Бесплатный фрагмент - Полный мрак

О моём страхе, о моей чёрной грусти и для тех, кто исчез во мраке.

---

Цветёт загадочный сад в летнюю пору.

Тянется сладкий запах бутонов роз, пионов и страха.

Не рви цветы — там шипы.

Уколешь палец — принца нет.

Скорей убеги, как ты обычно пытаешься.

Никто не поможет,

и ты сам себе враг.

Беги до тех пор, пока лес не увидишь.

А там дожди, холодная постель

и туманы.

Сведи всё в шутку

и продолжай кричать,

но без звука, чтобы людей не потревожить.

Беги быстрее.

Помни: когда-нибудь тот летний сад

исчезнет за горизонтом.

И тогда твоей жизни наступит конец.

Первый сон

Меня убила моя мама.

Я лежал на асфальте весь в крови. Она сбила меня на машине, но даже не остановилась. Она не видела, что это был я. Наверное. Хотя я давно думал, что когда-нибудь она меня прикончит. Я попытался встать, но было очень больно. Нога вывернута, из артерии хлещет кровь, рёбра болят, на голове шишка. Я попытался снова встать, но на деле даже не шевельнулся. Поток крови стал тише, а вскоре прекратился совсем. Я лежал и ждал, когда же я умру. Надо мной пролетела ворона. Одна из всех птиц не спит ночью. Зазвонил телефон. Он не затыкался. Звонок эхом отражался от домов. Я заметил, что не дышу. Кажется, я умер, но что-то не похоже. Оставалось ждать помощи.

Почему-то мне даже не страшно, что меня убила моя родная мать. Мне даже не грустно. Она была настоящим монстром. С детства её ледяной голос отдавал мне приказы и ругал. «Если ты меня так ненавидишь, то тебе стоило сделать аборт!» — помнится, так я ей вчера сказал, а она дала мне пощёчину. Вижу, времени она даром не теряет. Я, правда, только в самых страшных снах мог предположить, что она меня действительно убьёт. «Может, я сплю?» Вдалеке зашумела гроза. «По крайней мере, эта сволочь будет портить жизнь только моему тупому сводному брату… А вот отчима жалко».

Единственным человеком, который ко мне хорошо относился, был отчим. Он заменил мне отца. «Господи, вот не повезло же мне с родителями. Оба дебилы». Отчим носился со мной с одиннадцати лет, иногда мне даже казалось, что я ему родной. Сын у него только мудак. «Надеюсь, он узнает, что моя мама убийца, и уйдёт к другой женщине. Он заслуживает лучшего».

Я не заметил, как начался ливень. У меня было ощущение, что дождь шёл всё это время. Я попытался напрячь мозг и вспомнить, когда начался дождь, но у меня это не получилось. Я как будто оказался уже внутри этого чёрного дождя. Как будто только этот чёрный дождь и был единственным настоящим вокруг меня. Честно, я даже не мог вспомнить, что было до того, как меня сбила машина. Я просто оказался на мокром асфальте, весь переломанный и разбитый.

Я попытался ещё раз подняться, и у меня это получилось. Я отряхнулся, все раны исчезли. Только чёрный дождь начал лить ещё сильнее. Я осмотрелся. Я стоял во дворе своего дома. Подняв взгляд наверх, я увидел на третьем этаже окна своей кухни, там горел свет. Чья-то фигура отбрасывала тень на потолок. Кто-то танцевал там. Я не мог оторвать взгляд. Я не мог пошевелиться. «Это должна быть мама!» Фигура в окне остановилась, но тень продолжала танцевать на потолке. Мне стало жутко. Я хотел отвернуться, но не мог. Фигура приблизилась к окну и уперлась лбом в стекло. Это была моя мама. Всё вокруг зашумело. Я не мог отвернуться. Её взгляд выжигал во мне чёрную дыру. Я будто окаменел. Моё тело не хотело меня слушаться. Вдруг меня ослепил свет. Паралич отпустил, и я повернулся к источнику. На меня с бешеной скоростью надвигалась машина. Я увидел только номера — они были мамины. Ещё секунда — и я был мёртв.

Меня убила моя мама.

Я лежал на мокром асфальте и перечислял в голове всё, что я успел сделать к семнадцати годам. Кажется, столько мне и было лет, но я не уверен.

Вроде ничего такого значительного. Я не отличник, не спортсмен, не подавал каких-то больших надежд на будущее. Просто заканчивал школу, чтобы потом прожить простую жизнь. Свадьба, дети, средняя работа, смерть в шестьдесят пять. В принципе, как у всех.

Я вспомнил, как вместе с отчимом ходил на дни открытых дверей в университетах. Что мне тогда сказала мама: «Какой МГУ? Трезво оцени свои силы, тебе дай бог в РГСУ поступить!» А отчим повёз меня в НИУ ВШЭ, говоря, что я смогу учиться где захочу. Сразу видно, кто меня любит и верит в меня. Надеюсь, они деньги на моё обучение потратят на ремонт в бабушкиной квартире. Если их заграбастает мама, то сто процентов вложит их опять во что-нибудь на хер не нужное.

Катя, Саша, Оля, Аня, Оля, Вика. Вот и все отношения. Ничего серьёзного, думаю, никто особо горевать, кроме семьи, не станет. Может, только Коля будет ходить мрачный и всплакнёт. Я знаю его. «Чёрт, мы должны же были послезавтра сходить на ту тусовку в „Мутабор“!»

Интересно, кто будет плакать на моих похоронах сильнее? Скорее всего, бабушки и тёти, а может, и отчим. Я представил плачущего над моим гробом отчима, и меня накрыла грусть. Как же мне не хочется его покидать! Ещё точно приедет отец, пустит свою скупую, на хер никому не сдавшуюся слезу, сделает вид, что ему меня жалко, потому что «так надо». В школе, скорее всего, поставят мою фотографию при входе и толкнут речь о том, как важно соблюдать правила дорожного движения. Я услышал шум машины. Из-за угла выехала скорая помощь. Меня ослепил свет фар. Закрыть глаза я не мог.

Врачи констатировали смерть. Меня положили в чёрный мешок. Одна из женщин-врачей была очень красивой. Блондинка лет двадцати пяти. Машина тронулась. Дождь за окном усилился.

Я оказался в морге. Мне вправили ногу и закрыли глаза. Затем двое мужчин положили мой труп на стол и задвинули внутрь. Я оказался в холодильнике. Дверцу закрыли. Оставалось ждать утра. «Жизнь — это постоянное ожидание чего-нибудь. А теперь и смерть превратилась в ожидание».

Я лежал в холодном шкафу уже очень долго. «Вот интересно, все ли мёртвые вот так же лежат и ждут своих похорон? Интересно, можно ли с ними как-нибудь связаться?» В нашу самую первую семейную прогулку отчим мне сказал, что деревья могут телепатически общаться с помощью крон и корней. Я запомнил эту чушь, и она до сих пор греет моё сердце. «А могут ли так же делать мёртвые?»

До начала смены я подсчитывал свои грехи, чтобы понять, куда я попаду — в рай или ад. Вроде я был хорошим человеком, но проблема только в том, что я агностик. Наверное, меня за это накажут, хотя я хороший человек. Вроде.

Жутко не хватало музыки. Я поймал строчки песни, которые витали у меня в голове: «She laughs like a God. Her mind’s like a diamond…» Мелодия закрутилась у меня в голове. Вдруг я задумался о самом непонятном. Я лежал в холодильнике для трупов, но мне не было холодно. Я чувствовал нормальную комнатную температуру. Вот это непонятно. Хотя, может, я не чувствовал ничего, вот мне и казалось, что мне «нормально». Всю жизнь я не мог понять, что происходит, и даже после смерти это не изменилось. Где ответы, которые мне должны были дать? Где объяснения и всякая такая чепуха, в стиле «Смысл жизни в том, что…»? Где вообще Бог и почему я ещё не на Страшном суде?

Дверца открылась, и меня вытащили из холодильника. Мама вскрикнула, я увидел её через закрытые веки. Она закрыла себе рот рукой и отошла к стене. Отчим подбежал к ней и обнял. «Беги от неё, она и тебя прикончит!» «Тело опознано», — сказал патологоанатом. Меня задвинули обратно и закрыли дверцу. Мне стало вдруг жалко маму, но потом я услышал, как заплакал отчим. Моё мёртвое ледяное сердце разорвалось.

Следующий этап — похороны. Событие в жизни каждого человека, где он сможет узнать правду о том, как к нему относились его родные и близкие.

Гроб открыли, и я увидел высокий купол. Дождь шумел в маленьких окошках церкви. Рядом со мной был ещё один гроб с какой-то женщиной. Интересно, она тоже это всё видит? Задаётся ли она вопросом: «Интересно, а этот парень тоже всё это видит?» Мне на лоб упала дождевая капля. Видимо, в куполе была протечка. Дождь мне нравился. Если похороны, то под дождём, так, чтобы всё очень драматично было. Родственники подошли прощаться. Каждый из них поцеловал меня в лоб. Мама, бабушка, тётя, вторая тётя, дедушка, вторая бабушка, друзья и, наконец, отец. Отчим стоял в стороне и пытался успокоить моего сводного брата. Крышку гроба закрыли. Открыли только уже на кладбище. Первым, что я увидел, была моя рыдающая мать. Сильный дождь бил ей в лицо. Маме было совсем плохо. Ей, наверное, хуже всех, ведь это она сбила меня. Убийца рядом с жертвой у всех на виду. Она, скорее всего, плачет от страха, что все узнают эту тайну. Тётя взяла её под руку и подвела ко мне. Мама упала на колени, но её подняли.

— Милый мой, я так тебя дома ждала, сидела, а ты ходил где-то. Какая же сука тебя сбила? Ты же около дома шёл, ещё чуть-чуть, и дома был бы, я тебе блины напекла, сидела ждала, я так тебя сильно люблю… Прости меня! Прости!

У мамы дрожал голос. Моё сердце вдруг стукнулось, но тут же затихло. Я вдруг засомневался в том, что это были мамины номера на машине. Мама закричала, а потом потеряла сознание и затихла. К гробу подбежали родственники и, приведя в чувство, увели её в машину. Я лежал с закрытыми глазами, но всё равно всё видел. К гробу подошли друзья, они что-то сказали, но я их не услышал, я пытался вспомнить номера на машине. «Они точно были мамины!» Ко мне подошли бабушки и тёти, все плакали и всё говорили и говорили. Бабушка надела мне какой-то большой чёрный перстень с блестящим чёрным камнем на указательный палец. «Мне от бабушки-татарки // Были редкостью подарки…» Самое смешное, что моя бабушка действительно была татаркой. Ко мне подошёл отец. Он посмотрел на перстень и сдвинул брови.

— Прости меня. Знаю, я подпортил тебе жизнь, — зашептал он мне, наклонившись. — Я хотел бы всё исправить, но тебя уже не вернуть.

«Да ты мне её сломал!» Отец поцеловал меня в лоб и отошёл. Подошёл отчим с его сыном, моим сводным братом, которого в последний раз я видел на Новый год. Видно было, что сын не в восторге оттого, что он тут находится.

— Привет.

Если бы мёртвые могли хмуриться, то я бы сейчас так нахмурился, что аж лоб бы треснул. «„Привет“? Ты дебил?» Отчим строго посмотрел на сына.

— Я подожду в машине! Он мне никто. — Мой сводный брат побежал прятаться в большом джипе.

— Прости его! — обратился ко мне отчим. — Мне будет тебя не хватать. — Отчим наклонился надо мной и прошептал: — Наконец ты ушёл!

Он поцеловал меня в лоб, и меня ударила молния. Я очутился в маминой машине. «Что происходит?» Я услышал голос отчима:

— Да будет у тебя комната, успокойся. Ты мой самый любимый сын, сейчас этот идиот закончил школу, и я его выгоню из квартиры. Его комната уже твоя. Даже тот красивый стол твой. Не волнуйся. Я о тебе позабочусь — я твой отец.

Я пролез на место на переднее сиденье. На панели автомобиля светилась дата. Это был день моей смерти.

— Да я пойду на что угодно ради тебя. Не волнуйся, я что-нибудь придумаю. Мы в хороших с ним отношениях, я уговорю его съехать.

Я помахал рукой перед лицом отчима. Он меня не видел.

— Ложись спать, уже поздно. Доброй ночи!

Отчим повесил трубку и завёл машину. Я до сих пор ничего не могу понять. Мы проехали по главной дороге и завернули на нашу улицу. До дома оставалось немного. Перед поворотом отчим притормозил, чтобы пропустить выезжающую машину. Не став ускоряться, он медленно заехал в первый поворот. Завернув на такой же скорости второй раз, он вдруг затормозил. Впереди шёл я. Я всмотрелся в лицо отчима. У него напряглись губы. Я занервничал.

— Не делай этого! — крикнул я на него.

Отчим не слышал меня. Он со всей силы нажал на газ. Машина полетела вперёд. Я закрыл глаза руками, но всё равно всё увидел. Мы подпрыгнули. Отчим ускорился и выехал обратно на дорогу. Я вжался в сиденье. Он засмеялся.

— Ну вот, проблема решена!

Мне стало жутко страшно. Зазвонил телефон, отчим поставил его на громкую связь.

— Алло.

— Милый, ты где?

Звонила мама.

— Я уже еду домой, скоро буду. А как там Саша?

— Саши ещё нет дома! Так волнуюсь за него. Он даже трубку не берёт. Когда он придёт, я ему такую трёпку задам!

— Будь с ним помягче!

— Не могу, слишком люблю его.

— Не переживай, милая, я уверен, что он скоро будет дома.

— Не могу не волноваться.

— Ладно, я уже вижу дом, через минут пять буду.

Звонок кончился.

— О нет! Где же он! Я так за него волнуюсь! — спародировал маму отчим. — Н-да…

Мой страх сменился злостью.

— Ты всё это время врал мне! Ты ненавидишь меня! — Я кинулся на отчима, но, пролетев сквозь него, упал на асфальт. — Ты крыса! Как же ты мог?!

Я побежал за машиной, но вид моего тела остановил меня. Я упал на колени перед ним. Страшная обида и страх поглотили меня. Я закрыл лицо руками и зарыдал. Я был один. Даже ветер затих. Я плакал над своим мёртвым телом, но плакал не о себе. Я плакал от той жуткой несправедливости, которая случилась. Я не понимал, зачем я всё это вижу, зачем я тут. Я пытался вспомнить, кто я такой и сколько мне лет. Я как будто начал что-то вспоминать, как вдруг почувствовал холодное прикосновение. Я убрал руки от лица. Мёртвый я держал меня за колено и что-то пытался сказать, но вместо слов из его рта лилась чёрная вода. В моей голове всё зашумело. Я вновь оказался в эпицентре урагана. Я слышал вой ветра, скрежет металла и грохот бомб. Я не мог встать. Я пытался и пытался, но моё тело отказывалось слушать меня. Я смотрел на мёртвого себя. Он повторял одно и то же слово, смысл которого до меня стал медленно доходить. «Проснись!» В этот момент я вспомнил всё, что со мной случилось.

— Нет! Нет! Я не могу, не могу!

Я не мог поверить в то, что я натворил. Я усилием воли пытался заставить себя забыть всё то, что вспомнил. Паника душила меня. Ураган всё сильнее закручивался. Я в ужасе закричал. Я хотел, чтобы это всё закончилось. Наконец забытьё поглотило меня, и в тот же момент я исчез.

Я вновь оказался на своих похоронах. Я был ужасно зол, но в то же время жуткая тоска и жалость к моей маме разрывали меня на части. Увидел, как тёти ведут её ко мне. «Мама! Мама! Услышь меня! Беги от него прочь! Мама!» Моя мама была вся в слезах. Она ничего не могла говорить. Нижняя челюсть у неё сильно дрожала. Она наклонилась надо мной и стала меня целовать. «Мама! Мамочка! Как же так вышло?» Её слёзы покатились по моему лицу.

— Я так тебя люблю, мой милый!

Маму оттащили от гроба. «Мама!» Крышку гроба закрыли, и послышались оглушающие удары молотка, поверх барабанной дождевой дроби. Бум — мне семнадцать лет. Бум — я умер. Бум — моя мать будет жить с убийцей. Бум — гвоздь соскочил и впился мне в лоб. Меня положили в яму и стали засыпать землёй. Вскоре всё стихло. Я лежал в темноте и ждал, что будет дальше. Оказалось, что умереть не так уж и страшно. Страшно оставлять любимых на той стороне. Я подумал о маме. Сильнейшая грусть вспыхнула во мне. Она всю жизнь была строга ко мне, а я думал, что она меня ненавидела. Я должен был хотя бы раз в жизни подойти к ней и обнять её, просто потому что… Она так сильно любит меня, а я этого никогда не замечал. И больше я никогда не увижу свою маму… Я никогда не скажу, что люблю её. Я почувствовал, как заплакал. Крупная слеза скатилась по моему лицу и смешалась со слезами мамы. «Даже мёртвые умеют плакать». Я увидел вспышку, а затем я исчез. И больше не было ничего. И я снова всё забыл.

Второй сон

— Уважаемый зритель! Перед вами сегодня выступает великий маэстро! Король магии! Верховный волшебник Римус Альдибуль Кринулол!

Толпа засвистела, закричала. Все приветствовали появившегося из ниоткуда фокусника, облачённого в длинную сверкающую мантию и с огромным надетым на голову чёрным колпаком. Он накрутил на палец свои огромные усы и улыбнулся.

— Сейчас великий маг сыграет в карты с самой Смертью!

Публика ахнула.

— Да, мой глубокоуважаемый зритель! Сегодня Римус Альдибуль Кринулол покажет вам опаснейший, захватывающий, умопомрачительный трюк.

Фокусник остановил ведущего жестом руки, погладил длинную бороду и взял слово. За его спиной упал большой занавес, обнажив кострище и подвешенный на цепях металлический ящик. Толпа снова ахнула.

— Уважаемые мои! — Альдибуль поклонился зрителям. — Сегодня я обману Смерть! Меня закуют в цепи! Поместят в этот железный ящик! Пронзят мечами! И, заперев на замок, подвесят над костром. У меня будет лишь тридцать секунд перед тем, как меня скинут в пламя!

Толпа была на грани смерти. Все кричали, бушевали и свистели. Величайшего фокусника сковали цепями и положили в ящик. Ящик заперли и, достав пять длинных мечей, проткнули волшебника насквозь. Толпа закричала. Тяжёлые цепи зашумели, поднимая мага вверх.

— Дамы и господа, великий Римус Альдибуль Кринулол, время пошло! — проревел ведущий, перевернув огромные песочные часы. Музыканты тревожно забили в барабаны, толпа стихла. Ящик над костром стал раскачиваться, из него доносились крики. Все зашептались. Время подходило к концу. Ведущий в страхе смотрел на утекающий песок. Оставалось всего пять секунд. Последняя песчинка упала, и в ту же секунду ящик с магом с огромной высоты полетел в огонь. Толпа закричала, дети заплакали. Ящик утонул в костре, искры полетели во все стороны. На пару секунд все вдруг затихли, а потом бригада фокусника бросилась тушить кострище. Толпа завопила, все пытались протиснуться к сцене, чтобы увидеть смерть.

— Уважаемые зрители, не стоит так переживать! — раздался откуда-то громкий крик.

Толпа развернулась и радостно завопила. Прямо позади них стоял живой и невредимый Римус Альдибуль Кринулол.

Следующую неделю великого Альдибуля доставали расспросами: «Как вы это сделали?», «Что будет дальше?», «Как вам хватило смелости?», «У вас есть двойник?». Люди подходили к нему на улицах, в кафе, стучались в дверь его дома. Всю эту неделю Альдибуль чувствовал себя королём мира. «Наконец должное внимание к моей персоне!» — писал он у себя в дневнике.

Но радость фокусника была недолгой. На второй неделе один из его почитателей сообщил, что раскрыл секрет смертельного трюка. К сожалению, тот юноша ошибся и сгорел заживо в костре. Тогда на фокусника обрушилась буря. В один день он превратился из великого в ужасного. Все требовали раскрыть секрет фокуса, чтобы избежать новых жертв. Репортёры, как назойливая мошкара, липли к Альдибулю на каждом углу. Дошло даже до того, что мэр того маленького городка потребовал раскрытия тайны, иначе фокусника выгонят из города. Римус Альдибуль отказался делиться этой тайной, но от комментария по поводу кончины молодого человека не удержался: «Искусство дорого стоит. Мне пришлось заплатить пятьдесят лет своей жизни, чтобы оно даровало мне тот трюк. Этот юноша не мог предложить ему ничего, кроме собственной жизни. Он заплатил свою цену».

После этих слов горожане так сильно озлобились на фокусника, что не проходило ни дня, чтобы его не вызвали на дуэль или не попытались побить прямо на улицах. Каждый выход в город оборачивался для Альдибуля Кринулола позором. «Убийца!» — сыпалось на него со всех сторон. «Из великих магов — в великие эгоисты. Для Римуса Альдибуля Кринулола важнее сохранить свой доход, чем спасти жизни наших друзей и родных», — писали в газетах. Народу нужен был монстр, и они создали его. Позабыв обо всех своих проблемах, люди шли к дому фокусника, чтобы сутки напролёт стоять около его высокого забора и кричать. Они объединились в один организм, питающийся злом и производящий ненависть. Вся эта ситуация заставила Альдибуля спрятаться в своём доме и наглухо зашторить окна.

На третьей неделе он безвылазно сидел седьмой день в своей комнате. Он неподвижно лежал на кровати, в исступлении слушая толпу. Толстый слой пыли покрывал его мантию и колпак. К еде, которую ему приносил специальный немой помощник, он не притрагивался.

Фокусник был поражён, он не мог понять, как так вышло, что вместо того, чтобы интересоваться им самим, люди мучают его, желая узнать секрет его фокуса. Ведь секрет — это просто набор действий, а он — творец. Он придумал этот фокус, ему хватило смелости показать его, но всех интересует только порядок скрытых махинаций. В чём тогда смысл быть фокусником, если твои же зрители готовы тебя сожрать для разоблачения твоего тонкого искусства? Людям не нужна магия — им подавай инструкцию к развлечению толпы. А зачем? Чтобы нажиться? Чтобы сказать: «И я так умею»? Какой смысл? Ведь если этот фокус станет доступен и понятен каждому, то он перестанет быть захватывающим и великим, он попросту перестанет быть фокусом. Так можно убить весь мир магии и фокусов.

Альдибулю было очень обидно, что люди этого маленького городка так с ним обошлись. Ему было так больно, что он решил уйти со сцены навсегда, но он понимал, что уход во время такой ситуации будет означать его поражение. Римус Альдибуль хотел уйти со сцены непобеждённым и великим. «Но какой трюк мне исполнить, чтобы они меня простили?» Только под утро в воспалённый от бессонницы и криков мозг фокусника пришла гениальная идея. В то утро он, радостный, вскочил с постели, смахнул с себя пыль и бросился за стол — чертить конструкции, писать сценарий и рисовать декорации. Крики ушли на второй план, а вскоре затихли. Для великого фокусника остались только листы бумаги и карандаши.

Великий фокус был назначен на следующий вторник на городской площади ровно в десять часов вечера. Вход, в отличие от предыдущего раза, был бесплатным. Обещали бесплатные угощения. Интерес к этому событию подогревался через газеты, листовки, развешанные повсюду, и просто передавался из уст в уста. Люди говорили об этом всё время. Чтобы привлечь ещё больше людей, Римус Альдибуль принёс извинения за своё поведение и сказал, что раскроет секреты всех своих фокусов в конце представления.

«Возвращение светила», — писали газеты. «Мы стали одним целым и добились правды», — писали журналы. «Мы прижучили этого беса. Полагаю, так надо поступать с каждым деятелем искусства. Впредь, если нашему городу что-то не понравится, то мы будем это запрещать», — сказал мэр.

За всю следующую неделю фокусник обошёл каждую улицу, осмотрел каждый угол в городке. Везде его встречали как исцелённого. «Вы хороший человек». «Подпишите фотокарточку!» Богачи, ранее спонсировавшие мерзкие статьи, теперь просили фокусника выступить у них на вечеринках. Бедняки, распавшись из чудовищ обратно на личности, высказывали свои предположения о секретах фокусов и интересовались, насколько они близки к истине. «Дорогие мои, вы всё узнаете после шоу!»

Наконец настал тот день. Абсолютно все жители маленького городка вышли из домов на площадь в самом центре города. Толпа закричала, когда на сцене появился величайший фокусник в истории Римус Альдибуль Кринулол.

Это было величайшее, невиданное до сего времени шоу. Оркестр выл. Взрывались фейерверки. Три часа фокусник развлекал весь город. Были и отрубания голов, и фокусы с картами, и фокусы с огнём. Там было всё. Но наконец настал черёд того, ради чего собрались все жители города, — последний фокус великого Римуса Альдибуля Кринулола. Фокусник вышел на сцену под бурные аплодисменты и поклонился. Ведущий провозгласил:

— Всё гениальное просто! А всё самое простое — на самом деле самое сложное! Альдибуль Кринулол покажет свой последний в жизни фокус. А последний этот фокус потому, что он исчезнет! В буквальном смысле исчезнет!

Публика была заинтригована. Ведущий продолжал:

— А так как он исчезнет, то сцена ему больше не понадобится, а значит, ею можно рискнуть.

Ведущий и фокусник спустились к толпе, и в ту же секунду сцена заполыхала. Публика вскрикнула, послышались аплодисменты и свист.

— Сегодня, дорогой зритель, Альдибуль Кринулол совершит невозможное: он, подобно Всевышнему, вызовет дождь, дабы потушить сцену и не дать нашему замечательному городу сгореть дотла.

К фокуснику подкатили огромную пушку. Все затихли. Альдибуль Кринулол залез в жерло.

— Внимание! — взревел ведущий. — Этот трюк настолько сложен и опасен при неточном выполнении, что ни один фокусник, ни ныне живущий, ни появившийся в будущем, не сможет повторить его, потому что не хватит смелости!

Публика ожила и завопила.

— Запомните этот день! — вскричал Альдибуль. — В этот день я исчезну со сцены навсегда, оставив секрет самого великого фокуса в тайне. Фокус этот никто в мире никогда не сможет повторить, оставшись в живых! Имя мне — Римус Альдибуль Кринулол! И Бог мне судья — я не вру!

— Давайте дадим великому фокуснику обратный отсчёт! Пять! Четыре! Три! Два! — вскричал ведущий.

— Один! — завопил весь город, и в ту же секунду прогремел выстрел. Фокусник взмыл вверх и исчез в облаках. Он был спокоен и счастлив. Он знал, что никто не раскроет его секреты, он знал, что никто его больше не увидит. Альдибуль был и остался величайшим фокусником всех времён. Пробившись через облака, Римус Альдибуль Кринулол оглянулся. Тишина и покой. Лунный свет заиграл на его мантии. Фокусник взмолился Богу. Ответ он получил мгновенно. Внизу ударила молния и зашумел дождь. Фокусник полетел вниз. Он знал, что его расчёты будут верны. Он не просто так выбрал время начала последнего фокуса. Его немой помощник был великолепным учёным и мог предсказывать погоду. Сильный ветер сбил траекторию падения, и фокусник разбился насмерть о брусчатку ровно через три улицы от места проведения шоу. Последним, что он услышал, были радостные вопли толпы и аплодисменты удавшемуся трюку. Никто не заметил, как он падал. Через минуту к мёртвому волшебнику подъехал маленький грузовичок, оттуда вылез его немой помощник и засунул мёртвое тело в кузов.

Все кричали и хлопали, пока немой сообщник, весь в слезах, вёз своего учителя, величайшего в мире мага Римуса Альдибуля Кринулола, в маленьком грузовичке, чтобы похоронить его в лесу, под огромным старым дубом, который так сильно полюбился фокуснику.

Римус Альдибуль Кринулол добился того, о чём мечтал всю жизнь. Он стал величайшим в мире фокусником, так как он не испугался и пожертвовал своей собственной жизнью ради искусства, ради развлечения толпы, ради того, чтобы навеки вписать своё имя на доску истории.

Третий сон

Я очнулся с ужасной болью во всём теле. Огня не было видно, жестокое палящее солнце пустыни, ослепляя, растворяло его. Самолёт развалился на части, оставив после падения огромный след.

Я чудом выжил. Мои родные умерли. Мои дети, моя жена и моя мать. Они теперь лежали где-то там, их тела пылали в огне. Все были мертвы, кроме меня. Наверное, все…

При столкновении я потерял сознание. Последнее, что я увидел, — как в мою семью влетело крыло самолёта, убив их мгновенно. Сколько я пролежал на песке, я не знаю. Если судить по положению солнца и огню — недолго. Я перевернулся на спину. Моя рука была сломана, ноги изрезаны металлом, пара сломанных пальцев, на руке и на ноге, плюс сотрясение. Пятнадцать лет врачебной практики утонули в моём подсознании. Я пытался вспомнить, что мне надо делать. Я встал на четвереньки и, не чувствуя боли от шока, пополз к обломкам. Горящие истерзанные тела. Кошмар и ужас, застывший в вечности. Я старался трезво рассуждать, но жуткий шум ещё оглушал меня. Надо было найти хоть что-то, что может мне пригодиться. Песок пропитался кровью, кровь превратилась в пар, и сейчас я дышал ею. Приступ дурноты повалил, придавил меня. Я посмотрел на небо и на мгновение забыл о том, что происходит. Мой взгляд упал на солнце. Я смотрел на него, не отрываясь, пока не понял, что мне стало больно. Я закрыл глаза, моя голова упала на раскалённый песок. Надо сосредоточиться. Всё моё тело шумело. Я снова пополз. Не чувствуя боли, как робот, переставлял ноги и руки, пока не наткнулся на коробки со знаком авиакомпании. Они были все смяты, но внутри были целые бутылки с водой. Вдалеке валялся чей-то рюкзак. Я вытряхнул из него всё и накидал внутрь столько бутылок, сколько уместилось. Шум в моей голове потихоньку стихал, и мучительная боль просачивалась в моё тело. Я сосредоточился на своих знаниях. Надо было что-то для наложения шины. Я взял в зубы ручку рюкзака и пополз дальше. Вскоре я увидел среди мёртвых людей девушку. Она дышала. Я пополз быстрее. Выплюнув ручку рюкзака, я нагнулся над ней:

— Эй, ты как?

Девушка что-то промычала и закатила глаза. Я потрогал пульс. Быстрый, чёткий. Я осмотрел её. Обе руки у неё были сломаны, шишки по всему телу, подкожные кровоизлияния и ожог. Я достал бутылку воды и вылил немного на неё. Девушка стала приходить в себя. Когда взгляд её стал твёрже, я спросил её:

— Как тебя зовут?

— Надежда.

Шум в голове исчез. Боль заняла каждый миллиметр моего тела.

— Я Игорь. Как ты себя чувствуешь? Боль сильная?

Меня накрыла волна сильной тошноты.

— Очень.

— Потерпи, у меня в сумке были сильные обезболивающие. Надо только её найти. Можешь встать?

Надежда поднялась с третьей попытки.

— Надо найти мою сумку и что-нибудь, чтобы наложить нам шины. Ищи любые маленькие обломки, а я попытаюсь найти сумку.

Я снова пополз вперёд. В голове никак не появлялась картинка. Я никак не мог вспомнить, какого цвета была моя сумка. Я вновь посмотрел на солнце. Яркое пятно не отпускало меня. Глаза начали болеть, но я продолжал смотреть. Солнце стало расти, и я перестал видеть что-либо, кроме него. Я видел Бога. Яркий белый свет залил мою голову изнутри, и он полился у меня изо рта. Меня вырвало. Я оторвался от солнца и проморгался. В глазах остался тёмный след. Я сосредоточился на сумке. Она была с принтом Мондриана, так что я её не перепутаю ни с какой другой. Я полз вперёд, обходя мёртвые тела. Вскоре я наткнулся на неё. Я достал пузырёк обезболивающих и две футболки. Надежда нашла какие-то железные палки. Я наложил нам шины и дал таблетки, дальше надо было найти еду. Под вечер наше состояние никак не изменилось. Огонь погас. Мы нашли коробку с шоколадом. Успокаивало, что у нас ещё много воды.

— Что дальше делать?

— Надо идти к городу.

— А где город?

Я посмотрел на обломки самолёта.

— Хвост вон там, — я кивнул головой влево, — значит, летел самолёт туда.

Мы посмотрели вправо, где-то там был город.

— А не лучше ли ждать, пока нас не найдут?

— А ты уверена, что сможешь терпеть эту боль?

— Это будет лучше, чем идти.

— Ладно… Согласен.

Наступило ожидание.

Ночь была ужасно холодной. Мы уснули только под утро. Сильная боль мучила даже во сне. Днём мы проснулись от сильной жары. Надо было найти укрытие. Приняв обезболивающее, мы спрятались под обломками.

— Ты один летел?

— С семьёй. Все умерли, мгновенно.

— Соболезную.

— А ты?

— Я одна.

— Где сидела?

— В самом начале.

— Я в хвосте.

Надя откинулась назад и вздохнула.

— Обезболивающее помогает?

— Не особо. Очень сильная боль.

— Надо подождать ещё немного, оно сильное.

Было трудно дышать.

— У тебя много травм, главное — дождаться помощи, и тогда всё будет хорошо. Ожог как?

— Вроде всё так же хуёво.

Я откинулся назад. Горячий воздух сводил с ума. От сотрясения сильно тошнило.

— Как думаешь, быстро нас найдут?

— Думаю, уже к вечеру точно. Можешь помочь попить?

— Конечно.

Я достал воду, помог девушке подняться и аккуратно приложил ей бутылку к губам. Она выпила почти половину.

— Спасибо. Как, блять, так вышло — обе руки сломать. Повезло, что ещё жива осталась.

— Не знаю, везение или нет. Я лучше был бы мёртв. Лежал сейчас бы там в песке на солнце. Никакой боли, никаких страданий. Даже бы не знал, что моя семья погибла.

Через жуткую боль я почувствовал слёзы.

— Потерять всю семью…

— Зачем мне теперь жить? — Я вытер лицо рукавом.

— Прости, но жизнь не кончается.

— Пошла на хуй.

— Прости.

Надя снова откинулась назад.

— У меня вообще нет семьи… Я сирота. Никого, никогда. Моя жизнь хуёвая, но я продолжаю идти вперёд.

— Нельзя так говорить, что всё будет хорошо.

Надя не ответила. Я успокоился. Обезболивающее подействовало, боль стала слабее.

Надя спала. Я посмотрел её руки. В местах переломов появилась краснота и припухлость. Плохо. Меня сильно затошнило. Я отвернулся, и меня вырвало.

Я осмотрел свои повреждения. Началось воспаление на ногах, в местах переломов тоже припухлости. Я выпил воды и пошёл искать еду. Поиски закончились несвежими, набитыми песком бутербродами авиакомпании и ещё парой расплавленных шоколадок. Я принёс всё это в укрытие. Солнце начало уходить к горизонту, надо было как-то спрятаться от его косых лучей. Я разбудил Надю, мы поели и пошли искать другое укрытие.

— Чем ты занимаешься?

— Я врач. Пятнадцать лет практики. Терапевт.

— Повезло так повезло. Что скажешь насчёт моих рук?

— Не очень хорошо. Нужна профессиональная медицинская помощь и медикаменты.

— А у тебя что?

— Воспалительные процессы в порезах, воспаление в местах переломов и сотрясение.

— Как себя чувствуешь?

— Очень плохо. Хуже всего сотрясение.

Солнце стало красным. Приближалась ночь.

— Что будешь делать, когда вылечишься?

— Убью себя.

— Бог подарил тебе шанс жить дальше.

— Бог убил мою семью.

— Но зато ты жив.

— Ого! Мне теперь его благодарить за то, что я тут мучаюсь в пустыне, потому что не умер сразу при падении?

— Бог милостив.

— Если Бог сотворил такое, то он тот ещё садист!

— Не говорите так.

Она незаметно перешла на «вы».

— Мне очень плохо, голова сильно болит.

— Я понимаю. Разговор может отвлечь.

Я закрыл глаза, сильно кружилась голова, я пытался подавить приступ рвоты.

— Не знаю. Может, мне в детском доме дали это имя или это мои родители назвали меня Надеждой. Но ощущение, что от этого вера в лучшее меня не покидает.

— У отчаявшегося только один путь…

Я не закончил. Меня сильно вырвало.

— Прости. Это сотрясение. Я забыл, что хотел сказать.

— Что?.. — Надежда посмотрела на меня пустыми глазами.

— Ничего… Прости за рвоту.

— Всё нормально, я и не такое видела.

Я откинулся назад. Становилось прохладно. Сгущались сумерки. Меня начал бить озноб.

— Надежду никогда нельзя терять, если она умрёт, то умрёт и человек. Я по себе знаю. В нашем детском доме такие зверства иногда были, а я верила, что я выйду, выбьюсь в люди и этот кошмар останется позади. Надежда никогда не покидала меня, так же как и сейчас. Я верю, что нас найдут, что мы выживем.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Ты пять лет назад вышла из детдома?

— Да.

— Ужасно там, наверное.

— Там не люди, а звери.

Мне стало ещё хуже. В страхе я попытался встать, но не смог. Ощущение было, как будто меня раздавили катком. Наверное, температура сильно поднялась.

— Надь. У меня высокая температура, может, тридцать девять или сорок. Это, скорее всего, от воспаления. Встать не могу.

— Вам помочь?

— А как?

— Не знаю…

— Поищи лучше, чем накрыться, пока ещё не совсем стемнело. Что-то мы не подумали. Найди хотя бы для себя, а за меня не беспокойся, я, наверное, сегодня ночью умру.

— Да как же вы так можете говорить?!

— Не бойся…

— Вы не умрёте!

— Дай мне обезболивающее и сама выпей.

Надя заплакала. Я видел, как она пыталась сломанными руками открыть бутылку. Это было невыносимо. Я подавил слёзы. Стало стыдно. Если умирать, то с честью. Я попытался преодолеть лихорадку. Слабыми руками я взял у неё бутылку и открутил крышку.

Надя вернулась с какой-то порванной курткой.

— Единственное, что нашла.

Я взял у неё куртку, она легла на спину рядом со мной, и я попытался укрыть нас. Лихорадка всё ещё стискивала всё тело. Я думал о поисковой группе. Почему они до сих пор нас не нашли?

День встретил меня раскалённым дыханием. Нади не было. Я лежал и думал. Что обычно думают в таких ситуациях? О семье? О будущем? Я же хотел в туалет, а встать не мог. Я пытался сосредоточить все силы на том, чтобы поднять своё тело. Зачем я пополз искать воду? Лучше бы умер ещё день назад от жажды и травм. Что меня толкнуло тогда на поиски? Вера в лучшее — главный мучитель.

Я перевернулся и, кряхтя от боли, покатился по песку в сторону. Откатившись метра на два, я сделал свои дела. Раскалённый песок жёг кожу. Я застегнул штаны и покатился обратно. Делать это было очень трудно. По пути меня сильно затошнило. Я не выдержал.

Надя вернулась минут через сорок, насколько я мог судить по импровизированным солнечным часам.

— Где ты была?

— Я ходила за помощью.

Взгляд Нади был мутный.

— Что?

— Я подумала, что смогу дойти до города и позвать на помощь. Оказалось, что во все стороны только пустыня.

— Надо было ждать, ты просто впустую потратила силы.

— Я не могу так. Я хочу выжить.

— Если хочешь жить, то сиди тут, а не шарься по ёбаным пескам. Ты ничего не можешь сделать. Это пустыня. Город хер знает где.

— Я не могу так.

— Успокойся.

— Я не могу так!

— А надо!

Надя закричала. Она кричала без перерыва секунд тридцать, а затем упала, заплакала.

— А что, если они нас не найдут?

— Тогда мы умрём.

— Я не могу умереть!

Надя снова закричала. Я посмотрел на солнечные часы. Тему разговора надо было давно сменить.

— Когда ты сделала часы?

Надя не ответила.

— Надь, вот смотри: мы тут уже третий день после ужасной авиакатастрофы. Мы живы, несмотря на наши травмы. Включай свою надежду и не падай духом.

Я посмотрел на девушку и вдруг сам понял, что сказал. Инстинкт самосохранения дал второе дыхание. Я вдруг сам понял, что я действительно жив после всего этого. Мне вдруг захотелось жить. Надя перевернулась на спину и посмотрела на меня.

— Ты прав…

Я закрыл глаза, меня опять начало тошнить. Она перешла на «ты». Я переборол тошноту. Осознанность исчезла. Я потерял сознание.

В глаза просочился яркий белый свет. Я лежал на полу. Во все стороны был только белый свет. Я услышал какую-то песню и в ту же секунду очнулся. Я был весь мокрый. Надя вылила на меня бутылку воды.

— Как ты её открыла?

— Было очень больно.

Надя стояла надо мной на коленях.

— Обмороки будут случаться всё чаще, это от сотрясения.

Ко мне вернулась боль.

— Надо выпить обезболивающее.

На солнечных часах было четыре вечера.

— Как ты додумалась до часов?

— Один раз подобная ситуация была. Только я была в лесу и была здорова.

— Расскажешь?

— Ну, такая себе история. Это давно было, вряд ли точно всё вспомню. Мне было лет двенадцать. Мы пошли в поход с детдомовцами. Типа, волонтёры придумали, хотели нам помочь оторваться от жестоких стен детдома. Мы поехали на Тверцу. В лес. А у нас в группе был один мудак. Илья. Мальчик, тоже лет двенадцати. Этот мелкий мудень ненавидел меня просто так, без причины. Люто ненавидел. Это было взаимно. Так вот, в группе, что взяли в поход, был и он. И после трёх дней похода нам разрешили пойти покупаться в Тверце. Все дети бросились плавать, а волонтёры и старшие начали собирать палатки и всякую мелочёвку. Мы меняли место, перед тем как на следующий день уехать обратно в Москву. И этим как раз воспользовался этот пацан. Он оттащил меня со своими друзьями в камыши и так сильно побил, что я потеряла сознание, а когда очнулась, то никого уже не было. Я была в одном купальнике. Пришлось так пережить ночь в лесу. Хорошо, что лето было жаркое. А на следующий день я пошла искать город. Я помнила, что на следующий день наша группа с волонтёрами должна была уехать на автобусах, ровно в четыре дня. Уезжать они будут от того самого места, куда мы приехали вначале. Часов у меня не было, так что пришлось делать солнечные. Как же сложно было их сделать. Я сначала не могла понять, где находится цифра двенадцать. Так что провозилась я с ними тогда очень долго. Постоянно ревела и молилась Богу. Когда у меня получилось, то времени оставалось всего ничего. Я босиком бежала до места сбора автобусов километров пять. Страшно было. Место нашла, чуть не померла от страха, но всё было хорошо. Этого дебила с его друзьями потом перевели в другой детдом, что теперь с ними стало, я не знаю.

Я оторвал взгляд от Нади и вернулся в реальность.

— Храброй стала.

— Жизнь помотала.

— Как ты всё ещё сохраняешь надежду на то, что всё будет хорошо?

— Я уже была на дне, хуже точно не станет, ведь со дна только один путь — наверх. Я выживу.

— А что ты собираешься делать?

— Я начала свой бизнес в интернете. СМИ. Поднимаюсь наверх. Деньги получаю… и главное — уважение. Планы большие.

— А как тут оказалась?

— Захотела отдохнуть. Выбрала Египет.

— Почему именно его?

— Мне всегда хотелось увидеть пирамиды. Интересно было, какие они вблизи. Хочу забраться на одну из них.

— Увидишь.

Надя улыбнулась и закрыла глаза.

— Ты не хочешь есть?

— Остались только шоколадки? — Я посмотрел на расплавленные плитки. — Что-то не хочется. Голода нет.

— А я съем пару штук. Поможешь открыть?

Я открыл Наде две шоколадки и уставился на неё. Она стала выедать жидкий шоколад из обёртки и вся испачкалась. Мне становилось хуже. Я опять потерял сознание.

Меня снова бил озноб, лихорадка заволокла сознание. Я не мог нормально говорить.

— Сейчас семь вечера.

Надя накрыла меня курткой и прижалась ко мне спиной. Я почувствовал, что она тоже дрожит.

— Где же спасатели?

Я задался таким же вопросом. Кончался уже третий день, а поисковой группы всё нет и нет.

— Я не знаю, сколько я продержусь. Надеюсь, хоть ты останешься жива.

Надя опять плакала. Я снова потерял сознание.

Я лежал на белом полу в бесконечно белом пространстве. Я даже не вставал. Я лежал, наслаждаясь холодным воздухом и ощущением спокойствия без боли. Я умер, и это хорошо. Никакого страха, никакой надежды, уже всё решилось. Я наконец умер. Вставать с пола я не хотел.

Я очнулся, Надя опять вылила на меня воду. Я не умер.