Бесплатный фрагмент - Поэт и Клодия — 2

НАТАЛИ ЯКОБСОН
ПОЭТ И КЛОДИЯ

Том Второй

КЛОДИЯ И АНГЕЛ

Чужие стихи

На какое-то время ее опьянял восторг. Каждая алая строчка доставляла удовольствие. И было уже не важно, что по странице пробегают не чернила, а ее собственная пролитая кровь. Надрезанная вена кровоточила, запястье обжигало болью, но Клодия даже этого не замечала. Ей стало нравиться расходовать саму себя ради никому не нужных, но великих идей. Она тратила собственную жизнь, чтобы написать то, чего, возможно, никто и никогда не прочтет. Никогда не оценит. Но духи шептали ей, что она восхитительна. Наверное, то же самое они шептали Невилю за ночь перед казнью, когда он писал то, что считал своим последним произведением. Й становилось смешно от их шепотов. Смех лился во тьму, сухой, дерзкий и серебристый. Ей стало нравиться, как звучит ее смех. От осознания собственной власти он вдруг сделался у нее почти таким же наглым, как у Антонии. Когда она писала, она становилась всевластна. Демоны не смели приблизиться к ней.

Но один раз ей пришлось сделать перерыв. И Антония оказалась тут как тут.

— Уходи! — это уже стало ее привычным приветствием, но Антония не послушалась. Она даже попыталась вырвать из ее руки перо. Клодия с трудом освободила запястье от прикосновения ледяных пальцев.

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты меня совсем разлюбила, — голос Антонии совсем не был укоризненным, скорее насмешливым. И на ее лице ни тени упрека, лишь дразнящая улыбка.

Клодия тоже готова была рассмеяться, только с горечью, а не с юмором.

— Ты напоминаешь мне надоедливую кошку.

— А вдруг я и есть кошка?

Казалось, Антония действительно вот-вот выпустит когти. Клодия с подозрением взглянула на ее руки. Такие красивые и изящные, но они казались опаснее кошачьих лапок.

— Хочешь узнать, о чем сплетничают при дворе? — Антонии захотелось вдруг пойти на мировую. Против этого было нечего возразить. Она умела подкупать. Вот, что значит демон. Она становиться так искусна, когда в ход надо пустить золото, карты или любые средства равнозначные им.

Клодия отложила перо.

— Я могу узнать и сама, если выйду из апартаментов и пройдусь по дворцу, — все же возразила она. Подслушать сплетни для нее теперь ничего не стоило, но Антония могла заглянуть глубже.

— Ты как будто была здесь и за десять, и за двадцать лет до меня. Ты все знаешь?

Антония лукаво усмехнулась. Ее глаза в полутьме светились, как кошачьи. И вот уже это изумруды, а не глаза. Клодия несколько раз сморгнула, чтобы прогнать видение. Два драгоценных камня в кровоточащих глазницах на лице Антонии. Ведь это ей всего лишь показалось?

Она с трудом сглотнула и посмотрела на компаньонку. Антония вовсе не выказывала ни подозрения, ни боли. Она всего лишь улыбалась, так таинственно и вызывающе, будто насмехалась надо всем миром.

— Видишь, ты о многом можешь догадаться сама, — весело прокомментировала она. — Иногда. Мне кажется, что ты всего лишь притворяешься дурочкой.

— Что? — Клодия вздрогнула.

— Я тебя не оскорбляю, но ведь во многом ты и вправду наивна, — нежные слова вовсе не смягчали первой фразы, но Антония думала иначе. — Тебе нужно мое руководство.

— Я в этом не уверена.

— Тогда и сплетен от меня ты не хочешь узнать?

Клодия сдалась.

— Говори.

И вот в ответ на ее слова в тишине прозвучал только прежний дразнящий смех. С таким звуком золотые монеты сыплются из кошелька. Так может звенеть только музыка фей, а не земного оркестра.

— Милое дитя. Помню, лет десять назад, королева была такой же наивной девочкой, как ты, только чуть более самоуверенной. И она приехала сюда впервые.

— Знаю, из Австрии, — Клодия нетерпеливо постучала по столешнице ногтями. Отсюда и обидное прозвище «австриячка», которым Марию-Антуанетту величали в народе. По сей день все помнили о том, как юная австрийская принцесса приехала во Францию, чтобы стать невестой дофина. Теперь она стала королевой. Но ничего как будто не изменилось. В коронованной особе дремала задиристая девчонка, мечтавшая доказать всем, что она во дворце первая, а не, скажем, мадам Дюбари. Когда-то она мечтала состязаться с фавориткой старого короля, теперь во Франции не было другой фаворитки, кроме самой королевы. За это на нее и злились, как полагала Клодия. За всю историю страны еще не было такого случая, чтобы все милости изливались на законную жену короля, а не на других приближенных к нему дам.

— Почему ты все время говоришь о королеве? Ты считаешь, что мое будущее зависит от нее?

— А почему бы и нет, — Антония протянула руку, чтобы нежно потеребить локон Клодии и как бы случайно прикоснулась к шее.

Клодия вздрогнула от прикосновения этих ледяных пальцев. Они обжигали могильных холодом. Ей стало страшно. С кем только она находиться в одной комнате? Кажется, что она вместе с демоном изолирована от всего мира, и ей некуда деться. Все, что остается, это год за годом смотреть на свое собственное лицо, нагло усмехающееся тебе и сходить с ума. Если бы Антония хотя бы выглядела немного по-другому, а не копировала во всем ее саму. Пожалуй, тогда ей было бы легче с ней общаться. Девушке, никогда не имевшей близнеца, было сложно привыкнуть к тому, что из мрака вдруг появился ее двойник и заговорил с ней.

— Что ты хочешь мне сказать? — она смотрела на стоящую в полутьме Антонию и от души надеялась, что никто не догадается сейчас подсмотреть в замочную скважину и застать ее наедине с демоном. Иначе какие слухи пойдут по дворцу. А разве ей не все равно? Клодия уже привыкла к тому, что ее здесь считают не вполне обычной. Хуже, наверное, уже не станет. Или всегда может быть хуже? Она посмотрела на Антонию. Та, наверняка, предпочла бы второй ответ. Ее тянуло на зло. Она приносила вместе с собой. Она была очень красива, но за ней тянулся шлейф нечисти.

Красива? Клодии стало неудобно от того, что она делает комплимент самой себе. Ведь Антония это она. Ее зеркальное отражение, воспроизведенное с удивительной точностью. Разве только волосы чуть длиннее и не так круто завиты. И глаза немного другого оттенка. А еще в движениях Антонии присутствует какая-то хищная грация, которой Клодия начисто лишена. Она и впрямь напоминает кошку, при чем не ласковое домашнее создания, а дикое существо из первобытного леса.

— Помню случай на коронации. Мария-Антуанетта оступилась в церкви и чуть не упала. Прямо во время торжественной церемонии. Как думаешь, кто ее толкнул?

Клодия невольно усмехнулась. Она представила себе, как злой дух, Антония, незримо присутствует рядом и толкает наряженную для церемонии дофину. Это было забавно.

— Я ведь уже тогда знала, что она может причинить тебе вред, — Антония заискивающе погладила ее по щеке. Клодия испугалась, что сейчас она ее оцарапает. Но на этот раз когти подруги ее не коснулись. Это была всего лишь ласка, не подвох.

— Какой вред?

— Говорили, это плохая примета, — Антония будто не слышала ее слов. — Скажу тебе, что так оно и есть.

— И как можно истолковать такую примету?

В ответ молчание. Клодия решила, что собеседница либо не знает сама, либо просто хочет подразнить ее. В таком случае она дразнила бесполезно. Клодия не собиралась ломать голову над ее намеками.

«Я хочу от тебя отдохнуть», прочла бы Антония в ее мыслях, если бы удосужилась туда заглянуть. Но она явно не старалась.

— А еще был фейерверк на площади Людовика Пятнадцатого в честь приезда дофина и дофины. Тогда взорвалась одна из петард. Эффект был как после налета дракона. Столько жертв, столько ожогов, а еще толкотня и давно. Много людей погибло. Я люблю, когда многие погибают. Так интересно наблюдать за этим, если неуязвима сама.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — Клодия даже разозлилась.

Собеседница кокетливо передернула плечами.

— Ты сама ведь хотела знать, какие впечатления я сохранила от прошлого.

— Я не это имела в виду. А что-то безобидное. С петардой ведь тоже постаралась ты?

— О, нет, Лоран подрался из-за нее с кем-то из нашего темного общества. Они шутили. Это ведь было торжество. А на торжестве нужен смех. Нам смеяться было не над чем, пока не начался переполох. Огненный дождь когда-нибудь сыпался на твою кожу, — изящные пальчики Антонии пробежали по ее плечу, будто липкие насекомые. — Ты хотела бы оказаться там посреди обожженных калек, трупов и давки.

— Не думаю, — Клодия снова схватилась за перо, как будто оно могло уберечь ее от подобных впечатлений или от колдовства Антонии, если той вдруг захочется перенести ее в подобное место.

— Это была еще одна плохая примета, — уже совсем другим почти радостным тоном сообщила Антония. — Твой приятель Каллиостро истолковал бы ее как предзнаменование.

— Он не мой приятель, — возразила Клодия.

— И общество розы и креста тоже не твои знакомые?

— Нет.

— А мне так кажется, что да, — Антония насупилась. — Тебе придется выбрать либо нас, либо их.

— А если я вообще не хочу выбирать? — на самом деле ей хотелось бы отказаться и от тех, и от других, но она не знала, как заявить об этом открыто.

Антония явно осталась недовольна.

— Выбирать придется, — повторила она.

— Тогда я выбираю свободу ото всех вас.

— Ты не можешь, — впервые на кукольном личике Антонии сверкнул гнев. — От нас так просто не отделаться. Ты сама нас призвала, а теперь хочешь прогнать?

— Для творчества мне нужны тишина и одиночество.

— А твое творчество не нужно никому, — парировала Антония. — Разве только кроме королевы, которую гораздо больше интересует твое соблазнительное тело, чем бессмысленный бред из твоей головы.

— Не правда, работы Бомарше она защищала вовсе не потому, что он прельщал ее физически, — Клодия возмутилась.

— Она всего лишь хотела забрать себе главную роль из его пьесы. Само провокационное содержание ее не волновало, лишь возможность побыть невестой Фигаро на сцене. Ты бывала когда-нибудь в ее домашнем театре. Эта птичка так чудно поет, что ей хочется свернуть головку. Впрочем, как и тебе.

— Но я не пою.

— Ты слишком много пишешь, — изобразив явное пренебрежение Антония отошла от стола. Как же быстро менялись ее настроения и предпочтения, будто краски в калейдоскопе.

Клодия подумала, что как любимицу королевы ее явно пригласят на одно из представлений. Ей совсем не хотелось идти. Все, чего она действительно желала, так это остаться и без демонов, и без шумного двора. Ей хотелось остаться одной с Невилем. По-настоящему ее тянуло только к нему. Возможно, он был прав, одаренные созданы друг для друга. Только когда часы дойдут до определенной цифры, ему придется уйти. Возможно уже навсегда.

Она обратила внимание на листы, которые захватила из его обиталища. Ей так еще и не удалось найти время, чтобы их прочесть. В последние часы она только писала. И была весьма довольна результатом. Надрезанное запястье кровоточило не зря.

Зато черная книжечка все еще лежала непрочитанной. Сейчас Клодия глянула на нее, и темный кожаный переплет напомнил ей о книгах на столе Невиля. Книгах для заклинания демонов. Теперь ее должно было бы воротить от черных переплетов и его стихов. Он призывал нечисть и перемежал это с поэзией. Анджело был вправе потребовать от нее, чтобы она перестала с ним общаться. Но она не могла. Даже если это было и опасно, она летела как мотылек на свечу. Ее притягивало все, связанное с Невилем. Его стихи в том числе. Выгодав момент, когда Антония отойдет к окну, она выхватила один листок из пачки.

Стихи к музе. Должно быть, это нечто хвалебное. Очередная напыщенная ода, каких она уже читала немало. Клодия уже хотела отложить листок и выбрать другой, но вдруг подумала, что стихи Невиля не должны быть похожи на все то, что она читала у других поэтов. Он ведь совершенно особенный. Подпись «к моей музе» выделялась так, будто была сделана кровью. Казалось, он вкладывал в это выражение какой-то особый смысл. Такой, какой другим неизвестен. Она прочла:

Если б тебя достигнуть,

Злая моя звезда,

Памятник злу воздвигнуть

Рвется изгиб пера.

Сердце творца подвластно

Музе и грез, и бед,

Мы ее любим страстно,

Любим ту, которой нет.

Что она нас вдохнула?

Зачем, Ланон Ши. Зачем,

Ты сделала это чудо,

И нас погубила тем.

Мы все отдаем другим,

Подвластны мечтам твоим.

В волшебной твоей отчизне

Остались творцов сердца,

Чужим озаряя жизни,

Свою лишь мы губим зря.

Любовь твоя и награда,

И губит нас без пощады.

Мы узнали про то,

Что людям знать не дано.

Вечность иль только час,

Люди б тебя не знали,

Но ты говоришь через нас,

Поешь нашими устами.

Твой поцелуй дает

Нам свет золотой звезды.

Но он же у нас крадет

Легкую жизнь толпы.

Людям проще? Как знать,

Твой поцелуй на них

Не наложил печать,

Не отнял всю жизнь у них.

Мы тебя любим, но

Что есть любовь твоя,

Достичь тебя не дано,

И в мире нет лишь тебя.

Клодия нахмурилась. Ей это не понравилось. Имя Ланон Ши было для нее незнакомым и сказочным, но смысл текста слишком реалистичным. Нехотя она пошевелила пальцами порезанной руки, так что заныло вскрытое ножом запястье. Больно. Невиль прав. Слишком больно.

Дальнейшие стихи были обращены уже напрямую к темной музе. Он стал называть ее темной. Впервые. Темная муза. Значит, что-то в его отношении к ней изменилось.

Памятник темной музе,

Бледный абрис лица,

В битве или в союзе

С гением ты была?

Пламенно вдохновляла,

Тенью за ним плыла,

Нежно ты целовала

Поэта или творца.

Фея лунного света,

Ангел во мгле ночной,

Музы и тень поэта,

Тайну свою раскрой.

Твой поцелуй, как лед,

Дарит, но жизнь крадет.

Ты вдохновляешь опять,

Чтоб гения жизнь отнять.

Но миг вдохновения ты

Даришь со звездной пылью,

И шелестят изо тьмы

Твои золотые крылья.

Скрип пера, треск свечи,

Для шума крыл лишь прикрытье,

Блестит твоя кожа из тьмы

В ночь до кровопролитья.

Я вскрою себе вену,

Как говоришь мне ты,

Я знаю ту Венеру,

Чьи помыслы черны.

Как можно верить музе,

Любить ее, ласкать

В стихах о том союзе,

Где мы должны лишь лгать.

Мы лжем, что ты добра,

Но ты источник зла.

Ты нежно целуешь, даришь,

И прячешься в тени.

Ты нас не защищаешь,

Хотя мы все твои.

Свои развеяв чары,

Желаешь нас лишь ты

Подставить под удары

Безжалостной судьбы.

Людям же не больней,

Знаем ведь только мы,

Блеск красоты твоей,

С контрастом наземной тли.

Дар мира — твои объятья,

Но он же еще проклятье.

И зачем тебе дарить

Нам всю красоту мечты,

Раз не в силах защитить,

Нас ты от мирской судьбы?

Кто познал твои объятья,

Сердце ангелу отдал,

Твой приход уже проклятье,

Как и твой великий дар.

Нам бессмысленен подарок,

Озаривший шаблон чувств,

Этот мир ведь слишком жалок

Для величья, слишком пуст.

Раз не уводишь ты нас с собой,

Зачем же манишь пустой мечтой?

Для нас бесцветен стал этот мир,

Что сделал ты, неземной кумир?

Ты хочешь, я вскрою вену,

И запишу стихи,

Шепчи мне, твоя победа,

Перо ведь в моей крови,

И властвуешь всем лишь ты.

Нас не спасешь от смерти,

Диктуешь слова свои,

Ты нас выбираешь в жертвы,

И лживо сулишь любви.

За креслом стоя поэта,

Склонившись, ты шепчешь вновь,

Уводишь перо от света,

Здесь днем тебе места нету,

Ты часть моего секрета,

Проклятие и любовь.

Ты даришь талантов ряд,

И мир превращаешь в ад.

Откроет твой дар глаза,

Что б видеть мир неземной,

Но мы живем среди зла,

Даже когда с тобой.

И золотое обличье

Музы, как демон мне,

Твой дар — мое величье,

Но ты так зла ко мне.

Надрезанные вены, кровь, перо в крови. Он узнал все это до нее. А еще он писал о музе так, будто она была его любовницей, а не всего лишь кровопийцей. Клодия поморщилась. Она перевернула лист и прочла уже совсем другое:

На то воля была творца,

Не во власти людской, увы,

Ни постичь, ни достать сердца,

Отличенные от толпы.

И это жестокий рок,

Мы видим всю ложь других,

Как наш лицемерен бог

В земных существах своих.

— Что ты делаешь? — это был голос Антонии.

— Ничего, — Клодия быстро спрятала листы.

— Вот как? — она явно что-то заподозрила. Ее заинтересованный взгляд скользил по столу. Изумрудные глаза блестели, совсем, как у кошки, вышедшей на охоту. По бледным губам уже не блуждала улыбка. Антония вдруг стала серьезной.

— Я чувствую что-то, — проговорила она. — Что-то, чего не должно здесь быть.

Она двинулась к столу. Ее шлейф нежно зашелестел, скользя по ковру.

— Странно, я давно уже этого не чувствовала, — произнесла она, как будто подумала вслух.

Клодии показалось, что она совсем не хотела делиться своими мыслями. Слова будто нечаянно сорвались с ее языка и повисли в воздухе. Осадок от них стал почти тяжелым. На Клодию нахлынули впечатления, будто это не дыхание Антонии, а свинцовое облако повисло над комнатой. Ее веки тоже налились свинцом. Хотелось спать, но она не выпускала из рук пера. Ей спать днем вовсе не нужно. Звук колоколов, который причиняет столько неудобства Невилю, ее вовсе не пугает. Днем она может писать в ожидании его ночного прихода. Но кровавые строки как будто были предназначены для ночных бдений. Днем процесс утрачивал свою волшебство точно так, как кровь теряла чудесный рубиновый оттенок. Днем это была просто кровь, а не чудодейственный эликсир. В солнечном свете все теряло свою привлекательность. Вот почему Невиль так не любит солнечный свет. А еще он говорил, что свет солнца его обжигает. И это при том, что сам он как будто пронизан золотом. Клодии хотелось рассмеяться от обилия всех этих впечатлений, но горло как будто сдавило. Смешинки застряли в нем, как в ловушке. А они рвались наружу. На миг она закашлялась, а когда пришла в себя, Антония уже куда-то делась. Клодия озиралась по сторонам в поисках ее. Красавица исчезла. Зато с ее уходом цветы, которые по всей вероятности принес Анджело, превратились в пепел. Клодии пришлось сметать на пол золу. Антония будто сожгла их одним своим взглядом. Как такое может быть? Хотя с приходом Антонии становиться возможным все. Все самое плохое. Хорошего она так ни разу и не принесла. Зачем только Клодия впустила ее в свою жизнь. Как будто у нее не было выбора. Нужно было прогнать демонов с самого начала, едва они переступили ее порог, а теперь, наверное, уже слишком поздно. Наверное… Нужно спросить у Невиля. Наверняка, он знает точнее.

Клодия внутренне содрогнулась, вспоминая свое видение. Лезвие рассекает гладкую спину Антонии и из разреза вырываются крылатые черные твари. Капли ее крови падают на пол, и из них рождаются демоны. Антония, будто ходячий ад. Сдери с нее кожу, пусти ей кровь, и на волю вырвется армия нечисти.

Или это все ей только приснилось?

Клодия попыталась разобраться в своих ощущениях, но так и не смогла. Что сон, а что фрагменты из прошлого? Она даже не знала. Должно быть, так чувствуют себя курильщики опия. Они не могут отличить явь от наваждения. Она тоже, как будто попала под наркотические пары. Может ли все это быть воздействием ангельского эликсира. Или ее опьянило само общение с Анджело так, что повредился рассудок. Все может быть. И все лучше того, чтобы это оказалось действительностью. Она покачала головой и ощутила, как упругие золотые локоны рассыпались по плечам. Если верить духам, то эту златокудрую голову скоро снесут с плеч. Она не хотела в это верить.

Ее голова не трофей для нечисти. Это голова гениальной личности, а не просто красавицы. Но им, видимо, было все равно. Они жаждали ее получить, сами не зная почему. Что их в ней так привлекало: талант или ангельские черты? В любом случае они ее головы не получат. Они придумали эти байки лишь из-за своего азарта и желания. В этих россказнях духов не может содержаться никакой правды. Они шутят и врут. Тогда почему же ей так страшно?

Клодия вздохнула и глянула в темное зеркало. Слишком красивая и изящная. Золотые локоны цвета спелой пшеницы светились во мраке. Не удивительно, что духи хотят заполучить именно эту голову. Их притягивает красота. Но зачем им голова мертвой девушки? Для украшения. Неужели они наивно полагают, что она останется нетленной?

Вроде бы Анджело говорил, что она бессмертна. Тогда и ее голова не сгниет, как у легендарных святых. Их высохшие мощи якобы нетленны. Хотя Клодия успела убедиться, что в дароносицах все сгнило. А что если она одна не сгниет в действительности. Что если ее голова такая же золотая и нетленная, как у самого Денницы. Она будто отлита из золота и солнечного света. И то, и другое произошло от него. Ни одно золото на самом деле с этим равняться не может. Если чья-то прекрасная голова может быть такой же, то за этим сокровищем стоит поохотиться. Такова ли голова на ее плечах? Клодия невольно выронила перо из руки, и оно спланировало на страницу. Пальцы не гнулись. Кажется, они дрожали от новых ощущений. Как прекрасно и как тревожно в то же время ощущать себя такой. Особенной в полном смысле этого слова. Одно это ощущение ни с чем не сравнимо.

Она задумалась, а потом раздался стук в дверь.

Клодия обернулась. Она не услышала шагов за дверью. Неужели все это шутки духов. Но стук возобновился. Она заволновалась.

— Кто там? — ее голос прозвучал как-то беспомощно.

За дверью не ответили.

Клодия настороженно прислушивалась к звукам. Не раздадутся ли у порога отдаляющиеся шаги. Но их не прозвучало. Не слышалось ни чужого дыхания под дверью, ни голоса, ни движений.

Странно. Если бы это были горничная, камеристка или лакей, присланный к ней с поручением, то они бы смело подали голос. Им не за чем было прятаться. А шпионом и соглядатаям, подосланным к ней, не за чем было выдавать себя стуком в дверь. К тому же таким настойчивым.

Тогда все это выходки злых духов. Было так легко отнести все неприятные случаи на счет их проказ.

Она хотела вернуться к своим занятиям и нечаянно опрокинула чернильницу. Вязкая жидкость тотчас потекла на бумаги. Клодия ахнула. Все погублено. Теперь строчки на исписанных бумагах сольются в одно сплошное пятно, но этого не случилось. Струйки чернил потекли по столешнице, окружая листы, но самих листов они, как будто не коснулись.

И хорошо. Ей хотелось читать дальше. Или писать самой? Она даже не знала, какое желание сильнее. Ее в равной степени привлекали и творчество Невиля, и ее собственное. Она даже не удивилась тому, что его бумаги остаются как будто заговоренными. Наверное, даже если она опустит их в огонь, они не сгорят. Это вечные высокие материи, равнозначные разве только бою часов вечности. Клодия почти видела золоченые стрелки, витиевато изогнутые и приближающиеся к роковой цифре.

— Я боюсь за него, — она сама не отдала себе отчет в том, что уже записывает эту фразу, будто собственные стихи. К чернилам примешалась ее кровь, и тут же внизу пробежала алая строчка ответа:

— Не стоит.

Клодия отшатнулась от задвигавшегося само собой пера.

Это была опасная кровавая игра. Ответы приходили будто из пустоты, но она понимала, что нечисть доносит из другого мира. В обмен на свои стопроцентные знания они требовали крови. Ей хотелось бы многое от них узнать, но она боялась самих правил игры.

Кровавые шарады. Что если однажды они оборвутся ее гибелью? Что если духи посредством пера и живых чернил, отвечающие ей, один раз накинуться и выпьют из нее всю кровь? Риск был велик. И все равно она не могла удержаться от искушения.

Игра затягивала, приятная и опасная.

Следующий вопрос был коротким:

— Почему?

Ответ появился тотчас:

— Потому что я уверен в своих силах, красавица.

Она выронила перо, но она осталось лежать в воздухе само по себе. Так мог ответить только сам Невиль, а не какой-либо дух сообщавшийся с ней от его имени. Неужели можно вот таким образом переговариваться с ним?

Она не знала, стоит ли продолжать. Но по перо уже само по себе спешило оставить на бумаге следующую фразу.

— Тебе все равно кто я? — пробежала одной ей понятная красная строка.

— Да, — приписала она и добавила. — Мечтаю о тебе…

Она отодвинула руку, чтобы смотреть, как появиться ответ.

Слова текли быстро, краткие, но имеющие для нее особое значение. Иногда это были вопросы. Дух не стал бы спрашивать ни о чем сам. Он подождал бы ее действий. Значит, это вправду был ее возлюбленный. А могут ли они общаться мысленно?

Она вдруг заметила, что некоторые из уже прочитанных строк, становятся ей непонятны. Они словно были написаны на другом языке, древнем и неизвестном. На какую-то долю секунды она могла разобрать их, потом уже нет. Как похоже на иероглифы. Она бы провела по ним рукой, если бы кровавая влага уже успела высохнуть на странице.

Вдруг духи начали оттягивать ее от бумаги и что-то лихорадочно нашептывать на ухо. Какие-то предостережения. Они почти до боли вцепились ей в волосы и зашептали в уши, но Клодия лишь отмахнулась от них. Кажется, за ее спиной чуть скрипнула дверь. Кто-то подглядывал за ней в щель, но Клодия не обращала внимания. Она слишком увлеклась. Ей было все равно, что кто-то может увидеть, как она обмакивает кончик пера в надрезанной запястье, водит им по бумаге и тут же рядом появляется написанный невидимой рукою ответ. Да, и что можно было рассмотреть с порога, обладая обычным человеческим зрением. Разве только то, как перо, выныривая из ее пальцев, само движется по странице, вычерчивая странные знаки и символы. Конечно, человеку все это может показаться очень странным. Но если за ней подглядывает кто-то из розенкрейцеров, то они все поймут. Однако, она ощущала сзади присутствие простого человека. С каких это пор она стала такой чуткой и разборчивой? Клодия оторвалась от своего занятия и обернулась, но дверь поспешно прикрыли. Раздался быстрый щелчок и еще более поспешный топот ног. Удаляющиеся шаги! Клодия лишь пожала плечами и вернулась с писанине. От алых строчек рябило перед глазами. Зеркало на стене отражало все ее действия. Если тот, кто заглядывал в дверь, догадался посмотреть и в него, то он все увидел.

Клодия запоздало удивилась, кто мог открыть ее дверь, запертую на ключ. Запасные ключи могут быть только у служанок, наводивших каждый день порядок в господских апартаментах. А еще ключ всегда можно украсть. Но зачем кому-то красть у горничных ключи, чтобы подглядывать за ней?

Не могла же она стать при дворе предметом столь пристального внимания. Да, иногда ее замечали, поскольку она была очень красива, а еще, конечно же, потому, что на нее обратила внимание сама королева. Но не настолько же, чтобы шпионить за ней.

— Не стоит ли передохнуть?

Она обернулась на голос и увидела, что возле темного алькова стоит Анджело и наблюдает за ней. Давно ли он уже там стоял и сколько успел увидеть? Ей стало неловко от того, что ее запястье в крови. Перо, двигавшееся по бумаге, остановилось, так и не закончив фразу.

— Я не устала, — ответила она и окинула его долгим взглядом. Он как-то изменился. Стал более сдержанным и строгим. Если б он был человеком, она бы назвала его даже разочарованным. Но он то человеком не был. Это люди могут разочароваться в помощи ангелов, а не наоборот.

Она смотрела на него, и ей казалось, что ожила скульптура из разрушенного дворца. Кто-то обсыпал ее дождем золотистой пыли, и из мрамора вышел Анджело, белоснежно-золотистый, грациозный и какой-то недосягаемый. Сейчас он казался немного уставшим. Но это, наверняка, лишь впечатление. Как может он от чего-то устать? У него ведь нет тех чувств и потребностей, которыми скован человек. Он не пьет, не ест, не спит. Ему это и не нужно. Пробудь он в движении хоть целую вечность и не сможет почувствовать усталости. Разве только его утомило общение с ней.

Почему-то ей показалось, что ее роман с ангелом подходит к концу. Возможно, лишь из-за того, что теперь у нее появился возлюбленный демон. Но боль резанула сердце. Анджело был так красив. От этой красоты становилось больно глазам. Совсем как от блеска солнца. Так светиться золотистое покрытие колоколов, сундук сокровищ, затонувших в море или волшебная пыльца фей.

— Я люблю тебя, — нужно было встретить его этими словами, но она не сумела выдавить из себя ни звука.

А между тем ангельские пальцы нашли что-то среди ее вещей. Клодия не сразу смогла рассмотреть, что это за предмет, потому что он был таким же ослепительно-золотым, как и покрытие ногтей Анджело. Лишь потом она сообразила, что это медальон, подаренный ей Невилем. Как странно, что Анджело сразу его обнаружил и заинтересовался. Она хотела предупредить его, чтобы он не раскрывал крошечный футлярчик, но поздно, тонкие пальцы ангела легко нашли застежку и откинули крышку. Затем послышался только грустный вздох. Она знала, что Анджело обнаружил внутри свитый в несколько раз темный локон. Прядь, которую она срезала с головы Невиля, черной змейкой выделялась на фоне червонного золота. Клодия хотела сохранить ее, как святыню, но ангел, нашедший локон, как будто ужаснулся.

— Тебе что-то не нравиться? — она отвернулась от его глаз, кажется, налившихся кровью. Казалось, что это два сапфира кровоточат. Не может такого быть, чтобы у Анджело в глазах стояли кровавые слезы. Наверное, ей только кажется.

— Твое поведение мне не нравиться давно… но это, — он явно порывался бросить в огонь и медальон и локон чужих волос, но не смел. Возможно, его останавливала мысль о том, что этот предмет не сгорит. Все вещи принадлежавшие Невилю вполне могли быть зачарованными. Он принц всех чар. Все, что окружает его, является необычным.

— Ты не имеешь права вести себя, как мой наставник, потому что никогда не отвечал честно ни на один мой вопрос, — напомнила она.

Он будто не слышал ее.

— А мой локон ты хотела бы взять?

На миг она остолбенела. Ей бы хотелось. Не то слово, как хотелось. Срезать один лишь его локон это еще ценнее чем получить целый золотой слиток, но злые слова уже сами сорвались с языка.

— А ты готов дать гарантию, что он не превратиться в моих руках в золотого червяка?

Он захлопнул медальон. Раздался резкий щелчок. Ей показалось, что от сильного нажатия его пальцев сейчас треснет золотая крышечка. Если его рука и по силе равно мрамору, то она легко раздавит любой предмет. Но медальон остался цел.

— Я не хочу ссориться, — медленно проговорил Анджело. — Я всего лишь хочу не потерять тебя.

Она взяла со стола маленькие ножницы и протянула ему.

— Всего одна прядь, — кивнула Клодия.

Едва он ее отрезал, как она дернулась в его пальцах, словно живая. Червь или змея из чистого золота. Клодия отпрянула. А ангельские пальцы уже складывали извивавшийся локон в медальон. Между тем обрезанная прядь над его виском быстро отрастала, змеилась по плечу и также казалась живой. Клодия на миг прикрыла веки. Почему-то ей казалось, что он изуродовал себя. Но ведь это было не так. Прядь снова отросла. А в ее медальоне теперь золотой локон обвивался вокруг черного, будто один из них мог нейтрализовать силу второго.

— Зачем? — только и спросила она, ощутив приятную тяжесть медальона на своей ладони.

— Я так хочу, — небрежно обронил Анджело.

Она взглянула на две свившиеся пряди. Две змеи, два червя, два тела, свившиеся то ли в битве за жизнь, то ли в любовном объятие. Черная и золотая прядь. Невиль и Анджело. Двое, которых она любит. Но каждого из них она ведь не имеет права любить. Один ее ангел, второй проклятый. А кто она? Человек? Поэтесса? Бессмертная? Да и какая разница между всеми этими понятиями, если того, что она жаждет, они ей все равно не дают. Она хотела быть с ними обоими. И с Невилем, и с Анджело. Желала иметь дух сверхъестественных любовников вместо пусть даже покоренного ею мира. Ей нужны были они двое, но они ненавидели друг друга. Из-за нее. И из-за чего-то еще, что осталось в далеком прошлом, но до сих пор лежало между ними.

Если они оба правда любят ее, то почему каждый не может мириться с присутствием другого? Зачем споры и ревность? К чему что-то доказывать, если можно просто друг друга любить. Не в божественном смысле этого слова, а во вполне земном. Поэтическая и физическая любовь сейчас прельщали ее больше всего. Можно ли любить ангела точно так же, как она любила демона. Что-то подсказывало ей, что Анджело вовсе не будет против, если она попытается соблазнить его. Но как это скажется на нем. Что с ним сделает его бог, если узнает, что он преступил все его законы. И имеет ли вообще бог такую власть над ним, чтобы лишить его всех удовольствий. Клодия раздумывала, а он ждал. Как бы он не был холоден, она знала, что он хочет того же, что и она. И не важно, что за этим последует неминуемое наказание. Он читал, что она стоит всего. Иначе бы не явился к ней. Раз он уже нарушил один запрет, то почему бы не следовать по этому пути и дальше.

Клодия немного знала об ангелах. Такие сложные существа, что их невозможно было постичь, они всегда были от нее далеки, но Анджело она хотела. А он хотел ее. Это было понятно без слов. Не нужны были ни стихи, ни длинные речи, чтобы передать его желания.

— Я тоже хочу кое-что, — проговорила она, и ей показалось, что локоны во все еще раскрытом медальоне зашевелились. Они сплелись теснее. Неясно, на что это было больше похоже: на борьбу или на сближение.

Хотя разве любовь и борьба это не одно и тоже? Взять хотя бы войну ангелов, они любили друг друга, что не помешало им драться. Иногда любовь подобна битве. Сам половой акт напоминает сражение. Если бы они с Анджело оказались вместе в постели, она сверху, а он внизу с рассыпанными по подушке живыми локонами и придавленными крыльями, разве это не была бы ее победа? Клодия чуть не задохнулась от обилия впечатлений. Любовь. Война. Ей это нравилось. Каждый раз, когда они пишет, она тоже сражается с пером и с бумагой и выходят кровавые строки. Только любовная битва куда приятнее. В любви она всегда ощущала себя победительницей.

Она протянула руку, чтобы убрать непокорный золотой локон со лба Анджело и ощутила, как он вздрогнул. Он испугался. Не ее, а своих собственных желаний. Прежде чем ее рука коснулась его волос, как прядь сама шевельнулась, на миг ожила и подобно золотому червю плавно скользнула за изогнутую ушную раковину. Значит, его локоны и впрямь живые, будто змеи. Клодия усмехнулась, поняв, что была права. А он отстранился. Впервые она заметила, как странно и красиво изогнуты его уши. Совсем не так, как у человека. Линии ушных раковин, как будто повторяли плавный изгиб крыла. Ей это понравилось. Она любила красоту со страстью скорее художницы, а не поэтессы. Правильность линий ее завораживала. Ее перо изгибалось почти также, вычерчивая внизу текста витиеватые вензеля. Вот бы вырвать перо из крыла Анджело. Жаль, что он не позволит, иначе какие бы стихи могли у нее выйти. Она наивно верила, что оброненное ангельское перо все еще сохраняет в себе волшебную силу. В ее одаренных пальцах оно бы эту силу удвоило, и тогда на свет появилось бы нечто невероятное. Только попросить его дать ей перо из своего крыла она не решалась. Ей было неудобно.

На миг она представила себе его перо, измазанное ее кровью, и невольно опустила глаза. Мог ли он прочесть ее мысли по взгляду? Или он в любом случае их читал?

— Тебе пора спать.

Услышать от него нечто подобное она не ожидала. Все, что угодно, но только не эти простые слова. В его устах они прозвучали странно, как заклинание.

— Но ведь скоро рассвет, — растерянно пролепетала она.

— Вот именно, а ты не спала всю ночь, — златокудрая голова презрительно кивнула на ее бумаги. — Эти стихи отнимают у тебя слишком много сил. Тебе необходимо хоть ненадолго заснуть. Один-два часа сна до восхода солнца вернут тебе силы. Когда ты проснешься, то почувствуешь себя совсем по-другому.

Он помог ей дойти до постели, но сам рядом с ней не лег. Клодия ощутила, как тяжелеют веки, будто их налили свинцом. Последнее, что она видела, это тонкие ангельские пальцы, заботливо поправляющие покрывало над ней. Они двигались проворно, как трепыхающиеся над огнем мотыльки. На какой-то миг они и показались ей мотыльками. Будто сделанные из мрамора, они в то же время были такими легкими. Она даже не смогла отличить от них черного мотылька, залетевшего на огонек ее свечи. Какое-то мгновение он трепыхался над огнем, затем ему опалило крылья. Но в этот миг она находилась уже на грани сна. В этом сне Анджело был статуей, вросшей в стену старинного храма. Меж дух античных колон трепыхались го крылья, не способные вырваться из камня. Она, Клодия, ставила горящую свечу на пол древнего храма и водила пальцами по лицу живой статуи. Статуя говорила с ней. Мраморные губы шевелились. Они нашептывали странные, пугающие речи, но их так хотелось поцеловать. Она была влюблена в эту статую. А ангел плененный в камне хотел вырваться. Освободить его это значило его потерять, но она хотела помочь ему. Даже ценой собственной жизни. Она легко могла разрезать себе запястья, чтобы напоить его своей кровью. Тогда, вкусив от ее жизни, он бы стал сильнее и вырвался бы из камня. Стража охранявшая его стала бы бессильна. Он бы улетел и унес музу своих охранников с собой. И она надрезала себе вены, чтобы напоить его. Не ножом, и не кончиком пера. Перьев тогда еще не было. Зато острая палочка для письма на скрижалях легко вскрыла вены. Она поднесла кровоточащие запястья к губам статуи. Ее жизнь, ее талант все это принадлежит этой статуи. Ее кровь. Мраморные губы жадно припали к ее порезам. Ангел, заточенный в камне, пил ее кровь. А под ее полу прикрытыми веками мелькали фрагменты вечности. Рим, битвы в Колизее, война в небесах. Между тем веки сковывал вечный сон. Она слышала близкие шаги смерти, часы били, жизнь исчезала, а ее ангел становился сильней. Сейчас он разрушит камень и вырвется из него. Его крылья сейчас взмахнут, а она умрет. Она не хотела, чтобы смерть разлучила их, но, похоже, это неизбежно. Ее кровь это его жизнь.

Но все это было только во сне.

Если это сон.

Клодия спала и странным образом ощущала, что ее веки трепещут подобно крылышкам только что погибшего мотылька. Ее ресницы так похожи на его крылышки. Только они более упругие и тяжелые, и из-за их тяжести она не может сейчас открыть глаза. Она спит, хотя хочет проснуться. И ей сниться, как держа в руке подсвечник она поднимается по винтовой лестнице в башню, шлейф атласного платья волочиться за ней по каменным ступеням. Уродливое горбатое золотое существо хватает ее и уволакивает к себе. Все происходит слишком быстро. Оно ползает вокруг испуганной красавицы и прикасается к ней своими золотыми когтями. Оно выглядит таким жутким, но оно из золота. Золото — благородный цвет. Клодии захотелось прикоснуться к нему, чтобы проверить действительно ли все его кости золотые. Как нечто такое уродливое и мерзкое может быть сделано из золота и как оно может жить?

Сон прервался. Теперь ее руку сжимала золотая клешня Невиля. Он подносил ее ладонь к своим губам. Такие мягкие губы и такое жесткое прикосновение металла к ее пальцам. И это все он. И плоть, и металл составные части того, кого она любит.

Жаль, что она видит его только во сне. Где он сейчас? В какой гробнице он спит днем? В этом он подобен вампиру. Первые лучи рассвета гонят его прочь. Она бы не удивилась, если от солнечного света он прячется в механизме тех самых адских часов, которые сокращают его жизнь. Там, наверняка, много места и много лабиринтов. Часы представлялись ей, как нечто подобное целому аду, полному вращающихся винтов, шестеренок, противовесов и других сложных приспособлений. Они находятся в бесконечном круговороте, и, благодаря им, стрелки будто сделанные из золотого кружева движутся. Они напоминают создание паука. Огромная паутина из золота и черноты, в которой затерялся паук — господин смерть. Что она знала о нем? Ничего, кроме тех общих фраз, которыми отделался Невиль. Этот господин ей не снился. В ее снах не присутствовало разлагающегося чудовища в изысканном костюме аристократа. Ее сны были полны других видений, настолько разнообразных, как будто она вдохнула опиума и теперь находилась под наркотическими парами. Наверняка, здесь виноваты эликсиры Анджело и само его присутствие рядом, которое также подобно наркотическому опьянению. Находясь вблизи от него, можно сойти с ума. Так уж ангелы влияют на смертных. Но Клодия чувствовала, что разум все еще при ней. Он лишь чуть помутнен разнообразием сновидений.

Так много снов. И все за одну ночь. Вернее, даже не за ночь, а всего за несколько часов, которые она должна была проспать до рассвета. Каждый сон подобен новой раскрытой двери, новому повороту в невидимых часах.

Вот ее, как куклу одевают в кружевное платье с буфами и сажают на стул, как будто она безвольный манекен. Антония стоит рядом и оценивающе смотрит на нее сверху вниз. Ромара одевает ей на голову диадему. Но кто такая Ромара? Имя всплыло внезапно, как фрагмент памяти. Девушка в восточном костюме, со звенящими бисерными подвесками у лифа и змеящимися иссиня-черными кудрями была ей чем-то знакома. Она одета, как наложница из гарема или участница какого-либо причудливого маскарада, но она ни то, ни другое. Она пришла сюда из мира ифритов, гури и пери, а не из царства снов. Это один из демонов Антонии, пока что прячущихся в тени. Ее лицо может быть настолько же ужасно, насколько оно миловидно сейчас. Губы и веки, подведенные красной охрой тоже сохранили на себе отпечаток смерти и мира злых духов. Клодия хотела отпрянуть от ее рук и не могла. Эти руки могли оставить на ее теле следы не только красно-коричневой охры, но и смертельную заразу. Однако, это ведь только сон. Ромара не может передать ей болезнь вместе с ожерельем. А то, что она находиться в состоянии глубокого транса, это вовсе не эффект заклинания. Скоро это сновидение смениться другим.

Так оно и вышло. В следующем видении она слышала лишь дробный стук колен под собой. Пол кареты трясся, а снизу к нему пристали крошечные гадкие попутчики. Черные тельца липли к дну карету, они могли перекусить оси, замедлить ход колес. Одно такое существо уже бегало у нее под ногами. А карета, оставлявшая огненный след, мчалась по арочному мосту. Та самая карета, которая словно выехала из ада, вся в огне. За ней мог лететь ни один дракон, и ни одна огненная тварь могла примоститься на запятках. В ней должно было быть жарко, как в пасти огнедышащего чудовища, но жара она как раз не ощущала. К тому же внутри было темно. Лишь снаружи разливалось какое-то оранжевое зарево. Занавески шевелились как живые. Клодия выглянула в окошко и увидела, что внизу под мостом бурлит огненная река.

Когда-то она стояла на этом самом мосту, а к ней с криком летело чудовище. Нет, все было не так. Мост, может, был и тот, но внизу не было огненной лавы вместо реки. Не было копошащихся медных горгулий по периметру парапета. Не было живых скульптур. А спас из реки ее ангел. Он не мог стать чудовищем. Не могли же человеческие глаза быть настолько слепы, чтобы принять нечисть за ангела. Или все ангелы в итоге терпят такое преображение. Потому что по сути все они таковы. И победившие, и пораженные. Создания одного и того же жестокого бога не могут быть слишком разными.

Она хотела проснуться, но сон уже сменился следующим. Ее рука водила пером, вычерчивая кровавые строки. А летучие мыши с трудом поднимали корону над ее головой. Так не венчали и на царство. От натуги черные крылья хлопали с трудом. Мыши пищали, а золотой венец в их когтистых лапках сверкал. Он принадлежал ей, Клодии.

Затем она увидела нечто более реалистичное. Просто раскрыла дверь и взглянула, как бы со стороны на себя саму, сидящую за столом и пишущую на древнем языке. На бумаге тут же появлялся написанный невидимой рукой ответ красными чернилами, такое своеобразное общение. Кто-то еще подглядывал за ней и думал, что она общается с демонами. Так оно и есть.

В щель видно, как она отодвигает руку с пером, и кто-то незримый выводит красные иероглифы под ее словами.

Значит, кто-то увидел все. А она как будто этого и не знала. Теперь ей хотелось бы увидеть другой сон. Нечто более сказочное и неправдоподобное. Реальность ее слишком утомила. Ей хотелось немного фантазии. Но снов больше не было. Только настойчивое непрекращающееся тиканье незримых часов вдали. Иногда она видела, как работает адский механизм, как ползают по нему невообразимые существа, как красиво сочетаются ажурные стрелки и мрачные дебри противовесов за ними. Но все это был не сон. Часы существовали где-то. И наверняка они были именно такими.

А все остальные ее сны? Что правдивого было в них? Клодия проснулась с ощущением сильной боли в голове. Мигрень прежде никогда ее не мучила, но сейчас виски словно разрывались. Кровь бешено пульсировала в них, ощущалось сильное давление. В глазах помутилось. Все это может быть последствием потери крови. Она ведь привыкла писать собственной кровью и не жалела ее. Что если в итоге это приведет к плачевным последствиям.

— Тебе же говори, что лучше использовать чужую кровь.

Это был шепот духов, от которого она легко отмахнулась. Однако, ощущение того, что кто-то маленький и злобный парит над ее ухом и готовиться снова зашептать дурные советы, ее не оставляло. Чтобы отвлечься она собрала разбросанные листы и попыталась читать. Вначале буквы расплывались перед глазами, строчки танцевали, как проказливые чертики. Точно такой же хоровод бесят она наблюдала в камине у Невиля, но сейчас ей просто мерещилось. С больной головой сложно сосредоточиться, но ей это удалось.

Она снова читала чужие стихи, и они ей нравились. До тех пор, пока она не увидела на одном листе пометку «к Клодии». Ее пальцы дрогнули. Похоже, это к ней. И в то же время не похоже, если вчитаться в смысл. Голова слегка закружилась, когда она прочла:

В этом мире ты, как заря,

Я явился в него из мглы,

Вслед за мной я прошу тебя

Выбрать мой путь — дорогу тьмы.

Все, что было, казалось сном,

Призрак я, но ведь я с тобой,

Отправляясь моим путем,

Попрощайся с земной мечтой.

Мотылек, как огонь свечи,

Ты лишь в свете его крыла,

Дай мне руку и поспеши,

Я ввожу тебя в царство зла.

Там за темным путем во мгле

Ожидает другой рассвет,

Я открою одной тебе

Всех сводящий с ума секрет.

Твою руку держу в своей,

Обещаю тебе весь мир,

Но мои крылья все темней,

Ты коснешься моих когтей

И узнаешь, кто твой кумир.

Я мечтал уже так давно

От людей увести тебя,

Часы ада бьют так легко,

Глухо, тайно, все решено,

Будем прокляты ты и я.

Вслед за мною иди всегда,

Сделай шаг по дороге тьмы,

Я введу тебя в царство зла,

Твоей святости вопреки.

Ты моя, а я демон твой,

Дай мне руку и будь со мной.

Мы поэты, проклятья час

Нас сближает в мечте любви,

Вечность не разлучила нас,

Лишь дала шанс сойтись в пути.

Да, мы прокляты, но заря

Вечно будет сиять в тебе,

Да, я тайно люблю тебя,

Сделай шаг по дороге зла,

Забудь все и приди ко мне.

Она выронила листы. Все странно и просто. Только совсем не этого она ждала от Невиля. В стихах присутствовала что-то злое. Он никогда не говорил об этом, когда общался с ней, но он об этом написал. Очевидно, не просто так. Другие выдумывают строки лишь для рифмы, но во всех его стихах содержался смысл. Он достаточно знал о мире духов и демонов, чтобы не предаваться пустым фантазиям. Клодия смотрела, как бумаги, шурша, рассыпаются под ее ступнями. Если бы они не были белыми, их можно было бы сравнить с осенними листьями. Веером они легки вокруг кровати. Клодия хотела снова выхватить один из них и прочесть, но уже не смела. Вдруг там обнаружиться нечто такое, что насторожит ее еще больше. Она уже ощутила непривычный дискомфорт. От нее будто что-то старательно скрывали. Но стихи выявляли смысл. Невиль не отдал бы их ей, если бы не хотел, чтобы она сама догадалась.

Почему нельзя было обо всем просто сказать? Он боялся? Думал, что никому незримый господин смерть подслушает его слова и помешает всему? Или ему просто взбрело в голову придумать изощренную манеру общения? Должен он был как-то по-особенному ухаживать за ней, учитывая такую странность, что его время только ночь. Поскольку его неполноценность мог компенсировать любой другой кавалер, ему нужно было придумать нечто такое, до чего никто другой не додумается. И он писал стихи. Нет, все это слишком просто. Объяснение, наверняка, сложнее.

Она все же выхватила один лист. Ощущение было таким, словно он опалил ей пальцы огнем. На тех стихах, которые она уже прочла, обнаружились странные пометки. Раньше она их не замечала. Что-то похожие на маргиналии. Странно, как можно было не обратить на них внимания. Только сейчас она обнаружила, как много от нее ускользнуло. Мадригалы, памфлеты, эпиграммы, баллады и лирика. Четкое разграничение проступило только сейчас. Только ода к темной музе была ничем не помечена. Однако, перевернув лист, она увидела знакомое имя. К Антонии. Возможно, ей только показалось. Вероятно, буквы-чертики пробрались на лист, и сейчас они исчезнут. Но они не исчезали. Написанное мелким почерком имя все же было разборчивым.

Антония. При чем тут Антония? Она осаждала и его, как сейчас осаждает ее? От нее ведь всего можно ожидать. Особенно того, что когда-то она явилась соблазнять одного из поэтов. В ее видениях чаще всего присутствовала Антония. Клодия задумалась. Та ни в коем случае не упустила бы возможности обольстить одного из самых одаренных людей. Значит, ее след остался в биографии Невиля. Интересно, что она пообещала ему. То же самое, что и ей. Клодии было неприятно осознавать, что она вторая, а не первая. Первым был Невиль. И для Антонии, и для Анджело. Заверения обоих о том, что она важнее всех, как будто ничего не значили.

Клодия не расстроилась, но насторожилась. Что будет потом? Во что все это выльется: в фарс, в комедию, в трагедию? Она откинулась на подушке и присмотрелась к купидончикам, парящим на разрисованном потолке. Лавровые венки в их пухлых ручонках сочетались с розовыми гирляндами и мягкими облачками. Они будто являли собой пантомиму. Клодия подумала о спектаклях, которые давала у себя в малом Трианоне Мария-Антуанетта. Она играла и пела сама, и сама выбирала спектакль. За Клодию все выбрали другие. Герой первого акта — Невиль, второго — она. А зрители небеса. Ей было плевать на всех. Ее жизнь не игрушка. И все же в голове нежданно всплыли Рим и бои гладиаторов, а затем кровоточащая голова возлюбленного в ее руках. Она целует мертвые уста и не чувствует ничего, потому что он жив. Жив и проклят.

Невиль. Клодия скомкала в руках лист, но ощущение было таким, как будто из ее сжатых пальцев посыпались лепестки раздавленной розы. Его вечное творение может погибнуть в ее руках. Как и он сам. Но если судить по его словам, то он уже погиб. А что ждет ее?

На миг ее захватили неразборчивые воспоминания. Рим, арена, бои гладиаторов, переполненный амфитеатр и крылатые создания, летающие над ареной. Она должна найти того, за спиной которого стоит темный ангел. Того, кого только она способна разглядеть своим тайным зрением. Но его нет. И чувство одиночества, которое ее охватывает, равносильно целому аду, разверзшемуся под ее ступнями.

Зачем только Невиль нашел ее? Почему он сделал это сейчас, когда его собственное положение в этом мире стало нестабильным. Только встретив второе подобное себе создание во вселенной, она поняла, наконец, насколько же была одинока. Теперь лишь зная, что кто-то равный ей существует, можно жить дальше. Без него все станет бессмысленным. Мир без него станет похож на ледяной дворец, в котором не с кем общаться. Учитывая то, что он скоро уйдет, милосерднее было бы не знать, что он вообще есть.

Внутри все сжалось. Она не хотела его терять, и в то же время лучше было бы стереть из памяти тот миг, когда он явился к ней. Интересно, если она выпьет оставленного Анджело эликсира, то сможет забыть? Один глоток изумрудно-зеленой жидкости лишь вернул воспоминания с небывалой четкостью.

Полночь. Часовня. Нет, то был какой-то странный храм. Не храм, а место, где обитают темные силы. Они гнездятся под бельведером купола и властвуют над всем. Само строение напоминало ей чем-то космос, вселенную. Весь земной шар мог бы уместиться под одним этим куполом.

Тогда она присела на ступень у исповедальни и обреченно покачала головой.

— Уже слишком поздно.

Огненный шепот до сих пор звучал у нее в мозгу. Он ее обрекал. Но в тишине раздалось:

— Нет.

Изящная белая рука приподняла ее лицо за подбородок.

— Сейчас самое время, дитя, — произнес красивый голос.

Ее глаза встретились с голубыми глазами поразительно прекрасного незнакомца, и в этот миг раздался глухой бой башенных часов.

— Двенадцать, — сама не зная, зачем прошептала она тогда. Любой, кто слышал удары мог сам сосчитать их, тонкие пальцы погладили Клодию по щеке, прикосновение было странно приятным, будто к лицу притронулась не рука, а легкая бархатная перчатка. Незнакомец! Нет, Клодия употребила не то слово, она знала этого человека всегда, только не помнила по имени, он был даже не человеком, а ее вечным спутником, в его чертах не было ничего человеческого, он напоминал ангела, только левое ухо было странно заострено, но получше рассмотреть Клодия не смогла, потому что соскользнувшая на щеку прядь прикрыла изгиб ушной раковины.

Золотые когти касались ее лица или руки.

А потом воспоминания расплывались, как и зеленое месиво эликсира в хрустальном кубке. Где-то в этом воспоминании все еще били часы. Но ей почему-то казалось, что ее собеседник не слышит ударов часов, по крайней мере, этих часов, возможно он именно сейчас слушает другую неслышную ей музыку, совершенно неземной подсчет времени. Откуда такие мысли? Клодия одернула себя. Разве может существовать другое времяизмерение кроме солнечных суток? Наверное, может, но это измерение не для людей, для других таинственных существ.

Ну, вот, она уже начала что-то забывать. Эликсиры Анджело действовали безотказно. Выпив их, лишь нужно было загадать желание, и оно исполнялось. Интересно, а если она загадает взлететь над землей, у нее и это получиться.

Клодия сонно рассмеялась и еще раз отхлебнула из кубка. Ей снова хотелось спать, а фрагменты памяти расплывались в голове, сами похожие на сон.

Вот чьи-то глаза пристально наблюдают за ней по ту сторону высокого окна, и в ночи слышится шорох крыльев, а кавалер под маской стоит за клавесином и следит за ней. Вот она бежит прочь от двора, роняя по пути листы с сонетами. А вот детство: летучие мыши путаются в ее волосах и пытаются расцарапать лицо, а кто-то отгоняет их. И зачем она только зашла в ту башню в их старом замке в Оверни. Но ведь это было в детстве. Так давно. А она как будто до сих пор пряталась в тайнике и смотрела, как кто-то ставит на договоре кровавую подпись.

Все это в прошлом. Когда засиял рассвет, она снова спала. И теперь ей снилось, что она сама, пораненная, лежит на полу в соборе розы и креста, а над ней склоняется то самое золотое чудовище. И оно вовсе не жаждет ее крови, хоть та и хлещет из порезанных запястий. Оно ласкает ее своими уродливыми золотыми когтями. А вверху под куполом сгустки тьмы напоминают глобус, усеянный звездами. Они вращаются, разбиваются на мелкие части, и вот это уже не тьма, а существа с черными крыльями, обитающие в соборе.

— Мы все давно ждали тебя, — золотые когти гладили ее лоб. А она уже не помнила, кто рядом с ней.

— Мы? Это значит, что вас много? — неужели оно не одно такое. Или же оно имеет в виду всю эту армию демонов, собравшуюся здесь.

— Гораздо больше, чем всех живых людей на земле, Клодия.

— Откуда ты знаешь мое имя? — оно не только умело говорить, но еще и могло назвать ее по имени.

— Я могу назвать тебе имена всех кто встретился нам по пути и тех в чьих головах блуждают мятежные мысли, вскоре, благодаря им, эта страны вспыхнет еще жарче чем лесной пожар.

Эта страна! Клодия рассмеялась бы, будь у нее силы. Но свинцовая тяжесть сна не позволяла даже приподняться. В конце концов, это и был сон. Страна. Как непривычно думать, что вокруг этого места распростерлась какая-то страна. Оно само ведь подобно миниатюрной вселенной. Но страна была — Франция. Название застыло у нее на языке. Всего лишь одно из государств, но в нем вскоре произойдет то же, что и во многих других. Из-за людской неосмотрительности и обделенной гениальности. Все, как всегда. Сколько бы веков не прошло, а круговорот мира остался прежним. И все же она была бы не против, если бы золотое существо пошло вместе с ней в Лувр и назвало по имени всех врагов, какие только встретятся на ее пути. Это будет похоже на сон для нее и на кошмар для других. Она хочет иметь при дворе такого устрашающего спутника.

И ласка золотых когтей вдруг стала приятной. Как жаль, что они могут неосторожно царапнуть ее. Это то же самое, что иметь при себе ручного тигра, он тебя защитит, но однажды может и разорвать. Она тихо засмеялась, а затем сны кончились. Осталось лишь видение того, как ангельские пальцы раскрывают черную книжечку на ее столе. На развороте видна надпись «за час перед казнью». Прочтя ее, Клодия неожиданно успокоилась. За час. Это еще так не скоро. Зачем написавшему это было переживать о своей жизни. Ее должны были отнять через час. Но час это так много. За час может наступить и конец света.

Необратимый процесс

До начала времен

Утро будет обагрено не только золотым сиянием, но и кровью. Невиль спешил записать все, что только мог. Случай на охоте. Здесь нельзя было ограничиться общими фразами. Рука дрогнула, когда он начал писать о том, как незнакомец спас его. Зря, он все же это сделал. Вот уж ненужная услуга. Лучше было погибнуть тогда в когтях вепря, чем завтра на плахе. Перо выпало из его руки.

Не нужно было его спасать. Он проклят.

Писать сразу стало, как будто и не о чем. Он прикрыл веки и не сразу среагировал на то, как со скрежетом задвигались решетки.

— Ты тратишь последние минуты жизни на сон? — этот надменный голос Невиль узнал бы где угодно. Сейчас с ним говорил не демон, а человек. Один из тех, кто обрек его на казнь.

Юноша жестоко усмехнулся.

— Я вспоминаю богиню сделанную из гранита и надеюсь, что статуя примет меня в свои холодные объятия.

Его поэтичность вряд ли кто-то бы оценил, но слова носили в себе также пугающий смысл, и инквизитор невольно вздрогнул.

— Ты ждешь, что Ланон Ши спасет тебя?

Как легко запрещенное имя слетело с его губ. Никогда не зови демона, иначе он придет к тебе. Невиль презрительно глянул на инквизитора.

— Я жду музу, я жду Ланон Ши или ангела ночи, который впорхнет в окно.

— Называй, как хочешь, но она не спасет тебя.

Слова такие же жестокие, как и голос.

Невиль приподнял голову и посмотрел на врага в упор. Безумный блеск в его глазах должен был кого угодно насторожить.

— Вы в этом уверены?

Он не угрожал никому оружием, только словами. А слова его были бессильны, что уже доказал суд. И все же инквизитор попятился. Опять заскрежетали двери и решетки, когда он уходил. А Невиль смотрел в темноту. Свет золотого месяца за окном не рождал больше опасных видений. Даже если сейчас он прочтет заклинание, сюда не прилетит красавица, чьи кровоточащие ступни поддерживает над землей серебристое облачко, а существо из его кошмаров не станет ползать в уголках камеры. И все же он чувствовал что-то необъяснимое. На рассвете он умрет. Писать дальше бессмысленно. Все равно за одну ночь он ничего не успеет. Он попытался уснуть, когда из мрака вдруг выступили они. Теперь его звали голоса, похожие на музыку, а не на вой оборотней в лесу. И лица во мраке тоже были прекрасны. Но это были лица смерти. Особенно красивой ему показалась девушка с золотыми волосами, которую он уже знал. Антония. Муза. Ланон Ши. У нее было множество имен, и другой испугался бы ее прихода сильнее, чем плахи. Но Невиль был безумцем. Приход демонов его не пугал. Он считал, что когда у тебя отнято все, больше бояться уже нечего. Как же он ошибался.

Лувр. Франция

Клодия смотрела на людей, развлекавшихся при дворе. Мысль о том, чтобы сюда вслед за ней приползло золотое чудовище и называло бы каждого по имени, уже не казалась ей такой страшной. Это было бы увлекательно. Она попросила бы его в первую очередь назвать тех, кто вскоре умрет. Имена своих врагов она знать не хотела. Здесь, при дворе, ее врагом может оказаться каждый.

Граф Каллиостро приветствовал ее легким кивком головы, но она прошла мимо, даже его не замечая. Атласный, присборенный шлейф тянулся за ее платьем, как легкая паутинка. Бирюзовый наряд, вытканный примулами был ей к лицу. Если бы королеве не пришло в голову сегодня вечером украсить ее своими драгоценностями, то все было бы и вовсе хорошо. Клодия поймала себя на мысли, что перестала любить подарки. Ей не нравилось, что всего-то из-за какого-то сапфирового гарнитура она стала объектом всеобщего внимания и сплетен. Королева слишком щедра, шептались в толпе, а на самом деле им хотелось сказать, да провалилась бы пропадом эта красавица. Ее здесь никто не знал, она пришла недавно и будто из ниоткуда, и сразу же стала объектом, на который изливается та щедрость, о которой мечтали многие. Мария-Антуанетта сказала, что эти украшения больше идут к голубым глазам, чем к ее сероватым. На самом деле, скорее всего они ей надоели. Клодия не расценивала такой дар, как особую щедрость. Она шла по знакомым галереям, не обращая внимания на устремленные на нее взгляды.

— Дорогая моя, — кто-то остановил ее, при чем весьма бесцеремонно, что было нетипично для двора. Клодия весьма изумилась. Рука в узорчатой митенке и перстнях чем-то напоминала кошачью лапку, но это была не Антония.

Клодия подняла глаза и узнала Мари Шатур. Та все же решилась хотя бы на второй раз подойти к ней.

— Ты ли это?

Клодия не стала утруждать себя ответом, да он и не требовался. Мари уже вовсю щебетала с подошедшим к ним джентльменом.

— Представь себе, это мадемуазель Делакруа, и, как видишь, с ней ничего не случилось.

Невольно Клодия прислушалась к разговору. В поклонившемся ей юноше она не без труда узнала Жюстена. Наверное, ей просто было непривычно, что он стоит возле Мари. Эти двое никогда особо не общались. Что же свело их теперь. Мадам Шатур трещала без умолку, а вот Жюстен выглядел весьма флегматичным. Клодия еще никогда не видела его таким. Он, как будто только что вернулся с похорон, весь бледный, усталый, сам больше похожий на покойника, чем на прежнего жизнерадостного юнца. Когда-то она считала его привлекательным, теперь он показался ей невзрачным. В этом изнуренном молодом человеке не было и следа мрачного обаяния Невиля или божественной красоты Анджело. Он всего лишь смазлив, но не соблазнителен. Каштановые пряди ложатся в беспорядке на вышитый жемчугом воротник, большие карие глаза полны какой-то неизъяснимой печали, как будто он побывал в плену у феи и теперь вынужден вести полумертвое существование в тоске по прошлому. Зато одет он был как всегда элегантно. Он взглянул на Клодию, и в грустных глазах промелькнуло нечто похожее на искру радости.

— Я был уверен, что волки не задрали вас, хотя коронер и утверждал обратное, — Жюстен коснулся губами ее руки и задержал ее чуть дольше, чем следовало. Клодия испугалась даже, что на них обратят внимание. Она обернулась, словно в поисках кого-то, а Мари возле нее все не умолкала.

— Он утверждал, что видел труп. Жаль, что кроме него никто ничего не видел. Бедняга, — она нервно обмахнулась веером. — Почему ты уехала так быстро? Если бы ты оставила хотя бы записку, куда направляешься, худшего бы не случилось.

— Худшего? — Клодия ее не поняла.

Мари вдруг резко замолчала, словно сболтнула что-то лишнее.

— Ты могла хотя бы писать письма своей сестре, тогда бы этому несчастному было от кого узнать, что ты жива, и он бы тогда…

— Ты имеешь в виду констебля? — у Клодии внутри что-то оборвалось. Шарль! Она припомнила свое видение — тело, раскачивающееся в петле.

— Лучше не будем омрачать этот вечер подробностями, — Мари принялась разглядывать зеркальную вставку на собственном веере с преувеличенным вниманием. — Мы встретились, и это так чудесно. Вид старых друзей всегда согревает сердце.

Насколько ее голос неискренен сложно было не догадаться. В нем так и звенела фальшь. Мари никогда не бывала откровенной или дружески настроенной по отношению хоть к кому-то. Выгода, вот все, что могло ее привлечь. Наверняка, она уже успела присмотреться и заметить, что ее старая знакомая пользуется особым расположением при дворе. Другое дело Жюстен. На его дружбу иногда можно было рассчитывать. Но сейчас он был сам не свой.

Когда им удалось отойти от Мари, Клодия засыпала его вопросами. По крайней мере, на его честность она могла положиться. Если он о чем-то не говорил, значит, просто не знал подробностей, а не хотел утаить их от нее.

— Я испугался того, как поспешно вы уехали, — признался он. Это не была самая обычная дежурная фраза. В ней сквозила странная откровенность. Это ее слегка покоробило, учитывая то, что они с ним никогда не были особо близки. Клодия нарочно ответила с явным пренебрежением.

— Я того испугалась того, как внезапно меня начала манить шумная жизнь в столице и блеск двора. Боюсь, с этим уже ничего не сделаешь. К местной роскоши привыкаешь, как к наркотику. Я не вернусь обратно в глушь. Если сестра просила вас найти меня и уговорить поехать назад, то она просчиталась.

— Простите, но это у мадам Шатур имелись к вам некоторые просьбы, а не у меня, — смущенно пробормотал он. Кажется, его щеки вспыхнули.

— И какие же? — требовательно осведомилась Клодия.

— Я так точно и не понял, но боюсь, она начнет добиваться от вас, чтобы вы представили ее своим новым знакомым.

— Вот как, — ей и самой стоило догадаться о том, что эта пронырливая кошечка ожидает от нее выгод. «Я не протеже королевы», хотела сказать она, но в последний миг передумала.

— Вы приехали сюда с ней?

— Нет, я предпочитаю путешествовать один.

— То есть без дамы.

Он кивнул.

Клодия поспешила отвести от него взгляд. Прежде Жюстен вызывал у нее легкую симпатию, но сейчас ей не нравилось ощущение того, что ему хочется флирта и ухаживаний. Она была к этому не расположена.

— Позвольте спросить, что привело вас в Париж? — она слегка усмехнулась. — При вашей не любви пусто прожигать жизнь… вы вроде порицали праздность, а сейчас вы здесь. У вас была веская причина вернуться ко двору?

Он промолчал, но румянец под скулами обозначился чуть сильнее.

— Мы искали вас везде, — после паузы доложил он, — отель Эвре, замки Луары, Консьержери, Шербен, Шенонсо, отель де Виль… всюду, где удавалось раздобыть приглашение. Если бы я знал, что нужно идти прямиком в Лувр.

— Это плохо, — напрямую спросила она, — то, что я именно здесь… с ее величеством, если быть точнее.

Он опустил глаза.

— Хуже было бы на дорогах между Парижем и Орлеаном, там гнездятся… волки, — он замялся перед последним словом. — Целые своры. Но иногда за одно со сворами волков оказываются вполне достойно выглядящие господа.

Лишь мельком заглянув в его сознание, Клодия обнаружила там те же картины, какие наблюдала и сама. Только вблизи с расстояния окон экипажа, в котором он ехал, они казались куда более зловещими. Трупы, растерзанные волками. И над некоторыми из них кроме волков склоняются еще и люди, подобные волкам. Его грум лежащий в снегу и незнакомец, приникший к его ранам.

Клодии даже пришлось покачать головой, чтобы его воспоминания не укоренились в ее мозгу.

— Вам нехорошо? — он попробовал поддержать ее за локоть.

— Нет, все в порядке, — поспешила убедить его она. Хотя все было совсем не в порядке. Клодия с трудом сглотнула.

— А как в Оверни? Констеблю де Обиньи ничего не удалось предпринять?

— Констебль мертв.

Ответ на миг заставил ее оцепенеть. Значит, ее видения ее не обманули. Правы ли они и во всем остальном?

— Его убили? Волки настолько одичали, что разорвали и его, несмотря на всех его помощников?

Сама идея показалась ей абсурдной. Она даже не знала шутит ли или сама себя старается успокоить.

В ответ на ее вопрос Жюстен лишь печально покачал головой.

— Самоубийство, — тихо произнес он.

Дальше Клодия не хотела слышать. Петля на его шее. Она и так помнила. Из своих видений. Что же еще ей нужно знать?

— Он сделал это потому, что не смог справится с проблемой? — все же попыталась уточнить она. — Или в этом деле было замешано нечто такое сложное, с чем он еще не был знаком и что в конечном счете его и довело.

— Говорят, он сделал это из-за вас, — голос Жюстена чуть дрожал, — потому что вы уехали.

— Неправда, он сам просил меня уехать… — она оборвалась на полуслове. — Мадам Шатур обмолвилась…

— Он утверждал, что видел вас мертвой, — Жюстн кивнул. — А потом…

— Ерунда, — Клодия взмахнула страусовым веером. — Это Паулина распустила слухи обо мне. Она злиться, что ее бросила. Ведь правда? Вы можете мне сказать, какой была ее реакция, когда она поняла, что уже не вернусь.

Он замялся.

— Ваша кузина… дело было в том, что в замке случился пожар.

— И что? — она помнила языки пламени, но не помнила, откуда они взялись.

— Она и еще несколько людей…

— Мертвы? Я в это не верю, — Клодия ощутила, как зала закружилась перед глазами. — Я не верю вам.

Она хотела отойти от него, но Жюстен последовал за ней.

— Я всегда был вольнодумцем. Поверьте, я не стал бы лгать.

— Вольнодумцем, — она лишь покачала головой. — Вы знаете, как опасно здесь произносить это слово? Вы рискуете зря.

— И я уважаю тех, кто рискует, — он достал что-то из-за отворота камзола. Клодия не сразу узнала бумажный переплет с псевдонимом на обложке. Просто «муза», а не Клодия Делкруа. Неужели он прочел это, даже не зная о том, кто это написал.

— Вы хоть знаете, что за покупку таких книг карают не меньше, чем за их написание?

— Мне все равно, — самоуверенно заявил он.

— Вы рискуете, — повторила Клодия.

— Что мне до риска, если я стремлюсь у истине, к тому, чтобы познать ее, а не создавать удобства лишь для себя и для своего сословия в обход всем другим.

— Тише, — она обернулась, надеясь, что никто к ним не прислушивается. — Такие разговоры не для Лувра.

— Тогда где я смогу увидеть вас?

— В моем особняке, как-нибудь вечером. Вы знаете, где это?

Он с готовностью кивнул. Клодия ощутила себя неловко, она сказала это просто так. Ей не хотелось давать ему гарантии. Но, кажется, он воспринял ее слова именно в этом смысле.

— Нежели у вас не найдется других собеседников, чтобы поддержать подобную тему? А если и да, то я боюсь за вашу голову.

— Правда боитесь?

Но вот, она опять допустила оплошность. В его глазах зажглась надежда, и траурная грусть спала, словно занавес. Он хотел жить и влюбиться, а не разыгрывать из себя человека, стоящего на пороге могилы. Вот только она его не хотела. Клодия не знала, как дать ему понять, что она занята и при этом не оскорбить его.

— Вас никто не ждет?

Он отрицательно покачал головой.

— Вы могли бы подарить мне хоть один танец?

— Не сейчас, — она порывисто одернула рукой шлейф, как будто он мог помещать ей сделать хоть одно танцевальное па. — Потом как-нибудь, и спрячьте это, — она кивнула на книжечку, а потом в каком-то непонятном порыве, чуть привстала на мыски туфель и обвила его шею одной рукой. Всего один поцелуй. Клодия надеялась, что он станет прощальным.

— А теперь идите и дайте понять Мари, что мне бы не хотелось вступать с ней в какие-либо отношения.

Она надеялась, что он воспримет эту фразу и на свой счет. Но, видимо, ошиблась. Он так нежно коснулся губами ее руки на прощание. Он явно не хотел уходить. И не спешил. А Клодия все больше нервничала от его присутствия рядом. У нее возникло такое ощущение, будто кто-то наблюдает за ними из альков и из-за портьер. Этот кто-то двигался вслед за ними, переходя из одной залы в другую. Раз ей даже почудилось, что кто-то ущипнул ее в шею. Наверное, одно из адских насекомых упало на нее с потолка и повисло на локоне, обвивавшем шейный изгиб. Сегодня ей сделали высокую прическу с шелковыми камелиями и сердоликовыми шпильками. Всего несколько прядей спадали на плечи. Оголенная шея будто была предназначена для укуса…

— Или для удара топора, — напомнил настойчивый голос в ее сознании, от которого она так и не смогла отделаться. Он умолкал, а потом возникал снова, точно так же, как бой часов сопровождал всюду Невиля. Клодия нахмурилась. Длинные пряди закрученные в спирали придавали ее головке особый шарм. Сегодня она не могла собой не гордиться. Но дольго ли этой голове оставаться на плечах.

Она даже не заметила, как оказалась в центре внимания. Ее величеству захотелось поиграть в жмурки. Простое развлечение, но эффектное. Она уже хотела повязать глаза Клодии своим носовым платком из батиста, но кто-то успел заметить, что игра в прятки была бы забавнее. Кажется, Полиньяк сказала это. Клодия не придавала особое внимание тому, кто отнимает у нее внимание ее величества. Сейчас ей хотелось только одного, чтобы ее оставили в покое. А толпа роскошно одетых бездельников вокруг нее хотела развлекаться. Жюстен бы не одобрил это. Но его никто бы и не спросил. Впрочем, как и всех тех, кто сочиняет запрещенные законом памфлеты. Поэтому они не говорили, а писали, но народ жадно им внимал. Выплеснуть все свое недовольство на бумагу, этого хотела бы и Клодия. Впрочем, она это уже сделала и только что Жюстен показал ей плод ее трудов. Видимо, в народе тот уже успел сделаться популярным. Что сказала бы об этом королева, если б знала, что ее главная неприятность сейчас стоит рядом с ней и слушает нелепые стихи-считалочку.

— Играем в прятки, — веселый возглас все еще стоял у нее в ушах, когда радостная толпа уже разбегалась по коридорам. Искать нужно было любого из спрятавшихся, но Клодии почему-то казалось, что следят лишь за ней одной. Возможно, кто-то в золотой маске за ней следит. Она обернулась в поисках Невиля, но не заметила его.

Ей стоило прислушаться к звукам во дворце. Все было как обычно. Его величество занимался политикой, а королева развлечениями. Она преподавала другим тонкие уроки изящества и грации, а ее супруг трепетал перед появлением Антонии. Клодия надеялась, что если дернет одно из бра на стене, то внутри не откроется тайник, ведущий в мир демонов. Это же просто дворец. Если под ним и есть тайные проходы, то они всего лишь связывают покои между собой, а не устремляются в преисподнюю.

Тем не менее, все звуки вокруг ее настораживали или даже пугали. Она попыталась представить себе, чего именно испугался Шарль. Что сделала его жизнь невыносимой? Чем можно настолько испугать человека, чтобы он покончил с собой? Или дело было вовсе не в страхе.

Клодия задумалась. Она прижалась головой к стенной панели возле освещенных мерцанием бра ламбрекенов и стала прислушиваться к тайным звукам дворца. Вот шепчутся слуги, камеристки примеряют тайком наряды своих хозяек, прислоняют ко лбу страусовые перья, гладят муфты, вот пауки ползают по паутине на потолке, вот звенят кастрюли и половники на кухнях в цокольном этаже. Там готовят пунши и десерты. Никто не шепчет над ними заклятия, как Анджело над своим эликсиром. В котлах шипит еда, а не опиум. Повара подгоняют своих помощников, а не чертенят. И все равно ей кажется, что она в аду.

Это ли испытывал и Шарль? Мрачное ощущение того, что преисподняя рядом. И вот она уже вокруг тебя.

Клодия попыталась взглянуть на мир его мертвыми глазами. С какой-то попытки ей это удалось. Первым, что она увидела в своем сознании были глазницы, разъедаемые червями и лишь потом пришла истина. Снег. Зима. Это Овернь. Только она не видела там таких мрачных мест. Это видел он. Крест на кладбище. Волков, пришедших на запах свежей крови и мертвечины, а еще златокудрую красавицу, распятую на кресте. Ее пышное платье порвано. В изящные ступни вбиты гвозди. Она мертва, но мазки крови на трупе привлекают голодных хищников. Ни чуть не пугаясь их Шарль спешивается, опускается перед трупом на колени и шепчет:

— Клодия. Несчастная красавица.

Но ведь это не она. Не Клодия. Это тело просто похоже на нее. Как странно!

Сама Клодия плотнее прижалась к стене и глянула на корпус напольных часов в алькове. Скоро полночь. Возможно, вместе с полночью придет и Невиль. Она уже давно дожидалась его.

Она присмотрелась к стене за часами и тихо вскрикнула. Та девушка из ее видения была распята уже не на кресте, а на стене. Руки и ноги прибитые гвоздями кровоточили. Была ли она еще жива? Нет, это же просто видения. Клодия быстро взяла себя в руки. Это всего лишь фантомы.

— Фантомы? — переспросил ее кто-то с издевательской интонацией.

— Да, — Клодия посмотрела в сторону говорившего. Он был ей незнаком. Даже в полутьме коридора, освещенного только скудным светом бра, она могла это утверждать. Она видела его впервые. Ну, или почти впервые. При взгляде на него ей представился механизм адских часов и золоченые стрелки. Роскошь и тьма.

— Мы все фантомы, — незнакомец двинулся к ней. Как странно он шагал, будто каждое движение стоило ему неимоверных усилий. Даже с горбом человек может передвигаться легче. Но был ли это человек. Она быстро глянула на невероятно длинные конечности и черные ногти на руках.

— Вы видели когда-либо фантомов?

Он серьезно кивнул, и необычная непропорциональность его тела снова бросилась ей в глаза. Весь его вес был сконцентрирован на руках, будто они привыкли к очень тяжелой работе, а ноги напротив стали отказывать от вечной бездеятельности, но это невозможно, при том, что он хорошо одет. Вот если бы только не темные волоски, похожие на шерсть на его руках и не когти.

— А что видели вы?

— Золотоволосую девушку, распятую на стене. Она была очень красива и все еще дышала, но ее руки и ноги, пробитые гвоздями, кровоточили.

— Кровь, — он обернулся на часы. Вернее, оно. Клодия не могла назвать это существо человеком, хоть от него и слышалась вполне вразумительная человеческая речь. Оно лишь немного шепелявило.

Сгорбленное чудовище со стальными когтями. Вот, что оно являло собой вблизи. Но Клодия не боялась. Ее теперь мало что могло напугать.

— Посланник из ада, — тихо шепнула она, но не отдернула руку, когда нечто схватило ее. Оно поцеловало ее ладонь, и Клодии невольно отметила, какие натруженные и проворные эти продолговатые пальцы.

У нее в голове мелькнула догадка.

— Это вы передавали мне письма?

— Я всего лишь просил соблюдать осторожность, чтобы избежать опасности. Она следует за вами по пятам.

— Мне казалось, что я получаю их во мне, — наверное, это Антония их сжигала, почти сразу же после прочтения, кроме того первого письма, где ее умоляли о встрече в часовне ночью. Тогда Клодия никого не дождалась. Или дождалась все-таки? Она посмотрела на странное существо, но оно уже приготовилось уходить.

— Кто вы? — тихо спросила она.

— Мастеровой часов.

Он не стал расшифровывать ответ, да и зачем. Итак, сразу было понятно, о каких часах идет речь. Вовсе не о тех, которые стоят повсюду в Лувре и в любой части света. Их искаженных подобий на земле было множество, но сами первозданные часы оставались единственными.

— Кто придумал время? — раньше она никогда не задавалась подобным вопросом, но сейчас он вместе со смехом легко слетел с ее уст.

— Лучше вам этого не знать, — обернулся гость и слегка поклонился ей.

— А вы могли бы замедлить его ход?

— Этого не может никто.

— И зачем же тогда они нужны? — она с досадой ткнула кулаком в стенку.

— Затем же, за чем и письма, которые вы отправляли в камин. Чтобы предостеречь.

Рассудительный ответ. Она кивнула в знак того, что понимает.

— Сегодня вы не принесли мне письма, но пришли сами. Вы прячетесь, учитывая ваш облик, такая стеснительность разумна. Не легче ли было вместо визита оставить еще одно письмо на подушке, пока я сплю.

Она содрогнулась при мысли о том, как эта самая безобразная рука тянется к ее лицу. Если б она спала чуть более чутко.

— Еще одно письмо я принесу вам лично, — пообещал он, — но лишь тогда, когда предупреждение станет последним.

— То есть? — теперь она правда не поняла.

— Если вы не послушаетесь его, то потом уже поздно будет что-то предпринимать.

Он удалился. Шаркающаяся походка стихла в коридоре еще раньше, чем он успел дойти до его конца. Вот уж действительно гость из ада. Клодия испуганно выдохнула. Казалось, что ее дыхание паром повисло над темнотой. Она не помнила, что было в тех письмах, но, кажется, могла догадаться. «Не попадайся на глаза королеве», «не верь незнакомцам в черном», «бойся волков», «не вступай в тайные ордены», «не пиши стихи», «не говори с демонами», «не влюбляйся в падших ангелов». Все это можно было легко сжечь, потому что она нарушила запреты раньше, чем ее об этом предупредили, и таким образом эти предупреждения ровным счетом ничего не стоили. Они как часы лишь сообщали о том, что время достигло определенного деления, но не замедляли их ход. Процесс был необратим. Запущенный в ход от начала мира, он завлек в паутину и ее. Каким будет последнее предупреждение. Если бы прочесть его раньше, чем она совершит очередной роковой шаг, но вряд ли это было возможно.

Если бы она следовала инстинкту самосохранения, то все эти предосторожности были бы ей и не нужны. Но она с самого начала была настолько отчаявшейся в жизни и потерянной, что не задумывалась о том, кому ей доверять. Она готова была откликнуться на приглашение к дружбе любого. Но на ее зов пришли лишь демоны. Будь она чуть более осторожной, и они бы не стали ее постоянной компанией. Лучше было жить без общества вовсе, чем в их окружении. Или они придавали всему особый шарм?

Она сама сделала первые шаги к гибели. А теперь боится? Нет, она не боялась и не жалела. Какие бы ошибки она не совершила, они привели ее к Невилю. Она не могла ни забыть его, ни пожалеть о том, что она его встретила. Эликсиры ангела оказались бессильными. Она все еще желала быть с ним.

Клодия удивилась, заметив странное существо на часах. Летучая мышь! Здесь, во внутренних покоях дворца. Казалось, что зверек наблюдает за ней. Шурша юбками, Клодия двинулась прочь. Лишь бы только эта тварь за ней не полетела. Раз она обернулась через плечо. Никто ее не преследовал.

В одном из небольших залов звучала музыка и веселились люди. Немного поколебавшись, Клодия углубилась в ярко освещенный салон. Чем больше света, тем меньше вероятность, что призраки из тьмы станут преследовать ее. Так ей во всяком случае казалось. Она подошла к клавесину и хотела перевернуть ноты на пюпитре. Вероятно, ей лишь почудилось, что черные обожженные пальцы тянуться к ее обнаженному плечу. Те самые пальцы, которые веками невыносимо тяжело работали на дьявольских часах. Куда тяжелее, чем крестьяне и пахари трудятся на своих феодалов сейчас, в современном мире. Ни чернь во Франции, ни в любой другой стране мира не знала таких невероятных усилий, которые требовались от этого существа. И вот, оно здесь, за ее спиной. И черные натруженные руки уже в манжетах аристократа. Или ей только кажется? Рядом ведь никого нет. Даже место за клавесином пустует.

Значит, она себе просто это вообразила. Девушка было вздохнула с облегчением, но тут по негустой толпе пробежал тихий ропот. Она думала, что расслышала его лишь из-за своих уникальных способностей. Для ее обострившегося слуха любой ропот был подобен ветерку. Только не этот. Неужели люди сплетничают о ней у нее за спиной, критикуют ее, даже наводят клевету. Клодия почувствовала себя неловко до тех пор, пока не увидела вошедшего. Значит, судачили о нем, а о ней. У нее должно было бы отлечь от сердца, но вместо этого она насторожилась.

Она его знала. А он, видимо, знал ее. Во всяком случае, смотрел на нее так, будто давно знал. Под маской не было видно, как шевелятся губы, но голос был слышен, тихий и грудной, будто исходящий извне.

— Что, если я пришел за тобой, красотка?

Вряд ли кто-то слышал это кроме нее. Клодия невольно попятилась. Ей не хотелось попадаться под ноги этому господину. Он углублялся в зал, и свечи вокруг поочередно гасли, будто от взмаха его плаща. Среди гостей он был единственным, кто не снял плаща. Такой вольности ни позволяли себе ни знать, ни просители, ни послы, вечно ошивавшиеся там, где только можно встретить короля. Но этот вельможа пришел сюда не ради того, чтобы лицезреть королевскую чету. Он как будто явился за ней. Нет, не за ней. Это было просто предупреждение. Клодия нахмурилась, пытаясь дать незнакомцу мысленный отпор.

Что-то билось в окно за ее спиной. Черная птица. Клодия обернулась и заметила, как злобный комок перьев давит на стекло. Она бы ни чуть не удивилась, если бы заметила таких же птиц и здесь, посреди бального зала.

Нужно идти прочь от него. Одной рукой она подобрала шлейф и кинулась в узкий проход за залой. Что-то маленькое и темное соскользнув с портьеры устремилось за ней. Потом еще и еще одно. Клодия не сразу поняла, что это летучие мыши. Теперь их было несколько. Они норовили вцепиться ей в руки или в волосы. Одна особо наглая дернула когтями корсаж ее платья. Клодия вскрикнула. Кажется, такое с ней уже было однажды. Летучие мыши окружали ее, рвали на ней платье, вцеплялись ей в волосы и вырывали целые пряди. Но это было так давно, еще в детстве. Всего она даже не помнила. И кто спас ее тогда от них все тот же самый незримый для человеческих глаз Анджело или отцовский слуга. Приятнее, конечно, была бы версия, что ее спасает не лакей, а ангел, который подносит палец к губам в знак молчания. Она не должна никому рассказывать о нем. Она даже не должна его запомнить. Но теперь она выросла, и он был рядом. Только на этот раз он не спешил отогнать от нее летучих мышей. В детстве она называла их даже не мышами, а те тварями, что живут на часах. Только каких часах? Разве в их замке была часовая башня?

Клодия отогнала зверьков руками. Они шипели и стрекотали так, будто сами готовились заменить все шумы часового механизма. Она не знала, как от них отделаться.

— Тебе помочь?

Чья-то шпага легко взмахнула, разрубив напополам тельце особого нахального зверька, севшего на плечо Клодии. Всего один взмах лезвия, и летучая мышь корчилась в луже собственной крови. За ней к смерти последовали еще несколько других. Шпага рассекала их, будто играя. А потом вдруг ее острие коснулось шеи Клодии.

— Полночь, и я пришел.

Этот голос она бы узнала, где угодно.

— Что это значит?

Кончик шпаги чуть сильнее надавил на ее шею, так что выступила капелька крови.

— Ты разочарована, что пришел только я? Наверное, тебе хотелось еще раз поцеловаться со своим смертным другом, а не встречать Люцифера.

— Невиль, я… — она невольно отступила и поднесла руку к шее, чтобы смахнуть кровь. — При чем тут Люцифер.

— Что если это я?

— Не издевайся!

Те летучие мыши, что оказались умнее, уже улетели и спрятались в выемках на потолке. Они наблюдали за всем свысока. А она оказалась наедине с разрубившей их шпагой. Клодия почувствовала себя загнанной в ловушку. Она пятилась до тех пор, пока не уперлась в гнутую спинку дивана. Ей пришлось сесть, но кончик шпаги все еще находился в опасной близости от ее горла. Металл блестел угрожающе.

— Ты хочешь отрубить мне руку, чтобы я больше не писала стихи или сразу отсечешь голову?

Это подействовала на него отрезвляюще. Но ненадолго.

— Ты могла бы предупредить меня, что предпочитаешь людей, — в хладнокровном голосе на этот раз смешались и угроза, и упрек.

— Но это не правда.

Она попыталась встать, однако он опять швырнул ее на диван и приставил к ее шее лезвие шпаги.

— Значит, все-таки ты меня убьешь, как этих тварей, — она старалась даже не смотреть на лужицы крови на полу. — Отлично, смерть явилась за тобой, но до этого ты отдашь ей меня. Чтобы на том свете тебе было не скучно. Я должна была этого от тебя ожидать.

— Нет, если я убью тебя, мир лишиться еще одного гения, а их и так не много, — с досады он ударил мечом по большой напольной вазе и осколки со звоном посыпались на ковер.

— Твой талант слишком ценен для них всех, — он вспомнил башню и ифритов, рассевшихся по периметру купола, — все как прежде нет любви, нет спутницы, а ты так хороша собой, так что живи, мой коварный ангелочек. И запомни, еще одно предательство не сойдет тебе с рук.

— Это не было предательством, — уверенно возразила она.

Он лишь тихо хохотнул. Смешок, подобный эху.

— Разумеется.

— Я серьезно.

Она не знала, как смягчить его гнев. Едва он спрятал шпагу, Клодия подтянула колени и забилась в дальний угол софы. Рюши на юбках приятно шуршали, частично скрывая дрожь тела.

— Я видела призрака, — призналась она, не зная, как еще назвать странного господина, при появлении которого свечи гасли и появлялись летучие мыши. — А еще нечто преследовало меня возле часов. Клодия смотрела на Невиля. Ее поэт снова стоял перед ней, неотразимый и опасный. Он казался существом из другого века. Его присутствие украшало даже Лувр.

— Тебе показалось, наверное…

— Но ведь ты же мне не кажешься, вот ты, а я думала, ты мертв.

— А разве нет, — он сверкнул глазами. — Скажи Клодия, разве я похож на остальных людей.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты похож на мои мечты… чем-то… — она не смогла бы этого объяснить.

— А еще на дьявола?

— Да, потому что красивее него не было ангелов в небе, — она чуть прищурилась, разглядывая его лицо, будто такая красота могла слепить ей глаза. Но на самом деле это его ослепляло солнце. Это он боялся света дня. Не наоборот.

— Ты дрожишь. Тебе плохо и страшно? — не дожидаясь ответа, он взял полный бокал с оставленного лакеем подноса и высыпал что-то в вино. Запенившаяся жидкость потекла через края, капнула на ковер. Клодия заметила, как летучая мышь, жадно слизывавшая кровь, лизнула и ее.

— Выпей, это тебе поможет прийти в себя, — он протянул ей бокал. Но Клодия медлила. Она смотрела, какие странные изменения происходят с тварью лизнувшей из лужицы. Она пронзительно пищала, дергалась несколько секунд, а потом затихла. Мышь сдохла, наверное. Значит ли это, что Невиль хотел отравить ее.

— Зачем? — она непонимающе уставилась на него.

— Хочешь проверить, бессмертна ли ты? — он неумолимо протянул ей кубок.

Она взяла его дрожащими пальцами, отпила и… ничего. Яд не обжег ей горло, не прокатился огненной лавиной по венам. Она ничего даже не почувствовала. Вкус чуть горьковатый. Больше похоже на пряности или мускус, чем на нормальное питье. Но вредных последствий не наблюдается.

— И что ты хочешь этим мне сказать?

Он вынул из ее дрожащих пальцев бокал и отпил из него сам.

— Видишь? Ничего.

Она медленно кивнула. Между тем дрожь, холод и страх прошли. Яд не отравлял, а согревал ее изнутри.

— Бессмертие! Забавная вещь! — она готова была истерически рассмеяться. То, что убивало других, дарило покой и теплоту ей. Людская отрава становилась для нее своеобразным топливом. Она ощутила внезапный прилив сил.

— Твои поклонники, им нужно только одно, — Невиль пренебрежительно взмахнул рукой, будто порицая все низменные страсти, — никто кроме меня не может полюбить тебя искренне.

Странные речи после того, как он собирался ее убить. И все же Клодия спросила:

— А как же Анджело?

Невиль дерзко хохотнул, будто видел ангела насквозь.

— Анджело любит спасать грешников и наставлять праведников, он уравновешен и непритязателен, как и вся эта крылатая братия, его собратья, оставь своего ангела, Клодия, поэты созданы друг для друга.

Во внезапном порыве он коснулся пальцами ее лица, нежно провел по скулам. Ласка, похожая на прикосновение пера. Клодия вздохнула.

— Ты так красива, как ангел, прекраснее ангелов… — поэт гладил ее по щеке и всего на миг его пальцы показались ей золотыми когтями.

Она тихо ахнула и отшатнулась.

— Не нужно пугаться, — он быстро спрятал руки за спиной. Значит, все-таки ей не показалось.

Где-то распахнулась дверь бальной залы, послышались музыка и смех. Невиль глянул в ту сторону и криво усмехнулся при виде беззаботных людей.

— Они все смертны, а мы с тобой два гения, — прошептал он, так, чтобы только она одна могла его услышать, а гении созданы друг для друга.

— Да, ты уже мне это говорил, — она ощутила по отношению к нему внезапную обиду. — Ты так много говоришь и все равно остаешься тайной.

— Мы все такие, Клодия, — легко парировал он. — Как много ночей ты проводишь наедине с оплывшей свечой, бумагой и пером. Ты так много пишешь, и все равно для мира ты навсегда останешься загадкой.

— Я так не думаю.

— Но люди так будут думать. Всегда, сколько бы твоих строк они не прочли. Работа и усердие ничего не меняют. Сколько не твори, а ты непостижима.

— И талант непостижим, но мы с тобой, кажется, знаем, от чего он произошел, — она подумала об отголосках войны в небесах, потерянных ангелах и поговорке, что все богатства и все искусства принес на землю Денница. Она даже не помнила, где она это слышала. Но определенный смысл в этом содержался. Она не стала бы с ним спорить.

— Часто я не понимаю тебя, — призналась она. — Ты ведь тоже был подопечным Анджело, я это чувствую. Ты любил его и, возможно, любишь до сих пор.

— Но открыть душу я могу только перед тобой, Анджело никогда не страдал, как человек, как одаренный смертный, а ты… в тебе, как будто воплощены все человеческие мечты и все человеческие страхи.

Она хотела отвернуться, но он поймал ее за плечи и развернулся к себе лицом к лицу.

— Мечтай обо мне, но не бойся меня, — в этот момент он был особенно красив и притягателен, — я ведь хоть немного нравлюсь тебе…

— Тебе нет равных… — честно призналась она.

Его длинные темные ресницы, лазурные глаза, лицо озаренное каким-то внутренним волшебным светом — что могло со всем этим сравниться. И зачем ей нужно бессмертие, если она не сможет больше видеть этого.

— Ты ведь тоже мог стать бессмертен, — она вспомнила, как смело от отхлебнул из кубка с ядом без всякого вреда для себя. — Зачем ты пожертвовал собой? Ради чего?

— Уже не важно. Ты ведь любишь меня?

— Да, — Клодия без страха вложила свою ладонь в когтистые золотые руки. Раньше она бы не смогла без содрогания довериться ему. Ее кожи коснулись мягкие человеческие губы, сам поэт был так красив, но она не могла забыть, что ее кожи касается холод могилы, что ее сжимают не руки, а те самые золотые когти, которые однажды уже оставили отметину на ее плече. Раньше он прятал свою золотую клешню за спину. Теперь она касалась золотых пластин и когтей, но не ощущала страха. Ей даже не было больше тревожно. Руки монстра это ничто при таком-то лице, как у него. Но ведь и оно может измениться. При мысли об этом она невольно вздрогнула.

— Клодия, — его голос был таким нежным. Он мог бы читать ей стихи или напевать тихую колыбельную, но он шептал об истинах, которые пугали. Смысл мироздания, рок, неизбежность — вот вечные темы их диалогов. Она устала от этого. К тому же от бесконечных разговоров ничего не становилось яснее. Секреты, всегда тревожившие людей, так и оставались неразгаданными.

— Ты самая лучшая, — твердил он.

— Для тебя?

— Для всего мира, среди всех бывших и будущих поколений, таких как ты никогда не было и больше не будет. Поверь мне, я знаю, я в этом мире уже так давно, как люди не в силах себе и вообразить. Я видел все прошлое и иногда вижу будущее.

— И что ждет в будущем меня?

— Что-то невероятное и страшное, — он слегка коснулся пальцами ее шеи.

— Я надеюсь, что этого никогда не произойдет.

Что было в его взгляде? Сожаление?

Раньше он посулил бы дьяволу все, чтобы его пророчества всегда сбывались. Теперь бы он все отдал за то, чтобы ошибиться.

— А Жюстен, — она запоздало попыталась оправдаться. — Я не влюблена в него.

— Зато он влюблен в тебя, точнее в твое красивое идеальное лицо и золотые локоны, он считает тебя копией ангела, потому что настоящих ангелов он никогда не видел, но ты не копия, ты выше оригинала, ты та, кого мы ждали всю вечность… и ты не можешь полюбить человека, потому что ты такая же, как я. Мы слишком многим одарены и всегда стремимся к большему, чем можем иметь.

— К чему стремишься ты? — Клодия сжала его руку, тонкие идеальные талантливые пальцы, полные нечеловеческих сил.

— К тебе, — красиво очерченные бледные губы Невиля едва шевельнулись, но ответ был решительным, даже фатальным, — но ты недостижима.

— Почему же?

— Пока ты любишь Анджело, я лишний.

— Нет, Анджело светел и чист, а ты темная часть моей любви, — ей самой было странно это произнести. Темная часть ее любви, будто он и Анджело это две половинки одного идеального целого, как тень и солнце, как дьявол и сотворивший его бог. Два ее пожизненных спутника это ангел и поэт. Невиль темная часть не только ее любви, но и ее воспоминаний. Она столько помнила. Хотя не знала, откуда это взялось.

Ангелы ночного Парижа, божества Рима, время течет, мир меняется, но одно остается неизменным — гениальность, ангелы и демоны влюбляются в одаренных, но одаренные выбирают друг друга и эта любовь часто приводит их к гибели.

— Ты так прекрасен, не думай, что я пытаюсь польстить тебе, я смотрю на твое лицо, как на произведение искусства, несмотря на твой скверный характер, — пошутила Клодия, чуть покосившись на уже убранную в ножны шпагу.

Почти тут же она стала снова серьезной.

— Кто ты поэт с лицом ангела и темной душой?

Он бы не смог на это сам ответить. Взглянув на него уже невозможно было отвести глаз. Когда-то при виде его в одной далекой стране люди испуганно крестились, некоторые взирали с неприкрытым восхищением. В ее голове промелькнули много картин. Они сменяли друг друга точно в волшебном фонаре. Вороны летающие над распятием. Бродячий певец в роскошном камзоле. Странные существа, которые бродили по улице и играли на концертино. Все это мир, неизвестный ей, но знакомый ему. Менестрель поет и его враги знатные господа на пиру обращаются в прах. Принц в темнице сочиняет стихи, а осудившие его предатели харкают собственной кровью. Суггуб с золотистыми волосами ласкает обнаженного Невиля на каменной плите могилы. Той самой могилы, где еще недавно он лежал. Суггуб с ее лицом. А потом картины прекратились. Волшебный фонарь потух.

Наверное, ей только показалось, что она слышит в коридоре настойчивый шелест крыльев. Анджело не может прямо сейчас лететь к ней. Только не ночью. Он же знает, что у нее свидания. Он не должен ее отрывать. Если он ее любит, то знает, как необходимо ей его понимание.

Но шорох крыльев возобновился. Клодия обернулась. Невиль еще крепче сжал ее руку.

— Клянись, что останешься со мной. Он не может любить тебя так, как люблю тебя я. Он всего лишь твой покровитель, а я твой демон, твой раб, я сделаю ради тебя все, что угодно. Никакие условности и законы меня не сдерживают. Я полностью твой.

— Но тебя сдерживают часы.

Она тут же пожалела о том, что об этом напомнила. Он как-то понурился.

— Я боюсь, что сейчас нас прервут шаги твоего спутника и крылья моего ангела, — тихо посетовала она.

— Тогда пойдем в другое место, — он с легким подозрением глянул в пустой коридор, где все еще звучали шелестящие звуки, будто-то кто-то летит к ним навстречу. — Пойдем!

Он помог ей подняться с дивана и опереться на его плечо. Клодия слегка пошатывалась после пережитых волнений, но идти в обнимку с ним было легко. Она поймала себя на том, что прислушивается к окружающим звукам. Позади них в тишине действительно что-то шелестело. Ощущение было таким, будто разгневанный ангел летит вслед за ними по пустому проходу. Вот-вот его крыло затушит собой бра на стенах, и они все втроем останутся в темноте. И что будет потом?

Она предпочла бы поспешить. Совсем недалеко отсюда располагаются ее апартаменты. Невиль уже бывал в них.

При входе он нарочно снял и уронил свой плащ у порога. Тот лег на полу у двери, как черная дымка. Как тайный условный знак.

— Теперь никто не сможет войти и нас побеспокоить, — пояснил Невиль, слегка кивнув в сторону плаща. Тот лежал у уже закрывшейся двери и напоминал спящего стража-монстра. Клодия так и не поняла, всего лишь показалось ей, что дверь теперь закрыта или та закрылась сама. Мог ли его плащ создавать иллюзию того, что проем двери плотен и непроницаем для взглядов в то время, как сама дверь все еще распахнута.

По сути ей было все равно. Он снова здесь. Значит сейчас они опять займутся любовью. Постель ждет. А иметь тайного любовника это так приятно, особенно здесь в Лувре под носом у королевы. Ей было даже все равно, что ее кавалер демон или инкуб. Она снова хотела ощутить его объятия. Чувство того, что ее плоть сливается с мрамором, из которого он сделан, уже сама по себе была божественной. Клодия тихо вздохнула.

— И что? — она ждала.

— Тебе не страшно находиться со мной наедине, когда твой ангел бессилен между нами встать?

Опять эти разговоры. Клодия от них же порядком устала. Потом можно поговорить, но сейчас она хотела другого.

— Мне не страшно, — подтвердила она. Кажется, перо оставленное на чистой странице дернулось само собой, а в подсвечнике завибрировали огоньки. Они отделились от свеч, пустившись в легкий хоровод, как демоны в очаге.

— Я жду, — они ведь пришли сюда с определенной целью, но он медлил.

— Значит, ты меня не боишься?

— Ты запоздал с предупреждениями.

— Ты ведь сразу поняла, кто я такой, верно? Сразу увидела его тень за моей спиной и сейчас если я поцелую тебя, то на твоем лбу останется печать смерти. Ты слишком прекрасна, чтобы носить на себе дьявольское клеймо.

— Ничего плохо не случиться, иди сюда, — она протянула руку к нему. — Чего ты ждешь, Невиль?

Ох, уж эта вечная игра влюбленных. У них она такая же, как у всех людей. Только его тайны вносят в их романтику много черных нот. Клодии это было даже приятно. Мистический роман лучше сентиментальной нежности.

— Ночь — мое время, — тихо вымолвил он.

— Поэтому ты и приходишь ко мне только ночью, — кивнула она.

— Свет дня для меня невыносим.

— Я знаю, ты говорил уже, — она приникла к его губам долгим поцелуем. Как они были холодны, зато из них словно из зимнего источника можно было пить бесконечную свежесть. Их первая встреча была холодного фонтана. Чудовище само к ней подползло. Золотое во тьме. Наверное, даже пот выступивший на бледном лбу Невиля оказался бы золотистым. Золотое создание дремало где-то внутри него. Клодия была уверена, что стоит лишь смахнуть с его кожи испарину и на пальцах останется золой песок.

— Прошепчи еще раз мое имя, скажи, что лучше меня никого нет. И тогда я напишу стихи для тебя, — пообещала ему Клодия.

Это его как будто вдохновило и разожгло, насколько только можно разжечь холодное мраморное тело. На миг их тела слились.

Она бы получила от этого бесконечное удовольствие, если бы не заслышала бой часов где-то вдали.

Он этого как будто не замечал. Тонкие ледяные пальцы принялись за шнуровку ее платья. Одна его рука запуталась в ее локонах. Один поцелуй сменялся другим. Она осторожно начала расстегивать пуговицы на его камзоле, а часы все били, где-то высоко над Парижем, выше даже небесной сферы. Этот звук вносил в мир нечто неодолимое.

Клодия упала на кровать, увлекая за собой и Невиля. Его руки скользили по ее плечам и вдруг что-то резко полоснуло ее по коже. Когти! Она сообразила это не сразу. Он, очевидно, тоже. Изумленное выражение на его лице при виде крови попеременно сменилось ужасом. Она оглянулась на пальцы, гладившие ее спину и увидела только золотую клешню.

— Невиль!

Но он уже вскочил с постели и спешно подобрал плащ, оставленный у двери. Она хотела вскочить и кинуться вслед за ним, но он быстро выставил между ними руку, ту руку, которая еще только начинала видоизменяться.

— Не подходи!

Наверное, разумнее всего было последовать совету, но она не могла. Не успела за ним закрыться дверь, а Клодия уже кинулась вслед. Она выбежала за ним, пронеслась по коридору, а над ней все еще раздавался дробный звук, так напоминающий бой часов.

Куда делись летучие мыши из коридора, раньше сидевшие в углублениях над бра? Куда делся Невиль? Она растерянно озиралась по сторонам.

— Где ты? — хотелось ей спросить у тишины, но никого вокруг не было. Никого кроме странного силуэта. Она спряталась у ламбрекена, наблюдая за ним, но он прошел мимо, даже ее не заметив. Хотя прерывистое дыхание должно было бы ее выдать. Ее пальцы оставили кровавые следы на изящном шелковом покрытии ламбри. Ей уже было все равно.

— Мадемуазель?

Она обернулась и столкнулась взглядом с нежданной свидетельницей. Принцесса де Ламбаль стояла в другой стороне коридора и почти что ошеломленно наблюдала за ней. Клодия лишь сейчас сообразила, что ее корсет расшнурован, а на плече видны свежие раны. Такие царапины могло оставить лишь дикое животное, да и то бы и не смогло царапнуть с такой силой. Она чувствовало, как огненные разветвления царапин проходят по ее спине и линии позвоночника, словно алый узор. Их жгло, как огнем, будто в рану попал яд. Неужели подобный эффект производят когти золотого существа на каждую жертву?

Даже не кивнув принцессе, Клодия просто прошла мимо. Ее не волновало, что о ней подумают. Хотя учитывая то, что апартаменты ее величества находились совсем рядом, вывод можно было сделать соответствующий. Бедняжка де Ламбаль. Как же она ревнует. Вот только и увидела она слишком много. Теперь ей будет какие сплетни распустить при дворе. На юную маркизу Делакруа напал волк или какой-то другой зверь. И это прямо в ее спальне. Как раз в тот миг, когда мадемуазель раздевалась. И что же за отношения ее связывают с таким зверем?

Клодию не беспокоили ни сплетни, ни то, что ее новое и весьма роскошное платье теперь будет безнадежно испорчено. Кровавые пятна с него не отмыть. А заживут ли эти раны? Или шрамы останутся у нее теперь на всю жизнь? А еще шрамы на сердце.

— Невиль, — она хотела прошептать это в пустоту, но губы не двигались.

Куда он устремился? За очередной жертвой? Он хочет убить кого-то другого, а не ее? Этого как раз можно было от него ожидать. Каждый раз, находясь рядом с ним, она должна была понимать, что в любой миг он может превратиться в чудовище. Подсознательно она ждала этого. Но сейчас ей было слишком больно. И одиноко. Остаться без него, это значило остаться ни с чем. Ей даже не хотелось уже садиться за работу и писать стихи, хоть она ему это и пообещала.

Если бы только он не ушел. Лучше бы потребность к крови проснулась в нем в какое-то другое время, а не сейчас. Она боялась, что потеряла его навсегда, что больше он уже не вернется. Возможно, часы пробили в последний раз и смерть пришла за ним. Все, что у нее осталось это локон в медальоне. Переплетенный с локоном другого ее возлюбленного. Похоже, сейчас был самый подходящий момент, чтобы Анджело вернулся и утешил ее, но она его не ждала. Вместо этого она присела прямо на полу, опустила голову и приготовилась заплакать. В этот миг и зашелестели крылья.

Она почти ощутила легкое ангельское дыхание на своей щеке, когда вдали раздались голоса. Гости или лакеи. А может свидетели, которых успела собрать де Ламбаль. Клодия не хотела с ними встречаться. Вернувшись в свои покои, она дернула за сонетку, чтобы призвать камеристку. Заспанная девушка по имени Жюльетт почти сразу же явилась к ней. Естественно после быстрого реверанса последовал испуганный вздох, но Клодия дала понять, что не потерпит никаких комментариев по поводу ран.

— Не нужен доктор, — одернула она Жюльетту. — Быстро зашнурую корсаж. И подай мне накидку. Нет, лучше домино.

— Вы куда-то собираетесь, госпожа? Велеть подать экипаж?

— Выполняй, а не спрашивай, — велела ей Клодия.

Кажется, Жюльетта наконец поняла. Стараясь не прикасаться к ранам девушка зашнуровала корсет. Ее пальцы инстинктивно не касались крови, словно та могла их обжечь. Клодия решила, что предосторожность вполне уместна, учитывая тот жар и покалывание яда, которые она ощущала в своей спине. Жюльетту эти царапины могли бы и отравить. Стоило лишь представить, как после ночной работы, кожа с ее пальчиков начнет облезать. Они и без того огрубели. Клодия велела ей покинуть спальню раньше, чем ушла сама. Со стола она подхватила изящную полумаску с черной кружевной вуалеткой. Ей нужно было пройтись. Разумеется, она не могла рассказать Жульетте о том, что идет искать золотое существа, которое ночами ползает по Парижу и притаскивает к ступеням храмом разорванные трупы. Народ против короля и против религии. Так можно было бы расценить нечто подобное, но она то знала, что в ночи обитает не вольнодумец, а демон. И она шла не чтобы выследить и уничтожить его. Будь к примеру Жюльетта разорвана его когтями на ее глазах, и Клодия не повела бы и бровью. Она искала это существо, чтобы ему помочь, а не чтобы его разоблачить.

Но ведь Невиль просил ее не ходить за ним. Предостережение сдержало ее лишь на миг. Мало ли чего хотел он, в первую очередь для нее важны ее собственные желания. А она сейчас стремилась к нему. И она шла искать его в ночном Париже, невзирая на опасность самой попасться в его когти.

Тот, кто любит, ничего не боится. Нужно было записать эту фразу на бумаге, чтобы ее прочел Анджело. Но сейчас она не думала об ангеле. Он все равно полетит за ней, попросит она его или нет. Ей захотелось взять с собой медальон Невиля, и она одела его на шею поверх колье. Потом запахнула на груди домино и двинулась в ночь. Кружевной черный капюшон, прикрывавший золотые локоны, помогал ей слиться со мраком. Клодия спешила.

Она заметила за собой способность передвигаться так быстро, будто время и пространство для нее ничто. Такого она раньше никогда не ощущала. Теперь ей словно и не нужны были крылья Анджело. Ее ступни в изящных бальных туфельках словно и не касались земли. Она ощущала почву как секундную опору, ни чуть не связанную с вседавлеющей силой тяготения. Она почти летела. Какой же свободной можно ощущать себя, когда можешь пронестись за ночь по всей вселенной. Вот и ее особняк. Подчиняясь минутному порыву Клодия вошла. Кто-то ждал ее в ее комнате, но не слуги. Те давно уже легли спать. В ее сердце шевельнулась надежда. Невиль? Но в кресле у потухшего камина застыл определенно женский силуэт.

— Кто здесь? — собственный голос показался ей здесь каким-то чужеродным. А вель это голос хозяйки дома. — Антония?

Слова застряли у нее в горле, когда она заметила рыжие пряди. Такие же оранжевато-красные, как огонь. Как пожар.

Пожар! Жюстен говорил о пожаре. Внутренне она содрогнулась. Нет, не может быть, чтобы эти круто закрученные пряди красных волос принадлежали Паулине. Должно быть, это Антония дразнит ее своими перевоплощениями. Сначала кошка, теперь Паулина. Ее кузины больше нет в живых, если верить последним новостях. Но рука на подлокотнике вдруг шевельнулась и на ней стали заметны ожоги.

— Антония, не пугай меня! Я тебе не верю.

Ее лепетание прозвучало слабым шепотком. Фигура в кресле между тем шевельнулась, оперлась о золоченые ручки в форме львиных лап и приподнялась. Кажется, от ее движений искры заплясали в потухшем камине над золой. Капюшон темно-синей накидки уже был опушен на плечи, нарочно, чтобы продемонстрировать Клодии изуродованное лицо. Она уже знала, что увидит. Паулина могла и не оборачиваться, чтобы показать ей это. Теперь ее волосы и кожа были одного цвета — цвета пламени. Рыжие пряди жутко сочетались с алой потрескавшейся от волдырей кожей.

— Наказание, — всплыло в ее мозгу, — наказание для каждого, кто хоть слегка заденет тебя. Ты священна.

Слова Антонии? Или Невиля? Или Анджело? Неважно, хоть самого господа бога. Ей было страшно смотреть на то, что она увидела.

— И это все за обиды нанесенные мне? Твоя красота стоила возможности поддразнить меня и мое стихоплетство? — надменность она испытывала впервые. Ее кузина заслужила это. И, наверняка, она была не последней, если только это не призрак. Клодия почти ощущала жар пламени рядом с ней, и осознавала, что прежней чаровнице теперь место в лазарете или цирке уродцев, если только она не станет прикрываться капюшоном всю жизнь.

— Ты жалеешь, что задевала меня?

Паулина взглянула на нее воспаленными почти невидящими глазами. Белки ярко выделялись на фоне алой кашицы обожженного лица. Но голос зазвучавший из потрескавшихся губ внезапно стал обвиняющим.

— Это ты выпустила их, — прошипела Паулина. — Ты.

Клодия отшатнулась, как от шипящего пламени. Как от змеи, показавшей жало.

— Я их избранная, — неуверенно возразила она.

— И ты им веришь, — жестокая усмешка перекривила ее черты.

— Ни я им, ни они мне. Но я их и вправду выпустила, — нехотя призналась она. — Сама того не желая.

— А теперь хочешь прекратить все это, — Паулина истерически хохотнула, показав обожженный язык, больше похожий на раздвоенное жало. — Не ты первая.

— Что может положить конец их свободе? Моя смерть? — она надменно изогнула бровь.

— Уже поздно, нужно было убить тебя раньше, еще в детстве, когда был пожар в поместье, я надеялась, что сгоришь только ты, но он спас тебя.

— Кто? — преодолев брезгливость Клодия двинулась к ней. Это жутко искалеченное тело присуждено к тому, чтобы доживать свои дни, прячась от людей. Такого уродца в толпе закидают камнями. Ей место в богодельне. Доживать свой век в таких муках хуже, чем умереть. Клодия протянула руку, чтобы коснуться сестры и тут же услышала душераздирающий крик. Паулине было больно. Слишком больно. Язык, когда-то оскорблявший ее стихи, теперь был обожжен и тело носившее его тоже. И так будет со всеми, кто ее еще когда-либо обидел. Но хочет ли она для них такой участи? Сейчас Клодия не собиралась размышлять об этом. Лишь быстро она отметила, что если подобного ожога от солнца боялся Невиль, то он правильно делал оставаясь в тени.

— Хотя ты можешь ничего не говорить, — заметила Клодия, — я все и так знаю. И знаю, что ждет теперь тебя. Меня это вполне удовлетворяет. Прощай.

Стоило лишь немного поднапрячь память, и все становилось ясным. Даже разговор, подслушанный как-то в Оверни. Розенкрейцеры сказали, что ждали ее. Паулина надеялась сделать хоть что-то, чтобы они не нашли Клодию. А еще у нее был сообщник. Некто, кто возможно сейчас бродит по ночным улицам Парижа.

Едва отойдя несколько шагов от дома, Клодия наткнулась на Каллиостро. Он приветствовал ее со всей учтивостью, словно давно уже поджидал.

— Позвольте проводить вас, — тут же предложил он. — По ночам бродить по городу не безопасно. Особенно для юной дамы.

— Но я люблю ходить пешком.

Она готова была отказаться, но он уже шел с ней в ногу, ни чуть не отставая от нее. При той волшебной скорости, с которой она была знакома теперь, ей это показалось странным. Выходит, и он и не вполне обычное существо.

Какое-то время они двигались молча. До тех пор, пока где-то вдали не послышался грохот экипажа. Вспомнив об адской карете Клодия проворно свернула в переулок. Теперь, когда она сделала такой крюк, спутник должен был от нее отстать, но он не отстал.

— Вы верите, что болезнь и смерть ездят по улицам города в карете?

Его вопрос почти застал ее врасплох. Неужели он тоже знал о необычном экипаже?

— Я сама верю, — воскликнула Клодия. — Но вы готовы были бы мне поверить, скажи я вам, что нечто из преисподней разъезжает по улицам в роскоши и золоте на равнее с королем? Или вы как и многие сочтете все это плодом фантазии, стихами, баснями?

— Я вам верю, — вполне серьезно ответил он.

— Верите? — она криво усмехнулась. — Почему же? Считаете, у вас так много опыта?

— Я прожил долгую жизнь, — заметил он.

При его то юности? Она опять усмехнулась.

— Прожили долгую жизнь, но ведь вам не больше двадцати пяти?

— Только в отличии от вас я до сих пор не сделал лишь одного.

— И чего же?

— Не познал демона.

Она понимающе рассмеялась.

— А чем можно согрешить кроме этого?

— Гаданием в карты, обманами, предсказанием судеб, вызыванием духов и замедлением старения. Всем, чего человеку нельзя. Я слежу за звездами, передвижением небесных светил, изучаю алхимию, астральные тела, демонологию… но так далеко как вы я бы не рискнул зайти.

— Возможно, я за это заплачу, — она подумала о том, как активно твердят духи об ее отрубленной голове.

Каллиостро вдруг задержался и серьезно посмотрел на нее.

— Мне бы этого не хотелось.

Наверное, этим его словам она могла поверить. Уж слишком серьезен он был в этот миг. Клодия на миг задержалась и смерила его высокомерным взглядом. По ее подсчетам он должен был уже давно отстать от нее, но до сих пор так и не отстал. Как кавалер он ее совершенно не устраивал, как союзник тоже. Нечто привлекательное в нем возможно и имелось, но только не для нее.

Она не хотела, чтобы он ее провожал. Ей не нужно было попасть назад в Лувр. Напротив, она хотела бродить по ночному городу одна и искать того, кого она любит.

— Загляните мне в душу, Клодия, так же как заглянули в ад его сознания, и вы все поймете, — Каллиостро поцеловал ей руку, как приняло перед прощанием. Неужели он собирается уйти? Наверное, он догадался, что дама желает остаться одна и решил ей в этом уступить. А хищная птица, которая сопровождает его, будто ручная? Она также улетит вместе с ним? Хотя может она и не преследует их, а просто пролетает над крышами.

Клодия слегка нахмурилась. Ей не нравились все те странности, которые происходили вокруг. Но ведь таков мир без радужной призмы, сквозь которую глядят на него смертные. Мир полон сверхъестевенных существ, невидимых людям. Благодатная слепота не позволяет смертным узреть демонов, ангелов и злых духов. А Клодия их увидела. Эликсиро Анджело сделали ее зрячей для всего сверхъестественного. Но к добру ли этот подарок? Она еще не знала.

— Нам пора прощаться, — напомнила она.

Он изящно поклонился.

— Всегда к вашим услугам, мадемуазель.

Она снисходительно кивнула в ответ. Уходя, он еще долго бросал на нее взгляды, словно преданный влюбленный, который не хочет терять из виду объект своего обожания. Только он расценивал ее, как какую-то дорогую редкость, а не как создание из плоти и крови. Точно также смотрели на нее Розенкрейцеры с тайным вожделением и восторгом. Ей не нравились эти взгляды. Так смотрят на драгоценности, которые нельзя купить, а можно только украсть.

К слову, королева говорила ей о каком-то ожерелье, которое хотела бы приобрести, но оно стоило весьма дорогим. Колье из множества бриллиантов. Каким роскошным оно должно было оказаться, если даже королевская чета не могла позволить себе такую покупку.

Клодия осмотрелась в темном городе. Она видела в темноте куда лучше, чем раньше. Это тоже подарок волшебных напитков и побочный эффект близости со сверхъестественными созданиями. Вот почему ей нравилось быть ближе к ним, чем к людям. Это давало много преимуществ. И открывало много возможностей. Теперь даже без шпаги и карабина она не чувствовала себя беззащитной на ночных улицах. Все зависело от нее, а не от судьбы. Если она сможет с умом воспользоваться своими новыми талантами, то отыщет все, что ей нужно.

Она искала Невиля. Где он может находиться сейчас? Даже от мыслей о его теперешнем занятии, по коже пробежала дрожь. Страх тоже нужно сдерживать. Клодия старалась научиться этому.

Ее спутник растворился в ночи, будто взмахнув плащом улетел во тьму. Может ли он наблюдать за ней с какого-либо фронтона. Или выглядывать из высокого окна здания, куда тайно проник. Иногда ей казалось, что она замечает бледные лица, наблюдающие за ней с высоты балконов или лоджий. Все это иллюзии, но они были неприятны.

Еще одним неприятным воспоминанием оказались летучие мыши. Клодия боялась повстречаться с ними в темноте. Вроде бы вероятность заметить их где-то в городских трущобах была куда больше чем в Лувре, но она то наткнулась на них именно там. А еще в замке в детстве. В тот раз летучие мыши, как маленькие дьяволы запутались в волосах Клодии и не могли оттуда выпутаться. Какое неприятное воспоминание. Летучая мышь билась в ее волосах до тех пор, пока она не обрезала их, другая залетела в складки платья и начала их рвать. Обрезанные волосы упавшие на ковер начали двигаться как живые. Все это только сны. Вот и сейчас стоит закрыть глаза и ей привидится, как летучие мыши рвут на ней платье, кто-то смеется.

Похоже на кошмары и грезы.

Клодия не сразу смогла отличить от них тихое царапанье когтей и блеск где-то вдалеке. Как легко люди могли бы купиться на сияние золота. Какой-то нищий уличный мальчик, бродяжничавший по ночам, на него как раз купился. Должно быть, ему показалось что кто-то кинул на мостовую монету. Он не отличил блеск золота от блеска когтей. В конце концов никто не ассоциирует дьявола с золотом. А надо бы.

— Не ходи! — издалека крикнула ему Клодия. Она бы охотно подала ему монеты из собственного кошелька, если бы он не устремился на золотой блеск. Мальчик же очевидно расценил крик как предостережение о совсем другого рода опасности. Он побоялся, что кто-то кроме него также успел заметить золото на мостовой. Естественно ему захотелось проявить сноровку, чтобы опередить другого.

Клодия и шаг не успела сделать, как ребенок уже очутился в золотых когтях. Он получил свое золото вместе с кровью и смертью. Клодия сморщилась от страха и отвращения. Она уже наблюдала, как монстр тащит по земле трупы, но она ни разу еще не видела, как он убивает. Как острые когти впиваются в человеческую плоть, калечат и разрывают ее. Когда-то она читала о вампирах по прозвищу бака, которые чаще всего издеваются над жертвой и бросают ее искалеченной. То, что она видела сейчас, превосходило все ее воображение.

Кровавое пиршество! Клодия отвела глаза. Она не бежала прочь и не думала, что сейчас, расправившись с первой жертвой, эти когти примутся и за нее. Существо могло быстро подползти к ней. Оно было громоздким и неуклюжим, но хватать могло быстро. В первые разы, когда видела, с какой натугой оно ползет, упираясь когтями в мостовую, будто раздавленное, она ощущала почти жалость. Теперь жалости не осталось. Словно придавленный прессом тяжести, но кровожадный монстр напугал ее слишком сильно.

Сейчас он разделается с тушей и обратит внимание на нее. Пока он был так увлечен пищей, что еще не заметил ее присутствия, но потом клыки оторвались от разодранной шеи. Сверкавшие глаза устремились на нее и, кажется, они ее узнали. Клодия не успела и вскрикнуть, а монстр уже углубился в ночь, бросив на дороге растерзанное тело.

Он спешил спрятаться от нее. Это она могла понять. Кто хочет предстать перед возлюбленной в таком виде. Но было и еще что-то. Клодия поняла, что он не желает находиться рядом с ней, чтобы не испытывать искушение впиться и в ее глотку. Когда жажда крови не оставит ему выбора, а рядом окажется только она одна, вот тогда это и будет реальная опасность. А пока что она осторожно приподняв юбки приблизилась к трупу. Риск замарать туфельки в кровавых лужицах на асфальте ни чуть ее не пугал.

— Бедняга! — она посмотрела на детский труп, выгнутый под неестественным углом, будто ему сломали не только шею, но и хребет. Он напоминал грязную сломанную игрушку, выброшенную под дождь. Клодия не удивилась бы, если б в маленьком теле оказались переломанными все косточки до единой. Обрывки вен и сухожилий выступали из рваных глубоких ран. Будь у нее иголка, и ей бы захотелось сшить края кожи, чтобы не видеть, что внутри.

— Забавное зрелище, да, мадемуазель?

Она вздрогнула от неожиданности. Говоривший подкрался к ней неслышно, как кошка. Вначале ей даже почудилось, что она могла вообразить себе этот голос. Или возможно обернувшись она обнаружит рядом с собой начальника ночного караула. Но человек во тьме был совсем не похож на стражника, скорее на знатного господина. Он говорил с легкой иронией.

— Разве вам не жалко его? — она кивнула на труп.

— Обычный уличный попрошайка. Сколько еще таких бегают по улицам без дела.

— Они голодают…

— А знать празднует.

Нетипичный ответ для аристократа. Клодию передернуло.

— Что бы стоило, например, вам дать ему пару монет, и тогда бы он упал к вашим ногам. Сейчас вы можете положить их на его труп.

— А вы? — она изумилось собственной дерзости, но он молча порылся в кармане и достав три монеты легко выронил их на обочину рядом с телом.

— Я плачу тем, кто поможет мне поймать его убийцу, — пояснил он.

Клодия отметила про себя, какой мощной была рука в кожаной перчатке. И рост незнакомца был почти исполинским. Такой великан мог бы в одиночку сражаться с дьяволом.

— Но только не без пуль, — ответил он на ее мысли. — Я подстрелю его, когда увижу.

Обещание потонуло в ночи. Для нее оно прозвучало как гром. Клодия попыталась запомнить черты говорившего, но в темноте ей не больно то много удалось рассмотреть. В глаза бросались лишь слишком высокий рост и мощное телосложение. Благодаря этим признакам его будет несложно отличить от толпы. Вот только, когда прогуливалась днем по городу и вечером по ассамблеям, она ни разу не видела кого-то, так сильно отличавшегося от других людей.

Сейчас она догадывалась, куда ей нужно идти. Хотя предположение могло быть и ошибкой. И все-таки она отыскала знакомый путь. Собор розы и креста, как обычно стоял пустым, но тонкая полоса света перед порогом сообщала о том, что дверь слегка приоткрыта. Можно войти. На этот раз она не заметила на полу кровавый след, но все равно углубилась внутрь.

Кругом был пусто. Ни звука песнопений, ни шагов, ни молитв — ничего из того, что ожидаешь услышать на входе в храм. Зато за главным нефом она увидела ту же картину, что и много ночей назад. Золотое существо, лежащее на полу, билось в судорогах и видоизменялось. Одна минута, вторая, третья… Клодия замедлила шаг и даже на миг остановилась. Удары далеких часов слились в унисон с ее бьющимся сердцем. Нельзя приближаться к нему раньше, чем он снова станет человеком. Но она едва могла сдерживаться. Ей хотелось быть рядом. А агония существа на полу все еще не кончалась. Хотя оно уже и начало приобретать человеческие очертания.

— Невиль!

Он содрогнулся, почувствовал, что она рядом. Он уже почти превратился. Клодия с трудом дождалась, когда угловатости плеч под изорванным плащом станут вполне человеческими. Теперь это был молодой мужчина, а не монстр. Она опустилась рядом, чтобы проверить, что на этот раз на нем не осталось никаких ран и заметила кровь. Его кровь.

Клодия хотела взять его за руку, но коснулась только острых когтей. Правая рука все еще оставалась клешней. Нужно было испугаться, но вместо этого она поднесла его золотую клешню к своей щеке. Прошли еще какие-то несколько мгновений, прежде чем та превратилась в руку, истекающую кровью.

Кто успел нанести ему рану? Разрез чуть ниже ладони показался ей таким знакомым. У нее был такой же. Это ведь след от ножа, предназначенный для пера. Чтобы творить, ему тоже нужна собственная кровь. По легендам рука убившего должна истекать кровью, но это была рука творца. Выходит, искусство вытягивает из человека куда больше крови, чем даже убийство.

— Запястье всегда кровоточит, когда ко мне возвращается мой облик, — постарался объяснить он, но бледные губы едва шевелились. Невиль выглядел так, как будто очнулся от обморока. И все равно он был таким милым. Тепер было сложно себе даже представить, что минуту назад не он, а золотое существо билось в судорогах и превращалось в человека.

Следов метаморфозы как будто не осталось, разве только порванная одежда и плащ, истрепавшийся после ночи скитаний. Теперь он больше напоминал тряпку, чем роскошное одеяние аристократа.

Невольно Клодия рассмеялась. Она рада была, что сама она не оборотень. Иначе сколько роскошных нарядов ей пришлось бы выкинуть в чулан после ночей превращений. Он принял ее веселье за истерический смех. Когти на его руках уже втянулись, стал розоватыми прозрачными ногтями, ровно подстриженными и такими овальными, будто над ними поработали пилочкой. Кожа на руке тоже была такой нежной и белой. Это рука аристократа, а не монстра. Клодия крепко сжимала ее.

Ее не пугало тело, которое и золотого превращается в его собственное. Не пугали пальцы с когтями. Она смотрела лишь на волосы Невиля, рассыпавшиеся по мрамору. Обрамив его голову на полу они казались черным шелком. Это ореол тьмы. Она бы ни чуть не удивилась, если бы заметила копошащихся в прядях золотых насекомых. Все живое и неживое должно было стремиться к нему, раз уж он снова стал сам собой.

— В небе сегодня нет луны, — заметила она.

— И что с того? — его бескровные губы с трудом шевелились. Слова должны были звучать слабым шепотом, но эхо, смеясь, подхватывало их и разносило по нефу.

— Разве твои превращения не зависят от циклов луны. Или хотя бы от света месяца?

Он попытался отрицательно мотнуть головой, но это далось ему с трудом. Веки с темными ресницами болезненно дрогнули. Клодия заметила, что он жмуриться даже от мирного сияния свечей. Свет и огонь противопоказаны ему. Его время ночь. А сам он оборотень.

— Превращение может начать, когда угодно, — набравшись сил, вымолвил он. — Поэтому рядом со мной так опасно находиться. Я слишком непостоянен.

— И так было всегда?

Минуту он молчал, собираясь с мыслями. Ему было сложно это сформулировать.

— С тех пор, как я отрекся от того, что мне суждено, — после раздумья пояснил Невиль.

Где-то вдали раздался шум. Впечатление было таким, будто сотни темных крыльев взмахивают прямо под куполом собора. От внезапно налетевшего ветерка пламя свечей заколебалось. Клодия до сих пор не задумывалась о том, кто следит за свечами, если в храме никого нет. Длинные тени легли на мозаичный пол. Она старалась не присматриваться к странным символам, покрывавшим мраморные плиты пола и стен. Иногда ей казалось, что за колоннами в проходе нефа кто-то прячется. Какие-то неуловимые фигуры мелькали то здесь, то там, но в присутствии Невиля она ничего не боялась. Пока что он был слаб, но он все еще оставался чем-то вроде их повелителя. Все эти тени не посмеют приблизиться к нему.

Он никак не реагировал на звуки, пока вдали за главным нефом не раздались чьи-то шаги. Гулкие и монотонные, как бой башенный часов, они отдавались эхом повсюду в храме. При этих звуках Невиль весь напрягся. Его пальцы вдруг с нечеловеческой силой сжали руку Клодии. Она ахнула.

— Он возвращается.

Невиль приподнялся с такой легкостью, будто слабость никогда и не сковывала его.

— Кто? — тихо спросила она, хотя, кажется, уже знала ответ. Есть лишь одно существо, которого Невиль боится. Существо по имени смерть. Клодия не хотела верить в его существование. Но шум нарастал.

— Тебе нужно спрятаться или уйти до того, как он вернется. Я не хочу, чтобы он заметил тебя.

— А что если он уже меня заметил, — ей припомнилась встреча в переулке и странный больше похожий на исполина незнакомец. Зола на месте убитого.

Невиль внимательно посмотрел на нее.

— Не думаю, — заметил он, исследуя ее шею глазами.

— Иначе я бы уже осталась без головы. Мое сердце перестало бы биться и смолкли бы твои часы.

— Тише! Разве тебе не ценна собственная жизнь.

— А что если моя смерть освободила бы тебя, — ей почему-то казалось, что биение ее сердца и тиканье часов неразделимо связаны. Прекратиться одно, не станет и второго. А может она ошибалась. — Моя голова лишь изысканное украшение, которым восхищаются духи. Зачем она мне?

— Чтобы радовать твоего ангела стихами.

Она порывисто обернулась на шум шагов, и никого не увидела. Ни темного силуэта в проходе, ни черных птиц.

— Клянись, что выберешь меня, а не других, — он крепче сжал ее руку. — Не Анджело, а меня. И в конце концов, кто такой для тебя Анджело?

— Анджело светел, а ты темная часть моей любви. Вдвоем вы идеальное целое.

Клодия наклонилась и поцеловала его в губы. Всего один долгий поцелуй. Казалось, что под ее губами расплавляется золото, а не чья-то податливая плоть. Если б этот поцелуй мог длиться вечно. Живые теплые губы слились с холодными, как смерть. Светлее волосы перемешались с темными.

— Пора, — он встал сам и помог встать ей.

Клодия хотела развернуться к выходу, но он остановил ее.

— Он идет сюда через дверь. Тебе лучше переждать. Или найти другой выход.

— Здесь есть другой выход? — удивилась она.

Невиль молча потянул ее за колонну. Теперь она уже почти не слышала шагов за их спинами. Если присмотреться повнимательнее странный собор напоминал собой настоящий лабиринт. Такого разветвления нефов и путей она раньше нигде не встречала. Стоило пройти через длинный проход, окруженный колоннами, и до нее донесся монотонный гул песнопений. Так вот где проходила служба. Не в главном помещении, а далеко т него. Сколько раз они свернули в бок, прежде чем добрались сюда. Издалека Клодия заметила спины одетое в черное толпы. Все как один в черном. Кажется, Розенкрейцеров было легко узнать везде. Она присмотрелась, но чтобы хоть что-то разглядеть ей пришлось приподняться на цыпочки.

— Я никогда не слышала таких молитв, — тихо шепнула она.

Невиль только передернул плечами.

— Для меня все молитвы похожи на заклинания.

Ей нечего было ответить. По сути он оказался прав. Любые моления равны колдовству, потому что люди призывают себе не помощь силы, которые невозможно ни увидеть, ни постичь. И где гарантия, что этот самый бог, которому ты молишься, окажется добрым. Она хотела в него верить, но эта вера стоила ей еще больше крови, чем творчество. Как можно верить в бога, который слишком лицемерен или слаб, чтобы привести в порядок земные дела и слишком скрытен, чтобы объяснить кому-то свои мотивы. Народ во Франции, не считая набожного короля, тоже сейчас хотел верить лишь в собственные силы, а не в требующие налогов церкви. В кого верили розенкрейцеры ей было не понятно. Разве только в какое-нибудь волчье божество, которое помогало им перевоплощаться. Службу проводил некто в маске и знакомом ей темном камзоле. Его никак нельзя было перепутать со священником. Он смешивал что-то в чаше, чтобы предложить поочередно всем. Похоже на кровь, отметила про себя Клодия. Лишь минуту спустя она заметила останки кем-то принесенные в собор. Тот самый мальчик, которого убил Невиль. Если только можно точно определить по обезображенному телу.

— Покажи мне, где другой выход, — шепотом попросила Клодия. — Я не хочу присутствовать на их службе.

Невиль чуть приобнял ее за талию. На миг ей показалось, что он может оторвать ее от пола и унести далеко от сюда.

— А вот им хотелось бы увидеть здесь тебя, — прошептал он ей на самое ухо.

Клодии снова показалось, что высоко под куполом собора в такт речитативам внизу взмахивают и шуршат черные крылья. Множество крыльев, настолько сильно сливающихся со мглой, что одно от другого уже не отличить.

— Уведи меня отсюда! — потребовала она.

И он послушался. Один из боковых выходов позволил им выйти к какому-то фонтану. Здесь было темно и безлюдно. На улицах, расходившихся отсюда во все стороны, тоже не было слышно ни звука. Если опасность и была, то она миновала.

— Смотри, я хочу показать тебе кое-что, — Невиль еще теснее прижал ее к себе. Он взял одну ее руку в свою холодную ладонь. Откуда-то подул ветер и растрепал ее локоны, голубая лента выскользнула из ее волос. Ее ноги оторвались от земли так плавно, что это походило на сон. Подол платья чуть-чуть приподнялся над уровнем земли. Они оторвались от нее вместе, он и она. Клодия не могла такое себе даже вообразить. Это был странный таинственный вальс, вдвоем они парили над землей, Клодия не чувствовала ничего, кроме ветра под своими ногами, быстро, быстро они неслись по воздуху, танцевали в объятиях вихря, сердце рвалось из груди и замирало от ужаса, но одновременно от восторга. А что если Невиль выпустит ее руки и она упадет и разобьется.

Но когда он ее выпускал она ощутила под ногами лишь медленное прикосновение почвы, а не болезненный быстрый толчок. Ее ступни нашли опору и лишь тогда он разжал руки. Теперь он просто стоял рядом. Ему не требовалось переводить дыхание после избытка впечатлений, поэтому он долго смотрел на нее.

— Тебе жаль, что эта ночь не может длиться вечно? — тихо спросил он, взглянув на розовую полосу зари где-то в еще недосягаемой дали.

— Мне жаль, что кроме прекрасного создания ночи есть еще и монстр.

— Это верно, — он опустил глаза. — Ты хочешь задать мне какой-то особенный вопрос?

Она кивнула.

— Я хочу знать, как давно и почему это происходит с тобой.

Возможно, она спрашивала о процессе таком же необратимом, как бой часов. Невиль сказал, что это случилось с ним не сразу, но ведь время пошло тоже не от начала мира, однако теперь его уже нельзя было исключить. Без него наступил бы хаос. Или напротив освобождение? Клодии показалось, что ответ на это она может прочесть в его глазах. Но рассвет был уже так близко.

У смерти прекрасные лица

Невиль

Приближается роковой час — дурацкое выражение, но возможно этот час действительно окажется роковым. Я лежал и смотрел на стрелки часов, на то как медленно и неустанно они движутся или делают вид, что движутся. А еще был шелест крыльев где-то над ними. Его часы — его изобретатели, поработившие и своего создатели и всех, кто пошел его путем.

Я ждал, пока один удар топора освободит меня от бренного земного существования. Иногда я мечтал о смерти. Иногда мне хотелось забыть о том, что она наступит так скоро. Я хотел вспомнить, что привело меня к этому, но не мог, потому что темная муза была рядом. Антония и ее жуткая свита. Они выступали из тьмы, как когда-то на кладбище, когда я в первый раз познакомился с ними. Тогда я решил, что прекрасная королева путешествует со своим эскортом и было совсем не важно, что ее слуги уродливы настолько, что их можно сравнить разве только с монстрами. Они вылезали из-под могильных плит, но я не считал их демонами. Я любовался золотоволосой девушкой в лунном свете и мог сравнить ее разве только с феей или сильфидой. Мне было даже приятно думать, что ей прислуживают неземные существа. Я был настолько восхищен ею, что не предъявил никаких претензий по поводу того, что она без спросу заехала на мои земли. Восхищение кончилось, когда она проколола мою вену острой насечкой своего кольца и попросила записать для нее стихи прямо здесь на могильной плите. Вокруг играли арфы, хихикали монстры-слуги, трепетали лиры. Но это было место вечного упокоения, а Антония решила устроить здесь бал. Разве это не называется шабашем.

Если бы кавалькада моих провожатых увидела бы меня в тот миг, чтобы они сказали. Но позже они утверждали, что не увидели никого. Никого кроме меня, выводящего буквы собственной кровью на могильной плите моих предков. Вот тогда-то и появилась первая зацепка к моему низложению. Инквизиторы и регенты давно искали повод, и они его нашли. Помощь им пришла со стороны темных сил. Объявить наследника престола сумасшедшим или одержимым, это так удобно. Лучше всего сказать, что своими заклинаниями он накликает беду на все государство. И дело решено.

Я лежал в темнице и ждал, когда оно решиться до конца. И тут из мрака выступили они, будто рожденные лунным сиянием. Антония и все ее демоны. Бог мой, я и не ожидал, что они окажутся такими прекрасными. Как можно было не влюбиться в эти лица, в эту грацию, хищную и опасную, в эти идеальные тела суггубов и инкубов. Я не жалел о том, что в своей жизни не успел познать смертное женское тело. Суггуб был куда соблазнительнее. Но сейчас я не хотел ласк. Однако пальцы демонов тянулись ко мне. Я смотрел на красивые молчаливые лица и знал, это лики смерти. Они окружают меня перед тем, как будет свершен приговор. Они сами будто меня приговаривают. Но из тьмы доносились ласкающие голоса.

Лицо Антонии словно фосфоресцировало во мраке.

— Люби нас, и мы тебя спасем. Мы губи всех, а тебя спасем. Твоя жизнь против жизни всего мира. Мы спасем тебя. Только люби нас.

Однако я им не поверил. Возможно, я ошибся.

Запись в черной книжечке обрывалась. Точно так же как полукруг фигур словно сотканных из лунного света отступал с приходом дня. Невиль помнил с чего все началось. Его свита валялась пьяной в каком-то кабаке. Те, кто был трезв, искали продажных девиц. Он один удовлетворялся стихами.

Незнакомец, подсевший внезапно к его столу, повел себя в высшей степени фамильярно. Вначале Невиль считал себя выше того, чтобы обратить на его выходки внимание или позвать охрану. Но позже странные реплики его привлекли.

Все настроение писать стихи куда-то прошло. Он даже пожелал угостить странного незнакомца выпивкой, но тот отказался. Рука покрытая землистой коже и когтями приподнялась в знаке протеста.

— Вы слишком горды, чтобы принять что-то от принца? — Невиль усмехнулся. Неужели перед ним сидит какой-то уличный проповедник. Вполне может быть. Ведь он так логично рассуждал и убедительно говорил. Однако следующая фраза незнакомца тут же перечеркнула это предположение.

— Вот если бы вы предложили мне бокал крови…

Как хищно это было сказано, и как плотоядно он облизнулся. Глядя в его землистое уродливое лицо, Невиль будто заглядывал в глаза какому-то монстру. Его поразила внезапная догадка и он выронил перо.

— Это вы преследовали меня на темных улицах. Вы…

В ответ лишь серьезный кивок.

— Но зачем?

— Чтобы заключить сделку.

— Я будущий правитель этой страны, я не заключаю сделок ни с кем, — Невиль намеренно отвечал четко и с расстановкой, чтобы наглец точно его понял. Но тот лишь насмешливо покачал головой.

Мимо кабака промаршировал караул. Заметив провожатых принца, стражи отсалютовали. Рука с черными когтями вдруг коснулась его через стол.

— Сегодня они кланяются тебе, а завтра отправят на плаху, — прошептал незнакомец.

Тогда Невиль еще подумать не мог, насколько он прав.

Клодия начинала подумывать, что жизнь при дворе ей нравиться. Ко всему здесь можно было привыкнуть. Даже к летнему переезду в Версаль, где Мария-Антуанетта спешила приучить свое небольшое окружение к жизни на природе. Круговорот красочных дней был подобен конфетти. Клодия старалась не замечать лишь траурных черных силуэтов в нарядной толпе. Они будто манили ее за собой.

— Пойдем с нами в собор розы и креста!

Фразы звучали оброненные на каком-то высоком моральном уровне. Обычные люди не могли их слышать.

Все реже появлявшаяся Антония свирепствовала. Она угрожала перерезать всех, кто отнимает у нее внимание Клодии. Всех, кто есть в Лувре. Однако, Клодия не обращала на ее угрозы никакого внимания. Лишь однажды она насторожилась.

— Обреченная, — сказала Антония вслед проходившей мимо Мари Шатур. Обреченная лишь за то, что она толкнула тебя.

Клодии не хотелось слишком этому верить. Но как-то раз поговорив с Мари, она уловила, что странно шепелявит. Для молодой женщины, не потерявший еще не одного из своих жемчужных зубов, это было в высшей степени необычно. Позже Мари пожаловалась ей на то, что иногда у нее как будто отнимается язык. Несмотря на все ее высокомерие жалоба сорвалась. А Клодия сделала весьма неутешительные для себя выводы.

Кто-то из Розенкрейцеров как раз наблюдал за ней через толпу. Его взгляд ее преследовал.

— Да онемеют уста всех, кто скажет хоть слово против тебя. Хоть полслова.

Этой фразы никто не произнес, но она услышала.

Все это неправда. Клодия упрямо тряхнула локонами. Не может такого быть, что язык Мари распухает и немеет лишь потому, что когда-то она критиковала стихи и поведение юной поэтессы.

— Она смеялась над тобой. Не жалей ее, — нашептывала невидимая для окружающих Антония.

Клодия не хотела к ней прислушиваться, но иногда приходилось.

Время в компании демонов сменялось краткими визитами ангела. Клодия запуталась в этих сложных взаимоотношениях.

— Избранная, — молча шептали ей члены ордена розы и креста.

— Почти проклятая, — так же бессловесно сообщал печальный взгляд Анджело. Он не упрекал ее вслух. Лишь наблюдал за ее занятиями и отворачивался, когда не хотел чего-то видеть. Ей нужен был искренний и опытный советник, а ангел не мог таким стать. Он слишком многое скрывал. Клодию же тянуло на откровенности. Поэтому поговорить она могла лишь с Невилем. Он не пытался скрывать ничего из того, что знал.

Как и обещала, она писала для него стихи, когда находила время. Когда к ней приходило вдохновение.

Они с ним проводили ночи вместе, а потом она засыпала, и ей снилось, что статуя ангела в далеком полуразрушенном дворце начинает отчаянно шевелить крыльями. От стены, в которую их заточил ваятель уже отлетает штукатурка. Еще немного, и они вырвутся.

Проснувшись, она все еще слышала их взмахи. Взмахи мраморных крыльев. Что сказал бы об этом Анджело? Невиль не говорил ничего, но каждый раз, когда они были вместе, она слышала, как ангельские крылья в камне бьются, стремясь к свободе.

Интересно, когда часы дойдут до роковой цифры, ангел вырвется на волю.

А народ, который пока как будто дремлет… решится ли он когда-нибудь восстать против своих господ? Разве не к этому призывают все запрещенные памфлеты? Работы вольнодумщиков должны были бы породить бурю. До Клодии доходили слухи, что несмотря на заступничество Марии-Антуанетты, король отправил в тюрьму Бомарше. Уже не в первый раз кстати. Его пьеса «Женитьба Фигаро» была снята с репертуара. И всего лишь за то, что ее герои имели смелость высказать некоторые вольные измышления. От имени Бомарше они утверждали, что родиться богатым, это еще не значит быть благородным. А следовательно быть правителем по праву рождения это еще не значит уметь править. Естественно, его величество не находил такие размышления допустимыми. Автор вкладывал смелые слова в уста своих персонажей. Бомарше, сочинивший пьесу, будто кукловод дергал актеров исполнявших роли за ниточки, призывая их кидать оскорбления в глаза сильным мира сего. Правду часто можно расценить как оскорбление. Оно особо обидно от того, что правдиво. Возразить на это королю было нечего, поэтому он отправил Бомарше за решетку. Наверняка, благодаря усилиям все той Марии-Антуанетты его вскоре простят, но говорить и писать все, что он хочет ему не позволят. Привилегия жить и говорить свободно это лишь для знати. А что простые люди? Как они могут чувствовать себя свободными, когда королевская власть их сковывают?

Ангел рвущейся на свободу из камня как будто был символом. Клодия была уверена, что Денница восставший в раю против тирании бога был прав. Его восстание привело лишь к падению, но зато он ощутил, что такое свобода. Разве это не прекрасно. Чтобы быть счастливым нужно всего лишь знать, что ты рвешься к поставленной цели, и никто не может поработить тебя. Даже бог. Потому что твои мысли свободны.

В ее следующем сне стена треснула. Ангел почти вырвался из каменного плена. И кажется он стремился к ней. Именно к ней одной среди обширного муравейника человеческих жизней. Во всей Франции и во всем мире он замечал лишь ее одну. Все остальные казались ему насекомыми. Невиль говорил, что один сильный талант для потусторонних сил, как свеча, горящая во всеобъемлющем мраке мира внизу под ними. И они летят лишь на эту свечу. Но кем их считать. Мотыльками, готовыми сгореть в этом пламени. Или сильными созданиями, способными затушить взмахами своего крыла слабый огонек. Вариантов было два. И второй ее пугал.

— Что было в тех письмах, которые ты бросала в камин? — спросила она как-то раз у Антонии. — Предупреждения?

Та лишь звонко рассмеялась в ответ. Ее ни чуть не трогало, что ее уличили во лжи и в воровстве. Она будто была создана и для того, и для другого, и удивлялась, почему Клодия этого не понимает. Хорошая подруга, нечего сказать. С тех пор Клодия больше не доверяла ей.

— Скоро ты начнешь проверять после моего ухода все ли вещи на месте? — упрекнула ее Антония, и исчезла. Зато в спальне вместо нее поселились рыжая кошка с золотистыми крапинками на шерсти. Она никогда не просила еды или ласки, но садилась на стол именно в те моменты, когда Клодия писала. Теперь изумрудные кошачьи глаза внимательно наблюдали за ней. Любые попытки прогнать кошку не привели ни к чему хорошему. Кроме разве того, что она в гневе расцарапала нескольких служанок.

Жюльетта в последнее время стала какой-то подавленной. Она вяло выполняла поручения и временами дула на пальцы, будто те обожжены. Кошка не поцарапала ее, зато Клодия помнила ту ночь, когда камеристка была вынуждена коснуться ее ран. С тех пор она, кажется, и ослабла. Хотя Клодии не хотелось это сопоставлять.

Кроме Антонии и Мари при дворе к ней пристала странная женщина. Она представилась, как Жанна де ла Мотт Валуа и попросила замолвить словечко о ней перед королевой. Клодия лишь неохотно кивнула, даже не удосужившись взглянуть на ее петицию. Она испугалась, что скромно одетая, но весьма докучливая дама может принадлежать все к тем же Розенкрейцерам или к спутникам Антонии, но Анджело шепнул ей, что это всего лишь авантюристка и посоветовал ей держаться подальше.

— В будущем может произойти скандал, если тебя застанут наедине с ней, — нашептывал он своей подопечной в карете по дороге в Версаль. Клодия уже почти перестала считать его своим попечителем. В последнее время он не особо утруждал себя заботами о ней. К тому же один его вид представлял собой великое искушение, особенно сейчас, когда невидимый и неслышимый другим он прижимался к ней в тесноте кареты. В узком обитом бархатом салоне его крылья было негде разместиться и он старательно их сжимал. Интересно, слышали ли кучер или грумы их тихий шорох, а также мелодию его голоса. Наверное, нет, иначе бы кто-то уже заглянул в окно, чтобы проверить, что тут происходит.

— С каких пор тебя стала волновать моя репутация? — подколола она своего незримого для других провожатого.

— С тех пор, как твои темные спутники изо всех сил начали стараться ее испортить, — легко парировал он. Как будто выстрелил и попал в цель. Клодия тут же приуныла. Она помнила, как кто-то толкнул Мари Шатур на балу. Кто-то незримый, и та упала на глазах у всех. Ну и смех стоял вокруг. Ее неуклюжесть стала притчей во языцах. Такого до сих пор ни с кем не случалось.

— Все вначале берут уроки танцев, а уже потом выходят в свет, — небрежно шутила Антония, — но только не твои деревенские знакомые. У них все наоборот.

Кроме нее такие же едкие замечания отпускала де Ламбаль. Клодии стало даже жаль бывшую неприятельницу. Ее саму теперь задразнили так, что она боялась показываться на людях.

— Все твои обидчики заплатят десятикратно, я же тебе обещала, — напевала Антония, опуская в старинный ларец невесть откуда взявшиеся золотые червонцы и украшения. Не снимала же она их с трупов? После каждого убийства в городе у нее прибавлялось конец и браслетов. Каждую ночь Антония приносила все новые. Клодия догадывалась, откуда они берутся, но молчала. Сама бы она никогда не решилась снимать драгоценности с трупов или скелетов. Даже будь она демонов и то ни за что не позволила бы себе проникать в чужие гробнице, ломать печать на склепах и извлекать ценности из-под могильной плиты. Однако Антония считала иначе и весьма гордилась своей ловкостью. Она была самодовольна, как кошка только что слопавшая мышь. Возможно, иногда она и становилась кошкой. Во всяком случае рыжая прелестница поселившая недавно в апартаментах Клодии также была не без греха. Один раз Клодия заметила явно краденый бархатный кошелечек в острых кошачьих зубах.

Другие кошки таскают мышей, а эта деньги. Ну разве не смешно? Клодия была почти уверена, что въехав в свои новые покои в Версале обнаружит свою рыжую подругу и там. Кошку можно было не приглашать с собой. Она и так будет ждать свою хозяйку на новом месте.

Мог ли Анджело сделать хоть что-то, чтобы защитить ее от демонов? Клодия даже не решалась его об этом спрашивать. В первую очередь потому, что не была уверена, нужна ли ей эта защита. Что если на самом деле она не хочет ухода Антонии? Как бы та не докучала ей, а все-таки Клодия уже привыкла к ней, как к своей единственной подруге. Других у нее никогда и не было. Никого, кроме демонов. Может быть она и не хотела, чтобы темные силы исчезали из ее жизни безвозвратно. А что если вместе с ними исчезнет и Невиль? Она не смогла бы этого пережить.

В том что он вечером будет ждать ее уже в Версале, она была полностью уверена. Он так легко мог перемещаться во времени и пространстве, что за ним и не уследишь. Если бы ей пришлось уехать хоть на другую сторону земного шага, он бы в полночь уже дожидался ее там. Быстрые путешествия давались ему легче чем ангелу. Зато в общении с ним присутствовали другие ограничения. Например то, что его нельзя было увидеть днем.

Клодия вовсе не утомилась от того, что ей приходиться дожидаться ночи, чтобы увидеть своего возлюбленного. В конце концов, при дворе все, кроме слуг, просыпались поздно. Нельзя веселиться ночи напролет, а потом не проспать до полудня.

— Не слушай их, своих демонов, — Анджело почти приник к ней в тесноте кареты. Его шепот обжигал. Клодия даже не решалась посмотреть на него, настолько он был желанен. В голову лезли образы Амура и Психеи, сплетенных в любовных объятиях. Один взгляд на равнодушного Анджело, и стрела Купидона непременно попадала в сердце смотрящего. Если Анджело выбирал мишень, он не мог промахнуться. Разве только в случае с Невилем. Ведь Невиль утверждал, что ненавидит его. Или же в нем говорили злость и ревность?

— Зачем они тебе, если у тебя есть я?

Тонкие пальцы ангела гладили ее лицо и нежно разворачивали к себе, чтобы заглянуть в глаза.

— Зачем тебе нужен хоть кто-то кроме меня? — в красивом мелодичном голосе слышался тихий упрек. Он не мог разлучить ее с другими ее избранниками, темными и коварными, но он хотел стать для нее важнее их. Ему необходимо было доказать, что он единственный. Клодия понимала его, когда любишь кого-то, то не хочешь ни с кем его делить. Но сама она до сих пор не могла решить, кто для нее важнее. Поставить ее перед выбором это значило бы сделать ее абсолютно беспомощной. Она не умела выбирать что-то одно. Ей хотелось и то, и другое. Для полноценности суток нужен и ночь, и день. Земля не может выбрать что-то одно. Вот и ей нужен был и Невиль, и Анджело. А еще толпа безымянных демонов, дразнящих ее из тьмы. От земных поклонников она бы отказалась с легкостью. Вот только они не были готовы отказаться от нее. До Клодии не сразу дошли слухи, что при дворе ее заметили. Из-за нее уже случилось несколько перепалок, дуэлей, окончившихся не просто ранениями, а фатально, кажется, даже несколько самоубийств. Она подозревала, что все это вина Антонии. Та нарочно искушала людей, внушая им мысли о роковой любви и желание к самоуничтожению. Той наверняка было любопытно следить за дуэлями из-за деревьев и смеяться, когда кого-то убивают или ранят. И смотреть за тем, как кто-то глотает яд от безнадежной любви для нее тоже было весьма увлекательно. Скорее всего она же и внушала им мысли, что любовь безнадежна. Хотя здесь она была частична права. Для Клодии смертные мужчины и юноши были избранниками второго сорта. На первом оставались лишь сверхъестественные существа, не важно, светлые или темные. Главное необычные. Как талант она стремилась к тому, что намного выше обычного земного уровня. И она получала это. Любовь и ангелов, и демонов была ей обеспечена, за счет ее гениальности. Они тоже видели в ней необычный объект и потому отчаянно конкурировали из-за нее. А между тем Антония нарочно сводила с ума потенциальных соперников. Она натравляла их друг на друга, но не позволяла им приблизиться к Клодии. Зато умереть или убить других она им позволяла. Таким образом она развлекалась сама и решала вечную проблему конкуренции.

Долгое время Клодия даже не подозревала, какая борьба ведется из-за нее в стенах Лувра. Она наивно полагала, что все здесь заняты лишь своими протеже и уже намеченными любовницами, которыми не станут пренебрегать из-за появления новичка. Оказалось же, что одним своим появление на публике она вызвала целую бурю чувств.

— Это твой триумф, — затачивая изящные ногти снисходительно разъясняла ей Антония, — из-за тебя теперь рыдают столько вдов, брошенных возлюбленных и невест. Жаль, что король импотент, иначе бы и он из-за тебя удавился.

Она смеялась и пересказывала давно известные сплетни о том, как долго дофин Франции не мог лишить девственности свою невесту. Кажется, он был болен настолько, что какое-то время даже прелести Марии-Антуанетты не могли его тронуть. Своевременное вмешательство родни повернуло дело к нормальному руслу. Но жена у короля так и осталась единственной фавориткой. Других так и не появилось. Удивительная верность для правителя Франции. Его великие предки вряд ли хоть раз пропустили бы возможность преклониться перед женской красотой в постели. Клодия подумала, что во времена короля-солнце она бы непременно стала первой фавориткой, такой же некоронованной правительницей, как мадам де Монтеспан, Помпадур или Дюбари. Если бы она приехала в Версаль тогда, когда он был только еще отстроен, место возле трона ей было бы обеспечено. Такую редкостную красоту, как у нее, взгляд короля не смог бы упустить. В млечном пути любовниц Луи Четырнадцатого она бы стала первой и единственной. Только король мог владеть самой красивой женщиной на свете. Только он держал бы ее при себе, как величайшую ценность.

Тогда, возможно, кто-нибудь обратил бы внимание и на ее стихи. Но в этом случае труд вольнодумца для нее стал бы недопустим. Клодия не жалела о недавно написанной книги. Хоть та и вызвала при дворе настоящий взрыв возмущения. Каким-то образом памфлеты дошли и до короля, и до его советников. Можно сказать, что за голову автора уже была назначена награда. Только вот никто не знал, что за личность скрывается под коротким псевдонимом. Всего лишь муза. Кто это может быть? Мужчина или женщина? Аристократ или простолюдин? Все могли лишь ломать голову, размышляя над этим, но до истины не додумался никто.

— Я могу защищать тебя какое-то время, — пообещал ей Анджело, — пока я рядом с тобой никто не узнает о тебе ничего предосудительного. Ничего такого, что потом можно будет использовать против тебя.

— Какое-то время? — такой ход дел ее не устраивал. — Ты вроде бы говорил, что будешь со мной всегда.

— Да, — кивнул он. — Если только ты сама от меня не откажешься.

— Бог мой… — она не знала, как отреагировать на такое заявление, но он прижал палец к ее губам.

— Когда-нибудь тебя могу поставить перед выбором.

— И ты уже уверен, что я выберу не в твою пользу, — поддела его она.

Он лишь грустно потупился.

— Разве ты можешь предсказывать будущее. Ты что-то прежде не говорил мне о подобной твоей способности, а теперь вдруг выясняется, что она у тебя все-таки есть.

— Что бы там не было, я не смогу уже вернуться назад, даже если ты от меня откажешься.

— То есть? — она не могла его понять. — Ты останешься на земле, а не в раю.

Он коротко хохотнул.

— Земля, как ловушка. Я попался в нее лишь из-за тебя. Для всех нас ты слишком желанная приманка.

Земля — ловушка? Она подумала о бесконечном лабиринте государств, городов и улиц, по которому по его словам блуждал Невиль. Времена сменялись, страны исчезали с лица земли, потусторонние города соединялись узкими дорожками с миром живым. И он бродил по этому миру почти что с начала времен, но не находил здесь для себя успокоения.

— У тебя мрачные мысли, — заметила она.

Анджело возразил:

— Ты не можешь видеть, что у меня в голове, зато я вижу, что происходит в твоей.

— И что же? — с деланной небрежностью спросила она.

Он легко дернул крыльями, чуть не разбив окошечко кареты.

— Ты разрываешься перед выбором. Тебе хочется сразу всего. Но возможно ты можешь претендовать на большее, чем хочешь. Тебе лишь не стоит размениваться на такие невзрачные предложения, которые могут сделать тебе рыцари розы и креста или мошенники вроде них. Они много посулят, но ни к чему тебя не смогу привести, кроме плохого. Не верь им.

— Я и не верю, — с легкостью кивнула она. Невиля к этим странным персонам она не причисляла. Уж слишком они были просты и невзрачны в отличие от него.

— Никогда не забывай обо мне. Ни на минуту, — он нежно водил пальцами по ее лицу, и ощущение было таким, будто тебя ласкает статуя. Она чувствовала прикосновение холодка мрамора. От него исходила живая нежность.

Эти прикосновения она запомнит на всю жизнь. На всю вечность.

Достигнув Версаля, она даже не поразилась его роскоши. Объятия ангела были куда великолепнее. А остатки дворца Невиля поражали большим и изяществом. Благо, что от парков и фонтанов, отстроенных на когда-то болотистой местности, ей легко удалось найти путь к лесу и полуразрушенному дворцу. Так легко, что она сама удивилась.

Впервые она смогла побродить там одна. Днем здесь не собирались волки. Зато с наступлением сумерек лучше было тут не задерживаться.

Клодия прошлось по ковру сухой палой листвы на полу. Листочки уже выцвели, но все равно создавали впечатления роскошного покрова. Статуя ангела стояла на месте, но одно крыло и вправду чуть-чуть вынырнуло из мрамора. Пустые глаза как будто приобрели зловещее выражение и теперь из под лобья наблюдали за ней. Вначале Клодия даже отпрянула, потому что ангел показался ей живым.

Она прошла в другую залу и прочла странную надпись, высеченную над камином. «У смерти прекрасные лица». Кто-то нацарапал ее ножом на граните. Ножом или когтями? Клодия знала, что когти иногда способны на большее, чем нож.

У смерти прекрасные лица. Что это значит? Перед ее глазами всплыло лицо Антонии. Хищная, смертоносная, прекрасная… Ее образ вносил в это выражение немного ясности.

В этот раз Клодия не стала рисковать с вызыванием демонов. Пусть это останется практикой Невиля, а с нее хватит первого неосторожного опыта. Она не хотела даже думать о том, что когда-нибудь все его черные книги с заклинаниями достанутся ей в наследство. Для нее это была бы непосильная ноша. Она просто не знала, что с ними делать.

Поэтому перед уходом она лишь еще раз глянула на фразу, нацарапанную от руки.

У смерти прекрасные лица.

А как же тогда господин по имени смерть, преследующий Невиля. Она почему-то не верила, что он может быть так же прекрасен, как Антония и ее демоны. Интересно какое лицо на самом деле было у него.

До начала времен

Невиль спорил со своим регентом. Этот спор давался ему с трудом. Обвинения против него были вескими.

— Еще никогда до тебя перо поэта не было обагрено кровью, ни один гений не заключал договор с дьяволом, — выкрикивал обвинитель.

— Вы правы, — Невиль прикрыл лицо изящными сильными руками, прекрасное лицо, как у бледного ангела. — Говорят, что все земные гении, живописцы, скульпторы, поэты заключали договор с некой Ланон Ши, лунной девой, которая как призрак просачивалась в замочную скважину или щель окна вместе с лучом лунного сияния и вдохновляла писателей на создание шедевров, взамен отбирая их души и разбивая сердца. Они создавали красоту и гармонию, жертвуя собственной жизнью и силой. Поэтому многие поэты старятся раньше срока. Я тоже стал бы стариком в двадцать с небольшим лет если б не отдал свое перо служению тайным наукам.

— Значит, все-таки ты это сделал, — суеверный регент в испуге попятился от него.

— Вы же сами сказали, — огрызнулся Невиль. — Неужели вы не верите в то, что говорите. Я сочинитель, я использую слова лишь для красоты. Но в ваших устах они должны приобретать вес.

Перепуганный человек все еще пятился от него. Как же он был жалок. Невиль хмыкнул бы с пренебрежением, если бы не ощутил, как тонкие, холодные, будто смерть пальцы гладят его шею, расстегивают вышитый жемчужинами воротник и скользят под рубашку. Они как черви с могильной плиты. Его передернуло от отвращения и обожгло холодом. Но регент оглядывался почти с благоговейным трепетом. Прекрасное лицо Ланон Ши покорило и его. То, что это будет лик его смерти, уже было не важно. Невиль знал, что лунная красавица явиться к любому, кто оскорбил его, чтобы покарать. Для нее даже не важно, крестьянин ли это, случайно перекрестившейся в присутствии бледного принца или кидавшей ему в лицо оскорбления регент. Ей все неважно. Она с лунными лучами проникнет в убогую каморку монаха-отшельника, обронившего в разговоре, что принц проклят, в хижину крестьянина, сплюнувшего на дорогу при приближении кавалькады его высочество, в роскошные регентские покои. Ей все равно, кого убивать. Но людям не все равно, от чьей руки умереть. На миг смерть с прекрасным лицом сбивают их с толку. Они ждут от нее волшебных объятий, не зная, что это объятия разверзающейся могилы. Таким образом Ланон Ши убивает людей, оскорбивших хоть словом, хоть жестом ее избранников. Его лунная дева. Его вдохновительница. Его защитница. Иногда Невиль ощущал гордость от того, что она ему покровительствует. А иногда при этой мысли его сковывал страх. Она очень много давала, но слишком многое и отнимала. После ее объятий он чувствовал себя лишенным жизни. Когда вспышка вдохновения вместе с ее уходом иссякала он каждый раз ощущал себя таким опустошенным, сломанным и брошенным, как труп на надгробную плиту. Бывали моменты, когда он легко вскрыл бы себе вены и не написав при этом ни строчки истек кровью на той могильной плите, возле которой ему впервые явилась она. Его демон. Стоило его регенту увидеть ее, как при дворе пронесся слух о первой фаворитке. Деве небывалой красоты, будто пришедший сюда из мира эльфов. Она, пропадавшая где-то днем, начала появляться вечерами в обществе придворных. А наутро после ее приходов умирали люди.

Тайное общество

Клодия никогда не рассчитывала застать ее величество плачущей. Но так и получилось. Истерические женские рыдания привлекли ее внимание в длинной пустой галереи. Вначале она заметила лишь край сгорбленной фигуры на кушетке меж скульптур и лишь подойдя ближе поняла, кто перед ней.

Слезы текли по напудренным щекам, прочерчивая тонкие полосы. Вполне искренние слезы. Похоже, ее величество и в самом деле была чем-то расстроена. Клодия не заметила рядом ни ее обычной свиты, ни прислуги. Как будто здесь сидит вовсе не королева, а обычная плачущая женщина. Жаль, что это сравнение портили поблескивающие драгоценности, роскошный припудренный парик и пышное алое платье. Королева по-прежнему при своих регалиях, но она здесь одна. Какой удобный был бы момент для Антонии, чтобы нашептать ей что-то. Невольно Клодия зажмурилась, представив, как острые коготки демона прочертят длинную царапину на изнеженной шее. Кошка с золотисто-рыжей шерстью, словно учуяв возможность, уже сидела возле каменной скамьи. Можно будет и не заметить, когда она подкрадется совсем близко. А на алом платье королевы кровь будет совсем незаметна.

— Хочешь я добуду для тебя алые чернила? — подмигивая вопрошали зеленые кошачьи глаза. — Королевские чернила.

Кошка уже кралась к скамье. Видя это, Клодия развернулась и нарочно встала так, чтобы загородить собой сидящую. Теперь когти первым делом царапнут ее шлейф, а только потом доберутся до скамьи. Жаль, что она загородила собой солнце. Королева, ощутившая, как на нее опускается чья-то тень тут же подняла глаза. Они и вправду припухли и покраснели от слез.

— А это вы, — были ее первые слова. — Присядьте рядом.

Она взяла Клодию за руку и потянула за собой на скамью. Девушка испуганно обернулась в поисках кошки, но та же сидела довольно далеко от них. В тени статуй и растений пышными гирляндами ниспадавших из кашпо она оставалась почти незаметной. Всего лишь маленькая точка в тени подвесных растений, но Клодия знала, как она опасна.

Правда, сейчас ее больше занимало другое. А именно слезы Марии-Антуанетты. Это из-за памфлета, была ее первая мысль. Из-за ее памфлета. Кто-то, возможно тот же самый Жюстен, подложил его в ее будуар. Она прочла и расстроилось. Там было столько всего, что могло довести ее до слез. К тому же королева была умна. Этого Клодия не могла не отметить. Чванлива почти до безрассудства, но умна. По стилю речи и выражениям она могла догадаться, кто это написал и рыдает из-за этого.

Ей было слегка неудобно от того, что она застала королеву рыдающей. Поэтому первые несколько минут она молча выслушивала весь тот бессмысленный бред, который бормотала Мария-Антуанетта.

— Они сказали, что будет так. Ранняя смерть. Казнь. Все это полная бессмыслица. Но как они посмели сказать мне такое. Я ведь их королева. Кто бы они не были, эти колдуны, но я их королева. Они должны уважать меня. А они говорили про мою смерть с таким равнодушием.

— Кто? — осторожно поинтересовалась Клодия.

— Тайное сообщество, — Мария-Антуанетта аккуратно вытерла уголки глаз батистовым новым платочком. — Нужно запретить подобного рода собрания. Кто давал им позволения созывать целое братство. Они сделали это противозаконно. Они нарочно пугают людей.

Кажется, Клодия уже догадалась, кого она имеет в виду. И внутри нее что-то болезненно сжалось. Роза и крест. Она озиралась по сторонам в поисках скрытого здесь символа и подглядывающего из-за угла человека в черном, но не видела ни того, ни другого. Здесь не было никого, кроме дрожащей от слез и ярости королевы, а также флюид чего-то черного и сверхъестественного. В приятной ауре дня искры тьмы выделялись так резко, что Клодия вздрогнула.

— Они сатанисты и демоны, а может обычные жулики. Скорее всего последнее, — продолжала между тем Мария-Антуанетта. — А ты веришь в предсказания судьбы?

Ее заплаканные глаза устремились на Клодию. Та пребывала в растерянности. Что на это ответить.

— Мне предсказали столько неприятного, что не хотелось бы в это верить, — осторожно ответила она. — Поэтому я не верю. К чему мне бессмысленно терзаться.

— А ты умнее, чем можно подумать, — королева обратила на нее пристальный взор. — И очень красива. Говорят, стихи, которые ты прячешь в одиночестве под стать твоей красоте. Почему ты прячешь их?

— Я боюсь, что никто кроме меня их не оценит, — нехотя призналась она.

— Для меня было бы не сложно их оценить.

— Я перепишу их для вас, — пообещала Клодия, содрогнувшись при мысли о том, что королева может обнаружить при ней листы исписанные алыми строками. В чернилах не сложно будет опознать кровь. Тогда автора легко будет обвинить в колдовстве.

— Хорошо, что ты веришь лишь в красоту поэзии, а не в оккультизм, астрологию или метафизику, — заметила королева. — Ты могла бы заменить мне Сапфо, Овидия и прочую любовную лирику.

— А может и Руссо? — Клодия прикусила язык, поняв, что назвала запрещенное имя. Просто ее собственные мысли были в чем-то схожи с работами философа. Сейчас королева ее обличит, поймет, что ее любимица пишет те самые тексты, что так ей неприятны.

— Но он не писал стихи, — лишь заметила Мария-Антуанетта. — А ты бы могла написать оду мне.

Клодия лишь равнодушно кивнула.

В ее голове вертелось теперь лишь одно слово — Розенкрейцеры. Выходят, они спешат заполучить в свои сети всех. Ночью они служат мессу над чужими жертвами, а днем предсказывают судьбы правителей мира сего. При чем предсказания их носят такой мрачный акцент, что заставляют рыдать. Чего они добиваются? Они хотят сделать своей игрушкой королеву. А ее, Клодию, они выбрали лишь, как первую ступень на пути к ее величеству.

Она нервничала так, что не могла дольше оставаться во дворце. Клодия направлялась в лес. Лакей предостерегший ее будто и не существовал. На этот раз она как типичная аристократка не обратила внимание на его лепет. Даже если мальчишка помчался собирать ей эскорт, она не стала никого ждать. Она и сама способна защитить себя.

Ей нужно было уйти подальше от людей и все обдумать. Мария-Антуанетта, проникшаяся идеями того же Руссо, утверждавшего, что люди — дети природы, а цивилизация лишь развращает их, стремилась на свежий воздух. Кроме малого Трианона, она обустроила собственную ферму, где козочкам на шею были повязаны атласные банты, а фрейлины подавали ей парное молоко. Ах, эта сельская пастораль. Настоящим крестьянам такая роскошь незнакома, но не за чем говорить об этом ее величеству.

Те крестьяне, которых Клодия встречала в Оверни, не могли позволить себе подобной роскоши. Хотя для бедного человека, не способного купить дрезданский фарфор или брюссельские кружева, роскошью является всего лишь луг, усыпанный маргаритками, полевые цветы и родники в обрамлении первоцветов. А еще, конечно же, лес. Пусть в нем и нельзя подстреливать господскую дичь, но зато можно уединиться. Если бы сейчас вместе с ней был Невиль, то прижавшись к стволу дерева они могли бы заняться любовью. Сельские юноши и девушки так и поступали. Клодия нагнулась к траве, чтобы поймать на палец божью коровку, карабкающуюся по листу подорожника. Яркость красок на миг ее заворожила. Крапинки на красном, как кровь и чернота. Отпустив насекомое, она ощутила, как что-то подает с ее шеи. Пришлось наклониться снова и поднять соскользнувший с груди медальон. Он странно нагрелся, но не от жара ее тела. Таким горячим не бывает даже раскаленный на огне металл. Он почти обжигал ей пальцы. Пряди свитые в нем, как будто вибрировали внутри.

В чем же дело? Клодия вдруг почувствовала себя одинокой и потерянной в лесу. Медальон бился в ее руках, будто вырванное сердце Невиля. Это наводило ее на странные мысли. В голове опять замелькали фрагменты прошлого: потерянное для него солнце, Рим, казнь. Затем что-то оборвалось. Она ощутила, что уже не одна в тот миг, когда появились волки.

Клодия почувствовала их присутствие раньше, чем увидела проворные серые тела меж стволов деревьев. Их тут целая стая. И они ее окружили. Она озиралась по сторонам. Наверное, нужно было паниковать. У нее с собой не было даже стилета, спрятанного в корсаже, не то, что револьвера или карабина. Однако что-то подсказывало ей, что защищаться и не придется. Это ведь не просто волки. Ее ноздрей не достигал запах волчьей шерсти. Она не ощущала ни их голода, ни агрессии. Они вовсе не собирались накидываться на нее. Но они взяли ее в тесное кольцо, которое все сужалось.

Затем наступило быстрое перевоплощение. С ее глаз, как будто спала пелена. Теперь Клодия видела все совсем другим. Точнее смешанный лес, бурелом и обрыв вдали остались прежними, изменились только живые объекты. Если минуту назад ее окружила стая волков, то теперь это были люди. Люди в черном, уже знакомые ей.

Секунду Клодия в полном молчании оглядывала запомнившиеся ей бескровные лица. Они были и юными, и старыми, и миловидными, и почти безобразными. Всех этих людей объединяли не возраст и не красота, а нечто внутренне и неуловимое. Их особенность выражалась в строгой манере держаться, в пугающей молчаливость, в черной одежде. Их было много, но они действовали сплоченно, как один живой организм. Обращаться к кому-то одному из них или ко всем сразу не имело разницы. Члены тайного общества общались друг с другом на каком-то высоком подсознательном уровне. Можно было даже сказать, что у них один разум на всех. И конечно же одни цели. Но какие?

— Чего вы хотите от меня? — в ее голосе не зазвучало истерических ноток. Напротив, она оставалась такой же хладнокровной, как они, окружившие ее.

Какая-то женщина тихо хмыкнула и играя коснулась пальцами ее локона. Кажется, это была Люцилия.

— Все, — проговорила она. — Твою избранность, твое призвание, твою голову, чтобы она направляла нас.

Клодия лишь усмехнулась.

— Вы тоже хотите отрубить мне голову? — ей уже стало привычно такое утверждение.

Но они отнеслись к этому, как к шутке.

— Твой разум, милая. Он создан, чтобы нас вести, — смеясь, разъяснила ей Люцилия.

— Вот как? — Клодия усмехнулась снова лишь для виду. Теперь уже она дразнила преследователей, а не они ее. — А что если голова есть у меня на плечах только в качестве украшения?

— Но мысли в ней тебя вовсе не красят. Ты жаждешь кровавых перемен точно также, как мы.

Клодия догадалась.

— Так это вы предсказали королеве, что ей отрубят голову. Ей, а не мне.

Ее слова на миг произвели на окружающих удручающий эффект.

— Тебе нет, — поспешила возразить Люцилия. — Хотя даже если так, поверь, что твоя голова будет в надежных руках.

— То есть вам она пригодиться и в мертвом виде? — Клодия намеренно издевалась над ними, но кажется попала в точку. Неужели эти безумцы, как и Анджело, верят в то, что она бессмертна. Поэтому отделив ее голову от тела можно сохранить ее и использовать. Она останется нетленной. Но разве может отрубленная голова пусть даже нетленная давать кому-то советы. Или же они хотят сделать ее для своего тайного общества таким же символом, как крест обвитый терниями розы. Так много вопросов? Значит они хотели бы купить или украсть ее голову после ее смерти? Клодия оглядывала мрачные бледные лица и невольно читала на них ответы.

Вероятно, это эликсиры Анджело произвели на нее такой эффект, что она теперь стала способна приподнимать завесу лжи и заглядывать в чужой разум, как в раскрытую книгу. Ей не нужен был золотой монстр, который укажет на каждого и назовет его по имени. Она сама кидала взгляд на людей и угадывала их имена. Вот ту брюнетку с болезненным видом зовут Жустина. Шатенку — Бланш. Молодые мужчины это — Густав, Гастон, Луи, Оноре и Собран. Их она уже видела раньше. Они часто наблюдали за ней в толпе. Однако их было довольно сложно отличить друг от друга. Одинаково бледные и невыразительные они не оставляли никакого впечатления. Всего лишь тени в черных камзолах. Похоже, в их невыразительных глазах светился тайный интерес, когда они разглядывали ее.

— Однако живая вы лучше, чем мертвая. И ваша голова куда красивее смотрится на плечах, чем без, — проговорил Луи, высокий блондин с голубыми глазами. — Приходите к нам на собрание.

Он вцепился ей в руку. Черная лайковая перчатка скользнула по ее запястью, но Клодия вырвалась.

— Я подумаю, — рассудительно ответила она.

Луи смотрел на нее так, будто хотел съесть. Это вполне естественно, учитывая то, что иногда он все-таки способен превращаться в волка. Когда другие уже отступили, он все еще разглядывал ее. Кажется, потом он шел за ней через лес, соблюдая почтительную дистанцию.

Когда Клодия вернулась, она нашла свою камеристку заплаканной.

— Мы думали вы мертвы, — оправдывалась перед ней Жюльетта. Лакей, видевший, как госпожа ушла в одиночестве, видимо, уже сообщил, что пора заказать панихиду.

— Вы ведь были совсем одна в лесу, — причитала камеристка. — Среди волков…

— Да, — выдохнула Клодия. Никогда в жизни она еще не была такой искренней. Но честный ответ прозвучал будто шутка.

Но позже ей стало уже не до шуток. Как-то раз, когда она прогуливалась утром по просторной безлюдной галерее, к ней снова приблизилось сгорбленное черное существо. При свете дня оно выглядело еще более жалким и чудовищным. Как адский горбун, напяливший на себя лакейскую ливрею.

Работник с дьявольских часов. Клодия вздрогнула при виде его и поплотнее запахнула края бирюзового пеньюара, одолженного у королевы.

Существо с непропорционально длинными руками поклонилось ей. В стальных когтях был зажат конверт. Последнее предупреждение.

— Возьмите, госпожа, — оно протянуло его ей.

Дрожащими пальцами Клодия приняла и вскрыла конверт. Всего одна строчка пробежала по чистому листу бумаги, будто написанная на ее глазах невидимой рукой.

«Не расписывайся железным пером!»

Это было все. Других предупреждений уже не будет. Посланник сам так ей говорил, когда они виделись в прошлый раз. Теперешняя ее ошибка может оказаться уже роковой. Ее нельзя будет исправить. Клодия не поняла туманного предупреждения. Оно определенно имело какой-то особый смысл, но какой. Не брать больше в руки пера вообще она естественно не могла. Но ведь речь шла не просто об обычном пере.

Последнее предупреждение самое странное. И зачем только этот странный субъект вообще приносил ей эти предупреждения. Какова была его цель? Или кто мог поручить ему подобное задание? Он ведь работал на часах. На тех самых часах, о которых рассказывал Невиль. Здесь наблюдалась какая-то взаимосвязь. Клодия хотела спросить его об этом на прямую, но посланник уже исчез. Жаль, что она не могла окликнуть его или последовать за ним. Иначе, он привел бы ее прямо к дьявольским часам, и тогда она на месте смогла бы исследовать тайны сложного механизма. Горбатая спина монстра не маячила в коридоре, он, как огромный жук не висел на потолке, а в полу не было люка, куда он провалиться. Кругом стояли лишь большие напольные вазы и кадки с пальмами. Из огромных окон лился яркий свет. Как существо ночи вообще посмело прийти к ней при свете. Разве его не сдерживали хоть какие-то ограничения. Или предупреждение было таким важным, что оно ими пренебрегло. Интересно, сколько времени для исполнения предсказания? Месяц? Два? Три? И стоит ли верить этому вообще?

Вежливый поцелуй, запечатленный посланцем на ее руке, напоминал огненную печать. Кожа зудела в том же самом месте, где совсем мне давно проступила литера. Да, прикосновения неземных существ обжигают. Она убедилась в этом на опыте.

Не расписываться железным пером. Что это значит? Не могла же она больше не писать совсем. Перья, чернила, письменность — это ее жизнь. А тут такое предупреждение. Лучше было бы не поверить ему совсем, но в душе что-то неприятно шевельнулось. Чей-то настораживающий голос окликнул ее будто из пустоты, и Клодия сделала то, что должна была. Сама, без понуканий Антонии. Она нашла кремень, зажгла фитилек свечи и поднесла к нему лист бумаги. Пусть горит. Возможно, огонь пожрет не только ветхий лист бумаги, но и силу написанного на нем пророчества.

До начала времен

У смерти прекрасные лица. Они подобны фарфоровым личикам кукол, выступающим из тьмы. О, да, они, как дорогие куклы со стеклянными пальчиками и глазами-сапфирами. Но они убийцы. Они демоны. Он всегда должен был помнить об этом, как бы нежно они его не ласкали, как бы трогательно они его не уговаривали остаться жить во тьме вместе с ними. По их словам он должен был умереть, чтобы возродиться уже в их кругу. Тогда он станет таким же бесплотным и бессмертным, как они. Но тогда он не сможет больше писать. Тогда уж лучше и не жить. Сейчас его рука из плоти и крови. А кровь нужна ему для стихом. Пока он может взять перо и творить. Они дадут ему вечность, но отнимут этот дар. Нужно ли ему это? Почему он прямо сейчас не может рассмеяться им в лицо? Потому что эта самая жизнь, за которую он так цепляется, лишила его последних сил.

Невиль лежал на полу темницы, не в силах пошевелиться, а они выступали из мрака. Один изящный силуэт за другим. Лунный свет как будто рождал их и размножал, как в десятках зеркал. Стройные и пластичные, словно отражения друг друга, они все, и женщины, и мужчины носили в себе какую-то хищную грацию. Какую-то бесполость… они же все рождены от падших ангелов. Еще до войны в небесах их предопределение уже было ясно. Они созданы для того, чтобы приносить смерть другим. И они отлично справляются со своим призванием, они губят всех. Но его одного они пообещали спасти.

Стоит ли им верить? Он не знал. Он откинул голову, ощущая затылком холод каменного пола. Даже этот пол в темнице не такой холодный, как их прикосновения. Пальцы, ласкающие его лицо, почти обжигали. Стеклянные глаза, устремленные на него, не выражали ни любви, ни сожаления. Ничего, они были пусты, как и сознания их обладателей. Однако в их речах кроме коварства еще сквозило столько желания. Множество голосов, как один, сливались гулом в его сознании.

— Мы губим всех, но мы любим тебя. Будь с нами. Мы ведем к погибели всех, но тебя мы спасем.