Бесплатный фрагмент - Поэт и Клодия

НАТАЛИ ЯКОБСОН
ПОЭТ И КЛОДИЯ

Том Первый
Клодия и демон

Отсеченная голова

— Да услышит вас тот, кому вы вознесли ваши молитвы, — скрипучий голос старухи мигом вывел его из оцепенения. Невиль усмехнулся, но ничего не ответил. Палач не посмел бы проявить малодушие и перекреститься в присутствии странного, бледного юноши, поэтому Невиль сам поспешил прочь от лобного места, бережно прижав к груди предмет, который только что купил.

Лишь отойдя десяток–другой шагов, он обернулся через плечо и… никого не увидел. Никакой старухи возле эшафота уже не стояло. Да и разве имеют какое-то значение ее слова. Она не могла знать о том, кто властвовал сердцем и поступками Невиля на протяжение долгих-долгих лет. Никто этого не знал, никто, кроме одного-единственного человека.

Красивый, бледнолицый поэт по имени Невиль поплотнее запахнул свой плащ и двинулся дальше. Ночная площадь встречала его угрюмым молчанием, та самая площадь, которую еще с утра оглашали крики сотен кровожадных бездельников, примчавшихся посмотреть на казнь. Бешеный рев толпы, толкотня, давка, сплетни, слухи, проклятия в адрес палачей и осужденных и странный молчаливый незнакомец с демоническим взглядом, неподвижно стоявший в самом центре толпы, будто в ожидании чего-то. Незнакомец, который преследовал Невиля всю жизнь и не оставивший его даже после смерти.

Невиль остановился, опустил руку в карман, проверяя, сколько осталось червонцев. Больше чем должно было бы быть, а ведь если только он не доплатил палачу, то завтра весь город узнает о его страшном секрете. Внутренняя подкладка бархатного плаща уже алела от крови. Неужели мертвая голова снова начала кровоточить?

Поэт еще бережнее прижал к груди свою ужасающую ношу, завернутую в кусок окровавленного шелка. Ему нечего было опасаться. Даже встреться ему в этот поздний час прохожие, что мало вероятно, они не смогут прочесть, что у него в голове. Здесь нет того, кто умеет читать его мысли, как по раскрытой книге. Даже если мимо промарширует ночной патруль, никто из солдат не догадается, что элегантный неотразимый аристократ, прячет под плащом холодный сверток с прекрасной, мертвой, златокудрой головой.

В ночи раздался бой курантов. Глухие, монотонные удары, так должно быть бьется сердце смертника перед казнью. Поэт остановился и взглянул поверх серого моря крыш на латунный стрелки башенных часов, не замечая экипажа, промчавшегося мимо, не слыша грохот колес и свист кнута, только бой часов и тихий зловещий шепот.

В последний миг, когда карета уже сворачивала за угол, Невиль все-таки обернулся, и ему почудилось, что вместо форейтора на запятках примостилась смерть — отвратительный скелет в лохмотьях и с косой. Но ведь этого не может быть. Просто галлюцинация. Невиль точно знал, у смерти прекрасные лица. Смеющиеся, коварные, злые, но все равно прекрасные. Лица, окружившие его в тюремной башне перед самым рассветом, за час до оглашения приговора. Как ему изгнать из памяти злых духов с их нелепыми предложениями?

Он чуть ускорил шаги. Ветра не было и, несмотря на предрассветный холодок, щеки Невиля пылали, но не краснели. Он всегда оставался бледным. Чьи-то зловещие голоса продолжали шептаться у него за спиной, и от них было не уйти, даже ускорив шаг. Они всюду сопровождали его.

В том месте, где Невиль находился до сих пор, время измерялось совсем по-другому, не так, как у смертных, и срок, отведенный ему, уже близился к концу. Нельзя потерять зря последние мгновения.

Как ему хотелось поцеловать мертвые уста отрубленной головы, слизнуть языком запекшуюся кровь с обрубка шеи, но нужно было спешить, иначе все потеряно. Напрасно золотистые пряди, как проволокой стянули ему руку, напрасно гниющая плоть скользила под пальцами, будто прося об упокоение. В памяти колокольным звоном отдалось имя усопшей.

Клодия! Она была прекраснейшей из женщин мира сего …и того другого сумеречного мира. Стрелки часов, вздрогнув, остановились. Значит, еще есть время. Темный покровитель Невиля предоставляет ему еще немного свободы. Так куда же спешить. До тайной мастерской всего пара шагов. Клодия! Имя рефреном зазвучало в мозгу. Пора остановиться, пора вспомнить историю ее жизни.

Первый шаг к пропасти

Годом раньше

Сегодня или никогда! Клодия пробиралась сквозь густые заросли осин, с твердым намерением не поворачивать обратно. Голые колючие ветви цеплялись за ее золотистые локоны, снег с деревьев сыпался за воротник камзола. Стоило только свернуть обратно на узкую тропку, ведущую к городу, к людям, к безопасности и все было бы решено, но Клодия не хотела, да и не могла отказаться от своей цели. Под коротким полушубком она нащупала рукоятку охотничьего ножа и крепко сжала ее пальцами. Сапоги увязали в снегу, руки без перчаток замерзли и были жестоко расцарапаны ветками. Зато длинные волосы девушки, перетянутые на затылки атласной лентой, сияли, как солнце, словно бросая дерзкий вызов холодным пасмурным небесам, в которых не было ни лучика золотистого света.

А ведь скоро совсем стемнеет. Клодия зябко поежилась, запахнула поплотнее отороченный мехом ворот, но назад не повернула. Незнакомец не посмеет назвать ее малодушной. Она выполнила все условия договора, отправилась в лес одна, никого об этом не предупредив, не взяв с собой даже мушкета, только нож с широким лезвием, дорожную сумку и старое кремневое ружье, которое вряд ли сможет выстрелить, не дав осечки в руках неумело стрелка. Как оружие при выполнение договора она имела право использовать только нож, ружье было с ней на тот случай, если в чаще доведется встретиться с волками. Волки! При одном воспоминании о них по коже пробежал мороз. А ведь они бродят где-то поблизости, возможно следят за ней из темных зарослей елей, чуют запах ее крови, капающей с царапин. Те самые волки, которые задрали одного из арендаторов. Клодия до сих пор помнила искалеченный труп, лежащий с раскинутыми в стороны руками и ногами, будто распятый на окровавленном снегу. Подвыпивший человек всего лишь возвращался с какой-то пирушки. Он не знал, что в лесу его поджидает смерть, а Клодия знала. Она сознательно шла навстречу собственной гибели и готова была сразиться с ней один на один, без огнестрельного оружия, без подмоги, без слуги, используя только один-единственный нож, который был слишком слабой защитой от, уже целое столетие беснующихся близ Оверни, сверхъестественных сил. Зря они приехали сюда, зря она зашла в тот кабак и стала играть в карты с незнакомцем, нет, не с незнакомцем, должно быть, с самим дьяволом. Только дьявол мог потребовать с нее такой платы за проигрыш, но Клодия к своему удивлению не испытывала страха, только твердую решимость и желание доказать, что она способна выполнить условия пари — бросить вызов в лицо собственной судьбы.

Этот лес ночью становился еще страшнее, чем очертания ведьминой горы. Наверное, там на Пуи-Де-Дом уже воют хищники и слуги ведьм расчищают место для шабаша. Нельзя было слушать вечером у пылающего камина все эти страшные рассказы. Все равно поместье ее семьи находиться довольно далеко и от самой Оверни и от ее пугающих небылиц, но, что такое несколько миль для духов, вырвавшихся из преисподней. Клодия остановилась, поудобней расположила за спиной ружье, перекинутое через плечо и прислушалось. Ей показалось, что сзади до нее донесся хруст сухих веток и протяжное волчье завывание. Неужели хищники настолько хитры и расчетливы, что решили перерезать ей путь к отступлению. Не все ли равно. Домой она возвращаться и так не собиралась, а если верить тому, кого она обо всем расспросила, то в этой чаще водиться существо пострашнее всех лесных волков и всех парижских палачей вместе взятых. Неужели ей под силу одолеть такое создание? Незнакомец сказал, что только она может это сделать.

Жаль, что она не захватила с собой шляпу. Клодия заправила за ухо непослушный крутой локон. Надо было взять с собой хотя бы шапку или берет, спрятав волосы, она сошла бы за кавалера. А так сразу видно, что она всего лишь девушка в мужской одежде, юная изнеженная леди, которая решила, что ей под силу одолеть то легендарное существа, которое, если верить рассказам, с начала времен безуспешно пытались победить и римские гладиаторы, и рыцари, и нынешние аристократы, и египтяне, и самураи, представители всех веков и народов, которые смыслили хоть что-то в ратной науке, но тела которых обратились в прах от одного прикосновения демона. Клодия прикрыла глаза, вспоминая труп похожий на разделанную тушу, который нашли недавно на этой самой дороге. Если правда то, что адская тварь на этот раз воплотилась в облике вепря или дикого кабана, разгуливающего по здешним лесам, то как можно его победить.

Время на раздумья не осталось. Скоро стремительно начнет опускаться темнота, а до первых сумерек Клодия должна дойти до перекрестка лесных дорог. Такого условие. Как только мгла накроет лес, Клодия должна добраться до назначенного места.

Сапоги по самое голенище увязали в снегу. К бархатным бриджам тоже прилипли сухие листочки и снежинки. Хорошо, что пока еще стоит спокойная погода без снегопада. Гораздо хуже будет если ближе к ночи начнется пурга.

Плохо быть безрассудной. Расчетливая и хладнокровная Паулина никогда бы не поступила так опрометчиво. Клодия до боли прикусила губу. Неужели двоюродная сестра оказалась гораздо умнее ее и с самого начала увидела ту странность в происходящем, которую Клодия упорно старалась не замечать.

— Не ходи, — предупредила ее Паулина. — Клянусь, мы проезжали здесь вчера, но не видели в этой глуши ни одного подобного заведения, ни одного отстроенного здания, только пустошь и…

— Ты хочешь сказать, что еще вчера его здесь не было? — усмехнулась тогда Клодия и смело направилась к распахнувшимся дверям, из которых на проезжую дорогу лился тусклый, призрачный свет.

Внутри все выглядело более приятно. Оранжевые язычки огня плясали в очаге, на столиках дымились кружки с горячими напитками, только посетители почему-то были странными, подавленными и молчаливыми, будто пришли не развлечься, сыграть в кости и выпить, а безмолвно постоять на чьих-то похоронах. Никаких пьяных выкриков, никаких споров, шуточек и драк, только гнетущая тишина, в которой иногда раздаются приглушенные и непонятные, словно произнесенные на незнакомом языке шепоты и мелькают бледные уставшие лица под черными полями старомодных шляп.

Одевшись в бархатный камзол, бриджи и высокие сапоги, Клодия чувствовала себя уютно в любых игровых притонах и тавернах. Стоило только спрятать длинные локоны под шляпой и кто бы смог отличить ее от мальчика. Подобное переодевание — та привычка, за которую родные готовы были ее убить, но иногда легче расстаться с жизнью, чем со свободой. Стоило только занять столик в углу, как с до этого пустого места ее окликнул глубокий бархатистый тенор, красивые, выразительные глаза уставились на нее из прорезей черной маски, бледные руки, как светлячки сияющие на фоне черного камзола проворно перетасовали колоду карт. Так быстро перемешать и раздать карты не смог бы даже фокусник, казалось, что либо руки незнакомца сами по себе отдельно от туловища порхают над столом, приносят вино и подбрасывают кости, либо ему помогает целая армия незримых друзей. Не прошло и получаса, как пари было заключено, а на кон положена слишком необычные ставки. Клодия умела играть и не сомневалась в выигрыше, но на этот раз почему-то проиграла. Интересно только как, ведь у нее в руках были одни тузы и козыри, которые вдруг как оптический обман прямо на глазах приняли очертание самых мелких карт. А стоило только вспомнить то, о чем говорил ей странный таинственный собеседник, и голова начинала идти кругом. «Мы все давно тебя ждали», говорил он и, казалось, что его приятный голос звонче колокола разливается по помещению, но никто не обращал внимание на говорившего, никто не цыкал, ни смеялся, ни пробовал пошутить, все либо делали вид, что заняты собственными делами, либо были погружены в какой-то странный летаргический сон. Собеседник поцеловал ей руку, как странно, наверное, выглядело то, что человек в маске целует руку проигравшемуся мальчишке. Он-то понял, что она девушка, но окружающие не могли этого заметить. Клодия взволнованно обернулась на другие столики, ожидая, что сейчас начнутся толки, смешки и пересуды, но никто даже не смотрел в их сторону.

Теперь она шла по лесу, а лазурный зловещий взгляд незнакомца, как будто преследовал ее. Клодия посмотрела на свою ладонь, среди мелких царапинок четко проступал алый шероховатый кружок воспалившейся кожи — печать от губ незнакомца. Почему тот участок кожи, которого коснулся он, тут же покраснел и воспалился? Почему он рассказал ей столько пугающих невероятных вещей и дал еще более странные наставления.

Надо ускорить шаг, чтобы добраться засветло хотя бы до развилки дорог. Зимой так быстро темнеет, мгла окутывает лес, дает пристанище всем неестественным опасным созданиям, упоминания о которых встречаются лишь в мифологии, а свидетельством их реального существования становиться все новые и новые зверски растерзанные трупы, которые находят на лесных тропинках, в горах, в вертепах, в целой череде проклятых одиноких мест.

Вот и дорога! Клодия почти побежала вперед. Там на развилке должны проступать очертание массивного дорожного креста, но креста больше не было, только глубокая разрытая ямка в промерзшей земле напоминала о том, что когда-то он стоял здесь. Клодия нагнулась, прикоснулась пальцами к холодной почве и нащупала несколько длинных неровных борозд, царапины от когтей волка.

Где-то вдали раздалось заливистое ржание коней и грохот колес. Скорее отойти в сторону, чтобы вынырнувший из-за поворота дороги экипаж ненароком не сбил ее. Клодии хотелось бы скорее нырнуть в чащу за ствол сосны, и следить, как роскошная карета с шумом, вздымая вихрь снега и пыли проноситься мимо. Клодия поднялась и хотела уйти с пути, но, словно, оцепенела. Не осталось сил, чтобы даже чуть пошевелиться. Четверка гнедых замедлила свой бег. Двое рысаков, стоявших первыми в упряжке, вздыбились так, словно хотели бы затоптать Клодию копытами, но почему-то не могли. В их маленьких налитых кровью конских глазах сверкнула вполне осмысленная человеческая злоба.

Лица кучера Клодии рассмотреть не удалось. Оно было обмотано шарфом. Мозолистые руки с длинными, пожелтевшими ногтями крепко сжимали вожжи и умело правили конями. Карета остановилась прямо напротив разрытой ямки. Возможно, Клодии только показалось, что во взгляде кучера промелькнули злорадство и торжество, когда он заметил отсутствие креста. От всей кареты, от странной ауры окружавшей ее, как будто исходило победоносное, злое веселье.

Дверца кареты растворилась. Кто-то выглянувший из проема отдал кучеру приказ на чужом, незнакомом языке. Клодия не успела посмотреть на него. Низко пролетевшая птица чуть не задела когтями ее гладкий лоб. Девушка подняла руку, чтобы защититься и услышала гневный неистовый лошадиный храп. На этот раз кони встали на дыбы с такой неожиданной яростью, что кучеру едва удалось удержать их. Что могло так взбесить их? Что могло заставить женщину, выглянувшую из окошечка кареты пронзительно вскрикнуть? Ее полные боли и испуга вскрик сильно резанул по слуху. Клодия почувствовала, что воротник ее полушубка распахнулся, что ослепительно подобно солнечному лучу блеснула на шее золотая цепочка. Маленький крестик, который подарила ей мать на Рождество, сверкнул и отразился, как в двух зеркалах, в темных настороженных глазах возницы.

А у этих лошадей алые глаза, подумала Клодия, отступая шаг назад. Она никогда не видела красных глаз у коней, никогда не слышала такого мерзкого, заливистого ржание. Так могут визжать только бесы, заслышав слова молитвы, или грешники в аду. Словно подчиняясь чьему-то приказу, Клодия накрыла пальцами крестик у себя на шее и отошла к обочине. Кучер не хотел уезжать, это было заметно по его настроению, по тому, как он оглядывается на распутье и на девушку, но раздался щелчок кнута, и карета покатила дальше. Может быть, она исчезнет в снежном тумане еще до того, как минует следующий поворот дороги? Какая разница? Клодия ни разу не обернулась на странный экипаж. Не ее дело, куда спешат путники в такой час. Разве может она посоветовать каким-то чужеземцам выбирать менее норовистых лошадей.

Ее путь лежит в чащу, а эта роскошная карета, должно быть, мчится в один из крупных городов или даже в столицу. Или на Пуи-Де-Дом, подсказал внутренний голос. Нет, это невозможно, одернула себя Клодия, нельзя же все время сочинять. Вряд ли эти чужеземные господа спешат на празднество ведьм. Это было не предположение, а всего лишь фантазия.

А разве вепрь, задирающий путников, это тоже твоя фантазия, насмешливо переспросил внутренний голос, и Клодия вынуждена была признаться себе в том, что сочиненного здесь мало, она должна сразиться и победить или умереть.

У нее нет с собой даже фонаря, а сумерки скоро начнут сгущаться. В этой припорошенной снегом полутьме в любой миг могут засверкать меж стволов деревьев хищные глаза волков. А может, кроме волков в лесу обитают более опасные существа? Среди елей под снеговыми шапками, куп колючих кустов и оврагов так удобно играть в прятки с запоздалыми путниками тем, о ком Клодия не раз читала. Вон на том пне вполне может появиться очаровательная фея, а из кроличьих норок или из прорытых кротами ямок в любой миг может донестись перестук молоточков гномов. Сейчас не время сочинять, но Клодия не могла удержаться. Рыхлый тягучий снег, как будто специально мешал ей пробираться вперед, засасывал сапоги, сыпался за отвороты. Цепочка следов исчезнет при первом дуновение вьюги. Ни один охотник или егерь не сможет проследить, куда ушла безрассудная золотоволосая девушка, в мужском камзоле и с ружьем за плечом.

Она уже зашла в самую чащу. Кроны дремучего леса сплетались над ее головой. Где-то далеко замаячил слабый огонек, будто кто-то шел, неся фонарь высоко над головой. Всего лишь иллюзия. Клодия так мечтала о тепле, что блуждающие огоньки, наверное, скоро начнут мерещиться ей повсюду. Она присела на пень, прикрыла веки, но когда снова разомкнула их странный кружочек света никуда не исчез. Правда, теперь он не двигался через чащу, а сиял на одном месте, и это казалось еще более странным, никто не имея на то определенной цели не стал бы останавливаться и неподвижно стоять в лесу в такую холодную пору.

Пальцы непроизвольно сжались покрепче на рукоятке ножа. Клодия поднялась с пня и медленно двинулась на свет. Ощущение, что каждый шаг приближает его к гибели усиливалось. Вспомнить бы хоть какую-то молитву, но слова ускользали от воспоминания. Где-то вдали раздалось приглушенное рычание. Клодия ускорила шаги. Вот оно то место, где должен был сиять огонек, но самого огонька нет. Он углубился только дальше в чащу, хотя Клодия готова была поклясться, что не заметила, как он продвигается вперед. Он все время оставался на одном месте, но стоило ей достигнуть этого места, как он неуловимо отдалился. Охотиться за ним то же самое, что ловить мечту.

— Клодия!

Она обернулась на звук собственного имени, но никого не увидела. Только серебристые снежинки кружились в морозном воздухе.

Клодия вытащила нож. Тяжесть рукояти в плотно сомкнутых пальцах прибавляла ей уверенности. Блеск широкого лезвия в темноте был зловещим и в то же время давал какую-то гарантию самозащиты. Острие, как будто, требовало крови.

— Она пришла, предупреди госпожу! — сказал кто-то ясно и четко за ее спиной.

Может, это всего лишь свист ветра. Клодия знала, что озираться по сторонам бесполезно. Кругом нет ни души. Она тяжело вздохнула и хотела прислониться к стволу дерева, чтобы передохнуть, но вдруг кто-то резко и с неожиданной силой толкнул ее в плечо.

Она была готова к обороне. Клодия обернулась. Лезвие, как молния, блеснуло во тьме, готовое рассечь горло кому угодно. Кто-то, стоявший у дерева и в своем черном сюртуке почти неотличимый от тьмы только что-то обиженно фыркнул, будто порицая такое далеко не любезное приветствие, передернул плечами и повернул в чащу. Несколько шагов не прохрустели по снегу, а были абсолютно беззвучными. Клодия рассмотрела чью-то широкую спину. Что-то звякнуло ударившись о выпирающий из земли корень дуба. Человек, уронивший этот предмет, выругался, нагнулся, и, очевидно, не найдя того, чего искал встал на четвереньки. Клодия уже хотела убрать нож назад, но вновь повторившееся в тишине приглушенное рычание испугало ее и насторожило.

Как жаль, что у нее не кошачье зрение, что она не может рассмотреть мельчайшие детали в темноте, все от прячущихся где-то в чаще волков и до самой мелкой полевой мыши. Если бы только она могла увидеть лицо незнакомца, разглядеть другие его черты, а не только полыхающие алым светом глаза. Сейчас он наклонился и рыскал в поисках чего-то по земле, его длинные пальцы яростно ощупывали почву. Совсем, как лапы волка, подумала Клодия и сама удивилась своим мыслям. А может, ей только показалось, что это человек, может это какое-то хищное животное роет землю когтями, может это не длинные фалды фрака, а волчий хвост хлестнул по выступающему корню дерева. Что-то звякнуло ударившись все о тот же корень. А ведь говорят, что у дьявола тоже есть хвост и копыта, так его и можно отличить от прочих незнакомцев, вспомнила Клодия и тихо спросила:

— Вам помочь?

Что сделать, спрятать нож за поясом и помочь ему найти какую-то вещицу на промерзшей заснеженной земле или перекреститься и опрометью бежать отсюда? Лучше всего первое. Только так она сможет доказать свою смелость, заглянет своему страху в глаза. Разве пристало охотнику за нечестью креститься и бежать прочь при встрече с первым подозрительным прохожим?

Клодия заметила в снегу что-то круглое и блестящее. Скорее всего, это та самая вещь, которую искал опустившись на четвереньки молчаливый встречный. Золотой кружочек блеснул всего на миг и потух под посыпавшимся на него с ветки дерева ворохом снега. Клодия хотела опуститься на колени, ощупать почву руками и найти его. Она уже сунула нож за пояс и готова была наклониться, как вдруг незнакомец поднял голову, чтобы взглянуть на нее. Алые хитрые глаза полыхнули на нечеловеческом лице.

Рычание раздалось уже совсем рядом, где-то вблизи ее уха и Клодия с ужасом поняла откуда оно исходило. Она не смогла, не успела выхватить нож. Какое-то сильное тяжелое животное оттолкнулось задними лапами от промерзшей земли и прыгнуло на нее. Когти метили вцепиться в горло, но всего лишь порвали камзол.

Тот самый вепрь, догадалась девушка, тщетно пытаясь нащупать за поясом рукоять. Когти животного так сильно оцарапали ей ладонь, что захотелось оставить все попытки нашарить оружие, лишь бы только эта тварь больше не царапалась. Эта тварь мыслит, как человек и хитрит, как вполне разумное коварное существо.

Вепрь повалил Клодию на землю. Спиной она ощутила мокрый холодный снег и твердую, покрытую ледяной коркой, почву под ним. Холод проникал даже сквозь полушубок, жег спину, пробегал молнией по ребрам и позвонкам. Когтистые лапы рвали мех и камзол, пытаясь добраться до коже. Клодия чувствовала у себя на щеке обжигающее зловонное дыхание, как будто в ноздри ей пахнуло тлением из могилы, ощущала покалывание от близости щетинистой морды, в глаза ей смотрели две алые, налитые кровью бусины. Слишком осмысленный для животного взгляд. В нем полыхает вполне человеческая, хорошо спланированная жажда мщение.

И все-таки надо дотянуться до ножа. Клодия не чувствовала на животе за поясом холодок металла. Кончиками пальцев она осторожно ощупала бедро, силясь отыскать рукоятку, среди тяжелых кожаных складок верхней одежды. Лишь бы только ружье не выстрелило. Оно опасно сместилось за плечами при падении и Клодия опасалась, что если случайно заденет курок, то последовавший выстрел разнесет ее же собственную голову.

Вепрь почему-то медлил, принюхивался к запаху жертвы. Он был слишком силен, чтобы скинуть его с себя, но Клодия напряглась и попыталась сбросить с груди тяжелое жесткое тело. Почти вышло, но вепрь ухватился когтями за ее одежду, рыло приникло к ее горлу, словно клыки вот-вот перегрызут сонную артерию и кровь зальет снег. Долгая борьба. Клодия сопротивлялась изо всех сил. Полушубок распахнулся и она ощутила острую боль где-то в области ключицы. Боль прокатилась по коже жгучим огнем. Это острые когти вепря полоснули ее по плечу. Пять уродливых рваных ран протянулись по до этого безупречной белой коже. На шее блеснула золотая цепочка. Когти вепря чуть было не порвали и ее. Крестит ослепительно сверкнул под рваной одеждой и лес огласило еще более злобное чем до этого пугающее рычание.

Под пальцами оказалось что-то твердое — рукоять. Клодия выхватила нож и ударила не прицеливаясь. Зверь взвыл и попытался оцарапать ее вновь. Лезвие угодило ему в хребет, темная густая струя крови окрасила снег. Только яростный вопль раненого животного и частое дыхание чуть было не побежденной охотницы, других настораживающих звуков в чаще не было или все-таки были. Клодия показалось, что где-то в зарослях деревьев мелькают злобные, крошечных глазки хищников, привлеченных запахом крови.

Она перевалилась со спины на живот, как только ей удалось сбросить с себя извивающегося и рычащего вепря, присела на корточки, целясь нанести следующий удар. Цепочка с крестом вынырнула из-под одежды и Клодии показалось, что это блеск золота на миг ослепил зверя, позволив ей точно рассчитать и нанести следующий удар. Минутное преимущество, которым она воспользовалась и враг был почти повержен. Плечо нестерпимо болело, кровь из пяти ран стекала на одежду, жидкими алыми пятнышками застывала на снегу и смешивалась с пролитой кровью вепря. Его глаза все еще злобно полыхали, словно желая сказать: « сильнейшие мира сего не могли победить меня, разве ты можешь оказаться удачливее их всех, девчонка, неужели та цепочка, что сверкает у тебя на шее придает тебе силы». Мысль казалось абсурдной, неправдоподобной, но именно так Клодия и считала. Вера во что-то могущественное и сверхъестественное придавала ей сил, когда она сцепилась с израненным вепрем, чтобы добить его до конца или самой превратиться в жертву. Впервые в жизни она перекатывалась по окровавленному снегу, пытаясь заколоть более сильного и искусного противника. Вепрь хищник от природы, а она всего лишь стройная, изнеженная девочка и тем не менее у нее был шанс на победу. Локоны упавшие на глаза мешали, как следуют видеть и прицелиться, жесткие и сияющие, как солнце пряди так не вовремя растрепались и стали хлестать ее по лицу, пришлось нанести удар вслепую и за этим ударом уже не последовало ни визга не рычания. Клодия поворошила рукоятью, чтобы протолкнуть лезвие поглубже, распороть кишки и желудок. Поднатужившись, одним быстрым движением она распорола брюхо противнику. Отвратительная, густая жижа крови закапала ей на горло, оставила ржавые пятна на цепочке. Клодия сбросила с себя тушу и присела на коленки. Одно огромное темно-красное пятно лужей растекалось по снегу, прямо рядом с ней. Не только кровь дичи, но и ее собственная жадно впитывалась чистым декабрьским снегом. Плечо неприятно саднило. Не было сил даже подобрать лоскутки одежды и наложить на раны повязку. Эти шрамы получены в бою, ими надо гордиться, явно храбрясь утверждал внутренний голос и все же Клодия слишком привыкла к тому, что люди и давно знакомые и случайные встречные всегда восхищаются ее красотой. Ей совсем не хотелось стать меченной и тем не менее дьявольская метка пятью уродливыми шрамами горела на ее плечи. Да, ныне очень модных платьев с обнаженными плечами тебе больше не носить, с горькой усмешкой подумала Клодия. Она с трудом поднялась со снега. Где-то она читала об обычае вырезать язык из пасти убитого зверя, чтобы никто другой не смог присвоить себе ее подвиг. С трудом ей удалось разомкнуть мертвые челюсти и преодолевая отвращение и страх нанести последний удар. Вот и все. Самое страшное, кажется, позади. Язык вепря завернут в носовой платок с ее инициалами. Теперь она сможет доказать тому странному незнакомцу, что она выполнила условия пари. Конечно, только в том случае если этот человек снова повстречается ей. Быть может, он уже и думать о ней забыл, а, может быть, и нет. Может, сейчас этот демон воплоти подсматривает за ней сквозь какую-нибудь щель между мирами. Клодия вытерла окровавленный нож о полу камзола и сунула его обратно за пояс. Теперь в случае опасности она сможет использовать ружье. И опасность приближалась. Где-то за стволами осин промелькнуло тощее гибкое тело, покрытое серебристо-серой шерстью. Чьи-то злобные маленькие глазки сверкнули на нее из припорошенных снегом густых зарослей кустарника. Сейчас зима, волки голодны. Их же там целая стая. Клодия нащупала ружье у себя за спиной, сняла его с плеча и застала в одной позе, не зная куда прицелиться. Где-то за ее спиной хрустнула под волчьей лапой сухая ветка. Щелкнули чьи-то челюсти и если бы она вовремя не переставила ногу, то острые волчьи зубы сомкнулись бы не на длинной бархатной штанине, а вырвали бы клочок мяса.

Жаль, что рядом нет костра каких-нибудь лесничих или углежогов. Огонь бы отпугнул хищников. Гораздо лучше забраться на дерево и смотреть, как волки кружат около костра разожженного внизу, не желая отступиться от намеченной жертвы и в то же время боясь приблизиться в плотную к танцующем на кучке хвороста язычкам пламени. Вот, это была бы ночь. А утром можно было бы окликнуть проезжающий экипаж или сани и попросить помощи. Может, и сейчас еще не поздно вскарабкаться на ближайшее дерево. Что-что, а лазать по деревьям Клодия умела отлично еще с детства, но на отступающий маневр уже не осталось времени, к тому же не хотелось проявлять трусость. Ведь, она пришла сюда охотиться. Она знала, что в лесу на нее могут напасть хищники. Лучше сражаться, а не бежать. Клодия, словно пыталась доказать кому-то незримо присутствующему рядом с ней, что она не боится. Серые, худые тела мелькали между голых стволов. Более смелые волки подступали вплотную. Целое кольцо волков. Они окружили Клодию со всех сторон и круг смыкался. Всего один выстрел и волки либо накинутся на нее каждый со своей стороны, либо ненадолго разбегутся. Клодия прицелилась и выстрелила в крупного, жадно следующего за каждым ее движеньем самца. Надо же ружье не дало осечки, а рука не дрогнула, хотя Клодии казалось, что вот-вот и запотевшие пальцы начнут подрагивать, мешая сосредоточиться. Еще один выстрел и она поранила лапу злобно скалившейся волчицы. Теперь стоит воспользоваться временным замешательством и взобраться на дерево.

Был бы сейчас в ее руках факел, с помощью которого можно было держать стаю хищников на расстоянии. Раненные волки скулили, другие злобно, но уже не так храбро как минуту до этого рычали за ее спиной. Клодия выстрелила уже несколько раз, и не единожды не промахнулась. Она оглядывалась по сторонам, оборачивалась, старалась держать на расстояние тех волков, что подкрадывались к ней сзади. Сапогом ей удалось ударить по морде какого-то волка, который норовил вцепиться зубами ей лодыжку. Он жалобно заскулил, но через секунду снова начал нападать. Она не должна позволить никому себя ранить и так ее плечо истекает кровью. Дробь из ружья уложила уже нескольких волков. Трупы усеивали снег и их густая спутанная шерсть от крови выглядела облезлой канителью. Хищники, решившие пока что подобрать более легкую жертву подлизывали кровь на корнях деревьев и дрались друг с другом из-за туши вепря, но когда какому-то волку удалось вцепиться зубами в распоротое ножом мясо он заскулил куда более жалобно чем побитая собака и попятился от туши.

Как странно! Клодия прицелилась еще раз, но волк за ее спиной наконец сделал то, что намеревался, вцепился ей в ногу. Сапог защитил от укуса, но Клодия ощутила, что по ее ступне сочиться кровь. Прежде чем потерять равновесие она нащупала нож, она даже успела заметить, что другие волки уже не заняты добычей, а настороженно прислушиваются к чему-то. Какой-то хищник хрипел и скреб когтями землю, пробираясь через заросли и его приближение испугало волков.

Она больно ударилась о выпирающий из земли затвердевший корень, когда падала. Нож чуть не поранил ее саму. Дружная свирепая стая уже не осаждала намеченную жертву со всех сторон. Только один хищник все еще крутился волчком вокруг нее, нацеливаясь снова укусить и на этот раз уже вырвать хотя бы клок мяса. Клодия размахнулась и нанесла удар тяжелой рукояткой ножа по заостренной морде. Челюсти волка были перепачканы ее же кровью. Однажды попробовал кровь жертвы хищник уже не отпустит ее. Клодия предчувствовала еще одну схватку, а сил уже почти не осталось. До ружья не дотянуться. Клодия взмахнула лезвием и кажется задела волка. Он попятился, недовольно завыл, но отступать насовсем не пожелал. Какое-то существо метнулось за деревьями. Кто-то тяжело пыхтя полз через заросли и скреб землю когтями. Неужели еще один крупный волк? Нет, для волка он слишком велик и шерсть у него не серая, а почти золотистая. Клодия прищурилась, пытаясь рассмотреть приближающееся когтистое существо. Бесполезно, оно старалось все время прятаться в тени, словно нарочно уже по давно разработанной стратегии играло в прятки, не желая показываться на глаза жертве до решающего момента. Клодия видела только блестящие в темноте, очень длинные когти. Они цеплялись за землю и за кору деревьев еще ловчее, чем кошачьи лапки, но существо было куда больше любой дикой кошки. Определенно, не кабан, не крупная рысь и даже не медведь. Такого животного она еще никогда не встречала. Понятно было одно, существо приползло сюда на запах крови.

Клодия лихорадочно соображала. Ей было ясно, что волки почуяли кого-то, кто полз через кусты, испугались более кровожадного чем они сами хищника. В этом определении инстинкт охотника не мог ее подвести. Что теперь делать? Волк медлил и пока что не нападал, а странное создание подбиралось уже совсем близко. С двумя хищника сразу ей сейчас не справиться. Надо вначале одолеть кого-то одного, а потом, может быть, удача улыбнется ей.

Клодия немного приподнялась и хотела первой напасть на серого, облезлого и, возможно, уже слегка раненого ее ножом волка. Надо только нанести меткий и сильный удар, но волк, до этого чуть ли не изнемогавший от желания перегрызть ей горло теперь смотрел на нее со страхом и с какой-то странной необъяснимой надеждой. Куда делся злобный, алчный огонек из его крохотных глаз. Всего одно быстрое молниеносное движение. Клодия даже не успела занести руку для удара, а волк уже подбежал к ней и как собака, просящая у хозяина защиты, стал лизать ей сапог. Такого просто не может быть, должно быть, это ее собственная предсмертная галлюцинация. Но Клодия даже после потери крови сохранила вполне ясный рассудок и с тревогой наблюдала за тем, как жадный до добычи хищник трется продолговатой клыкастой мордой о носок ее сапога. Ну прямо, как преданный пес. Нечто подобное уже происходило с ней когда-то, но когда.

Совсем, как на арене римского амфитеатра, внезапно подумала Клодия и сама удивилась тому, откуда у нее появились такие мысли. Мысль, как вспышка, как воспоминание, не имеющее ничего общего с наваждением или фантазией.

Вдруг волк дико взвизгнул и обернулся, намереваясь покусать кого-то, кто напал сзади. Собрав остатки сил, Клодия поспешно отползла в сторону, как можно дальше от страшной жестокой сцены. Она знала, что там на примятом снегу сцепились два хищника, один из которых был во много раз сильнее и больше другого. Ей совсем не хотелось следить за смертоубийством. Она ведь знала, что у серого самца нет шансов, что неизвестный хищник подкравшийся к нему уничтожит его всего парой ударов. Впервые, она пожалела того, кто намеревался ее загрызть. Оказывается, беззащитный перед опасность волк-людоед тоже может вызвать сочувствие, и не важно, что до этого он с таким азартом нападал на нее саму. Он всего лишь убил бы ее настолько быстро насколько смог, а существо, которого она не могла рассмотреть получше, намеревалось сделать что-то более страшное и жестокое. Но вначале ему придется догнать ее. Она ведь может бежать прочь, а оно способно только ползти. Не обращая внимание на колющую боль в лодыжке, Клодия схватилась за прочный низко растущий сук дуба, подтянулась и успела подняться на ноги, прежде чем ненадежная опора треснула и обломилась под ее пальцами.

Быстро подняв ружье и сумку, она кинулась через заросли и бежала до тех пор, пока чавкающие и скулящие звуки не поглотила тишина леса позади нее. Лучше всего было не смотреть на страшную трапезу и не вспоминать о ней, но забыть Клодия не могла. Она прижала руку ко лбу, словно таким образом пытаясь вернуть себе здравость мыслей и рассудительность. Она ничего не видела, только слышала и тем не менее воображение продолжала настойчиво рисовать перед ней разорванное горло волка, к которому приникли жуткие то ли звериные, то ли чудовищные челюсти. Ей представлялись длинные искривленные резцы, по которым стекает кровь и слюна, глазки, сияющие, как болотные гнилушки, и когти, загнутые внутрь, очень крепкие и острые, отливающие золотым блеском когти монстра.

Как глупо думать обо всем этом, ведь сама же она спаслась, но мысли о неминуемой смерти становились все навязчивее. Пошел снегопад. Серебристые снежинки кружились над головой, падали на землю. Вскоре вьюга наметет еще более высокие сугробы, чем те, через которые она пробиралась сегодня и дорога станет непроходимой. С крон деревьев также сыпался снег. Не было заметно не белок в дуплах, ни птичьих гнезд, ни дятлов, деловито долбящих кору в поисках червей, ни даже приятных на вид зверушек, например зайцев или куниц. Вокруг не было ничего из того, что делает приятным приближающиеся новогодние праздники, разве только еловые и кедровые шишки поблескивающие под слоем инея. Ветки тесно сплетались над головой, колючие лапы елей цеплялись за волосы и Клодия пыталась разводить их руками, поднимая сыпь зеленых иголок и мокрого снега. Руки у нее уже окоченели, кожа стала красной, пальцы не гнулись и так не кстати вспоминался домашний уют и тепло разожженного камина в большом гостевом зале в поместье. Вот бы добраться туда до утра. Тогда бы она чувствовала себя почти счастливой, несмотря на упреки Паулины, но Клодия отлично понимала, что до утра ей из лесу не выбраться. В такую темень, к тому же во время пурги ей не отыскать путь к опушке леса. Все тропки занесло. Только при свете дня можно попытаться отыскать проезжую дорогу и дойти до деревни по следам, оставленным каким-нибудь экипажем.

В лесу зимой не заночуешь. Клодии совсем не хотелось замерзнуть до смерти. Только в легендах какой-нибудь углежог заблудившийся в метель может набрести на убежище драконов и прожить с ними до весны, пока они спят и чувствуют себя сытыми. Клодию далеко не привлекала мысль забрести в какую-то берлогу и проспать под боком у медведя всю ночь. Вот если бы набрести на горный кряж и забраться в какую-нибудь пещеру. Там можно было бы развести костер и не бояться околеть от мороза. С собой она предусмотрительно захватила кремень и огниво, а даже если б их и не было она б вполне могла терпеливо высечь пламя с помощью трута.

Клодия развела в стороны ветви хвойных деревьев и даже не ощутила их шероховатости, настолько промерзли ее пальцы. За деревьями не оказалось продолжения тропы, только какая-то просторная дыра. Узкий лаз уходил в темноту. Неужели она все-таки набрела на пещеру. Кузина сказала бы, что ей помогли молитвы, возносимые всевышнему, но ведь она не молилась. Тогда можно ли сказать, что сюда к этой черной дыре ее привел сам сатана. Клодия протянула руку вперед и нащупала цепь рунических знаков огибавших по краю все отверстие пещеры. Сеть рун, высеченная в камне на миг блеснула, словно озаренная вспышкой молнии и Клодия успела рассмотреть отдельные символы. При всем желание она не смогла бы их прочесть. Для того, чтобы читать такие письмена, наверное, надо было быть некромантом, опытным магом или хотя бы выдающимся ученым, а она плохо справлялась даже с иностранными языками, куда уж там ей пытаться разобрать азбуку чародеев. А ведь Клодии было интересно, что обозначает эта неразборчивая надпись, перед входом в пещеру, о которой так часто судачили жители Оверни. Все были уверенны в том, что эта пещера есть, но никто разумеется ее ни разу не видел и даже не пытался найти, поскольку среди местных она пользовалась слишком дурной репутацией. Ни один сумасшедший археолог в эти края не забредал, так, что свидетельства к легенде остались неприкосновенными, только поговаривали, что один молоденький дровосек клялся, будто ночью пришел к этому самому отверстию, завидев огонек и подслушал весьма странный разговор, а потом кто-то гнался за ним по лесу. Подробно Клодия ничего не знала. Она проезжала мимо в карете, когда хоронили этого самого дровосека. Он не прожил и года после своего ночного приключения. За окошком кареты пища пронеслась летучая мышь, очевидно, выпущенная из склепа, а приехав домой кучер обнаружил, что верх кареты сильно исцарапан. Может, Клодии только от страха теперь казалось, что те царапины по форме очень напоминают рунические знаки. Ее кузина тогда, кажется, приказала срочно отремонтировать экипаж, но какой от этого толк, если сама Клодия сейчас может замерзнуть в чаще. Лучше провести ночь в пещере, и плевать на, что эта пещера скорее всего пограничный тамбур на входе в ад. Интересно, конечно, было бы понять, что обозначает надпись предостережение входящему, как в божественной комедии Данте или наоборот великодушные обещания всем тем, кто будет достаточно храбр для того, чтобы пойти на сговор с темными силами.

Не все ли равно. Главное на сегодняшнюю ночь у нее есть укрытие от пронизывающего ветра и холода. Хоть и убогое, но все-таки пристанище. Ощупывая рукой шероховатую стену пещеры Клодия двинулась вперед. Под сапогами не хрустели сталагмиты, только жесткий песочек, покрывающий дно. Сталактитов над головой вроде бы тоже не было. Ничто не поблескивало во мгле, но Клодия была уверена, что под ее пальцами на неровной стене проскальзывают какие –то выдолбленные в камне рисунки, буквы и цифры. Еловые ветви загородили проход и в пещере было совсем темно, но вскоре ее озарил яркий спасительный огонек. Для Клодии было привычно разводить костер самой, к тому же на полу валялась кем-то забытая вязанка хвороста. Это совсем не показалось ей подозрительным. Сейчас ведь не каменный век, да и не времена инквизиции, никакие отшельники или ведьмы, спасающиеся от приговора не станут ютиться в норах, у всех давно есть дома, избушки или хотя бы землянки. Все лучше, чем жить в лесу со стаей хищников.

Огонь отпугнет волков. Клодия уже не боялась их и даже не собиралась расходовать пули. Она выбрала крупную сухую ветку и отложила ее на случай если понадобиться факел, чтобы отпугивать хищников. У нее с собой было немного смолы и подходящая тряпка. Факел получиться отменным. Хотя вряд ли они забредут сюда звери. Если пещера, действительно, проклята, то все лесные хищники обойдут ее стороной. Звери, как известно, чувствуют все сверхъестественное гораздо острее, чем люди. Сколько раз она читала в книгах о том, что кони способны видеть призраков и злых духов, в то время как сами всадники ничего не замечают. Но те кони, которые чуть не затоптали ее на дороги совсем не казались чуткими и предупредительными. То ли они заметили призрака за ее спиной, что было маловероятно, ведь она носила крест. Клодия почему-то была склонна считать их самих злом, хоть это и не хорошо осуждать незнакомцев, но у нее появилась внезапная уверенность, что в том экипаже на Пуи-Де-Дом мчался злой дух.

И от дыхание коней на нее пахнуло адским пламенем. Клодии не хотелось, чтобы нечто подобное повторилось с ней и в пещере. Она нашла в своей сумке мелок, выбрала местечко поближе к огню, где она будет спать и начертила на песчаной почве просторный размашистый круг. Это черта либо оградит ее от всей нечисти, либо все сказания вздорны и неправдивы.

Огонь приятно потрескивал на сухих веточках. От пляшущих в быстром причудливом танце язычков пламени исходило и распространялось по пещере бодрящее тепло. Благодаря раскидистым елям сюда не мог ворваться сильный ветер, способный затушить огонь.

Клодия была довольна своей изобретательностью. Она успела спрятать у себя кровоточащий язык вепря. От ощущения удачи и усталости ее даже не тянуло к скудному запасу провизии, захваченному с собой. Она даже не сразу заметила вертел, длинный прут и несколько заржавевших железных прутьев в углу пещеры. Кажется, ржавчина на них была бурой, словно запекшаяся кровь. Клодия приоткрыла сонно слипающиеся глаза и уставилась поверх пламени на странные находки. Наверное, все это забыли здесь какие-нибудь смелые охотники, пренебрегшие местными суевериями.

Снаружи пахнуло ледяным дыханием холода. От нежданного прилива кислорода огонь разгорелся лишь сильнее.

Сколько сейчас времени. Наверное, уже далеко за полночь, глухая ночь. Клодии хотелось спать, но ощущение какой-то смутной тревоги заставляло ее держаться на стороже, не давало ни минуту покоя. Так, наверное, чувствует себя каждый человек заснувший на открытом месте, без привычной защиты двери, в поле досягаемости любых пройдох или разбойников. Совсем не хотелось, ощутить, как чья-то рука, вынырнувшая из тьмы перерезает ей горло. Клодия подложила сумку под голову, поправила пальцами непослушные локоны и прислушалась к завыванию ветра за порогом пещеры. Кто-то пыхтя ползет через лес или ей это только кажется? Скребут ли чьи-то когти кору сосны, а потом и землю под сосной, пытаясь выловить из глубокой подземной норки извивающееся жирное тельце подслеповатого крота.

Клодия свернулась в тугой комок и прижала руку к животу. Ее худое, гибкое тело скрючили спазмы тошны. От той картины, которая только что пронеслась перед ее закрытыми веками стошнило бы кого угодно. Нет, это только воображение, пыталась убедить, она себя, там на воле просто бушует пурга, а ветер ломает хрупкие ветки, но странные пыхтящие звуки становились все ближе и отчетливее. Может, какой-то заплутавший егерь идет по снегу и его сапожки чуть поскрипывают.

Клодия замерла, услышав, как кто-то раздвигает ветви елей на проходе в пещеру. Кто-то то ли выругался, то ли пробурчал себе под нос проклятие. Неприятный ворчливый звук слился в ее ушах в один сплошной пугающий гул, а потом чьи-то когти заскребли по дну пещеры. С таким же режущим скрежетанием железо скребется о железо. Девушка боялась выдать себя хоть звуком. Быть может, оно ее не заметит. Круг защит ее. Она знала, что нечисть не сможет преодолеть начерченную линию, надо только не смотреть в сторону вошедшему, но она не смогла удержаться от искушения и глянула исподлобья в сторону входа. При свете костра она сможет разглядеть его. И в конце концов, может, это не демон, а всего лишь какое-то жуткое одичавшее животное.

Оно ползло в направлении костра. Длинные искривленные когти ловко цеплялись за землю, оставляя глубокие рытвины. Эти когти сверкали, как червонное золото. Клодия никогда не видела ничего подобного и ее глаза широко распахнулись от изумления.

Существо пригнуло уродливую большую голову к земле и тяжело пыхтело. На его скулах и шее обрисовывались под рябой кожей такие же золотистые кости. Это не животное, на нем одет какой-то истрепанный рваный балахон сообразила девушка и зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть от страха и отчасти сдержать тошноту. В тяжелой ноше, которую чудище тащило на спине она узнала тушу, недавно убитого ею вепря. Кишки вывались из распоротого ее ножом брюха. Толстая шкура закоченела, а от мяса прокушенного волком исходило густое неприятное зловоние.

Зачем оно тащило сюда эту падаль? Конечно, же Клодия не осмелилась бы задать этот вопрос самому существу. Она предпочитала молчать и ничем ни звуком, ни вздохом не выдавать своего присутствия рядом.

Оно не должно меня заметить, ведь я внутри круга, повторяла она про себя так часто и с таким отчаянием, будто твердила молитву. Боясь дышать, она следила за тем, как длинный раздвоенный, как жало язык слизывает запекшуюся кровь с порезанной шкуры. Язык проворно скользнул под разрез с чавканьем пробуя остатки не вывалившихся внутренностей.

Что это за голодное золотое существо, ни человек и ни зверь, а сам дьявол. Он слишком занят поглощением еды, чтобы заметить что-то другое, но у него скорее всего острый человеческий разум, вскоре он поймет, что кто-то развел костер, что какая-то девушка истекает кровью вблизи костра. Оцепеневшая Клодия заволновалась. Она уже проклинала волков, которые устроили ей кровопускание, проклинала вепря, оцарапавшего ей плечо и теперь ставшего пищей.

Клодия почти слышала, как куранты на далекой городской башне пробили полночь или какой-то другой час, а вдруг это ее сердце стучит так гулко и с такой безнадежностью. Если это сам дьявол, то надо вспомнить слова молитвы и он исчезнет, уберется обратно в ад, но заветные слова никак не вспоминались. Скрежет когтей о пол, как будто не допускал в пещеру никаких других звуков. Может, оно уползет назад, может, ему хватит туши вепря. Клодия затаилась, прикрывшись собственным полушубком и сцепив пальце на маленьком крестике. На плече так не вовремя открылись подсохшие раны и алая струйка поползла по коже. Существо оторвалось от туши, под то ли грязным капюшоном, то ли какой-то причудливой шляпой на фоне золотых костей раздулись две широкие ноздри, жадно принюхиваясь к воздуху. Не гарь от костра, и не гниль от туши не могли бы так привлечь его. Оно почуяло запах ее крови и быстро-быстро поползло к кругу.

— Нет, ты не можешь переступить, — прошептала вслух Клодия, но цепкие коготки уже проскользнули за черту, волоча за собой неуклюжее продолговатое туловище.

— Но линия… — Клодия попыталась отползти от страшного незнакомца.

— Молчи, — прохрипело существо, оно умело говорить, шипение вырывалось, словно из огромного бурлящего котла и способно было обжечь.

— Тише, ангелочек, иначе я проведу линию по твоей шее, — словно в подтверждение угрозы золотые когти коснулись ее горла.

По коже Клодии пробежал мороз. От лохмотьев говорившего пахнуло сыростью гниющей могилы, в то время, как когти его были раскалены. Клодию даже не так удивило то, что подобное животное может обладать человеческим голосом, как то, что от его рубища пахнет сырой землей и едва различимым сухим ароматов засохших цветов.

Рука или лапа, вынырнувшая из-под лохмотьев схватила и намотала на когти концы ее локонов.

— Как солнечный свет! — прошептал неизвестный, жадно разглядывая золотистые пряди и в его свирепом хрипящем голосе зазвучала тоска. — Давно забытое сияние солнца… закат… казнь…

— Что? — тихо переспросила она, боясь, что в любой миг его когти распорют ей горло. Собственная обнажившаяся шея показалась ей слабой и беззащитной.

— Какие чудесные волосы и нежная кожа, — золотые когти вдруг погладили ее по щеке, то ли ласково, то ли угрожающе. Речь существа казалась вполне грамотной и осмысленной. — Какая изысканность, — с восторгом и почти злорадством твердило оно. — Еще никогда он не приводил ко мне такую красивую жертву. Никогда, кроме того случая, когда жертвой был…

Существо осеклось, но Клодии показалось, что ему хотелось добавить «я сам», однако эти слова в теперешнем положение стали бы ничего не значащим, пустым звуком.

А вдруг этот демон сейчас пуститься в откровения и она придумает, что-нибудь, чтобы сбежать, чтобы дотянуть до рассвета, а с первыми лучами солнца он может исчезнуть, обратиться в пепел. Когти уже поглаживали ее горло, словно желая разодрать, лицо или морда с широкими ноздрями припала к яремной вене и кожу обдало ледяным дыханием. Клодия отстранилась. Пуговицы на воротничке расстегнулись и ослепительно блеснул крестик. Сейчас оно сгинет, ведь крест на виду, но создание ночи лишь разразилось насмешливым, гомерическим хохотом.

— Так ты явилась сюда, чтобы посмотреть на дьявола? — вопль пронзил тишину и Клодия попыталась зажать уши руками, но существо ей не позволило. — Ты решила победить меня с помощью этого?

Когти потянулись к ее шее, сорвали цепочку и бросили на землю. Клодии показалось, что ползучая тварь сейчас вскочит на ноги, согнется в три погибели и начнет втаптывать крестик в землю, но ничего подобного не произошло. Существо разозлилось на нее саму, а не на крест.

— У тебя хорошенькая глупая головка, — пробормотало вдруг оно. — Такая же глупая, как и у всех тех, кто приходил сюда до тебя.

— Охотники… — Клодия взглянула на вертел и прутья.

— Здесь не было никаких охотников, только жертвы, — произнес спокойный, тщательно скрывший ярость голос. — Все кто ступает на этот путь рано или поздно становятся жертвами. Кто-то сразу, но у некоторых противоборство затягивается надолго и от этого им становиться еще больнее.

Дикие, красные глаза сверкнули под полами старомодной шляпы. Широкая золотая кость под ними блестела ярче, чем ряд длинных зубов.

Клодия отползла, как можно дальше, схватила свою сумку и прижала к груди, как щит.

— Вы не посмеете убить меня, я пришла сюда по доброй воле и также по доброй воле отсюда уйду, — запинаясь, с тщетным старанием придать голосу смелость проговорила она.

— Другие тоже приходили по доброй воле, но живым отсюда не уходил никто, — существо приподнялась, встало на ноги или задние лапы с копытцами, под шелохнувшими длинными лохмотьями нельзя было разобрать строение тела. Оно все могло быть покрыто клыками, широкие одежды не давали ничего заметить.

— Не упирайся, — когти снова потянулись к ее шее, нежно провели по обозначившимся под горлом косточкам, слегка оцарапали тонкую кожу и капелька крови, как рубин скатилась на яремную впадинку, где еще недавно, как защита покоился крестик.

Существо согнулась, наклонилось. Раздвоенное жало стало слизывать кровь с ран на ее плече.

— Скоро боли не станет и придет забвение, а я буду страдать вечно, — нашептывал ей на ухо проникновенный голос, уже утратившей первоначальную хрипотцу. — Ты счастливее меня, потому, что ты умрешь… ты никогда не узнаешь о том, о чем узнал от них я и от этого тебе должно быть легче.

Непроизвольно Клодия дернула свою кошелку и выпавший оттуда предмет глухо стукнулся об пол. Блокнот со стихами в мягком кожаном переплете. Существо тут же оторвалось от жертвы, когтистая рука ловко подняла упавший предмет. Продолговатая спина изогнулась, как горб. Отблески огня стали слишком слабыми, почти опустилась мгла, но очевидно странное создание могло читать и без света. Оно буквально впилось глазами в стихи, длинные костлявые пальцы с жадностью, поспешно перелистывали страницы.

— Ты пишешь? — риторический вопрос не был ни насмешливым, ни равнодушным. Никто из родных и знакомых еще не относился с пониманием к ее пристрастию, ни один живой человек, а это страшное создание отнеслось. Даже демон оказался более впечатлительным и участливым, чем люди. Если бы Клодия не была так напугана, она бы рассмеялась.

— Неплохо, неплохо, — бормотало существо. Оно выгнулось во весь рост и в его фигуре появилось что-то человеческое, плечи распрямились, они были широкими и сильными, поясница узкой, позвоночник прямым. Осанка принца у чудовища. Клодия внутренне содрогнулась от такого сравнения.

В равнодушном тоне угадывалось искреннее неподдельное восхищение.

— Совсем как когда-то …у него, — произнесло создание, задержавшись на одной страничке. И опять Клодии показалось, что оно хотело бы произнести «у меня», а не «у него», но почему-то не решилось, сочло это кощунством, сравнить с собой того, кто давно и безвозвратно исчез.

— Это все меняет, — когтистая рука погладила сафьян переплета, закрыла блокнот и вернула его назад Клодии.

Девушка протянула руку, но не сразу решилась взять дрожащими пальцами блокнот. Такое вежливое обхождение показалось ей подвохом. Когти снова погладили ее по щеке, отвили за ухо, упавший на скулу сверкающий локон. Она на рандеву с демоном и сейчас он начнет шептать ей слова утешения перед неминуемой смертью. Клодия чуть не заплакала. Это пещера станет ей склепом. Ее гробница, ее пирамида, место, где она найдет вечный покой, а ее останки поглотит это существо.

— Ты прекрасна… когда плачешь, — оно смотрело на ее покрасневшие, выразительные глаза, на мокрые густые ресницы.

— Ты убьешь меня? — с трудом прошептала Клодия, губы почти не слушались ее, язык онемел.

— Убить поэтессу? — с насмешкой переспросил он. — Нет уж, придется поймать кого-то другого.

Ледяное дыхание обожгло ей губы, а в следующий миг существо неуловимо отстранилось.

— Держи! — к ней полетела бурая медвежья шкура. — Укройся, иначе продрогнешь.

— Спасибо! — прошептала она, шепот был слабым, плохо слышным ей самой, но существо все расслышало и издевательски усмехнулось.

— За свою смерть ты бы меня также поблагодарила?

Оно заметалось по пещере, как тень, уже на двух ногах, а не на четвереньках, но с тем же неприятным скрежетом. Балахон развивался, как живой лоскут ночи, прикрывая уродливое деформированное тело, в котором появлялось все больше сходства с человеческим.

— Убирайся до зари, иначе пожалеешь, — сурово приказало странное создание и уже мягче добавило. — Волков не бойся, к утру им будет не до тебя.

Полы рубища взметнулись у самого выхода, блеснула золотая кость на скуле, когда существо обернулось, чтобы бросить на Клодию последний взгляд.

— Эй! — окликнула она, но его в пещере уже не было, только подрагивали ветки елей у входа.

Клодия завернулась в шкуру, но спать ей уже совсем не хотелось. Зачем ждать зари, лучше уйти прямо сейчас. Она хотела встать на ноги, но тут услышала где-то вдалеке душераздирающее волчье завывание. Нет, уж, лучше дождаться утра. Утром станет светлее и, возможно, безопаснее. Как только начнет светлеть она поскорее уйдет отсюда.

Клодия убрала блокнот назад в котомку. Ее спасли всего какие-то несколько строк, которые она сочинила на досуге. Подумать только, среди домашних ее стихи были никому не нужны, а сама смерть восхитилась ими.

Как же странно устроен мир, если на ряду с людьми по нему могут разгуливать такие вот выходцы то ли из ада, то ли из какого-то страшного и незримого таинственного царства. Она не пыталась выведать секреты мироздания, хоть они издавна были притягательны для людей. Она хотела покинуть укрытие до того, как вернется назад хозяин пещеры. Он даже не потребовал с нее обет молчание. Да, разве кто-то ей поверит, если она расскажет о своем приключении. Шкура приятно грела, хоть на ней и остался запах крови и мяса. Кожа содранная с медведя не была выделана должным образом. Бурый мех колол щеку, а под горлом болела маленькая ранка, нанесенная золотым когтем. У нее не было с собой ни бинтов, ни мазей, ни даже фляги со спиртным, чтобы очистить раны. Сон лучшее лекарство от всего. Только пять минут для отдыха, решила Клодия прикрыв веки, но когда она проснулась костер уже почти целиком потух, только на одной веточке плясал вялый голубой огонек, готовый вот-вот погаснуть. Что-то насторожило ее. В пещере кто-то был, кроме нее самой. Чей-то длинный подол, задел край дотлевающей кучи хвороста. Какие-то силуэты легко и по-кошачьи грациозно двигались вокруг догорающего костра. Сон это или явь? Скорее всего сновидение, готовое вот-вот оборваться кошмаром. Клодия прикрыла веки, чтобы не видеть теней, которые передвигались бесшумно, величаво, как пантеры и так же настораживающе. Перед ее закрытыми глазами пронесся костер, красивые, идеальные лица фосфоресцирующие во мгле, не развеянной огнем. Лица похожие на равнодушные маски с глазами, сверкающими ярче и холоднее драгоценных камней. Круг фигур сгущался, но они не смели подступиться к костру, не смели даже задеть подолом одежды отблески пламени, ложащиеся на землю. Так были и дамы, и кавалеры, безмолвные, бесчувственные и прекрасные. Если бы они не были так бледны и хладнокровны, если бы они не боялись выйти из мглы на свет. Их мертвенная бледность и их хищные, звериные повадки пугали Клодию. Рука одной дамы поманила ее во мглу и Клодия поспешно разлепила веки, как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как горящая ветка хрустнула и огонек погас, оставив Клодию в полной темноте.

Еще до восхода она собрала вещи и поспешно выбралась из пещеры на свежий, морозный воздух. Предутреннюю темень еще не прорезал первый бледный луч рассвета, а Клодия уже быстро шагала прочь от злачного места. Кто-то расчистил дорожку возле пещеры. Клодия поспешила свернуть с нее. Пусть лучше сапоги вязнут в снегу, но она не станет принимать никаких подарков от злого духа. Ей не нужна помощь с темной стороны, лучше самой поплутать по лесу. Она и раньше бродила по самым непроходимым дорожкам, но ее походы и задумки никогда не кончались так же плачевно, как последняя. Низкие кусты малины и ежевики зимой выглядели мертвыми, ни ягод, ни листьев, только снег и колючки, но Клодия готова была продираться даже сквозь такие заросли лишь бы только свернуть подальше от расчищенного специально для нее неизвестно кем пути.

Нога уткнулась во что-то вязкое и липкое. Поперек занесенной снегом тропки, которую она решила заново протоптать, лежала туша волка. Клодия поморщилась от отвращения. Труп уже припорошило снегом, но разодранное горло зверя все равно выглядело жутко. Не в силах преодолеть гадливости она обошла тушу стороной, вместо того, чтобы переступить через нее, хотя это и потребовало дополнительных усилий, снег был очень глубоким и немилосердно сыпался за отвороты сапог, колол холодом и сыростью кожу даже сквозь бархат бриджей.

Рана на лодыжке засохла, но ступни и коленки болели от долгой ходьбы. Выбраться на проезжую дорогу ей удалось только с восходом солнца. Здесь снежные заносы были более редки благодаря саням, повозкам и экипажам, иногда проезжавшим мимо. Следы от полозьев и колес переплелись и смешались на притоптанном копытами снегу.

Нужно было бы сходить в ту таверну, возможно, тот странный тип, с которым она затеяла тяжбу сейчас сидит там. Тогда она отдаст ему вырезанный у убитого вепря язык и на этот все будет закончено. Стоит ли теперь идти туда, ведь она устала. Дома давно уже хватились ее. Клодия взглянула на серое, пасмурное небо. Зимнее солнце светилось слишком тускло и совсем не источало тепла.

Лучше покончить со странным пари прямо сейчас. Клодия уверенно свернула к таверне. Солнечный луч скользнул по верхушкам деревьев, озарил тот самый поворот дороги, за котором стояло то самое заведение. Интересно, как оно выглядит при свете дня. Должно быть, не таким таинственным и влекущим, как ночью при факелах, а ущербным и обшарпанным, как все придорожные пивные. Клодия свернула за угол и остановилась в нерешительности. Нет, она не могла перепутать дорогу. Это то самое место, тот самый холм, овраг, откос, те самые крыши поселка за лесом, но никакой таверны здесь больше нет. Достаточно пустого места, чтобы вмести двухэтажное здание с покатой крышей и пристройками осталось, но никакого здания здесь не стояло. Как же так может быть? Клодия тщетно озиралась по сторонам, пытаясь выискать знакомую, призывно распахнутую дверь и полыхающий за ней заполненный раскаленными угольками очаг.

Она не ошиблась, но рядом больше нет того, с кем она могла бы рассчитаться, предъявив свидетельство своей храбрости. Вокруг вообще нет ни одного взрослого человека, не удивленных отсутствием таверны завсегдатаев, ни трактирщика, только какой-то мальчишка метко бросил в Клодию снежком и со злорадным хихиканьем стремглав понесся прочь. Клодия сморщилась от внезапного позыва боли, снежок задел голенище сапога, как раз в области того места, где остался след от укуса волка, но ребенку все равно. Дети играют в снежки и всегда рады хоть чем-то задеть странно выглядящих прохожих. А чего она могла ожидать. Без берета всем видно, что она девушка, а какая дама, пренебрегая привычным нарядом, станет одевать брюки и камзол. Принято считать, что леди носят платья. И все-таки Клодия ощутила обиду, почти злость, всего на миг ей захотелось убить или покалечить нахального подростка, убегавшего к поселку, будто кто-то темный и злобный, затаившейся внутри нее, навеял ей это желание, точнее жажду крови. Клодия побрела прочь, даже не заметив, что ребенок, уже успевший отбежать на приличное расстояние оступился на ровном месте и упал.

Девушка приложила руку к разгоряченному лбу. Она ведь, действительно, не встретила в чаще волков. Они, как будто, все перевелись всего за одну ночь. Странное существо ведь сказало ей, что утром хищники уже ее не побеспокоят и сдержало свое обещание. Домой она вернулась живой, но далеко не спокойной. Израненное плечо ныло, а в мозгу боролись противоречивые предположения. Лучше было бы думать о том, как она объяснит домашним свое отсутствие. Придется пройти через черный ход и надеяться, что никто еще не заметил, что ее не было всю ночь. Клодии нечего было бы ответить на расспросы, пришлось бы срочно что-то выдумывать, точнее врать. Честно ответить она бы не смогла, ложь еще смогла бы показаться правдоподобной, хорошо состряпанному вранью поверили бы, но если бы она правдиво рассказала обо всем, то ее сочли бы лгуньей или сумасшедшей. Лучше обо всем умолчать. Клодия решила так. Когда она рассказывает о своих творческих планах никто не относиться к ней серьезно, значит сегодня вечером, очутившись в кругу знакомых и гостей она будет молчать. Никто не узнает, что безмолвные уста хранят страшную тайну.

Покровитель

Чугунные кованые ворота приоткрылись. Хорошо смазанные петли не издали ни единого скрипа. Прижавшись лбом к холодному оконному стеклу Клодия наблюдала, как кареты и дрожки по освещенной дороге медленно подъезжают к поместью. С высоты мансарды казалось, что это не элегантные экипажи, а какие-то редкостные ящерицы с раззолоченными спинками ползут по заледеневшей земле. Слишком глубокий снег. Сколько бы лакеи не расчищали подъездную аллею, а насмешница-метель наносила все новые и новые сугробы. Зима обычно более суровая к мерзнувшим в не топленных домах беднякам теперь вздумала подшутить и над аристократами.

Клодия невольно удивилась, как в такую погоду ей вообще удалось выбраться из леса. Она даже не простудилась, хотя там долго проблуждала в пургу. Казалось, что кто-то незримый решил уберечь ее и от смерти и от болезней.

Взглядом Клодия оценила экипажи прибывших гостей. Карет не так уж много и они не такие роскошные, как в столице. В Париже даже на простое чаепитие к ним собиралось вдвое больше гостей. Там у Паулины были друзья, целая когорта приближенных ко двору сплетников, а здесь, в Оверни не так уж много тех, кого амбициозная кузина сочла себе ровней. Зачем они только сюда приехали? Нет, Клодия не хотела задаваться таким вопросом. Ей ведь здесь очень нравилось. Ее тянуло бесконечно долго бродить по коридорам и залам старинного поместья. Ей нравилось смотреть в окно на белую круговерть снежных хлопьев, на мягкий свет газовых рожков, но она боялась даже вспоминать о том существе, которое бродит по лесу.

— Дьявол. Это был сам дьявол, — шепнула Клодия в снежную мглу, и откуда-то, возможно, со стороны леса донесся долгий протяжный гул, то ли волчий вой, то ли плач, выползшего из ада на землю и безнадежно несчастного существа.

Клодия почувствовала, что мерзнет. Погасший камин уже не мог согреть холодных монолитных стен. А ведь она даже не успела переодеться к вечернему приему. Клодия с унынием взглянула на тускло блестевшие в темноте пуговицы на лацканах своего камзола. Ей совсем не хотелось снимать привычную одежду и звать горничную, чтобы та помогла туго зашнуровать корсет, как того требует мода. Лучше было бы вот так вечно стоять перед окном, смотреть на круговерть метели и воображать, что ты сама вот-вот легко затанцуешь среди снежинок, не ощущая больше ни холода, ни забот. Просто смотреть на метель — вот лучшее спасение от всех переживаний. В душе смешалось столько сомнений. Клодии совсем не хотелось выходить к гостям, ловить на себе косые взгляды или вынужденно выслушивать от кого-то снисходительные наставления. Паулина в любом обществе могла найти единомышленников, людей, которые склонны сплетничать о последних новостях и отпускать колкие замечания. Кузина, наверняка, уже успела объяснить всем своим новоявленным друзьям, что в их знатной, до этого ни чем себя не запятнавшей семье появилась девушка, которая предпочитает пустое, бессмысленное сочинительство стихов поиску выгодной партии.

Если бы некоторые родственники не были такими гарпиями. Клодия улыбнулась собственному отражению в оконном стекле. Витиеватый снежный узор обрамил отражение причудливой рамкой и сделал его похожим на призрачный портрет.

Придется все-таки спуститься вниз и переодеться. Клодия предусмотрительно спрятала ружье и нож, бережно погладила эфес старинной шпаги, висевшей на стене. Мансарда была ее тайным убежищем. Здесь она хранила свое оружие и многие старые вещи, которые имели ценность для нее одной. Незачем было тянуть время, чтобы кто-то поднялся наверх и понял, что госпожа тайно практикуется в фехтовании.

Длинная в пышные оборках атласная накидка, висевшая на крючке вполне подошла для того, чтобы скрыть от любопытной прислуги довольно странное одеяние. Под ворохом переливающейся шуршавшей материи невозможно было определить платье на Клодие или мужской костюм. Не уложенные по последней моде волосы вполне можно было скрыть под капюшоном.

Клодия заперла мансарду на ключ, проворно сбежала вниз по лестнице. Стены дома, как крепость защищали ее от все тех демонов, которым позволено бродить по промерзшей земле близ поместья и все-таки Клодие показалось, что внутри самого дома поселилось какое-то громадное невидимое существо, затянувшее все каждый дюйм вокруг налетом зла. Какое-то ледяное дыхание окатило все пространство кругом и атмосфера внутри дома стала почти нестерпимой.

Клодия толкнула створку резных дверей и вошла в свою комнату. Здесь царила полная темнота, но стоило переступить порог, как одна из свечек в настенном бра вдруг вспыхнула ярким сине-оранжевым пламенем.

Клодия невольно вздрогнула. Свеча не могла загореться сама собой. Возможно, в комнате кто-то был, кроме нее. Может, кто-то прятался за шторой. Дверь за спиной Клодии быстро и плавно захлопнулась, как будто отгораживала путь к отступлению, раздался тихий щелчок замка. Девушка отлично знала, что за спиной у нее никого нет, и коридор, по которому она проходила был пустым. Дверь могла захлопнуться от ветра, но все окна плотно закрыты и ветер в помещение ворваться не мог.

Нехотя Клодия все же обернулась на закрытую дверь. Ей казалось, что кто-то темный и проворный то вырастает у нее за спиной, то бесшумно пляшет кругом по комнате. Конечно же, это всего лишь играет шутку разыгравшиеся воображение, так бы решил на ее месте кто угодно. Жаль только, что ни от каких логических доводов не исчезало странное ощущение, что рядом находиться кто-то бестелесный и озорной, кто-то, кто, возможно, желает ей зла.

Синеватый призрачный свет пропал. Пламя свечи выровнялось и обрело кроваво-оранжевый цвет. Теплое сияние выхватило из темноты стол и тени, пляшущие на небольшом участке стены. Если кто-то и был рядом, то он остался в темноте, пятно света его не коснулось.

Золоченая резьба на двери тоже тускло мерцала. Клодии казалось, что дверь в этот миг служит всего лишь тонкой перегородкой между двумя мирами. Стоит повернуть назад и сколько не нажимай на резную ручку дверь не откроется, сколько ни зови на помощь, а твоих криков никто не услышит. Заслон непроницаем для звуков, нерушим для ударов. Остается один путь вперед, но если избрать его, то можно уже никогда не вернуться. Исполненная какой-то странной решимостью Клодия двинулась поближе к пяточку мягкого, теплого сияние. Оранжевый луч был слишком скуден, чтобы развеять мрак, но он позволял разглядеть какие-то странные предметы, которых раньше не было на письменном столе. Уходя, Клодия оставила на столешнице только несессер для письменных принадлежностей и стопку чистых страниц, но теперь они куда-то пропали. Прямо под косо падающим сверху лучом на столе лежал длинный, как развернутый свиток лист бумаги. Еще один шаг вперед. Шурша оборками длинной накидки Клодия приблизилась к столу. Нет, это не бумага, это пергамент. При ближайшем рассмотрении становилось заметно, что тонкая хорошо выделанная кожа исписана густыми черными чернилами и только несколько слов в конце свитка выделены красным. Что это за язык? Клодия никогда не видела таких странных букв и символов. Она не смогла бы понять ни слова из договора, но почему-то была уверенна, что в этот причудливом, не читаемом тексте сокрыты все параграфы ее судьбы. Договор? Откуда такая внезапная и твердая уверенность, что это договор, а не просто ничего не значащий текст?

На столешнице из красного дерева развернутый свиток выглядел зловеще. Нежная, гладкая текстура пергамента почему то напомнила Клодии о новорожденных в колыбели, а черные символы бежавшие поперек листа, как будто сообщали «помни о смерти, и о том, что кроме смерти есть еще один тайный путь». Пройдет еще пара секунд и ей все станет понятно. Уверенность в том, что ближе к полуночи к ней придет озарение и она сможет прочесть всю тайнопись стала почти непоколебимой. Клодия инстинктивно вытянула руку вперед еще прежде чем поняла за чем тянуться ее пальцы. Кроме свитка на столе поблескивали ловя блики от свечи еще два предмета, медная чернильница на гнутых ножках, которая казалось вот-вот сама начнет ползать взад-вперед по столу, нервно выжидая момент, когда ею воспользуются и перо. Железное перо! Клодия никогда еще не видела таких перьев, отлитые целиком из прочного железа и с заостренным, заточенным, как лезвие концов. В чернильнице поблескивала какая-то густая багряная жижа, а на кончик пера страшно было смотреть, казалось, он предназначен специально для того, чтобы прокалывать кожу до крови и писать, писать, писать свои инициалы до тех пор кровь под давление железа вытекшая из вены не будет перенесена на чистый лист.

Клодия не хотела прикасаться к перу, но пальцы сами тянулись к нему. Ладонь, как будто стала отдельным от нее существом, которое уже не слушалось хозяйки, а желало, как можно скорее и против ее воли схватить пугающий предмет. И что произойдет тогда. Возможно, в этот миг уже все тело Клодии не будет принадлежать ей, а отдастся иным силам. Единственный способ спастись, это отрубить себе руку, чтобы она уже не могла предательски притягивать свою владелицу к гибели. Так матрос, рука которого застряла в якорной цепи перерезает собственное запястье, чтобы самого его не засосало в пучину. Клодия была достаточно решительной, чтобы нанести роковой удар, но у нее не было с собой ни кинжала, ни ножа, все свое оружие она оставила в мансарде, а пальцы продолжали тянуться к перу против воли, так, словно ими на миг завладел демон.

Вот уже ее ногти коснулись столешницы и блик от свечи вспыхнул отсветами на черных символах так, словно это была вовсе не бумага, а начищенная до блеска медная поверхность. Кто-то торжествующе хохотнул во тьме, какой противный смех. В такт ему раздался спокойный, строгий голос, который начал возражать. Каким-то уголком сознание Клодия уловила спор, вернее отголосок чьей-то беседы, очень короткий диалог, в конце которого тот, кто до этого смеялся взвизгнул и пронзительно завопил, как будто от боли.

Звук чужих шелестящих, едва слышимых голосов помог ей собрать остатки сил и воспротивиться чьей-то потусторонней воле. С невероятным усилием она сжала в кулак пальцы уже почти схватившие перо. Ногти вонзились в ладонь. Боль привела ее в чувства. На миг Клодия потеряла чувство ориентации, а может кто-то подтолкнул ее в локоть. Все произошло слишком быстро. Клодия даже не могла с уверенностью сказать ее ли это ладонь случайно толкнула медный предмет или же чье-то темное сильное крыло на миг вынырнувшее из тьмы опрокинуло чернильницу и красная жидкость разлилась по столу, запятнала часть договора.

— Возьми перо и все беды останутся позади, — шептал ей в ухо какой-то голос, но Клодия попятилась от стола.

Это же кровь, ужаснувшись сообразила она. В чернильнице были налиты не чернила, а кровь, которая теперь алой, густой струйкой растекалась по столу.

Никто больше не мог удержать ее в комнате. Клодия быстро кинулась к двери, рассчитывая стучаться до тех пор, пока кто-нибудь не выпустит ее, и чудо, дверь распахнулась еще прежде, чем она успела коснуться ручки.

Клодия опрометью бросилась бежать по коридору. Ее ли накидка шуршала так тревожно или кто-то шел за ней, а звук его шагов заглушал мягкий слой ковра. Клодия прижалась к стене, пытаясь рассмотреть силуэт преследователя. Но преследователя не было, только тьма странно сгущалась в тупике коридора, создавая иллюзию человеческого силуэта. Казалось, что кто-то стоит там и ждет.

— Мадемуазель! — Кто-то робко тронул Клодию за плечо. — Мадемуазель, мне велело причесать вас перед балом.

Клодия с трудом сумела сфокусировать взгляд на чепце горничной. Подумать только, всего секунду назад весь дом казался ей одним огромным необитаемым лабиринтом, в котором можно сколько угодно бегать по кругу спасаясь от призраков и при этом не встретить ни одной живой души, а сейчас вдруг откуда-то начали появляться люди. Клодия чуть было не рассмеялась, решив, что и вправду побывала в зазеркалье.

— О Боже! — горничная испуганно вскрикнула, заметив царапины от волчьих когтей на руках своей госпожи. — Что с вами случилось, мадемуазель?

— Ничего, Софи, — Клодия чуть распушила рюши, чтобы скрыть шрамы. Служанке можно не отвечать, а вот, что она скажет гостям, если тебе поинтересуются, кто так жестоко исцарапал ей ладони. Придется списать все на взбесившуюся кошку, не может же она открыто признаться, что решила устроить безумную охоту на волков. Точнее не на волков, на дьявола. И этого дьявола ей удалось убить. Язык вырезанный из глотки вепря доказывал ее право охотницы на ту тушу, которую так беспощадно растерзала в пещере та тварь.

— Софи, это ты принесла в мою комнату те …предметы? — Клодия не знала, как назвать тот свиток с непонятным текстом и стоит ли упоминать о том, что чернильница была наполнена кровью.

— Какие предметы, госпожа?

— Те, что на столе.

— Вы сами не велели мне там ничего трогать, — Софи нервно теребила фартук, чувствую, что вот-вот ее в чем-то обвинят.

— Пойдем со мной! — Клодии не хотелось в одиночестве возвращаться к своему столу, обагренному струйкой крови. Пусть вместе с ней пойдет свидетельница. В чьей-то компании, пусть даже простой горничной, сложнее испугаться, чем в одиночку.

Дверь все еще была приоткрыта, но свеча уже погасла. Софи поспешила зажечь бра. Она не знала, что в комнате побывало зло и поэтому ничего не боялась. Тот, кто не осведомлен о загадочных пугающих происшествиях может смело исполнять свои обязанности и даже развести огонь в камине, не подозревая о том, что еще секунду назад по этой самой комнате отплясывал кругами злой дух.

Клодия невольно вцепилась в руку служанки, когда свет озарил помещение. Ей хотелось иметь хоть какую-то поддержку, когда она увидит атрибуты какого-то странного ритуала во второй раз. Хорошо, когда можно вцепиться в кого-то, кто вытянет тебя из бездны или разделит твою участь. Бра осветило стол, но никакого договора на столе уже не было. Куда безвозвратно исчезли и черница, и остро заточенное перо. Только что вошедшему могло показаться, что их не было совсем, но они были. Клодия знала, что ей все это не показалось. Для галлюцинации сценка вышла слишком реалистичной. Девушка даже преодолев страх приблизилась к столу, чтобы убедиться, что на его поверхности не осталось красных мазков крови. Никаких следов не было. На столешнице громоздились только те вещи, которые Клодия оставила сама, посередине лежала стопка чистых веленевые листов бумаги, никакого намека на то, что среди них мог затеряться хотя бы клочок старинного пергамента.

Клодия устало прислонилась головой к стене. В мозгу тревожно билась одна мысль « в том договоре было сказано все», но что именно. Голос служанки донесся откуда-то издалека. Кажется, Софи спрашивала о том, какое платье госпожа предпочтет для бала.

Ее любимый наряд висел в шкафу. Клодия сама распахнула дверцы, хотела прикоснуться к розовому шелку, но нащупала пальцами только неровные обрывки.

— Слишком мало света, — Клодия видела, как розочки отлетают от корсета и ложатся на пол, но большего рассмотреть не могла. Было ясно только то, что роскошный наряд на вешалке превратился в рваную тряпку. Остальное скрывала темнота. В этой мгле в углу шкафа могло копошиться то самое когтистое существо, приползшее за Клодией из леса.

— Оно же изодрано ножом, — ахнула подошедшая Софи. Свеча в ее руке выхватила из мглы юбки, искромсанные на мелкие лоскутки.

— Или волчьими когтями, — едва слышно прошептала Клодия. Могло ли такое случиться, что волки решили отомстить ей за убийство своих собратьев и уничтожили самую любимую вещь охотницы. Лоскутки скользили под пальцами, так неровно и неаккуратно разрезанные, будто их, действительно, порвали волчьи когти.

Конечно же, нашелся другой бальный наряд. Софи зашнуровала на хозяйке корсет, собрала золотистые волосы в замысловатую прическу и украсила искусственными цветами. Клодия бросила быстрый взгляд в зеркало и подумала, что это не она сама, а всего лишь манекен в роскошном синем платье. Тело без души. Душа осталась там, на заснеженных дорогах, по которым бродят волки. Клодию не оставляло чувство, что стоит ей спуститься к гостям и вслед за ней в двери со скрежетом и стонами вползет то самое, страшное существо и потребует, чтобы она снова отправилась за ним в лес. Оно ведь не могло так быстро переменить свое мнение. Оно отпустило ее и не сможет позвать назад.

Стихи! Как же она могла о них забыть. Клодия поспешно вернулась назад и подхватила нужный лист. Конечно, она помнила все наизусть, но лучше было спрятать глаза в текст, а не смотреть в равнодушные глаза тех перед кем в рифмах открываешь свою душу. Паулина обещала ей одно выступление перед гостями. Кузина могла о своем обещание уже забыть, но Клодия все еще мечтала, что у нее в жизни будет один миг славы и даже если после этого за ней явятся все демоны с Па-Де-Дом, она не пожалеет, что отдала все за одно мгновение триумфа.

Двери бального зала были приоткрыты, издали заметен холодный блеск зеркал, отражающих свечи и мерцание драгоценностей. На последний ступени лестницы Клодия помедлила. Общество собиравшееся вокруг кузины всегда настораживало ее. От этих именитых особ не веяло могильным холодом, как из чащи, где собирались волки, но те пренебрежение ко всему вокруг, себялюбие и высокомерие, которые исходили от них были куда хуже, чем гнев целой волчьей стати. Волки по крайней мере не скрывали свою хищность под маской холодной любезности, они либо нападали, либо нет, а эти люди могли смеяться, шутить и сплетничать с тобой, а втайне плести сеть интриг против тебя же. Им, наверное, было даже весело вечером пить с тобой вино и флиртовать, а наутро наблюдать, как благодаря их же проискам твоя голова отскакивает от топора палача.

Клодия прижала к корсажу лист с четверостишьями и попыталась унять поток тревожных мыслей. Это были даже не просто мысли, а предчувствие, страх, но нельзя давать ему воли. Да, ей неприятны эти люди, но их общество приходиться терпеть день за днем, приходиться заставлять себя казаться похожей на них, охотящейся за земными благами и не рвущейся к неземной мечте. И не важно, что блеск драгоценностей скрывает внутреннее бездушие. Клодия должна сделать вид, что не замечает этого и не стремиться прочь из опасного окружения, в которое попала.

Опасное общество! Вот эпитет, который подходит как нельзя лучше всему этому собранию. Здесь нельзя предугадать от кого именно исходит зло. Недоброжелателем может оказаться кто угодно: кавалер, пригласивший тебя на танец, старик в роскошном камзоле и со зловещим взглядом, прячущийся все время где-то позади на собраниях Паулины, дама, заведшая с тобой разговор или твоя собственная кузина.

Клодия внутренне содрогнулась при последнем предположении. Ей не хотелось верить, что кто-то из ее же семьи замышляет против нее недоброе. Самой ей хотелось бы даже на зло близких отвечать добром, но к сожалению близкие не всегда готовы были кинуться в распростертые им объятия. Девушка тяжело вздохнула, набрала побольше воздуха в легкие и шагнула к приоткрытым дверям. Ах, почему только в этот момент ей так ясно почудилось, что то был шаг к эшафоту?

— Клянусь вам, дорогая, я видел ее там… прямо возле того места, где обычно собираются они, — произнес вдруг кто-то в бальной зале, и Клодия на миг задержалась у дверей. Чей это может быть голос, такой проникновенный, медоточивый и …опасный. О ком он говорил с такой скрытной, коварной интонацией?

Девушка быстро проскользнула в зал, огляделась по сторонам, но поиски оказались тщетными. Возле дверей застыли в своих обычных позах только двое неподвижных и чопорных лакеев. Они бы ни бы ни за что не посмели разговаривать во время приема. Даже сейчас они напоминали истуканов в ливреях, хотя и не ждали, что еще одна гостья появиться в дверях. Они не могли произнести ни слова. И уж тем более ни одним словом не мог перекинуться с ними Жюстен, этот молоденький и весьма привлекательный рифмоплет, который уже успел прослыть дерзким и стойким. Клодия не могла понять почему, ведь в ее присутствии он все время как-то странно робел, опускал взгляд, никак не мог найти, что сказать. Вот и сейчас он покраснел, тихо пробормотал что-то, то ли приветствие, то ли извинения и поспешно отвел глаза. Он вел себя так, словно был перед ней в чем-то виноват. Другая бы на месте Клодии кокетливо улыбнулась молодому человеку и протянула руку для поцелую, но Клодия не смогла. Хоть Жустен и был любимцем женщин, но она относилась к нему с какой-то тайной, внутренней неприязнью. Что бы он ни делал и ни говорил, она точно знала он не сможет стать ей ни другом, ни искренним собеседником, ни кавалером, ведь он же тоже пишет стихи, а это значит, что он — конкурент. Конечно, было глупо так думать, но иначе думать она просто не могла, срабатывало какое-то безошибочное чутье, которое говорило, когда перед тобой стоит враг или соперник.

Клодия с сожалением вздохнула, не обращая внимание на восхищенные и враждебные взгляды, устремленные на нее из разных концов зала. Она отлично знала, что неправильно было бы назвать Жюстена полноценным соперником, ведь стихи для него не призвание, а всего лишь развлечение, еще один способ добиться всеобщего признания. Поклонницам, собравшимся вокруг все равно, что он декламирует: собственные сочинения или отрывок из чужой книги, главное только побыть дольше рядом с небезызвестным любимцем общества и неважно, что в его стихах недочет рифм и нет ни единой оригинальной мысли, главное у самого Жюстена есть наследство, которому многие могли бы позавидовать, поток золотых монет, который кажется неиссякаемым, титул и положение при дворе, да к тому же еще и обаятельная внешность. При всех этих данных даже полную бездарность станут льстиво называть великой.

Клодия уже не в первый раз подумала, зачем только молодой «поэт», бросив все, притащился в такую глушь вслед за Паулиной. Неужели общество, собравшиеся здесь может показаться ему незаменимым? И интересно все же почему он оробел перед вошедшей так, будто его тяготило перед ней чувство непростительной и ужасной вины?

Шурша пышными юбками, Клодия прошла вперед. Начищенный до блеска паркет скользил под ногами. Зеркала на стенах ловили и размножали на десятки раз ее отражение — стройную фигуру в очень элегантном синем наряде, с каскадом нескольких длинных золотых локонов, выпущенных из прически на обнаженную спину.

— Венера! — прошептал ей вслед кто-то из гостей, кого Клодия видела впервые. Как странно! Этот новый гость стоял от нее шагах в десяти и шептал едва слышно и тем не менее она все отчетливо расслышала. Разве можно улавливать едва различимые звуки на таком расстоянии?

А та фраза, которую она услышала перед тем, как войти в зал. Клодия так и не смогла определить, кто ее произнес, лишь была уверенна в том, что говоривший не стоял вблизи дверей, а находился где-то в центре зала. Каким чудом она смогла расслышать его шепот, еще не переступив порога?

Клодия обвела настороженным взглядом всех собравшихся и невольно удивилась тому, что только впервые прибывшие гости смотрят на нее хоть и без особой доброжелательности, но с неизменным восторгом, а старые знакомые даже не хотят поздороваться с ней. Невозможно было не то, что дождаться от кого-то обычных слов приветствия, никто даже ей ни кивнул. Она, как будто очутилась в бесконечном зеркальном пространстве в кругу иллюзорных безмолвных отражений и неподвижных изваяний.

В одном отдаленном уголке, в алькове мелькнула аккуратная, с медно-рыжими локонами головка кузины, и Клодия устремилась туда, удивленно оглядываясь, когда гости расступались, чтобы уступить ей дорогу, но не из вежливости. Они отшатывались от нее, словно от прокаженной, с ужасом и отвращением.

Возможно, Паулина объяснит ей в чем дело. Кузина как раз беседовала с каким-то гостем, расположившись на софе, вдали от зеркал, там где несмотря на свет люстр над альковом сгущалась тень. Клодия и раньше видела собеседника кузины, внушительной наружности пожилого господина, с пронизывающим, немного зловещим взглядом и орлиным носом, всегда затянутого в дорогой черный бархат и всегда мрачного. Она не обмолвилась с ним не словом, но часто ей казалось, что он уже успел каким-то непостижимым образом прочесть ее мысли и узнать, чего она боится. Уж не станет ли он потом шантажировать ее и всех других гостей причинами их страхов? Клодии казалось, что от него всего можно ожидать, даже самого низменного поступка, казалось, что его пронзительные, с алыми прожилками глаза преследуют ее всюду, в какую бы часть зала она ни направилась.

Клодия уже почти пересекла зал, как вдруг вынуждена была остановиться. Кто-то резко и сильно дернул ее за талию. Казалось, что чья-то холодная рука на миг приобняла ее и оттащила на шаг назад, но стояло всего лишь обернуться через плечо, чтобы понять, позади никто не стоит. Никто не мог так беззастенчиво обвить ее за талию на глазах у всех и с силой заставить остановиться.

Девушка рассеянно огляделась вокруг себя, а вдруг сейчас на паркете отпечатаются следы кого-то невидимого, кто тайно проник в зал. Но никаких следов не было. Только ощущение неземного, сильного и пламенного прикосновения осталось с ней навсегда. Кожа под твердым, туго затянутым корсетом горела огнем так, будто на ней навеки оставило печать соприкосновение с неземным существом. И это на глазах у множества свидетелей, которые кажется даже ничего не заметили, только лучшая подруга кузины графиня Каролин Латур слегка поежилась, словно кто-то болезненно и ощутимо ущипнул ее, а потом рассмеялся над ее же ухом.

— Ведьма! — тихо шепнула она, бросив быстрый взгляд в сторону Клодии.

— Что? — изумленно переспросила девушка, но ответа не последовало, только еще один враждебный, высокомерный взгляд, каким ее светлость обычно смеривала соперниц или служанок. Кажется, на ее обнаженном плече расплылось маленькое красное пятнышко, будто от царапины. Клодия не могла разглядеть наверняка, к тому же ее отвлек какой-то легкий, но настойчивый звук, донесшийся со стороны приоткрывшегося окна. Кажется, шелест крыльев.

— Наверное, ветер, — пробормотала Клодия. Разве кто-то кроме ветра мог распахнуть окно, находившиеся так высоко над землей? Но ветер не мог шелестеть так нежно, призывно и таинственно, как могут шелестеть, наверное, только крылья ангела. Жаль только, что никто кроме нее одной не слышал этих завораживающих звуков.

— Ты опоздала, это невежливо по отношению к гостям.

Руки Клодии опять кто-то коснулся, но на этот раз прикосновение было вполне ощутимым, земным, даже немного грубоватым. Сразу было ясно, что вокруг ее запястья обвились тонкие, цепкие пальчики кузины. Далеко не дружеское пожатие разительно отличалось от нежного, едва уловимого касания крыла или чьей-то невидимой руки. Все иллюзии Клодии в миг развеялись. Не осталось больше ни фантазий, ни незримого гостя. Она чувствовала себя так, будто в один миг с небес снова опустилась на землю. И падение оказалось слишком болезненным.

— Я совсем не хотела показаться невежливой, — шепнула Клодия в оправдание так тихо, чтобы ее не смог расслышать никто кроме Паулины. Почему она должна оправдываться, она сама не понимала. Просто, ее кузина всегда и всюду держалась так естественно и величественно, словно была хозяйкой каждого места, куда ступала и все должны были подчиняться ей. Настоящая аристократка! Ее непоколебимая самоуверенность подавляла любого. Внезапно Клодия пожалела, что не может стать такой же независимой и гордой. У нее никогда не хватит на это дерзости.

— Мне не хотелось никого обидеть, — еще раз извинилась она.

— И тем не менее ты успела каждого оскорбить, еще до того, как явилась сюда, пусть и с опозданием, — Паулина приняла извинения, как должное. Выражение недовольства так и не исчезло с ее лица.

— Каким же образом? — спокойно, чуть вызывающе осведомилось Клодия, но внутри нее все содрогнулось. Неужели кто-то узнал о безумной, ночной охоте на волков? Это было невозможно. Никто из присутствующих не осмелился бы забрести ночью в лес. Разве только на тайную дуэль или же здесь тоже скрывались те, кто не прочь был посмотреть на шабаш. Неожиданно вспомнилась карета, проезжавшая мимо, лошади вздыбившиеся при виде креста и молчаливый кучер. Мог ли в этой карете ехать кто-то из знакомых Паулины. Вряд ли. В этом случае Клодия узнала бы герб на дверцах кареты.

— Что я сделала не так на этот раз? — уже мягче переспросила она. Возможно, речь шла о каком-то мелком проступке, о какой-то необдуманной фразе, нечаянно отпугнувшей очередного кавалера или слишком вольном поведении в присутствии посторонних. Ведь Паулина вечно и во всем пыталась усмотреть что-то предосудительное. Клодия с сожалением подумала, что как бы благообразно она себя не вела, ее родня все равно была бы ее недовольна. Уже не впервые в жизни в ее голове возник вопрос: почему? Почему все ее родные с тех пор, как она себя помнила относились к ней так, словно она им чужая, словно она вовсе и не человек, а какое-то вынужденно удочеренное дитя, на котором с рождения лежит печать проклятия.

— Где только вечно витают твои мысли? — Паулина небрежно прервала ее раздумья. — Оглянись же наконец, дорогая, ты среди людей, а не в лесу.

Кузина мило улыбнулась кому-то, кто быстро прошел мимо них. Хоть ее слова и могли показаться доброжелательными, но были произнесены с такой суровой интонацией, что сложно было не принять их за обвинение.

Клодия с трудом высвободила руку, на которой через минуту, наверное, уже остался бы синяк от слишком крепкого пожатия.

— А где твой гость? — тихо спросила она, только сейчас заметив, что софа в алькове пуста. Вычурно одетый старик куда-то исчез. Не мог же он просто раствориться в негустой толпе приглашенных.

— Кого ты имеешь в виду? — Паулина нахмурилась.

— Того, с кем ты говорила минуту назад… — Клодии, конечно же, его когда-то представляли, но именно сейчас имя, как назло вылетело у нее из головы. Как странно, обычно она не забывала ничьих имен, а теперь вдруг забыла, словно кто-то стер его у нее из памяти. Не мог же этот старец оказаться придворным магом, специально прибывшим в Овернь, чтобы посетить их поместье.

— Что ты там прячешь? — Паулина заметила в сжатой руке Клодии белевший клочок бумаги и постаралась выказать явное пренебрежение. Сейчас, наверняка, последуют нотации. Девушка потупилась и спрятала сжатую руку в складках платья.

— Ах, дорогая моя, — все тем же притворно-доброжелательным тоном повторила Паулина. — Оставь свою поэзию. Кому сейчас это нужно? Сегодня ценится искусство быть обходительной с гостями, а не забивать им головы рифмами.

Она хотела добавить что-то еще, но не успела. Кто-то из гостей завел разговор на интересующую ее тему и Паулина устремилась туда, увлекая за собой и кузину. Клодия ощутила резкое сердцебиение и холод, разлившейся по всему телу, словно огонь опалил ей все внутренности. Огонь, который вырвется наружу через дыхание при первом же ее слове. Такое случалось с ней всегда, когда кто-то пренебрегал ее сочинениями или усомнился в таланте. Казалось, что она уже не принадлежит сама себе, а ее телом руководит какая-то могущественная и опасная сила, некто третий, вселившийся в нее. Некто огнедышущий и готовый сокрушить все. Еще чуть-чуть и откуда-то извне возникнет пламя, в котором сгорит и она сама, и все, кто окажутся поблизости.

Клодия попыталась отвлечься от плохих мыслей и прислушаться к оживленному разговору гостей.

— Что вы, можно ли сейчас в наш век верить в такие сказки? — укоризненно произнес кто-то, кого она еще не знала.

— Это ни сказки, — тихо возразил Жюстен, неслышно и неуловимо подкравшийся сзади. Он никогда не ждал приглашения, наоборот всегда заговаривал первым сам, часто спорил, отстаивая свою точку зрения и не раз такой спор грозил закончиться дуэлью.

— Сказки не бывают такими страшными и правдоподобными, как те истории, которые можно услышать от местных жителей, — настаивал он.

— И чего же в них правдоподобного? — все же не хотел сдаваться оппонент, очевидно, еще не знакомый с неукротимым нравом Жюстена, с его полным бесстрашием перед любой схваткой, словесной или той, где необходимо применить оружие.

— Хотя бы то, что несколько зверски разорванных трупов нашли недавно именно возле тех местах, где по преданиям ночью резвятся те, кого принято обозначать словом «они», хотя я понять не могу к чему такая осторожность. Почему бы не назвать их именно теми, кем они являются в действительности? Неужели только потому, что их настоящее название звучит слишком сказочно? Или же оно пугает всех нас? — он обвел вызывающим, многозначительным взглядом собравшихся и все желающие поспорить, почему –то тут же раздумали. Только кто-то один робко заметил.

— Я конечно могу и ошибиться, но разве не может обычный дикий зверь разодрать человеческое тело точно так же? Разве обязательно быть сверхъестественным созданием, чтобы нанести смертельные раны припозднившемуся путнику?

— Свидетелей нет, мы можем только предполагать и по одному и по другому поводу, но я скорее готова склониться к первому, — наигранным мелодичным тоном заявила Паулина, жеманно улыбаясь то одному, то другому гостю. — Конечно, гораздо легче объяснить все происшедшее естественными причинами, но ведь мы сами с вами, живя здесь, не раз становились свидетелями невероятных и пугающих событий. Разве не часто слышали путники, задержавшиеся в дороге ночью странных звуки, доносившиеся с Па-Де-Дом?

Клодия вздрогнула, услышав название. Оно напугало ее так, будто она сама была там в одну из этих ночей, будто видела ведьм и демонов на шабаше, будто слышала голоса, звавшие ее присоединиться к дьявольскому веселью. Она знала, что побледнела в этот миг и что взгляды всех гостей устремлены на нее.

Только почему-то никто не спешил ей помочь. Не слышалось привычных восклицаний:» скорее помогите, иначе она упадет в обморок», никто не пододвигал кресло, не раскрывал вееров, ни протягивал нюхательную соль или бокал с водой, никто даже не пытался поддержать ее за талию, чтобы она не упала. Все видели, что она смертельно бледна, что вот-вот лишится чувств и как будто… радовались этому.

Клодия не могла поверить тому, что кто-то может торжествовать по такому поводу. Скорее всего ей это только почудилось.

— Правда ли, что там устраивают шабаши? — с лукавой улыбкой осведомилась Каролин. — И что все нечистые силы из леса спешат туда с наступлением сумерек?

— Все это может оказаться выдумками, — заметил кто-то, но его не поддержали. Кажется, все гости кроме двух или трех придерживались другой версии.

Это какая-то игра, подумала Клодия. Гости всего лишь забавляются, разыгрывают тех, кто не посвящен в правила их фарса. Только вот обычно представление не разыгрывают с таким злорадством.

— Говорят, что дьявол оставляет своими когтями кровавую отметину на теле каждого, кто побывал на шабаше. Такая метка называется печатью злых сил, — как бы между прочим сообщила Каролин и неторопливо пригубила бокал с винам.

Вино? Кровь? Клодия вспомнила волков, их разорванные глотки и ощутила, как к горлу подступает тошнота.

— Расскажи нам обо всем об этом поподробней, дорогая!

— Я? — Клодия изумленно подняла глаза, поняв наконец, что предложение кузины обращено к ней, а не к Каролин. — Но ведь я совсем ничего об этом не знаю.

И опять все взгляды устремились на нее с нескрываемой насмешкой, недоверием или даже презрением. Кто разъяснит ей, в чем причина того, что происходит вокруг. Может, это всего лишь кошмарный сон?

— Говорят, что по голосу собеседника можно понять, когда он лжет, — медленно и вдумчиво произнесла Паулина и вдруг многозначно добавила. — Твой голос дрожит.

Куда она клонит? Всего на миг Клодия ощутила себя загнанным зверьком, а спутя миг уже четко поняла: она в ловушке.

— Что ты имеешь в виду? — все-таки робко спросила девушка. Она с трудом узнавала собственный голос. Он, действительно, звучал взволнованно, чуть-чуть дрожал и казался чужим.

— Признайся честно, ты была ночью на Па-Де-Дом? — резко спросила кузина. Если б только этот вопрос можно было принять за шутку. Тогда бы все объяснилось сама собой. Всего лишь шутка, чтобы позабавить собравшихся, но спросить об этом серьезно в присутствии стольких людей. В присутствии множества свидетелей это звучало, как обвинение.

— Конечно, нет, — как можно более решительно произнесла Клодия, но очевидно ее ответ прозвучал не слишком убедительно. Никто не поверил.

— Но тебя там видели, — обличила ее Паулина. — Когда уже смеркалось, ты направлялась в одиночестве прямо туда.

— Ложь! — Клодия тряхнула головой так, что несколько шпилек выскользнуло из прически и длинные вьющие пряди упали ей на плечи.

Что задумала кузина? Опозорить ее перед целым собранием гостей? Выставить дурочкой перед избранным обществом? Не могла же ненависть родственницы зайти так далеко, чтобы довести ее до такого низкого, но очевидно хорошо продуманного плана. Вот именно, Паулина была ей всего лишь родственницей, но подругой никогда. Щадить чувства Клодии она не станет.

Надо же было додуматься до такой выходки. Клодия невольно сделала шаг назад и попятилась от кузины. Та почему-то показалась ей безумной, фанатично преданной каким-то своим тайным доводам и все ее общество, как будто заразилось этим безумием.

— Только подумай, что ты говоришь, — прошептала Клодия. — И перед кем?

— Перед теми, кто уже обо всем знает, — последовал незамедлительный ответ.

— О чем знают? Кто может знать что-то такое, о чем страшно спросить напрямик?

Они знали, но молчали. Никто бы не посмел в открытую сделать выпад, никто, кроме Паулины. Кто-то шепнул ей, что видел, как девушка с золотистыми волосами пробиралась в сумерках к дороге, ведущей на Па-Де-Дом и этого было вполне достаточно для самых нелепых предположений. Самые невероятные предположения в этот момент могли быть приняты за истину.

— Все уже знают, что ты водишь дружбу с ними, — только присутствие гостей мешало Паулине закричать, но даже не повышаясь до крика ее голос был таким яростным и злым, что его можно было испугаться. Кого она имела в виду под словом «они»? Неужели ту нечисть, которая по преданиям собирается ночью на Па-Де-Дом?

— Паулина, прекрати! Ты говоришь глупости, — слабо попыталась защититься Клодия. Возможно, ей бы удалось хоть кого-то заставить поверить в то, что все это просто чушь или шутка, но тут цепкие сильные пальчики Паулины вцепились в оборку ее платья. Кружево с треском разорвалось. Лоскутки свисли вниз, обнажая плечо …и тонкие, глубокие раны на плече. Клодия поспешно попыталась прикрыть красные отметины обрывками кружев, но напрасно, все уже заметили, что ее плечо изранено.

— Та самая метка, — тихо прошептал кто-то, невозможно было определить кто. Клодия обернулась, оглядывая зал, пытаясь отыскать хоть одного человека, не смотревшего на нее испуганно и враждебно. Тщетно, уже не осталось никого, кто бы не успел рассмотреть пять царапин от золотых когтей того существа, оставшихся на ее коже. И похоже, что каждый мог сделать только один вывод.

— Ведьма, ты ведьма, а не поэтесса, — прошипела Паулина, приблизившись к ней. — Что угодно могло случиться за то время, которое ты провела одна в лесу. Только вот одна ли? Или с тобой были они?

— Прекрати! — Клодия с силой оттолкнула ее от себя и еще раз оглядела зал. Вокруг все те же враждебные взгляды, еще более злые, чем взгляды волков окруживших ее в лесу. Жаль, что прямо сейчас из-за портьеры не может выползти та же золотая тварь и растерзать их, как волков. Возможно, когда-нибудь и на них, на это высшее сословие, которое так уверено в своих силах найдется карающий демон, еще более кровожадный, чем тварь в лесу.

Клодия ощутила, что к глазам подступают слезы, подобрала рукой шуршащие юбки и кинулась прочь. Кого-то она оттолкнула с дороги, кто-то предусмотрительно отступил сам. Слезы застилали ей глаза и она не могла рассмотреть кого-то, кто стоял поодаль от всех. Она едва обернулась у самой двери и увидела только размытое золотое пятно вместо маски на лице новоприбывшего. Он стоял, грациозно облокотясь о клавесин и если чутье ее не обманывало, то смотрел ей вслед с сожалением. Золотая маска! Как странно. Никто еще не прибывал на прием в маске. Зачем кому-то скрывать свое лицо? Может все это ей только показалось. Во всяком случае думать об этом уже не было сил. Все остальные чувства пересилило отчаяние. Она бежала прочь не разбирая дороги с единственным стремлением, никогда больше не возвращаться в круг тех, кто отказывается ее понять. Ей нужно уйти от них навсегда, единственным путем, которым вообще можно уйти. Раньше бы у нее не хватило решимости, но на этот раз отчаяние подталкивало ее на роковой шаг.

Она выбежала в ночь и понеслась дальше, не замечая ни холода, ни ветра. Было трудно бежать по снегу в тяжелом бальном платье, но она даже этого не ощущала. Клочок бумаги со стихами давно уже выскользнул у нее из руки и затерялся во вьюге, но это не имело значения. Все свои стихи она помнила наизусть, но как бы не были прекрасны слова и рифмы, звучали они только для нее одной. Остальные были заняты своими заботами настолько, что ничто чужое их не волновало. Возможно, только один безымянный и безобразный демон оказался ценителем ее дара. Даже лес не вызывал больше у Клодии ужаса, хотя смерть могла выползти из него в любой момент. Обычно она обходит стороной тех, кто ищет ее. Возможно, таковы ее правила.

Клодия споткнулась о что-то твердое и приподняла глаза. Впереди возвышался мост, мрачный и длинный, которого раньше она никогда не видела. А внизу, под ним, как ни странно, даже в это время года бурлила река. Клодия недоверчиво глянула вниз. Никакого намека на лед даже не было. Темный поток стремительно несся вперед, подхватывая все, что мог унести. Метель злилась где-то рядом, снежинки ложились на парапет изогнутого дугой арочного моста, а вода бурлила так, словно была огненной, не подвластной зимнему холоду, как и вся природа.

Откуда здесь мог появиться этот мост, ведь раньше его совершенно точно не было. Неужели она зашла так далеко? Это уже не имело значения. Клодия двинулась вперед по мосту и не услышала звука собственных шагов или эха, словно это место было безмолвным. Где-то высоко в небесах проглянул сияющий диск луны. Инстинктивно девушка коснулась рукой шеи, проверяя на месте ли ее крестик — защита от всех злых сил. Тонкая золотая цепочка была на месте, а креста не было, вместо него пальцы нащупали что-то холодное, круглое и совершенно незнакомое. Медальон! Странно, еще недавно это был крестик. Она погладила кончиками пальцев гладкую поверхность и золото накалилось, чуть ли не до красна, стало покалывать кожу, обжигать. Болезненный поцелуй огня. Клодия не выдержала его, сделала усилие и сорвала цепочку с шеи.

Медальон остался в ее ладони, блестящий, загадочный и раскаленный, с выгравированными на крышечке буковками и вензелями. Пусть летит в бездну. Клодия подобрала пышные юбки, забралась на парапет, вытянула руку и разжала пальцы. Затем полет и кажется всплеск, золотая звезда погрузилась в омут. Настал ее черед. Клодия ощутила, как порыв ветра окатил обнаженные плечи, затеребил оборки на платье и стал играть ее разметавшимися по плечам локонами. Так должно быть выглядела и Психея, собиравшаяся переправиться через Харон. Всего на миг перед глазами возникла иллюзия: синий ад внизу под изогнутой аркой моста, сухие обожженные руки, тянущиеся из воды, чтобы поймать медальон и ее душу, когти, ловящие воздух в надежде хоть что-то растерзать, вопли, доносящиеся из бездны и долгие протяжные стоны.

Клодия тряхнула головой и видение исчезло. Остались только ночь, мост и вода. Глубокая, полноводная река, так похожая на Сену ждала ее. Ветер трепал юбки, чуть ли не подталкивал хрупкую фигуру златовласки в омут. Клодия уже собралась прыгнуть и в этот миг где-то вдали раздался душераздирающий вой. Волк? Нет. Скорее так может выть только демон. Тот, который имел все и все потерял. Тот, который безнадежно несчастен и зол на весь мир. Клодия вздрогнула от этого протяжного, пугающего звука, в миг охватившего всю ночь.

Интересно, так ли звучал бы вой того когтистого существа из леса, если бы оно вдруг стало метаться в агонии и кричать. Мысль мелькнула и исчезла. Все, хватит думать, не надо больше вспоминать, как тяжел груз несбывшихся надежд, надо только набраться смелости и прыгнуть. Смелости ли? Нет, к самоубийству приводит не отвага, а отчаяние. Шершавый камень парапета скользил под подошвами легких бальных туфель. Внизу только холод и мрак воды, вечное забвение и леденящий страх, а пути назад уже нет. Девушка не ощутила собственного прыжка, в тот миг когда потеряла опору под ногами. Все выглядело так, будто кто-то слегка подтолкнул ее, но кто? Ведь на мосту, кроме нее никого не было.

Она уже приготовилась ощутить холод воды, боль, услышать всплеск и камнем пойти на дно. Еще миг и пучина затянет ее, но почему-то вместо ожидаемого всплеска раздалось хлопанье крыльев. Какая-то птица, возможно ястреб или орел. Чьи-то руки обхватили Клодию за талию, не позволили ей долететь всего пару дюймов до воды. Кто-то внезапно оказался рядом. Не может быть. Кто может лететь над водой? Что-то шелковистое и мягкое, как гагачий пух накрыло ее тяжелым покрывалом. Щекой она ощутила жесткие перья, неловко вытянула руку назад и коснулась бархатистой кожи какого-то неземного существа. Огромные крылья над ней плавно взмахнули и поднялись в ночную звездную высь. Ангельские крылья!

Клодия, как во сне увидела внизу реку и мост, и далекие огни селения. Какой-то незнакомый призрачный город простирался внизу за мостом. Город, которого она раньше никогда не видела.

Мгновение ангел парил с ней в небесах, а потом опустился и осторожно усадил ее на парапет моста. Только сейчас Клодия смогла рассмотреть его лицо — идеальный сверкающий овал и дуги золотистых ресниц, прикрывших всего на миг нестерпимо яркое сияние глаз. Да… настоящий ангел, только крылья у него темные, но зато лицо светиться каким-то внутренним неземным светом. И как он красив!

Клодия уже не ощущала ни холод, ни боль, ни страх, только изумленно смотрела на этот безупречно прекрасный лик, золотистые локоны, бледные, красиво очерченные губы, которые силились что-то сказать, но как будто не могли. Никогда ни в своей жизни, ни в мечтах она и представить не могла нечто более совершенное.

— Ты не должна так бездумно погибать, — вдруг прошептал он и взял ее лицо в ладони, как в чашу. — Это был первый безрассудный шаг, от второго я тебя спасти не смогу… Таковы правила.

Он печально опустил голову, золотой локон упал на гладкий лоб. От ясной голубизны глаз отделилось что-то похожее то ли на сверкающий бриллиант, то ли на слезу.

— Кто ты? — ее шепот был едва слышен, но ангел не только расслышал он еще и все понял. Конечно же, она спрашивала не о том, кто он такой, она это уже знала, но откуда он появился, как его зовут. Разве может хоть одно из имен подойти такому прекрасному существу?

— Имя? — он едва заметно улыбнулся, так будто это было совсем не важно. — Зови меня просто… Анджело.

Анджело! Она хотела бы повторить имя вслух, но голос на миг пропал. Как неуловим и в то же время точен был смысл в этом звуке. Нельзя называть земным именем того, кто земле не принадлежит, но он, кажется, умел найти выход даже там, где его не могло быть.

— Обещай, что никогда больше не кинешься в бездну, — вдруг попросил он. — Или даже не обещай, просто подумай о том, что кому-то пришлось пренебречь всеми законами, чтобы ты не коснулась воды.

Его голос звучал тихо, едва различимо, как шелест листвы, как шепот ветра, как шорох крыльев за его плечами, великолепных, пушистых и раскрытых, будто заранее готовых рассечь любой ураган и ринуться ввысь.

Но вместо того, чтобы устремиться к небесам Анджело наклонился. Мерцающая белая ладонь легко коснулась ее ступни. Клодия сама не помнила, как поранилась о выступ парапета, но то, что от легкого прикосновения ангела кровотечение тут же прекратилось запомнилось ей навсегда. Саднящей болью ранки как не бывало. Изумленная девушка сидела на парапете не пытаясь ни подняться, ни поправить растрепанные ветром волосы, а ангел стоял перед ней на коленях и грустно, но с бесконечной нежностью улыбался.

И он был уже не чужим, не просто восхитительно красивым, незнакомым, бесплотным духом. Клодии показалось, что она знала его всегда. Знала задолго до того, как Овернь стала называться Овернью, до того, как возникло на лице земли такое государство, как Франция, даже до того, как появилась сама земля и жизнь на ней. Все это появилось уже потом, а до этого был лишь Анджело, его светлый лик, его глаза, его грустная, но лучистая улыбка и те древние, тайные воспоминая, о которых мог поведать только он сам. Если, конечно, ему было не запрещено…

— Свет, что внутри тебе слишком важен для нас и для них всех, — Анджело легко махнул в сторону безымянного призрачного города и огней другого вполне реально поселения. Все это смешалось в мириады ночных огней и неясно было, что сон, а что явь. — Ты важна для них всех, хоть они пока еще и не понимают этого и для меня… ты важна для меня.

— И где же твой нимб? — она сама не понимала, как у нее хватило дерзости на этот вопрос.

Анджело то ли тихо, обреченно вздохнул, то ли что-то прошептал. Она почти услышала шепот над собой « я потерял свой нимб, но обрел любовь». Какое фатальное признание. По коже пробежал мороз, хотя может быть она всего лишь приняла желаемое за действительное.

— Помни, твой дар сияет не для тебя одной, — вдруг повторил он уже более настойчиво. — Для них всех. Всех, кто его ценит и для меня… ты даже представить не можешь насколько ты мне дорога, — он наклонился и поцеловал ее в губы. Длинные, мягкие ресницы коснулись ее ресниц, ледяная кожа ее кожи. Один волшебный поцелуй, но… Клодия невольно отпрянула. Было в этом волшебстве что-то противоестественное, что-то неправильное. Ведь это же ангел! Разве может он поцеловать кого-то?

Анджело понял ее без слов и тут же отстранился, быстро и покорно, словно подчиняясь воле провидения. Он силился не показать своей обиды и смотрел на Клодию только с грустью и все с той же бесконечной любовью.

— Я еще приду к тебе… хоть это и противоречит нашим законам, — пообещал он. Такой нестерпимо красивый и далекий, он даже сейчас стоя рядом оставался недосягаемым и в то же время знакомым, куда более близким, чем люди, всю жизнь окружавшие ее.

Он положил руки на парапет, белые, тонкие, чуть удлиненные ладони. Сразу было понятно, что они нечеловеческие, не только из-за того, что кожа сияла, но из-за неестественной длины пальцев. Как наивно искать в этом существе хоть что-то земное. Разве можно сравнивать Анджело с человеком. Даже если спрятать роскошные, огромные крылья, его лицо все равно выглядело настолько прекрасным и идеальным, что становилось ясно, человеку оно не принадлежит. Ни одна кисть смертного живописца не смогла бы запечатлеть на холсте эти черты, изящный изгиб бровей, чистый лоб, скулы, длинные, золотистые ресницы и удивительно красивые глаза, которые, как будто искали кого-то в далеком призрачном городе. В этих глазах затаилась грусть, но о чем? Или о ком? О ком может грустить ангел? Казалось, что он готов всю вечность простоять здесь на мосту у парапета, тщетно выискивая кого-то взглядом в безымянной, невидимой Клодии толпе. И вся вечность пролетит для него, как мгновение.

— Уже поздно, — тихо произнес он, и Клодия так и не смогла понять слова это или только вздох. Слышала ли она это или ей только почудилось, ведь бледные губы Анджело даже не шевельнулись.

— Ты больше никогда не увидишь этого места, ни моста, ни реки, ни поселения, если только… — теперь уже Анджело действительно говорил и речь его звучала правильно и плавно, будто устремлялся вперед поток журчащей воды.

— Если что? — неуверенно переспросила она.

— Лучше не будем об этом, — Анджело обернулся к ней и уголки его губ разошлись в лучистой, обворожительной улыбке. — Ты не такая, как все те, кого я должен был уберечь до тебя, ты не пойдешь тем же путем, что другие, не решишься больше свернуть во тьму. Будем считать, что сегодняшний случай был ошибкой, которая не повторится никогда.

— Кого ты имел в виду? От чего ты должен был их уберечь? — вопросы возникали один за другим так быстро, что на них сложно было найти ответы.

— Если б можно было объяснить все в двух словах, — Анджело легко пожал плечами, его крыло слегка шелохнулось и задело Клодию, теплое и мягкое, еще более приятное на ощупь, чем атлас ее порванного наряда.

— Что? Ты преступишь свой закон если будешь со мной откровенен? — Клодия вдруг разозлилась и сама не поняла почему, но Анджело был как всегда спокоен.

— Я уже преступил закон, явившись сюда, — возразил он, и в его голосе не было ни сожаления, ни упрека. — Но я не жалею…

Он нагнулся и поднял что-то, разжал холодные пальцы Клодии и положил находку ей на ладонь. Блестящая, овальная вещица. Медальон! Она сразу узнала его и хотела выбросить, но Анджело крепко сжал ее пальцы. И в этот самый миг перед глазами опять промелькнуло что-то: образы, фрагменты, картины, то, что можно было принять равно, как за фантазию, так и за воспоминание.

— Носи, пока веришь в меня, — предложил он. Мимолетное прикосновение его тонких, слишком длинных пальцев было и прошло, как мгновенный порыв ветра. Его было не удержать. Анджело повернулся, чтобы бросить последний взгляд на призрачный город. Обрисовался во мгле его сияющие идеальный профиль. Как запечатлеть в памяти его лицо, не упустить ни единой черты. Клодия пожалела о том, что не умеет рисовать, иначе она взяла бы кисть, бумагу, краски и принялась за портрет, чтобы не потерять частицу этой красоты даже после того, как ангел улетит.

— Я не хочу, чтобы с тобой случилось тоже, что со всеми теми, кого я знал до тебя… это было давно, и в прошлом столетии и за века до этого, но ни в ком из них, я еще не замечал столько света, сколько в тебе. Разве только в одном… — он нахмурился. Черты передернулись мукой.

— Ты оберегал их всех…, — она сама точно не понимала, о чем хочет спросить.

— Только одаренных, — возразил он. — Таких, как ты.

Крылья Анджело нервно дернулись. Он ощущал грусть и вину, это было заметно.

— Ты кого-то из них потерял?

— Почти всех, — короткий ответ был небрежным и фаталистичным. — Но теперь я уже ни о ком не жалею, потому что появилась ты. Еще никогда, Клодия, не было в мире кого-то равного тебе. Был только тот, кто мог бы стать лучшим, но не вытерпел каких-то минут. Его увлекла другая сторона.

Признание далось ему с трудом, голос дрогнул. Взгляд Анджело устремился вдаль, опять на поиски того, чего уже нельзя найти, нельзя вернуть. Неужели всю вечность он будет стоять так, шелестящий крыльями и исполненный грусти о ком-то бесценном, но потерянном.

— Печаль ничего не изменит и для него совсем не имеет значения то, что кто-то плачет о его судьбе, — Анджело слегка передернул плечами, давая понять, что тема закрыта, прибавить к сказанному нечего и ничего уже не переменить. Будь что будет? Его невесомая ладонь снова накрыла ее руку.

— Через минуту ты будешь дома и я буду с тобой, когда ты позовешь.

Сон или мечта? Божественная фантазия. Клодия почти не ощущала его прикосновения, потому что оно стало не теплым и не холодным. Описать было невозможно, но если это сон, то просыпаться она не хотела никогда.

Дома? Вот уже ощущается тепло камина и слышаться потрескивание дров, а талый снег с ее платья водяными каплями оседает на ковер. Клодия не успела даже заметить, как оттуда с продуваемого ветром моста она попала в прихожую своего дома. Анджело рядом уже не было и от этого она сама ощутила грусть.

На лестнице послышались шаги и Клодия быстро скользнула за драпировку. Она не хотела, чтобы кто-то из гостей застал ее таком виде. Гости скорее всего еще не разъехались. Разве для них усилие бодрствовать целую ночь? Никто из них даже не подозревал, что совсем рядом, в какой-то миле от этого места приоткрылась завеса между мирами. Их это не волновало. А в жилах девушки стыла кровь, когда она вспоминала о том, что произошло с ней недавно. То, чего никто из них не сможет ни оценить, ни понять.

Шаги звучали уже совсем близко. Ковровая дорожка чуть приглушала их, но было сразу ясно, что идут двое. Какая-то дама тяжело вздохнула. Казалось от этого вздоха сейчас воспламениться воздух.

— А что если она разозлилась? — спросил вдруг приглушенный женский голос. — По-настоящему разозлилась, я имею в виду. Тогда она снова позовет их.

— Вряд ли ей это удастся, — возразил какой-то мужчина. Его баритон чуть отдавал хрипотцой и почему-то казалось, что говоривший ухмыляется.

— Вдруг она захочет отомстить мне?

— Вряд ли ей это удастся, пока я здесь.

Какая самоуверенность. Кто может говорить с таким апломбом и одновременно с насмешкой. Клодия осторожно выглянула из-за драпировки, но рассмотрела только край чьей-то накидки и подол платья. Во мгле невозможно было точно определить чьи они.

— Ну а если повториться то же, что и в детстве. Хватит ли у нее на это сил? — опять спросила женщина.

На этот раз ответом ей был нескрываемый издевательский смех. Он легко прошелестел в прихожей, а потом все стихло. Остался только неприятный осадок на душе, словно только что ей послышался хохот злого духа.

Клодия вышла из убежища. Никого уже не было рядом, но поднявшись по лестнице она все же обернулась и посмотрела вниз. А вдруг кто-то притаился там, но пространство оказалось пустым. Только ровно горели свечи в канделябре, но никто не следил за ними. Пламя отражалось в зеркале. Огонь, зазеркалье, плавный взмах крыл. Кажется, всего на миг крыло отразилось в зеркале. Клодия даже не стала звать лакея, потому что была уверена, ее покровитель не даст пламени перекинуться на окружающую обстановку. Анджело будет следить за всем, что ее окружает.

Девушка незаметно проскользнула в свою комнату. Лучше не вспоминать о том, что произошло вечером и все забудется. Лучше думать, что это была просто шутка, а не серьезное обвинение. Но поверят ли те, кто присутствовал при обличение? Не важно. Анджело подскажет ей, что делать дальше. Анджело — спасение от всего.

Клодия не могла ни на минуту перестать думать о нем, о взмахе его крыл, о его взгляде, о его тоске по кому-то утраченному. По кому? О ком может грустить ангел? Он никогда не расскажет ей об этом. Ему запрещено или слишком больно говорить о своей утрате.

Лес вдали за окном был все таким же темным и таинственным, но внизу больше не было уже ни реки, ни моста. Да и откуда они вообще могли взяться. Сейчас ведь зима. В такую стужу водоемы покрываются льдом. Бурный поток не может нестись вперед, снося все плотины и относя прочь тела утопленников. Клодии уже было страшно подумать о том, что утопленницей могла стать она сама. Глупо было кидаться в омут из-за минутного отчаяния. Так же глупо, как и ждать, что демон, бродящий по лесному лабиринту возможно уже не одного столетие вдруг явиться в поместье именно за ней.

Да если бы оно только захотело, то давно бы уже пролезло по стене в дом и перерезало во сне все поколения, которые жили здесь до нее. Клодия облегченно вздохнула. Раз этого не случилось на несколько лет раньше, значит не случиться и теперь. Она сама виновата, что столкнулась с дьяволом. Не надо было соваться в его владения, тогда бы ни он никогда не узнал о ней, ни она не пережила бы ночь ужаса, находясь рядом с ним, в круге, который оказался неспособным удержать нечисть на расстоянии.

Теперь можно больше не выглядывать с испугом в окно, ожидая в сумерках страшного гостя. Можно было забыть о страхе и спокойно заснуть. Веки уже тяжелели. И не за чем было звать горничную в такой поздний час. Клодия легла не раздеваясь. Талые снежинки с ее волос мокрыми следами растеклись по сатиновому покрывалу. Кровать казалось непривычно жесткой, а комната слишком темной. Только после того, как заснула девушка увидела свет. Точнее блики от огня, оранжевые, грязноватые и совсем не источающие тепла. Костер пылал где-то в центре мрачного зала или пещеры. Скорее всего это был зал, с высокими окнами и стеклянным куполом, за которым распространилась ночь и гладким мраморным полом. Это уже не Овернь, такого места нет ни в Оверне, ни, наверное, во всем мире. Спящая вздрогнула, истина открывалась ей во сне. Какие-то символы на полу были полу прикрыты обломками мебели, клавесина, картин и прочим топливом для костра. И еще вокруг него толпились фигуры, темные, изящные, грациозные или напротив неуклюжие и безобразные, все они двигались бесшумно, как тени. Клодия разглядела чье-то лицо под черным, в оборках капюшоном, бледное и красивое, и чем-то знакомое.

В следующий миг она уже проснулась. Испуганное восклицание застыло на губах. Во сне она видела со стороны свое же лицо. И в то же время женщиной в зале была ни она.

Продолжается сон или нет? Клодия вгляделась во мглу и захотела спрятать лицо в подушку, когда ощутила, что рядом кто-то есть.

Они выступали из темноты, как тени. Уже не было ни залы, ни костра, но остались они. Теперь девушка различала много лиц, таких же белых и прекрасных, как у Анджело. Почти таких же, потому что на них не было той любви и величественной печали, как на лице ангела. Эти лики были бесстрастны, неподвижны, будто изваяния и немного зловещи.

— Не бойся! — прошептал кто-то, но кто было не ясно, потому что ничьи губы не двигались, но слова звучали. Можно было подумать, что ее окружили маски, на которых нет ни мимики, ни других признаков жизни. Но в прорезях маски обычно имеют выражение глаза, а взгляды окружающих тоже не выражали ровным счетом ничего.

Женщина с фарфоровым ангельским лицом склонилась над Клодией. Пришелица действительно была похожа на нее так, будто вышла из сна.

— Ты позволишь нам защищать тебя? — спросила она. Ее губы почти не шевелились и то, о чем она спрашивала тоже показалось Клодии бессмысленным. О какой защите может идти речь? И тем нее менее девушка ответила.

— Да, — сказала она и сама не поняла, о чем их просит.

Кажется, где-то уже совсем в другом измерении взволнованно захлопали оперенные крылья. Анджело пытался о чего-то предостеречь ее, но Клодия не поняла от чего.

Раздался бой часов. Ровно три удара. Их отзвук эхом прокатился по тишине. Клодия села на постели и огляделась по сторонам. Вот теперь она на самом деле проснулась и рядом с ней уже никого не было. Она даже засомневалось не было ли все это сном: и охота, и бал, и ангел. Может быть, она проспала весь день и все это ей только привиделось. Но тогда откуда же донеслись удары часов. Ведь в поместье нет курантов, а она точно слышала их звук, долгий, заунывный, похожей на колокол, возвещающий об отпевании.

И к тому же сейчас, наверное, уже не три часа ночи, а намного больше. Время не могло так надолго остановиться. Казалось, что глухие удары донеслись до нее совсем из другого мира. Там где правят бал другие законы, там где время измеряется по своему, там где демоны соорудили свои собственные обманные часы.

Ну, вот опять фантазия. Девушка прислушалась к тишине. Не раздастся ли в ночи еще несколько подобных звуков или хотя бы отзвуков, но слух уловил нечто совсем другое, более близкое и приземленное. Кажется, в гостиной потрескивали поленья в камине. Странно, как она могла услышать то, что происходит этажом ниже. Разве человеческий слух способен на такое? Клодия напряглась и кажется уловила обрывки разговора. Нет, не может быть. Ей должно быть просто кажется. Ведь не может же она на самом деле слышать то, что так далеко от нее. Но она слышала и не из-за того, что это были единственные звуки жизни в спящем доме. Кроме них, она еще улавливала тихое покачивание штор на окнах в коридоре, возню каких-то существ, кажется крыс, в норах за стенами и шелест птичьих крылышек в клетке. Канарейкам не спалось. И похоже не им одним.

Клодия с трудом встала, приоткрыла дверь и снова прислушалась. Коридор был пуст, но по гостиной внизу совершенно точно кто-то ходил, кто-то говорил вполголоса и иногда чей-то шепот отвечал ему.

— Она проклята, проклята, — твердил женский голос. — И несмотря на это мы должны терпеть ее рядом с собой.

Клодия сама не заметила, как очутилась уже перед самыми дверями гостиной. Шаг за шагом весь путь был проделан и теперь она уже вблизи могла различать треск огня, шаги и все тот же возмущенный голос.

— В своих стихах она воспевает проклятых, — приговаривал он. — А кстати, что делать с ее бумагами?

— В огонь, — последовал незамедлительный ответ. — Пусть сгорят. Им не место в мире, где поселился я.

Что-то зашелестело и Клодия чуть не задохнулась от возмущения. Неужели речь идет о ее письмах? Она положила пальцы на ручку двери и тут кто-то шепнул ей на ухо.

— Хочешь, я помешаю им?

Так могла говорить только женщина из ее сна. Только она могла подкрасться тише кошки, так, что Клодия ее даже и не заметила.

Девушка быстро кивнула и обернулась, но за ее спиной никто не стоял. И из гостиной больше не доносилось ни слова, только прогремело что-то ударившись об пол и раздался болезненный крик.

Уже не имело значения то, что она войдет непрошеной. Девушка распахнула дверь. В гостиной царил беспорядок, валялась на полу каминная решетка, какие-то безделушки были разбиты, софа опрокинута. Недалеко от весело беснующегося огня стонала Паулина и ладони ее были обожжены, но кроме нее в помещении никого не было.

— Ты здесь одна? — Клодия не удержалась от вопроса.

— А ты хотела видеть кого-то еще? — шепнул ей на ухо кто-то, но не ее кузина. Та даже не обернулась.

— Подбирай свои записи и беги, — уже настойчивее произнес тот же женский голосок, который говорил с ней и раньше.

Клодия заметила на полу связку своих писем, перевязанных чуть опаленной лентой, быстро подняла ее и выбежала вон из гостиной, как и велел ей голос.

— Твоя сестра сама о себе позаботится, — снова сказал он, перед тем, как окончательно умолкнуть.

Подумать только одной единственной фразы, произнесенной неизвестно кем хватило на то, чтобы отбить у Клодии любую охоту кинуться на помощь пострадавшей. Неужели эти голоса из сна могут руководить ею.

Нет, все это слишком похоже на ночной кошмар. Такого не может быть в действительности. Духи сновидений могут терзать человека лишь во сне. Им не под силу вырваться из сна и продолжать преследовать ее и в реальности. Даже если она сама согласилась позволить им это. Преследовать или защищать? Она сама уже не помнила на что ответила «да». Девушка прислонилась спиной к золоченым створкам закрытой двери. В полутьме весь длинный коридор приобретал совершенно другие очертания, искаженные по сравнению с тем, что видели люди днем, но это еще не значит, что среди темных предметов или тяжелых портьер может прятаться кто-то или что-то. Если кругом тихо, как в могиле, то это еще не значит, что существо из леса приползло в поместье и перебило всех его обитателей, а теперь разыскивает ее. Она ведь не услышит, как оно карабкается по лестнице. Ворота поместья надежно заперты. Хоть лесные волки и более реальны, чем призраки из снов, но даже они не могут добраться сюда. Дом хорошо охраняется. Значит бояться нечего?

Клодия задумалась. Как хорошо если бы события последних дней оказались всего лишь ночным кошмаром. Нет, не охота на волков и не свидание с загадочным незнакомцем, а та страшная встреча в пещере, встреча с дьяволом и скандал на балу. Замечательно было бы проснуться однажды и понять, что нет больше ни жестокого пренебрежения к ее стихам, ни ненависти Паулины, ни косых взглядов ее друзей. Чудесно было бы стать своей среди своих, а не ощущать себя отчужденной от всего аристократического общества. Конечно, до сегодняшнего вечера никто так прямо не высказывал ей в лицо, что считает ее изгоем, но сама она сразу войдя в заполненное людьми помещение ощущала, что к ней относятся не как к живому, способному чувствовать существу, а как к статуе на пьедестале, на которую можно мельком взглянуть, но с которой бессмысленно заводить разговор. Не подвластной разрушительной силе времени античной скульптуре можно только позавидовать, но она так и останется предметом интерьера. Клодия догадывалась, что только благодаря красоте ее до сих пор терпят в обществе. Она должна была быть всего лишь безмолвным украшением, а ей хотелось говорить, чтобы в рифмах или просто в свободной речи выразить свой протест злой судьбе.

Из комнаты за ее спиной больше не раздавалось ни звука. В щель под дверью уже не лился свет и не было слышно потрескивания огня в камине. Странно, если бы Паулина действительно обожглась или поранилась, то от ее криков и требований о скорой помощи проснулся бы и всполошился весь дом. Клодия видела ожоги на ее руках только мельком, но могла сказать, что они серьезны, особенно для женщины, которая часами сидит перед зеркалом, следя за своей внешностью. Паулина не молчала бы, появись на ее идеальной коже хоть царапинка, но в комнате было тихо. Даже писка мышей не слышно. Может все это правда ей всего лишь привиделось? Но ведь письма то до сих пор у нее в руках. Теперь Клодия жалела уже и о том, что вышла так поздно из своей спальни, а не только о том. что осталась ночевать в лесу.

— Хм… но ведь теперь тебе есть о чем написать, — нагло шепнул чей-то голосок прямо у нее над ухом.

Клодия вздрогнула, обернулась, но увидела перед своим лицом лишь закрытую дверь, длинные витиеватые узоры резьбы и позолоты. А за дверью не было слышно ни чьих шагов, вообще ничего. Никто не мог запрыгнуть ей на плечо, чтобы высказать свое мнение прямо прижавшись к мочке ее уха.

— Кажется я сплю на ходу, — Клодия осмотрела коридор, так на всякий случай, хотя и знала, что в темноте трудно кого-то заметить, разве только если он выйдет к ней на встречу и выскажет очередную шутку. На миг ей послышалось чье-то тихое «ха-ха» и все, кроме этого не было ни звука движений, ни вздоха, ни слова, будто все, что она только что слышала звучало только у нее в мозгу или было отголосками, долетающими до нее одной из какого-то чужого, недостижимого пространства.

Возможно, если бы рядом оказался кто-то другой, он бы просто ничего не услышал. Голосок обращался именно к ней, если только он ей не послышался.

Лучше постараться заснуть и забыть обо всем этом до утра. Больше ей не присниться ничего страшно. Такие неожиданные обрывочные кошмары не могут стать постоянными. Клодия все еще вспоминала лица из сна и свое собственное лицо, принадлежащее кому-то чужому, мягкие завитки волос, чуть более длинных чем у нее, глаза красивые, но невыразительные, как у фарфоровой куклы. Машинально она развязала ленту и начала перебирать бумаги. Пальцы сами распечатывали письма, ломали печати, разворачивали каждый сложенный пополам лист. Честно говоря, писем внутри конвертов как раз и не было. Одни стихи. Ее стихи. И каким-то образом все они были украдены из ее секретера и запечатаны в конверты, но зачем. Зачем кузине отсылать стихи, к которым она относится с пренебрежением? Почему она запечатала их так, будто на самом деле это были послания в стихотворной форме? Клодия остановилась у освещенного бра и быстро просмотрела их. Здесь было далеко не все, что она успела написать за последнее время. Многое отсутствовало. Если уж отнимать, то все. Паулина придерживалась этого мнения. Удивительно, что на этот раз она забрала лишь немногое, а не бросила в огонь все подряд.

— А печать ведь не наша? — девушка посмотрела в пустоту, будто надеялась что и на этот раз некто ответит на недосказанный вопрос. Конечно же, она сразу бы узнала герб своей семьи, некое мифическое существо в центре, венок из лавров и корону маркизов. Но на конвертах стояла совсем другая печать, незнакомые буквы и какие-то символы. Значит ее стихи уже побывали у кого-то. Кто-то прочел их и отослал назад. Зачем?

Из незакрытой двери ее спальни лился поток света. Неужели запоздало проснулась Софи, чтобы помочь госпоже раздеться и лечь в постель? Другие дамы без стеснения будили служанок в тот час, когда возвращались каким бы поздним он ни был, но Клодия ни разу так не делала. Она бы могла и одеваться и причесываться сама, если бы приличия не требовали постоянного присутствия рядом горничных.

— Софи, — негромко позвала она, но ответа не последовало. А поток света все дальше лился по коридору, становился все более ярким, но холодным, как северное сияние.

Она не оставляла зажженными свечи, когда ушла. Клодия точно об этом помнила. Когда посереди ночи она проснулась спальня была погружена во тьму, а сейчас все свечи были зажжены, и в небольших настольных подсвечниках и в тяжелых напольных канделябрах, и даже в каждом настенном бра. Не осталось ни одной пустой лунки, в которой бы не полыхал огонек. Даже восковой огарок случайно забытый на несессере для письменных принадлежностей ярко полыхал, но бумага от него не загоралась. Ровные, не трепещущие огоньки на всех фитилях казались слишком бледными, ни яркими, оранжевыми, как обычно и даже не красновато-золотистыми, а именно бледными, как лунный свет, как блеск серебра, как блеклое сияние отлетающих душ. Возможно поэтому казалось, что помещение наполнено незримыми гостями.

Как только девушка переступила порог ей снова почудилось, что она в спальне не одна. Ее стройная тень скользнула в круг бледного света и огоньки затрепетали, как мириады вырвавшихся на волю душ. Ветра не было и оставалось только гадать, какой неощутимый порыв в колебании воздуха мог вмиг задуть большинство огоньков. Осталось только восемнадцать. Они продержались достаточно долго для того, чтобы их сосчитать. Они светились рядом, расположившись тем же полукругом, что и лица из сна. Затем погасли и они. Кажется за окном раздался тихий шорох. Клодия тот час насторожилась. Перевязанные тесьмой бархатные шторы так шуршать не могут. Значит это крылья. Значит, она снова может ждать появления того, чье лицо невозможно забыть. Миг прошел, но шум не возобновился. Необычайно долгое затишье для появления того, кто, наверное, всего за долю секунду на своих крыльях может облететь пол вселенной. Ожидание затянулось и Клодия не выдержала.

— Где же ты? — тихо позвала она.

Но Анджело так и не появился.

Тревога

У постоялого двора толпился народ. Разве сегодня какой-то праздник? Клодия не решилась спросить об этом вслух, чтобы не показать себя невежественной. Подольше посмотрев в оконце кареты можно было и без слов догадаться, что у собравшихся у входной двери людей был далеко не радостный вид. Они о чем-то взволнованно, приглушенно переговаривались, опасливо оглядывались по сторонам, кто-то даже перекрестился. Среди однообразных поношенных полушубков можно было издали различить черную сутану. Даже приходской священник поспешил сюда. Интересно, зачем?

— Ты увидела кого-то из знакомых? — высокомерный голос кузины вывел Клодию из оцепенения. Поборов давящее чувства страха она попыталась улыбнуться Жюстену, неловко пытавшегося завести с ней разговор всю дорогу и мельком посмотрела на Паулину. Если ожоги на ее руках и причиняли боль, то она ни чем этого не выдавала, ни единой гримасы недовольства, ни единой жалобы. Надо же иметь такое самообладание. Клодия заметила, что кузина не снимает перчаток. Кажется под меховой оторочкой одной из них на запястье мелькнул кусочек бинта. Хотя точно сказать было не возможно. Паулина все время старалась спрятать руки в складках одежды.

Знакомых поблизости как назло не было, только возмущенная безымянная толпа, которая обсуждала что-то. Никого из этих людей Клодия не знала. Невозможно было понять, почему они ее так заинтересовали, вернее не они сами, а предмет их волнения. Дверь таверны хлопала на ветру и никто даже не пытался прикрыть ее поплотнее. А сам хозяин стоял в толпе и испуганно смотрел на что-то распростертое на земле. Издалека это было похоже на стопку тряпок, осыпанную осколками стекла. Клодия не сразу заметила, что окна второго этажа разбито, а торчащие из рамы острые куски битого стекла зацепились клочки цветастой материи и кажется там еще алела кровь.

Клодия испуганно выдохнула. Виной страха было какое-то необычное предчувствие, будто должно произойти что-то ужасное и то, что случилось сейчас еще не кульминация, а только первая ступень к этому.

— Я… я кажется действительно заметила знакомых, — солгала Клодия и не дожидаясь ответа, распахнула дверцу и выпрыгнула из кареты. Прежде расторопный грум Жак даже не успел опустить для нее подножку. Если бы она ехала в карете одна без сопровождения, то непременно послала бы его разузнать в чем дело. Он постарался бы исполнить любое ее поручение, даже не потому, что она госпожа, а ради приятных воспоминаний о детской дружбе. Он при каждом удобном случае пытался услужить ей и никогда не сплетничал.

Подумать только, дети выросли и теперь, когда межу ними могла бы завязаться по настоящему крепкая дружба, пришло осознание того, что они слишком разные. Слуга и аристократка уже не могут вместе шалить и бегать тайком на представления бродячего театра. Хоть они и ровесники, но их положение в обществе слишком разное.

Клодия осторожно приблизилась к таверне. Какие-то мужчины расступились перед ней, кто-то даже снял шляпу. Хоть она и не помнила в лицо этих людей, но никто из не забывал, что она маркиза, а следовательно ей нужно отдавать знаки почтения. Даже сейчас, когда они пропускали ее не в первые ряды на мессу и к воротам ярко освещенного поместья, а к трупу лежащему на снегу.

При виде его любой другой поморщился бы от ужаса, но Клодия не испытала отвращения только страх.

— Еще совсем ребенок… — причитал кто-то, крестясь. Клодии почудилось, что правая рука трупа тоже сложена для крестного знамения, но она была просто откинута за голову и кажется переломлена. Возможно, в теле этого мертвого мальчишки вообще не осталось целых костей. Во всяком случае конечности и туловище были вывернуты под неправильным углом и труп больше напоминал безвольную тряпичную куклу, чем человека. Снег вокруг него был запятнан кровью. Вонзившиеся под кожу осколки провели алые полосы на руках и груди. А посиневшее маленькое лицо… на нем застыло такое выражение ужаса. Ужас был и в широко распахнутых глазах. Сами они остекленели, но страх в них сохранился. Нечеловеческий, отчаянный, доводящий до безумия страх. Именно из-за этого исказившего черты выражения Клодия не сразу узнала того самого проказливого мальчишку, который недавно забросил в нее снежком. Он всего лишь хотел похулиганить, задеть чем-то золотоволосую девушку в костюме кавалера. Он не мог знать, что заденет рану и причинит ей боль. А теперь он лежал на снегу, мертвый и до сих пор казался перепуганный.

— Он выкинулся в окно, — прошептала какая-то женщина и Клодия обернулась к ней.

— Просто несчастный случай… — попытался возразить священник, но его выговор был слишком уж неуверенным. Пусть лучше это будет случайность, ведь самоубийц нельзя отпевать, а этот еще совсем маленький, почти безгрешный, ведь никто не знает о его скверной выходке.

Клодия так и не поняла ее ли собственные эти мысли или кто-то злобный и проказливый снова шепчет ей на ухо. Она прижала руку ко рту, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Осколки разбитой масляной лампы неприятно заскрипели под подошвами. Дыра в разбитом окне зияла пустотой. Что могло произойти там наверху, прежде чем этот несчастный вылетев из окна испустил дух здесь на твердых холодных булыжниках? Хоть кто-нибудь из толпящихся здесь людей знает правду или же они могут только предполагать.

Как странно, подумала Клодия, ее обидчик пусть даже и случайный мертв, а его труп так до сих пор и не убрали, словно кто-то хочет торжествовать над ним вместо нее, кто-то, кто хочет защищать ее интересы даже более яро, чем она сама. Вряд ли можно приобрести защитника, который таким вот зверским образом перебьет всех ее недоброжелателей. Она здесь совсем не виновата. И все же Клодия ощущала вину.

— Это же Сесил, сын трактирщика, мы говорили с ним еще вчера, — услышала она обрывки чьего — то разговора. — Кто бы мог подумать?

Кто-то сокрушенно качал головой, другие все еще рассуждали, как такое могло произойти. Священник раскрыл псалтырь. Скоро позовут гробовщиков и могильщика. Больше ей здесь делать нечего. Клодия подобрала юбки и зашагала прочь, но все же решила последний раз обернуться на разбитое окно, словно кто-то дернул ее назад. Там кто-то стоял. В темном проеме между осколков она явно различила чей-то силуэт, но всего на миг. А затем опять пустота и неизвестность.

Толпа все сгущалась. Казалось, что все местные жители решили собраться сюда. Только какая-то сгорбленная старушонка стояла поодаль. Клодия ни разу раньше не замечала здесь ни одной женщины в таких убогих лохмотьях и так сильно ссутулившуюся. Жалость и страх. При виде подобной немощной старости Клодия испытывала и то и другое. Она не хотела состариться точно так же, не хотела даже думать о том, что печать прожитых лет так тяжела, но и мимо пройти было бы бессердечно. Из маленького кошелька спрятанного в муфте она обычно оплачивала мелкие покупки, но сейчас пыталась достать несколько медных монет, чтобы отдать этой старушке. Вместо мелочи пальцы вытащили золотой и Клодия не задумываясь отдала его. Какая разница су или луидор? Она бы дала и больше, если бы Паулина не ратовала против благотворительности. Ей не хотелось помогать обездоленным и она всегда корчила презрительную гримасу, когда другие так поступали.

Сейчас Клодия чувствовала обездоленной себя, потому что ей приходилось возвращаться в карету к тем, которые в отличии от чужих людей ежедневно составляли ей компанию, но даже не пытались как-то проявить вежливость. Снег приятно хрустел под ногами и Клодии хотелось думать, что за ней невидимый для других летит Анджело. Конечно, оборачиваясь назад она не ожидала увидеть его, но и не думала, что место на котором стояла нищенка вдруг окажется пустым. Люди все еще толпились у места происшествия, но никакой старухи поблизости уже не было.

— Что с тобой, дорогая? Неужели ты увидела призрака? — приторно нежный голос Паулины донесшийся из кареты был насквозь фальшивым. Было ли это заметно Жюстену или кому-то еще? На глазах у свидетелей кузина умела разыграть из себя любящую родственницу, но даже при этом старалась поддеть. Клодия с неприязнью поморщилась от ее слов. Да, можно было сказать и так. Она увидела призрака.

— Как захватывают нас эти истории о привидениях, которые передаются из поколения в поколении всюду, особенно здесь, в Оверне, — Жюстен хотел разрядить обстановку, но только лишний раз напомнил о Па-Де-Дом и вечере разоблачения.

Он тут же понял свою оплошность и замолчал, но Клодии уже расхотелось садиться в карету вместе с ним и Паулиной. Пусть это выглядит, как выглядит, но хоть раз она настоит на своем.

— Езжайте без меня, — предложила она самым учтивым, но настоятельным тоном. — Мне необходимо пройтись.

— Но… — она не стала слушать возражений и быстро зашагала прочь. Где теперь найти ту старуху? Да и была ли она призраком? Нужно ли так серьезно относиться к шутке? Пустынные улицы разветвлялись и тянулись в разные стороны. Разве можно здесь кого-то найти, в этом лабиринте, где столько домов и людей, где на дорогах припорошенных снегом тут же стираются и исчезают самые свежие следы. Клодия накинула на голову отороченный оборками капюшон накидки и быстро побежала вперед, сама не зная, кого ищет и зачем.

Прохожие почти не встречались. Раньше на этих дорогах всегда кто-то толпился, но сейчас не было никого. Все ли сбежались посмотреть на несчастный случай? В памяти Клодии всплыло окровавленное тело мальчишки так явно, словно труп все еще лежал у ее ног. Она зажмурила глаза и побежала дальше, так никого и не встречая на пути. Ноги сами несли ее вперед. Снег чуть хрустел под подошвами. И это ли те самые знакомые улицы. Еще никогда они не были такими пустынными, словно покинутыми навсегда. Казалось, что выйдя из кареты она переступила невидимую грань и попала в зазеркалья, в совсем иной мир, где кроме нее нет ни одной живой души только призраки в темных окнах заколоченных домов.

Что-то звякнуло под ногой. Камень? Девушка споткнулась, едва удержалась на ногах и взглянула под ноги. Ничего. Ровная дорога. Нельзя же быть такой неловкой, чтобы спотыкаться на ровном месте. Вот до чего доводит расстройство, когда чей-то злой язык вновь и вновь адресует тебе колкости, когда кто-то пытается омрачить тебе жизнь высокомерным пренебрежением к тому, что тебе дорого и постоянными замечаниями, как это делает Паулина.

Стоит ли злиться на нее, она сама не ведает, что творит. Так сказал бы Анджело. Но где он? Почему он снова не материализуется из пустоты и не укроет свою подопечную крыльями, когда той так холодно и страшно на безлюдных улицах в миг изменившейся Оверни. Клодия перевела дыхание и прижалась к стене какого-то дома. Бок кололо от быстрого бега. Легкие разрывались. Сердце бешено колотилось в груди. А вокруг уже темнело. Так быстро. Зимой дни такие короткие, а ночи длинны и наполнены дыханием холода, и еще в них таиться страх. Чьи-то когти раздирают волков в лесу и с жадностью разрывают чужую дичь. Лучше туша дичи, чем твоя жизнь, твердил Клодии внутренний голос. Это достойная плата, но удовлетвориться ли тварь из леса ею. Вдруг сейчас в сумерках она приползет в деревню и отыщет тебя.

— Вепрь в обмен на мою жизнь, возможно этого тебе будет достаточно, — тихо, будто творя заклинание прошептала Клодия, но никто не ответил. Ничьи когти не заскребли по стене соседнего дома. Вокруг никого не было и от этого мгла, опустившаяся на землю казалась еще более пугающей. Скоро совсем стемнеет, а в окнах до сих пор не вспыхнул свет.

Клодия устало побрела назад. Если бы еще вспомнить какой дорогой она бежала, чтобы выйти назад на площадь. Темные окна казались такими неприветливыми. Не к кому даже постучаться, все двери наглухо заперты. Возможно, замки на них всего лишь не лишняя предосторожность. Ведь после того, как разодранные трупы обнаружили в лесу, недалеко отсюда люди не могут спать спокойно. Каждый путник боится стать следующей жертвой голодных волков. А может вовсе и не волков.

В чьем-то окне полыхнул свет. Теплые оранжевые блики легки на снег и озарили его приятным теплом. Клодия кинулась туда, но не дойдя до порога остановилась. Это же деревенский кабак. В такое заведение она ни за что не зайдет. Только не в этом наряде. Вот если бы только она была переодета мальчишкой, тогда путь ей был бы открыт везде, но к сожалению так необходимый костюм остался пылиться в сундуке. Сейчас она дама, а значит нужно вести себя достойно. Осторожно, прячась в тени Клодия заглянула в окно. Вот бы погреться у разожженного очага, но компания вальяжно расположившаяся за грубым деревянным столом не располагала к тому, чтобы к ним присоединиться.

Здесь был мальчишка, сын лавочника Рено, который, наверняка, радовался тому, что его не постигла та же плачевная участь, что и его ровесника. Жена кабатчика суетилась у очага. В мужчинах за столом Клодия узнала пекаря и лесоруба, а том, что сидел чуть отвернувшись, в углу с перевязанной рукой, кажется, был охотником.

— Досталось же вам, — Рено хотел помочь ему закрепить бинт на мускулистом запястье, но силач отпихнул его в сторону, грубо и легко, как докучливо щенка.

— Не вздумай сам идти в лес, чтобы проверить правдивость моих слов, — суровым тоном предупредил он мальчишку, наверное, уже не в первый раз.

— Я и не думал, — тут же яро закачал головой Рено. — Я не сомневаюсь, что вы говорите правду.

— Конечно, не сомневаешься, но тебе самому хочется посмотреть на все, чтобы потом распустить сплетни по округе, — хохотнул кто-то. — И не важно, что по пути к распутью дорог тебя загрызет волк.

— Я такого не говорил, — вспыхнул Рено.

— Но ты об этом думал.

— Хватит, — жестяная кружка выпала из здоровой руки охотника, пиво расплескалось по полу. Он настороженно взглянул на окно и Клодия поспешно прижалась к стене, чтобы он не смог ее заметить.

— Мы что так и оставим труп коченеть в лесу под снегом? — неуверенно подал голос лесоруб. — Все равно летом кто-нибудь найдет его. К весне станет не так страшно, как в такое время…

— Говоришь теперь они загрызли ребенка? — прервал его голос пекаря. — Кто только отпустил его в лес.

— Он не из здешних. По крайней мере я его не узнал, да и можно ли узнать, — послышался тяжелый вздох. — От лица почти ничего не осталось.

— Как и от твоей руки, — чуть дрогнувшим голосом напомнил лесоруб и кажется осенил себя крестным знамением. — На тебе теперь печать, так говорит знахарка.

— Что эти старухи могут знать, — в голосе охотника промелькнуло раздражение. — Раны заживут. Самое главное, я разодрал горло этому зверю, а сам жив. Мясо снова нарастет и рука станет прежней. Я буду орудовать ножом так же ловко, как раньше и так же метко стрелять. Я убью и остальных волков, как только залечу раны. Сколько бы их не было, я перестреляю всех, прежде чем мы обнаружим еще одного ставшего для них трапезой.

— И все — таки чьим бы тот ребенок? — с придыханием спросил лесоруб.

— Давайте думать, что он был не из здешних и упокой его душу господь, — снова звякнула кружка, будто на поминках. Поддержали ли остальные тост.

— Лишь бы только не было и следующих, таких же несчастных, как этот, — кто-то покосился на окно так, будто смотрел в сторону леса и того, кто навеки остался там, под покровом снега. Клодия знала, что ее не заметят, но все же внутренне содрогнулась. Задранный волками ребенок. Она с трудом могла представить себе эту картину. Сердце сжалось.

— Им нужен был кто-то вместо тебя, — произнес голос у нее над ухом, но уже совсем другой, не грубый и хриплый от выпивки, а хорошо поставленный, приятный голос, явно принадлежавший образованному человеку. И все же в нем послышались зловещие нотки.

Клодия обернулась. Рядом с ней не было никого, никто не склонялся над ее ухом, но там на расстояние десяти шагов на углу кабака в тени кто-то стоял. Оранжевые блики ложились на его стройный силуэт, скрещенные на груди руки, расшитый звездами плащ и маску. Он что-то сказал, но губы маски не двигались. Белая и гладкая она светилась в темноте. Маска с венецианского карнавала, даже здесь она не выглядела нелепо, а казалась изящной, как навеки застывшее лицо одного из мифических персонажей.

Подчиняясь внезапному порыву Клодия двинулась вперед к незнакомцу, вытянула руку вперед, чтобы дотронуться до его щеки, ощутить гипс или фарфор, из которого выделана пластина маски. Ее пальцы должны были коснуться всего лишь маски, но коснулись живого лица.

В ужасе девушка отпрянула. А под пальцами все еще ощущался холодок кожи, а не фарфора. Это было лицо, а не маска, недвижимые, застывшие, лишенные мимики, но все же принадлежащие живому существу черты.

Ее рука все еще горела огнем, ведь она только что прикоснулась к необъяснимому. А незнакомец смотрел на нее и его глаза светились живым огнем на фоне мертвых, неподвижных черт. Этот контраст немного пугал. Клодия попятилась. В своем кошмарном сне она уже видела нечто подобное. Незнакомец не сдвинулся с места, только плавно взмахнула его рука и указательный палец прижался к недрогнувшим губам, словно прося ее сохранять молчание.

Из кабака все еще доносился шум, а на улицах царила почти всеобъемлющая тишина. Снег тихо падал на землю и не таял, но снежинки не касались ни плаща незнакомца, ни его волос, ни лица. Он словно и не существовал вовсе, а был всего лишь иллюзией. А в следующий миг его уже и не было вообще. Клодия пошла прочь, но все же обернулась. Снег кружился над тем местом, где недавно стоял он, но следов там не осталось.

Конечно, там легко было свернуть за угол и скрыться в переулке, так что беглеца бы было и не догнать, но никому бы не удалось убежать без шума, даже не скрипнув подошвами. Он как будто и не ушел, а исчез.

За спиной не слышалось ни шарканья шагов, ни скрипа подошв по снегу, но кто-то казалось шел за ней. Клодия не обернулась. Свет, лившийся из окна кабака остался позади. Впереди сгустилась тьма. И чьи-то тени двигались в этой тьме. Кто-то вынырнул ей на встречу, так неуловимо и быстро, словно материализовался из пустоты. Такое же белое, застывшее лицо сверкнуло в темноте, словно бледное пятно не раскрашенной мастером маски. Недвижимые черты были немного другими, чем у первого встречного, но от них тоже веяло чем-то зловещим. На этом лице тоже жили одни лишь глаза. Они светились, как озаренные луной гнилушки, иногда вспыхивали красным, точно уголья в печи и меняли цвет. Их взгляд казалось проникал в душу.

Встречный преградил ей дорогу. И он был не один. За спиной у него в переулке маячили две такие же фигуры, закутанные в черные или алые плащи, с непроницаемыми, фосфоресцирующими во тьме лицами. Непроизвольно девушка отвернулась и заметила, что путь назад ей преградили еще трое, кажется среди ни была женщина, и лицо ее тоже напоминало маску.

Никто не двигался. Встречные застыли, как восковые фигуры. Клодия тоже не решалась двинуться. Слишком необычно для нападения разбойников. Это предположение было последним из всех возможных. Здесь ни разу ни на кого не нападали. К тому же, эти люди слишком дорого и красиво одеты, лишены разбойничьих повадок и агрессивности. Они двигались медленно, но неуловимо, будто тени. Казалось, что каждое их небрежное движение заранее предопределено. Как ее судьба. Клодия прислушалась к тишине. Именно к тишине, которую не нарушало ничто. Не было слышно ни дыхания встречных, ни биения их сердец. Никто из них не издал ни звука. Ни под чьей ногой ни хрустнул снег. И вокруг царила та же тишь, только где-то вдали всего лишь на миг раздался мерзкий скрип и натужное храпение. И воображение тот час нарисовала картину того, как золотистая тварь из леса ползет по мирно спящим улицам, царапая когтями стену того дома, в который хочет ворваться, чтобы растерзать хозяев в постели точно так же, как тушу волков. Клодия закрыла глаза и почти увидела это.

Может быть, сейчас когда она стоит в окружении молчаливой толпы, золотые когти раздирают горло ребенку, спавшему в своей кровати и в разбитое окно, через которое в комнату проник демон врывается та же пурга, которая метет сейчас на улице.

Клодия ощутила, как снежинки касаются ее лица. Она хотела сказать что-то. Что угодно, лишь бы только услышать ответ, понять, что эти странные встречные могут говорить, как обычные люди, но на ум ничего не приходило. А они молчали, будто безмолвие было их вечным уделом. Не было произнесено ни слова. Только тот, кто стоял к девушке лицом к лицу вдруг неловко вытянул вперед руку, будто хотел прикоснуться к ней. Он выглядел чуть приятнее других, белокурые локоны спадали на гладкий, словно отлитый из гипса лоб, голубые глаза иногда вспыхивали красным и это их портило. Иначе он был бы привлекателен, но из-за отсутствия мимики казался всего лишь призраков, восставшим из могилы, чтобы позвать за собой кого-нибудь из живых.

До Клодии не сразу дошло. Он протягивал ей руку и она должна была дать ему свою, но зачем. Чьи-то шаги легко и быстро зазвучали в отдалении. Кто-то приближался к ним со спины. Звуки доносились, как эхо из другого мира.

Девушка вздрогнула и отшатнулась от протянутой руки. «Не сейчас!». Было ли это произнесено вслух или же только послышалось. Молодой человек, казалось вздохнул, ноздри не двинулись, но вздох был ощутим, будто дышал кто-то другой под маской его лица. Вспыхнул фонарь на крючке возле чьего-то дома. Клодия зажмурилась от внезапно яркого света. Она знала, что встречные отступают, снова прячутся в переулках, как делали наверное грабители из двора чудес. Только эти грабителями не были. Что-то подсказывало о том, что они намного опаснее. А тот, что стоял ближе всех даже не отступил, его лик просто растаял вместе со мглой, светящийся диск исчез уступая место бликам от фонаря.

Теперь она здесь почти одна. Растерянная девушка выронила муфту, нагнулась, чтобы поднять, но чья-то рука опередила ее. Изящная, но сильная рука, обтянутая черной перчаткой.

Клодия робко взглянула на незнакомца. Опять маска, только на этот раз настоящая. Черная, бархатная, искусно сшитая полумаска, прикрывшая все лицо, кроме красиво очерченных бледных губ. Прекрасные, голубые глаза посмотрели на нее из окаймленных золотом прорезей. Их взгляд показался странно знакомым, будто она уже встречала этого человека давным-давно, в те времена, о которых она уже не помнит.

И опять не слова. Юноша только слегка склонил голову то ли в знак приветствия, то ли отдавая восхищение ее красоте. Темная шелковистая прядь упала на лоб, скрытый под бархатом маски, уголки губ сложились в невеселую улыбку. Он стал похож на эльфа из сказки, решившего вдруг сделать доброе дело. И не важно, что его лицо было скрыто от ее глаз. Она знало, что оно совершенно, возможно, настолько, что один взгляд на него может в миг перевернуть человеческую жизнь.

«Я не знаю кто ты, но знаю, что видела тебя и раньше», хотела сказать Клодия, но не решалась. И зачем? Казалось, он и так понимает, о чем сейчас думает она.

Он так ничего и не сказал. Только наклонился, как кавалер, который хочет поцеловать руку своей даме, но вместо этого он только перевернул ладонь тыльной стороной. Клодия хотела вырвать руку, ведь на ладони все еще остались царапины после той безумной охоты. В свете фонаря он, наверняка, это заметит. Но в его взгляде не промелькнуло удивление, он как будто уже знал обо всем и чуть отодвинув рукав, коснулся губами расцарапанного волчьими когтями запястья.

От этого прикосновения раны обожгло холодом. А незнакомец уже отдалился, бросил последний быстрый взгляд и поспешил прочь. Его черный плащ развивался за спиной, точно крылья огромной темной птицы. Или темного ангела? Клодия смотрела ему в след и ее преследовало навязчивое ощущение того, что он бежит от нее прочь, словно демон от звона церковного колокола. Он скрылся вдали. Его шаги едва успели затихнуть, а на деревенской церкви как раз зазвонили колокола. Слишком поздно для вечерней службы, но звон был четко слышан, золотой, раскатистый, монотонный и режущий слух. Он заполнял собой все улицы так, словно хотел прогнать с них всю тьму, а вместе с ней и ее творений. Впервые в жизни Клодии было неприятно слышать колокольный перезвон. Тот, кто был так похож на эльфа исчез. Странно, он не был ей знаком, он пробыл с ней не больше минуты, но разрушься вокруг нее хоть целый мир и тогда она не будет чувствовать себя такой одинокой, как после его исчезновения.

Это безумие. Так сказала бы Паулина и любой другой разумный человек. Возможно так оно и было. Может, дух из леса явился, чтобы вместе с поцелуем забрать ее разум. Иначе, как объяснить то, что она почувствовала.

Как похоже на сон.

— Я искал вас мадмуазель, — по занесенной снегом дорожке к ней уже спешил Жустен, пеший и взволнованный он казался менее реальным, чем только что растворившейся во мгле призрак. — О вас уже волнуются. Меня послали, чтобы вас найти.

— Вы проигрались в карты и теперь вынуждены на потеху остальным выполнять обязанность слуги? — Клодия не смогла удержаться от того, чтобы съязвить. — Скажите честно, не бойтесь, что я стану смеяться. Кому как ни мне знать о скверных повадках моей кузины. Ей нравиться жестоко шутить над гостями, теперь и вы не исключение.

Жюстен явно не знал, что ответить. Было видно, что он опешил и смущен. Хотя весь его вид, и растрепанные волосы, и испачканная снегом одежда, и то, что он запыхался доказывали, что он и вправду серьезно отнесся к своей обязанности. Было и странно и смешно застать его в таком виде. Обычно он был таким самодовольным и высокомерным. А теперь напоминал мальчишку на посылках.

— Я… — он слегка пожал плечами. — Я и не думал играть сегодня. К тому же за столом собрались еще не все. Вас там не было.

Другие нашли бы его растерянность очаровательной, но Клодии он показался всего лишь скучным и мало привлекательным смертным. В его лице нет ничего от Анжело. Жюстен просто человек, несмотря на его состояние, титулы и все остальное. Разве способно все золото мира дать человеку хоть частицу той божественной красоты, которая сияла в ее небесном покровители. А вот, тот незнакомец в маске был немного похож на Анджело. Если только ей не показалось.

— Вы забоялись, что одна я не найду дорогу домой, — Клодия решила сразу пресечь все попытки к флирту или пусть даже к дружеской беседе. Разве можно назвать другом того, кто был своим в обществе ее недоброжелателей.

— Мы все о вас беспокоились. Эти слухи о внезапных смертях, о трупах в чаще, да еще тот мальчишка-самоубийца. С вами ведь тоже могло что-то произойти.

— Но ведь не произошло же, — отрезала Клодия. Ей не нравился гонор собеседника. Тот как всегда пытался подчеркнуть свою значимость.

— Кстати, тот мальчишка не был самоубийцей, — подчеркнуто возразила она. — Разве может жизнерадостный ребенок намеренно пойти на такое?

— Кто-то его убил? — Жюстен неловко пожал плечами. — Значит в Оверне становиться еще опаснее, чем я думал.

— Несчастный случай тоже мог иметь место, а что до пребывания в Оверне. Мне самой интересно почему вы приехали сюда. Только ради местного общества или по личным причинам?

Жюстен промолчал, но даже в темноте было видно, как вспыхнули его щеки и не от долгой беготни по морозу. Он был смущен и растерян.

— Балы в Версале вас больше не устраивают, вам хотелось взглянуть на Па-Де-Дом? — девушка едва сдержалось от язвительных ноток. Стрела и так попала в цель.

— Это шутка? — руки ее спутника слегка вздрогнули и он поспешно спрятал их в карманы.

— Да, — кивнула Клодия. — Но шутки так часто оказываются близки к действительности.

Она быстро прошла вперед, оставив смущенного спутника позади.

— Я не верю в то, что о вас говорят, — догнал ее дрогнувший голос Жюстена. Возможно, впервые он прозвучал искренне.

Клодия обернулась. Теперь она не знала, что сказать. Признание прозвучало слишком откровенно. Значит, многие действительно думает, что она была там ночью. Все видели шрамы на ее плече и могли истолковать это по своему. Пусть думают, что хотят.

Девушка быстро пожала плечами, давая понять, что не хочет говорить на эту тему.

Она вообще не хотела сейчас ни с кем говорить, но спутник не отставал от нее и это действовало ей на нервы. Несмотря на опасность возможно поджидающую в ночи сейчас она хотела побыть одна, а не с докучливым провожатым.

Жаль, что он так и не перестал болтать, хотя Клодия ему и не отвечала, но Жюстен кажется считал себя обязанным развлечь ее разговором.

Она почти не слушала его.

— Если бы другие заблудились в лесу ближе к ночи, то о них можно было бы сказать то же самое.

Опять эта тема. Клодия разозлилась и не смогла не съязвить.

— Если бы столь приятная компания поселилась в лесу, то от нее бы там перевелись все волки.

— Вы считаете это хищники загрызли стольких припозднившихся путников? — Жюстен силился улыбнуться любезности ради. А он был довольно вежлив, когда рядом не было опасного окружения и все-таки он ей надоел.

— Истории о нечисти, прочитанные вами побудили вас к ошибочным предположениям. Я считаю, что нет ни на Па-Де-Дом, ни где-либо еще более проклятой компании, чем мы… и вы можете рассказать об этом остальным, мне все равно, — хуже слухов о ней уже быть не может, решила Клодия про себя и присмотрелась к колокольни церкви, мимо которой они проходили. Колокола молчали. Они и не могли звонить, церковь была заперта. Так какие же колокола тогда она могла слышать? Клодия вздрогнула при виде куполов и креста. Колокола. Анджело. Мечты. Где все, то, что она себе нарисовала. Почему она не может жить так как хочет и должна мириться с неприятным окружением. Нет никаких ведьм на Па-Де-Дом. После того, что случилось с ней прошлым вечером Клодия считала, что нет более проклятого общества, чем французская аристократия. Им не нужно колдовать и устраивать шабаши, чтобы сделать кого-то несчастным и окончательно испортить чью-то жизнь. Ее жизнь чуть было не кончилась тогда. Если бы не Анджело. Но где он, кто он. Кто те другие, которые явились ей во сне? Кто преследовал ее?

— Клянусь я оставил коня здесь? — Жюстен обеспокоено оглядывался по сторонам. Кажется, он что-то говорил и до этого, но она прослушала.

Клодия обернулась. Да, кажется, у коновязи действительно никого не было. Темнота сгущалась над домами. Снежинки все еще кружились в холодном воздухе, а руки без перчаток нещадно мерзли. Она хотела бы сейчас дотронуться до мягкого ангельского крыла, ощутить нежное тепло его пуха и заостренных перьев, хотела обнять Анджело, но его здесь не было. Он не появиться, пока Жюстен рядом. Наверное, он мог прилетать, только когда она в одиночестве. Увидит ли она его еще хоть раз? Клодия беспомощно огляделась по сторонам и мир вокруг показался ей абсолютно пустым. Без Анджело он и был таким. Пустым и мрачным. А сама она продолжала бы без него чувствовать себя одинокой даже если б вокруг нее собралась целая толпа восхищенных поклонников.

Клодия заметила свет в окнах какого-то здания. Приземистое и темное, оно стояло где-то невдалеке, казалось, что до него рукой подать, но скорее всего это не так. Ведь рядом раньше ничего не было.

— Что там? — спросила она у спутника.

Он удивленно посмотрел в ту сторону и слегка пожал плечами. Кажется, он тоже и не подозревал о том, что там что-то находиться.

— Пойдем посмотрим… — голос Жюстена был неуверенным. Тусклый свет, лившийся на снежную пустошь из низеньких далеких окон и зачаровал его и напугал одновременно.

Девушка пошла за провожатым и удивилась. До здания до которого вроде бы было рукой подать пришлось идти пешком минут десять. Снег хрустел под ногами, он кажется был единственным, что существовало реально в этом мрачном уголке, а оранжевые отблески на нем напоминали призрачный промельк.

Всего лишь иллюзия? Но дверь строение скрипнув приоткрылась, словно приглашая путников зайти внутрь. Это же та самая таверна. Как можно было не узнать ее. Здесь Клодии довелось заключить пари или не здесь? Она переступила порог и едва узнала место, где уже была. И действительно оно это или уже не оно. Вроде бы все кругом прежнее и в то же время каждая мельчайшая деталь неузнаваемо изменилась. Не только обстановка, по-другому выглядели и посетители. Их было всего несколько, двое за столом у окна, хотя снаружи сквозь стекло их силуэты рассмотреть было невозможно, но они сидели там и рядом с ними дымились в кружках нетронутые напитки, игральные кости лежали рядом, будто часть декора, а не принадлежность беспечного времяпровождения. Еще несколько посетителей расположились за прямоугольным столом, один из них вяло перебирал колоду карт. Пламя одной единственной свечи озаряло истощенные, бескровные лица, делая их похожими на привидений, ловящих отблески адского пламени.

— Здесь есть хозяин?

— Ч-ч, — вполне обоснованный вопрос спутника показался Клодии капризом. Жюстен же видел, что хозяина нет. Нет ни звуков, ни резких движений и не чувствуется дыхания окружающих, а вот холод вполне ощутим, будто они до сих пор стоят на улице, а не в помещении и от тускло горящего очага совсем не исходит тепла.

Кто-то обернулся на резкий вопрос Жюстена. Лицо злорадно оскалилось и снова отвернулось от вошедших.

Где же тот незнакомец, с которым она играла. Клодия беспомощно озиралась по сторонам. Его здесь не было. И не было даже того круглого миниатюрного столика, за которым они сидели. Остались только грубые, наспех сколоченные из досок столы. Вокруг нет ни единого напоминания о том вечере, когда она заключила пари со смертью. Так она это называла теперь. Иначе где теперь тот, играя с кем она поставила на кон свою жизнь, свое благополучие, свое горло, которое вполне могли разодрать волчьи когти. Незнакомцу не удалось заполучить ее жизнь и он сгинул. Он был подручным господина смерти. Конечно, это всего лишь поэзия, глупое, красивое сравнение, но иначе истолковать все это пока было невозможно. Пусть лучше все это будет таинственностью, а не случайностью.

Жюстен поморщился заметив какую еду и питье здесь подавали. Остатки полусырого мяса на жестяных тарелках ни шли не в какое сравнение с той пищей, к которой он привык. Клодия тоже поспешила отвернуться, мясо не вовремя напомнило ей про туши волков и другую дичь, и про страшную трапезу в пещере.

— Они не замечают нас, уйдем отсюда, — шепнула девушка.

Жюстен колебался. Во первых он не хотел возвращаться обратно пешком, во вторых угадал вызов в том, что какие-то плебеи не отдают должное тому, кто выше их. Его рука легка на эфес шпаги, но и на это никто не обратил внимания. Все оставались безмолвны и безучастны. Кажется, случись здесь землетрясение или пожар, они бы и то не оторвались от своих столиков и карт, от молчаливого пожирания взглядами пустоты. Они вроде бы ничего и не замечали. Но как же тогда объяснить тот оскал и злорадство. Клодия подумала, что ее могли узнать. Мало вероятно, но все-таки возможно. Хоть наряд она и сменила, но лицо ее осталось тем же самым. И тот человек мог признать в ней проигравшегося мальчишку и он мог знать, где находиться сейчас тот, с кем она играла, но он ни делал ни малейшей попытки заговорить. А сама она спросить почему-то боялась. На самом деле ей хотелось увидеть в таверне совсем не этот сброд, а того, с кем она играла, с кем заключила то опасное пари и кому теперь должна была сообщить, что победила.

Он должен узнать из ее собственных уст, что она отправилась вечером в лес, и одолела соперника. У нее было доказательство тому, язык вырезанный у вепря. Пари выиграно ею. Незнакомец не может оставаться в неведении, но что-то подсказывало ей, что он уже обо всем знает.

Безмолвие окружающих пугало. Было бы слышно, как ползают черви по дощатому полу таверны и как тихо стучат о стол кружки, если бы Жюстен не впал в ярость и не начал кричать. Выше его сил было смириться с тем, что эти люди не слушаются его приказов. Он что-то говорил, что-то требовал. Его голос неприятный эхом отдавался от стен заведение так, как если бы оно было пустым, но никто не реагировал.

— Да ответит мне кто-нибудь или нет?

Клодия вздрогнула, когда ее провожатый выступил вперед и опрокинул первый попавшийся на пути столик. Безумный поступок, учитывая то, что они здесь одни, ни слуг, ни добропорядочных селян здесь нет, только эти сомнительные… существа. Клодия почему-то не могла назвать их людьми. Еще секунду назад каждого из них можно было принять за человека, но сейчас, когда они начали подниматься из-за столов, демонстрируя взгляду белые лица и сутулые, но все равно очень высокие продолговатые тела. Какие-то были совсем низкими, как карлики, другие почти исполинами. Возможно, кто-то из них вырастет до потолка и сгорбиться под ним, как демон, вырвется, словно джинн из бутылки. Клодия уже ничему не смогла бы удивиться после того, как посетителей в таверне заметно прибавилось, хотя дверь не открывалась и не закрывалась. Никто не входил и не выходил отсюда, но тем не менее вместо пяти-семи посетителей, которые сидели здесь минутой раньше вокруг них выросла целая толпа, мрачная и бледнолицая, словно бесплотная, но все равно агрессивная. Десятки пар глаз под полями шляп или копной волос сверкали по волчьему голодным блеском на бескровных лицах. Они были со всех сторон. И не нужно было оборачиваться к двери, чтобы знать, что путь к отступлению уже отрезан.

Ужасало то, что все так и оставались безмолвными. Никаких слов, никаких угроз. Только кто-то вдруг насмешливо выкрикнул.

— Господин должен выпить вместе с нами, так как это положено у нас.

И тут же чья-то крючковатая рука поднесла Жюстену бокал с пенящимся в нем темно-красным густым напитком. Как похоже на кровь! Клодия поморщилась и тут сухие когтистые пальцы вцепились в ее запястье.

— И для красавицы подайте бокал, — произнес мрачный, неприятного вида горбун. — Что же вы медлите, быстрее!

И в следующий миг в ее руках уже очутился точно такой же бокал сделанный из меди или из какого-то сплава и обильно покрытый причудливой резьбой. Буквы на его стенках сплетались в сложные виньетки и целые надписи, даже гербы, а внутри шипела бардовая, отвратительная жижа. Кто-то смеялся, остальные по-прежнему молчали, но каждый ждал от нее чего-то.

— Пей же! — кто-то произнес эти слова или ей только послышалось. Клодия поднесла к губам бокал и пригубила. Отвратительный, отдающий железом и солью вкус. Превозмогая неприязнь она сделала глоток и ощутила, нет, скорее увидела то, что уже было с ней когда-то. Запах волчьей крови, их агония, их ярость. Те же самые волки, которых она убила. Нет, не те же самые. Да, это волки, но вокруг не лес, а арена… амфитеатр и волк, который должен был ее растерзать лижет ей ступню. Она видела Колизей лишь в иллюстрациях какой-то книги, но сразу узнала его. Реальная, живая картинка мелькнула и исчезла, а потом погоня, запах крови из ран, ее вкус. Клодия видела себя со стороны. Она наклоняется и целует уста кровоточащей, отсеченной головы, слизывает кровь с ее губ на зависть скулящему волку, который забился в другой угол зарешеченной темницы. Долгий поцелуй и вкус крови, и мертвое, но все еще красивое лицо перед ней. Самое прекрасное из всего, что она когда-либо видела.

— Ну хватит! — тот же горбун резким движением руки выбил бокал у нее из рук. Тот со звоном упал на пол, красная жижа расплескалась.

Клодия нервно облизала губы. Почему она все еще так отчетливо чувствует на своем языке кровь волков и той прекрасной отрубленной головы, которую она поцеловала. Этого, конечно же, не могло произойти в действительности, но ощущение было таким реальным.

А кубок все еще катился по полу. Ничьи ноги не расступались, чтобы пропустить его, но пространства стало зрительно больше и доски пола… Что-то происходило с ними. Еще недавно они выглядели новыми и вычищенными, а сейчас покрылись трещинками, стали казаться старыми, а вот видно и первое место, где не хватает доски, и еще… и черви ползают меж выбоин с такой уверенностью, будто нога человека вовсе и не может задеть их. И земля. Раньше пол не был земляным, хоть в нем и копошились черви. Девушка обернулась на Жюстена. Замечает ли он все эти перемены? Но он и не мог ничего заметить. Ему заставляли выпить уже второй бокал этого отвратительного зелья.

В голове помутилось. Клодия знала, что злые красноватые глазки горбуна неотрывно наблюдают за ней, и немигающие взгляды большинства собравшихся тоже. От выпитого ее тошнило. Не надо было даже прикасаться ко лбу, чтобы понять, он стал горячим, как при лихорадки. Все звуки доносились, словно издалека, эхо голосов, копошение червей в полу, стон Жюстена и чей-то страшный, проникающий в душу шепот:

— Позовите его! У нас теперь есть то, чего он хотел.

Говоривший вкладывал в эти слова какое-то особое значение, но Клодия даже не видела кто говорил. В глазах у нее давно уже потемнело, сознание затмевалось, а поддержки ждать было неоткуда. Она неуверенно вытянула руку вперед, заранее зная, что коснется кого-то из этих неприятных, гогочущих существ, их сухой и дряблой кожи, но ведь это лучше, чем упасть на пол к червям. Однако ее пальцы неожиданно сжала знакомая, сильная рука с нежной, почти бархатистой кожей, такими на ощупь бывают лепестки цветов. Как и в первый раз эту руку нельзя было назвать ни холодной, ни теплой, ни даже просто материальной. Она действительно существовала, но в то же время ее можно было назвать эфемерной.

— Уходи сейчас, пока еще жива! — приятный, но бесстрастный голос Анджело на этот раз казался озабоченным.

Клодия обернулась, пытаясь взглянуть на его лицо. Он был здесь. Она видела вьющийся локон у его сильного белого плеча и плавный изгиб крыла, и широкий рукав белоснежного одеяния. Но видели ли другие? Жюстен точно не мог его видеть, он был всего лишь человеком. А остальные? Согласна ли она признаться себе в том, что считает их чем-то особенным, но только не людьми? Какое название им дать? Конечно, они сохранили в себе немного от человеческого облика, но даже это сходство было таким непрочным и расплывалось буквально на глазах, как отражение в кривом зеркале. Так расплывается образ джинна, только что выпущенного из бутылки. Ну вот, опять это сравнения. И похоже именно сейчас оно было наиболее уместным, потому что чей-то темный продолговатый силуэт действительно взмыл под потолок и сгорбился под его стропилами.

— Анджело! — Клодия не посмела произнести его имя вслух, только мысленно, но он ведь и так все слышал. Ее губы уже сложились для того, чтобы задать бессмысленный вопрос. Как она может уйти отсюда, если у двери толпятся эти существа и закрывают ей дорогу к выходу.

Рука ангела легко обхватила ее за талию, его крыло накрыло ее плечо.

«Не бойся», так он произнес или это только прозвучало в ее мозгу?

Клодия прильнула к бледному, почти бесплотному телу. Оперенное крыло ореолом отгораживало ее от присутствующих, чуть поднималось над ее головой и тихо мерцало всеми своими призрачными пушинками и перьями. Они мягко касались ее волос. Красивое лицо Анжело казалось более серьезным и настороженным, чем при первой встречи. Он высокомерно повел бровями. Какой-то жесткий огонек вспыхнул всего на миг в до этого ласковых голубых глазах и те, кто стояли рядом с ропотом отступили, сгорбились и попятились от девушки с ангелом, так, будто пробыв рядом дольше чем на секунду могли обжечься. И другие у двери также нехотя расступались, сгибались, сутулились, недовольно шипели, идя на попятную, и напоминали ей мерзких карликов из детских страшилок. Не читать бы никогда этих страшных сказок. Клодия прижалась к плечу ангела и зажмурилась. Его защита была надежной, по крайней мере физически, но сможет ли он изгнать темноту из ее головы. В ее мозгу уже бушевал ад, вспомнились все те жуткие истории, прочитанные в детстве. Она уже и не помнила в каких книгах могла увидеть такие же ужасные картинки, как то, что происходило сейчас. Какой художник мог проиллюстрировать книгу сказок такими отвратительными гномами, и корчащимися в муках лилипутами. Мерзкие тела были опалены, желтая кожа шла волдырями, а липкие осунувшиеся крылья выглядели переломанными. Что за мерзость? Клодия тихо всхлипнула, наконец решившись открыть глаза. Анджело вел ее к выходу. Короткая дорога до дверей вдруг обратилась несколькими метрами, и они шли по ней, как по парадной полосе мимо тех, кто не должен их коснуться. Так, наверное, проходит только король, мимо согнутых в поклоне подданным, не думая почтить их даже взглядом.

И вот они уже в пустоши, на морозе. И белые крылья Анджело так похожи на снег. Дверь неприятно хлопнуло за ними. Несколько пар огрубевших, когтистых рук вытолкнули из таверны едва живого Жюстена. Он чуть не упал, но все же удержался на ногах. Ему удалось привалиться спиной к какому-то дереву. Едва слышались его приглушенные ругательства, а по губам лились красные струйки. Еще секунда и его стошнило кровью или тем гадким отваром. Было не разобрать. Ведь питье, которое им предложили так походило на кровь и по цвету, и по вкусу.

Ее тоже тошнило, но не рвало, хотя внутри под зашнурованным корсетом все внутренности, словно скрутило в воронку.

— Анджело!

Но его уже не было. Клодия напрасно оглядывалась по сторонам. И таверны тоже не было. Сначала ей показалось, что она видит тусклые огоньки окон, но уже не в двух шагах от себя, а слишком далеко почти в лесу. А потом и эти пятнышки света потухли.

Что делать теперь? Сама она смогла бы пешком дойти домой и отсюда. Она привыкла к ходьбе. В отличии от тех, кто ее окружал ей не нужны были не кони, ни карета, чтобы преодолеть любое расстояние. Но как быть со спутником.

Вокруг ни души. Клодия только слышала отдаленный звон бубенцов. Возможно, кто-то из их общих знакомых катается здесь неподалеку. Хотя нет, по дороге промчались незнакомые сани. И вдруг возница свернул с пути. Кони черной масти мчались к ней. Здесь и не видно было раньше таких скакунов. И не здесь, и ни в Париже. Казалось, еще миг и из их ноздрей вместе с паром вырвется пламя. Как только кучеру удавалось сдерживать таких норовистых скакунов. Они ведь были так сильны. Не как обычные кони.

На лицо кучера, обмотанное шарфом девушка даже не обратила внимание. Возможно, он так укрылся от холода, а не от посторонних взглядом, а полоску кожи видную меж краями шляпы и материей прорезают не шрамы, а всего лишь блики света от качающегося на спице фонаря.

Только зачем дама в санях закрыла свое лицо вуалью. Она была молодой и светловолосой. Клодия сама не понимала, зачем так пристально изучает ее лицо. Было что-то вызывающей стыд, почти противоестественность в таком внезапном интересе к чужой женщине. И ее лилейное личико под мелкой, с вкраплениями черных жемчужинок сеточкой вуали. Тонкие, совершенные черты, рубинового цвета рот, изящный нос и глаза, смотревшие на нее так же пристально и неотрывно. Незнакомка словно предлагала «поехали». Но куда? И с кем? Клодия застыла в нерешительности. Кони обеспокоено заржали. Может, сейчас один скакун из упряжки действительно дохнет огнем.

Дама вдруг вынула руку из муфты и протянула Клодии. Этот жест уже нельзя было расценить двояко. Она приглашала ее с собой. Клодия опасливо взглянула на протянутую ей ладонь и чуть не вскрикнула. Конечно, кругом было темно, но это уж она точно рассмотрела. К ней тянулась не рука молодой дамы, а сухая, морщинистая, крючковатая кисть старухи. Та самая уродливая рука, в которую Клодия утром сунула червонец.

Она была смелой. Может, это и похвала, но она же отважилась сразиться с волками. Она не должна была испугаться и теперь. И все-таки Клодия закричала. И не важно, что дама уже спряталась в сани, а кони умчались, и что вокруг пустота. Крик Клодии разнесся по пустоши, а потом, когда она замолчала, где-то снова зазвонили колокола. И она готова была поклясться, что на этот раз к колокольному звону примешался бой курантов. Хотя откуда? Ведь башенных часов ни поблизости, ни в деревне не было. И все-таки они звучали. И каждый удар почему-то казался страшным.

Девушка очнулась уже на кушетке в своем поместье, но звука этих ударов она забыть не могла. Все осталось в памяти, ярким, жутким пятном, и колокола, и таверна, и туша задранного волками коня, найденная рядом в снегу.

Смерть в Оверне

— Ты его отравила. Отравила!

Возражать было бессмысленно. Клодия захлопнула дверь прямо перед носом у кузины.

Паулина, как обычна готова была обвинить ее во всем, еще даже не разобравшись в чем, собственно говоря, дела. Отравление! С этим уж она слишком преувеличила. Во-первых Жюстен и не думал умирать. Конечно, он плохо себя чувствовал, но сумел внятно сказать, что виноват во всем хозяин таверны, опоивший его испортившимся вином. Какая таверна? Он не помнит. Как выглядит тот человек? А разве все плебеи ни на одно лицо. И вообще с ними надо вести себя построже, и с окрестными арендаторами тоже, чтобы они не решили в итоге извести всех. А волки? С этими тварями, загрызшими его любимого коня он еще сумеет расквитаться. Жюстен с трудом сдерживал очередные позывы рвоты и клялся, что перебьет всех хищников в местных лесах. Он принес их головы сюда, как трофеи и больше путники не будут опасаться ночных дорог.

Он храбрился. Клодия усмехнулась его браваде. Конечно же, на охоту в одиночку ехать он не собирался. Она сделала это смело и тайно, а он не сделает никогда.

Обвинения Паулины все еще глухо звучали за дверью. Как у этой фурии хватает наглости во всем обвинять ее? Впервые в жизни Клодия разозлилась на докучливую родственницу. Даже не просто разозлилась, а ощутила сильную клокочущую ярость. Что за чувство? С ней такого раньше никогда не было? Да, она и раньше терпела придирки от родни, но желания убить кого-то из них не ощущала его никогда. А сейчас ей вдруг захотелось самой стать волчицей и разодрать горло своей обидчице, даже не задумываясь о том, что они связаны кровными узами. Совесть быстро и этому нашла оправдание. А разве Паулина хоть раз вспоминала о том, что оскорбляет кровную родственницу? Ни разу. Нельзя жалеть того, кто ни чуть не жалеет тебя. Непроизвольно пальцы Клодии коснулись двери, разделявшей ее и кузину. Она ничего не ощутила, только противный скрип ногтей о полированное дерево и шелест осыпающейся позолоту. Она сама удивилась, когда увидела. Что ее ногти оставили глубокие царапины на двери. Так сильно расцарапать ее поверхность могло только какое-то животное.

Странно! Она даже не ощутила боли в ногтях после того, что сделала.

— Странно, — повторила Клодия вслух и услышала, как в тишине шуршат крылья.

Анжело выступил из темноты, медленно и бесшумно, словно был невесомым. На его губах играла та же, печальная и очаровательная улыбка, будто он уже заранее все знал о будущих ошибках своей подопечной и заочно ей все прощал. Его лицо сияло во мгле. И Клодии было все равно зачем он пришел и с какой целью заговорит. Главное, что он появился.

За дверью все еще неистовствовала Паулина.

— Не обижайся! — Анджело все же нахмурился, услышав чужой упрекающий голос. — Она хочет оскорбить не тебя, а все то темное, что она в тебе попыталась увидеть.

Он что-то недоговаривал. И расспрашивать его поподробнее было бесполезно. Он все знал, но не о всем хотел рассказать.

Иногда Клодия задумывалась о том, что сковывает его уста? Обет молчания? Долг перед богом? Закон, которого нарушить нельзя? О скольком он мог бы поведать, если бы не это. Конечно, Анджело умел говорить лишь намеками, но превосходство оставалось на его стороне, ведь он-то знал истину, а остальные могли только предполагать. Но на его губах почти всегда лежала печать. Те короткие обрывочные фразы, которыми он говорил на самом деле ничего не объясняли, только еще больше запутывали.

— Жажда знаний? — ее тайный друг улыбнулся уже более весело, почти шаловливо. — Ты хочешь знать о том, что происходило в мире до тебя? Лучше интерес, чем твое вчерашнее отчаяние.

— Я все еще хочу свети счеты с жизнью, — Клодия возмутилась, как можно быть беспечной и жадной до знаний, когда вокруг тебя одни враждебные взгляды. Она обиженно поджала губы и опустилась на кровать. — Мне просто жаль уходить из этого мира непризнанной…

Быстрый кивок в сторону стола, заваленного исписанными бумагами. Анджело все поймет. Он понимал, еще до тогда, когда вытащил ее из бездны. И не важно, что сейчас где-то в Париже народ зачитывается трудами других авторов. Хоть кто-то один теперь верит и в нее, но это самое великое, что может быть, когда ангел считает тебя достойной славы.

— Я ведь лучше, чем они? Правда? — Клодия представила себе костры. То, как жгут на площади книги Вольтера, и как влюбленные в них парижане достают ночью и читают при свече спрятанные под подушкой или в тайнике чудом уцелевшие экземпляры. А другие? Все те, кто решился вольно высказать свои мысли на бумаге, не боясь поплатиться за это. Они протестовали против несправедливости жизни, а она сочиняла, чтобы превратить груду чистых листов в очередную божественную комедию. Она не просто описывала изъяны жизни, а пыталась постичь суть всего мира и тех злых сил, которые способны управлять людьми. И все ее стихи казались ей самой мрачной сказкой.

— Ты даже не представляешь насколько ты лучше, — шепнул Анджело. Он прислонился к резному столбцу кровати, задев крылом куполообразный балдахин. Его тело в темноте мерцало и казалось сделанным из мрамора. Только это был призрачный мрамор, не тяжелый и не материальный. Всего лишь статуя в тумане.

— Не огорчайся, для тебя все еще впереди, — Анджело слегка коснулся ее растрепавшихся шелковистых локонов. — Они, как жидкое золото, ты наверное сама об этом знаешь.

И даже в его голосе послышалось восхищение.

— Не хватает только диадемы…

Всего миг и в его руках ниоткуда вдруг взялся венок из благоухающий белых цветов. Что это за цветы? Клодия видела их лепестки с серебристой каймой, ощущала неземной аромат, но названия им дать не могла. В памяти всплыла какая-то старая парижская церковь и фреска на ее стене, «Благовещение». Изящная фигура Богородицы и архангел Гавриил с такими же белыми крыльями, как у Анджело и таким же точеным профилем, и его ступни касаются не пола, а облака, парящего над землей, а в руках у него точно такая же только не заплетенная в венок райская ветвь.

— Слишком щедрый подарок…

Но Анджело уже надел венок поверх ее локонов. Возражение оказалось некстати. Клодия вдохнула тонкий пьянящий аромат и на секунду ощутила блаженство.

Каким-то образом в руках у нее оказалась одна из любимых книг. Их здесь было немного, всего несколько полок. Паулина возражала против того, чтобы поставить книжный шкаф в женской спальне. По ее мнению это тоже было нарушением этикета, ведь все эти сложные сочинения не для девичьей головы. Хоть раз Клодия настояла на своем. Она считает себя более мудрой, чем все ученые мужи мери и плевать на этикет. Перед такой сильной фразой любой дуэнье пришлось бы отступить. Книги остались в ее апартаментах и как украшение. Полки из розового дерева были заставлены исключительно дорогими томами, в изысканных сафьяновых переплетах, с позолотой и тиснением. Оформление каждой из этих книг было само по себе произведением искусства, не говоря уже о их содержание. Клодия всегда считал, что лишь содержание может оказаться бесценным, оно придает книге стоимость, а переплет не важен и все-таки касаясь обложек она не могла задуматься над тем, руки какого безымянного мастера так искусно выделали кожу и прошли золотыми нитями корешки. Чьи-то мозолистые, но талантливые пальцы работали так же, как и ее собственные, за крошечное вознаграждение и без всякой надежды на то, что работа будет оценена по достоинству, а имя мастера прославлено.

На этот раз она тоже погладила мягкую телячью кожу переплета и еще не раскрывая томик поняла, что это мифы древней Греции. Как кстати. О них она и хотела спросить. Подул едва уловимый ветерок, хоть окно и было закрыто, а возможно, это всего лишь шевельнулось крыло Анджело, но книга открылась именно на том мифе, о котором она подумала. « Амур и Психея», изящная гравюра под названием, как обычно привлекла ее внимание. Красавица с длинными локонами и в тоге, и ее крылатый возлюбленный.

— Так было на самом деле? — Клодия с надеждой посмотрела на ангела. — Я имею в виду все эти мифы, люди просто выдумали их или же все это имело место в действительности.

— Не все так просто, — Анджело повел плечом и на этот раз его крыло правда шелохнулось, но ветерка больше не было. — Все события обрастают слухами, искажаются и спустя века это уже совсем не то, что было в действительности, хотя доля истины в этом есть.

— А как все было на самом деле?

— Более сложно, более мрачно, — он нахмурился, будто не мог подобрать точных слов. — А ты сама разве не помнишь?

— Я? Почему ты так странно спрашиваешь? — уж не перепутал ли он и ее с каким-нибудь вечным существом.

— Ясно, — он заметно погрустнел, словно она отказалась признать его за своего давнего знакомого.

Даже грусть скрашивала его лицо. Ему шли любые эмоции, и стон, и усмешка, и даже высокомерие. И в то же время его черты ни от чего не менялись. Они казались застывшими, а мимика слишком призрачной.

— Ты вспомнишь, когда-нибудь, — он тоже хотел надежды, но на что. Клодия не могла понять. Пальцы непроизвольно нащупали бархатную закладку между страниц и ее мысли опять вернулись к мифам.

— Скажи мне про Венеру? — ей вспомнился комплимент на балу. Кто-то назвал ее так уже не в первый раз. Почему-то людям хотелось сравнивать ее с богиней красоты. — Она — то была на самом деле? Хотя бы женщина, а не богиня.

Анджело тихо вздохнул.

— Поверь, я облетал мир не раз за каждый век, скитался по нему имитируя смертного путника и исследую каждый уголок, но вижу я за все эти столетия только один символ красоты… сейчас, передо мной.

— Ты мне льстишь, — она с разочарованием захлопнула книгу. Опять комплимент или всего лишь утешение?

— Я не льщу никому и никогда. Мне ничего не нужно и не для чего лгать. Я не заинтересован в том, чтобы подкупить кого-то словами и говорю только-то, что считаю правильным.

— Если бы все были такими, — настал ее черед вздыхать и сожалеть. — О, Анджело, почему люди вокруг не могут быть чистосердечными. Почему мир вокруг меня такой, какой он есть, а не лучше?

И в ответ только быстрая усмешка. Анджело давал понять, что не может об этом говорить. Нельзя нарушать какие-то неведомые, неземные законы.

А цветы? Их же он смог принести для нее. Клодия коснулась венка. Он все еще был на голове, не исчез как дым вопреки ее опасениям. Нежные лепестки приятно соприкасались с волосами и кожей лба.

— Положи цветы в воду и они никогда не завянут, — посоветовал ее друг.

— Я боюсь, что они исчезнут, когда я проснусь на утро.

— Мы никогда не забираем своих даров назад. Я мог бы принести тебе и многое другое, если ты пожелаешь. Все те вещи, которые уже никому не нужны: самоцветы с затонувшего корабля, клады, гниющие в земли, потерянные драгоценности правителей. Все те мелочи, которые ничего не значат для нас и так ценны для людей.

— Я хотела бы прямо сейчас нанять почтовый экипаж и добраться до Парижа, до своего дома на Рю-де-Риволи, а это место мне надоело, — Клодия с тоской взглянула на окно, за ним не прекращался снегопад, но скоро возможно зловеще засияет луна и прошлое воскреснет. — Я хочу быть подальше от этого леса, и от тех, кто обитает в нем. Ты, наверное, и без меня все знаешь. В лесах Оверни обитает темнота даже днем, а ночью все злое оживает. Я могла и не вернуться оттуда, а сейчас…

— Никто не приползет за тобой сюда, — Анджело без труда угадал ее мысли.

— А в Париж? Есть ли в Париже подобные существа?

— Они есть повсюду, но видимы не везде. Здесь их особенно много, сейчас, но это еще не значит, что они же не могут столпиться возле твоего дворца на улице Риволи. Заметишь ли ты их тогда?

— Ты заметишь, — в этом она была уверена.

— И они заметят меня, и не посмеют приблизиться к тому рядом с кем я, — заявление Анджело впечатляло и было непререкаемым.

— Как тогда в таверне?

Он кивнул.