Бесплатный фрагмент - Подлинная история Дракулы

— Вот вы сказали: «исполнение Луны». Но если Луна исполняется, то это полнолуние. А если она исполняет что-то — то она певица? Волшебница? Что же вы имели в виду, автор?

— И то, и другое…

1.

За минуту до этого происшествия никто и вообразить бы не смог, что помятое крыло автомобиля окажется сломанным крылом ангела-хранителя. Казалось бы: не слишком дорогая деталь не самого дорогой машины, Toyota Camry, и не самой новой модели, взятая Яной Ишимцевой в местном прокатном бюро для состоятельных туристов. Деформацией своей крыло сулило разве что мелкую неприятность выплаты мелкой же неустойки…

Но в этот раз «нежданчиком» выкатило самое худшее. Если бы Яна Ишимцева с подругой Кристиной Рещенковой не задержались бы в придорожном кафе «Gok-Oguz», или, наоборот, посидели там на десять минут подольше, то вся их жизнь пошла бы иначе.

Эта Дакия через пару дней мелькнула бы перед девушками на прощание, напоследок своим пенно-багряным закатом, улыбнулась бы по южному щедрой, плодово-ягодной, винно-фруктовой улыбкой дороги… И память о ней сохранили бы только фотографии из отпуска…

Но случилось с Яной и Кристиной то, что в сухости отчётной зовётся «ДТП», вышедшем, как тогда казалось, «к счастью», без жертв. Правда, житейски-бывалую Яну с первых же секунд кольнуло в сердце одно неприятное обстоятельство: здесь двум молодым женщинам, «слабому полу» предстоит вести тяжбу не с каким-то отдельным автолюбителем, а с целым кортежем авто представительского класса.

Toyota Ишимцевой словила на свой рестайлинговый бампер не кого-нибудь попроще, а целый «Мерседес-500», который выехал из ниоткуда. И нагло, как и положено доминирующему хищнику в саванне, мчался по встречной полосе. За мерзким «мерсом» шли с небольшой дистанцией два кроссовера Volkswagen Touareg и микроавтобус Volkswagen Transporter. Таким образом, одних только водителей, по южным нравам, очень крикливых, горохом высыпало четыре штуки, а ведь у них же и пассажиры в салонах имеются!

Выйдя навстречу дорожным «беспредельщикам», Кристина Рещенкова ещё пыталась что-то доказывать на правах свидетельницы, а более тёртая Яна, приглядевшись, с кем имеет дело, решила не мелочиться. И с ходу принять вину на себя.

— Ты что говоришь такое, Янка?! — округлила глаза, полные оскорблённой невинности, куколка Кристи.

— Лучше отдать деньги — шепнула ей на ушко Яна — Чем жизнь!

Повреждения «передка» у «мерзкого «мерса» были не так уж и велики — ведь опытный водитель Ишимцева в последний момент успела притормозить и максимально смягчила удар. Чуть бампер помялся, и фара кокнута: будь машина подешевле, вообще копейки! Правда, на «мерин» посольского класса и запчасти дорогущие. Тут одна фара в целые «жигули» встанет, но сейчас, думала Яна, лучше оставить торгашеские замашки.

Её стратегия — если смотреть рационально — казалась для такого случая самой верной. Сколько бы ни заломили бандюганы, окружившие её, чуть помятую «Тойоту» — со всем соглашаться, а если что и оспаривать — то только потом, когда выберешься из этой дорожной петли. Коли оказалась среди горилл — вспоминала школьное чтиво Яна — то лучше не смотреть им в глаза с вызовом, и не размахивать конечностями. И вообще — притвориться деревом…

Тогда гориллы поухают, попрыгают, постучат кулаками в гулкую бочку груди — и, может быть, успокоятся. Потому Яна и одёрнула намеренную «качать права» подружку, зная всем опытом короткой, но бурной жизни: за городом вопросы правомочности не решаются. Хочешь пенять оппоненту — сперва изволь добраться до безопасного места. А не «мороси», как дура, своим «развиты́м правосознанием» на развилке дорог в пустынной одичавшей степи бывших, ныне заросших бурьяном, кукурузных полей.

— Вы же по «встречке» перли! — кричит неугомонная Кристинка.

— А вы регулировщика не видели?!

— Какого ещё регулировщика?!

— Который вам на обочину дороги показывал свернуть! Это государственный кортеж, все водители уступать обязаны!

Отстранив Рещенкову, Ишимцева взяла дело переговоров в свои руки:

— Виновата! Оплачу! Ребята, давайте миром всё решим: я оплачиваю вам весь ремонт.

Она не раз читала: когда персональные автомобили людей высокого ранга атакуют на улицах машины простых смертных — по всему континенту, и по сложившейся «доброй» традиции несут ответственность смертные. Иногда и до смерти.

Спорить с водителями правительственного кортежа — всегда себе дороже, сколько бы раз ты прав ни был. Прав ты или лев — а они всегда львы в своём львином праве.

Возможно, проблема бы перестала быть для Ишимцевой проблемой, став расходами. Возможно ей, девушке не самой бедной, «подруге жизни» афериста-пирамидчика Кости Бра, которого она иногда ласково звала «Торшером» за его светоотражательное прозвище, удалось бы прямо на перегоне найти достаточно «баксов», чтобы выкупить бампер и фару «мерседеса». Или ещё лучше: признать на себе долг, свалить подальше — и там уже с «липовым» долгом разбираться, подключив власти другой страны и возможности Костика-Абажура…

Но на беду Ишимцевой и Рещенковой из несильно повреждённого, но сильно обиженного «мерседеса» выбрался вослед мелкому водительскому шакалью грозный хозяин. Яна Ишимцева ещё не знала — но «пятой точкой» уже почувствовала до ледяного озноба: её угораздило столкнуться на трассе и расплескать по асфальту фару, принадлежащую полному и безоговорочному, как капитуляция фашистской Германии — и такому же, как та Германия, фашистскому, хозяину Транссарабии Владу Цепешу по прозвищу «Дракула»…

— Как виновник этой аварии — от страха Янка заговорила на языке официальных бумаг, словно завзятая чиновница, каковой ни дня ни была в своей жизни — Я возмещу вам все расходы на ремонт вашего автомобиля…

У Дракулы, насмешливо смотревшего на Ишимцеву в упор — были очень страшные глаза: одновременно насыщенные и бесцветные. Трудно понять, что делал обладатель таких земноводных немигающих зенок в СССР, где он, если верить официальной биографии, был всего лишь «инженером пищевой промышленности» местного плодово-ягодного розлива. Как инженер пищевой промышленности мог передвигаться и обмениваться взглядами с коллегами по какому-нибудь варочному или укупорочному цеху с такими мóрочными и порóчными глазами?!

Но теперь эта рептилия с сухой, шершавой, бугристой от тщательно залеченной в лучших европейских салонах угревой сыпи была на своём месте среди отъявленного уголовного сброда. Он был одет в приталенный прямой классический костюм с однобортным, узким в лацканах, пиджаком, в «контрактную» широкую полоску, которую могут себе позволять только боссы, но не клерки. Такая полоска у гангстера — как лампасы у генерала! Костюм гладкой матовой ткани, тёмно-синих тонов, оттянутый на вторую пуговицу батистовой рубашки крестовый узел шёлкового галстука, тем не менее, даже в помятом виде создающий свойственную правильно завязанным галстукам небольшую впадину по центру.

Яна отметила, что Дракула трёхцветный, как большинство буржуазных флагов: галстук светлее костюма, но темнее сорочки. Вместе с адскими глазами сверкали бесценные запонки, идеально сочетавшиеся своими бриллиантовыми каратами с зажимом для галстука, пряжкой ремня и циферблатом швейцарских часов…

Видно было, что Дракула — князь. Видно было, что он — из грязи. И вышел, и слеплен. Его грубые и рубленные, словно бы плотник топором вытесал, черты и силуэт фигуры, вся его пиратская внешность — не скрадывались, а подчёркивались виндзорской безупречностью гардероба.

Инженер, говорите, пищевой промышленности?! Ну-ну…

Невозможно выдержать взгляд в упор от Влада Цепеша: Яна Ишимцева отвернулась, продолжая бубнить о погашении ущерба, напоминая в нелепой сцене страхового агента, рекламирующего сомнительную страховую компанию.

— Денег мне не надо! — разлепил, ранее казалось, склеенные, пластиковые губы, Дракула. — Денег я сам тебе дать могу!

— Но я…

Яна уже и без слов понимала, что влипла во что-то страшное, невыносимое и запредельно отвратительное.

— Виновата? Натурой отработаешь… Вдвоём с этой вот соской отработаете — и, будем считать, в расчёте…

***

Костя Бра, шустрый закоперщик этой, горько незадавшейся, туристической поездки, врал компании, что давно увлекается «глэмпингом». Заливал в уши, что «глэмпинг» — это «два в одном», «гламур» и camping, то есть «палаточный лагерь». Это, мол, возможность отдохнуть на природе, не отказываясь от всех благ цивилизации. И пообещал брезгливо морщившей носик Яне Ишимцевой, что ей не придётся ставить палатку и спать на земле:

— Там, куда мы поедем, «all inclusive», «все включено»: горячий душ, мягкая постель, вкусная еда и даже вай-фай! Только все это на природе, Янка, среди потрясающих пейзажей!

Так они и оказались в глэмпинге под мрачноватым названием «Постскриптум», невдалеке от «города Шика и Льва» — «черноморского Парижа», как звали его в старину за элегантность улиц и фасадов, Шикилева.

За 50 евро в сутки сняли два домика — 22 и 23, «с завтраками», посещали дегустации на семейной винодельне хозяев «Постскриптума», угощались в здешнем «ресторанчике на воде» — кроликом и перепёлками, и сезонной рыбой, знаменитыми лепёшками-плациндами которые, по дакийским традициям, вправе печь только матери виноделов, деревенскими брынзой и творогом.

Здесь, на сувенирной винокурне их радушно угощали будущими винами на разных стадиях: сперва наливали попробовать «сырое» вино, потом вино «молодое, до розлива», а в итоге, для сравнения, зрелое, выдержанное…

Но гламур и аристократизм домиков 22 и 23 в этот бархатный сезон, был подобен бальзамированному трупу. В каждой из парочек, с виду казавшихся «сладкими» — уже точил, глодал, выедал сердцевину отношений мрачный червь, тем более гадкий — что невидимый внешне…

— Наши мужья нас выкупят! — скуля, сулила Яна Цепешу, когда их затолкали в микроавтобус, и окончательно стало ясно, что шутки закончились. Мужей-то у обоих не было, в самом оптимистичном случае приехавших с ними парней можно было бы назвать «женихами». Но надо же как-то выкручиваться! Потому в речи хитрой Яны появились и мифические «мужья» и мифический «выкуп».

Владу понравилась игра. Причина его азарта была столь же проста, сколь и нелепа: он, всегда психически неустойчивый, в последний год окончательно свихнулся. Именно в этот самый год его марионетки прожужжали ему все уши, что, мол, «против тебя сговорились Москва и Вашингтон». Столицы империй, во всём остальном сталкиваясь, в вопросе о Дракуле вдруг стакнулись, будто давние партнёры! Нарко-сутенёр Дракула, заноза посреди Европы, «достал» всех — по разным причинам, но одинаково остро.

Влад понимал, что двойного удара со стороны России и Америки ему не выдержать, и от нервов, от постоянной взвинченности загнанного зверя крепко подсел в этот год на что-то белое, порошковое, ядрёное, расширяющее зрачки и порождающее в голове бредовые, разорванные сумасшедшие идеи.

Под кайфом, наполовину уже безумный, диктатор во всём ему тридцать лет поддакивавшей Дакии, почему-то очень обрадовался теме выкупа двух транзитных шлюшек, случайно попавших ему на клык.

Никто уже в последнее время не мог объяснить, как двигается мысль по закоулкам мозга этого не совсем человека. И вот яркий пример: услышав про мужей, готовых выложить крупную сумму за «шкур», ночь с которыми Влад не оценил бы и в сотню баксов — он вдруг воспринял это, как вызов…

— Выкупят, говоришь? — скалился этот параноик с покатым лбом и выпуклыми надбровными дугами неандертальца — А давай наоборот?! — он хихикал героиновым смехом, который героинщики принимают за героический. — Давай это я вас у него выкуплю?! Вот просто так, на пари, мне денег не жалко, я деньгами зад подтираю! Дайте мне телефоны ваших трахалей, я поговорю с ними по громкой связи, чтобы вы услышали, за сколько они мне вас продадут! А?! Как вам моё предложение?! Ха-ха-ха! Ну, здорово придумал?! А у вас, шлюшки, уникальный шанс, узнать, сколько вы стóите! Вот за сколько ваш мужик согласится мне вас отдать? Чувствую, что переплачу, сильно переплачу, но для меня никакие деньги не проблема…

***

Костя Бра, снявший со своей подругой Яной «для романтики» гостевой домик 23, который побольше — никогда не увлекался «глэмпингом», и не в отпуск Яну вывез, побродить по жасминовым и магнолиевым тропкам южного края. Под легендой беззаботного курортника скрывался беглец и растратчик, который попросту удрал из родного города, уже «загремев» там в базы уголовного розыска. Он улыбался только на людях, да и то натужно: он не привык смотреть вперёд, но даже и его мучил вопрос: что завтра? Куда дальше?

Из тех четырёх лет, которые суд в прошлый раз начислил Костику, Бра отсидел только два. Не то, чтобы выкупился или кто-то серьёзный «встрял» за него, просто «в новом мире» упор всегда на права злоумышленников, а не их жертв…

Если бы у Яны Ишимцевой было больше мозгов и меньше бабских понтов, она сразу бы поняла, что не стоит связываться с Костей Бра. Но имеем, что имеем: красивых баб полно, а вот желающих их водить в дорогие рестораны и катать на сверкающих «бумерах» — куда меньше.

— Зайди в любой стрип-клуб — хвастался Торшер — там пачками и оптом — и длинноногие, и стройные, и блондинки-«Барби», и жгучие брюнетки! Все — на загляденье, любая — пальчики оближешь, и все… никому не нужны…

Красота — продукт скоропортящийся. И — с явным перепроизводством. Поэтому девушке с понтами, но реалистке — и Бра сойдёт. Как говорят, «сгодится, для сельской местности».

Тюремный срок у Кости Бра появился из того же самого источника, откуда у него брались и деньги, бездарно и без фантазии пропиваемые и прогуливаемые. В свой первый раз предприниматель Костя, перед тем, как присесть на шконку, с несколькими такими же, как он, полудурками, арендовал в центре города роскошный офис, и врал всем «прихожанам», что это помещение у него в собственности. И, разумеется, является залогом по их вкладам.

Величайшая загадка человеческой психологии — откуда берутся в такие вот «КПК» вкладчики-лемминги, снова и снова? Но вот чудо: они действительно берутся откуда-то, опять и опять! Хотя вопрос «как можно верить Косте Бра?» кажется риторическим — большой мегаполис откуда-то вытаскивает старух и сорокалетних обалдуев, «живущих при мамах», которые раз за разом вкладываются в Костю-Торшера…

Вначале Бра обещал тем, с кем заключал договоры — 20% в месяц, а потом решил — кого стесняться?! И стал уже обещать 40. Интимно нагнувшись к очередной старухе или «ботанику» в роговых очках, правленых у дужки синей изолентой, он доверительно шептал:

— Высокие ставки у нас — объясняются перспективным инвестированием ваших денег в высокодоходный бизнес…

Вкладчики были из той породы людей, которые от таких слов млеют и тают…

Бра, сын трущоб и гопоты подворотной, зачатый пьяным капитализмом за мусорными контейнерами вонючей помойки — тем походил на лакея Смердякова, но только уже без всякой философии, чисто, по-босяцки, девственный на всякое умственное обобщение. И пытался при этом изобразить «жизнь состоятельного человека» такой, какой видел её в кино. Но недолго: как только «новые вкладчики» кончились — вполне ожидаемо и очень даже банально, Костю Бра с подельниками «взяли» за мошенничество с арестом всего имущества. Хотя имущества оказалось — кот наплакал…

Костю упекли на «общий режим», где он отбыл половину срока и отчалил с очередной амнистией для сидельцев по «экономическим статьям». Такие амнистии шли в стране густо и тучно, год за годом предоставляя «оступившимся» новый шанс. Так что исправительные колонии общего режима (ИК) — только икали, не успевая переварить новую партию стандартно-типовых Костиков.

Бра вышел на свободу с чистой до стерильной стёртости совестью уже вполне сложившимся «чмо», который даже если бы и захотел вдруг изменить себе — уже бы не смог. Экономика вокруг не знала, куда девать даже нормальных людей, а не то что сиделых выродков, равно бессовестных и безмозглых — потому что воруют мелко и попадаются глупо.

У Кости Бра после ИК, в болтавшейся на нём мешком «старой одежде», которую ему вернули через два года хождений по мукам, было два пути: побираться на паперти или создавать новый «кредитный кооператив».

Для паперти Костян был недостаточно религиозным, да ведь и там, среди побирушек — тоже своя иерархия, своя мафия, своё вымогалово. Икающаяся в биографии ИК научила Торшера горбатится над швейной машинкой, но исправить его могла только могила, ибо, не имея горба — был Костя Бра уже необратимо горбат по жизни.

Яна Ишимцева, красивая рослая девушка с авантюрной жилкой, встретила Костю Бра в пору его, если шутить языком египтологов, «второй династии», как раз на самом пике неумолимой параболы его пирамидо-строительства. Костя Бра придумал и зарегистрировал (а может, и не регистрировал, кто его знает?) «жилищно-строительный кооператив» назвав его почти как колхоз — «Светлый Дом», в матерном внутреннем обиходе у подельников — «Светлый Х…».

Светлодомская братва засела по старой схеме, в арендованном, и выдаваемом за собственный, офисе: сплошной мрамор и евроремонт, зайдя, слепнешь от сверкающей респектабельности!

На момент романтических свиданий Яны с Костей контора уже успела «кинуть» свыше двухсот «лохов», но ей ещё деликатно давали время «исполнить обязательства по договорам»…

У таких людей, как Торшер, жизнь-зебра меняется быстро, и после белого пунктира наступает очень широкая чёрная полоса. А тогда они уже не щадят никого. Кроме, разумеется, себя, любимых…

***

Когда несчастливый случай на транзитном шоссе через Транссарабию сделал двух подруг очередным ужином для Влада Дракулы, «курортник поневоле», Костя Бра в гостевом домике 23 гадал о малоизвестной ему процедуре выдачи беглых преступников в рамках СНГ и безвизовых режимов.

Снова в тюрьму он очень не хотел, но и выхода из своей ситуации, сколько не перещупывал её — не видел. Именно в таком состоянии, с коньяком на подоконнике домика 23, «дорогое пойло — дешёвая закуска» и застали Костю Торшера люди Дракулы.

Захватной бандой руководил давний подручный Влада, Шалва Шахмад, колоритный полугрузин-полукараим. Когда его ребята внезапно ворвались к Косте, и заломили тому руки, Костя начал что-то лепетать про «Светлый Дом» и административные барьеры паевому жилищному строительству…

Даже видавший виды Шалва прибалдел от такого красноречия не по теме! Поднёс лопочущему «Торшеру» телефонную трубку, как велел хозяин, и мелкий аферист удостоился чести лично поговорить со всемогущим Цепешем, самодержавным собственником всея Трассарабии…

Костя Бра явно испытал облегчение, когда понял, что речь идёт не об исковом заявлении пайщиков его ЖСК. Расслабился, и даже обрёл некоторое поверхностное достоинство. Шалва подал знак — и громилы отпустили Костю, дали усесться в кресло.

Услышав, что с ним говорит Влад Цепеш — Бра поинтересовался, как и положено полуграмотному деревенскому аферисту: «Какой Цепеш?». Узнав, что по прозвищу «Дракула» — стал выяснять, какой такой Дракула?

— Сказочный долбо*б! — восхитился Влад, которому всё больше нравилась им же придуманная игра.

— За сколько отдашь мне свою Янку?

— Прекратите этот розыгрыш! — возмутился Костя Бра, и в его голосе послышалось даже что-то интеллигентное — Вы пьяны! Что вы такое несёте?!

Влад, задетый за живое тем, что с ним посмели так говорить, прервал разговор. Тут же, одним движением пальца перечислил на номер, на «мобильный банк» Косте Торшеру тысячу долларов. И перезвонил Шалве, приказав снова поднести «мобилу» «этому идиоту».

— Свой мобильник глянь! Поступление видел?!

Костя слышался заикающимся и ошарашенным.

— Ви… видел…

— Думаешь, тебя кто-то станет разыгрывать таким образом?! «Штуки» на тебя, баклан, не пожалеет?!

— Я не могу понять, чего вы хотите?!

— Ещё раз тебя спрашиваю, дурак, за сколько продашь мне свою Яну… Которая (Влад заглянул в трофейный паспорт) — Ишимцева… У вас товар, у нас купец! Называй свою сумму, но прежде подумай хорошенько! Шанс угадать у тебя только один! Если заломишь за свою шалаву слишком много — я ничего тебе не переведу. И пришлю её вместо денег! Так что подумай, и скажи мне один раз: за сколько ты согласишься никогда больше её не видеть?!

Костя Бра, тяжело дыша и обильно потея, теряясь в догадках, всё ещё подозревая розыгрыш пранкеров, несмотря на банду вокруг себя — опасался спугнуть покупателя или наоборот, продешевить. И запросил, наконец, тридцать тысяч долларов…

— Слышала?! — торжествовал Дракула над бледной, безмолвно плачущей Яной — Перевожу ему тридцатник, и мы с ним пожали руки! Конечно ты станешь самой дорогой сучкой из всех, какими я торговал, утешай себя этим! Потому что больше тебя утешать нечем! Сама всё слышала…

***

Парнем Кристины Рещенковой, с большой натяжкой «женихом», и совсем не мужем было облако в штанах по имени Алексей Липрандин. Поездка в компании Бра и школьной подруги Янки стала для Кристины формой разрыва с этим человеком, скучным, бедным, бесперспективным и нерешительным.

Они отдалялись друг от друга давно, но окончательно, как думала Рещенкова, разругались именно «на отдыхе» в Дакии, в пресловутом гостевом домике 22. Она прицепилась, больше чтобы повод иметь, потому что причины лежали глубже — к его «жмотской» экономности в любых тратах. По контрасту с Костей Бра, сорившему деньгами направо и налево, Лёша выглядел бледной поганкой…

А как ещё он мог выглядеть, сокращённый с кафедры археолог, человек без будущего, человек с профессией такой же мёртвой, как и те, кого он изучал? Автор книг по древневосточной пиктографии, которые никто никогда не напечатает? Да и читать не станет — по крайней мере, в здравом уме и твёрдой памяти…

Теперь, уже имея опыт «заслушивания» по громкой связи парня Янки, Кристина думала, что Лёша, печально засевший в домике 22, на звонок Дракулы ляпнет в мобильник что-то вроде:

— Ты сказала, что уходишь от меня — так уходи…

И, по большому счёту, был бы прав.

Но совершенно неожиданно для всех, приятно удивив Дракулу и поставив в тупик Рещенкову — на том конце телефонной связи оказался человек пусть и с лёшиным голосом, но совершенно другой. Совсем незнакомый Кристине.

— Или ты её сейчас же отпустишь, козёл! — орал в трубку незнакомец с голосом Липрандина — Или я приеду и убью тебе, понял?!

— Ты говоришь с Владом Цепешем! — наслаждался Влад.

— И что?! Ты хочешь сказать, что ты бессмертный, гнида?!

— Меня называют Дракулой…

— Да хоть Карлсоном, мудак, который живёт на крыше, я приеду и удавлю тебя, ты понял?!

— Ну, может быть пятьдесят тысяч долларов решат нашу проблему? — вкрадчиво ворковал в мобильник Дракула, сладострастно играя кадыком, ощущая себя в этот момент, наверное, дьяволом-искусителем.

— Твою проблему, покемон, решит только то, что ты её немедленно освободишь! Никакие пятьдесят…

— Сто тысяч долларов! — упоённо играл Влад.

— Я сказал тебе, что приеду и убью тебя, как собаку! Если ты Дракула, то у меня есть швабра с осиновым черенком, я тебе этот черенок осиновый в задницу вобью, до самых гланд!

— Назови свою цену… — повышал ставки Дракула.

— Я уже еду! — мрачно пообещал Алексей.

— Да не беспокойся! — усмехнулся Цепеш — Мои ребята тебя ко мне привезут, чтобы по дороге не петлял…

И повесил трубку.

— Иногда приятно так ошибаться в людях! — мурлыкал Дракула, довольный своей нелепой проделкой. — Видишь, сучка, какой он у тебя! Приеду, говорит, и замочу! Меня — каково, а?

Приближённые Влада подхалимски захихикали, будто он необыкновенно удачно пошутил.

— Пусть приезжает прямо ко мне! — скалился Цепеш — Убью, конечно, но с чувством сожаления… Какие прекрасные люди из-за баб, дерьма дешёвого, пропадают, а, băieți?

2.

Человеческое сознание не может, не хочет — до тошноты и спазмов не желает признавать то, что, порой смакуя, показывают на телеканалах о животных. Тех самых, которые обычно именуют в сетке вещания «Жизнь в дикой природе», но они посвящены скорее смерти в этой самой «дикой природе», сводя все живое к одному бесконечному взаимному пожиранию. И к тому же в формах омерзительных, липких для человеческой мысли, как древняя смола янтаря для насекомых…

А ведь всё просто — если посметь взглянуть прямо, не пытаясь прикрывать глаза пугливыми ладошками! Обыденно и буднично, по итогам приватизации наркобарон и работорговец Влад Цепеш грубо и бесхитростно записал на себя всю собственность бывшей Дакийской ССР, плюнув на гримасу недовольства американской оккупационной власти, желавшей показухи — их любимое словцо — «инклюзивности». Американцы, повсюду насаждавшие власть уголовников, утёрлись, хоть и пожурили слегка своё и ночи порождение. И с тех пор много лет Влад Цепеш не просто правил республикой — он и был республикой. Прямо как Людовик XIV который говорил: «Государство — это я».

У себя в Дакии Влад Цепеш был единственным избирателем: на солнечной террасе из делосского резного мрамора, утопающей в виноградных лозах, за витиеватым, и не совсем письменным, скорее парфюмерным столиком — он выбирал депутатов парламента, на каждое место — непременно из нескольких кандидатов.

После этого Влад Цепеш говорил им, и всему — правда, стремительно таявшему и смертно обнищавшему — населению, кого и куда они «выбрали». И кто не верил — «почему-то» умирал, а в лучшем случае — успевал убежать в ужасе, забыв о степях Транссарабии, как о страшном сне, навсегда и накрепко…

Обычно туманным утром, когда виноградные лозы и смоквы плачут росой, и только-только начали распевку соловьи в парке поместья — Влад Цепеш выписывал шпаргалку «ветвям власти»: кого считать «президентом» Дакии, кого — министром, прокурором, верховным судьёй. И вообще, озвучивал «всех-всех-всех»…

Среди прочих «причуд» заматеревшего в десятилетиях власти Влада Цепеша был и один из крупнейших «хабов» торговли девушками со всем миром: поставки первосортного «живого товара» в 120 стран! И теперь в компанию к этим девушкам, в покои транзитного борделя, попали, без каких-то льгот и преимуществ, получив две стандартных койки — Яна Ишимцева и Кристина Рещенкова…

***

Причина неожиданной бодрости специалиста по дошумерской лингвистике Алексея Липрандина, напоминавшая поэтический архетип «рыцаря, дракона и похищенной принцессы», имела весьма прозаическую подкладку. Аккурат перед визитом людей Дракулы Лёша Липрандин собрался вешаться в злосчастном, маленьком и дешёвом гостевом домике 22…

Он уже закрепил петлю за ржавый крюк от люстры, и подёргал, проверяя верёвку на выдержку. Потом присел на подоконник, допивал из горла бутылки вино и докуривал последнюю, как он думал, сигарету…

Уход Кристины Рещенковой из его нескладной, как и его фигура, жизни был важной, но не единственной причиной задуманного. Он понимал не только сам уход своей Кристинки, но и то, что, увы, Кристинке просто некуда возвращаться. Тушей дохлого кита остывали в тундре XXI века жизнь и жилище Алексея Петровича Липрандина, последнего из знатоков угловой дошумерской керамической письменности Месопотамии…

Незадолго до «отпуска», в который Липрандин нырнул, как в омут, очертя голову, стараясь не думать о будущем — маленькая зарплата на кафедре истории древнего мира в Университете приказала долго жить. Приказала, не имея правомочности что-то приказывать или даже советовать!

Кафедру древнего мира слили с кафедрами археологии и Средних Веков, соответственно «оптимизировав» состав научных работников. Жить Липрандину давно было незачем, а вот теперь стало и не на что. Специалист его профиля не имел шансов устроиться никуда. Но дело не только в зияющей отовсюду нищете с её сухощавым старушечьим кукишем: Липрандин больше не верил в дело своей жизни.

— А что — всё чаще задумывался Лёша — если «главное» на самом деле было никаким? Если я много лет бежал за болотными огнями, за ложными маяками фантомов, поломав жизнь себе, ей (вспоминал Кристину), поломав даже банальную и пошлую возможность вносить вовремя квартплату за унаследованную от родителей квартиру? А может быть, следовало раньше понять, что Нергал — божок зла и преисподней, и он обязательно обманет всякого, кто с ним связался?!

— И что теперь мне делать? — спрашивал себя доцент уже не существующей кафедры Липрандин, пакуя чемодан — Наниматься грузчиком, курьером по разносу пиццы, продавцом в овощную палатку?!

— Допустим — он затягивался сигаретой до рези в свинцом отяжелевших лёгких — я чисто технически ещё могу выжить на низшем уровне. Протянуть, так сказать, обмен веществ в овоще… А зачем? Ну буду я, как миллионы соотечественников, выживать, выживать, выживать — и надеяться, что придёт другая жизнь? А сколько десятков лет мои соотечественники на это надеются? Когда надежда перестаёт быть надеждой и становится глупостью?

Коты, если чувствуют, что умирают — уходят подальше от дома. Липрандин, собрав последние деньги, скопленные за несколько лет, поступил точно так же, чтобы не шокировать всех, кто его с детства знал, а может быть — даже и симпатизировал ему. Уехал к чёрту на кулички, в гостевой домик этой «жопы мира», и по совместительству — края непуганного экотуризма, Дакии, ещё надеясь на чудо…

Чуда не случилось. Кристина сказала то, что давно уже висело в воздухе несказанным, но ощутимым: она уходит. И, как капитан уходит последним с тонущего корабля, так и Рещенкова уходила последней, из всего, что держало Лёшу Липрандина в земной жизни…

Перед самым концом Липрандин давился местным вином. Вино было плохим. Не дешёвым, но плохим — теперь и в дорогие бутылки наливают плохие вина. Липрандин, прощаясь с жизнью, чавкающе хлебал это пойло, но не пьянел. Никогда ещё не был он таким трезвым — как после бутылки этого вина обратного действия. Алексей распрощался с жизнью, в которую его Кристине некуда было вернуться, даже если бы она вдруг и захотела.

Распрощался основательно и твёрдо, ни о чём в этой жизни больше не жалея и не ожидая. Дело было не в деньгах — хотя хроническое безденежье отравляло Лёше жизнь много лет — а в том, что нет самой дороги, по которой можно было бы ехать — даже имея транспортное средство.

Влад Цепеш, сам того не зная, попал на человека, которого ничто в земной жизни уже не могло напугать или смутить, на человека, который не то, что одной ногой стоял в могиле, а обеими туда уже спрыгнул!

Менее всего Дракула думал, что окажется дарителем смысла жизни для висельника, уже закрепившего петлю на потолке в дурацком гостевом домике эконом-класса: но именно в такой роли Влад и выступил. Мысль бывшего доцента бывшей кафедры бывшего университета резко метнулась. Она метнулась стремительно и воспалённо, от паскудной жалкости удавки, накинутой на самого себя — в сторону героической смерти в бою с серьёзным противником. Если решил умереть — то умереть ведь тоже можно по-разному!

Прыгнуть на хозяина Шикилева, в прошлом города Шика и Льва, потерявшего свой шик, и умертвившего в себе львиное, схватить гада за горло… И давить — отомстив напоследок за всё! И кто знает, а вдруг успеет придушить эту мразь?!

Оказывается, здесь, в степи транссарабской, воспетой Горьким и Вертинским, уже не нужно самому пачкаться, накидывая себе верёвку на шею, заранее прикидывая, как мерзко вывалиться синий язык покойника, как нелепо будешь в последний миг сучить ножками и обосрёшься по традиции всех висельников…

Нет, в граде Шика и Льва ребята Влада Дракулы всё сделают за тебя! Лёша был образованнее Кости Бра, и хорошо знал — кто такой Дракула, и кто такой Цепеш, и как (в общих чертах) приватизация в Дакийской ССР сделала Влада единственным собственником, окружённым могилками соперников. Ребята Дракулы уйти не дадут, можешь быть уверен! Если ничего, кроме смерти, не остаётся, то нужно хотя бы смерть сделать красивой…

Обретший внезапный смысл жизни, или по крайней мере, её остатка, Алексей Петрович Липрандин, древневист и сын ныне покойного директора рыбхоза, грубил Цепешу с запасом, сразу на несколько смертных приговоров, и по телефону, и лично намереваясь подтвердить все свои ругательства…

***

Яна Ишимцева, наверное, через день-два забыла бы напрочь придорожное кафе «Gok-Oguz», в котором они с подружкой провели полчаса за самым прозаическим занятием: заскочили подкрепиться. Запамятовала бы это название, и ту невзрачную фаст-порцию, которую ей подали, и рекламные уловки, вполне естественные для затрапезной, захудалой забегаловки в нищем, вымирающем краю, где каждый клиент — на вес золота.

Именно в рамках по-деревенски наивной рекламы в сети придорожных кафе «Gok-Oguz» каждому встречному — поперечному рассказывали водительские байки о выползающих по ночам на транзитное шоссе мотелях-призраках, природа которых неведома, но встреча — смертоносна. Уставший, засыпающий в сумерках водитель-дальнобойщик или туристы вдруг видят посреди располосованной асфальтом пустоты бесконечной дороги манящие рекламные огни, увешанные лампочками вывески: «кафе», «душевые», «туалеты», «гостевые номера», «еда на вынос», «бар»…

Всё это высокохудожественно, с цыганскими интонациями, рассказывал Яне и Кристине, которые, как и положено «турью в отрыве», развесили уши, повар-трансильванец. Он был смугл, седоус, в колпаке и белом фирменном фартуке. Его репутацию, кроме этой нелепой лжи, запятнали вдоль по фартуку, разводы из соусов.

— Говорят — обещал повар клиенткам знатную страшилку, вращая желтоватыми белками глаз — Это замаскировавшиеся корабли инопланетян, хищники сверху… Они проникают прямо вам в голову, и считывают то, чего вы больше всего хотите… А потом вы вдруг видите в луче ваших фар вывеску… Дальнобойщик или турист останавливается «отлить» в туалете или попробовать национальные блюда… Или душ принять, чтобы спина не чесалась в дороге… Один рассказывал мне, что увидел вывеску «Лавка букинистов». Он «из бывших», прежде чем «таксовать» сел, в нашем университете доцентствовал… Пока у нас образование не отменили… И вот, думал за рулём про старые книги — и пожалуйста: «Лавка букинистов»!

— А как же он спасся?! — лениво поинтересовалась Яна, закуривая тонкую ментоловую сигаретку, от услужливо, даже холуйски протянутой поваром зажигалки.

— Он, стало быть, по согласию с клиентом, припарковал своё «такси», вышел на обочину… Клиент говорит: «я в гриль, жареного хочется», и пошёл, значит, в гриль-бар, скрылся, то есть, за дверью… А таксист почти уже открыл дверь букинистической лавки, но прочитал: «работаем круглосуточно».

— Странно! — пожала плечами Кристинка — Они же не «Скорая помощь»!

— Вот и мой знакомый șofer так подумал! — возликовал толстяк, видимо, рассчитавший это сомнение слушательниц заранее. — Как это лавка для букинистов может работать круглосуточно? У нас уж и книгами-то лет пятнадцать почти перестали торговать, все книжные под рюмочные переделали, а тут — «круглосуточно»?! «Букинисты»?!

— Погодите-ка! — устала слушать это «разводилово» циничная Яна — А как же его пассажир?! Он же, говорите, пошёл полакомиться «курочкой гриля»…

— Пойти-то он пошёл… Да только не вернулся. Мой знакомый șofer вернулся в машину, старенький у него «жигулёнок» красный… У нас в старину, знаете, когда богато жили, все красные машины любили, как дураки… Потом поумнели, любить стали разные, да не стало никаких… Ну, дело не в этом, он там сидит ждёт… Два часа просидел, а клиент не вернулся. Словно не в дверь шагнул, а в чью-то пасть! Стало уже светать — и весь придорожный комплекс стал растворяться, как растворимый кофе в чашке… Знаете, как с кофе: вроде вот были гранулы, а осталась одна жижа…

— И в итоге?! — поторопила интересовавшаяся местными фольклорами всех стран своей турпоездки Кристинка Рещенкова.

— Кафе придорожного нет. Туалетов, душевых — нет. Мотеля с номерами — нет. И круглосуточно работающей книжной лавки — тоже, разумеется, нет. Степь да бурьян дальше гравийной обочины, пустая трасса… И кроме furtună никакой фортуны!

— А клиент?

— Клиент пропал. Но не весь. Чемодан клиента в багажнике остался. Несессер клиента на переднем сидении остался. Пальто, которое клиент на плечики повесил, и на скобу над задней дверцей — хоть одевай, да носи, даже не мятое! Всё это в наличии, а клиента нет, как будто и не бывало… Zero adus!

— Что, простите?! — увлечённо переспросила Кристинка, а Яна глянула на неё укоризненно, поиздевалась в стиле старого кино:

— Будьте добры, п-помедленнее! Я з-записываю…

Но повар-болтун, явно не страдающий обилием клиентов, обижаться не стал, напротив, угодливо разъяснил.

— Zero adus — это такая трансильванская присказка, я даже не знаю, как перевести… Хотя раньше я историю КПСС преподавал, и русским хорошо владею…

— Заметно! — скептично смерила его взглядом Ишимцева.

— Ну, это подкинуть ноль, в смысле, подвези, подбросить… Думал, что везёшь пассажира или груз — а потом оказалось, что ехал один или порожняком… Ну, обычно так в иносказательном смысле говорят, когда дельце не выгорело, расчёт не оправдался, прибыли нет! Zero adus! А тут в прямом смысле получилось: подвозил никого и никуда… И тогда мой знакомый…

— Sofer?

— Именно șofer… смекнул, что дело нечисто, и поддал газу, выжал из спидометра планку!

— В полицию поехал? — прищурилась Яна, внутренне явно потешаясь над рекламными уловками сети закусочных кафе «Gok-Oguz».

— В полицию нельзя! Как ему в полицию, с чем?! Скажут, сам убил, вещи украл, пассажира где-то закопал… Им бы только дело закрыть, а тут сам «дьябло» им в руки раскрытый разбой подсовывает!

— Ну и куда он тогда поехал?! — хихикнула Яна — Не иначе, как к тебе, bucătar, а? Перекусить и с тобой поделиться — какие у тебя конкуренты на трассе завелись… Но, скажу тебе по секрету, в той, призрачной-то, закусочной, у инопланетян, тоже рассказывают такие истории! Только про сеть ваших закусочных «Gok-Oguz»!

— Может быть, может быть! — рассмеялся болтливый bucătar, но потом собрался с силами и сделал серьёзное лицо: — Но я не вру! Если вам дорога жизнь — не заезжайте в незнакомые кафетерии, особенно на пустынных отрезках трассы…

«Заехали» туристки Яна и Кристина в итоге гораздо хуже: прямо в бампер Владу Дракуле! Где и пригодилась поварская страшилка…

***

Пропавшие для всего мира в никуда, Яна и Кристина в пересыльном борделе работорговческого синдиката, принадлежавшего, как и всё в этом междуречье, Владу Цепешу, единственному приватизатору всей Дакии, от Чёрного моря до трансильванских мрачных утёсов мучительно искали выход из мышеловки.

— Он убьёт Лёшеньку… — рыдала Рещенкова, за эти сутки очень многое пересмотревшая в жизни.

— Не вой, дура! — утешала бывалая Ишимцева, со школьных времён всегда в их дружбе выступавшая заводилой и провокаторшей. — Может быть, и не убьёт… План у меня есть…

К Цепешу она тоже попала первым блюдом. Дракула старел, и двух женщин за ночь уже не тянул, как врал про раньше, когда гурий его ублажало иной раз якобы и четверо. Переодетая обслугой, как проститутка, Яна лелеяла в голове планы мести Константину Бра, подонку и отморозку, делая вид, что раньше не замечала его качеств. И почти поверив уже сама — что ошибалась в сожителе из былой, отсюда казавшейся необыкновенно далёкой и неправдоподобной жизни…

Теперь Яна считала себя свободной, а пресыщенность Дракулы женскими ласками восприняла как вызов своему искусству. Разбитую не по её вине фару — она отработала на целую партию таких осветительных приборов…

— Ты хороша! — вынужден был признать Влад, запыхавшийся, как после пробежки. — Но особенно задержаться у меня не рассчитывай, у меня и не такие бывали… Фару отбатрачила, не спорю, и даже на ремонт своей колымаги заработала! Можешь подождать подружку, ещё сутки погостить, а если торопишься — спускайся в гараж, тебе мои băieți передок подрихтовали, пока я твой передок рихтовал! Не задерживаю!

Целая буря эмоций пронеслась в душонке Яны после такой ледяной отповеди. Тут была и жалость к подруге, куда менее бойкой по мужской части, и обида на Влада, что не оценил её фирменные позы, и надежда всё же зацепиться при коронованной особе, и может быть, зацепившись — добиться, чтобы из её бывшего Бра выкрутили лампочку как следует… После всего пережитого просто сесть в машину и уехать из Дакии — казалось чем-то слишком прозаичным и даже оскорбительным.

И тогда Яна Ишимцева пошла на последнее средство, как утопающий хватается за соломинку. Она стала пересказывать легенду из придорожного кафе, о сервисах-призраках на трассе. Пересказывала — и внимательно смотрела на бугристое лицо волка-любовника, как воспримет, верит ли сам в такие байки.

Яна готова была поставить 99 к 1, что не верит. И много бы проиграла, потому что один шанс из ста сработал. И не просто сработал — с невероятной силой воплотился.

Благодушный Влад рассвирипел. Его перекосило. Он рычал, как пёс перед дракой. Дракула верил в сервисы-призраки, в туман-людоед, и его, как Дракулу, смертельно оскорбляло, что на его земле водится без согласования с ним какая-то другая нечисть. Так лев, учуяв мускус другого льва, бросает все дела, любую, самую вкусную добычу — и торопится расправиться с конкурентом!

— Муж Кристины Рещенковой, которого твои люди пырнут заточкой в аэропорту Шикилева — как раз специалист по таким делам! — сказала Яна как бы невзначай.

— Что?!

— Что слышал. — Ишимцева поняла: она в первый раз переиграла своего насильника. — Именно Алексей и занимается такими паранормальными вещами. Он единственный в СНГ специалист по «зеркалу Нергала» и угловому письму «банановых языков»…

— Да?! — взломал брови наивным домиком Дракула.

— Да.

Яна не слишком понимала, какое отношение зеркало Нергала и тем более угловое письмо-орнамент на осколках керамики дошумерских племён Месопотамии может иметь к призрачной завесе инопланетных кораблей-людоедов. Но, как баба ушлая, хитрая, пройдошистая, хахалю своему Косте Бра под стать — надеялась, что и Дракула этого тоже не понимает.

Зеркало Нергала, угловое банановое письмо, призраки придорожных кафе — в сочетании это была магическая формула, воскрешавшая уже почти мёртвого Лёшу Липрандина в Шикилеве.

Если Дракула верит в мотели-призраки, то поверит и в нергаловы зерцала, и в алфавит углов, за предположения о котором Лёшу Липрандина объявили фриком и нерукопожатым в среде дипломированных «античников».

— Ты говоришь, что он специалист по плотоядным галлюцинациям? — напряжённо поинтересовался Влад.

— Да, да — обрадовалась подсказке Яна — По плотоядным галлюцинациям!

— А если это действительно инопланетяне? Ну, типа облачных рыбаков, отплыли поглубже ко дну атмосферы, и охотятся на рыбок?

— Маловероятно! — возразила Яна уверенным тоном, хотя что, собственно маловероятно?! Бабьим чутьём она догадывалась, что Цепешу не хочется верить в инопланетян. Он, привыкший считать себя абсолютной властью — перед гостями из космоса выглядел бы жалким дикарём, вожаком первобытных туземцев. И потому — не уму, а сердцу Влада, теперь уже можно говорить, особенно в последние месяца три — Влада-наркомана, желалось мистики, а не астрофизики. Пусть это будет грёбанное зеркало грёбанного Нергала какого-то, а не гости из глубин галактики! Пусть это будут заклинания на угловых письменах гипотетических «банановых» народов — а не Хищники с охотничьим визитом в медвежий угол Солнечной Системы…

— Так ты говоришь, он специалист?

— Единственный в России!

— Он ловчий плотоядных туманов?

— Ну, если он свободно читает «банановое» письмо и клинопись, если он разбирается с зеркалами Нергала — то сам-то как думаешь, Владик?!

Такая вот, чисто женская ловушка. Не навязывать — а дать принять решение и уверится, будто своим умом дошёл!

И Влад Дракула — которого никто и никогда не мог обмануть — тут вдруг, волей Нергала, попался, как ребёнок, в аккуратно расставленные хитрой девкой-рабыней силки…

***

Дракула, он же Цепеш, он же «Граф», уроженец Трансильвании, успевший уже стать прототипом для нескольких книг и фильмов жанра «ужасы», в позднем СССР возглавлял республиканское предприятие по распространению вин и ликёров, главной продукции прекрасного и процветающего, как эдемский сад, «народного хозяйства» советской Дакии.

Потом пришла американская оккупационная власть — и стала искать самых конченных и отвязных отморозков, садистов и выродков рода человеческого, не со зла, а просто в силу поставленной задачи: раз и навсегда оторвать Транссарабию от Москвы.

А это всё равно, что оторвать палец от тела. Тело без пальца, может быть, ещё и выживет, калекой, но разумно ли верить, будто палец без тела сам по себе составит полноценный организм?! Американцы заранее знали, что предстоит многократное падение уровня жизни, нищета и торговля органами — и только самый бешеный пёс сумел бы крутым и беспощадным террором справится с задачей удержания Дакии отдельным государством…

Влад Дракула справился с задачей «Смотрящего». Он так всех напугал, что миллионы предпочли умереть — но не бунтовать. Он сделал себя для дакийцев страшнее голодной смерти и замерзания в неотапливаемых квартирах… О жестокости Дракулы слагали легенды, писали романы и снимали кино. Его имя стало нарицательным во всём мире. Фантазия художников переносила Влада Георгиевича в Средние Века, превращала в «господаря валашского», воевавшего в этих сюжетах уже не с Россией, а с турками. Цепешу приписывали способности превращаться в гигантскую летучую мышь — таким образом, видимо, сублимируя чудовищный вид и ночной полёт постсоветской приватизации…

Американцы его любили за «беспроблемность» — ведь не было такого масштаба террора, с которым бы по их поручению не справился бы Влад Дракула. Американцы дали ему своё гражданство, они позволили ему прибрать к рукам всю собственность небольшой ССР, от нефтепроводов и банков до гостиниц и газет.

Дракула стал не только единственным собственником, но и единственным преступником в Транссарабии. Там не осталось не только независимых от него банд, но даже и независимых карманников или форточников!

Всё шло через руки лидера Демократической партии: и торговля людьми, и сутенерство, и все заказные убийства, и любые хищения из финансово-банковской системы, среди которых были многомиллиардные, долларовые, и бандитизм всех видов, и энергетический шантаж. Не то, что газеты — одинокие блогеры не смели слова написать в Дакии без цензуры Влада Дракулы.

Любящие американцы под него создали смешанную финансовую группу Demon, через которую до 2001 года Дракула мог моментально получить любую суммы долларов от тех, кто их печатает.

А после 2001 года — спросите вы? Начались перебои. Сперва небольшие, и вроде как технические, но год от года — всё более тревожные. Американцы любят «своих»; но не любят сильных.

Американцы часто свергают тех, кого сами же и посадили на троны — с одной лишь целью: чтобы вассалы не засиживались, не обрастали собственными связями, собственным, уже автономным от печатников доллара, влиянием…

«Господарь Валашский» же, по мнению тех, у кого когда-то проходил кастинг на роль конченого отморозка — обнаглел и зарвался. Стал вдруг чувствовать себя самодостаточной величиной. Тут-то ему и начали припоминать смерть и бегство половины населения его страны, стали снимать в Голливуде киноленты, переносившие его в Средневековье, стали закрывать въезд и перерезать финансовые пуповины.

— Начинал с виноградников — кончишь навозом! — пообещал Дракуле американский куратор в немалых чинах своей разведслужбы.

— А если я Кремлю свои услуги предложу?! — зарычал нетопырь валашской ночи — Не думали?! А вас всех, господа херовы, в двадцать четыре часа с моей земли?!

— Ну, попробуй… — сухо попрощался куратор.

И доложил, что нетопырям-кровососам в бывшей Дакийской ССР нужен свежий вожак. Этот, старый, хорош был, да сломался, несите нового.

Что касается Цепеша, то он совсем озверел, перестал считаться с любыми условностями, и последний состав парламента просто написал от руки на тетрадном линованном листочке, составив из своих подельников… В высоком замке Влада творились чёрные мессы, оргии и беспросветное пьянство в кокаиновой пыли. Влад любого, кто попадал к нему в мохнатые лапы, мог посадить на кол, сжечь на костре, или сожрать за столом вместо поросёнка на золотом блюде…

Плохо начиналась «перестройка» в СССР, но куда как хуже кончилась!

3.

Лёшу Липрандина очень вежливо и почтительно, под руки проводили в лимузин S 600 Guard, настолько бронированный, что выдерживает даже взрыв гранаты, не то что автоматные очереди!

— Куда мы едем? — поинтересовался героический смертник Липрандин.

— К Хозяину. Лично примет. Другие месяцами ждут, а тебя вот велено сразу же доставить…

— Думаете, сможете своего Хозяина от меня защитить?! — упоённо блефовал Лёша.

— Ну… Надеемся… Он у нас парень не из робких…

— Вы же не знаете моих возможностей!

— Только в общих чертах. Зеркало Нергала, угловая «банановая» письменность дошумерского времени…

— Ну, допустим… А противоядие-то у вас какое?

— Не знаем. Шеф сказал — сразу к нему, значит, к нему. Ему виднее.

Лёшу Липрандина не только не убили с ходу — на что этот самоубийца рассчитывал. Его приняли в большой готической зале старинного замка, где пылал огромный камин, утончённой резьбы по камню, и ожидал роскошный длинный стол, уставленный яствами.

— Ты Дракула? — как можно грубее поинтересовался самоубийца у мрачной фигуры, гревшей вечно зябнущие руки садиста возле витиеватого каминного козырька.

— Я Дракула — покладисто согласилась фигура. И даже улыбнулась, обнажив клыки вампира.

— Я тебя убью.

— Прямо с порога? И не спросишь, как там твоя женщина? Без меня тебе её долго по покоям искать, обителей тут много…

— Хорошо. Как там моя женщина и где она?

— Кристина Рещенкова?

— Кристина.

— А почему у неё фамилия другая?

— Она так захотела. Не твой вопрос. Отвечай на мой.

— Давай сбавим обороты, пацан, и начнём вот с чего. Женщину твою я пальцем не тронул. Я просил тебя уступить её мне, ты не согласился, я такое уважаю. Она у меня живёт как гостья, никакого зла ей не причинялось…

— Правда? — дрогнул лицом и голосом Липрандин, и вдруг жалким обликом своим стал похож на Шурика-очкарика из кинофильма «Кавказская Пленница»…

— Истинная правда. Тот, другой, уступил. Я вначале, как положено у мужчин, заплатил ему, а только потом полакомился. Не скрою, вкусная попалась… Думаю, твоя вкуснее…

— Убью!

— Экий ты горячий, витязь! — засмеялся Влад. — Не кипятись, ты не продал — я не пробую… Женщину свою получишь целой, довольной и невредимой, в платье французской королевы и драгоценностях от лучших ювелиров Европы… Мстить мне — тебе не за что. За другую мстить собрался?! Так это не твоё, а её мужика дело…

Липрандин старался казаться сильным и таинственным. Говорил — словно не жалкий висельник, а не меньше, чем посол Москвы.

— Российская Федерация не останется в стороне от похищения двух гражданок России! — казённо, сам себе не веря, словно бумажку зачитывая, стращал Дракулу Лёша — Я обращусь в консульство и в наш МИД, я обращусь в…

— Обращаются только оборотни! — перебил его хозяин транссарабского междуречья. –У тебя другая профессия, вот по ней ты мне и нужен!

— Вы думаете, можно просто так похищать граждан России? — и Дракула удовлетворённо подметил, что гость перешёл на вежливое «вы» — Думаете, страна забудет своих…

— Российская Федерация забыла за границей 20 миллионов своих соотечественников! — крикнул Цепеш свирепо, так, что и неодушевлённое в замковой зале притихло и безглазое прижмурилось. — И после этого ты хочешь сказать, что Российская Федерация не забудет двух каких-то мочалок?! Я сам наполовину русский, я потому и Владислав, а не Йонел или Драгош… И я прекрасно помню, как Россия сбрасывала вас миллионами, прямо с борта, в акульи пасти…

— Послушайте, что вам от меня нужно?!

— Бро, у меня молодых девок, прямо вот сейчас, здесь, в пересыльном борделе… Триста задниц, и все спортивного сложения! Завтра этих увезут, новых наберут… Мне твоя Кристина, и твоя Яна — обе, как рисовое зёрнышко, что есть, что нет… Заберёшь их обеих, в починенной их машине, долларами багажник набью в дорогу… И до границы с эскортом прокачу!

— С чего вдруг такая милость, Влад Георгиевич?

— Нужен ты мне. По твоей основной специальности нужен. Сделаешь дело — озолочу…

И Влад, пригласив гостя за стол, лично налил ему вина, подложил кусочек бифштекса с кровью, заискивающе обхаживая, рассказал подробно о плотоядных миражах на дакийских трассах.

— Ты меня пойми, Алексей Петрович, как мужчина мужчину! На моей земле убивать могу только я! А вот эта стопка донесений на моём рабочем столе — про брошенные большегрузы, семейные трейлеры туристов… Не нравится она мне… Знаешь, что бывает, если ко льву на территорию зайдёт другой лев?

— Знаю. Останется один из двух.

— Я уж и так и эдак эти фантомы мотелей ловил! Лучших людей посылал — хрен тебе! Всё равно, что ветер в степи ловить, или море высечь… Сделай дело, бро, награжу по-царски! А не сделаешь — не обессудь: обеих твоих подружек в грузовой контейнер, и в Австралию, в грязный бордель для шахтёров… Тебе голову отрежу, а дружка твоего, Костю…

— Он мне не друг!

— Так вот, специально, чтобы тебе насолить — пальцем не трону! Чтобы ты гнил в могиле и знал: Костя Бра по кафе-шантанам гуляет… Специально ему дам золотую карточку гостя, везде бесплатно наливать будут, так тебе больнее лежать станет…

— Судя по вашим описаниям, Влад Георгиевич — увлёкся интересом к своим исследованиям Липрандин, пропуская угрозы мимо ушей — речь идёт о Змее-Дороге, хорошо известной шумерам и вавилонянам…

— Что за хрень?! — поднял бровь Влад.

— Гигантский ленточный паразит, как предполагают исследователи Древнего мира — подарочек от панспермии…

— Чего?! Какой спермии?!

— Живой, низший, неразумный инопланетный организм, который иногда к нам заносят астероиды…

— Откуда?

— Были бы они разумными пришельцами — я бы у них спросил, Влад Георгиевич… Но они же не пришельцы! Они же не сами пришли — где-то что-то взорвалось, и к нам миллионы лет летело… Они-то, ленточные черви, поди и не догадываются, что на другой планете… Клинописные источники о них пишут, что они — хищники, нападают на всё живое, выпуская перед собой очень сильный гипнотический импульс… Это у них такое приспособление для охоты — выставлять газообразное зеркало, отражающее мысли жертвы.

— То есть олень увидит вкусную траву…

— А тот, кто хочет пописать — вывеску «туалет эм-же». Некоторые организмы на Земле тоже обладают подобными способностями. Когда кролик заворожён удавом, он ведь явно не удава перед собой видит…

— Иначе бы убежал!

— Несомненно… Поскольку это ленточные черви, то уже в Шумере они приспособились присасываться к дороге с твёрдым полотном, маскируясь под дорогу. И их называли «Змеями-Дорогами»… Ляжет такая тварь на дорожном полотне, а может и под ним, до конца не знаю — и её не отличить от самой трассы!

— Вот оно значит, как… А у меня в Дакии они откуда взялись?!

— Последние пять тысяч лет о них ничего не было слышно, и они считались истреблёнными в древние эпохи. Но если принять версию панспермии, то они могут залететь в любой момент, в буквальном смысле слова, с неба упасть… Мало ли мелких астероидов сгорает в атмосфере Земли — уж и учёта не ведут! Икринка залетела, попала в воду — и пожалуйста, после инкубационного периода Змея-Дорога в натуральную величину…

— Раз ты так хорошо всё это знаешь — то ты мне её к земле и пригвоздишь! Гарпуном, мля! Найди мне тварь — ничего для тебя не пожалею, не будь я Влад Дракула!

— Вообще-то это не совсем мой профиль, Влад Георгиевич…

— Ну чего ты цену-то набиваешь?! Какой не твой?! Всё вон разложил, в теории подкован…

— Ну, и теория-то спорная, а на практике таких тварей никто уже тысячелетиями не ловил! Не совсем это мой вопрос!

— Ты специалист по зеркалам Нергала?

— Да, но…

— Ты читаешь с листа угловое письмо «банановых» народов?

— Ну да…

— Тогда прекрати валять дурака, и займись делом! Получишь свою «наконечницу» и хорошее бабло, только поймай мне тварь, которая поганит асфальт в моей республике!

***

Марионеточный «премьер» Мирон Лафитник с утра до обеда вёл переговоры с американским послом — будет ли Америка поддерживать Дракулу, если он решительно и бескомпромиссно выступит против России. Американский посол был рассеян, невежлив, постоянно переспрашивал детали, и ничего в итоге не обещал. Очень зловеще ничего не обещал: у Лафитника создалось впечатление, что это обещание обратного…

После плотного обеда, хорошо поддавший «от нервов» Лафитник беседовал с послом России, перевернув вопрос. Будет ли Москва поддерживать Дракулу, если он решительно и бескомпромиссно выступит против Америки? В сумерках опускавшегося вечера возникло ощущение кальки, ксерокопии, потому что русский посол вёл себя очень похоже на американского.

— Россию все всегда обманывают! — сказал русский посол — Мы устали от предательства… Можете вы написать официальное письмо, в котором всё это изложите в письменном виде?

— Я не уполномочен решать такие вопросы. — попытался уклониться Лафитник.

— Но вы же глава государства!

— У нас есть президент.

— Президент подпишет такое письмо с гарантиями Москве?

— Нет.

— Тогда кто?

Лафитник промолчал. Предполагалось, висело в воздухе: это может подписать только один человек, единственный в республике приватизатор, Влад Цепеш-Дракула. Человек, у которого нет никакой официальной должности, потому что любая должность для единственного собственника всех активов — была бы унизительна. Он не глава государства — потому что он и есть само государство. Он единственный работодатель, единственный наниматель, единственный налогоплательщик — притом, что и налоги он платит сам себе, когда и сколько захочет. И все вопросы он только сам с собой согласовывает. Иные люди в Транссарабии, два миллиона человек, оставшихся от четырёх миллионов советского населения — гастарбайтеры, нанимающиеся на предприятия Влада Цепеша.

Включая и президента, которого пьяный Влад у себя на вилле однажды для смеха заставил кушать из собачьей миски, и премьера, которому Цепеш прилепил на лоб ярлычок от марокканских апельсинов. Наказав за дешёвые, по мнению Дракулы, фрукты на званном приёме, организованном для Хозяина.

— Уточните у самого. — вкрадчиво попросил русский посол, хитрая бестия, старая лиса, успевшая за жизнь несколько раз поменять флаги. — Мне нужно такое письмо, чтобы говорить на эти темы в Кремле…

— Если письмо будет… — взмолился Лафитник — Гарантируете ли вы…

— Я — как и вы. — перебил посол — Я могу только озвучить. Показать. Может быть, моё мнение спросят. А может, и нет. Я имею полномочия поставить вопрос, но я не имею полномочий решать вопросы…

— Ходят упорные слухи… — раскрыл карты Лафитник — Что Кремль и Белый Дом объединяются против режима Цепеша.

— Теперь он уже «режим»? И даже не ваш, domnule Лафитник? К тому же Кремль и Белый дом — оба в Москве.

— Не придирайтесь к словам! Вы же поняли, что я имел в виду!

— Я старый человек, Мирон Петшавич, я номенклатурой ЦК КПСС ещё успел побыть, и много кем потом… Мне трудно себе представить, чтобы в наши дни Вашингтон и Москва действовали в Шикилеве заодно. Они везде порознь, почему же для вас должны делать исключение?!

— И всё-таки это не ответ…

— А я ответа дать не могу. Предполагаю, что такого быть не может. Но… Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…

И Мирон Лафитник, лоб которого ещё горел от импортной наклейки, почувствовал в словах русской лисы несвойственную посольскому корпусу развязность, фамильярность, насмешку.

Дракула — очень большой человек; проблема в том, что у него очень маленькое государство. В котором, к тому же, половина населения уже разбежалась и вымерла, сделав вторую половину менее пугливой: ощущение себя смертниками делает людей отважнее.

Даже самые близкие соратники Дракулы, начинавшие с ним в банде, разъезжавшей на «Жигулях» посреди «перестройки», начинали уже паковать чемоданы, и смотреть в сторону экваториальных, а главное — далёких отсюда островов-курортов…

***

А у бесноватого кокаиниста в его логове, готическом замке посреди букового парка, была теперь новая игрушка: специалист по «банановым» языкам.

Лёша Липрандин вместо своей петли попал в замковые покои, витиеватые и замысловатые, с нетопырьими ушами заострённых форм резьбы и доминирующей вертикальности рыцарской мебели, всегда тёмной и массивной. Повсюду безмолвно спорили мрамор, камень и дерево отделки. Липрандина окружили пурпур, трупный фиолет, кровавые рубины, завораживающие цвета охры, и все оттенки синего, зелёного, иссиня-черного, гвоздично-розового, пронизанные серебряными и золотыми нитями гобеленов.

— Как ты считаешь, Алексей Петрович — задумчиво поинтересовался Дракула у «специалиста» — если я убью тварь — это поднимет мою популярность у населения?

Они — очень чинно и феодально — обедали, причём вдвоём, хотя приборов стояло больше. Кошмарным сном гляделся огромный продолговатый, с закруглёнными углами стол, обставленный венскими стульями, с зеркальной до неправдоподобных бликов полировкой цвета сырого мяса. Зыбкими призраками в иллюзорной глубине своего глянца он отражал стоявшие на нём остророгие серебряные подсвечники. Под каждым на крючке — похожие на колокольцы серебряные колпаки для тушения свечей…

— Скажут — мечтал упырь, за спиной которого высокие острые углы венского стула маячили, как крылья летучей мыши — наш Дракула — защитник…

— Неужели вы думаете, Влад Георгиевич — ухмыльнулся Липрандин, отпивая из длинного узкого бокала божественной выдержки буджакское вино — Что какой-то ленточный червь, пусть даже и космический — может быть для ваших соплеменников страшнее вас?! И вообще, откуда вы, комсомольские выползни, взяли, будто можно в этом мире сделать что-то страшнее, чем вы сделали?!

— Думаешь, ничего нельзя?

— Нечисть отдыхает… — «утешил» Липрандин

Дракула неожиданно взялся философствовать:

— Жизнь в XXI веке оставила нам только один выбор, и никаких других альтернатив: или стать чудовищем, как я, или безработным самоубийцей, которого, как блохи падаль, оставляют друзья и женщины… Ты знаешь третий вариант?! Назови, если знаешь! Чудовище, которого все боятся, или бомж, которого все чураются…

— Я хочу, Влад, чтобы ты отпустил девушек… — свёл диктатора с небес на землю Липрандин. А внутренне — поразился дьявольской проницательности этого беса…

— А то что?! — оскалился вурдалак — Убьёшь меня… опять?!

— Зачем они тебе? Я здесь, и что обещал — сделаю…

— Так и они пока здесь… Сделаешь, что обещал — отдам. Да и почему ты решил, что им в гостях у Цепеша цепи?! А может, они ещё и не захотят уезжать?!

И с умилительным хлебосольством пододвинул по гладкой до предельно мягкого скольжения полировке гостю tokány: нежнейшее рагу из свинины, говядины, птицы, крольчатины, томлёное в собственном соку с помидорами, луком и перцем.

— Это особый рецепт, Лёша, мой рецепт, тает во рту — обязательно попробуй! — советовал Цепеш. — Потом запей купажным красным вином, и докуси брынзой… И тебе тоже, как и твоим девочкам — он издевательски, клоунски сюсюкал — не захочется покидать старого, доброго Влада Дракулу…

***

Чудовище, отражавшееся в зеркальной полировке цвета сырого мяса, при свечах — не лгало, по крайней мере, по поводу одной из девушек. Трудно сказать, что именно, ещё труднее — как и почему — но с бедовой и отвязной Яной Ишимцевой у них что-то вышло, причём обоюдоостро.

Вначале Янка думала только об одном: сбежать любой ценой, по возможности спасая школьную подругу, с её милости вляпавшуюся в такой кошмар. Отдавалась тому, кто её пленил — изощрённо, но вынужденно, и потому всё равно холодно. Как и бесчисленные проститутки его постоянно обновляемого гарема…

Но так уж совпало, что у Влада была назначена королевская дикая охота, и он — по непонятной прихоти — взял Яну с собой, выделив ей горячего жеребца из своих конюшен. Мол, пусть дурочка покатается с высшим обществом, чтобы было потом чего вспомнить на помойке её серой, унылой жизни обычного человека…

Руководил охотой один из подручных Влада — полугрузин — полутатарин с крымскими корнями, Шалва Шахмад. Как в лучших фильмах, кавалькада аристократии углубилась по специальной просеке в личный заповедник Дракулы, недалеко от его замка, в ароматную, на холодке чуть курящую дыханием прель и прелесть вековых буковых рощ.

Здесь росли буки-великаны из трансильванских сказок, которые, прежде чем попасть в загребущие лапы Влада Цепеша — сумели затаится от топоров в первозданном виде, благодаря многочисленным крутым скалистым склонам особого распадка местности. Среди них попадались и стволы, которым выпало жить больше 500 лет, помнившие ещё османские нашествия…

Старые, первобытные, девственные леса жили и умирали своей судьбой, чураясь всего суетно-человеческого, обрастая в положенный срок самыми разными и живописными грибами и мхами на поваленных колодах. Кое-где по коре мелькала редкостная, почти уже вымершая на планете, огненная саламандра, будто сполох холодного пламени.

Над головой всадников колыхались высокоствольные своды, здесь для Дракулы разводили оленей и косуль, а сами по себе завелись зайцы, кабаны, ежи, сурки, лесные коты, немыслимое количество птиц. Буковые ряды разреживали ещё более благородные и старые кошенильные, каменные и обычные дубы. Но и сами буки гляделись шикарно: собрание растительных патриархов, нетронутых человеческой рукой — они были раскидисты и тенисты, сплетались в своды классической, европейской сказки…

— И это всё твоё? — невольно вырвалось у невольной гостьи Дракулы.

— На тысячи вёрст во все стороны — один хозяин… — хвастливо подтвердил приватизатор Дакии.

Это само по себе пугало — а то, что случилось в старательно оформленной декораторами «чащобе» букового парка, напугало Яну ещё сильнее.

Со смехом и трансильванскими прибаутками челядь Дракулы выследила в подлеске кроликом затаившегося там, и пытавшегося слиться с местностью чужака.

Вытолкали они перед Дракулой крестьянского напуганного старика, словно бы подбадривая друг друга однотипными гортанными выкриками:

— Браконьер!

— Хозяин, браконьера поймали!

— Вот он, браконьерская față…

— Față по нашему — «рожа» — галантно, привстав в стременах, объяснил Яне Ишимцевой Дракула — фата невесты означает «невестину морду»…

Старый воришка хозяйских благородных лесов не впервые попадался в силки егерям Влада.

— О! Да это же полоумный Мирче Деалиде! — улыбнулся Шалва Шахмад — Он тронутый, domnule! У него сын хотел продать почку, чтобы выручить немного денег, как все эти деревенские сâmpia… Попал к немецким трансплантологам, а они ребята хозяйственные… Раз уж потратились на наркоз при операции — заодно вместе с почкой и всё остальное из дурня выпотрошили…

Шалва Шахмад хохотал так, будто рассказал смешной анекдот. Отхохотавшись, закончил сухо:

— С тех пор старый Мирче совсем стал nebun, и постоянно пролезает в ваш заповедник, domnule, потому что все тропинки тут знает, лучше чем свои пять пальцев. Он браконьерит, но мы его раньше отпускали, Влад Георгиевич, потому что он nebun…

— Думаешь, чокнутые полезнее, чем здоровые?! — зло оскалился Дракула. — К чему чокнутым такие привилегии, а, Шалва?!

Страшный татаро-грузин не нашёлся, что ответить господину.

— Я думаю, что безумие — не повод продлять жизнь! — изрёк Влад с таким видом, будто порождает афоризм под запись биографам. — А совсем наоборот…

И привычным жестом щёлкнул карабином привязей, спуская альпийских волков, служивших ему вместо охотничьих собак.

Яна смотрела на всю эту сцену, больше напоминавшую театральную постановку в дурдоме, нежели жизнь. И не верила своим глазам. Что вообще происходит? О чём они говорят?! Ведь альпийские волки сейчас растерзают затрапезного жалкого старика-браконьера…

— Ждите меня здесь! — приказал Цепеш своим прихлебателям — Я сам загоню эту свинью!

И все охотники засмеялись. И только Яна, не распространяя приказ на себя, поскакала вослед волчьей своре и Дракуле надеясь как-то, сама не зная как, предотвратить безобразную и омерзительную расправу…

Как ни странно, Влад одобрил её, видя рядом и сбоку на взмыленном жеребце. Старик Мирче убегал от волков, и в итоге забрался на невысокую, но почти отвесную скалу посреди лесной опушки. Там тявкающие гончими пастями четырёхногие преследователи не могли его достать, и толклись внизу, надеясь, что он, быть может, сам к ним свалится…

Влад и сам скалился волчьим ощером, даром, что двуногий. Спешиваясь, легко, даже как будто помолодев, спрыгивая с седла — упивался ситуацией.

Яна — тоже слезая со своего коня — одновременно думала, как это всё ужасно, и как это невозможно, немыслимо, и, конечно же, это сон, просто кошмарный сон… Ибо такого не может быть — но вот оно, есть. А его не может… А оно… Вот…

Влад, посверкивая наркотическим отливом в сумасшедше-бликующих глазах с расширенными зрачками садиста, снял с плеча своё охотничье ружьё, и, делая вид, что шутит — прицелился в старика, нелепо и неустойчиво балансировавшего на скальном карнизе.

— Влад, умоляю… — шептала, думая, что кричит, Яна Ишимцева, удерживая под узду нетвёрдо танцующего, длинноногого скакуна. — Не надо… Он же старик… Он — живой человек… Не надо… Опусти стволы…

Но эти бабьи причеты только сильнее возбуждали выродка.

— Вот так! — хохотал он восторженно и пьяно — А ты думала приватизация — это о чём?! О кирпичах? О заборах? Это о мясе, о человечине! Это когда идёшь жаловаться в полицию — а начальник полиции назначен теми, на кого жалуешься! Идёшь в прокуратуру — а прокурор назначен теми, на кого жалуешься! Идёшь в суд, а судья назначен тем, на кого жалуешься! И куда бы ты, мясо, ни пришло — они везде хозяева! Неужели, говорят, ты, ушлёпок, думал, что можно забрать в собственность все гайки, все болты — и не забрать себе в руку жизни человеческие?!

— Влад, я прошу тебя… Отпусти его… Я всё сделаю для тебя, только отпусти — бормотала Яна, и выражение её глаз было такое, что она тоже казалась «тронутой» вполне гармонируя с этой компанией из психбольницы.

Но Цепеш уже не смотрел на наложницу. Крупно и жадно забирая воздух чувственно и приторно раздувавшимися ноздрями, он готовился пополнить свой список душегубства ещё одним трупом, бессмысленным и случайным, «шуточным».

— Моё ружьё — кричал старику на утёсе Влад задорно, как будто перекликался с соседом по дачному участку — Beretta SPORT, стоит пятьдесят тысяч долларов!

Он потрясал, ковбойским жестом из вестернов, этим легендарным ружьём миллионеров из холоднокатаной стали, у которого пистолетный приклад и затылок обработаны из лучшей древесины грецкого ореха. И «щёки» двустволки сверкали на холодном солнце серебром и изящными охотничьими миниатюрами ручной гравировки.

— Во сколько это ружьё дороже твоей никчёмной жизни, Мирче-vecinul, а? В десять раз? Или во все сто?! Зачем ты залез в мой заповедник, старый козёл? Умрёшь в шутку, за дежябэ…

— Ты плохой! — кричал с утёса слабоумный старик в отороченной овчиной гуцульской безрукавке — Стрелок, ты плохой человек!

— Я стрелок плохой?! — по-своему услышал диктатор-наркоман. Это обвинение показалось ему забавным, и он хохотал, повторяя между выстрелами:

— Да! Я плохой стрелок! Видишь, промазал, Мирче!

Грохнул выстрел со второго ствола, Влад сделал клоунское выражение лица, и посетовал шутовским тоном:

— Видишь, опять промазал!

Старик на скале при каждом выстреле насмешника сжимался, прикрывал уши иссохшими ладонями, как будто больше всего боялся звука, а не пуль.

— Прекрати! — визжала Яна, обезумев от невероятной очевидности этой инфернальной игры, этого растянутого в скоморошество убийства деревенского дурака — Влад, я умоляю тебя, прекрати! Прекрати, я не могу больше…

Дракула-Цепеш был не из тех, кто реагирует на бабьи взвизги. Он деловито перезарядил свою «Беретту-спорт», и взялся за старую игру.

— Так, говоришь, я плохой стрелок?! — и вновь выстрел разорвал туман букового леса — И ведь прав ты, vecinul, я опять промазал…

На этом месте что-то сломалось и взорвалось внутри Ишимцевой, и она — сама от себя такого не ожидая, с диким кошачьим воплем ненависти вдруг прыгнула на изверга, ногтями расцарапывая ему лицо:

— Гад! Гад! Дьявол! Выродок!

Цепеш умелым жестом скрутил её руки, повалил на землю, подмял по себя, и вдруг, на самом пике отчаяния её беспомощности — стал целовать в губы жадными болезненными укусами. Приговаривая:

— А вот такой ты мне нравишься! Завела, кошка дикая! Давно так никакую не хотел…

И Яна — сама ничего в себе не понимая, миг назад готовая растерзать это исчадие ада — вдруг ответила ему неистовыми, разгорячёнными поцелуями. Так был спасён полоумный браконьер Мирче, к которому Дракула, с его мгновенно менявшимся настроением параноика охладел, забыв о его существовании. И так была «объезжена кобылка» — Яна вдруг из пленницы-рабыни превратилась в жаждущую господина, готовую всё отдать за близость к нему, ревнующую к нему распалённую самку…

— Ты знаешь… — сознался ей Цепеш несколько погодя, тоном, не скрывающим недоумения. — А я давно уже ни с кем так себя не чувствовал… Скольких баб перебрал — а такого удовольствия давно не помню…

4.

Когда Евгена Дрозова спрашивали о его профессии — он отвечал, обычно скромно потупив младенчески-лучистый взор: «Я решаю проблемы». Уже достаточно пожилой, с седоватыми висками, но ещё физически крепкий, Дрозов носил в кармане курносый револьвер с обмотанной «на счастье» изолентой рукоятью, небольшой «браунинг» в кобуре под штаниной, чуть повыше носка. Носил с собой кастет и электрошокер, а в багажнике своего чёрного внедорожника возил монтировку и бейсбольную биту.

Весь этот арсенал Евген считал «любительским» и «сувенирным», потому что главным образом его работа заключалась в опросах и аналитике нестандартной, как правило, проблемы клиента.

Официанта из закусочной, накаченного парня в фирменным фартуке поверх белой рубашки, зашедшего ему за спину, Евген саданул в очень чувствительную точку под ребро. И как раз в тот момент, когда официант занёс над его затылком бутылку дивина. Ни мигом ранее, но и не позже.

— Раньше это было бы хулиганством, а потом — просто поздно… — объяснил, не оглядываясь на скрючившегося и посеревшего лицом злоумышленника Дрозов.

— У тебя, видать, глаза на затылке, bătrâne… — осклабилась бандитская рожа Шалвы Шахмада, ответственного за встречу «особого гостя». И лёгким наклоном головы велел лже-официанту убраться корчить гримасы боли уже в подсобке.

— Глаз на затылке у меня нет… — развёл руками «решала». — Но мускульную динамику передвижений читать наперёд умею…

— Значит, плох у меня помощник?

— Он не плох. Просто я хорош. Проверить решил, dragă?

— Ты уж не обессудь… — извинился Шалва — Раньше я с тобой не встречался.

— Твоё счастье… Люди обслуживают людей. Люди убивают людей. Если задуматься, и то и другое они делают ради денег. Иногда денег удобнее добиться услужливостью, а иногда проще убить… Можно сказать, я работник сферы услуг.

— Так ты, стало быть, тот самый Евген, который решает проблемы?

— У каждого — свои недостатки… — скромно потупился Дрозов.

— Охотиться на крупного зверя приходилось?

— Ты, dragă, поди имеешь в виду мелких зверей, вроде львов и носорогов? Самый крупный зверь — человек… А я охотился и на крупных, и на мелких…

Шахмад деловито, «каждое слово по существу», обрисовал всё, что сам недавно узнал про Змею-Дорогу, ленточного червя-хищника с гипнотическими способностями. Про возможное космическое происхождение личинок хищной дороги умолчал, потому что до конца это неизвестно, да и неважно.

— Возьмёшься, bătrâne?

— Берутся за один конец при онанизме! — осёк Дрозов — А эту тварь убить нужно, так ведь?

— Убьёшь?

— Тут, dragă, одно из двух: или я его, или он меня. Давай досье, посмотрю, как оно ползает…

— В смысле?

— Ну, я же сказал, что умею считывать мускульную динамику! Посмотрю географию его нападений, и вычислю, где он в следующий раз нападёт, ведь мозгов у него, как я понял, немного… Значит, его траектория предсказуема…

— Работал раньше с ленточными червями?

— Не довелось, но их повадки знаю…

— Откуда?

— На такой случай у меня есть «голова в кармане». Волшебник по имени «Интернет»…

***

— Я охотника пригласил! — откровенничал Влад Дракула, непостижимым образом вдруг сдружившийся с Липрандиным. — Убить эту гадину… Спец, опытный охотник, Дрозов, может, слыхал?! В 90-е он гремел…

— Опыт тут ни к чему — откровенностью за откровенность отплатил Алексей. — По этой части полезен разве что опыт космонавтов, или шумера, скончавшегося пять тысяч лет назад…

— Ну, знаешь… Общая подготовка тоже многое значит…

— Мне пофиг! — нагрубил Липрандин — Если охотник справится — ты меня и девушек отпустишь?

Дракула удивился, вздёрнул брови и развёл руками в жесте изумления:

— Если охотник справится, то вы-то тут при чём?!

— Ну, волноваться не буду — снова, уже привычно блефовал Лёша — Потому что шансов у охотника справится, без специальной подготовки, очень мало… Я о другом волнуюсь, Влад… Если не охотник, а я после него — лично, вот этими руками, ликвидирую тварь — ты ведь нас всё равно не отпустишь…

— Откуда ты знаешь?! — клоунничал упырь, делая вид, что его тайну полишинеля раскрыли «ой как нежданно» для него.

Липрандин прогуливался с правителем Дакии по бордовому резиновому терренкуру, отлитому из пружинистой резиновой крошки посреди замкового парка. Парк этот, закрытый и тщательно охраняемый, тем не менее славился своими прудами, утопающими в зелени деревьев, украшен арочными мостиками и голосист роскошными лебедями.

Лебедям стригли крылья, а некоторым не стригли. Эти были обречённые — когда они взлетали, Дракула на них тренировался в охотничьей меткости. Кое-где, пазухами, удивительный парк скрывал тенистые гроты, увитые плющом и хмелем…

У многих «людей Дракулы» тоже в этом году стали отрастать крылышки, как у жертвенных лебедей, с той только оговоркой, что лебеди, красивые, а эти — как с плаката про вред пьянства сошли! Такие крылышки росли, что вспорхнули бы и улетели подальше, на Мальдивы, на Ривьеру — если бы не боялись хозяйского выстрела в гузку…

Семеня виноватыми шажками по терренкуру тенистого парка, к Владу и Липрандину спешили марионеточный премьер Лафитник и такого же качества, пустой внутри, президент-бабочка, с фамилией Шемахаон.

— Мы подготовили, Влад Георгиевич… — протянули они бювар с бумагами внутри, опасаясь смотреть хозяину прямо в глаза. Бормотали, глотая окончания, сваливая один на другого:

— Тут…

— Вот…

— Мы на бланке, как положено… Корректора читали, визировали…

— Чего тут у вас? — нахмурился Дракула.

— Ваше письмо в Москву…

— Мне отойти? — тактично полупоклонился Лёша Липрандин.

— Да ладно — махнул Влад рукой с выражением «гори оно всё синим пламенем» — Чего уж теперь, какие секреты… То, что американцы меня «кидают», ты и так в курсе… Придумали мы вот в Москву написать, мол, возьми, царь «Всея» под высокую руку, останешься довольным, la naiba!

— Не пойдут они на это, Влад! — скептически сощурился Липрандин — Ты им тридцать лет гадил, а теперь ты токсичный актив… И республика твоя — кладбище, скажи спасибо американским советникам…

— Много ты понимаешь в политике! — сердито рявкнул Дракула, за десятилетия вытравивший из подданных всякий дух возражения. — Refugiat…

— А они ещё возьмут и твоё письмо опубликуют! — подлил Липрандин масла в огонь хозяйского гнева — Чтобы свои не в меру чисты рученьки показать…

— Ну, мне-то что! — с эпилептоидными гримасами вдруг стал паясничать Дракула, в таком состоянии больше напоминавший Пеннивайза или Джокера — Ты ж меня убить обещался, мне уж, ваше превосходительство, чего терять-то?! Чего издаля смерти ждать, когда она рядышком ходит, парастасу мати…

Зло вырвал бювар из рук приспешников, в этой ситуации с их пригнутостью казавшихся особенно жалкими и ничтожными, откинул тяжёлую кожаную крышку, бегло прочитал бумагу в зажиме. Бормотал, читая отдельными, вырванными из контекста, фразами, и всхрапывая, как конь:

— Да, да… Пойдём на федерализацию… Передадим вам главную реку с берегами… Разгоню американское посольство… Полностью переориентирую республику на Москву… Паршиво, да, frați de arme, не так ли?! Но ведь вкусно! Что скажешь, Лёша, ты один тут честный человек, вкусно это для Москвы?!

— Вкусно было, пока не скушано и через задний проход не вышло… — зубоскалил наглец-Липрандин. И то: ему, самоубийце стесняться? Одна дорога, с этим миром уже распрощался, и даже расплевался.

— Дурак ты! — покачал головой Дракула, глядя на Лёшу даже с некоторой жалостью. — Вообще не думаешь, с кем разговариваешь…

Пока подписывал письмо и «равноценные копии» текста — балагурил:

— Мирон, ты расскажи ему, что я сделал с этой стервой, Аурикой…

— Надо ли?! — почтительно усомнился Лафитник — Ведь то под горячую руку, в сердцах…

— Сказал, значит, надо! Лёша свой парень, он поймёт! — и с мальчишеским озорством чудовище подмигнуло Липрандину.

— Значит… это… так… — мялся, будто помочиться приспичило, премьер — Была это служанка у Влада Георгиевича… Привлекательная такая, у Влада Георгиевича тонкий вкус на женщин…

— Я её иногда трахал! — огрубил эвфемизмы Лафитника нездорово выглядевший тиран-клоун.

— Она неделю назад подавала на завтрак скроб…

— Это у нас омлет так называют… — снова хвастливо влез Цепеш.

— И в омлете — покорно согласился Мирон Петшавич — Обнаружился её волос… Ну, Влад Георгиевич, оскорблённый таким к себе отношением…

— Да ладно, не заливай! — хихикнул Дракула с явным «акцентом дурдома» — Я просто прикалывался!

— …Достал зажигалку «зиппо» и поджёг ей волосы… И запретил гасить…

— Этим вы хотели меня удивить, demn Лафитник?! — осклабился Липрандин, принимая вызов. Как и положено лингвисту, играл словами: «demn», по-румынски — «достойный, уважаемый», но звучит почти как «demon», что в румынском и в русском языке означает одно и то же: бес, чёрт, нечистая сила…

— Если бы ваш Влад Георгиевич решил бы за завтраком теорему Ферма, я бы удивился… А тут — особенного-то на грош! Тридцать лет у власти, а ничему, кроме гнусных пакостей, не научился…

Лафитник и Шемахаон думали, что Дракула не сходя с места зарежет или подожжёт Алексея, как обычно. Но гнев Влада обрушился на них самих:

— Вон пошли! Не ваших ушей дело! Доставьте в Москву, лично Лавру, слышали?! Лично в руки Лавру, и объясните, что письмо сверхсекретное!

А когда пособники ушлёпали, шмыгая носами со страху — гораздо доброжелательнее заговорил с русским гостем:

— Я по таким, как ты, Алексей Петрович, скучаю… Своими же руками всех таких, как ты перевёл… А теперь вот скучно без них… Вроде и богатый у меня опыт, а одно скажу: американцам не служи, сколько бы не посулили… Они как дьявол — всегда обманут того, кто им душу продаёт… Точно тебе говорю, Влада Цепеша слово — они дьяволы!

— Сам ты дьявол! — огрызнулся Липрандин — Может, их и нет, никаких американцев…

— Ну как это?! — Влад выглядел опешившим.

— А вот так… Может, это такая психическая болезнь, ты, может, сам с собой разговариваешь, за себя и за них реплики подаёшь, и думаешь, что это американцы тебе сказали… Вот ты в Дакии сколько убил?

— Много, Лёша, много…

— А разорил, по миру пустил?

— Того больше.

— А они?

— Тут?

— Нет, блин, на Занзибаре!

— Тут они никого… Тут я всё делал, моими руками, câini, действовали… Они говорят — я делаю…

— А может, эти американцы — голоса у тебя в голове?!

Совсем огорошенный таким поворотом темы, Дракула сел на скамеечку со львами и трансильванскими копейщиками, очень реалистично отражёнными в чугунном литье станин.

— А может, и правда, голоса в моей голове?! Бесы, а?

Липрандин присел рядом, слушая насмешливо, но немного и сочувственно.

— Ты знаешь, кем была моя мама? — вдруг хныкнул Влад, как бывает у психов, моментально переключаясь на что-то совсем иное.

— Сказал бы, кем, раз такого сукина сына родила, но я её не знал, зачем зря оскорблять незнакомку…

— Мама моя работала в советском НИИ, они там клепали ЭВМ, думали создать «искусственный разум»… А она больная была, с детства больная, у неё вялотекущая шизофрения, но когда она поступала в НИИ, такого диагноза ещё не было… Он потом, при Брежневе, появился… У мамы приступы были, очень острой депрессии… Мама моя верующей была, знаешь, упёртой такой, истовой верующей — я за неё Бога и проклял… Она всю жизнь боялась, что искусственный интеллект, думающую машину создадут! Потому и изучала, лучшим специалистом в электронике была, чтобы доказать, что искусственный разум в принципе невозможен… Понимаешь?

— Не очень. Но если шизофрения, то…

— Не балагурь! — почти ласково попросил Дракула. — Она всю жизнь положила на то, чтобы доказать, что машина думать не может… Если машина будет думать, то значит, и мы машины, и Бога нет… И души у человека нет, одни слизистые транзисторы… И она так страстно это доказывала, что над ней шутили коллеги. Однажды очень жестоко подшутили. Один гад сочинил стихотворение, и вывел его через рулон в распечатку, как будто это компьютер стихи сочинил! А у мамы как раз был приступ депрессии, и тут вдруг — компьютер стал думать, стихи сочиняет, совсем, как люди… И моя мама повесилась…

— Из-за стихов машины?! — выпучил глаза Липрандин. Многого он ожидал от этой ненормальной семейки Цепешей, но такого…

— Я сам её из петли вынимал… — рычал Дракула. — И тогда же проклял я её православного Бога, решил ему мстить всю жизнь… А потом, когда узнал, что это шутка была — дьявола тоже проклял! Дьявол — шутейка, юморист, лукавый, ты знал?! Шутник этот, поэт от дьявола, долго от меня скрывался… Лучше бы ему было покончить с собой, пока время имел…

Влад сложил руки в замóк, и приложил этот замóк к переносице. Перед его глазами снова маячило предсмертное подробное письмо матери, путанное, как бывает у самоубийц, но, по иронии судьбы — довольно поэтичное. «Мыслящая машина — это приговор человеческой личности. Если всё, что есть в нас — только химия, тогда мысли нет, и нас нет, и наше самосознание не больше, чем самообман»…

— А твой отец? — из вежливости сменил тему Липрандин.

— Как у Бетховена…

— Что?

— Был запойным алкоголиком. Заведовал сбытом на кабельном заводе, чертов кобель, выкатывал «налево» катушки с медной проволокой, которые в два раза выше его роста… Сел на пятерик, и там подох…

— Прости, Влад Георгиевич, не хотел ворошить…

— Да ладно, отца я почти не помню. Я от него унаследовал только ненависть. И от матери тоже. И то, что нет ни Бога, ни дьявола, и неважно, что ты делаешь в жизни, от слова «вообще». Правда, мегаубийцам люди ставят большие бронзовые памятники, что, вроде как, свидетельствует в пользу дьявола… Но это всё чушь. Потому что и это, как и всё остальное — сгниёт в могиле, и быльём порастёт…

Оба помолчали.

Прямо перед ними, казалось, не плавали, а на полозьях скользили по стеклу тяжёлой, холодной, курящей воды церемонно раскланивавшиеся друг перед другом лебеди Дракулы. Было что-то призрачное в том, как они проявлялись, сотканные сперва разорванным контуром, а потом всё более и более материализуясь, из тонкой дымки над живой мембраной водяного зеркала. Вскормленные на зерносмесях, на овсе с горохом, царственные и голосистые лебеди-кликуны не знали страха и казалось, самим видом своим отрицали смерть. И считали владовых профессиональных бердвочеров скорее своими рабами, чем опасностью…

Иногда то одна, то другая царственная птица изящно касалась клювом воды, прихватывала капельку, а потом вытягивала голову клювом вверх, горлышко полоскала. И плескала крыльями по воде…

Липрандину пауза показалась затянувшейся. Ложно-драматичной.

— Мы оба с тобой уходящие натуры — примирительно посетовал Алексей Петрович — И каждый виноват по-своему… Ты, Влад, харизматичный бандит, время которых безнадёжно ушло… Может быть, ты последний в своём роде… А я гнилой интеллигент, в котором нет живой жизни, который давно нырнул в мир мёртвых черепков и мёртвых языков — и потому даже не заметил, проживая в выдуманных широтах, что реальность захватили твои наниматели… Которые тебя прикончат, даже не сомневайся, ты им больше не нужен!

— Думаешь?!

— Понимаешь, устроено это так. Вначале американцы делали биозавров, вроде тебя. Брали какого-то уголовника со дна, и накачивали его долларами, как груди голливудских красоток силиконом… Раздували его «кредитами» до огромного пузыря, способного закрывать собой солнце. Получался биомонстр со сверхвозможностями. Но внутри — всё равно сидел живой и хитрый ýрка, который держал фигу в кармане… И в итоге всё время пытался их «кинуть», играл за себя. И тогда они отказались от первых моделей биозавров, и стали делать роботов-клерков. Это и проще, и дешевле, и надёжнее. Робот говорит заученные фразы, делает только то, что прикажут, но главное: робот лишён собственной личности. У него нет даже инстинкта самосохранения. Когда ему введут команду разобрать себя на органы — он равнодушно выполнит приказ. Ему, машине, безразлично, быть или не быть.

— Слушай, а ведь ты прав! — присвистнул Дракула понимающе — Я ведь часто в последние годы встречаю таких гарвардских ципочек… Глаза стеклянные, речь механическая, и даже семьи нет… Зачем роботу семья, правда?! Легко переходит из состояния неподвижности в состояние убийцы или самоубийцы…

— Тут, Влад, какой-то особой тайны-то нет, всем всё видно, и давно уже… И биозавры приватизации, и роботы-клерки им на смену… Если и есть какая-то тайна, то только в одном: зачем «главнюки» всё это делают?!

— Власть над миром?! — предположил Цепеш.

— А для чего? Они же ничего не созидают, не создают — только всё ломают, портят, и зачем-то захватывают — чтобы потом свалить в кучу, как на помойке… Власть нужна тому, у кого есть проект, своё видение будущего — а у них только один проект: «сдохни ты сегодня, а я завтра». Иногда у меня ощущение, что всех этих биороботов, первого и второго поколения, создаёт тоже робот. Робот-ронин, потерявший хозяина… У него бесконечно действует последняя из загруженных программ: захват, захват, захват… Машина, которая делает гайки — не обязана понимать, зачем она делает гайки. Пока её не выключат, она будет делать гайки…

***

Отказ Дрозова пообщаться с «теоретиком», Лёшей Липрандиным, Шалва Шахмад истолковал, как гордыню «специалиста по решению проблем». Каждый судит по себе — Дрозов вовсе не был гордецом. Просто карты легли так — имеется в виду, топографические, гадательнымии Евген не маялся, что очень отчётливо вырисовывалось место очередной засады ползучей гадины, Змеи-Дороги. Упустишь момент — и она уйдёт на развилки, и там её ищи-свищи!

Но пока — если поторопиться — ещё был шанс однозначности. Плотоядный плоский червь, похожий на кусок дорожного полотна, полз в определённую сторону и с определёнными интервалами. Карандаш охотника отмечал на схеме шоссе почти идеально-равные отрезки. Немного ума у змейки-то, хмыкнул Евген, одни инстинкты…

— Возьмём вот здесь! — воткнул Дрозов в воображаемую нечисть на карте острый кончик карандаша, как осиновый кол.

— Откуда знаешь?! — удивился Шалва.

— Чуйка подсказывает…

— Ну, смотри… Пока у тебя кредит доверия, но его можно и растратить, Евген!

— Постараюсь оправдать!

— Точно не хочешь у Липрандина поподробнее консультацию получить?

— Некогда, dragă! Если мы прямо сейчас выедем, то после заката наши с червём пути пересекутся… А если нет — то потом лови ветра в поле…

— Я команду дам! — гостеприимно осклабился Шахмад — Чтобы там, в полевых условиях, всё накрыли — шашлык, коньячок, закуски всякие… За счёт заведения, Евген, мы — республика радушных!

— Своих всех повыгоняли, чужих привечаете? — прищурился Дрозов.

Шахмад смолчал. В этой насмешке было много горькой правды. Босс Шалвы, Дракула, был могучий зверь, но совсем не экономист. По причине попросту отсутствующей экономики — в Дакии остались только старые, малые, калеки, транзитные цыгане в кочевых таборах, огородники на задках, и туристы. Все, кто мог отправится на заработки — сдрызнули во все стороны, искать счастья на чужбинах…

— Ты думай не о политике — посоветовал Шахмад несколько смущённо — А об охоте! Помни, что бессмертных не бывает…

— Червю это расскажи!

— А червю ты это сам расскажешь!

И как в воду глядел!

…Было что-то завораживающее и даже прекрасное в этой движущейся дороге, просёлочной пролысине, такой привычной, с детства знакомой, совершенно обычной — если бы не одна её особенность: она двигалась. Ползла.

— Смотри! Смотри! — закричал нервный Шалва, хватая Евгена за руку — Вот он! Она! Оно!

— Не ори! — посоветовал Дрозов — Ещё спугнёшь…

Оба они стояли на чуть срезанной маковке «королевского холма», избранного, как наблюдательный центр, открывающий, словно на ладони, всю лесостепную округу, примыкавшую к пустынному в этом месте, одинокому и прямому шоссе. Шалва Шахмад тискал в руке армейский бинокль, про который Евген сразу сказал с презрением к дилетанту:

— Не понадобится!