Бесплатный фрагмент - Попаданку приглашали?

Попаданку приглашали?

Часть 1

Попаданку приглашали — 1983 год — Тунис

ПРОЛОГ

Пришлось продать машину и даже закрыть бизнес. Небольшой, но всё же. Жалко, но и это почти ничего не меняло в моей вопиющей ситуации. Долгов было море. Жизнь ещё раз дала понять, что если я не перестану воспринимать всё и всех вокруг, как добрых и порядочных дядь и тёть, и не научусь мстить за подставы и откровенный обман, то в следующий раз точно мало не покажется. Ну, как мстить? Не мстить, а менять своё отношение к поступающей информации, независимо от формы и способа подачи. Везде ангажированность и скрытое желание тебя использовать. Степень использования пора регулировать быстро и на свой счет. Не то, чтобы я была уж совсем простушкой, но гештальты имелись.

Я сидела в кафе в центре Москвы, попивая самый дорогой кофе, который подавали в заведении. Из принципа. Можно было выбрать из девяти или десяти сортов кофейных зёрен, заботливо насыпанных в хрустальные колбы с массивными крышками в виде капель. Я взяла африканский, из Бурунди. Он отдавал арахисом и цитрусовыми, остальные ноты, которые ему приписывали, я не слышала.

— К вам можно? — передо мной стоял мужчина лет пятидесяти, дорого и со вкусом одетый. В одной руке он держал чашку кофе, в другой довольно потрёпанный кожаный портфель тёмно-зелёного цвета.

— Необычно, — ответила я ему, искренне удивляясь его просьбе, так как кругом было полно свободных столиков, — я вас знаю?

— Да, мы давно знакомы, Исидора. Мы учились в одном институте, только я на японском и несколько лет позже, а вы на арабском. Вас называли часто Дункан, я прав?

— То, что я училась в ИСАА — это правда, а то, что вы там учились, не имею никакого понятия. Так что временно приму на веру ваши слова. А Дункан меня до сих пор многие зовут, это не секрет, — не говорить же ему, что это и есть моя фамилия, и ничего в этом странного нет, если люди меня зовут по фамилии, — садитесь, — я показала ему рукой на свободный стул за моим столиком.

— Нам не удалось близко познакомиться в студенческие годы, но я вас узнал и решил подойти. Вы почти не изменились, — продолжал мужчина, — Олег Пригожин, — он слегка наклонил голову, произнося своё имя.

Отлично. С окончания института прошёл не один десяток лет. Конечно, не изменилась. И о чём нам разговаривать? Мы же практически чужие люди, разве что из одного учебного заведения и одного города. Но это срабатывает за границей, не здесь, так что я приготовилась. Мало ли. Просто так вряд ли он бы подошёл. Тем более, что я поклялась всеми своими победами и успехами, что буду слушать людей внимательнее и ответы давать на следующий день, а не сразу, как на интернет-вебинаре по продаже курсов всего на свете.

— Я, собственно, ещё и хотел передать вам привет от Хакима, вашего тунисского друга, я видел его не так давно.

— Олег, не путайте меня, пожалуйста, — улыбнулась я, не имея никакого повода это делать, — я вас вижу первый раз, а вы мне передаёте привет от иностранца, которому сообщили, что собираетесь со мной увидеться? Я могла бы и не разрешить садиться со мной за один столик, тогда что бы вы делали?

— Исидора, это всё формальности, не имеющего к делу никакого отношения. Вам привет от Хакима Хаммами, точнее, привет-вопрос.

— Задавайте!

Я подумала, что мало теряю. Выслушаю. Хаким… прошло примерно лет сорок, как я вернулась из языковой стажировки из Туниса. Нас, меня и ещё трёх однокурсниц из МГУ, и двух студентов из Армении, отправили тогда учиться в Тунисский университет Эль-Манар, точнее, Институт современных языков Бургибы. Время было советское, лихое, мы были наивны, доверчивы, полны иллюзий о странах арабского Магриба, и столкнулись с такими сложностями пребывания в капстране, что один парень даже не выдержал напряжения, и его отправили раньше срока обратно. Почти свихнулся бедный. Начал заговариваться. Никак не мог смириться с тем, что общаться с окружающим миром можно было только предупредив о каждом своём шаге в посольство, а со вторым однокурсником отношения не сложились.

Хаким как раз помогал нам справиться с бытом и навести кое-какие контакты с местным населением. Мы же были любопытными, и нам очень хотелось попробовать именно то, что запрещалось, сходить туда, куда нельзя, купить что-нибудь на чёрном рынке и так далее. Я сразу вспомнила этого общительного типчика по прошествии стольких лет. Да он, наверное, совсем старый уже. Что ж ему от меня понадобилось?

— Он мне передал, что ждёт вас в Тунисе. Готов оплатить перелёт и проживание по самому высшему разряду. Приглашает вас в гости.

— Опять необычно, — я отпила от остывающего кофе, — а вопрос-то в чём?

— Если вы согласитесь и поможете ему в одном расследовании, как я понял, у вас больше не будет материальных проблем.

— Откуда вы знаете про мои проблемы?

— Я? Я ничего не знаю, Исидора, что вы! Я лишь любезно согласился выполнить просьбу Господина Хаммами связаться с вами.

— О какой сумме идёт речь?

— Хаким очень состоятельный человек сейчас. Но сумму он мне не озвучил, — Олег развёл руками.

— От состоятельных как раз больше проблем, чем от обычных людей. А что за расследование, тоже не знаете, так?

— Оно связано с его сестрой, Марьям, — серьёзно так произнёс Олег.

— Понятно. Его сестра пропала в мою бытность в Тунисе, то есть почти сорок лет назад. Вы шутите?

— Вы согласны? — он немного напирал и вообще был нагловатый и самоуверенный. Видимо, чувствовал за собой защиту, или тоже был состоятельный.

— Я абсолютно не в теме. После того, как закончилась практика, и мы уехали, Тунис и всё, что с ним связано, просто исчезли из моей жизни. Я ничем, наверное, не могу помочь. Я всегда готова помочь…

И тут я подумала: «а не съездить ли мне в Африку?»

ГЛАВА 1. Отель

Я открыла глаза. Передо мной синело Средиземное море, по пляжу нежно гулял тёплый ветерок, вечернее солнце клонилось к закату. Сама я лежала под зонтиком на большом белом полотенце, которое было постелено прямо на мелком жёлтом прибрежном песке. На мне был старомодный, но добротный пёстрый купальник, а ногти на ногах накрашены малиновым цветом, какой я сама бы ни в жисть не выбрала. Я всегда предпочитала красный педикюр, цвета венозной крови, как шутила одна моя приятельница. Рядом с полотенцем валялись резиновые вьетнамки, явно купленные наспех, широкополая соломенная шляпа местного производства, а под зонтиком стояла большая пляжная тряпичная сумка, тоже не в моём вкусе.

— Ну, здравствуй, Тунис! — сказала я вслух. Жизнь меня заставила, именно заставила, ничему не удивляться, а сразу оценивать ситуацию. Даже такую, когда ты в собственном прошлом в Северной Африке и тебе опять 21 год, но! Как выяснилось, только внешне. Память и опыт остались при мне.

Я на всякий случай зажмурилась и медленно опять открыла глаза. Море никуда не делось. Как и всё остальное. Села и повернула голову вправо. Совсем недалеко, под таким же зонтиком, сидела на таком же полотенце женщина, лет шестидесяти. Топлес. Так себе зрелище. Похоже, попавшая сюда из Западной Европы — белокожая блондинка, слегка обгоревшая под средиземноморским солнцем. На её плечах виднелись следы ожогов, какие оставляет на коже неравномерный загар, если вовремя не защититься и сразу улечься на пляже.

Женщина тоже посмотрела на меня и приветливо улыбнулась.

— Deutsch? — сразу спросила она.

— Францюзиш? — ответила я, как могла.

Немка замотала головой. Да, родимая, немецкий я не знаю и говорить мне с тобой не о чем. Продолжай тратить свои пенсионные накопления на ловких и страстных тунисских самцов, только смотри не подхвати инфекцию. Африка же, как ни крути.

Немка уже махала рукой, на которой поблёскивали пять — шесть золотых браслетов. Она махала в другую сторону, явно кого-то подзывая. К ней на всех парусах спешил смуглый молодой араб. Оно и понятно. Подбежал и плюхнулся рядом на песок. Она игриво взвизгнула и стала ему что-то говорить. Понимал он или нет, значения не имело, каждый знал, зачем он там лежит на песочке и сколько у них впереди дней оплаченного счастья. Тунис славился своим секс-туризмом на всю Европу. Причём, специализировался именно в таком направлении: мальчики и бабушки. Хотя, при желании, схему можно было без труда поменять. Я рассуждала и смотрела на эту парочку голубков совершенно спокойно, ничему не удивляясь, как будто я только и делаю, что провожу время на пляже и смотрю по сторонам. Тогда, в советское время, нам это казалось верхом распутства, эдакой капиталистической перверсией, о которой предстояло рассказывать знакомым по возвращении.

В пляжной сумке лежало аккуратно свёрнутое парео такой же аляповатой расцветки, как и купальник, косметичка и старомодные солнечные очки — белая толстая пластиковая оправа с двумя камешками по краям, где начинаются дужки. Уродство и дешевка, а мы носили и радовались. В клеёнчатой косметичке с фото Мадонны были вещи поинтереснее. Два новых тюбика помады, пудреница, тюбик крема для тела и большой медный ключ с массивным брелоком в виде башни от мечети, где был выбит номер «213» и слово «Paradise», а также мой старый советский загранпаспорт на моё настоящее имя.

Я тут же открыла страницу с визами. На ней стояла входная виза Туниса от тринадцатого октября 1983 года. Это меня здорово впечатлило, но я старалась не показывать виду. Осмотрела сумку ещё раз и нашла внутренний карман. В кармане лежал красный кошелёк, туго набитый тунисскими купюрами. На вскидку там было около двух тысяч долларов, курс я помнила идеально, он был стабильным в те времена. Сумма вполне приличная для первого времени. Хаким явно показывал своё гостеприимство.

Я и отель Paradise хорошо помнила, не помнила только, как я сюда попала, и что мне надо делать. Если не считать, конечно, ожидания вестей от Хакима. Мыслей о мобильном телефоне даже не возникло. В 1983 году они мне были ни к чему. Как только мы без них жили! Свободнее, во всяком случае. Точную дату сегодняшнего дня я собиралась узнать в отеле, куда и направилась, обвязавшись парео.

Отель стоял на первой линии, идти было всего ничего по гладкой деревянной дорожке.

— Мадемуазель не хочет приятно провести время? — это местный жиголо отслеживал моё передвижение, наверное, с первого шага.

— Пока нет. Я только что прилетела, — мне от него было ничего не нужно, но я не люблю грубо посылать трудовой народ.

— Держите мою визитную карточку! Один маленький звонок по телефону, и вы получите всё, что захотите. Мы работаем по всем направлениям, — он улыбался и светился.

Если бы мне и правда был 21 год, я давно бы от него убежала, а сейчас мне было в кайф слушать эту ахинею.

— Да, давайте карточку, — кивнула я этому разодетому по последней африканской моде арабу и закинула её в бездонную пляжную сумку, благополучно и моментально забыв о её существовании.

Если входить в детали, то всё было сделано неправильно. Будучи студенткой советского ВУЗа на стажировке в капстране, я не имела никакого права разгуливать свободно, да ещё и в одиночестве, по Тунису и останавливаться в пятизвёздочном отеле. Даже не уверена, что меня бы там поселили, настолько это выглядело неправдоподобно. Мои милые сокурсницы давно должны бы были уже донести в посольство о моей пропаже, и меня бы уже обязательно нашли, если я ещё и зарегистрировалась в отеле под своим именем. Но тут явно было что-то нарушено по договорённости, так что я шла, чего только не ожидая.

Отель я и правда помнила, как будто была там год назад. Молодость с нами навсегда, что и говорить, это потом уже все дни и годы начинают сливаться в какую-то похожую череду событий, и нет никакой разницы, весна за окном или осень.

Прихватив пару газет со стойки у входа — одну на французском, вторую на арабском, я безошибочно прошла по старой памяти к лифтам. Судя по газетам, на дворе цвела весна — 10 марта. То-то я подумала, что на пляже не жарко, и ветерок был холодноват. У кнопок вызова стояла медная пепельница на ножке в восточном стиле. Мне такие раньше не попадались, во всяком случае, я таких пепельниц не помнила. Красивые.

Открылись двери лифта, у которого я стояла. Из кабины вышел высокий молодой мужчина европейской наружности, в шортах, футболке и красной бейсболке. Всё бы ничего, но на бейсболке был изображён знак нашего «Спартака» — тот самый белый ромбик на красном фоне. Я на всякий случай не отреагировала. Для наших ходить по дорогим отелям, афишируя, что я мол из СССР, смотрите на меня, было не только не типично, но неприемлемо. Значит, это был либо какой-нибудь западный турист, купивший бейсболку у русского, либо получивший её в подарок при выгодном обмене банки чёрной икры из посольского магазина на дешевую магнитолу для машины.

— Хеллоу! — поздоровался болельщик Спартака.

Я молча кивнула. Кто он по национальности, не разобрала.

Номер «213» находился на втором этаже, как ему и полагается. Я открыла дверь ключом из сумки. Ничего себе! Огромный двухкомнатный номер, мебелированный в западном стиле, с белыми диванами и огромным телевизором. Не хватало только рояля. На столе стояла хрустальная ваза с фруктами: гроздь крупного сладкого тунисского винограда, который я обожала, два апельсина сорта «Томсон», насколько я помню название этого сорта, груши, бананы и, конечно, финики. Лучше тунисских фиников никаких других фиников не существует. Они самые вкусные. Финики стояли отдельно — в прозрачной вазочке с крышкой. Я тут же съела две штуки. А потом только увидела маленький конверт.

«Прекрасная! — читала я послание, — буду в семь у тебя. До встречи, с Богом!» — написано было рукой по-арабски чернильной ручкой. Бумага пахла сандалом. Хаким выпендривался. Это в его вкусе. Никто другой написать мне послание не мог.

Хаким преподавал у нас арабский, но не в качестве основного препода, а как бы его помощника, так как сам ещё был студентом. И не литературный язык преподавал, на котором арабы пишут и слушают новости по телеку, а тунисский диалект в качестве бонуса к основным знаниям. На тунисском диалекте можно было изъясняться на рынке, в транспорте и в кафе, но с таким же успехом можно было это всё проделывать и на французском, и нам диалект учить особо не хотелось. Его и использовать потом было бы негде, а возиться с особенностями и разными берберскими и полу французскими вкраплениями и подавно.

— В России очень красивые девушки, — начал знакомство Хаким в перерыве между парами.

На другое у него фантазии не хватило. Ещё бы мы не были красивыми. Мама и папа нас холили и лелеяли, учили, воспитывали, мы носили чистую одежду, мыли голову и от нас хорошо пахло. Раньше я никогда не знала, что можно по-другому, но мир многолик, и все живут, как могут.

— Я очень люблю советское кино, — продолжил Хаким.

Ну, и так далее, слово за слово, потом мы пригласили его в наш культурный центр смотреть это самое кино, а он в ответ показывал нам столицу, где какой магазин, где какая мечеть, где делают лучший кускус. Иногда угощал за свой счёт какими-нибудь сладостями, но не всех, а меня. То есть он выделил меня из остальных и пригласил как-то погулять до занятий, хотел что-то сказать. Делать этого мне было нельзя, но я так офигела уже не имея возможности ни общаться, ни гулять, ни ходить в кино на западные фильмы, что периодически выходила из-под контроля. Да и девчонки тоже мало-помалу куда-нибудь исчезали. Это все делали, но не у всех это безнаказанно получалось. В основном успех зависел от того, насколько умело я могла обойти нашего главного стукача — второго армянского сокурсника, с ним договориться было практически невозможно — только обмануть и не попасться на глаза.

— Я тут задумал написать одну книгу, про русских в Тунисе, — начал Хаким издалека, — я же филолог всё-таки.

— Нашёл, что писать, — мне было это непонятно, — про жизнь в посольстве, что ли? Тут пятнадцать русских жён на всю страну.

— Это так, но меня интересует только одна — Марина Хабиб. Ты её знаешь?

Я знала Марину, но говорить ему этого не стала.

— Нет, кто она?

— Познакомься с ней, пожалуйста! У неё есть очень интересные связи.

Тут мне бы расспросить его поподробнее, зачем ему это было нужно, чем она занимается, и не грозит ли мне чем контакт с бывшей светской гражданкой по части моего правильного поведения, но я не придала этому большого значения, так как была совсем не пуганой и ни в какие передряги на этой почве ещё влезть не успела.

— О чем книгу-то будешь писать, колись! — спросила из вежливости.

Он замялся и толком ничего не сказал. Понятно с книгой.

ГЛАВА 2. Кофе и маленькое пирожное

В шкафу, о Боже! висела женская одежда — белое платье из хлопка, светло голубые широкие брюки, две кофточки и лёгкий кардиган. Обуви не было, кроме ещё одной пары вьетнамок, чуть получше первых. В конце концов, у меня есть деньги, и я быстро закрою этот вопрос, что я и решила сделать, приняв душ.

В газетах ничего интересного не нашла, разве что сообщение о том, что фильм «Ганди» с Беном Кингсли в главной роли пророчат на Оскара. Подумала, что у Кингсли впереди будет много отличных работ, огромный успех, и Оскара он получит. Вспомнился «Дом из песка и тумана» с его участием, который вышел где-то в начале нулевых. Ганди он действительно был бесподобным. Вообще-то на меня редко так действовала актёрская игра, хоть я всегда и очень уважала их нелёгкий труд. Но иногда просто замирала в восхищении. Я любила ещё Анни Жирардо. Фильмы с ней я смотрела совсем юной, их показывали в СССР. Какая она была живая, естественная и по-своему красивая! Мне казалось, что француженки именно такие. Чего мы только не придумывали про француженок, американок, итальянок. Да, есть национальные особенности, но все мы сути хорошие или плохие, с сердцем или без, доброжелательные или завистливые сплетницы и интриганки, национальность — дело второстепенное.

Я отложила газеты и уставилась на себя в зеркало. Невероятно здорово увидеть себя вновь девчонкой. Это только кажется, что попав в прошлое, человек должен паниковать, бегать, как испуганная антилопа в поисках обратной двери, на самом же деле я сразу решила не тратить на это нервы — от меня ничего в таких случаях зависеть не может, так что лучше расслабиться и получать удовольствие. Теоретически тут могут и убить, конечно, и вообще всё, что угодно, но в любом случае не сразу. Зачем-то меня сюда доставили, так что ждём и изучаем обстановку.

Брюки мне оказались впору, кофточки более-менее тоже. Я спустилась вниз. В лобби сидели и курили разные мужчины. Почти перед каждым стояла чашечка кофе и стакан с холодной водой. Все столики были заняты. До визита Хакима оставалось два часа. Я пошла на поиски обуви, зная, что купить что-либо приличное можно было только в центре, но имея хоть какую-то цель, даже незначительную, стало как-то осмысленнее. Окажись я в совсем незнакомом месте, пришлось бы просить на ресепшене карту города и разговаривать с персоналом отеля, а так, я прекрасно знала, где находится отель.

— Мадемуазель, как вы находите Тунис? — жиголо номер два опять предлагал мне свои услуги, видимо, у них случился вечерний пересменок.

— Мне и моему мужу Тунис очень нравится.

— Я очень рад, — заулыбался жиголо и свалил в пять секунд.

Если честно, меня грела мысль, что я смогу заработать и решить все свои проблемы в той жизни, в которую мне предстояло вернуться, то есть в настоящей. Отчаяние часто притупляет страх, а я находилась на грани, и мне даже нравилось, что судьба предложила мне такой необычный вариант с ней же и поиграть. Новизна ощущений, а ощущения и есть полнота жизни, толкают нас к тому самому мифическому состоянию, которое называется счастье. Простая формула для понимания, но сложная для исполнения.

— Мадемуазель, ваш размер, — продавщица принесла мне белые босоножки, которые показались мне подходящими. На подошве было выбито «Fabriqué en France». Вопрос с обувью решился, едва начавшись. В Тунисе в этим всегда было не очень сложно. Я завернула вьетнамки в бумагу и засунула их в пляжную сумку.

— Ещё вот эту сумочку, — шопинг явно доставлял мне удовольствие.

Расплатившись за босоножки и сумочку в магазинчике отеля, я вышла на веранду и села за столик в предвкушении крепкого кофе, вкус которого так хотелось вспомнить.

В Советском культурном центре Туниса, где мы часто ошивались во время стажировки: помогали разбирать библиотечные завалы, раскладывать газеты или слушать лекции о международном положении, я познакомилась с Мариной Хабиб. Она приехала в Тунис примерно за десять лет до нас, выйдя замуж за тунисца, который выучился в Москве на инженера. Нам не очень разрешалось поддерживать контакты с русскими жёнами местных, но поболтать в стенах Центра особо не возбранялось.

— На фига мне алкоголик с копеечной зарплатой и комнатой в квартире его родителей? — Марина, как и многие уехавшие из страны, подсознательно оправдывалась за свой выбор. Но меня её аргументы особо не интересовали, также как и квартирный вопрос. Она тосковала по общению, а мне хотелось узнать о стране больше, чем нам разрешалось, и это нас сблизило.

— Покажешь, где можно купить настоящие кораллы недорого? — спросила я практичный вопрос. Я раньше никогда не видела таких красивых украшений из кораллов, как тут. Да я вообще ещё мало видела, но про кораллы я знала с самого Союза. Мне хотелось розовых, но в Тунисе были только красные, тоже очень красивые. А если они попадались в руки талантливому ювелиру, то бусы превращались в настоящую красоту и оберег от «дурного глаза». Но найти подходящие коралловые бусы за приличную цену всегда дело хлопотное.

— Пошли на сук в Медину в четверг, — Марина отреагировала моментально. Ей бы только болтаться с кем-нибудь из своих, как я подумала тогда.

— Ты понимаешь, что никому про это говорить нельзя? — спросила я на всякий пожарный.

— Обижаешь.

Доверие — вещь ненадёжная, но я тогда ещё думала, что гадости случаются с другими, не со мной.

Я помню, как шла в следующий четверг по узким улочкам Тунисского сука между заваленными товаром магазинами, вдыхала новые запахи и слушала, как бухает от страха и восторга сердце.

Посуда, ювелирка, ткани, пряности и много чего другого, что для меня казалось загадочным, новым, таким непохожим на всё, что я видела и знала дома.

Марина видела мой восторг и круглые глаза. В такие моменты ей казалось, что я ей завидую. Но мне точно не хотелось оказаться на её месте.

Хозяин ювелирной лавки поздоровался с Мариной, как со старой знакомой.

— Лучше цен ты нигде не найдёшь, — шепнула моя новая подруга мне в ухо.

— Ок, но пусть сначала покажет, что у него есть.

Из всего, что я увидела, мне не понравилось ничего. У меня с детства чутьё на ювелирку, я интуитивно знаю, что хорошо, что плохо, тем более бусы, где самое главное — это именно вкус и правильный подбор материала. Хозяин лавки мне предлагал обычный туристический треш.

— Марин, я ж просила кораллы, а не мусор, — сказала я ей по-русски.

— Ты, что, понимаешь в кораллах? — удивилась она.

— Скажи ему, что мне нужны цельные круглые бусины.

Хозяин всё понял, но у него никаких настоящих кораллов не было. Сделка не случилась. Они переглянулись, я попрощалась и поблагодарила. Я тогда ещё своей тупой советской башкой не понимала, что Марина ждала комиссионных за клиента. Со временем всё встало на свои места.

На веранде гулял привычный Тунисский ветерок, пахло кальяном и морем.

— Вечно ты сгущаешь краски, — услышала я русскую речь без акцента за соседним столиком, — придёт, никуда не денется.

Усилием воли я заставила себя не смотреть в ту сторону. Любопытство просто раздирало. Если это были люди из посольства, то они могли меня элементарно узнать. Нас было всего четверо студенток-практиканток, и мы были на вес золота. Кто только нас не обхаживал и какие только прозрачные намёки не делал. Больше всего от этого выигрывала любительница сладкого, а и всего остального, Ленка Колмыкова. Она обещала, щурилась, ослепляла, рисовала перспективу и всегда просила поверившего её призрачным обещаниям, да хоть водителя посла, купить пожрать. Стипендии не хватало, что уж там, мы же копили валюту, как и все остальные. Шоколад, печенье, финики и, конечно, консервированная ветчина из посольской продуктовой лавки. Нам от Ленкиных успехов мало перепадало, так как никому никто не мешал клянчить и артистично вводить в заблуждение персонал посольства, а это труд и риски.

— Сами старайтесь. У вас, что, языков нет, или жопой крутить не умеете?

Ленке пришлось, правда, пару раз отступить, так как вскрылся обман, и источник снабжения мог иссякнуть. Да, непросто доставались валютные накопления.

Спать с иностранками запрещалось вплоть до высылки из страны, развлекаться с родными студентками считалось делом как бы наказуемым, но возможным и даже допустимым, то есть за это ничего страшного, кроме выговора, если жена напишет кляузу, не грозило. Но жёны кляуз не писали, это им грозило не меньшими неприятностями, так как на заграничной карьере мужа строился весь хрустальный замок советского респектабельного бытия. Истерили дома или на природе, если боялись прослушек.

Когда я садилась за столик, никаких русских или на них похожих рядом не было. Точно не посольские. Там меня знала каждая собака.

Официант принёс кофе и маленькое пирожное, колечко с фисташковой начинкой, в качестве комплимента. Я сказала ему номер комнаты на французском. Если бы я заговорила на арабском, то вызвала бы ненужные восторги. Тунисцы всегда несказанно радовались, когда я говорила по-арабски и задавали всякие вопросы, где да как я его выучила и прочее. А мне нужно было, чтобы официант сразу исчез.

И всё-таки я мельком взглянула на столик с русскоговорящими мужиками. Незнакомцы, но не блондины, а смуглые. По виду определить национальность опять не получалось, как с тем парнем из лифта. Кстати, симпатягой.

Я прислушалась. Зачем им между собой по-русски-то говорить и палиться, если они на задании? С чего это они на задании? Или они меня проверяли? Но они молчали. Сидели и молчали. Через стекло веранды виднелись часы на ресепшене. До семи оставалось минут двадцать. Я допила кофе и пошла в номер.

ГЛАВА 3. Встреча

По телевизору показывали «Человек-оркестр», старый французский фильм с легендарным Луи де Фюнесом, ещё одним невероятным актёрским талантом, который меня потряс ещё в детстве. Я немного отвлеклась от волнительного ожидания, а время шло и перевалило далеко за семь. Тут мне пришла мысль, что те двое с веранды вполне могли поджидать моего Хакима по своим непростым делам, не имея никакого понятия о том, что будущий профессор, точнее, препод в их универе, шёл на деловую встречу с иностранкой, выписанной из будущего.

Я призадумалась. Если Хаким не появится, и я не смогу его найти в универе завтра же, то моё пребывание здесь принимает другой статус, то есть полный неизвестности. Я доедала финики и тупо смотрела не в телевизор, а на электронные часы фирмы Seiko, висевшие на стене.

Хаким так и не пришёл.

Ночью я спала вполне сносно. Я с детства оставляю мысли о проблемах на утро, если их нельзя решить вечером. Терпеть не могу не высыпаться. Утром я поняла, что после завтрака прямиком поеду в универ и разузнаю всё про Хакима. Спешить особой необходимости не было, так как обычно Хаким работал после трёх.

На завтраке народу было немного — туристы и отдыхающие давно загорали на пляже, все остальные уже отправились по делам. Поскольку я не ужинала, мне очень хотелось есть, и я дала волюшку своему изголодавшемуся организму: и омлет, и колбаса, я всегда любила их говяжью колбаску, и салатики, и йогурт, и кусочек багета, и кофе, ну, просто красота да и только.

Я уже заканчивала с завтраком, когда увидела парня со «Спартаком» на бейсболке, только в этот раз у него на голове ничего не было, и я разглядела его модную стрижку на светло-каштановых волосах. Он подошёл к шведскому столу, взял тарелку и начал накладывать еду. Смотреть было больше не на кого, и я поглядывала в его сторону, толком ещё не понимая, надо мне это или нет.

Он устроился через несколько столиков, особо не обращая на меня внимание. Это меня и насторожило. Он не мог меня не видеть. То здоровается, когда нет необходимости, то не замечает. Встала и направилась к выходу.

Микроавтобус отеля довёз меня до центра столицы. Времени до трёх часов было предостаточно, чтобы погулять. Я с удовольствиям предалась воспоминаниям ни на йоту неизменившегося места, которое я не видела полжизни — уникальное сплетение арабской, мавританской, берберской и европейской архитектуры. Мне даже показался знакомым попрошайка, сидевший у кафе, где я присела выпить лимонаду.

Кресла для посетителей в кафе были выставлены на французский манер — лицом к улице, чтобы, сидя, наблюдать за прохожими, пялиться по сторонам и наслаждаться бездельем.

Вспомнила сразу, как впервые попала в старый Карфаген, который находился в черте города. По преданию его основала финикийская царица Дидона, бежавшая из Тира в 814 году до нашей эры. Ну, историю Карфагена все мало-мальски помнят, кто учился в школе, а побывать там удается не каждому. Волшебное место. Хотя всё зависит от нашего воображения.

— Исидора!

Я вздрогнула. Обернулась, но никого не увидела. Голос до боли знакомый. Только не это. По спине пробежал морозец, и сердце заколотилось. Глотнула лимонаду.

— Здравствуй, Исидора!

Передо мной стоял Майкл Беренс собственной персоной. И тут я просто онемела. Во-первых, я не знала, на какой стадии знакомства мы находились в данный момент, то есть, если это было 10 марта, то я не помнила точно, я уже переехала к нему на виллу, или мы ещё просто встречались тайком; во-вторых, Майкл умер несколько лет назад, если считать по той жизни, из которой я прибыла. Меня потрясывало, а он, наверное, подумал, что я трепещу от встречи с ним. Как же, богатый американец, наследник какого-то там бизнеса, из известных кровей Царской России.

— Хай, Майкл! Садись рядом, если не спешишь.

— Я вчера у тебя попросил конспекты февральских лекций. Я уезжал в Штаты и пропустил занятия. Если, конечно, тебя это не затруднит.

Вспомнила. Мы начали с ним встречаться в середине марта. Сейчас я не могла ему дать конспектов, а вдруг? Тут я совсем разволновалась. А вдруг я здесь и я в универе — это две меня? А его тогда сколько? Если он один, то он будет общаться со мной, потом продолжать со мной второй? Надо проверить. И надо найти Хакима.

— У тебя новая причёска. Тебе идёт.

— Майкл, прости, совсем забыла, мне надо бежать, — я посмотрела на часы на башне, — увидимся вечером. Ты не против?

Какая ещё новая причёска? А какая у меня причёска была в то время? Значит, он виделся с мной другой.

— Странная ты, как всегда. Сидишь в кафе в центре на виду, вам же нельзя, — он улыбнулся.

— Да, мне надоело всё время прятаться. На всякий случай, не говори никому, что ты меня видел сегодня, до вечера! — я вскочила с плетёного кресла, чуть ли его не опрокинув, и быстро пошла сама не знаю куда. Даже не расслышав, попрощался он со мной или нет. Подумал, сто пудов, что я испугалась сидеть с ним у всех на виду. Ну, и ладно.

Ноги несли меня в непонятном направлении, но точно не в сторону универа. Я развернулась и пошла обратно по улочке, которая шла параллельно центральной улице. Кошки сидели почти у каждого входа в дом. Что за страсть с этими кошками в Тунисе, я так и не выяснила. Рыжие, серые, чёрные, полосатые, драные, одноногие, — всякие.

Через минут двадцать я подошла к универу. По дороге купила косынку и завязала волосы — какая у меня была тогда причёска, я так и не вспомнила. Обычно я носила волосы до плеч, но сейчас они были короче, где-то до середины шеи, как раз той длины, которую я любила в той жизни.

В универе стояла тишина — шли занятия. Я быстро прошла в администрацию и посмотрела вывешенное расписание. Всё нормально, Хаким должен быть скоро, у него пара через пятнадцать минут в пятнадцатой аудитории. Я пошла к пятнадцатой аудитории и встала за колонну. Наших быть не должно раньше пяти, у нас никогда не было занятий в первой половине дня.

Хаким поднимался по лестнице в сопровождении какого-то студента.

Они разговаривали по-французски. Я вышла из укрытия и встала посередине пустого коридора. Хаким прошёл мимо меня, не только не обратив внимания, а как будто там никого не было.

— Хаким! — позвала я его, но негромко.

Никакой реакции.

— Хаким! — я повысила голос.

Реакции не последовало.

Он меня не слышал.

Неужели? Я из другого вектора? Я из другого варианта будущего в прошлом? Я читала об этом у фантастов. Где ещё я могла читать такие вещи? Кто же это писал? Никак не могла вспомнить. Надо найти то, что я читала на эту тему, там могло быть много полезного и подсказок. Господи, куда деваться? Кто же меня тогда сюда прислал? Кто мне заказал отель и набил деньгами кошелек? И как же переходить из одного вектора в другой? Можно же заблудиться!

Я вышла из здания университета и пошла в сторону нашей квартиры, где мы жили с девчонками. Посольство нам снимало двухкомнатную квартиру вместо общежития. Мы попытались пожить в арабской общаге, но режим, места общего пользования, отвратительные кровати, тесная комната на четверых, непонятно какая уборка, духота, отсутствие холодильника — всё это очень усложняло учебный процесс и посольство сжалилось. Или кто-то из родителей позвонил, куда надо. Точно не мои. Мои — врачи и к дипломатической службе отношения не имели.

До квартиры идти было минут пятнадцать. Дорогу я помнила наизусть. По сторонам шоссе росли пальмы, для Африки, понятно, это само собой разумеющееся дерево. Почему мне всегда нравились пальмы, не знаю, но я их обожала. Может, память какая генетическая? Я видела фотографии Москвы девятнадцатого века — на Красной площади росли пальмы. Не верится, но факт. Я вообще люблю смотреть разные ролики по альтернативной истории в интернете, смотреть и сокрушаться, сколько вокруг нас вранья, а мы молчим, занятые своими заботами и выживанием. Больше всего я, правда, люблю смотреть про старый Питер.

Узнала двор. Села под навес на знакомую лавочку и стала ждать себя.

ГЛАВА 4. Карфаген

Просидела я так минут двадцать по моим подсчётам. Часов у меня ещё не было, я совсем забыла про этот аксессуар, поскольку телефон в нашей жизни заменяет практически все потребности. Решила непременно купить какие-нибудь электронные японские часики, как тогда было модно, Casio или Seiko. Из подъезда вышли Ленка и Женька. Ленка, как обычно, что-то жевала на ходу, в своём жутком платьице в цветочек, Женька несла пластиковый пакет с мандаринами. Они что-то обсуждали, но я сидела далековато и не могла разобрать. Значит, в квартире осталась Галька и я. Или только я, или только Галька. Мне ничего было не надо, я не собиралась вступать в контакт, мне надо было только убедиться, что меня две.

И я дождалась. Я-вторая вышла из подъезда и быстрым шагом направилась в другую сторону, не в ту, куда пошли две другие. Волосы у меня развивались на ветру и как раз достигали уровня плеч. Необычное зрелище — смотреть на себя живую со стороны. Вот если бы можно было подойти, поговорить, рассказать ей про её ошибки, стоившие ей потом так дорого. Мне даже захотелось её обнять, эту глупышку. Майкл меня увидит вечером опять с длинными волосами, призадумается. Если только это тот же Майкл, а не из другого вектора, как я.

И опять мне стало непонятно — если я её-себя вижу, то она меня теоретически тоже может видеть, или как? Или у меня той случившийся вектор, а я из не случившегося? Но это были всего лишь мои догадки. С кем бы об этом поговорить? И что мне делать? Ждать. Меня сюда выписали, я же не сама сюда прилетела, значит, ждать. Даже немного успокоилась. Я же ночевала не в квартире, и никто ничего не заметил, значит, и в отеле я могу свободно ходить и делать, что мне вздумается, а Хаким мне нужен другой. А Майкл мне зачем?

Майкл пялился на меня с самого начала, как мы начали заниматься арабским. Ни с американцами, которых в группе было пятеро, ни с испанцами, ни с разными бывшими нашими нам общаться не разрешалось. Только на уровне «нет ли у вас запасной ручки» или «не могли бы вы повторить, что сказал препод, я не расслышала». Американцы были почти в такой же ситуации, но чуть по вольнее, им можно было трепаться с нами на переменах, но вместе никуда не ходить. Майкл, хоть и был американцем, но не из той группы, которая приехала по обмену из Нью-Йорка, какого-то там языкового колледжа, он учился сам по себе за свои деньги и был немного постарше.

— Исидора, у вас отличное произношение, браво! — это первое, что он мне сказал, да ещё по-русски. Сразу, как прозвенел звонок на перерыв.

Поскольку девчонки, кроме Женьки, в универ особо не ходили, им было лень учиться, и после окончания в Москве они уже знали, где будут работать или не работать, то рассматривали стажировку как турпоездку. Женька нет, она училась, как и я, но в тот день ее тоже не было.

Так что, когда Майкл начал подбивать клинья, никто из девчонок на занятия не пришёл. Армянские сокурсники в этот день тоже отсутствовали, так как им почему-то поменяли расписание и отправили на две недели в другую группу нагонять грамматику у другого препода.

— Вы просто не стараетесь, Майкл, — ответила я, нагло смотря ему в глаза. Почему не ответить-то? Красавчик, самоуверенный, нагловатый.

Он, конечно, ждал, что я его спрошу с выпученными от удивления глазами, откуда он знает русский? У меня промелькнула такая идея, но я решила подождать.

— Вы не даёте мне сосредоточиться, — да, нагловатый. Я же сказала.

— Представьте, что меня нет.

— Тогда зачем же мне сюда ходить?

Он осмелел вконец, девчонок же не было, американцы ему были не помехой, он их в упор не видел, каких-то там сопляков и соплячек, — полная свобода к действию.

— Дайте подумать, — ответила я ему по-английски. Он же не знал, что я супер как болтала на английском после спецшколы в Москве и четырёх курсов в универе. Это французский у меня был слабоват, а с английским-то я работала даже на синхроне, когда некого было ставить один раз, и всё у меня тогда получилось.

Он тоже не подал виду, типа, кто в наше время не знает английский, само собой разумеющийся факт.

— Слушай, пошли посидим в кафешке, пока твоих нет, протрепимся.

Я рассмеялась.

— Не протрепимся, а потрепимся, — он иногда делал ошибки в русском, которые я потом всегда ему исправляла по его же просьбе, — пошли, конечно, — опять же, желание пойти туда, куда нельзя, так и подмывало.

Мы быстро смотали удочки. В кафе мы просидели до закрытия, и дома я появилась к половине двенадцатого. Девчонки уже хотели идти в посольство заявлять на пропажу. Больше всех активничала Ленка, она обожала доносы и порядок. Ну, что сказать? А ничего. Так было.

Я им наплела что-то про Самохина, директора нашего Культурного центра, что я его встретила, и мы сидели в пиццерии.

— В какой пиццерии? Он удавится на тебя бабки тратить, — с завистью сказала Ленка.

— Да у него ж представительские есть, забыла? — отфутболила я вопрос и пошла в свою комнату, то есть в ту, которую я делила с Женькой.

— Вот повезло, — Ленка не удержалась, — буду иметь в виду.

Я взглянула ещё раз на дом, нашла глазами зачем-то окна квартиры и пошла искать такси, чтобы доехать до отеля. Как я попаду в ту самую реальность, а не останусь в этой, я не думала. Такого не могло случиться, просто мне дали понять, как обстоят дела.

Я вошла в отель свободной поступью человека, который не прячется от всевидящего ока родного посольства и всем, что с ним связано. Чего мне теперь бояться — я сама кого хочешь напугаю. Я имела в виду соотечественников. Они понятия не имеют о том, что известно мне, да даже, что будет через два месяца. А там много, что случилось тогда, вплоть до убийства и побега в Штаты главного идеолога с женой. Они отправились в трениках и с теннисными ракетками прямиком в аэропорт, где их ждали представители вражеского государства. На плите оставили горячий обед и все накупленные для торговли в СССР шмотки. Вспомнила и махнула рукой. Я всегда презирала предательство на всех уровнях.

Дошла до ресепшена отеля и улыбнулась стоявшему за стойкой администратору.

— Моё имя Исидора Дункан, номер 213, скажите, до какого числа он оплачен, если вас не затруднит, — я старалась говорить по-французски самым правильным произношением, на которое была способна.

— Не могу вам сказать, Мадемуазель, он не на ваше имя, но вы можете в нём жить, так как у нас есть фотокопия вашего паспорта. Пусть это вас не тревожит, — администратор был изыскан и вышколен.

В номере поменяли фрукты, добавили ещё слив и арбуз в холодильнике, нарезанный на кусочки. Ужин можно было пропустить. Я опять съела все финики, приняла душ и подумывала над тем, почему бы не сходить к морю. Самое лучшее море на свете — это Средиземное. Тёплое, прозрачное, с песчаными пологими берегами, с тёплыми ночами и дурманящими запахами. Всё так, но гулять молодой женщине одной в мусульманской стране, даже и очень светской и туристической, какой Тунис тогда был, нежелательно. Вот бы интернетик сюда на пару часов! Или мне надо было взять номер телефона у Майкла на всякий случай?

На самом деле я знала, где он жил — в районе вилл, почти у моря. У него и телефон там был, но я, конечно, его не помнила.

Я спустилась вниз, взяла такси и поехала в район вилл. Решила, что появление Майкла было подсказкой, а Хаким по каким-то не зависящим от него причинам прийти ко мне не смог. Тут я вспомнила про тех двоих на веранде и убедилась в ходе своих рассуждений. Поехала исправлять ситуацию, короче.

Память не подвела. Я стояла перед так хорошо знакомым домом с синими окнами, построенным в духе двадцатых годов прошлого века. В окнах горел свет.

Мы шли по развалинам Карфагена уже почти тёплым мартовским вечером. Для Африки, может, и не совсем тёплым, но для моего климата, он был просто июньским. Июнь у нас всегда прохладный и дождливый.

— Ты из семьи русских эмигрантов? — спросила я Майкла, не потому, что умирала от любопытства, а просто, чтобы поддержать разговор.

Мне пришлось напридумывать девчонкам опять всякой ерунды, намекая на связь с женатым Самохиным, у которого жена уехала рожать в Москву. Поверили с трудом, а Ленка уже приготовилась строить планы, чем бы меня пожёстче зацепить, чтобы я не забывала, что в дом можно принести кое-какие съестные трофеи, раз уж они помалкивают и отпускают её на такое сомнительное свидание. Коробочку с пирожными, например.

— Да, я потомок контр-адмирала Беренса. Ты в курсе, что в 1920-м Царский Черноморский флот пришёл в Бизерту?

— Сюда? В Тунис? — я искренне удивилась.

Откуда мне было знать? В советских учебниках по истории такого не писали, а всё, что было связано с царской армией и флотом было спрятано и убрано из библиотек.

— В двадцатом Беренс стал командующим морскими силами России на Тихом океане.

— У Колчака? — я начинала что-то смутно вспоминать.

— Да, умница. Потом у Деникина и Врангеля командовал Керченской военно-морской базой.

— Как его звали? Беренса.

— Михаил, как и меня. Бизерта — это последняя гавань Российского флота. Мы съездим туда, если захочешь. Приятный городишко.

— А мой родной дед участвовал в Московском восстании 1917 года и был коммунистом. Бабушка вот подкачала. Она из дворян. Мезальянс, но очень счастливый.

— Почему тебя назвали Исидорой? Совсем не по-коммунистически.

— В честь моей прабабки. Ещё вопросы?

Он обнял меня и поцеловал. Неожиданно, страстно, безумно, без всяких оглядок и ненужных рассуждений. А что я? Он мне нравился. Да ещё и в Тунисе, на фоне этого самого Карфагена. Представила себя финикийской красавицей во времена расцвета Средиземного Новгорода, если перевести слово Карфаген на русский, в объятиях какого-нибудь известного мореплавателя, грозы и защитника известнейшего города древности. Там невозможно абстрагироваться от того, что ходишь по легендарной земле. Город осязаем, стоит прямо перед тобой, можно потрогать колонны и каменные основания зданий, надо только немного воображения и той самой возвышенности чувств, когда рядом человек, к которому начинаешь испытывать влюблённость.

Понятное дело, что вернулась я к девчонкам поздновато.

— Про Самохина будешь сама себе рассказывать в туалете на толчке, — Ленка не унималась.

Я стояла в прихожей с очумелыми от вспыхнувшей страсти глазами и с совершенно зацелованными губами. На ветру же у самого синего моря.

— Жень, иди посмотри, как Самохин её уделал.

В прихожую вышла Женька в ночной рубашке и внимательно на меня посмотрела.

— Да-а-а! Стиль не похож. И кто же это? — задала она самый главный вопрос.

— Держите! — я протянула коробку с пирожными. Больше я этого не повторяла, но для первого раза самой хотелось сладкого. Точнее, мне ничего не хотелось, кроме того, чтобы вернуться в Карфаген.

ГЛАВА 5. Майкл Джексон

Я никак не решалась позвонить. Согласно старой истории мы ещё не ездили в Карфаген, и у нас ничего с Майклом не было. Я рано приехала, если отслеживать хронологию, но ждать мне было нечего, так как я могла его больше вообще не увидеть, а от Хакима никаких новостей не приходило. Нажала на звонок.

— Исидора? — Майкл стоял в одних шортах. Но стесняться ему было незачем — спортивный, стройный, откормленный по всем правилам, как мы шутили в той жизни в Москве.

Я стояла и молча хлопала глазами.

— Что-то случилось? Проходи!

— Ты был в институте сегодня вечером? — мне надо было понять, что за Майкл передо мной, из какого вектора, и как себя вести.

— Нет, я ездил в Сус на день рождения одной подруги. Говори, Исидора, ты какая-то загадочная, правда. Как ты меня нашла? Адрес-то почти никто не знает.

Он усадил меня на диване в гостиной и сварил кофе. Я попросила.

— Майкл, ты не находишь, что я немного другая, не такая, как обычно? Посмотри на меня внимательно.

— Ну, может, стала ещё симпатичнее, подстриглась. Оделась по-другому. Я не понимаю.

— Майкл, я — это не совсем я. Я — другая.

— О чём ты?

— И ты другой, потому что ты меня видишь. Я пришла из будущего. Только я не наю, зачем меня сюда прислали. Кроме тебя я никого не знаю здесь.

— Исидора, дорогая, мы играем в какую-то сложную игру? Как это, ты никого здесь не знаешь? У тебя здесь целое посольство в конце концов.

— Хочешь увидеть себя другого?

— Я вообще-то сейчас собирался съездить по делам к одному приятелю, он меня ждёт.

— Нет, в другой раз съездишь. Собирайся, а то будет поздно, — тут я немного блефанула, потому что он совсем мне не верил, — я покажу тебе одну вещь, а ты потом пойдёшь, куда хочешь. Позвони, что немного опоздаешь.

Верил он или нет, но ему приятно было со мной общаться, и я знала, чего он хотел по другому вектору, поэтому особо не переживала. Мне надо было понять, что мне надо сделать, и когда я смогу вернуться обратно. Оставаться в Тунисе навсегда неизвестно на каких условиях и в каком-то непонятном мире мне совсем не хотелось. Я волновалась, конечно, что могу не проскочить сквозь портал, и тогда придётся всё рассказывать словами, но решила рискнуть. Да, после того, как поняла, что всё дело в порталах, а какие технологии требовались, чтобы можно было ходить из одного в другой без последствий, особенно психологических, я понятия не имела. Это меня и начинало тревожить, и вся бравада первого дня моего пребывания в Тунисе постепенно улетучивалась.

— Исидора, давай так, Если сейчас ничего не случится, и я себя не увижу, мы закроем эту тему, или игру, и будем просто общаться, как друзья. Са-ва?

Майкл припарковал свою Пежо недалеко от универа.

— Сейчас будет перерыв, и ты посмотришь на себя во всей красе. Пошли, нас никто здесь не видит.

Надо сказать, что он слушался. Он же понимал, что я рискую, находясь с ним, да даже просто находясь с ним в одной машине, и особо сопротивления не показывал. А что он думал на самом деле, кто ж знает.

Мы прошли по пустому коридору и встали у колонны, за которой я пряталась, когда ждала Хакима. Хотя прятаться было совсем не обязательно.

— До звонка три минуты. Потерпи, Майкл, я не сумасшедшая, — сказала и подумала, что если не сработает, он и правда решит, что я чокнутая или пришла к нему его соблазнять, — я знаю твой адрес из прошлого вектора. Мы были любовниками.

— Да ты что! Ну, так пошли обратно, зачем мы здесь тогда? — но в его голосе я продолжала чувствовать недоверие.

— Ты курил после секса сигарету — Мальборо, если забыл — а в дУше у тебя всегда пахло жасмином и полотенца были с голубыми и зелёными полосками, всегда одной и той же расцветки.

— Ну, это можно подсмотреть, — хихикнул Майкл.

— Да, можно, но я не буду сейчас вдаваться в интим, впрочем, я могу напомнить тебе тату, которое у тебя есть на заднице, если ты мне не веришь.

— Напомни, конечно, а то я подзабыл, — он немного напрягся.

— Сердце со стрелой, банально и пошло, если на то пошло.

— Ты кто, Исидора?

Прозвенел звонок.

— А сейчас смотри, — уверенно сказала я, но на самом деле волновалась не меньше, чем он. Ведь могло и не сработать.

Сработало.

Из нашей аудитории сначала вышли американцы, они всегда вылетали пулей и первыми, потом испанка, девчонка, которая ни с кем не общалась, потом Женька, я и наконец сам Майкл. Он постоял немного, посмотрел в сторону, куда пошла я с Женькой, развернулся и пошёл на нас, на колонну. За колонной стоял столик, и там всегда тусовались студенты в перерыве, кто не ходил вниз курить.

— Исидора, что происходит?

— Я за этим к тебе и приехала. Пошли отсюда. Надо всё обсудить.

Мы сели в его машину. Он даже повеселел, убедился, наверное, что я не придумываю и не сумасшедшая.

— Ну, раз мы были с тобой любовниками, не вижу смысла ничего менять, — он наклонился и поцеловал меня в губы, но так, невинно, без языка.

— Поехали опять к тебе, послушаем Майкла Джексона, я его всегда любила, даже в будущем.

— Он тебе меня, наверное, напоминал, — пошутил Майкл.

— Майкл Джексон умрёт в 2009 году, когда ему будет всего пятьдесят лет. Я плакала, как будто умер очень близкий мне человек.

— Ты серьёзно? От чего? — Майкл выглядел неравнодушным к моим словам.

— Он работал над новым концертным туром. На следующий год, если мы в 1983 сейчас, то в 1984, на съёмках рекламы он получил сильные ожоги и вынужден был принимать обезболивающие. А потом в конце девяностых он упал с огромной высоты во время концерта, рухнула какая-то платформа. Он повредил позвоночник.

— Да ты что? Исидора, неужели? Бедный парень! И?

— У него развилась зависимость от пропофола, я знаю про этот препарат, он для наркоза при операциях. Слышала от родителей, они же врачи, а мама хирург. Ещё у него была дикая бессонница. Боль и бессонница. А когда он готовился к туру, то после репетиций нужен был отдых, он уже был не мальчик. Ну, и произошла передозировка. А личный врач это проворонил.

— Его судили? Врача?

— Его оправдали. Да, какая разница. Король умер. В этом году выйдет его самый крутой альбом «Триллер». И клип. И вообще я очень его любила. Его творчество, музыка были созвучны моему поколению почти во всём мире. Нельзя не видеть его талант и потрясающую работоспособность. Трудяга, каких мало.

— Когда, говоришь, выйдет альбом?

— В конце 1983-го. Ну, ладно, хватит об этом. Меня сюда вызвал Хаким через посредника в Москве, но связь он не выходит. То есть тот Хаким из другого вектора ходит на работу и всё с ним хорошо, но он меня не слышит и не видит. Мне нужен Хаким из нашего зазеркалья, понимаешь? Зачем-то я ему понадобилась. По сути, я здесь знаю только тебя.

— Понял. Ты не можешь пойти в посольство, так как там знают тебя другую, которая живёт с девчонками и ходит учиться в универ, а не живёт… Кстати, где ты живешь?

— В Парадизе, номер проплачен на чужое имя и бессрочно. Ты такое видел когда-нибудь? Я волнуюсь.

Майкл резко затормозил и начал парковаться.

— Пошли-ка поужинаем.

Я поняла, что у него в голове что-то проскользнуло, но он мне пока не говорил.

ГЛАВА 6. Марьям

В ресторане я заказала жаренные сардины и арабский салат, в котором все овощи нарезали микроскопически мелко, добавляли много лимонного сока и какую-то вкусную приправу. Майкл взял себе кусок тунца с соусом харисса и такой же салат. От вина я отказалась, но он всё-таки заказал по бокалу розового.

— У Хакима очень властный отец, разбогатевший на каких-то сомнительных делах в Ливане.

— Насколько сомнительных? — переспросила я.

— Самых сомнительных вплоть до трафикинга.

— Пока не вижу связь между собой и этим преступником, — я всё-таки отпила немного вина, — тебе про него сам Хаким сказал, или знаешь из других источников?

— Я думаю сейчас, зачем ты ему понадобилась. Хочешь кофе или десерт? — Майкл стал серьёзным.

— Да, кофе и мороженое. Клубничное.

Он попросил для меня десерт, а себе сигару.

— У Хакима произошла одна очень сложная история с сестрой.

— Марьям? — сразу спросила я.

— Да, ты с ней знакома?

— Немного знакома. Очень красивая девушка, — я сразу почувствовала, что собака зарыта именно здесь. Олег в Москве же мне так и сказал, «помочь в расследовании, которое связано с сестрой Марьям».

— Я знаю только, что Хаким очень её любит, они близнецы, выросли вместе. Отец Хакима обещал её какому-то своему партнёру из Ливана в жёны. Скорее всего, такому же бизнесмену, как и он сам.

— Когда Хаким это тебе сказал? — так, сегодня 11 марта, Мариям пропала в конце апреля. Я вспомнила, это случилось перед Майскими.

— Пару дней назад.

— А Марьям не хочет выходить замуж за этого трафиканта из Ливана, так?

— Скорее всего не хочет. Жениху, как я понял, лет шестьдесят. Но Марьям никто не спрашивает. Я её видел. Она удивительно красивая.

Я поджала губы. Так и было. Хаким тоже был хорош собой, но его сестра била все рекорды красоты — высокая, стройная, с ярко зелёными глазами кошки. Настоящая Бастет.

С Марьям меня познакомила Марина. Она привела её в Культурный центр смотреть «Вокзал для двоих» с французскими титрами. Народу набралось много, как нашего, так и тунисского. Пришли даже местные представители посольств дружественного соцлагеря: венгры, болгары, кубинцы.

Никто не прошёл мимо, чтобы не поглазеть на женщину редкой красоты. Марьям не носила абаю, специальную женскую мусульманскую одежду, не носила платка. В Тунисе многие женщины в городе ходили в обычной европейской одежде, даже в мини, и пользовались косметикой. Марьям прекрасно говорила по-французски, и вела себя абсолютно по-светски. Есть женщины, которые даже женщин не оставляют равнодушными и завораживают своей красотой. До встречи с ней мне часто попадались в книгах описания разных красавиц и их власть над мужчинами, но я приписывала это субъективному восприятию героя, его влюблённости, складу характера, Марьям же заставила меня посмотреть на красоту по-другому. От неё нельзя было оторвать глаз, люди просто пожирали её глазами и отворачивались только из-за приличия и воспитания. Помимо чисто физических совершенств: кожа, разрез и цвет глаз, жемчужные ровные зубы, полноватые естественные губы, длинная шея, точёная фигура, стройные ноги, ну, всё, короче, что принято считать эталоном, у неё был завораживающий взгляд и умопомрачительна улыбка. Или оно так казалось уже на фоне этого великолепия, трудно сказать.

В Центре мы поговорили о всякой ерунде, попробовали угощение из небольшого буфета — пирожки, баранки, мармеладки, которые предлагались перед фильмом, выпили кофе и пошли в зал смотреть кино. Я не придала большого значения этому знакомству, если только не считать моё восприятие её, как несравненной красавицы.

— А почему Хаким стал рассказывать про сестру? Вы с ним в близких отношениях, — спросила я.

— В нормальных отношениях. Откуда мне знать почему. Что-то вынюхивал.

— Марьям могла как-то бороться с судьбой?

— У всех всегда есть шанс.

— Например… — я посмотрела ему в глаза, и что-то меня смутило. Что-то промелькнуло у него в глазах, какая-то ложь.

Да, мы были увлечены друг другом в Тунисе, но мы рассматривали нашу связь, как временный подарок, угощение. Ужин перед дорогой. Ни Майкл, ни я не строили планы на будущее, да у нас и времени-то не было понять, нужны мы друг другу или нет. С середины марта до середины июня прошло всего два месяца с небольшим — я улетела домой и никогда больше его не видела. Писать мне за границу не разрешалось, особенно после поездки, а его я попросила меня официально не искать. Я получила от него весточку только лет через десять, в лихие девяностые. Для меня жизнь в девяностые была как раз очень неплохой, так как я работала в западной компании за приличные деньги, и получив от него бумажное письмо, которое мне передал какой-то русский, прилетевший из Америки, я прочитала, но не ответила.

Всё так, но к данной ситуации это не имело никакого отношения. И всё-таки я решила, что надо сказать.

— В том векторе Марьям исчезла. Её не нашли. И она не вышла замуж за ливанца. Что скажешь?

— Не может быть… — Майкл заёрзал на стуле и опять зажёг потухшую сигару.

— И я так думаю, Майкл. Кто-то свёл нас опять вместе, чтобы мы что-то сделали.

— Мы должны что-то предотвратить! Исидора, мы должны спасти Марьям.

— Да ты что!!! — я чуть не поперхнулась, глотнув остатки вина в бокале.

— Поехали ко мне, обсудим? Знакомые полотенца, в конце концов, — Майкл взял мою руку и поднёс к губам, — может, я тоже кое-что вспомню.

А что меня, собственно, останавливало? Это же другая история.

ГЛАВА 7. Беренсы

Майкл встал раньше меня и приготовил завтрак. Мы чувствовали себя старыми друзьями. Даже больше, чем любовниками. Я-то ладно, у меня в голове что-то осталось от прошлого, а он, вроде бы, по новой. Я подумала, что зря я спустила на тормоза наши отношения тогда. Я просто не успела влюбиться, и вообще была избалована вниманием мужского пола.

Хотя, просто друзья, конечно, так себя не ведут.

— У тебя есть выход на Хакима?

— Я запутался, — Майкл всё отлично понял, но покривляться лишний раз, одно удовольствие, особенно, когда хорошее настроение, — в каком векторе какого Хакима искать.

— Понимаешь, я не контролирую портал, я не знаю, в следующий раз, смогу ли я попасть в университет в тот вектор или не смогу. А ещё хуже, смогу ли я выйти из него. Опасно, знаешь ли. Мы должны оставаться только здесь и спасать Марьям только здесь.

— Но ко мне на связь он выходит, я же видел его всего пару дней назад.

— Ты был в какой-то переходной зоне, вспомни, когда ты встретил меня, ты говорил, что у меня новая причёска. Наверное, есть такое место, где реальность разветвляется на лучи, как веер. И у тебя это только что случилось, как и у меня. Хотя, я из будущего, а ты нет.

— Исидора, тут сложнее. Время и перспектива — это из пятого измерения что-то.

— Да, но в пятом измерения нет телесности.

— Да кто знает? Мне кажется, мы не должны терять время. Пошли к нему домой.

— К Хакиму?

— Да, найдём Марьям. Она что-то задумала.

Я почувствовал тревогу в его словах.

— Он боялся за сестру. Отец запер её в доме и приставил охрану. Но друзей, думаю, пустят.

— Так, постепенно выясняются подробности. Ты всё вспомнил, что мне не сказал?

Я никогда раньше не была в доме Хакима — он не приглашал, а мне зачем, особым любопытством по отношению к нему я никогда не страдала. Оказался белоснежный дворец в марокканском стиле, с арабесками и входной композицией из нескольких тонких колонн и огромной резной бирюзовой с золотом дверью. Оставив недалеко машину, мы поднялись на красивейшее мраморное крыльцо и нажали на звонок, дверь открыл слуга, который тут же нас спросил по-французски, к кому мы пришли. Оказалось, что Хаким уехал в Сахару по делам отца. Мы оставили ему записку. Я настояла на том, чтобы написать от имени нас обоих и дать Хакиму понять, что я тут, я готова ему помочь и нашла Майкла. Жалко нельзя было написать — скажи, что делать.

Пошли восвояси. Подошли к машине, и я увидела клочок бумаги засунутый под правый дворник. Майкл развернул и прочитал:

«В 19.00 у И.»

— Опять он устраивает встречу в семь в Парадизе. В прошлый раз не пришёл, я тебе говорила.

— Поехали в Бизерту, пока есть время, — вдруг предложил Майкл.

— Зачем?

— Разве не интересно? — он удивился.

Мне стало неудобно. Я испугалась, что не успеем вернуться к семи, так как Бизерта в часе езды от Туниса, но промолчала. Мы поехали.

— У Михаила Беренса, моего предка, был старший брат Евгений, тоже адмирал, но он остался на стороне красных, — сказал Майкл, когда мы проехали почти половину пути.

— Они, что, воевали по разные стороны в Гражданскую войну?

— Да. Семейная трагедия. Михаил был последним командующим русской эскадрой в Бизерте. При нём спустили Андреевский флаг. История флота империи закончилась здесь в 1924 году.

— А что стало с кораблями?

— Не знаю точно. В этом же году приехали советские моряки для осмотра кораблей, и комиссию возглавлял Евгений.

— Ничего себе. Они встретились?

— Нет, — вздохнул Майкл.

— А что дальше? Что с ними стало? — меня задела эта история.

— Евгений служил советским военно-морским атташе в Европе и в советской разведке, я потом про него читал. Но умер в 1928 году, довольно рано.

— А Михаил?

— Его преследовал злой рок. Фашисты оккупировали Тунис в сорок втором, если помнишь, во время Второй мировой и взяли его в плен, где он и умер. Он здесь похоронен, в Тунисе.

— Революции придумывают элиты, а мы страдаем. У меня в семье тоже много чего случилось в то время. Двадцатый век почти весь кровавый для России, что уж там.

— Приехали, выходим, — Майкл довольно быстро припарковался. Чувствовалось, что он здесь не в первый раз.

В принципе, если не знать историю, то Бизерта представляла собой небольшой арабский порт, туристической инфраструктуры было не видно, кругом были типичные небольшие здания в арабском стиле с синими дверями, открывающимися прямо с земли без крыльца, прямыми крышами с антеннами и поблекшей штукатуркой. Рядом с морем везде так.

Нашему романтическому настроению совершенно не везло, оно никак не успевало разыграться: я нервничала, не понимая, что нам делать, да ещё и знала всё наперёд, хотя, тут я оставляла призрачную надежду на то, что в этом векторе может случиться всё, что угодно. А Майкл стал каким-то задумчивым в Бизерте. Один раз только чмокнул меня в щёку в машине. На улице арабского города мы ничего такого себе не позволяли.

Мы шли по узкой улочке, проходя под затейливыми арками, перекинутыми между домами.

— У меня здесь живёт один приятель, держит небольшой отель для своих, — сказал Майкл, — у него есть связи с контрабандистами, если так можно выразиться. Он знает отца Хакима, тот часто у него останавливается. Хочу с ним поговорить.

— О Марьям?

— Да. Я ему помог с операцией в Америке, его сыну. Два года назад. Провёл через один благотворительный фонд, и он ничего не платил. Он мне обязан, я никогда его ни о чём не просил.

Мы остановились у небольшого аккуратно выкрашенного здания с надписью «Отель «Суад», вошли внутрь, Майкл сказал пару слов на ресепшене, и нас провели в небольшое патио, внутренний дворик. В середине патио журчал мраморный фонтан, вокруг стояли мягкие диваны, кадки с пальмами и оливковыми деревьями. Мне очень понравилось оформление и удобство диванов. Пришёл мужчина с подносом, расставил перед нами маленькие чайные стаканчики, разлил чай, поставил вазочку с пахлавой и сказал, что Ахмад, хозяин, будет через пять минут.

— Как зовут отца Хакима, ты так и не сказал, — шепнула я Майклу.

— Башир.

В проходе я увидела высокого, худого мужчину с бородой в светлой национальной арабской одежде. Он шёл к нам и приветливо улыбался.

Майкл представил меня, как свою русскую подругу, точнее, как настоящую гёрл-френд, кем я уже и была, если честно.