы гуторили о предчувствии Заврини. Будто к старцам и шаманам в одночасье обратились духи предков.

Весть о звезде не удивила Бруна. Он и охотники тоже углядели звезду и зарницу. А вот молва о таинственном позыве была весьма странной. О чём вещали духи, никто из дозорных не знал. Сторожилы лишь слыхали краем уха, как о духах беседовали старцы. К тому же с Илли, юной загонщицей, во время травли Полосунов произошло нечто странное: её внезапно настигло единство и прозрение одновременно. По крайней мере, так восприняли случившееся Брун и другие охотники из отряда.

— Как ты, Илли? — вожак провёл рукой по прядям девы, поправив запутанные чёрные локоны. — Ты не голодна?

Она лежала на подстиле. Её глаза всё ещё были перевоплощены в странный облик глаз Заврини: белки переливались оттенками алого, а чёрные радужки будто слились с зеницами и предали бледному лику возмужавшей охотницы жуткий и одновременно пленительный шарм. Зрак юной девы, словно хищный взор, пронизывающий решительностью, леденил душу Бруна, и при длительном лицезрении её взгляда по телу главаря Большой Охоты пробегала сковывающая дрожь.

— Всё хорошо, Брун. Пока не голодна. А вот ты ужасно выглядишь, — усмехнувшись, ответила Илли. — Если бы не твой голос, я бы ни за что не поверила, что это ты. — Скулы её и чешуйчатые складки под глазами сморщились от улыбки. — Это так странно. Глаза предков не такие, как я себе представляла, — дева развела руками. — Здесь всё такое бледное. Всё, кроме тебя, — она нежно коснулась щеки вожака. — Ты совсем другой, Брун… Твоя плоть… И эти звуки в ушах. Я слышу, как бьётся твоё сердце. Чутко слышу, Брун. И что происходит снаружи слышу… И огонь, Брун! Огонь — он очень странный, словно из светящейся пыли сотворён.

— Не переживай, Илли, я послал за Ингой. Она вылечит твои глаза, — заверил сородич.

Юная дева покивала:

— Ты расскажешь всем, как я славно выследила рептилий?

— Конечно, расскажу! Ты молодец, Илли! А сейчас отдыхай. Попробуй уснуть, — ответил Брун и обнял загонщицу.

Поднявшись к Дому Охотников, отряд Бруна запалил костры и светочи. В поселении сразу же началось хлопотанье. Следопыты отправились за водой к колодцам, другие засуетились в хижинах. На поляне перед шатрами охотники складывали поверженных в роще Полосунов. Добычи в этот раз было вдоволь, и дозорные очень удивились.

За шесть ночей отряд затравил два десятка ящеров, а эти рептилии были ловкими пронырами: полосатые травоядные, размерами чуть выше колен взрослого люда, умели вовремя затаиться от чуждого им взора и всегда передвигались бесшумно. Обитая небольшими стаями, по пять-десять ящериц, Полосуны внимательно следили за тем, чтобы никто не приблизился к ним. И если вдруг стае угрожала опасность, то в ней всегда находились рептилии, которые, рискуя ради семейства, намерено привлекали к себе недоброжелательный взор и уводили гонителей подальше от сородичей. К тому же, Полосуны стали покидать рощу. То ли кочуя за проливными дождями, то ли из-за численного размножения Рапторов, то ли по какой-то другой неведомой причине смышленые рептилии давненько перестали показываться на глаза. Поэтому дозорные и представить себе не могли, как соплеменники сумели загнать столько ящеров за столь непродолжительное отсутствие. Видимо, пламя Пангеи и благостный свет Великого Огня даровали отряду безупречное проворство и удачу.

Разжегши огни, некоторые охотники принялись свежевать улов. Отделяя кожу от плоти, они тут же срезали лакомые кусочки и поджаривали их на костре. Изрядно уставшие и голодные, следопыты уплетали сочные шматы вырезки, угощали ими дозорных и бурно обсуждали охоту, таинственное единство, прозрение Илли и вспышку прошлой ночью.

Брун вышел из хижины. Его одеяние, костяные доспехи и тело были сильно запачканы кровью убитых ящеров. И даже на голове, среди сплетённых русых кос, виднелись окровавленные локоны. На бледном лице вожака сочились свежие ссадины. Вокруг его зауженных серых зениц и на чешуйчатых скулах остались следы боевого окраса. Размытый сок саговника на лике Бруна во время травли смешался с кровью рептилий, и сейчас от искусно выведенных эскизов остались лишь потёртые, замызганные последки.

Скинув громоздкую броню, Брун осмотрелся. В Доме Охотников уже повсюду бегала молодь. Женщины встречали своих мужчин, дарили им украшения и внимание. На кострах вовсю кипели чаны и готовились яства из свежей мякоти. Стойбище довольно оживилось. Вожак обернулся и взглянул на свечение круговерти, что полыхало над поселением, а затем устремил свой взор к небу — на мерцающую красную звезду. Охотнику показалось, что она стала немного больше, и сияние её усилилось. Брун задумался…

— Брун, мой друг! — приветствовал Радон. — Ты так быстро вернулся! Как прошла охота? Надеюсь, все целы? — старший дозорный приобнял соплеменника.

— А, Радон! — охотник похлопал дозорного по плечу. — Приветствую тебя, Радон! Все живы, да, но на охоте у Илли… Не знаю, с чего и начать.

Следом подоспели Хорд, Варн и Валан.

— Хороший улов, Брун! Где ты такую стаю высле… — бывалый ловчий хотел поинтересоваться промыслом, но его перебил Радон:

— Погоди, Хорд! Что с Илли?

— Идёмте в хижину, — позвал Брун. — Вам нужно это увидеть.

Соплеменники вошли в шатёр. Илли уже спала, и Брун осторожно, чтобы не разбудить, приподнял ей веки.

— Во имя Пангеи! — прошептал Валан. — Дитя моё… Что с ней?

— Это я у тебя хотел спросить, Валан, — ответил Брун.

Сородичи принялись рассматривать воплощение глаз юной девы, которое не спадало даже во сне.

— Ока чёрные словно ночь, и зрачки будто слились с радужками, — подметил Валан. — А белки красные…

Старцы задумались.

***

Тьма окутала видение Варна, и во тьме внезапно раздались детские голоса:

— Где он?

— Не знаю…

— Он последний, да?..

— Таро, если мы его не выловим до полной темноты, то ты завтра снова будешь Ловчим! — с трудом сдерживая смех, сказал какой-то юнец.

— Выловим. Каждый куст проверяйте. Он хитрый! Не мог же он из стойбища убежать?! Его бы дозорные подме…

Ребячий говор растворился в тишине.

Тотчас прямо перед зраком одноглазого вспыхнули пламенные глаза, а в них зрачки чернее ночи, и в одночасье Варну почудился знакомый голос:

— Ты слышишь, что я тебе говорю, Варн?

***

— Чего стоишь? Отыщи, говорю, Ингу. Она с Аной где-то здесь, в Доме Охотников. Пусть в хижину Бруна придёт, да и Ана тоже! — воскликнул Валан.

— Ах, да. Хорошо! — спохватился одноглазый.

Растерянный Варн отправился выполнять поручение, а остальные недоумённо посмотрели ему вслед и продолжили обсуждать взор Илли.

— Я не знаю, что это такое, Валан. Может, это болезнь какая-то? Сколько мы болезней всяких уже излечили? — обратился Хорд к мудрецу. — Первый раз такое вижу и не припомню такого ни у кого из предков до самого Алака.

Валан ничего не ответил. Он долго всматривался в глаза загонщицы, и вдруг воскликнул:

— Её ока — белки её глаз — схожи со звёздным свечением! С новорожденной звездой! — Все удивлённо глянули на старика. — Они алым переливаются, словно звезда горит в её глазах! — продолжал восхищаться Валан.

Брун вопросительно посмотрел на Радона, а остальные сородичи стали зорко приглядываться и действительно подметили сходство с красным светилом, лишь чернящие радужки мешали бесподобной общности.

— А чернота указывает на ночь! — снова воскликнул Валан.

— Да ну! Неужто ты думаешь, Валан, что рождённая звезда и её глаза сплочены между собой?! — тут же засомневался Радон.

— Хм… — задумался старый шаман. — Об этом нам расскажет Рошан.

— Погодите, погодите, Валан, Радон! Вы о красной звезде говорите, что зажглась прошлой ночью? — недопонял Брун.

— Именно! — воскликнул Валан.

И поведали сородичи главарю Большой Охоты о минувших событиях. И о предчувствии Заврини рассказали.

— Вот это новости! — изумился вожак. — Мы видели и зарницу, и звезду. А как светила пестрили и коло сияло — не углядели. Некогда было на промысле небо разглядывать. И духов мы не слышали. А что значит «бегите»?

— То и значит! Хотят духи, чтобы мы покинули Великий Вулкан, Брун. Я, Валан, Викша, Ханн и вождь слышали зов одновременно! — воскликнул Хорд. — Такого раньше никогда не случалось!

— Заврини нас о чём-то предупреждают, — добавил Валан. — И нам остаётся ждать Рошана.

— И как долго его ждать? Мне сказали, что он ещё утром отправился в пещеры, — поинтересовался Брун.

— Будем ждать столько, сколько нужно, — утвердил Хорд. — Когда предок наш Алак леченье искал от болезней, он две ночи был в единстве и нашёл. Поэтому ждём вождя. Другого не дано!

— А если он не вернётся во вторую ночь? — предположил Радон.

— Вернётся, — уверенно ответил бывалый ловчий. — Вернётся!

***

— До чуждых троп ещё два дня пути оставалось, — Брун начал свой сказ. — Мы добрались всего-то до второго оврага и решили устроить привал. Многие из вас знают Илли. Она без деревьев жить не может. Чуть что — сразу на араукарии. Ну и полезла она с одного дерева на другое посмотреть, что там за оврагом творится. Мы за неё не переживали вовсе. Ловкости у неё — каждый позавидовать может. И вот, возвращается она к нам и дышит так тяжело, будто торопилась сильно. Возвращается и говорит, что стаю выследила — Полосунов пятнадцать. Многие посмеялись, да я вместе с ними. Где это видано, чтобы загонщик без воплощения охотника Полосуна выследил?! — возмутился Брун, указывая рукой на свои глаза.

Старцы и дозорные одобрительно закивали, соглашаясь с рассуждением вожака.

— Ну кто поверит? — продолжал нагнетать главарь Большой Охоты. — А она всерьёз! Мы и пошли тудой — убедить юную деву, что ей показалось. Но не тут-то было! — Брун махнул рукой. — Благостный свет Великого Огня действительно приметил для нас парочку Полосунов именно там, куда Илли нас и повела.

От этой новости родичи с удивлением заохали, а прибывшие с Большой Охоты следопыты, нахваливая юную загонщицу, затопали.

— Ясно стало, что неподалёку стая пасётся, — молвил Брун. — За два дня-то кроме Стервятников да этих бешеных Рапторов ни одной ящерицы не видели. Ну вот смотрю я — полосатых два всего, а значит проныры нас уже обнаружили и уводят от стада. Но нет! — воскликнул охотник. — Рептилии и вовсе нас не замечали, будто не сдались мы им. Вот я и послал загонщиками Илли и Рамира, — вожак охотничьих отрядов указал в сторону сидящего среди сородичей Рамира, — в обход по правым склонам, предполагая, что стая именно там.

Рамир закивал, подтверждая слова Бруна.

— Мы ушли влево. Поднялись на другую сторону оврага и слышим — суета на опушке! Ближе подошли ока воплоти*, — на этом месте сказа вожак обратил свои глаза в рептилоподобные, — и сквозь заросли вижу я Полосунов — десятка два их там ютится. Мы орудия приготовили и ждём, пока Рамир и Илли стаю спугнут да к нам пригонят. Ждём-ждём, а их всё нет и нет. Вот и решили сами. Луки, копья наизготовку взяли и крадёмся ближе. Крадёмся, и смотрю я, что за стаей просвета не видать, будто не кончается она. Вся поляна плотью усыпана, и в ушах гул стоит. Бьются сердца — нас не боятся, а то и вовсе не слышат и не чуют, будто способностей ящеры лишились. Пламенем своей гравировки правдую, братья и сёстры, отсохни у меня язык — их там десятка четыре, а то и больше было! Я ока освободил, чтобы собственными глазами увидеть, не мерещится ли мне, — Брун вернул глазам прежний людской облик. — Не мерещится! — продолжил он. — И вдруг стадо это засуетилось и принялось не спеша уходить вглубь рощи. Я не сдержался, просвистел, и мы напали. Вот как подняли орудия, так каждый и успел по Полосуну заколоть, и я — два. Остальные рептилии в страхе на восток дёрнули, и много их было, братья, очень много!

— У-у-у! — соплеменники восторженно захлопали в ладоши.

— А Илли с Рамиром-то где потерялись? — спросил Хорд.

— А вот Рамир пускай и расскажет. Что мне пересказывать, — ответил Брун.

Соплеменники уставились на Рамира. Опытный ловчий поднялся со своего подстила и сел поближе к костру. Борода его и волосы были аккуратно сплетены и подозрительно чисты. А судя по свежему маскировочному окрасу на лице и в тех местах, где костяные доспехи не прикрывали конечности и тело, всем и вовсе стало понятно, что Рамир не принимал участия в травле Полосунов. Нанесённая соком саговника краска на коже родича была настолько свежа и нетронута, что если бы никто не знал, что Рамир был на Большой Охоте, все бы решили, что он только-только на неё собирается. И, конечно же, у многих соплеменников возникли вопросы, но Рамир, не дожидаясь суждений, своим сказом стал открывать глаза неведающим:

— Мы с Илли по правым склонам обошли, — незамедлительно начал ловчий. — Я местность осмотрел — всё чисто, ни одного хищника в округе, только полосатые. А стая большая! Слова Бруна подтверждаю — не мерещилось ему! Сам я ушёл вперёд немного, но договорились мы с Илли по сигналу начать. Крадусь я, значит, ока воплоти, и чудится мне, что Илли зовёт меня, да как-то странно — голос её оборвался. Дык, я и решил, что мне послышалось. Добрался до зарослей и свист даю, а сам в сторону стаи не лезу. Жду Илли. Интересно же! Это её первая охота. Как она себя поведёт-то, что делать будет?!

Соплеменники одобрительно зашумели, поддерживая решение Рамира.

— Но она как сквозь землю провалилась, — продолжал рассказывать ловчий. — Нет её и нет… Потом смотрю — в стае ящериц переполох! Понял я, что Брун команду дал травить добычу. Я хотел было помочь, но предчувствие Заврини Илли искать направило. Вернулся я к тому месту, где мы с ней разошлись, а она лежит там без сознания. Я её в чувства давай приводить. Она глаза открыла и как отпрыгнет от меня! Такого прыжка сроду не видел, — восхищённо сказал Рамир. — Отскочила и смотрит, будто не узнаёт. А радужки глаз у неё чёрные как ночь, и зрачков будто нет вовсе! А белки красным переливались, словно пламень с кровью смешался!

На этом сказе сородичи заохали от удивления, а охотники из отряда Бруна снова зашумели и затопали, подтверждая слова ловчего.

— Я понял, что дева глаза Заврини познала, но глаза неправильные какие-то, — объяснил Рамир. — И говорит она мне: «Не подходи, чудовище!». Я и опешил. «Илли! — успокаиваю её. — Это же я, Рамир!». А она смотрит и понять ничего не может — не узнаёт меня! Я ближе к ней, а она как вскрикнет и без чувств на землю рухнула. Я на руки её взял и понёс к отряду…

Соплеменники раскрыли рты.

— По возвращении в стойбище Илли сказала мне, что когда с Рамиром они разошлись, корни невиданных растений оплели ей ноги, а потом и до рук добрались. И больше она ничего не помнит. Даже не помнит, как Рамир её в чувства привёл, — заключил Брун. — Она единство познала, люди! И единство её прервалось. Точно вам говорю! Азиса не забыли? У него тоже память отшибло, когда нарушили ему.

Старцы и бывалые следопыты закивали, а дозорные, в очередной раз заслышав упоминание о старом шамане, снова замерли в ожидании каких-нибудь подробностей, но Брун продолжил изъяснять произошедшее с его загонщицей:

— Слышит Илли наши голоса как мы — охотники — слышим со зраком воплоти. А что с глазами у неё — совсем не понятно. Говоришь, Валан, на звезду похожи? — указал он рукой на явленность, а все сидящие у костра тут же подняли взоры к небу. — Может быть и похожи, — продолжил рассуждать вожак. — Но что я точно знаю, и Илли сама мне говорила, что видела она взором своим посреди ночи сумерки, будто не ночь это вовсе, хотя тогда далеко за полночь было. И живность всякую, что стрекочет и цокочет, огнями светящимися она видела, и нас всех сородичей в другом обличии видит, как наши ока воплощённые ящеров! Говорит — туши мы в доспехах! Сама мне ведала, что у неё кости торчат везде да мясо с кровью — кожи нет! Ни у неё нет, ни у нас — ни у кого! Лишь плоть оголённая!

*ока воплоти — на языке первых людей означает «со взором охотника».

***

— А-а-а! — завопил Унга, а сбоку от него на освещённой стене появилась восьмилапая тень.

— Что? Что случилось? — напугавшись воплем соплеменника, заголосили и без того всполошённые дети.

— Она на мне! На мне сидит!

— Кто сидит? Как сидит? — Ронин тут же поднёс факел поближе к сородичу.

— Тварь!

С подбородка Унги тянулась вниз едва видимая блестящая паутинка, а на её конце на уровне груди будущего охотника висело крохотное мохнатое существо.

— Во имя Пангеи, Унга! — воскликнула Эльна. — Это же Желтопузик!

Оми захихикала, а черновласая девочка подцепила паутину пальцем и поднесла к себе, дабы разглядеть насекомое. Паучок тем временем сумбурно махал лапками, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь.

— Они в камнях живут, забыл? — добавила Эльна. — Сам же подсовывал им личинок стрекоз!

— Унга, тут и так жутко, и ты ещё со своими тварями! — недовольно буркнул Ронин.

Мрачный тоннель отдавал сыростью и прохладой. Его зауженные и извилистые коридоры были настолько однообразными, что юным исследователям иногда казалось, будто ходят они по одним и тем же закуткам. Местами заострённые рельефы стен и падающие на них тени напоминали силуэты ящериц, и детям порой чудилось, что каменные формы и вовсе шевелятся. От этого становилось страшно. Но несмотря на жуткое убранство подземного хода, стремление к приключениям не покидало храбрые сердца, ведь таинственный и неизведанный путь навеивал юным сородичам не только тревогу, но и предвкушение увидеть что-то необыкновенное и невиданное прежде.

Пробираясь по узкому коридору, будущие охотники почти не разговаривали. Они не на шутку боялись нарушить чарующую тишину незнакомого подземелья. Поэтому дорога к Храму Созидателя короталась без болтовни и дурачества. И лишь отдалённые всплески подземного ручейка размеренно беспокоили безмолвие стен.

Ронин и Унга постоянно помогали девочкам взбираться на неудобные подъёмы и уступы. А Унга ещё и помечал стены тоннеля своим маленьким костяным ножом. Время от времени, вырезая на стенах указательные стрелки и прося его подождать, мальчуган задерживал ход, на что соплеменники негодовали, так как тоннель-то не разветвлялся и заплутать в нём при всём желании было невозможно. Но Унга настаивал, обосновывая свои действа словами: «На всякий случай».

Частенько дети стукались и обтёсывались об острые края рельефов, получая при этом неприятные жгучие ссадины. Но молодь терпела и продвигалась вперёд. После нескольких слишком зауженных коридоров Эльна догадалась, почему взрослые не ходили в Храм Созидателя этой дорогой. В этом рукаве даже малым отпрыскам приходилось иногда проползать на четвереньках, что было весьма неприятным действом: резкие склады пещер впивались в колени и больно царапали кожу, оставляя после себя сильное желание вернуться в стойбище и, завалившись на мягкий подстил, погрузиться в беззаботный мир сновидений, но любопытство брало своё.

Казалось, что тоннель никогда не закончится! Дети шли и шли, но вскоре коридор стал значительно расширяться, что не могло не порадовать юных искателей приключений.

— Я думаю, мы почти добрались, — едва слышно прошептал Ронин.

— Здесь становится теплее, — подметила Эльна.

— Скоро мы вождя увидим?! — воскликнула Оми во весь голос.

— Тс-с! Оми, да что же ты так голосишь, — прошептал Ронин. — Ты что, хочешь, чтобы нас услышали дозорные? Прошу тебя — давай шёпотом!

— Прости, Ронин, я просто соскучилась по Па, — надув губки, оправдалась девочка.

— Скоро увидишь вождя, скоро, — ответил Ронин. — Потерпи. Главное, никого не встретить.

— Перестань, Ронин! Тут и так жутко до костей. Кого мы ещё встретить должны? — разволновался Унга. — А если честно — я устал уже. Спать хочу.

— Ну будет тебе, Унга, — буркнула Эльна. — Ты же сам хотел в пещеры, больше всех!

— Хотел-хотел — перехотел, — обиженно проворчал юнец, вспоминая напавшего на него Желтопузика.

Подземный ход становился всё шире и просторней, а свечение факела всё меньше и слабее охватывало его протяжённость. И если прежде, в узких коридорах, пламя огня рассеивало свет далеко вперёд, позволяя уверенней идти по скалистым рельефам, то сейчас необъятный уклад тоннеля заметно поглощал свечение. Чем шире становился грот, тем ближе к молоди, пожирая чернью пределы видимости, подкрадывалась кромешная тьма. Порой дети и вовсе терялись в просторах подземелья. Очертания стен то появлялись совсем рядом, то на десяток шагов исчезали во мраке.

Это изрядно пугало будущих охотников. Ход их явно замедлился. И после нескольких таких размашистых переходов, чтобы случаем не запропаститься, Эльна предложила взяться за руки и ступать вдоль левой стены коридора.

Вскоре вдали проявился едва видимый зелёный свет.

— Смотрите! — первым подметил Унга. — Там что-то светится?

Молодь остановилась и попыталась разглядеть, на что указывал юнец, но мерцание факела не давало сосредоточить взоры.

— Ронин, — обратилась Эльна. — А ну-ка убери факел.

Ронин отвёл руку в сторону. Сияние светоча отступило, и недалеко во мраке, в полусотне шагов от молодых сородичей проявились зеленоватые силуэты каменных стен.

— Да, я вижу! Там что-то есть. Кажется, мы пришли, — обрадовалась Эльна.

— Мы пришли, пришли! — снова заголосила Оми. — Бежимте скорее!

— Оми, тс-с!!! Тише, милая, — остерёг девочку Ронин.

— Ой, простите, простите. Идёмте скорее, — уже шёпотом торопила дочь вождя.

Дети устремились к просвету. И совсем скоро тоннель привёл юных соплеменников к источнику загадочного свечения — в Обитель Единства.

— Вот это да! Вы только посмотрите, как они светятся! — изумился Ронин, входя в обширный грот. — Это же символы охотников и шаманов!

Храм Созидателя, окутанный зелёной дымкой сверху донизу, переливался радужно-зелёными потоками света. Повсюду на стенах, на уступах и плоскостях, источая яркое свечение, лучились наскальные рисунки и гравировка первых людей. Сияния, словно редкие лучики Великого Огня, рассекающие толщи облаков в пасмурный день, исходили из полостей и начертаний орнаментов, распыляя тёплый свет по просторам Храма. Дети были очарованы увиденным! За все Луны и Великие Огни они не видали ничего причудливей и необыкновенней. Раскрыв рты, молодь медленно ступала вдоль стен подземелья и рассматривала светящиеся символы на скрижалях.

— Ах! — восхитилась Оми. — Как же тут красиво!

— Ага… А кто-то из охотников говорил, что в Храме темно и сыро, — Ронин вспомнил сплетни дозорных и потушил факел. — А здесь очень тепло, даже жарко как-то…

— Это свечение! Оно согревает Храм, — догадалась Эльна и осторожно протянула руку почти вплотную к светящемуся символу. — Ай! — тут же одёрнула. — Горячо!

— Мне кажется, это пламя Пангеи, о котором рассказывал Валан! Зелёный огонь, который придаёт силу стойким охотникам и шаманам! — воскликнул Унга. — Или прана, которую надобно изъять!

— Точно! — подхватила Эльна. — Так горячо может быть только от пламени!

Внезапно и юрко Унга провёл рукой на расстоянии от символа. Малец на миг коснулся зелёных лучей и, не ощутив теплоты, понял, что обжигающими они были лишь у истока. Унга ещё раз, но уже медленно, подвёл руку к потоку света и замер. Молодь ахнула от удивления: таинственный зелёный луч, коснувшись ладони, осветил кисть Унги и насквозь вышел с другой стороны; рука юноши залилась свечением до самого предплечья, и сквозь сияющую кожу стали видны силуэты костей и суставов, а Унга изумлённо выпучил глаза.

— Ух ты! — восхитились дети.

— Ничего себе! — ахнула Эльна. — А тебе не больно? Не горячо?

Унга покачал головой:

— Он… Он не горячий. Он даже не тёплый!

Тут же юные искатели приключений повторили за сородичем — дотронулись лучей. И действительно — на небольшом расстоянии от светящихся орнаментов тепло и вовсе не ощущалось. Руки храбрецов наполнились зелёным светом, а Эльна тем временем осторожно приблизила свою ладонь вплотную к символу.

— Смотрите, — она коснулась гравировки. — Попробуйте. Больше не обжигает.

Остальные последовали совету девочки. Медленно подведя ладони к источникам, дети одобрительно закивали. Эльна оказалась права.

Ронин же и вовсе убрал руку от символа, но его кисть продолжала излучать сияние, постепенно утрачивая силу свечения.

— Ух ты! — сородичи снова заохали-заахали, а Ронин принялся плавно водить рукой перед собой. Его движения мистическим образом оставляли после себя шлейф зелёной лучистой пыли. Остатки сияния света на мгновения сохраняли силуэт руки, а затем бесследно растворялись в воздухе.

— Вот это да! — вновь восхитились дети и повторили за юнцом.

Они проделывали это снова и снова, восторгаясь светящимися очертаниями.

Совсем скоро кисть Ронина окончательно перестала светиться, и он ещё раз дотронулся до символа, но тут же отдёрнул руку.

— Ай! Горячо! — воскликнул юнец.

— Ага! — улыбнулась Эльна. — Издалека надо.

Девочка проделала всё то же самое, что в первый раз сделал Унга, а затем коснулась гравировки. У неё получилось не обжечься, и она тихонечко захлопала в ладоши:

— Как же здорово, как же здорово!

Юные соплеменники последовали примеру Эльны. Ещё много раз проделав хитрый трюк, они, довольные разгадкой сияющих лучей, подбежали к очередному уступу с символами.

— Смотрите, это же все рептилии, которых побеждали охотничьи отряды! — сообразил Унга.

Остальные, поддакивая, подтвердили слова сородича.

— Это — Длинношеий, — Оми указала на символ.

— Всё-то ты знаешь, кроха, — похвалил Ронин.

— Ага! А это Лазуны, — приметил Унга. — Они постоянно ошиваются возле стойбища.

— Хвосто… Хвостоли… — замешкалась дочь вождя.

— Хвосто — Лих! — подсказала Эльна.

— Точно-точно! Хвостолих, — Оми порадовалась своей сообразительности и обняла старшую соплеменницу.

— А тут что? — черновласая дева обратила внимание на следующую скрижаль. — Это что, Великий Огонь?

Справа на уступе была высечена древняя мудрость — начертание об огненном светиле, что освещало обитель Пангеи да помогало охотникам на промысле, и о Луне, что время исчисляла да своим присутствием отдых жаловала и сны. И мудрость ту знали все от мала до велика!

— И сотворила Пангея в бушующих водах Великий Огонь, — начал вещать Ронин. — Чтобы видели охотники добычу свою.

— Да-а! — дети поддержали сказ.

— И чтобы огонь не испепелил земли сотворённые, возвращала Пангея его обратно в водную стихию да Луну на его место поднимала в небо, чтобы творения Её могли мудрости набраться!

Эльна с восхищением уставилась на юношу.

— Ты молодец, Ронин, запомнил сказания Варна, — похвалила она.

Юнец улыбнулся и, скорчив заумную гримасу, продолжил с важной физиономией рассматривать символы на уступе. Девочки и Унга подметили воображульничество сородича и тихонечко захихикали. И Ронин, не сдержавшись, захихикал со всеми.

Молодь ещё долго рассматривала светящиеся начертания с рептилиями и историю небесных светил и представляла с ними всякие приключения, пока малышка Оми не обнаружила неподалёку нишу с какими-то костями, сломанным луком, копьём и пёстрыми замысловатыми камешками.

— Смотрите! — позвала она. — Здесь дряхлый лук и обглоданные кости какие-то. Фи… И цветные камешки! Они блестят! Эльна, можно я возьму себе эти камешки?

Черновласая дева и юнцы тут же подскочили к дочери вождя и принялись рассматривать её находку, а Ронин, увидев причудливые светящиеся подобия камней, вспомнил учения Варна и пояснил:

— Это реликвии предков, Оми. Не камни вовсе. Это ракушки, что нашли когда-то прапращуры пращуров у берегов бушующих вод! А вот и след Заврини, про который Хорд рассказывал, — юноша приподнял окаменелый огрызок земли.

— Не хочу след! Можно ракушки взять? Хоть одну?

— Не-е-ет, милая, — трепетно возразила Эльна. — Реликвии брать нельзя. Нас могут поругать за это.

— Ну-у-у… — малышка тотчас надула губки, а Унга принялся её успокаивать:

— Будет тебе, Оми. Нам действительно выговор за ракушки устроят. И кстати, вы что, забыли зачем мы сюда пришли?

— Точно! — подхватил Ронин. — Посмотреть на вождя!

— А где вождь-то? Где Па? — Оми тут же принялась оглядываться по сторонам.

— Действительно, — подхватила и черновласая дева. — А где же вождь?

Сородичи осмотрелись. Чуть дальше от сияющих символов, ближе к центру пещеры, лучи, исходя из массы наскальных рисунков, пересекались между собой и образовывали в Обители Единства скопления густой туманности и пылевых облаков. Сквозь эту причудливую завесу, которая окутывала почти всё пространство грота, дети подметили небольшой светящийся валун.

— А что это там? — поинтересовался Унга. — Пойдёмте посмотрим.

И будущие охотники устремились к загадочному камню.

Проходя через туманность, Ронин, ступавший впереди всех, вошёл ненароком в пылевое облако. Внезапно облако рассыпалось на множество крошечных частиц. Частицы взметнули ввысь и зависли над юнцом.

— Ой! — юноша остановился и, с опаской подняв голову, уставился на пылинки.

Унга и девочки тоже обратили внимание на происходящее.

— Ух ты! Вы видели? — раскрыв рот от удивления, воскликнул Унга.

— Да-а-а, — хором подхватили юные соплеменницы.

Тем временем светящиеся частицы, слегка подрагивая, продолжали парить в воздухе, будто ждали, когда же нарушитель умиротворения покинет их место пребывания. Подросток медленно и осторожно сделал шаг вперёд. В этот момент крупицы, что дальше всех находились от юноши, плавно спустились чуть ниже и снова зависли.

Эльна, Унга и Оми заохали от восторга, а Ронин понял, что происходит, и сделал ещё несколько шагов — подальше от причудливых пылинок. И тут же все как одна крохотные частички света устремились обратно, в изначальное своё нахождение. Они размерено прильнули друг к другу, по новой воссоздав облако световой пыли.

— Ах! — воскликнула Оми и, недолго думая, резво прыгнула в ту же пылевую завесу.

Крупинки света снова разлетелись и зависли в выси! Как только дочь вождя отдалилась от их прежнего места скопления, частички вновь собрались в единое целое.

— Как же здесь здорово! — обрадовалась Эльна и тоже прыгнула в пылевое облако.

Дети, радуясь и восхищаясь забаве таинственного подземелья, принялись носиться от одного облака к другому, разгоняя частицы света по Обители Единства. А когда молодые сородичи устали от безудержной беготни по Храму, Ронин подозвал соплеменников к себе, и, отдышавшись, будущие охотники наконец-таки подошли к загадочному камню.

— Интересно, а это что такое? — задумчиво поинтересовался Унга.

Странный и немного уродливый чудо-камень был покрыт столь же странными сияющими сплетениями корней, которые напоминали отростки лианового дерева. Сплетения исходили прямо из травянистого островка под камнем, а их свечение было подобно свечению символов первых людей на стенах пещеры.

Ронин, обходя валун, коснулся вершины чудо-камня и тут же подметил стоящие возле чаши и огромный чан.

— Здесь кто-то бы… — юнец не успел договорить, как внезапно, сочетаясь с глухим треском, отростки на причудливом камне зашевелились и, утрачивая свечение, принялись медленно сползать вниз.

Дети заохали от неожиданности и отпрыгнули. Мгновением после лучи света, исходящие из наскальных рисунков и символов первых людей, стали меркнуть по всему Храму Созидателя — угасали светящиеся пылевые облака и туманность. Пещеру стремительно начал окутывать мрак!

Юные сородичи запаниковали.

— Ронин, что ты сделал? — оглядываясь, воскликнула напуганная Эльна.

— Ронин, что происходит? — растерянно спросил Унга.

— Я не знаю, я ничего не делал. Совсем ничего, — оправдывался столь же напуганный юнец.

— Эльна, мне страшно! Эльна!.. — Оми обняла черновласую деву.

— Тише, милая, всё будет хорошо! — Эльна прижала кроху.

— Ро-ро… и-нин, Ро-о-ни-и-н, что это? — дрожащим голосом вымолвил Унга.

Побледневший юноша указывал на валун и пытался что-то выговорить, но слова больше не исходили из его уст. Подросток будто утратил дар речи. Раскрыв рот и безмолвно шевеля губами, Унга плюхнулся на зад и оторопел. Повязка на его бёдрах взмокла, и под юнцом образовалась лужа.

— А-а-а! — завопила маленькая Оми и вцепилась в Эльну так, что та почувствовала, как острые коготки малышки пронзили кожу до крови.

Едва светящиеся стебли обнажили вершину валуна, и юные сородичи разглядели в каменных формах чьё-то лико. И поняла молодь в тот час, что загадочный камень был не камнем вовсе! Распознали дети меж сплетений людское тело, и заключалось оно сплетениями, облечённое с ног до головы, словно в неволе. А между отвратительных отростков безмятежно проглядывалось серое и, казалось, окаменелое лицо незнакомца. Веки его были опущены, будто пребывал он во сне, но в полумраке виделось юным сородичам, что глаза его беспокойно ворошатся. И виденье это вселяло смятенье и страх!

Ронин опешил. Унга в страхе отполз подальше от сплетений. А у Эльны от волнения затряслись ноги, и, обняв малышку ещё сильнее, черновласая дева пала на колени на острые очерки рельефа.

Изумрудные потоки света и светящиеся пылевые облака в Храме Созидателя полностью померкли. Обитель Единства окутала тьма, и в пещере будто всё замерло в тот час. В непроглядном мраке дети больше не различали один одного — ничего невозможно было разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Только Оми и Эльна находились вместе — в объятиях друг друга. Девочки затаились. Они не разговаривали и даже не шевелились, ибо боялись нарушить тишину грота и пробудить заточённого в корни незнакомца. Слева и справа они порой улавливали дрожащее дыхание и сопение Унги и Ронина да едва слышимый ручеёк, протекающий в складах подземелья, нарушал жуткое затишье.

И вдруг посреди темнящей черни, прямо перед молодью, засветились красные глаза, а в них возникли огромные зрачки чернее ночи: взгляд незнакомца вмиг оживился, и пламенные глаза, кой-когда смыкая веки, взялись смотреть то на Ронина, то на Унгу, то на Эльну и Оми, то куда-то вдаль.

Ронин рухнул без сознания. Оми, завидев светящийся зрак, отвернулась и закричала что есть сил: её визг эхом разнёсся по Храму Созидателя. Ещё сильнее прижавшись к черновласой деве, кроха принялась реветь взахлёб. Унги и вовсе не было слышно, а побледневшая Эльна, в тот момент вся трясясь от страха и не чувствуя ног, ненароком уловила пленительный и ужасающий взор.

И был тот взор живой и разумный! И не было никакого света в Обители Единства, кроме света огненных глаз. Отблески сияний жуткого взгляда тускло подсвечивали очерки окаменевшего лица, и узнала черновласая дева в тех очерках черты лика своего вождя. И мерещилось Эльне в тот час, будто губы вождя шевелятся, пытаясь что-то вымолвить, но мрачные стебли сдерживали скулы, словно подавляли глас…

Полночное шествие

К приходу сумерек отряд Валла успел освежевать Длинношеего. Сородичи срезали столько мяса, сколько без затруднений смогли бы доставить в стойбище, а треть туши пришлось оставить на растерзание плотоядным.

Из шкуры побеждённой рептилии изготовили мешки. Их-то и набили убоиной. И костями охотники тоже поживились на славу: каждый раз любой поверженный гигант своими останками пополнял запасы экипировки — по меньшей мере два костяных снаряжения. Прибавилось добычи и для других полезных в обыденной жизни принадлежностей, не говоря уже о трофеях в виде зубов и черепа. Часть хребта в окончании хвоста и вовсе являлась одной из составляющих костяного лука. Ещё один такой хвост, и полноценное мощное стрелковое орудие на смену древесного взял бы в руки какой-нибудь следопыт.

За сотню с лишним шагов от остатков ящера отряд поставил шатёр для ночлега, и уже в темноте, под стрекот и цокот ночной живности, вокруг постройки сородичи добивали последние рожны. Тут-то охотники и приметили в небе недалёко от Луны странное светило.

— Эй! Гляньте! Это что за звезда? — указал на свод Арвен.

Рилан, Ирис, Кун, Таро и другие подняли головы и стали с любопытством разглядывать таинственную явленность.

— Первый раз вижу, — озадачено ответил Кун.

— Да… я тоже не видал такой звезды ни разу, — подхватил Рилан.

Соплеменники отвлеклись от рожнов и принялись оживлённо обсуждать незнакомое явление.

— Надо Валла позвать, — предложил Таро. — Может, он видел?

Валл в тот момент вышел из шатра, чтобы поторопить сородичей:

— Что вы там возитесь? Бурную ночь хотите?

— Валл, смотри! Какая-то странная звезда возле Луны, — показал Кун.

Шаман тревожно взглянул на небо и на обнаруженную охотниками звезду, что зародилась прошлой ночью. Звезда всё так же переливалась оттенками алого, и показалось вожаку, что она приблизилась к Луне и увеличилась — стала больше, чем её вчерашнее явление. Валл нахмурился.

— Да, я видел. Добивайте рожны и в шатёр, пока рептилии не вышли на охоту! Подкрепимся, и поведаю вам о звезде и о гармонии с Длинношеим, да о Кострище.

Сородичи переглянулись и, заинтригованные призывом шамана, поторопились доставлять оставшиеся колья.

Переносной таборный шатёр был подобен обычным шатрам, что возводили в стойбище в Доме Охотников: всё тот же дымоотвод, всё те же округлые стены и такой же охват на земле. Только вот шкурой строение сие обтягивали дважды, чтобы свет от пламени костра не просвечивался наружу, и стены его извёсткой не обмазывали да сваи не такими мощными были и не вбивались наглухо, а балки — потоньше — и напрочь не привязывались. Шатёр был разборным! И у каждого охотничьего отряда, что уходил на промысел Большой Охоты, всегда такой шатёр имелся. Если остановиться в поле приходилось, как этой ночью, или же на болотах, или в хвойном лесу каком-нибудь, как роща араукарий у поселения нынешнего, или в другом месте, где нет лианового дерева, то ставили это строение наземь и за десяток шагов по кругу рожны вбивали. И если шатёр в Доме Охотников на близкий род рассчитан был — четыре-пять родичей, среди которых и дети приходились, — то в переносном шатре охотники спали битком один к одному. Двадцать соплеменников — ровно охотничий отряд — вплотную друг к другу вмещались в лежачем положении, и ни одним больше!

После трапезы Валл зажёг два факела и подвязал их к балке под дымоотводом, дабы осветить получше пространство ночлежки. Костёр шаман притушил и кострище разворошил, освободив место для посиделок. Сородичи расположились по кругу поплотней, а вожак достал из-за пазухи пергамент и бросил его наземь перед соплеменниками.

— Это наш кратчайший путь к Великому Вулкану, — Валл указал кончиком стрелы на начертанную тропу. — Я прошлой ночью поднимался на кроны и видел свет Кострища.

— Рискованно, — попрекнул Кун и взял карту.

— Уж лучше ночью, чем днём, — возразил шаман, и указал на свой шрам на лице. Охотники одобрительно закивали.

Изучив путь, косматый сородич протянул пергамент рядом сидящему Арвену. По очереди рассматривая начертания, сделанные Валлом, и передавая друг другу расписной лоскут, соплеменники ознакомились с предстоящей дорогой.

— Как думаешь, Валл, за три Огня доберёмся? — поинтересовался Таро.

— Попробуем, — ответил вожак. — Если никакие приключения по дороге не нагрянут.

— А что там с Саласом? Он живой хоть? В себя приходил? — обратился Таро к Тирану.

— Дышит, живой. Ни разу не очнулся, — доложил худощавый юнец. — Может, его попробовать растормошить? Или водой облить?

— Нет! — возразил Валл. — Пусть сам. Только Пангея и духи Заврини знают, что с ним. Начнём тревожить, а он как Азис потом кончит… Что я Радону скажу?

Стойкие следопыты зашумели, поддерживая решение вожака.

— Валл, а ты хоть знаешь, кто Азису единство нарушил? Никто не зна… — не договорив, молодой охотник уловил хмурый взгляд не только вожака, но и других бывалых охотников.

— Не знаю! — повысив голос, ответил шаман. — И знать не желаю! Кто там когда-то что-то нарушил… Нашёл, о чём думать на Большой Охоте — о небылицах дозорных!

Старшие следопыты ворчливо загуторили, поддерживая возмущения главаря, а молодые, раздосадовавшись, глянули на Арвена — уж очень любопытно им было знать, кто же это однажды зашёл в Шатёр Единства.

Каждый в племени, к слову, будучи загонщиком слышал, и не раз, у костра наставления о единстве. Будь те наставления от старца или знахарки, от бывалого охотника или самого вождя — не важно, но каждый загонщик познавал, что единство, первое оно или любое другое, в умиротворении должно происходить, и нарушать его нельзя! И многие юнцы и девы внимали в тех наставлениях о таинственном единстве Азиса — старого шамана, что жил в те времена, когда нынешние старцы и мудрецы ещё старцами и мудрецами не были. Будто прервал Азису кто-то гармонию, а кто именно — никогда наставники не говорили. И мало кто ведал из молоди, что на самом деле произошло в ту ночь. И раз за разом, когда ученья у костра о первом единстве начинались, не только загонщикам любопытно становилось знать, кто же тот нарушитель, а и подросшим с лунами молодым дозорным. Но тайну мудрые соплеменники берегли как зеницу ока, всячески пытались избегать вопросов и быстро меняли тему беседы.

— А что там с травоядным, Валл? — спросил Ирис, черновласый охотник с ожогом на правой щеке.

— Да, единство с ящером-то… — почесал бороду Валл. — В гармонии с рептилией я видел и других Длинношеих, — начал вещать шаман. — Восемь или десять — сосчитать не успел.

— Ого! Выводок что ли? — удивился Кун.

— И выводок тоже. Их стая была! — воскликнул вожак.

— Стая? — хором переспросили сородичи.

Длинношеие по своей природе были одиночками. И обычно, не считая самца в период кладки, с самкой подле находились только её детёныши. Когда детёныши подрастали, то самка прогоняла их на самостоятельные паствы. И конечно же, следопыты, услышав о выводке и стае Длинношеих одновременно, были очень удивлены.

— Никогда не видел, чтобы гиганты в стаи собирались, — сказал Ирис.

— Да-да, в том-то всё и дело — их стая была, и шли они по полю, что между нашими землями и лиановым лесом, вместе с этим ящером, — Валл указал рукой на мешки с убоиной. — И недавно они там проходили — дней пять назад примерно. Тогда ливень шёл сильный, помните? — Сородичи закивали. — В видении я слышал рёв ещё одного отродья у опушки рощи, — продолжил вещать Валл. — Может, Рапторы или ещё какие-нибудь ящеры напали на детёныша, и Длинношеий этот, отбившись от стаи, отправился за ним.

— А детёныша разорвали-таки, — предположил Арвен.

— Да, — согласился Валл. — Так оно и есть, раз мы выследили ящера одинёшенького. Но! Мы выследили его в лиановом лесу. А в сторону леса в видении направлялись и другие Длинношеие!

— То есть рептилия эта шла следом за стаей, — сделал вывод Кун.

— Верно мыслишь, старый, — закивал шаман.

— И в беннеттитовое поле Длинношеий тоже сам вышел, — подхватил Таро, — а не мы его выманили. Стая на запад ушла по этому полю!

— Да, Таро. Я тоже так думаю, — одобрил главарь Большой Охоты, и охотники дружно зашастили, судача о стае и её кочевании. — Кстати, в дебрях лианового леса есть озерцо, — вспомнил вожак. — И мне показалось, что мы проходили неподалёку от него. На обратном пути поищем водоём.

— А что с Кострищем-то? — спросил Кун. — Как оно выглядит хоть?

— Всё как и говорил одноглазый. На горизонте я обнаружил луч света, и он ещё шевелился так странно, то влево, то вправо — об этом Варн не предупреждал, но это точно был Тотем Пламени. Клык Разавра даю! — шаман потеребил серьгу в ухе. — А вот звезда эта, что вы подметили, не простая… — И поведал Валл отряду об увиденном на кронах прошлой ночью: о странном теснении светил, о вспышке в небесах, о рождении явленности да о своём тревожном предчувствии. — Вам говорить не стал, чтобы дух ваш не склонять к мыслям дурным, и охоту завершить спокойно, — заключил шаман.

Соплеменники помолчали немного, а потом зашушукались, рассуждая о знамении красной звезды.

— А, вот ещё что! — спохватился Валл. — Может, мне чудится это всё, но то, что с глазами у Саласа… И единство его в такой суматохе… Ещё и эти Длинношеие в гармонии… Всё это после вспышки случилось и появления звезды. Что скажете? — обратился шаман к охотникам. — Кун?

Сородичи закивали, поддерживая рассуждения вожака.

— Верно, верно говоришь, Валл. Длинношеие по одиночке ходят — всем известно, — подтвердил косматый. — А единства никогда не бывало без тишины и умиротворения. И ока мальца точно не ока Заврини! — Кун задумался на миг. — Со звездой, говоришь, связанно это всё? Каким образом только?.. — пожилой следопыт развернулся в сторону Саласа. — Тиран, а ну-ка подними ему веки!

Салас, приукрытый шкурой рептилии, лежал на подстиле у стены шатра возле мешков со свежатиной, а Тиран, облокотившись на сваю, сидел подле подростка. Как только худощавый юнец потянулся к лику Саласа, тот моментально очнулся.

— Ах, — застонал загонщик, едва открыв глаза.

Соплеменники всполошились, а юноша подался назад и хотел было вскрикнуть, но Тиран успел прикрыть ему рот.

Глаза Саласа всё ещё были в странном воплощении. Юнец до сих пор не понимал, что с ним происходит, а в его взоре предстало то же самое виденье, как и днём после травли Длинношеего: все, кого он видел тогда из сородичей, вновь явились пред зраком без кожи — с оголёнными плотями, с окровавленными черепами и выпученными глазами, в одеяниях и доспехах, пялились на него, как будто хотели съесть — вот такой у них был жуткий вид. А на слуху юнца глухими ударами звучали биения людских сердец. Слышались ему невнятные постукивания, словно глубокие искажённые звуки бонго. То одновременные, то невпопад, они то ускорялись, то стукали размерено. В одночасье над безобразными силуэтами Салас подметил странные факелы, привязанные к дымоотводу: огни светочей ярко освещали постройку, а стихии пламён, что полыхали на окончаниях рукоятей, были похожи на сгустки вращающихся и светящихся частичек. Ко всему этому зрелищу неожиданно сквозь гул сердцебиений стал чудиться странный отдалённый стрекот ночных насекомых и шелест, похожий на ветряные порывы. От такого представления разом подросток снова обомлел!

— Тише, тише, — замолвил Тиран и убрал руку с уст сородича. — Ты хочешь, чтобы по наши души ящеры пришли?

Голос Тирана эхом пронёсся в ушах Саласа, и юный загонщик недоумённо уставился на соплеменника:

— Тиран, это ты, что ли? Что с тобой? Что происходит?

— А-а-а, узнал-таки! — улыбнулся Тиран. — Со мной всё хорошо. А вот с тобой что случилось — не совсем понятно…

— Эй, крикун, ты в порядке? — обратился Валл. — Мы думали, что ты никогда не проснёшься! У тебя ока не болят? А ну, посмотри на меня!

— Валл? — Салас недоумённо уставился на силуэт главаря Большой Охоты.

— Валл, Валл, — подтвердил шаман. — Ты как первый раз меня видишь, — вожак усмехнулся и потянулся к загонщику, чтобы рассмотреть его глаза поближе. — У тебя, мой юный друг, и зрачков-то нет почти. Да уж, тут без старцев и без Инги не обойтись…

Охотники окружили Саласа — кто подсел, кто стоял позади, — и все как один принялись разглядывать странное воплощение глаз. Жуткие силуэты без кож пристально пялились на юнца, и это настораживало его. Кто-то из стоящих сзади помахал юноше рукой, и если бы череп с окровавленной пастью и жёлтыми клыками не начал извергать речь, то Салас никогда бы и не понял, кто же это его приветствует.

— Меня хоть узнаёшь, любитель травоядных? — после этих слов все соплеменники тихонечко захихикали.

— Таро? Да, узнаю. Только вот вид у вас у всех страшный и голоса ваши будто из пещеры раздаются, — медленно и с опаской выговорил Салас. — Варн учил, что таким видени… — не успел подросток объясниться, как вдруг на шатёр снаружи что-то плюхнулось — небольшое, но явно весомое всколыхнуло кожаное полотно строения.

Затем непонятный шелест раздался и позади шатра, и справа от входа в него. Соплеменники насторожились.

— Я слыш… — Салас снова хотел было что-то вымолвить, но Валл остановил его:

— Тс-с!

Странный шорох продолжался, и его повторения стали проявляться вокруг халобуды со всех сторон. Сородичи переглянулись и замерли.

— Оружия наизготовку немедля! — прошептал Валл. — Только без шума. Никакого звука.

Охотники схватились за копья, ножи, дубины и луки, а те, у кого имелись костяные шлемы, принялись их надевать.

— По кругу становимся! Салас, среди мешков спрячься. Быстро! — продолжал нашёптывать команды шаман, натягивая свой шелом из Разавра на голову. — Рилан, накрой его шкурой и хвоей!

Салас кивнул и немедля схоронился среди убоины, а молодой охотник накинул на него подстил и припасённые ветви пахучих деревьев.

— Шелест крыльев, Валл! — шепнул один из следопытов. — Птерозавры?!

— Да ну! Спят они ночью! — возразил вожак. — Острокрылы, может?

— Да, похоже на то, Валл, — согласился Ирис. — Тут пальмы везде да папоротник — джунгли почти. Острокрылы, видимо, слетелись.

Внезапно завеса у входа в шатёр зашевелилась, и снизу из-под полога показалась голова летучей ящерицы. Сородичи встрепенулись, а рептилия, испугавшись люда, издала отвратительный писк и скрылась по ту сторону ночлежки. Соплеменники с облегчением вздохнули и приспустили орудия.

— Лапокрыл?! — удивился Валл.

— А что им в поле надобно-то? — промолвил седовласый охотник. — Они же без деревьев — лёгкая добыча для любого хищника. Неужто Лазуны извелись в лиановых лесах?!

Небольшие ящерицы — величиной в локоть — вместо передних конечностей имели лапы с широкими перепонками. Недокрылья, как их называли первые люди, позволяли Лапокрылам преодолевать небольшие расстояния, перелетая с ветки на ветку. На открытых местностях Лапокрылы никогда не показывались, если, конечно, не намеревались быть съеденными. Охотились летучие рептилии в основном на таких же мелких, как и они — Лазунов, Пискунов и Нырков. А самое главное то, что по земле Лапокрылы бегали с трудом, и конечно же, появление их в беннеттитовых просторах у всех охотников вызвало недоумение.

— Действительно, очень странно, — согласился Кун. — И судя по шелесту, снаружи их не один десяток. Предлагаю даже не высовываться!

— Ты что, думаешь, они набросятся на нас? — Ирис обратился к косматому следопыту.

— Их там целая стая! Кто знает, что у них на уме? А сюда они вряд ли полезут, — рассудил Кун.

— Будет вам, не паникуйте, — прошептал Валл. — Это всего лишь Лапокрылы. Может, они до туши Длинношеего вздумали слетать.

— Слетать? — удивился Таро. — До лианового леса несколько сотен шагов!

Внезапно со всех сторон стал слышаться омерзительный писк и хрипение, шорох и повизгивание. Охотники вздрогнули и снова приготовились дать отпор. Кто бы там ни был.

— Это ещё что такое? — Арвен навострил уши.

— Кажется, Лазуны пришли, — прошептал Трис.

— Лазуны пришли поживиться, — подтвердил Кун.

Лазуны очень сильно смахивали на Рапторов, а точнее, на их детёнышей, будто последние не выросли и остались быть Лазунами. Крикливые и назойливые ящерицы обитали во всех уголках Пангеи, где когда-либо ступали охотники. Помимо стрекоз, рогатых жуков, бабочек и яиц всяких рептилий, Лазуны позволяли себе живиться и Пискунами, и Нырками, и теми же Лапокрылами, которые изредка спускались наземь. А бывало, двуногие проныры ошивались у стойбищ, норовя найти лазейки и полакомиться вяленым мясом из кладовых шатров или ям, за что всегда были покараны дозорными, то есть убиты — несмотря на заветы мудрецов о хранителях равновесия, убийство любого хищника, возжелавшего пищу первого люда, считалось правым и во благо племени.

Соплеменники зашушукались, соглашаясь с предположением Триса и Куна, а снаружи шатра началась настоящая охота! Было слышно, как рептилии носились вокруг строения, рокотали и бросались друг на друга. Шелест крыльев, глухие удары оземь, колыхания стен шатра, шипение и прочая суета окончательно нарушили покой охотников.

— Слушайте, — начал возмущаться Валл, — эта мелочь нам уснуть не даст, и отдохнуть перед дорогой мы точно не сможем! Поэтому предлагаю зажечь факелы и разогнать этих проныр. Если понадобится — прикончим парочку. И тех и других! Остальные сами разбегутся.

— А если вдруг плотоядные покрупней заметят пламя? — размыслил Ирис.

— Разгоним мелочь и тут же потушим! — поддерживая идею вожака, сказал Кун.

Охотники, не долго раздумывая, закивали и одобрили решение Валла и Куна, а затем принялись поджигать светочи.

— Я, Кун, Ирис и Таро — ока воплоти! — дал команду шаман. — Остальные — наши глаза людские! А ты, Тиран, сидишь с Саласом здесь и никуда не выходишь! Всем всё ясно?

— Да, да, да, — сородичи дружно заверили приказ вожака.

— Я первый выхожу. Трис, ты мой поводырь, так что смотри у меня в оба! — насторожил Валл и, держа факел перед собой, обратил глаза охотника и бесшумно выскочил наружу. Трис вместе с остальными последовали за главарём.

Глаза Заврини в ночи, при наличии вблизи огненной стихии, теряли разборчивую видимость окружающего мира. Мало того что зрак омрачал сияние Луны и звёзд и претворял обыденные цвета Её обители в серые оттенки, так ещё и пламя огня становилось слишком ярким и не давало сосредоточить взор на близлежащих подробностях местности: вполне себе можно было не заметить камень, большую корягу под ногами или какую-нибудь другую преграду, оступиться или ещё хуже — свалиться наземь. К тому же сами рептилии — их силуэты и плоть — в тёмное время суток глазами Заврини были видны и различимы лишь на расстоянии двадцати-тридцати шагов, не более! Эта противоположность стихий — ночного мрака и огня — и недальнозоркость воплощения глаз не позволяла охотникам ночью уверенно выходить на промысел. Да и никто, к слову, в племени первых людей со времён гибели Лассо не одобрял ночную охоту!

А вот для ящериц по какой-то неведомой причине пламя огня было особенно завораживающим, но вплотную подходить рептилии боялись. И так как огонь мешал глазам Заврини и в одночасье нужен был, чтобы припугнуть Лазунов и Лапокрылов, то зрак людской и взор рептилоподобный в сложившейся ситуации у шатра были необходимы одновременно, дабы видеть всё происходящее наверняка. Поэтому Валл и дал команду некоторым стойким охотникам обратить глаза, а остальным — оставить людские. И те, кто воплотил взор, и те, кто остался с обыденным, в одночасье сделались поводырями друг друга. Одни с трудом могли углядеть рептилий во мраке, другие — препятствия. Тут-то и важна была согласованность охотников и доверие, чтобы, самое малое, на свои же рожны не напороться, понимание с полуслова и мгновенная поддержка, чего, конечно же, у сплочённых соплеменников было не отнять — только слаженные действия всего отряда могли оправдать такие вот вынужденные ночные вылазки!

Верещания рептилий доносились со всех сторон. Вокруг таборного шатра происходила полная неразбериха. Лапокрылы пикировали с дымоотвода и крыши строения на Лазунов. Лазуны подпрыгивали и пытались поймать атакующих Лапокрылов. Некоторые летучие ящеры просто попискивали или рокотали, сидя на окончаниях рожнов, а Лазуны, которые были похитрей, старались забраться на рожны и стащить крылатых вниз.

Во взоре шамана, как и у других сородичей с воплощёнными глазами, остались видны лишь свечения факелов да огромное количество маленьких красных плотей. А на слуху гулом раздавались визготня, рокотанья и ускоренные сердцебиения не одного десятка ящериц. Завидев это всё, Валл и стойкие охотники, рыча и размахивая факелами, стали бросаться на рептилий. Рядом, бок о бок, издавая охотничьи кличи и так же разгоняя крох, суетились и остальные следопыты. Ящеры, завидев люд, всполошились и ринулись врассыпную. Лазуны пустились наутёк, пробираясь сквозь вбитые рожны, а Лапокрылы перелетали через колья и тут же плюхались в высокую траву. Очень быстро лагерь был очищен от визгливых нарушителей покоя. Ещё спустя немного времени холоднокровных и след простыл даже в округе. Не слышно было ни писка, ни шороха, лишь стрекот ночных цикад и трескунов трелью разливался повсюду.

Обойдя шатёр и проверив окрестности, охотники затушили светочи.

— Ну вот и всё! Делов-то на три вздоха, — промолвил Валл и невольно поднял взор к небу.

Безоблачный свод, как и всегда, был усыпан яркими звёздами. Полная Луна сияла на западной стороне небес, а недалёко от неё мерцало красное светило. Остальные охотники обратили внимание на созерцание вожака.

— Она всё ещё здесь, — прошептал один из бывалых следопытов.

— А куда ей деться-то? — Валл нахмурился. — Это же звезда!

Сородичи снова принялись обсуждать и звезду, и стаю Длинношеих, и взор, и единство молодого загонщика. Глаза соплеменников тем часом свыклись с полночной теменью, а Ирис, сняв шлем из Острошипа, обратил внимание на то, что ночь пришлась не такой уж и тёмной. Сияние Луны залило светом всё в округе, и черновласый мужчина смог разглядеть в полумраке очертания растительности вокруг рожнов. Тут же охотник обернулся в сторону Лианового леса и сумел углядеть его опушку. «Светло, однако…» — размыслил здоровяк Ирис и подошёл к кольям, что стерегли северную сторону лагеря. В два шага он забрался на рожны и устремил свой взгляд в беннеттитовое поле, а следопыты, бурно беседуя в тот момент, не заметили, что сородич отлучился.

Тёплый ветер лёгкими дуновениями покачивал редкие деревья гинкго и степные пальмы. Помимо трели примитивных, отовсюду от порывов ветреной стихии разносился шелест травы и листьев. Ирис навострил уши и на сколько хватило вдоха затянул шипастым носом северный муссон. Не ощутив никаких лишних запахов, кроме ароматов растительного плато, мужчина попытался под свечением Луны различить останки Длинношеего, которого травили днём, но высокая трава и кустарники мешали это сделать. Стойкий охотник обратил глаза, но туша травоядного была слишком далеко, и если бы рядом с ней находились какие-нибудь ящерицы, то вряд ли бы получилось их обнаружить. Тогда Ирис пронзил расстояние взглядом, но всё равно едва смог различить силуэты растительности. Несмотря на светлую ночь, глаза Заврини, как и обыденный взор, плохо зрили в тёмное время. Черновласый охотник вернул людской зрак и пригляделся к странным очертаниям невысоких холмов на горизонте.

Тем временем Тиран, приоткрыв завесу шатра, высунулся наполовину и, шёпотом возмущаясь, позвал сородичей. Ирис же не обратил на зов никакого внимания.

— Ау, ну где вы там? Валл, Арвен, Таро, нам так-то жутковато здесь вдвоём находиться, — возмутился молодой охотник. — А вы ещё бубните — непонятно, что за гул стоит.

Соплеменники услышали призывы Тирана и, не отрываясь от беседы, направились к ночлежке.

— В пути уже всё обсудим, — предложил Валл. — Нам сейчас нужно выспаться хорошенько. С утра дальняя дорога предстоит.

— Что с Саласом будем делать-то? — поинтересовался Таро.

— Да ничего не будем делать, — ответил Валл. — Пускай высыпается, а если выспался уже, то в дозоре посидит, а утром в путь. Доберёмся до Великого Вулкана, а там вождь и старцы пусть сами решают, что делать. Инга сварит что-нибудь, чтобы глаза его в лю…

— Валл, Таро! Все! Идите сюда! — прервал речь вожака Ирис.

Охотники вздрогнули от неожиданного говора сородича. А некоторые возвели орудия.

— Что же ты так пугаешь! — возмутился Арвен. — Откуда ты там взялся, в помёт тебя занеси!

— Идите сюда скорее. Вам нужно это видеть!

Соплеменники направились к Ирису. И Тиран тоже выполз из шатра, чтобы узнать, чего же там углядел стойкий охотник.

— Не вздумай выходить наружу, Салас! Я сейчас вернусь, — наказал он.

***

Юный загонщик прислушался к голосам соплеменников, пытаясь разобрать, о чём же говорят сородичи и что там подметил Ирис, но помимо бубнежа охотников в ушах Саласа ещё и рокотала трель ночной живности. Весь этот гул смешался на слуху, и различить что-либо было невозможно. Среди неразберихи звуков подросток невзначай распознал странное потрескивание. Салас сильнее навострил уши, стараясь уловить источник звука, и ненароком обратил внимание на причудливый огонь пылающих светочей. Подросток вспомнил, что подметил это странное явление пламенной стихии ещё когда очнулся.

Салас сбросил с себя шкуру и скопы пахучих ветвей и, выбравшись из груды мешков, подошёл к факелам. Шелест усилился, и юноша понял, что треск издавали именно они. Причудливый лад огня, похожий на крохотный вихрь светящихся и кружащихся пылинок, исходил из окончаний черенков факелов, пропитанных частичками света! И частички эти под тягой воздуха поднимались к дымоотводу, превращаясь в белый дым. Словно завихрения кружили они, а завораживающее пылевое пламя, как показалось юнцу, источало больше свечения, чем виделось привычным взором. Юноша долго рассматривал причудливый склад стихии, а потом осторожно подул на потоки частиц одного из светочей. Светящиеся пылинки всполошились. Часть из них осталась на черенке, а другие беспорядочно завертелись и, на миг покинув своё местопребывание, вернулись обратно и выстроились в прежнюю цельную круговерть.

— Ух ты! — удивлённо воскликнул Салас.

Юноша протянул руку к факелу, норовя ощутить теплоту пламени, но внезапно ужаснулся от представленного зрелища. Уклонившись от своей же кисти, он подался назад и плюхнулся наземь, а затем принялся отползать, пока не упёрся спиной в мешки с убоиной. Деваться уже было некуда, и юнец замер, затаив дыхание. Он не мог поверить своим глазам! Осознав, что эта омерзительная конечность принадлежит ему, подросток медленно и с опаской приблизил её ко взору, а затем стал вращать кистью, рассматривая её отвратное сочленение. Рука Саласа — и одна, и вторая — была лишена кожного покрова!

Из красной жилистой ладони и с тыльной её стороны торчали оголённые кости фаланг пальцев, а их начала перерастали в сплетения мышц, мяса и кровеносных сосудов длани. Сочетания руки прятались под кожаные обмотки до самого локтя. Немного приподняв руку, загонщик разглядел и кость на локте. А хитросплетённые, словно витьё лиановых бечёвок, красно-синие мышцы руки выше локтя уходили под одеяние на торсе. Вся эта оголённая жуть блестела под свечением факелов! По телу подростка пробежала дрожь и проступил холодный пот. Едва Салас осознал, что на нём нет ни кусочка людской кожи, его чуть не стошнило.

Подросток ещё раз осмотрел свои пальцы, а затем взглянул на неприкрытые обмотками мышцы ног. Красная груда таких же сплетений, что и на мускулах верхних конечностей, словно свежая мякоть вырезки с бедра Полосуна, сияла перед глазами. Белые кости, похожие на известковые чаши, что для светочей в стойбище изобрёл Варн, торчали в местах коленей, а из-под лоскутов ниже голени в сандалетах виднелись белые фаланги с когтями.

Салас поднялся с земли, и его осенило. Он нерешительно коснулся лика. Ощутив на нём присутствие кожного покрова, юнец с облегчением вздохнул. Затем он правой рукой медленно потянулся к ладони левой. Боясь почувствовать боль из-за неимения кожи, подросток, затаив дыхание и сощурившись, дотронулся до костей пальцев. Не ощутив ничего необычного, Салас открыл глаза и, уже глядя на действо, повторил движение и снова обомлел. Он водил обнажённой рукой по обнажённым местам другой руки, и во взоре его представлялось, что пальцы не касаются оголённой плоти, а дотрагиваются до невидимой, но осязаемой пустоты. Подросток, осмелев, сжал мышцу выше локтя на левой конечности. Сочетание мускул омерзительно напружилось и на месте касания мышцы приняло синеватый оттенок. Но даже сдавив конечность, Салас таки не смог пронизать невидимую оболочку, и понял юный загонщик в тот час, что кожа его на нём и никуда она не делась! Это глаза его созерцают так! Что явились ему глаза Заврини, которым Варн поучал да которые все охотники племени познали, только вот неправильные глаза оказались почему-то, и видеть плоти людские Салас не должен был. Осознав всё это, юноша закрыл веки и помотал головой, пытаясь освободить взор, но ничего не вышло. Он напружил брови, стараясь овладеть сосредоточением, но снова ничего не получилось. «Что же делать? Как вернуть людское видение?» — принялся размышлять Салас.

Внезапно полог шатра распахнулся, и в постройку влетел встревоженный Тиран. Он начал копошиться в сумках и доставать светочи. Собрав их в охапку, Тиран снял горящие факелы, что висели под дымоотводом и, снова велев Саласу оставаться в шатре и никуда не высовываться, выскочил наружу.

***

Далеко на окраине беннеттитового поля, на покатистом холме, вершина которого граничила лишь со звёздным небом, сородичи разглядели очертания рептилий. Тёмные фигуры ящеров осветила полная Луна, и зрелище, что предстало перед охотниками, захватило дух. Длинношеие смиренно шагали по возвышенному плато, а впереди них, судя по отличным размерам и шипастой спине и шее, величаво шёл Гигантозавр. Огромная рептилия по сравнению с добродушными травоядными даже с далёкого расстояния была настолько основательна, что все ящеры позади неё представлялись её же выводком. Охотники с изумлением смотрели на происходящее. То ли пять (тяжело было разглядеть точно, так как чёрные силуэты сливались между собой), то ли шесть Длинношеих покорно следовали за древним ящером.

На восточном крае того же холма показались ещё очертания всё тех же Длинношеих. А с ними и особи поменьше, видимо детёныши. И даже когда силуэт Гигантозавра смешался с очерками пальмовидных деревьев, а могучая рептилия растворилась в ночи на фоне других холмов, Длинношеие не переставали появляться из-за склона возвышенности.

— Глазам своим не верю! — восторгался Кун. — Откуда их столько? Впереди Гигантозавр шёл?

Охотники стояли, раскрыв рты.

— Да, Кун, это он! — ответил Ирис.

— Я никогда не видел Гигантозавра! — изумился Рилан.

— А я за все свои луны прожитые не видал столько гигантов, сколько вижу сейчас, — сказал Таро.

— Вот, про что я вам говорил, — промолвил Валл. — Стая!

— Откуда они взялись? — поинтересовался Трис.

— Не знаю, мой друг, — ответил вожак. — Только Пангее известно. Тут без единства не обойтись.

— Будто все гиганты всех земель Великого Вулкана собрались в одном месте, — представил Ирис. — А Гигантозавра я не видел со времён провозглашения Рошана вождём.

— Они со стороны лианового леса вышли, — подметил Валл. — Но почему они собрались в стадо?..

— Валл, а ты смог бы в шатре постичь единство? — поинтересовался Арвен.

Соплеменники забубнили, никак не одобряя идею молодого охотника.

— Ты с ума сошёл, юнец? Мне ещё единения здесь не хватало! — возмутился шаман. — Салас, вон, уже побывал в единстве! Нам бы до Великого Вулкана добраться, да поскорее. За последнее время слишком много тревожных событий.

Бывалые следопыты зашастили, поддерживая возмущения вожака, а потом они ещё долго смотрели на очертания рептилий на горизонте, предполагая причины возможного скопления ящеров. И когда на холме из виду скрылся последний Длинношеий, Таро предложил заползти наконец-таки в ночлежку и выспаться. Охотники собрались было идти к шатру, но похрипывание и рокот неподалёку от стойбища застали сородичей врасплох.

— Ока воплоти! — приказал Валл. Следопыты приготовили орудия и обратили глаза.

Справа, в десяти-пятнадцати шагах от рожнов, показался силуэт Острошипа, а за ним ещё несколько подобных ящеров. А затем ещё, и ещё! Огромная стая травоядных, которых стороной обходили не только Разавры, но и не решались тревожить даже повелители небес, медленно подошла к лагерю.

Соплеменники замерли.

— Только Острошипов нам не хватало! — прошептал Таро.

Весьма недружелюбные рептилии, высотой чуть ли не до бёдер взрослого люда и пять-семь шагов в длину с учётом хвоста, обитали небольшими семействами — семь-восемь ящеров. Передвигались они, как и все травоядные, не считая Толстошкуров и прыгунов Пернатых, на четырёх лапах, а на широких спинах рептилиям сама Пангея сотворила крепкие наросты. Панцири — так называли наросты охотники. И панцири эти были полностью усыпаны острыми выступами.

Но Острошипами ящеров величали не из-за этих отростков. В начале шеи из панциря любого Острошипа, даже только что вылупившегося детёныша, торчали в обе стороны — и влево, и вправо — два огромных заострённых шипа. И шипов сторонились все рептилии, которые встречались когда-либо у Острошипов на пути! К слову, отряды Большой Охоты не отказывали себе в рискованном промысле — потравить этих ящеров. Охотничьими уловками загонщики дразнили Острошипов, тем самым заставляя травоядных следовать в нужную сторону и бросаться на дразнящих. А другие следопыты в тот момент убивали одну из отбившихся от стаи ящериц. Доспехи и копья из Острошипа получались на славу не только из костей и шипов, но и из шипастой шкуры со спины!

— Тиран? — едва слышно обратился Валл.

— Да? — прошептал Тиран.

— Медленно и без единого шороха ты идёшь в шатёр и несёшь сюда все факелы, что у нас есть. И те, что горят под дымоотводом, тоже берёшь с собой.

Тиран кивнул и, пятясь, бесшумно направился к постройке.

Острошип, что шёл впереди всех, остановился возле кольев и, рокоча, уставился на первых людей. Другие рептилии не торопясь принялись обходить рожны. Среди ящериц — так подметили охотники воплощёнными взорами — были и их детёныши. И Острошип, конечно же, завидев люд, недаром встал на стрёме. Сторожа выводок и семейство, он чувствовал угрозу и наблюдал за поведением встретившихся на пути следопытов. А следопыты, в свою очередь, знали, что если ящер захочет до них добраться, то рожны вряд ли его остановят. И ладно был бы Острошип один или несколько — в случае нападения на лагерь их ещё можно было бы отогнать или даже одолеть. Но такое количество — целое стадо — и мокрого места не оставило бы от отряда!

— Во имя Пангеи, откуда их столько — мне кто-нибудь скажет? — возмущённо прошушукал Кун.

— Понятия не имею — ответил Таро. — Наверное оттуда, откуда и Длинношеие…

— Они тоже из лианового леса вышли? — спросил Трис.

— Из леса, видимо, — предположил Валл.

Охотники, стоя на взводе и поглядывая на рептилий, принялись перешёптываться и обсуждать весьма странное появление Острошипов, а как только выводок обошёл лагерь, ящер, что стоял настороже, снова зарокотал и, развернувшись, направился за детёнышами. Остальные Острошипы безмятежно обходили заставу и вовсе не обращая внимания на первых людей.

— Они будто больше не опасаются нас, — недоумённо произнёс Арвен. — Куда они направляются?

— Я представить себе не могу, — молвил шаман. — Я всякое видел за свои луны, но подобное — впервые!

— Они на запад идут, Валл, туда же, куда и Длинношеие, что на холме виднелись, — уверенно сказал Кун.

Тем временем из шатра вышел Тиран с факелами. Рептилии, завидев стихию пламени, остановились на миг и повернули морды в сторону источников света. Пофыркав немного, они снова двинулись по своим надобностям.

Валл вернул глазам людской зрак и принялся запаливать принесённые Тираном светочи. Охотники последовали примеру вожака, и вскоре стойбище первых людей засветилось яркими огнями.

Шипастые травоядные уже никак не реагировали на пламя. Тогда следопыты забрались на окончания рожнов, чтобы подсветить происходящее получше да рассмотреть поближе подозрительно спокойных в эту ночь ящериц. И к удивлению разглядели сородичи поодаль от Острошипов бегущих Прыгунов.

— Вы только посмотрите! — Ирис изумился в полный голос. — И пернатые тут!..

— Валл? Таро? — в тот момент Салас вышел из халобуды и встал у рожнов, что направлены были на южную сторону беннеттитовой равнины. — Что здесь происходит?!

Свет Луны во взоре юноши ярко освещал просторы далей, будто только-только наступали сумерки, но Салас понимал, что уже давно за полночь, и такая светлынь удивила его. К тому же повсюду среди растительности мерцали крохотные зелёные источники свечений. Они то были неподвижными, то перелетали в воздухе с места на место, то ползали по земле, траве и листьям кустарников. Тут же, в шагах пятидесяти от стойбища, в юго-западном направлении по лугу неслись нагие — без кожи — силуэты рептилий, и тот гул, что слышался юнцу ещё в шатре, мгновенно преобразился в десятки сердцебиений. Потрясённый Салас смотрел на происходящее, а в один момент в слаженности ящеров он узнал Стервятников. Подросток сроду не видал столько падальщиков. Их плоти мчались по полю так быстро, будто за ними гнались голодные Разавры! Чуть дальше Стервятников различались и другие рептилии — огромные травоядные ступали среди саговников и пальмовидных деревьев. Это были Толстошкуры и Хвостолихи. А меж зарослей порой виднелись силуэты Пискунов.

Охотники подбежали к молодому загонщику и забрались на рожны. Подсвечивая факелами местность, сородичи попытались углядеть, что же там увидел юнец, но рядом со стойбищем не было ни единой ящерицы.

— Что? Что там? — выпытывал Тиран.

— Салас, тебе мерещится, что ли? Ты что там увидел? — Валл обратил глаза. — Здесь нет никого!

Подросток указал рукой вдаль. Тем временем Кун затушил свой факел и, воплотив зрак охотника, навострил уши.

— Тс-с! — косматый махнул рукой сородичам и замер.

Остальные тоже затаились, ещё не понимая, что задумал Кун. Спустя миг косматый сказал:

— Я слышу их! Не вижу, но слышу!

— Кого? Ящериц? — спросил седоватый следопыт.

— Да, Магнар, — прошептал Кун. — Они там, среди зарослей. И много их. Очень много!

Охотники — все до одного — обратили глаза и стали прислушиваться.

— Я тоже слышу! — вскрикнул Трис.

— Да, да! — зашастили остальные.

— Что ты видишь, Салас? А ну расскажи-ка подробней! — начал допытывать Валл.

— Стервятники в поле. Их там десятки, а за ними стадо Толстошкуров. А вот там, чуть дальше деревьев гинкго, — юноша указал рукой на юго-западную сторону равнины, — Хвостолихи идут. Почему их так много? Куда они направляются?

— Погоди, погоди, Салас. Ты хочешь сказать, что различаешь рептилий там, в темноте? — уточнил Валл.

— Да, Валл, я вижу их! И не темно мне совсем. Светло везде, будто сумерки настали!

После таких речей юнца соплеменники недоумённо переглянулись.

— А вы… — Салас не успел договорить, как вдруг рядом со стойбищем показались несколько Полосунов. Ящеры изрядно напугали охотников, и сородичи невольно схватились за орудия, а один из бывалых и вовсе вздумал подстрелить полосатого и натянул тетиву.

— Стой! — остановил его Валл. — Зачем? Мяса вдоволь. Мы больше не унесём.

— Действительно. Не подумал, — оправдался тот.

Салас же подметил силуэты Полосунов далеко-далеко от лагеря и указал в сторону лианового леса.

— Их там очень много! — воскликнул подросток, прикрыв уши ладонями. — Какой же гул стоит — просто невозможно!

— Терпи, юнец, терпи, — начал успокаивать Валл. — Ты возмужал. Тебе глаза Заврини явились. Странные какие-то, но всё же. Со временем научишься звуки притуплять. А сосредоточением овладеешь — и зрак людской вернётся!

От свечения факелов было видно, как стая разноцветных полосатых рептилий подходила к стойбищу. Ящеры, завидев колья на пути, разделились на две группы и принялись огибать стоянку первых людей. Верезжа и порыкивая, Полосуны совершенно не сторонились охотников, а просто поглядывали на них мимоходом.

— Это что-то невероятное! — воскликнул шаман. — Полосуны видят нас и не бегут!

— Они покидают лиановый лес. Может, они чего-то испугались? — предположил Таро.

— Может, где-то проснулась стихия пламени, и лес горит по ту сторону окраины? — предположил Ирис.

Кун поднял взор к небу и задал вопрос:

— Тогда где дым? Чистый свод — ни единого облака, — добавил косматый и стал принюхиваться.

Другие охотники тоже попытались уловить запах гари, но в воздухе, кроме душка рептильего помёта да самих рептилий, не ощущалось никаких зловоний.

— Может, беда какая случилась у Великого Вулкана? Может, Кострище Варна полыхает в стойбище? — размыслил Тиран.

— Тотем Пламени? — переспросил Валл. — Да быть такого не может, чтоб…

Внезапно послышался рокот Рапторов. Полосуны всполошились и поспешно миновали лагерь, а среди папоротниковых зарослей и высокой травы, совсем рядом с рожнами, показались силуэты хищных ящериц — с десяток, а то и поболе. Сородичи подметили их и снова насторожились.

— А вот и Рапторы, — прошептал Кун и натянул тетиву.

— За Полосунами шли, — предположил Ирис и поднял копьё.

Остальные охотники тоже приготовили луки, дубины и копья.

Пронырливые хищники, немного похожие на полосатых — ни больше ни меньше величиной, но с короткими передними конечностями да передвигающиеся только на задних лапах и чем-то напоминающие Лазунов-переростков, — явно выслеживали отбившихся от стада Полосунов, надеясь поживиться лёгкой добычей. Подметив огни, Рапторы остановились возле шатра и принялись рассматривать люд. Зубастые проныры обычно побаивались нападать на тех, кто гораздо крупнее их самих, но сейчас следопыты уже не знали, чего и ожидать. Слишком много разных странностей случилось за последнее время. Слишком много травоядных прошло мимо стойбища. И если Рапторы вдруг пребывали поблизости в подобной численности, то они могли бы и напасть на первых людей. По крайней мере, так предположили стойкие охотники.

— Салас, — Валл подтолкнул подростка в плечо, — а ты чего молчишь? Раптора от Полосуна отличить не можешь? Сколько их там, а ну сосчитай.

Юный загонщик всё ещё прикрывал уши ладонями. А когда вожак обратился к нему, подросток освободил их и хотел было переспросить, чего говорил сородич, как вдруг с окраины лианового леса раздались пронзительные и свирепые рёвы. Через мгновение с другой стороны опушки послышались ещё несколько рыков, а потом ещё. Рапторы, почуяв рокот, всполошились и бросились врассыпную.

Пламя и страх

Охотники — одни с претворённым взором, другие со взором людским — затаились у восточных рожнов. Сородичи обмазались хвойной смесью, которую из халобуды притащил старый ловчий Магнар, улеглись наземь — кто на спину, кто на живот, — прикрылись шкурами и ждали. А Магнар по велению Валла вернулся к Саласу в шатёр — охранять юнца.

Следопыты не знали, подметили ли их рептилии, но понимали, что Разавры могли видеть пламёна факелов и возможно, помимо останков Длинношеего, могли учуять и присутствие люда, хотя хвойная смесь, нанесённая с утра — перед загоном гиганта, — не успела сойти на нет, но и только что по новой натёртый настой ещё не разнёс благовония как надобно. Ежели рептилии учуяли или учуют-таки люд, то, скорее всего, они придут к лагерю обнюхать каждый закуток. Благо, если плоть Длинношеего станется для Разавров занимательней, но предчувствие Заврини опытным охотникам навеивало совсем другие события…

Ночевать в халобуде теперь было самоубийством. Коль Разавры подойдут к стойбищу и следопыты будут находиться в шатре одним скопом, то первые люди окажутся лёгкой добычей для ящеров. К тому же никто не знал, сколько рептилий вышло из леса. Судя по рокоту — пять, но ориентироваться только на рокот сталось бы неправильным. Тем более что давеча мимо лагеря прошли целые стада травоядных, и даже стая Рапторов, всполошившись и зашастив в зарослях от рокота Разавров, на слуху сородичей была втрое больше обычной стаи. Все эти обстоятельства очень тревожили стойких охотников. Молодые же — Салас, Арвен, Тиран, Трис и Рилан — не понимали, насколько опасным могло быть появление Разавров у стойбища, но были точно уверены, что с опытными следопытами они в случае нападения отобьются от хищников.

Дуновения тёплого ветра то едва касались беннеттитовой равнины, то внезапно обрушивались продолжительными порывами, а мимолётный пронзительный вой ветреной стихии раз за разом заставлял соплеменников вздрагивать. Где-то совсем рядом шуршали листья папоротников. Шелест высокой травы порой прокатывался с одной стороны поля на другую, будоража созвучием настроения охотников, а одинокие пальмовидные древа, что росли неподалёку от таборного шатра, своими качкими силуэтами тревожили взоры. Казалось, прошла вечность с тех пор, как следопыты услышали жуткие рыки, и Луна уже обогнула половину неба, но ничего не происходило.

— Валл, — едва слышно обратился лежащий рядом с шаманом Арвен, — где они? Ты видишь что-нибудь?

— Тс-с! Ни слова больше, — предупредил Валл.

Зная, что где-то рядом бродят Разавры, охотники не оставили себе выбора, кроме как не спать всю ночь, затаиться на стрёме и, навострив уши, не шевелиться и не разговаривать в лучшем случае до самого утра

Арвен лежал на спине и через прорези костяного шлема глазел на звёздную высь. Неподалёку от Луны всё так же мерцала таинственная явленность, и молодому охотнику почудилось, будто она шевелится — медленно передвигается по чёрному полотну поднебесья. Следопыт натужил зрак, пытаясь понять, не мерещится ли ему. Другие звёзды тоже будто парили. «Странно…» — подумал Арвен. Тут же молодой охотник спохватился, что никогда не замечал столько мерцающих огней, и неожиданно поймал себя на мысли, что смотреть на звёзды, просто подняв к ним взор, совсем не так здорово, как лёжа на спине. Внезапное чувство упоения взбодрило юношу и он, совсем позабыв о Разаврах, решил, что когда вернётся в стойбище к Великому Вулкану, то в свободное от дозора время будет чаще созерцать ночные светила с уступов пещер старцев, где до звёзд, как представлялось, подать рукой.

Вокруг заставы всё так же лилась ручьём трель ночной живности, и первым людям верилось, что уже ничего не потревожит эту ночь, но вскоре со стороны лианового леса сородичам с воплощёнными взорами стались чутны замирания примитивных и едва слышимые потрескивания кустарников. Рептилии крались! Стойкие охотники поняли, что Разавры направляются к стойбищу. Ящеры подходили к лагерю первых людей, и подступающая тишина незатейливых обитателей беннеттитового поля выдавала приближение хищников, как бы те бесшумно ни ступали. Чем ближе были Разавры, тем тише становилась ночь.

В один момент всё замерло вокруг. Умиротворение для охотников в мгновение стало тягостным, а сияние Луны словно нарочно сделалось светлее, будто кто-то с небес хотел углядеть происходящее здесь — в Её обители. Казалось, даже ветреная стихия остановилась над стойбищем и обратила невидимый взор на грядущий пустяк.

Из папоротниковых зарослей показался Разавр. Здоровенный ящер, схожий с Раптором, только величиной втрое больше и в холке выше взрослого люда, осторожно ступал по вытоптанной следопытами поляне перед лагерем. Болотный окрас рептилии и грубая чешуйчатая шкура с шипастыми наростами под свечением Луны переливалась оттенками зелёного. Щёлкая когтями на куцых передних конечностях, Разавр несколько раз с внушительным храпом втянул в ноздри запахи ночи. Он учуял-таки присутствие люда, иначе ящер не ступал бы к лагерю, склонив шею. Его глубокое сопение слышалось не только охотникам с претворёнными глазами, но и другим следопытам. Рептилия, порой постукивая хвостом по земле, медленно подходила к рожнам. Тем часом из высокой травы неподалёку вышла ещё одна. За ней — ещё две, и ещё. Разавры, окружая стойбище, появлялись со всех сторон, и был их уже десяток!

***