Бесплатный фрагмент - Портал домой

Отец

«Как можно принять то, чего нет на самом деле, не потеряв при этом веры в реальность?»

Двадцатичетырехлетняя Юка приехала в дом своего отца за несколько дней до празднования нового 2025 года. Теперь под давлением мачехи, правившей в семье и стремившейся во всем ее поучать, ее внутренняя энергия сменилась опустошенностью, сонливостью и апатией; тепло и свобода, казалось, озлобились и отвернулись от нее, сковав в уютной клетке условной любезности и этикета.

Когда ей было четыре, родители развелись, о чем она долгое время не догадывалась, — мать не выражала четкой позиции об отношениях с отцом, а родственники избегали темы. Все стало очевидно спустя год, когда, отвечая на ее вопросы, мать желчно отозвалась об отце, а разочаровавшийся в мнимой любви отец в свою очередь стал ее чернить, при этом всегда погружаясь в мрачное, болезненное состояние, отражавшееся на лице незаживающей оскорбленностью и обидой. Более Юка не питала никаких надежд, — никогда и ни по какому поводу.

Какое-то время она ощущала себя потерянной между двух догоревших огней. В подростковом возрасте эти надежды рухнули: любовь к родителям не помогла разжечь их сердец и вернуть любовь друг к другу.

До сих пор эхо прошлого окликало ее: мать постепенно отстранилась от тени отца, следовавшего за Юкой и накладывавшего тень на ее лицо, — сделав отношения с дочерью не более чем приятельскими и прохладными; отец, не примирившись с утратой, обиженный на жизнь, обличал копию матери в Юке. Он все еще пытался поддерживать иллюзию любящего отца идиллической семейной картиной, все же замещенной другой семьей, в которой для нее не было места. Она знала, что отец был к ней привязан отчасти из-за матери: он любил Юку в своих несостоявшихся мечтах о совместной жизни с Иладой. Избавившись от иллюзий, Юка осознанно уступила место Жанне, требовавшей его любви.

Отвергнутая матерью, Юка доверчиво подыгрывала сказочному спектаклю, разыгрывавшемуся для нее, как ребенок, нуждающийся в утешительной, хоть и заключительной, сказке, все еще веря, что после занавеса сказка продолжится. Но этого не происходило: оставаться надолго у отца было не принято, — Жанна была плохой актрисой для чужих детей.

Позднее, осознав фальшивость идиллии, Юка стала закрываться фантазией. Самоизоляция привела к холодности и отстранению от общества. Так она ходила по кругу — замкнутому кругу, в котором ей неожиданно стало хорошо и спокойно. Теперь она отчаянно дрейфовала на айсберге жизни посреди черного ледяного океана разорванных связей и отношений.

Время, разбитое на часы, протекало монотонно. Давяще-белое небо нависало над мокрым грязным снегом, согревающим землю подтаявшими островками пенных волнообразных узоров. Запах паленой древесины, доносившийся от соседей, немного скрашивал угнетающую атмосферу интригующей искрой. Три окна дома выходили на добротный и ухоженный огород, на который часто сбегали отец с мачехой. Сюда некогда сбегала и она, скрываясь от всех: взяв стул, она усаживалась там, на заднем дворе, под плодовыми деревьями, прихватив тетрадь, в которую записывала небольшой рассказ о коте, часто под раздававшиеся разговоры с переднего двора, вскоре смолкающие и растворяющиеся в вечерних звуках природы. Она нуждалась не столько в написании, сколько в единении с природой; единении хоть с чем-то живым, не нуждавшимся в непосредственном взаимодействии. Тогда отец часто ее разыскивал, — она никому не говорила, куда идет, лишь бы сбежать от всего. Но когда он ее находил в свете розово-синего заката, интерес в его глазах и беспокойная забота — чтобы она не простыла — всегда оправдывали ею написанное, которое, казалось, служило именно этой цели. Она мигом захлопывала тетрадь, подхватывала стул и спешила за ним следом.

До Нового года оставалось пять дней.

Расцветая в уединении, Юка перевоплощалась в ту дикую и необузданную себя, о которой догадывались только самые близкие — отец и Мая. Слоняясь босиком по скрипучим деревянным половицам — из комнаты в комнату, — она сочувственно прикасалась к предметам мебели, воображая, что наделяет их человеческим теплом и чувствами, — этим компенсируя их недостаток вовне.

Небывалая осознанность и интуитивное умение управлять мыслительными и чувственными процессами позволяли ей не только быстро восполнять потраченные силы — для этого ей требовалась тишина, — но и выручали при общении. Она походила на сверхчувствительный цветок, легко реагирующий на дуновения, прикосновения, взгляды и отношения; на жизнь во всех проявлениях.

Проследовав в комнату, давно обжитую родителями, она свалилась на зеленую «французскую раскладушку», накрытую клетчатым пледом; поджав колени к подбородку, она одним щелчком включила передачу «Перевал Дятлова. Тайна исчезновения и гибели девяти свердловских студентов в 1959 году». Увиденное ее захватило, дыхание сбилось, и она воодушевленно приподняла голову; тело передернула дрожь. Дрожь — первый признак атмосферности ее раскрывавшегося чувственного мира. Возможно, она первой в семье узнает о причине гибели тургруппы Дятлова…

Через некоторое время отец и Жанна незаметно прошмыгнули в комнату, где мирно пригрелась Юка, — им понадобились вещи, чтобы переодеться. Отец мягким, извиняющимся тоном сообщил, что они с «мамой Жанной» пойдут — на ночь глядя — чистить и жарить карпа. В этот момент в комнату вбежала Маря. Само присутствие сестры Марю мало интересовало, однако ее таинственные истории с налетом мистики, запрещенные Жанной, всегда меняли дело, стоило Юке заговорить с ней загадочным шепотом.

— Откуда ты прилетела? Откуда ты взялась такая… странная? — зашептала Маря срывающимся от любопытства голосом, подсаживаясь рядом в позу лотоса.

— О-о-о… я прибыла из дальнего космоса на НЛО. Я пребываю в каждом из вас. Я контролирую ваш разум и судьбы, — протяжно, подпуская загадочности, ответила Юка. Она незаметно выудила из-под себя пульт, щелчком выключив телевизор на концовке передачи.

Сказанное очень впечатлило Марю, и, вскочив с дивана, она округлила свои миндалевидные глаза мутно-зеленого цвета.

— Тогда чего ты выглядишь… как человек? — протянула она с благоговейным страхом.

— Я обретаю вид тех, кто мне интересен. Это маскировка, — ответила Юка наигранно серьезно, облокотившись перекрещенными руками на поставленную на диван ногу, замерев в ожидании дальнейших вопросов.

— Расскажи о том месте, где тебя породили… А ты можешь меня сделать такой же? Так, значит, наш папа — не твой папа и мы не сестры? — сыпались вопросы.

— Как много вопросов. Подрасти сначала, потом сама все поймешь, — сказала Юка и со значением замолчала. — Это секретная информация, но я знаю точно, — заслышав за окнами переговоры родителей и движение в сторону дома, — Жанна захочет проверить твою домашку, если ты сейчас не ляжешь в кровать.

Маря плавно спустила напружиненные ноги на ковер, с опаской посматривая на сестру:

— Врешь! Она всегда так делает!

Юка решила показаться более убедительной: задумчиво упершись локтем в колено ноги, установленной на кровать, она слегка повернула лицо в сторону Мари, многозначительно пиля ее взглядом.

Вскоре Маря с криком: «Я тебе не верю!» поспешно выбежала из комнаты. Пробегая, она зацепила плечом Жанну, уязвленно застывшую в дверях и защелкавшую пальцами. Голова мачехи задергалась в том же ритме. В уголках губ виднелись следы пищевого мела.

— Ну, мелкая глупая дрянь! — крикнула Жанна. — Мое терпение кончится, если я сейчас не увижу твою писанину!

Юка перевела дыхание, сгруппировавшись, как перед прыжком в кипящий котел. «Шутка удалась», — подумала она, стиснув губы и раздув ноздри при виде мачехи.

Жанна прошла по комнате, остановившись в центре под люстрой. Она предложила Юке искупаться, пока натоплено, выдав ей короткую сорочку на бретельках розового цвета с изображенным на ней аляповатым голубым слоном из мультика и халат.

Юка любила принимать душ в закрытой летней кухне. Здесь всегда можно было рассчитывать на тишину, — домочадцы негласно блюли этот вечерний ритуал и не входили, когда кто-то купался.

Неспешно оценив свою наружность перед трюмо, она неторопливо стянула одежду: сперва черный свитер с горлом, а затем кокетливым движением бедер, как в гаитянском танце, отправила на стол длинную плиссированную юбку-шотландку.

Там, за занавесью, она попала в другой мир — без проблем и условий, — представляя себя водой, бесконечным целительным потоком. Предаваясь обволакивающему теплу, она некоторое время простояла под теплой струей душа.

Отмывшись от грязи дня, Юка наскоро собрала свои длинные темные волосы в высокий хвост сбоку, подвязав другой резинкой по центру, — теперь хвост спадал сосулькой на ухо. Собрав россыпь серебряных украшений, — кольца в виде животных и кольца-браслеты, игравшие определенную роль в ее эмоциональном состоянии, — со стола, она отправила их в специальный мешочек, который носила при себе.

Вещи дочери Жанны были малы. Юка попробовала опустить сорочку пониже, но тянущийся материал оттягивал бретельки, норовя оголить грудь. Чтобы прикрыть этот недочет, она надела поверх сорочки детский халат чуть выше колена.

Только Юка вошла в комнату, как Жанна поспешно выскочила оттуда, зацепив ее. Бережно уложив одежду на диван, Юка обернулась к окну; поставив локти на спинку дивана и изогнув спину, она устремила взгляд в ночь.

Оконная рама справа подсвечивалась тускло-желтым светом ночника, — а за окном — темнота со множеством красочных оживающих чудес. Открытость к чудесному и незримому была заложена в ней, как она считала, отцом, — о чем тот вряд ли догадывался. Лунный свет проходил сквозь нее колыбелью сказок, передергивая тело мурашками.

Отец с Жанной вновь сбежали от всех на задний двор, — должно быть, созрел ночной сорт картошки. Поднявшись с дивана, Юка уложила свой «стандартный набор» на полку шкафа, прикрыв двустворчатые двери облупившегося белого цвета; задвинув зеленые шторы из органзы, пропускающие дыхание ночи, и замерев в центре комнаты. По телу пробежала изогнутая стрела света. Она резко повернула голову, и свет на мгновение осветил глаза разного цвета, затухая. Застыв, точно загнанный зверь, она прислушалась к шагам за дверью. Тревога оказалась ложной — Юка оттаяла.

Ощутив прилив энергии, она прыгнула на диван; припав спиной к подлокотнику, обняла рукой подушку у спинки, в упоительном одиночестве обращая взгляд в окно, блаженно вглядываясь в проезжающие за забором машины, — ее царство обрело очарование и романтику уединения. Ноги, протянутые вдоль дивана, вбирали податливое тепло под собой, — есть только этот миг, а дальше… мучительное общение, разбор полетов, множество фальшивых слов и деланных реакций.

«Почему, — думала Юка, — меня не оставят в покое? Ведь это моя жизнь, а не их!»

Только Юка открыла окно, чтобы впустить вечерний воздух, как в комнату пожаловало все семейство, притормозив при виде ее замешательства, — время стелить постели.

— Чего тут так холодно? — удивилась мачеха. — Марик, ты топил?

— Я же только… Пойду еще проверю, — сказал отец, скрываясь за дверью.

Жанна мельком сощурилась на Юку, тотчас направившись в сторону вещевого шкафа, словно имея определенное намерение.

— И надолго ты к нам заявилась? — сказала Жанна. — Опять, наверное, спетляла? Мать бы свою пожалела, глупая.

Юку несколько смутило сказанное.

— Да, опять, — бесстрастно отозвалась Юка, сконцентрировав взгляд на Жанне, которая приобрела довольно четкие для ночи очертания; пространство вокруг нее тотчас высветлилось и размылось.

Мачеха взглянула на Юку заискрившимися вызовом глазами, покачивая головой:

— Ты им там мозги, наверное, делаешь, да?.. — она рывком отвернулась к шкафу, принявшись поправлять сложенные вещи. — А теперь к нам заявилась? Я уже заметила — как приезжаешь, в доме сразу холодно! Все тепло сжираешь!

Юка холодно уставилась на нее, промолчав; ее глаза вспыхнули голубым и погасли. Длинная шея мачехи задрожала; в забегавшем взгляде мелькнул страх. Она приоткрыла рот, намереваясь что-то сказать, но только клацнула зубами.

Входные двери заскрипели; отец выкрикнул:

— Должно быть… — затем медленно проговорил: — Потеплее…

Столкнулся с Юкой на выходе из комнаты.

— Как-то… — задумчиво сказал отец.

— Может, печка сломалась? — отвечала Юка живее, надеясь закрыться в комнате.

— Я же вроде все… — добавил он.

— Пап, лучше проверить печку еще раз!..

Юка вошла в комнату Мари, подперев дверь спиной, безучастно уставившись перед собой.

— Я знаю, это она! Придурошная! Я видела, Марк, у нее… у нее глаза светились!.. — доносились крики из комнаты.

Юка отрешенно уселась на кровать. Маря примостилась рядом, с интересом наблюдая за помешательством сестры. Опустив голову, Юка сгорбилась, усаживаясь в позу лотоса:

— Кажется, она нам всем надоела уже, — выдавила она с намеком на вопрос. — Но это выбор нашего отца…

— Если бы моя мама была рядом… — проговорила Маря, задумавшись.

Юка молчала, сгрудившись в непроницаемый комок и не желая выходить из этого состояния. Она знала, что только она заговорит, непроницаемый барьер рухнет, обнажая ее уязвимость.

— Ю, — Маря качнула ее легким ударом в плечо, — пожалуйста, давай сегодня вместе заночуем здесь, — и добавила шепотом, приблизившись к уху сестры: — Порассказываем страшилки…

Юка все-таки оттаяла, ухмыльнувшись и переведя взгляд в сторону.

— А как же мадам Матрешкина? — она ткнула пальцем Маре в ребро, отчего та судорожно сжалась, свалившись набок яйцом. — А если серьезно, я хотела тебя попросить у них поспать сегодня. У меня сегодня «конференция»…

Перекрестив кисти на коленях, Юка мысленно отошла в будущее, зафиксировав взгляд перед собой.

Маря громко задышала, расширив глаза на Юку:

— Пожалуйста, пожалуйста, Ю-Ю, можно с тобой? — она обеими руками ухватилась за левую руку сестры, с мольбой заглядывая в ее глаза.

Юка, расширив ноздри и сжав губы, заморгала, нечто просчитывая:

— Нет, нельзя! — оглянувшись на Марю, она растянула губы в натужной улыбке: — Я же пошутила!

В дверь постучался отец:

— Мама… В общем, Юка, ты будешь сегодня…

— Здесь? — спросила Юка через дверь.

— Да, ну а Маря тогда, ну, вы поняли. Юка…

Юка вскочила при упоминании своего имени, приоткрывая дверь.

Отец поджал губы, мотнув головой; межбровные морщины, возникшие на его лице, скорее отражали угнетенность, чем обозленность.

— Пап, она хочет меня выжить отсюда, и я в этом не виновата! — эмоционально сказала Юка.

— Ладно… Сегодня растущая луна, — констатировал отец, задумчиво опуская взгляд, и вышел.

Юка отвела взгляд, закрывая дверь. Маря, недолго сдерживаясь, брызнула смехом, неловко прикрыла рот и выбежала из комнаты.

Вскоре верхний свет в комнатах был погашен. В комнате Евмении, матери Жанны, — через стенку — приглушенно сипел телевизор.

Юка вышла на улицу, накинув старую шубу Евмении из енота с неприятной холодящей подкладкой и легкие резиновые тапки. На крыльце, скрытый тьмой, сидел отец. Мелкая пороша осыпалась с бурого неба. Отец отстраненно раскуривал сигару Romeo & Julieta.

— Юка… — сказал отец, медленно затянувшись. Он плавно перевел на нее взгляд, мягко откинувшись на руку, отставленную назад.

Юка ощутила неловкость, так как знала, что отец не пойдет дальше сказанного; отец, напротив, не испытывал смущения, — а приглашал Юку к совместному созерцанию.

Только Юка обросла созерцательностью, как калитка напротив приоткрылась, и показалась Маря.

— Пап, не стоит ей так поздно выходить туда, — взволнованно отметила Юка.

— Ну… попробуй скажи ей. Она каждый день пишет ей. Жанну просит проверить, — отец затянулся; пороша дунула им в лицо.

Юка, кажется, понимала желание и надежду сестры, хотя для нее самой слово «мама» казалось пустым, лишенным должного значения.

Маря подбежала к ним трусцой; ее щеки горели во тьме. Одета она была не по сезону: черный махровый халат отца и резиновые тапки, — их здесь надевали в любую погоду.

— Маря… — Юка замялась, задумавшись, от чего собирается ее отговаривать. Она посмотрела на отца: — Пап, может, скажешь?

— Маря, — начал было отец, но увидев, как ту колотит, неспешно продул сигару, попутно очертив взглядом небо, и аккуратно уложил ее в круглую хрустальную пепельницу, мягко качнулся вперед, поднимаясь.

Придержав дверь, отец взглядом дал понять, чтобы сестры не медлили. Когда Юка входила, их с отцом взгляды пересеклись; отец мотнул головой, немного скривившись.

— Не стоит, — прошептал он, качнув головой, задумчиво и плавно отведя взгляд в сторону.

Юка подошла к сестре, усевшейся за стол в своей комнате, та заполняла дневник под названием «Очерки несостоявшейся дочери». Она тихо стала позади нее. Выключив свет, Маря резко прикрыла дневник, застыв в темноте.

— Я просто хотела сказать… Тебе бы уже ложиться, — сказала Юка.

Маря отъехала на стуле назад и, резко встав, направилась к выходу; полы ее халата распахнулись от воздушного потока, придавая ей образ темной повелительницы.

Юка закрыла дверь и задвинула шторы, — пришло время стать собой. Забравшись на широкий подоконник, она откинула голову на раму, уставившись на луну, которая должна была расти, — недоставало лишь сигары в зубах.

Вскоре она лежала на кровати, чинно уложив руки на груди, прикрывая уставшие глаза. Проснулась она, когда весь дом был объят сном, — этого она и ждала. Включив шаровую советскую гирлянду, повешенную в углу над кроватью, она уселась по центру, «включаясь в процесс». Поднявшись, она достала с навесного книжного шкафа свечи, стоявшие в ряд; зажгла и расставила их в произвольном порядке по комнате. Юка считала, что созданная ею атмосфера делает ее таинство особенным.

В ее голове крутились воспоминания и идеи, связанные с Маей, но все это оставалось в ней, никак не проявляясь внешне. Каждый звонок от Маи был праздником наподобие Нового года; атмосферным возмущением посреди ясного дня.

Вскоре на улице зашипела и засвистела, забив в окна, метель. В комнате раздался сильный треск. Крыши домов вскоре укрыло розовым взбитым одеялом. Окна задребезжали. Метель, казалось, вот-вот взнесет дом в кружащемся, танцующем вихре.

Маре не спалось; встав выпить воды, она решила заглянуть к Юке. Приблизившись к двери, она подглядывала за ней одним глазком. Юка вздохнула, стоя к ней спиной.

— Маря, — Юка резко обернулась, — ты должна спать!..

— Но ты же сказала, что это шутка!..

— А это и есть шутка!.. Просто мне не спится, — заявила Юка.

Маря мягко притворила дверь:

— Ну и ладно!..

Юка еще раз вздохнула — но уже с горечью, — вспомнив о предстоящем, беря себя в руки. Она понимала причину, по которой Маря испытывала интерес к необъяснимому: все рациональные действия, которыми она пыталась восстановить связь с матерью, не приносили результатов — оставались действия необъяснимого плана, — во что Юке запрещалось ее вмешивать по предписанию клуба. Посидев на кровати, испытывая чувство вины, Юка взглянула на настенные часы: оставалось пять минут до «контакта».

Забравшись на подоконник, она уселась в позу лотоса. На стекле отражалось мерцание гирлянды, а за окном — были видны разыгравшаяся метель и пушистые подушки снега в розовом свете, отраженном от неба. Ощутив холод расстояния между собой и подругой, закрывая глаза, предаваясь состоянию отчуждения от окружающего, она медленно обросла инеем. Тело застыло в анабиозе, превратившись в ледяную статую. Метель поредела до пороши, осыпаясь без ветра. Сеть из инея поглотила комнату; температура пошла на спад.

Точка отсчета

26.12.24 00:00

Нащупав связь, Юка так же медленно оттаяла. Комната наполнилась фруктово-сладким ароматом чайной розы. «Ничто не может быть лучше, — подумала она, розовея, — чем проснуться, объятой этим ароматом».

В комнате началось невообразимое: разыгравшаяся метель, причудливо кружась, стала выписывать в воздухе очертания объектов — лепестками чайной розы. Первыми объявились очертания полуразрушенного здания, которое Юка тотчас узнала. Затем лепестки, прошмыгнув между Юкиных ног, подлетели к настенным часам, принявшись о них биться. Очень скоро они напали на саму Юку, подталкивая ее к выходу. На ходу схватив одежду, она стала бегло ее надевать, пока не дошла до порога. Она помнила, что пришло время наведаться в клуб, телепатически одобряя Маину затею, — лепестки испарились. Мая ждала ее там.

Она вышла без куртки в ледяной туман, образовавшийся от ударившего мороза; деревья украшал иней. Температура тела Юки сравнялась с окружающей; она ступала по снегу босиком, не ощущая холода. В темноте деревья осветились синевой и казались вырезанными из картона. Идти было недалеко: через два дома — прямо по улице. Прежде всего Юке не терпелось увидеться с подругой, клуб был лишь предлогом.

Социально-просветительский институт был открыт в 1925 году. В постсоветский период его здание перешло к местной дискотеке; позднее на углу встроили небольшой магазин. Уже в начале 2000-х клуб признали аварийным — с опасностью обрушения — и вскоре закрыли.

С этих пор в здании, рушившемся с крыши, начали происходить странные аномалии: все, кто там оказывались, возвращались иными; многие теряли смысл жизни, кончая жизнь самоубийством. Людей, какое-то время находившихся поблизости, посещали необычные слуховые галлюцинации и видения, — многих они преследовали до сих пор.

Эспланада перед клубом представляла собой маленькую заброшенную аллею, снесенный памятник и нерабочие фонари. С захолустной проселочной улочки, отходящей от основной дороги и ведущей к зданию миграционной службы, неслась разбегающимися струйками низовая метель, вспыхивая снегом у левого торца клуба. Здание, точно накрытое на ночь бурой вуалью, казалось, прикидывалось спящим и непрерывно наблюдало за Юкой.

Решительно проследовав мимо заколоченной двери, она влезла в разбитое окно и взбежала по полуразрушенной лестнице. С улицы раздался лай, заглушаемый завыванием метели.

Мая дожидалась ее наверху, у двери на плоскую кровлю, аккуратно вытирая нос платком; ее лицо горело румянцем. Она взглянула на Юку и тихо шмыгнула носом, слегка приподняв бровь; на мгновение отведя глаза, она уставилась на нее неподвижным взглядом, застенчиво улыбнувшись. Встретив серьезный взгляд сестры, Мая зашлась смехом, и Юка прыснула в ответ. Вскоре троюродные сестры упали в объятия друг друга, захваченные весельем. Смех Юки прекратился, только ее взгляд упал на сшитые лоскутья на плече Маи.

— Это что? — удивилась она, отпрянув в удивлении, осматривая Маю со стороны.

Мая, точно ожидавшая этой реакции, скромно замурчала:

— Оно просто лежало без дела, и я решила немного его преобразить, — невинно отвечала она.

— Одеяло? — уточнила Юка.

— Оно такое теплое. Лучше всякой шубы! — заявила Мая, довольная собой. — Ты тоже, как обычно, очень тепло оделась, — сыронизировала Мая, глядя на босые ноги сестры. Юка пожала плечами.

На Мае яркими цветными пятнами красовалось старое лоскутное одеяло, подогнанное по фигуре. Юке сравнила бы его со старым тулупом, но тем не менее она испытывала необыкновенное удовольствие, радуясь вдохновенным порывам сестры.

Внизу раздались шлепающие шаги; сестры примкнули к стенкам, став друг против друга. Через покоробленные полотна проржавевшей металлической двери, заскрипевшей и застучавшей под порывами ветра, ужасающе засвистела метель. Снизу лестницы на них неслось черное пятно. Вскоре у пятна обнаружилась голова Рокосуда — черного гуся; он благополучно приземлился перед сестрами, оценив их проницательным взглядом голубых глаз. Услышав тошнотворный скрип, они отскочили от двери, которая удерживалась нижней петлей, с громом упавшей на лестницу.

— Милейший Рокосуд, — начала Мая, скромно улыбаясь, — зачем пугаешь девушек в сей дивный час ночной?

Рокосуд проницательно взглянул на нее — его хохолок на голове вздыбился, и, казалось, сильнее обвис напыщенный клюв, он невнятно и утробно забормотал; он устремился на выход, прошлепав по отвалившейся двери, солидно виляя хвостом. Сестры последовали за ним; дверь с громом скатилась по лестнице.

Сестрам площадка на крыше виделась целой; стоя здесь, они не видели внизу обломков несущей стены и кровли. Но и сама площадка была не простая — целый аэродром, на который приземлялись не самолеты, но самый обыкновенный общественный транспорт. Короткие интервалы движения транспорта — взлетов и посадок, — заметно усиливали ветряные потоки, ощущавшиеся только членами клуба. Обычные люди, которым доводилось сюда забраться, не видели ничего, кроме руин, и вскоре стремглав уносились по лестнице, обуянные необъяснимым ужасом и паникой, пока за ними, им казалось, наблюдали невообразимые видения и даже преследовали их.

Гусь остановился, важно обернувшись на сестер:

— Ч-час пик. Наверное, п-праздники. Только с-страх у них о-один — у-успеть или не-не успеть. — Рокосуда передернуло. — Г-готовы? — спросил гусь отрешенно.

В Маиных глазах заиграл блуждающий огонь интереса; на щеках появились ямочки. Юка тяжело выдохнула, отведя взгляд:

— Конечно, всегда готовы, — сказала она иронично.

— Да ладно тебе, Ю! — воскликнула Мая. — А, по-моему, будет весело! По коням! — вскрикнула она восторженно.

Им всегда давали совместные задания, на которых действительно было очень весело: выявляешь слабости человека, наслаждаясь жизнью за его счет, — и вовремя сдаешь полученную информацию. В этой тайной деятельности их подкупало ощущение избранности. Даже неведение относительно цели работы не смущало их, как и то, что они не были официально посвящены в клуб — все срослось постепенно, само собой; сестры с детства видели то, чего нет, во всем руководствуясь чувственной интуицией, которая однажды привела их к клубу. Так же сама собой произошла их первая встреча в десятилетнем возрасте, завязавшись в дружбу, — из-за неприязни между родственниками по линии отца и по линии матери — в связи с их «некрасивым» расставанием: Юка долгое время не принималась семьей отца и почти с ней не виделась. В редкие моменты встреч с неблагосклонными родственниками она чувствовала их холод и высокомерие, часто прорывавшиеся словесной грязью в отношении ее семьи.

Мая деловито выудила телефон из самодельной вельветовой сумки, набирая номер:

— Это мой знакомый! Ночью вообще не спит. Божий одуванчик, — сказала она.

После первого гудка трубку подняли.

— Миша, выйдешь минуты через четыре на закругление? Я буду с сестрой, — обыденно проговорила она, широко открыв глаза, улыбаясь Юке невидящей улыбкой.

— Да, конечно! — и Миша куда-то отошел, не завершив звонок.

— Одуванчик… Только не обижай его!.. — попросила она Юку, что скорее являлось признаком хорошего настроения, нежели наставлением.

Вскоре подошел их трамвай, красно-белая Tatra T3, — обычное дело для Донецка. Скоростное расписание не соблюдалось, и, чтобы успеть на транспорт, следовало заблаговременно обосноваться на отправном пункте. Конечно, для сестер это не составляло большого труда: время для них автоматически замедлялось, все виделось в обычном земном ритме. Мог смутить разве что эффект «размытого движения» от приходящего и отходящего транспорта, исчезающий с задержкой.

Сестры прошли по чем-то освещенной площадке. Мая остановилась, обернувшись на гуся:

— Пока, милейший Рокосуд, — и заискивающе улыбнулась.

— Что з-застыли, девушки? — загоготал Рокосуд; его глаза загорелись огнем. — Са-адитесь, д-да поближе к-к выходу, вам вс-ставать на следующей! — вскинулся он.

Сестры взобрались в переполненный трамвай, модифицированный внутри до неузнаваемости, — он был похож на салон самолета. Свет погас. Над почти незанятыми сиденьями нависали самые невообразимые комбинации существ, невидимых глазу обычного человека. Это были духи мыслей (ДМ). Их физическая оболочка была совершенно эфемерна. Они расступились перед сестрами — в чем не было нужды, — дав им сесть. Пилот трамвая — карикатурный лысый лилипут, изуродованный множественными не сходящими морщинами презрения на лице, с длинным носом и маленькими ручками, — тотчас предложил им меню. Они часто сталкивались с ним во время других миссий. Юке было неприятно его выражение лица, — ей оно не казалось смешным, как Мае. Он навис над ними, услужливо пытаясь задернуть шторы. Его округлый живот в несвежей рубашке закрыл сестрам глаза; они глубоко вдохнули, откашлявшись. Мая все пыталась словить Юкин взгляд, чтобы вместе захлебнуться смехом, а Юка, давно понявшая ее настроение, продолжала отводить глаза в окно, не переставая воображать, что угодила в логово потных уродливых гномов, похитивших ее, спящую красавицу, из доброй сказки.

Выдохнув, сестры заказали по чашке кофе с собой: Юка — черный кипяток без сахара, а Мая — холодный, сахарный, со сливками. Желая поскорее «пробудиться», Юка тотчас залпом его выпила, — ей не хотелось ощущать вкус кофе, приготовленного мерзкими тварями. «Если бы не эта часть заданий, все было бы куда радостнее», — думала она. Спинки сидений упали назад, сестры, прикрыв глаза, откинулись на них. Это была важная часть перед началом задания: мгновенно уснуть, тогда в их мозг поступала общая информация о жизни «заказанного» человека, его интересы и цели, — некий виртуальный обзор.

Спустя пару минут спинки поднялись; Маин кофе дымился на откидном столике. Над сестрами высветилась морда орангутанга, раздувавшая тяжелым дыханием мокрые ноздри; глубоко посаженные глаза смотрели в упор. Орангутанг был одет в бархатный деловой костюм фиолетового цвета с разноцветным галстуком-бабочкой.

Мая незаметно качнула головой в сторону обезьяны; Юка шепнула ей на ухо:

— Кажется… Кому-то прилетит поздравок от конкурентов, — констатировала она, выдавив усмешку.

Мая вяло состроила гримасу.

— Но ведь Новый год… — она грустно посмотрела в окно.

— Да он сформированный уже… Значит, тот, кому прилетит, сам виноват, что допустил у себя перед глазами, — со знанием заявила Юка.

На выходе одежда и внешний вид сестер трансформировались, исходя из полученной информации, под предпочтения Миши. Теперь на Юке был синий стеганый пуховик ниже колена, светло-голубая шерстяная шапка с помпоном и голубые укороченные угги; распущенные волосы и макияж с розовыми губами, который она ненавидела, дополняли образ. Почему ее всегда хотят накрасить? Юка не любила краситься; макияж ей казался неудобной стягивающей маской, связывающей ее руки и без того сдержанные эмоции: ей нравилось тереть глаза и притрагиваться к лицу, жестикулируя.

Мая оказалась в меховой бордовой шапке-ушанке, мешковатой куртке светло-кораллового цвета с объемными вязаными карманами и бордовых кроссовках на платформе со стразами; она была без макияжа и осталась этим недовольна, хотя сам образ ей понравился. Юку так и тянуло подносить руку к губам, но каждый раз она отдергивала ее, опасаясь, что все размажет.

Они вышли на остановке трамвайного закругления, когда вокруг все еще царила тьма и осыпалась пороша. Затушив в салоне свет, трамвай тихо вспорхнул и, зависнув в воздухе, исчез.

Встреча

Сестры изменились после полета: Юка приобрела холодное очарование, поумерив врожденную грубость; Мая раскрепостилась, готовая всему вторить заигрывающим смехом. Вскоре Мая почувствовала холод, и Юка создала ей невидимую защиту, приобняв. Поблизости пробивались почки на деревьях и всходила трава.

Сестры переглянулись, кивнув друг другу; достали из сумок телефоны и выключили их. Таково предписание клуба — отключать телефоны на задании.

— А этот друг точно придет? — спросила Юка.

Пригревшись, Мая была готова бурчать что угодно, чтобы Юка продолжала ее согревать.

— Та, конечно, Ю! Когда еще у него будет свидание с двумя красотками?! — патетично сказала Мая, опустила голову на плечо Юки и устало прикрыла глаза.

Через пять минут подпрыгивающим шагом пришел ссутуленный Миша и, заметив, что Мая уснула на плече у сестры, протянул вспотевшую холодную руку Юке, пожав ее руку легким прикосновением. Юку зацепили его большие добрые уставшие полуприкрытые глаза, — в этих глазах она узнала свое одиночество; на его лице не отражались эмоции, но она почувствовала его неловкость и волнение, он пытался их спрятать за гипертрофированной вежливостью и отзывчивостью. На какое-то время войдя в его состояние, Юка отразила эти эмоции. Миша долго переминался с ноги на ногу, не решаясь заговорить; вскоре он неуверенно вовлек Юку в обсуждение спящей Маи и ее непростого характера, — и Юка почувствовала облегчение.

Вскоре прибыл пустой трамвай. От резкого лязганья Мая спросонья вздрогнула, потеряв равновесие; Юка вовремя удержала ее от падения.

— Вот и приехали, — процедила Юка. Все зависли в свете трамвая.

Вскоре все трое уселись на задние сидения, расположенные в ряд. Севшая посередине Мая счастливо предложила всем взяться за руки. Ее предложения часто были необычны, но Юка к этому привыкла. Они держались за руки. Юка знала, к чему клонит сестра, глядя на них поочередно с загадочной улыбкой; она отвела взгляд в окно. Вскоре полились сладкие Маины речи: «Миша хороший, он и мухи не тронет», «Ну и богатырь, правда, Ю?» — Юке хотелось исчезнуть; она нехотя повернулась.

— Мая, зачем ты?.. — недоумевала Юка, не закончив фразы.

Мая ласковее улыбнулась, прикрывая в удовольствии глаза, устремляя лицо к воображаемому источнику света.

— Ах, как хорошо!.. — протянула она, вбирая воздух в легкие.

Юка закатила глаза, ухмыльнувшись. Восклицания сестры, зачастую не имевшие ничего общего с происходящим, невольно наводили на мысль, что та находится где-то не здесь или же в измененном состоянии сознания. Миша, следовавший тайному призыву Маи, теперь не отрывал взгляда от Юки, а ее взгляд пилил потолок. Между ними возникала скрытая связь, и теперь все вопросы и ответы негласно посвящались одной Юке, чему Мая, восторженно улыбаясь, была только рада. Юка была не так довольна: проявление земных чувств стоило ей больших усилий. В то же время — и она это заметила — этот парень сглаживал ее холодность.

Мая продолжала шутить, смеясь от своих шуток в ожидании поддержки друзей. Юка ушла в себя; Миша увлекся рассказами о всевозможных духовных практиках: от «сверхновых» медитаций до измененного состояния сознания, — но его никто не слушал — все погрузились в себя.

За окнами раздавался ритмичный стук, вышедший для Юки на передний план. Люди, изредка заходившие на остановках, с интересом поглядывали на них, подвисая над сиденьями, прежде чем сесть; Юка не сводила с них испытующего взгляда, обернувшись в броню неприязни и вызывающей важности, ограждая своими крыльями и друзей. Мая в то же время с кокетливым интересом поглядывала на наиболее симпатичных незнакомцев; ее голос делался мурчащим и возбужденным; глаза при разговоре с друзьями распахивались, метая любопытные взгляды на людей.

С разобщением мозаики сложившегося мира Юки — сюда же входили ее друзья — в ней начали происходить незаметные изменения. Излишняя сдержанность и предугадывание дальнейших действий вылились в беспричинное волнение. Теперь, чтобы выглядеть прежней — намеренно игнорируя эти ощущения, — она сильнее отстранялась от друзей, но облегчения это не приносило: трамвай то ширился, размываемый волнами, то сужался, приобретая резкость очертаний. Но Юка продолжала изо всех сил натягивать на себя маску спокойствия, одновременно теряя координацию, — в животе бегал распирающий табун.

Вопрос друзей: «А куда мы поедем?» отдался в ней контрольным выстрелом. Юка, из-за сильного внутреннего напряжения преисполненная излишней любезности, щебечущим голосом пропела:

— Да с вами хоть куда!

Вцепившись в Мишину коленку, она заглядывала одичавшими глазами на Маю:

— У тебя есть зеркальце? У меня все в порядке с лицом? — ища хоть какой-то поддержки. В лице Маи читались растерянность и испуг.

«Что же Юка творит? Она завалит задание», — прочитала Юка по ее лицу. Это было до того унизительно, что Юка обозлилась на все вокруг и внезапно обрела уверенность, тревога прошла. Она почувствовала себя униженной и внутренне обособилась от друзей; абстрагировалась, чтобы восстановиться.

Они вышли на следующей остановке после парка Горина, проследовав пешком еще три остановки до дома Юкиной матери. Нужно было скоротать время, чтобы попасть в ближайший ресторан-пивоварню немецкой кухни Beerstown, подымить кальян.

Снега нападало немерено. Посмотришь вверх — черные звезды кружатся посреди серого бескрайнего неба. Вскоре все трое стояли у торца Юкиного дома, посреди одинокой холодной и бесконечной синевы, договариваясь о чем-то большем, а вовсе не о спланированном маршруте; обмениваясь той информацией, которую сестры недополучили в трамвае. Дом, в котором Юка выросла, теперь казался ей чужим, словно в нем кто-то провел чужое детство. Детская площадка во дворе со сломанными качелями, некогда бывшая свидетельницей неприятных сцен с ее друзьями детства, теперь казалась брошенной выросшими детьми, на смену которым пришли дети со смартфонами.

«Какие такие мысли этого аутсайдера могли нас вызвать?» — размышляла Юка, не находя ответа. Вот уж осточертевшая работа, заставляющая сдавать неповинных. В Мише не было ничего необычного: скромный с виду парень, без вредных привычек, с неявными странностями.

Просидев на лавочке и погуляв между домами, они отправились в ресторан. Юка оттаивала, румянясь от приливающих чувств. По пути Миша все ближе жался к ней, вызывая и в ней волнение. Когда-то Юка пообещала себе разделять личное время — когда она позволяла себе испытывать чувства, и рабочее время — когда требовалось хладнокровие для совершения, по ее мнению, неправомерных действий, от этого она испытывала внутренний конфликт и напряжение.

Они плелись по проулку между двумя садиками. Солнце взошло над горизонтом, окрасив слоистые облака в алый цвет, подсвеченный ярко-желтой каймой. Долгая прогулка на удивление нисколько не утомила новых друзей, только сильнее сплотив их.

Ресторан в виде средневекового замка, располагавшийся у дороги, которую заездившие машины превратили в грязное месиво из снега, был обвешан синей гирляндой-занавесом вдоль карниза крыши. Рядом находилась детская площадка и приземистая елка с такой же гирляндой и выбивавшейся красной звездой. Интерьер заведения был так же «средневековым»: кирпичная кладка, отделка из дикого камня, массивная мебель и стулья из натурального дерева, обитые кожей и прикрепленные к дереву гвоздями с крупными позолоченными шляпками, приглушенный свет и множественные элементы декора в виде рыцарских доспехов. Основные места располагались вокруг party-бара «Башня», находящегося на возвышении по центру и огражденного стеной с витражными окошками. У входа их встретил сонный талисман заведения — медведь в баварском костюме, — он определенно собирался перекурить, но увидел их, украдкой выглянув из-за двери.

Они уселись за уединенным столиком у окна; вскоре им принесли безалкогольные коктейли мохито за счет заведения — как первым посетителям. Юка села рядом с Мишей, чтобы избегать прямого зрительного контакта, но вскоре поняла свою ошибку: она чувствовала давление на личное пространство, и ей пришлось сдвинуться ближе к проходу.

Официант принял заказ, включавший два алкогольных мохито, — Мише с Юкой вкус неалкогольного не пришелся по вкусу.

— Ой, посмотри, как две няшные снежинки на подоконнике жмутся друг к другу, пытаясь согреться, — заметил Миша, ставший галантным и внимательным к незаметным деталям. Когда он обращался к Юке, его голос приобретал масляную певучесть и возбужденное дрожание.

Юка с притворной улыбкой засмотрелась на пол, думая: «Прекрасно. Согреться, чтобы растаять». Наконец подошел кальянщик. Миша с Юкой совпали в желании подымить «чем-то кислым», а сидевшая напротив Мая, улыбнувшись, независимо забронировала «сладость». Увидев ее уверенный настрой, они склонили свой выбор в ее пользу. Вскоре Мае принесли греческий салат, а Юке — имбирный чай, чтобы, как объяснили, не вскружил голову кальян.

Сестры отлучились в уборную, чтобы восстановить энергию, расходующуюся на общение с людьми, и обменяться некоторой информацией. В предбаннике ярко-красного цвета, стоя перед зеркальным полотном, они сделали совместные фото; Юка избегала взгляда в зеркало. Как только дверь в уборную подалась, сестры со смехом побежали скрываться в кабинки.

— Кажется, Ю, он к тебе просто намертво… — многозначительно заметила Мая. — Думаю, я теперь тут лишняя. Ты и сама с ним — о-го-го! — справишься, — добавила она с облегчением.

— Подожди еще чуть-чуть, — отвечала Юка, прерывисто дыша, и это состояние было Мае знакомо.

— Не волнуйся, ты такая умничка! Маэстро своего дела! — заключила Мая вдохновенно.

Юка расширила ноздри, втянув поглубже воздух.

— Ты знаешь, о чем я!.. Мое волнение — это конец нашему заданию!..

Мая жизнерадостно засмеялась, опустив переживания Юки, которую захлестывали волны одиночества. Юка знала, что без поддержки Маи она все завалит. Чтобы успокоиться, она вытащила из сумки ароматическую палочку, попросив у Маи зажигалку; усевшись на крышку унитаза в позу лотоса, включила негромко звуки природы на айфоне, принявшись выравнивать дыхание.

Мая закашлялась от ароматического облака и, задержав дыхание, просипела, что подождет за столиком. Спустя пять минут Юка вышла под пение птиц на телефоне; позабыв о догорающей палочке в руке, и невозмутимо уселась за столик.

— Как у них тут холодно… Кажется, стало еще холоднее, — заметил Миша.

— Они просто экономят, я уверена, — холодно сказала Юка, пристально посмотрела на Мишу и сухо улыбнулась.

За окном взбушевалась метель; окна у краев незаметно подернулись морозными узорами, которые Юка подметила косым взглядом, нахмурилась и сжала губы. Она лучше других знала причину этому.

— Ох, у Юки на душе сплошная весна, даже птицы распелись в ее присутствии! — благоговейно пропела Мая, сведя возникшее напряжение на нет. Затем она начала мечтать, как в разгар зимы они устроят пикник на природе.

Переключившись, Юка с облегченной улыбкой стала разливать остывший чай по кружкам под пение птиц из кармана. Кальян ударил в головы, отыгравшись на Мае и только восстановившейся Юке.

Оправляясь от удара кальяна, вскружившего голову, Юка оглянулась, пытаясь оценить окружающее и неожиданно заметив видоизмененных людей: они стали полупрозрачными, задвоившись; на ногах отсутствовала обувь. Юка завороженно смотрела в направлении столиков; увидев пропасть в глазах сестры, Мая посмотрела следом. За окном постепенно смеркалось; стены ресторана теряли непроницаемость — просвечиваясь.

Увидев замешательство сестер, Миша проследил за их взглядами. «Он тоже, глянь!» — телепатически сказала Юка, чуть наклонив к нему голову; ее ноздри раздулись. Мая хитро сощурилась на Мишу, кокетливо улыбнувшись, безмолвно отвечая: «Это очень странно, Ю. Что это происходит?..» Миша не выдержал:

— Вы смотрите друг другу в глаза, и я словно вижу отрывки мыслей, падающих звезд, — он положил руки на стол — одну на другую — и со страдальческой улыбкой кротко и печально выдохнул. Вдруг Юке пришло в голову, что его душа выше устремлений этого нескладного тела.

Миша залпом выпил алкогольный коктейль, чему сестры обрадовались в надежде, что теперь он все им выдаст. Сестры окинули взглядом зал, им помахал сидевший за столиком полупрозрачный человек. Они услышали чье-то телепатическое обращение, адресованное им: «Вы на задании?» Сестры округлили глаза, и Миша тотчас принялся считать в них звезды, уютно подперев щеку ладонью, растянув улыбку. «Ты слышала?» — телепатически взывала Юка к Мае. — «Да… Неужели он нам? Не может быть… чтобы незнакомец общался с нами телепатически», — отвечала Мая. — «Я вас прекрасно понимаю. Вы, наверное, новенькие в клубе?» — интересовался человек, не думая подходить. — «Нет, не новенькие», — отвечала Юка, сжав губы. Мая покачала головой из стороны в сторону, наконец воспроизведя вслух: «Не рассказывай ему ничего. Мы не знаем, кто это». Но мужчина больше ничего не спрашивал — он исчез.

Все это время опьяневший Миша оценивал их сощуренным взглядом философа, выставив локоть на стол и подперев вскинутую голову указательным пальцем на губах.

— Поехали в «Дом Синоптиков»?! Угощаю, — вывел он неожиданно решительно.

Мая обрушилась на спинку дивана-кресла, кивая и накручивая на палец локон красноватого оттенка: она была приятно удивлена предложением своего подопечного, — развлечения и танцы были ее любимой частью заданий.

— Конечно, угостишь, — добавила она мурчащим голоском.

— Разве он и утром работает? — сказала Юка.

— О да, только без диджеев, — ответил Миша.

Он тотчас резво встал, оглядываясь в поиске официантов и куртки; увидел одного, крикнул:

— Счет!

— Там вешалка на входе. Мы же вешали куртки, — подсказала Юка, но Миша оказался достаточно горяч, чтобы продолжить поиски чего-то еще. Высыпав на стол купюры и мелочь, он принялся их пересчитывать, фасуя по стопкам, руководствуясь непонятно чем. Юка подхватила его затею, рассуждая про себя: «Судя по всему, ты — социофоб с творческими наклонностями… а, может, даже гениальными».

Было около одиннадцати часов.

Доехав, они вышли прямо у клуба, стоявшего особняком среди других зданий, выделявшегося как лотос на кувшинке. Потеплело; снег прекратился, и все поплыло грязью.

Увидев нелюдимое здание, они решили немного повременить, усевшись на остановке на лавочку.

— Чуть подождем и пойдем, — сказала Юка неуверенно.

— На трамвай? — отвечала Мая.

— Да уж, не хватает нашего трамвая, — сказала Юка понуро-мечтательно.

— Юка жить без них не может, — объяснила Мая Мише.

— Я тоже люблю, особенно задние сидения, — сказал Миша, незаметно придвинувшись к Юке.

«Вот и шел бы кататься!» — вскинулась Юка про себя. Когда она знала, что растрачивает время впустую, ее настроение падало; внутренняя энергия провоцировала ее беспокойство.

Юка встала, сказав телепатически: «Мая, пошли», направляясь в сторону клуба. Миша поднялся следом. Мая помедлила.

— Ах, как же хорошо! Еще два месяца — и весна! — протянула Мая на вздохе, поднимая голову вверх.

Миша помог Юке снять пуховик, а Мая, улыбнувшись им, самостоятельно повесила свой, — ей нравилось, что между ними налаживалась связь, и она теперь могла в удовольствие оторваться по-своему.

Они прошли в основной зал в виде амфитеатра с отходящей от центра потолка — над танцплощадкой — подсвеченной тканевой драпировкой; обогнули округлое пространство клуба и примкнули к барной стойке, как котята к молоку.

Вновь втроем — никого вокруг; музыка играла на танцполе позади, создавая интимную обстановку. Все заказали по коктейлю. Позади раздались шаркающие и притопывающие шаги: неизвестно откуда взявшийся мужчина засыпал под энергичный ритм, склонив голову, иногда подсматривая на сестер. Ремиксы на шлягеры сменяли друг друга: Walk, Stole the show, How deep is your love, «Пьяное солнце», «Твои глаза».

Мая отодвинула бокал с остатками коктейля, готовая разорвать танцпол и покорить несколько умножившуюся публику. Она схватила Юкину руку, которая, искусно вывернувшись, указала на уборную. Юка проследовала в уборную под припев: «…мимо нас пьяное солнце, оно уйдет и больше не вернется…»

Выключив свет, Юка уселась на закрытую крышку туалета в позу лотоса; мысли о том, что отец в неведении, где она, не отпускали ее. Туалетная комната стала постепенно охлаждаться, обрастая инеем.

Юка не успела впасть в анабиоз, ее ослепил свет, и повеял отрезвляющий запах сигарет: кто-то закурил, стоя прямо у ее кабинки. Очень скоро туалет разразился кашлем, послышался звук прыжков.

— Капец, совсем уже экономят на людях! Холодрень невыносимая! — нервно воскликнула женщина.

— Видимо, они хотят, чтобы вы больше танцевали, — отозвалась Юка мрачной любезностью, тихо откашлявшись.

Женщина цокнула, вспыхнув:

— А я у тебя вообще не спрашивала! И не надо тут свет выключать! Умная нашлась, советы давать, — и хлопнула дверью.

Юка вернулась к своим делам. Вскоре она перенеслась домой, оставив физическое тело в кабинке.

Так как ее никто не мог увидеть, она спокойно обошла дом в поисках отца; не найдя, она отправилась в летнюю кухню, где увидела его лежащим за столом с пустой чекушкой возле раскинутых рук. У Юки защемило сердце. Отыскав клочок бумаги и старый карандаш, которым отец раньше делал наброски, она написала чистосердечное, аккуратно положив его на стол, задержав на мгновение руку. Сжала губы, расширила ноздри, из ее карего глаза скатилась слеза; светло-небесный глаз, окаймленный черным кольцом, остался сухим. Она исчезла.

— Юка, ты где? Я тут замерзну! — говорила Мая, стуча в кабинку.

Юка оттаивала. Покрутив глазами и подвигав челюстью, она заворочала тяжелым языком:

— Да… тут, — и, с хрустом разогнув конечности, вышла.

Поджав губы, она приобняла Маю, не желая ничего объяснять.

— Вытрешь мне макияж? — спросила Юка.

— Так там же зеркало.

— Ты же знаешь, что мне…

— Ну ты же такая красивая! Мы же еще пойдем танцевать! Столько красавцев пришло — о-го-го!

Юка кротко, но серьезно качнула головой. Мая опечаленно вздохнула, надув губы:

— Доставай уже свои салфетки!..

Стерев все, она убедила Юку оставить помаду. Исполнив просьбу, Мая скромно отошла в сторонку, закурив. Юка молча дожидалась ее, то и дело вожделенно поглядывая на испускаемый дым. Пустив дым из носа, Мая достала из сумочки еще одну сигарету. «У тебя опять голова закружится. Тебе вообще не стоит…» — телепатически сказала Мая, не прекращая курить.

— Я все равно уже пила. Все нормально, — ответила Юка в голос.

Уже после первых затяжек, как и ожидалось, у Юки закружилась голова и окружающее пространство отдалилось и выцвело; Юка зашаталась и, забывшись, взглянула в зеркало, — пульс и дыхание подскочили. Тяжело вдохнув, она сползла по стенке вниз, прикрывая лоб руками. Мая подсела рядом, затушив сигарету об пол.

— Пошли потанцуем, и все пройдет, — тихо сказала она, положив ладонь на Юкино плечо.

Площадка вновь оказалась пустой. Спустя время приковылял диджей, но музыка не сменилась. Только сестры ступили на площадку, как народ, прятавшийся в зале, потянулся следом, — теперь места едва хватало для скромных танцевальных движений. Мае понравился движняк; она заиграла телом, бросая огненный взгляд по сторонам в поисках «храбреца». Она подпитывала внутренние силы взаимной игрой в гляделки, побуждавшей ее цвести, голос стал вибрирующе-флиртующий, рассыпающийся страстью.

Жаркая атмосфера воспламенилась после того, как Миша «дотронулся» до чьей-то пятой точки, — совершенно непреднамеренно, как он пояснил. Девушка в короткой юбке и надушенном дешевом парике, выглядевшая женщиной легкой доступности, набросилась на беспомощно оправдывавшегося Мишу, отпуская ему развязные пощечины. Миша остолбенел и налился румянцем, пытаясь протиснуться сквозь шквал ее неумолкающих эмоций робким оправдывающимся голоском.

Юка, беспристрастно наблюдавшая за ними, думала, как глупо и низко выглядят эти разборки со стороны. Мая вмешалась, вобрав в себя всю силу взглядов этой площадки, разъяренная и раскаленная добела, — агрессию в отношении «подданных» она принимала на свой счет. Она въелась засветившимися глазами в «пострадавшую»; музыка тотчас остановилась, как и любопытствующие на площадке. Наконец Юка очнулась.

— Ты что задумала? — осведомилась она, раздувая ноздри и сводя брови.

— Сейчас я покажу этой стерве, кто она такая! — неистовствовала Мая, доставая из сумки косметичку.

— А если узнают? Мы не можем использовать способности на людях.

— Не узнают. Я уже так делала много раз, — отвечала Мая, скромно улыбаясь.

Поняв, что задумала Мая, Юка достала из сумки салфетки, предложив переиграть: они стерли с нее всю штукатурку; намазали губы красной помадой, заметно заходя за контур; содрали парик, оставив сбитые волосы под сеткой, и ушли, прихватив с собой оцепеневшего Мишу.

Тем временем отец Юки потянулся за столом, уставившись на татуировки на предплечьях. На одной была спираль с примыкающим полым кругом, а на другой — спираль с наметкой на глаз в центре. Затем он перевел взгляд на клочок бумаги и лежавший рядом карандаш. Прицеливаясь расплывающимся взглядом, отчаянно протирая глаза, он прочитал: «Я не сбегала. Приеду к трем. Обнимаю. Ю». Марк нахмурился, постучав пальцем по пустой бутылке; кивнул себе, понимающе вздохнув, и задумчиво взял карандаш.

Мая вышла из клуба, преисполненная достоинства, заразительно улыбаясь. Удерживая Мишу под руки, они доплелись до остановки; поставив его перед собой, они распластались на скамье по разные стороны.

Сестры покурили; все загудело и понеслось; время облегченно шагнуло под колеса. Миша переводил одуревший взгляд с Маи на Юку, затем наклонил голову к плечу.

— Так и что, ты недоговорил… как называется эта практика? — спросила Юка, имитируя любопытство.

— Это… осознанные сновидения?! — вопросительно ответил Миша, с облегчением падая между ними.

Позади раздалась матерщина. Обернувшись, они увидели недовольную жизнью девушку с потрепанными волосами, направлявшуюся в их сторону. Миша не помнил, где ее уже встречал. Сестры улыбнулись друг другу через Мишину спину, затягивая его в прибывший троллейбус. Измазанная тушью и помадой девушка с бледным лицом свалилась на скамейку, запрокидывая голову. Вонзив меж губ сигарету, она пустила дым вслед удалявшемуся транспорту.

Сначала они завезли домой Маю — хоть ее дом был дальше Юкиного, — а затем переполненный чувствами Миша предложил Юке свою компанию до ее дома. Теперь, взяв всю ответственность за задание на себя, Юка перестала выражать явное неудовольствие от общения, по-прежнему сохраняя маску отстраненной любезности. «Его слабость только в одном — одиночество и замкнутость. Он не находит родственной души», — подумала Юка.

Следуя по проезду мимо клуба, Юка отвечала на непонятные вопросы, мечтая немного помолчать и полюбоваться прекрасным заснеженным видом; следами под ногами; жизнью, такой разнообразной, мелькающей за каждым окном. Она хотела молчать, но вместо этого вынужденно бурчала ответы, прикрывая глаза и втягивая морозный воздух, склеивающий волоски в носу.

Миша проводил ее до самого дома. Повисла полная неловкости и стеснения пауза. Юка, желавшая поскорее вернуться домой, первой набросилась на него, звонко чмокнув в щеку, бойко отчеканив с карикатурной улыбкой:

— Еще увидимся!

Миша восторженно дернул головой, медленно потерев щеку, и побрел обратно подпрыгивающим шагом. Юка еще немного понаблюдала за его странной походкой и вошла в калитку. «Как ребенок — милый», — решила она. Домой она вернулась точно к трем.

Дома Юку встретили Маря и Жанна. Юка мысленно набралась смелости, представляя, как ее сейчас обдадут словесным кипятком.

— Дрянь! Сволочь! Где пропадала? Все обыскались уже! — кричала мачеха.

— Я же вам говорила, что она папе записку оставляла, — вступилась Маря.

— А папа где? — спросила Юка.

— Записку?! — взвыла Жанна, выпучив глаза. Она постучала по стенке кулаком, хлопнув в ладоши. — Раз — и нет его! Говорить надо! — выкрикнула она. — А папа… козел! И эта пьяная слониха Евмения!.. Я знаю, где они пасутся! — прищелкивая пальцами, Жанна направилась на деревянных ногах в дом.

— Мадам Матрешкина, — тихо прошипела Юка. Маря прыснула. — Пойдешь со мной? — спросила Юка, качнув головой в сторону соседнего дома со встроенной дверью в заборе. Маря закивала.

Через смежную дверь они проскочили к деревянному дому, покрытому облупившейся бордовой краской. За занавешенными шторами было темно; витал запах скипидара и каких-то благовоний. По полкам и полу были разбросаны драпировки — ткани разного цвета и длины.

В зале, на самодельном подиуме, в полутьме позировал Марк в одних трусах, — с рюмкой в одной руке и огурцом — в другой. За белым шатающимся столом сидел старый сосед, несостоявшийся художник, у которого отец брал уроки рисования, раздетый по пояс, царапавший набросок на листке бумаги. По другую сторону стола сидела Евмения, вознесшая руку для тоста.

— Пап… я пришла, — сказала Юка растерянно, заметив, как карандаш художника решительно чиркает по листку.

Отец дернулся, чтобы посмотреть на нее.

— Как ты? Хорошо? Откуда куртка? — сосед осек его с патетичным придыханием.

Юка приблизилась к столу, уставившись на набросок.

— Но тут же ничего не видно, — заявила она, жалея об этом.

— Это задумка такая. Во тьме грехи сокрыты. Они неявны, — ответил сосед, обосабливая каждое обращенное к Богу слово острой выразительностью.

— Ну вот вы во тьме, а я все равно вижу ваши грехи, — вскипела Юка.

— Это философия, барыня. Она неявна, но она есть, — отвечал сосед, теряя былой энтузиазм.

— Тогда просто нарисуйте черный квадрат, а не укореняйтесь в своих грехах, объясняя их творчеством, — заявила Юка бесстрастно.

— Получается хороший… — проговорила дрожащим голосом Евмения, аккуратно поставив рюмку на стол.

— Юка! Она… — запнулся отец.

Маря с Юкой вышли.

— Идея! — неожиданно воскликнул сосед, размазав ладонью эскиз. Прихватив другой ластик, он подошел к окну, в порыве раздвигая шторы: — Открытие грехов! — воскликнул он. — Ева, лей!

Войдя на свой участок, Маря подхватила грязный мяч и стала его высоко подкидывать.

— Юка, метеорит! Мы умрем! — кричала она, падая на землю. Задумчиво глядя на «падение», Юка вошла в дом.

К ночи они с Маей созвонились телепатической связью, договорившись по инициативе Юки проехаться в нежилую квартиру Илады, — убедиться, что там все в порядке. Юка оставила напоследок записку на Марином столе, — в глаза она не умела врать, а в записке, творческом сочинении, можно было без сожаления все приукрасить.

12/27/24

Ночью сестры встретились на остановке, неспешно пройдя еще восемь остановок пешком, — наслаждаясь морозным воздухом, тишиной и безлюдьем. Машины тихо спали под снежным покрывалом на пригретых парковочных местах. Пройдя по опустевшей эстакаде, они двинулись в сторону спящего рынка.

Болтали обо всем и ни о чем. В этих разговорах была непринужденность, в которой обе нуждались. Для них не существовало запретных тем. Их разговоры — это истерический и непрекращающийся смех кукабары, окрыленной музой. Сама ночь расцветает — оживая незаметно для всех, — окрыленная этой музой бездумной непосредственности. Становился явным и неоспоримым всемирный заговор, который они сдували со своих ладоней вселенской золотой пылью. Маленькие сверхчуткие души братьев меньших выходили из-под покровов тьмы созерцать новый порядок перекроенного мира, покуда «большие умы» мира сего только видели об этом сны.

Когда они подошли к заброшенному парку Горина, чтобы сократить путь по диагонали, выключенный телефон Юки зазвонил, разредив тишину; Юка дернулась в испуге, непроизвольно оглянувшись. Проиграв несколько секунд, мелодия прервалась; ей пришлось включить телефон, чтобы проверить входящий.

— Номер неизвестный, — пробубнила Юка. — Пошли, — добавила она, бросая телефон в большую кожаную сумку с цветными лоскутками. Теперь в ее голове играла мелодия Chimes.

— Это из клуба… — сказала Мая встревоженно. — Мы должны сдать информацию.

Для Юки это было самой неприятной частью задания, но еще неприятнее было то, что она — впервые — не хотела этого делать.

Не дождавшись ответа, Мая благоговейно воскликнула, широко улыбнувшись:

— Неужели, Юка?!

Юке стало неловко; она не любила делиться своими переживаниями, но Маю было не обмануть. «Не неужели», — ответила Юка телепатически, опустив глаза в землю.

После отъезда матери квартира три года оставалась бесхозной, — она уехала в соседнее государство, где нашла себе очередного мужа, в очередной раз окунувшись в конфетно-букетный… Комнаты были просторными и светлыми; некоторые вещи все так же лежали на своих местах, как их оставили перед отъездом. Пока Мая мыла руки, Юка тайком прикасалась к вещам, вдыхая их запах, — разрыв между ней и матерью исчезал; теперь она ощущала ее присутствие.

Сестры пошли на маленькую лоджию с кружками чая, откуда виднелся поглощенный синевой одинокий островок школы, в которой раньше училась Юка. Высунувшись в окна, они пускали дым и мечтали. В небе на большом расстоянии от луны светился яркий ореол. Юка отвела взгляд в сторону:

— Он просто одинокий, как и я, — неразборчиво проговорила она себе под нос. — Как я могу его сдать?

— Ю, ты что-то сказала? — переспросила Мая. — Пожалуйста, повтори, мне это очень важно!

Юка покачала головой, опустив взгляд во двор.

— Как же красиво! — Мая улыбнулась, подставив лицо небу. — Лучшее время!.. Ты понимаешь, Ю?! — ее глаза озарились светом всех солнц.

Вскоре сестры легли спать. Перед рассветом со двора донесся пронзительный гудок, похожий на звук клаксона. Юка вздрогнула от неожиданности. Мая сонно дернулась в кровати.

— Что это? — вяло спросила она.

— Тебе лучше знать. Ты же предвидишь будущее, — ответила Юка, подскакивая к окну. Мая подбежала следом.

Окинув взглядом расцветающий, но все еще мрачный двор, Юка посмотрела вниз. Под домом находилось какое-то продолговатое черное пятно. Вскоре из большого пятна отделилось пятно поменьше, уставившись — как Юке показалось — на них. Мае приспичило накраситься; торопливо подбежав к зеркалу, она начала прихорашиваться в темноте. У Юки похолодели конечности: посвященность в сверхъестественное отнюдь не уменьшала ее трепета перед ним. Внутренняя скованность Юки, ущемляющая ее энергию, оборачивалась смутными предчувствиями и опасениями. Накинув цветочный халат поверх маминой ночной рубашки, она руками прибрала волосы в излюбленный хвост с перепонкой. Мая поминутно спрашивала у сестры, как она выглядит, и, не дожидаясь реакции, принималась исправлять мнимые недочеты. В это время Юка слонялась по прихожей, продумывая речь, оправдывавшую отсрочку информации.

Услышав шорох и стуки на этаже, сестры не сговариваясь побежали прятаться на лоджию. Мая, преданная клубу, но понимая чувства сестры, негласно решила ее прикрыть перед сотрудниками клуба.

Закрыв пластиковую дверь, сестры притаились друг напротив друга.

— Не очень хорошая затея прятаться в квартире. Они же нас увидели в окно, — проговорила Юка, укоряя себя.

— Так он, может, и не зайдет… Надеюсь… — Мая улыбнулась; она была возбуждена предпринятой авантюрой.

С наступившей минутой тишины сестры взглянули друг другу в глаза.

— Как же удивительно, — сказала Мая задумчиво. — И все-таки это странно… — она повернула голову набок, расширив глаза. — Ты замечала, Ю, как много у нас общего? — протянула она.

— Ты о чем?

В ответ Мая улыбнулась глазами, мягко притронувшись ладонью к Юкиной щеке.

— Наши глаза… оба разного цвета!.. Неужели ты не задумывалась? — говорила она с характерной загадочно-восторженной мягкостью.

Юка опустила глаза в пол.

— Обычно я много чего думаю, только сейчас… — до сестер донеслись приближающиеся шлепки по полу и утробное бормотание. — Не лучшее время для…

Послышались взмахи крыльев.

— А ну вы-выходите! В-вас обеспечили в-властью над п-природой, а в-вы? К-клуб о-отнимет ваши с-сверхспособности, без него в-вы ни… — запнулся прерванный Рокосуд.

Юка, выбежавшая первой, крикнула с прорвавшейся злостью:

— Кто?! — ее голос оставался тверд; энергия холода возрастала. Сестры стояли в дверях. Гусь застыл, вопрошающе вытянув к ним шею.

— Ты. В-вы… — гусь напрягся. — Но т-тогда в-вы будете обычными! — закончил он растерянно.

— Насколько мне подсказывает память, способности у нас появились еще до клуба, так что, как бы ни хотелось, обычными нам стать не судьба, — продолжала Юка.

Температура в квартире ощутимо понизилась. Мая постучала Юке по плечу, на что та мигом отреагировала, зная причину. Ее глаза вспыхнули голубым; она плавно перевела взгляд на гуся. Потерянный Рокосуд пританцовывал от холода, не находясь, что ответить.

На дворе рассветало; многоэтажки за окном рассеивались забившей в окно метелью.

— А пойдемте пить чай? — отозвалась Мая с ничего не значащей пустой улыбкой; в комнате запахло чайной розой. Мая сияла.

Метель тотчас поутихла; Юка облегченно кивнула, и следом, изогнув шею, неуверенно закивал Рокосуд, не зная, чего в другой раз ожидать от сестер.

Люди, когда-либо встречавшиеся с сестрами, больше не находили себе места. Парень, однажды встретивший их на улице, тщательно прошаривал интернет в поиске хоть одной наводки, которая бы немного приблизила к ним. Не найдя ответов, терзаемый наваждением, он оставил включенным компьютер, поднялся на ночную крышу и, процитировав отрывок из написанных стихов, сделал шаг в необратимое. На столе остались лежать обрывки вырванных страниц с бегло написанными стихами, посвященными «двум пленительным лунным цветкам, осветившим мой ночной путь».

Встречавшиеся с ними горели нестерпимым желанием неожиданной встречи, превращаясь в параноиков, безотчетно вглядывавшихся в видения — отдаленно напоминавшие загадочных сестер, которые вскоре рассеивались миражом.

Вскоре чайник под пристальным взглядом Маи закипел, — она не любила тратить электричество на такие пустяки. Все уселись за обеденным столом кухни. Лучи солнца пробивались в глаза Рокосуда, сидевшего у стенки на подушке, — он предпочитал сидеть на мягком.

— С-скажите, с-скажите, ка-ак там мальчик? Не-не испортили вы его еще с-своими чарами? — встревоженно опомнился Рокосуд, выпучив кукольный голубой глаз на солнечный луч.

Только Мая открыла рот, чтобы ответить, как раздался телефонный звонок, — она таинственно улыбнулась сестре. Юка поплелась отвечать.

— Рокосудушка, мы все знаем твой неподдельный интерес к… мальчикам, но чтобы настолько сильный!.. — Мая плавно растянула губы в улыбке, игриво развернув опущенную на ладонь голову к плечу, опущенную на ладонь.

Юка медлила, прикусив изнутри уголок губы, устремив взгляд сквозь пространство; достав телефон из сумки, она ответила решительным голосом:

— Слушаю, — она сжалась над телефоном, плотнее прижав к уху.

— Юка, это я… Такое ощущение, что мы вечность не виделись, — сказал возбужденный голос и притих в ожидании ответа.

«Нет, я о нем расскажу», — подумала Юка.

— Я вчера вечером не мог до тебя дозвониться, у Маи тоже заблокирован. Вот, думаю, мистика, — добавил Миша. Наконец-то у этого несформированного потерянного птенца, думала Юка, прорезался голос созревшего парня, к несчастью — с серьезными намерениями.

Юка бегло шепнула Мае:

— И что теперь ему говорить?

Мая отодвинулась от стола, привычно улыбаясь.

— Импровизируй! У тебя талант, дар!.. — и она переключилась на Рокосуда.

— Юка, тебя плохо слышно, может, связь… Давай я перезвоню? — голос Миши казался обеспокоенным.

— Не… нет! Я тут, здесь… как ты?! — Юкины щеки вспыхнули; она стиснула телефон, ощутив боль в кисти.

— Все хорошо, но без тебя… — говорил Миша; Юка раздула ноздри, стиснув зубы. — Не то совсем, в общем. А с тобой появился смысл. Мне кажется… — продолжал Миша. Дальнейшее Юка пропустила мимо ушей.

Юку распирало противоречие: либо рассказать, что она подставная, либо продолжить общение, но это было бы предательством непредвиденно возникших чувств. Юка невпопад поддакивала, не слыша слов.

— Может, увидимся сегодня? — решительно спросил Миша.

С этими словами Юка очнулась.

— Ну, приезжай попозже, если хочешь. Скину адрес, — Юка отключилась, украдкой взглянув на воодушевленно смеющуюся Маю.

— К-кто з-звонил? — гусь изрядно вытянул шею, повернув голову набок и вытаращив не моргающий глаз.

— Твой мальчик, — сказала Юка, положив голову на кулак выставленной на стол руки. — Может, скоро придет. Только тебе лучше стать настоящим молчаливым гусем, — добавила она задумчиво.

— К-кто это — гу-гусь? Я-я — не п-птица! Я-я-то по-поумнее пернатых, — неистовствовал гусь; слова доносились из его нутра.

Мая отвела насмешливые глаза, накручивая бордовый локон на палец. Юка сощурила напряженные глаза на гуся, поджав и растянув губы в снисходительной улыбке; взгляд скользнул вниз.

Спустя тридцать минут Миша набрал Юку, чтобы она спустилась и открыла дверь, — домофон в квартире не работал. Юкино сердце заколотилось; она нервно заходила по комнате, запаниковав от мучивших ее противоречий. Тяжело задышав, она выскочила из кухни. Мая, осознавшая, что с сестрой что-то происходит, стала успокаивать ее на свой лад: беззаботно подпрыгнув к ней, она вдохновленно-радостно защебетала о всякой бессмыслице, — не помогло. Только Юка наткнулась на свое отражение в зеркале пенала, Маины глаза в ужасе округлились. Юка оглянулась вокруг невидящим взглядом и, потеряв координацию, рассыпалась метелью прямиком на лоджию, попутно обрызгивая мебель и стены снегом. Температура в квартире упала. Мая побежала открывать Мише дверь.

Спустя время на пороге появилась незадачливая фигура. Миша помедлил, прежде чем перешагнуть порог, уловив запах «дамы сердца», — морозный и свежий, с нотками цитруса. Его большие, глубоко посаженые синие глаза взволнованно забегали по прихожей, он предвкушал встречу.

— Ты проходи, Мишутка, сейчас она подкрасится, — сказала Мая, подталкивая Мишу, хищно рыскавшего взглядом по всем темным углам, как если бы Юка была мышью. — А у нас тут домашний гусь!

Услышав свое прозвище, гусь налил глаза красным, высветлив оперение. Мая ринулась на лоджию.

— Какая няша! — раздался восторженный возглас.

Тем временем Юка вышла из образа, теперь она всматривалась вдаль из окна. Мая тихо приблизилась, направив на нее открытый сияющий взгляд. Юка расстроенно молчала. Она не понимала, почему с ней постоянно что-то происходит. Голова кружилась, а перед глазами двоилось и видоизменялось.

Гусь едва сдерживался, чтобы не заговорить, так как его субъективные знания об обычных гусях сводились к передразнивающему каламбуру, от которого он отказался, чтобы не упасть до их уровня. Когда Миша попытался его погладить, он по-человечески закачал головой, попятившись. Сестры тихо смеялись, подглядывая из-за двери.

Спасаясь от Миши, Рокосуд увидел сестер, вытаращил на них вопрошающий взгляд и громко загоготал. Переключив внимание, Миша вцепился глазами в Юку. Почти сразу Юка пошла отвлекать Мишу демонстрацией квартиры, не желая выставлять чувства напоказ.

Сидя за столом и наблюдая за метавшимся по кухне гусем, причитавшим: «Время, время! У нас мало времени!», Мая вспоминала эпизоды из жизни, которые, она была уверена, не проживала. Вскоре гусь утихомирился, заметив прицеленный взгляд Маи.

Вернулись Миша с Юкой; по их виду можно было заподозрить состоявшийся поцелуй: Миша сбился в комок мужества и силы, выпрямился и словно бы воспарил; Юка отводила глаза, не желая пересекаться ни с кем взглядом, — она испытывала смущение и непонятную легкость, раскрепостившую ее мимику. Миша, неловко возвышаясь над ней, удерживал ее за кончики пальцев крупной вспотевшей ладонью.

11:00

В головах сестер зазвучали невыносимые звуки сирены; Рокосуд едва не попался, успев вскрикнуть:

— Как?

Пытаясь прикрыть гуся, Мая продолжила, оглядываясь на Мишу:

— Как же хорошо, что мы снова все вместе, но нам пора!..

Едва выдерживая звуки в голове, она просияла, излучая участливость и тепло.

Юка выпроводила Мишу, взамен пообещав ему помахать сверху, «что бы ни случилось». С его уходом она сдулась, придя в себя.

— Когда уже летим? — осведомилась она, с трудом выдерживая сигнал в голове.

Гусь развел крылья, изогнув шею по направлению к лоджии, издав неприятный звук: «Га-ак!»

---

В клуб

Прозрачный лимузин пристал прямиком к окну лоджии, издав соответствующий звук; гусь деловито зашагал, вытянув вверх шею. Пока все взбирались в авто, Юка выжидала; в намерении исполнить обещание, она высунулась наполовину из окна в поисках Миши. «Где он застрял?» — подумала она, наконец влезая в лимузин вслед за Маей.

Внутри авто приобрело видимость; за рулем — никого. Юка посмотрела в черное окно машины — чтобы увидеть Мишу, — но наткнулась на свое отражение. Откидные столики упали, объявив выбор из розовых и белых напитков в тюбиках. Сестры без раздумий выпили по два.

Юка ощутила что-то нестерпимое в душе, представив поникшего Мишу, разуверившегося еще в одном человеке; вообразив его безучастный топкий шаг.

— Вот и выполнила обещание, — опечаленно проговорила Юка скорее себе. Мая улыбнулась, взяв ее за руку.

— Да ладно тебе! Все же отлично! Он тебе не сильно и нужен был!.. Ох, Ю! Ну, чертовка! — беззаботно напевала Мая. Из-за ее приподнятого настроения салон наполнился теплом.

Содержимое розового тюбика разлилось согревающим теплом по телу.

— И вправду… это же отлично, что я обещание не выполнила! И отлично, что моей лучшей подруге побоку! — выкрикнула Юка, все еще себя контролируя; мысли о невольном обмане ее не оставляли.

Мая посмотрела на нее огненным взглядом, нахмурившись.

— Потому что ты всегда все держишь в себе, как будто я тебе не подруга! Иногда кажется, что я тебя вообще не знаю!..

— Взаимно, — отрезала Юка. — Боже, дайте мне выйти…

Сестры надулись друг на друга: Юка вперила взгляд в черное стекло; Мая надула губы, рассматривая свой маникюр, затем переводя глаза в сторону.

Белый тюбик сестры выпили без особых внутренних ощущений, только мышцы налились напряжением. Пересилив себя, — чему поспособствовали приобретенные силы, — сестры неловко переглянулись и, растаяв, засмеялись.

Они летели не более пяти минут, не видя ничего за окном.

— Пристегнитесь, снижаемся! — раздалось с водительского места.

Машина резко развернулась — перпендикулярно земле, сорвавшись вниз. Юка с Маей схватились за руки: это была их любимая часть — падение в бездну.

Вскоре их корабль причалил: Мая с радостью покинула тьму салона, Юка же напряглась, — яркие очертания слепили ее.

Дворецкий, выглянув украдкой, открыл им двери; когда они вошли, он исчез. Гусь задержался на улице. Парадная лестница поднималась крыльями вверх на обрушившийся этаж. Хоть клуб и казался пустым, в его стенах гулял постоянный монотонный шепот.

— Слышишь? Мел-мора какая-то… — шепнула Юка.

Мая засмеялась, подзадоривая Юку. Увидев ноль реакции подруги, она отозвалась серьезным тоном:

— Может, это нас?..

Не отреагировав на слова, Юка крикнула в никуда:

— Мы пришли!

Никто не отозвался. Сестры прошли вперед и остановились в центре холла.

— Там что-то двигается, — сказала Мая, устремляя взгляд на стену лестничного пролета, вибрирующую едва уловимой зыбью.

Юка решила приблизиться, чтобы убедиться в реальности увиденного. Едва касаясь, она притронулась к зыби, — на лице отразилось мерцание голубых и красных цветов.

— Очень странно. Я бы решила… что это портал. Надо бы спросить у Рокосуда, — сказала Юка, задержав на Мае настороженный взгляд. Просунув руку глубже, ощущая покалывание, сменившееся жжением по всему телу, она не заметила, как очутилась во тьме.

Мая похлопала глазами, осознавая произошедшее. Приблизила ладонь к порталу. В тот момент, когда зашел гусь, что-то ей крикнув, она устремила руку вглубь.

Вокруг стояла тьма, отчего сестры не догадывались, что они рядом, если бы…

Ощутив, как клаустрофобия медленно сдавливает ее, Юка стала себя утешать:

— Я жива, это просто ночь…

Мая на радостях бросилась к сестре в объятия:

— Какое счастье, что ты рядом!

Юку затрусило при ее словах: теперь она сомневалась, что это не воображение, — но бездонная чернота пугала сильнее.

— Успокойся, цветочек, все хорошо!.. — выдержав паузу, Мая задумалась. — Но… только… что же теперь? — в прежде безмятежном голосе прозвучала озабоченность. Юку это несколько успокоило: ощущение, что кто-то боится больше, придало ей сил. Раз не она одна видит это, значит, она не сошла с ума и все поправимо. Мая обняла Юку и, задрожав, заплакала навзрыд:

— И зачем ты его трогала? — умоляюще спрашивала она, прижимаясь головой к Юкиной груди.

— Хочешь, сказку расскажу?.. — предложила Юка в ответ.

Мая помолчала и выдавила:

— Да…

— Жила себе девочка, не совсем простая. И была она неразлучна, — Юка ткнула ее под ребро, отчего та отстранилась, засмеявшись сквозь слезы, — с другой такой девочкой. Вместе они росли и преодолевали трудности… Они боролись за все то чудесное, что осталось в мире, хотя никогда не были уверены, что для них есть место в нем, — ведь они не были как все. Поэтому они нашли себе семью — этот клуб. Сколько нам было, лет четырнадцать? — спросила Юка.

— Да… прекрасное было время… — отвечала Мая с придыханием.

— Еще будет, Мая. Так вот… Здесь мы в безопасности, потому что это — наш дом. А если это не так, то что нам терять? Но это совсем не конец сказки, — бодро довершила Юка.

— Очень красивая, добрая сказка, — отвечала Мая, шмыгая и всхлипывая.

— Я же знаю, как ты их любишь! — добавила Юка, оглядываясь и разубеждаясь в сказанном. Все-таки тьма оказалась сильнее ее воображения.

И хотя в душе Юка оспорила бы преувеличенное значение клуба — пусть и для себя самой, — Маино спокойствие было для нее важнее.

Тьма вокруг казалась непроницаемо-черной. Послышался низкочастотный шум, похожий на движение грузовика. Поначалу звук был прерывистый, но спустя время стал постоянным.

Сестры испытали повторную тревогу: Юка вдруг решила, что они погребены заживо, а Мая стала тихо, благоговейно бубнить сказку с хорошей концовкой, — на этой хорошей концовке она испуганно подпрыгнула к Юке, сжав ее в объятиях.

Вскоре сестры уловили еще один звук, вплетенный в непрерывную партитуру шума: сперва едва слышно, а затем громче стали повторяться их имена бесполым голосом, накатывающим слово на слово. Юка стала задыхаться; верх и низ смешались.

— Я не пойму, что им от нас нужно?! — вскрикнула Юка, зашатавшись; она уселась на пол, протянув ноги. — Я знаю! Нужно проверить портал, может, он еще открыт?! — добавила она, рывком поднимаясь; обернулась в поиске портала, и у нее закружилась голова. — Выпустите! Мы здесь! — заорала она. Мая в это время со всей искренностью напевала молитву.

— Как бы было хорошо сейчас оказаться дома. Когда мы…

Не успела Юка договорить, как Мая добавила:

— Когда мы были маленькими. Ты помнишь, как все было?.. — говорила она рассеянно-мечтательно, шмыгая носом. Сестры не заметили, как повторение имен поутихло.

— Да… а ты помнишь ту старую фотографию, где мы с тобой сидели в манеже? Я точно помню, что мы с тобой ругались насчет игрушки. Совсем по-взрослому… Я помню, мы даже говорили между собой… хоть со стороны, может, это и не так звучало, — размышляла Юка. Мечтая, она забывала о реальности; теперь ничто не приходило ей на ум, кроме воспоминаний.

— По-моему, родители сидели дома — какой-то праздник, кажется, был. Нас отправили в летнюю кухню… — дополнила Мая. — Они или ночью, или поздним вечером сидели… А когда нас вынесли из кухни, было очень холодно… Я помню, что небо было усыпано множеством звезд, — говорила она, мечтательно вздыхая. — Потом мне еще часто снилось, что папа жив и они живут с мамой. А потом опять кошмарная реальность… До сих пор не по себе.

— Странно, но раньше мне тоже снилось… Родители снова были вместе, — сказала Юка, ощутив, как по ее спине пробежала щекочущая струйка, рассыпавшаяся мурашками по коже. — А помнишь, как мы гуляли по лесу, типа грибы собирали? На тебе еще было легкое светлое платье, а на мне розовые шорты, которые мне не шли. Они были жутко вульгарные, со стразами и цепочками в две стороны от задней петельки. Фу-у! — Юка улеглась на пол, не зная, что Мая улеглась подле.

— Странно так… как будто память из прошлой жизни, — задумалась Мая.

Повисло молчание; казалось, они были готовы раствориться забвением. На ранее невидимом куполе проступили звезды.

— Откуда здесь звезды? Почему они… — удивилась Юка; усевшись, она увидела, что звезды удаляются в тоннеле.

— Я же только о звездах говорила, ты заметила?! — восторгалась Мая.

Пробегая через тоннель, они, увидев просвет синеватого цвета, направились к нему; оттуда дул прохладный летний воздух.

Сестры выбрались наружу; портал растворился на глазах.

Реальность?

Вокруг царствовала ночь; рассыпанные по небу звезды безмятежно подмигивали; раздавался стрекот сверчков вперемешку с монотонно переливающимся тарахтением козодоя и подвыванием лисиц, чередующимися с пронзительными криками.

Согнувшись, Юка уперлась ладонями в колени, облегченно и сильно выдохнув. «Вот оно — воскрешение! Все-таки выбрались…» — подумала она, восстанавливая дыхание. Сестры уставились друг на друга; радость сменилась недоумением и ужасом.

— Но почему?.. — выкрикнула Юка, очнувшись.

Несмотря на то что пропали личные вещи, на Мае теперь красовался кремовый сарафан с едва выделявшимся ярко-желтым цветочным узором; медовые волосы мягко струились, вспархивая при движениях. На Юке были пресловутые розовые шорты и зеленая майка со слезшей, потрескавшейся надписью; объявился туго заплетенный хвост и гофрированная челка, — обычно распадавшаяся на пробор, — закрученная набок и обильно сбрызнутая лаком. Все вещи сидели по размеру, что не могло не удивить.

Мая театрально пропела, приставив выправленную ладонь к щеке и деланно изогнув спину:

— И где же наш драж-жа-айший Рокосудушка?! — она вспыхнула от внезапной тревоги: — Нет, он правда шутит! Он же нас в клуб привез не просто… Ну, я ему перья повыдираю, поверь! — завелась было Мая, тотчас переключаясь на окружающие красоты.

Она зачарованно огляделась вокруг: свежий воздух и лесная природа преображали ее.

— Божечки! Ты глянь! — воскликнула Мая с придыханием. — Я только в своих снах такое видела!..

Юка исследовала лес, не реагируя на восклицания подруги — притрагиваясь и прощупывая окружающее на предмет материальности: все сохранило свои свойства.

Пространство под кронами, должно быть, имело свой источник необъяснимого свечения, отчего все казалось хрустальным. Вскоре таинственные звуки заглушились: теперь отовсюду слетались сухие ветки; некоторые падали с деревьев, подхваченные невидимой силой. Раздавался шелест и гром беснующейся природы.

Через некоторое время к звукам примешался неподалеку зазвучавший треск. Юка выискивала взглядом причину. Ее взгляд остановился на самостоятельно выстроившихся в виде шатра ветках, разгоравшихся под порывами ветра.

Улыбка медленно сползла с Маиного лица:

— Может, он не из-за нас? Может, не увидит? — сбивчиво пробормотала она.

Юка промолчала, исподлобья прищурившись на разгоравшийся костер.

В душе она не доверяла клубу, осуждая его радикальные действия, но пойди она против него, «действия» применили бы к ней. Да и пойти она бы не могла: не было уверенности в том, кто стоит на верхушке и отдает приказы, — а протестовать без знания было бы опрометчиво. С Маей же приходилось надевать маску вовлеченности, обозначая «служение» клубу смыслом своей жизни. Но скрытая тяга к авантюрам и размытые границы личного пространства не давали ей ощущать дискомфорт в роли «потакательницы прихотей» сестры. Важнее этого было ни с чем не сравнимое слияние родственных душ и понимание друг друга без слов, отдающееся мурашками по телу.

— Обычно, когда мы сдавали информацию, огонь вел себя совсем по-другому, — сказала Юка. — Как будто… он не ждет ее. Может, сбой? — рассуждала она, радуясь такому предположению.

Вторя Юке, Мая чихнула. Звуки прекратились, огонь вспыхнул; Мая прижала ладонь к губам, расширив скользнувшие на сестру глаза. Она просипела извинения, не опуская руки. Язык пламени, отреагировав на звук, вытянулся к Юке, стоявшей ближе.

— Мая, Морта! Морта… — крикнула Юка кодовое слово, обозначавшее «опасность», медленно ретируясь. Огонь последовал за ней, сильнее заклубившись; пламя замигало — то высветляясь, то наливаясь красным, переходящим в темно-фиолетовый.

— Мая, останови время, или все! — крикнула Юка.

— Но мы не можем применять сверхспособности к… — проговорила Мая озадаченно. Ее глаза смущенно забегали по сторонам: — Или, может, расскажешь ему?.. — проговорила она тише и мягче.

— Я не могу, понимаешь? Не сейчас…

— Но это плохо… Пообещай, что ты сразу сдашь, когда мы выберемся.

— Тяжело не пообещать. Конечно, сдам!.. — выкрикнула Юка, добавляя тише: — Попробую…

Мая вобрала все улыбки мира, прикрывая глаза; блаженно запрокинув голову, она медленно и плавно задвигалась под неслышимую музыку; кисти вращались внутрь и наружу. Достигнув скрещенного положения у груди, кисти сомкнулись в кулаки — ее глаза распахнулись.

— Что-то не так!.. Вообще ничего не происходит, — откликнулась Мая, поднимая в небо беспокойные, полные призыва глаза.

Огонь продолжал гореть.

— Что-то не так… Что происходит, Ю?.. — повторяла Мая.

Юка предположила, что всему виной эмоциональное истощение; она попыталась переместиться с помощью мысли, но ничего не вышло.

Мая, верившая в божество клуба материальной реальности, о котором они ничего не знали, кроме его огромной силы, решила, что их наказывают за несдачу информации.

Костер понемногу разрастался, сперва голубея, затем наливаясь алым цветом. Языки пламени вытянулись вбок, заклубившись на концах с одной стороны. Послышались шаги: одни — шаркающие и мягкие, другие — отчетливые и решительные.

Из-за кустов вышли две девочки — их детские подобия. Вокруг каждой светился еле видный кокон. По мере приближения стало очевидно их неутешительное сходство с сестрами. Юка, не желавшая лишних встреч и пустых разговоров, указала Мае на кусты, чтобы успеть скрыться, но у Маи были другие планы: ей необходимо было «перетереть» с незнакомками, чтобы разобраться в происходящем.

Девочки остановились в метре от сестер, начав перешептываться. У девочки пониже были каштановые вьющиеся волосы по грудь и янтарно-карие глаза; у девочки повыше были темные, углубленные тенью глаза и черные волосы по плечи, заплетенные в две косички. Им было не больше десяти.

Юка брезгливо и враждебно оценивала внешность девочки повыше, которая, выпятив губы с опушенными уголками и нахмурив брови, отвечала ей тем же. Мая в недоумении и удивлении наблюдала за более дружелюбной девочкой пониже: посматривая на подругу, улыбка на ее лице то воскрешалась, то сходила; глаза смущенно и невинно бегали по сестрам.

Вскоре девочка повыше, исключив Юку из поля зрения, несколько официально обратилась к Мае:

— Очень рады вас приветствовать… здесь, — не выражая сопутствующих эмоций, она часто закивала, слегка приподняв бровь и напряженно оттянув уголок губы.

Юка скривилась. Сестер озадачивали не столько бесстрастные слова, сколько вид девочек: они излучали голубоватый свет, а их тела просвечивались.

— А не подскажете, где мы? — дружелюбно спросила Мая; под прикрытием улыбки ее широко распахнутые глаза изучали девочек.

— Вы, конечно, дома, — отвечала та, что повыше, несколько враждебно. — Ваши родители вас ищут. Теперь вас уже все ищут, — констатировала она, сделав акцент на «все».

Та, что пониже, растянув губы в улыбке, исследовала кроны деревьев, пока в ее лицо не полился поток ветра, — она посмотрела на подругу, указав глазами вверх.

— Нам пора идти, — сказала «повыше» и, задержавшись холодным взглядом на Юке, устремилась вперед.

Мая хотела схватить за руку другую девочку, но та остановилась прежде.

— Как тебя зовут? — шепотом спросила Мая. Девочка, казалось, не знала, что ответить, то опуская, то поднимая глаза.

— М… Мэл, — сказала она. Резко развернувшись, она побежала за подругой, вслед за которой следовала пристально изучавшая ее Юка.

Шутка прошлого

Вскоре на «место встречи» сверху обрушился шквальный ветер, раскачавший деревья; в кронах зазиял обширный просвет. Лимузин приземлился у костра; последовали хлопки открывавшихся дверей.

Из авто вышло десять человек необычной наружности: их белые и болезненные лица, лишенные эмоций, были бы под стать свежим трупам, восставшим из могил. Следом за ними салон покинула крепкая пожилая женщина в синей косынке с сиявшей золотом верхней челюстью. Подойдя к тому месту, где недавно горел огонь, мрачно проводив взглядом ушедших, она крикнула, глядя на частично обугленные поленья, выстроенные в виде шалаша:

— Верходом, а ну-ка, принимай гостей!

Огонь разгорелся, заклубившись с небывалой силой. Женщина умело построила своих спутников цепочкой в направлении костра.

Тем временем сестры, сохраняя дистанцию, неспешно следовали за девочками. Иногда шум ветра и звуки природы пропадали, — как на поляне между лесополосами. Поляна была усеяна грибами; оттуда до сестер доносилось многообразье запахов, обычно сопровождающих праздничный стол.

— Ты же понимаешь, что мы не в своей реальности? Это же очевидно!.. — прошептала Юка, присев на корточки.

— А мне здесь нравится… Запах детства. Столько воспоминаний…

— Тут даже сверхспособностей нет, что уж говорить о клубе!.. — продолжала Юка громче, намеренно побуждая Маю обеспокоиться.

— Но ты же сама говорила, что это от эмоционального истощения…

Девочки ушли далеко вперед, окликнув сестер у входа в другую лесополосу.

— Лучше вам не отставать, здесь опасно… ночью, — строго заявила та, что повыше.

В ночном небе искажалось пространство, и туда ручьями, рассеиваясь, стекалась органза перистых облаков.

— Удивительно! Как будто через 3D-очки, — заметила Мая.

— Я уже не могу… все какое-то невзаправдашнее! — отозвалась Юка. — Я им не верю!

— Боже, какое приключение! — воскликнула Мая воодушевленно, проигнорировав сказанное. — Мы с тобой — прямо Белка и Стрелка! Должно быть, что-то очень интересное!

— Это же собаки… — мрачно отозвалась Юка.

Юка не могла разобраться в чувствах, осознать реальность, утвердиться в том, что видит. Она редко их понимала, принимая за что-то другое, не относящееся к ней, — те чувства, через которые человек обычно исследует и познает. Теперь ее мысли раздваивались; она молча шла — «побитая с двух сторон». Любой разговор мог усилить отстранение от «неутвержденного» окружающего.

Пройдя по проселку вдоль лога, окаймленного частными домами, и миновав длинный проход между деревянными заборами, балку в низине и поле, они вышли на трамвайное закругление. В окнах некоторых домов, встречавшихся по пути, горел ослепляющий свет; некоторые покоились во мраке. Юка заметила, что возле мрачных домов пропадали запахи, ветер и даже звуки природы, — стояла странная тишина. Рядом с такими домами сестры чувствовали, как что-то наблюдает за ними, окружая со всех сторон, и это понуждало их ускорить шаг.

— Скоро приедет трамвай. Ну а дальше вы помните, — сказала «повыше», тотчас нахмурившись. Ее лицо, и до того казавшееся взрослым, заметно постарело. — Сейчас беспокойное время. Ночью советую не бродить.

Помолчав, она по-мужски протянула руку Мае. Выждав, когда та положит свою, она громко чмокнула ее с тыльной стороны и, вытеснив подобие улыбки, обернулась.

— Пока, — мягко сказала «пониже», адресуя сказанное Юке. Улыбнувшись, она поспешила за подругой.

Вокруг раздалось стрекотание сверчков.

— Ты домой? — спросила Мая.

— А ты домой?! — переспросила Юка вызывающе. — Мая, вокруг что-то не то! Я думала, мы вместе пойдем!..

— Все в порядке, Ю… — Мая улыбнулась. — Они же сказали, лучше не гулять… но как красиво! Хочешь, пошли! Куда?! — воскликнула она воодушевленно.

Послышалось гудение и тарахтение, — звук был необычно тихий, протяжный и мрачный. Мая с интересом наблюдала за приближавшимся трамваем, описывавшим крюк. Юка задыхалась; ей казалось, что она одна сходит с ума.

— Ко мне, наверное, — тяжело произнесла Юка; перед ее глазами задвоилось, и она едва не упала.

— Только маме не позвонить… Обещай, что мы ко мне потом!.. И у меня заночуешь, хорошо? — прокламировала Мая.

— Да… давай посмотрим, как получится, — ответила Юка подавленно.

— Только точное «да», или я домой… Мне еще оправдываться перед мамой, — настаивала Мая.

Нуждаясь в Маиной поддержке, Юка согласилась; ее пугала мысль остаться одной.

Продолжительно и страшно заскрежетав, трамвай остановился. Их взгляду предстала Tatra T3. Салон, снаружи исполосованный грязными косыми подтеками, был темен и, казалось, пуст.