Бесплатный фрагмент - Под белым муаром. Истории людей, ставших Римскими Папами

Ткаченко М. М.

Под белым муаром

Истории людей, ставших Римскими Папами

Предисловие автора

У каждой страны есть свой символ, который известен на весь мир и при виде которого практически у любого человека возникают ассоциации, даже если ничего другого про страну не известно. Наверное, все знают, что в России есть Красная площадь, во Франции — Эйфелева Башня, в Англии — король, а в Италии — римский папа. В то время я ограничивался приблизительно такими же знаниями. Если бы меня спросили, что мне известно, например, о Латеранском дворце, я едва ли смог бы сказать хоть что-то вразумительное.

Впервые я приехал в Рим в 2013 году. Тогда мне было почти девятнадцать лет. В те годы я мало что знал об Италии и не особо стремился узнать. Оказался я в этой чудесной стране только потому, что меня с собой взяли родители, которые впервые решили поехать заграницу.

Будучи не особо заинтересованным юношей, я просто ходил по улицам этого славного города, не слишком заостряя на чем-то внимание. Нет, я не могу сказать, что мне не нравилось. Конечно, было красиво и местами любопытно, но первые два дня мне гораздо больше хотелось обратно домой, вернуться в привычную обстановку и пойти к друзьям. Лишь на третий день у меня начал просыпаться интерес к увиденному. Передо мной вдруг открылись грандиозные храмы с их потрясающим дворцовым великолепием, неземные виды средиземноморской природы, очаровательные палаццо, осанистые скульптуры и пышущий несравнимым ни с чем величием город-государство Ватикан. Мои глаза открылись. Я увидел Рим. Лишь на третий и заключительный день нашей поездки.

Вы обращали когда-нибудь внимание на то, как в квартире загорается свет после длительного аварийного отключения? Глаза уже успевают привыкнуть к темноте, а атмосфера расслабляет и убаюкивает безмятежностью. И вдруг, комнату резко озаряет яркий свет. Он пробуждает все чувства. Уходит сонливость. Снова закипает энергия. Ровно тоже самое произошло со мной через пару дней уже после возвращения домой. Я отчетливо помню, как вышел из квартиры и спускался по лестнице. Казалось бы, что такого? Действительно ничего. Я просто проходил лестничные пролеты один за другим. И совершенно неожиданно меня озарило, словно в темной комнате включился яркий свет. Я резко понял, где я был и что увидел.

Как же я сейчас жалею о тех безвозвратно утраченных днях, которые так беспечно провел в вечном городе. Если бы только я понял тогда, куда попал. Я бы ходил, смотрел, впитывал каждую деталь, запоминал бы каждый пройденный миллиметр.

Всю последующую жизнь я пытался наверстать эти упущенные два дня. Пытаюсь до сих пор. С того времени я неоднократно вновь и вновь приезжал в этот, уже ставший мне родным, великий город. Из раза в раз я приезжаю туда новым человеком.

После первой поездки с родителями я, девятнадцатилетний и не особо интересующийся юноша, стал лихорадочно читать и смотреть всё, что попадалось мне про Рим, про Ватикан и, как следствие, про католическую церковь. Постепенно я весьма серьезно заинтересовался историей католицизма и папства. Написал несколько научных статей и прочитал много лекций. Именно это и позволяет мне снова и снова бывать в городе на семи холмах каждый раз, словно впервые. Передо мной открывается целый мир, и раньше казавшиеся незначительными места или строения, вдруг обретают новый смысл. Вот здесь произошло такое-то событие. А вот тут жил и учился такой-то римский папа, про которого я писал и рассказывал. И так каждый раз.

Со временем эти исторические личности стали для меня практически живыми и близкими. Со столькими из них я уже успел познакомиться за годы изучения их жизни, трудов, историй, и посещая их страну и их прекрасный город!

Рим навсегда исполнен для меня тем, что принято называть духом или душой. Рим для меня «кто».

Идея написать эту книгу возникла у меня в тот момент, когда я был занят очередной научной работой по католической церкви XIX — XX веков. Всякий раз, когда пишется академический труд, автору необходимо тщательно проверять информацию и обращаться ко многим серьезным и авторитетным источникам. Изучая текст за текстом, я неожиданно понял, что все они не отзываются у меня в сердце. Большинство из них написано строго научным языком и будут малопонятны и неинтересны простому читателю.

Я задумался тогда: но почему же нет ни одной книги, которая могла бы хоть отдаленно передать людям те ощущения, которые я испытывал и испытываю, приезжая в Рим? Почему встречаются только строгие энциклопедические данные или исторические справки? Ведь есть же жизнь. За всеми этими фактами скрываются люди и их удивительные истории, которые я буквально ощущаю и вижу перед собой, гуляя там, где гуляли когда-то они.

Эта книга не является историческим пособием, хотя безусловно не вымышлена и описывает реальные события. Не является она и религиозной или миссионерской литературой, несмотря на то, что рассказывает о католической церкви. Перед вами не учебник и не теологический трактат.

Это книга о людях. Великих людях конца XIX — начала XXI веков.

Я постараюсь рассказать вам о каждом из них так, чтобы вы могли увидеть не исторических личностей, не просто римских пап, не руководителей церкви, а живых людей. Они смотрят на нас с картин, одетые в эти торжественные ризы.

И кажется, что интересоваться ими могут только люди исключительно церковные. Но ведь под белыми папскими одеждами скрывается простая человеческая душа. Они точно также, как и мы, любили и страдали, переживали и радовались, скорбели и смеялись.

Многие истории, которые ожидают вас на этих страницах, вы никогда не встретите в российской литературе. Большинство из них я услышал в Риме, а некоторые перевел с других языков, пока писал научные работы.

Эта книга про всех нас. Каждый сможет увидеть себя в этих рассказах о римских папах. В их жизни были и моменты подъемов, и моменты величайших трагедий. История этих людей помнит и радостные, и смешные, и трогательные, и печальные события. Также, как их помнит каждый из нас.

Когда-то они были великими монархами, вселявшими священный трепет. Теперь же они гораздо более близкие к народу люди. Таким переменам свойственны долгие и интересные истории. Большинство из них происходило именно там, в неповторимом Риме, увидеть который мне выпало счастье.

Я очень надеюсь, что каждый из вас, кто прочитает эту книгу, сможет хоть немного проникнуться той атмосферой, которой проникся я в тот момент, когда в «комнате» моей жизни включился яркий свет.

С уважением,

Ткаченко М. М.

Часть I
Епископ. Монарх. Наместник Бога

Глава 1
Украшенный тремя коронами

«Прими эту тиару, украшенную тремя коронами, и знай, что ты отец царей и князей, правитель мира, викарий нашего спасителя Иисуса Христа».

Едва ли кто-то из монарших особ в истории удостаивался возможности слышать в свой адрес подобные слова во время даже самых пышных церемоний коронации. При попытке вспомнить аналоги, на ум приходят персоны персидского царя Кира II, гордо считавшего себя царем царей, и Александра Македонского, своими победоносными завоеваниями снискавшего величественные титулы владыки всей земли и божественной личности. Многие древние правители именовали себя богами. Диктаторы двадцатого века также всячески поддерживали свои собственные культы в народных массах. Однако, всё это было напускное, временное, привязанное к отдельному человеку, чье почитание утрачивало силу после смерти.

Да, несомненно и упомянутый Кир, и Наполеон Бонапарт, и султан Сулейман I, и римские Цезари, и византийские Василевсы слышали в свой адрес подобострастные обращения, присущие их положению и так утешавшие их самолюбие. Некоторым монархам особые титулы за их выдающиеся заслуги усваивала уже история. Из российских Романовых лишь двое, Петр I и Екатерина II, в последствии получили гордую, но относительно сдержанную приставку «великий».

Каждый случай фактически индивидуален, будь то народное признание или самопровозглашение. И лишь одному человеку столь высокие титулы, как господин мира и наместник Бога присваивались просто за то, что он занял престол. Это наследник трона святого апостола Петра, епископ вечного города, известный всему миру как папа римский.

Из всех венценосных особ только на его голову из рук кардинала-протодьякона торжественно опускалась не корона, но тиара, украшенная тремя драгоценными ореолами, каждый из которых символизировал род власти, принадлежащий верховному понтифику.

О, нет! Это далеко не культ личности, распространяемый тираном, это не самочинное именование. Это свидетельство того, что есть. Свидетельство, безоговорочно признаваемое миллионами, а позже — миллиардами, верующих людей на земле. Папа обладает венцом духовной власти в мире, державной власти в Риме и верховенством над всеми правителями, что и выражает его тиара.

Разве что пшент, корона царей древнего Египта, состояла из двух частей, но и те лишь указывали на административный статус владыки двух земель, верхнего и нижнего Египта.

Уникальные коронационные регалии римского епископа олицетворяли его не менее уникальное место, которое, как мы уже успели понять, не имело аналогов в мире.

Разумеется, такое положение вещей отнюдь не сразу стало присуще институту папства. Этому способствовала долгая история. История пап-владык и завоевателей, пап, свергавших и возводивших монархов на их престолы, пап, повелевающих душами сотен и сотен тысяч верующих христиан.

Для людей, знакомых с учением Иисуса Христа, часто остается непонятным, как тот, кто должен это самое учение проповедовать, смог окружить себя такими поистине имперскими атрибутами. Правитель, въезжающий в собор на специальном троне-носилках в окружении вееров из павлиньих перьев и облаченный в тройную корону, едва ли напоминал скромного плотника из Назарета, призывающего отдать верхнюю одежду тому, кто попросил рубашку.

Но времена меняются. Непростые времена. Интересные. Полные событий и перипетий. И сейчас драгоценные тиары, как и другие атрибуты папского церемониала, можно увидеть разве что в музеях Ватикана, бережно хранящимися за стеклянными витринами. Римского папу в наши дни увидеть совсем не сложно. Он регулярно беседует с верующими из окна своих апартаментов и пожимает руки собравшимся на площади людям с фотоаппаратами.

Откуда такие действительно тектонические изменения? Как монарх и повелитель смог превратиться в простого, хоть и весьма авторитетного, религиозного лидера? Ответ прост. Дух времени и правила, которые диктует стремительно меняющийся мир.

Между понтификом-монархом и всем известным римским папой, улыбающимся людям, стоят два века истории, каждый год из которых был полон грандиозных и захватывающих дух перемен. Личности пап, правящих в это время, как нельзя лучше расскажут нам о тех великих и невероятно увлекательных событиях, которые потрясли не только Италию, но и весь мир.

Глава 2
Незанятый престол

Солнце вставало и лелеяло своим утренним светом крыши римских домов. Только что закончилась весна. Безмятежную тишину вечного города, просыпавшегося и входящего в первый летний день, прервал томный звук колокола собора святого Петра, отозвавшийся мрачной резонирующей нотой. 1 июня 1846 года в 9:15 утра скончался папа Григорий XVI.

В его покои вошли несколько человек в алых одеждах, один из которых держал в руках маленький серебряный молоточек. Это были кардиналы, обладатели высшего после папы духовного сана. Цвет их сутан символизирует кровь, которую они с готовностью должны пролить, защищая веру и святого отца. Римский пурпур — княжеский цвет. Это неслучайно, ведь кардиналов еще называют князьями церкви. Они всегда находятся вблизи понтифика и исполняют при нем совещательную функцию. Многие из них обладают также и административными полномочиями, возглавляя различные отделы, конгрегации и дикастерии в римской курии. Кто-то из преосвященных иерархов руководит государственным секретариатом, кто-то святой инквизицией. Есть среди них и тот, чья должность отличается особо. Это кардинал камерленго. Именно он, неаполитанец Томмазо Сфорца, не имеет особых полномочий, но разом обретет всю полноту власти в тот момент, когда римский папа навсегда закроет свои глаза. Функции камерленго сродни полномочиям регента или местоблюстителя, и для их обретения существует особый выверенный ритуал, для которого кардинал Сфорца и внес в покои почившего понтифика тот самый серебряный молоточек.

Да, папа, в силу величия своего сана, не принадлежит себе всю свою жизнь. Он не имеет права на личное пространство, не получает он его и после смерти. Покойный окружен царедворцами и куриальными сановниками. Их действия отлажены, протоколы исполняются. Кардинал камерленго медленно подходит к папскому одру и, наклонившись, трижды ударяет понтифика в лоб молоточком. Разумеется, действие это носит исключительно церемониальный характер, но исполнить его необходимо. Каждое прикосновение кардинал сопровождает обращением, как бы исполненный надежды, что папа всего лишь крепко спит. Трижды он зовет римского епископа по имени, данному ему при крещении. «Бартоломео Альберто, ты спишь?», — взывает иерарх, касаясь лба понтифика. Ответа нет. Призыв повторяется. Снова тишина. Когда собравшиеся и в третий раз не слышат голоса папы, кардинал Сфорца торжественно и скорбно возглашает: «Воистину папа скончался».

С этой самой секунды церковь входит в особое состояние, известное как «при незанятом престоле», а вся верховная власть передается кардиналу камерленго.

Это не передышка. Совсем нет. В этот непродолжительный период высшим должностным лицам церкви необходимо организовать похороны почившего папы и выборы его преемника.

Торжественная церемония коронации является видимым знаком начала правления римского епископа. Окончание его понтификата также имеет свой церемониальный акт. Церковь — древний институт, полный различных обрядов и традиций, которые составляют неотъемлемую часть ее бытия. В мире, полном символов и священных действий, смерть сама по себе не значит ничего. Правление папы закончится тогда, когда будут исполнены важные обрядовые составляющие. Даже удостовериться в смерти человека, имеющего полноту духовной и государственной власти, нельзя иначе, как путем обряда. Разумеется, завершить его правление следует также торжественно, как оно было начато и как продолжалось все эти годы.

В присутствии высших придворных сановников и духовных лиц кардинал Сфорца снял с руки почившего его папский перстень, известный как «кольцо рыбака». Папа — преемник апостола Петра, первого епископа города Рима. Именно он, закидывающий сети в море, изображается на золотом кольце. Простой рыболов, ставший первым и верховным апостолом Иисуса Христа, так сильно напоминал римским папам их самих. Эти люди нередко рождались в самых простых семьях и возносились затем до титула отца царей и князей.

Папский перстень уникален. Он изготавливается заново всякий раз, когда на престол восходит новый понтифик. Будучи символом преемства власти, кольцо рыбака служило и индивидуальной папской печатью, которую он оставлял на сургуче, покрывающем ценные документы. Совершенно очевидно, что такой предмет, несущий в себе столь важную государственную и теологическую составляющую, должен был уничтожаться со смертью его владельца.

Уверенным ударом молотка кардинал разбивал перстень. Понтификат очередного преемника Петра был завершен, а церковь продолжала жить, но документы ее были отныне защищены от возможных случаев компромата или подделки.

Итак, первые необходимые церемонии были проведены. Курия начинала готовиться к следующему важнейшему этапу — похоронам римского папы. Разумеется, лицо такого уровня не могло быть погребено тихо и скромно. Последнее появление епископа-монарха перед верующими должно не уступать в торжественности и пышности его коронации. Скончался не просто глава государства, умер отец сотен тысяч верующих католиков, к Богу ушел владыка царей земных.

Его последний путь должен во всем соответствовать величию его сана. Тело папы Григория начали готовить к погребению сразу после того, как Святой Престол официально объявил о смерти его святейшества. Тысячи итальянцев приедут проститься со своим папой. Рим будет переполнен. Каждому из пришедших должна быть предоставлена возможность взглянуть на покойного. Для многих это будет первый и единственный раз в их жизни. Понтифик не умер. Он лишь уснул, ожидая воскресения из мертвых, подобно тому, как по вере церкви воскрес Иисус Христос. Его покой должен быть величественным, всем необходимо видеть лишь безмятежный мирный сон, избавляющий верующих от тревог и укрепляющий их убежденность в грядущем воскресении.

Тело усопшего папы подвергалось тщательной процедуре бальзамирования. Нет, это не подражание египетским фараонам древности, это лишь способ сохранить понтифику прижизненный вид на момент прощания. В те годы искусство сохранения было далеко от нынешнего, и для улучшения эффекта из тела папы извлекались внутренние органы.

Читатель может задаться вопросом, для чего следует начинать рассказ со столь странного описания такой процедуры? Что же, дадим ответ. Тот уровень отношения церкви и общества к персонам римских пап, который царил, начиная со средних веков и вплоть до века девятнадцатого, невозможно понять, если не коснуться даже таких, казалось бы излишних вещей.

Считалось верхом неблагочестия использовать даже слово «внутренности». В отношении римского папы с пиететом употребляли термин «предсердия», отделяя тем самым персону понтифика от любого другого человека даже в столь деликатном вопросе.

Предсердия тщательным образом помещались в сосуды-реликварии, словно драгоценности, и относились в храм святых Викентия и Анастасия, где погребались под главным алтарем. Приезжающие в Рим туристы и сегодня могут посетить эту церковь, расположенную прямо напротив знаменитого фонтана Треви, и прочесть на мраморной табличке имена пап, чьи предсердия помещались здесь на протяжение почти четырехсот лет.

После завершения всех подготовительных процедур тело папы Григория было облачено в алые богослужебные одежды. Да, перед взором пришедших людей открывался образ почившего монарха во всем его великолепии, в драгоценной митре и украшенных золотом перчатках, но перед Богом предстоял епископ, которому Добрый Пастырь доверил управление всей церковью. Хоронили не просто правителя и властителя. Скончался священнослужитель.

Тело понтифика, окруженное десятками длинных горящих свечей, было расположено на высоком трехуровневом пьедестале, именуемым катафалком.

На нем в торжественном сне лежал тот, у кого при жизни была власть над телами и душами. Катафалк располагался в соборе святого Петра, а точнее, в одной из его боковых капелл, известной как «часовня Святейшего Таинства». Через толстые черные прутья ограды толпы верующих могли увидеть папу Григория. Всё было обустроено так, чтобы чувство скорби уступало место ощущению священного трепета.

Звон капитолийского колокола, известного как Патарина, объявил о начале периода «новемдиалис». Этот девятидневный траур сопровождался совершением особых заупокойных богослужений-реквиемов, которые служили во всех храмах вечного города. Особым образом поминовение проходило в самом Ватикане. Шесть поминальных месс совершалось непосредственно в соборе святого Петра, а три — в Сикстинской капелле.

Последней заупокойной мессе были присущи все мыслимые и немыслимые церемониальные украшения, превращающие ее в поистине великую мистерию, и вдруг неожиданно акценты смещаются. Вся торжественность уходит. Последние почести наместнику Бога не земле отданы. Пришло время вспомнить и о другом его титуле — «слуга слуг Божьих», подчеркивающем не власть, но смиренное служение римского папы. Такие смысловые перемены были свойственны папскому церемониалу. Понтифику предлагалось взглянуть на свое положение через различные призмы. Во время пышущей торжественностью коронационной мессы перед восседающем на царском престоле папой вдруг сжигался пучок льна. Это зрелище сопровождалось обращением: «Святой отец, так проходит земная слава». Церемония погребения была построена схожим образом. Тело усопшего папы снималось с царского катафалка и полагалось в скромного вида кипарисовый гроб. Вернее сказать, таких гробов было три, каждый из которых полагался в предыдущий. Кипарисовый, цинковый и дубовый. Вероятно, цинк должен был служить своего рода консервантом на случай, если в будущем папу причислят к лику святых и появится необходимость открыть его мощи.

В руки усопшего полагался свиток с кратким описанием основных вех его правления, а также давались три монеты, золотая, серебряная и медная, обозначавшие символическую плату за его труды.

В присутствии лишь самых высокопоставленных иерархов и приближенных тело папы Григория было тихо и скромно погребено в базилике святого Петра. Девятидневный траур завершился. Перед кардиналами стояла следующая задача: выборы нового преемника апостола-рыбака.

Глава 3
Запертая комната

Любой, кто приезжает в Рим, конечно же встречает повсеместно располагающийся герб Святого Престола. Это отголоски той эпохи, когда весь город, да и не только он, были частью большой церковной области, подчинявшейся римскому папе. Легко догадаться, что главный геральдический символ клерикального государства будет иметь элементы, несущие в себе богословский смысл.

Гуляя по улицам вечного города, проходя вдоль его старинных зданий и фонтанов, путник видит не просто колоритную европейскую столицу. Перед ним предстает оплот католицизма во всей его красе. То там, то здесь, с фасадов гордых базилик и статных палаццо, взору открываются величественные ключи, скрещенные между собой и увенчанные папской тиарой. Эти ключи, один золотого, другой серебряного цвета, являются отсылкой к евангельской истории, согласно которой Иисус Христос обещал апостолу Петру, что даст ему ключи от Царства Небесного.

Рим — город Петра, кафедра римская — Петрова, а папы — его преемники. Геральдическая композиция доносит до смотрящего на нее главную идею папства. Епископы Рима — наследники того, кто получил ключи от неба из рук самого Иисуса. Их власть абсолютна. Каждый элемент проникнут державным величием. Тиара, три ее властные короны, массивные ключи. Их цвета, блестящее золото и сдержанное серебро, содержат в себе еще одну теологическую концепцию. Церковь имеет власть отпускать или оставлять за грешником его грехи. То, что будет прощено на земле, простится и на небесах. Эта власть не утрачена, не упущена. Она охраняется папами в течение веков. Именно поэтому ключи как бы находятся под сенью тиары. Всё имеет смысл. Идея доносится четко и явно. Преклонись.

Но тот, кто украшен тремя коронами, смиренно покоится сейчас под сводами ватиканской базилики. Он почил. Церковь, вступившая в период вакантного престола, спешит донести верующим новую идею, выраженную в изображении. Символы — это язык церкви, ее стихия. В этом искусстве ей нет равных. Как только понтифик умирает, немедленно на изображениях всех гербов, на которых это возможно сделать, тиара удаляется. Место ее обладателя и преемника власти ключей незанято. Но власть эту церковь не потеряла. Она не брошена, не оставлена. Она находится под опекой Бога. Над скрещенными ключами вместо благородной тиары распахивается зонт — символ покрова и защиты. Его изображение, выполненное в желто-красных тонах, было и остается главным и самым узнаваемым признаком периода вакантного престола. Этот зонт покинет герб только тогда, когда снова воцарится тот, чью голову украсят три короны.

Это событие не терпит никаких отлагательств. Не только со всей Италии, но со всего католического мира в Рим съезжаются князья церкви — кардиналы. Священная кардинальская коллегия состоит из нескольких десятков достопочтенных представителей. Многие из них получили свой сан из рук почившего папы Григория. Далеко не все кардиналы постоянно присутствуют в Риме и трудятся в курии. Большинство либо возглавляют епархии в разных странах, либо могут быть простыми священниками, дьяконами или даже мирянами, которые получили этот высокий титул за особые заслуги.

Обладатели пурпурных одежд собираются вместе для исполнения своего главного предназначения. В течение ближайшего времени они должны будут перед самими собой, перед своей совестью и перед Богом ответить на самый важный вопрос в их жизни. Кто из них обладает теми неповторимыми духовными, нравственными и административными качествами, чтобы занять место почившего папы. В теории любой крещеный мужчина католик может быть избран епископом Рима, но уже много веков кардиналы избирают понтифика только из числа самих себя.

Та форма правления, представителем которой является римский папа, достаточно занятна и необычна. Условно ее можно классифицировать как выборную теократическую монархию. Конечно, папа является государем. Как мы уже могли понять из его пышных титулов, в монаршем достоинстве этого человека не было никаких сомнений. Признавали его и многие земные правители. Однако, сама церковь, полагающая себя божественным организмом, чествуя святого отца, всегда помнила о том, что верховная власть может принадлежать исключительно Богу. В силу того, что римский папа является в первую очередь священнослужителем и по законам церкви не имеет права на семью, его полномочия не могут передаваться по наследству, в результате чего каждый новый папа избирается.

Процедура выборов очередного римского епископа уникальна, торжественна, как и полагается, глубоко церемониальна и разительно отличается от любых других электоральных мероприятий, которые проводят политические организации. Процесс избрания нового папы известен всему миру под словом «конклав». Термин этот имеет латинские корни и переводится как «запертые на ключ». Уже исходя из названия становится очевидно, что мероприятие это достаточно необычно.

История конклавов, а точнее сказать, выборов римского первосвященника, насчитывает фактически две тысячи лет, так как происходит всё время, сколько существует церковь.

За этот долгий срок форма, обряды и ритуалы избрания неоднократно менялись и пересматривались. На заре церкви главу римской общины выбирали, вероятно, ее члены. Точно неизвестно, каков был первоначальный способ. Скорее всего, голосовало римское духовенство и люди с добрым именем. К восьмому веку, однако, данное право у простолюдинов было отнято в пользу клириков, а затем снова даровано, но уже лишь представителям аристократии. Продолжалась эта практика, впрочем, недолго. Уже во времена остготского владычества в Италии короли самостоятельно назначали пап. Затем этот выбор стал компетенцией императора Священной Римской Империи. Чем больше крепла власть пап, тем менее они хотели зависеть от земных монархов. Образ епископа римского всё больше отдалялся от простого главы христианской общины и приближался к образу владыки и самодержца, который не подчиняется никакой земной власти, но сам обладает авторитетом среди мирских правителей. В одиннадцатом веке право избирать преемника князя апостолов окончательно сконцентрировалось в руках кардиналов. Этот порядок нерушим и по сей день.

Остается только догадываться как выглядели те древние и простые выборы, проходившие тогда в молодой и небольшой римской общине. Непросто проследить и весь путь эволюции обрядов и форм. Оставим этот вопрос историкам, а сами взглянем на конклав, который собрался для выборов преемника почившего папы Григория. К этому моменту традиции и церемонии уже хорошо известны и сохраняются фактически неизменными и в наши дни.

13 июня 1846 года для простых римлян мало чем отличалось от всех остальных дней. Шумели рынки, звонили церковные колокола, бегали дети, горожане были заняты каждый своим делом. Совсем иначе обстояли дела на квиринальском холме, располагавшемся севернее центральных районов. Одноименный Квиринальский дворец, служивший резиденцией для римских пап, обустраивали должным образом для размещения в нем преосвященных кардиналов, прибывших на конклав.

Внимательный читатель может задаться вопросом, почему упоминается это место? Ведь практически каждый из нас хотя бы раз в жизни слышал, что папу выбирают в Сикстинской капелле. Это действительно так. Однако, за все время эта процедура где только не проводилась. И в других местах, и в других городах, и даже в других государствах. В конечном итоге выборщики стали размещаться в Апостольском дворце Ватикана, а голосовать в знаменитой сикстине в окружении бессмертных фресок Микеланджело.

Итак, работа в квиринале шла полным ходом. Точно также, как несколько десятков лет спустя она будет проходить уже на ватиканском холме.

Дворец, полный обеденных залов, личных покоев и длинных коридоров, готовили для конклава. Кельи для кардиналов были обустроены, выборная зала обставлена трибунами. Несколько человек внесли в богато украшенную комнату, соответствующую всему дворцовому великолепию, странный и весьма выделяющийся предмет. Это была небольшая печь с высоким дымоходом, который установят на крыши дворца. Зачем она могла понадобиться в разгар лета, да еще и в средиземноморском климате? Едва ли кто-то мог замерзнуть. Всё дело в том, что эта печь, как и многие утилитарные предметы, в церковном мире обрела особое предназначение. Она служила своего рода маяком и средством связи между выбирающими понтифика кардиналами и народом, столпившимся на улице в трепетном ожидании и молитве. Всё просто. Если в результате одного тура голосования люди в алых одеждах не придут к единогласному решению, то в печь добавят сырой соломы, и дым пойдет черным. Это будет означать, что конклав продолжается, и выбор не сделан. Когда иерархи изберут нового епископа Рима, то верующие увидят чистый белый дым, и все разом поймут, что престол апостола Петра более не вакантен.

Конклав таинственен. Церковь всегда говорит о нем не иначе как об области действия Святого Духа. На практике же это время сложных переговоров, эмоциональных споров, а порой и подковерных интриг. История знает и попытки шантажа, и случаи подкупа. Сложно доподлинно сказать, в какие игры играли на конклаве, особенно в бурное и неспокойное время средних веков.

Само обозначение «запертые на ключ» недвусмысленно дает понять, что в истории папских выборов были случаи, когда что-то шло не так, как планировалось. Это правда. Конклавы последних двух веков редко длились дольше четырех дней, однако, раньше этот процесс мог затянуться на месяцы и даже на годы. Кардиналы, прибывшие в столичный город и проживавшие в папских дворцах в окружении слуг, ни в чем не нуждались. Их хорошо кормили, за ними была приставлена прислуга. Безмятежная жизнь аристократии в городе на семи холмах весьма располагала к покою и беседам. Выборщики порой достаточно быстро забывали, с какой целью они вообще находятся в Риме. Они не были ограничены временем, их всё устраивало, они могли подолгу вести беседы о будущем церкви, делая это довольно отвлеченно. При таком ритме выборы могли часто заходить в тупик, а некоторые кардиналы без всякого смущения даже активно комментировали свои решения простому народу, чем вызывали временами пусть и легкие, но все-таки волнения среди горожан. Показательным является случай, произошедший в городе Витербо. Выборы, проходившие там, продлились более двух лет.

Это накалило атмосферу до такого уровня, что горожане в гневе разобрали крышу епископского дворца и ворвались к кардиналам с требованием взяться уже, наконец, за дело.

Естественно, такое положение вещей рано или поздно перестало устраивать высшее духовенство. Начали приниматься меры. Для того, чтобы сделать невозможным повторение подобных ситуаций, голосующих кардиналов стали изолировать от внешнего мира и запирать на ключ, дабы ускорить таким образом процедуру избрания папы. С тех пор и до сего дня выборы римского понтифика проходят за закрытыми дверями, которые торжественно и церемониально запираются на ключ, а единственным средством связи была и остается труба на крыше. Сейчас, конечно, никакой практической пользы в этом нет, но церковь не была бы церковью, если бы не могла превратить любое банальное действие или слово в свою священную и вековую традицию. Так уж она устроена.

Но вернемся к конклаву, избиравшему преемника папы Григория. Утро 14 июня началось в строгом соответствии с установленным порядком. Члены священной коллегии кардиналов вместе с представителями высшего римского духовенства собрались в базилике для совершения мессы «ради выборов понтифика». Совершал богослужение, как и полагается, декан кардинальской коллегии Людовико Микара. Иерарх обратился к собратьям с проповедью, в которой напомнил о необходимости честного голосования, осознанного выбора и важности ответа перед самим Богом. Заручившись поддержкой свыше, кардиналы отправились торжественной процессией в капеллу Паолина для проведения выборов. Зрелище это действительно впечатляет. В предшествии свещеносцев, окуриваемые со всех сторон кадильным дымом, под пение молитв иерархи стройными рядами чинно проходили старинные помпезные залы. Ступень за ступенью поднимались они по почетной лестнице, творению архитектора Фламинио Понцио. Мимо идущих проплывали фрески кирасирского зала, драгоценные вазы зала лоджий, золотые стены, украшенные гобеленами.

Войдя под своды капеллы, которая, кстати говоря, идентична по размеру ватиканскому шедевру Микеланджело, преосвященные кардиналы занимали свои места, над каждым из которых располагался балдахин. В самый важный момент, когда выбор совершится, все они разом схлопнутся над головами сидящих. Лишь один останется в прежнем раскрытом положении. Тот, что осеняет собой нового римского первосвященника.

На богато украшенном Евангелии, располагающемся в центре капеллы, иерархи торжественно клянутся честно и искренне отдать свой голос достойнейшему, прикасаясь к писанию рукой. Дело чести совершилось. Церемониймейстер, засвидетельствовав присягу, громко возглашает: «Все вон!».

С этой секунды в капелле не может оставаться ни одного постороннего. Вот почему мы и сейчас не увидим видеозаписей и репортажей, освещающих ход голосования. Только Бог. Только кардиналы. Двери затворяются на ключ.

Окружающему миру церковь стремиться явить всегда свою внешнюю благолепную сторону. Внутренние же ее дела остаются сокрытыми от непосвященных глаз. Все церемонии конклава завершены. Начинаются выборы. Там, за закрытой дверью, пройдут прения и споры. Схлестнутся сторонники курса предыдущего папы и чающие перемен, консерваторы и либералы, политики и теологи. В итоге каждый из них изменит свой почерк и напишет на бюллетени имя того, кого хочет видеть на папском престоле. За себя голосовать запрещено. Следуют ли этому правилу в условиях анонимности, мы не знаем. Ведь никаких данных на маленьком клочке бумаги нет. Только имя. В конце все голоса будут подсчитаны, а бюллетени сожжены в той самой печи. Какой дым они явят миру? Зависит от тех, кто их заполнял. Две трети голосов необходимы для того, чтобы один из всех кардиналов больше никогда не надел своих красных риз.

Голоса подсчитываются. Звучат фамилии. Джицци! Ламбрускини! Мастаи! Ламбрускини! Джицци! Джицци!

Выбор не сделан. Под вздохи раздосадованной толпы из трубы показывается черный дым. Он появится еще не раз. Как, наконец, сменится на белый. Лишь на третий день конклава на балконе Квиринальского дворца покажется фигура кардинала, который объявит ликующей толпе заветные слова: «Я возвещаю вам великую радость! У нас есть папа!»

В этот момент в капелле голосования под общие аплодисменты членов коллегии один из них удалялся в ризницу, чтобы поменять свой кардинальский пурпур на папский белый муар. Вероятно, еще не до конца понимая, что с ним произошло, он степенно двигался за провожающим его церемониймейстером.

Этим человеком был архиепископ Имолы кардинал Джованни Мария Мастаи де Ферретти.

Часть II

Пий IX. Эпоха замирает, уходя.

Глава 4
Почему он

Несмотря на то, что начало своего правления понтифики традиционно исчисляют со дня коронации, епископ Рима не нуждается в каком-либо посвящающем ритуале. Кардинал становится папой в момент избрания.

Разумеется, насильно столь тяжкое бремя власти ни на кого не налагается. Существует процедура канонического принятия. После подсчета результатов голосования старший из кардиналов подходит к новоизбранному и произносит латинскую фразу, которой спрашивает, согласен ли тот принять выбор его верховным первосвященником. Тайна преемства происходит в тот самый момент, когда под сводами капеллы звучит тихое и не всегда уверенное «принимаю».

Не стоит думать, что каждый новый папа становится таковым в результате переговоров и интриг, а к моменту избрания чувствует в себе лишь удовлетворение от осуществления задуманного плана. Это далеко не так. Для многих этот выбор действительно оказывался шокирующим.

Кардинал Мастаи был одним из таких. Да, он подозревал, что может быть избран, когда слышал свою фамилию еще в первом туре голосования. Однако, подозревать и столкнуться с реальностью — не одно и тоже.

Немедленно звучит следующий вопрос, адресованный уже не кардиналу, но понтифику: «Каким именем звать тебя?». Лишь считанные секунды оказываются в распоряжении у папы, чтобы определиться с именем, под которым он проживет остаток своей жизни, будет осуществлять правление и войдет в историю. Традиция смены имени имеет под собой разные основания. Формально святой отец делать этого не обязан, и далеко не все понтифики так поступали. Начало было положено жившим в четвертом веке Меркурием, который решил, что становиться главой христианского мира с именем языческого бога будет как-то неловко. Затем, когда монаршая власть пап укреплялась, многие делали это, подражая светским правителям, которые подчас выбирали себе тронное имя. К моменту, когда перед выбором стоял папа Мастаи, это стало уже просто традицией, что, как мы уже знаем, происходит в церковном мире достаточно часто.

Новоизбранный понтифик назвался Пием, став, таким образом, девятым носителем своего имени в истории папства.

Положения выверенного до мелочей протокола исполняются одно за одним, сменяя друг друга в этом нескончаемом карнавале традиций. Коль скоро папа получил полноту своей власти без каких-либо ритуалов посвящения, то и явить себя истомившемуся на площади народу он должен во всем великолепии.

Было бы странно, если бы на балконе Квиринальского дворца перед людьми показался человек, облаченный в алое кардинальское платье. Нет! Люди хотят видеть папу. Хотят немедленно. Для этого они и собрались. С этой целью и наблюдали несколько дней за трубой на крыше.

Их напряженные ожидания будут удовлетворены, все уже готово, понтифик отправляется в ризницу, где церемониймейстерами заботливо разложены элементы папского гардероба. Их принесли туда еще до того, как последние кардиналы прибыли в Рим на конклав. Белоснежно белые сутаны уже ожидали своего хозяина. Каким он будет? Никто не знает. Высоким ли? Низким? Может быть, полноватым или стройным? Это неважно. На такой случай папские портные изготовили три экземпляра одежды. Новоизбранный папа сам выберет себе подходящую. Для первого появления этого вполне достаточно, а уж потом мастера не замедлят явиться пред лицо его святейшества и снять с него индивидуальные мерки. Это право уже много веков принадлежит семье потомственных портных Гаммарелли, которые обшивают римских пап с 1798 года. Их магазинчик и сейчас можно увидеть в Риме на улице святой Клары. Там всегда много народа. Ценители благородных богослужебных одежд приезжают в ателье со всего католического мира. Забредают туда и туристы, увлеченно разглядывающие элементы облачений за старинной стеклянной витриной.

Последний раз в своей жизни недавний кардинал держит в руках свою пурпурную сутану. И вот, через мгновение, он уже преобразился. Белый муар окутал его. Пришло время сменить и обувь. Уже много веков понтифики носят красные кожаные туфли. Они также аккуратно расставлены в ризнице. Их так много, что они занимают целый комод. С размером ноги угадать еще сложнее. Одна пара обуви послужит папе, а судьба остальных останется неизвестной. Возможно, они будут ожидать следующего конклава. Кто знает?

Остаются последние штрихи. Множество драгоценных колец предлагается выбору его святейшества. Выберет он и нагрудный крест. Все это — знаки епископского достоинства. Необходимо подчеркнуть и земное папское могущество. Это очень важно при первом появлении. Ведь, как мы знаем, встречают по одежке. Бордовая бархатная накидка-моццетта покроет плечи понтифика. Она обита белым мехом горностая — традиционной королевской отделкой.

Всё готово. Из дверей ризницы, в которые несколькими минутами ранее вошел кардинал Мастаи, вышел Пий IX, отец царей и князей, наместник Бога на земле. Осознание этого факта уже много веков является неотъемлемой частью католической доктрины. Кардиналы при виде его святейшества враз забывают о том, что перед ними человек, который еще совсем недавно был таким же, как они.

Все встают в священном трепете на колени и осеняют себя знаком креста. По очереди, в порядке старшинства, каждый подходит к папе, присягает ему на верность и целует ногу. Да-да! Ногу! Перед нами апогей папского величия.

И вот, приняв клятву верности от членов кардинальской коллегии, папа Пий IX наконец-то являет себя миру. Двери центральной лоджии распахиваются, и на балконе показывается он, уже даже не совсем человек. Для простых верующих уж точно. Понтифик не произнесет ни слова в адрес собравшихся ради него людей. Это уронило бы его величие. Даже высокопоставленные послы говорили с папой через секретаря. Куда там простому народу! Итальянской речи в тот день не прозвучит. На священной латыни папа произнесет слова молитв, благословит толпу и также молча и торжественно скроется в залах Квиринальского дворца.

Он во многом будет первым. Первым понтификом, кто правил более тридцати лет. Первым, чье лицо запечатлеет фотопленка. Первым, кто объявит себя затворником, и первым, кто утратит полноту государственной власти.

Почему наш рассказ об истории папства мы решили начать с него? Фигура Пия IX представляется нам лицом уходящей эпохи. Эпохи пап-королей. До него все римские епископы на протяжение многих веков обладали одинаковой и неизменной властью. Нет особого смысла говорить об одном и том же, лишь меняя имена. Но папа Мастаи успел сохранить в себе остаток этого величия перед тем, как утратить его навсегда. Он словно явил собой лик покидающего нас золотого колосса, который замер на мгновение, повернувшись ко всем нам. Сейчас он развернется обратно и уйдет в историю, уступая место разительным переменам не только самих пап, но и всего католического мира.

Глава 5
История Мастаи

Он взошел на престол сравнительно молодым. На момент избрания ему было всего пятьдесят четыре года. Понтификат этого человека станет самым долгим в истории папства. Больше трех десятилетий папа Пий IX будет занимать трон святого Петра. За это время и с ним самим, и с папской властью, и с Римом, и со всей Италией произойдут значительные серьезные перемены.

Кто он, этот человек? Каким его запомнила история? Первый его папский портрет был написан в 1847 году. С той картины на нас смотрит молодой и статный мужчина, работающий с документами и держащий в руках перо. Из-под его сутаны видна алая туфля, по-хозяйски расположившаяся на бархатной подушке, ведь папа не опирает своих ног на грешную землю. Буквально каждая деталь портрета пронизана величием и покоем.

Последним же прижизненным изображением понтифика будет уже черно-белая фотография. Взглянув на нее, можно увидеть лишь пожилого священнослужителя восьмидесяти четырех лет с грустными больными глазами. Он просто сидит, не позирует. Ему нет дела даже до своего нагрудного креста, цепь которого заметно завернулась, пока святой отец усаживался в кресло. Папа не поправил его ради хорошего кадра. Какие события произошли за эти три десятка лет, что превратили гордого монарха в усталого старика? Ответы на эти вопросы мы будем искать в биографии понтифика.

Граф Джованни Мария Мастаи де Ферретти родился в Сенигаллии, небольшом, но очень красочном городе-порту на адриатическом побережье Италии. Тот далекий 1792 год сейчас кажется чем-то едва ли не древним. Еще не возвысился Наполеон Бонапарт, не произошло восстание в Париже, не изобретены первые лампы на светильном газе, Людвиг ван Бетховен не завершил свою Первую сонату для фортепьяно.

Будучи девятым ребенком в дворянской семье, он ни в чем не нуждался и рос в достатке. Лишь одна проблема беспокоила его родителей. Это внезапные приступы эпилепсии, возникшие у мальчика после травмы головы. Болезнь эту Мастаи пронесет через всю жизнь. Она его и погубит. Будущее ребенка было вполне ясным с самого начала. Аристократ, проживающий в Папской области, с большой долей вероятности делал церковную карьеру.

Отвлечемся ненадолго от истории молодого графа и скажем несколько слов о том государстве, в котором он родился и которое ему в будущем предстояло возглавить и утратить.

Как уже стало понятно из названия, Папская область управлялась понтификами. Над ней они и обладали той самой светской монаршей властью. Раскинувшись от Болоньи до Террачины, государство занимало значительную часть центральной Италии. Столицей, естественно, был город Рим. Своим возникновением Папская область обязана франкскому королю Пипину Короткому, который выделил папе земли. Полной же и безоговорочной властью над этими территориями понтифики получили лишь на рубеже двенадцатого и тринадцатого веков, когда смогли вытеснить и императоров, и римских патрициев.

Италия, какой мы сегодня ее знаем, появилась относительно недавно. До девятнадцатого века единой страны не существовало. Вместо этого на Апеннинском полуострове располагались разные независимые государства, одним из которых было и государство церковное или папское. В нем и начал свою карьеру молодой Мастаи.

Его возвышение едва ли можно назвать результатом личных заслуг. Блестящим образованием он не отличался. Свой первый колледж в Вольтерре юноша был вынужден оставить все из-за тех же приступов эпилепсии. Службу в почетной Королевской гвардии часовых граф избежал по той же причине. Позднее Мастаи попытался служить в дворянской гвардии и даже написал прошение, но и эта затея не увенчалась успехом. Болезнь мешала ему пойти по светскому пути, доступному аристократии.

Оставалась церковная стезя. Относительно спокойно молодой граф смог завершить обучение в римском университете Ла Сапиенца и параллельно закончить семинарию. Такое положение дел сулило ему только путь священнослужителя, но и здесь молодого человека ожидали проблемы. Церковь относит эпилепсию к числу тех недугов, которые являются препятствием к принятию священного сана. Это отнюдь не означает, что таких людей считали второсортными. Совсем нет. Все дело в том, что внезапный приступ мог случиться во время богослужения, и тогда последствия оказались бы непредсказуемыми.

Перечеркнувшая государственную карьеру болезнь вот-вот могла поставить крест и на церковном служении. Трудно представить себе чувства человека, у которого фактически уходила земля из-под ног. В отчаянии Мастаи пишет личное обращение его святейшеству папе Пию VII, в котором просит благословить его рукоположение в священный сан. Из уважения к благородному происхождению графа понтифик дает свое согласие. После этого уже никто не сможет дать отказ.

Это событие навсегда останется в сердце Джованни Мастаи де Ферретти. В будущем свое тронное имя он выберет именно в честь того, кто так помог ему на жизненном пути.

Высочайшая протекция позволила графу принять в священный сан. В 1819 году он был рукоположен в священники епископом Сенигаллии кардиналом Фабрицио Тестаферратой, а затем началось его стремительное продвижение по дипломатической карьере. Со священниками такое случается. Простое, казалось бы, командировочное назначение может стать хорошим стартом в карьере и помочь молодому пастырю раскрыть в себе новые таланты и обнаружить скрытый потенциал. Для некоторых такой род церковного служения становился отправной точкой в существенных переменах личных взглядов и внутреннего мира. Мы еще не раз увидим подобные случаи.

Священника Мастаи ждал похожий путь. Достаточно быстро он получил назначение в Латинскую Америку. Там ему предстояло трудится в Перу и Чили в распоряжении нунция. Священнослужители, находящиеся в этих должностях, фактически исполняют обязанности послов, только делают это не от имени какого-то государства, а от Святого Престола. Вне всякого сомнения, такое поле деятельности значительно обогащает и расширяет кругозор как самим нунциям, так и их помощникам. Там, на другом краю света, средь бескрайних лесов и уходящих в небо гор, омываемых Тихим Океаном, дон Мастаи столкнулся с такими же католиками, как и он сам, только с совершенно другими традициями и мировоззрениями.

Так или иначе, в церкви преобладало влияние западного менталитета и европейской культуры, по большей части порожденной эпохой ренессанса. Жителям другого континента она была чужда и незнакома. Миссионерская проповедь и работа с верующими в таких условиях всегда требуют незаурядной смекалки, здоровой доли креатива и понимания. Сам факт того, что человек верит также, как и ты, но смотрит на многие вещи совсем иначе, дает простор для братского общения и творчества. Духовенство, прошедшее через такой опыт, как правило мыслит гибче своих братьев, трудящихся в европейских странах с вековой католической традицией.

Через два года работы в нунциатуре дон Мастаи был отозван обратно в Рим. Там его ожидало совершенно иное поприще. Вопреки устоявшейся практике, согласно которой священник, однажды встав на дипломатический путь, уже не сходит с него, в случае с Мастаи подобного не произошло. Вместо этого его ждала работа с другим контингентом верующих людей, которая требует от священнослужителя не меньше снисходительности, доброты и смекалки, чем это ожидается от церковного дипломата. В течение двух последующих лет дон Мастаи будет трудится управляющим больницы Сан-Микеле.

Отношение к больному всегда особое. Духовенство, служащее в госпиталях, должно являть страдающим любовь и поддержку церкви, нередко пренебрегая

канонами, правилами и строгостью ограничений ради душевной пользы, покоя и скорейшего выздоровления болеющих. Такие люди всегда особенно чутко чувствуют фальшь, отчего для священников искренних они становятся подчас роднее и ближе обычных здоровых людей, то приходящих в храмы, то уходящих и уже не возвращающихся.

Как объяснить прикованному к одру болезни человеку, что у католиков наступил пост, и от верующих ожидается покаяние и воздержание? Едва ли такой подход будет уместен. Скорее от пастыря потребуется проявить особую любовь и заботу, через которые больной почувствует радость от общения с церковью. Подобных навыков простое приходское духовенство часто также лишено. Вряд ли их стоит укорять за это. У каждого свое место, требующее разных качеств.

Так или иначе, но последние четыре года, насыщенные самой разной деятельностью, безусловно обогатили дона Мастаи и заставили на многие вещи смотреть иначе, нежели раньше. Реакция не заставила себя ждать. Очень скоро священник прослыл в церковных кругах либералом. Кто-то давал такую оценку в позитивном ключе, кто-то, наоборот, говорил, что у Мастаи дома даже кошки либеральны.

Тем не менее, это не помешало высшему церковному руководству избрать его в епископы. Возведение в сан произошло в июне 1827 года, а менее чем через пять лет иерарху было поручено управление епархией Имолы, на этом месте он останется вплоть до своего избрания на папский престол.

Церковь состоит из людей со своими судьбами и жизненными путями. В этом она мало чем отличается от всего остального мира, в котором царят законы взаимоотношений. Кто-то уверенно двигается по карьерной лестнице, а кто-то так и остается на вторых ролях. Иногда это зависит от самого человека, а иногда и нет. Не существует общих схем и алгоритмов.

С епископом Имолы произошло тоже самое. В то время, как другие иерархи меняли кафедру за кафедрой, несли служение в разных городах и даже странах, но так и не добивались повышения, на Мастаи обратил внимание сам римский папа Григорий XVI, который возвел его в кардинальское достоинство. С этого времени иерарх носил не епископский фиолетовый, но кардинальский пурпурный цвет.

В Риме ходит легенда, что один из пап, чье имя забыто, как-то пошутил: «Я носил сутаны всех цветов. Черную, когда был священником, фиолетовую — во время служения епископом, красную — в кардинальские годы. И вот я в белом. Только это никак не повлияло на цвет моей души. Она всё также черна от грехов, как и моя первая сутана».

Амплуа свободомыслящего сыграет свою роль на конклаве 1846 года, когда многие уставшие от сурового курса управления папы Григория

кардиналы выдвинут кандидатуру незаметного, но прослывшего либералом Мастаи. Кроме того, многие считали его не самостоятельным в своих решениях и весьма ведомым человеком, часто подпадавшим под мнение своего окружения. Многим такой папа также мог показаться весьма удобным.

Бог его знает, какое именно мнение стало решающим, но факт остается фактом. Мастаи де Ферретти вошел в капеллу голосования кардиналом, а вышел оттуда римским первосвященником.

Можно усмотреть некую долю иронии том, что достаточно быстро человек, которого видели компромиссным и относительно либеральным папой, стал одним из самых консервативных понтификов последних двухсот лет. А может, это вовсе и не ирония, а закономерность. На долю этого папы выпало слишком много испытаний, которые не доводилось переживать его предшественникам. О всех этих событиях мы и поведем речь далее.

Глава 6
Италия объединяется

У молодого новоизбранного папы не было никакой программы. Он понятия не имел, как будет строить свой понтификат. Да и откуда было взяться стройному и продуманному проекту? Еще каких-то пятьдесят лет назад всё было значительно проще. В руках римского епископа была сконцентрирована полнота абсолютной монархической власти и непререкаемый духовный авторитет. Разумеется, уже много веков папам необходимо было обладать и завидной долей политического опыта, чтобы грамотно балансировать среди других государств и интересов их правителей, не забывая при этом и про свои собственные. Многие предшественники Пия IX проводили достаточно жесткую политику, сохраняя авторитет церковного государства и отметая всякие посягательства на Папскую область. Если бы кто-то из наших современников мог встретиться с папами прошлого и попытался сказать, что власть понтифика над Римом — это лишь вопрос церковного понимания, и актуален он только для тех, кто разделяет эту систему ценностей, такой человек просто не был бы понят. Действительно, кому может принадлежать Рим, если не римскому епископу? А остальные земли? Их что, тоже пожелаете раздать кому не попадя? Нет, такой разговор просто не мог состояться. Или мог?

Представим себе страну, в которой проживает фактически один народ, обладающий общей культурой и историей, но разделенный на отдельные небольшие государства со своими правителями и законами. В центре такого образования находится теократическая монархия, которая все больше напоминает пережиток прошлого. Со всех сторон это государство окружено другими, с часто меньшей территорией, отчего притязания их правителей не становились, однако, скромнее. Венецианское королевство, Великое герцогство Тосканское, Королевство обеих Сицилий, Сардинское королевство. В этом вулкане схлестнувшихся интересов живут люди. Живут на одном полуострове. Многие ощущают себя единым целым и устали от бесконечной возни. В таких условиях начинает развиваться и крепнуть всемирно известное риссорджименто, национально-освободительное движение, вступающее за объединение Италии.

Уже в самом начале своего понтификата папа Пий IX был вынужден столкнуться с надвигающейся угрозой присоединения своих владений к какому-то новому образованию. Во всяком случае, угрозу в этом видела только высшая церковная власть. Едва ли это беспокоило простых крестьян. Был бы хороший урожай, да кров над головой, и слава Богу.

Понимание того, что мир меняется, у папы безусловно присутствовало. Приходило и осознание того факта, что церковное государство, основой устройства которого является учение церкви, во многом будет слишком неудобным и даже неуместным для других. Такое соседство создает слишком большой резонанс. Неискушенному читателю возможно не удастся сразу определить разницу. Для лучшего понимания можно взглянуть на современные мусульманские страны, управляемые по законам шариата. Они заметно отличаются от светских государств.

В личности Пия IX постоянно боролись две противоположности. Правитель либеральных взглядов и христианский епископ, заложник доктрины и убеждений. С одной стороны понтифик провозглашает конституцию Папской области, пытаясь идти в ногу со временем, с другой стороны в этом же документе он объявляет нерушимость учительства церкви как основного источника законодательства. Примирить эти две противоположности внутри самого себя папе Мастаи было совсем непросто.

В первые годы правления его свободомыслие, хоть и весьма ограниченное и своеобразное, но все же преобладало. Папа начал осторожно проводить умеренные либеральные реформы. Они не касались вопросов христианской веры, но имели, если можно так выразиться, конституционный характер. Эффект оказался неожиданным. Это никак не повлияло на сторонников объединения Италии, зато в фигуре понтифика увидели того, вокруг кого это объединение можно было бы произвести.

Папу такое положение дел совсем не обрадовало. Он понимал, что в случае реализации планов сторонников риссорджименто, превратить единую страну в одно большое церковное государство во главе с понтификом ему никто бы не позволил. Да, собственно, этим планам и не суждено было сбыться. На Пия IX, казалось, никто особого внимания и не обращал. Гораздо большим авторитетом пользовался тот же Джузеппе Гарибальди, революционер, ставший впоследствии национальным героем Италии. Общество менялось. Опыт Французской революции многих научил относиться к духовенству без особого подобострастия, а то и с презрением. Тем более, что Франция принимала активное участие в итальянских делах того времени.

Робкие идеи горстки революционеров превратились в настоящий национальный вихрь, сметающий всё на своем пути. Одна за другой от Папской области откалывались различные ее части. К 1860 году церковное государство сузилось фактически до размеров Рима и прилегающих к нему небольших территорий. Это стало потрясением для папы Пия, не видевшего никогда ничего иного, кроме безраздельной власти и ни с чем не сравнимого величия папства. Гораздо сложнее пережить подобный кризис, когда ты сам являешься преемником тех, кто еще недавно возводил и низвергал королей.

Перед усталыми глазами уже пожилого понтифика всплывали сцены недавнего прошлого. Всего через два года после начала правления итальянская революция вынудила его бежать из Рима в Гаэту. Объявленная амнистия, выведшая на свободу тринадцать тысяч человек не укрепила его позиции. Где они все? Почему не сплотились вокруг своего понтифика? Его армия не оправдала его ожиданий. За все время они смогли вернуть под свой контроль лишь небольшой город Понтекорво, да и тот ненадолго. Так ли подобает биться за того, у кого есть власть над их телами и душами?

Все подобные мысли скорее всего окажутся непонятны современному читателю, но стоит отнестись к папе с пониманием. Проговорим это еще раз. Это очень важно понять. Он был заложником своих убеждений, пленником своей доктрины.

Неужели история вновь повторяется? Покидающие церковное государство города и области не могли не напомнить понтифику события трехсотлетний давности, когда в результате протестантской реформации, начатой Лютером, от Святого Престола одно за другим откалывались целые государства.

Коль скоро события вновь являют старые сценарии, то и действовать нужно по-старому. Необходимо провести новую контрреформацию. Тридентский собор защитил веру. Был строг и бескомпромиссен. Никаких поблажек для тех, кто проникся учением Лютера. Или принимай доктрину, или гори с отступниками в адском огне! Пришло время оставить свободные веяния. Они зашли слишком далеко. Прав был папа Григорий и его благочестивые предшественники, проводившие строгую консервативную политику.

Пий IX чувствует своим долгом сохранить позиции папства. От его былого либерализма не осталось и следа. И если он не в силах отстоять светскую власть папы, то защитить духовный авторитет обязан.

В 1864 году святой отец издает Силлабус, список важнейших и опаснейших заблуждений своего времени. Тем самым он повторяет путь давнего Тридентского собора. Верующие обязаны принимать учение церкви и ее видимого главы в чистоте, а если они желают куда-то там уклониться, то им стоило бы поостеречься и вспомнить о спасении души. В конце концов, государства приходят и уходят. Власть духовная вечна. Папа ее не отдаст. В Силлабусе он жестко осудит всякий рационализм, социализм, коммунизм и даже либерализм. Хватит игр. Верующие прислушаются к голосу своего первосвященника, побоятся перечить. Попробуйте теперь проводить свои революции!

Все эти мысли по большей степени были бравадой. Конечно, нельзя обесценивать те папские документы.

Безусловно, они внесли вклад в историю церкви. Однако, на практике мало чем повлияли на ход событий. Что может сделать простой верующий ремесленник, путь даже полностью разделяющий позицию папства, когда в глобальных процессах объединения задействованы совсем другие силы.

Римский епископ отныне мог защитить только свою духовную власть. Впрочем, ей пока ничего не угрожало. Верующие не сомневались в величии своего папы, а политиков и революционеров это слабо заботило. Ну, существует институт церкви со своим главой, и пожалуйста. Пусть занимается своими делами, в которых он сведущ. Наше дело собрать и укрепить страну.

Так и случилось. В 1870 году Папская область прекратила свое существование. Королем единой Италии стал Виктор Эммануил II. Папа утратил Рим.

Глава 7
Римский вопрос

«Рим остается моим!» — в гневе кричал Пий IX, узнав, что Квиринальский дворец более ему не принадлежал, но был присоединен к королевству Италия. Ходит легенда, что понтифик так сильно махнул рукой, указывая на городской пейзаж за окном, что с его пальца слетел папский перстень и со звоном ударился о пол. Если это и выдумка, то она не лишена изрядной доли символизма. Светская власть римского епископа окончательно ускользнула из его рук.

Несложно себе представить внутреннее состояние папы Мастаи. За прошедшие столетия понтифики настолько привыкли к роли мирских владык, искусно вплетая ее в церковную идеологию, что утрата господства фактически обездвижила святого отца. Он искренне не понимал, каково его нынешнее положение. С одной стороны, его духовный авторитет не пал. К нему по-прежнему относились с высочайшей долей пиетета и уважения. С другой стороны, он разом лишился всего, чем обладал и руководил. Изрядная доля папской деятельности теперь просто отпадала за ненадобностью. Чем управлять? Что делать? Как дальше существовать? Читатель мог бы, вероятно, посоветовать папе вспомнить о богослужениях. Ведь он — священнослужитель. Однако, его святейшество никогда про них не забывал. Лишь недавно он прекратил ежедневное совершение мессы по причине болезни ног. В любом случае, если сконцентрироваться только на молитве и совершении богослужебных ритуалов, то чем владыка царей и князей будет отличаться от простого сельского священника? В конце концов, каждый епископ имеет свою епархию, а чем обладает епископ Рима, утративший Рим? Неудивительно, что в подобной ситуации самой закономерной реакцией папы Пия IX стало жесткое неприятие нового порядка и новой власти.

Понтифик принял непростое и тяжелое решение. Вместе со всем двором и высшим духовенством он отправился на Ватиканский холм, где уже много сотен лет находился еще один центр папского господства. На располагавшийся там Апостольский дворец с бесценными шедеврами Рафаэля и Микеланджело никто не претендовал. Огромный собор святого Петра новую власть, разумеется, тоже не интересовал. Как, впрочем, и все храмы. Риссорджименто, в отличие от Французской революции, не было манифестом секулярного мира. Церковь в Италии продолжала и продолжает до сих играть весьма значительную роль в жизни страны.

Итак, папа перебрался в Ватиканские владения, до сих пор фактически принадлежавшие церкви. Там понтифик с присущей его сану помпой заявил, что не признал и никогда не признает законности новой власти, объявляет себя пленником у так называемого королевства Италия, никогда более не покинет Ватиканского холма и просит всех верующих молиться за него. Такое поведение папы породило ситуацию, известную как римский вопрос, которая продлится без малого шестьдесят лет.

Разумеется, это не могло не принести последствий. Верующие католики, которых до того момента, возможно, не сильно заботила текущая политическая обстановка, на сей раз ощутили атмосферу чего-то нехорошего. Становилось понятно, что как раньше уже не будет. Особых волнений в народе не последовало, однако, духовенство, вынужденное едва ли не на каждой проповеди объяснять людям, что же произошло, вызывало у властей раздражение. Они обладали несравнимо меньшим влиянием на умы, чем церковь. В этом государство не могло с ней даже сравниться, а получать в самом начале беспорядки никто не хотел.

Папа Пий IX это очень хорошо понимал. Он чувствовал, что в его руках есть орудие, пусть и невидимое, которое у него отобрать будет очень непросто. Этим орудием он еще сможет побороться за свою власть. Бить оно может не хуже копья и меча.

Движимый целью еще больше укрепить свой духовный авторитет, папа не ограничился Силлабусом. Он пошел еще дальше. В 1870 году он созывает Первый Ватиканский собор, на который съезжается множество иерархов и теологов. На нем, в окружении высшего духовенства, он провозглашает догмат — непреложную истину о безошибочности римского первосвященника. Многие и по сей день думают, будто бы папа объявил себя безгрешным, от чего ошибочно используют слово «непогрешимость» и незаслуженно обвиняют Католическую церковь. На самом деле Пий IX утвердил учение о том, что римские папы не могут ошибаться в вопросах, касающихся христианской веры и морали. Когда епископ Рима будет торжественно учить с кафедры по этим вопросам, верующим вменяется в обязанность быть абсолютно убежденными, что в этот момент его святейшество огражден защитой Божьей от любой ошибки.

Под область веры и морали можно подвести очень и очень многое. Такое положение дел, безусловно, укрепляло власть папы над людьми, которые, хоть и стали подданными нового королевства, остались, тем не менее, католиками.

Не все восприняли теологические нововведения с энтузиазмом. Часть духовенства и верующих не признала учения о папской безошибочности и порвала отношения со Святым Престолом. Эта группа христиан смогла в дальнейшем не распасться, но, напротив, собраться в отдельную организацию, которая существует и по сей день и известна как старокатолики.

Оставшиеся годы своего понтификата папа, как и обещал, провел затворником на Ватиканском холме.

Он больше никогда не выходил за его территорию. Оставаясь епископом Рима, Пий IX уже не посещал его храмов, а дворцы вечного города он окончательно утратил. Святой отец скончался в 1878 году возрасте восьмидесяти пяти лет. Очередной приступ эпилепсии остановить не удалось, и на тридцать третьем году своего понтификата, самого долгого в истории, умер последний папа-монарх.

Он взошел на престол, подобно своим славным предшественникам, полный державного величия, а закончил свое правление ватиканским затворником, сохранившим лишь духовную власть. О его смерти также объявит колокол, а тиару на гербах заменит зонт. Древний институт папства продолжит жить, хотя, прежним он уже не будет. Грядут новые перемены. Изменится в очередной раз и церковь вместе со своим земным главой. Этих перемен будет еще очень и очень много, но образ понтификов Нового времени создал именно он, граф Джованни Мария Мастаи де Ферретти, папа Пий IX.

Часть III

Лев XIII. Под звуки индустрии.

Глава 8
Нам нужна гибкость

Серебряный молоточек, коснувшийся лба покойного папы Пия IX держал в руках граф Винченцо Джоакино Печчи, епископ Перуджи и кардинал камерленго.

20 февраля 1878 года он покинет Сикстинскую капеллу и предстанет перед верующими на балконе собора святого Петра с именем папы Льва XIII.

Через четверть века его лицо станет первым в истории, которое запечатлеет уже не фото, но видеопленка. С архивных кадров на нас сквозь века будет смотреть уже пожилой, но гордо улыбающийся папа, аристократично закинувший ногу на ногу.

Фигура графа Джоакино, ставшего последним папой девятнадцатого и первым папой двадцатого века, была результатом политического решения конклава. Голосующие кардиналы пришли к выводу, что после всех потрясений, которые выпали на долю церкви, им нужен понтифик, который сможет проводить настолько гибкую политику, что сможет вывести папство из изоляции, урегулировать его правовой статус, до этого момента фактически не разрешенный, и снять то напряжение, которое успело накопиться между обществом и церковью.

К тому моменту выборщики еще не знали, что все произошедшие события являлись только первым актом в драме перемен. Так или иначе, но труба на крыше вновь явила белый дым, и кардинал камерленго был избран епископом Рима.

На конклаве, происходившем теперь под сводами старинной Сикстинской капеллы, не было противоборства двух партий, как это часто случается. На сей раз всем преосвященным избирателям было ясно, что церковь находится в кризисе. Они не спешили, однако, винить в этом самих себя. За последние годы в умах высшего духовенства жила и крепла мысль о том, что мир решительно отходит от идеалов христианского учения, и что его необходимо отвоевывать. Добровольную самоизоляцию папства многие видели ошибкой Пия IX, а потому стремились избрать такого понтифика, который, осуждая современный мир за его заигрывания со всеми возможными секулярными тенденциями, разумно осудит и некоторые неверные шаги церкви.

Решение столь непростой и обоюдоострой проблемы было поручено графу Джоакино, обладавшему незаурядными умственными способностями и широким кругозором. В эту эпоху церкви требовался папа-политик, а качествами, столь необходимыми мудрому государственному деятелю, обладал именно новоизбранный Лев XIII.

Занятно, что именно он, еще будучи кардиналом, побудил папу Пия IX составить Силлабус и осудить все современные тенденции, однако, это не повлияло на решение выборщиков, которые видели в нем будущее, необходимое церкви, оказавшейся в новых реалиях. Кем был этот человек? Что видели в нем его современники? Возможно, история его жизни прольет свет на эти вопросы.

Молодой граф родился в 1810 году в богатой семье римских аристократов. С самого юного возраста он проявлял необычайную эрудицию и был разносторонне образованным человеком. Пока его сверстники, избалованные прелестями аристократической жизни, с трудом осваивали азы грамматики, Винченцо Джоакино Печчи с легкостью слагал на латыни стихи собственного сочинения и большими кусками по памяти цитировал Данте.

Особую любовь, впрочем, граф питал к религиозным дисциплинам. Достаточно рано он четко понял для себя, что хочет посвятить свою жизнь церковному служению. Для осуществления задуманного, Винченцо начал серьезно изучать теологию и философию в городе Витербо. Незаурядные способности молодого человека снова проявились в годы учебы, шокировав всех окружающих. Всего в двадцать шесть лет он уже стал доктором наук в области богословия и канонического права.

Не стоит думать, что церковные дисциплины являются чем-то несерьезным. Не знакомому с этой областью знания читателю может показаться, будто бы ничем, кроме заучивания наизусть молитв, церковнослужитель и не занимается. На самом же деле христианская наука — это две тысячи лет развития гениальной мысли, открывающей удивительные грани бытия. Многие теологи и философы на протяжение всей истории пытались раскрыть секреты мира метафизики и определить место и назначение человека перед Богом. Огромные фолианты, густо исписанные мелкими буквами, хранятся в самых авторитетных библиотеках земли. На их полках хранится давняя история религиозного поиска и развития. Многие гении пера и кисти оставили нам свое гениальное наследие, вдохновленные теологической мыслью. Что стало бы с миром, если бы можно было изъять из него всё, что имеет отношение к христианскому богословию? Мы бы враз лишились шедевров ренессанса, потрясающей архитектуры старой Европы, музыкальных произведений Баха и Моцарта. Словом, молодому Джоакино Печчи было, что изучить.

В возрасте двадцати семи лет он становится священником. На столь одаренного клирика обратил внимание папа Григорий XVI, назначив его личным прелатом. Не успев принять священный сан, дон Джоакино уже удостаивается права титуловаться монсеньором. Многие клирики трудятся много лет, но так и не занимают должностей, дарующих такую привилегию, а кто-то обретает ее уже в преклонном возрасте. В случае с графом Печчи, думается, всё было справедливо и заслуженно.

Высокое звание налагало на его обладателя столь же высокую ответственность. Своими титулами в церкви не принято кичиться. Их воспринимают как один из способов служения Святому Престолу. Так, молодой дон Джоакино отправился для несения трудов в прекрасную провинцию Кампанья, родину церковного колокола, славящуюся райскими пейзажами побережья Амальфи.

Отнюдь не для отдыха и тихой молитвы среди холмов и побережий был послан Джоакино в городок Беневенто. В те годы там бушевал бандитизм, который фактически парализовал в жизнь в регионе. Местные власти справлялись из рук вон плохо. Потребовалось вмешательство самого папы. Его личный прелат прибыл в город тогда, когда он фактически задыхался от разгула преступности.

Мир церковный разительно отличается от мира обыденного. Там, под драгоценными сводами барочных потолков, в окружении великолепных фресок, люди в парчовых ризах, шитых золотой нитью, совершают что-то возвышенное и торжественное. Народ, пришедший посмотреть на это зрелище, настроен благодушно. Звучат григорианские песнопения и проповеди о любви и прощении. Люди призываются к покаянию и милосердию. Эти слова слушают те, кто готов и хочет их слушать. Насильно в храмы никого не приведешь.

Но несколькими кварталами далее на сырых и обшарпанных узких улицах царит бедность. Там не услышать высоких слов, не увидеть красот классицизма. Среди разлитых помоев и бегающих крыс в переулках поджидают голодные и бедные люди, вышедшие на тропу мародерства ради легкой наживы и от чувства безнаказанности. Это тоже подданые папы. Все они крещеные католики. Будущий понтифик впервые столкнулся лицом к лицу со своим народом.

Блестящего теоретического образования оказалось недостаточно для того, чтобы справиться с вполне ощутимыми проблемами, но и здесь у молодого прелата проявились его выдающиеся качества. Дон Джоакино принял энергичные меры по ликвидации бандитизма и вскоре преуспел, чем снискал уважение среди горожан и похвалу святого отца.

Затем последовало назначение в Брюссель, где священник познакомился с бельгийскими католиками и еще раз напомнил себе, что церковь не заканчивается за порогом римских храмов. Такой опыт в будущем принесет большую пользу тому, кто займет папский престол. Тем не менее, Бельгия стала тем местом, где дипломатическая карьера Джоакино потерпела крах. Урегулировать вышедший из-под контроля конфликт между католическим епископатом и членами ордена иезуитов в стране, которой управлял монарх-протестант, оказалось непросто. Прелат был отозван из страны.

Папа назначил его епископом Перуджи, и на много лет фигура будущего понтифика отойдет на второй план.

Тридцать лет без каких-либо назначений дон Джоакино Печчи останется на одном и том же месте. Да, в 1853 году он получит от папы Пия IX кардинальский сан, но это никак не поможет ему вернуться в Рим. Иерарх останется вне курии и будет вести тихую жизнь священнослужителя и проповедника. Год за годом пролетят двадцать лет пастырской работы, как вдруг неожиданно придет назначение на одну из ключевых должностей при Святом Престоле. Кардинал занял должность камерленго. Это означало, что в случае смерти понтифика, он обретет всю полноту власти на период вакантного престола. Так и случилось. Трижды коснувшись серебряным молоточком лба почившего папы, Винченцо Джоакино Печчи обрел эту власть. Он уже не отдал ее. Она осталась с ним в тот момент, когда граф и кардинал принял каноническое избрание его римским первосвященником и выбрал себе имя Лев.

Глава 9
Нестерпимая обида

Буквально с первого дня своего понтификата Лев XIII оказался в совершенно нетипичных для папства условиях. С одной стороны, католическая доктрина, признававшая епископа Рима наместником Божьим и владыкой царей и князей, не была изменена и никуда не исчезла. С другой стороны, папа утратил всю свою светскую власть и находился в подвешенном положении, проживая в своих владениях на Ватиканском холме, которые оставались за ним только потому, что государственная власть особо на них не претендовала. Случись такое, едва ли у понтифика хватило бы сил их удержать.

От папы Джоакино все ожидали решительных действий, которые смогут поправить изрядно пошатнувшееся церковное положение. Конечно, он и сам это прекрасно понимал, однако, чувствовал полную растерянность. Достаточно быстро обнаружилось, что его святейшество весьма заинтересован в возрождении Папской области или хотя-бы части церковного государства. Это вполне объяснимо. Каким бы образованным и прогрессивным он не был как человек, будучи папой, он искренне не понимал, как и чем ему следует править. Вековую концепцию понтифика-монарха изжить так просто не удастся. Следуя своему предшественнику, папа Лев также решил остаться ватиканским затворником, демонстративно не покидая своих владений и не признавая власть королевства. Интересно заметить, что сами понтифики именовали себя не иначе как узниками, хотя никто и никуда их не заключал и ни к какому затвору не принуждал. Вряд ли кто-то стал бы противиться приезду святого отца в одну из папских базилик Рима, но этот тихий бунт виделся уязвленным папам необходимым шагом.

Так или иначе, но проблемы, с которыми довелось столкнуться предыдущему понтифику, оказались только частью больших свершений. Папе Льву XIII предстояло встретиться лицом к лицу уже не с территориальными переменами, но с решительным изменением всего общества. На смену феодальному строю приходил строй буржуазный. Крестьяне и земледельцы переставали быть основой экономики многих стран, в том числе и с преобладающим католическим влиянием. Нагрянула эпоха капитала, торговой, финансовой и предпринимательской деятельности. Этот строй продержится недолго. В некоторых государствах он вообще пройдет незаметно и сольется с другим, пришедшим ему на смену. Конец девятнадцатого и начало двадцатого века станут отправной точкой в развитии индустриальной эпохи.

Одна за другой по всей Европе взмывали вверх трубы заводов, гудели двигатели, работали станки. Применялись достижения научно-технического прогресса, который развивался, подобно штормовому урагану. Менялся мир, менялись люди, менялось их сознание.

Первое, что понял папа-политик, это необходимость смены курса правления. Ориентация на одну только аристократию явно устарела. Развитие рынка товаров и услуг, рост урбанизации и улучшение качества жизни превращали людей из черни в личностей. При таком положении дел вести политику, опираясь лишь на авторитет монархов, и оставлять за церковью образ чего-то великого и недосягаемого, доступного в полной мере лишь благородным, было бы явной ошибкой. Папа начинает говорить с людьми.

Свою программу правления он представляет в энциклике, которую традиционно озаглавливает по первым словам текста: «В непостижимых замыслах Божьих». Подобные окружные послания епископы Рима пишут несколько раз за все время своего правления, отмечая в них важные социальные, политические или религиозные вопросы. Число таких обращений варьируется от папы к папе, и в целом писать или не писать энциклику, зависит только от него. Редко понтифики издавали их больше десяти за жизнь. Папа Лев XIII обнародовал их восемьдесят восемь. В его годы не существовало радио и уж тем более телевидения. Перо и бумага были единственным средством связи. И понтифик его использовал. Глава церкви активно говорил со своими верующими, и это, безусловно, делает ему честь.

В своей первой энциклике папа Лев проявил ту двойственность и неопределенность, с которой он взошел на престол, и которая очевидным образом беспокоила его сердце. В центре внимания святого отца находился римский вопрос. Эта рана была еще свежа и кровоточила. Данную проблему папа помещает в рамки безусловного зла, оценивая ее как действия врагов церковного порядка. Пересмотр государственных границ он называет атакой на церковь, ее дискредитацией, возбуждением ненависти к ее священным границам, позором и клеветой. Текст буквально сквозил обидой и разочарованием. Видно, как автор изливал для людей на бумаге свою боль. Это приближает персону недосягаемого понтифика, делает ее ближе к простым людям. Папа словно говорил со своим народом и так по-человечески сетовал ему на произошедшее. В этих словах печали открывалась и его натура новатора. Он отнюдь не хотел видеть церковь пережитком средневековых устоев и от этого еще острее переживал кризис. Словно убеждая самого себя и верных католиков в истинности своих убеждений, его святейшество впервые в истории папства употребляет слово «прогресс», столь не типичное для консервативного церковного сознания. Папа Лев жалеет и хвалит церковь, называет ее результатом цивилизации и источником подлинного развития. Как можно считать ее противницей прогресса? Зачем лишать ее подобающего высокого положения? Все эти вопросы святой отец словно оставляет на бумаге, не ожидая никакого ответа.

Своим верующим он предлагает идти по пути, который, очевидно, обозначил для себя самого. Принять новую власть для него невозможно, но подбивать людей к революции значило бы окончательное уничтожение папства, у которого не хватит сил себя защитить. Нужен некий срединный путь, который понтифик и излагает на страницах энциклики. Верующие католики могут и должны принимать достижения современной науки и прогресса. Избегать ханжества не означает утратить благочестие. Однако, всегда надлежит помнить о нерушимом авторитете церкви и строго следовать ее учению.

Таким образом Лев XIII обозначил план своего правления. Он будет стараться интегрировать в жизнь капиталистического общества древний и консервативный институт церкви, но его доктрину он полагает неизменной, вечной и обязательной.

При таком положении дел остается лишь одна составляющая, которую можно попытаться придать хоть какой-то огранке, чтобы церковь смогла выжить и окрепнуть. Это — социальное учение.

Глава 10
Богачи и бедняки

12 апреля 1891 года. Под звон колоколов верующие собрались в соборе святого Петра. В этот день отмечался праздник пальмового воскресенья. Святой отец в сопровождении высшего духовенства и куриальных сановников совершал торжественное богослужение.

Пышная процессия чинно двигалась по огромному собору под приветствия ликующей толпы. Преосвященные кардиналы, облаченные в высокие белые митры и бархатные багряные ризы, плавно огибали сень над центральным алтарем, творение архитектора Бернини, держа в руках пальмовые ветви. Вслед за ними двумя рядами шли статные, аристократичного вида мужчины, одетые в черные и малиновые камзолы. На их груди красовались различные ордена, расположившиеся вдоль шелковой ленты небесно-голубого цвета, свисающей через плечо каждого из них. Это были седиари, придворные на службе у Святого Престола. Они несли на плечах высокий и богато украшенный золотым тиснением трон, в котором располагался папа Лев XIII во всем своем великолепии. Его голову венчала великолепная тиара, украшенная, как мы уже знаем, тремя коронами. Ее выполнили специально по высочайшему заказу. Понтифик убрал со своей тиары обилие жемчугов и драгоценных камней, превращающих ее в единую композицию. Напротив, он пожелал изготовить столь важный атрибут папского величия из серебра, а каждую из корон отделать золотом, чтобы они явно выделялись. Более того, формы этих корон уже не напоминали ободы, но устремлялись вверх острыми углами, полностью повторяя форму королевских. Неизвестно, кому именно и что хотел доказать святой отец. Короля Умберто I вряд ли беспокоил внешний вид папской тиары, а простой народ был в любом случае счастлив от одной только возможности лицезреть наместника Бога на земле.

С его плеч спускалась длинная, полностью закрывающая фигуру понтифика мантия, густо расшитая золотыми цветочными узорами. Руки папы Льва были скрыты от верующих бархатными алыми перчатками, на каждой из которых были вышиты инициалы Иисуса Христа. На левом безымянном пальце играл на солнце папский перстень. Над венценосной главой понтифика раскинулся широкий балдахин, который тоже несли седиари. Изнутри он был также богато расшит всевозможными узорами, а в центре красовался образ белого голубя — символ Святого Духа, который покрывает и защищает римского папу от всякого зла. По обе стороны трона вверх вздымались два веера, украшенных павлиньими перьями. Конечно, ими никого не обмахивали, словно вавилонского царя. Веера эти, как и все остальные атрибуты, были призваны продемонстрировать папское великолепие и могущество. С утратой земного господства понтифики не поспешили, однако, отказаться от всех подобных инсигний. Напротив, некоторые из них, начали демонстрироваться с еще большей помпой.

Не отрывая взгляда от горизонта, папа, словно никого не замечая, благословлял толпу собравшихся людей. Он не говорил с ними, не обращал внимания на их радостные возгласы и приветствия, не смотрел в их сторону. Он продолжал придерживаться образа, избранного его предшественниками. Папа римский предстоит только перед Богом. Простые люди для него лишь масса. Понтифик сохранял свое великолепие тогда, когда от подобного отказались многие монархи его времени. Так ненавистный ему король Италии носил уже строгий мундир, хоть и расшитый золотом и украшенный лампасами.

О чем размышлял преемник апостола Петра, проезжая по площади в столь грандиозной процессии? Мы никогда этого не узнаем. Возможно, он вспоминал былое величие папства и думал, как бы вернуть хоть часть церковного государства. Это могло бы дать ему возможность войти в состав итальянского королевства на правах союзного князя. С другой стороны, это означало бы компромиссную уступку и согласие с новым порядком. В любом случае, вряд ли его в тот момент волновали проблемы рабочего класса и социальные вопросы. Однако, озаботиться ими папе все-таки пришлось.

Да, он писал энциклики и обращался к людям. Да, он говорил проповеди, как и его предшественники, но начал активно заниматься проблемами людей индустриального общества папа только тогда, когда понял, что это делают уже другие. В частности, социалистическое рабочее движение. Этого еще не хватало! Такими темпами церковь и ее глава совсем будут вытеснены из жизни современного мира.

Святой отец спохватился относительно поздно. Очень скоро рабочее движение переросло в международное политическое явление, а Италию охватили массовые забастовки. Если бы что-то подобное произошло ранее, понтифик должен был вмешаться как суверен и глава государства. Сейчас же делать что-либо подобное папа был не обязан. Тем не менее, ощущая необходимость высказаться, Лев XIII издает свою знаменитую энциклику «Желание нового», в которой затрагивает основные вопросы, волнующие изменившееся общество. В строгом смысле это не было очередным окружным посланием, а скорее обращением его святейшества ко всем епископам церкви, текст которого был размещен на первой полосе свежего номера газеты «Римский обозреватель».

В своем открытом письме понтифик затронул очень важные вопросы. В первую очередь они касались положения рабочего класса, к которому теперь относилось большинство верующих.

Тот текст, который ожидал их в утреннем выпуске, по праву может быть назван основоположником христианской демократии. Папа явил миру тектонические изменения церкви. Она говорила уже не языком князей и аристократии, на заходила в дом к каждому, кто приносил туда купленную газету.

Впервые в истории святейший отец, чья личность всегда была окутана ореолом сакральности, говорил с людьми о них самих. Верующим доносились идеи о том, что они имеют право на частную собственность, на справедливую оплату труда и достойное содержание своих семей.

Враз оказалось, что социальные проблемы не чужды церкви. В людях, привыкших к тому, что их воспринимают как безликую паству, это произвело настоящий фурор. Папа добился желаемого эффекта. Разговор с простыми верующими на их языке сблизил церковь и общество гораздо сильнее пышных церемоний и помпезных торжеств. Энциклика Льва XIII была и остается основой католического социального учения. В будущем римские епископы обнародуют свои окружные послания, затронут новые проблемы, но в основу своих мыслей они будут полагать труд папы Джоакино Печчи.

Он и сам не остановится на достигнутом. Весь свой понтификат папа Лев будет интегрировать церковь в стремительно меняющееся общество. Проблем на этом пути будет очень много. Рабочие партии будут враждовать друг с другом, между богатыми и бедными будет оставаться пропасть непонимания, во многих католических государствах социально классовые категории будут пересматриваться по нескольку раз. Всё это будет, но главный шаг уже был сделан, начало положено. Церковь обратила внимание на свой народ.

Понтифик даже потребует от французского духовенства прекратить борьбу с республикой, чем положит начало к примирению религии и власти. Лишь одно папа считал невозможным. Все чаще звучавшие голоса, призывающие отделить церковь от государства, святой отец решительно отвергал как ересь. Еще долго римские епископы будут считать религиозную свободу противной учению церкви и ее высокому положению, которое бескомпромиссно должно сохраняться в европейских государствах.

Пройдут годы. Понтифики переосмыслят и этот вопрос. А пока первый папа новатор с размахом отпраздновал четверть века своего правления. Люди любили его. Государства признавали его авторитет. Сам же Лев XIII продолжал тихо бунтовать против объединенной Италии. Он скончался ровно через пять месяцев после юбилея и был погребен в базилике святого Иоанна на Латеранском холме. В кипарисовом гробу с тремя монетами в руке папа Джоакино Печчи впервые покинул Ватикан.

Часть IV

Пий X. Папа маленьких людей.

Глава 11
Неожиданный поворот

31 августа 1903 года двери Сикстинской капеллы были заперты. Начался конклав. В отличие от предыдущих, он не был для преосвященных избирателей чем-то неопределенным. Многие полагали, что выбор уже предрешен, и с большой долей вероятности трон святого Петра займет государственный секретарь Святого Престола кардинал Мариано Рамполла. Сицилийский маркиз был любимцем покойного папы Льва, и тот всячески возвышал своего протеже, очевидным образом видя в нем преемника. Вне всяких сомнений, свою волю святой отец озвучивал в кардинальской коллегии. Эти предположения легко подтверждаются тем фактом, что уже в первом туре Рамполла набрал значительное число голосов и уже вскоре должен был стать следующим римским епископом.

Так бы и случилось, если бы не одно весьма занятное событие. В традиции папских выборов уже давно закрепилось право вето, которое на кандидатуру мог налагать кто-то из католических монархов. Светские правители, впрочем, этим правом почти никогда не пользовались, предпочитая не вмешиваться в церковные дела, но в этом случае всё пошло по совсем иному сценарию.

В тот момент, когда Мариано Рамполла был уже близок к избранию, голос возвысил польский кардинал Ян Пузына, который объявил достопочтенным избирателям, что его величество император австрийский Франц Иосиф, пользуясь своим правом католического монарха, налагает вето на кандидатуру государственного секретаря. Повисла неловкая пауза. С одной стороны, времена были уже не те, и проигнорировать требования монарха выборщики, в общем-то, могли. С другой стороны, никто особо не желал ссориться, а потому пришлось фактически заново начинать всю процедуру голосования.

Тут-то и встал закономерный вопрос. Каким доложен быть следующий папа? Два предыдущих понтифика, которые поделили между собой почти шестьдесят лет правления, разительно отличались друг от друга. Если папа Мастаи закрепил за собой образ консервативного правителя, то Джоакино Печчи, как мы уже могли понять, прослыл довольно прогрессивным. Разумеется, под сводами капеллы находились как сторонники жесткой политики, так и те, кто тяготел к продолжению умеренно-либерального курса.

Резкое вмешательство монархии в ход голосования не только продлило конклав, но и сделало его местом проведения вполне длительных дебатов. Иерархи присматривались друг к другу, голосования не приводили к искомому результату, а из трубы раз за разом показывался черный дым, разочаровывая толпу верующих,

ожидавших появления на балконе собора святого Петра кардинала, который объявит им, наконец, имя нового понтифика. Процесс усложнялся еще и тем, что оскорбленный кардинал Рамполла отчаянно пытался сохранить свои позиции и удержать за собой лагерь голосовавших за него иерархов, убеждая их в нецелесообразности послушания какому-то австрийскому императору, который решил ощутить себя средневековым властителем с безграничными полномочиями. Подумаешь, вето. А что он сделает? Войной пойдет? Пусть идет на Рим. Нас же потеснили оттуда, мы лишь священники без крыши над головой!

Попытки Рамполлы не увенчались успехом, равно как и поиски подходящей кандидатуры. Тогда неожиданно внимание кардиналов-избирателей было обращено на того, кто никак не ожидал избрания. Этим человеком оказался простой и скромный патриарх Венеции Джузеппе Мелькиоре Сарто, который был известен своей набожностью и аскетичным образом жизни.

Действительно, а почему бы не Сарто? Возможно, церкви стоит взять паузу в ее стремительном следовании духу времени, которое всячески подогревал папа Лев. Оказалось, что такое мнение разделяет большинство выборщиков, что к концу пятого дня голосования привело к появлению долгожданного белого дыма. Папа, наконец, был избран.

Свою отрешенность от курса предыдущего понтифика Джузеппе Сарто явил практически моментально, выбрав себе имя Пий Х. В тот момент все разом поняли, что грядущий понтификат будет консервативным.

Новоизбранный папа не был политиком. Его мало интересовали те изменения, которые проходили в мире. Он ни с кем не желал конфликтовать и каким бы то ни было образом вмешиваться в возню. Свое предназначение он уже много лет видел в пастырском служении, не изменив себе даже тогда, когда стал кардиналом.

Сарто был очень простым и скромным в быту человеком. Папский протокол будет всю жизнь тяготить его, и понтифик станет его нарушать всегда, когда это представится возможным. В первые же минуты своего правления папа практически бегом бросился к балкону святого Петра, чтобы встретиться с теми, с кем так искренне общался всю жизнь. Остановил его лишь декан коллегии кардиналов, который фактически перекрыл собой путь и со всяческим уважением напомнил святому отцу, что его появление на балконе будет иметь политические последствия и может быть воспринято как признание власти королевства над Римом. Понтифик заметно опечалился от того, что в такой день его сразу стали загружать тонкостями политических интриг, но спорить не стал. Папа преподал приветственное благословение людям с внутренней балюстрады собора, пополнив тем самым число «ватиканских узников».

Наступало очень необычное время в новой истории римских пап. Во главе церкви встал человек, которого мала интересовала политика. Он, как и все католики, принимал доктрину о папе-монархе, владыке царей и князей, хотя и не стремился как-то интегрировать это учение в реальную жизнь. Его больше заботила чистота церковного учения. В этом плане понтифик оказался совершенно бескомпромиссным консерватором, который будет защищать догму на протяжение всего своего правления.

Некоторые будут оценивать его понтификат как шаг назад в развитии церкви. Кто-то будет, напротив, говорить о нем как об оплоте веры. Каким на самом деле был папа Джузеппе Сарто? На такой вопрос нельзя дать однозначный ответ. Читатель сам сможет сделать свои выводы, погрузившись в историю этого неоднозначного, но безусловно интересного человека.

Глава 12
Совсем другой

Выходец из простой семьи, он являл собой полную противоположность папам аристократам, знавшим себе цену и так помпезно демонстрировавшим свое королевское достоинство. Джузеппе Мелькиоре Сарто не имел титул ни графа, ни маркиза. Он был сыном простого работяги. Кто-то говорит, что отец будущего папы трудился почтальоном, некоторые свидетельствуют, что он был сельским сапожником, а может быть, в разные годы он менял профессию. Да какое это имеет значение? В сравнении с понтификами голубых кровей, получившими в юности блестящее образование и сделавшими прекрасную карьеру, Мелькиоре Сарто вряд ли мог претендовать на что-либо подобное.

Раннее утро 1844 года. Небольшой городок Риезе близ Венеции просыпается под лучами восходящего солнца. По пыльным дорогам вдоль золотых полей и гордых кипарисов идет мальчонка в стоптанных башмаках и с потертым кожаным портфелем. Юный Джузеппе спешит на уроки. Ему предстоит пройти еще четыре мили, прежде чем он сядет за парту. Природа улыбается молодому школьнику. Порхают бабочки, поют птицы. Но медлить нельзя. Родители каждый день напоминают сыну о необходимости учиться. Они хотят, чтобы его жизнь устроилась лучшим образом. Три его сестры живут в Риме на пороге бедности, брат стал почтальоном, как и отец. Если Джузеппе хочет чего-то другого, он должен продолжать шагать. Каждый день. Туда и обратно.

Образование его было весьма скромным. Даже латынь, так необходимую ему как верующему католику, а в будущем и как священнослужителю, он изучал с приходским сельским священником. Школу Джузеппе закончил довольно неплохо, в результате чего смог продолжить свое обучение в гимназии в Кастельфранко. К моменту завершения образования набожный юноша окончательно решил посвятить себя служению церкви. В возрасте двадцати пяти лет он принимает монашество. Этот шаг, не совсем понятный читателю, на самом деле добавляет весьма значительные штрихи к портрету Мелькиоре Сарто. Католические священники не имеют права на семью. Человек, решивший принять сан, всю жизнь проживет в одиночестве. Монашество в данном случае не является альтернативой семейной жизни, но служит для избравшего этот путь способом более тесной связи с молитвенной и созерцательной жизнью. В то время, как все преемники будущего папы в его возрасте стремились построить успешную карьеру, Джузеппе углублялся в духовные упражнения и миссионерскую работу. Он видел себя не церковным бюрократом, но пастырем. По этому пути он старался идти всю жизнь.

Вместо того, чтобы взбираться по лестнице куриальной дипломатии, он последовательно занимал все должности, которые сулили ему лишь скромное положение сельского духовника.

Став священником, Сарто нес различные приходские послушания. В конце концов, он получил назначение на довольно бедный приход в Сальцано. Там будущего понтифика ждал маленький и полуразвалившийся храм, который ему предстояло восстанавливать. Трудясь единственным священником в маленьком отдаленном приходе, Джузеппе волей-неволей должен был стать и плотником, и маляром, а также разбираться в качестве штукатурки и строительных материалов. День за днем молодой священник собирал деньги с пожертвований, покупал необходимые инструменты и сам восстанавливал храм. Порой ему помогали его прихожане, трудившиеся со своим пастырем бок о бок, а порой он оказывался в полном одиночестве, выполняя те работы, которые были ему под силу. Сняв грязную строительную одежду, дон Сарто облачался в черную сутану и шел совершать мессу в том самом месте, где часом ранее орудовал мастерком. День за днем протекала тихая жизнь. Священнику удалось восстановить не только свой приходской храм, но и местную старенькую больницу, в которой несколькими годами позже он будет помогать больным во время эпидемии холеры, прокатившейся по северной Италии. Люди полюбили дона Джузеппе. Такие священнослужители, как он, всегда обретают поддержку и благосклонность простого народа.

Во время мессы духовенство часто надевает богатые бархатные или парчовые ризы, на которые простому сельскому прихожанину не заработать никогда. Да, церковь богата. Вся суть в том, что будет делать священник, когда снимет с себя всё это великолепие. Закроется в залах палаццо или пойдет вместе с прихожанами ремонтировать стену в госпитале? В этом главный вопрос. Дон Джузеппе дал на него четкий и однозначный ответ.

Молодой деятельный пастырь вскоре привлек внимание церковного руководства. Последовало очередное назначение. На этот раз Мелькиоре Сарто предстояло трудиться канцлером епархии в Тревизо, а также ректором местной семинарии. Вспоминая завет родителей о необходимости учиться и свои долгие дороги до школы и обратно, Джузеппе, пользуясь полномочиями новой должности, всячески пытался добиться решения проблемы образования. В то время молодежь из незнатных семей довольно часто была лишена возможности какого-либо обучения, отчего многие ходили неграмотными всю свою жизнь. Дон Мелькиоре Сарто изо всех сил старался сделать так, чтобы каждый в его регионе мог получить образование, в том числе и религиозное. И это ему удалось. Конечно, школы смогли вместить не всех, да и не каждый был желающим.

Сейчас это кажется странным, но в те далекие годы выходцы из крестьянских семей, не знавшие никакой другой жизни и не видящие иного будущего, просто не понимали, зачем им нужно умение читать. Да им и читать-то было особо нечего. Их поприщем были виноградники, пастбища, а позднее заводы и мануфактуры. Тем не менее, уровень образования при поддержке Мелькиоре Сарто значительно увеличился. Любовь к детям и их воспитанию будущий понтифик сохранит даже тогда, когда займет трон святого Петра.

С самого юного возраста Джузеппе был проникнут твердым убеждением, что только католическая вера содержит в себе всю полноту истины. Уже в ранние годы он очень хорошо разбирался в теологии. В годы служения приходским священником дон Сарто проводил воскресные занятия, на которых учил людей катехизису — основам веры. Став ректором семинарии, он не ушел полностью в работу с документами, как это делали другие, но оставил за собой преподавание двух важнейших, на его взгляд, дисциплин — догматического и нравственного богословия. Обучая студентов, Джузеппе не терпел даже малейших компромиссов в вопросах чистоты веры и горячо спорил со всеми, кто их допускал.

Уже снискав славу активного и деятельного священнослужителя, дон Сарто стал главным претендентом на вакантную должность епископа Мантуи. Святой Престол утвердил кандидатуру, и Джузеппе принял сан епископа. На новом месте он будет трудиться, не изменяя себе. Годы пройдут в молитвах, совершениях богослужений и преподавании основ католической веры для всех желающих. Уже не ожидая каких-либо перемен в своей жизни и полагая, что в Мантуи он останется до конца дней, епископ с полной неожиданностью для себя узнает, что его святейшество папа желает даровать ему сан кардинала и назначить на одну из старейших и почетнейших кафедр Италии — в Венецию.

Такое назначение во многом уникально. Помимо сана кардинала епископ Джузеппе Сарто обретал и титул патриарха, который исторически носили лишь иерархи Иерусалима, Лиссабона и той самой маленькой Венеции. Так уж повелось.

В возрасте пятидесяти восьми лет скромный пастырь, никогда не ожидавший и не желавший карьерного роста, стал кардиналом-патриархом. Он, впрочем, никак не возгордился от столь высокого назначения, а продолжил действовать так, как привык. Кардинал молился, служил, учил. Он не влезал ни в какие политические дрязги. Напротив, всегда их избегал и аккуратно призывал к тому же свое духовенство. Десять лет Джузеппе Мелькиоре Сарто проведет на древней земле дожей среди каналов, гондол и старинных домов, медленно уходящих под воду, пока с ним не случится то, что периодически случается с кардиналами. В 1903 году патриарх Венеции войдет в Сикстинскую капеллу, а выйдет оттуда епископом вечного города.

Глава 13
Чернила и фантики

Стремительное развитие уровня образования, науки, прогресса, да и общественной мысли в целом постепенно налагало неизгладимый отпечаток на людей двадцатого века. Если средневековый крестьянин не задавал никаких вопросов и покорно преклонялся перед священным авторитетом церкви, казавшейся ему чем-то надмирным и великим, то люди индустриального общества уже не так охотно шли по этому пути.

Справедливости ради стоит заметить, что не двадцатый век стал катализатором тех изменений, которые стали проникать за церковную ограду. Впервые это произошло еще в том самом средневековье, когда немецкий монах Мартин Лютер с успехом произвел свою знаменитую реформацию. Уже тогда оказалось, что люди устали от той кондовой религиозности, которая налагает на верующих целый ряд требований и обязательств, но мало что дает им взамен. Удручала общество и та колоссальная разница которую церковь являла в проповедях и в быту. Это была церковь богатых и знатных, которая, тем не менее, много требовала от простых и бедных. Это была церковь с монополией на знание, которое она преподавала лишь в том виде, в каком считала это уместным и подходящим. Это была церковь доктрины, которая грозила адским огнем за любое инакомыслие. Совершенно неудивительно, что такое положение дел привело к столь массовой поддержке реформистских идей монаха-бунтаря.

А затем произойдет Великая французская революция, которая под маской социально-политических перемен будет иметь ярко выраженный антицерковный характер.

Эпоха просвещения также внесет свои неизгладимые штрихи в портрет общественного сознания. Декарт, Дидро, Вольтер. Все они пошатнут вековые устои церковного порядка и впервые поставят под сомнение ее авторитет и учение.

К началу двадцатого столетия растущее влияние гуманизма и материализма поставят под сомнение само понятие «вера». В итоге европейское общество, в течение многих веков бывшее образцом католической религиозности, стало раскалываться на две условные составляющие. Одну представляли те, кто считал прогресс необходимой частью перехода от нецивилизованного общества к цивилизации. Они говорили отнюдь не о техническом прогрессе. Речь шла об усилении всякого экспериментального знания. Существует только то, что можно доказать. Вот их лозунг. Вторая часть, напротив, пыталась защитить веру всеми возможными способами, даже порой сознательно уходя в закрытый и безальтернативный фундаментализм. Естественно, первые считали вторых дикарями, а те их — безбожниками.

На самом деле все не так однозначно. Да, эти две группы безусловно существовали. Они в какой-то мере существуют до сих пор. Однако, среди верующих, но симпатизирующих науке, находились те, кто пытался идти путем компромисса и примирить науку с религией, а духовный опыт — с психологией. Основные идеи, которые сторонники союза веры и знания пытались привнести в мир, заключались в необходимости признать и принять рациональное зерно в мире религии. Не все непогрешимо и божественно. Даже Библия. Даже догматы. Долю человеческого фактора отрицать глупо и бессмысленно. Давайте постараемся сделать так, чтобы научное знание не враждовало, но дружило с нашей верой.

Естественно, проповедники этой концепции очень скоро прозвище «модернисты», которое в церковной риторике носило исключительно негативную окраску. Сейчас, конечно, их модернизм может показаться нам, людям двадцать первого века, весьма умеренным, но тогда для церковного благочестия это было невообразимой революцией. Если человек выступает против доктрины веры, значит он богохульник. Предлагать подобные идеи и при этом считать себя верующим? Это что-то невероятное.

К тому моменту, когда разделение на консерваторов и модернистов в церкви оформилось достаточно явно, на престол взошел человек, который всю свою жизнь положил на защиту католической веры в самом традиционном ее понимании. К какому из противоборствующих лагерей можно отнести новоизбранного римского епископа?

С одной стороны, папа Пий Х разрешил католикам голосовать, что фактически означало признание легитимности итальянского королевства. С другой стороны, этот вопрос относился к категории политических. Модернизм же в его религиозном понимании понтифик воспринимал так, как, наверное, не воспринимал никто. Это слово его по-настоящему пугало. Папа считал церковное обновление и либерализацию самой страшной ересью из всех возможных.

Несмотря на это, свою собственную жизнь он мог сделать достаточно простой. Взойдя на престол, Пий Х принес с собой в Апостольский дворец все те простонародные привычки, которые были с ним всю жизнь. Папа Сарто писал самой обыкновенной перьевой ручкой, отчего постоянно ставил кляксы на самых важных церковных документах. Вздыхая и по-детски улыбаясь, понтифик без малейшего смущения вытирал ручку о манжеты своей белоснежной сутаны, а потом ходил так в присутствии куриальных сановников и посмеивался в кулак, когда от него смущенно отводили взгляд. В общении папа был весьма демократичен, что разительно отличало его от предшественников. Он самостоятельно, без церемониймейстера, приглашал гостей войти и любезно рассаживал их в кресла.

Заняв престол, Мелькиоре Сарто продолжил использовать старенькие потертые часы и простой латунный нательный крестик. Когда его спрашивали, почему он носит столь простые вещи, папа растерянно отвечал, что других он с собой не взял.

Всю свою жизнь понтифик очень любил детей и по старой привычке стремился преподавать им катехизис, собирая вокруг себя множество малышей. В одном кармане его сутаны всегда были конфеты, которыми он щедро угощал детишек, а в другом шуршали фантики.

Ирония заключается в том, что человек считавший себя хранителем церковного устроения, семимильными шагами шел в сторону либерализации и демократизации института папства. Представить подобное поведение у его предыдущих понтификов просто невозможно. То были величественные папы-государи, не говорившие с людьми и даже не обращавшие в их сторону своего гордого взгляда. Пий Х стал их полной противоположностью. Он был папой маленьких людей, папой крестьян и рабочих, папой грязных рукавов и конфеток в кармане. Он не отменил векового церковного церемониала. Как и все до него, Джузеппе Сарто восседал на троне, носил драгоценности и венчался тиарой, но он удивительным образом мог разграничивать свою человечность и свой сан. Это не умели делать его предшественники, не сумеют и некоторые преемники.

Не будем пока спешить с выводами. Личность человеческая многогранна. Папа Пий Х был безусловно добрым и искренним человеком. Но черты его характера менялись в тот момент, когда дело доходило до вопросов веры и церковного благочестия. Тут от былого свободного папы, улыбающегося детям и застенчиво смеющегося в кулак, не оставалось и следа.

Глава 14
Готовый ударить

Отношение Пия Х к тем, кого он считал модернистами, балансировало между страхом и ненавистью. Когда святого отца просили быть снисходительнее к инакомыслящим, он наливался краской и менялся в лице.

Эти люди хотят чтобы к ним относились с мылом и ласками? А вы сойдитесь с ними в поединке. Они начнут бить вас кулаками так, что вы и сами не будете уже считать и измерять удары, но будете бить настолько сильно, насколько сможете.

Этими фигурами речи папа демонстрировал личное отношение к модернистам и свои собственные о них представления. В его словах была и субъективная оценка, и описание плана действий. От чего-то понтифику казалось, что любой, с кем он будет несогласен, попытается задавить его своей ложной аргументацией, а защитнику веры придется лишь отбиваться. Сейчас такая позиция кажется уже несколько наивной. Многие идеи тогдашнего модернизма ныне вполне официально приняты церковью. Ведутся диалоги, организуются круглые столы, представители клира занимают место во многих научных и даже межрелигиозных конференциях. Но в то время, в самом начале двадцатого столетия, традиционалисты уходили в глухой и порой агрессивный фундаментализм. Что служило причиной такого поведения? Чувствовали ли они в глубине души шаткость своих позиций перед лицом развивающегося научного знания? А может быть, они просто боялись нового и не знали, как себя вести? Однозначного ответа мы, наверное, уже никогда не узнаем и дадим читателю самому сделать собственные выводы. Одно ясно точно, свое желание бить настолько, насколько хватит сил, не измеряя удары, Пий Х вполне реализовывал на практике.

1 сентября 1910 года на всех священнослужителей, а также профессоров и преподавателей философско-теологических факультетов, словно снег на голову, свалилось новое папское требование. С этого дня каждый из них, равно как и новые клирики, посвящаемые в сан, обязаны были приносить клятву верности католической традиции и отвергать всякого рода модернистские веяния. Введение подобной присяги вызвало волну недоумений среди даже вполне лояльного духовенства.

Текст был составлен весьма занятным образом. Первая его половина подтверждала основы христианского учения, с которыми каждый католик согласен до сих пор. Таковые положения являются именно предметом веры и не могут быть вписаны в какую-либо научную концепцию, точно также как и не могут быть ей вытеснены. Более того, тезис о том, что вера является не слепым чувством, но подлинным согласием разума с истинной, вообще мог порадовать любого модерниста, ратующего за научный подход в религиозных областях.

Вторая же половина текста фактически противоречила первой и побуждала присягающего отвергнуть идеи, будто религия может противоречить истории и науке, что христианин может вообще быть светским историком и что писание можно понимать в отрыве от традиции. Были и другие похожие положения.

Разумеется, люди, не желавшие спустить под откос свою карьеру, были вынуждены данную присягу давать. С течением времени, однако, возмущения поутихли, а многие стали относиться к этому шагу вполне формально, чем значительно облегчали себе жизнь и не портили настроение.

Клятва верности традиции была, впрочем, не единственным шагом папы-консерватора на пути борьбы с обновлениями в церкви. Решительно осуждая всякий релятивизм, Пий Х предпринял шаг, который станет самым спорным аспектом его папства. Главное средство войны с модернизмом понтифик видел во всеобщей консолидации католиков. Для достижения этой цели он всячески поощрял создание кружков и организаций, где верующие смогли бы проводить досуг, но делать это под строгим церковным контролем. Такая задумка не увенчалась успехом. Достаточно быстро обнаружилось, что верующие просто собираются вместе после воскресной мессы, поют песни, общаются и в целом настроены вполне дружелюбно. Никакой стяг никто поднимать не собирался и ни с кем воевать не планировал. Более того, малограмотные прихожане слабо понимали значение модернизма, если вообще были знакомы с таким явлением. Да и откуда им было про все это знать? Люди просто приходили в храмы, слушали проповедь священника, молились и расходились каждый по своим делам. У обычного жителя небольшого европейского города вполне хватало забот, чтобы не тратить свое время на какие-то сомнительные беседы по поводу того, отвечает ли история о всемирном потопе последним достижениям науки.

Осознав несостоятельность своей идеи, папа Пий Х решил пойти дальше. Он призвал к формированию сообщества, которое будет хранить и защищать католическую доктрину. Руководил этой кампанией профессор церковной истории священник Умберто Беньини. Вероятно, при создании организации он в какой-то мере руководствовался воспоминаниями о былой славе священной инквизиции. Новой структуре было дано наименование «Братство Пия», хотя никаким братством она на самом деле не являлась. Если называть вещи своими именами, то под покровительством римского епископа расцветала огромная агентурная сеть, целью которой было выявление всякого инакомыслия.

Члены этой организации негласно читали газеты, слушали приходские проповеди, посещали лекции, а потом садились и строчили доносы на тех, кто по мнению борцов за веру сказал что-то не то и как-то не так.

Влияние этой шпионской группировки возрастало неуклонно. Очень скоро своими отчетами они уже могли сломать жизнь какому-либо священнику или испортить карьеру профессору. Реакция на доносы всегда была незамедлительной и достаточно суровой. При этом определять, что именно противно католической вере, а что нет, могли сами члены братства Пия, многие из которых по уровню своего образования в подметки не годились тем, на кого они так страстно желали доносить. К примеру, одного священника подвергли суровым дисциплинарным взысканиям только за то, что он катался на велосипеде и тем самым якобы порочил свой сан.

На этот раз понтифик был весьма доволен. Его не заботил тот факт, что действия созданной им сети могли навредить очень многим светлым и здравомыслящим людям. Да и сам факт выискивания и притеснения инакомыслящих как-то не очень хорошо сочетался с евангельскими идеалами. Папа об этом не думал. Как мы уже знаем, в модернистах святой отец видел лишь врагов церкви, с которыми нужно бороться всеми доступными средствами. Милосердия и сострадания заслуживали, по его мнению, только верные чада церкви. Извечный вопрос: «А судьи кто?» в данном случае также останется риторическим. В католической церкви установилась фактически духовная диктатура.

При всем этом понтифика нельзя обвинить в жесткости. Всю жизнь он был очень чутким и добрым человеком. У каждого в биографии можно найти проявления негативных черт, но и отметить добрые нравы. Папа Пий Х был не исключением.