Бесплатный фрагмент - Под шкурой гаура

Рецензия на книгу «Под шкурой гаура»

С первых страниц этой книги мы погружаемся в знойный, красочный, наполненный пряными ароматами мир, контакт с которым необходимо наладить группе исследователей из современной России. На первый взгляд это каноническое фэнтези о попаданцах со всеми элементами приключенческого романа: тут и похищения, и сражения, и интриги, и, конечно же, любовь. Не обходится даже без чудесных совпадений в мелодраматическом духе. Однако это всего лишь увлекательная упаковка для рассказа о страшном и совершенно не привлекательном явлении, которое, увы, встречается и в нашем мире.

Во что превращается человек после долгих лет плена, рабства, пыток и унижения? Нет, не в героя-любовника, который благодарен прекрасной даме за избавление от смерти, а в глубоко травмированного человека с израненной психикой, который уже не в состоянии доверять никому. И можно сколько угодно играть роль спасительницы, женщины-судьбы, которая несет свободу угнетенным, но результат будет весьма скромным. Если и поблагодарят, но не сразу, да и это не гарантировано. Прийти в чужой мир, ворваться в чужую жизнь и восстановить справедливость — вроде бы благородная задача, но и в нашем, и в чужом мире люди устроены не так, как нам мечталось бы. Человек, переживший насилие, будет в лучшем случае недоверчивым и осторожным. И, к счастью для героини книги, ей выпал именно этот, наилучший из вариантов, а могло бы быть и гораздо хуже.

В этом и состоит главное достоинство книги: под шкурой дикого быка гаура прячется человек, настолько искалеченный морально, что путь к благополучию для него заказан, а под абсолютно классическим сюжетом проступает грубоватая правда жизни. Впечатление такое же, как если бы в старом добром индийском фильме появились документальные кадры.

В романе более чем достоверно описана склонность женщины к спасательству, любовь к страдающим без понимания горькой и страшной правды: человек, много лет подвергавшийся пыткам и унижениям, может быть опасен. Как тут не вспомнить реальных, не книжных, женщин, влюбляющихся в заключенных или в бывших солдат, имеющих боевой опыт в горячих точках?

Повествование строится именно на этом контрасте: читатель настраивается на красивую сказку о влюбленных, а получает историю о душевной травме, которая, в отличие от телесных ран, заживает долго и то не полностью. Страдания героя поначалу волнуют воображение, но позже становятся серьезным препятствием для общения, а то и вовсе грозятся разрушить и без того хрупкую привязанность. И чем дальше, тем больше Милена, которой нравится искалеченный, озлобленный на весь мир Гаур и совершенно не интересен благополучный и рассудительный соратник Терсонис, вызывает сочувствие: в ней, вполне вероятно, многие читательницы узнают либо себя, либо кого-то из ближайшего окружения. Любовь с массой препятствий, которые надо преодолевать, в литературных произведениях этого жанра обычно романтизируется и считается более достойной, чем скучное сосуществование обывателей. Не будь этой трудной любви, не было бы и увлекательного сюжета. Однако автор ставит перед нами непростой вопрос: можно ли всерьез предполагать, что после всех приключений и злоключений герои будут жить долго и счастливо?

Книга читается на одном дыхании, автор выстраивает динамичный, захватывающий сюжет, играя по всем правилам жанра. Яркие, запоминающиеся герои показаны глазами пылкой девушки и четко разделены на благородных и злодеев. Однако не все они укладываются в привычную схему, а некоторые персонажи и вовсе оказываются совсем не теми, за кого себя выдавали. Условное Средневековье, красочное и иногда пугающее, увлекает и завораживает, настолько отчетливо прописана каждая деталь жизни и быта Калитоса, вымышленной страны не нашего мира. Остается лишь пожелать читателям приятного путешествия вместе с героями книги!

Анна Мурадова

Пролог

Вкус победы почти ощущался давно забытой медовой нугой на обветренных, искусанных губах. Желанная свобода затекла живительной влагой в напряженный до предела организм. Исступленные крики, резкие приказы, звон разбитых цепей, которыми они ловко отбили удары мечей и оттеснили стражников за ограду имения, вольный ветер, пропитанный пóтом, гарью факелов и металлом крови на металле раздобытых в схватке клинков.

Оставалось еще немного поднапрячься, и ворота бы пали. А за ними — не знающая преград дорога на волю, напролом, через глухие леса, сметая на пути всех, кто посмеет остановить новоиспеченный отряд сареймян. Потому что Ант слишком долго ждал возможности сбежать. Слишком долго рвал мышцы в кандалах, пытаясь их разломать. И теперь либо он снова станет свободным воином, достойным сыном Духа мироздания и уйдет в пустынные земли Застепья вопреки законам природы, либо к хмари его жизнь! Пусть обрывается нынче же!

Но чуждые ему боги Калитоса, сидящие в далеко парящем Поднебесье Деоса, этой ночью попросту насмехались над жалкой кучкой бесправных рабов, выгрызающих зубами у судьбы право на волю.

— Ант! Со стороны казарм жандармерии идет подкрепление! — крикнул сареймянин с дозорной позиции над южными воротами захваченного имения. — Их очень много! Их в разы больше нас!

Ант зло зарычал и гаркнул на всю внутреннюю площадь перед проездной башней, сжимая в окровавленной ладони вражеский меч:

— Прижал уши — беги к ним падать в ноги!!! Мы сможем держать осаду и сможем прорвать ее, коли надо! Всем оставаться на позициях!

— Ант, — тронул его за плечо верный друг и товарищ по неволе, дыша тяжело после едва законченной битвы. — Имение плохо укреплено, оно не рассчитано на оборону, ты же сам знаешь. Здесь не крепость. Нас слишком мало, чтобы контролировать весь периметр ограды. Если жандармы оцепят ее и пойдут на штурм, надо подумать о путях отступления.

— Куда, Сарт? Обратно в подземелья?! — выплюнул Ант и со звоном вонзил клинок меча в затоптанную землю. — Я вдоволь надышался этим смрадом за все пять лет неволи. У нас в заложниках хозяин, жандармы не смогут рисковать головой сеньора! И он — наш единственный козырь. Или смерти трех товарищей ради этого плана уже ничего не значат для тебя? Тогда проваливай к калитосским демонам и не мешайся!

Сарт укоризненно тряхнул встрепанной головой с давно спутанными волосами до плеч и хрипло ответил:

— Ты знаешь, я не предам нашу веру в свободу. И не отступлю от твоего плеча, генерал. Для меня честь вновь сражаться рядом с тобой. Как и всегда…

Ант ничего не ответил и лишь кивнул, сжимая запястье товарища. Сейчас все были пьяны жаждой победы и отравлены страхом поражения. И он устремился на башню оценить обстановку и отдать следующие распоряжения.

Но нет, ни справедливость, ни Дух мироздания не стояли этой кровавой ночью на их стороне. Они бы выдержали любой натиск ненавистной жандармерии Аскалитании, они бы смогли уйти тайными тропами ее предместий, они вытребовали бы за жизнь трясущегося Иантиса фору и обхитрили бы поработителей. Ант хорошо все продумал. Он больше года прорабатывал план мятежа, чтобы сорвать с шеи позорный рабский ошейник, который давно оставил на коже незаживающие язвы. Если бы не слабость духа одного из их отряда — того, в ком Ант сомневался сильнее всего. Кто попал в рабство совсем недавно, лишь прошлой зимой. И кто все еще безрассудно верил, что сможет как-нибудь прожить в этом унизительном аду.

Он их и предал. Совершил то, за что на поле боя молча перерезают глотку без разбирательств. Редкий невольник из восточного Морсагуа. Такие вообще попадали в рабство по ошибке. И по ошибке же он оказался посвящен в затею с мятежом. Ант должен был это предположить, морок всех ослепи! Ибо морсагуанцы не умеют сражаться до последней капли крови. Они отнюдь не воины! Они сноровистые рыбаки и хитрые торгаши! Поэтому раб и посмел освободить их жестокого хозяина из заложников и дал ему уйти с территории имения. Надеялся выбить для себя помилование и теплое местечко в сухом бараке. И едва бледный от страха и ярости Иантис ступил за пределы ограды, жандармы ринулись на ожесточенный штурм. Что ж, значит провидение выбрало для Анта смерть в бою. Это куда лучше смерти от опостылевшей, многохвостой кожаной плети, что терзала его спину пять лет рабства.

Они ушли в подземелья. Не в те, где их держали словно ощеренных гиен на заклание — во тьме, сырости и голоде, а в хозяйские погреба. Ант знал, что они загнали себя в ловушку. Но всем тридцати двум мятежникам так нужен был хотя бы час передышки, чтобы вступить с калитоссцами в последний бой и провести его с честью. И Ант согласился схорониться. Рассеченная рана на бедре горела пожаром, но все, что он мог себе позволить, это намотать на ногу отодранную от мешка с горохом тряпицу. В погребах имелась пища и вино в бочках, здесь можно было продержаться долго, только бы наспех устроенный засов из прочного бревна не подвел и не дал дверям распахнуться прежде времени. Но не этого Ант желал. Лишь передохнуть и снова в битву! Попавшее в руки оружие так привычно и так маняще жгло ладонь урожденного воина, не давало крови остыть в венах. Ему казалось, остановись он хотя бы на мгновение, и возможность спастись вновь исчезнет, как и все предыдущие разы.

— Ант, там странный полузаваленный лаз, — доложил вынырнувший из тьмы смежного помещения Сарт. — Это может быть тайным ходом из имения. Тогда у нас есть шанс…

Ант не стал дослушивать и, подволакивая ногу, устремился вслед за товарищем в тесный и сырой коридор, прихватив с собой дрожащую свечу. Проход уводил еще глубже под землю, и бывший генерал мог поклясться, что отсюда должен был иметься выход наружу! Они долго спускались по засыпанной камнями поверхности давно заброшенного коридора, пока не уперлись в земляной пролом. Оттуда веяло гнилью и сырью, ход сужался до тесного лаза, но однозначно вел дальше. Он вел наверх!

— Я разведаю путь, — без колебаний заявил Ант. — Держите оборону. В погребах вы протянете какое-то время. Если я найду выход, будем уходить.

— Погоди-ка, Ант, — насторожился Сарт, прищуривая уставшие серые глаза и чуть ли не принюхиваясь к воздуху, что стылыми порывами вырывался из лаза. — Больно уж гиблое место. А что, если это окажется дорогой в ту самую преисподнюю Лжемирья? К лжелюдям?

Ант недобро зашипел, шагая к товарищу вплотную и оттесняя его к холодной и пыльной стене коридора.

— Что, забыл, кому ты верил с самого рождения? Забыл родной Сарейм и всю нашу религию? Отрекся от Духа и теперь подобно этим мразям готов уверовать в хлябьих калитосских божков и низших демонов, которых они себе напридумывали? Коли так, то нам с тобой не по пути!

И он с презрением оттолкнул его от себя и уже сделал решительный шаг к черному лазу, но Сарт поспешно остановил его прикосновением к плечу.

— Не сердись, генерал. Я ни от чего не отрекался. Я все еще помню, чей я сын, и буду верен Духу до конца. Но… не просто так ходят здесь эти странные и запретные слухи о коварной преисподней, где обитают нелюди под личиной сверхлюдей. Потому и прозвали их так — лжелюди. Они-то как раз могут оказаться вполне реальными.

Ант медленно обернулся к товарищу и убежденно возразил:

— Тогда я встречусь с ними в их Лжемирье, и если они встанут на моем пути, я перебью их всех до последнего! Но я вырву у судьбы свободу для нас! Сегодня последний день, когда мою шею стягивал морочий ошейник. Ждите меня, я вернусь за вами, как только изучу ход.

— Хорошо, генерал, — покорно согласился Сарт и забрал из его руки свечу. — Будь осторожен. И да поможет тебе Дух.

— Никогда не сдавайся, Сартинай, и тогда Дух будет горд таким сыном, как ты.

Ант похлопал по плечу верного товарища и, стиснув напоследок его запястье, углубился в лаз. Он долго полз вверх, цепляясь за скользкие корни, сдирая кожу об острые камни и задыхаясь в земляном склепе абсолютной тьмы. Был ли отсюда выход? Не останется ли он погребенным в этой бесчестной могиле? Лишь мысль о долге и товарищах подстегивала его вперед.

Он не знал, сколько так продирался по все сужающемуся лазу, но, наконец, ноздри его ощутили слабое дуновение свежего воздуха. Где-то там забрезжил выход, свобода! Никакого Лжемирья не существовало, он знал это всегда! Ант напряг изможденные мышцы и с усилием уцепился за особенно острые камни, за которыми… он отчетливо увидел мелькнувшие звезды. Он жадно вдохнул полной грудью, ощущая непривычную и странную прохладу, пропитанную хвоей и живым лесом, и услышал слабое журчание воды.

Ант на мгновение замер, но в этот момент камни под его руками с угрожающим скрежетом начали распадаться, разъезжаться, утягивать его обратно в могилу за собой. Было не за что ухватиться, вся поверхность лаза пришла в бесконтрольное движение. Мокрая земля посыпалась ему на лицо, грозя погрести его под собой заживо. Ант отчаянно зарычал и, из последних сил уперевшись здоровой ногой в какой-то уступ, сделал рывок вперед, выбрасывая обессиленное тело на волю вместе с комьями песка. Последнее, что он запомнил, был оглушительно чистый воздух, заполнивший его горящие легкие, стоило ему упасть на сырую поверхность земли, и острая, затопляющая все боль, пронзившая его затылок от обрушившегося на него камня. И прежде чем он потерял сознание, он четко увидел овраг, чернеющий в ночи ручей и наглухо заваленный вход в подземный лаз за своей спиной. Он коротко выдохнул и отключился.

Глава 1. Жертва семибожию

В полутемном и мрачноватом Пантеоне плеяды семибожия Деос стояла назойливая духота. И так почти лишенный оконных проемов и раскаленный за день жгучим южным солнцем, сейчас Пантеон пропитался едкими травяными благовониями, которые густыми струйками вились над жертвенными чашами. Милена с самого начала недолюбливала этот храм местных божков и про себя называла его не иначе как «Деос плаза». Но сегодня ей пришлось проторчать здесь пару часов к ряду вместе с празднично разодетой знатью Аскалитании, и, похоже, конца и края не видать нудному и заунывному чествованию высших богов государства Калитос.

— Поклонимся же пятому богу Поднебесья, что правит процветанием, печется о благополучии, ратует за преумножение богатств и даров. Воздадим и ему должные почести, чтобы долетели они до стоп его и умаслили гнев его. Дабы из уст его сочились лишь речи благостные, а силы его творили то, что призваны. И да пребудет его милость с господами Калитоса от запада до востока, от юга до севера! Поклонимся!

Монотонный и напевный голос упоенного процессом храмовника Даустоса не знал устали и превозносил свои складные молебны уже больше часа без остановки. И хоть бы сбился, хоть бы закашлялся! Или раз чихнул, разбавив эту утомительную и зомбирующую атмосферу отупелой покорности, от которой нестерпимо хотелось спать! Милену подбадривал лишь в полголоса ведущийся диалог между сидящим рядом Терсонисом, старшим сенатором и первым советником по внешней политике. Они-то звучали поживее, чем эти храмовые мумии.

— Сеньор Рохос, вы удивительно убедительны! — снисходительно сжал старческие губы сенатор Химентис. — Вы каждый раз заводите такие пылкие речи, что я начинаю заряжаться вашими реформистскими идеями. Но, право же, вы сильно рискуете. Вы вряд ли сможете достучаться до знати Аскалитании, не говоря о всей стране. Мы все еще к этому не готовы.

— А я не собираюсь отступать, — твердо ответил Терсонис, упрямо вскидывая гладко выбритый подбородок в расшитом вороте парадной рубашки. — Я не призываю народ к безрассудству. Я аргументирую все свои предложения и отвечаю за те поправки в законы, которые рано или поздно мы должны будем принять.

— А почему вы так в этом уверены, дорогой сенатор? — с легкой иронией приподнял холеную тонкую бровь советник Балиди. — Чем вообще вам не нравится наш строй? По-моему, именно Калитос — одна из передовых стран. Посудите сами, у нас вполне продвинутое управление. Восемнадцать сенаторов обеспечивают развитие основных сфер и хозяйств, десять парламентариев — по одному от каждого края — гарантируют связь с народом и доведение их воли до правящего органа. У нас уже шесть лет нет войн, слава Деосу, и добрососедские, взаимовыгодные отношения с восточным Морсагуа! Что вас не устраивает?

Терсонис никак не отреагировал на явственно просквозившую насмешку и, спокойно огладив манжеты легкого летнего сюртука со сдержанной отделкой, бесстрастно повернул голову к сидящему сбоку первому советнику.

— Сеньор Балиди, в нашей стране есть то, что так и будет тормозить ее прогрессивное развитие. Рабство. И я не устану повторять: с этим пора покончить…

— …И да поклонимся же последнему из плеяды, седьмому богу победы, что охраняет наши границы, освещает путь нашим защитникам государства, ограждает от посягательств врагов поганых и карает страшными муками тех, кто смеет идти против нас. Пусть очи бога всегда будут зорки, а меч возмездия остер и меток, чтобы ни один иноземец не посмел принести Калитосу беду. Поклонимся!

Милена и сама была готова бить челом перед кем угодно, лишь бы ежегодные праздничные богослужения в «Деос плазе» завершились, и она смогла вырваться на свежий воздух. И так-то начало августа выдалось в этой южной стране столь жарким и засушливым, что впору проклинать длинные юбки платьев, липнущие к телу, мешающие передвигаться и добавляющие дискомфорт. Но Милена терпела и неудобные наряды, и сегодняшний выезд знати в Пантеон ради миссии. Ради того, что им с Терсонисом было поручено делать в невероятном тандеме двух миров. Чтобы никакие беды действительно не грянули в ближайшее время.

— Сеньор Рохос, опять вы о рабстве! — с легким раздражением пробурчал советник Балиди, откидывая с лица выбившуюся из тщательно приглаженной прически седеющую прядь. — Это же не первое ваше поползновение расшатать устоявшийся строй и что-то поменять в совершенно непонятном направлении! Такими темпами мы скоро заговорим о равноправии, ежемесячной оплате труда и графике отдыха! Я чту ваши чувства и не стану напоминать вам о том, чем обернулись давешние попытки отступить от утвержденных традиций, но…

— Спасибо, но я и не думал забывать, — холодно оборвал его Терсонис, и Милена с тревогой глянула на его вмиг помрачневшее лицо. — И именно поэтому я не отрекусь от своих взглядов.

Сеньор Балиди хотел было возразить, но треклятые храмовники, наконец-то, завершили хвалебные обряды, что вынудило всех присутствующих подняться с наполированных скамеек и стоя вознести почести плеяде семибожия под торжественно заигравшие удлинённые трубы. Кажется, окончание близко! Милена нервно переступила с ноги на ногу, радуясь и тому, что в местном обществе принято было носить открытые кожаные сандалии на шнуровке, а не какие-нибудь нелепые каблуки или тесные туфельки Дюймовочки. Еще немного, и она первой смоется из этого темного склепа!

Но внезапно трубы заиграли выше, взывая к вниманию и заставляя уныло опуститься обратно на нагретые жесткие скамьи. Милена нахмурилась, не понимая, что еще можно делать третий час подряд в сомнительном зальчике с мраморными колоннами и застывшими богами. Жрецы, облаченные в длинные алые одеяния, расчистили центр помещения от стоявших там жертвенных чаш с благовониями, открывая перед всеми большой каменный постамент на низких ножках, и начали к чему-то тщательно готовиться. На свет извлеклись фигурки до боли знакомых оскаленных гиен. Тех самых, которых она, еще не ведая ничего про Калитос, с профессиональным интересом изучала четыре года назад в Заокском историческом музее на клинках трофейных мечей. И вот теперь вокруг постамента расставили таких истуканчиков в виде символа особого почитания семи богам.

— А кстати, сеньор Рохос, — склонился к нему Балиди, чтобы не быть услышанным посторонними. — Вы так рьяно выступаете за реформы. И даже исправно посещаете все религиозные мероприятия, как образцовый девятый сенатор своего государства. Но почему вы ни разу не принесли дань высшим силам? Почему никогда не участвуете в пожертвованиях знати ради расположения к нам и Поднебесья, и низших демонов? Или вы уже переметнулись в какую-нибудь… иноземную, заморскую веру?

Терсонис заметно напрягся, медленно выпрямляясь в струну и стискивая пальцами зажатые в ладонях хлопковые перчатки. Но удержался и не стал отвечать. Не раз за прошедший год Милена замечала, сколь неоднозначно мужчина относился к вопросам религии. Стоило ей заговорить на эту тему для уточнения основных терминов и понятий, как он моментально захлопывался, и по его все еще молодому, но усталому лицу сорокалетнего сенатора пробегала пугающая тень давней скорби. Милена догадывалась, с чем, а точнее, с кем связать такую его реакцию, но тактично не лезла с расспросами. Вот и сейчас Терсонис помрачнел от резонного вопроса сеньора Балиди, и девушка поспешила вмешаться в ситуацию.

— Терсон, — обратилась она к нему, — не расскажешь мне, что дальше по плану? Разве мы не должны уже округляться?

— Окру… что? — чуть сощурился не понявший ее сенатор и с вниманием присмотрелся к ней. — Нет такого слова, Милена. Ты имела в виду — завершать?

— Ну да, — с досадой на оговорку подтвердила девушка, нервно поправляя дурацкие локоны на затылке. — Завершать и убираться отсюда. Хоть что-нибудь из этого.

Терсонис перевел взгляд на центр зала и похолодел.

— Демоны низших миров… Кажется, сейчас нас ждут жертвоприношения. Прости, я не знал…

Милена надрывно выдохнула. Ей не хватало для полного супового набора лишь лицезреть патетическое заклание несчастного барашка или теленка! Может, удастся незаметно пробраться на улицу и подождать в повозке? И она уже собралась отпроситься у сенатора, как вдруг противные трубы вновь оглушили чем-то зловещим, и из глубины Пантеона на призрачный свет шагнул главный жрец. Он был одет в белый неподпоясанный балахон и держал в руке богато украшенный массивный кинжал на бархатной подушке. Он торжественно нес его, приближаясь к низкой каменной тумбе, и под начавшееся пение младших храмовников встал в выжидательную позу. Похоже, этим кинжалом он и собирался прирезать сегодняшнюю жертву. Вот только зачем рядиться в белое, если не для красочных спецэффектов с обагренной алой кровью одеждой? Черт, варвары!

Главные двери Пантеона распахнулись, вспышкой впуская желанный и недоступный дневной свет и сразу нескольких человек. Один из них оказался одет в такие же белые одежды — в простецкие штаны и рубаху с развязанным воротом. А окружала его вооруженная саблями стража в типичной для Аскалитании форме из кожи и плотного сукна. Когда они прошли вглубь, Милена заметила, что мужчина в белом был босым и закованным в кандалы. Его провели до середины зала и оставили перед каменным постаментом, после чего стража отступила, и девушка, сидящая на элитных местах для знати, смогла получше разглядеть происходящее.

Скованный мужчина был вполне высок, статен, с широким разлетом плеч и крепкой фигурой, больше подходящей воину. Его руки неудобно вывернулись за спиной в кандалах, а растрепанные темные волосы взмокшей гривой рассыпались по плечам, падая на глаза и не давая рассмотреть его покрытое густой щетиной лицо. И пусть до центра зала он дошел неуверенно и с трудом, да и дышал медленно и сипло, но перед жрецом выпрямился во весь рост и гордо вскинул голову, сосредоточенно посмотрев на кинжал. Он казался спокойным, отрешенным и стоял с усталым ожиданием и готовностью. Если бы не скованные руки и грязные, нечесаные волосы, она подумала бы, что ему не терпится поучаствовать в важном для себя ритуале, к которому он шел давно и осознанно. Но он был не свободен.

Какого черта здесь происходит?!

— Благочестивые жители Аскалитании! — воззвал к присутствующим главный храмовник Даустос, повышая голос. — В завершении дня чествования семи богов Деоса мы совершим благое дело. Мы задобрим высшие силы главной и желанной жертвой, чтобы подкрепить произнесенные молитвы и нашу радость служить Поднебесью. Перед вами тот, кто станет данной платой: бойцовый раб первого сорта, победитель последних состязаний на ристалище «Элиниос», известный многим по самым нашумевшим боям — Гаур!

После этих слов, наверное, предполагались аплодисменты зала или довольное улюлюканье толпы, но аскалитанская знать продолжала скучающе взирать на участников действа и переговариваться в полголоса о своем.

— Терсон, что все это значит?! — с долей паники прошипела Милена, ткнув мужчину в бок локтем.

— Это значит, что раб и есть сегодняшняя жертва, — подавленно ответил сенатор, с неприязнью пробегая глазами по центру Пантеона. — Давай немедленно уйдем отсюда. У меня нет никакого желания присутствовать при ритуале.

Милена ошарашенно замерла, не укладывая в голове услышанное. Так значит, не будет никаких барашков? Во славу дурацких идолов сегодня убьют самого что ни на есть живого человека, да еще и победителя кровавых состязаний, на которые она и носу не совала? Но он оказался рабом, что многое объясняло. Жрец уже взял в руки кинжал, готовясь к форменной казни. Девушка нервно сглотнула и хотела принять предложение Терсониса, который собирался подняться и покинуть «Деос плазу», как Даустос вновь заговорил:

— Согласно веками чтимому ритуалу я задам присутствующим один вопрос, дабы боги не гневались, что мы предложили им так мало.

Он подал знак охране, и бравые молодцы, одетые в кожаные доспехи, схватили бойцового раба за скованные руки и подтащили к каменному постаменту, который, судя по всему, выступал в роли жертвенного алтаря. Его толкнули наверх, и один из стражей, грубо опустив раба на колени, ухватил его за волосы и склонил голову до земли, заставляя встать в самую унизительную позу.

— Этот раб, провинившийся перед господами, будет умерщвлен, и кровь его омоет стопы богов, чтобы напоить их и утолить жажду. Но есть ли среди вас тот, кто считает оглашенную жертву недостаточной? Готов ли кто предложить больше?

Как так? Еще больше?! Может, им нужно прирезать скопом с десяток человек, чтобы подмазаться к бездушно стоящим по кругу истуканам, в каменные формы которых калитоссцы вкладывают божественную сущность?! Милена слышала о редких жертвоприношениях в Калитосе, где в основном вспарывали брюхо отловленным в южных краях гиенам, считавшимся слугами богов, должными окружать их в Поднебесье. Но девушка не предполагала оказаться непосредственным зрителем убийства человека. Эта страна была до сих пор пропитана допотопным и диким отношением к людям, а особенно к бесправным рабам. Милене ли не знать о собственной цивилизации, где подобных случаев история и не упомнит.

Знать продолжала помалкивать. Никто не желал раскошеливаться или обещать иные дары. Но в этот момент на другой стороне зала поднялся какой-то молодой человек, одетый в богато расшитый камзол, с изящной саблей у бедра. Он вскинул руку, отзываясь на вопрос храмовника, и громким голосом изрек:

— Я готов. Предлагаю золотом сто монет на нужды Деоса вместо жертвы. Вам деньги, мне Гаура.

А что, это так работает?! От его казни можно просто откупиться золотишком?

Пока Милена наблюдала за происходящим, подав знак Терсонису подождать немного, она заметила, как дернулся от произнесенных слов бойцовый раб и попытался поднять голову, но страж грубо впечатал его обратно в тумбу, не давая сменить позу. Ей показалось, или он досадливо зашипел, и вовсе не от боли?

Однако храмовник не впечатлился предложением молодого человека и отрицательно покачал облаченной в капюшон головой.

— Ваша цена достойна милости богов, сеньор Амарантис. Но я не могу отдать вам Гаура. Вы лишились на него прав на последних состязаниях, и вы знаете почему. Отныне вы не можете владеть этим рабом.

Молодой человек недовольно вскинулся, явно не привыкший к возражениям, и чуть громче и настойчивее добавил:

— Хорошо, раз я не могу, раба заберет моя сестра. Она им не владела и по всем законам имеет на это полное право!

Тут Милене уже не потребовалось прислушиваться, чтобы понять, что из груди Гаура вырвался хриплый рык, и если бы не бдительные стражи и пара усмирительных ударов, он готов был взвиться с жертвенной тумбы. Только вот почему? Неужто выкуп этими сеньорами для него столь нежеланен, и он действительно хочет быть зарезанным во славу чужих для себя божеств?!

— Ваша сестра, сеньор Амарантис, могла бы получить бойцового раба, на то нет никаких препятствий. Но она не почтила своим присутствием и молитвой наш важный ежегодный праздник. И я вам отказываю. Однако вы в праве добавить озвученную сумму к жизни раба на благо Деоса. Вам этот щедрый поступок зачтется. Сеньоры, кто еще может предложить лучшую плату высшим богам, чем одна смерть презренного невольника?

Даустос полностью утратил интерес к молодому человеку, который от досады зло сжал рукоятку сабли, но был вынужден плюхнуться обратно. Черт! Если бы не упрямство главаря сей языческой обители, раб был бы спасен! Наверняка сеньор Амарантис не просто так желал откупить его от казни на жертвенном алтаре. Он пытался ему помочь!

Внезапная мысль осенила девушку, едва она подумала о последнем вопросе сеньора Балиди на сегодня. Не он ли намекал, что Терсонис Рохос никогда не воздавал должное высшим силам? А не удачный ли это момент исправить ситуацию?

Повинуясь спонтанному решению, она вскочила с места и громко воскликнула:

— Тогда я готова!

В момент воцарилась тишина, и все присутствующие уставились на нее с удивлением. Она опасливо осмотрелась, гадая, насколько в Калитосе вообще было принято дамам совершать подобные публичные демарши. Но сказала «а» — читай алфавит дальше.

— Я готова дать больше, — повторила Милена чуть увереннее, прокручивая в голове все нужные сведения о местных традициях. — Я считаю, что три сотни золотых монет окажутся для высших богов слаще и вкуснее плебейской крови бойцового раба. Плачу вам эту сумму для умножения и цветения Деоса от имени нашей семьи Рохос и забираю раба себе.

Смелые слова слетели с ее губ и развеялись многократным эхом под мрачным круглым куполом Пантеона. Прокатит ли такое? Ну раз какой-то сестре Амарантиса не отказали бы, то почему откажут ей? Аукцион вышел честным. Хоть как пить дать она опять наделала в своей речи кучу ошибок…

Даустос меж тем вопросительно воззрился на Терсониса, видимо, ожидая окончательного решения от него.

— Сеньор Рохос, вы подтверждаете желание вашей супруги?

Тот обескураженно глянул на Милену, но возражать не решился.

— Да, подтверждаю, — прокашлявшись, ответил он. — Мы можем прислать оглашенную сумму сегодня же.

Даустос помолчал некоторое время, а потом приблизился к тяжело и раздраженно дышащему рабу, которому все еще не позволяли подняться. Он сделал знак стражам, и те грубо стащили Гаура на пол, ставя на ноги. Последнее, что Милена увидела, пока его не увели из этого треклятого места, был полузвериный взгляд, полный злого, почти бешеного отчаяния, которое бушевало в его сверкающих холодом глазах под завесой спутанных волос.

— Предложение принято, — зычно огласил храмовник. — Закончим сегодняшнюю молитву, господа!

Девушка с долгим выдохом присела на край скамьи. Неужели у нее получилось остановить бессмысленную казнь?

— Демоны, Милена! — прошептал ей на ухо Терсонис, подхватив под локоть. — Что ты творишь? С какой стати мне отписывать деньги этим…

Он не договорил, но девушка и так догадывалась о не самых теплых эпитетах, которые он обычно отпускал в адрес местной религии. Она склонилась к нему и тихо ответила:

— Я заботилась о твоей репутации, между прочим. Даже советник не постеснялся упрекнуть тебя в атеизме. Пусть лучше считают тебя исправным прихожанином! Ты сенатор и обязан быть примером остальным! Можешь вычесть эти деньги из моих расходов. Мне все равно в Аскалитании почти ничего не нужно. А так хоть жизнь человеку спасли.

— О высшие небесные силы! — сдавленно простонал Терсонис. — Давай уже выйдем отсюда и обсудим все по дороге домой. Столько времени потрачено впустую…

Милена не возражала и первой ринулась к выходу, чтобы со вздохом облегчения вылететь на залитую солнцем площадь перед Пантеоном, которую украшал выложенный разноцветной глазуревой мозаикой декоративный бассейн. Господские повозки еще не подавали, и здесь стояла непривычная для города тишина. Простые жители Аскалитании нечасто отваживались подниматься в центральный район и уж тем более не совались в Пантеон, предназначенный для знати. Солнце перекатилось к маячащим в отдалении горам, обещая более прохладный вечер, и лишь ржание лошадей с заднего двора храма прерывало благодатную тишину. Уши откровенно отдыхали после двух с половиной часов монотонных молитв.

Повозка сеньоров Рохос подъехала почти сразу, и Терсонис отдал распоряжение освободить запятки еще для одного человека, очевидно не торопясь начинать обещанный разговор с девушкой. Но чего ж теперь копья ломать? Раб приобретен. Что с ним дальше делать, она вообще не представляла. Наверное, накормить, одеть да выспросить, как его угораздило оказаться в роли жертвенного барана. А там видно будет. Ибо рабовладелицей Милена отродясь не являлась. Ни в Калитосе, ни уж подавно в своем мире.

Тем временем на площади появились стражи, которые подвели к ним скованного и с трудом бредущего Гаура и вновь заставили упасть на колени перед четой Рохос в ожидании указаний. Один из них протянул Терсонису ключ от кандалов и скрученный рулоном свиток, и девушка поняла, что это были документы на раба. Милена, наконец, смогла увидеть его вблизи да на свету и с неудовольствием обнаружила в распахнутом вороте белой рубахи израненную грудь, а на щетинистой скуле налитую черным ссадину, чего в полутемном храме было не заметно. Да и на одежде тут и там слишком отчетливо проступало несколько некрасивых кровавых следов. Его крепкую шею стягивал массивный кожаный ошейник, мешающий ему свободно дышать.

На миг мужчина поднял голову, и сквозь спадающие ему на лицо взмокшие и грязные пряди на нее глянули прищуренные серые глаза: злые, пропитанные презрением и неприязнью. Она не сомневалась: умей раб убивать взглядом, он бы сейчас положил их всех подчистую. Вот храмовники порадовались бы свежим жертвам! Но ничего удивительного в этой ярости не было. Что еще он мог ощущать к господам, когда его собственная жизнь расценивалась лишь как возможность разнообразно ее оборвать?

— Он твой, — с легким упреком кивнул на раба Терсонис, считая его очень большой проблемой для них обоих. — Командуй теперь сама.

— Усадите его на запятки, — вздохнув, распорядилась Милена. — И поаккуратнее! Мы отправляемся!

Она проследила за тем, чтобы Гауру помогли забраться на уступку позади повозки рядом с парой стражей, сопровождавших Рохосов в любом выезде в город, и после скрылась внутри вслед за Терсонисом, который утомленно откинулся на мягкие подушки, обитые дорожным зеленым атласом.

— И что ты собираешься с ним делать, Милена? — наконец, спросил он девушку, когда они тронулись в путь. — Бойцовый раб и так-то не лучшее приобретение, а скорее, обуза. Они натренированы ломать друг другу кости и убивать. А этот еще и смотрит шакалом. Пусть ты и избавила его от смерти.

— Ты же понимаешь, что смерть для рабов — это порой освобождение от мук, — бросила девушка, выдергивая из волос ненавистные шпильки и распуская пряди по спине. — И я сейчас в его понимании просто продлила эти страдания. Поэтому пока выясню, почему он ранен, и, надеюсь, побеседую о будущем в целом. А там решим.

— Как знаешь, — уклончиво ответил Терсонис. — Главное — не усложнить наше дело. Распоряжусь, чтобы раба поселили в бараке с работниками и приставлю на всякий случай охрану.

— Ладно, — не стала спорить Милена, понимая, что хлопоты только начинаются. — Но сперва хочу изучить его документы и убедиться, что он не сильно покалечен. Мне не понравилось то, что я успела увидеть. Ну и отмыть бы его неплохо.

— Я отправлю за лекарем, — по-деловому нахмурился Терсонис. — Ты же не собираешься опять использовать эти ваши… лечебные горошины?

— Не горошины, а таблетки, — на автомате поправила Милена, но потом удрученно отмахнулась, осознав, что все равно осталась непонятой. — Если понадобится, то и использую. Не буду больше полагаться на ваши отвары череды и зверобоя.

Терсонис расстегнул ворот камзола, тяготясь жарой, и укоризненно прищурился.

— Будь ты моей женой, я бы с тобой поспорил. Но ты моя… как вы говорите? Напарница? Так что я просто пришлю тебе стражей в охрану.

— Вот и славно, напарник Рохос, — невесело усмехнулась Милена, тщетно гоня из сознания полные холодного презрения серые глаза.

Глава 2. Бойцовый раб первого сорта

Массивные ворота имения Рохосов закрылись за спиной, и Милена с облегчением расправила плечи. Здесь она всегда чувствовала себя намного лучше, чем в городе. Да и навозом тянуло в разы меньше. Столица Калитоса — холмистая Аскалитания — была по меркам этого мира небольшой, но устроенной вполне типично для поселений условного средневековья, ведь эпохи тут откровенно перемешались. Город теснился внутри крепостных стен с проездными воротами. Узкие, мощеные песчаником улочки перемежались просторными площадями и величественными зданиями всяких социальных и религиозных построек. В самой возвышенной и центральной части красовались массивный Пантеон, строгое здание Сената, безликая жандармерия с казармами и местный суд. Все это оплетали плотно прижатые друг к другу каменные дома простых калитоссцев, торговые площаденки и лавочки мастеров.

А вот знать жила вне крепости в раскинувшихся вокруг города имениях. Вернее, раскинулись они в зеленой и живописной западной части долины, ажурно обрамленной невысокими горами и прорезанной змеистым руслом полноводной реки. У восточных же взгорий, где земля пестрела выжженными колючками и чахлыми кипарисами, приютились лачуги бедняков. Их не защищали ни крепостные стены, ни кованные ограды, ни бревенчатый частокол. Лишь разномастные заборчики, обозначающие границы крошечных лоскутов земли в их пользовании. И то умещался там примитивный глинобитный дом на всю семью да скотный сарай с клочком огорода.

Но имение Рохосов находилось в отдалении от главной замощенной булыжником дороги в западные края. Оно плавно перетекало в скалистые холмы, которые хотели было сравнять при отце Терсониса, но каменная порода оказалась не по зубам, а вернее, не по киркам местным работникам. Так и оставили нетронутыми и заброшенными на задворках территории. В остальном же имение, принадлежавшее еще прадеду сенатора, вселяло в Милену ощущение уюта и безопасности. Может быть, потому что главный усадебный дом был на удивление небольшим, всего в два этажа плюс мансарда — без всех этих ненужных беленых колонн, расставленных по мраморным лестницам грифонов, безжизненных и расписанных золотыми вензелями гостиных, где слуги появляются чаще хозяев, чтобы стереть унылую пыль. Терсонис семь лет назад капитально перестроил главный дом и упразднил все лишнее. После того, как в семье случилась до сих пор не отпускающая его трагедия.

Повозка проехала по подъездной алее, укрытой тенью раскидистых платанов, и встала на лужайке перед парадным входом. Терсонис сразу отдал распоряжение управляющему Фердису подготовить купальню для прибывшего раба и найти ему нормальную одежду да обувку. Милена же обратилась к слугам, что помогли Гауру слезть с запяток, протягивая ключ от кандалов:

— Отмойте его как следует и приведите ко мне на виллу. Лекаря пригласите туда же. Да, и пусть Церсения что-нибудь приготовит. Его надо накормить, а я заодно с ним и побеседую.

Слуги послушно кивнули и повели все еще скованного раба через буковую рощу к баракам, где проживали работники имения. Милена проводила взглядом неуверенно шагающую фигуру Гаура, который на сей раз даже не поднял головы, и, подхватив свиток, направилась прочь от главного дома к вилле, замечая двинувшуюся за ней обещанную охрану в пару человек. Что ж, болтать наедине с бойцовым рабом она и сама не собиралась. Так будет спокойнее.

Отдельно стоящий двухэтажный дом, который здесь было принято называть летней виллой, полюбился ей сразу, поэтому она еще четыре месяца назад, впервые переехав из своего мира с научной экспедицией в Аскалитанию с вещами, попросила поселить ее именно там. Терсонис немало удивился подобному выбору, изначально предложив ей занять левый гостевой флигель. Но к чему ей хоромы с пятью спальнями и двумя гостиными? Пристройка и так-то редко использовалась, лишь когда к Терсонису приезжала многочисленная дальняя родня из соседнего города. А то бы и флигель пошел в расход в силу своей бесполезности в повседневной жизни.

А вот скромная вилла, окруженная персиковыми садами и выходящая небольшой открытой верандой на обрамленную кустами кизила лужайку, была в самый раз. Всего-то одна парадная комната с кухонным уголком и печью, на которой стряпуха Церсения ловко готовила еду, кабинет с удобным для работы над документами наполированным столом, маленькая комнатка для слуг и вполне приличная уборная с лоханью для мытья. Милена же разместилась на светлом втором этаже, где находилась единственная большая спальня и хозяйская купальня. Слава всем местным богам, водопровод в Калитосе худо-бедно существовал, и можно было не только по-человечески помыться под льющейся на голову и относительно теплой водой, но и забыть о ночных горшках!

Милена прошла через парадную комнату, где у печи хлопотала полноватая, но расторопная для своих средних лет Церсения, и свернула в тихий кабинет, уже утопающий в предвечерней тени от сада. Нужно изучить документы на купленного раба, хоть вряд ли в этом жалком свитке изложена вся его биография.

Информация оказалась действительно скудной. Кривоватый и торопливый почерк с заметными кляксами от чернил выводил строку за строкой сухие сведения. Кличка — Гаур. Происхождение — сареймянин. Возраст — тридцать шесть лет. Рост — сто восемьдесят четыре, если считать в сантиметрах. Вес — в переводе на кило: девяносто один. Классификация: бойцовый раб первого сорта. Проведено успешных состязаний — семьдесят восемь. Последний хозяин — сеньор Евгарис Амарантис. Нынешняя хозяйка — сеньора Милена Рохос. В графе «Предыдущие хозяева» стояла пространная цифра «шесть». Полученные травмы — «Не подсчитывалось. Дееспособен».

Милена с раздражением отложила тут же свернувшийся обратно в трубочку пергамент. Ощущение, что она прочла инструкцию к пылесосу, а не аналог человеческого паспорта! Дееспособен… Очевидно же, что бойцовые рабы получали серьезные раны и травмы, но, видимо, хозяева мало заботились их характером. Зажило и ладно. А в каком состоянии достался ей Гаур после упомянутого последнего состязания, можно только гадать. На ногах он стоял не очень-то уверенно.

О сареймянах Милена знала крайне немного. Лишь то, что Сарейм — государство на северо-западе от Калитоса, полное лиственных лесов и лишенное гор, и что с этой страной в недавнем прошлом велись долгие и кровопролитные войны. Видимо, в одном из сражений Гаура и взяли в плен. Вряд ли как мирного жителя, судя по его отличной физической форме. Ну или же он был обычным сельчанином, а мышцы нарастил в боях на ристалище. Но фантазировать бессмысленно, вернее всего выспросить у самого раба.

Через полчаса на пороге кабинета появился порядком растерянный Фердис и боязливо доложил:

— Сеньора Милена, раба мы вашего помыли, в приличный вид привели, водой напоили, на виллу сопроводили. Ждет вас в парадной. Но состояние у него неважное. Лекаря бы поскорее. Жемадис уже подъехал в имение, с господином беседует, но готов к осмотру.

Милена поспешила встать и направилась по небольшому проходному холлу в местную гостиную. Значит, без врачевания сегодня не обойтись. Может, помощи столичного знахаря будет достаточно? Уж перевязать пару царапин они в силах.

Гаур стоял посреди просторной комнаты, часть которой занимал обеденный стол и уютный диван с цветастой шелковой обивкой у распахнутого в сад окна. Мужчина, наконец-то, был полностью чист, одет в простые хлопковые неокрашенные штаны и темно-серую безрукавку на завязках, сейчас небрежно распахнутую. Обули его в типичные для простолюдинов и рабов закрытые кожаные сандалии до щиколотки. Мокрые после мытья волосы, откинутые назад и спадающие прядями на плечи, уже не скрывали хмурое лицо. В Калитосе не носили такую длину, и она сразу выдавала в нем чужестранца. На нем не было больше тяжелых кандалов и позорного ошейника, но Гаур все равно стоял, заложив руки за спину и опустив голову. Однако и так Милена отчетливо видела сжатые в раздраженную линию губы и с неприязнью сощуренные глаза.

Девушка подошла поближе и внимательно его оглядела. Кроме уже увиденной ссадины на щетинистой скуле, хаотичных царапин на груди и синяков на открывшихся теперь руках больше ничего было не рассмотреть. Что же тогда имел в виду управляющий? В чем проблема?

— Расскажи мне, Фердис, о его состоянии, — попросила Милена, лихорадочно соображая, какие препараты из ее аптечки могут потребоваться.

— Да тут много чего, госпожа, — покачал седыми вихрами управляющий, поправляя на себе форменный жилет из светлого сукна. — Истощение, жар, множественные и необработанные раны, полагаю, несвежие. Но самое неприятное — вот…

И Фердис бесцеремонно распахнул полу безрукавки на Гауре, являя на свет нездорово чернеющую неровными краями рану на боку, которую тот явно получил не сегодня. Гаур почему-то дернулся всем телом от прикосновения, но не препятствовал старику. И пошатнулся.

— Вот же черти! — выругалась сквозь зубы Милена, понимая, что если этот бойцовый раб сейчас завалится на пол, они его не поднимут вдвоем, и придется звать стражу. — Так, Гаур, снимай-ка с себя одежду. Буду тебя осматривать.

Мужчина метнул на нее краткий взгляд исподлобья, мрачнея еще больше, и молча принялся развязывать тесемки на штанах. С явным усилием он сбросил их на пол вместе с сандалиями, оставаясь в исподнем, и стянул следом безрукавку, вновь опуская голову. Так. Ладно. Это не худшее, что она ожидала увидеть. Кроме той ужасной раны под ребрами в остальном его смуглое и мускулистое тело покрывал неприятный и хитрый узор мелких ран с давней коркой, затертых ссадин и сизых гематом, словно на ристалище «Элиниос» он участвовал не в состязаниях, а в грязных драках на ножах. Но если ему там ничего не сломали, а рана не успела впитать в себя слишком много грязи, лекарь вполне справится с этими травмами. Хотя именно бок придется все же обрабатывать лично. Ну и подобрать правильный курс противовоспалительных и обезболивающих.

— Фердис, зови лекаря. Пусть займется всеми ранами, кроме этой. Ее я беру на себя, — кивнула она на ребра раба. — Можете расположиться в комнатке для слуг.

Управляющий кинулся исполнять указания, но Гаур, прежде чем поплестись вслед за зашедшим в дом мужчиной в знахарской мантии в указанную комнату, тихо пробормотал себе под нос глухим голосом:

— И все опять сначала… Морок…

Милена хмыкнула. Перевязки бесспорно не входили в список его любимых занятий. Судя по роду его деятельности в рабстве, в таком потрепанном виде он мог возвращаться после каждого состязания. Неудивительно, что бои и лечение для него слились в единый и бессмысленный поток жизненной рутины. Впрочем, теперь все однозначно изменится, ибо ни на какое ристалище Милена выпускать его не собиралась. Она вздохнула и отправилась на второй этаж в свою спальню, чтобы взять объемный деревянный сундучок, который приспособила под аптечку. Лекарств из ее мира на сегодня должно хватить, ведь она набрала в последний раз всяких препаратов от души, не зная, что и кому может пригодиться. И вот пригодилось же…

Милена отнюдь не была медиком. Она трудилась в исследовательской команде под руководством Захарова культурным антропологом-конфликтологом и мирно изучала наследие народностей и племен, населявших их Заокский район в раннем средневековье. Вернее, все так и было еще каких-то несколько лет назад. Сперва работа в научно-исследовательском институте самого Заокска после окончания гуманитарного вуза. Потом очередная культурологическая конференция по вопросам тех давних сенсационных и необъяснимых находок, что однажды пополнили коллекцию краевого историко-археологического музея после неожиданных раскопок и породили уйму споров в самой РАН и неоднозначных публикаций в научных журналах. До сих пор никто так и не мог установить, откуда в средней полосе России взялись артефакты с совершенно нетипичными для этих краев орнаментами и ни на что не похожей письменностью!

Милена и сама неоднократно зависала перед тем единственным стендом с глиняной посудой, на которой красовался полустертый рисунок южных цветов, похожих на бутоны олеандров, гибискусов и лилий. И отчетливо понимала, что все эти изображения не имеют отношения к Заокскому району. И тем более старые и изъеденные временем четыре меча и части копий, которые покрывали незнакомые рисунки гиен и выведенные с особой тщательностью целые предложения на никому неизвестном языке. То ли это были трофеи из нигде не упомянутых походов в южные страны, то ли дары редких племен. А уж сколько гипотез выдвигалось в научных статьях, где исследователи пытались найти ответ на такой важный вопрос: кому принадлежали чужестранные предметы?

Кто ж знал, что все они — наследие Калитоса, о котором Милена тогда была ни сном ни духом! Но на одной из конференций познакомилась со строгим и требовательным Андреем Степановичем Захаровым, который вот уже десяток лет плотно занимался историческими исследованиями местности и философско-религиозной антропологией и как раз набирал под выделенный грант группу для изучения наследия в ее родной маленькой Ольховинке. И она с радостью вернулась из шумного Заокска в свой провинциальный городок, вновь поселившись в уютной квартирке на третьем этаже кирпичного дома.

Но сейчас, находясь в чужом мире, где царила эпоха, условно сравнимая со средневековьем, Милене нужно было переворошить все свои знания элементарной медицины, чтобы обработать откупленному от жертвоприношения рабу серьезную рану. Местные знахари обращались с врачеванием весьма топорно. А ей вовсе не хотелось возиться потом с нагноением или сепсисом. Девушка решительно прошла с аптечкой в небольшую комнатку для слуг, которой на вилле обычно никто не пользовался. Она приглашала к себе лишь кухарку Церсению, ибо никак не могла совладать с готовкой на дровяной печи, да расторопных служанок, что помогали ей вымести полы и надраить лохани купален. Теперь же в этой комнатушке, где умещалась простая койка с набивным матрасом, сундук для вещей и крохотный столик у окна, витал запах снадобий и трав. Прибывший из города лысый и худощавый лекарь Жемадис ловко обработал сидящему на койке Гауру все раны и ссадины и, щедро вымазав их тягучей мазью, обмотал нужное полотняными бинтами.

— Сеньора Милена, — обратился он к ней, обтирая руки о чистую тряпицу, — вы уверены, что не желаете моего участия в лечении вот этой раны? Ей уже третий день, ее никто не удосужился даже промыть после боя. Боюсь, что у вашего раба началось воспаление, ткани отекшие и горячие, скоро гнить начнут. Я могу прижечь рану раскаленным железом и дать настойку из макового опия, чтобы облегчить состояние.

— Спасибо, Жемадис, но я правда справлюсь, — отказалась Милена, совершенно не поощрявшая всякие там прижигания. — Я знаю, как со всем этим обращаться.

Жемадис недоверчиво пожевал сухие губы и, собрав в лекарский саквояж инструменты и склянки, откланялся.

— Ежели возникнут трудности, пришлите за мной. В имение Рохосов я готов приехать в любое время. И я пользуюсь исключительно традиционной, проверенной медициной.

О щепетильном отношении Жемадиса к методам врачевания Милена знала неплохо, поэтому и проводила его до двери с нескрываемым облегчением. Не сказать, что ей сильно улыбалось подрабатывать сегодняшним вечером медсестрой, но право же, какие прижигания? Какой опий?!

Гаур сидел на застеленной простым бельем койке тихо и отрешенно, опустив голову и уперевшись руками в край стеганого матраса. Но стоило Милене приблизиться к нему с пузырьком перекиси водорода и стерильным тампоном, как он вскинул на нее мутноватые и отдающие холодной сталью глаза и нехотя выпрямился.

— Не боитесь, госпожа? — внезапно с неприветливым прищуром спросил он чуть хрипловатым и все еще пропитанным раздражением голосом.

— Чего именно? — осторожно уточнила Милена, присаживаясь рядом с ним на табурет и придирчиво осматривая фронт работ. — Вида крови? Или твоих грозных взглядов?

Гаур тут же снова потупился, и скулы его заострились от не ускользнувшей от девушки неприязни.

— Вы оставили стражу за дверью и сняли с меня оковы. Вы же знаете, что стали обладательницей бойцового раба? Убийцы.

Милена хмыкнула и принялась без дальнейших промедлений промывать тампоном паршиво выглядящую и воспаленную рану, пересекающую бок и нижнее ребро.

— Знаю, я все прочла в твоем… документе, — уверенно ответила девушка, чувствуя, как напрягся и закаменел весь торс мужчины от ее прикосновений. — А что, ты собрался со мной драться?

Гаур недобро усмехнулся и, так и не поднимая головы, холодно бросил:

— Рефлексы на боль не всегда подконтрольны. Лучше бы ваш лекарь все доделал.

— Черти, — подосадовала Милена себе под нос, сообразив, что совсем не подумала о местной анестезии перед обработкой раны. — Сейчас. Я быстро. К счастью, шить не придется, и на том спасибо. Только края раны прижгу… вот этой коричневой жидкостью. Потерпи, будет неприятно.

Слова «йод» на калитосском она не знала и не была уверена, что он у них уже существовал. Это в ее мире йод открыли пару столетий назад и давно применяли в виде спиртового раствора для дезинфекции, а здесь развитие цивилизации шло совершенно иным путем. Впрочем, судя по недоуменному взгляду на щедро смоченный в темном препарате тампон, Гаур уж точно не был знаком с таким видом обеззараживания.

— Госпожа выкупила меня сегодня с жертвенника. Она вольна делать неприятно, коли пожелает. Уж вытерплю.

Милена нахмурилась от подобных колких реплик, но не стала ввязываться в спор и принялась осторожно смазывать йодом края раны, стараясь не задеть начавшее кровить место рассечения. Видимо, Гаур ожидал чего-то равносильного раскаленному на огне железу, ибо стиснул зубы, но, не ощутив адской боли, крайне удивленно покосился на руки девушки. Да ладно, никакого живодерства не будет! Милена просто нанесет антисептическую мазь, намажет вокруг противоотечный гель и заклеит нормальной марлевой повязкой на пластырях. Ну а потом сложное: таблетки… Она отлично чувствовала под пальцами горячую, почти пульсирующую плоть и нездоровую испарину на теле мужчины. Только лихорадки от воспаления не хватало и гноя в ране! Придется как-то объясняться.

Споро закончив с невеселой процедурой, Милена обратила внимание его на запястья. Их лекарь почему-то не обработал, хоть кожа на них оказалась сильно содранной, а суставы — ощутимо припухшими. Она собралась спросить у Гаура, что с ним делали, но вовремя сообразила сама. Он явно был долго к чему-то прикован, в крайне неудобной позе, так, что запястья выкручивались без возможности ослабить боль. Очень хотелось от души выругаться на всех этих жестоких людей, но быть ханжой Милена тоже не привыкла. И в ее цивилизации когда-то обращались с себе подобными ничуть не лучше. Просто калитосское общество еще не переступило эпоху рабства и унижений. Похоже, придется искать для Гаура фиксирующие повязки в своем мире. А пока нужно перебинтовать запястья, чтобы они спокойно заживали.

— Так, красоту вроде навели, — скептически подвела итог Милена, пристально изучая пестреющее бинтами тело мужчины. — Теперь одевайся и идем со мной. Тебе надо поесть и принять кое-какие лекарства. Не хочу, чтобы ты слег.

Гаур отрешенно взялся за лежащую на кровати одежду и принялся неуклюже ее натягивать. Было видно, что травмы и повязки ограничивают его движения, но лицо оставалось равнодушным к этим неудобствам. Равнодушным и холодным. Словно он был абсолютно не рад своему спасению из-под ножа жреца. Милена же отправилась в парадную комнату распорядиться об ужине для Гаура. Церсения к тому времени волшебным образом успела сообразить наваристый бульон с кусочками индюшатины и чечевицей, по-быстрому напечь лепешек с овощами и согреть в печи вчерашний мясной рулет.

Пока Гаур настороженно усаживался за стол и неуверенно принимался за трапезу, кидая краткие взгляды на новую хозяйку, Милена расположилась напротив и начала раскладывать по маленьким глиняным плошкам имеющиеся таблетки. Противовоспалительные, обезболивающие и жаропонижающие, ну а потом надо закупить в своем мире правильные антибиотики, без них, к сожалению, никак. Теперь все это нужно было как-то впихнуть в человека, никогда не видевшего современных лекарств. Взбрыкнет еще — не насильно же пичкать, как строптивого кота, зажимая челюсть…

Гаур ел медленно, без аппетита, даже осторожно, опустошив лишь поданную ему тарелку похлебки и взяв единственную лепешку. А к рулету и вовсе не притронулся. Милена очень сомневалась, что с утра он был сыт, а значит, не кормили его слишком долго, раз он не налегал на пищу. И то верно: зачем переводить продукты на того, кому перережут горло в Пантеоне. А вот пил много, отказавшись от предложенного морса и попросив обычной воды.

— Ладно, приступим к лечению, — решительно произнесла Милена, стоило Гауру закончить с ужином и безразлично уставиться перед собой в ожидании распоряжений. — Это лекарства, которые ты должен принять. Чтобы быстрее заживало и не болело. Я привезла их с собой из… Вьюлиажа.

И она придвинула к нему одну из плошек с горстью пилюль.

Гаур нахмурил густые, чуть вздернутые на краях брови, оглядывая незнакомые ему предметы, и с прищуром посмотрел на Милену.

— Госпожа разве из Заморья? Никогда не видел вьюлиажцев… в этих краях.

— А что, не похожа? — невинно удивилась Милена, разводя руками.

Вьюлиаж — единственная известная иномирская страна, находящаяся в максимальном отдалении от Калитоса, в таинственном и мало изученном Заморье — так здесь называли неизведанные территории на другой стороне обширного водного пространства. Ибо как еще объяснить местным жителям неизбежный акцент и ошибки, которые за полтора года изучения языка никуда не делись, культурные отличия и чуждые бытовые привычки девушки? Вот и решили говорить всем, что новая супруга сеньора Рохоса из очень далеких краев. По сути ведь так оно и было. Правда, об истинном происхождении Милены знали лишь Терсонис и группа его товарищей по миссии.

На вопрос девушки Гаур устало фыркнул, словно ему было совершенно не до споров, и отвел взгляд.

— Вы правы, госпожа, я спрашиваю недозволенное, — в его голосе просквозил плохо скрытый сарказм. — И горошины ваши проглочу. Будь там хоть яд, тем быстрее сдохну. Да и хмарь с этим…

И он без раздумий отправил в рот всю горсть, не запивая водой и чуть ли не разжевывая. Милена скривилась от явной демонстрации его пренебрежения и укоризненно поджала губы. Значит, он все же жалеет, что выжил. Чем же так желанна была ему смерть от алтарного кинжала? Почему даже сейчас не запустился инстинкт самосохранения? Она вовсе не ждала благодарностей и вздохов облегчения с его стороны, но подобное поведение немало ее озадачило. Или она просто никогда не сталкивалась вот так близко с настоящими невольниками?

Гаур поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, нетерпеливо поинтересовался:

— К чему мне теперь готовиться, госпожа?

Милена удивилась постановке вопроса и, тоже встав со стула, пожала плечами.

— Ко сну, вестимо. Не к танцам же. Тебе отдыхать нужно, а уж разговаривать будем завтра.

— Разговаривать… — с усмешкой вторил Гаур, и по его утомленному лицу промелькнула ироничная горечь. — О чем со мной разговаривать-то? Вы ж бойцового раба заполучили, а не сказочника. Боюсь, не угожу вам своими речами.

А невольник-то еще и дерзкий оказался! Ох и трудно с ним будет! Милена и так не представляла, что с ним в принципе делать. Но ждала от него хотя бы содействия и минимального желания улучшить свое существование, а не усложнить. Он, конечно, прав, напоминая ей о собственных бойцовых качествах второй раз. Вдруг бросится на нее, а такому, как он, противостоять — утопия. Даже вместе с хлопочущей в углу с тазом и грязной посудой кухаркой. Он положит их обеих на лопатки и черт знает что еще удумает. Пожалуй, в присутствии раба стоит держать стражей поближе к себе.

— А разве ты не должен меня слушаться, Гаур? — строго уточнила Милена, внимательно следя за его реакцией.

На это он почему-то едва заметно дернулся и внезапно тяжело и с трудом опустился на колени, склоняя голову.

— Да, госпожа, — тихо и сдавленно отозвался он.

Эм-м… Вообще-то она не это имела в виду. Картина вновь коленопреклоненного мужчины перед ней претила взору, и она нетерпеливо выдохнула.

— Ну вот и славно. А теперь поднимайся. Тебя проводят в барак, где ты будешь жить. Надеюсь, бежать или причинять вред работникам имения ты не планируешь. Потому что этим ты все невероятно усложнишь. Завтра я навещу тебя, и мы обсудим твое будущее. И давай без колкостей. Наказывать я тебя не хочу, но слушаться меня придется.

Гаур еще ниже опустил голову, до побелевших костяшек стискивая ладони за спиной, будто что-то его терзало и приводило в ярость одновременно. Дыхание его стало тяжелее, хриплыми выдохами вырываясь из груди, и он невнятно пробормотал:

— Как пожелает госпожа…

А потом медленно и бессильно завалился на бок, растягиваясь в неуклюжей позе на деревянном полу и окончательно отключаясь.

Глава 3. Шестьсот золотых

Проснулась Милена с ощущением того, что ночь прошла нервно и бодрости не принесла. Наручные часы, которые ей приходилось прятать в кармашке платьев, показывали почти девять, и калитосское солнце уже припекало в персиковом саду, поднявшись над низкими взгорьями востока. Прикрытые ставни не впускали яркий свет, но по доносящимся отдаленным голосам работников имения, гулким ударам топора, короткому ржанию лошадей было ясно: день начался для всех еще с рассветом, а она все валяется под легкой сатиновой простыней, расшитой по краям местным цветочным узором. Но Милена не виновата, что неоднократно подрывалась ночью от тревожных снов, в которых к ней раз за разом приходил выкупленный ею бойцовый раб с коварной целью задушить.

Хотя ничего подобного он и не думал делать. Это все изжеванные добреньким сознанием события прошлого дня, превращенные в сюжеты дешевых триллеров. Ибо накануне вечером с Гауром вышло не очень позитивно. После того, как он вырубился прямо посреди гостиной, Милена позвала стражей, и те перенесли его обратно в комнатку для слуг и уложили на койку. С чего крепкий и тренированный, но раненый мужчина выключился, гадать долго не было нужды. Наверняка после состязаний его попросту бросили в какое-нибудь подземелье в ожидании заклания на алтаре. И хорошо если не мучили и не истязали, ведь сказал же храмовник Даустос, что раб в чем-то провинился. Нанесенная рана, отсутствие питания и, видимо, даже питья в течение этих трех дней лишили его организм последних сил. А попав в относительно безопасную обстановку и, наконец, получив воду и пищу, тело дало сбой. Расслабилось и позволило себе передышку.

Однако ничто из этого не давало расслабиться самой Милене, ибо стоило ей присесть рядом с ним на койку и положить ладонь на лоб раба, стало ясно: его накрывала скакнувшая вверх температура. Черт! Неужели теперь не избежать воспаления или заражения? Все принятые им таблетки очевидно еще не справились с текущим состоянием. А может, и организм их не принял, всяко могло случиться в иноземном мире. И Милена поняла, что придется сделать укол с жаропонижающим и обезболивающим. Спасибо щедрой аптечке из Ольховинки!

Притащив необходимые лекарства, Милена принялась вскрывать ампулы и набирать нужную дозировку в шприц. Стражи ожидаемо растерялись, и один из них рискнул подать голос:

— Сеньора Милена, может, снова послать за лекарем Жемадисом? Он кровь пустит, холодные компрессы приложит. Чего вам возиться?

— Нет уж! — отказалась Милена, щелкая по шприцу и выгоняя из него пузырьки воздуха. — В моей стране подобными глупостями давно не лечат. Я лучше знаю, чем помочь раненому. Поверните-ка его на бок и не болтайте.

Стражи стушевались и хотели уже исполнить приказ, но Гаур дернулся и в момент пришел в себя, отшатываясь от склонившихся над ним мужчин. Как не кстати! Теперь придется объяснять, зачем для внутримышечного укола, о которых в этом мире и знать не знали, ей понадобится приспускать с него исподнее. Ну что за день такой!

Гаур вжался в стену, приподнимаясь на локте, и злым, мутным взглядом зыркнул на стражей, а потом и на Милену со шприцом в руке. По его нездорово блестящим стальным глазам и взмокшему лбу было очевидно, что если его еще не повело от лихорадки, то очень скоро он провалится в бред. И нужно как можно скорее сделать этот несчастный укол.

— Что же яд ваш не сработал, госпожа? — глухо пробормотал Гаур, тряхнув головой и с трудом фокусируясь на девушке. — Только горечь на языке оставил. Или все впереди? Но я дойду до барака, не переживайте. Не место мне тут.

— Лежи пока, — остановила его попытку встать Милена, настойчиво перехватывая за плечо, отчего он снова дернулся и зажался. — Нечего было лекарства разжевывать, мог просто проглотить. А теперь мне нужно полечить тебя немного, иначе разболеешься, а мне разбираться.

— А вы не лечите вовсе, — выдал сквозь зубы Гаур, высвободив рывком плечо из-под ее ладони. — Вы вообще зря отдали за меня три сотни. Пожалеете о потраченном. Я не стою столько даже как игрушка.

Милена выгнула бровь. Его реплики звучали, мягко говоря, странновато и бессвязно. Особенно последнее заявление. Видимо, температура уже искажала восприятие действительности, и вести вдумчивые беседы не имело смысла.

— Подержите его, чтобы не дергался, — обратилась к стражам Милена, решительно вооружившись смоченным в спирте марлевым тампоном. — А ты, Гаур, не сопротивляйся. Мне вообще не до игр. На бок его!

На удивление раб не стал возражать и обреченно позволил развернуть себя спиной к девушке и стянуть с бедра штаны и короткие полотняные шорты на завязках, которые тут носили вместо нижнего белья. Милена больше не медлила и, наскоро протерев жилистую и напрягшуюся ягодицу спиртом, легко вколола иглу и не спеша опустошила шприц. Гаур не понимал, что с ним делают, и лишь тяжело сопел, зажатый руками стражников. Милена подержала тампон на месте укола и слегка помассировала. Ладно, чужестранную процедуру этот мужчина вытерпел относительно спокойно, уже хлеб! А перед охраной Милена объясняться вообще не планировала. Все можно списать на далекий и никому незнакомый Вьюлиаж. Мало ли как там людей лечат!

Натянув обратно штаны на Гаура, девушка подала знак отпустить его, и он тут же перекатился на спину, бросая на нее загнанный и придирчивый, хоть и уже очевидно нездоровый взгляд.

— А госпоже-то еще учиться, — внезапно тихо и слегка саркастично протянул он. — Даже больно делать не умеете, а туда же… Сойка непуганая… Как гаура за рога арканить — еще знать надо…

Вот черти… Все-таки накрыло! Ну да укол должен скоро помочь, потому что пока раб однозначно проваливался в горячечный бред и выдавал крайне диковатые фразы. Боль, сойка, гаур… Точно, ведь, кажется, гаур — это один из представителей диких и весьма крупных быков, если Милена не ошибалась в переводе. И это была его рабская кличка. А с виду и вовсе не похож ни на какого быка. Высокий и статный, но ничуть не огромный. Плечистый и мускулистый, но совершенно не качок с горой мышц и необъятной шеей. С чего его вообще назначили Гауром? Данное прозвище не вязалось с его образом от слова совсем. Если бы не израненное тело да больной сейчас, ощеренный взгляд, его можно было легко принять за воина весьма благородных кровей. Да и черты загорелого лица — четкие, правильно очерченные, приятные. Пусть и спрятанные под налетом чего-то гнетущего и обреченного.

— Так, придется оставить его здесь, — со вздохом поднялась с койки Милена, обращаясь к стражам. — Пусть отдыхает. А вы покараульте по очереди и принесите все вещи, которые ему полагаются. Если ему станет хуже, зовите меня. Попросится в уборную или напиться, не препятствуйте. Надеюсь, через четверть часа ему полегчает, и он спокойно уснет.

— Будет сделано, сеньора Милена, — закивал охранник. — Не беспокойтесь, за всем проследим.

Девушка с тревогой посмотрела еще раз на Гаура, который обессиленно прикрыл глаза, распластавшись на матрасе. Последнее, что она услышала от него, прежде чем покинуть комнату, был сиплый и отчаянный шепот:

— Что ж ты, Дух-обманщик, никак мою жизнь не приберешь… Дай уже сдохнуть… Сил нет… тьме противиться…

Что он имел в виду, Милена так и не узнала, хоть и поняла: жить Гаур точно больше не желал. А вот теперь, наставшим утром, пора начинать очередной непростой день. Судя по тому, что стража ее не будила, значит, эксцессов с рабом не происходило. Со всем остальным она разберется позже.

Нацепив одно из местных платьев в пол цвета нежной лаванды с белым кружевным поясом и заколов пару темно-русых прядок на макушке, как делали калитосские девушки в домашней обстановке, Милена отправилась умываться, гоняя параллельно в голове первостепенные задачи. И хотя ее ждала очередная поездка в местное хранилище книг и часы корпения над историческими справками, сперва стоило выяснить, что там с ее подопечным.

Оба стражника нашлись в холле под закрытой дверью комнаты для слуг на карауле.

— Как прошла ночь? Все спокойно? — спросила Милена, замечая на их лицах явственную усталость.

— Да, сеньора, — ответил один из них, приосаниваясь и тщетно подавляя зевок. — Ваш раб долго метался еще в лихорадке, но не чудил. Выходил разок облегчиться, просил пить раз пять. Потом затих. Сейчас спит пластом. Растолкать?

— Зачем это? — отмахнулась Милена. — Пусть отсыпается, не дергайте его. Позовите кого-нибудь на смену, а сами идите отдохните. Не думаю, что он соберется бежать или нападать в своем состоянии. А я загляну к нему позже.

Стражники благодарно закивали и поплелись к баракам за подмогой. Что ж, уже какие-то вменяемые новости! Милена же, наскоро перехватив свежевыпеченную творожную запеканку, получавшуюся у Церсении бесподобно, оставила ей задание накормить Гаура, как проснется, и заторопилась в усадебный дом.

Пора обсудить с Терсонисом их дальнейшие шаги в миссии на ближайшее время. Ее непосредственный начальник Захаров из ее мира ждет внятного отчета о происходящем в Аскалитании и результатах экспедиции, а не праздного болтания в чужой стране и проедания выделенных средств впустую. Хотя что именно тут творилось, и кто виноват, пока было не ясно. Сейчас то оружие с гравировкой гиен и чужеродной письменностью и найденные предметы быта неизвестного археологам происхождения, что занимали скромную витрину историко-археологического музея Заокска, казались безобидными сувенирами из далекого прошлого. Вероятно, веков десять-двенадцать назад связь миров завязалась впервые, протянув ниточку через какой-нибудь разлом в скалах, которых имелось немало в окрестностях Ольховинки и Аскалитании. Кто к кому заглянул в гости первым, выяснить теперь не представлялось возможным. Но и черт с этим. Ведь главное, что такой контакт очевидно не повлек за собой масштабный межмировой конфликт. Иначе о нем появились бы хоть какие-то исторические записи.

Однако все изменилось, когда пару лет назад нахмуренный и встревоженный Андрей Степанович впервые принес в их сектор антропологического филиала в Ольховинке симпатичную безделушку. Керамический кувшин, покрытый такой характерной зеленой глазурью и изящным рисунком, тонкой нитью выводящим очертания лавандовых полей, обрамленных приглушенно-красными пятнами гибискусов. И если бы Милена не знала наверняка от своих коллег языковедов, приглашенных из Института языкознания, что почти на всех найденных предметах прослеживаются буквы никому не известной письменности, она не обратила бы внимания на остроконечные закорючки, огибающие широкое горлышко. Но из них однозначно слагалась какая-то фраза. И узкий круг специалистов, исследовавших в последние годы древний алфавит, сходился во мнении, что аналогов ни в построении слов или предложений, ни в начертании символов никогда ранее не встречалось.

И все бы ничего. Но тот самый кувшин прибыл вовсе не из хранилища музея, как давний и никогда не выставлявшийся экспонат. И не с ведущихся в окрестностях Ольховинки археологических раскопок. А аккурат с ярмарки выходного дня. В качестве обычного предмета интерьера в ретро стиле. Новехонький и целехонький. И если поначалу сотрудники филиала считали, что местные мастера взялись подражать чужестранному исполнению, позаимствованному у непонятных, иноземных племен, то дальше вскрылась совсем иная правда. Которая заставила их всех по-настоящему напрячься…

Милена вздохнула от тревожных мыслей и подошла к главному усадебному дому, думая найти Терсониса в господской столовой, ибо в этот час он обычно завтракал перед отъездом в Сенат. Однако на лужайке перед парадным входом стояла незнакомая и весьма вычурная повозка. Кого принесло в столь ранний для визитов час?! Неужто кто-то из парламентариев прикатил с личной беседой, намереваясь повлиять на определенные решения сенаторов?

Пройдя через тихую и залитую солнечным светом гостиную, девушка уже свернула к столовой, когда услышала из кабинета мужские голоса. Значит, Терсонис принял гостя с деловой беседой. Ладно, придется подождать, не станут же они там совещаться несколько часов. Ее напарник был весьма щепетилен в вопросах пунктуальности и никогда не опаздывал на заседания. Милена не успела вернуться в гостиную, как ее окликнула одна из служанок, расторопно семеня навстречу.

— Светлого вам дня, сеньора! Господин Рохос просил вас зайти в кабинет для беседы с гостем. Подать вам инжиру?

Милена озадаченно отказалась и направилась к массивным деревянным дверям, гадая, что за визитер прибыл по ее душу.

В кабинете было немного сумрачно и прохладно за счет северной стороны дома и раскидистых акаций, что скребли тонкими ветвями высокие окна. Терсонис, все еще одетый в домашний скромный костюм, сидел в гостевой зоне напротив расположившегося на изящном резном диванчике молодого человека, в котором Милена узнала сеньора Амарантиса. Именно он вчера пожелал выкупить с жертвенника Гаура, да храмовник Даустос отказал.

Вблизи Амарантис, поднявшийся поприветствовать девушку формальным кивком, оказался лет на пять ее моложе, холеным, причесанным по последней моде — с уложенными назад кудрявыми черными волосами, одетым в богато расшитый короткий камзол и брюки, больше подходящие для светских выездов, чем для утренних встреч. Его не знающая загара аристократичная кожа вполне гармонировала с задиристо-высокомерным взглядом колких карих глаз, которые прошлись по Милене с любопытством и надменностью. Ну и что этот мажорчик от нее хочет с утра пораньше?

— Познакомься, Милена, — протянул ей руку Терсонис, приглашая присесть рядом с ним в соседнее кресло. — Это сеньор Евгарис Амарантис. Он пожелал поговорить с тобой об одном важном для него деле.

— Сеньора Рохос! — произнес тот моложавым голосом, дождавшись возможности вновь усесться на диван. — Мы все вчера были в Пантеоне Деос на ежегодных молениях в честь плеяды семибожия. Там вы откупили от жертвенного заклания бойцового раба Гаура, который перешел к вам в пользование. Раньше он принадлежал мне, и я бы хотел вернуть его себе. Я готов предложить вам вдвое больше уплаченного в храм. Сеньор Рохос сказал, что решение за вами, ведь документ о владении выписан на вас. Что скажете о такой сделке?

Вот дела. Милена никак не думала столкнуться столь быстро с тем самым Амарантисом, который тщетно пытался заполучить Гаура накануне. Интересно, чем же раб ценен этому молодому человеку, что тот не поленился приехать лично, а не прислал гонца с обычным для подобных дел посланием?

Но главный вопрос: как правильно реагировать?

— Сеньор Амарантис, прежде чем я отвечу на вашу просьбу, — осторожно начала девушка, — хотелось бы узнать, что произошло в «Элиниосе»? Во время того выигранного рабом боя. Я слышала, вы по какой-то причине лишились на него прав.

Амарантис недовольно поерзал на диване и недобро поджал тонкие и красиво изогнутые губы.

— Поверьте, история не стоит вашего внимания! Это просто вопиющая нелепица и беспредел заправителей состязаний в «Элиниосе»! Перед праздником Поднебесья Пантеону понадобилась достойная жертва богам, вот и все. И главный храмовник, имеющий особые связи с ристалищем, попросту решил выбрать себе раба для алтаря из заявленных на играх. А Гаур — известный и ценный боец. Высшие боги якобы указали на него достопочтимому Даустосу. Ну а дальше — дело нехитрое. Против Деоса не смеет выступать никто. Меня абсолютно незаконно лишили прав на моего же невольника прямо перед состязаниями. Дали ему сразиться, ибо за зрелище было уплачено господами, и забрали Гаура с площадки. Я прошу вас перепродать мне его обратно за хорошую сумму, которая с лихвой покроет все ваши вчерашние хлопоты.

Милена тихо хмыкнула, осмысливая рассказ Амарантиса. Звучал он вполне убедительно и логично. Она и не сомневалась в том, что власть религии в Калитосе, как и в любом ином обществе подобных эпох, была невероятно сильна. И хоть страной вот уже семьдесят лет правил выборный Сенат и система народных парламентариев, теологический аспект оставался неким незримым, но очень мощным рычагом, движущим общество по своим рельсам. Поэтому мало кого смущало то, что человеческие жертвоприношения не имели никакого проку ни для калитоссцев, ни для процветания экономики или сельского хозяйства. Это были просто привычные каждому обряды, основанные на сильных верованиях.

Самоуправство Даустоса неудивительно. Он мог выбрать самого сильного или самого успешного бойцового раба, чтобы подчеркнуть для паствы важность такой жертвы богам. Показать, что те получат кровь не примитивных животных или безликих невольников с каменоломни, а раба, чье имя, судя по всему, было на слуху у завсегдатаев «Элиниоса». Лишить прав сеньора на его собственность и обвинить невольника в каких-то проступках — для «Деос плазы» являлось, судя по всему, делом плевым.

И желание Амарантиса вернуть себе оставшегося-таки в живых Гаура оправдано. Наверное, он стоил немалых денег. Конечно, не тех трех сотен, что пришлось отвалить Терсонису для Пантеона, и даже не сотни, предложенной за него самим Амарантисом. Но и не десятку, которую попросили бы за крепкого и здорового раба на невольничьем рынке.

А вот вчерашние реплики Гаура, брошенные то ли в бреду, то ли от отчаяния, раскрывали ситуацию несколько с иного ракурса. В Пантеоне он действительно исступленно ждал смерти и не желал быть откупленным никем. То ли стремился остановить череду своих боев на ристалище, то ли избавиться от собственной неволи кардинальным способом.

— Сеньор Амарантис, — наконец, собралась с мыслями Милена, — признаюсь, о дальнейшей судьбе Гаура я еще не задумывалась. Он оказался сильно ранен и истощен, и пока я озадачена тем, как поставить его снова на ноги. Боюсь, сейчас рановато говорить о его перепродаже. Предлагаю вернуться к этому вопросу через некоторое время, когда он поправится и будет стабилен.

Амарантис странно напрягся от ее слов, словно понял далеко не все, хоть Милена и старалась изъясняться в духе Калитоса. Он бросил подозрительный взгляд на Терсониса, который предпочел не вмешиваться, но выглядел не сильно довольным ведущейся беседой.

— Я видел Гаура после боя, — скептически протянул Амарантис. — И ничего серьезного не заметил. На ристалище все получают раны, в том числе и победители. Я владел этим рабом года полтора и прекрасно знаком с подобными нюансами. Меня они не смущают. Я могу выходить его у себя, как и раньше.

— Охотно верю, — уклончиво кивнула Милена, припоминая про раскаленное железо и пускание крови. — Но повторю: пока я не готова продавать Гаура.

Амарантис сердито уперся руками в колени, подаваясь вперед.

— Сеньора Рохос, по-видимому, я не очень четко выразился, но я могу заплатить вам тотчас же шестьсот золотых монет в обмен на раненого раба. Мне он нужен для боев. А для чего он вам? Гаур не обучен больше ничему, кроме как дракам и состязаниям. Но я никогда не видел вашу чету в «Элиниосе».

Для Милены бойцовый раб действительно являлся скорее бременем, и ни в каких состязаниях она участвовать не собиралась. Но возвращать живого человека — на минуточку, взрослого, зрелого мужчину — в руки рабовладельца, который просто зашибал на нем деньги, было перебором.

— Ваше предложение заманчиво, но пока согласиться на сделку я не готова, — решительно повторила Милена и поднялась из кресла. — Вынуждена вас покинуть, сеньоры.

И она красноречиво удалилась из кабинета, оставив собеседников в неудобном молчании. Сперва она выяснит, что там в самом деле произошло на последних состязаниях, и кто такой Гаур, долечит его, а уж после можно задуматься о том, куда его девать и что с ним делать. И она направилась в гостиную, где было значительно светлее и теплее.

Терсонис присоединился к ней спустя четверть часа, видимо, наскоро проводив ничего не добившегося Амарантиса. Сенатор выглядел несколько замороченным и дерганным.

— Я правильно понимаю, что продавать этого Гаура ты в принципе не намерена? — спросил он, принимаясь стягивать с себя домашний камзол и поправляя манжеты сатиновой рубашки.

— Странно слышать такое от тебя, Терсон! — скептически бросила Милена, наблюдая, как он недовольно кривит уголки губ. — Не ты ли вот уже столько лет борешься в Сенате за отказ от владения людьми и переход на наемный труд?

Терсонис взял у зашедшего в гостиную слуги сенаторский сюртук темно-синих тонов с черной тонкосуконной отделкой и типичным для Калитоса округлым воротничком и принялся одеваться, готовясь к поездке на заседание.

— Именно потому что я борюсь за поэтапную отмену рабства, мне не хотелось бы иметь во владении даже единственного невольника, — уверенно ответил он, поправляя всегда аккуратно причесанные волнистые каштановые волосы. — В моем имении нет ни одного раба, и все, кто здесь трудится, делают это абсолютно добровольно. И получают за работу жалование. А категория бойцовых рабов тем паче претит моим принципам, ибо эти люди вынуждены не созидать, а попросту развлекать господ кровавыми драками на ристалище.

— Не спорю, ты прав, — развела руками Милена, принимаясь нетерпеливо расхаживать по шелковому ковру. — Я, знаешь ли, вообще ни разу в жизни не владела человеком, уж тем более, взрослым мужчиной. В нашем мире подобное карается законом! И я не планирую держать Гаура в качестве бойцовой игрушки. Предлагаю вылечить его и отпустить на свободу.

Терсонис укоризненно склонил голову и, закончив с пуговицами сюртука, шагнул к Милене.

— К сожалению, с выдачей вольных у нас непросто. И над этим я тоже работаю. Сперва надо выяснить, кто такой этот Гаур. И каковы его намерения. Может статься, освободившись от рабства, он ринется мстить кому-то из бывших хозяев. Или, не имея средств к существованию, ударится в придорожный грабеж, который здесь, к сожалению, процветает.

— Всяко может быть, — задумчиво согласилась Милена, вспоминая вчерашний вечер и все странные фразы, брошенные Гауром. — Но в его случае все куда сложнее. Мне показалось, он сожалеет о спасении. Он какой-то… уставший от жизни, что ли.

— Не удивлен, — отозвался Терсонис и деликатно коснулся локтя девушки. — Будь осторожна с ним. Надо понять, что у него на уме. Ну и хотя бы узнать, как его в действительности зовут.

— Ну уж наверняка не Гауром, — невесело усмехнулась Милена. — Постараюсь поболтать с ним и что-нибудь выяснить. Когда он прочухается от ран.

— Высшие небеса, что за примитивный лексикон, Милена! — воздел очи к потолку Терсонис. — И да, мне доложили о вчерашнем инциденте. Раз уж ты оставила его на вилле, я пришлю еще стражников. Мне не нравится, что ты находишься под одной крышей с бойцовым рабом.

— Ну а куда мне было девать изможденного от травм и плохого обращения мужчину, который свалился посреди гостиной? — покривилась Милена от неприятных воспоминаний. — Пусть пока в себя придет, а потом переселим его в барак.

Терсонис помедлил немного, но все же нехотя произнес:

— Я понимаю, что услуги лекаря Жемадиса не идут в сравнение с вашим уровнем медицины, да и он придерживается исключительно консервативных взглядов на лечение, но все же… Если тебе понадобится помощь…

— …Я к нему непременно обращусь, — закончила Милена и похлопала напарника по плечу. — Не беспокойся, уж с этой незадачей я разберусь. Нам бы все остальное разгрести…

Глава 4. Прошлый хозяин

На летнюю виллу Милена вернулась позднее, чем планировала, задержавшись в библиотеке Терсониса и выписывая себе в блокнот важные исторические сведения. В ближайшие дни она хотела посетить хранилище книг Аскалитании, где размещались все записи о государстве, его развитии, основных вехах, событиях и законах. Девушку не покидало ощущение, что они что-то упускают. Не могла связь миров пройти бесследно для Калитоса! Если уж в Заокский район просочились кое-какие предметы быта и древнее оружие, а следом стала появляться и абсолютно свежая керамика и расшитые местным орнаментом льняные и шелковые скатерти из этого мира, ответная плата должна находиться и здесь! Конечно, Милена не рассчитывала обнаружить в столичных лавочках современные утюги или кроссовки. Но взаимодействие с чужестранными людьми не могло не наследить! Или же они все сошли с ума.

К тому же неплохо бы посетить и столь ненавистный ей Пантеон. При нем тоже имелась небольшая читальня, на каменных полках которой хранились теологические манускрипты. Как объяснил ей Терсонис, в качестве верных спутников высших богов этой страны всегда выступали гиены. Животные, которые в ее мире ассоциировались исключительно с нечистоплотными, зловеще хохочущими падальщиками. А вот в Калитосе они не только защищали богов Поднебесья от неугодных, недостойных и неверно сложенных молитв, но и сопровождали воинов в их сражениях. А значит, гиены имели здесь некий сакральный смысл. Неизвестно, были ли мечи и копья захвачены ольховинцами или достались им в качестве даров, но это очевидно связано с некими историческими событиями! Вдруг в религиозных книгах что-нибудь да упоминалось про чужие верования или культуры, отдаленно напоминающие христианство и их уклад?

Милена зашла в парадную комнату виллы, когда солнце уже стояло в зените, и с досадой укорила себя за неосмотрительность. Надо было вернуться пораньше и проведать раненого. Мало ли в каком состоянии он пробудился, а дело к обеду! Тем более, в доме царила подозрительная тишина. На печи покоился котелок, укрытый войлочной накидкой, а на столе нетронутыми стояли тарелка да кружка для Гаура. Он что, до сих пор не вставал? Вот черт! Милена поспешно направилась к комнатке прислуги.

В холле скучал новый стражник, который при виде девушки вытянулся по струнке и доложил: все спокойно, раб из спальни выходил раз до уборной и ведет себя покладисто. Неужели Церсения так и не позвала его к трапезе? Что вообще происходит?

Милена со вздохом распахнула дверь в комнатку. Внутри стоял неожиданный полумрак из-за прикрытых с вечера ставен, и до сих пор пахло травяными мазями, которыми Жемадис обрабатывал раны Гаура. Сам мужчина сидел на кровати, облокотившись о колени и удрученно склонив голову. Он был одет в те же штаны и серую безрукавку, теперь аккуратно стянутую тесемками, а часть волос он собрал высоко на затылке, завязав их каким-то шнурком. Милена бросила взгляд на раскрытый сундук и поняла, что там лежала принесенная для раба разная скромная одежда и обувь. Впрочем, вполне добротные, высокие ботинки из мягкой кожи он не стал трогать, так и оставшись в простецких сандалиях. При появлении девушки Гаур угрюмо поднял голову и шумно выдохнул.

Так, живой — уже хорошо. Сидит, значит, не слег с лихорадкой. Остальное решаемо. Милена подошла к окну впустить в комнату свет и свежий воздух. За спиной внезапно послышался шорох, и, обернувшись, она увидела, как Гаур тяжело опустился на колени прямо посреди комнаты и покорно заложил руки за спину, глядя в пол.

— Что опять не так? — напряглась девушка, внимательно оглядывая его в уничижительной рабской позе.

— Госпожа, я вел себя вчера недостойно, — глухо отозвался Гаур, не шевелясь. — Я позволил себе лишние слова, которые не смеет говорить раб своим хозяевам. Я готов к наказанию.

Милена на миг замерла от его странноватой реплики и удивленно выгнула бровь. Это тоже последствия ранения и высокой температуры или как? Вчера Гаур действительно дерзил, досадовал, что выжил, не желал для себя помощи. А тут нате, стоит на коленях, аки послушный и провинившийся невольник, и безропотно ждет взбучки. Может, он все еще не пришел в себя? Или обезболивающие ударили по психике?

Милена шагнула к Гауру и, взяв за покрытый длинной и неожиданно мягкой щетиной подбородок, приподняла его голову. Другую ладонь она приложила ко лбу, отмечая, что жар, к счастью, спал, осталась только холодная и ожидаемая испарина. От этих прикосновений Гаур почему-то напрягся и сцепил зубы, словно приготовился к чему-то плохому, но не смел сопротивляться.

— Ну раз ты виноват, ответь-ка мне на один вопрос, — решила Милена использовать ситуацию для дела, так и не выпуская его подбородка. — Назови мне свое настоящее имя. Я знаю, что Гаур — это лишь рабская кличка.

Тот удивленно поднял на нее стальные глаза, в которых недоверие плескалось напополам с настороженностью и непониманием. Он долго молчал, выдыхая тяжело и сквозь зубы, будто этот простой по сути вопрос заставлял его чем-то терзаться. Наконец, он моргнул, взгляд его угас, и он тихо и кратко произнес:

— Хорт.

— Хм, — задумалась Милена. — Не длиннее клички. Назови мне свое полное имя, Хорт.

На это он упрямо дернул головой, вырываясь из ее ладони, и процедил:

— Лучше накажите, госпожа, чем эти пустые разговоры. Все равно к тому и идет, так чего тянуть. Мое полное имя ничего не значит. Оно умерло вместе со мной еще десять лет назад. Зовите Гауром, как и положено.

Как положено! Видимо, и наказывать за мелочи тут тоже было положено. И ладно бы Гаур-Хорт напал на нее или попытался сбежать. Тогда и ожидание кары оправдано. Но вчера она видела в нем лишь ярость с едва уловимой долей отчаяния от того, что он просто остался жив! Сильно же его допекли в этом чертовом рабстве!

— Ладно, Гаур так Гаур, — подытожила Милена, отгоняя от себя ненужные мысли. — Скажи мне, как ты себя чувствуешь?

Так и не поднимая головы, он равнодушно дернул плечами и с неохотой бросил:

— Жив.

Ну вот что за человек! Теперь вытягивай из него клещами такие простые вещи!

— Живее некуда, сама вижу. Но давай-ка по сути. Вчера твое состояние было не очень.

Гаур прикрыл веки, давя в себе очевидную волну раздражения, и показательно ровно выдал:

— Не знаю, что вы мне дали проглотить и зачем зад кололи иголкой, но лихорадки уже нет, и я даже успел набраться сил. Не переживайте, госпожа, я больше не отключусь так позорно, как давеча. По крайней мере, постараюсь продержаться подольше, порадовать новую хозяйку.

Обветренные губы мужчины на миг иронично выгнулись, прежде чем он вновь усилием воли принял индифферентный вид. Как-то странно он говорил. Словно речь шла вовсе не о наказании, а о пытках. Черт! Что вообще творится в сознании у этого сареймянина?!

— Довольно, поднимайся с колен, — заторопилась Милена, ощущая себя крайне некомфортно от данного расклада. — Хватит штаны протирать. Почему Церсения тебя не накормила утром? Я же распорядилась…

Гаур медленно встал на ноги, не размыкая ладоней за спиной, и хмуро пробормотал:

— Ваша кухарка звала меня, как вы и приказали. Это я отказался. На сытый желудок… наказания переносятся труднее.

— О госп… о всякие там высшие силы! — всплеснула руками Милена, начиная сердиться. — Я не собираюсь тебя наказывать, в самом деле! Я способна отличить нездоровое состояние раненого человека от злого умысла. Все, пошли! Мне нужно, чтобы ты поел и принял лекарства.

Но видя упертое недоверие на его лице, она снисходительно добавила:

— Ладно, я накажу тебя. Оставлю без сладкого на неделю. Так лучше?

И она настойчиво указала на дверь. На этот раз Гаур не стал артачиться и просто подчинился, выходя из комнаты в холл и следуя за Миленой в тихую парадную. Но прежде чем они переступили ее порог, сопровождаемые стражем, в спину ей все-таки прилетело язвительное бормотание:

— Неделя воздержания… Щедрость-то какая…

Черти… Милена невольно вспыхнула от данной ремарки, ибо ответ Гаура прозвучал вовсе не о печеньках к чаю. Пожалуй, надо будет уточнить у Терсониса, что именно означает в Калитосе ее фраза о сладком. Ей абсолютно не хотелось снова оказаться в такой двусмысленной ситуации!

Она без дальнейших промедлений водрузила на стол котелок с рассыпчатой кукурузной кашей и кусочками мяса — еще теплой и ароматной, и наполнила целую тарелку для мужчины. Тот растерянно помялся, но все же уселся на резной стул и, не услышав иных распоряжений, принялся споро орудовать ложкой.

Милена поставила перед ним кружку вишневого морса, а потом подумала и добавила еще одну со свежей водой из расписного стеклянного графина. Пока Гаур был занят поздним завтраком, а сама девушка набирала в плошку очередные таблетки, стоя у букового буфета, она втихаря наблюдала за ним. Сразу видно, что не калитоссец. Светлые, совсем не южные глаза с другим, более открытым разрезом, нетипичная для этих краев стать, даже длина волос до плеч и манера завязывать их часть в хвост на затылке выдавала в нем иное происхождение и культуру. Ел он аккуратно, ложку держал правильно — меж трех пальцев — в отличие от простолюдинов, которые перехватывали ее всей пятерней. Если бы не синюшная ссадина на скуле да белеющие по телу бинтовые повязки, Милена бы и не догадалась, что он был обычным бойцовым рабом. Но вот взгляд выдавал его и заставлял неуютно поеживаться. Ощеренный, погасший, подернутый замогильной пленкой. Гаур язвил и огрызался, но не как тот, кто готов сражаться за свободу и бороться с угнетателями. А как тот, кто уже давно ничего не боялся, в том числе, и смерти. И ничего от жизни не хотел.

Милена поставила перед рабом плошку с таблетками и присела напротив за стол.

— Это не яд, это лекарства из моей страны, — спокойно пояснила она, предвосхищая возможные ироничные ремарки. — Чтобы не воспалялись раны, не возвращались лихорадка и боль. Закончишь с ними, я сама осмотрю тебя сегодня.

— Ваше право, госпожа, — отозвался Гаур, отрываясь от каши и закидывая в рот всю горсть таблеток. — Не знал, — внезапно добавил он осторожно, — что манера врачевать некоторых здешних лекарей пошла из вашего Вьюлиажа.

— В каком это смысле? — заинтересовалась и одновременно насторожилась Милена. — Пояснись-ка.

Насколько она смогла выяснить у Терсониса, с Вьюлиажем у Калитоса не имелось абсолютно никаких связей: ни торговых, ни культурных. Даже войны никогда не велись. Об этой заморской стране здесь знали ровно столько же, сколько о минералогическом составе поверхности Луны. Какое-то черт знает где находящееся государство, к которому вполне был применим термин Тьмутаракань. И если тут прибегали к более прогрессивным методам лечения больных, то не мешало бы узнать детали. Откуда взяться таблеткам и препаратам в ампулах, когда с химией в Калитосе было все еще почти никак?

Гаур поколебался, видимо, не уверенный, что стоит вообще открывать лишний раз рот, но требовательный вопрос хозяйки заставил подчиниться.

— Да кривотолки всякие ходят о неких знахарях, которые вроде бы дают больным принять порошок или настойки в каплях, и те излечиваются намного быстрее. И боль уходит легче, чем от опия.

— И что это за знахари такие? — превратилась во внимание Милена, пытаясь по скупым фразам понять степень важности услышанного. — Ты с ними встречался?

Но Гаур лишь пожал плечами и почти бесшумно подчистил ложкой дно тарелки.

— Откуда мне их знать? Я только слышал. Рабам такие лекари не положены.

— Интересно, чем конкретно они пользуются… Может, и об этом слышал? — рискнула уточнить девушка, гадая, могли ли калитоссцы самостоятельно произвести упомянутый порошок.

— Поспрашивайте лучше у сеньоров, — удостоил ее холодным взором Гаур и откинулся на спинку стула. — Бойцовые рабы по городу не гуляют. И в хоромах вроде этих не живут. А ежели и попадают — то всегда не к добру. Я закончил с трапезой, госпожа. Что мне теперь делать?

— Да сиди уж, — отмахнулась девушка, разочарованная тем, что он так ничего и не объяснил, и удалилась к себе в спальню за сундучком с лекарствами.

Может, это все раздутые щепетильными знахарями вроде Жемадиса слухи? Может, и правда кто-то из местных врачевателей смог продвинуться в изготовлении снадобий и добился их лучших свойств? А остальным такое ожидаемо не понравилось, ведь их услуги оказывались под ударом. Наверное, не стоит беспокоиться, хотя разузнать в городе не помешает.

Она вернулась и попросила Гаура снять штаны и безрукавку. В парадной было в разы светлее, чем в комнатке для слуг, и она хотела лично осмотреть его травмы при свете дня для понимания всего расклада предстоящих хлопот. Раб не стал противиться и послушно скинул одежду до исподнего, вставая во весь рост у стола. Девушка осторожно размотала вчерашние тканевые повязки, которые уже следовало сменить на нормальные бинты, чтобы они не так стесняли его движения. Она внимательно изучила всю распрекрасную картину его травм и проступающих под ними застарелых шрамов и со вздохом взялась за перекись и заживляющую мазь.

С парой стертых синяков на ногах, длинными багровыми шрамами на спине, похожими на следы от хлыста, ссадинами и порезами на груди она разделалась относительно легко. А вот рана на боку беспокоила ее куда сильнее, ибо за ночь она отекла и потемнела еще больше, вновь начав кровоточить. Усадив Гаура обратно на стул, Милена прошлась вокруг антисептиком и йодом и планомерно смазала все антибактериальной мазью.

— Зачем вам это, госпожа? — внезапно спросил раб, глядя на девушку с непониманием и какой-то усталостью. — Моя рана вполне заживет и без мази. Бойцовые рабы получают такие на каждом состязании. А вы возитесь с царапиной. Где это видано, чтобы сеньора невольника своего лечила? Отправьте меня уже в барак, отлежусь еще денек, и можете пользоваться.

Милена недовольно фыркнула и принялась приклеивать пластырем плотную марлевую повязку поверх раны, на что Гаур покосился с очередным подозрением.

— Пользоваться! Говоришь так, словно ты вещь.

— А что, неужто правда кусается? — усмехнулся мужчина и нетерпеливо выдохнул. — Ну так простите. У меня смолчать уж не выходит.

— Не правда кусается, а ты сам! — возразила Милена, с укоризной глянув на него. — Если ты так же огрызался у предыдущих хозяев, не удивлена, что ты с утра ждешь наказаний.

Гаур не шевелился, но она почувствовала его реакцию через прикосновения, ибо торс его ощутимо напрягся и зажался, будто всякое упоминание о прошлом порождало в теле рефлекторный отклик. Причем однозначно нехороший. С этим человеком очевидно обращались очень дурно, несмотря на то, что он физически отлично сложен и мог бы дать отпор любому мучителю. Если только… не был в эти моменты обездвижен.

Взгляд Гаура заледенел, и он уставился в пол. Лишь крылья носа подрагивали от бурлящих внутри эмоций, но он старательно давил их.

— Коли госпоже не угодна моя речь, уверен, вы найдете способ заставить меня умолкнуть. А еще лучше навсегда. Впрочем, нет, тогда не оправдаются ваши спонтанные вложения в триста золотых. Ну да я свои предложения озвучил. Наказывайте, как хотите. Я ко всему готов, меня уж даже и удивить не выйдет.

Милена закатила глаза и поднялась на ноги. Разговор снова съехал не туда. И если вчера ершистость Гаура объяснялась его паршивым самочувствием, то, что на него нашло теперь, оставалось непонятным. Вот только сам же на колени вставал, каялся за дерзости, но не прошло и получаса, как опять понеслось. Видимо, пока схема оставалась ему знакомой и привычной — сболтнул лишнего, получил плетей, — он осознавал неизбежность наказания и поторапливал ее с этой неприятной процедурой. Раньше всыплют, быстрее отстанут. Но стоило ей начать лично перевязывать ему раны, и система дала внушительную трещину. И он очевидно не понимал, каким боком ему выйдет такая щедрость хозяйки. Потому и начал вновь распускать шипы и бодаться своими гаурьими рогами. Да, на лицо было крайне нестабильное психологическое состояние, которое пугало девушку куда больше остального.

— Ну и зачем ты меня намеренно сердишь, Гаур? — с легким упреком спросила она, прямо глядя ему в лицо. — Чего добиваешься?

На этот вопрос он живо откликнулся: вскинул голову, зло и презрительно сощурился и ядовито прошипел:

— Правды, госпожа. Хочу вашу истинную суть увидеть. Чтобы познакомиться с худшей ипостасью сразу, а не спустя месяцы. Да и ваше время экономлю. Быстрее определитесь, что со мной делать. Вдруг наши интересы все-таки совпадут?

Он смотрел на нее ощерено, с вызовом: пусть бессильным, пусть загнанным, но он действительно не желал никакого поддельно доброго к себе отношения. Картина постепенно складывалась в весьма уродливое изображение. Кто-то из его бывших хозяев поступил с ним жестоко. Не просто мучил, наказывал или хладнокровно выгонял на кровавые бои на ристалище. А дал ему затеплившуюся надежду. Возможно, не на свободу, но на то, что к нему могут относиться по-человечески. И он наверняка поверил, может, даже впервые. Понадеялся, доверился, открылся. Но дальше правда вылезла наружу подобно просочившейся сквозь прорехи гнили: его воспринимали лишь как вещь. Живую, бесправную, вынужденную стерпеть абсолютно все. И несправедливость, и жестокость, и равнодушие. Вещь, чувства которой не стоят ни гроша.

Милена вглядывалась в его сверкающие ледяной сталью, озлобленные глаза, давно не знавшие ни улыбок, ни радости, ни надежды. Сколько человеческих судеб вот так же сломало чудовищное рабство? И здесь, и в ее собственном мире. Сколько людей никогда не смогут вернуться к нормальной жизни? Гаур искренне не верил, что Милена не планировала нагружать работой раненого и уж тем более мучить его. Он ждал от нее ровно того же, что получал от всех прежних хозяев. И видимо, чаша терпения была переполнена до краев.

Милена вздохнула, собираясь с мыслями, и взяла его руку, дабы снять повязку с запястья и смазать его заживляющей мазью.

— Я родом из той страны, где рабства не существует уже долгое время. У нас все устроено по-другому. Я и не думаю причинять тебе боль.

— Я не знаю никакого «другого»! — зло огрызнулся Гаур, сжимая руку в кулак и резко выдергивая ее из ладони девушки. — Я знаю только то, что вы сеньора Рохос, вы откупили меня от праздничного заклания, и теперь я принадлежу вам. Делайте со мной, что хотите, мне уже до хмари на свою судьбу! Но не надо вот этого всего! — и он с раздражением кивнул на аптечку. — В пучину ваши игры в доброту! Я худо-бедно на ногах, а значит, готов приступить к своим обязанностям. Что скажете, то и выполню.

На столь экспрессивную речь стражник подошел ближе, готовый в любой момент скрутить разошедшегося раба. Но Милена отозвала его обратно жестом руки. Вся эта ярость в Гауре была не от злых намерений. А от очень глубоко въевшегося разочарования в собственной рабской жизни, где он полностью утратил всю свою волю. Но кое-что ее беспокоило. И сейчас представился самый подходящий момент прояснить это.

— Если ты считаешь, что я с тобой играю, может, мне вернуть тебя сеньору Амарантису? Он еще вчера в Пантеоне хотел спасти тебя от жертвоприношения. А сегодня посетил нас с визитом и просил продать обратно. Ты знаешь, во сколько он тебя оценил? В шесть сотен золотых.

Гаур дернулся всем телом от ее слов, и Милена могла поклясться, что, несмотря на ярко выраженную смуглость от загара, он побледнел и изменился в лице. Он сдавленно пробормотал:

— Морок… Я же столько не стою.

— Для него, видимо, стоишь, — прищурилась Милена. — Так как, хочешь вернуться к предыдущему хозяину?

Был ли Амарантис тем, кто подтолкнул Гаура к горячему желанию умереть? Или наоборот, спас его от другого жестокого владельца, и вся эта история с жертвоприношением — действительно неприятная неожиданность для обоих? Чем же весьма обычный бойцовый раб Гаур был настолько важен и ценен, что за него предлагали вопиюще абсурдную сумму? Или может, все его раздражение шло от того, что в его жизни появилась какая-то очередная, незнакомая ему хозяйка, и не более?

Милена пристально наблюдала за Гауром. Но к ее удивлению он растерялся. С усилием сглотнул и, сделав долгий шумный выдох, поднял на нее глаза. Уже даже не злые. А подернутые тяжелой, невыносимой усталостью. А потом тихо, но исступленно прошептал:

— Лучше сразу убейте, госпожа…

От этих страшных слов на миг перехватило дыхание. Значит, не зря она сочла сеньора Амарантиса не лучшим рабовладельцем. Раз от одной мысли о возвращении к нему Гаур готов был молить о той самой смерти, которую не получил вчера. Она решительно помотала головой, чувствуя, как чужая тяжелая судьба придавливает ее неподъемной кладбищенской плитой. Хотелось сбежать подальше, не видеть какое-то время этого человека, от которого практически искрило тем, что ей оказалось не под силу пропустить через себя.

— Я не буду тебя убивать, Гаур, — твердо ответила она, желая быстрее поставить точку в данной беседе. — И рабовладелицей для тебя тоже быть не собираюсь. Одевайся и возвращайся к себе в комнату.

Вылечить да отпустить с миром на все четыре стороны! И желательно побыстрее!

Но Гаур отчего-то покачнулся, когда поднялся со стула, и Милена заметила, как запульсировала на его шее вздувшаяся артерия.

— Как пожелает госпожа, — бесцветно ответил он и тяжелыми шагами удалился в спальню для прислуги, подхватив в охапку свою одежду.

Глава 5. «Элиниос»

Пантеон Деос («Плаза», так его растак!) плавился на послеобеденном солнце, пекущим Аскалитанию нещадно, жестко, до навязчивого запаха легкой гари, которая смешивалась с ароматами цветущей повсюду лаванды и приправлялась пикантным душком навоза, преследовавшего Милену все четыре месяца проживания в столице. Это фильмы смотреть да книжки читать про прошлые эпохи — увлекательно, любопытно, местами даже романтично. А вот реалии оказались куда более банальными и беспощадными.

Здесь приходилось носить длинные, неудобные платья: к счастью, больше относящиеся к раннему средневековью, без корсетов, кринолинов и прочей гардеробной белиберды. И хоть руки и плечи позволялось оголять как угодно, но прямые юбки до земли требовали отменной сноровки, особенно на ступенях или высоких подножках повозок, забираться в которые изящно у Милены никак не получалось. Дома в Калитосе освещались тусклыми и пахучими масляными лампами, и разжечь их от огнива было тем еще испытанием! К счастью, в имении Терсониса за свет отвечали слуги, но ночью при надобности приходилось брести в уборную на ощупь по стеночке. А работать с документами по вечерам — вообще сущее мучение! Оттого Милена и выдирала себя из постели с рассветом, чтобы завершать дела до наступления сумерек. Если бы не наручные часы, девушка не представляла, как ориентировалась бы во времени. Городские часы имелись лишь на центральных площадях, и то — солнечные. Аскалитанцы, тем не менее, лихо управлялись с положением светила на небе, которое почти круглый год находилось в доступной видимости — облачность данную широту накрывала не часто и обычно сопровождалась краткосрочными, но весьма неистовыми грозами.