Бесплатный фрагмент - Польский этюд

обращение от автора

Дорогой читатель!

Ты держишь в руках вторую, по счёту, книгу исторического романа «Нет цветов у папоротника», состоящего всего из семи книг. Надеюсь, что прежде ты уже прочёл первую книгу из этой серии, которая называется «Рыцарская Академия».

Роман охватывает период событий в Российском государстве с 1733 года до середины 1740-ых годов.

Исторические события в нём разворачиваются на фоне житейских историй приятелей кадетов первой в России Рыцарской Академии, что позже будет переименована в Кадетский Сухопутный корпус. Они учатся, озорничают, влюбляются, попадают в переделки и, сами того не ведая, зачастую становятся участниками событий, которые впоследствии потомки впишут в учебники.

Такие известные фигуры, как Анна Иоанновна, её фаворит Бирон, племянница Анна Леопольдовна, канцлер Андрей Остерман, фельдмаршал Миних, царевна Елизавета и прочие — тоже предстанут на страницах романа главными героями. Они здесь, как и все обычные люди — радуются и страдают, боятся и рискуют, а бывает, тоже попадают в нелепые ситуации.

Если эта книга тебе понравится, то продолжение ты сможешь найти в следующих:

«Капкан на принцессу» — третья книга.

«Матовая сеть» — четвёртая книга.

«Наследники и самозванцы» — пятая книга.

«Рецепт дворцового переворота» — шестая книга.

«Нет цветов у папоротника» — седьмая книга.

Ирина Костина.

1733 год

дом графа Бурхарда Христофора Миниха

Явившись с очередным пакетом счетов из Академии в дом фельдмаршала, Микуров неожиданно застал хозяина в сборах.

— А, Василий! — обрадовался тот, — Пойди сюда! Помоги мне сложить карты в тубус. Их следует стянуть потуже… Вот так! Отлично. Теперь возьми верёвку, и перевяжи вон ту стопку книг. Справишься?

— Конечно!

— Дерзай!!

— Христофор Антонович, Вы что, уезжаете?

— Да. В Польшу.

— В Польшу?!

— Скажу тебе по секрету, дружище, на Военном Совете было принято решение — штурмовать Данциг! И это ответственное дело государыня поручила лично мне!! — Миних гордо выпятил грудь.

Поручение императрицы возглавить армию с тем, чтобы захватить Лещинского в Данциге — Миних воспринял с привычным для него оптимизмом, не подозревая, что тем самым всецело удовлетворяет хитрому замыслу Остермана с Бюреном выдворить, наконец, соперника из столицы.

Его честолюбивая натура в любом задании видела возможность испытать себя на прочность и отличиться. И чем сложнее было дело, тем азартнее брался за него Миних! Особенно, если это давало ему возможность превзойти чьи-то иные достижения.

В данном случае, это был генерал Ласси, зарекомендовавший себя опытным командиром и тактиком по ведению боя. Намерение обойти его, доказав собственное превосходство, разжигало в Минихе невероятный энтузиазм! Так уж сложилось, что его постоянно бросали на фронт работы, который не был доделан прежним поручителем; так было с Ладожским каналом и с губернаторством оставленного Петербурга, и с перестройкой военных крепостей, и с введением системы кадетского образования и многими другими делами. И во всех Миних геройски отличился. Подумать только, он ещё ни разу не испытал поражения!

И теперь, пакуя вещи, энергично насвистывая, он нисколько не сомневался, что операция по осаде Данцига и захвату Лещинского будет проведена им блестяще, как и всё остальное. Иначе и быть не может!

Глядя на Микурова, ловко вяжущего узлы на собранных к погрузке вещах, Миних вдруг бодро спросил:

— Эй, Василий! А не хочешь, ли поехать со мной?

Тот отвлёкся от перевязывания книг. Опешил, не поверив ушам:

— Я?! — переспросил он.

— Я могу это устроить.

— Штурмовать Данциг?! — у Василия дыхание перехватило, — Ещё спрашиваете?! Конечно, хочу!!!

— Польский язык выучил?

— Так точно! Говорю, правда, ещё не очень хорошо. Зато всё понимаю!!

— Отлично! Французский знаешь совершенно?

— Да, Ваше высокоблагородие.

— Слышал, что приучил себя в темноте видеть. И по губам издалека речь распознавать.

— Верно!

— Молодчина! С такими навыками в разведке тебе цены не будет!! Так что? Поедешь?

— Вы не шутите?! — усомнился Василий.

Миних весело хлопнул его по плечу:

— А и в самом деле, чего тебе на учебных плацах, прохлаждаться? Стреляешь метко! В драке тебя сам чёрт не одолеет! Решено!! Будешь числиться сержантом при штабе. А там поглядим, на что ты способен. Проявишь себя — по возвращении офицерским чином награжу!

Василий задохнулся от радости, выпрямил спину, расправил грудь:

— Христофор Антонович! Да я… Я не подведу!! — и добавил, — А можно ещё и Лопухина взять! Мы вместе, знаете, какая сила!!

— Знаю! — с укором подметил Миних, — Помню, что вы устроили на празднике перед государыней!!

Василий досадливо сморщил нос:

— Христофор Антонович, этого больше не повторится. Я за Ивана головой ручаюсь! Он не подведёт!!

— Нет!! Не на прогулку тебя беру. Сюрпризы мне не нужны! — категорично отрезал фельдмаршал.

Микуров помрачнел. Но Миних не обращал внимание на его настроение и быстро отдавал распоряжения:

— Беги в Академию, собери вещи! Денщика возьми! Без прислуги тебе не обойтись!

— Так точно…

— Да! Воспитателю Шашкову скажешь, что я временно определил тебя в артиллерийский полк к полковнику Беренсу для выполнения ответственных поручений! Я в том тебе сейчас письмо составлю.

Фельдмаршал тут же подвинул чернильницу и, обмакнув перо, быстро застрочил послание:

— Да смотри, никому ни слова — ни про меня! Ни про Польшу!!

— Понял, Ваше высокоблагородие.

Миних посыпал песком написанное и протянул бумагу Василию:

— Сразу после ужина поезжай к нарвской заставе. Там предъявишь это письмо караульному офицеру, и тебя отведут к полковнику Беренсу.

— А кто это?

— Это — я!!! — рассмеялся Миних.

— Как так?!

Он заговорщически поманил пальцем Василия:

— Миссия моя секретная! Поэтому двигаться буду инкогнито! По документам я — полковник Беренс, с войсковыми частями движущийся на помощь генералу Ласси.

— А для чего это?

— Военная стратегия! Чем дольше удастся сохранить эту легенду, тем позже Лещинский узнает о наших наступательных действиях. Это нам даст возможность выиграть время у неприятеля!

— Понял! — кивнул Микуров.

Происходящее кружило ему голову. Подумать только! Настоящий военный поход! Секретная миссия! Неприятель! Разведка! Осада! Штурм! И всё не на учебном плацу, а в действительности!!!

Эх, одно жаль — нельзя взять с собой Лопуха… И нельзя даже рассказать обо всём.

Рыцарская Академия

— Вот это да!! Переходишь в артиллерийский полк на практику? — поразились приятели.

— Сам Миних распорядился?

— Вот свезло-то тебе, Микура!

— И надолго это? — Иван с грустью глядел, как друг собирает в дорожный мешок вещи.

— Не знаю. Как получится, — пожал плечами Микуров.

— Конечно, практика в настоящем артиллерийском полку — это здорово! — завистливо вздохнул Голицын, — Это вам не осада фанерной крепости!!

— Да, уж…

— Микура, ты хоть навещай нас, если будут у тебя увольнительные.

— Обязательно!

— Кто же меня теперь драться будет учить? — посетовал Трубецкой.

— Ничего, Труба! — подмигнул ему Василий, — Вернусь, и продолжим! А пока вон Лопух тебя поучит. Он не хуже моего рапирой владеет. Верно, Лопух?

— Конечно, помогу.

— Я не запомнил, как зовут полковника, в чьё распоряжение ты поступаешь? — переспросил Бергер.

— Беренс.

— Никогда не слышал!

— И я.

— Я — тоже.

Микуров пожал плечами и затянул шнурок на собранном мешке:

— Ну, что ж. Давайте прощаться. Как говорится, не поминайте лихом! Даст бог, ещё увидимся!

И Василий горячо обнял каждого из приятелей.

— Я провожу, — вызвался Лопухин.

Расставаясь у ворот, Василий не удержался:

— Слушай, Лопух! Ты мой самый лучший друг! Поэтому тайн между нами быть не может!

Ванька насторожился:

— Что за тайны?

Микуров поманил его :

— Понимаешь, всего я тебе сказать не могу, так как поклялся молчать! Но…, — он ухватил Ваньку за затылок прижал ближе, и прошептал в лицо, — Одним словом, этот полковник Беренс сегодня уходит с полком в Польшу!!

— В Польшу?!! — Лопухин едва не поперхнулся, — И ты с ним?!

— И я.

— Леший тебя задери! Микура!! Ты идёшь на войну?! Без меня?!!

— Прости, — виновато развёл руками Василий, — Миних приказал мне быть одному.

У Ваньки аж слёзы на глаза навернулись:

— Как же так?! Эх, а ведь мы с тобой мечтали, что будем служить в одном полку! И вместе вступим в свой первый бой!! — выпалил он.

— Обязательно послужим! — ободрительно заверил его Микуров, — И повоюем! На наш с тобой век войн ещё хватит!!

Но Ванька молчал и дулся. Василий обнял его обеими руками и крепко прижал к себе:

— Лопух! Дружище!! Не сердись. Мне и самому скверно…

— А ведь мы бы с тобой вдвоём там в Польше могли таких дел наворотить! — пробурчал Иван ему в плечо.

— Ещё бы!!

Лопухин тяжело вздохнул, отпрянул. И примирительно стукнул друга кулаком в грудь:

— Ладно. Чего там! Ступай!

— Ну, прощай… Не держи на меня зла.

— Не буду. А ты не вздумай там под пулю угодить! — пригрозил ему Ванька, — Погибнешь — я тебе этого не прощу!!

дом канцлера А. И. Остермана

— Австрийский посланник маркиз Антонио Ботта д’Адарно, — доложил слуга.

— Проси, — поморщился Остерман, укутывая плотнее ноги шерстяным пледом, маскируя под ним таз с горячей водой и горчичным порошком.

Гость, бросив дворецкому шубу, долго поправлял перед зеркалом примятые кружева и намокшие от снега кудри парика, прежде, чем подняться в кабинет. Имея пристрастие к красивой одежде, Ботта в Петербурге снискал славу модника, был вхож в аристократические дома и модные салоны, любим женским обществом, и дружен с Натальей Лопухиной.

Он, в чьих жилах текла кровь итальянская, французская и немецкая, в равной степени сочетал в себе особенности характера всех своих предков: итальянская импульсивность в нём перемежалась с немецким упрямством и манерностью француза. Все движения его и мимика были полны экспрессии, а речь похожа на непрерывное чтение высокопарной оды. Выдержать час общения с таким человеком Остерман приравнивал к пытке.

— Андрей Иванович! Простите за этот, возможно, несвоевременный визит. Но Вас совершенно невозможно застать во дворце!! — воскликнул он прямо с порога, — Я уже предпринял массу неудавшихся попыток, прежде чем мне сказали, что Вам нездоровится. Как это скверно. Примите мои сочувствия и пожелания в скорейшем выздоровлении! Я обещаю не злоупотреблять Вашим вниманием, дабы не мешать благополучному процессу исцеления, и буду весьма сдержан! Постараюсь изложить суть моего дела наикратчайшим образом, чтоб не утомлять Ваш дипломатический ум долгой и содержательной беседой!

— Буду очень признателен, — отозвался Остерман, скрывая за любезной улыбкой жгучее желание, заткнуть кляпом неутомимого болтуна.

— Вам, конечно известно, что в нынешней ситуации по разделу польского наследства, прусский кайзер Фридрих-Вильгельм уже неоднократно своими действиями или же бездействием выказывал пренебрежение выгодам союза «трёх чёрных орлов» в угоду собственным!

— Разумеется…

— В чём нельзя упрекнуть моего австрийского цесаря Карла! — Ботта сделал славящий жест рукой, будто австрийский цесарь был здесь, — Таким образом, Вы можете делать заключения, Андрей Иванович, что цесарь Карл австрийский верен своим обещаниям!

Канцлер сдержанно кивнул, соглашаясь. Ботта продолжал:

— Из чего я позволю себе сказать, что, в свою очередь, цесарь вправе полагать, что и Вы будете верны своим обещаниям!

— О каких обещаниях идёт речь?

— О принце Антоне-Ульрихе и принцессе Анне Леопольдовне! Мой цесарь считает себя обманутым!!

— Что Вы имеете в виду? — нахмурился Остерман.

— Вы обещали, что своим влиянием склоните государыню предпочесть Брауншвейгского принца в женихи её племяннице и будущей матери будущего наследника!

— Разве это не так?

— Именно! Не так! Принц Антон-Ульрих уже год, как живёт в Петербурге. Но принцесса откровенно избегает его!! А государыня, всякий раз, как я заговариваю о помолвке, замалчивает и уклоняется от ответа!

Остерман поелозил ногами в тазу и вяло пробурчал:

— Но тут Вы сами виноваты.

— Я?!! — вскочил Ботта.

— Кто просил Вас дарить принцессе портрет, который не соответствует настоящему облику принца? — парировал канцлер, — Так что Анна Леопольдовна тоже вправе считать себя обманутой вашим цесарем!!

— Что?… — задохнулся он.

— Я обещал, что императрица из всех кандидатов остановит свой выбор на Антоне-Ульрихе, — строго напомнил ему Остерман, — И я сдержал обещание! Но я не обещал, что принцесса полюбит его!!

Ботта засуетился:

— Андрей Иванович! Позвольте!! Разве цена, которую австрийский двор заплатил русскому посланнику Карлу Левенвольду и лично Вашему сиятельству, не была достаточно велика?! — он оббежал стол канцлера с другой стороны, — А нынешние действия цесаря в угоду интересам России в поддержку саксонского кандидата на польский престол — разве не достойный вклад в продолжение данного предприятия?!

Но Остерман в ответ на это демонстративно промолчал и плотнее закутался в шерстяной плед.

— Может быть, смирение принцессы и назначение дня помолвки требуют дополнительных вложений? — произнёс Ботта, пристально вглядываясь в непроницаемое лицо русского канцлера, — В таком случае, я готов рассмотреть Ваше предложение. Давайте вести разговор, как деловые люди! Назовите сумму!!

— Помилуйте, Антонио, — развёл руками канцлер, снисходительно усмехаясь, — Не думаете же Вы, что любовь можно купить?!

Но тот триумфально вскинул указательный перст в небо:

— Купить можно всё!!!

И в подтверждение слов он взял со стола небольшой лист бумаги и, обмакнув в чернильницу перо, вывел на нём двузначное число. Однако Остерман даже не потрудился взглянуть на запись, продолжая кутаться в плед и ерзать ногами в тазу.

Подумав, Ботта скрипнул пером, и к записи уверенно добавился ещё один ноль. Канцлер мельком бросил взгляд на запись и безучастно уставился в окно. Антонио посопел и, преодолевая внутреннее сопротивление, приписал ещё один ноль.

— Что Вы от меня хотите? — наконец, осведомился Остерман, лениво подпирая ладонью щёку.

— Повлияйте на Анну Леопольдовну!!!

Канцлер выдержал длинную паузу, демонстрируя собеседнику тягостные размышления и, наконец, сложив пальцы пирамидкой, произнёс:

— Я, безусловно, постараюсь довести до сознания принцессы все достоинства Антона-Ульриха. Но мои старания будут впустую, если сам жених намерен при этом бездействовать!

— Что от него требуется?! — с готовностью откликнулся Ботта, -Говорите!!

Остерман изобразил усталую улыбку:

— Дорогой мой Антонио, мне сорок восемь лет. Я, разумеется, уже забыл, как ухаживал за моей женой. Но, по моему разумению, способы во все времена одни: внимание, комплименты, подарки!

— Да ведь я Вам о том и толкую!! Что Анна Леопольдовна не желает ничего слушать! Не подпускает к себе и не принимает подарки!!! — воскликнул Ботта, отчаянно жестикулируя.

— Значит, подарки были не те! — нравоучительно осадил его Остерман, — Обратите внимание принца на то, что Анну Леопольдовну не соблазнишь цветами и бриллиантами. Этого добра у неё самой полным-полно!

— А чем же?!

— Она — натура романтичная! Самая дорогая ценность для неё — это книги.

— Книги?! — изумился Антонио.

— Да, мой дорогой настойчивый друг! И не просто книги! А книги о любовных приключений. Мой вам совет: пусть Антон-Ульрих ознакомится, как ведут себя герои этих самых книг. И поступает соответствующим образом!

Ботта досадливо покусал губы:

— Всё это звучит весьма сомнительно! И, я уверен, займёт слишком много времени!!

— А куда вы торопитесь?! — удивился канцлер, — Принцессе едва исполнилось пятнадцать!

— И что?

— Принца вашего из Петербурга никто не гонит. Времени у них предостаточно. Так что, рано или поздно, дело неминуемо приведёт к свадьбе!

— Полагаете?! — усомнился Ботта.

— К тому же с такими заботливыми и разумными наставниками, как мы с вами! — убедительно добавил Остерман.

И сам, взяв перо, переправил на листке первую цифру, удвоив тем самым обозначенную сумму, и решительно подвинул листок собеседнику:

— Вот так! — давая понять, что сделка окончена.

Летний сад

Прогуливаясь после обеда по расчищенным дорожкам заснеженного Летнего сада, Аня неожиданно вцепилась в руку подруги:

— Юлия!! Он идёт нам навстречу!!!

— Кто?

— Мориц Карл Линар!!

— М-м. Сколько же прошло времени? Ровно три дня? Да он просто душка! Какое неукоснительное следование французскому этикету!

— Тише! Он уже близко!!

Они остановились, чтоб раскланяться.

— Здравствуйте, Ваше высочество, — приветствовал её саксонский посланник.

— Здравствуйте. Вижу Вы, граф, сегодня тоже решили прогуляться? — лучезарно улыбнулась ему Анна.

— Да. Я уже понял, что солнечные дни в Петербурге так редки, что упускать их — значит совершать большую оплошность.

— Это верное замечание, — Аня сделала вежливый выпад в сторону подруги, — Позвольте представить Вам мою фрейлину Юлианну фон Менгден.

— Очень рад знакомству!

— Знаешь, Юлия, граф Линар долгое время жил в Париже.

— Это так, — подтвердил он.

— И обещал мне рассказать о развлечениях французского двора, — продолжала принцесса, — Ты ведь, наверное, тоже хочешь послушать?

— Несомненно! — искусно подыграла та.

Анна не сводила с Линара влюблённого взгляда:

— Надеюсь, граф, сейчас Вы располагаете достаточным временем?

— Если только Ваше высочество того пожелает.

— Я желаю, — убедительно заверила она его, — И разрешаю Вам присоединиться к нам, чтоб продолжить прогулку.

— Благодарю! — Линар встал между принцессой и фрейлиной, — Дорожки скользки. Могу я предложить вам руку?

Девушки переглянулись и радостно подхватили кавалера под руки с обеих сторон.

Мадам Адеракс, шествующая позади с другими фрейлинами, предосудительно нахмурила лоб, намереваясь вмешаться. Но немного поразмыслив, ничего неприличного в том, что мужчина предложил девушкам опереться на руку, в итоге, не нашла. И вынуждена была смириться.

императорский дворец, апартаменты Анны Леопольдовны

Вернувшись с прогулки, Анна закружилась по комнате и, как была, в меховой накидке и в валенках упала на спину, утопая в мягкой перине и подушках:

— Ах, Юля! Юлечка!! Правда, он великолепен!! Он просто чудо!!! Скажи?

— Да, он интересный собеседник. Ему не откажешь в хороших манерах, — сухо подтвердила Юлия, скидывая шубку и муфту на кушетку, — На то он и дипломат! Иначе грош бы ему была цена.

— Юлия! Да ты злая девчонка!! — пожурила её принцесса, — Ты нарочно дразнишь меня, признайся!! Отчего ты злишься?

Она посмотрела на неё с укором:

— Всю прогулку я пыталась тебя предупредить! Подавала знаки, но ты меня будто не видела!

Анна в ответ душевно обняла подругу:

— Не сердись! Я, и вправду, не видела никого, кроме моего Морица Карла Линара!! А о чём ты хотела меня предупредить?

— Именно об этом! — воскликнула Юлия, всплеснув руками, — Анна, ты смотрела на него, не отрываясь! Поддакивала всему, что он скажет! Это было не подобающе! Это моветон!

— Господи! Неужели я так глупо себя вела?! — она спрятала под ладошками пылающие щёки, — Но я была так счастлива, что не владела собой!! Я смотрела ему в глаза, слушала его голос и немножко сошла с ума…. Но ты права! Впредь я постараюсь этого не допускать.

— Очень на это надеюсь.

— Как думаешь, завтра он придёт в Летний сад? — она обняла себя обеими руками, — Ах! Мне уже снова хочется его увидеть!!!

— Но, Анна, дорогая! Так нельзя! — испуганно воскликнула Юлия.

— Почему?

— Ты ведь не хочешь, чтоб он быстро потерял к тебе интерес?

— Конечно, нет!!!

— Поэтому прогулки после обеда надо прекратить.

Она расстроилась:

— Как?! Почему?!

— Нельзя позволить ему думать, будто покорил тебя с первого взгляда! Пусть он несколько раз придёт в сад и не встретит тебя.

— А-а-а… Не поняла.

— Тебе следует его помучить, — пояснила Юлия, — Заставить беспокоиться, недоумевать: что с тобой? Почему ты не пришла?

— Зачем?

— Как, зачем?! Пусть терзается догадками! Что случилось? Может, он сказал тебе что-то не то? Или сделал что-то не так? Пусть почувствует себя виноватым! Пусть сам ищёт встречи с тобой!!

— …Понимаю, — натянуто согласилась Аня, и жалостливо оттопырила губу, — Но мне будет так сложно сидеть дома, думая, что он там, в саду, ждёт меня!!

— Тебе придётся потерпеть.

Она сморщила нос:

— А тебе придётся привязать меня к кровати!

— Не волнуйся! Я справлюсь! — весело пообещала Юлия, накрывая её одеялом.

Аня дурашливо забарахталась, выбралась наружу и запустила в подругу подушкой. Громко хохоча, они тут же ввязались в подушечный бой.

В апартаменты деловито вошла мадам Адеракс и в ужасе всплеснула руками:

— Что за бардак вы устроили?! Живо приведите себя в порядок!! Ваше высочество! К Вам принц Антон-Ульрих.

— О! Не-е-е-ет!!! — взвыла Анна, зарываясь в подушки, — Скажи ему, что меня нет!

— Очень смешно, — скривилась воспитательница, — Он видел, как Вы вернулись с прогулки.

— Скажи, что я больна!

Мадам Адеракс покачала головой:

— Вы так громко смеялись, что сказаться больной было бы сейчас верхом неприличия!

— А что, разве нет никакой болезни, от которой хохочут? — поинтересовалась Аня, делая наивное выражение лица.

— Я знаю! — подскочила к ней Юлия, — Называется щекотка!!

И девчонки покатились по кровати, хихикая и щекоча друг друга.

Мадам Адеракс закатила глаза:

— О, mein Gott! … Что за дурачество?! Принц ожидает за дверью! Он всё слышит!!

— Ну, и пусть! Он всё равно, не понимает по-русски!

Мадам Адеракс сурово поджала губы, призывая развеселившихся девиц к порядку:

— Между прочим, он пришёл к Вам не с пустыми руками.

— С полными?! — загибалась от смеха Аня, — Во-о-от с такими ручищами!! Да?!

— Его слуги принесли сундук, — строго уточнила воспитательница.

— Ого!!

— Может, он собрал вещи, чтоб, наконец, уехать в свой Беверн?! — веселилась принцесса, — И зашёл проститься?!

И девчонки снова прыснули, заходясь от хохота.

— Прекратите!!! — рявкнула мадам Адеракс, теряя терпение, — Хватит! Я приглашаю Антона-Ульриха войти. Так что, не успеете принять достойные позы — вам же будет стыдно!

— Ваше высочество, госпожа Анна, разрешите мне, выражая Вам почтение, преподнести этот подарок, — старательно выговорил Антон-Ульрих, указывая на внесённый слугами сундук.

— Что это? — спросила она.

— Извольте взглянуть.

— Хм! — Анна нехотя, подошла к сундуку и небрежно заглянула в него.

Надменная маска мгновенно слетела с её лица:

— Боже мой…, — принцесса опустилась на колени перед сундуком и с благоговением погладила переплёты сложенных в стопки книг. Взяла одну, другую, третью. Голос её дрогнул:

— Расин… Корнель… Скюдери… Что это? Его новый роман? А это? «Карта страны нежности» в форме цветного альбома?! Господи!! Я не верю своим глазам!!

Она прижала к груди книги:

— Никогда не думала, что скажу это, — и обернулась к принцу, — Спасибо! Спасибо большое, Антон-Ульрих!!

Принц, впервые услышав от неё добрые слова, разволновался. Он несколько раз поклонился. И, тиская шляпу, заикаясь, пробормотал:

— Я очень счастлив, Анна, …в-в-видеть, как Вы улыбаетесь.

— Это бесподобный подарок!!

— Благодарю!

Они умолкли. Продолжали смотреть друг на друга и улыбаться.

— Может быть, я как-нибудь, п-п-приглашу Вас прогуляться в саду? — наконец, робко поинтересовался он, — Вы п-позволите?

Аня поняла, что обмен любезностями затянулся, и небрежно дёрнула плечами:

— Возможно. Как-нибудь. Но это случится не скоро.

— Почему? — лицо принца омрачилось.

— Но теперь у меня совсем не будет времени на прогулки! — ответила она, пряча язвительную насмешку, — Ведь я должна буду всё это перечитать!

1734 год

Граница России с Пруссией

Скрыть инкогнито продвижения фельдмаршала Миниха к польскому городу Данцигу удалось лишь до Мемеля, так как на прусской границе возникли непредвиденные осложнения. Выяснилось, что король Фридрих-Вильгельм строго-настрого запретил прохождение чьих-либо войск через прусские владения. Двигаться же с артиллерийскими орудиями в обход через Вильно — означало потерять не менее трёх месяцев.

Миних, в силу горячего нрава, не мог стерпеть такого вредительского отношения со стороны союзника, и принялся скандалить! Он затребовал к себе прусского коменданта пограничной заставы, отчитал его, как мальчишку. В гневе требовал встречи с главнокомандующим и грозился от имени императрицы Анны Иоанновны строго взыскать с него все издержки, что потерпит русская армия, от продвижения в обход! И в запале даже составил собственноручно письмо королю Фридриху-Вильгельму с требованием пропустить русскую артиллерию через прусскую территорию!

Разумеется, уже спустя пару часов весь Мемель знал, что у погранзаставы стоит русское войско под командованием никого иного, как самого генерала-фельдмаршала Миниха.

Пока командующие обеих сторон выясняли отношения в горячем споре, который никак не мог разрешиться в скором порядке, Миних отдал приказ своему тринадцатитысячному войску — разбить лагерь и расположиться на постой, прямо вдоль границы.

Учитывая, что стоял январь, и людям требовались тепло и провиант, солдаты всюду запалили костры, нещадно вырубая деревья в округе, и занялись охотой, проникая в немецкие владения.

Микуров, наравне с солдатами, трудился в обеспечении провианта. Вызвавшись с отрядом стрелков на охоту за дичью, он проявил себя метким стрелком, убив четырёх куропаток. И, распознав по следам дикого кабана, увлёк отчаянных охотников попытать удачу в поимке крупного зверя. В итоге кабан был успешно затравлен и триумфально зажарен на вертеле. По наспех сооружённому лагерю потянулись соблазнительные ароматы жареного мяса.

Стемнело. Собравшись у большого костра за ужином, офицеры-охотники, чувствовавшие себя героями, весело пересказывали приятелям о том, как выслеживали дикого зверя и, как тот чуть было не запорол их огромными клыками.

Солдаты смеялись, уплетали горячие мясные куски и приплясывали от холода. Некоторые подходили к Василию, дружески хлопали по плечу, хвалили за проявленную на охоте смекалку. Кто-то сзади ткнул его в спину:

— Эй, приятель!! Достань и мне кусочек!

Василий обернулся, радушно протягивая кусок мясных кабаних рёбер, истекающих ароматным жиром. И вдруг вытаращил глаза:

— Лопух?!! ….Чёрт! Ты… Как здесь?!!

— Тихо ты!! Не ори! — шикнул на него Ванька, вонзая зубы в горячее мясо, — Дай поесть. М-м-м… Неделю ничего не ел горячего!

Василий, заслоняя друга от любопытных глаз, тихонько отвёл его в сторону:

— Вот здорово!! Так значит, Миних всё-таки, взял тебя?!

— Ага, держи карман шире.

— Как?! — ужаснулся Микуров, — Так ты, что? Сбежал из Академии?!!

— Угу, — буркнул он, с аппетитом обсасывая кость.

— Вот ты смелый тетерев!!!

— А ты думал, я отпущу тебя одного на войну? — парировал он, — Нарушить дружескую клятву? Ни за что!! Решено вместе, так вместе!!

Микуров обнял его, крепко хлопнув по спине:

— Хоть ты и болван, Лопух, но я чертовски рад тебе, дружище!!

— Чего это я болван?

— Да ты представляешь, что тебе будет за побег?!

— Отчислят, — уверенно ответил Ванька, — Ну, и пусть! А вдруг я лично Лещинского в плен возьму?! Ведь тогда не посмеют отчислить, верно? Победителей же не судят!!

— Дурында ты! — Василий стиснул приятеля обеими руками, — Слушай! Ты же, наверное, замёрз?

— Не то слово! Окоченел!!! — признался Иван, — Шутка ли? Вторую неделю за вами бегу!

— Где же ты спал?

— Мир не без добрых людей, — сообщил он, — Пока на пути города да деревушки были, я не пропадал. Постучу вечером в какую-нибудь избу — меня переночевать пустят и покормят.

— Молодец!

— А вот последнюю пару дней, когда по лесу шли, туго пришлось. Думал — замёрзну! — посетовал Ванька.

— Чудак ты! Чего раньше-то не объявился?

— Ага! Если б меня Миних раньше прусской границы обнаружил, то непременно бы домой отослал!! А так — что с меня взять? Уже чужая территория! Не прогонишь!!

Микуров расхохотался и сбил ему шапку на нос:

— Ну, ты и рассудил! Мудрый удот! В точности, как сеструха твоя, Настасья! Помнишь, когда цветок папоротника искали?

Лопухин не обиделся:

— А то! Сообразительность — это у нас семейное!!

Василий накрыл его полой своего овчинного тулупа:

— Ладно. Идём к костру. Надо подумать, как сказать про тебя Миниху. Я пока ума не приложу!

— На досуге вместе покумекаем.

— Слушай! В Академии-то, небось, тебя хватились! В розыск объявили! — всполошился Василий, — Воображаю, какая там шумиха!!

— Не бойся. Всё ладом, — отмахнулся Лопухин, — Я им записку оставил.

Рыцарская Академия

В день отъезда Микурова кадеты после отбоя обнаружили на кровати Лопухина записку.

— «Друзья, сообщите Шашкову, что меня, вместе с Микурой, фельдмаршал зачислил волонтёром в полк к Беренсу. Отбываю незамедлительно. Увидимся. Лопух», — прочёл вслух Голицын и присвистнул, — Ну, дела!! И Лопуха в полк определили!

— И тоже к Беренсу?

— Ага!

— Да кто такой, этот Беренс?! — повторил Бергер, хмуря лоб.

Граница России с Пруссией

В ответ на требование Миниха пропустить русскую артиллерию к Данцигу через прусские земли король Фридрих-Вильгельм прислал весьма уклончивый ответ, что в дележе польской короны между саксонским курфюрстом и французским ставленником он склонен соблюдать нейтралитет. Так как ни один из кандидатов не счёл сделать ему, прусскому королю, никаких выгодных предложений, то и он, в свою очередь, не видит причин ни помогать Августу, ни препятствовать Лещинскому.

Русский посланник в Берлине Ягужинский активно отстаивал интересы Миниха. И, в желании склонить Фридриха-Вильгельма к содействию саксонскому курфюрсту, дипломатично просил короля задаться вопросом: не навредит ли этот отказ его убеждению — оставаться в дружбе с Россиею? Тот не отказывался от дружеских отношений с Россией, но оказывать помощь саксонцу не желал.

Попытки Ягужинского с Минихом намекнуть кайзеру о том, что, противясь пропустить русские войска к Польше через Пруссию, король, таким образом, нарушает обещания, скреплённые союзом «трёх чёрных орлов», тоже не принесли успеха. На их уверения в том, что императрица Анна Иоанновна может посчитать себя обманутой королём, Фридрих-Вильгельм ответил, что он тоже считает себя обманутым русской царицей в невыполнении некоторых пунктов договора. И посему они могут быть квиты.

Кроме того, примкнув к интересам Саксонии, король опасался вовлечь себя в открытую войну с Францией, чего он, уж конечно, не хотел! Ягужинский выбился из сил, уговаривая упрямца пойти на уступки, пуская в ход различные дипломатические уловки. Всё без толку! Кайзер упрямо предпочитал ничего не делать.

Миних тем временем, с не меньшим упрямством, дымил кострами под Мемелем, рубил леса и истреблял дичь. Он сам ежедневно в сопровождении офицеров выезжал поохотиться в немецкие угодья. Входя в азарт, порой превращал охоту в турнир по стрельбе, и всегда возвращался с полными санями добычи.

Чтоб не тратить понапрасну боевых запасов, Миних велел офицерам для охоты вооружиться арбалетами и луками.

Сегодня, гуляя по снежным лесным пригоркам, он заметил взмывшего вверх беркута и взял его на прицел. Выстрелил несколько раз, но тщетно — высота полёта птицы значительно превосходила пусковые возможности стрелы.

После выстрелов фельдмаршала было позволено стрелять офицерам. Сотни стрел со свистом вырвались ввысь, но также напрасно. Миних махнул рукой:

— Поздно! Слишком высоко! — и осадил всех, — Отставить!! Не переводить стрелы!!!

Все послушно опустили арбалеты. И вдруг в создавшейся тишине, ослушавшись приказа, просвистел чей-то выстрел. Миних, возмущённый такой наглостью, грозно ткнул пальцем в строй:

— Кто осмелился?! Я же сказал, не стрелять!!!

Офицеры притихли, в недоумении переглядываясь. И тут с высоты в снег бухнулся беркут с торчащей в боку стрелой. Прямо под ноги фельдмаршалу.

Миних опешил. Полковник Олонецкий поднял тушку:

— Отличный выстрел, Ваше высокоблагородие.

— Кто стрелял?! — повторил фельдмаршал, но в голосе его уже не чувствовалась угроза, — Ну, признавайтесь, черти полосатые! За такой выстрел обещаю помиловать!!

Из-за спин офицеров протиснулся вперёд молодой парнишка, в овечьем полушубке. Офицеры загудели, не понимая, как он оказался среди них.

— Кто таков? — спросил Миних, удивлённо приглядываясь, и вдруг лицо его вытянулось, — Кадет Лопухин???

— Так точно, Ваше высокоблагородие.

— Вот так новость! Это что такое?? Какого чёрта ты здесь делаешь?!!

Ванька понуро опустил голову. У фельдмаршала начали раздуваться щёки от гнева. И он обратился к офицерам:

— Господа!! Это возмутительно!! Вы только посмотрите, какова дисциплина у наших будущих офицеров! — и ткнул пальцем в Ивана, — Я запретил этому кадету участвовать в походе, а он тут как тут! Пожалуйста!! Сбежал из Академии!!

— Во даёт! — присвистнул кто-то из толпы.

— Отчаянный парень.

Но фельдмаршал не разделил их восторга:

— А что полагается за бегство? А, Лопухин?! Отвечай!!

— Отчисление, — тихо пробормотал Ванька, пряча глаза.

— Ну, так вот — ты отчислен!! — беспощадно констатировал Миних, — Сегодня же! Сию минуту! Вон!! Чтоб духу твоего не было! Ни здесь, ни в Академии!! Позор!!!

Полковник Олонецкий неожиданно вступился за мальчишку:

— Ваше высокоблагородие, осмелюсь заметить, что позором для бойца считается бегство с поля битвы, а не наоборот.

— Вы что же, намерены его защищать?! — побагровел тот.

Олонецкий пожал плечами:

— Но… каков выстрел! А?! Таким учеником Вы, Христофор Антонович, можете только гордиться! Ведь превзошёл самого учителя.

Миних бросил взгляд на подстреленного беркута:

— Это да…, — нехотя согласился он, — Стреляет он отменно.

— Ваше высокоблагородие, — подал голос Ванька, — Вы же при всех обещали признавшегося в выстреле помиловать. А слово командира нерушимо!

В строю офицеров пронёсся весёлый гомон. Олонецкий не сдержался и рассмеялся басом:

— А он и соображает неплохо!!

Следом рассмеялся и сам Миних:

— Ну, стервец!! А? Гляди-ка, подловил меня на слове!

— Оставьте его, Ваше высокоблагородие, — подсказал Олонецкий.

Остальные офицеры поддержали:

— Оставьте! Христофор Антонович!

— Бедовый парнишка!

Миних погрозил Лопухину пальцем:

— Так и быть, остаёшься. Но до первого предупреждения!!

— Ура-а-а!!! — возликовал Ванька, — Христофор Антонович, я не подведу!!

И помчался со всех ног к лагерю сообщить радостную новость Василию.

Очень скоро прусские вельможи Мемеля и близлежащих угодий, терпя невероятные убытки от истребления дичи в их лесах и уничтожения деревьев, пошли к Миниху на поклон, упрашивая встать лагерем подальше от прусской границы, но он остался глух к их стенаниям.

Тогда ущемлённая аристократия обратилась с письмом к Фридриху-Вильгельму, умоляя короля защитить их от «неприятного соседства» с русским войском. И под давлением собственных подданных, кайзеру пришлось пойти на уступки: он дал добро на проход людям и повозкам с поклажей, но оставил запрет на провоз пушек.

Миних, прочтя это уведомление, в гневе выругался крепким словцом. Но делать нечего. Пришлось отправлять артиллерию в обход, а самому двигаться к Данцигу налегке.

императорский дворец

Бюрен сидел в кабинете, задумчиво уставившись в одну точку. Ноги его были вытянуты, руки безвольно свисали с подлокотников кресла. Во всём его облике читалась чудовищная усталость.

День за днём, год за годом неотлучно находиться «при особе её императорского величества» и при этом не надоесть, не вызвать раздражения — работа нелегкая; рутинные будничные проблемы и бесконечные церемонии. Переезды, прислуживание за столом, надзор за подчиненными и слугами. Не холодно ли в спальне; не заменить ли лакея, чья неловкость была замечена во время обеда; каких лошадей и карету подать завтра на выезд; кого из придворных взять с собой на лето в Петергоф; каковы причины отсутствия одной из фрейлин; кого из желающих сегодня стоит допустить к государыне, а кого придержать под благовидным предлогом.

И за этими повседневными хлопотами нужно всегда выглядеть свежим и быть одетым к месту, вовремя замечать перемены настроения государыни, развлекать её приятными сюрпризами. И, несмотря на эти успехи, всё время ощущать себя под прицелом придворного общества, постоянно чувствовать дыхание в затылок соперников. И конкурентов нужно вовремя выявлять и устранять, но отправлять их не на плаху, а на почетные посты вдали от двора. И делать это столь изящно, чтоб не навлечь гнева государыни.

Когда-то в Митаве он блестяще устранил со своего пути старика Бестужева и на какое-то время стал единственным повелителем сердца будущей императрицы.

Впрочем, в первый же год царствования Анны, его напористо стал теснить Ягужинский. Этот человек обладал невероятной мощью! И как тонко Бюрен смог от него избавиться. Потребовалось всего-то напоить новоявленного графа и подзадорить слегка, чтоб тот обругал прилюдно Остермана. Канцлер не стерпел обиды и уговорил Анну выслать сквернослова в Берлин.

Казалось бы, путь расчищен! Но, тут нарисовалась фигура нового соперника — Миниха, который так преуспел, что чуть не вытеснил фаворита из спальных покоев государыни. Забросал Анну дорогими подарками, вскружил голову всевозможными талантами. И вновь он, Бюрен, хитро избавился от конкурента, спровадив за орденами на войну.

Свобода?! Не тут-то было! Воюя с авангардом; ярким, смелым, рвущимся в бой, он проглядел того, кто всё это время оставался в тени и даже не раз выступал союзником в борьбе с соперниками. Он был незаметен в их блеске, не виден за их широкими спинами, не слышим в их шумном гомоне. А теперь, на расчищенном поле, вдруг обозначился во всей красе.

Остерман!!

Об эту фигуру можно сломать хребет. Его не выпроводишь за границу; он надёжно прикрыт болезнью, имеющей привычку к обострению в ответственный момент. Его не отправишь на повышение; он и так негласно правит всем! Его не подведёшь под ссылку; он слишком хитёр. Не вынудишь к скандалу; он безупречно владеет собой. Он просто монстр!!

С ним лучше дружить. Но о какой дружбе может идти речь, если у обоих на кону одна и та же ставка — безграничная власть.

Два года назад, в преддверии дележа польского наследства, Левенвольд-старший, по указке Остермана, привлекая Пруссию и Австрию в союзники, раздавал авансы от русской императрицы; цезарю Карлу была обещана в снохи племянница государыни Анна Леопольдовна. А кайзеру Фридриху-Вильгельму в случае успешного исхода дела позволялось выдвинуть младшего сына на вакантный пост герцога Курляндского.

Но по ходу дел положение переменилось. России не хотелось терять влияние в Курляндии. И когда прусский король выразил недовольство кандидатурой саксонского курфюрста на польскую корону, Бюрен уговорил Анну отказаться от обещаний, данных кайзеру.

Он лично поехал в Дрезден и от лица императрицы провёл переговоры с курфюрстом. Результатом стала договорённость, что Россия военной мощью помогает курфюрсту получить польскую корону, а тот, став королём Польши, обещает сохранить автономию Курляндии под контролем России. И, кроме того, выхлопотал у курфюрста (небывалым красноречием и большими деньгами), чтоб именно его, Бюрена, в дальнейшем бы выбрали герцогом Курляндским.

Но, как известно, шила в мешке не утаишь! Новость просочилась за пределы границ и достигла ушей прусского короля. Тот посчитал себя оскорблённым, и заявил, раз союзники нарушают условия прежнего договора, то и он вправе менять свои решения. И, коли он не поддерживает саксонского курфюрста, то и содействовать армии, стремящейся возвести его на польский престол, не обязан. А посему объявил нейтралитет и запрет на прохождение войск через прусские владения.

Миниху в ходе переговоров у стен Мемеля удалось, с помощью Ягужинского, прояснить истинные причины уклонения Фридриха-Вильгельма от «союза чёрных орлов», и он не замедлил сообщить государыне Анне Иоанновне о том, что кайзер обижен, и ЧТО именно является поводом для этой обиды.

Разумеется, письмо, прежде всего, попало к Остерману. И тот, понимая, что лишённые поддержки Пруссии, русские войска могут затянуть осаду Данцига и, таким образом, дадут возможность Лещинскому подтянуть французский флот, а так же привлечь на свою сторону Швецию, Англию и даже Турцию. И тогда провал будет неминуем.

А, кроме того, канцлер уловил в сложившейся ситуации возможность пощекотать нервы Бюрену, который, наверняка, уже мысленно примерял на себя титул герцога Курляндского.

Остерман, поразмыслив, стал склонять императрицу к тому, чтоб уговорить саксонского курфюрста пойти на некоторые уступки, в том числе пообещать кайзеру титул герцога Курляндского, дабы вернуть Пруссию в союзники.

Остерман был, как всегда, красноречив и убедителен. И Анна Иоанновна, слушая его доводы, не могла не согласиться. Не откладывая дела в долгий ящик, она велела Левенвольду-старшему отправляться в Берлин и уладить с королём это недоразумение.

Бюрен переполошился. Он решительно не желал терять обещанный ему титул герцога и потраченные на это деньги! Одним словом, интересы фаворита и канцлера столкнулись, что называется, лоб в лоб.

Бюрен искусал все ногти, размышляя, как ему обойти Остермана и сохранить за собой обещанную Курляндию? Подкупить Левенвольда? Но известно, что Левенвольд — человек Остермана. На кого же ему опереться?!

В Берлине сейчас находится Ягужинский. А что, если он? Это идея. Предложить Ягужинскому денег, чтоб тот помешал действиям Левенвольда-старшего в переговорах с кайзером. А взамен пообещать ему возвращение в Петербург. Верно! Ягужинский — единственный человек, кого боится Остерман. И только его присутствие при дворе сможет приструнить канцлера. И, хотя пару лет назад Бюрен сам способствовал удалению Ягужинского из столицы, но сам-то Ягужинский думает, что виновник его опалы — Остерман. И это вдвойне хорошо!

Поспособствовав возвращению Ягужинского к русскому двору, Бюрен найдёт в графе доброго друга и соратника. И вдвоём они составят достойный противовес обнаглевшему Остерману.

Бюрен удовлетворённо потёр ладони и взялся за письмо Ягужинскому. Главное, склонить его на свою сторону. А уговорить Анну вернуть опального графа фавориту не составит труда; уж кому, как ни ему ведомы все пути к её доброму сердцу.

квартира М. К. Линара в доходном доме

Мориц Карл Линар в конце января получил письмо, в котором курфюрст, в ответ на его вопрос, разъяснял, что вниманием, оказываемым ему племянницей русской императрицы, ни в коем случае не стоит пренебрегать!

«Учитывая, как стал популярен фаворитизм в России последние годы, место фаворита царской особы — это самое влиятельное место, на какое только может рассчитывать дворянин. А, если вспомнить, что девочка Анна Леопольдовна в будущем станет матерью наследника престола, и, возможно, регентшей при малолетнем императоре, то за право стать её фаворитом будут соперничать многие особы. Поэтому очень хорошо, если бы Вы, Линар, в данном вопросе обошли соперников ещё до того, как они у Вас появятся», — писал Август.

Иными словами, курфюрст ясно давал понять посланнику, что упустить такую возможность он не должен ни при каких обстоятельствах! И отныне угождать принцессе Анне — его первая обязанность пребывания при русском императорского дворе.

Линар, чьё дипломатическое поприще, не было особенно блестящим, усмотрел в этом задании возможность отличиться. К тому же личные обстоятельства его не стесняли (его супруга четыре года назад скончалась от чахотки), и беспокоиться о собственной репутации ему не приходилось. Поэтому он с рвением взялся за выполнение ответственного задания!

На следующий же день в послеобеденное время Мориц Линар явился прогуляться в Летний сад. Но, к своему разочарованию, принцессы там не встретил. Он не огорчился и пришёл назавтра снова. Но ни на другой, ни на третий день свидания не состоялись.

Линар решил, что девочка могла приболеть, и не отчаялся, рассчитывая, что непременно увидит её на ближайшем балу.

императорский дворец

На масленицу на берегу Невы было весёлое гуляние. А вечером императрица давала бал во дворце.

— Я два месяца его не видела! Как думаешь, он придёт?! — переживала Аня, пристально вглядываясь в прибывающих гостей.

— Конечно, придёт, — спокойно ответила Юлия и добавила в сторону, — Попробовал бы он не прийти!! Для иностранных дипломатов императорские балы — это главные события в службе!

Аня увидела Линара ещё издалека; его кафтан из белого шёлка с золотой вышивкой, светлые кюлоты и туфли из белой кожи с золочёными пряжками. Весь в белоснежных одеждах и кружевах, он был похож на воздушный зефир. Встретившись взглядом с принцессой, Мориц просиял приветливой улыбкой, чем буквально пролил живительный бальзам на сердце девушки.

Анна, дабы соблюсти приличия, безропотно позволила дважды пригласить себя на танец Антону-Ульриху. И даже приветливо поболтала с ним о каких-то пустяках. Затем потанцевала с австрийским посланником Антонио Ботта. И, возвратившись, замерла в нетерпении, ожидая приглашения Морица.

Тот не заставил себя ждать, и, едва зазвучали первые ноты следующего танца, направился через зал к царевне.

— Ах, Юлия! Он идёт!! — дрожа от счастья, прошептала она, хватая подругу за рукав.

— Держи себя в руках! — напутствовала её та.

— Это будет не просто! — выдохнула Аня.

— Я рад видеть Вас, Ваше высочество. Позвольте спросить, благополучны ли Вы? — осведомился Линар, когда они оказались среди танцующих пар.

— Да, вполне, — кивнула она.

— После нашей приятной прогулки я несколько раз наведывался в Летний сад в надежде увидеть Вас снова, но мои попытки не увенчались успехом. Признаться, я был обеспокоен.

Она опустила голову, чтоб скрыть радость.

— В какой-то момент я подумал, может, Вам нездоровится, — продолжал он, — Но нанести визит без позволения Вашего высочества не осмелился, опасаясь, что Вы сочтёте это за дерзость.

Аня с трудом подавляла приступы счастья, которые охватывали её от того, что он говорит, как он на неё смотрит, и оттого, что руки её, при переходе от одной танцевальной фигуры к другой, то и дело оказывались в его горячих ладонях.

— В зимнее время днём клонит в сон, — проговорила она за ранее придуманную отговорку, — Поэтому мы решили перенести прогулки на более позднее время.

— Ах, вот как! Я не знал.

— Но сейчас, с наступлением весны, полагаю, мы возобновим привычку гулять после обеда. Так что не исключено, что мы вновь сможем как-нибудь встретиться.

— Я буду с нетерпением ждать этой возможности! — сообщил Линар и, подумав, добавил, — Если Ваше высочество позволит, то я мог бы прислать Вам цветы, если наша встреча в очередной раз не состоится. Как Вы к этому отнесётесь?

Она улыбнулась:

— Это будет очень мило.

Мориц, соблюдая фигуры танца, отпустил руку принцессы. Проследил взглядом как Анна, прошла к другому партнёру, покружилась и вернулась обратно. Он подхватил её под локоть и пылко прошептал:

— Простите, Ваше высочество. Я забыл сказать главное!

— Что?

— То, как Вы прекрасны сегодня!! Свежий цвет лица, блеск глаз… Я был глупцом, спрашивая Вас о здоровье!

Анна почувствовала, как начинают пылать щёки:

— Вы смущаете меня, — робко пресекла она его поток комплиментов.

— Простите, — спешно ретировался он, — Я лишь сказал то, что вижу. И ничуть не приукрасил.

Она, потупив взгляд, подарила ему благосклонную улыбку.

По окончании танца, вернувшись к своему месту, Анна шепнула Юлии:

— Выйди со мной ненадолго! — и устремилась к двери в соседнюю комнату.

Фрейлина послушно последовала за ней. Прикрыв плотно двери, и, убедившись, что их никто не подслушивает, Аня оглушительно взвизгнула, подпрыгнула и, схватив за руки подругу, закружилась в стремительном вихре.

— Юля-а-а!! Я ему нравлюсь!!!

— Он тебе сказал?! — удивилась она.

— Напрямую — нет! Но это бесспорно!! — она обняла фрейлину и расцеловала её в обе щёки, — Юленька! Ты — умница! Ты всё правильно рассчитала! Вообрази, он всё это время приходил в сад и искал встречи со мной!! …. Мой бедный Мориц! Он так огорчался всякий раз, когда не находил меня среди гуляющих. Он решил, что я заболела. И даже хотел навестить меня, представляешь?! Но не знал, как я расценю его поступок и не решился прийти без моего высочайшего позволения!

Аня рассмеялась и захлопала в ладоши.

— А ещё он сказал, что непременно будет приходить в Летний сад и впредь в надежде, что мы увидимся! Да! И, всякий раз, когда его попытка окажется тщетной, он будет присылать мне цветы!!

Юлия равнодушно пожала плечами:

— Что ж, так и быть, дадим ему эту возможность.

— Ах, до чего ты жестокая, Юлия! — принцесса легонько хлестнула её веером, — Если б ты только знала, чего мне стоило делать холодный вид во время танца!! В то время, как хотелось его просто обнять!!!

— Анна…

Она умоляющим жестом сложила ладони перед грудью:

— Но он так прекрасен! И так беззащитен в образе несчастного кавалера!!

— Отчего же несчастного? — всплеснула руками Юлия.

— Ну как же!! Я так и вижу, как он бродит унылый по пустым дорожкам сада, ищет меня и страдает… Юленька! Мне так его жаль!!

Но Юлия в ответ лишь осудительно покачала головой:

— Я бы не стала безоговорочно верить всему, что говорит мужчина.

— Ты несносна!! — обиделась Анна, — Почему я не должна ему верить?! Знаешь, сколько комплиментов он мне наговорил!! И про лицо, и про глаза… Я даже высказала ему порицание, что он переступает дозволенную грань.

— Вот тут ты — молодец! — похвалила её подруга.

Аня без сил опустилась на гобеленовую кушетку:

— Всё это ужасно.

— Что?

— Притворство! Этикет и прочая чепуха! Зачем всё это?!

Юлия присела рядом и нежно обняла принцессу обеими руками:

— Напротив! Это прекрасно! Когда между вами ещё столько несказанного — лишь намёки и взгляды. Лишь смутные догадки и терзания! То разочарование, то надежда, — она вздохнула и посмотрела вдаль.

В глазах её вдруг блеснула грустинка. Анна отстранилась и с удивлением посмотрела на фрейлину. А та продолжала вдохновенно:

— Пока вы ещё сходите с ума от вынужденной разлуки. И счастливы одним прикосновением руки во время короткого танца! Поверь мне, когда всё будет позади, ты станешь вспоминать об этом времени, как о самых счастливых днях в своей жизни!!

— Юлия! Как это понимать? — Аня пребывала в потрясении от услышанного, — У тебя это всё уже было?!

Та в ответ потупила взор.

— Почему ты молчишь? Кто он?! — настойчиво потребовала Анна.

Юлия вздохнула и подняла на принцессу грустный взгляд:

— Его звали Христиан.

— Да? И кто он такой?

— Он был молодым офицером из полка, что квартировался в деревне позапрошлым летом недалеко от нашего поместья в Лифляндии.

— Расскажи мне. Пожалуйста!

— Я сразу его заприметила. Он был самым красивым из всех: золотистые кудри, синие глаза…, — стала смущённо рассказывать Юлия, — Первые две недели мы лишь украдкой поглядывали друг на друга и не решались даже заговорить. Потом на одном из ужинов, что устраивали местные помещики, приглашая туда военных, он пригласил меня на танец. Мы познакомились и разговорились.

— Та-ак…

— Он стал присылать мне записки. Назначал встречи. Я сбегала из дома, тайком от родителей, чтоб встретиться с ним и погулять у озера.

Аня лукаво прищурилась:

— Сдаётся мне, это были не просто прогулки? — и наклонилась ближе, — Скажи, он признавался тебе в любви?

Юлия, не хотя, кивнула. Принцесса разволновалась:

— И вы целовались?

— О, да.

— Господи!! Как романтично! И что было потом?

— Потом… Младший брат проболтался отцу, что я бегаю на свидания с офицером. Отец очень рассердился и запер меня в комнате. Строго-настрого запретил выходить из дома одной.

— А ты?

— Я плакала, пыталась бежать. Меня ловили и снова запирали.

— Бедняжка! А что было потом?

Юлия помрачнела:

— Мне не хочется дальше рассказывать…

— Ну, пожалуйста! Пожалуйста!! — взмолилась Анна.

— Хорошо, — покорилась она, — А потом мы как-то всей семьёй пришли на ужин к соседу, и я увидела, что Христиан танцует с их дочерью — белобрысой Мартой.

— Да что ты?!

— Да. Он был так весел, будто ничего и не случилось. А, увидев меня, лишь кивнул издалека, как старой знакомой. И даже не подошёл.

— Не может быть!! — поразилась Аня, взволнованная рассказом подруги, — И что сделала ты?!

— Что я могла сделать? Убежала домой и проревела всю ночь.

— Как это грустно… А дальше?

— Мой старший брат Карл, поступив на службу при дворе Анны Иоанновны, узнал, что та набирает штат фрейлин для племянницы и порекомендовал ей меня. Императрица согласилась. И родители спешно отправили меня в Петербург, в надежде, что здесь я скорей позабуду о своих сердечных несчастьях. Вот так я и оказалась здесь.

Принцесса смотрела на неё огромными глазами:

— Значит, ты с тех пор его не видела?

— Нет.

— Бедная моя Юлия! — расчувствовалась она, — Бедная, бедная…, — и крепко обняла подругу.

— Знаешь, я уже стала его забывать.

— Правда?

— А этот кадет Голицын…

— Та-а-ак….

Юлия тихо улыбнулась:

— Он очень-очень похож на него.

— Да ладно?

— Да. Как увидела его — чуть сердце не остановилось. Так же невероятно красив! Волосы… Глаза… Я просто пропала!

Она закрыла ладонями лицо. Аня ласково погладила её по волосам:

— Хочешь, я познакомлю вас поближе?

— Нет! — отрицательно замотала головой Юлия, — Он же такой красавчик! Должно быть, девицы стаями вьются вокруг него! Нет-нет! Я не хочу повторять прошлых ошибок.

— Ты уверена?

Она кивнула:

— Да.

— Ну, как хочешь.

— Анна, извини, если я последнее время ворчу на тебя и поучаю, — покаялась вдруг Юлия, — Поверь, я просто не хочу, чтоб ты оказалась в такой же ситуации, как я! Не хочу, чтоб ты страдала!!

— Я не сержусь, — заверила её принцесса, — Это так хорошо, что ты у меня есть. Ты — самая лучшая подруга! Не оставляй меня никогда, пожалуйста!!

Польша

В первых числах марта Миних приехал под Данциг с канцелярией, небольшой свитой и тринадцатью тысячами червонцев. Тут же созвал войсковой совет, где объявил повеление императрицы немедленно начать боевые действия против Данцига. Быстро изучил карты, осмотрелся на местности и предложил овладеть господствующими высотами. Некоторые генералы были против начала атакующих действий, и считали, что надо ждать подхода осадной артиллерии.

Но Миних не мог сидеть без дела! Он приказал строить траншеи и редут на самой высокой точке — горной возвышенности Циганкенберг. Отсюда лучше всего просматривалась вся западная стена города.

— Если для осады нам нужны пушки, то мы добудем их в бою!! — заявил Миних.

И отдал приказ — атаковать укрепление Ора, располагавшееся у южных стен Данцига, в котором находилось четыреста человек гарнизона. Атака прошла успешно, и после двухчасового сопротивления укрепление сдалось. В распоряжение осадной армии поступило двенадцать пушек и две мортиры.

Из них и начали обстреливать город.

Узнав, что неподалёку в небольших городах Эльбинг и Мариенбург располагаются полки конфедератов, Миних направил туда отряды драгун и пехотинцев. Оба города сдались без сопротивления, а найденные там орудия и припасы также были переправлены в лагерь.

К началу апреля из Саксонии через недружественную Пруссию удалось провести в Данциг четыре мортиры. При этом мортиры везли раздельно со станками, спрятав под всяким барахлом на больших телегах, выдавая их за багаж герцога Вейсенфельского.

Из этих добытых с горем пополам орудий Миних ежедневно обстреливал город, призывая коменданта Данцига сдаться и выдать им Станислава Лещинского. Иначе грозился никого не пощадить.

Впрочем, его угрозы, как и выстрелы, были не страшней комариных укусов. Данциг был надёжно укреплён, обеспечен припасами и орудиями. И из-за высокой стены летели ядра и бомбы, нанося урон осаждающей армии куда больший, нежели та могла причинить городу.

Армии Миниха не хватало не только пушек, но и боеприпасов. Русскими солдатами было замечено, что некоторые ядра или мортирные бомбы, которыми стреляют поляки, имеют особенность не разрываться. Солдаты подбирали их и извлекали из них порох, который вполне годился для употребления.

Миних за каждое такое ядро (или бомбу) велел выдавать солдатам по три копейки. Желающие поживиться бросались к падающим снарядам так стремительно, что некоторые погибали от бомб, разорвавшихся прямо у них в руках.

Микуров с Лопухиным, радуясь, что оказались в гуще настоящих военных действий, сновали между солдат и тоже подбирали неразорвавшиеся ядра. За что и были в первый же день строго наказаны фельдмаршалом.

Миних приволок обоих кадетов за воротники с линии огня в штабную палатку и отругал последними словами, пригрозившись отправить обоих в Петербург.

— Для чего, по-вашему, родители определили вас в Рыцарскую Академию?! Для чего я создал в ней программу четырёхклассного обучения?! Чтоб выпускать из стен Академии пушечное мясо?!! — негодовал Миних, сотрясая воздух кулаками, — Страна нуждается в хорошо обученных офицерах! В талантливых генералах! А вы что творите?!

— Простите, Ваше высок…

— Молча-а-ать!! Разве я взял вас с собой в Польшу для того, чтоб вы бомбы с поля подбирали?!! — взревел Миних, стегнув обоих шарфом, — Остолопы! Ведёте себя, как рекруты, набранные из глухой деревни!!

Василий с Иваном стояли понурые и виноватые, боясь поднять головы.

— Ладно бы ещё Лопухин! Но от тебя, Микуров, я никак не ожидал!! А, ну, сядьте оба!!

Они покорно опустились на скамейку. Миних, наконец-то, выпустил пар и заговорил строго, но спокойно:

— Геройствовать на поле боя и без вас смельчаки найдутся! Отдать жизнь за Отечество — дело не хитрое! Тут голова не нужна. А вот как одержать победу над врагом в наикратчайшие сроки и с наименьшими потерями — это задачка сложная для умных голов. Вот тут-то вы мне и нужны, голубчики!

— Так точно, Ваше высокоблагородие.

— А задачка будет такая: необходимо пробраться в Данциг и произвести разведку. Узнать, сколько в нём орудий, сколько воинов, где располагаются военные склады, где находится Лещинский, и где самое слабое место обороны. Понятно?

— Понятно…

— Так что сидите и думайте! Завтра утром изложите свои соображения.

Они дружно кивнули и воспрянули духом. Задача показалась им интересной. И, оставшись в палатке одни, друзья наперебой стали делиться друг с другом идеями.

Нутро они рассказали фельдмаршалу о придуманных вариантах. Но ни один из них Миниху не пришёлся по душе. Прежде всего, он решительно возражал против того, чтоб оба приятеля проникали за стены Данцига:

— Нет. Нет! И нет!! Внедриться к осаждённым должен только один Микуров! — категорично заявил Миних.

— Но почему? — надулся Лопухин.

— Он знает языки. Он осторожен, наблюдателен. И, в отличие от тебя, Лопухин, всегда принимает взвешенные решения, а не действует наобум!

— А…

— Даже не пытайся мне возразить! — пресёк он намерение Ивана вставить слово в свою защиту.

Ванька погрустнел и тихо засопел в знак протеста.

— Поэтому, — продолжал фельдмаршал, — Вы должны сосредоточиться на разработке плана проникновения в Данциг одного Василия! Кроме того, я предполагаю, что быстро выбраться назад ему вряд ли удастся. Поэтому внедрение в стан врага должно быть основательным, с хорошей легендой, позволяющее безопасно оставаться в городе продолжительное время.

— А мне что делать? — буркнул Иван.

— Василию будет нужна система передачи сведений. Вот тут и пригодишься ты, Лопухин! Твоя задача — быть на связи!

Тот встрепенулся:

— Ага!

— И при этом, Лопухин, не прозевать ни одного сообщения! — строго наставил на него палец фельдмаршал, — Не выдать разведчика! Не стать самому мишенью для неприятеля!! Тебе ясно?!

— Ясно, — вздохнул Ванька.

— Чтоб создать такой подробный план действий, требуется время. Я вас не тороплю. Обсудите всё хорошенько. Разрешаю пользоваться картами для детального изучения местности.

— Хорошо!

— Чтоб добыть недостающие сведения для разработки плана, позволяю Вам ходить в ближайшие деревни. В лес. К реке. Вступать в разговоры с местными жителями ближайших деревень.

Друзья радостно переглянулись.

— Но на линию огня не соваться! — тут же пресёк их задорный настрой фельдмаршал, — И перед неприятелем не мелькать! Враг не должен знать разведчика в лицо. Разведчик — это фигура инкогнито. Уяснили?!

— Так точно!

— Приступайте!

Пруссия

План Бюрена сработал! Ставка на Ягужинского оказалась точным попаданием в яблочко. Своё назначение посланником в Берлин Павел Иванович Ягужинский считал опалой, в которую его ввергли коварные козни завистника Остермана.

В нахождении при дворе короля Фридриха-Вильгельма Ягужинский не видел ни пользы, ни личного интереса. Его натура жаждала бурной деятельности, развития, продвижения проектов, общения с передовыми мыслителями и вдохновителями идей. А здесь в Берлине он был вынужден изнывать от скуки.

Кайзер прусский в глазах Ягужинского был чудаковатым монархом, который, из-за чрезмерной озабоченности внутреннего переустройства страны, целыми днями разъезжал по владениям, поучал крестьян, как им пасти скот или растить брюкву. Видимо, мнил себя в этих вопросах большим знатоком. Кроме того, был невероятный сквалыга и скопидом. Не терпел бездельничества и мог, завидев на своём пути праздно шатающегося горожанина, приказать поймать бездельника и отлупить. Поэтому, издали завидев короля, горожане разбегались от него в рассыпную и прятались по домам.

То же касалось и придворных особ, которые, по его мнению, должны постоянно быть при делах, а не слоняться по дворцовым залам. Отсюда легко догадаться, что придворная жизнь в Берлине кардинально отличалась от Петербургской, изобилующей ассамблеями, балами, маскарадами и прогулками.

В вопросах внешней политики Фридриха-Вильгельма интересовали лишь отношения с соседствующей Австрией, в правителе которой он видел своего ближайшего соратника и друга. Поэтому предложения, поступающие от посланников австрийского цесаря, рассматривались им в первую очередь и, чаще всего, имели положительную резолюцию.

Все же остальные проекты подвергались сомнениям и тщательной проработке в поисках подвоха! Король имел особенность подозревать, что все вокруг имеют намерение обмануть его. И когда его маниакальная подозрительность вдруг находила своё подтверждение, король впадал в огорчения, обижался, как ребёнок, и глубоко страдал, уходя в длительную депрессию, отменяя визиты и целые рауты.

Учитывая, что Фридрих-Вильгельм уже считал себя обиженным и обманутым русским двором, посеять в его уме сомнение в очередных обещаниях русской императрицы не составляло никакого труда. Король изначально был настроен недоверчиво ко всему, что станет излагать ему посланник Анны Иоанновны. К тому же импульсивность и упрямство, с которыми Левенвольд взялся за дело, ещё больше настроили Фридриха-Вильгельма на сопротивление.

И Ягужинскому достаточно было лишь не вмешиваться и не пытаться ни в чём разубедить короля, чтоб оправдать доверие Бюрена и полученную от него сумму денег.

Впрочем, деньги тут были ни причём. Главной мотивацией для Ягужинского послужило обещание фаворита походатайствовать об его возвращении к петербургскому двору! Павлу Ивановичу осточертела скука прусского дома, где он, страшно признаться, от отсутствия развлечений, стал уже находить удовольствие в семейном кругу, нянькая новорожденную дочь и слушая глупую болтовню супруги Анны Гавриловны.

Таким образом, Левенвольд-старший убрался восвояси ни с чем. Прусский король оставил за собой право хранить нейтралитет в отношении дележа полькой короны. Артиллерийские русские полки продолжали двигаться к Данцигу в обход прусских территорий. Миних оставался под стенами осадного города без достаточного количества людей и орудий.

Зато Бюрен вернул себе надежду, что к его скромному имени однажды добавится герцогский титул! А заодно вкусил удовольствие от того, что «надрал уши» Остерману.

А Ягужинский набрался терпения в ожидании обещанного приглашения в Петербург.

Польша

Миних, совместно с генералом Ласси, равномерно распределил имеющиеся полки по западному берегу Вислы от Данцига до Балтийского моря. Определил выгодные позиции для траншей и редутов. И в течение месяца осадная армия создала обширные военные укрепления около стен города.

Вот только жители Данцига до сих пор не видели в русских серьёзной угрозы. В городе располагался постоянный гарнизон численностью более двадцати четырёх тысяч солдат. И со смотровых башен города полякам было видно, что противник не превосходит их, ни числом воинов, ни количеством орудий. Да и съестных запасов на складах было более, чем достаточно.

К тому же, несмотря на осаду, у них сохранился выход к Балтийскому морю. С северной стороны Данциг сообщался по реке с крупным фортом Вайхзельмюнде. Оттуда по реке регулярно приходили мелкие суда, обеспечивая связь и доставляя припасы.

Русские, заняв высоты на левом берегу, старались расстреливать корабли, идущие в Данциг. Но, поскольку пушек у них было не много, полностью потопить корабль удавалось редко. Поэтому, хоть и с ущербом, но судна всё же прорывались сквозь линию обстрела и поставляли в осаждённый город порох, гранаты, муку и прочие необходимые предметы.

Наблюдая из укрытия, как солдаты обстреливают очередное судно, движущееся к городу, Микуров радостно хлопнул Ваньку по плечу:

— Лопух! Я знаю, как пробраться в Данциг!!!

Миних привёл друзей в штабную палатку:

— Ну? Рассказывайте, что надумали?

— План таков, — начал Микуров, — Необходимо сосредоточить все имеющиеся мортиры ближе к береговой линии в одном месте.

— Зачем?

— Для того, чтоб в следующий раз, когда разведка донесёт о том, что очередной корабль вышел из форта в направлении Данцига, атаковать его огнём и обязательно захватить вместе с командой!

— Так.

— Думаю, лучше всего, это сделать вот здесь, — и Василий указал место на карте как раз напротив острова Хольм.

Миних внимательно посмотрел на указанное место и, подумав, кивнул:

— Допустим. А дальше?

— В самый разгар боя, я в одежде польского крестьянина, незаметно зайду в реку, — продолжал Василий, — Проплыву под водой и вынырну возле борта корабля. Сделаю вид, что я — член корабельной команды и вплавь брошусь к польскому редуту на остров Хольм. Уверен, польские солдаты должны будут подобрать «своего», видя, как тот чудом спасся при захвате корабля противником!

— Та-ак, — удовлетворённо потёр подбородок фельдмаршал.

— Ну, а спасшим меня солдатам скажу, что я — помощник мукомола с мельницы из деревни Лангфурт. Зовут меня Вацлав. И будто я приставлен хозяином в сопровождение груза из десяти мешков муки, что были на корабле. Уверен, мне поверят; никто не знает этих мальчишек, работающих на деревенских мельницах. На острове меня, конечно, не оставят и переправят в Данциг. И вот я — у цели!

— Неплохо придумано! — похвалил Миних, — Очень неплохо!!

— Только непременно нужно проследить, чтоб с атакуемого корабля никто не сбежал. Иначе моя легенда рассыплется в прах.

— Уж об этом я позабочусь! — пообещал фельдмаршал и обернулся к Лопухину, — Ну, а как быть со связью?

— Всё продумано, Христофор Антонович, — заверил его тот, — В ходе тщательных разведывательных маневров, выявлено, что наилучший способ для сообщения — восточная стена города.

— Это почему?

— Там меньше всего польских охранников. Это оттого, что там местность болотистая и непригодна к атакам противника и размещению орудий, — пояснил Иван.

— Молодцы, — подивился Миних, — Отличные наблюдения.

— Мы выяснили, что ночью вся охрана восточной стены располагается только в сторожевых башнях. И, зная тропинку на болоте, в одиночку можно пробраться к стене незамеченным! — и на вопросительный взгляд фельдмаршала Ванька добавил, — Для убедительности мы уже проделали это несколько раз.

— Каков план передачи сведений?

— По ночам я буду из укрытия в лесу следить за стеной, — продолжал Лопухин, — Перед тем, как сбросить послание, Микуров подаст мне сигнал светом зажженной свечи через отверстие смотровой щели. Именно к месту, откуда будет сигнал, я и стану прокладывать путь в поисках сброшенного сообщения.

— Во избежание опасности, послания будут зашифрованы, — пояснил Василий, — Шифр знаем только мы оба.

Миних задумчиво посмотрел на кадетов, постучал пальцами по крышке стола и, в качестве вердикта, произнёс одно-единственное слово:

— Хорошо!

О том, что из форта Вайхзельмюнде готовится к отплытию в город очередное судно с припасами, стало известно спустя неделю.

Миних объявил по лагерю всеобщую готовность к его захвату. Ночью, чтоб не заметили осаждённые, он отдал приказ: стянуть все имеющиеся мортиры ближе к берегу и расположить в одном месте напротив острова Хольм, маскируя их ветками и волокнами сухой травы.

И, когда рано утром, в предрассветном тумане тихо возник польский корабль, намереваясь бесшумно проскользнуть мимо острова в канал, сообщающийся с водяными воротами города, осадная армия внезапно обнаружила свои позиции и открыла огонь со всего побережья!

Наудачу одним из первых снарядов перебило мачту. А следующее ядро проделало изрядную пробоину в борту. Корабль накренился. Люди попрыгали с палубы в воду.

— В атаку!! — скомандовал Миних.

И с берега стремительно посыпались отряды для захвата в плен членов команды.

— Пора! — подтолкнул фельдмаршал Микурова.

Василий в создавшемся ажиотаже быстро сиганул в реку и проплыл с пару десяток саженей под водой, никем не замеченным. Вынырнул, отплёвываясь, огляделся. Кругом царил невероятный хаос. Трещали доски. С корабля летели в воду мешки, барахтались и кричали люди. Рядом визжали пули и падали бомбы. К тому же вода оказалась ледяная (всё же была лишь середина апреля) и безжалостно обжигала кожу и сводила судорогой пальцы.

Оценив положение, как критическое, от острова Хольм отчалил прам и двинулся на помощь утопающим. Василий оттолкнулся от борта и размашистыми гребками бросился к нему, голося о помощи по-польски, стараясь изо всех сил перекричать гром выстрелов:

— Помуж!! Помуж ми!

Ласси, заметив, что вражеский прам движется к кораблю, скомандовал переключить всю артиллерию на него. Миних, в ужасе сознавая, что снарядом могут неловко зацепить Микурова, прильнув к подзорной трубе, напряжённо следил за плывущим мальчишкой, шепча про себя молитвы.

Василий, не на шутку перепуганный грохотом взрывающихся вблизи бомб, принялся так отчаянно работать руками и ногами, что, когда его подхватили польские солдаты и затащили волоком на прам, беднягу по-настоящему трясло от страха и холода, что он долго не мог и слова вымолвить.

Миних, увидев, что мальчишка достиг цели, оживился и со всей мочи заорал генералу Ласси:

— Все в воду!! Живо! Брать пленных!! Хоть одного упустите — лично пойдёте под суд!!!

Спустя полчаса всё было кончено. Корабль с пробоиной русские пришвартовали к берегу. Все живые и раненые члены команды выловлены и взяты в плен. Польский прам, ради устрашения, ещё какое-то время постоял на середине реки, совершая единичные выстрелы, и вернулся на остров.

— Повезло тебе. В рубашке родился! — сказал польский офицер, склоняясь над Василием.

Он в ответ лишь плотней закутался в парусину, что дали ему матросы, и продолжал молчать и стучать зубами от холода.

— Эко тебя, беднягу скрутило, — пожалел его рулевой матрос и протянул кружку с ромом, — На-ка, хлебни для согрева.

Микуров глотнул и выпучил глаза. Закашлялся до слёз. Офицеры засмеялись:

— Ничего, ничего! Сейчас твою лихорадку вмиг снимет!!

Причалили в городскую гавань. У пристани их встретил сам комендант Данцига генерал Фитингоф. Выслушав доклад старшего из офицеров о нападении на судно и понесённых потерях, строго взглянул на Микурова:

— Кто таков будешь?

— В-вацлав… сирота, — выдавил он, с трудом унимая дрожь.

— Что на судне делал?

— С хозяином муку в город везли.

— Откуда?

— С Ланкфурта.

— Пан генерал, мальчишка страху натерпелся, — вставил офицер слово в его защиту, — Виданное ли дело, в ледяной воде столько проплыть под пулями! Единственный из всех, кто уцелел. Герой! Под счастливой звездой родился!

— Едем со мной, — кивнул комендант, — Отведу тебя на кухню. Там обсохнешь и отогреешься. Герой!

в крепости Данциг

Кухарка забрала у Василия его промокшую одежду, а взамен дала длинную суконную рубаху и усадила на лавку ближе к печи.

Помощница повара, юная девица с тяжёлой русой косой, принесла ему глиняную миску горячей похлёбки. И уселась рядом, подперев ладошкой щёку, рассматривала Василия, пока тот работал ложкой.

— А ты, правда, прямо под пулями плыл с разбитого корабля? — спросила она, не сводя с него восхищённых глаз.

— Угу.

— Страшно было?

Он взглянул на неё и гордо расправил плечи:

— Не очень.

— Врёшь!!

— Я назад не оглядывался. Решил, бог даст, значит спасусь. Хотя, пару раз совсем рядом бомбы так шарахнули, что волной с головой накрыло!! — хвастливо заявил он.

— Ух, ты! — выдохнула девчонка, — Я бы со страху на дно пошла!

— А ты плавать-то умеешь? — поддел он её.

— Умею! Ты ещё хлеба хочешь?

— Ага.

Она радушно отрезала ему ломоть от круглого каравая.

— Спасибо.

— Янина! — это явился на кухню повар и строго окрикнул помощницу, — А за водой в котлах кто смотреть будет?! Кипит уже!!

— Иду! — откликнулась она и умчалась к печам.

Повар придирчиво оглядел Микурова:

— Пан Фитингоф сказал, ты сирота?

— Так.

— А в деревне работал на мельнице?

— Ага.

— Вот и славно. У меня останешься. Работников моих в гарнизон позабирали. Старик Миклош, третьего дня себе топором по ноге хватил. Не одному же мне тут с бабами надрываться?! Обсохнешь и за работу! Дров принесёшь. И воды натаскаешь.

— Хорошо, — обрадовался Василий.

— Тебя как звать?

— Вацлав.

— Меня будешь звать пан Тобиас.

К полудню выяснилось, что дрова заканчиваются. И пан Тобиас велел новому помощнику привезти партию запасов со двора пана Тышкевича. В сопровождение Микурову он дал Янину. Прихватив телегу, они отправились через город к северным воротам.

По пути, болтая с Яниной, Василий успевал отмечать всё, что попадалось на глаза: размещение военных складов, казарменные постройки, марширующий в смену дозор, размещение пушек по периметру стены.

Дойдя до места, Микуров выяснил, откуда и как осаждённый город получает дрова. В деревне Хейбуде, расположенной выше по течению, крестьяне рубят лес и сплавляют его по реке Висле. А со стороны северных городских ворот Данцига солдаты отлавливают эти брёвна и оттаскивают на двор Тышкевича, где их сушат и распиливают на дрова. И затем поставляют в дом коменданта. А остальным горожанам продают за установленную плату.

Таким образом, осада Данцига могла продолжаться вечно; из Хейбуде — дрова, из Вайхзельмюнде — порох и пули, из Ланкфурта — мука. И кому, какое дело, что снаружи кто-то бряцает оружием и немного постреливает!

Нагрузив телегу доверху, Василий с Яниной впряглись в ремни и не спеша потащили поклажу обратно.

У восточной стены остановились передохнуть. Василий запрокинул голову, оглядывая сторожевые башни:

— Ух, ты! Высотища какая! — восхищённо проронил он.

— Ты что, никогда не видел крепостных стен? — удилась Янина.

— Только издали, — признался он, — Я же всю жизнь в деревне прожил. Там выше плетня ничего не видел, — и вздохнул, глядя на застывших у смотровых башенок дозорных, — Вот бы посмотреть оттуда! Мою деревню, наверное, как на ладони, видать.

— Деревню! — фыркнула Янина, — Да оттуда Эльбинг с Мариенбургом видать!!

— Ну, это ты хватила! Не может быть.

— Ещё как может!

— Ты почём знаешь? Ты туда поднималась?

— Да сколько угодно раз!!

— Врёшь!

— А вот и нет!

— Да кто тебя пустит?

— Это меня-то?! — вспылила девчонка, откинув за спину тяжёлую косу.

Подбоченилась и, гордо задрав нос, подошла к охраннику:

— Дядька Януш, как поживаешь?

— А! Янинка, — улыбнулся тот радостно, — Неплохо. А ты, моя красавица, никак за дровами ходила? Гляжу, помощник у тебя бравый. Где взяла такого сокола?

— В разбитого судна. Слыхали уже, небось?

— Как не слыхать. Так вот он каков, в рубашке рождённый? Ну, здравствуй! — и охранник протянул ему руку.

— Здравствуйте, — ответил ему рукопожатием Василий.

— Дядька Януш, позволь нам на стену подняться? — заискивающе попросила Янинка.

— Зачем?

— Посмотреть.

Тот усмехнулся:

— Ну, с этой стороны можно. Тут опасности нет. Ступайте. Поглядите. Только не долго! И осторожней там, наверху!!

— Хорошо, — она схватила Микурова за руку, — Идём! Сейчас убедишься!!

Сверху открывался замечательный вид. Чёрные квадраты распаханных полей, желтоватые луга с прошлогодней травой, зеленеющие мхами болота — всё выглядело огромным лоскутным одеялом, с широкой синей каймой холодных вод Балтийского моря. Бескрайные леса, подёрнутые тонкой весенней зеленью. И чёрной лентой исчезающая в их тенистых чертогах река Висла. На берегу притулившаяся деревушка Хейбуде с двускатными черепичными крышами домов. Видно, как копошатся в загонах куры. И женщины полощут на реке бельё. Удивительно! С восточной стороны всё так спокойно и тихо, будто и нет войны. Стайка голубей стремительно пронеслась так низко над головами, что Василий с Яниной испуганно присели и рассмеялись.

Девушка сняла шапочку и весело помахала вслед голубиной стае.

— Ну, как? Что скажешь? — прищурилась она от яркого солнечного света, прижав ко лбу ладошку «козырьком».

— Здорово!! — искренне признался Микуров.

Янина смело уселась на самом краю в бойнице, между двумя зубцами, свесив ноги наружу. И поманила Василия:

— Садись, если не боишься.

— Вот ещё! — оскорбился он, — Чего тут бояться?

И уселся рядом. Однако, не признался заносчивой девчонке, что в первый момент невольно ощутил лёгкое головокружение от такой высоты.

— Вон, гляди, «Фома неверующий»! — Янина вытянула руку вперёд — Видишь острые шпили башенок вдали за деревьями?! Это Эльбинг. А там, дальше — Мариенбург.

— Ты была там?

— Была два года назад на ярмарке. Отец возил.

— А где сейчас твой отец?

— В гарнизоне у генерала Фитингофа. Он — хорунжий.

— А мать?

— Известно, где — дома по хозяйству хлопочет. У меня ещё трое младших братьев и сестра. А у тебя, значит, нет никого?

Василий покачал головой.

— Знаешь, — призналась Янина, подставляя лицо под тёплый ветер, — Это моё любимое место. Я с детства люблю сюда приходить.

— И что ты здесь делаешь?

— Мечтаю.

— О чём?

— О разном, — она поболтала ногами в воздухе, — Например, я люблю придумывать себе, что находится во-о-он за тем лесом? Там, далеко-далеко, что нельзя и увидеть!!

— Там Пруссия.

— Правда?! — удивилась она, — А ещё дальше?

— Дальше — Россия.

— А ещё-ещё дальше?

— Океан. Большой, бескрайний с ледяными глыбами.

Янина лукаво взглянула на него:

— Откуда ты знаешь?!

Микуров стушевался:

— Так… Слышал.

Она улыбнулась:

— Вот интересно было бы всё это повидать! Правда?

Пан Тобиас бросил соломенный тюфяк на пол в кладовой комнатке, где на полках высились пирамиды глиняной посуды:

— Спать будешь здесь!

— Хорошо, — Василий окинул взглядом тесное жилище.

— Смотри аккуратней! Посуду не переколоти!! — предупредил повар, — Имей в виду, продуктовый склад закрыт. Так что стянуть ночью ничего не получится.

И пан Тобиас похлопал себя по животу, где на поясе звякнула увесистая связка ключей.

— Рано утром придёт кухарка. Поможешь ей печь растопить. Ну, всё! Как говорится, спокойной ночи.

И повар ушёл.

Микуров дождался, когда его шаги стихнут. Полежал немного, прислушиваясь. И, убедившись, что остался совершенно один, пошёл исследовать кухонное пространство.