Бесплатный фрагмент - Понятно говорю?

Иллюстрации автора — Дениса Евгеньевича Рябцева.

ЧАСТЬ I «Роман Волконский»

Определенно можно сказать, что ни один диплом о высшем образовании в мире не гарантирует вечной ликвидности. В любой момент жизни нужно быть готовым к кардинальным изменениям и новым профессиям. Как и во всем остальном, что касается более тонкой сферы отношений между людьми. Нет ничего навсегда. Особенно жаль, конечно, любви. Которая должна быть вечной, но, к сожалению, такой бывает не часто.

Мягкое, Светлое и Козловка

Роман Волконский увидел впереди стадо коров, переходивших дорогу. Он взглянул в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что за ним не едет какой-нибудь разиня, способный въехать в задний бампер, и, убедившись в безопасности маневра, плавно начал тормозить. Одна из коров, выйдя на асфальт, остановилась и с интересом стала разглядывать машину. Корова было грязно-белого окраса, видимо, весьма уже немолодая, потому что шкура на ее боках выглядела поношенной. «Мамка молодняк собой прикрывает, — подумал Роман и улыбнулся. — Не переживай, буренка, не обижу. Какие у тебя выразительные глаза, однако».

Водитель знал, что теперь нужно проявить терпение и не пытаться нервничать и давить на клаксон. Животные уйдут не раньше, чем сами это решат.

Волконский вспомнил рассказ писателя Александра Аверьянова, с которым был дружен, пока тот был жив. Дядя Саша описал, как один незадачливый человек купил машину и погнал ее через всю страну в свой городок. На заправке не закрыл окно. Пошел в кассу платить за топливо, а когда вернулся, увидел, что в открытое автомобильное окошко просунула голову корова. Туловище снаружи, голова — в салоне. Человек, не подумав, пнул животное ногой. Корова от испуга задрала голову, не успев вытащить ее из окна. Рога оставили в крыше новенькой машины два рваных отверстия.

Роман вспомнил, как дядя Саша улыбался и поправлял свои очки быстрым движением руки. Хороший был человек — дядя Саша. Он многому научил Волконского. В плане профессии и отношения к жизни.

Водитель откупорил бутылку с минералкой и сделал пару глотков. Перегородившая дорогу корова, как только все остальное стадо перебралось через проезжую часть, двинула за остальными.

Волконский врубил первую передачу и тронулся дальше. Он выезжал из степей с легким сердцем. Наконец-то перемены в жизни. По сути он только что пережил обстоятельства, мощь которых редкого человека могла бы оставить стоящим на ногах. Все указывало на то, что надо сложить лапки и смываться в какую-нибудь мутную воронку, называемую пьянством и хандрой: бродить по околотку в мокрых брюках, жалуясь прохожим, как несправедливо с ним обошлась судьба. Но Волконский почему-то верил, что сможет выкарабкаться, не все потеряно и скоро случится в его жизни светлая полоса.

Роман пощелкал кнопками автомагнитолы и выбрал трек «Так горит степь». Прослушал композицию и выключил таратайку, которая быстро надоедала, особенно в дальней дороге.

К большому сожалению, ему было уже далеко не двадцать, но хотелось еще что-то успеть, чего-то достичь. Не так, чтобы назло или в доказательство, скорее — просто по привычке бороться. Пусть уже нет той энергии и иллюзий, которые приводят молодых мушкетеров в Париж. Но надо было искать новые пути, чтобы не засосало. Надо было не огорчать матушку и уже взрослых своих детей. Волконский крепче сжимал руль, размышляя о былом. Иногда стискивал зубы до боли, взвешивая, за что ему выпала такая доля. Но все-таки смотрел на трассу впереди, стараясь не впадать в деструктивное чувство, будто он бедный и несчастный, а весь мир ополчился против него.

Он был блондином с аккуратной стрижкой. Подтянутый, всю жизнь почитавший спорт, он лишь слегка поистрепался за свои сорок пять с хвостиком, но выглядел лет на десять младше. Его большие голубые глаза еще не потеряли умения зажигаться, когда вокруг происходило нечто интересное и любознательное.

Романа ждали кардинально другие времена. Он еще не знал уборщицу Ольгу, дородную женщину лет шестидесяти, которую, как бы невзначай путая фамилию, будет называть Шкурковой. А та, каждый раз поджав губы, будет его исправлять: «Я — Шкурко». Не был пока знаком Волконский с дворничихой Ленкой, пьяницей Эдиком, самодеятельным поэтом Жанной Авдеевной. Всех этих и многих других прекрасных людей только предстояло узнать Волконскому.

А самое главное — тогда Роман еще не успел накинуть на свою шею ярмо, которое придавит его к самой земле и заставит вдыхать пыль, ползая по глине на брюхе. То, что произойдет с ним далее, во всем многообразии перипетий, станет заслуженным наказанием за блажь, гипертрофированное самомнение и самовлюбленность. Но об этом чуть позже — по мере хронологии событий. А пока…

Дорога была прекрасной, двигатель мерно гудел, купаясь в недавно залитом новом машинном масле. Приборная доска отражала лучи утреннего солнца. На пассажирском месте лежал пакет фисташек и любимые «Ессентуки» из четвертой скважины — вода, которую было принято пить уже в третьем поколении Волконских.

Шел самый разгар пандемии, которая теперь, вытесненная куда более сложными событиями, стала чем-то далеким и несущественным. Тогда же, останавливаясь на заправках, Роман обязательно надевал маску. Расплачивался картой, чтобы не связываться с наличными деньгами.

Спина начала предательски ныть уже на пятом часу езды. Он несколько раз останавливался, бегал вокруг машины, приседал и обливал себя холодной водой.

Начинало темнеть. Было рукой подать до Майорки. Фисташки давно закончились. Роман, чтобы оставаться в тонусе, жевал леденцы, купленные на одной из заправок, и иногда затягивал песни, развлекая таким образом свое одиночество и однообразную дорогу. Он перестал обгонять фуры и спешить, чтобы его состояние не стало причиной какой-либо оплошности.

Таким образом Волконский добрался до большого озера Курехган, которое, говорят, получило название в эпоху великого хана Бенирбая, ходившего тут по степям со своим войском. И орда на побережье, пополняя запасы воды, отдыхала и устраивала спортивные состязания, разыгрывая друг меж другом награбленное. А теперь вдоль озера тянулась трасса, достаточно унылая, лишенная каких-либо достопримечательностей, кроме глади воды, отражающей в глаза заходящее за горизонт солнце.

Слева потянулась посадка из молодого карагача, который был одной из разновидностей вяза. Среди деревьев белели шалаши, сделанные из полиэтиленовой пленки. Это был недавно оставленный лагерь, в котором несколько недель жили семьи из Средней Азии. Волконский читал об этом в телеграме. Из-за коронавируса людей не пускали домой, потому что границы были перекрыты. И несколько десятков семей вынуждены были обитать буквально в лесу, пока их вопрос решался на самом верху.

Волконский тяжко вздохнул и глубже нажал педаль газа.

Мимо проплыл дорожный указатель со стрелками на второстепенную дорогу, уходившую направо от трассы. «Мягкое, Светлое и Козловка, — успел прочесть водитель. — Странно, как Козловка затесалась сюда. Надо было Доброму или Пушистому здесь расположиться». Он какое-то время катил дальше, смакуя идею креативных названий населенных пунктов. Потом встрепенулся: «Какая только ерунда в голову не лезет».

Чувствуя, что усталость становится невыносимой, Роман усиленно всматривался в обочины, чтобы заранее срисовать треноги с камерами, так осложнявшими всем жизнь. Хотелось проехать без штрафов, чтобы не платить мзду позорным стукачам, присосавшимся к трассам. Еще через пятьдесят километров понял, что до Москвы в один присест не дотянет.

Решил повернуть на Димовск Упской области, где жила его матушка. Тем более в багажнике лежала пара коробок книг и фотоальбомов, которые он не смог оставить дома. Это был желтый четырехтомник «Незнайки», который им с братом на ночь в детстве читала мама, а потом Роман читал своим детям. Там же аккуратно завернуто в газеты и перемотано скотчем двенадцать томов детской энциклопедии, изданной шестьдесят лет назад, когда еще умели делать хорошие книжки. Артефакт хотелось сберечь для будущих внуков, не растерять наследие, которое досталось ему от родителей. Пара брюк, зимняя куртка, старые кроссовки. Вот, в общем-то, весь скарб, помимо воспоминаний, который он вез в новую жизнь.

Сон Волконского

К Черноземью от усталости совсем стало плохо. Надо было останавливаться на отдых, чтобы в отупленном состоянии не выскочить на обочину, потеряв связь с реальностью.

Можно было остановиться в каком-нибудь кармане у трассы, перебраться на заднее сиденье и поспать хотя бы пару часов. Но за бортом было минус четыре. В таких обстоятельствах отдых бы превратился в мучение и вероятную простуду.

Роман по старой привычке пристроился за фурой, у которой во весь задний торец тента светился красный прямоугольник светоотражающей пленки. Хитрость помогала не слететь с трассы, когда собственная башка перестает варить. Волконский стал высматривать кемпинг, чтобы отдохнуть и вообще остаться живым.

Через полчаса справа водитель увидел кафе и гостиницу «У Маруси». Роман включил поворотник и въехал на парковку.

Полторы тысячи рублей и маленькая комнатушка с кроватью — счастье для путника. Сняв номер, он нашел нужную дверь, отворил ее и, не тратя времени, повалился на кровать. Мгновенно заснул. Снилось, будто Волконский разучился летать, крылья на спине немощно повисли и ныли от тупой боли. Нужно было забирать из садика младшую дочь — красивого и принципиального ребенка, перед которым было стыдно не справиться. Срочно, чтобы дочь не подумала, что про нее забыли, и не плакала. А отец не мог подняться в воздух. И страдал. Сердце билось, выхода не было видно.

Волконский проснулся в поту, вскочил с кровати еще до того, как сознание вернулось. Вспомнил, где он. Припал к минералке. Успокоился. Посидел на кровати, глядя на полумесяц в окне. Увидел, что снаружи идет снег с дождем. Было около трех утра. «Слава богу, что снял номер. На трассе сейчас бы убился».

Роман не включал свет, чтобы не перебить сон. Вновь повалился на подушку, поворочался и забылся до позднего утра.

Проснувшись за час до полудня, он позвонил матери, сообщил, что к во второй половине дня доберется. Сдал ключи от комнаты вахтерше из Средней Азии, которая, забавно выговаривая русские слова, посоветовала приезжать еще. Волконский кивнул, выскочил к машине и проверил масло в двигателе. На щупе был минимум. «Блин, досада, — подумал шофер, — пожирает, ласточка, мазь. Придется покупать доливку». Он вставил прут назад и захлопнул капот. Машинка была пятнадцатилетней, поездившей достаточно, чтобы начать вынимать душу автовладельцу. И это состояние транспорта напрягало Волконского, знавшего, в какие перипетии можно попасть, когда подводит техника.

Роман сел за руль. Отдохнувший, он ощутил совсем другой настрой на дорогу. Поймал себя на мысли, что по-настоящему свободен. До головокружения. Теперь его не тяготили ни какие-либо протекающие трубы в квартире, ни перегоревшие лампы, ни закончившийся картофель или еще какая ерунда. Трасса впереди и за спиной. И заправки со сносным кофе, который можно было пить, обжигая губы и наслаждаясь ароматом арабики. Смотреть на других путников, волею судьбы оказавшихся рядом.

Волконский двинулся в путь, размышляя, стоит ли ему где-то раскошелиться на обед или уже дотерпеть до Димовска и милой матушкиной стряпни.

Под Старой Тапью попал в жуткий ливень. Стало так темно, будто раньше срока наступила ночь. Роман приоткрыл водительское окно, вдыхая свежий запах стихии. Ему нравился этот аромат сырости, леса и мха. Совсем другой, чем в его родных степях.

Начал чудить навигатор — стрелка зависла между дорог, показывала несуществующие пространства и призывала повернуть назад через полтора километра. Водитель знал путь почти наизусть, поэтому перевернул прибор экраном вниз, чтобы не раздражал.

Упская область встретила солнцем. Роман опять заправил полный бак бензина, купил литровку масла и выровнял его уровень в двигателе. Водитель покатил дальше, радуясь скорой встрече с мамой.

Никто не гонит

Женщина оставалась в своем амплуа. Успела приготовить к приезду сына беляшей и кучу всего, что редко готовила для себя сама. Она постоянно выглядывала в окно кухни, чтобы не проморгать приезд сына, но проморгала. Вздрогнула, когда в прихожей запищал домофон. Бросила взгляд за окно на парковку машин у подъезда, увидела там знакомый седан, кинулась открывать дверь.

Она была невысокой женщиной с правильными чертами лица. Деятельная, всегда требовательная к себе. На мгновение посмотрела в зеркало, висевшее между дверьми зала и спальни, быстрым движением руки поправила челку. Сняла трубку домофона у входа в квартиру, нажала кнопку.

— Рома, открылась?

Жители подъезда давно перестали платить за обслуживание домофонов. Устройства работали скверно, через раз.

— Мам, открылась, — послышался сквозь треск динамика голос сына.

Волконский поднялся на этаж, обнял матушку, забрал ключи от квартиры и пошел вытаскивать из машины привезенный скарб. Книги пришлось выгружать в несколько приемов, мотаясь по лестнице вверх и вниз. Когда с этим было покончено, Роман с удовольствием отведал домашней стряпни, которая окунула его в ностальгические воспоминания о детстве: мама на кухне, по радио «Пионерская зорька» и завтрак перед школой.

— Вот тонометр, меряй давление, — протянула матушка прибор сыну, когда тот благодушно откинулся на спинку стула, прикончив обед.

Волконский надел браслет на запястье левой руки. Аппарат начал накачивать воздух, остановился, зашумел второй раз, третий. Мать закачала головой, понимая, что они теперь увидят. Прибор выдал запредельно высокие цифры.

— С таким давлением не живут, — в ужасе выдала матушка. — Сейчас дам тебе лекарства.

— Мам, я же полторы тысячи километров за рулем. Чего ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты был здоров.

Она высыпала на стол горсть разноцветных таблеток, и сын их безропотно проглотил.

Собрала сумку еды, все расспрашивала о грядущей работе в Подмосковье.

— Буду руководить дворниками, сантехниками, уборщицами. Начальником ремонтно-эксплуатационного участка. Компания «Добрый дом». В поселке Террикон. Я же тебе все это по телефону рассказывал. Бог с ним. Повторю. Там ждет человек. Бывший руководитель. У меня записан его телефон. Он возвращается домой, к жене. Полгода отстоял. Теперь мой черед. Я уже должен там быть. Неудобно приезжать с опозданием.

— Ты тоже на полгода едешь, или как?

— Как получится. Мне-то возвращаться некуда. Правда, там у конторы скоро заканчивается контракт. Будут пытаться его продлить, но эта такая история — пятьдесят на пятьдесят. На самом деле у них по всей стране есть такие участки. Сидят, отовсюду ручьи денежные текут. Думаю, не скучают. Заинтересованы так работать вечно. Давай, засиживаться не буду, двину в путь. Книги я выгрузил, пусть тут лежат. Целее будут.

— С таким давлением. Может, отоспаться? Подумаешь, ну и что, что позже приедешь? Кто гонит-то? И как это «возвращаться некуда»?

— Это я фигурально. Как в народе говорят — «чем ярче горят мосты за спиной, тем четче они освещают путь впереди». Но давай не будем обо всем этом. Надоело. Рефлексия и так далее. Достало. Идем вперед — это главное. Может, и не ради идеи, а просто по привычке. А может, потому, что другого не дано. Ладно. Все нормально. Мне действительно пора.

— Будь там мудрым, бумаг сомнительных не подписывай. Коммуналка — это очень мутная сфера. У нас тут местный коммунальщик есть, так по городу про него такое рассказывают, что оторопь берет.

— Буду аккуратным.

— Господи, учился-учился. И на тебе — коммуналка. Какая-то тоска, а не работа. Я тебе беляшей, кстати, и банку кофе с собой собрала.

— Мам, спасибо, но сейчас везде магазины. Чего ты суетилась-то? Учился. Ну да, теперь коммуналка. Сам не в восторге. Но так оно складывается. Куда деваться?

— Магазины магазинами. Пока еще деньги получишь, сколько времени пройдет. Как у тебя с наличностью?

— Все нормально, с запасом. Деньги не нужны. У тебя как, помочь?

— Нет. У меня все нормально. Где тут тратить-то? Да и на что?

— Ладно, хорошо. Пора. Провожай.

Роман обулся в прихожей, на мгновение присел на лавку «на дорожку», обнял матушку и вышел прочь. Он поставил сумку с едой в машину. Мама тем временем вышла на балкон. Он помахал рукой. Та перекрестила сына.

Волконский не спеша вбил в навигатор адрес, завел двигатель и тронулся в путь. Прибор показывал, что ходу было чуть более трехсот километров. Дороги часа на четыре или пять, в зависимости от загруженности МКАДа, где можно увязнуть, если не повезет.

Выехал из города, миновал несколько деревень, раскинувшихся вдоль трассы. Теперь мимо проплывали упские поля, где росла пшеница и гречка. Катил дальше, мимо больших сел, где обязательно стояли древние храмы, поражавшие былым великолепием.

Когда-то отец Романа сообщил свое удивительное наблюдение. Он сделал вывод, что в тех деревнях, где есть церкви, народ добрее. Неизвестно, на самом ли деле так, но старик был в этом факте совершенно уверен.

Новый начальник участка

На место Волконский добрался уже к ночи. Террикон, в общем, не представлял собой ничего примечательного. В городке были убитые дороги, вдоль которых тянулись однотипные хрущевки, едва подсвеченные редкими фонарями. Единственное, что Роман почувствовал сразу, — воздух здесь был лесным. Хотелось мазать его на бутерброд или пить большими глотками из кружки.

На душе было тревожно. Неизвестность впереди, эта ночь вокруг. На ум Волконскому пришли строчки его друга-поэта Сергея Хомутова:

Странно, что треть жизни в темноте

Мы проводим, а ее пугаемся.

Нас спасает то, что в пустоте

Кружат стрелки. Это время мается.

Роман взглянул на часы. Было начало первого. Он остановил машину, позвонил нужному человеку.

— Арслан, здравствуйте. Роман вас беспокоит. Я приехал. Стою у четвертого дома.

Через несколько минут сменщик увидел высокую фигуру, которая шла к автомобильной парковке.

— Арслан?

— Да, здравствуйте!

— Приветствую.

— Поклажа есть?

— Да, конечно. Пакет с едой да сумка с вещами. По мелочи.

— Давайте, я помогу.

— Может на «ты», Арслан?

— Хорошо. Нам из офиса сообщили, что ты — человек опытный, мол, надо уважительно. Роман Евгеньевич, не иначе.

— Пустое. Щеки надувать — дело гнилое.

— Это — да. Тоже так считаю.

Юноше было двадцать с копейками, насколько Роман мог разглядеть своего нового товарища. Рослый азиат, короткая стрижка, проникновенный взгляд. Одет он был в черный спортивный костюм с красными вставками на плечах и старые стоптанные кроссовки.

Коллеги, взяв котомки, пошли ко второму подъезду, поднялись на четвертый этаж.

— Парни, Роман Евгеньевич! Наш новый начальник участка.

В однокомнатной квартире, помимо прибывших, было еще двое.

— Леха, — протянул руку невысокий парень с рыжей бородой. На нем были только семейные трусы в горошек. Немолодой, с пивной фигурой, большими кистями рук, словно лопаты старого экскаватора.

— Серега, — отрекомендовался второй. — Я — сантехник и комплексный рабочий.

Сергей был одет в камуфляжные штаны и такую же куртку. Худощавый, с бегающими неприятными глазками, на вид — нервный и небезобидный.

— Отлично, парни. Мне тут матушка беляшей в дорогу собрала. Давайте там кофе-чай, да пожуем.

— О, это отлично, Евгеньевич! — весело заявил Арслан. — Домашнее — это сказка. Кухонька у нас, правда, маловата, только по двое можно сидеть. Узкая, зараза. Лех, там чайник поставь.

— Ага.

— Мы тебе, Евгеньевич, диван выделили. Как самому старшему. Тут стелись. А мы — на раскладушках. Нормально. Леха скоро уедет. Он сейчас на восьмом доме ремонт подъездов завершает. По предписанию госжилинспекции. Я тебя в курс введу и тоже — домой. Останетесь с Серегой. Будет просторнее. Завтра утром в офис дойдем. Все покажу, расскажу. Познакомлю с Юлей. Она специалист по работе с населением. Соберем уборщиц, дворников. Чтобы тоже тебя представить.

— Да, это отлично!

— Ты, наверное, устал с дороги, а я тут сразу в бой?

— Нормально. Это я с виду немощный и седой. А внутри — вполне еще даже ничего. Так, есть тарелка побольше? Куда пирожки выложить?

Леха достал из шкафа емкость. Роман вывалил в лохань беляши, достал конфеты, кофе. Строитель ухватил пирожок и начал запихивать его в рот. Жадно, почесывая свободной рукой волосатое брюхо. Видеть это было неприятно.

Роман ушел в зал, чтобы застелить диван. В единственной комнате была пластиковая дверь на балкон, скрытая за тяжелыми шторами, висел блок кондиционера какой-то дешевой марки, стоял вещевой шкаф, достававший почти до потолка. В нише работал телевизор. Звук был отключен. Перед телевизором вдоль на раскладушке и синем армейском одеяле с тремя черными полосами в ногах лежал Серега. Без постельного белья, прямо в камуфляже. Он копошился в своем смартфоне и улыбался.

Между комнатой и прихожей стоял холодильник. На кухоньке такому агрегату просто не было места.

Волконский заглянул в ванную. Тут стоял унитаз, весьма тесная душевая кабина, крохотная раковина и стиральная машина, заваленная чьим-то бельем.

Роман вернулся в комнату, приготовил спальное место, лег на диван, потому что на самом деле очень устал. По центру комнаты третью раскладушку поставил Арслан, застелил ее постельным бельем и тоже уткнулся в смартфон. Из кухни вернулся Леха, пережевывая на ходу то, что не успел проглотить в кухне:

— Я беляши в холодильник убрал. Там еще на утро хватит.

— Конечно, Леша, спасибо, — не глядя на соратника, кивнул Волконский.

Леха уселся на свою раскладушку и тоже впялился в телефон, потом встрепенулся:

— Парни, свет-то кому нужен?

— Не-а, — вяло сообщил Сергей.

— Выключи, а? — Кинул Арслан.

Утро в Терриконе

Волконский уткнулся в подушку и мгновенно заснул. Ему приснился друг Виктор, с которым они учились когда-то в университете. Будто бы они пробирались вместе лесом, стоящим в воде. И Витя убеждал Романа, что тут можно набрать грибов. А Волконский не верил. «Вот там, — показывал жестом друг, — должны быть дивные шампиньоны. Дойди, точно говорю. А я тут пока посижу на пеньке, дух переведу». Волконский шел, оглядываясь в сторону отставшего товарища, но никаких грибов не находил. «Витя, нет тут ничего, — кричал он, — только вода по пояс». Виктор молчал. Пенек, где он только что сидел, был пуст. Только в небе кричала одинокая чайка. Волконский во сне чувствовал, что начинает замерзать. Он не знал дороги домой. И без Вити вообще не представлял, в какую сторону нужно выбираться. «Витек, ты где? — кричал Волконский. — Что за приколы, Витька? Отзовись!» Белая птица отвечала ему смехом, пикируя к верхушкам сосен. И этот смех вторился многоликим эхо.

Утром Роман проснулся рано, взглянул на часы. Было шесть с копейками. «Надо как-то научить себя не видеть снов, — подумал он. — Тут реальность — жуть. Хватает и днем переживаний».

Стараясь не шуметь, он пробрался в ванную, по пути разыскав в сумке мыльно-рыльные принадлежности. Отладил нужную температуру душа, основательно отдраил всего себя с мылом, что было в таких стесненных пространствах задачей, требующей усердия и терпения.

— С легким паром, Евгеньевич!

— Да, спасибо, доброе утро, Арслан.

— Будем завтракать и в контору пораньше?

— Конечно. Давай.

Коллеги вскипятили электрический чайник, разогрели в микроволновке вчерашние беляши. Другие обитатели берлоги продолжали спать, похрапывали, досматривая свои сны.

— До конторы далеко? Брать ключи от машины? — поинтересовался Роман.

— Нет, близко. Тебе уже, наверное, снится этот руль? Пошли пешочком. Заодно про наши дома расскажу.

— Снится многое, не скрою, — мрачно сообщил Волконский. — Можно и пешочком. Машинка и правда начинает душу вынимать. То масла просит, то новый генератор или по ходовой ремонт. Такие вот дела…

— Знакомо, я свою продал. Надоело — хуже некуда. Думал, новую куплю, да все никак.

— Новую — да. Хотелось бы. Может, тут заработаю?

— Не смеши, Евгеньевич, — рассмеялся Арслан. — Тут только нервный срыв можно заработать. Хотя как знать…

Арслан взял связку ключей, лежавшую высоко на холодильнике, открыл входную дверь. И, выставив башмаки в подъезд, начал обуваться, высунув половину торса наружу. Таким образом и Роману в тесной прихожей осталось пространство, чтобы обуться.

Коллеги спустились во двор. У четвертого дома была детская площадка. Здесь кое-где еще не растаял снег.

— Вон напротив пятый дом. Там в сорок восьмой квартире живет Величко. Склочная баба. Постоянно строчит жалобы на нас. Тут у них этих возможностей море. Есть «Добродел», «жилинспекция», горячие линии администрации. Можно только и отписываться целыми днями. И «стучат», как правило, те, кто годами не платит. Там — девятый дом. Тоже есть выродок. Суховейко. Аналогично кровь пьет и не платит. И еще жильцов подбивает на бунты. А я — потомственный казах, мне проще по башке стукнуть, чем разговоры и переписки с ними вести. Но приходится терпеть. Иногда так башню сносит. Просто выть хочется. Тебе в «Добром доме» не рассказывали нашу самую знаменитую историю?

— Нет, ничего такого не помню. Тем более «знаменитого».

— Прошлого председателя нашего участка так жильцы достали, что он, опытный мужик, говорят, интеллигентный, одному из них по башке топором съездил.

— Насмерть?

— Нет. Просто рассечение было. Благо, что не железкой тюкнул, а обухом. Возбудили уголовное дело. Председатель вел к тому, что самооборона. Житель пьяный был, окно в офисе разбил. Сейчас увидишь. Но расклад складывался в пользу пострадавшего. Тут все против управляшек. Где и кто любит коммунальщиков? Мы для них — жулики, которые только деньги собирают. Хоть жизнь положи, другого не докажешь.

— Посадили председателя?

— Хуже. Умер до суда. Пару лет назад дело было. Инфаркт.

— Не слышал этой истории. Полная жуть.

— Вот так, Евгеньевич! В веселое ты место приехал. Привыкай. Вон там — мусорка. Нанимал я тут местного алкаша, чтобы он раз в неделю убирал. По пятьсот рублей со своего кармана вытаскивал. Приходит: «Давай денег». Иду проверять — по колено дерьма. «За какой такой труд тебе платить?» Выгнал его, дармоеда. Вон шестнадцатый дом. Там крыша течет. Офис денег на ремонт не дает: «Поселок шестнадцать миллионов задолжал, с чего капиталить?» Вот такой тупик. Там под протечкой семейка как раз живет, тоже за несколько лет долг у них.

Товарищи вышли на небольшую площадь, где виднелся магазин и несколько разных палаток вокруг.

— Это наш единственный во всем поселке продуктовый пятачок. Тут вот узбеки готовят хлеб на тандыре. Хорошие ребята. Один каждый день на раздаче. Пять лет дома не был. Там уже дети выросли, а он боится уезжать. Потому что назад могут не впустить. Какая-то у него с патентом сложность. Скорее всего — нелегально тут. Сидит молча, чтобы не видно было. И домой деньги шлет. А если подумать, что это за жизнь?

Роман и Арслан пошли дальше по улице мимо киоска стритфуда, пригибая головы, потому что ветки деревьев свисали низко к тротуару. Это раздражало, но было данностью.

— Вот и офис. Верхние этажи — коммунальные сети. У них — поселковая котельная и все трубы до домов. Наше — все, что дальше и до вентиля в квартиру. Все, что стоит после вентиля, — это уже за счет жильцов. Вот такой расклад.

Арслан открыл дверь офиса и пропустил Романа вперед. Здесь была лестница. На первом этаже вторые двери с объявлениями. На белом листе в горизонтальном исполнении значилась надпись: «Добрый дом».

Внутри был холл с потрепанным и грязным линолеумом на полу. Побитые стены, кое-где в местах утраченных выключателей торчали провода.

— Тут склады. Три комнаты, — показал жестом Арслан.

Казах принялся снимать навесные замочки. Везде был жуткий бардак. Банки с краской, початые, с потеками на боках. Коробки с подъездными светильниками, пыльными и старыми, изготовленными еще в СССР. Утеплители для труб разного диаметра, рулоны рубероида, лопаты, тачки, штапик, стекла. Битые и не очень. Тут же лежала автомобильная резина. Стоял запах краски, пыли и влажной штукатурки.

— Это Сивоконя летние колеса, — пояснил Арслан. — Сивоконь — Серега, который сантехник. В Терриконе его называют Фордец. У него «Форд» как мастерская на колесах. Еще хуже забита хламом, чем наши склады. Он очень странный паренек. Пришибленный в детстве, видимо. Я бы его давно уволил, но не могу найти замену. Так что терплю.

— И что он может натворить?

— Да что угодно. Просто неадекватный. Истерики. Говоришь «налево», а его в диаметральную сторону несет. «Сидеть!» — он стоит. «Лежать!» — лаять начинает. Ушлепок, в общем. Я этого Сивоконя сам сюда притащил. Земляк он наш. Мы — вообще с одной деревни. У меня батя — фермер, у него — алкаш. Всю семью поколачивал, мы еще в школе учились. Помню, Серега замкнутый был, часто с синяками на уроки приходил. Потом выросли. Я женился, купил, отец помог, хорошую хату в городе. Две девочки у меня. Потом фотки покажу. Он тоже женился. Остался в деревне. Прожили недолго. Баба ему рога сделала. Правильно, кому такой мужичок сгодится? Он вообще никогда не моется и спит в рабочей робе. Ты же сам видел. Я к родителям однажды заехал — он. Несчастный. Без перспектив. Ну я и решил его сюда. Благо с руками у него — порядок. Шарит в сантехнике, где и что прикрутить, приколотить. Вот «Форда» себе уже заработал. Пусть и старого. Все равно — транспорт импортный. Но Серега чудит. Лошадь сивая! Иногда вот просто еле сдерживаюсь, чтобы обухом ему не зарядить.

— Ну, Арслан, ты чего?

— Да так, ситуацию тебе обрисовываю. Как есть. Чтобы ты уже ко всему готов оказался. Пошли в главный офис, Евгеньевич. Буду показывать, где печать лежит.

В комнате, расположенной напротив складов, стояло несколько табуреток, стол с ноутбуком и принтер. На стене от пола до потолка узкой лентой были приклеены фотообои с изображением Эйфелевой башни. Роман также увидел разбитое окно — напоминание о трагедии бывшего начальника участка.

— Тут сидит наш специалист по работе с населением Юлия. Баба, скажу, тоже не подарок. Держим, потому что отец у нее в этом здании на верхних этажах замом работает. Так нам этот офис бесплатно ссудили. На птичьих правах. Юля все это понимает. Работает спустя рукава. Два пацана у нее от разных браков. Болеют часто. Она уходит на больничные. Приходится за нее справки людям делать, сидеть здесь в конторе, хотя на участке работы полно. С Сивоконем у них, кстати, роман. Странный такой. Она его к себе не забирает, но и далеко не отталкивает. Может, ей просто извозчик нужен, а других нет. Я про то не знаю ничего. Сколько там на часах? Восемь есть? Продуктовый откроется — дойдем за кефиром?

— Восьми нет, — сообщил Волконский, — еще сорок минут ждать.

— Ладно, давай тогда на ноутбуке базу покажу.

— Хорошая мысль, давай.

О профессии

Арслан напевал популярную песенку себе под нос, насыпая из пластиковой бутылки порошок в картридж старого принтера.

— Вот так приходится шаманить, Евгеньевич, чтобы лишних денег не тратить. Контора ничего не оплачивает. Купил вот за свой счет и экономлю на заправках. Тут тебе еще на полгода вперед хватит.

— Это хорошо. Я тоже так делал. Еще со времен печатных машинок мы для них ленты восстанавливали, купая в чернилах. Потом со струйными принтерами придумывали хитрости, и порошки такие тоже сыпали.

— А, кстати, ты кто по образованию, Евгеньевич? Извини за любопытство, конечно.

— Секрета нет — философ. Преподавал в университете совсем недавно. Гонял слегка молодежь за татушки и пытался им мировоззрение в головы вложить.

— Ух! Вот это да. Профессор?

— Нет, куда мне. Просто кандидат наук.

— С такой биографией в Террикон? Здесь же болото гиблое!

— Брось! Вполне себе городишко. И воздух свеж!

— Ну дела.

— Понимаешь, Арслан, конкретного дела захотелось. Не эфемерных каких-то экзерсисов. Как бы пафосно ни звучало. Да и банально в отношении денег задышать полегче. Знаешь, на каких окладах наука сидит?

— Догадываюсь.

— Ага, еще на два раздели. Мы как-то с водителем ректора поехали в Казань забирать тираж моего учебника. Денег у нас двоих буквально на один пирожок. Водитель и говорит: «Вон там игровые автоматы, сейчас на ужин заработаем». Сели мы за столик в этом кафе. Он смотрит, как другие посетители играют. Десять минут смотрит, пятнадцать, полчаса. Потом вскочил: «Ха, правый дает!» И понес все копейки, что у нас были, в правый. Бах! Выиграл нам на два комплексных обеда. Я аж обалдел, как он легко провернул сей финт. И тогда я подумал, что мой универ — совсем не тот аппарат, который может сытым сделать.

— Понятно.

— Знаешь, Арслан, на самом деле вовсе не в корысти дело. А в самоуважении. Плодить научные труды, которые никто и никогда не прочтет, — это так печально и тщетно. Уж лучше я каким-нибудь бабулям здесь унитазы налаживать буду. Прямо рукой без перчатки чистить. Лишь бы пользу свою видеть.

— Эко тебя, Евгеньевич, переклинило. Не знаю. Мне не понять.

— Может, и так. Может быть, ты прав. Со временем взвесим.

— Через месяц назад сбежишь, поди, в свой университет?

— Посмотрим. Зачем гадать, коли жизнь сама все покажет, если терпение проявить?

Клерк в тапочках

Роман быстро погружался в специфику работы. Задавал Арслану много конкретных вопросов, сподвиг обойти все подвалы, чтобы узнать хозяйство изнутри. Составил себе телефонную книгу с номерами всех работников, распечатал акты выполненных работ, которые нужно было заполнять после того, как были устранены порывы или какие-либо жалобы жильцов. Нарисовал подробную план-схему подведомственных домов, отобразил границы работы каждой уборщицы и дворника.

В четверг Роман и Арслан поехали на совещание «управляшек» в районный отдел жилкомхоза. Слушалась тема о подготовке к зимнему сезону, необходимости своевременной промывки и опрессовки зданий, ставились жесткие сроки подписания так называемых паспортов готовности многоквартирных домов.

После совещания Арслан представил Романа чиновнице — Антонине Михайловне, которая курировала управляющие компании.

— Вам там еще платят? — с издевкой спросила женщина. — Самая невменяемая компания в районе. Я бы ее так и назвала — «Бедовый дом». До руководства не достучаться, сидит оно черт знает где. Трубки не берет, мейлы не читает.

Роман пожал плечами:

— Будем исправляться, Антонина Михайловна. Я за тем и приехал.

— Ну, ну… — кивнула тетка, углубившись в документы, лежавшие перед ней на столе.

Роман отметил, что Антонина Михайловна на вид — типичный клерк муниципалитета. Она была одета в строгий деловой костюм с прямой юбкой и пиджаком поверх белоснежной блузки. На ногах — прозрачные следки из капрона с кружевными краями и легкие тапочки. У ножки стула же стояли лакированные туфли-лодочки, готовые, вероятно, заменить тапки на случай, если вызовет шеф. Эта деталь заставила Волконского посмотреть на женщину с сочувствием, так как он понимал, чего стоит ее должность с необходимостью постоянно приспосабливаться к настроениям не слишком обремененных культурой начальников. И уметь вовремя переобуться.

Приятели откланялись, вернулись к машине Волконского, сели в нагретый солнцем салон и покатили назад в Террикон.

— Что-то я утомился, Арслан, ну-ка подержи руль.

Мальчишка чертыхнулся, потянулся к баранке. Роман добавил:

— А я посплю минут десять.

Арслан залился богатырским смехом:

— Ну ты, Евгеньевич, шутишь. Однако.

— Так-то да…

Непреодолимые проблемы городка

Шли дни.

Алексей, ремонтировавший восьмой дом, закончил работы. Пока красил стены, снял почтовые ящики. Их тут же украли. Видимо, отнесли в скупку лома. Центральный офис долго по телефону выяснял обстоятельства пропажи, пытаясь найти крайнего. Денег на закупку новых ящиков выделять не стал. Роман, делавший регулярные обходы вверенных домов, видел, как почтальоны вкладывают корреспонденцию в щели дверей жильцов. Счета за электричество и газ падали на пол, оказывались затоптанными, перепачканными и измятыми. Было неудобно всем. Волконскому — стыдно. Но купить ящики за свой счет у него элементарно не хватало щедрости.

— Там в производственно-технический отдел смазливых дурочек принимают, — однажды в приливе откровенности сообщил Арслан. — Они никакие почтовые ящики не продавят. Это надо с руководством решать.

Роман позвонил заместителю генерального. Сформулировал проблему. Услышал знакомый тезис, сколько миллионов жильцы Террикона задолжали «Доброму дому». Как ни старался Волконский убедить начальника решить вопрос, беседа оказалась безрезультатной. Жильцы же требовали ящики. Новый председатель глубже стал понимать весь трагизм своего положения.

Леха осел в квартире, ожидая, когда ему скинут денег на билет домой. Он целыми днями просиживал на своей раскладушке все в тех же семейных трусах. Бесконечно играл в какие-то игрушки в телефоне и вечерами, когда в квартиру возвращались другие обитатели, жаловался на свою бывшую жену, которая настоятельно пыталась получить от него очередные алименты. В один из дней Алексей пытался занять денег у Волконского. Не на детей — на пропой. Но Роман, не столько от жадности, сколько из отвращения к перспективе на раскладушке рядом лицезреть пьяного постояльца, мягко ответил, что у самого бюджет на нуле. Леха не поверил:

— Евгеньевич, но хоть пятисоточку. Я верну. Ты же меня знаешь.

— Леш, сколько букв в слове «отвяжись от меня» ты не понял? — жестко сформулировал Волконский. — А так — да. Я тебя знаю, братец!

Леха захлопал глазами, понимая, что ловить тут нечего.

«Странное существо, — тем временем подумал про него Волконский, — жрать, спать и иногда алименты платить. На большее не годен. Впрочем, мужик с руками. Просто заблудился и едва ли дорогу отыщет. Потому что без стерженька персонаж».

Деньги Алексею скинули дней через пять. Тот первым делом основательно нализался. Но Фордец вызвался отвезти размякшего от алкоголя товарища на вокзал. Попрощались. В квартире стало свободнее.

Еще через пару дней вышел срок убывать и Арслану. Он вылетал из «Шарика», как в здешних краях называли Шереметьево. От извоза отказался.

— Парни, тут прямой автобус. А вам мотаться — не ближний свет. Сяду, спокойно доеду. Времени — вагон.

Роман обнял Арслана как младшего брата. Сергей пожал товарищу руку.

Начальник участка остался один со всем клубком проблем Террикона. С его текущими крышами, ветхой «чугунякой» канализации, водой в подвалах, мусором и прочим списком известных «радостей».

В один из дней Волконский шел в свой офис ранним часом, когда только-только забрезжил рассвет. Городок еще спал. Лишь одна фигура приближалась навстречу. Это была бабка из шестнадцатого дома. Роман уже успел несколько дней назад с ней познакомиться. Старушка приходила в офис и требовала выдать ей справку с датой следующего месяца. Роману пришлось приложить максимум аргументации, чтобы заверить жительницу, что он никуда не денется и выдаст документ, как только он реально будет нужен. Без нарушений — с датой дня обращения, а не загодя.

— Роман Евгеньевич, здравствуйте! — поприветствовала начальника старушка.

— Доброе утро!

— Мне сейчас навстречу сынок Людмилы попался, — бабка схватила Романа за локоть, что было не очень приятно. — Тащил телевизор. Из дома, поди, тащил. Ты Людке скажи, если она дежурит.

Людмила была диспетчером в конторе, которая заведовала коммунальными сетями всего Террикона. Их офис располагался над «Добрым домом», на втором этаже здания.

Волконский высвободил локоть:

— Хорошо, если дежурит, скажу. Но куда в такую рань можно тащить телевизор?

— Да бог же его знает, — с досадой ответила старуха, хлопая себя руками по бокам. — Побегу я, Рома. К врачу на восемь записана. Боюсь опоздать.

— Бегите, — кивнул Волконский, — все передам.

— Ага, передай. Этот гад мать по миру пустит. Наркоман и пьянь беспутная!

Бабка припустила прочь. Роман хмыкнул и тоже пошел своим курсом.

Днем пришло письмо из офиса: требовали, чтобы все работники участка сделали прививку от коронавируса.

Юля отпросилась с работы, чтобы записаться. Потом — чтобы сделать укол. Далее стала спекулировать недомоганием после укола. Это превращалось в полноценный отпуск, дамочка без зазрения совести большую часть времени просиживала дома.

— Роман Евгеньевич, такие последствия у меня от этой прививки. Тошнит, обмороки. Я умру, наверное.

— Юля, я тоже сделал. Прекрасно себя чувствую. Скоро вот на вторую прививку поеду.

— Ну, у каждого свой организм, Роман Евгеньевич.

И тянул ее фронт начальник, проклиная себя за все на свете.

Однажды в офис зашел отец этой самой Юли. Искал дочь, которая в очередной раз отлынивала от работы, сославшись на температуру.

— Нет ее, все никак от прививки не отойдет. Дурацкий коронавирус, сколько народу покосил, — сообщил отцу Волконский. — Вы наберите ее по телефону.

— Да, конечно, — кивнул папаша. — Только вот не пойму, о какой прививке речь? Мы с ней вместе в торговом комплексе на МКАДе прививку делали. Ну как делали. Тысячу в паспорт — и через пятнадцать минут справка. С чего ей болеть-то.

Волконский от удивления потерял дар речи.

— Ой, — спохватился отец Юлии, — я, кажется, что-то лишнее ляпнул. Не подумавши. Не наказывай ее, Роман. Крутится как может. Внуки болеют. Не просто ей одной. Мы-то что со старухой, какие из нас помощники?

— Не накажу, кто я такой, чтобы наказывать? — взял себя в руки Волконский. — Всегда говорю: жизнь сама научит или покарает. Вы с ней поговорите. Я ведь тоже — не двужильный, чтобы ее сектор тянуть. Совесть надо иметь. Сколько можно на мне кататься?

— Добро, — отец хлопнул Волконского по плечу. — Хороший ты человек, Рома. Поговорю. Исправится.

Из офиса потребовали разложить в конторе так называемые средства индивидуальной защиты. Поставили задачу, как всегда, не подкрепив распоряжение финансами. Роман хмыкнул, распечатал на принтере табличку «СИЗ», приляпал ее к пустому ведру с крышкой, сфотографировал смартфоном в разных углах помещения и отправил в качестве отчета. Это совершенно всех удовлетворило, и тема была закрыта беззатратным образом. На самом деле Волконский был раздавлен, что его тяга все сделать правильно, по совести, вдребезги разбилась о реалии. Он отдавал себе отчет, что сначала смухлевал по мелочи, потом, возможно, предстанет перед выбором поступиться своими принципами глобально. Вторая сторона его я сопротивлялась: «Да кто ты такой тут в белых перчаточках? Чистоплюй. Все правильно сделал. На каждую дурь бить челом — лица не хватит». Наконец Роман отмахнул от себя все эти размышления как неприятное наваждение, решив, что зацикливаться на ерунде — это неконструктивно. И тем не менее в душе осталась заноза, что он позволил себе поступить скверно.

Была и отдушина. Съездил в выходной в столицу к детям, нагрузившись на ярмарке всякими вкусняшками. Побывал у старшей дочери, которая заканчивала магистратуру и снимала недалеко от метро однушку. Собрались и младшие. Отец наготовил жульена, который так любили дети, будучи подростками. Старшая работала над чертежами небольшой гражданской подлодки по заказу инженерной конторы. Это было крайне интересно. Играли на гитаре, вспоминали веселые семейные истории.

Самое большое счастье отца — вырастить адекватных детей, которые умеют наметить в жизни цели и добиваются их по совести и с трудолюбием. Это важнее, чем многие другие задачи, чем собственное благополучие, чем личная карьера. Волконский был в этом абсолютно уверен, что, откровенно, очень согревало душу.

Террикон продолжал изматывать. Роман полагал, что раз он не может найти дворника для уборки контейнерной площадки, должен эту работу делать сам. Как плохой руководитель, который не смог организовать работу. Старался вставать пораньше, пока еще мухи, слепни и осы были не так активны из-за прохлады, убирал площадку до образцового блеска.

Здесь же часто встречал деда, копошившегося в контейнерах. Старик выбирал хлеб и другую снедь, уносил ее куда-то в пакетах.

Как-то Роман не выдержал и спросил:

— Неужели вы это едите?

— Ха, это курам. Держу пять десятков в саду. Тут вся округа у меня домашние яйца скупает. Куры на таком корме как заговоренные несутся.

— Понятно, — кивнул Волконский, подумав про себя, что сам бы такие яйца, вероятно, покупать побрезговал бы. — Вон в том контейнере сетка с хлебом.

— Да, спасибо, сейчас посмотрю. Куры мои жируют, конечно, — ухмыльнулся дед. — То бананами, то пирожными их кормлю. Чего тут только не выбрасывает народ! Не помойка, а золотая жила.

— Дворником к нам не хотите? Есть вакансия.

— К вам — нет. Извини. Контора у вас — дрянь. Ты это и сам скоро поймешь.

— Ясно.

— Не обижайся. К тебе лично это не относится.

— Не обижаюсь. Но если передумаете — скажите. Буду рад.

— Хорошо.

Роман закончил уборку и поспешил в офис. Сивоконя опять не было на месте. Он вообще днями где-то пропадал и не всегда отвечал на телефон. Было видно, что работник изначально не принял нового начальника и всячески демонстрировал, на каком флюгере он вертел всю конторскую иерархию.

Диспетчеры, сидевшие далеко в Яшме, иногда по нескольку раз обрывали телефон Романа, сообщая об авариях и жалуясь, что Сережа пропал. Приходилось беспокоить деда, который числился на половине ставки и должен был заменять «оборзевшую лошадь» только на выходных. Дед работал нехотя, требовал доплат.

Комом сыпались жалобы и на уборщиц подъездов. Приходилось им звонить и передавать претензии жителей.

— Алло, здравствуйте! Это Шкуркова?

— Здравствуйте, Роман Евгеньевич! Нет, это — Шкурко.

— А, ну да, ну да! Ольга Юрьевна, опять восьмой кляузничает, что вы там не убирались. Вы там когда последний раз мыли?

— Вчера была, Роман Евгеньевич!

— Ну как вчера, когда люди звонят?

И начинался долгий и нудный плач Ярославны. Иногда Роману, чтобы закрыть заявку быстро и без долгих пререканий, проще было самому отмыть грязный подъезд. Он делал фото для диспетчерской и бежал по новым делам.

У Ольги Юрьевны, кстати, был взрослый сын лет тридцати. Высокий юноша по имени Саша, полный, широкоплечий. Он немножко отставал в развитии и слыл в Терриконе дурачком. Волконский сделал несколько попыток пристроить Шурика дворником. Он уговорил парня взяться за уборку, рассчитывая первое время оплачивать работу чужой детинушки из своей зарплаты. Думал, что юноша втянется, освоится, войдет во вкус. Но Сашки хватало лишь на пару дней, затем он бросал дело и бродил по городку, наслаждаясь бездельем. Волконский предпринимал новую попытку, увещевал Сашку стать помощником маме, самостоятельно зарабатывать и так далее. История повторялась. Шурик брал метлу, но вскоре опять терял к ней терпение. На третий или четвертый раз Роман понял, что Сашку не образумить. Он выплатил несостоявшемуся специалисту гонорар за сделанное и больше в Шурике участия не принимал.

Плакат у контейнеров

У Волконского сдавали нервы. Он становился все более раздражительным. Стал еще больше ненавидеть телефон. Бывало, без цели уходил в лес побродить между стволов и послушать птиц. Но с каждым разом это помогало все меньше. Роман боялся, что вскоре просто сойдет с ума и натворит что-то ужасное.

Часто в Террикон заезжал инкогнито представитель государственной жилищной инспекции и снимал проблемные места в городке. В один из выходных дней в «Доброделе» появилось двадцать семь претензий на ржавые газовые трубы, мусор у торцов зданий, где были спуски в подвалы, мат, запечатленный на стенах чьим-то подростковым маркером или баллончиком с краской. И самое ужасное, что сроки устранения этих недочетов всегда были короткими. Чаще — одни сутки.

Роман хватал кисти, короба для электропроводки, тележку, весь остальной скарб, мчался устранять причины жалоб. И никогда в такие моменты Сивоконя не было в наличии. Волконский вывозил пакеты, красил, белил, оттирал, тщательно фотографируя исправления, чтобы отчитаться перед жилинспекцией. Это был просто беспросветный адов замкнутый круг.

Контейнерная площадка, как ее ни убирал Роман, становилась все грязнее. Казалось, что Террикон воюет с председателем и всем «Добрым домом» в его лице. Бывало, что пакеты, бросаемые издалека через крышу, просто пролетали у обескураженного трудяги над головой. Все это падало на асфальт, билось, перемешивалось, источало зловоние.

Роман нашел длинный лист фанеры, похожий по формату на транспарант. Достал краски, нарисовал забавную зверушку с мусорным пакетом в лапках и написал: «Зай! Ты это… не свинячь!» Прикрепил плакат к стене у мусорной площадки.

Надпись произвела фурор у молодежи. Первое время ее часто фотографировали на смартфоны, делились этим в социальных сетях, но чище все равно не становилось.

В офисе Роман навел идеальный порядок, добавил добротной мебели, которая часто без видимых причин попадала на свалку. Из толстой фанеры были сделаны два больших крюка и прикреплены перпендикулярно к одной из стен. Там, не мешая, расположился штапик, короба и прочие длинные вещи. Тележки тоже были подняты вверх, заняли места по стенам, повыше, у самого потолка. Здесь же появились новые полки и антресоли для инструмента, утеплителей и проводов. Целый шкаф был отдан под краски и грунты. От входа было ясно, что и где лежит.

В один из выходных Роман улучил время, чтобы вырваться к матушке в Димовск. По пути не удержался и купил стиральную машинку автомат, потому что мать многие годы пользовалась маленькой «Феей» — неудобной и непрактичной, ведь тяжелое мокрое белье нужно было перегружать в центрифугу другой машинки — еще советского алюминиевого агрегата. И, откровенно говоря, Волконскому было стыдно, что он не сделал матери такой подарок много лет назад.

Матушка была в шоке, упрекала сына, что тот не умеет беречь деньги. Но было заметно, что обнова ей пришлась по вкусу. Освоила быстро, бунтовала, правда, против кондиционеров. Не видела в них практического смысла. Но позже приняла и их.

В Терриконе активно лезла трава. Первый покос обошелся в сорок литров топлива для триммера и два флакона двухтактного масла. Офис с оплатами не спешил. Чеков накопилось на приличную сумму. Это раздражало, потому что весьма ощутимо било по карману Волконского.

На второй покос Роман решил не тратить денег. В Терриконе он прикупил старую добрую косу. Нашел в инструментах наковальню, чтобы отбить лезвие. Приспособил подходящий пенек, наклепал острие и рубил чертополох и цикорий без лишних затрат. Это казалось удачным вариантом, но затрачивало куда больше сил и времени.

Пытался найти на покос отдельного человека, но местные отказывались: «Я, брат, генералу дачу убираю. Денег в три раза больше. Зачем мне ваш „Добрый дом“? В гробу я его видел».

Новые «колеса»

В один из четвергов Волконский собрался ехать на совещание, привычным жестом дернул ручку машины, чтобы открыть дверь. Внутри что-то щелкнуло, и пластиковая деталь осталась в руке автовладельца. На двери зияли два отверстия. «Ну, блин, — изрек водитель, — вот зачем ты так со мной поступаешь, банка ржавая?»

Время поджимало. Роман обошел свою ветхую «ласточку» и отворил водительское место изнутри.

Сел за руль, досадуя, что опять все не слава богу. Тема с очередной поломкой машины, не такой существенной, но раздражающей, будоражила сознание. Казалось, что это уже последняя капля терпения, перебор, возмутительная несправедливость.

По дороге в районный центр Волконский увидел автосалон и решил на обратном пути там побывать. Сказано — сделано. Ближе к вечеру Роман въехал на парковку автомагазина и пошел в шоурум поглазеть на иномарки. Здесь было много китайских кроссоверов, напичканных электронными излишествами, массажерами в креслах и прочими изысками. Чуть глубже располагались корейцы и европейцы. Стоял приятный запах новых машин, резины и благополучия.

— Чем могу помочь? — неизвестно откуда рядом с Волконским появилась невысокая девушка лет тридцати, весьма приятная на вид.

— Поглазеть зашел, — признался Роман, — что мог бы купить, если бы да кабы.

— Я — Катя, — сообщила работница салона, протягивая руку Волконскому. — Умею «кабы» и «если» сделать реальностью. Кофе не хотите?

— Катя, спасибо, очень мило, — Роман пожал протянутую руку. — Но — нет. Я вас недостаточно знаю, чтобы принимать напитки.

— Как я могу называть вас? — пропустила сарказм мимо ушей менеджер.

— Ромой.

— Очень приятно, Роман, — сообщила Катя и изобразила широкую улыбку, продемонстрировав два ухоженных ряда зубов. — Чувствую, что мы подберем вам прекрасные колеса. Пять штук, как полагается, если про запаску не забывать. Ну и все, что между этими колесами, разумеется.

— Да, машинки красивые, Катя! — хмыкнул Волконский. — И зубки у вас тоже ничего. Не сочтите, что флиртую. Скорее — констатирую.

— Спасибо, — девушка подхватила Романа под руку и повлекла за собой. — Вот смотрите, какие у нас тут шедевры. Вот эта, например, очень сейчас популярная модель. Мощь. Двести пятьдесят коней под капотом.

Волконский понимал, что менеджер обрабатывает его, лопуха, самым бесстыдным образом, чтобы склонить к покупке. Но он был уверен, что не поддастся на уловки привлекательной бестии.

Однако каким-то нелепым образом через три часа, перед самым закрытием магазина, Роман выехал из автосалона на новой легковушке иностранного производства, пытаясь привыкнуть к автоматической коробке передач. На пассажирском сиденье рядом с водителем лежала пачка кредитных документов. Старая «ласточка», из которой Волконский забрал все свои вещи, осталась на парковке, ожидая нового владельца, у которого хватит ума поменять на ней сломанную водительскую ручку.

Роман сделал скверную вещь, еще не до конца понимая весь ее масштаб и последствия. В приступе жалости к себе слюнтяй перешел недопустимые грани здравого смысла. Это могло бы как-то вписываться в поступок двадцатилетнего мальчишки, которого еще штормит от завышенной самооценки. Но никак не простительно такому персонажу, как Волконский.

Обладатель новой машины, ошарашенный своим поступком, въехал на заправку, ощущая стук сердца в висках. Вышел из автомобиля, увидел, что не угадал, с какой стороны горловина бака. Опять сел за руль, сделал петлю вокруг заправки и припарковался нужным боком.

К машине подошел заправщик, попросил открыть лючок бензобака.

— Ах, лючок, — почесал затылок Роман. — Сейчас найдем, как он открывается.

— Около сиденья водительского рычажок, — рассмеялся сотрудник колонки. — Поздравляю с покупкой. Красивая машинка. Дорогая?

— Не спрашивай, друг, — хлопнул его по плечу Роман. — Втридорожная, е-мое!

— Понятно. Девяносто пятый льем?

— Да, до полного бака, брат, — Роман достал из кармана кошелек, высыпал в ладонь все монетки без счета и отдал заправщику.

— Благодарю. Сделаем в лучшем виде!

Волконский пошел к кассам, чтобы рассчитаться. Пока стоял в небольшой очереди, раза три оборачивался к машине, потому что не верил, что все это произошло с ним. Что решился на отчаянный шаг. Безумный. Однозначно глупый. Нерасчетливый.

Машина стояла, отражая блики разного неона, сверкающего на заправке. Красивая, достойная, потрясающая.

Заправившись, Роман отъехал в карман парковки, чтобы отдышаться. Только теперь он с ужасом подумал, какое ярмо повесил на свою шею. На несколько лет вперед.

Что скажет матушка? Как ей сообщить о своей блажи? Волконский долго находился в прострации, поглаживая руль и разглядывая кнопки в салоне. Он пытался прийти в себя. Вышло не сразу и не совсем. «Господи, какой я идиот! Кретин! Ну надо же — вляпался!» Роман кое-как взял себя в руки, решив, что утро вечера мудренее и теперь, на ночь глядя, не стоит никому сообщать о своем поступке. Он завел двигатель и тронулся в сторону Террикона.

Машина заняла местечко у офиса, где был безопасный пятачок. Волконский отправился спать домой. Хотелось, чтобы этот день уже закончился. Роман очень вымотался и был морально истощен.

На следующее утро еще до восхода солнца он летел в офис, втайне предполагая, что ему приснился странный сон и его покупка — плод воображения. Но — нет. Новая машина стояла у конторы, переливаясь в свете придорожного фонаря. Вокруг нее кружились несколько мотыльков.

Все утро дела не клеились. Роман не мог сосредоточиться и прийти в себя. Он выходил на улицу снова и снова, разглядывая покупку. Решил, что после работы съездит к детям. Может, они поддержат, помогут привести мысли в порядок.

Вечером затопило подвал в одном из домов. Уехать к детям не вышло. Волконский, перемазавшись всем, чем можно, помучался с водяной помпой, устраняя последствия аварии.

Последняя выходка Сивоконя

Сивоконь регулярно продолжал где-то пропадать. Домой заявлялся редко и очень поздно, а утром, когда Роман отправлялся на свою Голгофу, еще мерно посапывал, завернувшись в армейское одеяло.

Однажды Роман появился в конторе и увидел Фордеца, который сидел на корточках и потягивал сигарету.

— Привет, Серега, можешь лопату наладить? — он показал сломанный черенок.

— Я — занят, — ответил Сивоконь, отворачивая голову в сторону. На мордахе его играла ехидная улыбка.

Начальник участка крепче сжал лопату, но сдержался и не стал выяснять, что же за дела такие неотложные у подчиненного.

В офисе Роман сделал несколько рабочих звонков, обсудил какие-то вопросы с диспетчерской. Затем вытащил из шкафа молоток, отвертку. Вывернул саморез, вытащил старый и вставил новый черенок. Еще две минуты — и лопата была как новая. Он поставил ее в пластиковую бочку с инструментом и вышел на улицу. Взглянул на свою новую машину. «Ух, красавица, — подумал нечаянный автовладелец. — Вот я влип, идиот».

Фордец продолжал сидеть на корточках, с кем-то чирикая по телефону. Роман сосчитал до тридцати. Тут Сережа закончил свою трепотню.

— Сергей, пойдем-ка в офис. Будешь писать заявление об уходе по собственному желанию. Мне такие работники не нужны.

Роман вложил все свои силы, чтобы сказать это спокойно. Неудержимо подмывало схватить засранца за отворот куртки. Стукнуть его головой об угол здания.

Сивоконь заморгал своими глазками, ехидно ухмыльнулся и вразвалочку двинулся внутрь. Он плюхнулся в кресло. Вальяжно. Полагая, что Роман скоро будет валяться в его ногах, потому как нет других сантехников в Терриконе.

— Как писать?

— Буквами. Сейчас наберу офис, там в отделе кадров продиктуют.

Роман связался с отделом кадров, объяснил суть вопроса и включил громкую связь.

Сивоконь под диктовку из центрального офиса принялся писать заявление, потом кинул лист на стол и вышел из комнаты. Он сгреб со склада свои колеса, забрал еще пару коробок, которые считал своими. Загрузил все это в «Форд». Появился на пороге. Резко швырнул в Романа ключи. От офиса и дома. Бац! Разом.

Шеф не ожидал такого финта, но успел увернуться. Сжал кулаки, слушая, как с истеричным гоготом бежит к выходу сантехник.

Несколько дней Роман метался словно в агонии, ожидая какой-нибудь аварии. Но текли по мелочи краны и все, что начальник участка вполне осиливал сам.

Дед, работавший сантехником на полставки по выходным, был занят в будни аналогичной работой в другой конторе. Переходить в «Добрый дом» отказался: «Вас через месяц-другой прикроют, а я без работы останусь». Однако дал совет пригласить на работу некоего Артурчика, который жил неподалеку в семейном общежитии.

Волконский созвонился с кандидатом, пошел разговаривать к нему домой. Общага числилась неизвестно за кем. Внешне вообще не было похоже, что здесь могли жить люди. Ободранные на лестничном марше стены, свисающие провода электрики, поломанные половицы — все это было аварийным.

Артурчик, живший в одной из тесных комнат этого забытого богом строения, был юношей небольшого роста, внешне похожим на недавно уволенного Сивоконя. Артур долго задавал нелепые вопросы о фронте работы, получал ответы и будто не понимал их смысла, снова и снова возвращался к тем же аспектам. Иногда он закатывал глаза и начинал что-то бормотать о старых обидах на «Добрый дом».

Роману показалось, что парнишка пьян и не совсем вменяем. «Зачем одного идиота менять на другого? — подумал Волконский и поспешил распрощаться. — Такие кадры скорее утопят, чем спасут».

Иногда не бывает худа без добра. Дня через четыре на пороге появился небольшого роста азиат.

— Здравствуйте! Я — Нурик, Нурали. Сантехник. Слышал, ищете сантехника?

— Ищу, — стараясь не выдавать ликования, ответил шеф.

— У меня есть патент на работу. Сколько зарплата?

— Сорок в руки. Без обмана.

Теперь уже Нурик делал явное усилие, чтобы скрыть радость.

— Жить будешь у меня. То есть жилье — бесплатное. Все удобства. Только работай.

Новый сантехник прямо обмяк, будто увидел самый нежный сон.

В офисе было начали капризничать, что сложно принять лицо без гражданства, мол, генеральный директор будет недоволен. Но Роман урезонил: «Будет недоволен, пусть сам приезжает экскременты рукою выгребать. Тут дерьма хватит на всех». Этот аргумент сработал. Нурика трудоустроили.

Дело пошло. Нурали свою работу знал, быстро закрыл старые проблемы, которые мешали жить. Вечером читал намаз. Каждую лишнюю копейку отправлял детям в Таджикистан. Они у него там и сами работали на хлопковых полях. Но почти за дарма.

— Жена вчера пошел, обувь детям купил, — рассказывал вечером Нурик. — Завтра деньги получу. Еще пойдет, еще покушать купит. Будут завтра деньги?

— Скорее всего. Обещали.

— Завтра деньги ой как нужны.

— Нурик, они всегда нужны. И завтра, и послезавтра.

— Завтра дадут?

— Конечно.

— Это хорошо. Жене отправлю.

При всех явных достоинствах Нурик был типом мутным. Несколько раз предлагал Волконскому сдать в скупку металл, который лежал на складе офиса и кое-где в подвалах подшефных домов. Роман каждый раз степенно, без эмоций вынужден был отвечать, что все трубы сосчитаны и числятся на балансе. Таджик кивал, но через время снова предлагал нечто подобное.

Иногда бабки Террикона приходили в контору с жалобами, что Нурали выкатывал им непомерные счета за работу. Волконский досадовал, аккуратно беседовал с сантехником по вопросу недопустимости такого рода поведения. «Нурик, — говорил он, — аллах за жадность накажет. Имей совесть, дружище. С кого дерешь? С тех, у кого нет ничего за душой».

Нурали каялся. И снова грешил.

Ближе к ноябрю в Террикон начало будоражить. Пришел кто-то незаметный, кто стал подбивать жильцов сменить управляющую компанию. Действовал он методично, юридически безупречно и с хирургической точностью.

Генеральный из центрального офиса «Доброго дома», впервые звонивший лично Роману, требовал срывать с подъездов объявления о проведении общих собраний. Но сарафанному радио помешать никто уже не мог. Спрут по имени «Добрый дом» терял в Терриконе дома. Один за одним. А Волконский начинал понимать, что вскоре останется без работы. И перспектива эта, учитывая автомобильный кредит, становилась еще ужаснее, чем раньше.

— Сдала Людмила сынулю своего в тюрьму, — сообщила Роману бабка из шестнадцатого дома, опять встретив начальника по дороге на работу. — Тунеядец матери жизни не давал. Все из дома вытянул.

— Печально, — вздохнул Волконский.

— Да, — согласилась собеседница, — судить будут за кражу, говорят. Людка хоть отдохнет от него пару лет. Вас, говорят, увольняют? Все жители проголосовали за другое ТСЖ?

— Пока не знаю, — развел руками Роман. — За справкой зайдите. Мало ли что будет завтра. Нужна вам еще справка?

— Нужна, зайду! Спасибо!

В один из дней центральный офис сообщил, что закрывает участок в Терриконе. Волконский в одно мгновение, как и предполагал, остался безработным. Близилась дата первого платежа по кредиту. Роман начал активно искать работу, уделяя этому вопросу все свои силы и внимание.

Наконец выбрался к детям в Москву.

— Пап, молодец, что машину купил, — поддержала отца старшая дочь. — И цвет красивый — красный. Нарядный.

— Морковный цвет, — уточнил Волконский. — Я машинку «морковкой» окрестил. Пусть радует нас всех. Жаль, что раньше у нас такой не было. Пока вы маленькие были. Но, думаю, и теперь она нам будет не лишней. Сдадите на права. Будем вместе «рулевать», как вы в детстве говорили.

— «Рулевать»?

— Ага, — рассмеялся отец, — долго отучить вас не мог. Сажаю на колени где-нибудь в полях Ванечку, чтобы к баранке привыкал. А ты всем сообщаешь: «Сейчас Ваня будет „рулевать“. Держитесь крепче». И смеемся дружно.

Нурали пару дней как укатил в Москву к брату, который предложил родственнику сносную работу. А Роман, собрав документы, ждал «Газель», которая должна была забрать инструменты и весь скарб участка.

Наконец машина приехала, с погрузкой инструментов и документов было покончено. Роман не стал отдавать ключи владельцу однушки, в которой он провел без малого год жизни. Взял остатки половой краски, которую уже некуда было девать, кроме как выбросить на свалку. Подошел к контейнерной площадке, заваленной мусором, и под своим старым плакатом со зверушкой большими буквами написал: «Террикон, «позор твой в эту конуру не вмещается».

Волконский поставил краску поверх пакетов, сел в машину и поехал в сторону Упска к матушке, чтобы отдышаться, выспаться и найти другую работу в Подмосковье, пока еще оплачена до конца месяца съемная квартира.

Ночной склад

Роман нашел вакансию старшего экспедитора на складе. Ночные смены по двенадцать часов. Возможен график «пять-два». Зарплата гожая, позволяет гасить платежи по кредиту, съем жилья и как-то существовать поверх этого — без сыра с маслом, конечно, но приемлемо. От съемной квартиры в Терриконе до места потенциальной работы пять километров. На «морковке» доехать — почти рядом. Созвонился, договорился о собеседовании. На завтра. Там обещали заказать пропуск. Вернулся из Димовска в Террикон загодя, успел выспаться.

Утром, за три часа до оговоренного времени, Волконский уже заводил машину. Он зарядил навигатор и двинул в путь. Мимо потянулись роскошные пейзажи Подмосковья. Великие ели, речка Волгуша, поля, заросшие борщевиком.

Слева проплыла запыленная деревня Чебеньки. У корчмы стояли три «Камаза». Виднелся добротный сруб с надписью «Продается» и телефоном. Справа, не доезжая ЦКАДа, открывал панораму песочный разрез.

Волконский вспомнил о доме, который они с матушкой купили пару лет назад в Упске. Точнее, купили они проект, который должны были построить ровно через год со дня заключения договора. Но не построили. Начался коронавирус, перебои с доставкой материалов и рабочими руками. И стройка буквально зависла в неопределенности. Ни денег, ни жилья. «Эх, — подумал Волконский, — нам бы здесь с матушкой дом, в Подмосковье. Тут по работе богаче наверняка, чем в Упске. Может, еще один кредит взять? Чего уж жалеть? Один черт — в долговой яме банкиры изведут».

Склад, куда направлялся Роман, было видно издалека. Ангары, обустроенные в сером дизайне с синими вставками.

На пропускном пункте стояла избушка с турникетом, рядом в небо взмывали флагштоки, увенчанные корпоративными флагами, которые трепал ветер.

Парковка была полна машин, но свободное место имелось. Семьдесят первый, сорок восьмой, ба, пятьдесят шестой — земляк. Тут стояли авто с номерами половины России.

На пропускном пункте дед в форме охранника бросил суровый взгляд из окошка своей кабинки:

— Маска где твоя? Без маски не пущу.

Роман вытащил из сумки свежий намордник и безропотно водрузил его на нос.

— У нас тут везде камеры, — будто оправдываясь, сообщил охранник.

— Мне в «Деловой вектор». Пропуск должен быть заказан на Романа Волконского.

— Да. Есть. Держи, — старик протянул именную бумажку.

— Покажите, куда идти. Я здесь первый раз.

— Не проблема. Вон, видишь, второй бокс? Где «Портер» стоит. Там вход.

Роман быстро оказался на месте. Несколько ступеней, пластиковые двери со стеклами в полный рост. В холле два аппарата — со снеками и напитками. Справа — диспетчерские окна. На стенах нехитрая агитация «Делового вектора». «Логистика без границ: быстро, дешево, от души».

— Здравствуйте, я к Сергею на собеседование. Мне назначено, — сообщил Роман девушке за окошком.

— Да, ожидайте.

Через пару минут она вышла в холл и сообщила:

— Придется подождать. Он пока занят. Я вас приглашу.

Прошло около получаса, прежде чем Роман попал к боссу на аудиенцию. Вытянутая комната, в которой совсем не было окон. Тусклый свет едва освещал большой стол, заваленный пыльными бумагами. Во главе восседал полный мужчина, одетый в фирменную майку «Делового вектора». На шее болтался бейдж, голову покрывала белая каска. Перед телом стоял компьютер с древним монитором. Лежало несколько разных телефонов. Это и был Сергей — начальник местной богадельни.

— Присаживайся, — без обиняков обратился он на «ты» к Волконскому.

Тут же схватил сотовый и набрал какой-то номер:

— Я уточнил. Груз уже у вас. Час-полтора. Да. Прошу прощения, что задержали. Там форс-мажор. Да. Спасибо. Будут еще проблемы — сразу звоните. До связи.

Сергей схватил другую трубку, но передумал и бросил взгляд на Романа.

— Извини, — он протянул руку, не вставая со своего места.

Роман сделал три шага вперед, обескураженный таким подходом, пожал пухлую ладонь.

— Рассказывай.

— Посадил дед репку. Выросла репка большая.

— Ха, ясно. Работал на складах?

— Никогда. Даже рядом не проходил.

— Так, ну ладно. Чего от нас ждешь?

— Поработаю — отвечу.

— Это ты правильно сообщаешь. Какой график хочешь?

— Пять ночных.

— Сколько тебе?

— Сорок пять с копейками.

— Не-е-е…

— В смысле?

— Не потянешь. Это тяжело, брат.

— Поработаю — посмотрим.

— Упрямый?

— Скорее тупой.

— Ха, ты мне нравишься. Ну, давай попробуем. Когда готов приступить?

— Сегодня.

— Хорошо. К семи часам вечера подгребай. Пропуск уже будет готов. Сейчас у девочек анкету заполнишь.

— А трудовая книжка?

— Засунь ее себе в паспорт. Уяснил? У нас, как говорилось в том знаменитом фильме, «джентльменам принято верить на слово».

— Будем для революции паровозы покупать?

— Нет, ты определенно хорош. Чеши. Некогда мне. Зайди к девчонкам. Там справа дверь.

Вечером Роман был у пропускной будки. Дед посмотрел паспорт и выдал пластиковую карту. Волконский проследовал к уже известным дверям ангара.

— Так, — деловито засуетился Сергей, — сейчас пойдем на склад. Познакомлю тебя с Алексеем. Это наш гуру. Твой непосредственный начальник.

Они пошли коридорами, периодически прикладывая карту начальника к замкам, минули крайне вонючий нужник, где было слышно, как жужжат мухи. Еще одна дверь. За ней стоял стол и сидел юноша в камуфляже.

— Новенький наш, — отрекомендовал Сергей.

— Роман.

— Приятно. Валера. Охранник.

— Леха! Ты где там, свет моих очей? Бойца привел. Старшого.

Леха появился из-за коробок. Почти бежал навстречу шефу. Алая кепка, майка с изображением какой-то красотки, светоотражающий жилет, брюки а-ля «легким движением руки». Полный, лет пятидесяти, с большим носом и подбородком, соединенным с ключицами почти прямой линией.

— Роман.

— Леха.

— Ну, все, занимайтесь, — шеф посмотрел на свои наручные часы. — Мне пора до пельмешек. Моя благоверная так готовит, отвал головы. А вы слюни подберите и за дело. Вопросы?

— Вопросов нет, шеф, — вытянулся по струнке Леха. — Если что, разбудим ночью.

— Я тебе разбужу. Пиши в чат, если что. Я все равно его до утра не читаю.

Склад был огромным. Алексей вел работника вдоль многоярусных стеллажей, на которых стояли поддоны с коробками. Разные запахи химии, хлорки, резины сменяли друг друга, не перемешиваясь в один, будто помогали определить содержание коробок.

— Не работал на складах раньше?

— Не приходилось.

— Это у нас аллеи называются. В начале каждой — номер. Вот двенадцатая. Там — одиннадцатая. И так дальше. На этих аллеях химия. Есть бытовая, но, в основном, профессиональная. Для клининговых компаний. Была тут хрень одна. Флакон протек. Так два яруса коробок под ним сожгло. Так что тут надо быть аккуратным. Начало аллей — табак. Им таджики занимаются. Ребята очень умелые. Контролировать их не нужно. Пляшут как белки. А вот с химией — да. Только контроль. Сброд меняется часто. Ласковых слов не хватает. Вот здесь второй бокс. Кондеры, бассейны, скоро сюда еще колеса въедут. Ждем. Будет крупный новый заказчик. Эта тележка с ручкой — рохля. Вот так качаешь, она палету поднимает. Нажал ручку, палета на полу. Палеты у нас тут двух типов: еврики и американки. Американки шире. Товар приезжает на них с чужих точек. Мы работаем с евриками. Там — ТСД. Устройства считывания штрих-кодов. У каждого бойца — свой. Позволяет сразу понять, кто и сколько за смену накосячил. Есть вопросы?

— Пока нет.

— Все освоишь. И быстро. Ничего тут такого нет. Обычная и банальная высшая математика.

— Ага.

— На тринадцатой аллее потеряшки. Лишние флаконы, щетки и так далее. Мы их сюда сбрасываем, а днем логисты приходят. Они уже черепа там свои чешут, почему так оно вышло. Сейчас возьми Семена. Семен! Ты где? Семен! Вщи! Шура! Семена сюда! Сейчас ночь походи с Семеном, пропикай сам ТСД, ощути прелести. А завтра ночью я тебе программу учета на компьютере покажу. Там весь склад в реальном времени видно. Кто, что и сколько. И пропуска научу делать, чтобы на КПП машины не тормозили. Да, имей в виду. На складе везде камеры. Не удивлюсь, если и на очке стоят. Так что ты сразу понимай: заснул где между аллей — все служба охраны сечет. Или не дай бог там что еще. Просто без вариантов. Слепых точек тут нет. Это, кстати, Антон.

Алексей сгреб за шею невысокого мальчишку лет двадцати, одетого в такую же кепку, как и шеф, и такой же жилет.

— Это мой земляк из Саратова. Перспективный мальчик. Да, Антон? Кто вчера аллеи не убрал?

— Шеф, вчера завал был.

— Вот ни дня без секса.

— Больно, пусти.

— Это еще не больно. Вот если бы Серега узнал. Там бы без вазелина не обошлось. Еще раз такой залет. И все. Поедешь в Саратов туалеты мыть. Ты меня понял?

— Да, шеф. Пусти уже.

— Вот к утру с Романом палеты проверьте вместе.

— Роман.

— Антон.

— Все, гоблины. Я — пойду наверх. Семен? Твою мать! Где этот хрен лазит? Антон, найди Семена. Пусть Роман с ним с ТСД походит, сам все руками своими пощупает.

— Сделаем, Лех!

— И найди Роману каску, жилетку. А то нас служба охраны… ай-ай-ай. Сам знаешь.

— Хорошо.

Бригадир отправился к лестнице, которая вела к раздевалкам, душам и большой комнате — столовой.

— Спать пошел, — сообщил Антон. — У него там нычка, где нет камер. Утром проснется злой. И будет всем головы откручивать. Пошли Семена искать.

По складу бродили люди в кепках, касках и жилетах — желтых, оранжевых. Они толкали механические рохли с палетами, на которых стояли картонные коробки. Останавливаясь у нужного стеллажа, грузчики считывали коды устройством — тем самым ТСД, похожим на кнопочный сотовый телефон с ручкой, как у пистолета. Машинка пикала, излучая едва заметный луч света.

В конце ангара на электрических рохлях гоняли таджики. Ловко. Они могли толкать впереди себя по две и даже три палеты, на которых стояли коробки «Американ блэнд».

Семен нашелся не сразу. Он сидел в курилке у входа в здание и что-то читал в своем смартфоне.

— Блин, вот ты где. Леха тебя искал. Весь склад перевернули. Ты чего здесь залип? — Антон вытащил из кармана сигарету.

— А чего искал? — без интереса спросил Семен.

— Вот Роман, знакомься.

— Роман.

— Семен.

— Он сегодня с тобой поработает. Покажешь, что и как. Контроллером у нас будет, насколько я понял.

— Ладно. Сейчас.

— Ты чего там читаешь?

— Ставку делаю. На спорт.

— Дурак? Хочешь последнее проиграть?

— Дурак не дурак, а на пивко ежедневно зарабатываю. Ставлю не больше сотни. Какой тут риск?

— А, — махнул рукой Антон.

Ночь тянулась, будто совсем ей не было конца. Роман с Семеном почти полностью собрали две палеты. Это был московский заказ.

— Москву мы ставим здесь, у первых ворот. Завтра за ней придут «Портеры». Может быть, часов с четырех утра даже, — Семен посматривал на свои смарт-часы. — Как еще долго. Ты как, два на два устроился?

— Нет, пять-два.

— О, это вообще тушите свет. Ладно, что еще тебе рассказать? В первой аллее у нас обычно Питер. Ночью приедут купцы. Ванька да Серега. Они будут на Питер свою нумерацию клеить.

Стукнуло двенадцать ночи. Все побросали свои рохли и пошли обедать.

— В полночь перезагружается система. Все эти ТСД перестают работать минут на пятнадцать. А у нас есть час пообедать. Ты взял с собой еды, Роман?

— Нет, я пойду в машину. Поваляюсь на заднем сиденье.

— Ну, лады. А я — до макарошек.

После полуночи появился человек лет сорока с голым торсом, испещренным воинственными татуировками. Через грудину, плечо, лопатку был набит огромный щит со львом, мечи и секиры. Он был коротко стрижен, отчего оттопыренные уши производили комичный эффект.

— Ты кто? — спросил незнакомец.

— Бонд. Джеймс Бонд. Не узнал, что ли?

— Я серьезно.

— Роман, первую смену вышел.

— Откуда?

— Из-под Упска, а вообще — степной я. Долгая история. Если подружимся, расскажу.

— Зема, значит, почти. Я — Жора. Упский. Здесь за безопасность на складе отвечаю.

— Ты «гэкаешь», как будто с Кубани. Упские не так разговаривают.

— Ну, как есть. По стране помотался. Вот и говорю, как получается.

— Да я ж без претензий, брат. Поди такому, как ты, предъяви чего. У тебя вон на животе сколько колющего-режущего.

— Юморист? И земляк. Ну, почти земляк. Подружимся. Держись меня — не пропадешь.

Он хлопнул Романа по плечу.

Неизвестно откуда появился Леха. Начал орать на кого-то, кто рохлю оставил не там, где надо.

— Смотри, разбудили Леху черти, — сообщил шепотом Семен. — Как Жора появляется в складе — Леха на посту. Кто-то его из своих жополизов предупреждает, видимо. Прощай покой до утра. Пойдем дальше «пикать».

Ближе к часу ночи бригада грузчиков стала свидетелем шоу. Один из работяг, молодой мальчишка Раис, решил покататься по складу на электрической рохле. Не вписался в поворот и пробил вилкой погрузчика ящик с сигаретами.

Жора и Леха были еще на месте. Бригадир рассказывал в курилке, какой он замечательный квадроцикл прикупил недавно сынишке. Уроженец Саратова, он много лет назад покинул родной город, разведясь с женой. Нашел здесь себе зазнобу в Домодедово, поселился у нее. Родился пацан. Леха прикупил дачу на самом краю Московской области. И отстраивал там бани, бильярды, искусственные пруды.

— Раис, ты — дебил? — орал на шкодника Георгий. — Тебе кто, ишаку, рохлю давал? Леха? Леха тебе поручил ущерб конторе нанести?

Жора нависал над Раисом. Тот что-то пережевывал губами, но держался с вызовом.

Леха осмотрел коробку, распечатал ее. Два сигаретных блока внутри были порваны, пачки измяты.

— Раис, всю коробку оплатишь, — продолжал начальник безопасности. — Надо три зарплаты — три отдашь.

Тут виновник сделал непростительную ошибку. Он начал качать права, мол, всего две пачки готов оплатить. И вообще выразил идею, что не надо на него так орать, потому как он просто повышал свое профессиональное мастерство.

Жору бросило в румянец, потом в бледность, и, наконец, он покрылся синеватыми пятнами и вспотел. Казалось, что сейчас уронит Раиса на пол и начнет забивать ногами, ломая ему череп и кости.

— Сынок!

— Я вам не сынок!

— Сынок, еще раз повторяю, — брызгал слюной Жора, — какие две пачки? Там на каждой — серийный номер. Ты всю коробку уничтожил, понимаешь? Твои две пачки кури сам. Если деньги останутся. Потому что в ближайшее время тебе денег не видать.

— Не надо на меня орать! Я стою рядом. Все внятно слышу.

Жора, доведенный до отчаянной дрожи, замахнулся, будто пытался нанести удар. Раис подпрыгнул, оказавшись в паре метров от грозного оппонента.

Но начальнику охраны хотелось как-то додавить упрямого работника. Бить под камерами кого-то было опасно. Орать — глупо.

— Я смотрю, у тебя что-то глазки блестят, пацан, — нашел новую тему Жора. — Абдулла, неси комплект. У меня в столе лежит. Сейчас на наркотики сопляка проверим. Наверняка — вдутый.

Абдуллой Жора называл охранника Валеру. Тот вскочил из-за стола и побежал исполнять поручение. Через несколько минут перед Георгием уже лежал одноразовый пакет с какой-то белой пластинкой внутри.

— Так, посмотрим инструкцию, сто лет уже не использовал. Абдулла, дуй опять в мой кабинет. Тащи очки. На столе. Слишком тут мелкие буковки. Для кого пишут, собаки? Бумаги что ли в стране дефицит?

— Жор, хорош ерундой страдать. Не принимаю я ничего.

— Сейчас проверим. Может, ты не просто так в коробку въехал. Может, у тебя галлюцинации. Смотри на меня, сынок. Какого цвета у меня хобот?

Зеваки вокруг разразились дружным смехом.

— Так, эфиопы и дегенераты, марш работать, — оторвался на них Леха. — Мы тут и без вас разберемся. Или кому-то тоже секса захотелось?

Народ нехотя похватал свои рохли и отправился в аллеи.

Понятно, что Раис никаких наркотиков не принимал. Тест оказался отрицательным, как Жора ни пытался накопать хоть что-то.

Смена заканчивалась. В голове у Романа уже били колотушками по вискам маленькие человечки в ватных одеждах. К воротам стали подъезжать грузовички, развозившие химию по московским адресам.

— Вот этого внутрь не пускаем, — сообщил Леха, — он меня зимой подставил. Я ему ремень ГРМ помог подтянуть, а он, собака, сказал начальству, что опоздал с развозкой из-за меня. Так что его к третьим воротам.

К восьми появился Серега, дневная смена грузчиков, несколько десятков девушек и юношей, которые занимались логистикой.

Шеф устроил совещание, где раздал ума всем провинившимся, удостоил Раиса публичному стриптизу. Говорил он спокойно, но потом срывался на повизгивание, превращаясь в толстую бабу, машущую руками.

Наконец Волконский сел в машину, с трудом понимая, как он доедет до дома. Подумал, заглушил мотор и перебрался на заднее сиденье, где лежала плюшевая собака, которую его дети давным-давно прозвали Рауди.

Рома сбросил обувь, устроился поудобнее и захрапел прямо на стоянке у «Делового вектора».

Смены тянулись одна за одной. Роман быстро освоил тонкости пикинга, разобрался в структуре наборных листов и всей так называемой адресной системе хранения. Старался пробовать себя во всем — хватал рулон стрейч-пленки и со всеми мотал грузы, потому что здесь это делалось без специальных машин. Потел, старался не упасть от головокружения на пол. Рулон жег руки даже через перчатки. Хвост пленки, как ты его ни втыкай в щель между досками и ножкой палеты, всегда норовил выскочить. Голова кружилась, как ни меняй движение то по часовой, то против часовой стрелки. Рома помогал загружать и разгружать коробки из фур, бодро закрывал гаражную дверь с расчетом, чтобы докшелтер касался пола и не было сквозняка. В кармане у него всегда была горсть леденцов. Он угощал мальчишек лакомством и быстро выучил каждого по имени, знал их биографии. Чувствовал, что к нему начинают относится с уважением.

Роман всегда рассказывал своим детям: уважение — это когда не перебивают, если вы говорите тихо. Добейтесь, чтобы слышали даже ваш шепот.

Волконский сам ходил с ручной рохлей, даже не пытаясь заглянуть в аккумуляторную, чтобы попробовать облегчить свой труд электрической телегой. Ближе к часу они с Антоном начинали проверку московских палет, скрупулезно, методично сверяя товар с наборными листами. Затем шли в питерскую аллею, оборачивали некоторые палеты скотчем с надписью «документы», или «хрупкий груз», или «сборный груз». Проверяли каждую коробку, хотя за ними это делали другие ребята — Ванька да Серега. Оба худые, будто только что освобожденные из Бухенвальда.

Через каждые пару смен появлялся полотер — забавный дед Сергей. Он гордился своим транспортом: «На соседних складах такие больше года не живут, а у меня пятый год — как новый». Старик методично курсировал по аллеям, оставляя за собой мокрый след. После его работы бетонные полы высыхали, но еще какое-то время сохраняли след от дорожек.

Таджики приводили новых друзей — совсем молодых ребят. Сами их инструктировали и работали так, что Леха часто ставил их в пример. Было слышно только сигналы их рохлей, когда они на полной скорости пролетали мимо друг друга. Буквально зашвыривали палеты на нужные места. Это напоминало балет на телегах. Такой ночной танец маленьких лебедей в азиатском дизайне.

Остальному полку тоже прибывало. Часто появлялись студенты. Совсем зеленые мальчишки. Многие из них тупили. Не по природе своей, а оттого, что ночью уже были мало на что годны. Их отправляли на дальнюю аллею колотить разбитые палеты. Там, где стояли ароматные мешки со скорлупой от грецких орехов, используемых во всяких скрабах и прочих женских мазях. Но не каждый из этих студентов умел держать в руках молоток. Потому что, к сожалению, многие из них росли без отцов.

В одну из смен забили унитазный слив в общем туалете. Зловонная вода пошла в коридор. На поверхности плавали бумаги, на которых катались мухи.

Леха перекрыл основной вход, разразился тирадой про тупых оленей, охреневших селезней и другой фауне, у которой под касками — фекалии, а вместо рук — задницы. Выпустил таким образом пар.

— Кто залетит, гоблины, заставлю руками какашки выгребать, — пообещал бригадир и, довольный, скрылся в свою нычку спать до утра.

На складе работали грузчики из Владимира, Воронежа, Твери, Пензы, Перми…

Долговязый Саша лет пятидесяти из Иваново жил в общаге, как и многие другие, которых к смене привозил вахтовый автобус. Где-то познакомился с москвичкой. В выходные бывал у нее. Ночью по понедельникам докладывал, чем его кормили. Этим вызывал зависть остальных.

— Жанюсь, — говорил с ивановским прононсом Санек. — Такая баба — с ума схожу. Вчера на рынок ходили, одела меня за свой счет. Футболку новую, кроссовки. Ничаго не жалеет.

— Квартира-то у нее рядом с метро?

— Нет.

— Это плохо. Может найдешь, чтобы рядом, — подтрунивали над ним мальчишки.

Но Шурик не обижался. Степенный, очень ответственный. Однажды рассказал, что образование у него высшее. Военный летчик. И много лет летал. Но что-то потом пошло не так. Развелся у себя в Иваново. И вот теперь катает рохли в Подмосковье.

Маленький Антон, прозванный Тошкой, мечтал, что построит свой бизнес. По выходным тоже мотался в столицу. Нашел какой-то клуб, где молодые ребята встречались, обсуждая свои стартапы. В Тошке чувствовалось стремление и стержень. Любой ценой. Любыми лишениями. Он приобрел себе самый навороченный телефон «Эпл» в кредит. Видимо, чтобы не смотреться дико среди московских повес. И шел к своей цели, часто выходя на дополнительные работы по выходным.

Однажды ночью Леха попросил Романа помочь собрать заказ с кондиционерами. Так как внешние блоки стояли на третьих ярусах, он выдернул с сигаретного фронта таджика по имени Шурик. Неизвестно, как на самом деле звали мальчишку, но здесь это был его настоящий позывной. Шурик понадобился не случайно, потому что на весь склад права тракториста и, соответственно, возможность управлять штабелером были только у Лехи и этого парня.

Шурик носил бороду, но сбривал усы. Очень скромный, исполнительный, без каких-либо вредных привычек. Здесь он обитал уже три года, так ни разу и не возвращаясь домой, где его ждала невеста. Видимо, содержал родителей и копил на дальнейшую жизнь.

— Борода, — хватал его за шею Леха, — домой поди поедешь, побреешься? Это вы в Москве все такие аксакалы. А там вам, зелень зеленая, никто не позволит такие космы носить.

— Да, — соглашался Шурик, повисая в объятиях босса, как тряпичная кукла.

— Ну все, работайте! Аккуратно. На каждую палету — четыре внутренних, четыре внешних. Ставьте вдоль. И стрейчем. Ага?

— Все понятно.

Леха отчалил спать, а Роман и Шурик приступили к работе. Все шло четко. Было уже почти готово, когда Шурик потянул штабелер к самому потолку. Поддел последнюю нужную палету. Ему, сидящему внизу, было плохо видно, насколько далеко зашла вилка под поддон. Камера, установленная в навершии, давала весьма скудную картинку на небольшой монитор в кабине. Раз! И палета рухнула набок. У самого потолка. Повисла под углом в сорок пять градусов, держась лишь на стрейч-пленке, упираясь боком в дальнюю направляющую стеллажа.

— Стой! — завопил Роман.

Совсем белый Шурик смотрел вверх и молчал, ибо он и сам все видел и понимал.

— Иди за Лехой. Не дай бог свалится. С такой высоты — без вариантов. Ни один блок живым не останется.

Разбуженный босс, как положено, отматерил всех.

— Это сколько же там висит в пересчете на рубли? Двенадцать штук. На полмульки минимум. А то и более. Это же сплиты. Они — золотые. Что делать будем?

— У меня в машине веревки есть, — сообщил Роман.

— Да какие веревки, Рома? Ты куда смотрел? Какого хрена натворили?

Повисла пауза. С соседних аллей начали подтягиваться любопытные.

— Вам тут какого рожна надо, черти? — заорал Леха. — Разбежались все, а то сейчас мочить каждого начну! Прямо из ширинки.

Пришел Жора. Сегодня на нем была тельняшка, частично скрывавшая всю живопись на теле.

Он чесал затылок.

— Так, сейчас берем сайдлоудер. Цепляем люльку на вилы. Лезем вверх.

— И что? — не унимался Леха. — Вся палета на стрейче держится. Тронь один блок — все рухнет.

— Ну хоть один блок спасем, — пошутил Георгий. — Может, Шурику на месяц меньше придется компенсировать. Не десять лет, а девять и одиннадцать месяцев.

— У меня есть веревки в машине, — повторил мысль Роман. — Лезем вверх, вяжем палету к штангам. И тогда снимаем блоки. Ничего не рухнет.

— Во, Упск дело говорит, голова! — воскликнул Жора. — Тащи веревки. А ты, Леха, давай на вилочник. Поставь рядом пустую палету, чтобы мне было где стоять. Только очень аккуратно. Сможешь? Шурику доверить нельзя. У него уже трусы, поди, все в говне. Да, Шурик?

Роман сгонял на парковку, вытащил клубки добротной веревки, которые всегда лежали в его машине и не раз выручали при разных обстоятельствах. Посмотрел на свой новый автомобиль. Пикнул сигнализацией. И прежде чем открыть багажник, погладил машинку по стойке крыши. «Да, „морковочка“ моя, вот такая у нас с тобой жизнь, детка!» Достал веревки, закрыл машину и вернулся на склад.

— Во, отлично, — хлопнул земляка по плечу начальник охраны. — Сейчас все сделаю.

Жора забрался в люльку, Алексей аккуратно поднял человека к потолку.

— Хорош, Леха.

Георгий выбрался на пустую палету, вытащил клубки и начал вить узлы вокруг досок.

— Ты, главное, до нижней части палеты достань. Там надо закрепить. Ближняя никуда не уедет.

— Да я не тупой, — послышалось от потолка. — Мы, упские, вообще ребята — огонь. Да, Ромка? Нас бабской сиськой не напугать. Готово. Леха, опускай люльку. Рома, давай в нее. Будешь на руках по блоку опускать. А я тебе буду подавать.

Роман сел в люльку, надетую на вилку. Он увидел, как боится Леха, корчивший из себя всегда авторитета. Его руки буквально дрожали.

— Саратов, все получится, давай смелее, — подбодрил начальника Рома.

— Ты калитку в люльке прикрой. Техника безопасности. Никто не отменял.

— Да какая техника, Леха? — крикнул сверху Жора. — Нам с утра Серега всем глаза на жопу натянет за такую технику.

— Не, мне не натянет, мне медаль полагается.

— Леха, кончай базар. Медаль ему полагается. Поднимай земелю, сучок говорливый.

Роман поехал вверх, принял первый блок. Удачно спустился вниз. Передал бесценную коробку Шурику. Аккуратно, словно младенца.

Так повторилось двенадцать раз.

Отвязали пустую палету и тоже спустили ее вниз. Последним делом Жора сбросил веревки.

— Шурик, смотай как было. И Ромке отдай.

Утром досталось всем, конечно. Плевать, что груз был сохранен без изъяна. Сережа визжал, брызгал жидкостью изо рта, махал пухлыми кулачками. Но его экзерсис никого не тронул за душу. Всем было плевать.

Роман тяжело переносил смены. Иногда — просто выживал вопреки всему. Особенно под конец недели. В башке все было спутано. Поверх резинок носков надувались опухлости, будто на кость надели бублик розового цвета. Кости ломило, нескончаемо ныла поясница.

Пришло время зарплаты. Все ждали некоего Олима, который был дневным бригадиром и заодно ежемесячно привозил «пирожки» в виде денег. Бабай не ехал. Народ нервничал. Сергей посылал всех к черту.

— Ждите Олима. Бабки он получил. Скоро будет.

Прошло три дня. Олим приехал с большой дорожной сумкой и ведомостью. Он уселся в столовой, где был жуткий бардак из-за пустых контейнеров, бутылок и пакетов, которые уже давно не умещались в достаточно вместительных урнах. Весь народ стоял снаружи, дожидаясь своей очереди.

— Брат, тут что-то совсем мало, — сообщил обескураженный Роман, пересчитывая несколько пятитысячных бумажек.

Бабай заглянул в ведомость еще раз. Было видно, что он уже в силу возраста близорук. Протянул Роману ведомость.

— На, посмотри сам. Может, я чего попутал?

— Да нет. Цифра такая. Но это половина того, что мне обещали.

— Иди к Сереге. Я тут не решаю ничего.

Роман спустился в офис начальника и разложил купюры на столе перед его носом.

— И что?

— Половина от уговора. «Джентльменам принято верить на слово»?

— Вон видишь?

— Что?

— Дверь входная. Прикрой ее с внешней стороны, джентльмен. Заплатили столько, во сколько оценили. Не нравится — катись. За такие бабки — очередь стоит.

Роман собрал купюры, понимая, что козырей у него нет никаких. Молча вышел. Он заглянул к Жоре, протянул ему карточку на вход:

— Прощай, земляк. Может, когда увидимся. В гробу я видел вашего сказочника Сережу и такую куцую зарплату.

Жора вскочил и горячо, но молча пожал руку Волконскому. История вышла старая как мир.

Роман сел за руль и почувствовал, как с его плеч свалилась гора. Точнее — палета с установленной на ней стопкой кондиционеров.

Отоспавшись в съемной квартире Террикона, Рома позвонил матушке:

— Мам, привет! Еду домой. Все нормально, не расспрашивай. Приеду — все расскажу. Не переживай! Жди!

Служба доставки

Сорокалетний Павел крутил баранку своей машины, иногда заглядывая в навигатор и проверяя, нет ли впереди пробок. МКАД в эту пору бурлил, а опаздывать было невозможно. Волконский сидел рядом и разглядывал, сколько строилось вокруг высоток.

— Сегодня суббота, заказов не должно быть много.

На водителе была надета желтая фирменная майка службы бесплатной доставки «Сазон». Павлик — лысый, в очках, добродушный человечек, который успел поработать в менеджерах, таксистах, коммунальщиках. И нигде почему-то не прижился.

Когда Волконский еще руководил участком в Терриконе, он помог Павлику с документами, разыскав в ветхих папках старые сведения о составе семьи обратившегося. Между делом выяснилось, что в службе доставки, где работал Павел, есть вакансии. Роман это запомнил и отложил на потом, не предполагая, что вскоре понадобится.

Теперь приятели ехали на машинке Павлика, чтобы Волконский оценил новую работу и смог примерить ее на себя. И, возможно, тоже стал неплохо зарабатывать на нивах столичного сервиса. Потому что надо. Кредит, съем и все остальное.

— Я на прошлой неделе пятнадцать тысяч получил на карту, — продолжал Павлик, — выходил, правда и не в свои смены. Но так бывает не всегда. Посмотришь, что за доставка, походим вместе по подъездам. А потом заедем в аптеку, надо маме лекарств купить. Она у меня на заправке работает. Уборщицей. Знаешь, сын у меня в Белоруссии. Надо ему ко дню рождения ноутбук подарить. Очень было бы хорошо. Вот и упираюсь как могу, чтобы лишнюю копейку в кошель положить.

— А почему так далеко сын?

— Развелись года три назад с женой. Так, на пустом месте. Она к родителям и подалась с ребенком. Я ей машину отдал, был у меня тогда свежий «Поло». Делить нечего. Общий наследник. В первый класс вот скоро пойдет. Я год назад туда гонял, навестил. Очень дружно пообщались.

— А обратно сойтись с женой, раз дружно?

— Да нет! Уже не склеить. У нее там уже свои планы. Куда мне? В народе говорят, что покойников с кладбища назад не приносят.

— Смешно, но мрачновато.

— Ага. Вот сейчас надо не проворонить съезд. А то придется кругаля давать.

— Жаль, что у тебя так. Я своих детей хоть успел вырастить. Чтобы школу закончили, в вузы поступили. Но финал один. Даже смешно. Это знаешь, как засыпать в комнате, где на стене сидит комар.

— Это как?

— Неизбежно напьется твоей крови, когда ты будешь меньше всего к этому готов.

— Ха, — Павлик поправил очки и притих, задумавшись о своем.

— А я в семью вкладывался по полной, без резерва. Может, оттого и обидно так. У меня был старший друг — писатель Николай Струздюмов. Великий человек. И печально одинокий. Он как-то написал: «Я был как лошадь загнанная, в мыле, пришпоренная смелым ездоком…». Вот и я через голову прыгал, чтобы был достаток в семье. Ай! Не хочу все это будоражить.

— Перстень у тебя козырный, — перевел разговор на другую тему Павел, покосившись на левую руку товарища, на безымянном пальце которой действительно красовалось массивное колечко с черной вставкой внутри и дюжиной фианитов вокруг.

— Это подарок друга. Мне однажды удалось сделать ему большую услугу. Отблагодарил. Я отказывался. Но тот всучил и слово взял, что не сниму. Вот такая печальная история.

— Почему печальная?

— Дружок через время человека убил. И перстень этот мне палец жжет, откровенно. Смотри, красный, тормози!

Павлик вжал ногою педаль, отчего на заднем сиденье с глухим звуком что-то упало.

— Это там бутылка с водой у меня. Не пугайся. Блин, совсем отвлекся от дороги.

— Да, тут глаз да глаз, такой трафик. Ты пил, наверное, вчера, Павлик? Чую небольшое амбре от тебя.

— Блин, да. Люблю под хороший ужин. Беру сразу упаковочку «полторашек», и так хорошо на душе. И черт с ним, что живот растет. Живем один раз, как говорится. Утром думал еще жвачки прикупить. От греха. Но что-то закрутился. Мать тут, е-мое! То, се… Не купил.

— Это ты напрасно за руль. Хрень такая опасная.

— Пронесет. Я же как стекло. Выспался часов двенадцать. Ну и чего, перстень носишь. Как-то договорился сам с собой?

— Да, видимо, договорился. Такие вещи у Чехова не прочтешь, у Достоевского не подсмотришь.

— Да уж, и в школе такому не научат, что тут — по совести.

— Обещал не снимать, понимаешь? Перевесило, что слово давал. Ношу.

Минут через пятьдесят Павел и Роман добрались до нужного места. Они въехали в ворота у огромного ангара, облицованного серыми реями, увенчанного огромной надписью «Сазон» под самой крышей. Тут было множество машин, совершенно разных, от грузовичков «Портеров» и «Газелей», до легковушек и кроссоверов.

— Вот тут наше местечко, — заявил Павлик, въезжая на парковку, — Сейчас тебя познакомлю со своим корешем.

Паша заглушил мотор. Приятели вышли из машины. Справа от них стоял «Лачетти» в кузове «универсал». Подле него суетился колобок лет тридцати, потягивая какой-то девайс, испускавший ароматный дымок.

— Это Кирилл, — сообщил Павел, поправляя сбившуюся под ремнем сумки с документами майку. — Мы с ним уже тут в авторитете. А это — Рома. Мой товарищ. Хочет посмотреть, что тут за работа такая.

— Приятно, — коротко отчеканил Кирилл, протягивая новому знакомому руку.

— Взаимно.

— Ну что, пора? — Павел потер ладошки. — Что там у нас сегодня на развоз? Ром, ты у машин постой. Я закрывать не буду. Внутрь все равно не пустят без пропуска. Почти режимный объект.

— Большой сарай с особо строгой логистикой, — пошутил Кирилл, пряча свою «дымилку» в карман.

— Да, я здесь постою, — кивнул Роман. — Давайте, парни, с богом.

Другие обитатели парковки тоже потянулись к воротам ангара. Тут были и мужики всех возрастов, и женщины. Они проплывали мимо, не пытаясь создавать лишней суеты. Роман представил, что такие перемещения народа, наверное, типичны для крематория. Но быстро отогнал от себя эту мысль. Люди зарабатывают как умеют. Это совсем другое.

Слева от машин стояли мусорные контейнеры, забитые с верхом коробками с логотипами доставки. Тут же курсировал вилочный погрузчик, который загружал фуру товарами на паллетах.

Подъезжали еще работники, которые уже опаздывали к началу, но парковка была напрочь забита, и они подолгу выискивали хоть какое-то место, чтобы встать.

Первым вернулся Кирилл, толкая впереди себя сетчатую клеть, в которой лежали разномастные упаковки. Он подмигнул Роману и распахнул багажник своего авто.

Следом появился Павел с аналогичной тележкой.

— В этом можно Емельяна Пугачева по Москве катать, — пошутил Роман.

— Да уж, только Емели нам еще и не хватало. Впрочем, по отдельной таксе я бы мог хоть Мерлин Монро.

— Не, — включился со смехом Кирилл, — для королевы нужна не клетка, а кровать. С перинкой и розовыми подушечками.

— Ишь, специалист-ловелас, — ухмыльнулся Павлик. — Что у тебя сегодня?

— Да все нормально, — махнул колобок, — как обычно, без надрыва.

— Ну и у меня шестнадцать адресов. Вот. По сто тридцать пять рублей за точку. Итого. Рома, хорошо считаешь? Сколько за сегодня срублю?

— Считаю не очень. Но что-то около пары тысяч, полагаю.

— Две сто шестьдесят, — выдал точную цифру Кирилл. — Учитесь, балбесы, пока я жив.

— А у тебя? — поинтересовался Павлик.

— На двести семьдесят «лавэ» больше.

— Восемнадцать точек, стало быть.

— Стало быть да. Неужели сосчитали? А с виду — полные дебилы.

— Не ведись. У Кирюшки юмор — что слезы. Сам понимаешь, с его-то габаритами. Да тут еще коронавирус мозги съел.

— Хорош, работаем, — Кирилл сделал серьезное лицо и добавил. — Мне еще сегодня к своей «Мерлине Монро» надо успеть, пока перинка не остыла.

Оба специалиста долго рассматривали бумаги, которые им выдали к грузу. Каждый из парней имел свою логику раскладки товаров в салонах своих авто. Знали микрорайоны, где им придется курсировать, выстраивали заранее маршрут поездки, чтобы не петлять лишнего по московским дворикам.

Первым справился с задачей Павел. Он аккуратно упаковал все в багажник, пространство второго ряда и сунул сверток Роману в руки:

— Это первым завезем. Аккуратно держи. В примечании написано, что хрупкий груз. Не дай бог покалечить. Не расплатимся с двух-то тысяч. Вот доставка доставкой, а нас эта хрень всех здорово спасла во время пандемии. Да, всю первопрестольную, между прочим. Другой работы не было. Просто швах. Так что эта история не такая простая, как могло бы казаться. Вот. Поехали.

Приятели двинули в путь и через короткое время стояли уже среди двориков старой Москвы.

— Так, тут в пешем доступе три адреса, — компетентно сформулировал Павлик. — Может, даже за один раз все унесем. Там пакет с землей на тридцать литров. Не тяжелый вроде, но очень неудобный. Эта бьющаяся хрень у тебя в руках. И три упаковки воды. Нет, блин, придется в две ходки разложить.

— Да не вопрос.