Бесплатный фрагмент - Под чужим солнцем

Глава 1: Крушение

Планета ещё не имела имени. В базе она значилась как YX-9A — четвёртая в системе бледного оранжевого солнца. Атмосфера — пригодна. Поверхность — малоизучена. Вероятность жизни — не исключена.

Для людей это был обычный шанс начать с нуля некоторые исследования. Для корабля «Альфа Центавра-7» — последний запланированный прыжок.

Судно несло на себе следы дальнего пути: корпус потемнел от микрометеоритной пыли, солнечные крылья подрагивали от напряжения, а в технических отсеках глухо поскрипывали старые стыки, как будто сам металл начал уставать от одиночества.

Капитан Рэй Тобин стоял у панорамного экрана командного мостика. Высокий, сухопарый, с коротко подстриженными висками и напряжённым взглядом. За последние двести часов он почти не спал — пересчитывал топливо, проверял тормозные импульсы, переписывался с ИИ корабля, будто от слов зависела судьба всех душ на борту. А их было всего пятеро, не считая Нолы — бортового интеллекта.

— Уходим с кривой, — сказала Нола.

Голос искусственного интеллекта был ровен и чёток, но капитан Рэй Тобин уловил в нём задержку — на долю секунды, почти неощутимую, но значимую. ИИ не должен сомневаться. Даже в интонации.

Он поднял глаза к главному экрану, где траектория корабля, до этого идеальная, начинала медленно дрейфовать в сторону от запланированного входа в атмосферу. В центре изображения вращалась планета YX-9A — пятая цель за последние два года.

— Что значит «уходим»? — глухо спросил он.

— Манёвр не укладывается в параметры гравитационного захвата. Причина — … неизвестна, — ответила Нола с миллисекундной задержкой.

— Разброс по высоте?

— Тринадцать километров. И увеличивается.

Рэй провёл рукой по щетинистому подбородку и посмотрел на планету. Она казалась живой: густо-зелёные континенты тянулись к экватору, в водах клубились шторма, а облака образовывали узоры, слишком правильные, чтобы быть случайными.

Рэй стиснул зубы.

Корабль *«Альфа Центавра-7»* был тяжёлым исследовательским судном второй волны. Его корпус создавался для многолетних автономных миссий: лаборатории, термооранжереи, глубокие сканеры, резервная система криокапсул. Громоздкий, неповоротливый, но надёжный — как утюг в пустоте.

Он не предназначался для посадки на планеты напрямую. Этим занимались спускаемые модули, которые на данный момент… были выведены из строя в предыдущей миссии.

Такова была цена колонизации через заброшенные сектора. Агентство давно перестало ждать быстрых результатов. Вместо этого оно отправляло команду за командой в глубокий космос, собирая сведения и оценивая потенциал новых миров.

Миссия «Центавры-7» заключалась в проведении первичной оценки планетарных условий: биосфера, геология, атмосфера, возможные следы разумной жизни. Стандартная задача, с тем лишь отличием, что по контракту команда могла принять решение об автономном основании базы, если условия покажутся благоприятными.

Но никто не готовил их к тому, что планета начнёт «отталкивать» их ещё до приземления.

— Мы приближаемся слишком быстро, — добавила Нола. — Гравитационный вектор усиливается вне предсказуемых значений.

На экранах разворачивалась чужая, живая поверхность. С высоты YX-9A выглядела заманчиво: влажные континенты, затянутые сизыми джунглями, извилистые реки, белёсые облака, движущиеся против ветра. Небо — густо-голубое, почти фиолетовое, с редкими световыми искажениями — словно сама атмосфера искрилась, отражая не только свет, но и что-то… иное. Что-то, что невозможно было засечь приборами.

— Она планета нас притягивает? — Рэй невольно задержал взгляд на одном из вихрей — он не вращался, а пульсировал. Как живой организм. Как воронка, вдыхающая воздух, а не выдувающая.

Атмосфера, по предварительным данным, была пригодна — азот, кислород, немного аммиака, допустимая влажность. Но теперь, видя её вблизи, он чувствовал тревогу. Слишком плотная. Слишком вязкая. Будто сама планета дышала в ответ на их приближение, и каждый метр вниз вызывал сопротивление — невидимое, неосязаемое, но почти ощутимое в груди.

— Скорее — берёт под контроль, — ответ прозвучал почти по-человечески.

На миг в рубке повисла тишина. Где-то внизу, в техническом отсеке, защёлкали клапаны. Воздух стал гуще, тревожней.

Рэй взглянул на блок аварийной стабилизации, потом — на экраны отслеживания команды. Все четверо были на своих местах. Ещё не понимали, что происходит.

«Это не просто среда обитания, подумал Рэй. Это что-то большее. Как будто она знает, что мы падаем. И ждёт.»

— Сбрось скорость. Готовь аварийную посадку.

— Протоколы требуют.

— Чёрт с протоколами. Выполняй, — тихо, но жёстко произнёс Рэй.

Он знал цену «послушных» решений. В прошлом он уже терял экипаж, выполняя инструкции дословно. Второго такого раза он не переживёт — ни сам, ни его люди.

Судно дрогнуло.

Где-то в корпусе коротко, но отчётливо хрустнуло — звук, которого не должно было быть. Рэй включил общую связь.

— Всем постам, доклад по состоянию! — приказал Рэй Тобин в общем канале связи.

Первой отозвалась Дара Коваль, ведущий биолог. Её голос прозвучал из секции с образцами:

— Био Лаборатория стабильна, но по внешнему датчику био оборудования внутри некоторых холодильников произошёл скачок давления. Удерживающие поля колбы №4 сбросили уровень — возможна утечка спор.

— Запечатывай отсек. — бросил Рэй.

— Уже делаю, — коротко ответила она. Дара не кричала, не паниковала. Она всегда говорила немного устало, как будто только что проснулась, даже если сидела в костюме и рукавицах перед микроскопом пять часов подряд. Чужие страхи она игнорировала, пока они не влияли на её пробирки. Но в тот момент в её голосе всё-таки звучало напряжение.

Следующим вышел на связь Илия Мэркс, главный инженер:

— Машинный отсек держится, но у нас перегрев на контуре маневровых дюз. Придётся отключить три стабилизатора, иначе выгорит весь левый борт.

— Ты уверен?

— Да. Но всё остальное — хуже.

Рэй кивнул, хотя Мэркс его не видел. Тот был внизу, по горло в панелях и охладителях. Илия был самым старым членом команды — не по возрасту, а по привычке не верить ничему, кроме собственных рук и данных. Бывший армейский инженер, с грубым юмором, жуткой лояльностью и спаянным шрамом под подбородком, который он никогда не объяснял.

— Отключай, — сказал Рэй. — И смотри, чтобы не задели криоячейки.

— Учти, если нас вдавит в грунт, я потом буду ныть. Долго. — попробовал отшутится Илия.

Рэй даже улыбнулся уголком губ. Слава Богу за Мэркса.

На связь вышел Лей Сун, культуролог и лингвист, младший в команде:

— Я… я в архивном модуле. Здесь нормально. Ну, почти. Один из проекторов включился сам по себе.

— Отключи питание.

— Я пытался. Он проигрывает какие-то изображения — схемы. Только они не из базы…

— Потом разберёмся. Пристегнись и сиди тихо.

Лей был самым живым среди них. Всегда записывал что-то в блокнот, даже если всё это уже было в базе. Говорил о «контексте» и «внутреннем взгляде». Наивный, умный, иногда раздражающе восторженный. Но именно его энтузиазм спасал атмосферу миссии от превращения в рутину.

— Что происходит, капитан? — наконец спросил он.

— Мы садимся. Вручную. Без основного модуля «Альфа Центавра-7».

— Это… возможно?

— Узнаем очень скоро.

В этот момент что-то резко дёрнуло корабль. Огни в коридоре мигнули. Удар — словно судно зацепило невидимую преграду.

— Нола!

— Поверхность приближается. Предполагаемое касание — через 57 секунд.

Рэй сжал поручень крепче.

— Всем: пристегнуться. Держаться за что можете. Молиться, если умеете.

— Поверхность приближается. Предполагаемое касание — через 57 секунд. — проговорила Нола.

— Всем: пристегнуться. Держаться за что можете. Молиться, если умеете. — приказал Рэй.

Корабль вошёл в плотные слои атмосферы планеты — и его сразу повело. Трещали переборки, металл снаружи стонал от трения, будто сам «Центавра-7» чувствовала, что это её конец. Огни в коридорах вспыхивали и гасли, система стабилизации захлёбывалась, и искусственная гравитация на секунду отключилась — Рэй почувствовал, как тело коротко подлетело вверх, прежде чем снова рухнуть в кресло.

— Температура корпуса — критическая, — сообщила Нола. -Перегрев.

— Подай охлаждение через аварийные контуры.

— Эти контуры были демонтированы в прошлом цикле, — безэмоционально ответил ИИ.

Рэй ругал себя за то что не подумал о том что может произойти искажения в гравитационном контуре, впрочем наверное все члены экипажа сейчас думали о том что они могли не демонтировать дополнительные системы охлаждения. Но сделанного не воротищ!!! Что сделано то сделано остаётся уповать на то что они выживут.

Внизу по судну пробежала волна толчков — словно земля сама вытянула к ним лапы.

— Пробуем ручную стабилизацию, — сказал Илия Мэркс в интерком, перекрикивая вой сирен. — Щас нас вертеть будет, держитесь! — Не смотря на то что корабль вращало и ординаты были утеряны инженер пытался выровнять с помощью рук такое шаткое положение судна. И у него чертовски классно получалось, звездолёт вращало так что если бы это были не космонавты то не известно бы как скоро бы всё закончилось.

Он не соврал поначалу всё шло как обычно, но потом корабль начал крутить. Медленно сначала, потом всё сильнее. Экран перед Рэем распался на обрывки — небо, облака, зелень, снова небо, потом вспышка — и словно, а возможно и настоящий удар молнии статического электричества..

Рэй не боялся. У него не осталось на это времени. Он просто делал то, что должен: выравнивал, компенсировал, приказывал. Внутри всё было собрано, будто в холодную коробку. Только в уголке сознания жгло одно: пусть хотя бы они выживут.

— Пятьсот метров. — Нола отсчитывала метры до столкновения,

— Торможение. — приказал Рэй но ситуацию было не спасти.

— Сто. Шестнадцать.

УДАР!!!

Всё сорвалось.

Корабль врезался в землю под углом, вгрызаясь в склон. Рвануло — громко, резко, ослепительно. Пахнуло раскалённым металлом и горелой смазкой. Где-то сорвало крепление, что-то обрушилось. Ближайший экран треснул. Стук, треск, крик — и… тишина.

Сначала Рэй услышал капли. Где-то рядом капало. Медленно, равномерно. Потом — слабое гудение аварийного питания.

Он приоткрыл глаза.

Мостик был залит тусклым красным светом. Пол изогнулся, кресла сдвинуты, одна панель горела. Огонь — настоящий. Он был на поверхности.

— Нола?..

— …я здесь, — раздался слабый голос. — Система повреждена. Сенсоры… ограничены.

Рэй расстегнул ремни. Движения дались с трудом — что-то потянуто в боку, всё тело болело. Он подошёл к главному экрану — половина изображения погасла, но на второй половине были видны деревья. Настоящие. Высокие, с голубыми прожилками на листве. Над ними — туман. Молочно-серый, плотный.

Планета приняла их.

— Рэй! — голос Дарьи в интеркоме. Хриплый, с помехами. — Я на месте. Жива. Камера засыпана, но я выбралась. — Отлично. Остальные?

— Пытаюсь связаться. Лей не отвечает.

— Продолжай. Я иду.

Он взял аварийный фонарь, открыл переборку. За ней был коридор, весь в пыли и выбитых панелях. Где-то искрило. Воздух уже не был искусственным — он чувствовал лёгкую пряность, что-то вроде запаха мха и пепла. Значит, герметизация пробита.

И он впервые ясно понял:

Они на планете. Они живы.

И с этого момента всё начинается.

…Он Рэй подошёл к разбитой переборке. Автоматические двери заело — пришлось приподнять их вручную. За ними открывался аварийный шлюз, полузасыпанный грунтом. Через выбитый иллюминатор врывался слабый ветер. Пахло сырой золой и тёплой листвой. Пряно, тяжело. Воздух был густой, будто чуть маслянистый — не видно, но чувствовалось: он ложился на кожу, оставляя липкий налёт. Дышать можно, да — но не хочется делать это слишком глубоко. Словно вместе с кислородом ты вдыхаешь нечто иное, невидимое, но чужое. В небе шли облака, и они были не белыми, а серо-жемчужными, с прожилками синего. Они не двигались — менялись, будто переливались изнутри, словно вода с живыми тенями да это и была вода только в виде пара. Порой в небе вспыхивала короткая дуга света, не громкая, но звук издавала глубокий — нечто среднее между молнией и биением пульса в ушах. Шум был. Но не тот, к которому привык Рэй. Не ветер. Не лес. Он не мог сказать, что именно это было. Не звук даже, а фоновая вибрация — как гул из глубины, как далёкое дыхание чужого человека. Постоянное. Мягкое. Давящее. Вокруг — растительность. Высокие деревья с почти прозрачными стволами, внутри которых двигалась жидкость. Листья — крупные, как руки взрослого человека, цвета меди с синеватым отливом. Когда они колыхались, от них отлетали крошечные искры — флуоресцентная пыльца, светящаяся, как светлячки. Здесь всё живое. Всё наблюдает, — подумал Рэй. И тут же поймал себя: откуда такая мысль? Он мотнул головой, чтобы прогнать это. Психика восстанавливается после удара — бывает. И всё же… Мы приземлились. Мы выжили. Но где мы? И… что нас уже ждёт? Корабль стоял под углом, вдавленный в склон, как раненый зверь. Обшивка местами вспухла от внутреннего давления, форсунки погнулись, а хвостовая часть, судя по показаниям, полностью погребена под грунтом. Но сердечник реактора был цел, жизнеобеспечение работало, и внутри корпуса ещё теплилась энергия. Жив, но не летает. Крик о помощи отправлен, но до ближайшей релейной станции — больше трёх лет пути. Они — здесь. Рэй стоял на внешней платформе, слегка засыпанной пепельно-зелёной пылью. Он уже установил аварийную антенну и разместил вокруг ярко-оранжевые маркеры — импульсные маяки. Один за другим из леса начинали подтягиваться выжившие. Первой пришла Дара — с компрессионной повязкой на лбу и вмятиной на плечевом щитке. В руках она несла термоконтейнер с герметичными образцами. — Вытащила, что смогла. Четвёртую камеру потеряли. — Спасибо, Дара. Главное, что ты сама цела. — Пока. Планета только начинает знакомство с нами, дышится легко и это радует. Вроде никаких вредных примесей нет. Рэй кивнул. Он уже знал. Но слышать это от Мэркса было как приговор. Потом показался Лей Сун, еле волоча ногу. Его поддерживал бот из сервисной группы, корпус которого уже успел покрыться спорами и мхом, будто он пробыл в джунглях не час, а год по видимому он интенсивно рыскал в зарослях и растения облепили его. — Я нашёл обломки капсулы сброса, — сказал Лей, отдышавшись.- Тормозного сброса? — спросил Рэй. — Да. И… что-то ещё. Похоже на… рукотворное. Не с нашего корабля. — Ты уверен? Что же ты видел? — Нет. Но это выглядит как… колонна. Камень. Надписи.- Хорошо займёмся этим после. Рэй сжал губы. Последней пришла Айлин Ковалева, врач и психолог. Она была молчалива, сосредоточена. Без внешних повреждений, но в её глазах была тревога. — Потерь среди экипажа нет. Но у троих признаки контузии. Ещё у двоих — стрессовые реакции.- Эти двое Илья и вы? — Да.- И где Илья? — В лесу осматривает роботов.- Понятно.- Надо срочно организовать безопасную точку сбора и сон. — Здесь и будет точка сбора, — ответил Рэй. — «Центавра» — теперь наш дом. Он обвёл взглядом команду. Пять человек. Из пяти. Остальные были роботы где-то в глубине корпуса, в модулях, или ещё не вышли из-под обломков. А за их спинами, между деревьями, мягко мерцал воздух. В лесу что-то двигалось — без звука, без цели. Просто… наблюдало. — Мы живы, — сказал он, глядя в эти чужие заросли. — Теперь надо решить, как здесь жить.*****Выжившие собрались после крушения. Атмосфера была тяжёлая, сбитая, почти беззвучная. Люди потрясены, но живы. Они сидели рядом с корпусом корабля, среди поваленных деревьев и обугленных травяных клумб. Вокруг всё было чужим — пульсирующим, влажным, испуганно-затаившимся. От корпуса «Центавры» тянуло теплом и озоном. Из пробитой панели медленно сочился пар — остатки системы охлаждения, работающей на упрямстве и аварийных командах. Рэй стоял чуть в стороне, руки его были сцеплены за спиной. Его плечи были напряжены, шея — словно затекла в одну линию с позвоночником. Он не двигался, но в нём кипело — не страх, не вина, не гнев. Что-то за гранью всего — сухая, почти безэмоциональная сосредоточенность, как у бойца, который ещё жив, но уже слышит отзвуки всех возможных поражений, но не сдаётся а действует с ещё большей энергией. Илия Мэркс сидел, привалившись к куску обшивки, с грязными ладонями на коленях. Он уставился в землю — не думая, не вспоминая. Просто смотрел. Его рот был чуть приоткрыт, как у человека, у которого закончились слова. Губы дрожали, но без слёз. Он не привык плакать — тем более на глазах у остальных. Он привык чинить. Но этот корабль был не техникой. Он был их надеждой. Теперь — грудой бесполезного металла. А такой ли бесполезной грудой он был, ведь в нём полно схем, механизмов, да и некоторые роботы вполне могли бы питаться от солнечных аварийных батарей. Айлин Ковалева сидела на коленях, перебирая аптечку. Машинально, как в трансе. Её пальцы двигались отточенно, почти равнодушно, но её глаза то и дело поднимались к лицам остальных. Не к каждому в отдельности, а ко всем сразу — как будто она искала признаки болезни, чтобы понять, кому нужна помощб первому. Она не думала о себе. Она оценивала каждого. Это была её броня: наблюдать вместо того, чтобы чувствовать. Лей Сун держался за локоть — похоже, ушиб. Лицо его было пепельным, глаза — вросшими внутрь. Он едва держался на ногах, но не присаживался: стоял, раскачиваясь, будто в ожидании новой волны боли. Он переживал крушение как что-то личное. Как предательство системы, науки, всего, во что он верил. Его губы шевелились беззвучно, будто он считал в уме, пересчитывал факты, числа, всё, что раньше спасало от хаоса. Теперь — не спасает. И лишь Нола, встроенная в полурабочую систему корабля, по-прежнему говорила внутри их шлемов, холодным голосом, будто ничего не изменилось. Она не чувствовала удара. Она просто анализировала данные. Но даже в её тоне иногда проскакивало что-то… надломленное. Её логика сталкивалась с невозможным. Они были на чужой планете. Пять человек. Сломанный корабль. Молчаливое небо. И лес, который смотрит в ответ. Миг за мигом они всё больше снимали шлемы и дышали воздухом этого мира, потом шлемы опять надевались на голову и опять снимались.*****После короткого сна Рэй проснулся с холодом в груди. Не от ночного воздуха, а от воспоминаний. От тишины, которая опустилась на лагерь, как пелена. Все были живы, но каждый внутри себя проживал падение снова и снова. Он нашёл Илью у аварийного шлюза. Тот что-то латал на вспомогательной панели, больше для занятости, чем по необходимости. Рэй просто кивнул, и Илия понял. Пора показать то, что он видел сразу после падения, именно те каменные памятники. Они ушли вдвоём, вооружённые лёгкими дыхательными масками и датчиками движения. Лес расступался нехотя. Местами — жёсткий, будто сухой коралл, местами — мягкий, как водоросли. Всё казалось живым. И всё — будто бы дышало слишком синхронно. Дорога заняла около часа. Местность постепенно поднималась. Флора становилась скуднее, как будто сама планета не хотела, чтобы сюда приходили. И вдруг — открытое плато. Тёмный камень. И среди него — структуры. Они не были высокими — всего полтора-два метра. Каменные блоки, частично вросшие в землю, срезанные идеально ровно, без следов эрозии. Между ними — фигуры. Столбы, почти без узоров, но каждый имел горизонтальные выемки, похожие на надрезы. И один блок, явно центральный, имел впадину — как сиденье. Или алтарь. Или что-то третье. Ни плесени. Ни следов жизни. Ни звуков. Только камень, и небо, и странный, чуть вибрирующий воздух. Рэй обошёл круг, молча. Его ботинки глухо ступали по пыльной плите. Камень был тёплым. Не от солнца. От самого себя. Вернее всё же от солнца. Он присел, коснулся одной из выемок. Пальцы отдёрнулись — внутри было ощущение, будто дотронулся до старого, забытого воспоминания. Безобразного, но родного. Он ничего не понял — но мурашки побежали по спине. Рэй понял что просто себя накручивает. Илия стоял чуть поодаль. Он не приближался. Смотрел. Всё тело его было сжато, как у человека, который держит внутри напряжение. Здесь были мысли. Не просто материя, а намерение чужих разумных существ. Это кто-то построил. С целью. Но никого нет. Ни тел. Ни следов. Ни звуков. Даже ветер не дул в этом месте. Слишком тихо для живого мира, — сказал Рэй. Слишком упорядоченно для природы. Слишком… безлюдно для разума. -Скорей всего это какие-то древние руины. Он оглянулся. Вокруг — лес. За лесом — аварийный лагерь. А здесь — древняя сцена. Но чего? Где когда-то, быть может, кто-то молился? Или учился? Или погиб? И теперь — только они. Два чужака на этой планете. Смотрящие в бездну, не зная, смотрит ли она в ответ.

Корабль перестал быть центром. Он стал укрытием — полузатопленной, искорёженной капсулой жизни, где всё нужное было на вес золота: фильтры, еда, тепло, сон. Но даже в этой обстановке страх не прижимал к земле. Он, напротив, выталкивал наружу. Они начали строить лагерь. Сначала — термоукрытия из спасательных модулей. Потом — сбор панелей солнечных батарей. Затем — тросовые линии между деревьями для датчиков движения. Работали без лишних слов. Каждый понимал: стабильность — иллюзия, и она требует ежедневной подпитки усилием. Когда основное было сделано, один за другим они начали ходить к руинам. Айлин пошла первой. Её не интересовала технология — она искала следы людей, сознания, жеста ведь если существовали древние постройки то и может они найдут потомков кто их оставил. Она провела рукой по колонне и долго стояла молча, глядя на вогнутую плиту. В её глазах была не тоска, а… почтение. Она не сказала, что думает. Но после возвращения стала записывать сны. Дара отправилась потом. Она ничего не сказала никому, просто собрала полевой комплект и ушла. Вернулась молча. На её костюме были следы сажи, а волосы пахли пеплом. Только вечером она заметила вслух, почти в сторону: — Это построено. И очень, очень давно. Лей Сун провёл у руин больше всех. Он делал замеры, сканировал структуру, изучал микроповреждения. Но данные ничего не дали — возраст, по предварительным оценкам, исчислялся сотнями тысяч лет. Возможно — миллионами. Камень не соответствовал местным породам. Его словно принесли. Лей впервые в жизни выглядел подавленным не от того, что не нашёл ответ — а от того, что нашёл слишком много вопросов. Илия опять к камню после того как все сходили посмотреть на камни. Не хотел. Но всё же пошёл. Его реакция была самой простой и самой точной. Он просто сел на край плиты и долго смотрел вдаль, где деревья будто шевелились слишком синхронно. Потом сказал Рэю: — Что бы это ни было… оно не для нас. И не про нас. Рэй ходил туда несколько раз. Каждый раз что-то менялось. Сначала казалось, что руины пыльные. Потом — как будто пыль ушла. Затем — как будто их стало больше. Или меньше? Нельзя было сказать. Они не двигались. Но чувствовалось, что живут чем то давно ушедшим, пока никто не смотрит. Никто не нашёл ни одного артефакта. Ни фрагмента быта. Ни надписи, которую можно прочесть. Только форма. Симметрия. Покой. Безмолвие. И каждый, возвращаясь, ощущал, как между деревьями кто-то незримый шевелится. Не подходя. Не нападая. Только глядя. Очень терпеливо. Айлин Ковалева будучи психологом успокоила всех что так будет казаться с неделю пока все привыкнут к необычной среде и новому дому.

Вот запись в бортовой журнал, сделанная капитаном Рэем Тобиным спустя несколько дней после крушения. Она кратко фиксирует события, даты и настроение, сдержанно, в духе человека, который старается сохранить порядок — даже когда порядок рушится.**Бортовой журнал**Капитан: Рэй ТобинСудно: Альфа — Центавра 7Сектор: HR-1178 / Объект: планета ALX-3Запись №017 / дата по судовому времени: 16.08.2314События за последние пять суток:12.08.2314 (судовое время) Аварийный выход с кривой. Потеря ориентации, навигации, связи. Жёсткая посадка на поверхность небазовой планеты. Повреждения конструкции: двигательный отсек разрушен, реактор стабилен, жизнеобеспечение на 37%Потери экипажа: нет — пятеро выживших на поверхности: Капитан Рэй ТобинИнженер Илия МэрксБиолог Дара НгелаВрач/психолог Айлин КовалеваГеолог, культуролог и лингвист, Лей СунИИ-система Нола функционирует в ограниченном режиме. Передан аварийный маяк. Расчётное время приёма — неизвестно.13.08.2314Поиск и сбор аварийных комплектов. Развёрнута временная энергетическая панель. Обнаружены первые следы необычных геологических образований. Илия сообщил о структуре, напоминающей искусственное каменное формирование. Координаты зафиксированы. Начато патрулирование ближнего радиуса.14.08.2314Обустроено временное укрытие из спасательных модулей и уцелевших секторов. Установлены начальные периметральные датчики. Подтверждено отсутствие ближайших источников воды. Айлин диагностировала у всех участников признаки острого стресса. Состояние стабильное. Посещение руин капитаном и Илийей. Структуры кажутся древними, нет следов разрушения или заброшенности. Установлен временный запрет на прямой контакт с объектами.15.08.2314Остальной экипаж поочерёдно провёл визуальное обследование объекта. Общий вывод: руины не являются природными. Возраст — не поддаётся однозначной оценке. Топография объекта не соответствует известным архитектурным системам. Повторное сканирование не выявило источников энергии. Местная флора и почва не проявляют признаков агрессии, но регистрируются необычные импульсные колебания в радиодиапазоне 21,4 МГц. Причина неизвестна.16.08.2314Укрепление лагеря завершено. Организовано чередование дневных задач и ночного наблюдения. Продолжается обследование ближайших километров: лес, плато, каменистые участки. Состояние команды: физически стабильное, морально — напряжённое. Первый инцидент: Лей сообщил о «звуке, который повторял его шаги», вблизи руин. Камера не зафиксировала аномалий. Веду наблюдение. Возможны первые признаки внешнего или когнитивного воздействия. Примечание (личное):Мы выжили. Это всё, что можно сказать с уверенностью. Но я не уверен, что мы одни. И не уверен, что место, где мы оказались, — просто «дикий сектор». Кажется, здесь кто-то был. Или есть. Вопрос в том, ждут ли они нас… или смотрят, как мы выбираем себе судьбу.

****

Первые анализы дали однозначные данные: воздух пригоден для дыхания, содержание кислорода и азота в допустимых пределах, давление — чуть выше земного, гравитация близка к стандартной. Ни агрессивных бактерий, ни опасных соединений. Планета была… жизнеспособной. Но что-то в ней не совпадало. Молекулярный состав атмосферы менялся слишком плавно, как будто за кем-то следил. Флора не просто колыхалась на ветру — она синхронно замедлялась, когда кто-то приближался. Облака не проходили случайно — они будто выстраивались по орбите, создавая ощущение уравновешенного наблюдения сверху. Ощушения наблюдения не покидало астронавтов ни на миг… Даже птиц — или хотя бы их аналогов — не было слышно. Ни стрекота, ни воя, ни шума живых существ. Только ветер, и шелест, и щелчки приборов. И ощущение, будто не ты смотришь на мир, а мир смотрит на тебя. Рэй Тобин чувствовал это не как мысль, а как кожей — в спине, в плечах, в каждом шаге. Что бы это место ни было, оно не было просто пустой точкой на звёздной карте. Оно реагировало. Не агрессивно, но и не нейтрально. Словно планета… Прислушивалась. И ждала.

Глава 2: Первый выход

Очередное утро следующего дня наступило почти незаметно. Небо, отливающее серо-золотым, не давало тени, и свет ложился плоско — будто просто повышал контрастность всего, что осталось после крушения. Лагерь ещё не жил в привычном смысле, но уже работал: кто-то укреплял модули, кто-то проверял питание, кто-то сканировал радиодиапазон в надежде поймать хоть что-то, кроме фонового шума.

Внутри небольшого круга, размеченного аварийными маяками, пятеро уцелевших встали у проекционного столика с картой. Над ним висела топографическая электронная проекция ближайших двух километров — зыбкая, неполная, пульсирующая искажениями. Она выглядела не как карта, а как приближение к пониманию местности.

Все стояли молча. У каждого было собственное выражение лица — от усталой сосредоточенности до сухого скепсиса. Но одно было общим: никто не хотел ждать. Нельзя было просто сидеть возле мёртвого корабля и надеяться. Нужно было идти — и узнавать, что за планета приняла их.

Рэй смотрел на карту, как будто ждал, что она сама укажет путь. Айлин, стоящая чуть позади, сжимала руки, отслеживая жесты остальных. Лей водил пальцем по топографии, нащупывая наиболее устойчивые формы рельефа. Никто не спорил. Не было громких слов. Только ощущение, что всё начнётся именно сейчас — не с катастрофы, а с первого осознанного шага в этот новый, тихий, настороженно наблюдающий мир.

Лагерь жил в сдержанном молчании. Каждый чем-то занимался, но за действиями чувствовалась скрытая перегрузка: тела двигались, умы — застыли. Очередной день после катастрофы нёс с собой странное оцепенение — словно команда находилась в капсуле, отделённой от остального мира невидимой плёнкой. За пределами лагеря начиналась чужая планета, но никто не решался выйти за черту.

Айлин, наблюдая за остальными, молча делала пометки в блокноте — не цифровом, а настоящем, с бумажными страницами. Бумага была её личным якорем — предметом, не подверженным сбоям системы. Она видела признаки: замкнутость экипажа, уклончивые движения, внутренний психологический блок. Тишина становилась удушающей.

Нельзя было оставаться в изоляции слишком долго. Даже в краткосрочном стрессе человек стремится к расширению границ — физических и психологических. Если этого не сделать, внутреннее напряжение начнёт разрушать изнутри. Лагерь должен дышать. Команда — ощущать движение. Мир — быть не только угрозой, но и объектом исследования.

Айлин подошла к Рэю и положила перед ним листок с краткой запиской. Он прочёл, не удивился. Он и сам чувствовал, что слишком долго они остаются внутри, словно спрятавшись от чего-то большего, чем просто внешняя опасность. Как будто боятся сделать шаг не потому, что страшно, а потому что шаг — это выбор. А выбор делает реальность настоящей.

Выбор пал на Дару и Илью. Очевидный, почти бесспорный. Дара — экобиолог, способная по мельчайшему образцу понять принципы новой экосистемы. Илия — инженер, привыкший находить логику даже в самых хаотичных сломах ландшафта. Вместе они составляли команду, способную не просто посмотреть, но увидеть лагерь за пеиметром.

Вечер уже начинал стягиваться длинными тенями, когда оборудование было собрано. До выхода оставались считаные часы. Дни здесь шли намного быстрей чем на Земле приблизительно в раза два быстрей.

Планета всё ещё казалась тихой. Но в этой тишине ощущалась не пустота — ожидание.

Подготовка началась без приказа. Каждый из команды знал, что это необходимо — как дыхание после задержки. Передвижения стали чётче, сдержаннее. В лагере появилась тишина другого рода: не выжидательная, а сосредоточенная. Люди готовились отправить двоих в неизведанное.

Сначала нужно подготовить сканеры. Лёгкие, универсальные, с модулями биологических и геологических датчиков. Дара лично настраивала калибровку, прогоняя тестовые циклы по образцам, собранным вблизи лагеря. Илия проверял заряд маячков, размещая их по сетке: каждый маяк — как невидимая нить, связывающая их с лагерем. Возвратные протоколы были заданы вручную — на случай, если что-то пойдёт не по плану.

Фильтры для дыхания — скорее на всякий случай. Анализ атмосферы подтверждал безопасность, но никто не верил в поверхностные данные. Рэй проверил крепления рюкзаков. Айлин поставила медицинский трекер на каждый костюм. Лей молча передал Даре аварийный транслятор. Он не глядел в глаза — просто кивнул.

Никто не говорил «удачи». Никто не говорил «вернитесь». Слова в этот момент были бы только шумом. Каждый прощался — взглядом, сдержанным жестом, коротким касанием к плечу или локтю. В этих молчаливых прощаниях чувствовалась не только тревога, но и доверие, они уходят только до вечера. Будь иные обстоятельства лагерь бы иследовался о спирали петля от центра за петлёй, но сейчас Айлин поняла чтобы снять подавленность нужно чтобы они были не просто первыми на этой планете, но чтобы они были направленными к иной цели.

Граница лагеря была размечена автоматически — тонкими световыми линиями от маяков, слабым полем, служившим скорее психологической опорой, чем настоящей защитой. И вот — шаг.

Когда Дара и Илия пересекли её, это было почти ритуалом. Как пересечение рубежа между исследованием и выживанием, между выбором и страхом. Ветер слегка усилился, качнув листья на дальних деревьях. Тени потянулись за ними — длинные, тонкие, чужие.

Планета, казалось, вздохнула. И посмотрела им в спины. И когда Дара и Илия шагнули за внешнюю границу лагеря, они несли с собой не просто приборы и фильтры. Они несли первое прикосновение к тому, что ещё не раскрылось в этом пока чуждом мире.

Планета ждала.

В этот день после крушения лагерь всё ещё дышал тревогой — как человек, переживший комерческую аварию, но не осознавший масштаб экономической травмы. Повреждённый корпус Альфы — Центавры 7 возвышался на краю плато, словно металлический остов древнего животного, выброшенного бурей. Жаркое дневное солнце медленно обтекало искорёженные панели, и в этом свете казалось, что корабль вот-вот вдохнёт, зашипит, поднимется. Но он молчал. Как и всё вокруг.

Дара и Илия были первыми, кто покинул периметр. Не потому, что так решили — просто оба знали: кто-то должен. Остальные ещё укрепляли лагерь, восстанавливали питание и связь. А эти двое уже стояли у кромки леса с заряженными сканерами, лёгкими дыхательными фильтрами и картографической мини-станцией.

Первые метры были обычными. Почва — твёрдая, слоистая, с вкраплениями тёмного минерала, реагирующего на магнитное поле. Флора — плотная, гибкая, почти бесшумная. Листья вытягивались к свету не вверх, а в стороны, как руки слепых. Некоторые растения изгибались обратно, как будто реагируя на приближение тел.

Прошло полчаса. Затем — час.

Дара сканировала образцы, бережно срезала фрагменты живой ткани, тщательно упаковывая в стерильные капсулы. Илия отмечал особенности рельефа — каменные гребни, выступающие под странным углом, как будто часть структуры скрыта под слоем почвы. Всё было… слишком упорядоченным. Словно природа здесь не развивалась — а повторялась, копировала один образ с другого.

Они не говорили — оба чувствовали, что звук здесь гасится новыми видами и всё что они говорят не так важно как всё вокруг. Лес не поглощал человеческий шум, он не позволял ему распространяться.

Однажды, остановившись у невысокой каменной арки, Илия взглянул в проём — за ним ничего не было, только гладкая трава и лёгкая дымка над горизонтом. Но сердце почему-то ускорилось. Потому что эта арка выглядела как вход. Хотя нигде не было стен. Только проём, стоящий посреди ничего. Это была обычная скала ничего более.

Никто не наблюдал. Ни птиц, ни зверей. Ни стрекоз, ни пуха, ни жужжания. Только сами они — и ощущение, что за ними что-то смотрит, но не из леса. А из самой планеты. Из глубины, из рельефа, из молчания.

Они вернулись к закату. Лагерь встретил их тишиной и коротким щелчком комм-прибора. Данные переданы. Сканеры молчали. Всё выглядело нормально.

Но никто не сказал этого вслух. Потому что оба знали: нормально — это не про это место.

Это место не враг. Но и не друг. Это что-то третье. И теперь им нужно смириться что это их новый дом.

Сумерки на этой планете приходили не постепенно, а как будто выключались слоями: сначала блекли цвета, потом исчезали тени, и только после этого небо темнело. Воздух оставался тёплым, но в нём появлялось что-то вязкое, как будто тишина становилась гуще.

Когда Дара и Илия вернулись в лагерь, их шаги были осторожны, будто мир за пределами периметра всё ещё держал их. На костюмах — появилась пыль жёлтоватого цвета, а на подошвах — странный, бархатистый налёт, не впитывающий влагу. Их дыхание было размеренным, но взгляды — отстранёнными. Они принесли с собой не находки, а ощущение, будто вернулись из сна, который продолжает жить за закрытыми глазами.

Пейзаж за лагерем был ровным, почти однообразным, но в этом однообразии скрывалась логика. Грунт не имел явных трещин или обломков, но временами сам под ногами как будто откликался — не звуком, а упругостью, изменением сопротивления. Местами встречались скальные гребни, вытянутые почти параллельно — как рёбра чего-то, давно погребённого. Камни лежали не хаотично, а с подозрительной упорядоченностью, будто были частью утраченного рисунка.

Растения — если это можно было назвать так — росли низко и не вверх, а вширь, напоминая губчатые ковры. Некоторые из них слегка сокращались при приближении, а другие — наоборот, как будто раскрывались, словно слушая. Лепестков не было, только щупальцеобразные отростки, мягкие, будто не до конца сформированные. Одно из таких растений, задетое Ильей, свело свои «лопасти» медленным, ленивым движением — и сохранило форму даже спустя минуты. Оно запоминало прикосновение подумал Илья.

Цвета были обманчивы — на солнце они казались выцветшими, почти серыми, но в тени начинали переливаться металлическим или ярким насыщеным отливом. Некоторые из образцов, принесённых Дарой, начали менять оттенок прямо в контейнере сразу после помещения их туда, будто адаптировались.

Атмосфера напоминала земную — но только по формуле. Вкус у воздуха был иной, чуть минеральный, с едва уловимой кислинкой. Звуки заглушались — шаги, дыхание, даже речь — всё звучало чуть глуше, будто сама планета впитывала звук, оставляя только мысли.

Но к этому астронавты уже понемногу привыкали и их звуки становились всё более увереные.

И всё это вместе — камни, растения, воздух, молчание — не пугало, но и не радовало. Оно было другим. Не враждебным, не гостеприимным — просто совершенно чужим. Как будто мир жил не по привычным законам. Не хотел прогнать, но и не звал. Он просто смотрел. И помнил.

Ночь в лагере не приносила темноты — лишь более глубокие оттенки серого. Свет от аварийных прожекторов будто скользил по воздуху, не зажигая пространства, а просто обозначая его. Внутри центрального модуля Альфы-Центавра 7, где был разложен собранный материал, царила полутень, наполненная шелестом упаковок, клацаньем замков и мягким гудением приборов. Дара аккуратно выкладывала образцы — каждый в отдельный контейнер, как нечто живое. Мягкие, губчатые растения, напоминавшие лишайники или подушки мха, сохраняли форму после касания. Некоторые словно подрагивали, когда к ним приближались приборы — не от вибрации, а будто от внимания.

Илия прокручивал голографические сканы ландшафта. Линии каменных гряд складывались в подозрительно правильные направления. Угол между ними почти всегда повторялся. Отдельные гребни пересекались на равных интервалах. Всё это выглядело не как хаос природы, а как структура, оставшаяся без автора. Слишком прямолинейно. Слишком много повторений. Им ещё придётся долго изучать атмосферу чтобы узнать этого автора поближе.

На фоне приборов Рэй делал заметки, отводя глаза от экранов — как будто сосредотачивался не на цифрах, а на ощущении, оставшемся после рассказа или показаний прибора, он прислушивался к себе как и любой капитан его размышления были очень точны и целенаправленные.

Айлин врач-психолог тоже слушала эти ощущения внутри себя но молча. Она чувствовала, как в голосах затаилась странная вещь — лёгкая заторможенность. Дара описывала растения медленно, будто подбирала слова не к свойствам, а к тому, как они на неё смотрели. Илия, обычно лаконичный, в тот раз когда они только вернулись из экспедиции делал паузы, когда говорил о скальных грядах. Как будто что-то в их виде мешало прямо сказать: «это просто геология», да эта фраза бы сейчас не имело никакого отношения к классической геологии, хоть и Илья и Лей были знакомы с этим эффектом вне Земной геологии, но что-то настолько простое как планета, как небо и даже леса под иным солнцем мешали им высказывать свои мысли.

Даже звук — казалось — не вел себя естественно. Слова в замкнутом модуле звучали глуше, чем прежде. Или, возможно, просто воспринимались иначе. Айлин чувствовала, как мысли растягиваются, как внутренняя реакция отстаёт на долю секунды. Никакой реальной угрозы, только — смещение. Так или иначе но вскоре все стали привыкать к такой гравитации, атмосфере, солнцу. Дух команды приподнимался, и все стали испытывать некий энтузиазм первопроходцев.

*****

Лагерь пока стоял. Внутри было светло. Но за периметром — лежал мир, который не был пассивен. Он не нападал и никак не проявлял свою агрессивность, он словно слушал. Он слушал и слушал.

И теперь все это чувствовали. Объяснения психолога о том что это времено не помогли так как все понимали тут придётся провести много времени пока прибудут спасательные корабли, а возможно провести и всю свою жизнь если маяки не обнаружат.

Они сидят у границы лагеря, Илья развел костёр и все собрались вокруг него. Солнце — или то, что здесь называют солнцем — медленно погружается за горизонт. Свет становится вязким, цвета плывут, словно их растягивают невидимые руки. Пространство словно дрожит. Лица освещены переливами чужого солнца — не тёплыми, а холодно-золотыми.

Дара сказала в полголоса, будто сама себе:

— Знаете, я думала, что после всего… после падения, после того, что мы увидели… я буду выжата. А наоборот — будто наполняюсь изнутри.

Илия глядит вдаль, щурясь:

— Тоже чувствую. Словно кто-то включил внутрение резервы, о которых я и не знал. В теле гудит. Но это не усталость. Это как… как натянутый трос, готовый выстрелить и начать разматываться с невероятной скоростью.

Рэй спокойно, но с настороженностью добавил:

— Вы оба говорите то же, что и Лей сегодня утром. Он провёл ночь на дежурстве у внешнего контура. Утром сказал: «Словно сама планета дышит, и я вдыхаю с ней».

Айлин доктор сидела чуть в стороне, наблюдая за всеми:

— Эйфория после стресса возможна. Но здесь это… не совсем она. Это состояние не психологическое. Это — как будто… от среды планеты. От самой материи этого места. Энергия не ваша — она проходит через вас поэтому не расслабляйтесь, а просто ведите себя как и вели наблюдайте за миром… расслабляйтесь, но всегда будьте готовы к вызовам.

Дара почти шёпотом:

— Но ведь красиво. Безумно. Я не могу оторваться. Смотри, как свет искажается. Там, над грядой… будто воздух закручивается.

Илия медленно согласился:

— А ты замечала, что он закручивается в одну сторону. Всегда в одну. Как будто куда-то втягивает взгляд.

— Да заметила.

Рэй после паузы тишины которые все сделали наблюдая за атмосферой:

— Нам стоит записать все ощущения. Не только данные, но и… субъективное. Всё, что с нами происходит — тоже часть исследования.

Айлин подумав добавила:

— Особенно если планета не просто физическая шар, а когда она живая. Особенно если она… как будто отвечает.

Они молчат. Солнце почти ушло, но свет не исчезает. Он задерживается, течёт над горизонтом, меняет форму, не желая покидать. И в этой странной тишине каждый чувствует, что за кожей вибрирует нечто новое. Что-то пробуждается. Но чьё оно — до конца никто сказать не может.

*****

Вот очередная запись в бортовом журнале Рэя Тобина — в ней дневная вылазка, вечерние наблюдения и нарастающее ощущение чуждого присутствия. Бортовой журнал. Командир Рэй ТобинДень 5 после аварийной посадкиСудно: Альфа — Центавра 7Сектор: HR-1178 / Объект: планета ALX-3Температура стабильна. Атмосфера пригодна. Радиационный фон в пределах нормы. Видимость 20+ км. Тишина — абсолютная, физическая и звуковая. Сегодня Илия и Дара совершили первый выход за границы лагеря. Результаты — противоречивые. С одной стороны, зафиксированы явные биологические формы: растения с мягкой, почти чувствительной текстурой. Некоторые, по словам Дары, реагируют на приближение — либо физически, либо каким-то образом через химические рецепторы. Пока неясно. Обнаружены также странные геологические образования. Камни, расположенные в линейных и повторяющихся структурах, нехарактерных для тектонической или вулканической активности. Возможно, остатки древней искусственной деятельности. Возможно — нет. Оценку пока дать невозможно. Ночью при свете заходящего солнца — если это можно назвать солнцем — все члены экипажа ощутили прилив энергии. Он не вписывается в физиологическую реакцию после работы. Скорее — как отклик среды. Или — воздействие. Эмоциональный фон изменился. Некоторые испытывали вдохновение, другие — чувство движения, как будто за ними кто-то идёт. Не страх, а активизация в незнакомой среде. Айлин зафиксировала у нескольких — краткие изменения в поведении и времени реакции. Я сам ощутил, как изменилось восприятие пространства. Цвета — глубже, звуки — будто прошли сквозь плотную вату. И всё же ни один из датчиков не регистрирует отклонений. Это не искажения восприятия. Мы не одни, но не видим, кто или что рядом. Лагерь функционирует. Все живы. Мы обустроились. Но планета… она ведёт себя, будто знает о нас. Я не могу отделаться от мысли, что наблюдение уже началось. И мы не первые, кого она видела. Айлин утверждает что этот эффект скоро исчезнет. Конец записи.

Глава 3: Глаз в небе

Утро наступило, но не принесло нового света. Цвета остались прежними — те же приглушённые, размытые спектры, что тянулись над лагерем с вечера. Пурпурные отблески на гравии, серо-золотистое небо, густой, почти липкий воздух. Тени не двигались, как будто время приостановилось между дыханиями планеты. А скорее всего просто ощущения времени у команды поменялось и теперь минуты тянулись очень медленно.

Температура не упала, но утро ощущалось как чуждое. Не бодрящее, не новое — просто словно следующее приключение из жизни туристов.

Тела проснулись, но сознание будто осталось в тех же снах, что блуждали ночью. Рэй проснулся в модуле с ощущением, что за ним кто-то стоял — до того, как он открыл глаза. Проверив камеры, он увидел: лагерь спокоен. Никого. Но чувство не уходило.

Айлин ещё до завтрака собирала показания биомониторов: почти у всех — незначительные нарушения сна. Повышенная активность фронтальных зон, учащённые микропробуждения. Тревога без субъективной тревоги. И снова повторялись обрывки снов, причём обрывки у всех были похожие. Их эти обрывки и фрагменты снов которые экипаж вспоминал с трудом отличались одной похожей картиной: они видели неясные перспективы сверху, причём сверху они смотрели на самих себя словно они — квадратные точки на плоской поверхности, и кто-то медленно приближает изображение.

На утреннем совещании в голосах звучала не усталость — напряжение. И всё чаще взгляды обращались вверх, как будто небо стало важнее земли. Не потому, что оттуда придёт помощь. А потому что там — что-то есть.

Никакой техники, ни одного дрона в воздухе. Только свет, искажённый, тусклый. Только воздух, пахнущий минералом. И над всем этим — тишина, ставшая вдруг почти осязаемой.

Что-то изменилось. Слишком слабо, чтобы назвать это событием. Слишком сильно, чтобы не заметить.

Планета проснулась. Или просто открыла один глаз.

Утром, когда все собирались у временного командного модуля стояла напряжённая тишина, тени не двигались, воздух был плотный, а в их голосах звучало необъяснимое беспокойство. Речь шда о только что видимых снах, которые были слишком живы, но не казались личными.

Илия нахмурившись, потираел висок и одновременно говорил:

— Мне снился… не знаю кто. Или что. Я стоял где-то высоко, а внизу был наш лагерь. Только… всё было неподвижно. Как муляж. Даже я сам. Я… наблюдал за собой. И было ощущение, что я там не один.

Дара как всегда произнесла тихо, глядя в землю:

— Ты тоже? У меня — почти то же. Только я не стояла. Я… парила. Летела. Без тела. И чувствовала, как кто-то рядом — тоже без формы. Мы вдвоём, но я его не видела. Только… присутствие. А внизу наш лагерь.

Лей Сун сказал сухо коротко, делая вид, что не придаёт значения снам:

— Прямые образы я не помню. Но проснулся с ощущением, что кто-то пролистывал мои мысли. Как папку с файлами. Ни страха, ни боли — просто… как будто это рутинная проверка. Наш врач Айлин Ковалева уже объясняла нам что это ощущение слежки временно и пройдёт.

Айлин с тревогой, что-то записывала в планшет сказала:

— Повторяемость симптомов — уже тревожна. Это не сны в классическом смысле. Это… переживания, идущие извне. Не случайность, а паттерн этого мира. И он этот паттерн усиливается.

Рэй мрачно, глядя на небо, да утро явно было не такое весёлое и полное энергии как вечер:

— Я тоже видел лагерь с высоты. Тишину. Как будто мы — экспонаты. Часть чего-то давно начавшегося. И знаешь… я проснулся не в холоде, а с ощущением… вины. — Он сделал паузу.- Как будто мы что-то нарушили. Или разбудили. И теперь нарушители. Да это было чувство вины.

Айлин сказала вслух, но больше самой себе, ведь она специалист и все ожидают от неё чего-то большего:

— Это уже не просто планета. Это система. И, похоже, мы в ней — объект изучения и наблюдения.

******

В это утро техника впервые повела себя не как инструмент, а как свидетель.

Нола молча сидела у консоли, следя за графиками. На экране проступали слабые, но устойчивые всплески в радиодиапазоне. Они не походили ни на фоновый шум, ни на отражённый сигнал — скорее, на тихо пульсирующее присутствие, едва различимое, как дыхание сквозь стену.

— Эти частоты… они ниже пределов человеческого слуха, — пробормотала она, не отрывая взгляда от экрана. — Но они есть. Ритмичные. Почти как чей-то пульс.

Модуляция была странной. Не код, не последовательность. Скорее, намёк. Форма, повторяющаяся по-своему, без смысла — но не случайная. Нола запускала фильтры, проверяла антенны, исключала помехи. Аппаратура была в порядке. А сигнал — оставался.

Рэй подошёл ближе. Посмотрел на волну.

— Это оттуда?

Нола кивнула.

— Да. Сверху. Из стратосферы или выше. Он не отражается — он идёт постоянно.

Маячок станции, установленный днём ранее, молчал. Линия связи с орбитой — по-прежнему мертва. Но небо больше не было молчаливым.

Сигнал усилился внезапно.

Только что — неуверенное шевеление радиофона, мягкое, как ветер среди трав. А теперь — удар. Чистая, однозначная частота прорезала эфир, будто кто-то щёлкнул тумблером. Система приняла его не как шум, а как команду. Неизвестную, но не случайную.

Экраны дрогнули. Нола отпрянула от консоли.

Свет в модуле чуть приглушился — на долю секунды. Генераторы не перегрузились, но словно замерли, прислушались.

В тот же миг все почувствовали это.

Холод вдоль позвоночника. Не физический, а глубинный — как при неожиданной встрече с чем-то, что не должно было знать о тебе. Но оно знает.

Дара встала, схватившись за стержень у стены. Илия застыл, как будто забыл, что должен дышать.

Айлин машинально касалась шеи, как будто пыталась проверить, её ли это тело.

Даже Лей Сун, обычно молчаливый и собранный, тихо сказал:

— Это было… слишком.

Они не могли понять, что именно передавалось. Ни слова, ни образа — но всё существо, всё восприятие отвечало: «это не случайно». Сигнал длился две секунды. После — тишина. Но не прежняя.

Теперь тишина была наполнена. Как будто нечто только что оглянулось в их сторону.

Нола сбивчиво протоколировала параметры: частота, длина волны, форма сигнала. Но Рэй уже знал:

никакие технические данные не объяснят главного. Они заметили радиосигнал который передавался в атмосфере этой планеты.

На этом странности не закончились. Рэй приказал записывать всё, потому что тут должно было быть много непонятного. Нельзя было сказать то ли это отражённый сигнал с ихнего же звездолёта или иной, поэтому надо всё записывать, а разберутся когда будут знать о мире больше.

*****

Лей Сун стоял чуть поодаль от лагеря, проверяя ручной спектрометр — утренний обход, рутинная проверка. Приборы работали исправно: показатели стабильны, излучения в норме, шум минимален. Но всё казалось слишком нормальным, как будто параметры были не результатом измерений, а подогнаны под ожидание.

Он поднял взгляд, просто чтобы дать глазам отдохнуть от цифр. И тогда увидел.

На фоне бледного, серовато-лилового неба, там, где тонкие облака будто замирали, не зная, куда плыть, пульсировала точка. Чуть темнее окружающего, неяркая — но чёткая. Она медленно разгоралась и угасала, будто дышала. Не двигалась. Не падала. Просто была.

Он посмотрел снова в прибор. Пусто. Спектральный анализ ничего не показывал, оптический зум — пустота. Ни вспышки, ни сигнала.

Только ощущение — как если бы ты стоял в чужом доме, и в щёлку двери смотрел кто-то, кто не должен был там быть. Не зловеще. Просто… сознательно.

Воздух вдруг стал другим. Не холодным, не тёплым. Просто — более плотным. Будто насыщен микроскопическими частицами, невидимыми, но присутствующими. Каждое вдохновение напоминало глоток воды: нечто в нём чувствовалось.

Он прислушался к собственному телу — сердце билось нормально, но внутри всё напряжено. Не страх, не паника — глубинная готовность, а инстинкт, отзывающийся не на звук или свет, а на присутствие, неуловимое, но реальное.

И точка продолжала пульсировать. Словно делала вдох. И ждала. Что это было никто не мог сказать наверняка: возможно астероид или спутник планеты маленькая Луна, а может точно чей-то аппарат, но тогда чей?

Дара присела у группы растений, чьи мягкие, податливые формы странно реагировали на приближение — как будто слегка поворачивались в её сторону. Она осторожно выставила фильтры на инфракрасный режим, прицелилась. Стебли отражали тепло неравномерно, но каждая из структур словно формировала своё поле восприятия, не биолюминесценцию — скорее, внимание.

Она сделала серию кадров, планируя сравнить тепловую активность в динамике. Камера щёлкала почти машинально. И только просматривая полученные снимки, она заметила отклонение, которое сразу не связала с целью съёмки.

На верхней границе кадра, в расфокусированном фоне облаков, проявилось нечто симметричное. Оно не сверкало, не излучало — скорее, отсутствовало, как будто из неба аккуратно вырезали участок формы. Овальное, почти идеально очерченное, с легчайшими затемнениями на периферии, создающими эффект радужки. Необъяснимая структура, напоминающая глаз.

На обычных фото — ничего. Только в инфракрасном. Как будто только при изменении восприятия нечто позволило себя заметить.

Дара всмотрелась в кадр, придавая значение теням, флуктуациям. То, что она видела, было не артефактом съёмки. Ни линзовый блик, ни шум. Оно имело форму. И структуру.

Как будто наблюдатель спрятался за атмосферой — не отражаясь, но вырезая для себя отверстие в самой ткани неба.

Ветер шелестел среди прислушивающихся растений. Небо оставалось неподвижным. И всё казалось… как будто выстроено.

Не природой.

А чьим-то замыслом.

****

Илья, и Рэй решили распросить Нолу о точке в небе. Они час обсуждали сбой магнитометра, ощущения Ильи и гипотезу о «точке» в небе — как возможном, спутнике. Атмосфера была настороженная, уже без паники, но ещё без полного комфорта с попыткой рационализировать происходящее.

Илия морщился, ставя диагностический блок на зарядку:

— Магнитометр вылетел. На пять секунд — глухая тишина по всем направлениям. Как будто поля просто перестали существовать.

Рэй смотрел на него внимательно:

— Совсем? Без шумов? Вот так просто вылетел и перестал работать?

Илия кивнул:

— Да. Ни одного колебания. Даже от оборудования. Как будто кто-то нажал на паузу. Я обернулся — был уверен, что кто-то стоит за спиной.

Нолина голограмма, с планшетом в руках сдержанно спросила:

— Ты что-нибудь видел?

Илия пожал плечами:

— Нет. Но ощущения были… слишком реальные. Не паранойя. Присутствие кого-то. Очень чёткое. А сразу после — магнитное поле вернулось, как ни в чём не бывало. Я слушаю все советы Айлин, но ощущения слежки и их симптомы проходят не так быстро как хотелось бы.

Рэй переводит взгляд на небо:

— Та точка, которую заметил Лей Сун… Её всё ещё нет ни на одном канале?

Нола:

— Мы проверили. Радиофон — пусто. Спектральный профиль — пусто. Никаких сигнатур. Но если это объект, он гасит отражения умышленно. Или работает за пределами стандартных диапазонов то скорее всего это спутник. — ИскИнн Нола сделала паузу, — Слишком стабильно для дрейфующего обломка. Слишком неподвижно он себя ведёт, когда мы подлетали, я не заметила спутников в том месте, но эти космические тела постоянно меняют свои орбиты.

Рэй тихо проговорил:

— Значит, скорее всего — спутник.

Илия нахмурено добавил:

— Или что-то, что хочет выглядеть, как спутник.

Нола:

— В любом случае — он реагирует. На движение, на приборы… на нас.

Рэй:

— Ты уверена?

— Да!!!

Тогда он не просто наблюдает. Он вовлечён.

Айлин долго не решалась говорить. Утро тянулось вязко, как будто время перестало течь равномерно. В лагере все двигались чуть медленнее обычного, и каждый — будто с мыслью, которую не хотел произносить вслух.

Она сидела рядом с Дарой, делая вид, что записывает сны в журнал наблюдений. Но её рука давно застыла, и она смотрела не на страницы, а в никуда — туда, где небо всё ещё сохраняло ту странную, медную окраску рассвета.

Она Дара стала пересказывать свой сон на этом медном фоне рассвета:

— Это было… как будто я не во сне, — наконец сказала она, — а в… чьём-то взгляде. Я смотрела вниз, Дар… С высоты. На лагерь. На нас. Ни чувств, ни мыслей. Только… сканирование.

Айлин вздрогнула. Она уже собиралась рассказать нечто похожее, но отложила — испугалась, что это покажется глупым. Теперь, услышав слова Дары, всё слилось воедино.

— И ты тоже? — только и успела выдохнуть она. — Я тоже видела нечто похожее и уже не в первый раз. Тогда когда мы все вместе говорили о похожем сне я не обратила внимание так как считала этот разговор синдромом пост катастрофы когда все вместе ищут приемлемые и одинаковые объяснения полностью различным явлениям

Они молчали. Мысли не сразу хотели подчиняться логике, как будто после этого сна этот загадочный мир слегка сместился в сторону мистического знания.

Обе видели один и тот же фрагмент. Обе — не от первого лица, а словно через чужие глаза, чуждую перспективу. Медленный, методичный взгляд сверху. Как будто кто-то или нечто изучало их, фиксировало, делало выводы.

Это не было похоже на обычный сон. Не на пересказ пережитого. Скорее, на воспроизведение чужого наблюдения.

Ощущение не проходило. Даже наяву оно осталось где-то под кожей: будто кто-то когда-то уже смотрел, и они только сейчас начали это осознавать что смотрел этот некто, можно сказать что они смтрели его глазами. Можно, конечно можно, если бы только это не был бы обычный сон.

Айлин опустила глаза на записи. Почерк вдруг показался чужим. Как и ощущение того, где кончаются их мысли — и где начинается чьё-то восприятие. Да пора привыкать к этой планете к этим ощущениям, с каждым днём это делать всё легче.

Незаметно для себя, каждый из членов экипажа начал чаще оборачиваться. Не потому, что услышал звук или заметил движение — а просто… ощущение, глубоко внутри, заставляло проверять: ты точно один?

Лагерь оставался тихим. Оборудование работало. Воздух — всё такой же плотный, насыщенный и странно неподвижный. Но внутреннее состояние сменилось. Не страх, не тревога, а напряжённое ожидание, как если бы кто-то целился издалека — терпеливо, без спешки.

Под прицелом. Именно так это ощущалось. Не физически — телу ничего не угрожало. Но сознание было вынуто наружу, как будто на него уставились. Не глазами. Не камерами. А самим фактом чужого внимания.

Невозможность определить, откуда это наблюдение ведётся, только усиливала эффект. Всё вокруг было неподвижно — но слишком упорядочено. Слишком… рассчитано. Будто окружающий мир притворяется.

Камни — молчаливы, но будто заняли позиции. Облака — не плывут, а выжидают. Даже тень от конструкций лагеря ложилась строго, точно, как по замыслу — не природе. Но это постепенно входило в привычку и даже вызывало некий комфорт. Астронавты ощущали себя как-будто они были дети.

И эта мысль: «кто-то смотрит», — становилась уже не догадкой, а предпосылкой всего происходящего. Айлин разработала теорию пароная чужого солнца по её мнению такое ощущение свойственно детям, но потом эту слежку они забывают когда взрослеют, и теперь команда просто сталкиваясь каждый миг с чем-то новым были словно дети отсюда и паранойя или ощущение слежки.

****

Рэй, голограмма Нолы, Дара и Илия — собирлись у центрального модуля лагеря. Они обсуждали детали текущих наблюдений, но между фразами чувствовалась растущее напряжение: всё чаще их речь прерывалась взглядами в небо, проверками приборов и ощущением непроизнесённого чего-то такого чем по сути являлся этот мир, но и к этому невыразимому в рамках времени, но вполне понятному они вскоре привыкли. Это передаёт энергетику заряженности неизведанным, когда все герои были на грани чего-то большего, чем просто исследовательская миссия.

Рэй просматривает лог приборов:

— Радиофон снова стабилен. Период колебаний — около восьми минут. Совпадает с импульсами, что были ночью.

Голограмма Нолы смотрит на экран своего такого же голограммного планшета:

— Но он период колебаний не статичен. Есть… волнообразная модуляция. Как дыхание. — Она замирает на секунду, и голограмма поднимает взгляд в небо.

Дара замечает это:

— Ты тоже ждёшь, что оно снова появится? Зачем тебе искусственному интеллекту это?

Нола вздыхает :

— Я просто проверяю, останусь ли я здесь. В своём теле.

Илия пошевелил плечами, прислушиваясь к себе:

— Иногда мне кажется, что я двигаюсь чуть позже, чем собирался. Будто отражаюсь, а не действую, — все подумали о чём-то, а потом он Илья стал машинально перепроверять магнитометр, на его замечание никто не отклиунулся.

Рэй почёсывает щеку, глядя в горизонт:

— Вчера я записал в журнал: «окружающее будто знает, что мы здесь». Сегодня я бы добавил: «и ждёт, когда мы сделаем что-то важное».

Молчание. Все невольно поднимают головы. Мягкое небо пульсирует оттенками, как поверхность воды над чем-то огромным.

Дара тихо сказала:

— Такое чувство, что не мы первые тут. Но может, первые, кого оно заметило.

Голлограмма Нолы улыбаясь безрадостно добавила:

— Или первые, кто это почувствовал.

Наступила пауза. Тишина, которую никто не прерывает. Приборы тихо щёлкают, фиксируя что-то, что не поддаётся объяснению. И снова — короткий взгляд вверх, как будто там вот-вот что-то произойдёт.

Ощущение слежки стало частью фона, как ветер или мягкий гул фильтров. Оно больше не пугало — скорее, сопровождало. Не навязчиво, не враждебно. Почти как любопытство — молчаливое, невидимое, но всегда рядом.

Свет стал другим. Он не только освещал, он… смотрел. Отражался не от объектов, а словно от информации, что они содержат.

Камни, одежда, кожа — всё будто светилось от себя, а не за счёт солнца. Будто сама планета рассматривала их сквозь отражения.

Внутри этого искажённого сияния, среди пауз между словами, взглядов в небо и рутинных проверок приборов, мир становился бесконечным.

Не потому что он был огромным — а потому что не раскрывался до конца. За каждым камнем, за каждой тенью — намёк на большее. На будущее которые им придётся провести тут пока спасатели если они вообще прибудут сюда.

И этот намёк был настойчив.

Нола, встроенная в центральный интерфейс лагеря, фиксировала новые корреляции между изменениями фона, поведением экипажа и окружающей средой. Её голос — ровный, но всё чаще сопровождаемый паузами. Не техническими, а… мыслящими.

«Анализ… продолжается. Наблюдение — подтверждено. Реакция среды неописуема в известных моделях».

Голос ИИ звучал теперь почти по-человечески вдумчиво. И хотя Нола не обладала инстинктами, она, как и экипаж, словно чувствовала — их присутствие здесь запущено не только по их инициативе.

Планета — или нечто внутри неё — знало. И ждало. Наверное так Нола понимала что такое судьба.

С утра лагерь словно изменился — не внешне, а по духу. Решения принимались быстро, почти без слов. Каждый чувствовал, что больше нельзя действовать на виду. Даже если не было прямой угрозы, внимание, ощущаемое всеми, стало слишком отчётливым.

Они начали маскировку. Панели сливались с фоном, углы шатров прятались за камнями и выступами, свет в ночное время — только в инфракрасном режиме. Всё, что могло выделить лагерь в ландшафте, исчезало. Не как от страха — как от сознания, что теперь они часть среды которая наблюдает, но не позволяет увидеть себя и не хотят нарушить её ритм.

Илия и Лей Сун устанавливали сенсоры по периметру, встроенные в естественные структуры: в корни хрупких светящихся растений, в трещины скал, в пустоты под серыми плитами. Сенсоры были направлены не наружу, а… во все стороны, словно сами исследователи уже не знали, откуда может прийти следующее проявление.

Рэй не приказывал — он наблюдал, координировал. Айлин фиксировала поведение экипажа, замечая: с каждым часом все действуют энергичнее, точнее, будто их подгоняет внутренний импульс, как если бы они выполняли важную задачу, заранее заложенную в подсознание.

Появился ритм — не военный, не панический, а намеренный. Работа теперь была частью самозащиты, частью ответа на ощущение, что их видят, измеряют, сравнивают.

Было не важно кто это: деревья, насекомые или разумное существо факт за ними наблюдали и это просто вошло в привычку и теперь и они наблюдают за миром незаметно, скрытно как будто тут их и нет! И чем больше они старались остаться незаметными, тем сильнее чувствовалось: это всё равно не скроет их полностью.

Но это уже не имело значения. Теперь они участвовали. Теперь они были внутри — не только ландшафта, но и чего-то гораздо большего.

Рэй стоял у импровизированного терминала в центре лагеря, окружённого защитными модулями. Утренний свет едва касался поверхности камней, но они будто отражались его в сторону, как линзы. Он молча вглядывался в свечение неба, сжав губы. Затем активировал интерфейс связи.

«Нола. Приоритетное задание. Перенастрой контур: ориентация не на физические угрозы, а на перехват и подавление внешнего наблюдения. Модуляция — адаптивная. Уровень тревоги не повышаем. Пусть будет как дыхание — естественно и незаметно.»

Искусственный интеллект отреагировал не сразу — как будто обдумывал не техническую сложность, а целесообразность.

Затем ответ прозвучал спокойно, почти мягко:

«Принято. Настройка параметров: расплывчатые поля, маскировка теплового следа, подавление отражения. Эффект — снижение вероятности фиксации присутствия. Вектор — окружающая среда.»

В другом конце лагеря Айлин систематизировала фрагменты сна, собранные у каждого из команды. Она не стала интерпретировать — просто фиксировала. Но совпадение было очевидным.

Во всех снах — в разных формах, в разной обстановке — появлялся один и тот же образ.

Иногда как неясная форма в тучах, иногда как отражение в воде, иногда как вспышка перед пробуждением.

А так же чёрный купол. Не объект. Не корабль.

Форма присутствия чего-то или кого-то тянущаяся над ними, и вытянутое небо.

Движущееся.

Медленно.

Беззвучно.

Он этот кто-то не нападал, не приближался. Он просто был. И это «был» было достаточно, чтобы каждый просыпался с чувством, будто что-то прошло над ними — не касаясь, но понимая словно они сами были этим чем-то но чем не могли бы точно сказать, словно всё видели его глазами.

Сны записывались.

Данные уходили в архив.

А над лагерем, в прозрачном небе, по-прежнему не было ни одного объекта.

И всё же каждый по-прежнему — знал.

Он там. Одна Айлин понимала что это превратилось в некую шутку, табу, ритуал потому что никакого его не было!

— — —

В тени палатки, где всё ещё сохранялся остаточный холод утреннего света, Дара перебирала образцы растений. Их тонкие, влажные лепестки при прикосновении словно колебались дольше, чем положено. Она внимательно наблюдала за одним из экземпляров — бледно-синим ростком, который в моменты всплесков радиофона слегка изгибался в сторону источника. Не резко, не как отклик, а скорее как… предчувствие. Вот и первое объяснение таинственного некто! А сколько будет ещё?

Она сверилась с записями и сделала вывод: некоторые из этих форм жизни реагируют быстрее и тоньше, чем сенсоры. Растения не срабатывают, а сообщают, — через изменения ритма, цвета, положения, поэтому приходилось перестраивать оборудование которое часто стало ломаться!

Рядом стоял Илия, глядя на лежащие на дисплее фотографии разломов и скал, что он снял их на рассвете. Их структура всё больше напоминала искусственную: пересекающиеся линии, равные углы, повторяющийся шаг текстуры. Но не это вызывало в нём озноб. Может это какой-то необычный ветер вроде земных циклонов и антициклонов вот и заточили так скалы!

В момент, когда они с Дарой стояли рядом с одним из обломков — тот, по словам Илии, зазвучал. Ни один прибор не зафиксировал звука, но ощущение резонанса осталось у обоих. Как будто тело улавливало то, что уши — не могли.

— Может быть, это не просто структура, — сказал Илия. — Может быть, она настроена на восприятие, как линза или мембрана. Может быть, она что-то передаёт.

Дара кивнула она как биолог очень хорошо понимала что заметил механик!

Он хотел попробовать проанализировать эти скальные образования как оптические и акустические каналы. Возможно, они фокусируют — или искажают — не только звук или свет, но и внимание.

Решение пришло почти само когда Ильян предложил:

— Использовать растения как живые индикаторы.

— Использовать камни как неживые приёмники. — поддержала его мысль а вернее развила Дара!

*****

Бортовой журнал. Капитан Рэй Тобин.

Дата по земному счёту: 12 суток с момента аварии.

Местное время: рассвет — визуально неотличим от заката.

С начала посадки многое изменилось. Не в самой планете — она по-прежнему молчит, по-прежнему неподвижна — а в нас. Мы стали чувствительнее. Настороженнее. Спокойнее, но внимательнее. Будто наше восприятие оттачивается самой атмосферой этого места.

Недавно мы зафиксировали устойчивый радио сигнал. Он не принадлежит нашей системе. Неопознанный источник, вероятно, в орбите, но визуально ничего не обнаружено. Лей Сун визуально заметил пульсирующую точку в небе, которую не фиксирует ни один прибор.

Мы пришли к выводу что это спутник планеты!

Сны экипажа начали совпадать. Повторяющийся образ — куполообразная тень, словно проецируемая на небо, медленно движется над лагерем. Айлин не считает это признаком внешнего ментального воздействия, а пологает что это посткатострофный эффект!

Мы начали маскировку лагеря. Не из страха — из чувства необходимости. Теперь каждое движение обдумано, каждая установка — с расчётом. Установлены сенсоры, перенастроен защитный контур по схеме Нолы: он теперь работает не как броня, а как покрывало.

Дара предложила использовать местные растения как индикаторы: их реакция тоньше и раньше, чем у наших приборов. Илия считает, что каменные структуры обладают резонансными свойствами — возможно, они фокусируют сигналы, или… взгляды.

Мы начинаем понимать, что находимся не просто в чужом мире. Мы находимся словно в чьём-то восприятии но пока не выясенили в чьём: в восприятии насекомых, растений которые могут мыслить или туземцев которых мы пока не встречали мы не знаем мы просто привыкли к этому ощущению. Как будто этот мир нас не просто замечает — он нас разгадывает.

И — возможно — ждёт ответа.

Конец записи.

*****