Бесплатный фрагмент - Покаяние

***

А город в пуху тополином.

Так было и в прошлом году.

И так же в окне не любимом

Я видел слепую мечту.

И так же я ждал одиноко,

Хотел перемен и любви.

Но всё это стало далёким

И издали шепчет: «Живи…»

Я жил и не жил… доживаю.

Что в новом, — такое же окно.

И нету конца и ни краю

Тоске и мечтам. И вино

Я пить буду так же и, то же,

И смысла опять не найду…

Спаси меня, Господи Боже,

Хотя бы в грядущем году!

ПОСЛЕДНИЙ СОН ПОЭТА

Ночь-полночь. Закрыты двери.

Сказка злая спать легла.

За окном поют метели.

Смерть глядит из-за угла.

Всё так просто, не весомо.

Память чья-то — всё забыть.

Мы с Тобой давно знакомы:

Ты и я — седая нить.

Мы, однажды, не вернёмся,

Не проснёмся в час утра.

Ты с пути весной собьёшься,

Я уйду в осенний мрак.

Так и будет ночь тянуться,

Закрывая сном глаза.

Так и годы пронесутся,

И с морщин спадёт слеза.

И в колодец месяц спрячет

Свой наряд тоскливых дум.

И остынет чай горячий

В том кафе, что на углу.

Лица, очи, руки, раны…

Сердце бьёт в последний раз.

Скроют рваные туманы

Незаконченный рассказ.

Небо видит, небо знает:

Всё свершится, как во сне.

Смерть пока ещё играет

На подпиленной струне.

Что же, Муза, не проснёмся?

Вместе мы не можем жить.

Значит, завтра не вернёмся:

Ты и я — седая нить.

***

Лениво желтеет листва за окошком,

Студёные ветры ночами не спят.

У чашки мяукнет ленивая кошка,

К весне принесёт в одеяло котят.

Так осень печальный мотив напевает,

И дни без причин и следствий пройдут.

Вороны откуда-то к нам прилетают,

И гнёзда к зиме на деревьях совьют.

И тянется длинная нудная нота,

Тоскою вплетая закатный огонь.

А завтра опять я пойду на работу,

В привычку вводя повседневную вонь.

А завтра похмелье и смех неуместный,

И чувство утраты секунд дорогих.

Так жизнь пролетит незаметно и пресно:

Я буду своим среди стаи чужих.

Работа и дом, перо и страница,

И в зеркале утром не бритый подлец.

Так жизнь, не спеша, продолжает кружиться,

Не помня начала, не зная конец.

***

Новым днём небеса открывались:

Серый мир, мутный взор, тошнота.

Вот и кончилось всё, что осталось.

Бродит пыль по пустым городам.

Нет возврата в былые системы,

Нет исхода с трагических дат.

Исчерпал все военные темы,

Не дававший присягу, солдат.

Знало сердце томленья и муки,

Помнил разум мечты и печаль.

С бодуна вспоминаю разлуки,

Напиваюсь с сознаньем, что жаль:

Жаль, что всё безвозвратно исчезло;

Жаль, что всё это выпало мне.

Вновь сажусь я в холодное кресло,

Вновь курю и топлюся в вине.

И зима, что меня не любила,

Скоро снова подаст на развод.

В новом дне есть бессилье и сила,

В новой ночи — шифрованный код.

Нет исхода, — уж сказано кем-то;

Нет возврата, — уж кто-то сказал.

Догорит и умрёт сигарета,

Опустеет налитый бокал.

ВЬЮГА

Нет весёлых песен

В моём словаре,

Не гуляет ветер

В моей голове.

Говорить и плакать,

Жить, умирать?

Броситься бы в драку,

Да бить — не гадать.

Было раньше лето,

Да, было, выпало.

Нет опять ответа.

Дороги замело.

И стоит не весел

Мёртвый старый клён.

Нет весёлых песен,

И в горле комом стон.

Эх, судьба-подруга,

Куда ж ты завела?

Нам бродить по кругу,

Да не для нас дома.

Нет обратно ходу —

Дороги замело.

Камнем брошусь в воду,

Да речка, как стекло.

Эх, было раньше лето,

Да осень, да зима.

Но наша песня спета.

Знаешь всё сама.

На лесной поляне

Вьюгой заметён.

Жизнь, как поле брани,

Смерть — всего лишь сон.

РОМАНС

И мой удел — за кухонным столом

В полуночь посиделки с тишиною;

И стих пером, что было под крылом

У лебедя, что был когда-то мною.

Не улетел я в тёплые края:

Зимую здесь, весну встречаю скупо.

Прошли года, прошла и жизнь моя

На кухне с тишиною… Ну и глупо!

Иду бесцельно, ощущая цель;

Иду, шатаясь, ни чего не видя.

В двенадцать лет я прочно сел на мель,

Когда коснулся поэтичной нити;

Когда наивно верил в приведенье

Своей судьбы, размытой, словно сон;

Когда не знал, что будут сожаленья:

Стихи в костёр и на ладонь патрон.

Полуночь тянется, заглатывая год.

Стол кухонный сменил шестую скатерть.

У ног тихонько ляжет старый кот,

И я с гитарой побреду на паперть.

***

В полусне, в полупьяном сюжете,

За навешанным мокрым бельём

Я на кухне опять Музу встретил,

Притворённую завтрашним днём.

Всё бесстыжая вилась круг шеи,

Всё шептала наигранно лесть.

Говорила, с похмелья болеет;

Обещала в бутылку не лезть.

А потом, вдруг, прищурилась хитро,

Сигарету из пачки взяла,

И напомнила, всё ж таки, выдра,

Всю тоску, что она мне дала!

И хотел я прогнать эту стерву:

За волосья за дверь выгнать вон.

Но сказала она: « Ты не первый.

Был и Пушкин, и Блок, и Байрон.

Все хотели и высечь, и выгнать.

После пили, просили, — вернись!»

Музе я улыбнулся наивно,

Закусил и сказал: «Отвяжись!»

ПАДШИЙ

Прах на главу. В тряпьё одевшись,

Уйду в безумный монастырь.

Мой Дух усталый, обгоревший,

Былой когда-то богатырь,

Давно уж слабостью отравлен.

Он спрятал пыл свой в липком сне,

Он сам собою был оставлен

В тоскливо выпитом вине.

Глядясь в колодец суетливый

С той, изначальной высоты,

Он, вероломно не счастливый,

Желал испить гнилой воды.

Его прельщали звуки стонов,

Манила вниз чужая грязь.

Он тихо слез с родного трона

И начал падать, не стыдясь.

Он падал долго, отрешённо,

Закрыв глаза салфеткой грёз.

И пал, паденьем восхищённый,

Не чуя боли, крови, слёз.

Он начал видеть зло и голод,

Безумство плоти, низость душ.

Но грел его в начале холод

И веселила брани чушь.

Он понял, что такое больно,

Любовь и ненависть познал.

В пути встречал смертей довольно,

Довольно часто он страдал.

Глаза его тускнели взором,

Война разбила руки в кровь.

Он стал слепым убийцей, вором,

Христа рапявший вновь и вновь!

Но годы шли своим этапом.

Тоска и совесть жгли его.

Он становился слишком слабым,

И вспомнил Бога своего.

И подняв взгляд к родной выси,

Он слабо замахал крылом,

Что б оторваться от земли

И полететь в далёкий дом.

Но вдруг… напрасные старанья!

И запоздало пришёл страх.

Он, словно агнец на закланье,

С бессильным скрежетом в зубах

Свалился на бок, чертыхнулся.

И понял: крылья тяжелы,

Он с ними в омут окунулся,

Он ими чествовал столы!

А грязь, меж тем, его сосала,

В трясину липкую влекла,

Гнала и в угол загоняла,

Былую силу отняла.

И не подняться больше Духу