Бесплатный фрагмент - Подлинные моменты. Сборник рассказов (1)

Подлинные моменты

Часть 1

В небольшом провинциальном городке праздновали юбилей главы города Звягинцевой Тамары Георгиевны. Больших сборищ она не любила, поэтому на торжество были приглашены только свои люди, из ближнего круга юбилярши. Новым в этой дружной компании был главврач городской больницы Вяземский Родион Павлович, приехавший в город буквально неделю назад.

— Пусть привыкает, — сказала Тамара Георгиевна начальнику полиции Платонову Егору Кузьмичу, когда он возразил против кандидатуры главврача: «Не рано ли вводить приезжего в дела семейные?»

«Семьей» Тамара Георгиевна называла, особо прибли- женных к своей персоне людей, которым доверяла и которые могли быть полезны в той или иной степени при решении дел казенных и личных.

— Городу хорошая медицина нужна, да и сами не молодеем, опытный врач под рукой — большое дело. А Вяземского мне рекомендовали, как одного из лучших руководителей в области и талантливого доктора. Из областной больницы едва отпустили.

— Что же он область на нашу провинцию променял? — осторожно спросил Платонов, зная, что Тамара не любит намеков на то, что она руководит маленьким захолустным городком.

— Говорят, жена рога наставила, вот и бежал подальше от пересудов, — ответила Тамара, — А нам это как раз на руку.

Обсудив поименно всех, кого следовало пригласить на юбилей, Тамара Георгиевна и Егор Кузьмич, отпустили секретаршу Соню на полчаса пораньше и, достав из сейфа бутылку коньяка, закрылись в кабинете на совещание. Между ними уже лет десять была любовь. Впрочем, не так уж часто

они совещались. «Возраст уже не тот. Однако разрядка иногда не помешает, да и свой человек в полиции, которому доверять можно — большой плюс в моей нервной работе. Сына к тому же от тюрьмы уберег, когда тот по молодости лет напился и сбил пешехода. Только за это я ему по гроб благодарна», — размышляла Тамара, доставая хрустальные стопочки из бара.

Через час Платонов вышел из кабинета, сел в машину и поехал домой. Спустя минут десять после него Тамара Георгиевна спустилась по лестнице в фойе администрации в хорошем расположении духа и, выходя из здания, даже поинтересовалась у дежурного Василия Ивановича Колобова, который страдал радикулитом, не болит ли у него спина? Старик расчувствовался и отчеканил, как бывший военный, отдав честь главе города: «Никак нет, Тамара Георгиевна! Благодарю за внимание!» А сам подумал, глядя Тамаре вслед: «Какая хорошая женщина, старой закалки, не то, что новые руководители! Нос задерут вверх и земли под собой не чуют!»

На следующий день гости собрались в небольшом элитном ресторанчике, построенном специально для таких целей, а так же для приема начальства из области. Ресторан располагался на окраине города, на берегу живописного озера. Правда, в феврале здесь было не так красиво, как летом, но воздух все равно был чудесный и простора больше, к тому же дальше от любопытных глаз.

Тамара постучала вилкой по бокалу, призывая шумных гостей, уже час сидящих за праздничным столом, замолчать и повернуться к юбилярше. Она поправила жестко налакированную прическу, одернула под столом модную узкую юбку, норовящую собраться складками на животе и оголить полные белые колени, и поднялась со своего места с фужером в руках:

— Дорогие родственники, друзья, сослуживцы! Боль- шое спасибо за теплые слова, поздравления, подарки! Я тронута до глубины души, — Тамара опустила длинные

наращённые ресницы, потом снова подняла торжествующий взгляд на гостей и продолжила.

— Да, дорогие мои, Вы правы. В свои пятьдесят пять лет я довольна своей жизнью. У меня все есть: хороший дом, любящий супруг, с которым мы уже двадцать пять лет вместе.

Она посмотрела на мужа. Игорь — невысокий, полный мужчина, примерно одинаковый в высоту и ширину, с хорошо замаскированной лысиной на затылке, рассеяно слушал жену и, как китайский болванчик, кивал головой в знак согласия со всем, что она говорит.

Когда они познакомились, он работал водителем авто- буса, а теперь владел автопарком из двадцати машин, совершающих междугородные рейсы. Тамара тогда была заведующей топливным складом, и жили они в комму- нальной квартире. Но с тех пор прошло много лет, которые Тамара не потратила в пустую. Теперь у них свой дом, гараж на четыре машины, земельный участок с дачей в три этажа и завидное положение: она глава города, он извест- ный предприниматель.

Тамара продолжила:

— Здесь присутствует наш сын Алексей — моя гордость, — она повернула голову в сторону молодого мужчины с гладко выбритой головой и рыжей щетиной на круглом лице. Он сидел, откинувшись назад, одной рукой опершись локтем на спинку стула, по-хозяйски расставив ноги.

— Алексей Игоревич, владелец сети винно-водочных магазинов. Так что, обращайтесь, если что. У него лучшие грузинские вина и вообще, ассортимент разнообразный, на самый изысканный вкус.

Тамара перевела взгляд в сторону пышной блондинки с прямыми тонкими волосами, цвета соломы, скрученными в тугой узел на затылке и выпуклыми круглыми глазками, напоминающими блестящие пуговицы.

— У меня прекрасная невестка Лариса, красавица и умница, начальник паспортного стола. Жаль, что родители ее Прохоров Иван Степаныч, наш прокурор, с супругой Викторией Игнатьевной не смогли присутствовать. На Мальдивах отдыхают.

Гости одобрительно закивали головой, мол, знаем, знаем.

— И наконец, у меня двое чудесных внуков: Семен и Луиза. Вот они, мои дорогие! Тоже пришли бабулю поздравить, — голос Тамары немного дрогнул, глаза увлажнились от нежного чувства переполняющего ее.

Дети сидели в конце стола с недовольными лицами в ожидании, когда же закончится торжественная часть и их отпустят восвояси. Воспользовавшись моментом, старший Семен капризно заканючил, выставив губы вперед:

— Бабушка, можно мы уже пойдем. Меня ребята ждут.

— Идите, — махнула рукой юбилярша, проводив глазами, брызнувших из-за стола детей. Потом обратилась к секретарше Соне, серьезной молодой девушке в очках, сидящей в конце стола в напряженной позе:

— Соня, проследи, чтобы они оделись, как следует. И проводи их до дома. Да смотри, чтобы к озеру не подходили. Там лед уже слегка подтаял, проваляться еще.

Соня — дочка Тамариной подруги Риммы. Когда- то они жили в одной коммунальной квартире и очень были дружны. Дружили и их дети Соня и Алексей. Позже дружба переросла в любовь, но Тамара считала, что это у них несерьезно и не придавала этому значения.

Тамара обладала очень важным качеством. Она умела завязывать отношения с нужными людьми, имеющими вес в обществе. Это, видимо, было у нее от отца, потому что мама была растяпа. Всю жизнь библиотекаршей проработала, деньги у нее сквозь пальцы просачивались, люди ездили на ней, кто как хотел. Никому отказать в помощи не могла. Вот и умерла рано. Наверное, перетрудилась. Хотя отец был совсем другой, от простого слесаря до директора

судостроительного завода дорос, но когда мамы не стало, сник как-то и пережил ее только на два года.

Тамара стремительно вознеслась по карьерной лестнице. Это было не так уж редко в то время, когда для продвижения по службе в первую очередь нужно было быть другом какого-нибудь высокопоставленного лица и еще уметь идти по головам, невзирая, так сказать, на лица и звания. Вокруг возникали руководители и начальники, как грибы после дождя. Кто-то взлетал, а кто-то падал вниз. И часто эти назначения были абсолютно нелогичны. Никакого особого профессионализма, многолетнего опыта работы не нужно было. Вчера ты никто, а завтра — царь и Бог. Просто нужно уметь быть полезным тем, кто полезен будет в скором времени тебе.

Римма напротив, всю жизнь проработала мастером на мебельной фабрике. Пока та не развалилась. Никакой карьеры не сделала, да видимо, не очень и стремилась. Тамара поначалу часто упрекала ее, что не пошла учиться заочно. Ведь в школе Римма училась лучше, чем Тамара. Но та отнекивалась, что мол, зачем мне это надо? Нам с Соней и так хватает. Отца Сони никто никогда не видел. Какой- то залетный был пассажир. Брак они не регистрировали. Так что, уехал и поминай, как звали.

Когда Тамара уже работала заместителем главы города по социальным вопросам, Алексей вдруг объявил, что они с Соней хотят пожениться. Увлеченная карьерой Тамара и не заметила, как далеко все у них зашло. Она, конечно, любила Соню, но не настолько, чтобы называть ее невесткой.

Тамара уже приглядела для Алексея выгодную партию — дочка прокурора. И умная, и воспитанная, и приданное хорошее. В собственной квартире живет и на собственной машине ездит. Да и Алексею легче будет карьеру делать, с таким-то тестем. Поэтому Тамара наотрез отказалась от Сони. Алексей тогда сильно напился и сбил пешехода на переходе. Человек чудом остался жив,

но позвоночник повредил. Хорошо, что Егор Кузьмич помог. С тех пор и завязалась у них с Тамарой любовь.

Алексей был не твердого характера, не в мать пошел, в отца. Погоревал-погоревал и женился на Ларисе, как хотела мать. Правда с Соней связь так и не порвал. Докладывали Тамаре Георгиевне, что встречаются они тайно, а сестра Тамары Эля, то есть тетка Алексея, их покрывает.

Соня выучилась в колледже на секретаря-делопроиз- водителя. Римма умерла рано, с детства у нее порок сердца был. Родители Риммы жили далеко. Соня переезжать к ним не захотела, видимо, из-за Алексея. Тамара решила взять Соню к себе секретарем. Что бы приглядывать за ней. Так и стала Соня почти членом семьи.

Девушка оказалась очень деловая, хваткая и испол- нительная. Отлично выполняла не только обязанности секретаря, но и все, о чем по-свойски просила ее Тамара. Алексей с Ларисой даже брали ее с собой в отпуск, когда дети были совсем маленькие, и им требовалась няня.

Соня оперативно выполняла любые поручения, которые ей давала Тамара. Например, знала, где найти запившего начальника ЖКХ и быстро привести его в чувство, если нагрянула неожиданная проверка из области; организовать банкет по высшему разряду для заезжего начальства, успокоить народ, рвущийся на прием без записи и многое другое. Постепенно Тамара так привыкла к Соне, что не могла без нее обходиться ни на работе, ни дома.

Соня не держала зла на Тамару за то, что та разлучила их с Алексеем. Но иногда, когда девушка стояла у начальницы за спиной, подавая бумаги на подпись, Тамаре Георгиевне казалось, что когда-нибудь Соня сядет на ее место, и тогда уж станет Тамаре несладко. «Но, если так будет, — думала она про себя, — то, во всяком случае, нескоро. А пока я здесь глава».

После слов начальницы Соня вскочила из-за стола и отправилась в гардероб одевать детей, а Тамара вернулась к своей пламенной речи.

— Вот такая у меня хорошая семья! Да и сама я не последний человек в городе, — Тамара самодовольно рассмеялась. Ее тут же поддержали громкие голоса со всех сторон:

— Ну, сказанула, матушка: «Не последний человек!» Да ты, благодетельница наша — первый, наипервейший человек в городе! — закричал бизнесмен Осипов, мужчина с красным потным лицом, то и дело, вытирающий лоб салфеткой. Он, никого не дожидаясь, хлопнул рюмку водки и полез за маринованным огурчиком, захрустел, подмигивая имениннице осоловевшими глазками.

— Еще бы! Нашу Тамару Георгиевну знают не только в городе, но и в областном центре, и даже в столице! — поддержала бизнесмена Зоя Куракина, владелица мясной лавки на улице Кировоградской.

— Такого руководителя нужно еще поискать. Душой болеет за наш город. Вон сколько всего понастроила: и супермаркеты, и скверы для пенсионеров, и новую школу, а какой ремонт в больнице отгрохала. Люди ей очень благодарны. Всем взяла наша Тамара Георгиевна: и деловая, и красивая, и строгая. А что? Многие бояться ее. И правильно делают. Если не держать в узде, разболтается народ и работать не захочет. Что говорить! Не дать, ни взять царица Тамара! — закончила Зоя и даже прослезилась.

— Ну, ладно, ладно! Не перегибайте! Я этого не люблю! — улыбаясь, отбивалась юбилярша от сыпав- шихся со всех сторон комплиментов подвыпивших гостей.

Игорь наклонился к жене и прошептал ей на ухо:

— А Элька где?

— Кто знает, где ее черти носят — раздраженно ответила Тамара. — Обещала быть вовремя. Опять, наверное, у нее что-нибудь случилось. Она же не может без приключений!

— Ладно, не порть себе настроение. Кто твою сестру в городе не знает? Никто и не удивиться, что ее нет.

— Нет, просто терпения не хватает. Сколько она может меня позорить. Легкомысленная женщина — одно слово. Ладно, надо народ поднимать из-за стола. Пусть животы растрясут.

Тамара подозвала ди-джея и приказала ему начинать.

Заиграла ритмичная музыка. Гости ринулись на танцпол.

Незаметно пролетело еще полчаса бурного веселья. В очередной раз гости вернулись за стол и попадали на стулья, вытянув ноги, уморившись от танцев и игр, прильнули к фужерам и закускам.

Наконец в глубине зала показалась высокая худощавая женщина в джинсах и черном свитере, которая быстро приближалась к юбилярше с букетом подснежников в руках.

— Элька! — закричала Тамара, уже изрядно подвыпив- шая, с трудом сдерживая себя. — Где ты ходишь?!

Она подставила сестре щеку, потом приняла цветы, тут же передала мужу, который всунул их в ближайшую вазу, итак тесно забитую розами. Подснежники, не ожидая такого черствого обращения, тут же повесили головки вниз и вскоре завяли.

Гости, перешептываясь, разглядывали Элеонору, пока она усаживалась на свободное место за столом. Как всегда в компании Тамариных друзей она чувствовала себя, как клоун в цирке. Заведующая мясной лавкой Зоя в модном ядовито лиловом брючном костюме сказала своему соседу слева бизнесмену Осипову:

— Элька, как всегда, в своем репертуаре. На такое торжество явилась в джинсах и черном свитере. Это же неува- жение к сестре. Она, наверное, специально так оделась, чтобы выделиться, чтобы все на нее обратили внимание, особенно, мужчины. Сколько их у нее было? Пять? Десять?

— Не преувеличивай, — прохрипел Осипов, стараясь расширить, слипающиеся глаза. — Говорят, два раза замужем была.

— А любовников сколько было? Ты считал?

— А что ты кипятишься, Зоечка? Может, завидуешь?

— Господи! Ну, ты даешь! Кому завидовать? Этой голодранке, да еще не от мира сего. У меня, хоть мужа нет, но любовник постоянный имеется, в области высокую должность занимает. Хоть не молодой, зато я с ним, как у Христа за пазухой. А эта! В двадцать лет выскочила за столичного художника, когда еще в институте училась, по большой любви!? — Зоя закатила глаза под лоб, потом выразительно посмотрела на доктора Вяземского, сидевшего от нее по правую руку. Ей показалось, что он заинтересованно слушает и время от времени поглядывает на Эльку.

Зойка обрадовалась, что нашла свободные уши и с энту- зиазмом продолжала:

— Такой лодырь попался, к тому же бездарь. Никто его картины не покупал. Сюда приехали, думали, что здесь люди в живописи ничего не смыслят, начнут покупать его «шедевры». Да у нас народ не дурак, деньги на ветер выбрасывать не будет! Вот так пять лет Элька тащила на себе этого прохвоста, а потом он загулял. Элька как узнала, ушла от него в тот же день с одним чемоданчиком в руках, и квартиру их общую ему оставила, дура! Потом еще лучше. Познакомилась по переписке с зеком. Тот ей три года красивые письма писал. Она опять поверила в любовь неземную. Поехала к нему. Расписались. А как вернулся, начал ревновать, да лупить по субботам. Хотя повода не давала, да, видно, для профилактики. Еле отделалась от него. Тамара выручила, а так бы, может, забил до смерти.

— Какие же Вы женщины злые, — раздраженно сказал Осипов, не столько на Зою, сколько на себя, что не сдержался, опять накачался до полуобморочного состояния. Он резко откинулся на спинку стула, который покачнулся назад. Осипов чуть не упал навзничь. Рассердившись еще больше, он заорал: — Сплетни это все! Неправда! — И стукнул кулаком по столу.

Люди стали оборачиваться на него.

— Тише, что ты орешь, — зашипели на него Зоя. — Если говорю, значит знаю.

Тем временем Элеонора поднялась, чтобы сказать тост. Гости смолкли и с любопытством уставились на нее. Мужчины, пользуясь случаем, заинтересованно разглядывали бледное чистое Элькино лицо с большими карими глазами, высокую почти девичью грудь, несмотря на солидный возраст, и узкие бедра, ни разу не рожавшей женщины. Дамы недовольно косились на своих мужей, проклиная про себя Эльку.

— Дорогая Томочка, я от всего сердца поздравляю тебя с твоим юбилеем и желаю, чтобы в твоей жизни было побольше подлинных моментов.

Элеонора подняла фужер с шампанским над головой, как будто знамя, потом опустила его и быстро выпила до дна.

— Спасибо, — раздраженно сказала Тамара, — замечательное поздравление, краткость, как говориться, сестра таланта.

— Что ж ты, Эля, — не выдержал Игорь, — ни здоровья сестре не пожелаешь, ни счастья, ни материального достатка, ни долгих лет. А только каких-то там моментов?

— Подлинных моментов, — поправила Эля, — ведь это самое главное в жизни, не правда ли?

— Ладно, — оборвала мужа Тамара. — Дареному коню, в зубы не смотрят. Моментов, значит моментов. Что еще можно от Эльки ожидать.

— Действительно, не надо ожидать от человека больше, чем он может дать. Давайте поедим, я очень проголодалась, — предложила Элька, накладывая себе в тарелку салат.

Такое неуважительное, как показалось Тамаре, поведение сестры окончательно выбило ее из колеи. Она почувствовала, что спиртное ударило ей в голову, и накинулась на Элеонору, не обращая внимания на гостей, которые, зная ее вспыльчивый характер, заинтересованно

следили за разворачивающимися событиями, потирали ладони, предчувствуя скандал в благородном семействе.

— От тебя можно ожидать, что угодно! Ты не вписы- ваешься ни в правила приличия, ни в моральные нормы. Ты безответственная, легкомысленная женщина. Вот, скажи при всех, почему ты опоздала на целых полтора часа на юбилей единственной родной сестры? И почему ты так вырядилась, как на похороны или в поход собралась? Для тебя мой юбилей — не праздник? Ты меня совсем не уважаешь? Мы же вчера об этом говорили по телефону! Ты же обещала прийти в платье, которое я тебе подарила на сорок лет!

— Я не буду при всех оправдываться, — невозмутимо сказала Элеонора. — Если так случилось, что я опоздала, значит, причина есть. Ты должна мне верить: я так поступила, потому что не могла иначе.

— Ну, как всегда! От нее ничего не добьешься!

Игорь взял жену за локоть: — Хватит, Тамара! Люди смотрят, — добавил он тише.

— Что мне люди! — закричала Тамара, выдергивая руку. — Кто здесь святой? Уж мне–то все про всех доподлинно известно. Что ты, Зойка, нашептываешь там Осипову своими рыбьими губешками. Самая умная что ли? Думаешь, прицепилась к депутату Фролову, и все проблемы решила? Да он еще тебя переживет, не смотря на свои семьдесят три года. Смотри, поменяет тебя на двадцатилетнюю модель — будешь еще губы кусать.

— Тамара Георгиевна, Вы что говорите?! Вы не спра- ведливы ко мне! Я за Вас всегда горой, а Вы так меня при всех! — Зоя заплакала и выскочила из-за стола.

— Вот так всегда! Из-за Элеоноры такой красивый праздник расстроился, — с удовольствием встряла Лариса, невестка юбилярши, которая не любила Эльку всеми фибрами своей души.

— А ты не лезь, куда не просят, смотри лучше за своим мужем и детьми! Привыкла, что Сонька с малыми возится.

Ты же мать, у тебя за них душа должна болеть. Смотри, Лариска, если что случится с внуками, я тебя в порошок сотру.

— Да что Вы, Тамара Георгиевна, на ровном месте скандал устраиваете, да еще на своем юбилее?! Я что за детьми не смотрю? Я что, плохая мать?! — взвизгнула Лариса, толкая мужа в бок. — А ты чего молчишь, Алексей? Меня тут позорят, а тебе по барабану?

— В самом деле, мам, чего ты завелась? Мы тут при чем?

— Ты еще мне будешь указывать, что мне делать?

Ты лучше в семье порядок наведи!

Бизнесмен Осипов наткнул на вилку балычок, налил себе водки, посмотрел на Вяземского, сидевшего через кресло, с которого вспорхнула Зоя, и весело сказал:

— Давай жахнем по рюмочке! Сейчас Тамара всех порубит на куски, только держись! Как разойдется — ховайся, кто может!

Но Тамара Георгиевна неожиданно взяла себя в руки и успокоилась.

— Ладно, проехали, — сказала она, наливая себе коньяк. — Простите, гости дорогие, сорвалась. Нервы ни к черту. Да тут еще помогают, — она неприязненно взглянула на Эльку. — Ну, да здесь все свои! Надеюсь, чужих нет?! — она снова грозно оглядела присутствующих, которые постарались отвести глаза, чтобы лишний раз не будить в главе зверя.

— Выпьем, друзья, за здоровье моей любимой жены Тамары, — сказал Игорь, встал и первый опрокинул рюмку. Гости последовали за ним, выкрикивая пожелания здоровья юбилярше. Казалось, едва не расплескавшийся через край вечер, с трудом снова удалось направить в праздничное русло.

Часть 2

Два часа назад Эля выбежала из квартиры в расстегнутом пальто, с шапкой в руках и сумкой через плечо. Она всунула ключ в замочную скважину и повернула два раза. Эля спешила на юбилей сестры Тамары. По такому случаю нарядилась в свое лучшее платье — подарок сестры на день рождение. Вдруг за ее спиной соседская дверь распахнулась, и на площадку выкатились мать и дочь. Они громко ссорились. Эля обернулась.

Света, девочка семнадцати лет, высокая и фигуристая с пышными каштановыми волосами, уложенными в красивую прическу, вся в слезах, с размазанной тушью под глазами кричала матери:

— Сама одевай это старье! Я пойду в спортивных штанах, пусть надо мной все смеются!

Ее мать в ответ возмущалась:

— Ты знаешь, сколько это старье стоит? Половина моей зарплаты!

Увидев Элю, она покраснела и попыталась оправдаться:

— Простите, Элеонора, мы такой шум подняли, — взяв дочь за локоть, она хотела втащить ее в квартиру:

— Пойдем в дом. Сейчас что-нибудь придумаем.

— Что ты можешь придумать, со своей нищенской зарплатой? Я тебе сто раз говорила: «Не надо было от алиментов отказываться! Гордячка! А обо мне ты подумала? Мне шмотки современные нужны, как у других девчонок, а не как у бомжихи! Меня в таких вещах ни в одну приличную компанию не пустят. Вот сегодня — в чем мне идти? В чем? Там же Кирилл будет! А я, как бомжиха приду, да? — Светка снова залилась слезами. Потом вырвала руку у матери и закричала:

— Пойду к отцу, пусть денег даст на платье!

— Не ходи, доченька, у него теперь своя семья, плевать ему на нас!

— Ну, так повешусь, что мне еще остается! — завопила Светка, села на корточки, прислонившись к стене, заплакала навзрыд.

Эля тронула ее за плечо:

— Так дело в платье? — сказала она ласково. — Нашла проблему! Пошли ко мне, мы с тобой почти одного размера, посмотрим, что у меня в шкафу имеется. Может что- то подойдет?

Светка подняла заплаканное лицо и сказала, с надеждой глядя на Элю:

— Вы не шутите?!

— Какие шутки, — ответила Элька, снова отпирая дверь своей квартиры. — Я на юбилей сестры опаздываю. Пошли скорей!

Светка бросилась вслед за Элеонорой, не обращая внимания на слова матери:

— Света, так нельзя, стыдно! Вдруг порвешь вещь или испачкаешь!

Девочка перебрала все Элины платья. Сначала было остановилась на брючном костюме бежевого цвета, но померив, оказалось, что он мал ей в бедрах. Светка была шире, чем сорокалетняя Эля. Остальные вещи не вписывались в современную молодежную моду.

Света обреченно вздохнула, и слезы снова закапали из ее глаз.

— Фу, запарилась я с тобой, — сказала Эля и сбросила пальто на диван. — Что, неужели ничего не подходит? — Эля посмотрела на часы, висящие на стене. Она уже на полчаса опаздывала на торжество.

— Подходит! — вдруг вскрикнула Светка и показала пальцем на Элю, вернее на платье, которое было на ней надето, то самое Тамарино платье.

Несколько секунд Эля колебалась: «Тамара, конечно, будет недовольна, но девочка то в безвыходном положении,

пусть будет счастлива», — решилась она и стала стягивать с себя подарок сестры.

Света, сопя от удовольствия, натянула Тамарино платье. Оно сидело на ней, как влитое; как будто сшито специально для Светки, на заказ. «Да уж, подумала Эля. Тамарка разбирается в моде, не то, что я».

— Спасибо Вам! — Света подскочила к Элеоноре и, заключив ее в свои горячие девичьи объятья, прижалась мокрой соленой от слез щекой.

«Как приятно! — подумала Эля, — этот момент моей жизни я положу в копилку, потому что он подлинный. Когда я буду старая, воспоминания о нем будут согревать мою душу».

Элеонора надела бежевый костюм и поспешила на юбилей.

Ветреный, холодный февраль нехотя уступал место приближающейся ранней весне. Утра становились пронзи- тельно голубыми и свежими. На редких проталинах, среди куч серого грязного снега показались подснежники.

«Удивительно, как эти тонкие нежные цветы сумели пробиться сквозь стылую землю к солнцу, — думала Эля. — Смотришь на них и чувствуешь, как в душе разливается счастье, и легкие мысли кружат голову, и жизнь кажется красивой, как сказка! Не зря, наверное, люди говорят, что я легкомысленная. А я и не спорю».

Эля скользила по расквасившейся снежной дороге вдоль неглубокого озера, подтаявшего в некоторых местах, образуя полыньи, в которых плавали, как кусочки стекла, острые голубые льдинки.

Не доходя до ресторана метров двести, Эля заметила испуганного мальчика девяти лет, который бегал по берегу озера туда-сюда, махал руками и звал кого-то, глядя на скованное льдом полотно водоёма. Приблизившись к мальчику Эля увидела, что он зовет собаку, которая плавала в полынье метрах в двадцати от берега. Пес старался

выпрыгнуть из воды, опирался на острые края, но лед ломался, и собака снова оказывалась в западне.

Заметив Элеонору, мальчишка запричитал, глотая слезы:

— Я его не отпускал! Джек сам вырвался и сразу на лед! Как же мне его достать? — мальчик перебирал в руках поводок. — Он уже долго плавает, совсем устал, боюсь утонет. А я не могу ему помочь, видите возле берега вода. Он — то перепрыгнул и понесся на середину, вот и угодил в полынью, дурак!

Мальчик снова заплакал. — Родители, как назло, уехали, дома только бабушка, но она старая, не поможет.

Эля огляделась по сторонам и, заметив доску, лежащую в снегу у забора, сказала мальчику:

— Перестань плакать, пойдем, поможешьмне.

Вместе они притащили доску и перекинули через узкую полоску воды у берега. Край доски грохнул по льду с той стороны, лед не треснул.

— Кажется, более-менее крепкий, — сказала Эля то ли мальчику, то ли себе, и осторожно шагнула на край доски. Раскинув руки в стороны, медленно перешла участок воды. Потом опустилась на лед и поползла к полынье, толкая впереди доску. Пес, заметив приближающуюся женщину, заскулил и снова стал прыгать на край полыньи, но лед обламывался, и она становилась шире. Наконец Эля преодолела расстояние, легла на ближний край доски, чтобы она не скользнула в полынью, стала двигать ее поближе к собаке. После нескольких попыток пес вскарабкался на доску, пробежал по ней, перепрыгнул Элю и припустил на берег к хозяину. Эля осторожно развернулась и поползла обратно. Наконец, она снова оказалась у узкой полоски воды, которая отделяла ее от берега. Эля медленно поднялась и попыталась перекинуть доску до берега, но край льда, на котором она стояла, не выдержал и обломился. Эля оказалась по пояс в ледяной воде. Мальчик испуганно закричал, собака залаяла. Эля приказала мальчишке

не подходить к воде и, с большим трудом сделав несколько шагов по дну, схватилась за прибрежные кусты и выбралась на берег. Отжав подол пальто, она побежала домой, стуча зубами от холода.

Дома, лежа в горячей ванне, Эля все вспоминала, какое счастливое лицо было у мальчика, когда его бестолковый пес радостно прыгал вокруг него, и думала, что ни за что не станет болеть.

Отогревшись и приведя себя в порядок, Эля наскоро натянула джинсы и свой любимый черный свитер, подмигнула себе в зеркало и в третий раз поспешила на юбилей. На улице купила у бабушки подснежники и с чувством исполненного долга явилась на праздник.

Часть 3

В зале неожиданно возник охранник, подошел к Тамаре и, наклонившись к ее плечу, тихо сообщил:

— Там, Тамара Георгиевна, какая-то женщина с ребен- ком Вас спрашивает. Я ей говорил, что нельзя, но она грозиться пикет на улице устроить. Да Галка Петрова маячит у забора — ну, знаете, скандальная журналистка из желтой газеты «Чистый город»?

— Тамара вытаращилась на охранника, стараясь сосре- доточиться, потом распорядилась: — Ладно, пусть в фойе посидит. Сейчас выйду.

— Вот добрая твоя душа! — сказал Игорь, — зачем ты идешь? Этот народ никогда тебе покоя не даст. Это же надо в такой день суются со своими проблемами!

Подошел Егор Кузьмич.

— Что случилось? Моя помощь нужна?

— Отстаньте все! — грозно сказала Тамара. — Кто здесь глава города? Я сама разберусь.

Эля, заметив, что сестра встала из-за стола и нетвердой походкой направилась на выход, поспешила за ней.

— Подожди, Тамара, я с тобой! — крикнула она сестре и, догнав ее, взяла под руку.

— Не лезь, куда не просят! — возразила, было, Тамара, но в этот момент ее качнуло в сторону. Ухватившись за Эльку, она примирительно произнесла:

— Ладно, давай, придержи меня, что-то голова закружилась. Только не встревай в разговор, не твоего ума дело!

Егор Кузьмич, тем не менее, сказал Игорю:

— Ты занимайся гостями. Я незаметно прослежу за ситуацией.

Он дождался пока Тамара с Элей вышли из зала, и пошел следом. Спрятавшись за раскрытой настежь дверью, отделяющей фойе от банкетного зала, стал прислушиваться к разговору.

В фойе стояла женщина средних лет измученного вида, в пуховом платке, осеннем пальто и ботинках на толстой подошве. С ней был худенький мальчик лет пяти, с острым, как у лисички лицом, испуганными глазами, под которыми пролегли синие тени. Он часто кашлял в кулачок, прикрывая рот рукой. Увидев Тамару Георгиевну, женщина со слезами обратилась к ней:

— Тамара Георгиевна, простите ради Бога, что беспо- кою Вас в такой день, но у меня безвыходная ситуация. Потолок обвалился в комнате. Вчера был сильный дождь и ветер, помните? Я живу на последнем этаже старого немецкого дома, у которого крыша давно прохудилась. Этот дом на снос поставлен, но нас так и не переселили. Сколько раз я в ЖКХ обращалась — одними обещаниями кормят. И заместитель Ваш по строительству говорит, что пока некуда переселять. Мы всю зиму улицу топили. Как дождь — тазы подставляли. А вчера совсем часть крыши обвалилась прямо в комнату. Небо видать. Куда же нам теперь с сыном?

В гостинице говорят, нет ни одной свободной комнаты. Завтра же фестиваль славянской культуры. Народные коллективы из области понаехали, все места заняли. В общежитии тоже мест нет. Там строители живут, которые обводную дорогу строят. Куда же нам? На улице что ли жить? Помогите, пожалуйста! Найдите место хоть на время! Мальчик мой итак всю зиму кашлял. А теперь боюсь, воспаление схватит. Холодно у нас в квартире, как на улице.

— Куда же я Вас дену? На голову себе посажу что ли? — разозлилась Тамара. — Что у Вас ни родственников нет, ни знакомых, кто бы мог Вас приютить? Послезавтра решим, в понедельник приходите. Сегодня суббота, завтра воскресенье, люди отдыхают. У меня сегодня вообще юбилей. Что же мне бросить гостей и заниматься Вашей проблемой?

Егор Кузьмич, видя, что Тамара совсем разнервничалась, вышел из своего укрытия и предложил:

— Тамара Георгиевна, может помочь проводить женщину на улицу. Я вижу, она по-хорошему не понимает.

Подойдя к женщине с ребенком, он взял ее под локоть и сказал, пытаясь подтолкнуть к выходу:

— Вам же сказано, переночуйте у соседей до понедель- ника. В понедельник приходите в администрацию города на прием. Тамара Георгиевна все решит, не волнуйтесь.

Вдруг Эля рванулась вперед и громко сказала:

— Подождите!

Женщина с мальчиком и Егор Кузьмич, настойчиво пихающем ее на улицу, обернулись.

— Эля, не встревай! — крикнула Тамара Георгиевна, предчувствуя неладное.

Элеонора подошла к несчастной женщине и протянула ей ключ:

— Вот! — сказала она. — Идите сейчас по адресу: улица Тургенева, дом двадцать два, квартира три. Там будете жить, пока вопрос с Вашим переселением не решиться.

— А что это за квартира? — недоверчиво спросила женщина.

— Это моя квартира. Там две изолированные комнаты.

В одной будете Вы с мальчиком, в другой я.

— Эля! — снова крикнула Тамара Георгиевна. — Не чуди!

Но Эля, не обращая внимания на сестру, продолжала:

— Там в холодильнике пусто. У Вас деньги — то есть?

Чем ребенка кормить будете?

— Конечно, есть! — наконец пришла в себя женщина и, не веря своему счастью, затараторила.

— Я же работаю учителем, зарплату хорошую получаю.

Почти двадцать тысяч.

— Ну, вот и хорошо, — улыбнувшись, сказала Эля. — Идите, располагайтесь.

Когда незваные гости ушли, Тамара Георгиевна села на банкетку и заплакала:

— Как ты так можешь? — приговаривала она — Как ты так можешь, Эля? Как у тебя все легко и просто! Так же нельзя! Ты совсем, как мама! А я вот так не могу… А, ведь могла раньше, да разучилась.

Егор Кузьмич подошел к Тамаре, вытащил свой носовой платок и стал вытирать ей слезы, приговаривая:

— Тамарочка, солнце мое, что ты расстроилась. Пойдем за стол, выпьем по рюмочке. Ведь твой праздник сегодня.

Наконец Тамара успокоилась и пошла в зал в сопровождении своего верного друга. Эля тоже последовала за ними, но в дверях столкнулась с Вяземским, который давно стоял здесь, никем не замеченный, и все слышал.

— Позвольте представиться, — сказал он, задержав Элю. — Меня зовут Родион Павлович Вяземский. Я хотел бы пригласить Вас на танец, можно?

— Конечно можно, — весело сказала Эля. — Я люблю танцевать.

Страсти улеглись, и вечер снова стал приятным и весе- лым. Тамара Георгиевна успокоилась окончательно и даже, как в былые времена, станцевала барыню. А уж барыню никто лучше нее не танцевал. Гости зааплодировали. Со всех сторон снова послышались комплименты в адрес главы города.

Вяземский больше не отходил от Эли. Они лучше познакомились и даже сдружились за этот вечер.

Наконец, подошло время фейерверка. Все вышли на улицу. С грохотом и свистом над озером взлетали одиночные звездочки и целые россыпи огней, превращаясь в ночном небе то в водопад, то в букеты цветов. Эля невольно вздрагивала при каждом залпе и склоняла голову к плечу Родиона. Он заметил это и прокричал ей на ухо, стараясь перекрыть шум от стреляющих ракет:

— Вы боитесь фейерверка?!

— Да я вообще трусиха, — весело прокричала Элеонора в ответ. — Я всего боюсь: собак, летать на самолете, когда стреляют.

Вяземский осторожно обнял Элю одной рукой:

— Так лучше? — спросил он.

— Лучше, — ответила Эля одними губами.

Фейерверк закончился. А Родион и Эля все стояли и молча смотрели в ночное небо, как будто видели в нем то, что сокрыто от многих.

Подошла Тамара. Спросила Вяземского, удивленно глядя на счастливую парочку.

— Ну, как Вам у нас, Родион Павлович, нравится? Не пожалели, что переехали из области в наш провинциаль- ный городок?

— Очень нравиться, — сказал Вяземский, глядя не на Тамару, а на Элю. — Я счастлив, что судьба забросила меня именно сюда.

Тамара Георгиевна сначала обиделась, что Родион так неучтив, и строго сказала сестре:

— Элька, попридержи коней, опять ты спешишь?

Но потом, решила, что, если у них что-то срастется, Вяземский уже из города никуда не денется, и добавила более примирительно:

— Ну что ж, я рада, что Вы заинтересовались нашим городом. Пойду провожать гостей.

Гости шумно прощались с юбиляршей, благодарили за прекрасный вечер. Вяземский предложил Элеоноре проводить ее до дома.

Целых три часа бродили они по городу и не могли расстаться. Они как дети, которые давно не виделись, взахлеб говорили, чуть ли не перебивая друг друга, обо всем, что приходило им в голову, и все казалось интересным и важным, находило отклик в уме и сердце друг друга. Так искренне о простых и сложных вещах Родион давно ни с кем не говорил. Почему он открывал душу этой женщине, он и сам не знал.

Эля, смеясь над собой, рассказала Родиону, как ползала по озеру на животе за собакой, а потом еще провалилась по пояс. Вяземский удивился:

— Так Вы же сказали, что боитесь собак?

— Ну, что же было делать, ведь собака тонула, а мальчик плакал?

Родион смотрел на Элю и не переставал удивляться: как легко и просто она находит выход, из казалось бы, безвыходной ситуации; как, не задумываясь, подставляет свое хрупкое плечо, спеша на помощь совсем незнакомым людям. «Неужели такие женщины бывают? — думал он про себя, — откуда она взялась на нашей грешной земле? Не иначе, спустилась с небес».

Наконец, они дошли до Элиного дома.

— До свиданья, — сказала Эля и протянула руку своему новому другу.

Родион взял ее и долго молча держал в своей. Потом решился.

— Может, я покажусь Вам странным, Эля, — сказал он с замиранием сердца, — но, знаете что, выходите за меня замуж.

Родион почему-то сразу подумал об этом, как только увидел Элю и утвердился в этом решении, когда все больше узнавал ее. Почему-то с первого взгляда, когда она высокая и стройная, в простом черном свитере и джинсах вошла в шумный нарядный зал, пестрящий дорогими одеждами, золотыми украшениями и светскими манерами гостей, он сразу понял, что эта женщина — одна на миллион, и если она согласится быть с ним, то он будет безмерно счастлив.

— Вы, наверное, удивлены моим словам, и хотите подумать? — робко сказал он, не поднимая на Элю глаза.

— Отчего же? — весело сказала Эля. — Я согласна.

Идеальная пара

Часть 1

В самый пик курортного сезона частный пляж одного из отелей на Балтийском побережье был похож на выставку загорелых, накаченных мужских тел и женских, томно растянувшихся на лежаках под ласковым солнцем и гордо демонстрирующих, не дешево доставшиеся упругие округлости.

Однако эта пара была в центре внимания. Полине недавно исполнилось тридцать пять лет, но ее безупречная фигура по-прежнему походила на выточенную из слоновой кости статуэтку. Шоколадного цвета волосы, атласными прядями, спускались на плечи и спину, обрамляли свежее лицо с живыми карими глазами, прикрытыми, как вуалью, длинными ресницами. Макс — мужчина из глянцевого журнала. Его лоснящееся от крема мускулистое тело отлично резонировало с тонким аристократическим лицом, с капризным рисунком губ и всегда насмешливыми, слегка высокомерными глазами.

Они, как нельзя лучше, смотрелись вместе и хорошо ладили. У обоих прекрасное образование, Полина филолог, а Макс успешный финансист. Оба успешно строили карьеру. В свободное время любили бывать на кинофестивалях, в клубах, на элитных тусовках, и всегда вместе. Многие считали их идеальной парой, завидовали: «Десять лет — все как молодожены».

Правда, детей у них пока не было.

«Но это не проблема, — думала Полина, — чтобы завести детей, нужна прочная материальная база, так, во всяком случае, говорил Макс». Все же, в последнее время, ей стало казаться, что пора бы подумать об этом серьезно. «Если придется года на два уйти из бизнеса, ничего страшного, Макс хорошо зарабатывает, — размышляла она, — ну, а потом, можно будет взять няню и снова вернуться в профессию».

Полина была уверена, что и муж будет согласен. Она не раз замечала, что при встрече с маленькими детьми, он умилялся и говорил ей: «Смотри — какие очаровашки».

Полина прекрасно плавала. Макс называл ее золотой рыбкой. В очередной раз, выйдя на берег после купания, вся в жемчужных капельках моря, словно Афродита, она заметила мужчину, который слишком пристально смотрел на нее. «Такой же, как все, а ведь сидит рядом с женой. Конечно, эта полноватая женщина с бледным не загорелым лицом и жидкими белокурыми волосами могла быть только женой, не любовницей же», — думала Полина, грациозно шествуя по пляжу к месту, где они расположились с Максом. Тот живо беседовал с девушками, лежащими под соседним зонтиком, и не смотрел в сторону Полины. Она, прикрыв глаза от солнца, незаметно, скосила взгляд на мужчину, который, как ей казалось, следил за ней. Для Полины — это была не новость, а привычная констатация факта, так галочка в дневнике наблюдений. Однако, к ее удивлению, взгляд мужчины был устремлен дальше, как бы сквозь нее. Полина невольно обернулась. Там, за ее спиной, в нескольких метрах от моря играли дети, два очаровательных малыша: мальчик и девочка, примерно, в районе четырех лет. «Видимо, двойняшки», — Полина снова обернулась на мужчину. Теперь он что-то говорил своей жене, взяв ее за руку, ласково улыбался и смотрел ей в глаза. Как же он смотрел на нее! На эту невзрачную, полную, ничем не примечательную женщину. Полина ощутила неприятное чувство проигрыша, к чему она совершенно не привыкла. «Даже Макс никогда не смотрел на меня так, а скорее с гордостью, или удовольствием, как обладатель дорогой машины или редкой картины. Нет, это был совсем другой взгляд, и принадлежал он этой непривлекательной, но, видимо, очень счастливой женщине» — думала Полина, подходя к мужу.

Макс протянул ей полотенце, она вытерлась, затем села в шезлонг, надела модные солнцезащитные очки, широкополую шляпу и повернулась к Максу.

— Ты заметил эту пару с детьми? — сказала Полина, показывая глазами на счастливую семейку.

— Почему я должен их заметить, — усмехнулся Макс, — что в них особенного. Она толстовата и просто- вата, он коренаст и грубоват, — проговорил он нараспев, безапелляционно перечеркивая этих людей, как совершенно не достойных его внимания. Полина все же не унималась:

— Да, может быть, но если бы ты видел, как он смотрит на нее, с такой любовью!

— Тебе то, что до этого? Ты просто купаешься в восхищенных взглядах мужчин, разве тебе мало внимания? А я, разве ты не видишь в моих глазах желание и страсть, моя девочка?

Потом, пододвинувшись совсем близко к ее маленькому ушку, шепнул:

— Может, пойдем в отель? Мне захотелось любви.

— Нет Макс, ты не понимаешь, — сказала Полина с непонятной для себя самой грустью в голосе.

— Любовь у них, а у нас секс.

— Ну как хочешь, — ответил раздраженно Макс и стал снова разглядывать молодых девушек, лежащих под соседним зонтиком.

— Мне кажется, ты просто объелась мужским вниманием и придумываешь всякую блажь.

Но Полина никак не могла успокоиться и продолжала размышлять про себя: «Наверное, этот мужчина так относится к жене, потому что та родила ему очаровательных детишек. Может и нам пора родить сына или дочку, тогда и отношения станут теплее и ближе, как 10 лет назад». Полина решила, что скажет об этом мужу, когда они будут дома.

После возвращения, она перестала использовать контра- цептивы и не подпускала Макса к себе, если он был даже немного навеселе. Вот только все медлила сказать ему о своем решении. Как назло у мужа в последнее время было очень много работы, он буквально зашивался, приходил поздно,

уставший и раздраженный, и Полина все никак не могла найти подходящего случая. «Ведь об этом нельзя сказать второпях, это должен быть очень красивый и торжественный момент», — думала Полина. Тем более, она практически была уверенна, что Макс будет очень рад. Полина представ- ляла, как он возьмет ее на руки, закружит и поцелует, узнав о том, что она решилась стать мамой.

И вот случилось, тест показал, что она беременна. Радостная, с глазами, светящимися от счастья, она не смогла дождаться вечера, не могла сказать об этом по телефону. Женщинарешила поехать в офис к мужу, и сообщить эту чудесную новость, глядя прямо в его глаза, хотела увидеть счастливым любимого человека, который только что узнал, что вскоре станет отцом.

Подъехав к офису мужа, выйдя из машины, Полина сразу увидела Макса. Он стоял на тротуаре с противоположной стороны дороги и, казалось, смотрел на нее. Женщина радостно замахала ему рукой, но он не реагировал.

«Не видит», — подумала Полина. Конечно, это не удивительно, в час пик движение в центре города было бешенным, машины, обгоняя друг друга, стремительно пролетали в обе стороны, как живая механическая река. Вдруг Макс расцвел в широкой улыбке и замахал рукой, однако, глядя куда-то чуть в сторону от Полины. Женщина обернулась. Из офиса выскочила молодая девушка, на вид лет двадцати трех, модельной внешности, одетая в ярком молодежном стиле и стремительно направилась к подземному переходу. Уже через несколько минут она показалась на тротуаре с другой стороны дороги и, подбежав к Максу, повисла у него на шее. Полина окаменела. Тем временем Макс с подругой вскочили в подъехавшее такси и растворились, как будто их и не было. У Полины закружилась голова, казалось еще немного и она потеряет сознание. Собрав все силы, женщина поплелась к своей машине и еще долго сидела в ней, ничего не соображая. Затем все-таки тронулась с места и сразу же оказалась зажатой в потоке машин. Еще битых три часа она добиралась до дома.

В машине Полина сначала не могла унять рыдания, потом все же взяла себя в руки и стала думать, как ей поступить. Она была благоразумная женщина и понимала, что легко разрушить семью, но новую создать не так-то просто. Поэтому, в конце концов, она все же решила не говорить Максу, что видела его с подружкой, а объявить ему о ребенке. «А дальше, — подумала она, — сориентируюсь, в зависимости от его реакции». Приняв решение, она немного успокоилась и приготовилась к тяжелому разговору дома.

Макс пришел поздно. Есть не стал и, сославшись на нездоровье, попытался прошмыгнуть в спальню. Полина остановила его и строго попросила выслушать. Макс с неохотой подчинился. Женщина подошла к нему близко, взяла за руки и, глядя прямо в глаза, объявила:

— Я беременна. Представляешь, Макс, ты скоро станешь отцом!

Макс отшатнулся от неожиданности, но потом спохватился и ласково стал убеждать Полину:

— Солнышко, конечно, я очень хотел бы стать отцом, но сейчас не время, пойми, у меня очень важный проект с немецкими инвесторами. Видишь ли — это большие деньги, если все получится, как я предполагаю. А потом уже, через год можно будет подумать о ребенке.

Полина не могла больше терпеть и закричала:

— Я видела твой «проект», я приезжала сегодня к тебе в офис, хотела обрадовать тебя, а ты, ты… Как ты мог так поступить, ведь у нас все было хорошо, мы были идеальной парой!

Макс обнял сопротивляющуюся Полину и, улыбаясь, заверил ее:

— Дорогая, успокойся. Это мимолетное увлечение, ты же знаешь, — все мужчины полигамны, но люблю то я тебя и не собираюсь менять на какую-то молодую девчонку.

— Причем же здесь ребенок, ведь он уже есть, — сказала Полина, умоляющим голосом. — Он не может ждать до следующего года, он уже растет во мне, — заплакала она.

К ее удивлению Макс не стал ее больше разубеждать, а повернулся и пошел в спальню. Когда Полина успокоилась и пришла к нему, он уже крепко спал, немного похрапывая, из уголка рта текла слюна. «Спит, как младенец» — подумала она и впервые ощутила дикое одиночество.

На следующий день Полина сказала мужу, что им нужно пожить отдельно, так как она должна решить, что делать дальше. Макс попытался снова уговаривать ее: «Нужно сделать аборт, у меня есть знакомый врач, работающий в хорошей частной клинике, вот увидишь, все пройдет безболезненно и быстро, а на следующий год мы обязательно подумают о ребенке». Но Полина холодно взглянула на него, и он замолчал. После отъезда Макса в офис, она не спеша собрала вещи и отправилась на родительскую квартиру, которая досталась ей в наследство после их ранней кончины.

Незаметно пришла осень. Воздух становился холоднее, все чаще лил дождь. Листья на деревьях стремительно желтели и готовились станцевать свой последний вальс, прежде чем упасть, пожухнуть и умереть. Осень — неспешная пора, время раздумий.

Часть 2

Полина взяла отпуск за свой счет. Спала, ела, сидела, смотрела в одну точку, ходила по улицам города, гуляла в парке и на озере. Она так и не могла решить, что ей делать. Оставить ребенка, но это значит окончательно потерять мужа и всю свою налаженную, сытую и интересную жизнь. Убить ребенка?! Как только эта мысль возникала в ее голове, в животе у Полины что-то сжималось, а сердце начинало

биться как колокол, казалось, что грудная клетка треснет, и оно вывалится на землю.

Макс иногда звонил, сначала часто, — она не брала трубку, потом все реже и реже.

Вот и в этот день Полина сидела на скамье в старом парке, здесь было зябко, но тихо и спокойно.

Длинные парковые аллеи, весной с изумрудными, переливающимися от солнечных зайчиков, кронами деревьев, и летом, приятно тенистые, с сочной зеленой листвой, — поздней осенью становятся все более прозрачными. Все богатые одежды, пурпур и золото кленов, лип, каштанов валяются под ногами. Теперь ничто не утаишь, все очевидно: и кривизна ветвей, и наросты и дупла на стволах, и местами сухость и гниль, еще недавно прикрываемая богатой и пышной листвой.

«Каждый год, — думала Полина, — с поразительным терпением природа демонстрирует человеку, что к послед- нему своему рубежу, за которым неведомое, все приходят нагими, — кто бы ты ни был, чем бы ни владел в тече- ние жизни, придет время, и ничто не понадобится, только внутренний покой и готовность перешагнуть черту».

Неизвестно сколько времени просидела Полина в старом парке, живущем, видимо, не одну сотню лет, и странные мысли, как осенние туманы то возникали, то таяли в ее голове, снова обнажая неразрешимую Полинину проблему.

Ее размышления прервал детский смех, ей показалось, что у нее начались галлюцинации от напряженных дум о ребенке и о своей дальнейшей жизни. Но вот уже отчетливо был слышен тоненький голосок, который звал ее, она обернулась. На поляне стояли два чудесных малыша, очень похожие друг на друга, мальчик и девочка. Мальчик, более смелый и активный, кричал, обращаясь к ней: «Тетенька, тетенька, бросьте мячик». Она огляделась, посмотрела под скамейку, и действительно, там лежал красно-синий мяч. Полина достала его и понесла детям. Подойдя поближе, бросила им мяч и спросила: «Где же ваши родители?»

Мальчик показал указательным пальцем вглубь аллеи, откуда к ним медленно приближалась светловолосая, полная женщина в драповом пальто и берете. Полина узнала ее, это была та самая женщина, на которую, так влюбленно смотрел ее муж на пляже, даже не заметив красавицу Полину, в то время, как другие мужчины шеи сворачивали ей вслед.

Женщина не спеша подошла, поздоровалась с Полиной, и попросила разрешения присесть рядом, так как других лавочек по близости не было.

— Я помню Вас, мы отдыхали вместе на море и жили в одном отеле, я видела вашу семью на пляже, — сказала Полина.

— Я тоже помню Вас — ответила женщина, — Вас невозможно было не заметить, Вы такая красавица, особенно, когда в купальнике, — засмеялась она.

Полина приободрилась и продолжила разговор:

— У Вас хорошая семья, чудесные дети. Извините меня за излишнее любопытство, Вы вероятно, никогда не ссоритесь?

— Ну, почему не ссоримся, еще как ссоримся и ругаемся иногда, но потом миримся, в жизни все бывает. У каждого есть недостатки, я например, немного рассеянная, не умею экономить, муж говорит, что деньги у меня утекают сквозь пальцы. Женщина снова легко рассмеялась и Полина впервые за последние две недели тоже улыбнулась.

— Зато муж Вас, наверное, очень любит, — сказала Полина, — я заметила еще на пляже, как он смотрел на Вас.

— Да, хороший, — подтвердила женщина, — но тоже бывает раздражительный и ворчливый. Много работает, устает. У меня с детства порок сердца, вообще-то врачи запрещали рожать, но как же без детей? Без детей — это не семья, а так временные попутчики.

После родов я еще год выкарабкивалась, сначала месяц в больнице, потом дома в основном лежала, детей даже на руки брать не могла, сразу задыхаться начинала.

Муж все заботы и обо мне, и о детях взял на себя. Тяжело ему пришлось, но ничего справился. Моя мама помогала, но она тоже болеет, давление, поэтому все, в основном, на нем было. А ведь когда женились, не было особой любви с его стороны. Я его отвоевала у нашей одноклассницы. Они дружили еще со школы, все дело к свадьбе шло. Я очень переживала, влюблена в него была еще с восьмого класса. Однажды, когда он уехал в командировку в Москву по работе, Люба, так звали его подружку, изменила ему со своим боссом, надеялась на более обеспеченную жизнь, да только поматросил он ее и бросил, свою семью не оставил. Захар узнал об измене, скандал устраивать не стал, ушел, снял квартиру и жил отдельно, только почти год ни с кем не встречался и вообще, мало общался с людьми, только по работе. Я выждала время и пригласила в гости, придумала, что машинка стиральная сломалась. Захар же на все руки мастер, с детства отец приучил, сам был хозяйственный мужик, и сына научил. Вот так постепенно и начали встречаться. А через пол годапоженились. Я ни одного дня не пожалела. Жизнь расставляет все по своим местам: если живешь с сахарным кусочком, то при малейшем дождичке он растает, а вот с тертым калачом, хоть и не всегда легко, но надежно, понимаешь? — посмотрела она на Полину, неожиданно перейдя на «ты».

Полина кивнула, а сама подумала о Максе: «Да уж, сахар- ный ты мой, растаял при первом же дождичке».

Тут послышался крик детей: «Папа, папа идет!», — они бросились ему на встречу. Он подошел, увешанный детьми, поздоровался и поцеловал жену в щеку. Дети и родители весело переглядывались между собой, малыши что- то лепетали, перебивая друг друга, а взрослые, сразу взявшись за руки, смотрели на них глазами, полными любви и счастья. Было ясно по всему, что они — семья и что это их естественное состояние — быть вместе. Полина засуетилась, распрощалась и заспешила домой.

Дома она вдруг ясно поняла, что будет рожать, и устыдилась того, кто был уже в ней, что могла сомневаться и подвергать его волнениям и страху. Полина погладила свой живот и сказала вслух: «Прости меня, мой ребенок, и не бойся, мы теперь всегда будем вместе, чтобы судьба не уготовила нам впереди».

Часть 3

В конце июня Полина родила девочку. Особенно в последние месяцы перед родами она сильно переживала, все ли будет в порядке с ребенком, кляла себя за то, что в начале беременности помышляла об аборте, да и вообще много нервничала из-за развода, с Максом. Да, с Максом они все-таки развелись. Но ее гинеколог Ирина Петровна говорила, что никаких отклонений не видит: «Плод небольшой, прилегание нормальное, головкой вниз, так что родишь хорошо», — уверяла она.

И вот, наконец, Полина дождалась свою малышку. Она лежала в послеродовой палате напротив кроватки с ребенком и не могла оторвать глаз от ее маленького красного личика, крошечного носика и плотно закрытых глаз. Ей казалось, что дочка, точная ее копия, сердце сжималось от нежности и счастья.

— Поспи, поспи, насмотришься еще, — говорила пожилая санитарка, протирая пол уже во второй раз за день, с этим здесь было строго. — Устала, небось, все же роды были не легкие.

Да, роды были очень болезненные, Таких физических страданий Полина еще никогда не испытывала.

— Что ж ты хочешь, — говорила акушерка, когда Полина, не выдержав боли во время очередной схватки, громко стонала, — старородящая, да и таз узкий. Чего вы, женщины, ждете, — ворчала она, — надо раньше

рожать, хотя бы до тридцати успеть, а ты, наверное, все карьеру строила…

Слава Богу, с ребенком все было хорошо, как говорят: руки, ноги на месте, молока у Полины было много, а что еще им надо! Полина чувствовала себя такой счастливой, как никогда: ни в детстве, ни на свадьбе с Максом, ни когда выиграла грант и получила повышение в своей фирме. Дочку она назвала Елизаветой, Лизой, ей очень нравилось это имя, с одной стороны такое милое и нежное, с другой стороны царственное, ведь недаром это имя носили королевы. Полина мечтала о будущем дочери, о том, какая она будет умная, красивая, добрая, счастливая, как все станут любить ее.

Лиза росла очень тихим и совершенно не капризным ребенком. Спала хорошо, проснувшись утром, не кричала, как другие малыши, а спокойно играла в своей кроватке, пока Полина не заглянет к ней и не возьмет кормить. Мамочка не могла нарадоваться такому смирному характеру дочери, она все успевала: и приготовить, и постирать и погулять с Лизой, и с заказами справлялась вовремя. Работу она оставила и занималась дома переводами с английского и немецкого, благо отлично владела обоими языками, так что, на жизнь им с Лизой хватало. Полина удивлялась, насколько увлеченной была дочка, если начнет играть, не дозовешься, кричишь, кричишь, пока за плечико не тронешь, не повернется. Наверное, будет конструктором или художником, в общем, творческой, увлекающейся натурой. К концу первого года жизни Лиза стала пытаться ходить, да так смешно — на цыпочках. Соседка Полины, Глафира Семеновна, которую женщина иногда приглашала посидеть с Лизой, сразу окрестила ее балериной. И как только не устанет, — говорила она, обращаясь к Полине, — смотри, целый день на пальчиках ходит!

Прошло еще полтора года, и дались они Полине несладко. Девочка, хоть и не мешала матери, и прекрасно играла сама, но была, своевольная и мало обращала внимания на мамины просьбы и увещевания, а шла туда, куда хотела сама, поэтому

гулять с ней становилось все сложнее. Особенно трудно давались походы в магазин. Время уходило много, так как Лиза не шла прямой дорогой, а заглядывала в каждый интересный двор и убедить ее идти с мамой за ручку, было практически невозможно. В супермаркете девочка совсем не слушалась, брала с полок, что ей нравилось, бегала по магазину и никак не хотела выходить. Знакомые советовали Полине быть по строже с дочерью, говорили, что разбаловала она Лизу. Но Полина не могла быть с дочкой по строже, слишком сильно любила ее, поэтому постоянно придумывала для нее разные игры, так скорее удавалось им договориться.

Приближалось время, отправлять Лизу в ясли. Полина очень переживала, так как девочка еще не научилась разговаривать, кушала плохо, далеко не все, каши вообще не ела и самое главное, была крайне непослушная. Иногда, женщине казалось, что Лиза плохо слышит, потому что часто не реагировала, когда, к ней обращались, а бывало, наоборот, вздрагивала и начинала плакать, если кто-то рядом закричит или громко заиграет музыка.

— Ну вот, — думала Полина, — слышит же.

Все же решила обратиться к детскому врачу, да и в ясли нужно было оформляться. На ее счастье, их участковый врач, которого Лиза не любила, был в отпуске, заменял его какой- то новый доктор, говорят приезжий, откуда-то из Сибири. Это был пожилой мужчина с усталыми добрыми глазами, не современный, как доктор Айболит из сказки. Лиза на удивление не испугалась, а смело вошла в кабинет, увидела игрушки и занялась с ними.

— Повезло, — подумала про себя Полина и начала выкладывать доктору все свои опасения. Доктор слушал, не перебивая, и смотрел то на Полину, то на Лизу, несколько раз громко крякнул, — подавился что ли, — подумала Полина и обернулась на дочь, та, невозмутимо, играла, увлеченная новыми игрушками. Потом доктор встал и подошел к Лизе,

хлопнул в ладоши с одной стороны, потом с другой — Лиза не реагировала на него.

Еще минут двадцать врач продолжал расспрашивать Полину, о мельчайших деталях их жизни с Лизой с самого рождения.

— Значит, на пальчиках ходила — говорил он, — В глаза не смотрит. Ну–да, ну–да.. Кушает плохо? А когда резкий громкий звук — уши закрывает, плачет,. Ну — да, ну — да, — повторял он. Полина устала от этого непонятного расспроса.

— Ну, что у нас с ушками? — нетерпеливо спросила

она.

— Здоровые у вас ушки, — сказал врач печально.

И стал, что-то быстро писать в карточке.

— Ну, тогда мы пойдем? — произнесла женщина, стараясь заглянуть, что он там пишет.

— Вот, это направление на комиссию, — сказал доктор, наконец, закончив свою писанину.

— На какую комиссию? — удивилась Полина. — Вы же говорите нормально со слухом?

Доктор внимательно посмотрел на нее и твердо произнес: «Я подозреваю, что у Лизы аутизм».

Полина молча встала, взяла Лизу на руки и вышла из кабинета. Она не могла плакать, напугает дочку, она не могла отпустить Лизу, та сейчас же убежит, так шла она по городу с ребенком на руках добрых два километра до своего дома. Лиза, на удивление не вырывалась, как обычно, а обхватила мамину шею руками и заснула.

Все, что кажется, невозможным пережить, — пережи- вается, жизнь меняется, но не останавливается, и Полина вынуждена была идти дальше, потому что даже умереть — у нее не было права.

Шли годы. Лизе исполнилось 10 лет, а Полине 45. За это время онисменилидвадетскихсадаидве школы, — не работало инклюзивное образование, объявленное государством приоритетным. В классах по 25 человек, учителю некогда

было обращать внимание на особенности Лизы, учиться она не хотела, математика ей не нравилась, с русским языком тоже не получалось, зато оживлялась на уроках английского языка, информатики, рисования, правда, и здесь были проблемы. Лиза выполняла задания быстрее всех, ждать пока сделают другие — ей было неинтересно, она вставала и уходила из класса. Учительница нервничала и, видимо, старалась призвать ее к порядку, повысив голос или затащив обратно в класс, но такой номер с Лизой не проходил. Она раздетая выбегала в школьный двор, плакала и даже пыталась убежать домой, благо охранник всегда ловил ее и насильно возвращал в школу. Однажды учительница заперла Лизу в кабинете психолога, которая в это время была в декретном отпуске, где девочка прорыдала до самого прихода Полины. В один из таких тяжелых дней Полине позвонили из школы на работу:

— Здравствуйте, Полина Юрьевна, — быстро прого- ворила учительница, запыхавшимся голосом и сорвалась в истерику:

— Я больше не могу справиться с Вашей доче- рью, — кричала учительница, — она уходит из класса, мы попытались задержать ее, но она вырвалась и убежала во двор, там стала качаться на качелях и ни за что не хотела возвращаться в школу. Я подумала, пусть немного погуляет и пошла в раздевалку, чтобы принести ей пальто, но когда я вернулась — двор уже был пуст. Кто-то не закрыл ворота, а охранника не было на месте. Я выбежала на улицу, Лизы нигде не было.

Полина бросила трубку, не дослушав до конца длинный рассказ учительницы, вылетела из кабинета, на ходу натягивая пальто, ничего не сказав удивленным коллегам. Подбежав к лифту, она увидела, что он занят и устремилась по лестнице вниз, сбивая всех, кто попадался ей на пути. Выскочив на улицу и озираясь по сторонам, как затравленный зверь, она искала глазами такси, потом попробовала остановить машину, но все как назло проезжали мимо, никто не обращал внимания

на обезумевшую женщину. Вызвать такси по телефону она не могла, телефон остался в офисе, возвращаться — не было времени. Полина понеслась по тротуару бегом. Конечно, со стороны это выглядело более, чем странно: бегущая, что есть мочи женщина, вполне приличного вида, не считая не застегнутого пальто и торчащего из под него, сползшего шарфа, постоянно озирающаяся на дорогу, в надежде, что все же какая-то машина остановится. Наконец ей повезло, черный БМВ притормозил и высунувшийся из окна мужчина закричал на нее: — «Давай садись быстрей, здесь нельзя останавливаться!»

Подъехав к дому, женщина взлетела на четвертый этаж. Дочка сидела на полу под дверью, поджав ноги к подбородку, и тихо плакала. Полина попыталась взять себя в руки. Бурные объятья и громкие объяснения были не для них. Лиза и так сегодня перебрала эмоций, и ей нужно было дать время прийти в себя, поэтому Полина постаралась быть как можно спокойней, насколько это было возможно в ее состоянии.

— Где же твой ключ, доченька? — спросила она, склонившись над девочкой.

Лиза подняла голову и тихо прошептала:

— Я его потеряла.

Они зашли домой. Девочка сразу же прошла в свою комнату, взяла своего любимого единорога, забралась, как была в кроссовках и одежде на кровать, и укрылась с головой пушистым пледом. Полина знала, что сейчас нельзя ее трогать. Лиза должна восстановить свои силы. Через несколько минут, она вытянула ручку и, нащупав на тумбочке, планшет, потянула его под одеяло. Полина выдохнула, — будет смотреть мультики, значит, полегчало и пошла на кухню готовить ужин.

Так они и жили, пока не нашли небольшой специализи- рованный центр, которых, так мало в нашей огромной стране. Там Лиза смогла освоить программу начальной школы и общаться с такими же, как она детьми. С возрастом она становилась на удивление красивой девочкой, вся в маму.

Если не знать ее диагноз, то невозможно предположить, что она особенный ребенок. Но Лиза, конечно, была другая: наивная и непосредственная, ей не свойственны были хитрость и интриги, которыми в полной мере обладали другие дети, быстро перенимая это у своих родителей. Она не могла слышать крик взрослых, так выяснявших отношения или воспитывающих своих детей, закрывала уши и неслась домой. Благодаря своей невероятной увлеченности, Лиза самостоятельно, через фильмы, мультики и песни в интернете, выучила английский язык; она вела свой блог в социальных сетях, прекрасно рисовала. У нее был друг, который тоже не походил на других, потому, что не умел общаться ни с кем, кроме Лизы и своей сестры Сони, любимым его занятием было программирование, которым он занимался с 8 ми лет.

Полина вернулась на работу в свою фирму, но не неполный рабочий день, так как не хотела оставлять Лизу надолго одну, продолжала подрабатывать переводами, — денег им с дочкой хватало. Жизнь их маленькой семьи протекала спокойно и размеренно, потому что Лиза любила, что бы во всем был привычный порядок вещей. Макса Полина не беспокоила, а он их жизнью не интересовался. Других мужчин в жизни Полины не было.

Снова наступила осень, любимое время года Полины. Они с дочерью пошли в старый парк, собирать опавшие листья. Женщина присела на знакомую скамейку, Лиза танцевала на лужайке с листьями, изображая прекрасную фею. Вдруг кто-то сзади закрыл глаза Полине. Она тихонько ахнула, руки разомкнулись — перед ней стоял Макс.

— Здравствуй, Полиночка, сколько лет, сколько зим, — пропел он с беспечной улыбкой. Полина ничего не ответила, только внимательно посмотрела на него. Макс нисколько не изменился, как будто и не было этих 10 лет, такой же ухоженный, молодой и высокомерный.

— Как живешь? — спросил он Полину, оглядываясь на Лизу.

— Хорошо, — холодно ответила женщина. — А ты? — сказала она без всякого интереса, тоже, глядя на дочь.

— Я живу прекрасно, у меня теперь своя фирма, сотрудничаем с англичанами, езжу часто в Европу. В прошлом году купил виллу в Италии.

— Женился? — перебила его Полина.

— Нет, — ответил Макс с таинственной улыбкой, — но у меня есть друг — Роберт, очень близкий, мы с ним уже четыре года, в общем, идеальная пара. Помнишь, как о нас с тобой говорили, — он засмеялся, но как — то натужно и неестественно.

— Да…, — протянула Полина, — ты все же изменился.

Она встала, собираясь уйти.

Макс перестал улыбаться и серьезно добавил:

— Ты сама во всем виновата, бросила меня из — за этой глупенькой девочки.

— Глупенькая?! — вскипела Полина, — а ты знаешь, что у нее невероятная склонность к языкам, учительница музыки говорит, что у нее абсолютный слух, а какие она рисует картины! — тараторила женщина, в то же время, пытаясь сдержать себя, чтобы не испугать Лизу.

— Но все равно — она же не такая как все, ну, как бы сказать помягче, не дотягивает до нормы, ты же знаешь, что я имею в виду, и ради такого ребенка, ты бросила меня, а ведь у нас могли быть еще другие здоровые дети.

Полина вспыхнула, глаза ее презрительно сверкнули на Макса:

— Что такое твоя норма? Предательство, высокомерие, гордыня, ложь? Если нормальными считаются такие люди, как ты, то — да! Лиза отличается от вашей нормы, и я рада этому!

Потом обернулась к дочери: «Лизок, догоняй!», — и бросилась бежать вприпрыжку от несостоявшегося отца. Лиза засмеялась и помчалась за Полиной.

Они неслись, взявшись за руки, по осеннему парку счастливые и так прекрасно вписывающиеся в этот осенний, но солнечный день. Деревья, стоявшие по краям парковой аллеи, провожали их, качая ветками, осыпая желтыми листьями, ветерок заигрывал прекрасными волосами Лизы, такими же шоколадными, как у мамы. Полина не строила планов на будущее, у них с дочерью уже все было сейчас: они сами друг у друга, их немногочисленные, но надежные друзья, и эта природа, этот великолепный мир, который в любое время года ласково принимал их в свои объятья. Это была идеальная пара, пара двух людей, которых связывала самая искренняя и безусловная любовь.

После свадьбы

Часть 1

— Алисочка, я прошу тебя, перестань плакать. Скоро подружки твои подъедут. А через два часа жених прибу- дет со свидетелем. Заметят! Как ни подкрашивайся, глаза то красные стали и нос припух, — уговаривала Алла Бори- совна свою дочь Алису, сидевшую перед большим зеркалом в белом платье невесты с причудливой прической на длин- ных темных волосах.

Августовское солнце заглядывало в окно крошечной квартиры на первом этаже панельной пятиэтажки и ласково гладило по щеке юную невесту. Куст гортензии тянул к девушке свои благоухающие гроздья соцветий, словно предлагал украсить прическу белыми цветами. Но Алиса не замечала благосклонности природы, такой же прекрасной, как она сама.

Девушка никак не могла остановить слезы, и это состояние было ей непонятно, ведь на самом деле она была счастлива. Алиса выходила замуж за любимого человека, причем очень обеспеченного. Она так долго ждала настоящей любви, и вот, наконец, встретила Его, своего единственного: и доброго, и умного, и замечательно красивого. Того самого, для которого она блюла себя, не размениваясь на мимолетные интрижки. А предложений поступало немало: и погулять, и замуж выйти. К тому же ее возлюбленный был сын богатых родителей. Алиса специально не искала богатства. Она считала, что если нет любви, то и деньги не помогут. Но, все же, успев вкусить все прелести нищеты, была рада, что ей предоставлялась возможность вырваться из бедности, в которой жили ее родители и все ее родственники. Их удел — постоянно экономить, не позволять себе никаких излишеств, а тратить деньги в основном на еду и лекарства, жить от зарплаты до зарплаты. Если же вдруг сломалась стиральная машина или испортился холодильник и нужно

купить новый, то на ближайший месяц затягивай поясок потуже.

— Мамочка, прости, — говорила Алиса. — Я сама не знаю, что со мной. Я не хочу плакать, а они льются.

— Девочка моя! Может тебе валерьянки накапать? — обеспокоенно говорила мама Алисы, высокая полная женщина с химической завивкой на коротких каштановых волосах. Она хлопотала вокруг дочери, как курочка вокруг цыпленка. — Разволновалась, моя невестушка. Ничего. Это ты с девичеством прощаешься, бывает! Ни ты первая плачешь перед ЗАГСОМ.

— Не хватало еще, чтобы от меня валерьянкой несло за версту. Отец Гриши сразу что-нибудь заподозрит. Он такой внимательный, все контролирует. Начнет расспрашивать. А я не знаю, что ему сказать! — Алиса снова залилась слезами.

«Ничего, — думала про себя Алла Борисовна, глядя на дочь, — так бывает, нервы. Все-таки за такого человека выходит! В городе Хлыстова все знают. У будущего свекра несколько предприятий, магазинов, мясных лавок. В депутаты областной Думы баллотируется. Шутка сказать, Никита Сергеевич молодым квартиру дарит в самом центре. Вот это я понимаю размах! А мы?! Постельное белье да столовый сервиз. Стыд и позор. Но, что поделаешь? Не нам тягаться с такими людьми. Зато Алиска у нас — настоящий бриллиант. То-то Гришка и запал на нее. Дочки богатеньких папаш — все на одно лицо: брови нарисуют, губы надуют, носы все, как под копирку! Ни дать, ни взять куклы Барби. А наша — природная красавица. Глаза сияют, как звездочки, коса ниже пояса, фигурка точеная, словно статуэточка! Сейчас таких девушек редко встретишь! Одна беда — нищие мы по сравнению с Хлыстовыми. И как только сам Хлыстов согласился. Наверняка, планы были на другую невесту, побогаче».

— Ну, тогда, доченька, я пойду, минеральной водички тебе принесу. Будешь пить маленькими глотками, постепенно ком в горле пройдет и успокоишься.

Алла Борисовна, посеменила на кухню и закри- чала оттуда:

— Доченька! Василиса с Анжелой приехали. Паркуются во дворе. Прекращай плакать!

Алиса промокнула слезы салфеткой, припудрилась и снова накрасила губы. Потом, глядя на себя в зеркало, попыталась улыбнуться. Получилась какая-то мученическая гримаса. Рот до ушей, а глаза полны слез.

В квартиру с веселым шумом ввалились подружки Алисы и заверещали наперебой:

— Какая ты красавица, Аля! Платье — отпад! Это Гришка тебе купил, да? Наверное, тысяч сто стоит! Это какой бренд? Ну, что ты сидишь, как неживая? Пройдись, покрутись!

— Девчонки, хватит! Совсем оглушили. Идите лучше, я Вам бутоньерки подколю к вашим платьям.

— У меня должна быть особенная! Я все-таки свидетельница! — напомнила Василиса, подруга Алисы, с которой они дружили еще со школы.

— Конечно! У вас со свидетелем будут одинаковые букетики. Кстати, знаешь, какой он симпатичный и, между прочим, холостой, — Алиса пыталась держаться, как подобает невесте. Но все-таки Анжела заметила следы слез на ее лице.

— Алисочка, мне кажется, ты плакала. Что-нибудь случилось? Или ты свою невинность оплакивала? — улыбнулась девушка.

— Да так… Что-то взгрустнулось, — ответила Алиса, отведя в сторону глаза. — Вот сама будешь замуж выходить, тогда узнаешь, как это прощаться с девичеством!

— Это ты у нас девушка! — встряла в разговор Василиса. — А мы с Анжелкой уже попробовали пожить, так сказать, семейной жизнью. Сама знаешь. Я с Толиком полгода промучилась. Воспитывала его, воспитывала под себя. Бесполезно. Оказалось, кроме секса ни на что

неспособен. Анжелка тоже пожила со своим Ромкой месяц, по-моему? Да, Анжел?

— Три недели! — отозвалась Анжела, поправлявшая волосы у зеркала. Она, то пыталась заколоть длинный завиток, не вплетенный в прическу парикмахером; то оставить его, болтающимся до самого плеча, как растянутая пружина. — На большее его не хватило! — девушка весело рассмеялась, запрокинув голову. Затем повернулась к подругам с притворно возмущенным лицом:

— Видите ли, он не привык, когда мойка завалена грязной посудой. У его мамы, видите ли, было по-другому.

«Ну и живи с мамочкой!» — рявкнула я ему вслед, когда он торопливо закрывал за собой дверь. Еще не хватало без конца посуду намывать! С моими то ноготками! — Анжела выставила вперед кисти рук с длинными ногтями салатового цвета, любуясь на свои острые пальцы, больше похожие на когти хищной птицы.

Василиса, после монолога Анжелы, удовлетворенно продолжила, приобняв Алису за плечи:

— Не дрейф, подруга! Не понравиться — разведешься. Еще и имущества у сыночка этого олигарха оттяпаешь. Девчонки! — вдруг закричала Василиса, раскинув руки и потянувшись всем своим мощным молодым телом, отчего платье, итак тесноватое, чуть не треснуло на большой Василисиной груди. — Ох, чувствую, загуляю я сегодня! Говоришь, свидетель ничего такой? Ну что ж, держись, парниша!

Василиса взяла Алису за руки, и девушки стали вальсировать по комнате.

— А я?! А я?! И меня возьмите! — закричала Анжела и подлезла под руками обнявшихся подруг, ухватила их за талии. Девушки закружились по комнате, едва не натыкаясь на мебель. Места для танцев было маловато.

— Что-то мне, девочки, кажется, что я последний раз с вами так веселюсь! — сказала вдруг Алиса.

— Куда ж ты от нас денешься? Все, девчонки! Не могу, падаю! — закричала Василиса, запыхавшись. Она расцепила руки и бухнулась в кресло. — Думаешь, муж не разрешит с нами встречаться? — Василиса вытерла пот со лба кружевным платочком, и снова засунула его в рукав платья. Она заметила, что так делала какая-то барышня в кино, и переняла такую привычку, считая, что тем самым приобщилась к хорошим манерам.

— Кто его знает, что там замужем? — грустно сказала Алиса, присаживаясь на подлокотник кресла, на котором сидела подруга. — Я еще там не была. Да и быстро как то все случилось. Всего две недели были знакомы, как Гриша предложил подать заявление в ЗАГС. Я, конечно, очень люблю Гришу и мечтала об этом, но думала, что мы еще повстречаемся, лучше узнаем друг друга. Но отказать побоялась. Тут еще Никита Сергеевич все взял в свои руки и договорился в ЗАГСЕ, чтобы нас расписали не через месяц, как положено, а через неделю. Зачем так спешить? Я же небеременная!

— Вот и молодец, что не стала выделываться. Такое счастье тебе подруга в руки идет! Будешь жить богато! Такого жениха нужно держать обеими руками! — наставляла Анжела, припудривая раскрасневшееся лицо. — Тетя Алла, можно попить чего-нибудь! — крикнула она, обернувшись в сторону кухни.

— Сейчас принесу! — раздался оттуда голос мамы Алисы.

— Только нужно себя сразу поставить перед мужем, поняла? — продолжила Анжела.

— Как это поставить? — недоуменно спросила Алиса.

— А так. Если Гришка будет плохо себя вести, секса не давать. Сразу будет послушный, как миленький.

— Ух Вы! Опытные мои! Думаете, так уж легко мужа сексом удержать? Я не дам, другая найдется. Да и вообще,

пока мы с Гришей встречались, он не очень-то стремился к близости, даже ни разу не поцеловались.

— Да, ты что?! — удивленно вскинули нарисованные брови девушки.

— Наверное, берег тебя для брачной ночи, — засмеялась Василиса, — чтоб послаще было!

— Не знаю, — задумчиво протянула Алиса.

Часть 2

Свадьба была роскошной. Торжество проходило в одном из лучших ресторанов города. Народу набилось человек двести. Столы ломились от дорогих блюд, оркестранты во фраках играли, не переставая. Огромное количество цветов, которыми был украшен зал, делало его похожим на бюро ритуальных услуг. Со всех сторон хлопали фотовспышки, несколько модных журналистов, толкая друг друга, спешили запечатлеть хлебосольную свадьбу сына будущего депутата.

Практически все гости были со стороны жениха. Особо выделялись представители администрации города и местные тузы от бизнеса. Они несли себя горделиво и держались привычно по-хозяйски.

«Наверное, это у них не первое торжественное мероприятие за сегодня», — подумала Алиса. Она видела этих людей в первый раз в жизни. «И хорошо бы в последний, — размышляла она, — такие все чопорные, фальшивые. Улыбаются, а что на душе — непонятно. То ли дело мои!»

Алиса повернула голову на маму с отцом. Родители сидели за огромным нарядным столом, смущенно прижимаясь друг к другу.

«Да, уж! — подумала девушка, — на фоне всеобщего театра — слишком простые. Все на лицах написано».

Глаза Аллы Борисовны выражали восторг и испуг, как будто она нашла чужой кошелек, полный «зелени», но боится, что его сейчас отнимут. Отец смотрел подавленно, втянув голову в плечи нового немного великоватого ему черного пиджака, отчего походил на страуса, готового в опасный момент нырнуть под стол. Время от времени он поправлял жесткий ворот белой накрахмаленной рубашки и пытался ослабить галстук. Но мама переводила на него грозный взгляд, и он опускал руки на колени.

Еще один человек не испытывал восторга от огромного количества людей, присутствующих на свадьбе. И это, как ни странно, был Григорий, жених, главный герой мероприятия. Он сидел за столом с каменным лицом, изредка растерянно поглядывал на невесту и время от времени вздыхал.

«Чем же Гриша расстроен. Не любит большое скопление людей?» — размышляла Алиса. Хотя ей было по душе, что Григорий не притворяется, не сидит со слащавым лицом, как это делали большинство присутствующих. «Наверное, тоже не любит, быть в центре событий. И здесь мы похожи с ним», — думала Алиса.

Она вспомнила, как познакомилась с Григорием и его семьей.

В этот день в университете была встреча с канди- датом в депутаты областной Думы Хлыстовым Никитой Сергеевичем, как оказалось позже отцом Гриши. После его выступления Алиса в числе других студентов и студенток должна была задать вопрос депутату о молодежной политике, которую он собирается проводить в городе в случае его избра- ния. Вопросы были заранее подготовлены и распределены между студентами. И, конечно, Алисе, как одной из самых красивых девушек в университете, тоже выпала честь задать вопрос. Никита Сергеевич обратил на нее внимание. Ласково глядя на девушку, он переадресовал ей ее же вопрос:

— Какие бы Вы провели мероприятия, что изменили бы в молодежной политике нашего города, если бы имели такую возможность?

Организаторы встречи замерли, боясь, что Алиса ляпнет что-то лишнее, потому что на этот счет у нее инструкции не было. Но Алиса смело ответила:

— Вообще-то я считаю, что любым делом должен заниматься профессионал, но если Вы хотите мнение дилетанта, то нам необходимо реставрировать старый парк. Парк заложен жителями города еще в восемнадцатом веке. До сих пор в нем много редких деревьев и кустарников. В советское время здесь было много аттракционов, летнее кафе с недорогим для обычных семей меню, большой зеленый амфитеатр, где выступали заезжие артисты. Для молодежи танцплощадка и небольшой Центр досуга, где можно было укрыться на случай дождя и играть во всевозможные настольные игры. В девяностые парк, как Вы сами знаете, был заброшен и теперь постепенно превращается в непроходимую чащу.

Алиса резко замолчала, так как преподаватель права Вадим Петрович, отвечающий за встречу с депутатом, исподтишка резко дернул девушку за юбку: «Хватит, куда разошлась!» — прошипел он, не открывая рот.

Однако, Никита Сергеевич, ничуть не разозлился, а загадочно глядя на Алису, добавил:

— Что ж, интересная идея, я обязательно над ней подумаю.

На следующий день после этого мероприятия Алиса опаздывала на работу в приемную комиссию университета. Она подрабатывала на технической обработке документов и консультировании абитуриентов. Начальник приемной комиссии Глебов Анатолий Кузьмич был очень строгим, поэтому она бежала на остановку автобуса со скоростью экспресса, но все равно не успела. Автобус ускользнул у нее из-под носа. Чуть не плача, Алиса стояла на остановке в полной растерянности. На такси у девушки денег не было.

Вдруг откуда ни возьмись, возле нее остановился новенький ВМВ черного цвета, дверца машины распахнулась и молодой парень, сидящий за рулем, крикнул ей: «Девушка,

садитесь быстрей. Здесь нельзя останавливаться!» Алиса удивленно посмотрела на водителя. Это был настоящий красавец: черные волосы, синие глаза, как в кино. Весь такой ухоженный и стильно одетый. Ей показалось, что такого красавчика она не видела никогда в жизни. Алиса, сама не зная почему, села в машину к незнакомцу, чего бы никогда раньше не сделала.

— Я видел, что Вы опоздали на автобус, — просто сказал он. — Давайте я Вас подвезу. Куда Вам надо?

— В университет, — немного краснея, ответила Алиса.

По дороге молодые люди познакомились. Когда приехали на место, Алиса поблагодарила Гришу и уже готова была выйти из машины, однако в тайне надеялась, что ее спаситель захочет встретиться еще, потому что он ей сразу понравился. И действительно, Гриша предложил вечером сходить в кафе. Так и завязалось их знакомство. Очень быстро знакомство переросло в дружбу, как казалось Алисе, с обоюдной симпатией. Она с удовольствием проводила время в компании Гриши. Он был очень интересным человеком: музыкант и начинающий композитор, знал несколько языков, увлекался античной философией. В то же время Алису поразила его скромность. Он ни разу не приставал к ней с недвусмысленными намеками. Только, проводив до дома, неизменно говорил: «До завтра, дорогая!» — и целовал в щеку перед тем, как расстаться.

Буквально через неделю, Гриша пригласил Алису домой на воскресный обед, чтобы познакомить с родителями.

Алиса очень обрадовалась, так как это означало, что Григорий относится к ней серьезно. Однако очень волновалась, какое впечатление произведет на родителей, ведь для нее это было очень важно.

Когда Алиса с Гришей подъехали к его дому, девушка потеряла дар речи. Перед ней возвышался настоящий дворец. Строение поражало и величиной, и архитектурными формами, и роскошью. Главный вход помещался в центре фасада на пьедестале между двумя античными колоннами.

Над массивной деревянной дверью располагался балкон, на который выходили окна и двери из зала на втором этаже. Высокие классические окна, прорезающие фасад дома слева и справа от двери, придавали строгость и торжественность всему строению. Приусадебный участок имел правильную геометрическую форму. На зеленых газонах, напоминающих ковры, в строгой последовательности были расставлены хвойные и лиственные деревца и кустарники. А широкая клумба перед входом в дом утопала в благоухающих розах.

Видя, что Алиса разволновалась, Гриша взял ее под руку и слегка сжал локоть, подмигнув при этом левым глазом. Это подбодрило девушку, и она смело вступила вслед за своим возлюбленным в сверкающее зеркалами и позолотой фойе Гришиного дома.

Когда молодые вошли в просторную столовую, Алиса невольно притормозила, увидев родителей Гриши. Они сидели с разных концов большого овального стола из красного дерева. Отец сразу же поднялся навстречу молодым, мать вежливо повернула к ним голову. Алиса с ужасом поняла, что отец Гриши — это Никита Сергеевич Хлыстов, тот самый кандидат в депутаты, на встрече с которым она предложила реставрировать парк. Теперь она рассмотрела его хорошенько. Это был довольно упитанный мужчина среднего роста с редкими волосами, едва прикрывающими лысую голову. Его глаза блестели, как круглые выпуклые пуговицы, крупный мясистый нос подрагивал во время разговора, а тонкие губы были растянуты в приветливой, но строгой улыбке. Несмотря на воскресный день, Хлыстов был в костюме и белоснежной рубашке. Единственно, что могло указывать на то, что Никита Сергеевич одет по-домашнему — отсутствие галстука.

— Здравствуйте, здравствуйте, Алиса! — сказал он, вытирая большие красные руки салфеткой и протягивая девушке правую ладонь. Алиса подала свою руку и ощутила мягкое потное рукопожатие.

— Здравствуйте, — пролепетала Алиса и, смутившись, опустила глаза.

— Не стесняйся, — выручил ее Гриша. — Пожалуйста, познакомься с мамой.

Алиса с удовольствием вытянула руку из ладони Никиты Сергеевича и подошла поближе к женщине, сидевшей с другого конца стола.

— Эвелина Витальевна — моя мама, — сказал Гриша, — а это, мам, Алиса, я тебе рассказывал про нее.

Эвелина Витальевна выглядела не на много старше Алисы, хотя по годам была, скорее всего, ровесницей ее матери. У женщины были черные прямые волосы, дохо- дящие до плеч и синие глаза, как у сына, но менее чистого оттенка. Полные красные губы, были достаточно сильно увеличены и выглядели неестественно. Улыбаясь, они обна- жали ровный ряд крупных абсолютно белоснежных зубов, напоминающих сахар рафинад. Тонкий кукольный нос — успешный результат ринопластики, завершал знакомый Алисе со страниц глянцевых журналов, образ богатой дамы.

Украшений на Эвелине Витальевне было немного, не считая длинных сережек из белого золота, инкрустиро- ванные бриллиантами, в виде дождевых струй свисавших до самых плеч, и такого же круглого тонкого браслета, унизанного ослепительно сверкающими камнями. Ее одежда состояла из белой блузки, с большими воланами на рукавах, под которой угадывалась крепкая большая грудь и широ- ких белых брюк, доходящих до изящных тонких щиколоток. На ногах красные туфли на высоких каблуках, которые гармо- нировали с маленькой красной сумочкой, одного из известных брендов, небрежно брошенной на соседний стул.

Эвелина Витальевна, не поднимаясь, рассеяно повернула голову в сторону Алисы, слегка кивнула и продолжила пить красное вино из большого хрустального фужера на тонкой ножке, напоминающего каменный цветок из сказки Бажова.

Алиса почувствовала себя неловко, как будто она пришла что-то просить у этой женщины. Но тут снова пришел на выручку Гриша. Он отодвинул стул и пригласил присесть Алису за стол.

— Позвольте узнать, — снова завладел вниманием Алисы Никита Сергеевич, — на каком курсе Вы учитесь?

— На третьем, — рассеяно ответила Алиса, все еще не оправившись от холодного приема матери Гриши. «Может она не хочет, чтобы ее сын встречался с такой нищенкой, как я?» — думала она.

Две работницы в синих форменных платьях и белых накрахмаленных фактурах принесли горячее: суп гаспачо с крабом и сыром страчателла, и говядина под острым сметано-чесночным соусом. Алиса ела мало. Ей не очень понравились изысканные блюда. Мамин борщ с котлетками показался на много вкуснее.

Эвелина Витальевна тоже почти не еле, а все потягивала вино, сама себе, подливая в фужер из пузатого хрустального графина. Она была рассеяна и как будто постоянно к чему- то прислушивалась. Наконец из раскрытых окон донесся шум въезжающего во двор автомобиля. Лицо мамы Григория просияло, как будто с него сдернули вуаль. Она широко улыбнулась, схватила сумочку и, встала из-за стола.

— Роберт подъехал, — сказала она, глядя куда-то поверх головы мужа. — Не жди меня, дорогой. Я буду поздно.

Женщина, слегка покачиваясь, проследовала на выход, ни с кем не попрощавшись. Хлыстов не выказал никакого беспокойства по этому поводу. Он, как ни в чем, ни бывало, разглядывал Алису, рассказывая о том, что на самом деле заинтересовался ее предложением реставрировать парк, и сейчас его помощники разрабатывают проект для утверждения в администрации.

Алиса подумала, что все же отец Гриши чело- век слова: «Пообещал подумать и сдержал слово на сто

процентов. Настоящий деловой человек, думающий об инте- ресах горожан».

На обратной дороге Алиса все думала о матери Григория: «Мне тяжело будет с ней, если сбудется моя мечта, и Гриша сделает мне предложение». Но потом не выдержала и спросила:

— Прости, Гришенька, может, я покажусь тебе бестакт- ной, но кто такой Роберт?

— Это мамин друг. Ему двадцать пять лет. Он шоумен.

Я удовлетворил твое любопытство?

— Прости, — только и могла вымолвить девушка на такой резкий ответ.

Она тут же пожалела, что была излишне любопытна и влезла туда, куда ее не просили. Алиса переживала, что все испортила под конец вечера. Но когда они подъехали к дому, Гриша, как всегда чмокнул ее в щеку, и девушка успокоилась, видя, что глаза ее возлюбленного потеплели.

Часть 3

После длинной череды поздравлений, был объявлен танец молодых. Гриша встал и, взяв Алису за руку, вывел на середину зала. Это была очень гармоничная пара. Григорий высокий и тонкий, с изящными манерами, в прекрасно скроенном по его фигуре костюме. Его черные как смоль волосы обрамляли бледное лицо, на котором выделялись большие синие глаза, удивительно нежные и немного печальные. Алиса была похожа на принцессу. Ее стройная девичья фигура как будто специально была создана для того, чтобы носить такие великолепные наряды, как это дорогое свадебное платье, расшитое стразами и камнями. Юные молодожены были так хороши, что все гости невольно смолкли и залюбовались ими, а когда музыка

стихла, публика буквально оглушила новоиспеченных супругов бурными аплодисментами.

Затем начались быстрые танцы. Подвыпившие гости, включая подруг Алисы, ринулись на танцпол. Алиса попро- сила Григория выйти на балкон, подышать свежим воздухом. Гриша наклонился к свидетелю Игорю, который следовал за молодоженами по пятам и молниеносно выполнял все поручения Григория, и попросил принести им с Алисой по бокалу шампанского на балкон.

Оказавшись наедине, в окружении теплого летнего вечера, Алисе захотелось поцеловать своего молодого мужа. За весь вечер они ни разу, как следует, не поцеловались. Гриша был очень скован от чрезмерного внимания, как и она. Во время тостов он быстро чмокал ее в щеку, и они садились на свои места, не смотря на громкие крики гостей:

«Горько! Горько!»

«Какой же он все-таки хороший, — размышляла про себя Алиса. — Я думала, что в богатых семьях все парни самодовольные гордецы. А Григорий совсем другой. Чистый и непосредственный, как ребенок. Не зря я так долго ждала его, хранила свою невинность. Впереди у нас волшебная ночь». От этих мыслей у Алисы нега разлилась по всему телу, и она прижалась к груди Григория, а он обнял ее немного трясущейся рукой.

В дверях показался Игорь с подносом в руках, на котором стояли фужеры с шампанским. Игорь был лучшим другом Григория. Они познакомились еще в консерватории и с тех пор практически не расставались. Алиса отводила этот факт к достоинствам Гриши. «Тот, кто умеет дружить, любить, тем более, способен по-настоящему. Значит, будет верным мужем», — думала она.

Игорь был почти такого же роста, как Гриша, но в отли- чие от друга, с мускулистым телом и крепкими, немного короткими, по сравнению с туловищем, ногами. Он носил короткую стрижку с бородкой и усами. Алиса заметила, что его лицо быстро меняло выражение, в зависимости от того

с кем он разговаривал: от приветливого, даже услужливого, если к нему обращался Гриша или кто-либо из высокопо- ставленных гостей, до холодного и высокомерного, если он давал распоряжение обслуживающему персоналу. Было ясно, что людей он делил на два сорта: достойных и недо- стойных его внимания.

Вслед за Игорем на балкон вплыла Василиса. Лицо ее было разгорячено танцами и алкоголем. Она приблизилась к свидетелю вплотную, положила свою руку ему на плечо и, кокетливо заглядывая в глаза, пропела сладким голосом:

— Игорек, куда же Вы подевались? Вы обещали мне медленный танец.

Игорь посмотрел на Гришу и произнес извинитель- ным тоном:

— Прошу прощенья, я должен станцевать с девушкой.

Обрадованная Василиса, ухватила его под руку и потащила за собой в зал, укоряя на ходу:

— Что значит, девушкой? Вы что, забыли мое имя? Ва- си-ли-са! — протянула она, вытягивая вперед губы и, делая ударение на каждый слог. — Не забывайте, а то я обижусь!

Как только свидетели ушли, на балкон вышел Никита Сергеевич и, подойдя к молодым, обнял их обоих:

— Ну, куда же Вы спрятались? Гости желают выпить за счастливых супругов!

Алиса с улыбкой посмотрела на Григория. По лицу ее молодого мужа прошла серая тень, как будто туча закрыла солнце, и вокруг стало темнее. Он взял Алису под руку, и они направились в зал вслед за Хлыстовым. Снова посыпались поздравления, и один тост за другим. У Алисы щеки устали улыбаться гостям. Но она заметила, что Гриша стал пить больше. Если в начале вечера он только подносил бокал к губам, слегка пригубив шампанское, то теперь опорожнял один фужер за другим. Алиса хотела сделать замечание мужу, но боялась, как он отреагирует. Все же девушка

не выдержала и, наклонившись к самому уху Григория, сказала, ласково улыбаясь:

— Гришенька, может не стоит так много пить. У нас впереди брачная ночь.

Лицо Григория стало серьезным и даже злым:

— Запомни, женушка, ты никогда не должна делать мне замечания и тем более говорить, что я должен делать, а чего не должен. У нас в семье это не принято.

Алиса почувствовала, как острая обида, как игла вошла в ее сердце. Девушка не ожидала такого грубого ответа от своего любимого. Ей показалось, что рядом с ней сидит совершенно другой человек.

А Гриша от выпитого спиртного совсем осмелел, надсмехался над гостями. Иногда, подзывал тостующего к своему столику и бестактно спрашивал: «А что Вы подарили молодым?» Алиса удивлялась, как ее скромный возлюбленный превратился в бестактного, если не сказать хамоватого парня.

Наконец Григорий совсем опьянел и еле держал кулаком, подставленным под щеку, свою красивую голову. Алиса, подозвала свидетеля Игоря и сказала ему, стараясь перекричать музыку:

— Что мне делать, Игорь? Ведь Гриша совсем пьян?

— Ничего страшного, — ответил свидетель — Развезло немного от счастья нашего Гришеньку. Не беспокойтесь, я доставлю его к Вам на квартиру и уложу спать.

«А как же брачная ночь?» — хотела сказать Алиса, но вовремя закрыла рот. — Этот вопрос ни к свидетелю.

Когда молодые уже ехали в машине в свою новую квартиру, немного успокоившись, девушка размышляла:

«Конечно, после такого волнительного мероприятия и мне лучше выспаться». Гриша спал на заднем сиденье на руках у своего друга Игоря. Алиса сидела впереди, рядом с водителем. Игорь настоял, чтобы она села отдельно, дабы

не испортить дорогое свадебное платье, ведь Гришу могло стошнить прямо на нее.

«Ничего, у нас все еще впереди, — успокаивала себя девушка. — Гриша просто перепил, со всеми бывает. Впредь буду знать, что пить ему нельзя. Я думаю, что у нас будет, чем заняться и без спиртного».

Алиса с трепетом представляла себе, как она впервые отдаст свое чистое девичье тело во власть мужчине, своему молодому мужу, как он будет восхищаться ей, нежно ласкать и любить ее.

Новая квартира — подарок Гришиных родителей на- ходилась на третьем этаже двенадцатиэтажного жилого комплекса в центре города. Квартира была просторная и уже полностью обставлена современной дорогой мебелью и техникой.

Войдя, Алиса оказалась в светлом холле, слева от кото- рого была гостиная с камином, справа столовая и кухня. Прямо холл переходил в широкий коридор, из которого можно было попасть в большой зал с выходом на лоджию. Дальше по коридору располагались две спальни, к которым примыкали ванные комнаты. Заканчивался коридор гарде- робными мужской и женской.

Алисе очень понравилось ее новое жилье. В таких роскошных апартаментах она была первый раз и даже немного растерялась.

Игорь, тащивший Григория буквально на плече, пыхтя под тяжестью тела друга, сказал ей:

— Алиса, идите за мной, я покажу, где Вы будете спать.

Девушка, проворно, подобрав длинное платье, поспешила вслед за свидетелем, несшим ее мужа. Возле одной из комнат Игорь остановился и указал на дверь:

— Вот здесь Ваша спальня, там же есть ванная комната.

— А Гриша где будет спать, разве не со мной? — удивленно спросила девушка.

— Нет, — твердо ответил Игорь, — сегодня Вам лучше спать порознь. Вам обоим нужно отдохнуть. Не волнуйся, я послежу за ним, чтобы ему не было ночью плохо. Переночую с ним в комнате на диване.

— Ладно, — растеряно сказала Алиса. Но, немного подумав, даже обрадовалась. Девушка сильно устала и переволновалась. Ей хотелось быстрее снять туфли на высоких каблуках, достаточно тяжелое дорогое свадебное платье, принять ванную и уснуть.

Алиса проснулась среди ночи от того, что кто- то в темноте шарит по ее телу.

— Гришенька, любимый, ты все же пришел, — пролепетала девушка сонным голосом. — Подожди, не рви сорочку, я сама.

Она открыла глаза, и хотела было скинуть кружевную свадебную сорочку, но вдруг почувствовала, что над ней возвышается вовсе не ее молодой муж, а мощный, тяжело дышащий мужчина, от которого исходил жар вожделения.

Алиса выскользнула из его рук, как рыбка и включила ночник. Перед ней, в чем мать родила, стоял отец Григория.

— А!!! — закричала Алиса в ужасе, забыв все слова, как будто бы она разучилась говорить.

Хлыстов подскочил к ней и, закрыв рот ладонью, горячо заговорил:

— Не кричи, девочка моя! Я не причиню тебе вреда. Я влюбился в тебя с первой нашей встречи в университете. Если ты будешь послушной, ты будешь жить, как королева! Я устрою тебя на любую работу, какую ты пожелаешь. Не захочешь — будешь сидеть дома. Тряпки, драгоценности, машины, курорты — все к твоим ногам, дорогая. Только будь поласковей со мной!

— Вы сошли с ума! — закричала, Алиса. — Гриша, помоги! — Сердце девушки готово было выпрыгнуть из груди. Она пыталась вырваться и бежать к мужу.

Никита Сергеевич встал между ней и дверью, слегка оттолкнув ее на кровать.

— Дурочка, неужели ты думаешь, что Григорий не в курсе. Это он по моей просьбе встретил тебя на следующий день после мероприятия в университете на остановке. Мне пришлось долго уговаривать его, чтобы он женился на тебе и даже пообещать, что отпущу его с Игорем на Бали. Пойми, моя дорогая, Вы всегда будете спать в разных спальнях, но статус жены сына Хлыстова стоит того. У тебя будет все, что пожелаешь! Ты будешь очень богата, у тебя никогда не будет проблем! Я все решу! Гриша к тебе хорошо относится! У Вас будет счастливая семья! Мне нужны только ночи, жаркие нежные, сводящие меня с ума ночи с моей девочкой.

Хлыстов снова, как коршун упал на Алису и, разорвав сорочку, стал горячо ласкать ее тело, опускаясь все ниже. Девушка пыталась отодрать его от себя. Она кусалась и царапалась, как кошка, но все было напрасно. Хлыстов словно камень придавил ее и пытался взять силой. После бешеной борьбы, чувствуя, что не в состоянии победить сильного мужчину, Алиса, взмолилась:

— Хорошо, хорошо. Я сдаюсь. Только я от волнения захотела в туалет. Пустите. Я сейчас вернусь.

Хлыстов приподнялся, учащенно дыша, весь в мыле, как жеребец после долгой скачки, он, подозрительно посмотрев в глаза девушке, сказал:

— Ну.., вот и хорошо. Только быстро, я жду тебя с нетерпением, мое сокровище.

Алиса вскочила, схватила пеньюар и, на ходу накинув его, пошла в ванную комнату. Закрыв дверь на задвижку, и прислонившись к ней спиной, она лихорадочно начала соображать, что же ей делать, как выпутаться из ужасной ситуации. Ее мутило от одной мысли о том, что Хлыстов овладеет ей. О Грише она даже не хотела вспоминать. Он казался ей еще более омерзителен. Понимая, что ей не сбежать от насильника и, он все равно добьется своего,

Алиса в отчаянии стала искать в туалетных шкафчиках какой- либо острый инструмент. Она готова была порезать себе вены, но не стать игрушкой в руках Хлыстова. Но на полках кроме шампуней, бальзамов, кремов не было ничего, что помогло бы Алисе совершить задуманное.

— Алисочка! Ты скоро! Я сгораю от желания! — послышалось с той стороны двери.

Девушка инстинктивно ринулась к окну. Открыв ставни, она заглянула вниз. Третий этаж был высокий, так как потолки в квартирах не менее трех метров. Никаких пожарных лестниц или труб, на которые надеялась Алиса, чтобы спуститься вниз, не было.

Хлыстов снова постучал в дверь:

— Девочка моя, с тобой все в порядке?

— Нет! — крикнула Алиса и, встав на подоконник, прыгнула в ночь.

Часть 4

Придя в себя, Алиса увидела, что лежит в больничной палате. У окна спиной к ней стоит Хлыстов. Картинка расплывалась, черные круги закручивались в спирали, голова болела ужасно. Алиса снова закрыла глаза и попыталась вспомнить все, что произошло с ней вчера. Ужасные события первой брачной ночи и прыжок с третьего этажа снова всплыли в ее голове. Алиса не выдержала и застонала.

Никита Сергеевич обернулся и, увидев, что Алиса пришла в себя, подошел к ее кровати. Его лицо было перекошено от злости, голос звучал так, как будто кто-то бил молотом по наковальне, отчего голова у Алисы раскалывалась на части.

— Ну что, идиотка, пришла в себя? Благодари Бога, что упала на кусты сирени. Лицо у тебя теперь, конечно, как в страшном сне, все разрезано сучками и ветками, но зато

отделалась легко: разрыв селезенки, перелом обеих ног, ушибы внутренних органов, и закрытая черепно-мозговая травма. Вот на что ты променяла богатую жизнь в любви и счастье! На инвалидную коляску. Кому теперь нужна твоя девственность? Уродина! Ладно, слушай внимательно. Полиции и родителям расскажешь следующую историю: ты была пьяна, перегнулась через подоконник, потому что тебе было душно и тебя мутило, но не хотела, чтобы Гриша видел, что тебя рвет. Он в это время вышел в туалет. Ты легла грудью на подоконник и старалась высунуться подальше, чтобы не испачкать подоконный выступ у соседей этажом ниже, не удержалась и вылетела из окна. Поняла? И запомни, меня там не было. Игоря тоже. Скорую вызвал Гриша. Если захочешь вспомнить что-то другое, то из этой больницы поедешь прямо в морг, а вслед за тобой и твои родители попадут в автомобильную катастрофу. Имей ввиду, со мной шутки плохи. У меня все схвачено. Уяснила своей тупой башкой?

— Да, — горько сказала Алиса, и слезы ручьем потекли по ее щекам.

Хлыстов вышел. В ту же минуту в палату влетела мать Алисы. Она была вся в слезах, видимо рыдала ни один час. Женщина бережно взяла руку дочери и, поднеся к губам поцеловала.

— Доченька, родненькая моя! Как же так вышло? Зачем ты в окно-то высунулась! Гриша сказал, что выпила лишнего, затошнило тебя. Так в унитаз нужно было! Господи, что ж теперь делать! — Алла Борисовна горько заплакала.

— Тошно мне стало, мама, вот и захотелось на улицу, — тихо сказала Алиса.

— Ты что говоришь? На улицу люди через дверь выходят, а не в окно, — укоризненно запричитала мама Алисы. Потом немного успокоившись, добавила: — Ну, ничего, доктор сказал, что операция прошла успешно. Лечение займет ни один месяц, но главное, что позвоночник

цел. Да, даже невероятно. В рубашке ты, видимо, родилась, доченька.

Алисочка, ты поблагодари Никиту Сергеевича, он ведь оплатил все лечение вперед, включая реабилитацию. Клиника то дорогая, платная. Все же, какой он добрый человек, денег не жалеет. Сидел возле тебя вместе со мной весь день, пока ты в себя не пришла. Видишь, только я в туалет вышла, и ты очнулась.

Гриша скоро приедет, звонил. Тоже переживает. С Игорем они по срочным делам отъехали, ненадолго. Не переживай. Теперь все хорошо будет.

Весть о падении Алисы с третьего этажа молниеносно разнеслась по городу, как не старался скрыть это происшествие Хлыстов. Однако, версию о том, что невестка Хлыстова перепила на свадьбе настолько, что вывалилась из окна собственной спальни, приняли сразу. Видимо, людям, еще вчера завидовавшим Алисе, ее счастью неожиданно подняться из нищеты, было приятно, что она не какая- то особенная, а такая как все: и выпить может, и из окна сигануть. Как ни странно многие сочувствовали Хлыстову, тому, как он переживает и сколько денег тратит на лечение нерадивой невестки. Он стал еще более популярен в городе. Давал интервью о том, как продвигается лечение Алисы, благодарил людей за сочувствие их горю. Имидж Никиты Сергеевича еще более возрос. Это было как нельзя кстати перед выборами в областную Думу.

Алисе повезло, она могла бы разбиться насмерть или стать инвалидом на всю жизнь. Но то ли куст сирени помог, то ли Господь подхватил ее на руки и смягчил удар. Через восемь месяцев страданий и боли девушка встала на ноги. Она очень старалась быстрее выздороветь, чтобы развестись с мужем и уехать подальше из этого города. Никаких препятствий при разводе со стороны Хлыстова не было, тем более, что Алиса на имущество не претендовала. Развод прошел тихо, в маленьком ЗАГСЕ на окраине города,

подальше от глаз журналистов, можно сказать тайно, не в пример свадьбе.

Прошло десять лет. Алиса приехала в родной город, чтобы навестить могилы родителей. Пять лет назад умер отец от инсульта, а в прошлом году мама.

Алиса после переезда перевелась в другой университет и успешно закончила юридический факультет. Работала пять лет в полиции, а затем в прокуратуре. Она вышла замуж за хорошего парня, который так же как она всего в жизни добивался сам. У них родился прекрасный сын Данила. Но все же, время от времени Алиса мечтала о том, как вернется в родной город и накажет Хлыстова. Правда пока она не знала как. Пару лет после переезда она следила за продвижением Никиты Сергеевича во власти, но потом важные события ее собственной жизни заставили забыть о нем.

Алиса положила цветы на могилку родителей, постояла, поговорила с ними и направилась обратно. У самого выхода из кладбища она заметила большой памятник из черного мрамора. На нем Алиса прочитала надпись: «Хлыстов Никита Сергеевич 1960 -2015. Помним, любим, скорбим. Жена и сын».

Алиса остановилась. «Значит, ты умер через три года, как я уехала, — подумала Алиса. — Туда тебе и дорога». Женщина едва сдержала себя, чтобы не плюнуть на надгро- бие. Все же взяла себя в руки и быстрыми шагами направилась в гостиницу.

В отеле на ресепшене сидела немолодая женщина в строгом сером платье с приветливым лицом. На груди у нее был приколот бейджик с именем Тамара Викторовна Клюева.

Взяв ключ, Алиса, было, отправилась в свой номер, но вернулась и спросила администраторшу:

— Извините, Вы случайно не помните Хлыстова Никиту Сергеевича? Лет десять назад он был известный

в городе человек. Я была на кладбище у родителей и увидела его могилу. Оказывается, он давно умер. Вы не знаете от чего?

Администраторша, видимо, от нечего делать, постояльцев в гостинице почти не было, оказалась очень словоохотливой.

— В тот год, — начала она, оглядываясь по сторонам, как будто кто-то их мог услышать, — началась очередная борьба с коррупцией. Хлыстов был арестован за взятку в крупном размере. Когда он находился на зоне, кто- то пустил слух, что Никита Сергеевич любил девственниц портить. Ну, зеки и наказали его по-своему. Хлыстов не смог смириться со своим новым позорным положением и повесился в камере или повесили. Кто их там разберет!

— А сын? — ледяным голосом спросила Алиса.

— Гришка-то — известный в городе наркоман! Сейчас проходит принудительное лечение. А жена сразу же после смерти Хлыстова умотала с любовником на ПМЖ в Италию.

Алиса несколько секунд стояла, не шевелясь, глядя на Тамару Викторовну стеклянными глазами. Потом пришла в себя, достала из сумки коробку конфет, которую купила для сына, и молча отдала ее администраторше. «Данилке новую куплю», — подумала женщина и пошла в свой номер, присвистывая на ходу.

Нам поздно любить

Павел Петрович Градов, бывший директор техноло- гического колледжа, проработавший на административной должности тридцать пять лет и вышедший на пенсию год назад после очередной пертурбацией во власти, отдыхал в одном из санаториев на Балтийском побережье.

Не то, чтобы здоровье его подводило, так обычный набор пенсионера: гипертония, артрит, повышенный сахар. Но психологическое состояние оставляло желать лучшего. Павел Петрович и раньше не отличался общительным характером, теперь же закрылся в себе наглухо и ключ, видимо, потерял.

Еще год назад Градов пользовался большим авторитетом в городе. Он слыл строгим директором, для которого работа была смыслом жизни, и от подчиненных требовал такой же отдачи. Работники не только побаивались его, но и уважали. Колледж находился в области на хорошем счету, многие сотрудники получали премии и стимулирующие надбавки к заработной плате. Павел Петрович сумел добиться такой дисциплины и порядка во вверенной ему организации, что во время отсутствия, если он, например, находился в длительной командировке, коллектив работал, словно хорошо отлаженный механизм. А это, как известно, лучший показатель компетентного руководителя.

Но вот профессиональный подход к делу сменился кумовством и во время очередного сокращения, под удар попал и сам Павел Петрович. В городе поговаривали, что на должность директора едет родственник высокого начальства и, скорее всего, Градова отправят на пенсию, не смотря на все его заслуги в системе профессионального образования. Так и случилось. После реорганизации колледжа был объявлен конкурс на замещение должности директора, и, хотя у Градова были все основания выиграть, победителем оказался приезжий.

Но особенно поразило Павла Петровича то, что преданный, как он сам думал, коллектив, еще недавно восхи- щавшийся его умом и талантами, быстро переметнулся на сторону новой администрации. Ни один человек не всту- пился за Градова, не зашел в директорский кабинет высказать свои сожаления по поводу его ухода. Видимо, персонал колледжа боялся быть уличенным в сочувствии к оказавше- муся в опале Градову и потерять собственное насиженное место. Когда же от Павла Петровича потребовали в течение одного дня освободить директорский кабинет, не нашлось ни одного сотрудника, кто помог бы ему вынести коробки с документами, поскольку все инновационные проекты, разработанные им, и еще совсем недавно, проходившие на ура, сегодня тоже никому не стали нужны.

Павел Петрович в полном одиночестве покидал колледж. В фойе обернулся напоследок на свое любимое детище и увидел техничку Полину Сергеевну, бежавшую к нему со шваброй в руках. Старушка обняла директора, со стуком обронив свой инструмент на пол, и сказала сквозь слезы:

— Я тоже написала заявление об уходе. Сегодня последний день работаю.

— Как же? — спросил Градов, расчувствовавшись. Он знал, что Полина Сергеевна помогает внуку, который учится в столице. — Виктору же еще три года учиться.

— Ничего, пойду пол мыть в школу. Уже договорилась, — улыбнулась Полина Сергеевна. — Несправедливо они с Вами поступили, — сердито сказала она. — Так, как при Вас было, уже не будет. Не хочу смотреть, как наш колледж развалится.

Павел Петрович пожал руку своей единственно верной сотруднице и вышел из родного колледжа на свободу.

Градов тяжело переживал увольнение, хотя виду не подавал. Не так он представлял себе выход на пенсию. Сам не раз организовывал проводы заслуженных работников своего коллектива, которых лично горячо благодарил за многолетний труд и вручал грамоты и ценные подарки.

Вот тогда-то Градов и вывел для себя новую формулу:

«Бойся толпы: сегодня она тебя боготворит, а завтра затопчет, восхваляя нового идола».

После этого случая Павел Петрович перестал общаться даже с бывшими приятелями, которые, впрочем, тоже быстро отвалились, так как теперь от Градова никакой практической пользы, не то, что раньше.

Жены у Павла Петровича не было. То есть, она, конечно, когда-то существовала, но это было так давно, что Градов стал забывать ее лицо. Супруга Павла Петровича Софья Викторовна ушла от него в тот период, когда он перестраивал образовательный процесс в колледже в соответствии с новыми стандартами. Введение новой системы менеджмента качества должно было вывести организацию на европейский уровень. В колледж зачастили иностранные делегации, обучавшие персонал работе по-новому. Градов приходил домой поздно и сразу валился спать. С супругой они практически не общались. Поэтому, когда Софья Викторовна объявила о том, что подала на развод, Павел Петрович удивленно вскинул глаза на жену и спросил о причине такого решения. Но, получив исчерпывающий ответ: «Я ухожу к тому, кто меня, действительно любит, а не считает пустым местом», — неделю попереживал и снова погрузился с головой в работу. Так как детей супругам Бог не дал, то развели Градовых без проволочек.

В санатории, куда после долгих раздумий все же решился поехать Павел Петрович, чтобы сменить обстановку, так как его квартира все больше стала напоминать тюремную камеру, ему тоже не удалось наладить общение с внешним миром.

Если кто-то пытался завести с Градовым светскую беседу, выдержки Павла Петровича хватало минут на пять. Потом он начинал нервничать, не умея терпеть переливания из пустого в порожнее, или ворчать и фыркать, если ему казалось, что человек несет абсолютную чушь. Так что собеседник, с опаской поглядывая на Громова, старался быстро свернуть разговор и отойти в сторону.

Нелюдимый характер Павла Петровича отразился на его внешности. Некогда красивое с правильными чертами лицо со временем сморщилось, кожа пожелтела и стала похожа на урюк. Лоб избороздили глубокие морщины, брови, почти соединились и нависли над глазами, как грозовые тучи. Волосы стали пегие, словно кто-то посыпал их пеплом, а глаза смотрели на мир неприязненно, как бы заранее предупреждая: «Оставьте меня в покое».

Однако санаторная публика совершенно не разделяла настроение Павла Петровича. Пожилые женщины и мужчины, которых здесь в это ненастное осеннее время было абсолютное большинство, сменив свои одинокие квартиры или больничные палаты на комфортный санаторный быт, где приветливый медперсонал обеспечивал им лечение и уют, с удовольствием знакомились и общались, как в молодости. Этот чудесный омолаживающий настрой был прекрасным дополнением к назначенным процедурам, ибо, как известно, все болячки от нервов.

В обеденное время пенсионерки, которых здесь лучше назвать дамами, с накрашенными ресницами и подведенными бровями, появлялись в столовой санатория в своих лучших нарядах, стараясь не повторяться, так что казалось, что они захватили с собой весь гардероб. Мужчины вели себя, как джентльмены, галантно пропуская дам вперед, торопливо шаркая следом, улыбались всеми своими честно заработанными морщинами.

Пенсионеры трапезничали чинно, не спеша, в полголоса переговариваясь о насущном. Насущным были разговоры о погоде, новости о методах лечения и процедурах. Не смотря на то, что у большинства отдыхающих было плохое зрение, ничто или, тем более, никто из санаторного контингента не оставался без внимания. Конечно, Градов, хотя и угрюмый, но яркий и колоритный персонаж, не мог не оказаться в центре разговоров отдыхающих. Санаторная публика, особенно дамы, стремящиеся все и всегда знать, строили собственные домыслы на его счет. Высказывались

самые различные предположения относительно причин необщительного характера Павла Петровича: от безвремен- ного ухода любимой жены до его собственной смертельной болезни или, на худой конец, кодирования от алкоголя.

Градов появлялся в столовой в самом конце обеда. Не глядя ни на кого, не спеша, проходил в конец зала и садился за пустой столик у окна, который обычно никто не занимал, потому что он стоял на сквозняке. Павел Петрович, чувствуя любопытные взгляды окружающих, сидел в напряженной позе, держал спину прямо, как будто в его позвоночник был вставлен железный штырь, ел без всякого аппетита, вяло двигая челюстями, в большей степени по необходимости. Если кто-либо оказывался за его столом, Градов ограничивался кивком головы на приветствие соседа по столику и убирался из столовой еще быстрее, чем обычно, как будто боялся, что его заставят раскрыть военную тайну.

Вечером главным событием санаторной жизни стано- вились танцы. Пары, бережно поддерживая друг друга, перетаптывались под медленную музыку с ноги на ногу насколько позволяли больные колени и бедра. Более здоровые отдыхающие, вальсировали по залу по всем правилам танцевального искусства. Наиболее отважные заразительно весело дергались в ритме современных быстрых мелодий. Танцы оживляли самых больных и малоподвижных пенси- онеров. Палки и трости были брошены на стулья или пристроены у стены. Казалось, они с удивлением следили за своими хозяевами, поворачивая им вслед свои горбатые натруженные носы. Пенсионеры же в это время чувствовали себя молодыми и энергичными, хотя бы на время, забыв о своих болезнях и одинокой старости.

Не трудно предположить, что Градов не посещал подобные мероприятия. На третий день пребывания в санатории, он пожалел, что взял путевку на две недели и подумывал о том, что бы уже через пару дней вернуться домой. Но его лечащий врач Станислав Владимирович

настаивал на том, чтобы Павел Петрович продержался хотя бы десять дней, иначе никакого толка от лечения не будет.

— Вам, голубчик, надо бы влюбиться, — шутил доктор. — Это самое хорошее средство от хандры. Забудете про возраст, про болезни. Начнете летать, как на крыльях. Посмотрите внимательней. Вокруг полно самых очаровательных и достойных женщин. Стареть одному несладко.

— Вы что, смеетесь? — возразил Градов. — Какая может быть любовь в шестьдесят пять лет? Разволнуешься, еще Кондратий хватит. Нет уж, увольте. Нам поздно любить. Со временем человек становится более эгоистичным. Нет желания тратить чувства и энергию на другого человека. Терпения не хватает выносить глупость, пустозвонство. А ведь женщины так болтливы, лезут тебе в душу со своими советами и наставлениями. Наблюдать в зеркало как стареешь сам — еще туда-сюда. Но каждый день лицезреть чужое одутловатое лицо, седые волосы и бесформенную фигуру — это уж слишком. Нет, одному в старости гораздо проще. Не надо ни под кого подстраиваться. Живи, как считаешь нужным. Никто тебе не указ.

— Зря Вы, так Павел Петрович. Вот я, например, не представляю себе жизни без моей супруги. Хотя мы уже сорок лет вместе. Любви такой, как молодые годы, конечно, нет, но привычка, что она рядом, такая! Что по сильнее любви будет. Опять же поддержка, уважение, забота.

— Ну, это если всю жизнь вместе. А я говорю про мою ситуацию. Столько лет один и вдруг на старости лет распрощаться с налаженной холостяцкой жизнью и протянуть руки какой-нибудь сумасбродной бабенке: «Нате. Надевайте на меня кандалы?» Нет, батенька, это не для меня.

Градов понимал, что зря погорячился, приехав в санаторий. Ему хотелось обратно в свою квартиру, где нет чужих глаз, где не ощущаешь плохо скрываемого любопытства со стороны. В санатории он чувствовал себя белой вороной, хотя рассчитывал, когда ехал сюда, что

среди пожилых больных людей ему будет легче, чем среди молодых, здоровых, занимающихся делом.

В ноябре на море ветрено, холодно и неуютно. Солнечных деньков по пальцам пересчитать. Часто надоедал навязчивый дождь, иногда переходивший в настоящий потоп, заливающий променад. Без зонта и сапог на улицу не выйдешь. Море и небо, одинаково стального цвета едва заметно разделялись вдали линией горизонта. Холодный песчаный пляж смотрелся безжизненно. Большие валуны, выброшенные на берег гигантской волной, напоминали о слабости человека, воображающего себя хозяином судьбы. Только вечно зеленые сосны, не кланялись ветрам, твердо стояли на обрывистом берегу, вселяя в человека надежду: есть в жизни что-то, что не подвластно времени и стихиям.

Каждый день после обеда Градов шел на прогулку к морю. Плохая погода его не останавливала. Павел Петрович надевал теплый свитер, брал большой английский зонт и быстрыми шагами направлялся на променад, как будто там его кто-то ждал. Дождь и ветер не были ему помехой. Напротив. В груди у Павла Петровича рождалась какая-то бешеная энергия, нерастраченная сила, которая заставляла его хохотать, подставляя лицо каплям дождя. В ненастную погоду у моря никого не было, и Градов всецело отдавался стихии. Он ликовал, смеялся и вопил, как ребенок, перекрикивая ветер. Волны бились о променад, стараясь достать до него и обдать холодной водой. Градов дразнил их, навалившись корпусом на железные перила и свесившись вниз, рискуя упасть в море.

Когда не было дождя, Павел Петрович, пройдя весь променад до конца, садился на дальнюю скамейку у спуска к воде и долго сидел, вглядываясь в морскую даль. Градов думал о том, что жизнь пролетела, как скоростной поезд, что он теперь сидит на маленькой станции, где поезда не останавливаются. Еще немного и он исчезнет, испариться в небе, как будто и не было. Но это не пугало его, потому что впереди он не видел ничего интересного, кроме болезней,

скуки и одиночества. Градов даже желал, чтобы все закончилось быстрее, чтобы можно было больше не думать, не чувствовать, а лежать гладким камешком на морском дне или биться о берег пенной волной.

Несмотря на прогноз, обещавший сильный дождь после полудня, день выдался чудесным. Поздняя осень не поскупилась, выкатила напоследок золотой червонец. Отобедав на скорую руку в столовой санатория, Градов поспешил на прогулку. Однако, подходя к своей любимой скамейке, где придавался раздумьям и грезам, обнаружил, что она занята. В пол оборота к нему и лицом к морю, сидела немолодая женщина в светлом пальто и небольшой фетровой шляпке. Закрыв глаза, и подставив лицо солнцу, она тихо напевала. Море аккомпанировало ей.

Скамейка стояла в укромном уголке, с двух сторон кусты шиповника. Это место было самым уединенным, поэтому Градов рассердился, что ему не удастся помечтать в одиночестве. Он приблизился к непрошеной гостье, заслонив собою солнце, и, стараясь сдержать досаду, вежливо сказал:

— Вы не могли бы пересесть на другую скамейку. Вон на ту! Она всего в пятидесяти метрах от этой. Зато солнца там больше и кустов вокруг нет. Видите ли, я всегда сижу здесь, и мне не хотелось бы изменять своей привычке.

Женщина перестала петь, подняла удивленные глаза на Павла Петровича и, улыбаясь, ответила:

— Но здесь нет надписи, что скамейка принадлежит именно Вам. А раз так, я имею такое же право, как Вы, отдыхать на ней.

— Конечно, имеете, — сказал Градов, теряя само- обладание. — Я же не говорю, что она моя. Просто я люблю уединение, а это единственное место, где не толпиться народ, поэтому прошу пойти мне навстречу.

Глаза женщины лукаво заискрились:

— Я, знаете ли, тоже люблю уединение. И пришла сюда первая. Я не против, если Вы сядете рядом. Так и быть потерплю.

— Потерплю?! — возмутился Градов. — Но я-то не соби- раюсь терпеть Ваше присутствие! — он резко развернулся и направился обратно.

Когда Павел Петрович, чертыхаясь про себя, прошел метров сто от скамейки, солнце вдруг передумало благоволить людям и спряталось за черную тучу, откуда незамедлительно хлынул ледяной поток. «Все же прогноз оправдался», — злорадно улыбнулся Павел Петрович, подумав, что теперь грубиянка должна будет покинуть его скамейку и спасаться бегством. Он раскрыл свой большой зонт и замедлил шаг, ожидая, когда женщина обгонит его. Прошло минут пятнадцать. Дождь все усиливался. Вдруг Градов почувствовал, что кто-то крепко взял его под руку и пристроился сбоку под его зонт.

Павел Петрович от удивления резко развернулся и дернул руку с зонтом на себя, тем самым вытолкнув незнакомку под холодный душ.

— Что Вам надо?! — вскрикнул он, тараща на нее глаза.

Женщина уже успела изрядно промокнуть. Шляпка на ее голове превратилась в блин с обвислыми краями, с которых капала вода. Пальто изменило свой цвет с бежевого на коричневый, выглядело тяжелым, и тянуло плечи хозяйки вниз. Но, не смотря на все эти неприятные метаморфозы, незнакомка улыбалась. По ее лицу стекали дождевые капли, сглаживая черты, как на картинах импрессионистов, от чего она казалась моложе.

— Извините, Вы бы не могли проводить меня домой? Я снимаю квартиру совсем недалеко. Видите ли, я забыла взять с собой зонт.

Градов просто остолбенел от такой просьбы, но стараясь быть спокойным, холодно ответил незнакомке:

— С какой стати я должен провожать Вас? Мне нужно спешить в санаторий на процедуры, — соврал он. — В следующий раз будете более осмотрительны.

Потом все же, не удержался и язвительно прибавил:

— И доброжелательны, — намекая на нежелание женщины уступить ему скамейку.

Но вместо того, чтобы рассердиться, незнакомка почти ласково ответила:

— Вы про скамейку? Теперь она Ваша. Что ж, придется плыть одной.

Она протянула ногу вперед, демонстрируя полностью намокшие замшевые полусапожки.

— Если заболею, Вы будете виноваты, — весело сказала она.

Градов почувствовал, как жалость скребется в его равнодушное сердце. Стараясь не допустить этого, он с осу- ждением заметил:

— Плохая привычка перекладывать собственные проблемы на плечи других людей. Не делайте меня виноватым в Вашей беспечности.

— Пока мы с Вами болтали, я промокла до нижнего белья, — без стеснения выдала незнакомка. — Побегу, пожалуй. Все равно с Вами кашу не сваришь!

Она зашагала широкими шагами прямо по лужам. Градов медленно шел следом. На душе скребли кошки. Наконец он решился, ускорил шаг, догнал чудачку и, схватив ее за локоть, притянул к себе под зонт.

— Так и быть, — сказал он таким тоном, как будто делал большое одолжение. — Берите меня под руку. Это только потому, что нам по пути. После поворота в город я пойду направо.

Женщина быстро уцепилась за руку Павла Петровича и прижалась к нему, видимо, стараясь хоть немного согреться.

— Не жмитесь ко мне! — возмутился Градов. — Я из- за Вас тоже промокну!

Но женщина пропустила это мимо ушей и как ни в чем, ни бывало, спросила:

— А в каком санатории Вы отдыхаете? Павел Петрович ответил.

— Так это почти рядом с домом, где я снимаю квартиру! — обрадовалась она.

— Мне все равно, — сказал Градов, старательно обходя лужи. Женщина семенила за ним, пытаясь идти в ногу.

Дойдя до поворота на санаторий, Павел Петрович спросил спутницу:

— Далеко Вам еще?

— Нет. Вон там, видите впереди красный дом? За ним свернуть налево и через пятьдесят метров снова налево.

— Ладно, — сжалился Павел Петрович, — пойдемте, провожу, а то действительно заболеете.

Незнакомка благодарно посмотрела на Градова, и столько тепла было в этом взгляде, что Павел Петрович внезапно подумал: «Так, наверное, смотрит влюбленная женщина». Ему вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь, тоже так смотрел на него. Хоть иногда.

Завернув два раза за угол, они оказались у старого немецкого дома в три этажа.

— Вы что не знаете? — удивился Градов. — Мы же мог- ли пройти сюда более короткой дорогой через центральную улицу, а не бродить кругами!

— Знаю, — простодушно ответила женщина. — Но мне хотелось прогуляться с Вами подольше. Жаль, что Вам надо на процедуры. Я бы в знак благодарности пригласила Вас на чай.

— Странная Вы какая–то, — промямлил Градов, освободил свой локоть из рук незнакомки, показывая всем видом, что ему нужно идти.

— Спасибо Вам большое, — сказала напоследок женщина, стуча зубами от холода. Набрав воздуха, она вынырнула из-под зонта и побежала к подъезду.

«Слава Богу! Отделался, наконец», — подумал про себя Павел Петрович и резко развернувшись, пошел в санаторий, гулять ему совсем расхотелось.

На следующий день Градов как обычно вышел на проме- над. Погода была сносная. Отдыхающие прогуливались туда-сюда, с опаской поглядывая на небо. Подходя к люби- мой скамейке, Павел Петрович прикидывал, что на этот раз скажет вчерашней незнакомке, если она снова заняла его скамейку. «Это уж слишком, — репетировал он про себя. — Я же вчера объяснил Вам, что мне необходимо уединение. К тому же я поделился с Вами зонтом. Хотя бы это можно взять в расчет и пересесть в другое место».

Однако скамейка была пуста. «Вот и хорошо», — подумал Градов, но в душе ощутил, что вовсе не рад этому. Он пытался, как всегда, размышлять о вечном, но по мимо его воли, голова то и дело поворачивала в ту сторону, откуда могла показаться незнакомка.

Наконец, он перестал себя обманывать и стал думать о ней. «Что, если она действительно заболела. Она снимает квартиру, значит, скорее всего, иногородняя. Возможно, ей некому купить лекарство».

Но, вдруг опомнился и укорил себя: «Какое мне до нее дело? И вообще, с чего я взял, что она заболела? Скорее всего, нашла себе более общительного собеседника. Такие легкомысленные особы так непостоянны!»

От последней мысли Градову почему-то стало грустно.

Он поднялся и пошел в санаторий. Близился ужин.

Ночью Градов спал плохо. Не помогло снотворное, которое он применял в самых крайних случаях. Как не уговаривал, не ругал, не убеждал себя, мысли снова и снова возвращались к той женщине. На следующий день

он почти бегом отправился на променад. Незнакомки опять не было.

Как из лейки брызгал мелкий дождь. Ветер рвал зонт из рук. Море шелестело, заманивая поиграть. Но Павлу Петровичу было не до чудес природы. Простояв около мокрой скамейки два часа, ругая себя, на чем свет стоит, он направился к дому незнакомки. Сначала Градов прохаживался мимо, затем все же решился зайти во двор и встал под окнами, краснея и, не решаясь поднять голову. Вдруг одно из окон на втором этаже открылось, и обнаженная по локоть женская рука выбросила конверт, который вертолетиком опустился на дорогу. Павел Петрович вздрогнул и поднял глаза. В окне он увидел улыбающуюся незнакомку, которая жестом показывала на конверт. Градов поднял его. Конверт был не запечатан. В нем небольшое письмо, предназначавшееся ему.

«Дорогой друг! — писала женщина. — Я знала, что мы увидимся еще раз. Я все-таки заболела. В этом городе у меня никого нет. Беспокоить врачей по такому пустяковому случаю — стыдно. Не могли бы Вы купить мне парацетамол, антигриппин, и что-нибудь от насморка. Я живу в квартире номер пять. Если не сможете, я не обижусь. Ваша Ольга».

Павел Петрович положил письмо в конверт, сложил его вдвое, засунул во внутренний карман пальто. Потом, не взглянув на незнакомку, быстрыми шагами пошел со двора. «Дорогой друг! Ваша Ольга», — повторял он, как робот, не в состоянии осознать, что это значит. Какая- то мысль металась в его голове, как птица в клетке. Павел Петрович никак не мог поймать ее и сформулировать вывод из создавшейся ситуации.

Через полчаса он стоял у дверей пятой квартиры, вооруженный лекарствами, и готовился нажать на звонок. Дыханье перехватило. Градов чувствовал себя мальчишкой, ругал нещадно, но ничего не мог поделать. Одной рукой он держал пакет, другая безвольно висела вдоль туловища и никак не хотела подняться и позвонить.

Дверь осторожно приоткрылась. Из-за нее выглянуло улыбающееся лицо Ольги. Щеки ее были пунцового цвета, глаза блестели лихорадочным огнем. «Видимо, температура высокая», — подумал Градов и протянул ей пакет с лекарствами.

— Благодарю Вас, — сказала Ольга и взяла пакет. — Вы меня очень выручили. Обещаю больше никогда не зани- мать Вашу скамейку.

— Может, Вам нужны продукты? Напишите, что нужно. Я принесу, — сам не ожидая от себя, предложил Павел Петрович.

— Спасибо, ничего не надо. У меня все равно нет аппетита, — ответила Ольга и закашлялась. — Сейчас я вынесу Вам деньги. Сколько я Вам должна?

— Нисколько, — буркнул Павел Петрович и стал спускаться с лестницы.

— Как же Вас зовут? — крикнула Ольга вдогонку.

— Павел, — бросил Градов и побежал вниз, переступая через ступеньку.

Уже подходя к своему санаторию, его вдруг осенило:

«Почему я не попросил ее телефон?» — подумал он.

«Мало ли что? Вдруг ей станет хуже». Но тут же одернул себя: «Какое мне дело? Чего доброго возомнит, что я к ней не равнодушен. А я, что, неравнодушен?» — с испугом спросил себя Градов.

Следующий день прошел, как во сне. Градов отчаянно боролся с собой. Он пытался читать, смотреть фильм, гулять по променаду, но мысли не слушались. Они снова и снова возвращались к Ольге.

До самого вечера Павел Петрович не мог успокоиться, ходил по своему номеру взад-вперед, как зверь в клетке. Ему не сиделось и не лежалось. Наконец Градов полностью потерял над собой контроль. Он был, как в бреду: представлял себе, как они с Ольгой, держась за руки, гуляют по променаду, разговаривают обо всем на свете. Как она ласково смотрит

на него, и он буквально тает в ее глазах. Градов не думал о том, сколько ей лет. Он забыл, сколько лет ему самому. Для него это сейчас было неважно. Он не видел ничего кроме ее веселых ласковых глаз, и ему хотелось, чтобы она всегда была рядом.

К ночи измученный Градов вдруг протрезвел. «Я сошел с ума, — подумал он. — Что за наваждение? Разве я смогу выносить ее каждый день, когда она будет приставать ко мне с разными глупыми разговорами. Мотаться туда-сюда по моей квартире. А может и поучать меня, и давать разные поручения. А потом еще выражать свое недовольство, если я сделаю что-либо не так. Нет, я не привык, чтобы кто- то промывал мне мозги!» Градов вернулся к привычному для себя образу мыслей, успокоился, повернулся к стене и заснул.

На следующее утро он струсил. Быстро покидал вещи в дорожную сумку, оставил ключ от номера на стойке администратора и пошел на автовокзал. Купив билет на ближайший автобус до своего города, он сел на скамейку и молил Бога, чтобы ничего не помешало ему уехать.

Подошел автобус. Пассажиры стали заполнять салон. Павел Петрович последовал за ними и, войдя в автобус, устроился на своем месте. Водитель закрыл двери и завел мотор. Градов вскочил, протиснулся к выходу и попросил водителя открыть дверь.

— Вы что не поедите? — раздраженно спросил водитель.

— Нет, — виновато произнес Павел Петрович и вышел из автобуса на перрон.

Простояв в нерешительности несколько минут, Градов направился на небольшой базарчик, расположенный на привокзальной площади. Прикупив у бабушек мед и пирожки с картошкой, с трудом перебирая ватными ногами, он медленно побрел в сторону Ольгиного дома.

Ольга открыла не сразу. Павел Петрович уже хотел было уйти, но вот заскрежетал замок и дверь распахнулась.

— Здравствуйте, дорогой Павел! — просияла Ольга. — Я очень рада Вас видеть.

Женщина выглядела гораздо лучше. Видимо, лихорадка прошла. Павел Петрович только теперь разглядел ее хоро- шенько: на Ольге было синее шерстяное платье, прекрасно облегавшее стройную фигуру, седые волнистые волосы взбиты в аккуратную прическу, веселые молодые глаза были окружены лучиками морщин, но это не старило ее, а делало еще милее.

— Здравствуйте, — сказал Градов и протянул ей пакет с медом и пирожками.

— Вы меня балуете! — воскликнула Ольга, заглянув в пакет. — Проходите, пожалуйста. С такими гостинцами надо обязательно пить чай.

Градов замешкался на пороге, не решаясь войти. Вдруг из комнаты в прихожую вышел высокий статный мужчина в костюме, совершенно седой, на вид лет на пять постарше Градова. Он подошел к Ольге и обнял ее сзади за плечи.

— Олюшка, у тебя гость? — спросил он, внимательно посмотрев на Градова.

У Павла Петровича подкосились колени.

— Извините, мне некогда, — прохрипел он и рванул по лестнице вниз.

Вернувшись на автовокзал, Градов снова взял билет домой. До следующего рейса было сорок минут. Он зашел в привокзальное кафе и заказал сто грамм коньяка. Сначала хотел выпить, но потом отодвинул рюмку от себя и решил взять себя в руки и не раскисать.

«Еще не хватало в шестьдесят пять лет начать пить, — отчаянно размышлял он. — Я и в молодые годы не увлекался алкоголем, а теперь — это просто смешно. Вот, верное слово, которое мне подходит — «смешно». Я смешон. Влюбился, размечтался, дал затянуть себя в сети. Дурак! Хорошо, что все вовремя разрешилось. Но, зачем она так ласково говорила со мной, если у нее есть мужчина. Зачем? Зачем? Как

будто ты не знаешь женщин. Им лишь бы морочить голову мужикам. И не стыдно, ведь тоже не молодая. Ну, теперь все! Это был хороший урок для меня. Больше я ни на какие уловки не попадусь. Всегда знал, что в шестьдесят любви не бывает. Мне такие встряски ни к чему. К черту любовь! Я слишком стар для таких игр. Домой, домой! Скорее бы пришел автобус».

Павел Петрович вышел из кафе и направился на свою остановку. Автобус уже стоял, но дверь была закрыта, водителя не было. Градов ждал, нервно стуча носком сапога по асфальту.

— Вы тоже уезжаете? — вдруг услышал он за спиной и повернулся.

Тот самый мужчина, который только что был у Ольги в квартире, стоял с сумкой в руках.

— Да, знаете ли, пора домой, — холодно ответил Градов.

Мужчина пристально смотрел на Павла Петровича.

В его улыбающихся глазах было что-то знакомое.

— Я вот тоже решил: проведал сестру и ладно. Слава Богу, болезнь миновала, чувствует себя лучше. А мне завтра на работу. Надо ехать.

Градов почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, видимо, подскочило давление. Он едва выдавил из себя:

— Так Вы брат Ольги?

Мужчина засмеялся, видя какое впечатление произвело это известие на Градова: — А Вы что подумали? — спросил он.

Но Павел Петрович не слышал. Он уже пересекал вокзальную площадь в направлении Ольгиного дома.

Чужая любовь

Мелодичный сигнал будильника потревожил сонную тишину пасмурного зимнего утра. Он звучал деликатно, за стеной спал ребенок, но повторялся настойчиво и с каждым разом все громче.

Аля резко приподнялась, высунула руку из-под одеяла и нажала на отбой. Потом снова упала на подушку и еще несколько минут лежала с закрытыми глазами, уговаривая себя подняться.

«Пять часов. Боже, какая рань! Кто придумал устраи- вать семинар в девять утра. Почему организаторы никогда не думают об иногородних. Сами-то в центре живут. Им не надо вставать практически ночью и трястись на приго- родном поезде три часа. Ну, какой из меня докладчик после такого утра!»

Алевтина перевернулась на другой бок и накрылась одеялом с головой.

«Может, позвонить, что заболела? Нет, поздно. Вчера нужно было предупреждать. Некоторые коллеги еще дальше живут. А ведь, есть люди, кто специально на мое выступление едет. Приятно, конечно. Ладно, хватит ныть! Надо просыпаться».

Алевтина открыла глаза. В комнате было темно, как в чулане. Женщина села на кровати, спустив ноги на пол, нащупала мягкие пушистые тапочки — подарок мужа. Затем потянула на себя длинный махровый халат, сиротливо зацепившийся за спинку стула в ожидании, когда сможет обнять теплое, разомлевшее ото сна женское тело.

Оглянувшись на другую половину широкой семейной кровати, Аля увидела, что мужа рядом нет. «В туалете что ли?» — подумала она, и пошлепала на кухню выпить стакан теплой воды за полчаса до завтрака.

Миша в трусах и цветном Алином фартуке жарил яичницу с беконом. Он весело обернулся на жену:

— Доброе утро, Аленький! Вот, завтрак тебе готовлю. Ты же опять весь день на бутербродах будешь. Поешь хоть утром горячего.

— Мишка, ты человек! Алевтина поцеловала мужа в щеку, которую он с готовностью подставил. — Тебе же только к девяти на работу. Мог бы еще спать и спать, — Аля налила стакан воды и поставила в микроволновку.

— Все равно скоро Стасика поднимать в школу. А ты долго сегодня пробудешь? Во сколько тебя ждать? — Миша выложил яичницу на тарелку, прикрыл сверху, чтобы не остыла, и стал варить кофе.

Муж Алевтины был жаворонок. Ему ничего не стоило подорваться ни свет, ни заря. Не то, что Але. У нее никогда не получалось лечь рано, сколько себя не дрессировала. Ну и отсюда все вытекающие: недосып, головная боль, раздражение по утрам на всех и вся.

— Я не знаю! По программе семинар до восемнадцати часов, но что им в голову взбредет, одному Богу известно. Могут и задержать, если в регламент не уложимся. Если что, у Стасика завтра контрольная по математике. Позанимайся с ним, пожалуйста.

— Не волнуйся, Аленький, я все помню. Ты сама лучше последи за собой. Выступишь и сиди — отдыхай. Не втягивайся в дебаты. Где можно — незаметно книжку почитай. Я всегда на больших сборищах так делаю. Ты же знаешь, тебя учить, только портить. Ну, иди в ванную. Кофе уже готов.

Алевтина включила контрастный душ, сразу стало легче. Немного пошумела феном, боясь разбудить Стасика. Хотя сон у сына молодой, здоровый. Утром пушкой не разбудишь.

Аля нарисовала глаза и губы на бледном, как чистый лист лице, пообещав себе лечь сегодня пораньше, чтобы, наконец, выспаться и стать похожей на человека.

***

Алевтина вошла в полупустой вагон пригородного поезда и выбрала место у окна. Вообще-то она любила ездить. В поездке можно было дать волю разным мыслям — идеям, которые зародышами торчали в ее голове и просили развития. В течение рабочего дня до этих недоразвитых дело не доходило. И вот теперь, они, чувствовали, что хозяйка про них вспомнила, толпились в ее голове, оспаривая первенство. Алевтина распределила очередь между ними, вытащила блокнот и ручку и собралась поработать.

В полутемный вагон вошел мужчина. Быстро повернулся к Алевтине спиной и сел на одно из первых кресел в начале вагона. Аля не успела хорошенько разглядеть его, но сердце ее встрепенулось, как испуганная птица, и захлопало крыльями так, что перехватило дыхание. Несколько минут она сдерживала себя. Но потом резко встала и направилась к выходу в тамбур. Проходя мимо незнакомца, Алевтина повернулась и посмотрела на него. Она обозналась. Это был не Стас. Аля вышла в тамбур, немного перевела дыхание и вернулась на свое место.

Большая женщина, сидящая напротив Али, в пуховике и облегающей голову шапочке, заканчивающейся наверху втулкой, на манер шлема, который носили дружинники князя в Киевской Руси, укоризненно сказала ей:

— Что же Вы сумку оставляете. Своровать могут.

— Спасибо, что Вы присмотрели за ней, — учтиво ответила Аля, села и уставилась в темное окно.

На улице опять начался дождь. «Вот тебе и зима! Все с ног на голову. Даже в природе», — подумала женщина.

По стеклу заструились водяные потоки, захлестнувшие сегодняшний день с его суетой и планами на будущее. Прошлое снова цепко схватило Алевтину в свои холодные объятья.

***

Аля любила Стаса. А Стас любил Карину. Стасу и Карине было по семнадцать лет. Альке — тринадцать. Стас — Алькин герой, идеал настоящего мужчины. Она не могла прожить дня, чтобы не увидеть его. Стас и Алька жили в одном доме. Он на третьем, а она на четвертом этаже. Карина, девушка Стаса, — в доме напротив. Алька наблю- дала из своего окна, прячась за шторой, как ее любимый выходил на балкон и подолгу стоял с телефоном в руках, ожидая, когда Карина позвонит или выйдет из подъезда соседнего дома. Потом нырял в квартиру. Было слышно, как он захлопывал дверь, и как вихрь несся по лестницам вниз. Через минуту парень уже догонял свою подружку на улице. Она отдавала ему рюкзак. Стас вешал его на плечо, свой нес за спиной. Так они шли в школу, взявшись за руки, что-то оживленно обсуждая.

Если высунуться из окна, то видна вся дорога до самого поворота в школьный двор. Поэтому, уже не боясь, что парочка заметит ее, Алька торчала на подоконнике до тех пор, пока они не скроются из вида. Она злилась на Карину и восхищалась выдержкой Стаса. Карина была очень капризной и закатывала скандалы прямо на улице. Она жестикулировала руками, смеялась или плакала, по ситуации, подпрыгивала и порывисто обнимала Стаса, или топала ногами и что-то кричала, стуча кулаком по его груди. Парень терпеливо ждал, молча слушал, глядя на нее своими прекрасными умными глазами. Потом обнимал за плечи, целовал в щеку. Каринкина спесь постепенно сдувалась, и они шли дальше.

Стас боготворил Карину! Обращался с ней, как с ребенком. На самом деле, ребенком была Аля, и она боготворила Стаса. Но он не замечал этого, относился к ней, как к подружке и называл старухой. Она прощала ему все, а Каринку ненавидела.

«Легкомысленная девушка-мотылек с зелеными измен- чивыми глазами, которая постоянно смотрит по сторонам,

как будто ищет кого-то. А я, — думала Аля, — не отрывала бы глаз от Стаса, если бы он был мой? Что еще нужно? Это и есть счастье».

Все трое учились в одной школе. Стас был отличником и президентом лицейской республики. Его обожали учителя. Гордость школы. А его возлюбленная еле тянула на тройки, общественной работой не занималась. Ее интересовали лицейские интриги, мода, кадеты из военного училища, располагавшегося через два квартала от школы.

Алька считала, что Стасу нужна другая девушка: серьезная, умная, достойная его. Именно такой она и собиралась стать. Алевтина училась на отлично, занималась фигурным катанием и плаваньем. Алька искренне верила, что когда закончится переходный возраст, и она превратиться из гадкого утенка в прекрасного лебедя, Стас разглядит ее и полюбит. Каринка к тому времени надоест ему своими капризами, и Алька со Стасом поженятся. Но переходный возраст никак не заканчивался. Фигура у Али оставалась мальчишеской, без явных женских признаков, в виде оттопыренной попы или торчащей вперед груди. Всеми этими достоинствами уже обладали большинство девочек их класса, чем привлекали внимание одноклассников противоположного пола.

После окончания школы Стас и Карина поступали в один институт в Санкт–Петербурге. Стас, конечно, прошел по конкурсу, а вот Карина срезалась. Девушка вернулась в город, и после нескольких попыток устроиться в другие учебные заведения, с помощью знакомого мамы все-таки обрела пристанище в торговом колледже. Стас перевелся из Санкт-Петербурга в менее престижный институт, находящийся в их областном центре, чтобы быть рядом с Кариной. Его родители негодовали, но переубедить сына не смогли. Алевтина все ждала своего преображения и не теряла надежды.

Прошло пять лет. За это время, Стас окончил институт, женился на Карине, и они уехали жить в другой город. Так

рухнули Алькины планы в отношении Стаса. Она очень переживала, даже сильно похудела. Мама забеспокоилась, что ее дочь стала похожа на скелет, отвела к врачу. Но врач, глядя на Альку через толстые квадратные очки, которые все время съезжали на кончик длинного носа, сказал, что ничего плохого у Альки не находит. Посоветовал сходить к психологу. На что Алька взъерепенилась и наотрез отказалась, мотивируя тем, что она не психичка. Просто у нее нервы.

Мама посмотрела на нее внимательно и отстала.

После отъезда Стаса Алевтине нужно было кому-то излить свое горе. Девушка не могла доверить свою тайну маме. Она бы замучила нравоучениями. Надежной подруги, которая бы не растрепала всей школе, у Альки не было. Она решила пойти к матери Стаса, надеясь, что та поймет и поддержит ее.

Вера Ивановна недолюбливала Карину и была против их свадьбы с сыном. Алевтину же она привечала, часто приглашала на пирожки, которые у нее получались вкуснее, чем у мамы. Мама вообще печь не любила. Суп и котлеты, пожалуй, самые выдающиеся ее достижения в кулинарии. У Али с Верой Ивановной были и другие общие интересы, например, вязание. Так что причин часто бывать у Стаса дома у Алевтины было много. Только это не приносило плодов. Стас относился к ней очень тепло, можно сказать, с любовью. Но любовь эта была не та, о которой мечтала Аля.

Мать Стаса, выслушав признание Альки, растрогалась и всплакнула вместе с ней. Потом сказала:

— Тебе еще только восемнадцать. Первая любовь всегда такая болезненная, но у тебя еще все впереди.

На что Аля ответила тогда:

— Я всю жизнь буду любить Вашего сына, потому что лучше его нет на всем белом свете.

Годы шли своим чередом. Алевтина окончила ВУЗ, вышла замуж, родила сына. Но когда нужно было выбирать имя, она, не колеблясь, назвала сына Стасиком. Так звали отца ее мужа Миши, поэтому все решили, что мальчик назван в честь деда Станиславом. Но Аля в тайне думала, что назвала сына в честь своей первой любви. Воспоминания о Стасе продолжали жить в ее душе. Они превратились в болезненную привычку, с которой бесполезно было бороться.

Миша был хорошим мужем и отцом, любил и берег Алю. Она тоже его любила. Но эти отношения казались ей само собой разумеющимися, земными, что ли. Любовь же к Стасу была несбыточной мечтой об абсолютном счастье.

На очередной остановке в вагон вошла пожилая женщина. После небольших сомнений, Аля узнала в ней мать Стаса. Алевтине показалось, что мысли начинают мате- риализоваться.

Аля, извинившись, перешагнула через вытянутые ноги большой женщины, и перешла на свободное место, напротив Веры Ивановны.

Мать Стаса смотрела в окно вагона, подперев кулаком щеку. Лицо ее было печальным и задумчивым. По нему пробегали тени от проплывающих мимо телеграфных столбов, слабоосвещенных мокрых полустанков.

— Здравствуйте, Вера Ивановна, — осторожно начала Алевтина, надеясь, что та вспомнит ее.

Женщина повернула голову, поздоровалась и снова отвернулась к окну.

«Не узнала или не хочет говорить со мной, — размышляла Алевтина, глядя на Веру Ивановну. — А почему она должна хотеть говорить? Кто я ей? Девчонка-соседка, влюбленная в ее сына? Прошло около двадцати лет. Мы с тех пор ни разу не виделись. Сколько же ей? Она на два года старше мамы. Значит, примерно, шестьдесят пять. Да, постарела сильно. Какое лицо у нее одутловатое,

глубокие морщины на лбу. Волосы, выглядывающие из- под кашемировой шали покрашены в каштановый цвет, но у корней сплошная седина».

Аля чувствовала себя неудобно, но не могла упустить шанс разузнать о Стасе. Она тронула Веру Ивановну за руку и спросила:

— Вы узнали меня? Я Алевтина. Ваша соседка с четвертого этажа. Помните, мы жили в одном доме и когда- то, даже дружили. Мы с Вашим сыном Стасом учились в одной школе. Я бы хотела узнать про него. Как он живет? Здоров ли? Простите, если я слишком назойлива. Но мне это очень важно.

Женщина повернулась к Алевтине. Глаза ее ненадолго ожили, но потом снова потухли. Так в сыром костре вспыхнет огонь от спички и тут же гаснет. Нет пищи для стойкого живого пламени. Все мокро и безжизненно.

— Алечка! Я сразу тебя не узнала. Какая ты стала красавица! До сих пор помнишь Стаса? Мне это очень приятно. У него все более-менее нормально. Он вернулся в областной центр, работает в своем институте, кандидат наук, — Вера Ивановна опустила голову и посмотрела на свои руки, сжимающие перчатки. — Помнишь его жену Карину? Она умерла год назад. Детей у них не было. Так что он один сейчас.

— Господи, простите, Вера Ивановна. Я не знала.

Примите мои соболезнования.

Алевтина сидела ошарашенная новостью и корила себя за то, что не чувствует сожаления по поводу смерти Карины. В сердце ее затеплилась надежда — еще хотя бы раз увидеть свою первую любовь.

— Вера Ивановна, Вы не могли бы дать телефон Стаса. Я бы хотела увидеться с ним, — сказала Алевтина, и щеки ее залила алая краска. Она снова почувствовала себя девочкой, которая бегает за взрослым парнем.

— Знаешь, Алечка, я часто вспоминала тебя и жалела, что Ваши дорожки разошлись. Тяжело Стасу с Кариной пришлось. Ты, может быть, помнишь, она была очень непостоянная, неуравновешенная женщина. Господи, прости меня, — перекрестилась Вера Ивановна, подняв глаза к потолку. — Об умерших плохо не говорят.

Она помолчала, глядя в темноту, очерченную оконной рамой, и снова продолжила:

— Через два года после замужества, Карина сбежала от Стаса с морским офицером в Североморск. Но там долго жить не смогла. Офицер ушел в море. Она не выдержала сурового климата, одиночества, вернулась к Стасу. Он принял ее. Карина вроде успокоилась. Три года жили более-менее, даже хотели родить мне внука, но она не могла забеременеть. В какие только клиники сын ее не возил — бесполезно. Стас очень хотел ребенка, переживал страшно. Каринка же опять загуляла. На этот раз снюхалась с приятелем Стаса — Алексеем. Начались скандалы у них. Стас один раз даже руку на нее поднял. Он тогда пришел ко мне, сам не свой. Я, как узнала, что он жену ударил, сильно его ругала. А он, веришь, Алечка, положил голову на стол и заплакал. Каринка опять ушла от него, сняла квартиру. Она думала, что Алексей бросит свою семью и женится на ней. Но тот гулять — гулял, а семью свою не бросил. Узнал, что Карина ушла от Стаса, вообще перестал с ней встречаться. Карина начала сильно пить. Были у нее еще мужчины. Я уж их именами не интересовалась. Стас черный ходил. А вскоре, случилась с ней беда — парализовало правую сторону. Инсульт, то есть. Стас забрал ее к себе, стал выхаживать. У меня все сердце изболелось за него. Так жалко сына, Алечка, не передать. Вся жизнь насмарку, а ведь какой парень был: умный, красивый. Ну, да, что я тебе рассказываю, ты сама все знаешь. Ты же мне тогда говорила, что любишь его. А он вот Карине свою жизнь под ноги бросил.

Ну вот. Постепенно, Карина пошла на поправку. По квартире смогла ходить, даже возле дома со Стасом

гуляли. Однажды, когда Стас был на работе, купила бутылку водки и выпила. Сын пришел домой — она на полу лежит. Вызвал скорую помощь, отвезли в больницу. На следующий день умерла, не приходя в сознание. Отмучилась, значит. И его освободила от себя.

Вера Ивановна замолчала и опустила голову на грудь.

Алевтина сидела, не шевелясь, крепко сжав сумку в руках. Она думала о том, сколько горя перенес Стас и насколько сильно он любил Карину.

Вдруг Вера Ивановна подняла на нее глаза. Ее лицо разгладилось, как будто она проглотила горькое лекарство, и теперь ей стало легче.

— А у тебя, Алечка, есть семья? — Алевтина почув- ствовала в голосе Веры Ивановны надежду. Может быть, она подумала, что Аля до сих пор одна, и они еще смогут быть вместе со Стасом?

— Конечно, у меня есть муж и сын. У меня хорошая семья.

— Ты любишь своего мужа?

— Конечно, люблю.

— Так же, как Стаса, — ревниво спросила Вера Ивановна.

— Разве можно сравнивать? — Алевтина не могла ответить на этот вопрос, потому что она действительно любила Мишу по-другому.

***

Алевтина выступила на семинаре, как всегда блестяще. Ее долго не отпускали. Задавали вопросы. Просили обменяться контактами для дальнейшего сотрудничества.

На первом же перерыве Аля трясущимися от волнения руками набрала номер Стаса. Он ответил почти сразу, но его голос привел Алевтину в полное смятение.

— Слушаю Вас, — строго сказал Стас.

Аля замешкалась. Она вдруг струсила и хотела положить трубку. Но подумала, что Вера Ивановна все равно расскажет сыну об их разговоре в поезде.

— Здравствуй, Стас. Это Алевтина. Помнишь, в детстве, мы жили в одном доме и учились в одной школе?

— Алька, старуха, как я рад! Какими судьбами? Сколько лет не виделись? Наверное, лет двадцать!

Голос Стаса был такой радостный.

Волнение, мешавшее Алевтине говорить, немного улеглось, и она продолжила более спокойно:

— Девятнадцать лет и пять месяцев.

— Точно! Вот молодец, как ты запомнила! Тебе тогда было семнадцать?

— Восемнадцать, — поправила Аля.

— А сейчас значит…

— Тридцать семь, — снова подсказала Алевтина. Она боялась, что разговор вскоре будет исчерпан. — Я здесь на семинаре. Пробуду до восемнадцати вечера и домой.

«Зачем я сказала ему, до которого часа пробуду. Сразу ясно, что напрашиваюсь на встречу». Но потом вдруг сама не ожидая от себя, выпалила:

— Я хотела увидеться, поговорить, повспоминать. Я тут маму твою встретила в поезде. Она сказала, что Карина умерла. Прими мои соболезнования.

— Карина умерла, — повторил Стас за Алевтиной, словно эхо. Не утвердительно, не отрицательно, как будто не имеет к этому отношения. Потом, как бы опомнившись, сказал совсем другим голосом:

— Я бы очень хотел увидеться! Ты не можешь пораньше отпроситься. Скажем, в семнадцать, тебя устроит? А то и поговорить, как следует, не успеем?

— Хорошо, — согласилась Алевтина, — я попробую.

А куда подъехать?

— Давай ко мне. В кафе шумно, на улице холодно. А дома нам никто не помешает. Я ужин закажу в ресторане с доставкой. Идет?

Аля не была готова к такому повороту. Все-таки по отношению к Мише это некрасиво. Ей бы лучше было в кафе. Но она очень хотела увидеть Стаса и боялась его огорчить.

«Ничего страшного в этом нет. Мы просто старые знакомые. Он же не знает, что я любила его», — оправдывалась перед собой женщина.

— Ну, хорошо, говори адрес.

— Я сам заеду за тобой и буду ждать у входа. Ты где заседаешь?

Аля ответила.