Сергей БУРДЫГИН
ПОД ТЯЖЕСТЬЮ ОСЕННЕГО ЛИСТА…
У костра
День на озере словно растаял:
Поплавки приуныли — и вот
Мы негромко костер зажигаем
На границе вчерашних забот.
Разговор потянулся неспешный,
Засыпает спокойно вода,
Только в мареве дымки прибрежной
Шевельнется камыш иногда.
И ни рано вокруг, и ни поздно
И тревога в душе замолчит —
Это Вечностью брошены звезды
На высокое небо в ночи.
Мир становится будто добрее, —
Дух язычества нас сохранит:
Жаль, что этим костром не согреешь
Все, что близко, — от бед и обид.
Жаль, что утро опомнится скоро,
А потом бы до дома успеть,
И бесцветным покажется город,
Несмотря на рекламную цветь.
Осень в бывшем пионерском лагере
Время, переменами зажатое,
то рванется, то уснет почти.
Мы когда-то были здесь вожатыми.
А теперь нам больше тридцати.
А теперь мы стали очень взрослые,
и к другим уже спешат с расспросами
На веранде синей пацаны.
В этом, видно, нет ничьей вины,
Если у истока нашей юности
годы заставляют нас осунуться —
Мы собою здесь осуждены.
Зачеркнули, сбросили, исправили.
Будто все мы грустно жили в лагере,
Будто галстук этот нас душил…
Знаю, что все средства хороши,
Только речь совсем не о политике,
А о том, что зря спешим мы, видимо,
От себя самих же и спешим.
Я не о костре, в тумане гаснущем,
и, наверно, не о красном галстуке,
Просто предавать нельзя огня…
Солнца круг к реке спустился с проседью,
улетают годы вслед за осенью,
Растворившись в горизонте дня..
На месте гибели космонавта Комарова
Ветер свой заводит разговор,
Память отделяя от забвенья —
Космос и адамовский простор
Здесь соединились на мгновенье.
Трудно дотянуться до звезды
И огня при этом не заметить,
От мечты недолго до беды —
Так уж повелось на этом свете.
Здесь земля и днем почти что спит,
Тишиной укрыв колосья хлеба.
Но деревья выросли в степи
Там, где степь, увы, не стала небом.
А у нас, как прежде, суета —
Что-то ценим, что-то позабудем —
Памятная медная плита
Приглянулась некоторым людям.
Что ж, цветной металл сейчас в цене —
Времена такие — не до песен,
Видно, мир и в этой тишине
От бездушья стал жестоко тесен.
Впрочем, сколько бродят корабли,
Столько жизнь характеры тасует:
Кто-то к звездам рвется от Земли,
Кто-то ими на земле торгует…
Рыночное
На розничном рынке — шнурки и ботинки,
Почти однодневные майки-картинки.
Здесь жизнь растекается на половинки:
Одни продают, а другие — глядят.
Но мы, покупатели, — люди не тусклые,
Хотя, безусловно, не «новые русские».
Нас нынче не купишь китайскими блузками —
Мы ищем добротный наряд.
Мы ходим и смотрим, как можем, уверенно,
И бедность свою не покажем намеренно,
А что-то пощупаем, что-то померяем
И спросим слегка о цене.
А дома уютно расскажем, что видели,
Что вот, как всегда, — не понравилось, видимо,
Что лучше не шмоток купить, а провизии,
Которой хватает вполне.
И рядом с тобой оценить я смогу еще, —
Не все еще выцвело в гамме торгующих,
В покорной, разграбленной, но и чарующей,
Совсем не базарной стране…
И музыка чиста…
Под тяжестью осеннего листа
Неслышно прогибается пространство —
Один и тот же символ постоянства —
Душа светла. И музыка чиста.
В мольберте погрустневшего окна —
Все та же осень. И все те же птицы.
Но нам туда уже не возвратиться,
Поскольку вечность нам не суждена.
Безжалостно не врут календари, —
Пройдут дожди. Земля вздохнет под снегом.
Но перед тем, как гневаться на небо —
Останься. Сигарету закури —
Природа откровенна и проста,
И ей не нужно выбора иного:
Под тяжестью осеннего листа
Душа слетает, возвращаясь снова.
Воспоминания сельского учителя конца восьмидесятых прошлого века
Алёша Макаров
Молчит виновато
И взгляд его прячет
Седое окно.
В колхозе вчера
Выдавали зарплату,
А вечером в клубе
крутили кино.
Крутили опять
Про любовь и вокзалы,
Про то, как живётся
В больших городах…
Отчаянно пьяно
Село гоготало
На глупых,
Особо пикантных местах.
Крушились заборы,
Ломались ограды,
Обиду
Несли по домам мужики.
Я знаю,
Что в классе сегодня не надо
Упрёками двоек
Марать дневники.
А в классе четвёртом
Душа нараспашку,
И всё ещё верится
В жизнь без вранья.
Вт только Алёша
Пришёл без рубашки,
Поскольку с похмелья
Болеет семья.
Поскольку — похмелье
Обычное дело.
И некому в доме
Стирать и варить.
И в курточке синей
На голое тело
Он просто не знает,
О чём говорить.
Но я-то ведь знаю,
пусть я не волшебник,
Я школьный учитель,
Я должен понять,
Что этот спокойный
И мудрый учебник
Сегодня ни в чём
Не поддержит меня.
Ну что ж, почитаем
опять про Гавроша,
Про беды Парижа,
Про будни его,
Про счастье Парижа.
Ты видишь, Алёша —
У нас-то в деревне — ещё ничего.
У нас не стреляют,
Нам голод не страшен,
Консервы привозят ещё в магазин.
Село потихоньку
Становится краше,
По каждой весне
Утопая в грязи.
И жизнь обязательно
Будет иная.
Жаль, детства второго
не будет в судьбе.
Вот только не знаю,
Не знаю, не знаю,
Как это тебе обьяснить
И себе.
И в классе четвёртом
Не знают о самом,
Наверное, грустном
По малости лет:
Вчера мы с соседом
Стакан за стаканом,
Весь вечер
искали на это
Ответ…
Возвращение
Бунтари возвращаются в дом, возвращаются в дом,
Где трава, не таясь, пробивается сквозь половицы,
Где глядят со стены незнакомые близкие лица
И где дверь охраняется хриплым замком.
Возвращается к жизни замок поворотом ключа,
Что таился беспечно под камнем у самого входа,
Снова солнце сквозь пыль начинает работу природы
И висит паутина, касаясь плеча.
А за этим плечом — разоренная битвой страна, —
Бунтари не смогли почему-то ее осчастливить —
И не смотрят они в зеркала —
там живет седина,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.