Бесплатный фрагмент - Пока мы идём

Настоящее издание сохраняет стиль и структуру записей Сайреи без изменений, с авторской датировкой (за исключением ряда поясняющих сносок).

Пусть говорит её голос.

Предисловие к изданию

Сайреа Лан-Ивэн («Сайреа из рода рисующих линии (Лан), воспитанная в доме Ивэн» — прим. ред.) не искала славы.

Она не из тех путешественников, кто стремился побывать в самых укромных уголках, чтобы потом рассказать о своих странствиях домоседам. Она не пыталась оставить след в истории, но всё же оставила его.

Рождённая в Хаэрии — среди тёплых ветров, открытых дверей и семей, сложенных не кровью, а выбором — Сайреа принадлежала к тем, чья сила тиха, но устойчива. Она была из аэлиннов — народа островов Хаэрон, сложившегося на перекрёстке эльфийских кровей и культур, несущего в себе сплав памяти и гибкости, традиции и открытости. Аэлинны редко становятся лидерами, но часто — теми, кто слушает, фиксирует и передаёт дальше. Сайреа была именно такой.

Сайреа Лан-Ивэн была простой девушкой, что однажды покинула дом и отправилась в путь.

Её маршрут, хоть и не был бесконечным, охватил весь Элтанор от гор и равнин Рилании до пустынных рубежей Зейхейра, от красот Арванара до замёрзших дорог Дортхона.

Больше дюжины лет она наблюдала, записывала, запоминала.

Города. Людей. Тишину. Праздники. Пепел и цветение.
Она не давала оценок. Только описывала — но с точностью, которая иногда оказывалась честнее суждения.

Её дневники — путеводитель не по дорогам, но по чувствам.
Где лучше молчать. Где держаться за руку. Где прощать.
Какая улица пахнет хлебом. Как звучит зима в камне.

И что значит — остаться, когда уходить стало привычкой.

В этих записях — не карта мира, но карта взросления. И путь, которым может пройти каждый, кто однажды понял: дом — это не место. Это выбранное «да» в чьих-то глазах.

История, в которой нет героизма. Но есть честность.

Для путешественников её слова — источник конкретного знания: о городах, праздниках, ритмах.
Для тех, кто в пути внутрь себя — напоминание, что идти можно долго.

Но не обязательно в одиночку.

Тайя Си’Ардат

дочь Айлиан из дома Си’Ардат, писательница, исследователь народов Элтанора.

Запись первая — 9 лет (≈ 4.5 людских года)

Местность: Нижний двор, Кальдена

Сегодня я сломала маленькую скульптуру из соли.

Она стояла на перилах, и я знала, что нельзя, но всё равно ткнула. Папа Эдан не рассердился. Он сказал, что «если ветер что-то унес, значит, ему это нужнее».

Мама Лейра промолчала, но потом вынесла мне тонкий кусочек морского стекла и сказала, что когда я научусь смотреть и не трогать, я получу такие штуки чаще.

Я не понимаю, почему брат Рион так быстро растёт. Вчера мы играли в кораблики, а сегодня он уже ходит на уроки формул. Он сказал, что у него на теле даже появилось первое защитное пятно.

Я искала у себя такое же. Нет. Только веснушки и ветринки.

Сегодня было много ветра. Я люблю ветер. Он как брат, только не уходит.

Запись полуторная — 12 лет (≈ 6 людских лет)

Местность: дом Лейры, вечер после дождя

Сегодня я увидела, как у Риона на груди выступили три защитные линии. Он стал их прятать. Сказал, что это «некрасиво». Я сказала, что они похожи на ветви дерева, и он улыбнулся, но неуверенно.

У меня пока ничего нет. Только грудь чуть изменилась. Мама говорит — «всё в своё время».

Я начала путаться в запахах: вдруг всё стало резче, насыщеннее. У папы — опилки и чай. У Лейры — смола и лимонная кожура. У меня — будто соль и пыль.

Иногда мне кажется, что я не вмещаюсь в себя. Как будто стала комнатой, в которой внезапно появилось слишком много окон.

Но когда дует с моря — всё уравновешивается.

Запись вторая — 16 лет (≈ 8 людских лет)

Местность: Сад Семи Знаков

Мастер Авиэ говорит, что я наконец могу пойти в школу. Я думала, она уже и не спросит.

У нас в группе восемь детей. Пятеро — люди. Один эльф, кроме меня. Ещё одна девочка, как я, аэлиннка. Её зовут Нарэса. Она очень любит строить модели мостов из бумажных полос. Говорит, это «обязательный навык, если не хочешь тонуть в чужих домыслах».

Сегодня мы учили фразы на жестовом. Мастер показал нам, как сказать:

«Я не из твоего времени, но я с тобой».

Все молчали, как будто это важнее, чем слова.

Запись третья — 24 года (≈ 12 людских лет)

Местность: Южный квартал Кальдены

Я начала учиться кодировке формул. Мама говорит, что у меня «рука тянется к свету», а это хороший знак. Папа смеётся и говорит, что это значит — я унаследовала его привычку забывать об углах и биться об косяки.

Рион теперь уже живёт в Лианессе и пишет редко. Я стараюсь писать ему в ответ, но он говорит, что мои письма «слишком тягучие». Мама говорит, это комплимент.

На базаре сегодня спорили. Один торговец сказал, что «эльфы любят говорить долго, но делают мало».

Я подошла и спросила:

— А ты слушаешь, когда они говорят?

Он промолчал.

Нарэса сказала, что в нас всё ещё видят детей. Я не злюсь на это. Мне просто жаль, что кто-то живёт так коротко и тратит это на страх.

Запись третья с половиной — 28 лет (≈ 14 людских лет)

Местность: Четвёртая Мастерская, урок настройки формул

Сегодня я поняла, что Рион — больше не мой брат. Не в смысле семьи — а в том, что мы уже не рядом. Он стал плотнее, выше, строже. Говорит как взрослый, хотя всё ещё улыбается, когда нервничает.

Я тоже стала говорить медленнее. Не из осторожности — из желания, чтобы каждое слово оставалось в воздухе хотя бы на миг.

Мастер по формульной геометрии сказал, что у меня «рука медленная, но точная». Я подумала: может, и сердце такое же.

С Нарэсой мы теперь спорим чаще. Не злимся — просто пробуем, кто из нас острее, кто — гибче. Я сказала ей, что, наверное, мне не нужна пара. Она ответила: «Пока не узнаешь, что такое касание — не узнаешь, нужно ли оно тебе».

Я не возразила. Но после села у воды — и слушала, как поверхность дышит.

Запись третья и три четверти — 32 года (≈ 15–16 людских лет)

Местность: Башня над заливом, вечерняя смена

Я уже не девочка. Но ещё и не та, кто пишет в дневнике уверенно.

Иногда во мне столько всего, что не хватает букв, чтобы это выложить.

В теле — пульс. В пальцах — тёплое напряжение. В голове — картинки: спина Нарэсы, волосы мамы Лейры, след на запястье от браслета. Всё будто просит внимания, но не требует объяснений.

На последнем собрании мне дали первый участок — инвентаризацию архивных блоков. Я провела там шесть часов и не устала.

Мне нравится, когда пространство — не требует украшений.

И когда я — тоже.

Запись четвёртая — 35 лет (≈ 17–18 людских лет, юридическое совершеннолетие)

Местность: Башня Четырёх Ветров, смотровая площадка

Сегодня мне вручили знак совершеннолетия — нитяное кольцо с двумя скрученными витками: один серебряный, один медный. Я выбрала их сама. Медь — папа. Серебро — мама. Они не могут быть вместе в одном металле, но могут быть в спирали.

На Прощальном кругу⁴ мама сказала, что гордится мной, потому что я «не тороплюсь, но не плетусь».

Папа обнял меня крепко, хотя и притворился, что просто поправляет шарф. Я знаю, что он переживает — он стареет, а я всё ещё только начинаю.

Сегодня ветер был особенно тихим. Мне кажется, он слушал.

⁴ Прощальный круг — полуформальная традиция в хаэрийских и аэлиннских семьях: собрание старших, во время которого «дитя» говорит о том, кем хочет быть, а старшие отвечают не наставлениями, а личными историями. Принято пить сладкое вино и съедать по ломтю хлеба, испечённого разными руками.

35 лет и 2 месяца

Местность: лодочная пристань у моста Ясной Тени

Сегодня я впервые сама сняла жильё — временную комнату на пристани, среди рыбаков и канатчиков.

Хозяйка говорит мало, но оставляет у двери хлеб и воду. Я оставляю монету и цветок — так у нас принято.

По вечерам пахнет гарью и варёным мхом. Иногда — странным спокойствием.

Я жду, когда жизнь начнёт звучать. Пока — только слышу, как где-то внутри всё ещё строится её ритм.

35 лет и 5 месяцев

Местность: Площадь Плетущихся Ветров, лавка подержанных инструментов

Купила подержанный блок расчётов. Старая модель, но в ней что-то есть — как в голосе пожилого учителя: трещит, сбивается, но помнит больше, чем говорит.

Продавец сказал, что «молодые сейчас всё хотят новое». Я не ответила. Просто взяла блок и пошла.

Иногда мне кажется, что если вещь не чуть-чуть сломана — она не живая.

35 лет и 8 месяцев

Местность: городской архив, рабочая сессия

Получила разрешение на первый самостоятельный проект. Небольшая ревизия формул хранения в архиве под ратушей.

Мастер Курин сказал, что доверяет моему «чувству точности». Я впервые услышала похвалу, и это… не испугало.

Потом сидела у окна и смотрела, как скатывается дождь.

Иногда взрослая жизнь — это просто: никто не мешает тебе сидеть с чаем и таблицей.

А иногда — это тихий страх, что если не сделаешь шаг сейчас, потом будет поздно.

36 лет и 11 месяцев

Местность: мост на пересечении Мягкого ручья и улицы Фонарей

Шла домой и навстречу мне попался кто-то похожий на Риона.

Я чуть не позвала. Но не позвала.

Он бы не обернулся. И это — не больно. Просто… тише, чем раньше.

36 лет

Местность: Верхний скат Кальдены, съёмная мастерская

Я сняла комнату над лавкой мастера Энли. Потолок чуть скошен, окно выходит на сторону, где в полдень пахнет выпечкой. Утром я слышу, как грузовик скрипит, выгружая соли и льняную ткань.

Это не дом, не совсем, но здесь тишина, которую никто не просит делить.

Я принесла несколько родных вещей: сетчатую лампу с вкраплениями бирюзы, книгу от Лейры, шарф Риона — он больше не пишет. Иногда мне кажется, он просто больше не знает, что сказать. Он уже взрослый… как человек. А я всё ещё иду.

36 лет и 4 месяца

Местность: Там же

Его зовут Кейр. Он работает с железом и жаром, не как мастер, а как подмастерье в кузнице Яры. Он младше меня — если по счёту лет. Человек.

Он смешной. Когда говорит, будто всегда чуть насвистывает сквозь слова. У него мозолистые ладони, и он однажды сказал, что мои пальцы «двигаются, как будто перебирают чей-то сон».

Я тогда чуть не выронила резец.

Мы пили сладкий чай в «Ласточке». Говорили ни о чём: о плохих петлях на письмах, о птичьем дерьме на перилах, о том, что ветер иногда пахнет медом.

Я не знаю, почему я так смеялась. Или почему он смотрел на меня так, будто я была где-то между шуткой и песней.

36 лет и 4 месяца

Местность: Хаэрия, рынок у залива

Я снова встретила Кейра. Он выбирал вяленую рыбу у прилавка ткачихи Мелур.

Спросил, что я думаю о лентах на штанах с заплатами. Я ответила, что если ткань держится — значит, выбор удачный.

Он засмеялся.

Я не знала, обидеться или поблагодарить.

Потом мы шли вместе вдоль канала.

Я несла корзину, он — рыбу. Кейр говорил мало, больше смотрел. Долго и пристально, как наблюдают за волнами, когда читают ветра.

Когда он провёл рукой по моему запястью, я вздрогнула. Не от страха — от того, что не знала, можно ли так.

У нас не принято касаться. Особенно — без слов.

Но он не извинился. И я не отступила.

Просто шагнула ближе.

36 лет и 6 месяцев

Местность: мастерская Сайреи, поздний дождь

Кейр пришёл без предупреждения.

Сказал, что «дождь мешает работать, а у тебя крыша держится».

Он принёс ореховое вино. Я поставила его на подоконник, и мы долго молчали, слушая, как капли стучат по жестяным трубам.

В Хаэрии умеют молчать — так, чтобы это не было неловко. У нас разговор — это не средство, а музыка. Не играешь — не значит, что не слышишь.

Он попросил платок, чтобы вытереть руки. Я дала свой, старый, с вытертым углом. Он посмотрел на него и не стал вытираться. Просто положил на колени.

И остался. До самого утра.

Мы не касались. Только сидели рядом.

Я уснула у стола. Он — на полу.

И с тех пор между нами было чуть меньше воздуха.

36 лет и 7 месяцев

Местность: у Кейра

У него всё простое: стол с подписями углем, сковорода с зазубриной, два стула. А ещё — рисунок на стене, где кто-то (может, он сам?) нарисовал волны и корабль. Я смотрела на это больше, чем на него.

Он не тронул меня. Просто смотрел, как я пью воду. Потом спросил: — Ты когда-нибудь уезжала далеко?

Я ответила: — Только в себя.

Мы не поцеловались. Но в том, как он смотрел, было всё, что люди обычно прячут в касаниях.

36 лет и 8 месяцев

Местность: Хаэрия, переправа у Больших ворот

Сегодня он дал мне свой нож. Не как дар — как «на время, вдруг пригодится».

В Хаэрии это значит больше, чем цветы. Цветы — это для чужих, чтобы не нарушить границы. А нож — это признание. Что доверяешь спину. Что пустишь в дом, даже если он закрыт.

Я носила его в поясной сумке и ловила себя на том, что касаюсь рукояти. Как будто в ней — часть того, чего я сама в себе боюсь.

Силы.

Решимости.

Желания.

Я не была к этому готова.

Но и не пыталась оттолкнуть.

36 лет и 8 месяцев (тот же день)

Местность: дом Кейра, поздний вечер

Всё случилось тихо.

Без обещаний. Без свечей. Даже без слов, кроме пары глупых шепотов — про то, как дует из окна, и как у меня пальцы будто «потянуты из ветра».
Я не знала, что это будет именно тогда. Я просто осталась.
Его ладонь была тёплой. Не раскалённой, как у тех, кто спешит. Не неуверенной. Просто — рядом.

И он коснулся меня так, как касаются древесины, когда не хотят оставить ни зазубринки.

Я не думала — не в том смысле, что отключилась, нет.
Я присутствовала. В каждом вдохе. В каждом касании. В каждом «да», которое было беззвучным.

Моё тело — не совсем моё. Я всегда так чувствовала. Как будто в нём ещё живёт время. А сегодня оно впервые стало здесь, в настоящем. Без отсрочек. Без эха.

После — он не говорил «навсегда». Я не спрашивала.

Мы просто лежали. Его рука на моей ключице. Мой лоб — у его шеи. Дыхание стало ровным. Снаружи шелестели листья. Я не плакала. Но будто что-то спустилось с плеч — как старый шарф, который больше не нужно держать.

Это не было началом. Это было… признанием. 
Что я могу быть близко. Что мне можно верить.
Что я — не половина, а целое.

37 лет и 2 месяца

Местность: дом Кейра, утро

Сегодня я проснулась раньше него.

Свет только начинал касаться стен, и он спал, тяжело, с рукой под щекой, как мальчишка. Я смотрела на его лопатку, на тонкую нитку шрама от клещевого жала, и вдруг поняла — я не хочу уходить. Не потому, что страшно быть одной. А потому что здесь — я не одна.

Не в физическом смысле. А в том, где кожа перестаёт быть границей.

Он открыл глаза, сказал, что я похожа на утро. Я засмеялась — неловко, по-детски.

Но где-то внутри — поверила.

37 лет и 7 месяцев

Местность: мастерская, поздний вечер

Сначала я думала, что не умею получать удовольствие. Что это — как музыка, которую я слышу только в приглушённом варианте.

Но это оказалось ложью. Просто у каждой — своя гармония.

Он никогда не спрашивал, как «надо». Просто ждал, пока я сама найду свой ритм.

Иногда — это было дыхание в затылок. Иногда — прикосновение к пальцам ног. Иногда — просто тепло рядом.

Однажды я заснула с его рукой на животе и проснулась — от того, что смеялась.

Не потому что было смешно. А потому что было легко.

Словно внутри что-то наконец разжалось.

37 лет и 10 месяцев

Местность: мастерская, полдень

Он принес мне ягоды. Не в корзине — в ладонях.

Сказал, что «только что с ветки». Они были тёплыми, почти переспевшими, чуть липкими от сока. Я ела их с его пальцев, смеясь, и он сказал:

— «Ты стала другой».

Я спросила:

— «Хуже?»

Он покачал головой.

— «Нет. Просто — будто ты впервые дома. В себе».

Я долго думала об этом.

И, может быть, он прав.

Иногда я даже перестаю ждать, что всё закончится.

Иногда — просто живу.

38 лет и 2 месяца

Местность: берег, за городом

Мы пошли смотреть на звёзды. Он взял с собой старый плед, я — покрывало, расшитое звёздами.

Он рассказывал про северные ветра, я — про созвездия над Хаэроном. Мы лежали рядом, не касаясь, и вдруг я поняла: это тоже близость.

Не тогда, когда руки на коже. А когда молчишь — и знаешь, что другой не уходит.

Потом он положил голову мне на колени. Я убрала с его лба прядь. Он не открыл глаз — просто улыбнулся.

Как будто знал, что это счастье.

И я — знала тоже.

38 лет и 7 месяцев

Местность: рынок у залива, раннее утро

Мы спорили, какой сыр лучше: с розмарином или с перцем.

Я говорила — с розмарином, он — с перцем, и продавец смотрел на нас с выражением «уже женаты?».

Я не возразила.

Он заплатил за оба.

Потом мы шли по мосту, и я держала корзину, а он — меня за локоть.

И в какой-то момент я поймала себя на том, что не думаю о завтрашнем дне.

А это со мной случается нечасто.

38 лет и 11 месяцев (за два дня до дня рождения)

Местность: у причала, в тумане

Он молчал больше обычного. Смотрел в воду, как будто искал в ней ответ.

Я не спрашивала. Но чувствовала: он уходит, ещё не покинув дом.

Мы стояли рядом, плечо к плечу. Он сказал:

— «Если бы всё было иначе…»

Я ответила:

— «Но всё — вот так».

И он кивнул. И больше не пытался объяснять.

39 лет ровно

Местность: мост через ручей Мартаа

Он сказал, что уезжает. Что кузнец на Оротоке взял его на сезон, а может, и дольше.

Он говорил спокойно.

Я — тоже.

Я держала лицо, как учат в школе: устойчиво, с выравниванием дыхания.

Он обнял меня. Я — его. Он пах углём и морем.

Потом ушёл.

Дома я бросила всё в угол — и еду, и шарф, и недоделанный набросок. Я села на пол и долго просто слушала. Но ветер молчал.

39 лет и три дня

Местность: мастерская, без света

Он уже уехал. Я всё ещё ловлю себя на том, что оставляю для него чашку. Что слушаю, не скрипит ли дверь.

Вчера чуть не позвала кого-то «Кейр» — просто потому что он стоял так же, вполоборота, у прилавка.

Но голос застрял.

И хорошо.

39 лет и месяц

Местность: мастерская

Магический набросок не сошёлся. Формула выдала трещину, и от звука у меня задрожали пальцы.

Не от страха. От усталости.

Каждый день — тише.

Я выхожу на улицу только после заката, когда меньше лиц, меньше слов.

Сегодня кошка у калитки потерлась о мою ногу — и я расплакалась.

Не потому что грустно. Потому что кто-то прикоснулся, не спрашивая.

39 лет и 2 месяца

Местность: мастерская

Мама написала. Спросила, как я. Я не ответила сразу. Только через три дня, коротко:

«Скорость боли не равна глубине. Но это тоже счёт.»

Папа прислал резную пуговицу. Просто так. Она круглая, с маленькой трещиной сбоку. Он знает, что я не люблю идеальное.

Я пришила её к старому жилету.

Я снова работаю. Учусь формулировке устойчивых связей в древесине. Это скучно. Это нужно.

Вечерами я говорю с лампой. Она не отвечает, но светит ровно. Иногда этого достаточно.

39 лет и 2 месяца

Местность: Кальдена, мастерская после пожара

Пожар начался ночью.

Соседи кричали. Я проснулась от того, что кошка Грила скребла мне в щиколотку, как будто требовала встать.

Мы успели выбежать. Я — в одной рубашке, Грила — в мешке от овсянки.

Мои инструменты сгорели. Формулы — тоже. Первая книга. Первый набор линз. Рисунок Кейра.

Пожар был не случайный. Кто-то перегрузил силовой поток, активировав самодельный тепловод. Говорят, куплен с рук, без регистрации.

Я не сержусь на того, кто это сделал. Я…

…Я просто села на ступеньки и почувствовала, как мир стал меньше.

Я думала, что мой мир — как остров. А теперь поняла, что это не остров. Это берег.

И от него что-то уходит.

39 лет и 4 месяца

Местность: временное жильё, за лавкой у торговца Жикара

Лейра прислала зелёный платок — «в знак восстановления». Эдан написал коротко: «Ты в этом, Сайреа. Всё остальное — дерево и глина.»

Я снова начала работать. Больше с чужими заказами. Без огня. Пока — только свет и линии.

Пришла женщина из Торгового совета — с просьбой наладить старый осушитель на складе. Я не отказалась.

И вот там, в полутёмном коридоре, среди сломанных реле и выцветших формул, я впервые увидела Стальных.

Двое. Первый — с серебряной лентой через плечо. Другой молчаливый, худой, как заточенная игла.

Они не угрожали. Просто… были не отсюда.

Один из них — Тарн — сказал, что они временно дежурят, проверяют нелегальные формулы. Я не спорила. Помогла найти фальшивые знаки в стене.

Когда уходили, Тарн спросил, не думала ли я поехать на материк.

Я сказала «нет». Но внутри — всё заколебалось.

39 лет и 7 месяцев

Местность: у бухты Лиарэ, скала над водой

Сегодня умер мастер Иннал, мой учитель в Башне Четырёх Ветров.

Я не успела проститься. Его сердце остановилось — просто и молча, как будто кто-то погасил лампу.

Его ученики говорили, что он писал об опасениях — что острова стали уязвимы, что на континенте идут волнения, и в больных землях снова активность.

Я пошла к бухте. Там ветер всегда с солью.

И вдруг поняла: я боюсь.

Не потому, что что-то случится. А потому, что я больше не знаю, как не быть девочкой на ветру.

Я хочу понять, что происходит там, за водой. Хочу поехать.

Хочу знать, как всё устроено — этот Гарнизон, эти земли, что стали чёрными на картах.

Но я боюсь забыть голос мамы. Цвет дерева у дома. Смех Риона.

Боюсь, что там не будет ветра, только холод и команды.

Боюсь, что там я снова стану ничьей.

40 лет

Местность: Башня Четырёх Ветров, архивный этаж

Сегодня я взяла разрешение.

Не просьбу. Не рекомендацию. Разрешение.

Мне не нужно одобрения. Только мост. И я его нашла.

Стальной дозорный Тарн одобрил мою заявку как «вспомогательного консультанта по безопасной локализации формул» — звучит важно, но на деле это значит: «поедешь, смотри и не мешай».

И я поеду. Через два дня.

Мама не спорила. Она просто сказала:

— Не теряй слух. Там он глушится быстро.

Эдан долго держал мою руку. Только в конце выдохнул:

— Там другие законы. Но ты останешься своей.

Я начала складывать вещи: ту самую пуговицу, зеленый платок, резец.

И шарф. Старый, выстиранный, чуть потёртый.

Он всё ещё пахнет дымом и медом.

40 лет и 3 дня

Местность: Порт Лианесс, утро отъезда

Пассажирский отсек — деревянный, с укреплёнными связями. Я положила рюкзак в ноги, держу кружку чая. Рядом тихо дремлет старик с козлиной бородкой. Двое детей играют с магнитной головоломкой.

И тогда он пришёл.

Кейр.

Просто появился на палубе, будто никуда и не уходил. Волосы чуть длиннее, шрам у брови. Он смотрел, как будто не верил, что я настоящая.

Я встала. Мы молчали. Потом он сказал: 
— Я думал, ты будешь ждать. 
— Я ждала, — ответила я. — Но не тебя. Себя.

Он протянул руку. Я не взяла.

Я смотрела на него и чувствовала: всё, что между нами было — не ложь, не ошибка. Просто время. Оно ушло. А я осталась.

Я улыбнулась.
Он понял.

Потом я села.
Корабль загудел.

Когда он ушёл, ветер поднял край моего шарфа. Я не поправила. Пусть летит.

40 лет и 5 дней

В открытом море, вторые сутки в пути

Я никогда раньше не видела, чтобы море дышало.

На Хаэроне море волнуется, стонет, бьётся — а здесь оно тянется, как дыхание спящего зверя.

Вода темна, почти чёрна — но не злая. Тяжёлая. Как будто хранит что-то. Или кого-то.

Утром я вышла на верхнюю палубу, завернувшись в плащ. Воздух пах солью, тиной и металлом — старым, прожжённым, корабельным.

Вдалеке были куполы тумана, висящие над водой, как оборванные паруса. Над ними — утренние звёзды, ещё не ушедшие.

И тогда я увидела его.

Это была линия. Сначала — только линия. Чуть над водой, на горизонте, в стороне от курса.

Потом — движение, медленное, как рассвет, но точно не волна.

Капитан сказал, что это аспид1 «Не приближается — и слава Гэбиралу».

А я не могла оторвать взгляда. Он двигался величественно — как мысль, что приходит в голову не сразу, но остаётся навсегда.

Его спина была тёмной, как камень, с гребнем из светящихся линий — будто старые формулы, которые кто-то выжег на его коже.

Он не смотрел на нас, но я чувствовала, что он знает.

Что он видел корабли, которых уже нет. Людей, которых забыли. И, может быть — даже меня.

Вечер того же дня

На палубе, лёжа под тентом

Ветер стал мягче. Птицы не летят — только море, корабль, и мы.

Удивительно, как маленькой я себя почувствовала — и в этом было облегчение.

Не как потеря, а как напоминание: я — не центр. Я — часть.

Аспид исчез так же тихо, как появился. Осталась только вода, закат и дрожь под ногами.

Может, я выдумала. Но даже если так — пусть он будет.

Пусть хоть кто-то будет старше моря и не судит.

40 лет и 21 день

Третья неделя перехода, северное течение

Нас затормозил боковой шторм у пролива Хаэн’Дер. Капитан сказал, придётся идти длинным путём, вдоль каменных гряд.