Бесплатный фрагмент - Последнее письмо

Глава 1. Я проснулась, но зачем — не знаю

Сигарета. Дым, который медленно закручивается в воздухе, как маленькие облака, исчезающие в пустоте. Я лежу на кровати и смотрю в потолок, не замечая времени. Тишина вокруг, будто она тоже не решается меня тревожить. Снаружи я слышу редкие звуки — отголоски жизни, которая продолжается где-то далеко от меня.

Я не знаю, зачем проснулась. Снова утро. Оно не другое. Оно всегда одинаковое. Тёмное и безнадежное.

Моя рука скользит по столу, и я беру старый блокнот. Страницы все немного помятые, как и мои мысли. Открываю и начинаю писать, как всегда. Письмо, которое не отправлю. Письмо, которое не найдет адресата, потому что я и сама не знаю, кому его адресовать.

«Привет. Я даже не знаю, с чего начать. Я снова в своей комнате. В этом самом месте, где всё остановилось. Где ничто не двигается. Они все говорят, что мне нужно найти себя, но я не знаю, как это сделать. Всё, что у меня есть, — это ты, и эта пустота вокруг. Может быть, ты бы понял. А может, и нет. Я так устала от всего…»

Мои пальцы скользят по чернильным строкам, но мысли продолжают блуждать, как незаконченные фразы. Родители? Они, наверное, уже забыли, что я существую. Они не ждут от меня ничего. Я для них просто лишний человек в доме, который не оправдал их ожиданий. Они называют меня позором. Я знаю это, хотя мне не говорят в лицо. Иногда мне кажется, что они просто ждут, когда я исчезну из их жизни, чтобы их мир снова стал спокойным. Спокойным, без лишних проблем.

Я не учусь, не работаю. Просто существую. Но даже это не нравится им.

— Ада? — голос Лизы прерывает мои мысли, но я не могу сразу ответить. Не могу вырваться из этой пелены безвыходности, что обвивает меня, как старый, пропитанный сыростью плед.

Я не поднимаю головы. Лиза уже внутри, сидит на стуле, который стоит рядом с моим столом. Она тихо смотрит на меня, пока я продолжаю писать, её взгляд не раздражает, а, наоборот, приносит какую-то странную теплую тишину. Я слышу её дыхание, ровное, как всегда, и чувствую, как она потягивает сигарету.

— Привет, — наконец говорю я, не отрывая взгляда от страниц.

Лиза отвечает без слов, её руки двигаются привычно. Её рыжие, почти кудрявые волосы ниспадают ей на плечи, веснушки на её лице как будто сделаны специально, чтобы она выглядела живой, настоящей, а не такой же вымученной, как я. Она низкая, но такая живая и искренняя, что мне кажется, что она — единственное существо, которое хоть как-то верит в меня.

— Как ты? — спрашивает она, тихо, но с тем тоном, что всегда звучит, как будто она уже знает ответ. И, наверное, знает.

Я молчу, не знаю, что сказать. Что мне сказать, когда слова не могут передать ничего из того, что происходит в голове? Они просто падают в пустоту, как шары, катящиеся по песку. Моё тело всё ещё остаётся тут, но душа уже давно в другом месте. Я — это просто оболочка, в которой нет смысла.

— Я устала, — тихо говорю я. — Устала от всего. От того, что я здесь, от того, что я… не могу быть другой. От того, что они… — я обрываю фразу, не в силах закончить.

Лиза наклоняется чуть ближе, подставляя свою сигарету мне. Мне не нужно спрашивать, она и так знает, что я возьму её. Я снова сделаю этот шаг, хотя знаю, что он не изменит ничего. Это всего лишь привычка, ничего больше.

— Знаешь, — говорит Лиза после долгого молчания, — я помню, как мы с тобой впервые заговорили. Ты была там, в углу, а я просто подошла и села рядом. Никто из других не стал бы сидеть с тобой. Ты была как-то… одна. Я думала, ты вообще не говоришь. А потом мы стали болтать, и всё стало немного легче.

Я снова молчу. Это правда. В тот день, когда Лиза пришла в нашу школу, я была на грани. А потом она просто подошла и осталась рядом. Как будто не боялась. Как будто ей не было страшно быть рядом с тем, кто всё теряет. Мы стали говорить обо всём, и мне казалось, что хотя бы с ней мир имеет смысл.

Лиза снова затягивается. Я смотрю на неё, и мне кажется, что она — это единственная живая часть моего мира. Она видит меня настоящей. Всё остальное — просто фон.

Лиза поднимается с места, её шаги лёгкие, но в них есть уверенность. Она привычно делает паузу, как всегда, когда решает, что пора выйти из этого мракобесного состояния.

— Вставай, — говорит она, но не командует. Это не приказ, а предложение, которое я никак не могу отклонить. Она протягивает руку, и я смотрю на неё, словно она спасение, которое, возможно, снова не будет спасать, но я иду за ней.

— Куда ты меня тащишь? — спрашиваю, обхватывая ногтями края блокнота, пока она помогает мне встать. Чувствую, как мои пальцы сжимаются, как будто я пытаюсь удержать всё, что у меня есть.

Лиза смеётся, вытаскивает из сумки очередную сигарету и закуривает, не давая мне шанса ответить.

— Ты же знаешь, — она оглядывает меня, — там, где мы всегда. На наше место.

Я понимаю, о чём она. Это заброшенная часть города, старая фабрика, где мы курили ещё подростками, когда надо было быть наедине с собой. Там было всё: и пиво, и сигареты, и смех, который всегда звучал немного отчаянно. Мы не могли там оставаться надолго, но это место было нашим. Там не было родителей, учителей, чужих глаз.

Я следую за ней. Мы не говорим больше ничего. В голове снова крутится одна и та же мысль — в этом мире есть лишь несколько мест, которые остаются нашими, и это одно из них.

По пути Лиза начинает рассказывать, как прошёл её вчерашний день. Это всегда так — если она начинает рассказывать о чём-то, даже если это просто случай, она превращает это в маленькую историю, в которой всегда есть место для смеха и иронии.

— Ты не представляешь, — начинает она, — вчера ко мне зашёл тот парень из пятой кассы. Я тебе его показывала, помнишь? С бородой и прической, как у кого-то из рок-группы? Так вот, он пришёл, а я как раз стояла с кофе и не заметила, что чашка чуть не упала. И знаешь, что он сказал?

Я пожимаю плечами. Лиза обожает такие мелкие истории, и я всегда жду, когда она наконец скажет самое смешное. И в её рассказах всегда есть что-то, что заставляет меня улыбаться, даже если мне не хочется.

— Он сказал: «Ты что, с ума сошла?» — смеётся Лиза. — Я такая: «Нет, я просто очень талантлива». Он, конечно, не понял, но я его пыталась зацепить. Ты же знаешь, я всегда пытаюсь делать вид, что всё круто, даже если чай горячий и на полу.

Я хмурюсь, но внутри меня всё равно щемит что-то тёплое. Она умудряется говорить о таких вещах, которые я бы не решилась даже подумать вслух. Может быть, у неё это всегда получается, потому что она всё время находит выход из самых тупых ситуаций.

— Ты всегда такая, — говорю я, когда она заканчивает, — но это тебя не спасает. Всё равно мы будем курить в этом старом месте, как тогда.

— А ты чего ждёшь? Ты ведь сама предложила, — отвечает она с улыбкой, не обращая внимания на мои слова.

Немного погодя, мы оказываемся у заброшенной фабрики. Здания старые, крыша местами провалилась, и пустые окна смотрят на нас, как чьи-то слепые глаза. Это место, где мы были не один раз. Когда-то мы сюда приходили, чтобы скрыться от всего мира — от родителей, от друзей, от школы. От себя. Мы пили, смеялись, говорили о том, что никогда не скажем другим. Далеко от всего, здесь можно было быть собой.

Я прислоняюсь к стене, на которой когда-то кто-то написал слово «свобода». Смех Лизы эхом раздаётся в пустых коридорах. Она снимает куртку и кидает её на старую деревянную скамейку, на которой раньше стояли бутылки из-под пива и разрисованные надписи.

— Помнишь, как мы здесь с пятого класса выпивали? — спрашиваю я, глядя на Лизу. Она отвечает, не сразу, но с той самой искренней лёгкостью, с которой она всё говорит.

— Да, помню. Ты тогда думала, что нашла смысл в жизни, когда набрала полную бутылку из-под колы. Мы с тобой сидели, как взрослые. Мы были такими дурами, Ада. Но тебе, по-моему, это нравилось.

Я кидаю взгляд на неё, и мне кажется, что в этом смешанном взгляде есть что-то знакомое. Как будто мы возвращаемся в те времена, когда жизнь была проще. Когда всё, что нас волновало, — это кто нас увидит и кто заберёт последнюю сигарету.

— Может, и нравилось, — отвечаю я, отпивая от своей сигареты. — Но с тех пор ты всегда была той, кто не терял контроля. Ты умела держать себя в руках, а я просто шла туда, куда не надо было идти.

Лиза снова молча смотрит на меня, и её глаза, как всегда, полны какой-то неуловимой доброты.

Мы выходим на улицу, смеясь и рассказывая истории. Лиза опять развлекает меня своим хмурым рассказом про одного клиента, который пытался поговорить с ней о философии, пока она не попросила его уйти к другому бариста, потому что она не переживала за судьбу мира. Но я слушала её с улыбкой, хоть и не совсем была в этом разговоре. Мои мысли где-то далеко, на мгновение даже хотелось бы их остановить, но Лиза всегда умела развеселить меня, как никто другой.

Мы ещё пару раз затормозили, обсуждая старые шутки, оставшиеся с тех времён, когда не могли просто пройти мимо и всегда оставались вместе, как тени. В её глазах сверкала такая лёгкость, которая заставляла меня чуть больше верить в то, что, может, всё действительно будет не так плохо.

Я оставляю её возле дома и сажусь на скамейку, откуда вижу последний, ещё тёплый, свет фонаря, который уже почти исчезает. Лиза уходит, не оглядываясь. Она не видит, как меня сжимает внутри. Я даже не понимаю, что именно, но мне так одиноко, так чуждо в этом городе, и тут, на этом месте, кажется, я больше всего ощущаю его пустоту.

Когда я захожу в дом, вдыхаю запах старой мебели и чего-то невыразимого. У меня нет привычки приходить домой и делать вид, что всё в порядке. Старая квартира, как и вся жизнь, кажется слишком тесной. Вечно темно, как в замкнутом круге.

Я сажусь на свою кровать и достаю блокнот. Рука сама тянется к ручке. Дедушка… я вспоминаю его так ясно, как если бы он был рядом.

Он всегда говорил, что я самая красивая, даже когда мне не хотелось верить в это. Он сидел в кресле у окна, смотрел, как я играю на барабанах, и смеялся, когда я начинала бить слишком сильно, так, что стучала по ладоням. Он учил меня не бояться. Он даже пел мне песни, такие простые, но такие нежные. «Ты всего добьёшься, если будешь верить», — всегда говорил он мне. И я верила, потому что, когда он это говорил, мир казался мягким и понятным. С его голосом был каждый уголок дома, наполненный светом и теплом.

Я провожу рукой по своему виску, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. Я закрываю глаза. Чёрт, мне так его не хватает. Он был единственным человеком, кто не отвернулся от меня. Он всегда верил в меня.

Вспоминаю, как мы вместе сидели в его комнате, и он учил меня играть на барабанах. Барабаны были старые, с царапинами и потертостями, но для меня они были особенными. Он сказал, что я должна научиться, чтобы выражать всё, что внутри. Он всегда подбадривал меня, как никто другой. А когда я играла, как могла, он стоял рядом и напевал какую-то старую песню. Мы сидели в тишине, а потом смеялись, потому что ни один звук не звучал как надо. Он говорил, что не важно, как ты играешь, главное — чтобы музыка шла от сердца.

Сейчас я не могу поверить, что его больше нет.

Глаза немного затуманены, но я решаю встать. Всё равно ничего не изменится, если я буду сидеть тут, вспоминая прошлое.

Как будто на автомате я поднимаюсь и иду на кухню. Пытаюсь налить себе воды, но в голову снова лезут мысли о родителях. Они почти никогда не интересуются, как у меня дела. Просто так всегда было. Я слышу их шаги на верхнем этаже, но они даже не пытаются узнать, что со мной. Кажется, они забыли, как быть родителями. И это всё… всё, что я чувствую. Забытые слова, пустота. Они пьют, всегда пьют, и, наверное, это — единственное, что их связывает друг с другом.

В комнате почти ничего нет, но она кажется слишком тесной. Наверное, я просто боюсь, что однажды даже воздух здесь исчезнет. Мне не хватает той простоты и доверия, которые были с дедушкой. Тогда всё было понятно.

Может быть, я — не такая, как другие. Может быть, я никогда не буду тем, что они ожидают.

Мне не хочется думать об этом, но именно в эти моменты меня накрывает всё. Родители — они не видят меня. Они не замечают, что я здесь, и что моя жизнь просто проходит мимо.

Я отпиваю воды и иду в комнату дедушки, где стоят те самые барабаны, которые дедушка мне когда-то подарил. Всё, что осталось от него. Я смотрю на них и чувствую, как эта простая вещь напоминает мне о чём-то важном. В его словах была правда. Наверное, мне нужно верить. Верь в себя, верь в то, что всё будет как надо.

Я снова открываю блокнот, пишу несколько слов, пытаясь найти в себе силы продолжить. Но перед глазами снова встают те самые глаза — глаза дедушки, полные света и уверенности. Он бы сказал, что всё получится. Но теперь мне предстоит сделать это самой.

Я засыпаю не сразу. Как будто весь день всё было не так уж и плохо, но теперь тишина глушит. Телефон лежит рядом со мной, экран ещё светится — переписка с Лизой. Где-то сбоку валяется плакат с обложкой старого альбома одной из тех групп, которых мы слушали в пятнадцать. Я лежу на спине, а глаза щиплет — от усталости, от слёз, от пустоты, которой не видно, но она всё равно тут. Под веками всё снова плывёт.

Засыпаю с ощущением, что дедушкины слова всё ещё где-то рядом. Может, даже сжимая ладонью моё запястье — чуть-чуть, осторожно. Как он всегда делал.

Утро приходит резко. Ранний свет лезет в окно, как будто специально. Я встаю, как всегда, без желания. Тело будто не моё, но двигается по привычке. Прохожу в ванную, сбрасываю с себя старую футболку, и встаю под ледяную воду. Она бьёт по спине, плечам, по тату — на каждой кожа будто помнит, зачем она тут. Холод сжигает, но лучше, чем тепло. Тепло притупляет, а мне надо проснуться.

Я смотрю в зеркало. Волосы тёмные, длинные, тяжёлые, с выцветшими русыми корнями, которые я больше не закрашиваю. Вокруг глаз — тени, даже не синяки, а как будто отпечатки того, что я давно ношу внутри.

На теле — татуировки. Много. Чёрные, цветные, с линиями, узорами, цитатами, рисунками. Они как броня. Под ними — шрамы. На бёдрах, на запястьях, по ребрам. Каждая тату скрывает историю, которую больше не нужно никому рассказывать. Никто и не спрашивает. И я не рассказываю. Потому что что толку?

Я вытираюсь, снова натягиваю старую растянутую майку, с дыркой у шва. Джинсы, в которых я почти живу. Сажусь на край кровати, завязываю волосы в небрежный хвост, и в этот момент звонит телефон.

Лиза.

— Алло, — голос ещё скомканный, я кашляю.

— АДА! — орёт она, как будто уже успела выпить литр кофе. — Я такое нашла, ты не поверишь!

— Чё? Чего? — я морщусь. — Я только проснулась, не ори. Чё ты нашла?

— Объявление! Слушай внимательно. — Она начинает тараторить, как всегда, когда возбуждена. — Короче, группа. Да-да, та самая, ты их сто процентов знаешь, они даже в «Пульсе» недавно играли. У них барабанщик ушёл! И они ищут нового! Реально ищут! Прямо сейчас!

Я зависаю.

— И?

— И ты должна попробовать!

— Я? — у меня перехватывает дыхание. — Лиз, ты с ума сошла? Ты же знаешь… я не играла… сто лет. И вообще.

— Ада, ты не просто играла. Ты разваливала. Ты не понимаешь, это знак! Они не ищут профессионала, просто кого-то с чувством, понимаешь? А ты — это всё. Давай, я скину тебе объявление. Просто сходи на прослушивание. Если не понравится — уйдёшь. Но ты должна хотя бы попробовать.

Я сжимаю телефон, как будто он сейчас обрушится на пол.

Я не знаю, готова ли. Я вообще не знаю, кто я. Но Лиза уже скидывает мне ссылку. И в груди что-то начинает дрожать.

Глава 2. Пачка сигарет и две татуировки

— Хочешь, я с тобой пойду? — спрашивает Лиза в трубку. Голос бодрый, как будто это обычная прогулка, а не прослушивание в полуживую мечту.

— Да, — выдыхаю я. — Пойди.

— Тогда я через час у тебя. Помогу тебе собраться, ладно? Ты не сбежишь, ясно?

— Попробую, — шепчу.

Когда Лиза врывается в мою комнату, у неё в руках кофе и два йогурта. Она размахивает пакетиком как флагом победы.

— Подруга, сегодня мы пойдём туда не как унылые депрессивные тени, а как рок-звёзды. Ну хотя бы как их грустные младшие сёстры.

Она вытаскивает из шкафа мою белую обтягивающую майку и чёрные джинсы — те, что подчёркивают бёдра и сидят, как будто сшиты под меня. Делает мне небрежный пучок, выдёргивает пару прядей, чтобы падали на лицо, рисует стрелки на глазах, и я снова вижу в зеркале что-то живое.

Мы надеваем куртки и выходим на улицу. Там светло, но пасмурно. Типичный день для того, чтобы изменить жизнь.

Когда мы подходим к месту прослушивания, очередь уже тянется вдоль стены. Кто-то смеётся. Кто-то курит. Кто-то ходит кругами. Запах кофе и табака вперемешку с холодом весны.

— Я уже нервничаю, — Лиза подкуривает. — Хотя это не мне играть.

— Смотри, — говорю. — У нас будет пачка сигарет и куча разговоров. Всё как раньше. Только теперь чуть взрослее.

Мы затягиваемся. Потом вторая сигарета. Потом третья. Через полчаса мы уже болтаем с ребятами из очереди. Один — с зелёными волосами, говорит, что вообще из Самары приехал. У другой на пальцах — кольца из проволоки. Атмосфера странная — смесь свободы и адреналина.

Очередь движется медленно, но в какой-то момент — я уже следующая.

— Пошли со мной, — шепчу Лизе.

— Так нельзя, Ада. Они же не пустят. Ты одна должна.

— Я не хочу одна.

Когда мы заходим, администратор на входе хмурится:

— Вы пришли на прослушивание?

— Я — да, — говорю. — А она со мной. Просто… просто пусть побудет.

— Только участники, извините.

Но тут из глубины зала доносится:

— Всё нормально, пусть заходит. Если ей комфортнее, пусть будет.

Я поворачиваюсь на голос — и вижу его.

Русые волосы, чуть лохматые, будто он не расчёсывался, но ему и не надо. Высокий. Чистое лицо, немного уставшее, но тёплое. В серой футболке с вырезом, где виднеется контур татуировки на ключице. В руках держит гитару, пальцы машинально касаются струн. В глазах — спокойствие и тепло, как будто он не из этого места. И подмигивает мне. Просто. Без слов. Улыбка лёгкая, как будто знает, что делает.

Сердце выскакивает из груди.

Я сажусь за барабаны. Глубокий вдох.

Первые удары — неровные. Я путаюсь, не могу поймать ритм. Но потом… потом я вспоминаю, как дедушка хлопал в ладоши, как смеялся и говорил: «Бей, как чувствуешь!».

Я начинаю играть ту самую мелодию. Простую. Как колыбельную, но на барабанах. Мягкую и сильную одновременно. Это не идеально, но это я.

Когда заканчиваю — в зале тишина. Один из парней кивает:

— Дай номер, если что — перезвоним.