Бесплатный фрагмент - Поколение счастья

Глава первая

Олег

Я помню день, когда умер. Пятница. Нет, не тринадцатое (пожалуй, было бы не так досадно). Девятое февраля.

А я-то, глупец, мысленно приближал эту дату, словно ребенок Рождество. Мне казалось, что после зимних студенческих каникул, которые выдались, мягко говоря, отвратительными, в моей жизни наступит светлая полоса. И откуда у меня только взялся безудержный оптимизм?

Конечно, не стоило подпускать к себе убийцу так близко. Но это лишь в кино бездушного злодея легко узнать по хитрому прищуру глаз, издевательской ухмылке и низкому, угрожающему голосу. В реальности такой человек едва ли отличается от обычных людей. Он так же как все улыбается, радуется, грустит, злится, мечтает, строит планы, верит в счастье. И часто даже не подозревает о том, что скоро лишит кого-то жизни.

Впрочем, в тот день я думал о чем угодно, кроме смерти.

Утро выдалось по-настоящему зимним, прохожие вжимали головы в поднятые воротники курток и ускоряли шаг, стремясь быстрее убраться с продуваемых злым ветром улиц в уютные квартиры и офисы, но я не замечал этой мерзкой погоды. Моему воображению рисовались заманчивые картины прекрасного будущего, и от смелости принятых решений мне было тепло на душе.

Стоя на холодной остановке перед университетом, я не мог даже предположить, что через какие-то десять минут узкая золотая полоска ослепит меня и завершит мою короткую жизнь.

Глава вторая

Катерина

Ничего не изменилось, все осталось по-прежнему.

Эти слова, что я без конца повторяю, для моего уязвленного самолюбия точно лекарство, которое дает лишь небольшое облегчение от боли.

Встав с постели после очередной бессонной ночи и наскоро приняв душ, я натягиваю первую попавшуюся одежду, бросаю конспекты в сумку, а затем отправляюсь на автобусную остановку.

И, кажется, моя мантра работает: мне все-таки удается побороть желание вернуться домой, чтобы спрятаться от всего мира, закутавшись в теплое одеяло, как в кокон.

Ничего не изменилось, все как всегда.

Я сажусь в автобус, надеваю наушники плеера и включаю музыку. Если зазвучит песня Флоренс энд зе машин «Никогда не отпускай меня», то я нужна ему, любовь еще не умерла. Но в наушниках раздается голос Рианны. «Мне пора на лечение в реабилитационный центр для наркоманов, потому что, малыш, ты — моя болезнь», — словно специально для меня поет барбадосская принцесса ритм-энд-блюза. После слов «только чудо сможет вернуть меня к жизни, и в этом виноват ты» я нажимаю на паузу, чувствуя, что непрошенные слезы вот-вот сорвутся с ресниц.

У нас нет будущего! Кого я пытаюсь обмануть?

Автобус проезжает мимо кинотеатра, и новая волна разочарования накатывает на меня. Я думаю о том, что ненавижу этого парня за те фильмы, которые нам не суждено посмотреть вместе. Однако стоит мне увидеть его на остановке перед институтом, как все мысли исчезают, будто карандашный набросок под мягким, упругим ластиком.

Завидев меня, Паша машет рукой и ослепительно улыбается.

Пусть у нас нет будущего, зато есть настоящее!

Я выбегаю из автобуса, спотыкаюсь и едва не теряю равновесие.

— Никогда бы не подумал, что красивые девушки будут в буквальном смысле падать к моим ногам, — подхватывая меня, нарочито серьезно произносит Павел, отчего озорные светлячки в его взгляде становятся еще заметнее.

Мы идем к главному корпусу института и болтаем о разной чепухе. Но в этот момент мне кажется, что мир вокруг нас перестает существовать: нет ни Киры, на которой под давлением родителей женился Паша, ни ее ребенка, ни студентов, которые, стоя в курилке, наверняка бросают взгляды в нашу сторону, нет никого.

Когда мы уже подходим к однокурсникам, я бессознательно замедляю шаг: мне отчаянно хочется продлить время, проведенное рядом с Пашей.

— Катя, давай отойдем, нам нужно поговорить, — раздается голос за моей спиной.

Я нехотя поворачиваюсь и вижу свою подругу Веру. Ветер ерошит ее волосы цвета вороного крыла, рассыпая их по красивому, густо накрашенному лицу. Светло-кофейные глаза сверлят меня, как будто спрашивая: «Какого черта ты делаешь?» Я медлю, тогда Вера хватает мою руку и с силой тянет за собой.

— Ты по-прежнему любишь Павла? — спрашивает она, оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас никто не слышит.

— Мы просто друзья, — отвечаю я, прикладывая все усилия, чтобы голос не дрогнул и не выдал моей лжи.

— Друзья? — Вера трясет головой. — На друга не смотрят с желанием. Павел женат и скоро станет отцом. Неужели ты хочешь разрушить семью?

— Вовсе нет, я не так воспитана, — возражаю я.

— Значит, ты хочешь разрушить свою жизнь? — удивленно переспрашивает Вера и, не дождавшись ответа, продолжает: — Оглянись вокруг, в нашем институте полно парней, которым ты нравишься. А главное, они свободны. Но вряд ли кто-нибудь из них проявит свои чувства открыто, пока ты ходишь за Павлом, как щенок на привязи.

Мне бы возразить, объяснить Вере, что я еще не готова отпустить Пашу, потому что он — важный элемент пазла под названием «моя жизнь», тот самый кусочек, без которого картинка счастья не складывается, как ни старайся. Но вместо этих слов у меня вырывается:

— Пошла ты…

Вера поднимает руки вверх, точно белые флаги перемирия, и успокаивающим тоном говорит:

— Катя, у меня и в мыслях не было обидеть тебя. Я просто беспокоюсь. Вскоре после вашей ссоры Павел женился на забеременевшей от него девушке. А ты умудрилась не только простить предательство, но и влюбиться в Павла заново.

В памяти всплывает день, когда я впервые увидела обручальное кольцо на правой руке Паши. Он забежал в аудиторию по уголовному процессу буквально за минуту до начала лекции и, несмотря на то, что мы еще не помирились, занял место у окна рядом со мной, как будто поблизости не было других свободных кресел. Солнечные лучи, отразившись от полоски благородного металла желтого цвета на его безымянном пальце, больно резанули по глазам, а еще больнее по сердцу.

Смотря на эту ювелирную безделицу таким же зачарованным взглядом, как Фродо Бэггинс на кольцо Саурона, я думала, что, по сути, обручальное золото тоже является кольцом Всевластия — символом власти женщины над мужчиной. Оно — главнее всех колец, чем дольше его носишь, тем сильнее оно подчиняет своей воле, диктуя, кого следует любить.

Моя соперница, видно, хорошо усвоила одну из хитростей игры в крестики-нолики — не можешь победить сама, не дай одержать верх другому, — и умело применяла ее. Осознав, что дружба и любовь Паши расположились на моем поле жизни, точно два крестика в ряд, Кира решила закончить эту линию своим вредным ноликом — обручальным кольцом — и противник, то есть я, уже не смог выиграть.

Тогда я ждала и одновременно боялась объяснений Павла, но он сохранял молчание, уткнувшись в конспект лекций. Мне так о многом хотелось спросить Пашу. Какие чувства он испытывал ко мне на самом деле? Почему не звонил и ни разу не проведал меня в больнице? И, наконец, зачем так поспешно жениться на третьем курсе? Однако вместо этого я не произнесла ни слова.

Перед окончанием пары, когда преподаватель, которого все студенты за глаза называли Сан Санычем, включил видеоплеер для просмотра фрагмента судебной телепередачи, я услышала, как Паша придвигается ко мне вплотную и шепчет на ухо:

— Катя, я женился.

— Поздравляю, — стараясь, чтобы голос звучал искренне, сказала я в ответ и попыталась выдавить подобие улыбки, отметив про себя, что как актриса я достойна «Золотой малины».

— С чем? — удивленно спросил Паша. — Ты действительно думаешь, что я мечтал именно об этом?

— Откуда мне знать? Я же не умею читать мысли, — раздраженно ответила, отстраняясь от Павла как можно дальше.

— Жаль, что не умеешь. Не пришлось бы все объяснять, — вымученно вздохнув, едва слышно произнес он.

Я выныриваю из омута воспоминаний под голос Веры:

— Если я хоть что-то понимаю в людях, то Павел попросту тебя использует. Сегодня контрольная работа по гражданскому праву, вот он и решил встретиться с тобой на автобусной остановке.

Злость закипает во мне, точно лава в вулкане. Как же я устала от бесконечных советов, упреков и с сочувствием глядящих на меня лиц! Что все эти люди на самом деле знают о Паше? Ничего!

Но подруга продолжает все тем же нравоучительным тоном, словно не замечая моих недовольно сжатых губ и гневного взгляда:

— Для него ты как карманный фонарик, о котором вспоминаешь, лишь когда ночью в переулке гаснет свет.

— Сначала разберись со своей личной жизнью, а потом лезь в мою, — кричу я срывающимся голосом, резко разворачиваюсь и иду прочь от Веры.

В голове у меня гудит, мысли путаются, будто нитки в руках у неумелой пряхи. Одна часть меня уверяет, что я должна прекратить с упорством утопающего цепляться за отношения без намека на будущее, что мне следует быть благодарной Вере за попытку снять пелену с моих глаз, затуманенных любовью. При этом другая часть твердит, как глупо прислушиваться к мнению той, которая рассталась с третьим парнем за последний год.

Неожиданно на моем пути возникает Паша.

— И куда это ты собралась?

— Я просто… — начинаю я и осекаюсь.

Сейчас мне меньше всего хочется рассказывать ему, что после ссоры с подругой я мечтаю вернуться домой, остаться наедине со своими мыслями и попытаться разобраться в себе. Поэтому стараюсь выкрутиться и говорю первое, что приходит мне в голову:

— Я просто хотела купить витамины в аптеке.

— Убедительно врать ты так и не научилась, — произносит с улыбкой Павел. — К тому же я слышал, как ты ругалась с Верой, — признается он и после небольшой паузы продолжает: — Все слышали.

— Ну конечно, кто же пропустит бесплатное шоу? — как можно более равнодушным тоном говорю я. — Ладно, идем в аудиторию.

Паша берет меня за руку, и я ощущаю, как по венам разливается тепло, принося с собой спокойствие и внушая надежду. Ссора с Верой становится далекой и неважной. Порой мне кажется, что Павел чувствует, когда я пребываю в плохом настроении, и осторожно меняет его в лучшую сторону. Но разве такое возможно? Он же не герой кинофильма, наделенный сверхспособностями.

На контрольной работе нас ждет сюрприз — у каждого студента свой вариант. Однако, несмотря на робкие возражения Паши, я успеваю решить задания нам обоим. У меня даже остается немного времени до окончания пары, чтобы поболтать с ним.

— Спасибо. Не представляю, как бы я справился без твоей помощи, — шепчет Паша.

— Наверняка получил бы двойку за контрольную, — отвечаю я с улыбкой. — А теперь четверка тебе обеспечена. Я в своих знаниях по гражданскому праву уверена.

— Ты большая умница и настоящий друг. Мы по-прежнему были бы вместе, если бы не стечение обстоятельств, — говорит Павел с грустью.

Его признание для меня как для неизлечимо больного слова доктора о том, что он может умереть не в больнице, а дома среди любящих родственников, — оно ничего не изменит, но его приятно услышать.

— Катя, — продолжает Паша, — со следующего понедельника мы не будем больше учиться вместе. Мой отец нашел мне хорошо оплачиваемую работу, решив, что я должен самостоятельно содержать семью.

— Ты шутишь? — спрашиваю я, хотя сама читаю ответ в его печальных глазах.

После замечания преподавателя мы виновато замолкаем, и я со вздохом перевожу взгляд на окно. Ослепительно яркое солнце, точно гигантский ведьмин шар, предвещает теплую ясную погоду, но мне искренне хочется, чтобы разразился ливень. Я не могу плакать здесь и сейчас (и так дала однокурсникам достаточно поводов для сплетен), пусть за меня сделает это природа, пусть моими слезами станут дождевые капли на стекле.

— Чувствую, как все, чем раньше жил, исчезло вдруг, когда тебя не отпустил, — убедившись, что преподаватель перестал коситься в нашу сторону, снова шепчет Паша, цитируя строчку из своей любимой песни. — После злополучной женитьбы на Кире я не имел права удерживать тебя рядом с собой. Мои родственники все равно бы не позволили нам быть вместе. Я потерял свободу, на очереди — интересная учеба и привычный круг друзей. Я — слабый: не могу поступать наперекор воле родителей, а ты — сильная: продолжаешь любить даже тогда, когда следует ненавидеть.

— Вернее глупая, — бросаю я и выбегаю из аудитории за минуту до звонка, не в силах сдерживать слезы.

***

Неумолимый календарь уверяет меня, что уже месяц прошел с тех пор, как Павел перевелся на заочное отделение, а боль только нарастает.

Наверное, со временем из моей памяти выветрятся черты Пашиного лица, словно следы вчерашнего хмеля. Но пока рваная рана на сердце кровоточит снова и снова, сколько ни накладывай повязку: учеба меня больше не интересует, встречи с друзьями не радуют, чтение книг не увлекает, шопинг не лечит от депрессии. Я избегаю шумных компаний однокурсников, не посещаю тренировки по чирлидингу, готовлюсь к семинарам, однако всегда игнорирую предложения преподавателей поднять руки желающим ответить. Жизнь несется стремительным горным потоком, а я просто плыву по течению дней и недель, не разбирая направления.

Сейчас почти десять часов вечера, мне нужно выучить еще одиннадцать вопросов к зачету по уголовному процессу, а вместо этого я лежу в своей постели и вот уже целых пятнадцать минут смотрю не отрываясь на экран смартфона, точно медиум на доску для спиритических сеансов, и мысленно заклинаю: «Паша, объявись! Набери мой номер!» Но Павел не звонит.

Расслышав в коридоре мамины шаги, я поспешно убираю телефон, хватаю конспект лекций, открываю его на случайной странице и утыкаюсь взглядом в размашистые строчки.

— Танцуй! — говорит мама, заходя в комнату. — Я купила тебе и Вере билеты в кино на фильм «Сильнее зова крови», тот самый, о вампирах, про премьеру которого ты мне все уши прожужжала.

— Спасибо, но я больше не общаюсь с Верой, — отвечаю я, стараясь придать голосу безразличный тон.

— К воскресенью помиритесь, не пропадать же билетам из-за глупых девичьих ссор, — отмахивается мама от моих слов.

— Не помиримся, — настаиваю я.

— Зачем так категорично? Опять поругались из-за Павла? — спрашивает мама, испытующе глядя на меня. — Я думала, что история с этим негодяем в прошлом.

— Прекрати называть его так, — сквозь зубы произношу я.

— Да, конечно, о нем можно говорить только как о покойнике: или хорошо, или ничего, — раздраженно парирует мама. — Ты никогда меня не слушаешь! Я же советовала тебе присмотреться к сыну наших соседей по даче. Парень он интеллигентный, симпатичный, а если поменяет очки в толстой оправе на контактные линзы, то вообще будет красавцем. Но тебе, похоже, нравится себя мучить.

— Не лезь в мою жизнь, я лучше знаю, что мне делать! — кричу я в бешенстве. — И, пожалуйста, выйди из комнаты, ты мне мешаешь готовиться к зачету.

Покачав головой, мама, ни слова не говоря, выскальзывает за дверь.

Я сбита с толку, безнадежно запуталась и теперь не различаю, кто мне друг, а кто враг, кто испытывает искреннюю привязанность ко мне, а кто играет в любовь, выжидая, когда я увязну в паутине лжи и недомолвок, чтобы, словно паук, убить меня ядом горькой правды. Чувства окружающих подобны книге на незнакомом иностранном языке, о содержании которой можно только догадываться. Я же отчаянно хочу: пусть они будут просты и понятны, как азбука с цветными картинками.

Слезы приходят непрошеными гостями, превращая текст на странице конспекта в одну большую смазанную кляксу, а я продолжаю шепотом твердить самой себе: «Хочу, хочу, хочу…»

Рыдания не приносят облегчения, и с каждым новым всхлипом мне все отчетливее кажется, что на мое сердце обрушивается боль всего мира, точно мощный поток воды на слабую плотину.

Не в силах больше выносить это, я захлопываю тетрадь, швыряю ее в дальний угол комнаты, в изнеможении откидываюсь на подушку и укрываюсь с головой одеялом, надеясь хоть ненадолго забыться спасительным сном.

Глава третья

Катерина

Я просыпаюсь от того, что в комнату входит мама.

Кажется, всего полчаса назад я сомкнула глаза, но, открыв их, вижу нежно-розовые, словно сахарная вата, облака за окном и понимаю: уже наступило утро.

— Котенок, пора вставать! Завтрак на столе, — говорит мама и, наклонившись, целует меня в щеку.

Ощущая тепло на своей коже, я сладко зеваю, потягиваюсь, с неохотой отбрасываю одеяло в сторону и спускаю ноги с кровати в объятия пушистых тапочек.

Неожиданно мою голову, будто я манекен для шляп, принимаются колоть многочисленные невидимые иголки.

— Только мигрени мне не хватало, — с трудом произношу я.

— Наверное, магнитная буря, — отзывается мама. — Меня тоже мучает головная боль, — добавляет она, потирая виски. — После еды обязательно прими таблетку.

— Прости меня, пожалуйста, за вчерашнюю выходку. Мне очень стыдно, — виновато бормочу я.

— Пустяки, милая, — отмахивается мама. — Давай не будем тратить время на извинения. Лучше повтори вопросы к зачету. А сейчас пойдем завтракать.

Тепло улыбаясь, она берет меня за руку и помогает встать с кровати. Оказавшись на ногах, я внезапно испытываю легкое головокружение, как при полете на «тарзанке», впрочем, оно быстро проходит. Мама набрасывает мне на плечи халат и, приобняв, ведет за собой, как мощный буксир ржавую баржу.

На кухне пульсирующая боль в висках становится настольно сильной, что даже от запаха моей любимой яичницы с беконом к горлу подступает тошнота. Но я не хочу невольно обидеть маму, проснувшуюся спозаранку ради приготовления завтрака, поэтому заставляю себя съесть пару кусочков.

Мама, так и не притронувшись к еде, уходит на работу, а у меня остается почти час свободного времени, чтобы попытаться выучить одиннадцать вопросов к зачету по уголовному процессу.

Мне кажется, я не смогу прочитать ни одной темы с такой головной болью, но с удивлением отмечаю ясность и легкость мыслей. Не знала, что лекарство может так быстро подействовать.

Однако радость уступает место недоумению, когда на обеденном столе я замечаю непринятую таблетку.

***

Приехав в институт, с напускной смелостью я иду сдавать зачет в первой пятерке студентов. Зачем изводить себя ожиданием? И минут через двадцать выбегаю из аудитории по уголовному процессу, излучая счастливую улыбку. На ходу принимаю поздравления однокурсников и отвечаю на их вопросы о вытянутом билете и настроении преподавателя.

Я уже собираюсь выйти на улицу, но вдруг меня останавливает голос за спиной:

— Силаева, как успехи на зачете?

Быстро оборачиваюсь и вижу перед собой своего однокурсника Егора. Рядом с ним стоит его лучший друг Андрей.

— Сдала, — с гордостью отвечаю я.

— Поздравляю, — улыбаясь, говорит Егор, а потом просит меня: — Одолжи конспект.

— А что мне за это будет? — игриво спрашиваю я.

— С тобой Роговцев в кино сходит, — предлагает Егор и обращается к другу: — Андрюха, пригласи девушку.

Я перевожу свой взгляд на Андрея и несколько секунд рассматриваю его черты лица. Он определенно красив, словно сошел с рекламы дорогого мужского парфюма.

И вдруг я понимаю, что Андрей немного похож на Пашу: его обрамленные длинными ресницами глаза тоже цвета свежего льда на реке, только не серо-зеленого, а изумрудно-голубого, на лоб спадает непослушная прядь волос, а слегка вздернутый нос украшает россыпь едва заметных веснушек. Но тут же гоню прочь от себя эти мысли. Глупо цепляться за воспоминания о былой любви, будто придорожный репей за одежду случайного путника.

— Договорились, — подмигиваю я Егору и достаю из сумки тетрадь.

Он радостно выхватывает из моих рук конспект лекций и добавляет:

— Ладно, ребята, оставлю вас. Надо идти на зачет, хочется мне того или нет.

Некоторое время Андрей молча смотрит вслед уходящему другу. Мы стоим неподалеку от входной двери института. Мимо то и дело снуют студенты, группами и по одиночке. Одни не обращают на нас никакого внимания, другие бросают заинтересованные взгляды.

— А ты действительно согласишься пойти со мной в кино? — наконец спрашивает Андрей, после чего осторожно берет меня под руку и отводит к окну подальше от любопытных глаз.

— Что за странный вопрос? Ты словно боишься меня, — говорю я, пытаясь облечь в форму предложения тончайшие оттенки страха — неуверенность, опасение, тревогу, неожиданно охватившие меня. Каждое слово — шаг по тонкому льду. Однако, судя по выражению лица Андрея, моя догадка верна.

Он держит паузу, а потом все-таки пытается возразить:

— Не говори ерунды.

Внезапно мимо нас в сторону раздевалки пробегает Инга, задевает меня плечом и даже не оборачивается, чтобы извиниться. Проводив однокурсницу укоризненным взглядом, я собираюсь было крикнуть ей вслед замечание, но решаю не делать этого, поскольку наш разговор с Андреем сейчас куда важнее.

— Неужели я кажусь тебе заносчивой или неприступной? — не без раздражения спрашиваю я. — Если ты так считаешь, то ты… То ты…

Мысли несутся, как скоростной поезд, подсказывая слова «неуверенный», «закомплексованный», «трус», и я с трудом останавливаю себя, чтобы одно из этих выражений не слетело с моих уст и не привело к катастрофе.

— То ты даже не представляешь, насколько мне обидно.

Андрей как-то странно смотрит на меня, потом начинает копаться в своем рюкзаке и через несколько секунд достает пакетик бумажных носовых платков.

— Зачем мне это? — бросаю я.

— Ты же плачешь, — с легким замешательством отвечает Андрей.

Недоверчиво провожу рукой по щеке и понимаю, что он прав.

— Конечно, я немного растерян, — продолжает Андрей. — Ты — красавица и умница, а я — типичный представитель вида «обычный парень». И все-таки тебе не кажется, что ты преувеличиваешь масштабы своей обиды?

— Нет, не кажется… — начинаю я, но осекаюсь, заметив Ингу, стоящую недалеко от нас. Она заливается слезами и кричит в мобильный телефон:

— Мама, повторяю тебе, я три дня готовилась к этому зачету, а не ходила по ночным клубам. Мне попался самый сложный билет. Я отвечала практически на всех семинарских занятиях и получала хорошие оценки. И все ради чего? Чтобы Сан Саныч отправил меня на пересдачу? Мне очень, очень обидно!

После всего услышанного в моей голове мелькает догадка, настолько пугающая и нереальная, что поверить в нее почти невозможно. Ощущение такое, словно я играю в судоку и пока смогла заполнить лишь отдельные пустые ячейки цифрами, но уже не сомневаюсь: мне под силу решить этот «магический квадрат».

— Не сердись, я сегодня сама не своя. — Мой голос звучит не так ровно, как мне бы хотелось. — Переволновалась на зачете, а еще слышала: бушует магнитная буря. Увидимся.

Резко поворачиваюсь спиной к Андрею и ухожу прочь.

— А что насчет кино? — кричит он мне вслед, но я, будучи погружена в свои мысли, не удостаиваю его ответа.

По дороге домой я, словно одичавшая кошка, избегаю людей: в автобусе занимаю отдельное место в заднем ряду, держусь подальше от оживленных улиц, и, к счастью, добираюсь до родного подъезда без приключений.

Войдя в квартиру и скинув верхнюю одежду в прихожей, бегу в свою комнату и, дрожа от волнения, открываю ноутбук.

Не знаю точно, что именно хочу найти в Интернете, поэтому набираю наугад в любимом поисковике первые пришедшие в голову слова: «чувствовать чужие эмоции».

Мое внимание привлекает фрагмент одной телепередачи, и я спешу включить это видео.

— Здравствуйте, — широко улыбаясь, произносит очаровательная молодая брюнетка, — в эфире программа «Объясни, если сможешь». Сегодня мы поговорим о сверхъестественных способностях. У нас в гостях доктор медицинских и психологических наук, профессор философии Лионозов Михаил Евгеньевич.

Камера показывает лысоватого старичка лет семидесяти, не лишенного привлекательности. Он невнятно бурчит приветствие, а затем бодрым голосом начинает рассказывать:

— Специалисты в области паранормальных явлений утверждают, что человеку доступны телепатия, ясновидение, телекинез, пирокинез, левитация, эмпатия…

— Подождите, как Вы сказали? — перебивает его ведущая. — Эмпатия? Первый раз слышу.

— Я бы охарактеризовал ее как возможность видеть мир глазами другого человека, буквально стать им, — отвечает старичок. — Причем это касается не только восприятия физических ощущений, например, головной, суставной, зубной боли, но и эмоциональных: страха, неловкости, возмущения, печали, обиды и других. — Он делает паузу, берет стакан с водой, отпивает глоток и потом продолжает рассказ: — В экспертном сообществе преобладает мнение, согласно которому среди биологических видов эмпатия наиболее развита у кошек. Наверняка многие телезрители замечали, что животное ложится на больной орган человека. Приходит к кому-либо из домочадцев, когда тот подавлен, грустит или плачет. Начинает шипеть, если в его присутствии обидят хозяина. Представители семейства кошачьих спокойно уживаются с данной способностью, однако для Homo sapience эмпатия — дар и проклятие одновременно.

— Что Вы имеете в виду? — интересуется брюнетка.

— С одной стороны, она позволяет узнать истинные чувства окружающих, причины происходящих с ними событий, а следовательно, понять, как себя вести с друзьями, врагами, любимыми, коллегами. Но, с другой стороны, эмпатия освобождает от созданных иллюзий, которые помогали жить. Согласитесь, не каждому под силу принять презрение или ненависть к себе. К тому же не стоит забывать еще один аспект — у эмпата его собственные ощущения смешиваются с эмоциями других людей до такой степени, что он зачастую не в состоянии отличить их…

— Это просто невероятно! Никогда бы не подумала, что такое вообще реально, — снова перебивает профессора неугомонная ведущая. — А каким образом происходит «считывание» чьих-то чувств?

— Для начинающего эмпата нужен физический контакт: поцелуй, объятия, похлопывание по спине, рукопожатие, — со знающим видом говорит он. — Это можно сравнить с кремнем, который дает искру лишь при ударе огнива. Однако по мере развития эмпатии ее обладателю становится неважным расстояние, на котором находится от него другой человек.

— Расскажите, пожалуйста, это врожденная или приобретенная способность?

— Раньше я считал ее врожденной, — признается старичок, — полагая, что люди появляются на свет с различным уровнем эмпатии. Кому-то приходится сосуществовать с ней чуть ли не с младенчества. Кто-то обнаруживает у себя эмпатию в подростковом возрасте или юности, испытав сильное душевное потрясение, например, смерть близкого родственника или разочарование в любви. А кто-то вообще не подозревает о ее наличии, списывая понимание эмоционального состояния окружающих на интуицию. Однако пару месяцев назад мне удалось получить доступ к одному документу, гриф секретности с которого был недавно снят. Оказывается, в восьмидесятые годы прошлого века в нашей стране активно велись эксперименты по изменению генов. А значит, вероятно, среди нас есть индивидуумы с приобретенной эмпатией, так сказать, генно-модифицированные. Но, к сожалению, этот документ содержал в себе минимум информации, поэтому я ничего не смог узнать ни об участниках этих исследований, ни об их результатах.

— И последний вопрос об эмпатии: Вам самому не хотелось бы обладать ею?

Профессор несколько секунд раздумывает над ответом, а потом уверенно говорит:

— Нет. Полагаю, что человек, не умеющий контролировать меру погружения в эмоции других людей, рано или поздно потеряет себя как личность. В таком случае он предпримет попытку самоубийства либо окончит жизнь в уединении в глухой тайге или психиатрической клинике.

Затем ведущая переходит к обсуждению вопроса о сущности телепатии, и я ставлю видео на паузу. Еще какое-то время пытаюсь найти в Интернете данные об экспериментах, целью которых было развитие эмпатии у мужчин и женщин, генетически не предрасположенных к ней, но, потерпев неудачу, выключаю компьютер.

Надо успокоиться и собраться с мыслями. Итак, что мне теперь известно?

Во-первых, я — эмпат. Сегодня мне удалось почувствовать головную боль мамы, неуверенность и страх Андрея, а затем раздражение, печаль и обиду Инги. Причем это случилось после того, как мама поцеловала меня в щеку, Андрей взял под руку, а Инга случайно задела плечом.

Во-вторых, очень похоже, что мои необычные способности появились после пережитого расставания с Пашей.

В-третьих, если ключ к разгадке феномена эмпатии кроется в генах, то восприимчивость к чужим эмоциям я унаследовала от кого-то из ближайших родственников. Вопрос — от кого?

***

В ожидании мамы я не нахожу себе места, брожу по квартире, как тигрица по вольеру перед цирковым выступлением. Хватаюсь то за конспект лекций по криминалистике, то за бульварный роман, то за глянцевый журнал, но от волнения не различаю смысла слов и снова возвращаюсь к окну, высматривая маму.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем она возвращается домой с работы. Только спустя час, за ужином, я, как бы между делом, рассказываю, что смотрела телепередачу про паранормальные способности, и интересуюсь, кто из моей родни может похвастаться умением читать мысли или чувствовать чужие эмоции.

— Твой покойный дедушка обладал уникальным даром, — говорит мама и делает многозначительную паузу, от которой мое сердце начинает бить чечетку, а затем сквозь смех продолжает: — Он буквально притягивал к себе неприятности. В один год дважды ломал правую ногу, за неделю до банкротства турфирмы купил в ней путевку в Грецию, а еще умудрился открыть сроком на три года вклад в банке, у которого потом отозвали лицензию.

— Ну зачем ты так? Я же серьезно.

— И я серьезно. Не будь ребенком, — с нескрываемым раздражением отвечает мама. — Вместо того чтобы готовиться к новому экзамену, ты смотришь какую-то ерунду по телевизору.

Разговор принимает неприятный поворот, и я спешу удалиться, а вернее сказать, трусливо сбежать в свою комнату.

Вопреки моим ожиданиям, ясности в вопросе причины появления у меня способностей эмпата не прибавилось ни на грамм. Или мама действительно ничего не знает, или же знает слишком много, но молчит.

Глава четвертая

Олег

Мне никогда не забыть тот февральский день. День моей смерти.

Я спрашиваю себя, как это вообще могло произойти. И единственный ответ, который напрашивается, — беда не приходит одна.

Моя жизнь всегда была далека от идеала. В отличие от своих однокурсников, не нуждавшихся в деньгах и тративших их с показным размахом, я мог купить Кире букет ее любимых лилий в честь окончания сессии, только заняв необходимую сумму у друга.

Помню, лилии пахли остро и противно, а стоили четверть моей стипендии. Мерзкие цветы.

Получив их, Кира небрежно чмокнула меня в щеку и промурлыкала на ухо, что мечтает провести неделю каникул со мной в Норвегии. Я ненавидел себя за свою ложь: сослался на занятость из-за предстоящих спортивных соревнований. А еще больше ненавидел за правду: средств на поездку не было. По вечерам мать мыла посуду и полы в одном из ресторанов, при этом строго-настрого запретив мне совмещать учебу с работой. Уж слишком она боялась, что меня отчислят из университета за неуспеваемость.

Именно поэтому в эти зимние каникулы мне приходилось соглашаться практически на любую вакансию. Я стойко терпел насмешки и косые взгляды однокурсников, заправляя бензином их шикарные автомобили. Старательно делал заинтересованный вид, когда старушки, получив заказанные в интернет-магазине пилюли и микстуры, находили в моем лице покорного слушателя и упивались этим. Мирился с заигрываниями малосимпатичных, но до неприличия самоуверенных девиц, которым доставлял пиццу.

Мне отчаянно хотелось доказать чересчур опекающей меня матери, что я уже взрослый и могу приносить деньги в семью. А все ради того, чтобы снять квартиру и наконец-то съехаться с Кирой.

Правда, разговор с матерью о моем переезде из родного дома дался мне нелегко. Слушая меня, она театрально шмыгала носом, поминутно вынимала из кармана халата платок и промакивала им глаза. Ей уже приходилось делить меня: сначала с моим отцом, который судился за право опеки надо мной, затем со спортивным интернатом, потом с армией. Но на этот раз мать не собиралась уступать и прекратила свои всхлипывания, лишь когда я согласился на все ее условия. Самым унизительным из них был совместный выбор квартиры.

К счастью, до возвращения Киры из Осло оставалась еще целая неделя, а значит, я мог вести поиски новой жилплощади, не опасаясь, что в глазах любимой буду выглядеть точно желторотый цыпленок в сопровождении матери-квочки. К несчастью, Кире все-таки удалось собрать деньги на поездку в Норвегию, даже не прибегнув к моей помощи. И я чувствовал себя неудачником. Хотя мне было уже не привыкать.

В выборе квартиры мать оказалась как никогда придирчива. Но скоро я понял, что слова «Для чего здесь два санузла? Чтобы каждый раз думать, какой посетить?» на самом деле означали «Дорого». А реплика «Зачем тебе квартира в центре города? До университета ехать целых восемь остановок!» подразумевала под собой «Очень дорого».

В итоге мать одобрила небольшую квартиру-студию на окраине, где единственной достопримечательностью был убогий, как когда-то выразилась Кира, ночной клуб «Новесенто».

Я знал, что Кира достойна большего. Знал, что она захочет большего. Но ничего не мог поделать. Только утешать себя столь любимой у бедняков поговоркой: «С милым рай в шалаше»!

Девятого февраля, в день приезда Киры, я как обычно ждал ее на автобусной остановке перед университетом. Нервно сжимая во вспотевшей ладони брелок с ключами от нашего будущего, я судорожно перебирал в уме слова, точно струны гитары, в поиске подходящих к этому моменту.

Через семь автобусов ожидания Кира выпорхнула из маршрутки, вперив в меня недовольный взгляд. «Цветы. Надо было купить цветы», — вихрем пронеслось в моей голове, отчего я стушевался и спрятал брелок в карман пуховика. Но через пару секунд холодные серые глаза Киры оттаяли, и теперь, как мне показалось, в них заплескалась нежность.

— Что ты здесь делаешь? — без всякого приветствия, будто мы и не расставались на такой долгий срок, спросила меня Кира. — Занятия уже начались.

— Тебя жду, — коротко ответил я и попытался ее обнять, но она отстранилась.

— Слушай, мне очень неприятно начинать этот разговор, — со вздохом произнесла Кира.

Я почувствовал, как сковывает холодом сердце, как ее слова превращаются в острый нож для колки льда.

— Через две недели я выхожу замуж. Больше нет смысла откладывать — я беременна.

Мой взгляд скользнул по ее правой руке, выхватив узкую полоску золота, украшенную россыпью камней. Дыхание внезапно перехватило: невидимой удавкой помолвочное кольцо душило мои надежды на счастье. Жадно глотая морозный воздух, я молча стоял посреди автобусной остановки, словно декабрист на эшафоте, приговоренный к повешению за то, что осмелился мечтать.

Кира назвала имя жениха (то ли Саша, то ли Паша) и принялась оживленно рассказывать, какой он замечательный. Я слышал, как на ветру шелестят объявления, наспех приклеенные к фонарному столбу, как хрустит под ногами случайных прохожих сахарная корочка льда, как падают, оттанцевав свое, снежинки, но не мог разобрать слов Киры.

Перед глазами замелькали красные мошки, и на один безумный миг мне показалось, будто на снег, напоминающий пушистое белое конфетти, капля за каплей истекает мое кровоточащее сердце.

Когда Кира только вышла из маршрутки, она казалась мне другой. Теперь же маска была сброшена, и я осознал, что за недовольством в ее взгляде скрывалось раздражение из-за невозможности отсрочить разговор, а за нежностью — сочувствие.

Я был жалок и смешон. Я был уязвлен и раздавлен.

Отстегнув от ключей брелок, выполненный в форме сердца, я швырнул его в урну (что было весьма символично), кисло улыбнулся Кире, с усилием выдавил единственное слово: «Поздравляю!», а затем быстрым шагом направился к университету.

Не помню, как оказался в аудитории по вирусологии на своем привычном месте в последнем ряду, возле окна. Пытаясь хоть как-то отвлечься от навязчивых мыслей о Кире, я принялся было записывать каждую фразу преподавателя, но моя правая рука упорно не желала меня слушаться: вирус, для которого характерны повышение температуры тела, слабость, плохой аппетит и боль в грудной клетке, получил ее имя.

Кира появилась в аудитории почти сразу после звонка на перемену и, громким голосом попросив минуту внимания, сообщила примолкшим студентам о предстоящей свадьбе с никому не известным Павлом. Моя кожа вспыхнула огнем от устремленных на меня тридцати пар глаз. Я не был готов к публичной казни.

Моим маяком, моим убежищем стала библиотека. Сюда редко кто заглядывал на большой перемене: все спешили наведаться в буфет.

Уютно пристроившись за столом в конце пустого читального зала, я открыл учебник по фармакологии на случайной странице. «Витамин В1 (тиамин) содержится в ростКах пшенИцы, дРожжАх…», — заплясали перед глазами буквы ненавистного имени. Я ни на минуту не переставал думать о Кире.

Когда-то, еще ребенком, я узнал из детской энциклопедии, что некоторые морские звезды обладают удивительным свойством: если их разрезать, то две половинки вырастут в полноценные особи. И, пожалуй, именно поэтому мне было мало просто любить Киру. В одинаковой дате рождения, в том, что на «Доске отличников университета» фотография Киры висит рядом с моей, я искал знаки судьбы, говорящие сами за себя: мы должны быть вместе, всегда, мы — две половинки морской звезды.

Глупо, как же глупо!

С раздражением захлопнув учебник по фармакологии, я хотел швырнуть его на край стола, но не рассчитал сил. Недовольно прошуршав страницами, с тихим стуком книга упала на пол. Я выругался про себя и нагнулся, чтобы ее поднять, как вдруг услышал голос своей однокурсницы Марины:

— Кира, я же говорила, что, кроме нас, здесь никого не будет. Все лучше, чем болтать в женском туалете, где столько ненужных ушей!

Я торопливо попытался вылезти из-под стола, но ушиб голову. Пронзительная боль заставила меня задержаться на полу, в случайном укрытии, незаметном для посторонних глаз.

— Ну, не томи, подруга, рассказывай, как вышло, что ты выходишь замуж за Павла? — снова раздался тонкий, певучий голос Марины.

— Его мамаша все устроила, — со вздохом ответила Кира.

— Как это? — с явным недоумением спросила Марина.

— А что ты хотела услышать? — усмехнулась Кира. — Историю о любви с первого взгляда? Я тебя умоляю!

Боль покинула мою голову и устремилась прямиком к сердцу, где запульсировала с новой силой. Я слышал все тот же знакомый голос, но не узнавал девушку, которую полюбил. Эта холодная, расчетливая змея не имела с ней ничего общего.

Кира познакомилась с Павлом год назад, когда ее семья переехала в жилой комплекс на проспекте Мира. Их родители быстро подружились, а вот Павел и Кира сближались медленно. В ее глазах он был словно дорогая дизайнерская сумка: красив, желанен и недоступен.

С такими доходами, как у его отца, ему следовало ездить на роскошном внедорожнике последней модели, однако Павел предпочитал добираться до института на автобусе. С такой внешностью, как у него, ему было положено каждое утро просыпаться в объятиях новой девушки и мучительно вспоминать ее имя, но он уже который месяц продолжал встречаться со своей однокурсницей Катей. Странный тип! Ну как тут Кире было не влюбиться?

Поэтому, когда мать Павла неожиданно предложила Кире рассорить его с Катей, ее не пришлось долго упрашивать. Можно сказать, Кире выдался шанс купить ту самую дизайнерскую сумку на распродаже или даже получить ее в подарок.

— Ну и за что его мамаша вдруг невзлюбила Катю? — с нотками недоверия в голосе спросила Марина.

— Сама не знаю. Марта Игоревна была явно не в себе. Несла чушь. Про ошибки юности. Про себя, дуру, втянутую Катиным отцом в какую-то авантюру. Про сына, которого надо спасать от этой семьи. Бред, полный бред! Впрочем, какая мне разница.

Терпеливо дождавшись отъезда мужа в командировку, Пашина мать принялась осуществлять свой банальный и оттого, пожалуй, надежный план. В самый последний момент, когда билеты на самолет до Нью-Йорка уже были куплены, отель забронирован, а вещи Кати и Павла аккуратно сложены в чемоданы, Марта Игоревна сообщила сыну, что по совету своего лечащего врача отправляется в местный санаторий, и попросила Павла присмотреть за их старым непривитым псом Блэком. Узнав о срыве поездки, Катя пришла в бешенство и сгоряча наговорила Павлу много неосторожных колючих слов, оцарапавших его сердце.

Кире же досталась роль роковой соблазнительницы, умеющей смешивать в нужных пропорциях спиртные напитки со снотворными препаратами.

— Правда, чтобы заманить Павла в гости, пришлось отказаться от турпутевки в Норвегию и «снести» программное обеспечение с домашнего компа. И, честно говоря, я боялась, что переборщила с дозировкой нитразепама: думала, Паша проспит до обеда следующего дня, — призналась Кира, а потом, заливисто смеясь, добавила: — Ты бы видела его лицо, когда он наутро проснулся со мной в одной постели!

— Вот уж не думала, что ты способна на такое, — хмыкнула Марина.

— Просто Марта Игоревна как владелица платиновой кредитной карты имеет невероятную силу убеждения, — разоткровенничалась Кира. — Кстати, именно ей пришло в голову, что я должна соврать Паше насчет беременности.

— Кира, так нельзя поступать с людьми. Нельзя! — Марина укоризненно покачала головой. — А если Павлу станет известна правда? Если он помирится с Катей?

— Эта девица уже неделю болеет гриппом, — попыталась возразить Кира, — и Паша ни разу не навестил ее в больнице.

— Наверняка его мамаша и ты постарались, чтобы он об этом не узнал, — вполне логично предположила Марина, и, к моему разочарованию, Кира не стала ее разубеждать.

Я испытал отвращение к ней и собирался уже было выбраться из своего укрытия, но последовавший вопрос Марины спугнул мою решимость:

— А как же Олег? Он тебя так любит.

— С ним у меня нет будущего, разные мы! Он приземленный, нетребовательный к жизни, застенчивый и скромный донельзя. А теперь, Марина, ответь мне. Выйдя за него замуж, когда я смогу получить то, о чем мечтаю: квартиру в центре, загородный дом, спортивную иномарку, брендовую одежду? Через двадцать или, может быть, тридцать лет? Тогда у меня не будет ни молодости, ни красоты.

Кирин голос звучал как у капризного ребенка, но слова каленым железом выжигали на моем сердце клеймо неудачника.

— Я встречалась с Олегом только для того, чтобы убить время и одиночество.

Не в силах больше это слушать, я опрокинул стол, вскочил с пола, в несколько шагов преодолел расстояние, которое отделяло меня от девушек, и отвесил ошарашенной моим появлением Кире тяжелую пощечину. Хлопот прозвучал довольно резко в почти пустом помещении библиотеки. От удара Кира пошатнулась на своих высоченных шпильках и упала на колени, вскрикнув от боли. Марина, осыпая меня упреками, кинулась помогать подруге подняться, а дальше…

Дальше все так закрутилось. Я словно впал в транс, и моя душа, покинув бренное тело, с любопытством наблюдала за происходящим со стороны, даже не пытаясь что-либо изменить.

Из ниоткуда появились двое крепких парней, подскочили ко мне, скрутили руки за спиной и по просьбе Киры потащили к ректору. В его кабинете моя бывшая возлюбленная заявила, что я, обезумев от ревности, учинил погром в читальном зале и пытался избить ее, беременную. Запахло отчислением. Мать срочно вызвали в университет. Но и в ее присутствии я продолжал молчать, будто в одночасье разучился складывать слоги в слова.

Пустота медленно разливалась по моим венам, пока не достигла сердца и не поглотила его.

Я больше ничего не чувствовал: ни разочарования в Кире, ни обиды от предательства Марины (она свидетельствовала не в мою пользу, подыграв подруге), ни стыда из-за слез матери, ни неудобства перед ректором. Ни-че-го!

Я умер…

Глава пятая

Катерина

Завтра мой день рождения, и, пожалуй, впервые в жизни я не жду его с нетерпением, не радуюсь возможности нарядиться, оказаться в центре внимания и получить гору подарков. Я думаю о нем с ужасом.

Несколько лет назад мне попалась на глаза статья о строительстве бункера, кажется под Уфой, на случай апокалипсиса. Я тогда посмеялась над этой новостью: вспомнился американский фильм «Взрыв из прошлого». Но теперь сама не прочь очутиться в бомбоубежище, погребенном глубоко под землей, где тебя спрячут от внешнего мира толстые железные двери с рычагами-задвижками и где недоступна сотовая связь. Чтобы скрыться от многочисленных поздравителей.

Я точно знаю: завтра среди череды пожеланий будут звучать слова «найти любовь», «встретить своего единственного и неповторимого», а также избитые двустишия вроде такого: «Пусть сказочный принц на белом коне примчится к тебе наяву, не во сне».

В детстве я обожала читать фэнтези и хорошо помню, что в одной из книг ведьмы делились на добронравных и злокозненных. К сожалению, ни название произведения, ни фамилия автора не всплывают в памяти, сколько ни ройся. В общем, выражаясь фэнтезийным языком, подобного рода пожелания будут слетать с уст как добронравных, так и злокозненных поздравителей. С той лишь разницей, что первые искренне любят и беспокоятся обо мне, а вторые просто хотят ехидно напомнить — юбилей я встречаю без пары. Причем этим они не ограничатся и непременно предпримут попытку побольнее задеть, выспрашивая, поздравил ли меня Павел.

К тому же мой день рождения выпадает на субботу, а значит, Паша будет в кругу семьи и потому не позвонит. Зачем ему лишний раз оправдываться перед строгим отцом и ревнивой женой?

Чтобы не разрывать душу размышлениями по этому поводу, я решаю занять себя подготовкой к новому экзамену и домашними хлопотами. Признаюсь, мне никогда еще не доводилось так радоваться необходимости учить билеты, а в промежутках между зубрежкой мыть посуду, подметать пол и готовить ужин. Но время неумолимо приближает день икс.

Большую часть ночи я ворочаюсь в постели, не в силах заснуть, прежде чем провалиться в короткий рваный сон, скорее похожий на легкий обморок.

Однако будильнику не важно, удалось тебе выспаться или нет, ему все равно, кто ты: солдат сменного караула, именинница или сама английская королева. Он разбудит тебя в назначенный час. Ну, если не тебя, то твоих домочадцев точно.

Только я успеваю выключить будильник, как дверь моей комнаты открывается и показывается мама с заспанными глазами в халате, наброшенном на ночную рубашку.

— Зачем вставать в такую рань? — с недовольным видом произносит мама.

— У меня консультация перед экзаменом.

— Можно и не ходить, сегодня же суббота, — не сдается она.

— Если пропущу это занятие, то наверняка на экзамене получу оценку на балл ниже. Наш препод на дух не переносит прогульщиков.

Мама пожимает плечами и отвечает со вздохом:

— Ну, как знаешь. Я, пожалуй, еще часок вздремну, а потом поздравлю с днем рождения свою любимую дочку.

Всего одно словосочетание «день рождения», и мое сердце мечется в груди, как лисица в капкане, но, взяв себя в руки, я вымученно улыбаюсь в ответ.

Мама уходит в свою комнату, и, чтобы прогнать дурные мысли, которые роятся в голове, словно надоедливые мошки на опушке леса, я позволяю увлечь себя рутине: принимаю душ, сушу феном волосы, заплетаю их во французскую косу, делаю легкий макияж, одеваюсь, собираю сумку, готовлю завтрак.

Сегодня обычный, ничем не отличающийся от других день, уверяю я себя, однако укороченный свитшот жизнерадостного желтого цвета и джинсы-клеш, купленные почти два месяца назад и терпеливо ждавшие своего звездного часа в шкафу, говорят как раз об обратном.

Пока варится кофе, в кладовке мама гремит раскладной металлической лестницей, приставляя ее к антресоли, чтобы достать мне подарок. Я знаю про это укромное место с семилетнего возраста, когда незадолго до Нового года вместо пачки соли случайно нашла там плюшевого мишку в красивой коробке. Правда, я никогда больше не вела поиски в кладовке, так как дала клятву не лишать себя сюрпризов.

Мама входит в кухню и протягивает подарок, завернутый в серебристую упаковку. Смущаясь, рву бумагу и обнаруживаю под ней книгу по египтологии в дорогой обложке.

Несколько секунд я с недоумением смотрю на редкое издание. Откуда мама узнала о моей давней мечте? Подозрение растет как на дрожжах. Неужели мама той же масти, что и я? Неужели у нее тоже есть экстрасенсорные способности?

Но тут мне вспоминается, как пару месяцев назад мы вместе смотрели по телевизору передачу про реинкарнацию. В ней утверждалось, будто увлечения и привычки людей являются отражением их прошлых жизней. Тогда я в шутку сказала, что могу быть воплощением какого-нибудь известного египтолога девятнадцатого века, поскольку обожаю все, связанное с Древним Востоком.

Я едва сдерживаю разочарование, готовое прочертить на лбу недовольную морщинку, и, чтобы не показаться неблагодарной, поспешно принимаю подарок и крепко обнимаю маму. Ее чувства радости, любви и заботы проникают в мое сердце, словно лучи солнца сквозь витражи готического собора. Мне становится спокойно, легко, и я начинаю думать, что, пожалуй, быть эмпатом не так-то плохо.

После завтрака мама просит меня включить компьютер: папа будет ждать моего видеозвонка.

Родители давно развелись. Я не помню, что конкретно послужило причиной их расставания, а если спрашиваю, то до сих пор слышу ответ в духе обитателей Голливудских холмов: непримиримые разногласия.

Много лет отец наслаждался свободой, пока не познакомился с красавицей Аллой. Впрочем, за кроткий нрав папа называет ее Эллой, по имени героини романтического фильма, получившей при рождении от своей крестной феи дар послушания. Поскольку Алла не возражает, я тоже зову ее Эллой.

Папина новая жена просто одержима желанием стать матерью, но у нее никак не получается забеременеть, поэтому мой отец принял решение увезти ее в какую-то клинику в Израиле. И самое обидное, это произошло незадолго до моего дня рождения.

В общем, я немного сержусь на папу за то, что впервые буду отмечать свой праздник без него. По этой причине веду себя как капризный ребенок и, вернувшись к себе в комнату, долго не включаю компьютер. Но в конце концов выхожу в Сеть и отвечаю папе, окончательно потерявшему терпение.

Посмеявшись над его шуткой о том, что проще связаться с космонавтами на орбите, чем с именинницей, я начинаю принимать поздравления. Заставляю себя слушать, выдаю фальшивые улыбки, а сама думаю, как лучше спросить отца об эмпатии, чтобы он не вытаращил глаза в недоумении и не стал крутить пальцем возле виска.

Я плохо знакома с папиными родственниками и искренне надеюсь, что кто-нибудь из них обладает сверхъестественными способностями. К тому же отец, до того как заняться бизнесом, часто встречался по работе с психиатрами и мог слышать истории про людей, чувствительных к чужим эмоциям.

Только я набираюсь смелости затронуть волнующий меня вопрос, как из-за папиной спины показывается Элла и с жаром его перебивает:

— Дорогой, давай пропустим формальности. Катенька и так знает, что она красавица и умница, что ты желаешь ей всего самого наилучшего и горячо ее любишь. Ей наверняка не терпится получить подарки, а ты тут языком попусту мелешь.

Неожиданно раздается звонок в дверь, и я иду ее открывать. На пороге стоит мальчишка-курьер с огромной коробкой, украшенной красной шелковой лентой, в руках. На юном прыщавом лице едва заметно играет улыбка. Расписываюсь за посылку, захлопываю входную дверь, бегом возвращаюсь в свою комнату, с нетерпением развязываю бант и приподнимаю крышку. Внутри — кружевное платье пастельного оттенка с жемчужным отблеском, явно дизайнерское, кожаная куртка бордового цвета и лаконичные лодочки ей в тон.

От увиденного у меня из груди вырывается невольный вздох восхищения. Какая красота!

— Понравился мой презент? — интересуется Элла.

— Он же кучу денег стоит. Элла, ты — сумасшедшая!

— Да, я такая, — соглашается она, а затем игриво спрашивает: — Но разве не за это ты меня любишь?

— Я тебя обожаю, — совершенно искренне отвечаю я.

— Только не говори мне, что собиралась показаться друзьям в свитшоте цыпленочного цвета и джинсах, которые больше подходят для девушек с кривыми ногами.

— Конечно, нет, — вру я, опасаясь дальнейшей критики моей манеры одеваться.

На несколько минут я выхожу из Сети, чтобы сменить наряд, а продолжив разговор, принимаю порцию комплиментов по поводу нового образа.

— Даже не сомневайся, парень твой мечты будет очарован, — уверяет меня Элла, многозначительно подмигивая, а потом с видом эксперта продолжает: — Только распусти волосы.

— Есть, шеф, — тут же отзываюсь я и по-армейски салютую, предпочитая промолчать о том, что Паша не появится сегодня в институте: я уточняла расписание его занятий. Каким бы чудесным ни было платье, он его не увидит.

Впрочем, обновками сюрпризы на день рождения не ограничиваются. Выясняется, что папа оплатил для меня вечеринку в горячо любимом мною ночном клубе, мне просто остается продумать список приглашенных. А завтра на мою банковскую карту поступит приличная сумма денег, которую я смогу потратить, как мне заблагорассудится.

Несмотря на то, что у папы небольшой, но весьма успешный аптечный бизнес, я не привыкла к таким подаркам. Наверное, сказывается влияние Эллы.

— Спасибо, спасибо! — повторяю я, едва не подпрыгивая от счастья.

— Рады стараться, — хором отвечают папа и Элла.

— Повеселись на славу, солнышко. Уверен, это будет лучший день в году, — говорит отец.

С горькой улыбкой мне хочется сказать, что чем больше ждешь от праздника, тем сильнее будешь разочарована, но я сдерживаюсь.

«Папа, ответь мне на один вопрос, даже если он покажется тебе странным: что ты знаешь об эмпатах?» — собираюсь наконец спросить я, но не успеваю. Отец и Элла дружно машут мне на прощание. Все, сеанс связи закончен.

Я хочу перезвонить папе, пока он еще в Сети, однако, расслышав приближающиеся мамины шаги, громко чертыхаюсь от разочарования и бросаю эту затею.

— Дорогая, что тебя так расстро… — начинает было мама, но войдя ко мне в комнату, замолкает на несколько секунд, с восхищением рассматривая мое модное платье и туфли на тонких высоких каблуках. — Катенька, да ты просто красавица! — восклицает она и заключает меня в свои объятия.

— Папа с Эллой презентовали обновки, — хвастаюсь я, — и организовали для меня вечеринку в «Новесенто».

Про денежный перевод на банковскую карту я умалчиваю, почувствовав мамино раздражение и поняв, что она не одобряет таких дорогих подарков.

Освободившись из объятий, бросаю взгляд на наручные часы и с ужасом осознаю: если не потороплюсь, то опоздаю на консультацию перед экзаменом. Быстро натягиваю куртку, хватаю сумку и, попрощавшись с мамой, настолько быстрым шагом, насколько это позволяют лодочки на шпильках, выхожу из квартиры.

Мне как никогда везет, и я добираюсь до института без традиционных пробок. Войдя в здание, понимаю: можно и не быть эмпатом, чтобы почувствовать, что все смотрят на тебя. Взгляды студентов и преподавателей буквально прожигают кожу. Удивительно, как моя куртка еще не начала дымиться.

Оказавшись возле аудитории по криминалистике, останавливаюсь и прислушиваюсь. Внутри непривычно тихо, и я ловлю себя на мысли, что, возможно, первой пришла на консультацию перед экзаменом или вообще была единственной в группе, кому не жалко потратить на занятия свой выходной. Но как только открываю дверь, тишину разрывает дружный крик:

— С днем рождения!

Под оглушительное «ура» двадцать воздушных шариков самой причудливой формы взмывают вверх и остаются под потолком, как приклеенные, а затем по невидимой команде ко мне выстраивается нетерпеливая шумная очередь однокурсников, чтобы поздравить и вручить подарки.

Эмоции сменяют друг друга, словно разноцветные огни на елочной гирлянде: радость, безразличие, восхищение, восторг, раздражение и даже зависть. Мне трудно уловить, кому они принадлежат, да я и не очень-то стараюсь. Ведь люди, чувства которых для меня действительно важны, стоят в самом конце очереди: это Андрей и Вера.

— От всей души поздравляю! — говорит Андрей, протягивая большой букет из прекрасных белых роз, и осторожно целует меня в щеку.

Я немного боюсь, что он сердится за мою недавнюю выходку: Андрей предложил пойти в кино, а я наговорила ему глупостей и сбежала, сославшись на плохое самочувствие, так и не ответив, принимаю ли приглашение. Но сейчас, кроме его влюбленности и восхищения, я ничего не ощущаю, и это заставляет меня широко улыбнуться и наградить Андрея ответным поцелуем в щеку. Он слегка краснеет и уступает свое место Вере.

— Катенька, извини, если я тебя обидела, — неуверенно начинает Вера, теребя в руках небольшой бумажный пакет с надписью «Happy birthday!». — Ты даже не представляешь, насколько я соскучилась по нашим совместным походам по магазинам, двухчасовым разговорам ни о чем по телефону и вылазкам в кино на девчачьи фильмы, да и тренировки по чирлидингу без тебя не те.

Мне не нужны прикосновения, я знаю, что Вера говорит правду, поскольку сама испытываю то же самое.

— Как я могла забыть? Кино! — восклицаю я и, глядя на озадаченный Верин вид, спешу объяснить: — Моя мама купила билеты на тот самый фильм про вампиров. Премьера состоится в это воскресенье. Ты приглашена. И чтобы никаких отговорок!

Вместо ответа Вера ставит на ближайший стол свою ношу и кидается мне на шею. Выпустив меня из объятий через пару секунд, она извлекает из пакета кружку с надписью «Подруги не разлей вода», на которой красуется наша с ней фотография, и с лукавой улыбкой протягивает мне. Если бы существовала номинация «Самый трогательный презент», то я предложила бы наградить премией именно Веру: лучшего символа примирения и не придумаешь.

В аудиторию входит преподаватель, и я с полными руками подарков и цветов тороплюсь на свое место. Правда, его разъяснения, на что стоит обратить внимание при ответе на экзаменационные вопросы, слушаю вполуха, поскольку постоянно отвлекаюсь на записочки с поздравлениями, которые мне передают друзья.

После занятий я приглашаю всех однокурсников отметить мой день рождения в «Новесенто», и только пятеро из них отказываются по причине неотложных дел. Должно быть, от их рукопожатий моя ладонь ныла, как от ожога, потому что они излучали волны жгучей зависти. Если так, то отсутствие этих пятерых на празднике, несомненно, к лучшему.

И тут я понимаю, что не поддалась их разрушающим чувствам, осталась на удивление спокойной.

Как Вы там говорили, товарищ профессор? У эмпата его собственные эмоции смешиваются с чувствами других людей до такой степени, что он не может отличить их? Еще как может! Вы ошиблись, но это свойственно любому человеку, даже доктору психологических наук.

Как никогда довольная собой, я в компании пятнадцати друзей отправляюсь в «Новесенто» — небольшой, но весьма уютный ночной клуб, расположенный на окраине города. Непонятно по каким причинам он носит итальянское название: здесь не подают карпаччо, минестроне или фриттату, не угощают ристретто и марокино, не звучат песни Аль Бано, Тото Кутунио, Адриано Челентано, да и интерьер тут явно американский. Но мне нравится это место.

Первое, что бросается в глаза, когда я вместе с однокурсниками оказываюсь возле входной двери клуба, — надпись «Закрытая вечеринка». Внутри нас встречают стены, увешенные моими черно-белыми фотографиями. Но главный сюрприз — небольшая сцена, впереди которой вместо бархатного занавеса висит экран, высвечивающий слова: «Гость вечера — рок-группа „Заметки“. Специально для Катерины Силаевой».

Я в который раз поражаюсь Элле. Ведь лишь она могла догадаться пригласить музыкантов из нашего института.

Одна часть моих однокурсников спешит занять диваны поближе к сцене, а другая — угоститься коктейлями в баре.

Только я успеваю сесть рядом с Верой, как к нам подходит Андрей и приглашает меня танцевать. Музыка звучит еле слышно, но, похоже, его это ни капли не смущает. Я соглашаюсь, и Андрей, нашептывая на ухо комплименты, начинает кружить меня по залу.

Мы болтаем, словно старые знакомые, о предстоящем экзамене по криминалистике, любимых песнях группы «Заметки», книжных новинках и даже вспоминаем с улыбкой о том, каким своеобразным способом Егор, лучший друг Андрея, решил заполучить мой конспект лекций.

Я целую Андрея первой. Я будто пантера, нападающая в летящем прыжке на свою жертву. Это нужно мне, как спасительный глоток воздуха утопающему, и правила приличия сейчас мало заботят меня.

Андрей отвечает не сразу, а спустя пару секунд. Его губы мягкие и теплые, едва уловимо пахнущие мятной жевательной резинкой, касаются моих не настойчиво и страстно, а нежно и бережно, точно первые несмелые снежинки земли.

Но затем он резко отстраняется, его глаза начинают бегать из стороны в сторону, выискивая, кто из однокурсников смотрит на нас.

Я встаю на цыпочки, обеими ладонями беру его лицо, осторожно поворачиваю к себе и успокаивающим тоном произношу:

— Не волнуйся, нашим друзьям нет никакого дела ни до меня, ни до тебя. Они заняты едой и разговорами и даже не заметят, если мы уедем отсюда вместе.

— Ты что, телепат? — удивляется Андрей.

— Не совсем, — неопределенно отвечаю я и, чуть помедлив, спрашиваю: — А какие из твоих мыслей мне удалось прочесть? Про однокурсников?

— Не совсем, — говорит он в ответ, передразнивая меня, а потом нежно берет за руку и тянет за собой к выходу из ночного клуба.

Мы подходим к автомобилю Андрея, он открывает переднюю дверцу и жестом приглашает сесть.

— Ты что, собираешься меня украсть? — игриво спрашиваю я. — Хочу напомнить: похищение человека является уголовно наказуемым деянием.

— Мне все равно, — с ослепительной улыбкой отвечает он.

Покорно забираюсь в машину. Когда дверь с моей стороны закрывается, уличный шум стихает, создавая ложное впечатление, что никого, кроме нас с Андреем, больше нет во всем городе.

Он ведет машину одной рукой, а другой сжимает мою ладонь. Я наслаждаюсь видом из окна и мыслями о том, что снова влюблена и счастлива, но вскоре меня начинает укачивать, и глаза слипаются. Мне снится, будто кто-то нежно гладит меня по щеке. Медленно разомкнув ресницы, я вижу перед собой Андрея. Он ласково смотрит на меня и улыбается, отчего я чувствую себя Спящей красавицей, очнувшейся ото сна благодаря прекрасному принцу.

Проходит несколько секунд, прежде чем мне удается понять, куда мы приехали. В подтверждение моего предположения Андрей говорит:

— Ты никогда не была у меня в гостях. Родители в отъезде, так что нам никто не помешает. Я угощу тебя фруктовым салатом — это мое фирменное блюдо. Хотя, если честно, повар из меня неважный. Посмотрим романтическое кино, а затем я отвезу тебя домой. Надеюсь, ты не против?

Молча киваю в ответ, мне кажется, сейчас я готова очутиться с ним где угодно, хоть на вершине Гималаев.

Оказавшись в квартире, Андрей устраивает мне небольшую экскурсию по ней, не выпуская моей руки, словно боясь, что я могу исчезнуть. Войдя в его комнату, нарочно замедляю шаг, делаю вид, будто споткнулась, и падаю прямиком на огромную кровать, стоящую недалеко от двери, увлекая за собой Андрея.

Мы громко смеемся, а потом наши губы встречаются. Андрей кажется менее сдержанным чем раньше: отсутствие свидетелей делает свое дело. Я отчаянно желаю, чтобы эти поцелуи никогда не закончились, мне хочется слышать, как он шепчет признания в любви, ощущать его пальцы в своих волосах.

Не отрываясь от моих губ, Андрей включает магнитофон, размещенный на прикроватной тумбочке. Музыка заполняет собой комнату, накрывает волной праздника, как на предновогодней ярмарке, пока я не начинаю различать слова:

«Мне больше нечего сказать,

Осталось белый флаг поднять.

Увы, не избежать падения,

В тебе одном мое спасение!

Но я опять иду ко дну

И в омуте души тону…»

Любимая песня Паши действует на меня как отрезвляющая пощечина, и я с ужасом начинаю думать о происходящем.

— Стоп, стоп, стоп! — кричу я и, дрожа всем телом, отстраняюсь от Андрея.

Он с удивлением смотрит на меня и пытается понять, что сделал не так.

— Извини, мне нужно в ванную, — вру я.

— Да, конечно. Иди прямо по коридору.

Неуверенными шагами я выхожу из комнаты, пошатываясь, вваливаюсь в ванную, запираю за собой дверь, машинально включаю воду и заставляю себя собраться с мыслями.

Похоже, как зеркало отражает мое лицо, так и я отражала чувства Андрея. И только освободившись от его прикосновений, смогла осознать, что ничего не изменилось: в моем сердце, как у себя дома, по-прежнему живет любовь к Паше, и, кажется, в ближайшее время она не собирается съезжать.

Как там пелось в песне? «Мои годы никогда не делали меня мудрее». Я самонадеянно думала, что смогу контролировать себя, защититься от чужих эмоций. Дура, дура!

Через несколько минут раздается стук в дверь, и я слышу обеспокоенный голос Андрея:

— С тобой все в порядке?

— Почти. Носом кровь пошла. Жди меня в своей комнате, я скоро!

Снова ложь. Я не собираюсь возвращаться в объятия Андрея, что подобны прочным сетям рыбаков: вряд ли мне удастся из них выбраться. Хитросплетения нитей наших чувств слишком затейливы, чтобы распутать.

Мозг занят поиском путей к отступлению. Ведь проснувшись завтра в одной постели с Андреем, ничего уже нельзя будет изменить. Да, я отомщу Паше. Но какой ценой? Я потеряю себя.

Осторожно открываю дверь ванной комнаты и выглядываю наружу. Андрея нет ни в прихожей, ни в кухне. Выхожу, неспешно продвигаюсь по коридору, достаю из шкафа куртку, сумку и туфли, почти бесшумно отпираю входную дверь, прислушиваюсь, несколько секунд жду, а потом бегу босиком в сторону лифта.

Ненавижу себя, я словно крыса, покидающая тонущий корабль. Хотя нет, я больше похожа на корабль, получивший пробоину.

Черт побери эту способность к эмпатии!

Глава шестая

Катерина

Я сижу в изголовье кровати. Взгляд скользит по комнате, выхватывая отдельные детали: постер с изображением моста Золотые Ворота почти во всю стену, внушительная коллекция игрушечных полицейских машинок на полке над компьютерным столом, в книжном шкафу стопка дисков, пестрящая названиями музыкальных групп, магнитофон на тумбочке.

Я уже была здесь раньше, но сбежала и, похоже, снова потеряла контроль над собой, раз ноги привели меня в эту злополучную квартиру.

Медленно поворачиваю голову направо и вижу Андрея. Он сидит боком, на расстоянии вытянутой руки от меня, ссутулившись и сжав виски пальцами. На лоб спадает прядь волос, которые в слабом свете люстры причудливой формы кажутся иссиня-черными. В его позе сквозит отчаяние, и я начинаю чувствовать себя исчадием ада. Жестоко обижать тех, кто тебя любит.

Андрей поворачивается в мою сторону, но я не решаюсь посмотреть на него. Только спустя пару секунд заставляю себя поднять взгляд и встречаюсь с серо-зелеными глазами.

От удивления я замираю, открыв рот. Это не Андрей. Это Павел.

Не знаю, как он здесь оказался. Но разве это столь важно? Главное, что Паша, с которым я не виделась почти месяц, сейчас рядом со мной.

Мое сердце начинает биться быстрее обычного, лицо краснеет. Мне нельзя желать его поцелуев, однако я могу обнять Пашу как старого друга.

Руки сами собой тянутся к нему. Но что за чертовщина? Чем ближе я придвигаюсь к Паше, тем дальше он от меня оказывается. Это повторяется снова и снова. Я смотрю на него и глотаю слезы, стараясь не разреветься.

— Пожалуйста, не ускользай от меня сейчас, Паша! — кричу я и с его именем на устах просыпаюсь.

С минуту прислушиваюсь, не разбудила ли маму. К счастью, нет. В квартире стоит звенящая тишина, изредка нарушаемая гулом проезжающих машин за окном. Я поправляю подушку, мокрую от слез, пытаюсь улечься поудобнее, но не в силах отвязаться от мыслей о Паше, долго ворочаюсь и засыпаю только на рассвете.

Неожиданно проснувшись, словно от толчка, я бросаю взгляд на прикроватные часы. Половина двенадцатого утра. Через сорок пять минут мне надо быть в кинотеатре: сегодня премьера фильма «Сильнее зова крови». Как я могла забыть поставить будильник? А еще странно, почему Вера до сих пор не удосужилась мне позвонить.

Вскакиваю с кровати, бросаюсь к сумке и нервно пытаюсь отыскать в ней мобильный. Так и есть: со вчерашнего вечера на моем телефоне включен беззвучный режим.

На дисплее мигает значок непрочитанного сообщения от мамы (оказывается, ее внезапно вызвали на работу в выходной день), а пропущенных вызовов накопилось аж двенадцать: четыре от Веры и восемь от Андрея.

Первым делом набираю номер подруги, оправдывая себя тем, что сейчас просто не готова к разговору с Андреем.

Мгновения между гудками тянутся нестерпимо долго, и я начинаю нервно покусывать нижнюю губу. Наконец Вера берет трубку.

— Привет, пропащая душа! — слегка обиженным голосом говорит она.

— Привет! Ты не поверишь — я проспала.

— Бурная ночь? — язвительно интересуется Вера, но я пропускаю ее слова мимо ушей и извиняющимся тоном произношу:

— Слушай, поход по магазинам откладывается: я жутко опаздываю. Встретимся прямо в кинозале?

— Без проблем! — охотно соглашается Вера. — Только не спеши вешать трубку. Утоли мое любопытство: ответь на один вопрос.

— Легко, хоть на два, — смеясь, говорю я.

— Ты и Андрей вчера так неожиданно исчезли. У вас роман? — с некоторой напряженностью в голосе спрашивает Вера.

— Нет, не выдумывай глупостей, — вру я, мысленно радуясь, что подруга сейчас не видит моего выражения лица. — Мне стало плохо, и Андрей отвез меня домой. Никакой романтики!

— Понятно. А я уж подумала: еще один красавчик попался в твои сети.

— Ты же знаешь, из меня плохой охотник, — отвечаю я со вздохом отчаяния, намекая на женитьбу Паши, а затем добавляю, заканчивая разговор: — Ну ладно, до встречи!

Я собираюсь со скоростью, близкой к космической, и уже через пятнадцать минут выбегаю из дома.

Зайдя в кинозал, быстро нахожу свое место и, кивком поприветствовав подругу, усаживаюсь поудобнее в кресле. Целых два часа мне не нужно будет думать, как дальше врать Андрею и Вере, чтобы это выглядело убедительно, а потому с улыбкой на губах я погружаюсь в происходящее на экране.

К сожалению, фильм заканчивается трагично: главный герой, устав бороться со своей вампирской сущностью, позволяет себя убить. По этой причине особо чувствительные девушки покидают кинозал с печалью во взгляде, утирая слезящиеся глаза. Неудивительно! Зрители всегда ждут радостного финала, привычного всем «жили они долго и счастливо».

Вера задумчиво молчит, плетясь в сторону выхода из кинотеатра, и я уже начинаю жалеть, что позвала ее смотреть этот фильм.

— Подумать только! — наконец восклицает она, дожевывая карамельный попкорн. — Парень был готов измениться ради любимой смертной девушки: пробовал пить кровь животных, голодал сутками, воровал донорскую плазму из больниц города.

— Не парень, а вампир, — поправляю я Веру.

— Какая разница, — отмахивается она.

— Большая, — не унимаюсь я, — это же художественный вымысел! Разве тебе доводилось встречать в своей жизни таких молодых людей?

Я слишком поздно понимаю, что сказанные мною слова могли обидеть подругу: Вере в последнее время не везет с парнями.

На какой-то миг волна воспоминаний подхватывает меня и несет против течения, в детство, на пятнадцать лет назад. Я вижу себя маленькой девочкой, стоящей посередине прихожей в ожидании того момента, когда ключ повернется в замке и послышатся удаляющиеся мамины шаги. Мне не терпится остаться одной, чтобы, стащив скатерть с кухонного стола, завязав ее края на шее и нацепив на голову остроконечный колпак, завалявшийся с моего дня рождения в игрушках, вообразить себя могущественной волшебницей. Взмах руки — и все бездомные отыскивают приют. Взгляд в окно — и брошенные собаки обретают хозяев. Щелчок пальцами — и разбитые сердца находят утешение в новой любви.

Почему же теперь, открыв способности к эмпатии, я думаю только о себе? Как будто для счастья достаточно просто знать, что чувствуют ко мне другие люди. Кажется, у добронравных ведьм, о которых я когда-то читала, это называлось «личная выгода» и непременно каралось лишением магической силы.

Как же быть? Равнодушие к чужим проблемам — неподходящий аксессуар к характеру: никого не украшает. Надо обязательно помочь подруге встретить своего принца!

— Ты куда уплыла? — спрашивает Вера и машет рукой у меня перед глазами.

— Извини, задумалась. А теперь давай развеем грусть с помощью шопинга, — говорю я Вере, умалчивая о своих планах на ее счет.

***

Сказать по правде, даже имея экстрасенсорные способности, я мало чем отличаюсь от обычных людей: также откладываю начало новой жизни на понедельник.

И пусть в воскресенье я бездействовала, зато сегодня, точно верная фрейлина, везде сопровождаю подругу: словно под влиянием магнита, следую за ней, не отставая ни на шаг, сначала на тренировку по чирлидингу, затем в институтскую столовую, потом в библиотеку. И стоит только какому-нибудь симпатичному парню оказаться в радиусе метра от Веры, как я начинаю приветливо кричать ему: «Дай пять!», или заботливо поправлять его прическу, или спотыкаться, чтобы меня подхватили крепкие мужские руки.

Возможно, кому-то я покажусь живой и непосредственной, а кому-то глупой и неуклюжей. Но поскольку мой дар действует лишь при физическом контакте, другого, более надежного способа узнать отношение молодых людей к Вере просто нет.

В итоге спустя три часа пребывания в институте я чувствую себя изможденной, но счастливой из-за того, что из двенадцати знакомых к Вере неравнодушны пятеро вполне приличных парней. Только вот как бы ей об этом намекнуть? Увы, в голову ничего не приходит.

После визита в библиотеку Вера торопится на занятия по семейному праву, и я быстрым шагом иду за ней. Оказавшись в аудитории, сажусь в третьем ряду недалеко от прохода. По левую руку от меня — Вера. Стул справа пустует, и я спешу положить на него свою сумку, но не успеваю: свободное место демонстративно занимает Андрей, всем своим видом показывая, что разговора не избежать.

— Теперь, когда путь к отступлению отрезан, — спокойно произносит он, пристально глядя мне в глаза, — может быть, ты потрудишься объяснить, почему сбежала от меня тем вечером?

— Извини, — бормочу я и, не найдя спасительного ответа, решаю придерживаться старой легенды. — Ты же знаешь, у меня носом кровь пошла. Я не хотела показываться тебе в таком ужасном виде.

— Ну, допустим, — с сомнением говорит Андрей. — А почему ты перестала отвечать на мои звонки?

— Просто… — я запинаюсь, пытаясь подобрать нужные слова.

— Катя, в чем дело?

— Дело не в тебе… — начинаю я, но Андрей не дает мне закончить:

— Похоже, у всех без исключения девушек всегда наготове дежурная фраза: «Дело не в тебе, дело во мне». Пожалуйста, избавь меня от подобных банальностей!

Я смотрю на Андрея в замешательстве. Признаться ему в том, что я — начинающий эмпат и еще не научилась контролировать себя рядом с людьми, испытывающими сильные эмоции, — это самый худший из возможных вариантов.

Внезапно мне вспоминается недавно приснившийся сон, на мгновение перед глазами в легкой дымке возникает комната с огромным постером на стене, и я, пока не передумала, пока стеснение не взяло надо мной верх и не парализовало, говорю Андрею полуправду:

— Нет, ты не понимаешь. Дело не в тебе, а в Паше…

— Подожди, — останавливает меня Андрей, — ты хочешь сказать, что дело в том самом Павле, который изменил тебе, а потом женился на забеременевшей от него девице?

Я молчу, разглядывая свои ладони, как будто ломаные линии на них могут подсказать мне простой и понятный ответ. Не знаю, как объяснить Андрею, что все влюбленные похожи на художников, в палитре у которых нет темных красок.

— Спасибо за откровенность, — с раздражением выпаливает Андрей. — Значит, тебя отвергли, и ты решила самоутвердиться за мой счет? Поздравляю! Тебе удалось ранить меня прямо в сердце, можешь делать зазубрину на прикладе своей винтовки.

На последних словах Андрей быстро поднимается с места и уходит.

— Уверяю тебя, ты все неправильно понял. Выслушай меня! — кричу я ему вслед, но Андрей только ускоряет шаги.

Я слегка поворачиваю голову влево и с ужасом понимаю: Вера слышала наш разговор от начала до конца.

— Иногда ты похожа на горький шоколад, — бросает мне она.

— В смысле?

— Можешь быть жутко противной.

Вера собирается уходить, и я молниеносно хватаю ее за запястье, с силой пытаясь удержать.

— Пусти, — сердито говорит она. — И прекрати всюду за мной таскаться. Достала уже!

Я отдергиваю руку, словно от ожога. Ну вот, опять поссорилась с подругой! Мои глаза начинает щипать, к горлу подступает ком. Я расстроена, но еще почему-то обижена. Нет, «обижена» — неправильное слово. Разочарована. Обманута. Лишена надежды на счастье. И тут я осознаю, что это душевная боль Веры. Получается, поиски пары для нее окончены: она давно и безответно любит Андрея.

Я закрываю ладонями лицо и опускаю лоб на стол, поверхность которого приятно холодит кожу.

— Ну как, тебе понравился Кевин? — слышится знакомый голос.

Поднимаю голову и с удивлением обнаруживаю, что рядом стоит и терпеливо ждет ответа Инга.

— Кто? — переспрашиваю я.

— Кевин, — повторяет она. — Красавец-вампир. Ты же успела посмотреть фильм «Сильнее зова крови»?

— Конечно, — подтверждаю я догадку Инги, а затем продолжаю: — По-моему, он — дурак.

— Почему? — не унимается Инга.

— Сама посуди, Кевин спровоцировал собственное убийство охотниками, — говорю я со вздохом отчаяния, понимая, что легко от Инги отвязаться не получится. — И вообще кто ему позволил решать за любимую девушку? Пользуясь своим даром внушения, он заставил ее вернуться к бывшему парню, даже не спросив, хочет ли она стать вампиром, чтобы быть с Кевином.

— Ты ошибаешься. Он благородный и бескорыстный, поскольку осознал, что не может дать ей всего, чего она заслуживает, и пожертвовал собой ради ее счастья. Если хоть на секунду сомневаешься в себе, то ты не имеешь права удерживать того, кто тебе дорог.

— Да, пожалуй, в твоих словах есть смысл, — задумчиво отвечаю я. — Спасибо!

Инга смотрит на меня огромными удивленными глазами, явно не понимая, чем вызвана моя благодарность ей.

— Извини, — произношу я, достаю из сумки блокнот, вырываю оттуда лист и пишу на нем большими буквами: «Нам надо поговорить. Буду ждать тебя после лекции возле библиотеки. Катерина». Затем складываю записку в несколько раз и прошу Ингу передать ее Егору.

Сидя на лекции по семейному праву, я то и дело поглядываю на стрелки наручных часов, которые приближают встречу с лучшим другом Андрея, и стоит только прозвенеть звонку на перемену, как я срываюсь с места.

Проходит минут двадцать, прежде чем появляется Егор, притом с таким видом, будто сделал мне одолжение.

— Нехорошо заставлять девушку ждать, — с упреком говорю я ему.

— А по-моему, нехорошо так поступать с моим другом, — немедленно парирует Егор.

— Я и без тебя знаю, что за эти несколько дней наломала дров, — признаюсь я, — и должна все исправить.

— Молодец! Ну, а я-то здесь при чем?

— Пожалуйста, помоги мне вернуть доверие и любовь Андрея, — выпаливаю я и зажмуриваюсь, одновременно ожидая и боясь ответа Егора.

— Очнись, я не добрая фея-крестная, — говорит он, щелкая пальцами у меня перед носом. — Учитывая, что у меня нет чертовой волшебной палочки, как ты себе это представляешь: я заваливаюсь к Андрею домой и, обливаясь слезами, умоляю дать тебе второй шанс?

— Нет, просто устрой мне с ним свидание.

— Хитро придумано: наладить отношения чужими руками. Только какая мне от этого выгода?

— Любой конспект лекций в твоем распоряжении, — говорю я первое пришедшее в голову.

— Мне нужны все, — с улыбкой отзывается Егор.

— Договорились.

Он подмигивает мне и, развернувшись, направляется к аудитории по семейному праву, а я, не в силах высидеть еще одну пару под обстрелом хмурых взглядов Андрея да еще и в гордом одиночестве (после нашей ссоры Вера демонстративно пересела за другой стол), иду к выходу из института.

Приехав домой, ленюсь приготовить себе обед и укладываюсь спать прямо на покрывало, не расстилая кровать.

Я просыпаюсь в половине шестого вечера от звонка на городской телефон, но не спешу брать трубку. Включается автоответчик, и через несколько дежурных фраз о том, что хозяев сейчас нет дома, но можно оставить им сообщение, слышится голос Егора:

— Силаева, у тебя что мобильный на беззвучном режиме? Невозможно дозвониться. В общем, завтра я зайду к тебе за конспектами лекций. Ну все, пока! Ах да, забыл пожаловаться. Представляешь, сегодня в восемь часов вечера в кинотеатре, что неподалеку от нашего института, будут показывать фильм с моим любимым актером. Но мне не удастся его посмотреть с лучшим другом, так как по доброте душевной я решил позволить одной девчонке пойти вместо меня. Ну, не дурак ли я?

Голос Егора замолкает, я со стоном перекатываюсь на край постели и в нерешительности смотрю на телефонный аппарат, с любопытством наблюдающий за мной с прикроватной тумбочки. Я словно балансирую на тоненьком канате, протянутом над пропастью. Идти назад — глупо: половина пути уже за спиной. Двигаться вперед — страшно: адреналин, придававший мне уверенность, выкипел из крови без остатка. Стоит сделать один неправильный шаг — бездна реальности разинет рот в широкой улыбке и проглотит все мои надежды. И все-таки трясущейся рукой я набираю номер, который давно заучила наизусть.

Гудки вызова тянутся и тянутся, будто караван по бескрайней пустыне, и, когда я уже собираюсь нажать кнопку отбоя, в трубке раздается сердитый голос Веры:

— Я не в настроении разговаривать.

— Прости, но у меня есть важная информация.

— Тогда, пожалуйста, покороче, — деловым тоном отвечает мне подруга.

— Хорошо, попробую, — обещаю я, а затем говорю без предисловий: — Мне известно, что ты влюблена в Андрея.

— Ты в своем уме? Я вешаю трубку.

— Подожди! Я хочу, чтобы вы были вместе.

— Да, ты точно спятила! — фыркает Вера. — Тебе-то это зачем?

— Слушай, Андрей замечательный парень: умный, добрый, внимательный, красивый. Но я ничего к нему не испытываю, — признаюсь я, а про себя думаю: «Если только он не прикасается ко мне и его чувства не берут верх над моими».

Я перевожу дыхание, чтобы собраться с мыслями, и на какую-то долю секунды мне начинает казаться, что я ощущаю, как учащенно бьется Верино сердце.

— В общем, — продолжаю я, — сегодняшний вечер с Андреем в твоем распоряжении. Я все устроила. Тебе остается только прийти к восьми часам в кинотеатр «Голливуд», сделать удивленный вид из-за появления Андрея, соврать ему, что у меня сильное пищевое отравление и ты была бы рада, если бы он составил тебе компанию. Постарайся очаровать его своим обаянием. Только не рассказывай Андрею о бывших парнях! Ты поняла?

Вера молчит.

— Алло, ты вообще меня слушаешь? — Мне приходится проверить, не прервался ли звонок.

— Да. Спасибо, — еле слышно произносит Вера.

— Пока не за что. И еще запомни: Андрей кажется сильным, но его легко ранить неосторожными фразами, он люто ненавидит скрытность и неискренность, а комплименты по поводу внешности его просто раздражают, поскольку он застенчив и не осознает, насколько красив.

Вера живо интересуется, откуда мне все это известно, но я, не прощаясь, нажимаю на кнопку завершения вызова.

Не уверена, поступила ли я правильно и через неделю, месяц или год не пожалею о принятом решении. В утешение снова прокручиваю в голове слова Инги, убеждая себя в том, что не имею права удерживать Андрея, и вспоминаю финал фильма «Сильнее зова крови». Да, Кевин, в моем мире все проще: чтобы заставить разлюбить себя, необязательно обладать даром внушения, достаточно организовать свидание и не прийти на него. Хотя нет, здесь, пожалуй, все гораздо сложнее…

Глава седьмая

Катерина

Я еду на экзамен по криминалистике, даже не повторив билеты. Последний раз мне довелось заглянуть в конспект поздним пятничным вечером. Состоявшаяся в субботу консультация для меня прошла впустую, поскольку все мое внимание было поглощено чтением поздравлений с юбилеем. В следующие два дня время нашлось на что угодно (поход в кино и по магазинам в компании Веры, тренировку по чирлидингу, поиски в библиотеке материалов для курсовой работы и устройство личной жизни подруги, возможно, в ущерб своему счастью), кроме подготовки к экзамену.

И все-таки я неисправимая оптимистка, раз еще возлагала надежды на утро вторника, однако из-за раннего визита Егора они разбились, словно морские волны о неприступный утес.

Я с недоумением смотрела на своего однокурсника, силясь понять, почему он оказался на пороге моей квартиры: то ли Андрей не успел рассказать ему о том, что был на свидании с Верой, то ли мои конспекты лекций интересовали Егора куда больше любовных перипетий лучшего друга. Но как бы там ни было, скрепя сердце, мне пришлось отдать ему все тетради, включая ту, на обложке которой каллиграфическим почерком моя мама вывела слово «криминалистика».

Приехав в институт за сорок минут до начала экзамена, я оказываюсь вознаграждена отсутствием злых на язык сплетниц в коридорах и возможностью попасть в первую пятерку студентов, желающих блеснуть знаниями или просто побыстрее покончить с этим малоприятным занятием.

Неподалеку от аудитории по криминалистике Инга довольно бойко пересказывает содержание конспекта собравшимся однокурсникам, и я спешу примкнуть к ним, чтобы хоть немного освежить в памяти давно прочитанные лекции.

Время пролетает незаметно, и вот уже преподаватель приглашает первых смельчаков.

Я захожу в аудиторию последней и, дождавшись своей очереди, нависаю над столом экзаменатора. Внимательно разглядываю одинаковые белые листы бумаги, будто ожидая увидеть, как на них по волшебству начнет проступать текст с вопросами, до тех пор, пока преподаватель, конвульсивно дергая ногой и нервно жуя никотиновую жевательную резинку, не просит меня поторопиться с выбором.

Но вдруг происходит нечто удивительное: сначала я ощущаю нетерпение и раздражение, а затем явное сопротивление тому, что вероятно случится.

Несколько секунд прислушиваюсь к себе, и у меня не остается и тени сомнения — это чувства преподавателя. Но этого не может быть. Не должно быть! Мои эмпатические способности не работают без физического контакта. И что все это значит? Чего так опасается препод?

Я трепетно слежу за ним и замечаю, что его взгляд задерживается на прямоугольнике из плотной бумаги, лежащем в первом ряду третьим от края стола. Не оставляя себе времени на раздумья, я хватаю этот билет и, посмотрев на него, озвучиваю номер. По аудитории проносится завистливый гул. Проявить эрудицию сможет даже самый заядлый прогульщик лекций. Теперь понятно, почему наш преподаватель, считающий, что легкие вопросы не дают представления об истинных знаниях студентов, так переживал из-за ничем не примечательного листка.

Намереваясь меньше чем за десять минут подготовиться к ответу, я быстро направляюсь к свободному столу, на котором заботливо разложены необходимые письменные принадлежности, а еще стоят бутылка с питьевой водой и пара пластиковых стаканчиков.

Но как только я сажусь на стул и беру в руку простой карандаш, меня начинает бить нервная дрожь. Я пытаюсь успокоиться и сосредоточиться на билете, но почему-то никак не получается ее унять, при каждом новом вздохе по моему телу словно пробегает электрический разряд. Инстинктивно поворачиваю голову направо и вижу, как Инга опрокидывает на себя стакан воды, тщетно стараясь совладать с волнением. Только этого мне не хватало!

Преподаватель вызывает отвечать Ингу, и моя дрожь только усиливается, а сердце предпринимает новые отчаянные попытки проломить грудную клетку. Я сжимаю виски руками, точно это поможет отгородиться от чувств однокурсницы, пробую считать до ста, но никакого облегчения не наступает. И лишь когда экзаменатор с весьма довольным выражением лица начинает писать в зачетке Инги слово «хорошо», тревога рассеивается, словно туман на вершине горы от резкого порыва ветра.

Я расслаблено откидываюсь на спинку стула. Однако радость длится недолго.

— Силаева! Ну в самом деле, сколько можно готовиться? Ночевка в институте не входит в мои планы, — язвительно бросает мне препод.

С досадой комкаю лист бумаги, на котором было написано всего несколько строчек, и иду отвечать.

Сначала я говорю сбивчиво, перескакиваю с одного на другое, однако мой экзаменатор совершенно спокоен, и постепенно его уверенность передается мне.

Правда, когда я перехожу к последнему вопросу, снова ощущаю, как в воздухе начинают витать напряжение и нервозность однокурсников. Поэтому, опасаясь, что меня захлестнет очередной приступ паники, я буквально выхватываю из рук преподавателя зачетку, как только он ставит мне «отлично», и выбегаю из аудитории, почувствовав спиной его ошарашенный взгляд.

Я расталкиваю столпившихся возле двери студентов, решительно работая локтями. Плевать, что про меня подумают. Нужно побыстрее убраться из института!

Глазами ищу свою сумочку, брошенную на один из стульев, что расставлены вдоль стены, но замечаю ее в руках у Веры.

Вот черт! Если бы не ключи от квартиры во внутреннем кармане, то я бы оставила сумку здесь.

Подхожу к подруге, но Вера не спешит расставаться со своей ношей, словно боится, что, заполучив ее, я дам деру, не удосужившись поговорить.

— Можно подумать, что за тобой гонятся восставшие из ада монстры, — с улыбкой выпаливает она.

— Скорее, призраки экзамена, — отзываюсь я.

— Ну, надеюсь, они несильно тебя донимали.

— Ошибаешься, но пятерку я все-таки получила.

— Вот и славно, — весело произносит Вера. — Теперь я расскажу тебе кое-что интересное о свидании с Андреем.

— А это «кое-что» не подождет до завтра? — жалобно спрашиваю я. — Во-первых, я спешу. А во-вторых, судя по твоему довольному выражению лица, вечер удался.

— Да! А как Андрей потрясающе целуется, — с томным вздохом шепчет Вера, заставляя меня на миг почувствовать комариный укус ревности, а потом спохватывается: — Стоп! Что значит «спешу»? Сегодня же тренировка по чирлидингу. Ты не можешь ее пропустить.

Только тут я вспоминаю о выступлении с новым номером на волейбольном матче, которое должно состояться через неделю. Как я умудрилась забыть?

— Дай мне слово, что не сбежишь, — просит меня Вера.

Я театрально закатываю глаза. Ей-богу, как в детском саду! Куда мне теперь бежать? Я не хочу подводить команду.

— Хорошо, даю, — нахмурившись, бормочу я, и лишь тогда подруга наконец протягивает мне мою сумку.

— Подождешь меня в столовой? — спрашивает Вера.

Я не успеваю ответить, как она берет меня под руку и увлекает за собой со словами:

— Я тебя провожу.

Значит, Вера до сих пор сомневается в правдивости сказанных мною слов, опасаясь, что мне захочется улизнуть. Ее недоверие, точно горячий песок, сочится сквозь пальцы, слегка обжигая мою душу, и все же я послушно следую за подругой.

Мы заходим в полупустую столовую. Вера покорно ждет, пока мне варят кофе, и только убедившись, что я с большой кружкой в руках направляюсь к столику возле окна, возвращается на экзамен.

Я потягиваю капучино, думая о принятом решении пойти на тренировку. Как бы мне не пришлось пожалеть об этом. Хотя что такого я могу почувствовать в спортивном зале? Единение с командой? Усталость? Или раздражение от бесконечного повторения одного и того же элемента?

Лезу в сумку, достаю смартфон и набираю домашний номер.

Гудок. Второй. Третий. Четвертый.

Надеюсь, мама еще не уехала на деловую встречу с японцами. Наконец в трубке слышится «алло», и я, оттараторив про успехи на экзамене, жалобным голосом прошу маму привезти в институт форму чирлидера, забытую дома. Высказав свои опасения по поводу срыва подписания контракта из-за возможного опоздания («Жители Страны восходящего солнца ценят пунктуальность»), мама все же соглашается.

Теперь остается придумать, как скоротать свободное время. Месячный лимит интернет-трафика исчерпан, так что я кидаю бесполезный смартфон в сумку и беру с подоконника забытую кем-то небольшую по размеру книгу. На потертой обложке — окруженная огненным кольцом ударная установка, на одной из тарелок которой примостилось какое-то невзрачное крылатое насекомое. Судя по аннотации и бесхитростному названию «Огонь страсти для мотылька», меня ждет любовное чтиво.

Перед глазами сам собой встает образ возможной владелицы этой книжки — беззаботной поверхностной девицы в платье беби-долл оттенка клубничного пломбира, похожей на новенькую из нашей команды по чирлидингу. Кажется, ее зовут Алена.

Я рассеянно пролистываю страницы, захлопываю бульварный роман и откладываю его на край стола. Но, заскучав уже через пять минут, признаю, что я не в библиотеке, чтобы капризничать, поэтому принимаюсь за чтение.

К возвращению Веры я успеваю встретиться с мамой возле института и забрать у нее привезенную форму, а также осилить больше половины книги. Правда, для меня так и остается загадкой, кого из двух очаровательных однокурсниц выберет главный герой — легкомысленный барабанщик поп-группы «Мотыльки».

Я поспешно кладу роман обратно на подоконник, даже не взглянув на номер страницы (вряд ли мне когда-нибудь захочется узнать развязку этой довольно-таки банальной истории), и отправляюсь с Верой на тренировку.

Мы входим в спортзал последними.

— Девочки, — обращается к собравшимся Валентина Федоровна, наш тренер, — я оставлю вас на пять минут. Только не бездельничайте! Выполните пока легкую разминку. И попрошу никаких стантов, пирамид и сложных акробатических элементов в мое отсутствие.

С этими словами походкой, полной тигриной грации, тренер удаляется из зала.

— Да за кого она нас принимает? — возмущенно выпаливает наша новенькая. — Я, например, еще в школе выигрывала соревнования в составе команды, поэтому могу выполнить каскад в длину с разбега и без ее присмотра.

— Алена, ты глухая или глупая? Тебе же ясно сказали, без самодеятельности, — раздраженно отвечает ей Вера.

— В отличие от тебя, я не трусиха!

— Что ты сказала? Повтори, — говорит сквозь зубы Вера, бросаясь к Алене.

Я торопливо хватаю подругу за плечи и с силой разворачиваю к себе со словами:

— Не связывайся с ней! Сломает шею, кроме себя, винить будет некого.

— Как думаешь, меня исключат из команды, если я разобью ей лицо? — говорит Вера задумчиво, обращаясь ко мне, но так громко при этом, чтобы ее могла услышать Алена.

Я чувствую, что Верина ярость на самом деле почти утихла, поэтому, направляя подругу в сторону разложенных гимнастических матов, отвечаю с полуулыбкой:

— Нет, я замолвлю за тебя словечко.

Алена сердито фыркает и бормочет себе под нос что-то вроде: «Неохота связываться», а Вера радостно подмигивает мне и плюхается на мат.

Казалось бы, конфликт исчерпан, но я продолжаю поглядывать на Алену, все еще ожидая от нее какой-то неприятной выходки.

Наша новенькая берет разбег, отталкивается ногами от пола и, вытянув руки вперед, совершает прыжок, переходящий в кувырок. Кто-то с восхищением хлопает в ладоши. Затем для восторженных зрителей следует стойка на голове. Я же, утратив всякий интерес к показательному выступлению Алены, сажусь на гимнастический мат. Однако стоит мне только подтянуть к себе правую ногу и прижать колено к груди, как возникает острая жгучая боль в голени. Я начинаю протяжно скулить, словно волчица, угодившая в охотничью ловушку, а потом срываюсь на крик. Но тут я понимаю, что мне вторит Алена.

Воцаряется страшная суматоха: девчонки мечутся между мной и Аленой, интересуются, где болит, яростно спорят, как поступить, однако, в конце концов признав, что ничего не смыслят в оказании первой медицинской помощи, решают не трогать нас до прихода тренера.

Через несколько минут, показавшихся мне очень длинными, в зал вбегает Валентина Федоровна и с видом знатока начинает осмотр с меня.

— Странно, повреждений нет, — говорит тренер, удивленно почесывая затылок. Но когда она диагностирует открытый перелом лодыжки у Алены, я осознаю, что приняла ее страдания за свои.

Вера, по просьбе Валентины Федоровны, помогает Алене подняться и то ли случайно, то ли, что более вероятно, намеренно задевает ее травмированную ногу, из-за чего я громко вскрикиваю от нестерпимой муки.

— Силаева, а ну, прекрати концерт! — гневно кричит мне тренер. — У тебя нет ни вывиха, ни растяжения, ни даже ушиба.

— Похоже, у меня довольно низкий болевой порог, — плаксивым голосом стараюсь оправдаться я.

— Похоже, ты только и ищешь предлог уйти с тренировки, — сурово сдвинув брови, говорит Валентина Федоровна. — Так, мне это надоело! Когда я вернусь, чтобы тебя здесь не было.

Вера пытается за меня заступиться, но я подаю ей знак молчать. Возражать тренеру бесполезно, да мне и не хочется. Слегка пошатываясь, покорно поднимаюсь с места и медленными шагами направляюсь в сторону раздевалки.

Мне стыдно, щеки пылают, как раскаленная лава. Не хватало еще прослыть симулянткой!

Сменив одежду, я выхожу из спортзала и сталкиваюсь нос к носу с Андреем. Определенно, сегодня — день сюрпризов. Правда, не самых приятных. Несколько секунд Андрей молчит, будто раздумывая, стоит ли вообще начинать со мной разговор, но потом, опустив приветствие, все-таки спрашивает:

— Как ты себя чувствуешь?

— Паршиво, — устало отзываюсь я.

— Из-за пищевого расстройства, да? А я-то, дурак, не придал значения Вериным словам…

— При чем здесь это? — перебиваю я Андрея и осекаюсь, вовремя вспомнив легенду, придуманную мною для подруги. — Кажется, у меня кишечный грипп.

— Может, отвезти тебя в больницу или домой? — обеспокоенным голосом интересуется Андрей.

— Не знаю…

Я делаю паузу, обдумывая его предложение. С одной стороны, мне нельзя снова подпускать Андрея близко к себе. Во-первых, Вера будет в бешенстве. Во-вторых, мои эмпатические способности до сих пор не стабильны. Поэтому не удивлюсь, если через полчаса я обнаружу себя в машине Андрея в нетерпении расстегивающей пуговицы на его рубашке. С другой стороны, он для меня менее опасен десятка незнакомых людей в общественном транспорте.

— Лучше домой, — наконец отвечаю я и иду вслед за Андреем к его автомобилю.

В дороге мы ведем себя словно буддистские монахи, давшие обет молчания: Андрей не произносит ни слова, и я не собираюсь нарушать повисшую тишину ненужными фразами. Искоса поглядываю на него, думая, что, возможно, существует параллельная реальность, в которой Екатерина Силаева смогла избавиться от любовной зависимости к Паше и не ведет себя как упрямый ребенок, на щеках которого уже появились яркие красные пятна из-за аллергического диатеза, а он все равно продолжает тянуться к вазе с шоколадными конфетами. Эта Катерина не донимает свое сердце сравнениями, а просто любит того, кто ей подходит. У нее на губах всегда играет улыбка, ведь она счастлива с Андреем.