Бесплатный фрагмент - Поцелованный Зевсом

В основе сюжета авторская версия событий. Любые совпадения имён и судеб героев случайны. Курение вредит здоровью.

ОТМЕЧЕННЫЙ ЗЕВСОМ

Утро Юрия Ивановича Шарова уже третий год начиналось не с добрых слов о нём, не с утренней гимнастики, а с тревожной мысли о предстоящем дне. Одним словом — обычно.

Он просыпался, усаживался на краю кровати, свесив ноги на пол, обувал тапочки, шарил рукой в чашке, стоявшей на табурете рядом, находил маломальский окурок и прикуривал от спички. Вытянув из него все, что было возможно, вставал и шёл на кухню. Там отламывал от чёрствой залежавшейся буханки кусочек хлеба, клал в рот и запивал из чайника, прямо из носика, остывшей кипячёной водой. Это был завтрак.

Двухкомнатная квартира, в которой проживал Шаров, требовала ремонта. Из мебели в ней оставались: односпальная кровать, табуретка, кухонный столик, да стул, который вот-вот готов был рассыпаться. Остальную мебель хозяин давно продал, чтобы расплатиться за тепло, газ, свет и воду, но всё равно оставался должен коммунальщикам приличную сумму. Электричество в квартире давно обрезали и грозились вообще отобрать жильё за долги. Соседи отвернулись от постоянного задолжника, обходили за версту, осуждая за аскетический, образ жизни.

Ему было сорок пять, но не бритый, не стриженный, выглядел намного старше лет, отмеченных в паспорте. Как же всё-таки ломает жизнь людей после семейного разлада. Этой участи не избежал и Шаров.

Раньше Юрий Иванович преподавал в школе математику. Тогда его уважали. Весёлый, отзывчивый, живя в уюте достатке без малого пятнадцать лет, воспитывал дочь, которую обожал больше жизни. Ответственно занимался с нею, прививал любовь к точным наукам, до тех пор, пока не лопнула по швам счастливая семейная жизнь.

Был неплохим педагогом и человеком хорошим, да и оставался таковым всегда, только сменил образ жизни интеллигента на безобидного бродягу — специалиста по поиску бутылок в мусорных ящиках. И кроме брошенной стеклотары не находил другой радости, и не слышал ни от кого человеческого сочувствия, и не ждал ни от кого помощи.

Первое время одиночества запил, но когда одумался, было поздно. Потерял любимую работу и не нашёл замены своему таланту, а может не захотел менять педагогические навыки на суррогатный ширпотреб и поддаться меркантильной, не свойственной характеру деятельности. В то время как почти все граждане разваливавшейся страна, брали в руки челночные сумки и кидались в чуждую прежде стихию торгового бизнеса…

Довольно скоро смирился с судьбой и уже не пытался ничего делать, чтобы вернуться к прежнему интеллигентному труду.

Дочка, которой было уже восемнадцать, училась в вузе, жила в общежитии потому, что не захотела квартировать ни с кем из родителей. Давно не посещала отца, отчего тому было горестно, больно и обидно.

Доев сухой хлеб с водой, он оделся, взял сумку и отправился на промысел.

Стояла жаркая летняя погода. Солнце палило нещадно. Кучевые облака, временами заслонявшие его, не могли принизить градусы накалённой атмосферы.

«Хоть бы дождь прошёл, — думал Шаров, проходя мимо пенсионерок, занявших с раннего утра лавку возле подъезда.

Кивнул пожилым женщинам, буркнул под нос банальное приветствие и пошёл через дворы, заглядывая по ходу в неприятно пахнувшие железные бачки. Так за нехитрым занятием добрался до окраины города. Вдали в километрах двух протекала речка. Шаров собственно и шёл в ту сторону, чтобы искупаться, освежиться, получить хоть какое-то удовольствие от нестерпимого пекла. Дойдя до излюбленного места, где часто бывал, разделся до трусов и уселся на травянистый берег, надев на голову соломенную шляпу, которая надёжно спасала от теплового удара.

«Эх, жизнь! — думал он. — Так и хочется утопиться! Кому я

нужен! Дочка забыла, зачем белый свет коптить?»

Вошёл в воду окунулся, проплыл несколько раз от берега и назад и, выйдя, улёгся в горячий песок.

Мимо проходил парень лет двадцати, может чуть старше. Загорелое тело молодого человека красовалось накаченными мышцами. Был коротко пострижен, и по причёске можно было предположить, что этот стиль приобретён в армии. В руках парень держал рубашку и джинсовую сумку.

— Здорово отец! — воскликнул он. — Как водичка?

— Тёплая вода, — ответил Юрий Иванович, — хорошая.

Парень скинул обувь, джинсы, оставил одежду возле Шарова и шустро вбежал в реку. Искупавшись, прилёг рядом: — Сегодня дождь обещали, — сказал он, — но что-то не похоже на то… Наверное, опять обманули синоптики.

— Думаю, на этот раз предсказали погоду точно, — возразил

Юрий Иванович, — будет дождь, и довольно скоро. Видишь, тучки появились. Сюда тянет. Будет гроза.

— Хорошо бы! Дождь нужен, а то, как в пустыне скоро всё

высохнет, — ответил незнакомец, подтянув сумку. Достал чебуреки, приобретённые по пути, на рынке в узбекском кафе: — Угощайся, отец. Правда пиво нагрелось пока добирался. Тёплое.

— Поставь бутылки в воду у тех кустов, в тенёчек, — посоветовал

Шаров.

С первых минут общения с незнакомцем у Юрия Ивановича сложилось неплохое впечатление о нём. Он ощутил к своей персоне уважение, чего давно не испытывал, и приятная нотка, далеко не фальшиво, звучавшая из уст незнакомца во время разговора, приносила неоспоримую радость его самолюбию. Прилично воспитанный, добродушный молодой человек разделил с ним обед. Выпив пива, они по-дружески разговорились.

Паренька звали Женькой. Он недавно демобилизовался из армии и поступил в институт. Родители были в разводе и парень жил сам по себе, подрабатывая, где придётся, чтобы учиться и платить за квартиру.

— Дорого сейчас учёба обходится? — спросил Юрий Иванович.

— Не дёшево, — живо ответил студент, — особенно — снимать

жильё. Да, и штуку зелёных долларов приходится за учёбу платить каждый год.

— Как же, один справляешься с этим?

— Подрабатываю. Иногда в карты играю или в рулетку. Вчера вот

повезло, выиграл. Заплатил за институт, а что осталось.… Вот гуляю сегодня. Да, ты, ешь, отец, у меня ещё чебуреки есть.

— Спасибо, — благодарил Юрий Иванович. — Хороший ты

парень, по всему видать, только не увлекайся денежными играми. Азарт — зараза. Потом трудно будет завязать.

— Да я и не втягиваюсь. По крупному не играю. Хотя правильно

говоришь, отец, — заманивает здорово. А тебя-то, как величать? А то сидим и не познакомились даже.

Шаров представился, сняв шляпу.

— А я Овсяников, — сказал бывший солдат, — мою фамилию

легко запомнить. Чем занимается Юрий Иванович? На пенсии?

— Нет, до неё ещё далеко. Бичую я, Женя. Как жена ушла, так и упустил себя. Апатия наступила в жизни. Не смотри, что так выгляжу, до старости мне ещё далеко. А по образованию — я педагог. Математик.

— Да, ну? — удивился и обрадовался одновременно парень, не

придав значения первым словам.

Женьку ничуть не смутил социальный статус небритого мужчины, называвшего себя самокритично — бродягой. Он хорошо разбирался в людях и по глазам и, манере общения, с первых услышанных слов, звучавших из затерянных в волосяном покрове губ, разглядел в незнакомце незаурядную личность.

— Здорово! — ликовал он. — Может, подмогнёшь мне? В армии всё позабыл, да и вообще с математикой не дружу. Уравнения задали. А я — ни в зуб ногой.

Он вытащил из сумки конспект и подал Шарову. Тот взял ручку и начал решать. Буквально через минут пять отдал парню тетрадь.

— Возьми. Так они решаются, — гордо сказал математик и

откинулся на песок, прикрыв глаза шляпой. — Если хочешь, могу позаниматься с тобой, — проговорил он, позёвывая.

— Классно, — обрадовался Женька, проверяя ответы, — конечно, хочу! Во, как надо! — протянул он, проведя ребром ладони по горлу.

Они разговорились об учебе, о проблемах студенчества. Всё это Юрию Ивановичу было хорошо знакомо и близко.

— И правда Вы сказали, что будет дождь, — заговорил парень на

«Вы», показывая, тем самым уважение к собеседнику. — Вот уж тучки где.… Надо срочно уходить. Промочит до нитки.

— Не успеем до города добраться, — со знанием дела заявил Шаров. — Придётся где-нибудь прятаться.

— Как знаете. А, я, пожалуй, побегу, — засобирался Женька. — Мне нужно ещё успеть по неотложным делам. Где Вас можно отыскать? Сами предложили позаниматься со мной.

— Здесь и наёдёшь. Каждый день на этом месте бываю. Иногда до

позднего вечера.

Парень по-солдатски скоро оделся и быстро побежал в сторону города. Оглянувшись, крикнул:

— Увидимся!

«Хороший парень!» — думал Шаров, вспоминая дочку, по которой крепко скучал, и оттого слеза невольно прокатилась по щеке.

Он встал, оделся и, не спеша, побрёл в сторону деревьев, которые небольшим островком росли неподалёку на холме, решив там переждать надвигавшуюся грозу.

Как только Шаров оказался под кроной раскидистого ясеня, подул сильный ветер, поднимая пыль. Тучи набежали быстро и закрыли солнце. Грянул гром, сверкнула молния. С небес на землю обрушился ливень. Шаров стоял под деревом, раскинув над собой вместо зонта пиджак. Но вскоре, вымокнув, математик вышел из укрытия и с наслаждением принял массажную процедуру от тёплого летнего дождя. Подняв руки кверху, он громко, отчаянно закричал, глядя ввысь, откуда на него низвергались насыщенные озоном водяные струи:

— О боже! Какая благодать! Возьми к себе!

Вдруг мощной импульсной вспышкой сверкнула молния, и в шаге от него влетела в землю. У Юрия Ивановича перехватило дыхание. Он почувствовал вибрацию разряда, прошедшего по всему телу. Ему показалось, что сердце остановилось. Ноги обмякли, и он повалился на землю.

«Слава Господу!» — мелькнуло в его мыслях и будто в глубоком бреду почудилось, что душа подчинённая сознанию, поднялась высоко-высоко и наблюдает сверху за телом, лежавшим под проливными осадками.

Дождь прошёл полосой дальше вдоль реки и вскоре висел уже над городом. Из-за туч появилось солнце, осветило речной берег, и холмистый лесной островок, где находился Юрий Иванович.

Раскалённая земля испаряла влагу, будто должна была обязательно вернуть её назад и старалась строго соблюсти закон круговорота воды в природе. Шаров лежал, не шелохнувшись, рядом с полувековым деревом, отмытым напористым дождём.

2

— Эй, батя, тебе плохо? Вставай! — услышал Юрий

Иванович сквозь сон, торившиеся эхом слова.

Над ним склонился Женька и ладонями шлёпал его по щекам.

— Что с тобой? Проснись! — тревожился парень.

Шаров приоткрыл глаза и сквозь радужные цвета, заволакивающей глаза вуали, увидел недавнего знакомого.

Женька вернулся к реке на велосипеде после того, как закончился дождь, надеясь застать учителя на месте знакомства. Парень привёз с собой новые задачи и горел желанием разобраться в них, нуждаясь в компетентной консультации. Увидев математика без чувств, лежавшим на земле, Женька испугался, но не растерялся и принялся реанимировать его.

— Ну, наконец-то! — обрадовался парень, видя, что Шаров заморгал глазами.

— Что случилось?

— Кажется, на том свете побывал, — несвязно пробормотал

Юрий Иванович, и, приподнявшись на локтях, уселся тут же, где лежал.

— Вам плохо? Вызову врача. Сейчас быстро сгоняю.

— Нет, Женя, не надо. Мне лучше, — отходя, от коматозного состояния, уже намного живее отвечал Шаров. — Кажется, молния приласкала. Знаешь, а было хорошо. Даже Господа благодарил за это. Не хотел возвращаться, понимаешь? Я летал, Женя!

Шаров почесал голову и обнаружил на темени небольшую плешь в виде ровного кружка, будто это место побрили наголо, строго по циркулю. Взяв в руки шляпу, увидел на ней прожжённую дыру, таких же параметров, что и отметина на голове.

«Да. Действительно молния!» — уверенно осознал он.

После того, как окончательно очнулся и пришел в себя, Шаров почувствовал загадочный дискомфорт. Неизвестное состояние угнетало и раздражало психику. Вскоре обнаружил в себе любопытнейшие проявления. В сознании раскрывались совсем иные, странные способы мышления, усиленные интуитивным качеством. Глядя на Женьку, казалось, что способен заглядывать в его мысли, а зрение, при особом желании, могло проникать сквозь одежду.

«Неужели галлюцинации? — думал Шаров. — Или, наверное, всё ещё кажется, что я на этом свете?»

Шаров покрестился.

«Если это действительно со мною происходит, — продолжал думать он, — то виновником в этих странностях, зародившихся во мне после грозы, непременно должен являться заряд, пробежавший от головы до пят?»

Рассуждая об этом, никак не мог поверить, что приобрёл уникальные способности, и ему захотелось непременно, сию минуту, хоть как-то это проверить.

— Женя! — обратился он к парню. — Дай мне твой блокнот с ручкой,

что лежат у тебя в грудном кармане.

Тот вытащил все, что у него просил учитель и подал.

«Значит это не больное воображение! — взволновался Шаров. — Я действительно вижу через одежду? Только зачем мне всё это?»

Юрий Иванович улыбнулся, чтобы как-то успокоиться и, посмеиваясь над собой, покачивая головой, вернул канцелярские принадлежности парню. Женька уложил их в тот же карман и с подозрением спросил у пострадавшего, по поведению которого в этот момент можно было сделать весьма удручающий с его точки зрения вывод:

— Ты ж написать что-то хотел? Или уже забыл? — Евгений подумал — не отшибло ли память у его знакомого, не случилось ли осложнение с головой, или, не дай бог, расстройство нервной системы, коль про какие-то полёты говорил.

— Нет. Я передумал, — ответил Шаров и, утерев пот со лба, решил ещё раз убедиться в том, что бесспорно владеет необыкновенным талантом после электрического разряда в голову. — У тебя там пачка «Винстона» в кармане, давай покурим, — сказал он Овсянникову, — так хочется курить.

— Верно! — вдруг спохватился Женька, и удивление его усилилось.

До него вдруг дошло, что Юрий Иванович безошибочно перечисляет содержимое его карманов. — Откуда знаете, что лежит в моей одежде? Я ведь Вам ничего не показывал?

Шаров не стал скромничать, интриговать парня, а прямо и честно ответил ему:

— Не поверишь, но я это вижу.

— Шутите! — воскликнул парень. — А ну скажите, что у меня здесь?

Женька показал на джинсы, прикрыв карман рукой.

— Там зажигалка и ключи. Верно?

— Да, Вы, просто маг, Юрий Иванович! — не смог сдержать

восторга парень. — Каким драгоценным даром Вы обладаете! А когда обнаружили в себе это?

— Да, вот, только, что. После того, как молния в голову ударила, —

и Шаров показал Евгению шляпу и лысину на темени.

— Это же Вас боженька поцеловал, — шёпотом произнёс Женька,

оглядевшись вокруг, словно боясь чего-то. — Наградил Вас за что-то. Видно понравились ему. Просто сверхчеловек, иначе не назовешь!

Шаров почесал затылок. Ему самому стало невероятно интересно обнаруживать в себе редкую феноменальную способность.

«Действительно. Я же пытался говорить с владыкой, — вспомнил Юрий Иванович. — Но просил-то у него другого. Почему не взял к себе? Оставил, наделив мифической силой волшебного мастерства? Для чего такой подарок? Выходит, не такой уж я пропащий человек?»

Шаров проделал ещё эксперимент для убедительности. Мысленно приказал парню спеть песню, и тут же услышал от него, хотя фальшиво, но громко отрывок из оперы «Кармэн». После этого Юрий Николаевич узнал ещё об одной особенности своего сверхъестественного дара.

— Ты почему запел? — хитровато спросил он.

— Просто захотелось петь, — ответил тот.

— Это ведь я попросил тебя об этом, мысленно. И представь, могу

сказать, о чём сейчас думаешь.

Парень заморгал веками, воспринимая весёлую реплику Юрия Ивановича за шутку, и попросил озвучить то, что ясновидец прочёл в его думающей голове. Точная расшифровка Шаровым его безмолвного высказывания шокировала Женьку, и он безоговорочно признал Юрия Ивановича гениальным чародеем.

— Теперь Вас нужно остерегаться. Мои сокровенные думы не

принадлежат уже мне одному, — заявил Женька и мысленно дал понять телепату, что глубоко возмущён вероломным вторжением в чужую голову.

Шаров виновато пожал плечами, прекрасно понимая реакцию парня, его стремление защищать суверенитет личности, свои законные права. Он извинился и, смущаясь, объяснил, что делает это без всякого интереса и вовсе не нарочно и даже пожаловался на то, что хотел бы с удовольствием избавиться от ненамеренных причуд, свалившихся на его голову. Евгений же бросился отговаривать Шарова от легкомысленных затей, почему-то, думая, что тот действительно может взять и сбросить с себя чудодейственную обузу, пришедшую ему не по душе, укоряя себя в том, что необдуманно предъявил учителю претензии беспардонного вмешательства в свои мысли.

— Вы же можете стать великим человеком! — распинался он перед новоявленным сверхталантливым другом, желая взбодрить его и поддержать на новой стезе. — Вы уже им стали! Больше скажу. Можете быть богачом!

Шаров отмахнулся, услышав этот призыв. Он знал, о чём мечтает в этот момент парень, намекая о богатстве и, впрочем, не стал осуждать его. В этом возрасте, считал Юрий Иванович, у многих молодых людей рождаются фантастические, безрассудные идеи к обогащению, иногда, к сожалению, навеянные аферистскими мотивами.

Шаров же по сути своей был человеком закона, высокой порядочности и никогда не позволял себе переступать ту грань, за которой просто не мог существовать: по нравственным убеждениям, по этике воспитания вложенных в него с детства родителями. Он привык зарабатывать честно и то, что хотел предложить ему Женька, категорически отвергал. Прямо заявил об этом раскрасневшемуся от стыда парню, который к удивлению и радости Шарова быстро понял ошибку своего суждения.

— Извините Юрий Иванович. Это я так, просто пошутил, — признался он.

— Ладно, не обижаюсь. И вообще перестань «Выкать». Мы же не в школе. Неловко мне от этого. Какой-то барьер сразу между нами становится.

Женька глазами выразил согласие и протянул руку.

— Что делать будем? Пора домой возвращаться, — вздохнул полной грудью Юрий Иванович. — А знаешь что? — вдруг предложил он студенту. — Живи у меня. Тебе тогда и квартиру не придётся снимать, платить за неё. Я ведь денег с тебя не возьму. А мне веселее будет. Надоело одному мытариться. Будет хоть с кем поговорить на досуге.

— Спасибо. Я не против такого предложения, — обрадовался студент, — к тому же ты обещал помочь по математике.

— Лады! — согласился Шаров. — Будешь у меня отличным математиком. Обещаю!

Они весело зашагали в город, покинув то место, на котором только, что обрёл новую жизнь бывший бродяга по помойкам.

Женька уговорил Шарова привести в порядок его внешний вид, хотя бы побриться, подстричься и вообще, одеться приличнее. У него имелись деньги, и он решил потратить их на доброго человека, предоставившего бесплатное жильё. Шаров поначалу отказывался прихорашиваться за чужой счёт, считая это не порядочным поведением, но парень все же смог уломать его.

В мужской парикмахерской их встретила ворчливая женщина.

— Куда тащишься, бичуган грязный? — преградила Шарову путь и чуть ли не силой выставила за дверь.

— Пошли отсюда, — сказал морально униженный горемыка,

ожидавшему на крыльце Женьке. — Меня здесь не примут. Дома побреюсь.

Возмущенный парень вошёл в частное заведение, решив надавить на совесть грубой работнице.

— Женщина! Как вы себя ведёте? — С претензиями обрушился на неё прямо с порога. — Что себе позволяете?

— Ты кто такой? — вспылила парикмахерша. — Зачем привёл сюда

оборванца? — и таким же надёжным способом выпроводила защитника на улицу, не дав ему больше ничего сказать.

— Вот гадюка! — не выдержали нервы у парня. — Ты видел, Юрий

Иванович? Она и меня обругала!

В душе Шарова вспыхнула обида. За себя он бы никогда не вступился, но не восстановить оскорблённую репутацию своего нового друга просто не мог себе позволить.

— Так! Пошли со мной, Женя! — тяжело вздохнув, сказал он. — Я заставлю её извиниться. Таких людей надо воспитывать, — и, взяв парня за руку, повёл в салон.

Увидев надоедливых посетителей, женщина схватила, стоявший возле стены веник, и пошла на Шарова, размахивая им. Подойдя к нему на полметра, вдруг остановилась, отбросила в сторону уборочный инвентарь и приветливо заулыбалась, поправляя причёску.

— Что вам угодно господа? — вежливо произнесла она. — Проходите, пожалуйста. Садитесь.

Женька хохотнул и отвернулся. На глазах у всех женщина в одночасье превратилась в добросовестную, вежливую работницу, как тому предписывал устав в этой сфере услуг. Она усадила Шарова в кресло и старательно, а главное с большим вниманием принялась хлопотать вокруг него.

— Что будем делать? Стричься, бриться? — спрашивала

чрезмерно ласковым голосом.

— И то и другое, — гордо произнёс довольный её поведением Юрий Иванович.

Она помыла ему голову шампунем, постригла, зачесала назад передние волосы, скрыв лысое пятно на темени, закрепила причёску благоухающим гелем и побрила.

— Вот как мы помолодели! — улюлюкала она клиенту, словно

малолетнему ребёнку. Просто красавчик. Совсем другое дело, прямо не узнать.

Шаров сам себя не узнавал, глядя в зеркало.

«Надо же, как изменился, — поражался, давно не видя себя

безбородым. — Теперь и соседи-то не узнают».

— Спасибо! — сказал стилистке.

— Ну, что, вы! Приходите ещё, — всё так же вежливо

разговаривала с ним мастерица своего дела.

Евгений услышал из приёмной, что вся процедура закончилась и, войдя в технический зал, совершенно не признал Юрия Ивановича.

— Просто великолепно! — заикаясь, произнёс он.

Они вышли на улицу. Женька не переставал нахваливать причёску своего спутника.

— Что ты ей сказал? — спросил Шарова. — Почему она резко поменялась?

— Ничего не говорил, — улыбнувшись, ответил тот, — лишь посмотрел на неё и подумал: — «обслужи меня добрая женщина по высшему разряду».

— И всё?

— И всё, — улыбнулся Юрий Иванович.

— Сейчас видишь, на что способен? — доказывал Женька Шарову

его гениальные возможности. — Стоит тебе только подумать и… — весь мир у твоих ног. Золотой ты мой карась, — иронизировал он, обняв, не на шутку, расстроившегося Юрия Ивановича. А причиной расстройства, как признался Шаров, явилось то, что обманул человека. Женька цокнул языком и постарался успокоить наивного педагога, пытаясь доказать свою теорию современной жизни. Говорил, что весь мир стоит на обмане и кто умеет лучше им пользоваться тот и герой сегодняшнего дня. Но как бы студент не излагал личную позицию, Юрий Иванович всё равно остался при своём — честно-пионерском мнении.

— Идем, выберем тебе костюм, — настойчиво требовал парень. — Будешь вообще суперменом.

Вошли в «Бутик», расположенный на другой стороне улицы, неподалёку от парикмахерской и выбрали «честному обманщику»: костюм, рубашку, галстук. Перейдя в другой отдел, подобрали обувь. Женькиных денег едва хватило на всё, но он не жалел выигранных купюр, наоборот, с удовольствием тратил, искренне желал преобразить бывшего бродягу и угодить стеснительному математику. Этими деньгами Евгений планировал рассчитаться за квартиру в следующем месяце, но необходимость в этом естественно отпала, после того, как Шаров предложил бесплатное жильё.

— Ну, чего головою поник? — пытался, расшевелись

конфликтующего с совестью учителя студент. — Радуйся! Теперь у тебя жизнь пойдёт по-другому. Как захочешь сам, так и будет! Не унывай, кудесник! — толкнув в плечо, подучивал Шарова Женька.

Юрий Иванович задрал голову вверх и что-то прошептал, видимо, пытался, извиниться перед господом за поступок, по его мнению, сомнительной честности. Потом глубоко вздохнул, подошёл к урне, и засунул туда пакет со старой одеждой, накрыв сверху шляпой.

— Всё! — уверенно произнёс, «целованный Зевсом» везунчик. —

Начинаю новую жизнь!

— Правильно, молодец! — поддержал Женька. — Я с тобой

полностью согласен!

Они шли по городу, улыбаясь. Не просто было Шарову привыкнуть к новому костюму и поменявшемуся внешнему виду головы, так и внутреннему её содержанию. Озираясь кругом, пытался оценивать реакцию прохожих, думая, что те непременно исподтишка глядят на него, узнают в нём недавнего тунеядца. Но никто из проходивших мимо него людей не устремлял в его сторону любопытного взгляда. Только пройдя по улице пару кварталов, он сумел адаптироваться в новом образе, перестал реагировать на горожан, пошёл спокойно, как раньше, излюбленной походкой, заглядываясь на молоденьких, красивых девушек и женщин.

Его мысли были заняты уже иными заботами. Чем будет кормить Женьку? Вот что волновало его больше всего в этот момент. Ведь у него в доме не было по сути ничего съестного, а приглашённому на постой молодому студенту необходимо хорошо питаться, иначе, а это он знал точно по себе, никакая учёба не пойдёт на ум. Ещё и другая проблема тревожила его, но к ней отнёсся более спокойно и быстро разобрался с нею. Кровать, на которой спал, решил отдать в распоряжение парня, сам же придумал разместиться на кухне, пока на полу, а в дальнейшем на этот счёт имелись более разумные планы. Не давал покоя и денежный долг перед парнем, но его Шаров решил погасить, только после того, как устроится на работу. Передумал, кажется всё и поделился мыслями с Евгением, подходя к почтамту, у которого следовало свернуть во двор.

— Брось думать о мелочах. Считай — заплатил тебе за квартиру. Сам же к себе жить пригласил, — ответил находчивый квартиросъемщик.

— Бесплатно же позвал, — оправдывался Шаров, всё ещё

стыдясь иждивенческого положения.

— Ну и что. Всё равно ничего не должен. Забудь. Вот, ещё триста рублей есть. Купим сейчас, что-нибудь поесть, а завтра видно будет.

Пришлось идти к продуктовому магазину. Напротив супермаркета в здании бывшей столовой, выкупленном местным бизнесменом, работало казино. Первый этаж его был оборудован игровыми автоматами, прозванными в народе однорукими бандитами. На втором этаже крутилась рулетка, работал бар и располагались столы для картёжников. У Евгения заблестели глаза, как, наверное, у любого заядлого игрока, инфицированного синдромом хронического азарта. Замедлив ход, остановился перед крыльцом магазина. Шаров обратил внимание на реакцию парня и прочитал его мысли: — Хочешь сыграть?

Женька усмехнулся и покачал головой: — Даааа, делааа, — протянул с обречённым видом заложника своих тайн. — Теперь ничего от тебя не утаишь. Замялся, смущаясь, но через пару секунд оживился и с задором сказал: — А, что, давай, попробуем на последние? Вдруг повезёт?

Юрий Иванович призадумался: «Может и правда попытать счастье, ведь законом не запрещено…» — Что ж, пошли, — решился он. — Только играть будешь ты.

— Согласен! — обрадовался Женька.

Они вошли в казино с парадного крыльца здания на первый этаж. Большущий зал был заполонён множеством игровых «обманщиков». Шаров прошёлся прогулочным шагом по всему павильону и вернулся к Евгению. Тот уселся за один из свободных автоматов, предварительно обменяв деньги на жетоны, и хотел начать игру.

— Не нужно тут пробовать, — отговорил его Юрий Иванович, — на этой машинке не выиграть в ближайшее время.

— О’кей! — обрадовался парень, доверяя проницательному дару

всевидящего друга. — Куда прикажешь присесть? А ну посмотри внимательнее, — от боевого настроения, возникшего в связи с тем, что Шаров взялся руководить игровым процессом, зачесались ладони. «К деньгам», — подумал он.

— Видишь, полненький мужчина собирается уходить? — шепнул Юрий Иванович. — Сядь за его игрушку.

Понимая Шарова с полуслова, Овсянников быстро оказался на освободившемся месте. Запустил жетон и дёрнул на себя ручку. Раздался звон о металлический поддон. Из открывшегося раздаточного окна посыпался выигрыш.

— Класс! — протянул Женька с чувством удовлетворения.

Мужчина обернулся и с завистью посмотрел, как тот собирает выпавший куш.

— Мы с тобою оправдали все наши покупки, — шёпотом заявил парень.

Шаров снисходительно улыбнулся: — Теперь иди туда, — указал на того же невезучего дядю, вновь собиравшегося сменить место игры.

Толстяк, успевший набросать в азартную игрушку немало жетонов, но взамен не получивший ничего, проследовал к другому аппарату. Евгений сходу занял освободившееся место и снова сыграл. Повторилось то же самое. Женька забирал приз, а толстяк, видевший, как с автоматов, за которыми только что сидел сам, сорвали два раза подряд банк, ревностно наблюдал за игроками, ходившими за ним попятам.

Юрий Иванович уловил заострённое внимание неудачника и, прочитав его мысли, подмигнул ему, желая позлить мужчину, оттого, что в корне не любил завистливых людей. Шаров считал зависть одной из главных причин, порождавших в человеке зло.

Оскорблённый мимической насмешкой, мужчина собрался было уйти, но мысленно окрестив Шарова и Женьку жуликами, передумал, решил их разоблачить. Его нервы были накалены до предела, горькая обида аккомпанировала с чувством несправедливости. Вернувшись с полпути, купил ещё жетонов. Но и они не принесли радости погладить прелести Фортуны. Промотав деньги, он продолжил вести слежку за действиями удачливых, подозрительных фигур.

— За ним! — командовал Шаров, — пока не заняли.

Евгений чётко выполнял указания учителя. Словно нарочно оказывался снова за аппаратом того же мужчины, без пользы покидавшего игровое место. И опять Овсянников выиграл с первого же захода. Раскрасневшийся от волнения толстяк не выдержал душевного напряжения. Ему показалось, будто над ним глумятся эти люди, и он подошёл к ним, чтобы выразить недовольство, обвинить их в причинах своего проигрыша: — Как вам не стыдно! — заговорил громко, чтобы звучным тоном обратить на себя внимание работников игрового зала. — Вы шельмуете! Следом ходите и снимаете выигрыш. Мошенники!

Шаров мягко коснулся рукой плеча ворчливого незнакомца и, посмотрев в его оскорблённые очи, тихонечко предложил ему:

— Иди мил человек с богом. Мы играем по-честному, вас

не задеваем. Не мешайте и нам. Зачем же Вы не заслуженно подозреваете и оскорбляете людей?

Злое выражение лица разгневанного мужчины озарилось сиянием добродушия. Он повернулся и побрёл к выходу.

— Всё, хватит! — серьёзно заволновался Шаров. — На нас уже смотрят. Пойдём отсюда, а то и, правда, подумают, что мошенники.

Женька обменял жетоны на деньги и, подмигнув Шарову, похвастался выигрышем.

— Тридцать восемь тысяч! Всего за три броска! Так можно миллионерами стать!

— Не нравится мне это всё, Евгений… — и, не успев договорить, Юрий Иванович заметил служебный персонал заведения.

Они неожиданно оказались рядом, все как один — крепкие, здоровые ребята, в одинаковых тёмных костюмах.

Работники казино окружили, находившихся в состоянии эйфории игроков. Тут же появился старший сотрудник команды с рацией в руке. Монотонным голосом предложил пройти за ним в служебную комнату.

— В чём дело? — пытался спорить Евгений, но сильная группа

бравых охранников, молчаливо напирала, помогая игрокам двигаться в указанное место.

Их завели в отдельный кабинет, куда вскоре вошёл хозяин заведения:

Попались? — ехидно произнёс с порога. — А ну, обыщите хулиганов. Чем они вскрывают мои автоматы?

Охранники принялись обшаривать Женьку и Шарова.

— По какому праву? — возмущался Евгений. — Мы честные люди!

Но ему никто не верил. Шаров стоял и молчал. Один Женька пытался доказывать правоту поведения, но слышал в ответ только едкое обвинение и подсмеивание над ним работников азартного заведения.

Их обвиняли в том, будто они взламывали при помощи электронных приспособлений кассы автоматов, иными словами прямо заявили, что они самые настоящие воры. Начальник казино по телефону вызвал милицию. Сотрудники правопорядка отреагировали на вызов быстро. Хозяин встретил их словно старых знакомых, здороваясь с каждым за руку. Лейтенант из прибывшей группы оказался его братом. Это было понятно из разговора. Братья не пытались этого скрывать. Говорили громко, обсуждая родственные дела, передавали приветы от многочисленной родни. Болтали долго, не обращая на окружающих внимания, будто рядом никого кроме них не существовало. Приехавшие с лейтенантом сослуживцы, переминались с ноги на ногу, выдавая внешним видом недовольное состояние. Охранный персонал заведения приютился в сторонке, терпеливо ожидая распоряжения хозяина казино. Закончив беседу с братом, лейтенант подошёл к задержанным и, не скрывая на лице удовольствия, посмотрел поочерёдно на Женьку, потом на Шарова.

— Разберись с ними, — раздался тихий голос родственника. — Они ограбили меня сегодня на приличную сумму. Так и разориться можно.

— Не волнуйся, братишка, — ответил блюститель порядка. — У меня получат по полной программе. Будут знать, как честных людей обманывать. — Лейтенант саркастически засмеялся, поворачиваясь к подчинённым.

Сержанты поддержали его льстивыми усмешками, демонстрируя офицеру лояльность.

— Ведите мошенников в машину, в отдел поедем, — сказал офицер, довольствуясь поведением вверенной ему группы.

Женька не мог понять заторможенности своего нового приятеля, который, виновато, опустив голову, будто нашкодивший мальчик, так и уселся в машину, не пытаясь защитить себя ни единым словом.

— Иваныч, ты что? Проснись! — не выдержал длинной паузы парень и толкнул приятеля легонько локтём. — Нас же арестовали. Сейчас припишут мошенничество и…

— Как арестовали? — словно, выйдя из комы, с испугом взглянул

на юношу Шаров.

— Вот так! — развёл руками Евгений.

— Мы же по-честному… просто я видел… ведь мыслями

работал…

— Только не вздумай признаться в этом, — перебил его

Овсянников, — а то, жуликами будем. Иногда правда, может ох как навредить. Ты со мной согласен, третий глаз?

Иванович скромно промолчал.

Их привезли в отделение и закрыли в камере. Там сидели ещё двое молодых парней. Женька подсел к ним.

— А вы, парни за что здесь? — спросил он.

— Не знаем, — ответил очкарик. — В автоматах играли,

выиграли чуток, так нас и задержали, жуликами обозвали и сюда. Мне кажется у них это система. Милиция на казино работает, деньги в казино возвращает. Говорили мне друзья про эти дела. С ними такое же случалось. Обвиняют ни за что, потом отпускают с пустыми карманами.

«Точно! — мелькнуло в голове у Женьки. — Ведь они два брата. Один обвиняет, а другой отбирает?»

Женька оживился, от того, что быстро сообразил о замысле комбинаторов, и от того, что не одни они с Юрием Ивановичем попались зубастым хищникам на живца. Парень незамедлительно принялся объяснять всевидящему и могущественному другу ситуацию, в которую угодили. Шаров внимательно слушал и с возмущением покачивал головой. Он впервые в жизни содержался под стражей и по складу педагогического характера, ему было стыдно в первую очередь за себя, потом уже на втором плане сердце жгла обида, но не личного плана, а масштабная, всенародная. В сознании рушились человеческие ценности, в которые он свято верил. Не мог даже представить, что люди, которым доверено оберегать престиж страны, могут пользоваться служебным положением в сугубо личных, корыстных целях, и своими действиями позорить звание народного защитника.

Вскоре дверь камеры растворилась, и к ним вошёл выводной. Он прошёлся мимо задержанных по бетонному полу, цокая подкованными ботинками, держа в руке резиновую дубинку, слегка пошлёпывая ею себе по ноге. По манере поведения напрашивалось предположение о желании, агрессивно настроенного служителя этих стен, испытать милицейский стимул на ком-нибудь из присутствующих.

— Выходите! — рявкнул он, показывая дубинкой на Шарова и

Женьку. — Лейтенант вас ждёт.

Евгений поднялся, а задумчивый Шаров продолжал сидеть, отвлечённо, смотря вниз, не реагируя на команду сержанта.

— А, ну, быстрее! Шевелись! — заорал милиционер и приложил упругой битой по спине Юрию Ивановичу.

Тот неожиданно вздрогнул, ощутив жгучую боль между лопаток. В этот момент его тихая, скромная натура взбунтовалась. Шаров резво вскочил на ноги. Округлив глаза и сжав кулаки, Юрий Иванович готов был броситься на своего врага, иного определения распоясавшемуся молодчику он дать не мог. Но нравственная конституция души удержала его от сиюминутного желания. Он выпрямился в струнку и вспомнил, каким даром его наградил громовержец.

— Смирно! — вскричал Шаров громко и властно, гневно

взглянув в глаза молодому архаровцу.

Женька невольно выполнил ещё не забытую армейскую команду, будто она предназначалась и ему, совсем не ожидая резкого и пронзительного выкрика от Юрия Ивановича, который, казался ему, совсем не способным на эксцентричные выходки. Милиционер подернулся, словно ужаленный, щёлкнул каблуками и вытянулся перед Шаровым, прижав руки по швам.

— Вы что делаете? Какое имеете право! — разошёлся Юрий Иванович, потирая спину тыльной стороной ладони.

Но он говорил это уже более сдержанно, с присущими манерами интеллигента, не владевшего уличным мужицким лексиконом. Евгению стало смешно от либеральной речи учителя, и даже посмеялся внутри, думая, как бы сам выплеснул на сержанта весь свой агрессивный словесный запас.

Милиционера словно подменили. Не моргая, он выслушивал протест, ходившего по камере из стороны в сторону оратора и как заворожённый, медленным поворотом головы, сопровождал его движения, не сводя с него глаз.

— Виноват! — сказал он, прослушав, воспитательную речь. — Я

больше не буду.

— Извинитесь! — наседал Шаров.

— Простите, простите, — зациклило сержанта на одном слове.

— Теперь выпустите, пожалуйста, нас отсюда, да поскорее и ребят

этих тоже, — словно командир отдавал приказы Юрий Иванович. — А своему лейтенанту передайте, что по нему тюрьма плачет!

Сержант выполнял поставленную перед ним задачу чётко и быстро. Проводил задержанных по коридору мимо дежурного, вывел из здания милицейского участка и пожелал удачи.

Очкарик с другом переглянулись, перейдя улицу и, завидев остановившийся маршрутный троллейбус, запрыгнули в него. Каждый оценил ситуацию по-своему.

— Авторитет явно какой-то, — сказал один другому.

— Да нет. Просто блатной, — не согласился очкарик.

Шаров и Женька не думали никуда бежать. Спокойно перешли дорогу, вошли во двор и, пройдя его, вышли на широкий проспект.

— Здорово ты его, — сказал Женька. — Надо было, дубинкой

резиновой огреть, как он тебя.

Шаров глубоко вздохнул: — Иногда слово эффективнее кнута. Этот юноша никогда больше не поднимет руку на безвинного человека. Я уверен в этом.

Выпустив на волю арестованных, сержант, как и велел ему Юрий Иванович, постучался в кабинет лейтенанта.

— Разрешите войти? — спросил, открывая дверь.

— Ты один? — удивился начальник. — Я же просил привезти

задержанных жуликов для изъятия денег под протокол?

— Я их отпустил, товарищ лейтенант! — отрапортовал сержант. —

Тот, что самый старший из них просил передать, что по вам тюрьма плачет!

— Что? — привстав с кресла, и раскинув руки по столу, спросил

лейтенант. — Ты что несёшь? Кого отпустил? По ком тюрьма плачет?

— Всех отпустил, товарищ начальник! А по вам тюрьма плачет!

— Ты пьян, Подколзин? Кретин!

Лейтенант выбежал из кабинета и поспешил к камере временного содержания. Увидев, что она пуста, вернулся в кабинет. Его подчинённый стоял смирно, возле рабочего стола.

— Где они? — нервно закричал он.

— Я же вам сказал, — спокойным голосом ответил милиционер,

отрешённо глядя в потолок. — Отпустил. Они не виновны. А по вам тюрьма плачет.

Лейтенант с ненавистью смотрел на подчинённого, повторяющего одни и те же слова, и у него у самого задёргался глаз.

— С ума сошёл, Подколзин?

Он приложил свою потную ладонь ко лбу сержанта. Тот продолжал повторять одно и то же.

— Идиот, — прошептал лейтенант. — Точно умом тронулся.

Пощупал свой лоб и, махнув рукой на сержанта, вышел в коридор, решив, что пора выпить горячего кофе.

Троллейбус провёз Шарова и Женьку три остановки, и они вновь пошли по уличному тротуару.

— Представляю, как сейчас рвёт на себе волосы лейтенант, —

развеселился Женька, и друзья расхохотались.

Евгений вдруг подметил, что Юрий Иванович всю дорогу хитро косит глазами на проходивших мимо женщин.

«Вот плут. Ведь наверняка видит их в пикантном виде».

— А ты, Юрий Иванович, ещё тот гусь, — сказал Шарову, подковырнув его, — на молодых всё смотришь. Небось, много интересного видишь?

Учителя будто ошпарили. Раскраснелся как зрелый помидор, испугавшись громких слов спутника. Ему показалось в этот момент, что эти слова услышали все, кто были на улице и уже осуждали его за бессовестное поведение.

— Ну, что ты, Женя… Тише, — прошептал умоляюще. — За кого

меня принимаешь? Я же интеллигентный человек.

— Да, ладно, глазей, — рассмеялся парень, — только дурно не

станет?

— Я же не виноват, — оправдывался «зоркий глаз». — Не могу же

идти с закрытыми глазами. Кстати, купил бы мне тёмные очки, чем темнее, тем лучше, а то глаза слезятся от яркого солнца.

— Не от солнца они слезятся, — смеялся Женька.

3

На скамейке возле подъезда дома Юрия Ивановича сидели дворовые старушки. Они возбуждённо обсуждали коммунальные платежи, при этом осуждали домоуправа, Семёна Степановича, живущего в крайнем подъезде на пятом этаже. В руках у них шуршали бумажные корешки от жилищной конторы, которые они ловко перелистывали, сверяли тарифы новых платёжек с квитанциями предыдущих месяцев. У Антонины Васильевны, на коленях лежал калькулятор, по кнопкам которого она била быстрыми пальчиками и затем громко выдавала результат, ведущим строгий учёт подружкам. Почти после каждого озвучивания ею итога математического расчёта раздавались недовольные высказывания, сопровождающиеся иной раз не нормативными словечками, очень точно характеризующими их соседа. В адрес Семёна Степановича сыпались не только обвинения связанные с недобросовестной работой, но и: вспоминалась его жена, приписывались любовницы, оставались незабытыми и дети, учившиеся где-то за границей. Всё, что не знал про себя Семён Степанович, прекрасно знали пенсионерствующие его соседки.

Незамеченными в подъезд было пройти невозможно, Юрий Иванович догадался об этом сразу, лишь только подошли с Женькой к дому. Он вежливо поздоровался со старожилами двора, пропустив парня вперёд.

Отложив серьёзно значимые дела, пенсионерки проводили Шарова и его спутника, озадаченными взглядами, и в их интимном кругу тотчас же возникла новая тема для размышлений. Семён Степанович и его семейство были на время забыты. Началось промывание косточек другому соседу.

— Кто это? — спросила Антонина Васильевна подружек,

поправляя, висевшие на кончике носа очки, отложив в сторону вычислительную технику.

Она одна из всех скамеечниц не смогла распознать бывшего учителя.

— Юрий Иванович наш с пятьдесят третьей, — ответила Галина

Павловна.

— Не может быть? — ахнула четырёхглазая женщина. — Я его

сегодня утром видела. Выходил — бич бичом, заросший весь, как шимпанзе в шляпе.

— Что это с ним стало? За ум взялся что ли, или помойку с

бриллиантами откопал? — просудачила Клавдия Васильевна.

— Нужно Ваську, нашего участкового спросить, — подала мысль

Таисия Михайловна.

На своей лестничной площадке Шаров начал шарить по карманам, ища ключи. Увидев сквозь двери соседку, живущую в квартире напротив, глядевшую на них с Женькой в дверной глазок, Шаров шагнул на резиновый коврик на её законной территории и с поклоном поздоровался: — Здравствуйте, Зинаида Петровна!

Соседка вздрогнула и, закрыв рукой смотровое очко, припала к двери.

«Почему он меня увидел?» — с ужасом удивилась она и скорее удалилась в комнату.

Юрий Иванович ещё раз осмотрел карманы одежды, но ключей там не было.

— Что случилось? — спросил Евгений озабоченного друга.

— Кажется, ключи со старой одеждой в урну бросил, — виновато

ответил тот.

— Ну вот, теперь к этой пепельнице нужно возвращаться, —

недовольно пропел парень. — Между прочим, я устал таскать эти пакеты со жратвой. Что будем делать?

— Двери ломать, — пошутил Шаров, чтобы пресечь нытьё парня.

— С ума сошёл? Они ж у тебя железные.

— Тогда надо идти за ключами, — улыбнулся Юрий Иванович, зная

что в этот момент думает Женька.

— Давай хоть сумки оставим у соседей, — взмолился парень, — не

съедят ведь всё, я думаю.

Пока высказывался по поводу сумок, Юрий Иванович уже звонил в квартиру Зинаиды Петровны. Та тихонечко, на цыпочках подкралась к дверному глазу и прицелилась, будто снайпер. Видя, как она это делает, Шаров невольно посмеялся. Та внимательно разглядывала соседа, и хотя узнала его, не торопилась открывать, в надежде подслушать какую-нибудь новость, чтобы поделиться ею потом с любознательными дворовыми болтушками.

Не узнаёте меня? — громко сказал Юрий Иванович. — Это ж я! Ваш сосед, Шаров!

Петровна растерялась.

«Откуда знает, что смотрю на него?» — думала она.

— Откройте, пожалуйста, Зинаида Петровна, — повторил он.

Женщина отошла от двери на несколько шагов и затем, постукивая ногами, с криком «бегу», вернулась. Щёлкнув двумя замками, осторожно отворила дверь и вышла в коридор.

— Можно у вас на время пристроить пакеты, — спросил Шаров. — Ключи оставил… Надо сходить за ними.

— А где же ты их забыл, растяпа? — последовал вопрос, не имеющий отношения к заданной просьбе.

Женька не смог удержаться от нахлынувшего желания указать милой женщине то самое место, где Юрий Иванович оставил ключи. Вначале хотел дерзко ответить «в Караганде», но потом решил, что это слишком банально и такой ответ может обидеть пожилого человека. Он опередил, застывшего в раздумье Шарова, и, вмешавшись в разговор, с ухмылкой пошутил: — На приёме у посла.

— У какого ещё посла? — не поняла юмора Зинаида Петровна и

строгими глазами пробежалась по юноше.

— Вы разве не знаете? — продолжил шутить парень. — Газет не

читаете? Юрий Иванович Нобелевскую премию получил по математике, вот его в посольство и вызывали. Награждать будут.

— Да, уж, рассказывай, — посмеялась женщина, придавая

эмоциям саркастический оттенок. Взяла пакеты из рук соседа и бесцеремонно, нагло заглянула в них. Увидев там изобилие еды, на покупку которой у неё не хватило бы пенсии, Зинаида Петровна с завистью простонала: — Дааа… — Закрыла за собою дверь, и в полголоса заворчала: — Посольские свалки видать разнообразнее, богаче наших! Зажрались послы, будь они здоровы…

Шаров и не обделённый чувством юмора его квартиросъёмщик, вернулись к тому магазину, возле которого в металлическом, окрашенном в коричневый цвет бачке, лежала старая одежда «Нобелевского лауреата». Юрий Иванович по привычке, как делал это почти каждый день, подошёл к мусорной урне и принялся проверять её. Вытащил оттуда свои старые пожитки и, не отходя с места, начал ощупывать их, не обращая внимания на прохожих. Из магазина вышла элегантно одетая дама средних лет и, проходя мимо «старателя», брезгливо фыркнула: — Сколько ж отбросов в обществе развелось! Какой позор!

Слова, высказанные женщиной, острым ножом вонзились в сердце Юрия Ивановича, и оно будто сбилось с ритма, обливаясь кровавой обидой. Защитная реакция самолюбия сработала незамедлительно. Мозг инстинктивно выдал оборонительный ответный импульс. Орлиным взором Шаров глянул на женщину, и та, как радиоантенна приняла его позывной. Испугавшись пронзительного взгляда мужчины, она поспешила на тоненьких шпильках по тротуару. Пройдя небольшое расстояние, прилично ухоженная дама вдруг залаяла: — Гав, гав, гав.

Гулявшие по улице люди, с любопытством принялись выглядывать виновника неадекватного поведения, настраивая слух в ту сторону, откуда доносился писклявый человеческий лай. На Шарова уже никто не обращал внимания, он был вне зоны осуждения. Все участники уличного движения потянулись к перекрёстку, вблизи которого происходила забавная история со странными звуками. Бедная женщина ускорила шаг, не понимая, что с ней происходит. Встревожено глядела на горожан и гавкала.

Народ веселился, наблюдая бесплатное представление. А лай продолжал усиливаться — громче и громче.

Шаров поймал себя на мысли, что прав Дейл Карнеги, писавший о вреде критики на человека. Ведь оказался в той самой ситуации, когда, не задумываясь, начал защищаться от оскорбительных обвинений и даже отомстил женщине за её нападки. И сделал это, сиюминутно, неосознанно. Ему подсказала память историю любимого фильма из далёкого детства про старика Хоттабыча, когда тот отучил одного мальчика ябедничать на друзей, и Шаров воспользовался аналогичным приёмом колдуна. Лишь, по истечении трёх-четырёх минут покаялся в содеянном. Но тут, же, оправдал и успокоил себя мыслью о том, что возможно, поступил правильно. И если у этой женщины есть хоть капелька ума, думал он, должна будет понять, почему это с ней произошло. Пусть будет этот лай для неё уроком, решил Шаров, полностью реабилитировав свои действия: — Не мешало бы ей вспомнить заповедь — «Не судите, да не судимы будете» — произнёс он вслух, отвлекшись от внутренних дум.

Он не хотел говорить Женьке, что по его сценарию произошёл этот уличный балаган, но назидательная речь, произнесённая в честь женщины, играющей комическую роль, выдала его. Женька был парнем не глупым и быстро сообразил — в чём дело и даже поддержал позицию Юрия Ивановича.

— Так, значит, это ты хулиганишь? — посмеялся он и кивнул Шарову на то, что видит найденные им ключи, которыми тот потряс перед его лицом. — Она теперь так и будет всё время разговаривать? — спросил Евгений.

Юрий Иванович положил ключи в карман, засунул назад всё, что вытряхивал из мусорного бачка и, обтерев ладоши, с глубоким выдохом сказал: — Нет. Дойдёт до почты только…

— С тобой не соскучишься, — довольный сказал Женька. — Ну и

насмешил город. Теперь только об этом и будут судачить…

Парень был внутренне рад, что психология Юрия Ивановича менялась прямо на глазах. Из скромного, стеснительного интеллигента, воспитанного в эпоху пионерии, этот человек стал приобретать иную ипостась, близкую по духу и времени к современной молодёжи, к которой Женька всецело относил себя. Он думал об этом, идя позади Юрия Ивановича, и как только поравнялся с ним, мысли, как ненужные файлы в компьютере, сбросил в мусорную корзину.

Шаров с парнем следовали за эксцентричной женщиной, пока та не перестала лаять. Возле почтамта она поймала такси и уехала.

Домой учитель со студентом пришли уже под вечер. Женька приготовил ужин. Кухонный столик был мал, и он расставил тарелки с едой на кровати, подстелив газеты. Уселся на единственный стул. Стул тут же развалился, и парень очутился на полу. Юрий Иванович посмеялся: — Он сломан, — сказал, извиняясь.

— Вовремя сказано, — заметил Женька самобытный юмор хозяина.

Поднялся и, собрав деревянные запчасти, отнёс в угол комнаты.

— Нужно срочно заводить мебель, — серьёзно заявил парень. — Как

можно так жить?

Шаров закивал ему: — Потерпи чуток, купим и мебель и всё, что нужно. Пойду работать. Чувствую сейчас в себе такой прилив энергии, такой потенциал сил, что кажется, могу взяться и за научную работу.

— Иди в наш институт преподавать, — сходу, не задумываясь,

предложил Женька, — нам как раз математик нужен.

— Пошёл бы, да кто меня возьмёт. Хорошая рекомендация

нужна. А я, что могу предложить? Сказать, что три года бродяжничал, нигде не работал?

— Зачем об этом говорить? — усмехнулся Овсянников и вновь

принялся воспитывать Юрия Ивановича в своём духе. — Да, кому интересно знать, по какой причине ты не работал и чем занимался? — убедительно говорил он. — Тем более туда на конкурсной основе берут, а ты, теперь, любого профессора за пояс заткнешь, лишь посмотришь в лица комиссии и скажешь им пару аргументов. С таким талантом, ты им только прикажешь и всё.… Гордись даром небесным, не будь тюфяком! Раз тебе сам бог даровал такую судьбу — пользуйся моментом. На твоём месте, я бы ох как развернулся!..

Шаров сложил ладони и поднёс к губам, придав лицу угрюмый, плаксивый вид. Женька вновь услышал честное исповедальное нытьё, от, воистину, честного человека, которого пытался хотя бы немножко приблизить к реальной жизни, а в ней, казалось парню, давно уже не котировались те принципы, которых пытался придерживаться старомодный учитель по математике.

— Понимаешь, Женя. Не могу поступать нечестно. Не научен.

Хоть убей! Уж такое воспитание. Мне трудно переступать ту черту, за которую ты меня всё время толкаешь.

Женьке так и хотелось назвать Юрия Ивановича ботаником.

— А кто тебя заставляет поступать не честно? По-справедливости

всё делай. Ты же ничего ни у кого не воруешь. Если про игровые автоматы вспомнил, так там всё по-честному было, сам же говорил. А вот хозяин казино — жулик. Или я не прав? Таких как он надо наказывать. Да не бери всё близко к сердцу. Возьми за правило благодетельство. Честным людям помоги, негодяев проучи.

— И всё-таки ты не убедил меня, — ответил Шаров. — Во-первых, я не судья, чтобы кого-то наказывать. Во-вторых — на лжи добра не построить. Бог накажет.

«Ну, раз такой честный, ходи по помойкам», — подумал Женька.

Юрий Иванович покачал головой: — Зря так думаешь. По помойкам больше не буду лазить. Сказал же — работать пойду. Я решил.

— Блин, с тобою молча можно общаться, — заворчал парень. —

Всё знаешь, что у меня в голове. Но заметь — это не порядочно читать чужие мысли, всё равно, что чужие письма.

— Ладно, извини, — ответил Шаров, — только я не виноват, что моё

биополе властвует над твоим.

— Не извиняйся, мне не жалко, — произнёс студент. — Давай реши

лучше уравнения, к завтрашнему дню нужно.

— Сам решай, — отмахнулся Юрий Иванович и принялся за ужин,

который Женька уже закончил. Учись студент, — подмигнул ему, набивая рот ветчиной.

— Но я ведь не Шурик. Объяснил бы, хотя, — обиделся Евгений,

открывая конспект. — Я вообще в этом предмете — ноль.

— Решай, решай, — подразнивал студента математик, — что не понятно — спрашивай.

Овсяников без интереса взялся за тригонометрию, но буквально через пару минут в глазах заблестел огонёк удовольствия от результативной деятельности.

Юрий Иванович справился с ужином и стаскал посуду и оставшуюся еду на кухню. Оттуда Женьке был слышен фаянсовый звук тарелок, моющихся холодной водой в пожелтевшей мойке и обеспокоенный голос хозяина. Он отчитывал парня за расточительность, неразумную трату денег, сожалел, что доверил ему такое ответственное важное мероприятие по закупке продуктов, потому, что тот накупил слишком много, а хранить было негде:

— Жалко всё испортится в жаре, — цокал языком и постанывал. — Холодильник нужен.

— Конечно, нужен, — соглашался Овсянников, не отрываясь от

черновиков, производя математические расчёты.

Женька вдруг повеселел и подозвал учителя. Подал ему исписанные небрежным почерком листы и попросил проверить решения. Шаров заводил пальцем по бумаге, чтобы не потерять последовательность написанных формул, временами выговаривая студенту недовольство по поводу ужасной писанины. Разобравшись со всеми уравнениями, вернул парню черновики и, наградив его дружеским подзатыльником, похвалил:

— Вот видишь, а говоришь ни бум-бум. Даже очень бум-бум. Решай дальше, всё у тебя правильно.

Женька почесал затылок, соображая, что же могло случиться вдруг, так неожиданно? Почему математические задачи, над которыми раньше бесполезно подолгу сидел, теперь легко отдались ему, не сопротивляясь, не создавая интеллекту сложных барьеров. Каким образом, думал он, его голова мыслила вопреки настроению, заранее спрограммированному на неудачу в связи с леностью и набитой оскоминой от нелюбимого предмета. Женька улёгся на полу и продолжил занятие. Вскоре снова с интересом погрузился в мир цифр, уравнений и функций.

Шаров сидел у открытой двери балкона в позе лотоса и внимательно наблюдал за парнем, при этом безмолвствуя, шевелил губами. В нём ожило и торжествовало удовлетворяющее душу чувство значимости, которое за годы тунеядства, казалось, давно атрофировалось. Радовался вновь приобретённому счастью — быть кому-то полезным. Благодарностью отмечал судьбу, подарившую неплохого друга, которому искренне желал успехов и всячески намеревался помогать в учебно-студенческом процессе и неизбежных житейских проблемах.

Овсянников закончил решать последнее уравнение, и подал тетрадь для проверки личному домашнему куратору. Он был точно убеждён в правильности решений, сверив их с ответами в учебнике, но всё равно хотел услышать мнение профессионала. К тому же, будучи сообразительным, умевшим анализировать, заподозрил открывшиеся в себе навыки математического мышления, в «коррупции». На эту мысль натолкнуло то, что память начала выдавать формулы, не заучиваемые никогда наизусть, которыми теперь вдруг стал, умело оперировать и без труда добиваться правильных результатов в решениях сложных уравнений. Подозревал Юрия Ивановича в причастности к его раскрывшемуся таланту и поэтому старался уловить в его поведении любую мелочь, позволявшую уличить затаившегося феномена в хитроумных экспериментах над ним. Женька вспомнил, как Шаров внедрил в голову женщине установку на лай, и как та веселила публику задорным гавканьем. Был уверен, что и теперь эти проделки исходят от него, но не спешил задавать вопросов на этот счёт.

Шаров же ни единой морщиной лица не выдавал себя. Внимательно проверял работу студента, делал замечания, но не по способу решений, а всё из-за того же корявого почерка. Закрыв тетрадь, бросил её на кровать.

— Отлично! — похвалил он Женьку. — Видишь, сам справился. Ты

способный ученик.

Евгений вновь задумался, отчего молчит хитрый математик, почему скрывает от него очевидное, ставит его в положение глупца, подопытного кролика, неужели считает, что догадаться в его хитростях невозможно?

«А, может, ошибаюсь в предположениях, — подумал он. — Но кто, же тогда кроме него мог растормошить в сфере заумной науки мою бестолковую голову? Да, нет же, это он, — Женька вопрошающе взглянул в глаза старшему другу. — Улыбается плут», — заметил, наконец, парень и приготовился выговорить свою догадку.

— Да, ты прав, — сказал Юрий Иванович, не дав Евгению вступить с ним в разговор. Я вложил в тебя кой, какие знания. И вижу, что это сыграло в твою пользу. Теперь ты усвоил ненавистную тему и думаю, проблем с уравнениями не будет. Если случится ещё с чем-нибудь загвоздка — обращайся, научу.

Женьке хотелось высказать претензии по поводу самовольного вмешательства Шарова в его суверенитет интеллекта, но поразмыслив пару секунд, решил примириться с лояльной услужливостью доброжелателя, поскольку приобрёл от этого вторжения в свой ум только благоприятные качества. Он научился решать сложные, до этого времени, казавшиеся непостижимыми, задачи, не потратив на это маломальских усилий, энергии, времени. Алгебраические, тригонометрические функции, формулы, синусы, тангенсы, косинусы, логарифмы сами собой разыгрались в сером веществе его черепной коробки и остались в памяти, благодаря Юрию Ивановичу, который своими мыслями заставил его мозг трудиться, выполнять правильно все математические операции. Овсянников ничего, не сказав, вышел на балкон, в надежде освежиться, но вечерняя духота не вызвала в нём положительных эмоций.

Солнце давно скрылось за соседними домами, оставив багровеющий след в западной части небосвода. Город продолжал бодрствовать, и казалось, не собирался затихать. Во дворах раздавались детские голоса, и на них не действовала, звучавшая откуда-то из окна всем знакомая, убаюкивающая мелодия закончившейся передачи «Спокойной ночи малыши».

Юрий Иванович тоже вышел на балкон и встал рядом с Женькой, облокотившись на перила. Он не ждал и не желал слышать от парня слов благодарности, за проведённый «факультатив». Но собой учитель был доволен. Лишний раз проверил себя и уже не сомневался в способности воздействовать своим умом на сознание визави. Радовался как ребёнок апробированному изобретению, потому, что решил возобновить педагогическую деятельность и таким методом обучать учеников, давать им прекрасные знания, заинтересовывать студентов своим предметом, который для многих не вызывал интереса, являлся лишь обязательным названием в графе зачётки.

Они долго простояли на деревянном полу балкона, пока звёзды не замерцали из ночной тьмы. Время подходило к полуночи, и Шаров, достав раскладушку, ушёл в соседнюю комнату, соорудил лежанку, набросал на неё старые вещи и улёгся спать, отдав кровать в распоряжение гостя. Женька вначале возражал занимать привилегированное положение, но с гостеприимным хозяином спорить было невозможно. Буквально скоро, ему уже снились: числа, дроби, интегралы.

4

Утром студент и учитель поднялись рано. Позавтракали. Женька, собираясь в вуз сдавать хвосты, наказывал Шарову не тянуть времени с устройством на работу.

Юрий Иванович оделся, взглянул в зеркало, стоявшее на подоконнике. Давно в него не заглядывал, с тех пор, как перестал бриться и теперь, видя в отражении опрятного, и со слов Женьки вполне симпатичного мужчину, задержался у окна, направляя настольное зеркальце то вверх, зачёсывая волосы и поправляя галстук, то вниз на новые туфли и, оставшись довольным, похвалил себя. Воодушевлённое самомнение придало ему уверенности и смелости.

«Кто скажет сейчас, что я бродяга, — подумал он. — Докажу всем, что это не так! С этого дня буду совсем иным!»

Шаров вышел из квартиры, видя, как Зинаида Петровна, стоя за дверью, подсматривает за ним. Проходя мимо её двери, поздоровался с ней, будто та стояла с ним рядом на лестничной площадке. Соседка опешила. Вышла в коридор, когда сосед спустился вниз, и удручённо пожала плечами, думая, что, не сошёл ли сосед с ума, здороваясь с дверью.

Было ещё рано и возле подъезда никого не наблюдалось. Шаров пошагал из двора на улицу и вскоре вышел на тротуар, вымощенный жёлтым камнем. Деньги у него были, но не захотел ехать в транспорте, а решил пройтись пешком.

Все спешили на работу, на остановках толпился народ, ожидая транспорт нужного маршрута. На небе не было ни облачка, день обещался быть жарким.

Проходя мимо школы, в которой долгие годы вёл предмет в старших классах, Юрий Иванович задержался у школьного забора. На пришкольном садовом участке трудились ученики младших классов под руководством учителя биологии. Территорию школы приводили в порядок старшеклассники, отрабатывая практику во время школьных каникул. Тоскливое настроение, наполненное воспоминанием по прошлым дням, защемило сердце бывшему педагогу. Как настоящий преданный пёс он учуял знакомый запах помеченной территории, которую считал своей и ревностно относился к тому, что изгнан за её пределы. Его тянуло в эту среду, в ней чувствовал себя свободно, наслаждался работой, которую считал призванием, получал от неё только положительные эмоции.

— Здравствуй, Юрий Иванович, — послышался за спиной знакомый

голос, заставивший обернуться.

К нему подошёл Борис Матвеевич Бойко, работавший в школе преподавателем истории. Это был человек в своё время азартным пропагандистом коммунистических идей и долго возглавлял партийную ячейку школы, по сути, был бессменным секретарём. То и дело он пытался затащить в свои ряды беспартийного Юрия Ивановича. Но Шаров был стоек в личных убеждениях. Прочитав ещё в юности, немало запрещённой в то время литературы, сделал для себя выводы и не старался искать дорогу не по душе, всячески отказывался от предложений парторга. Хотя в то время эта тропа могла значительно помочь выехать молодому педагогу, как на скоростном транспорте на широкий проспект профессиональной карьеры.

Партия для Бориса Матвеевича была религией, а церковь он категорически отвергал. Юрию Ивановичу вспомнился случай, когда перед пасхой, которую весь народ, несомненно, всегда отмечал, не смотря ни на что, парторг школы ходил по классам и агитировал учеников против праздника. Отрывал учителей от ведения уроков, заходя по очереди в каждый класс, и яростно наказывал ученикам, особенно пионерам и комсомольцам вести себя по-особому в семьях, в которых почиталось светлое воскресение, в которых красились яйца и пеклись куличи. Запрещал им садиться за столы вместе с взрослыми, и произносить в этот день слова радости господу. На следующий же день все подоконники в школе были усеяны разноцветной яичной скорлупой. Это был ответ детей на его атеистическую агитацию. Даже молодёжь, смеялся тогда по этому поводу Шаров, понимала какую глупость, порой вершили служители, поверженного теперь уже народом коммунистического режима.

После того как правящая партия получила общенародную оценку деятельности и можно сказать ушла в подполье, Борис Матвеевич сильно переживал. Потерял власть над персоналом школы, утратил, в своём понимании, важные темы преподавательской практики. Половина того, что читал в своих лекциях ученикам, в которых, как выяснилось, искажались многие факты в пользу коммунистической партии, стало вдруг ненужным, осужденным и выброшенным из программ школьного образования.

Но Борис Матвеевич недолго переживал идейное поражение. Один из первых, следом за Ельциным уничтожил партийный билет и, осудив прежний режим, вступил в другую партию и уже с трибун произносил другие речи, по воскресным дням посещая церковь, крестил лоб и, воздавая поклоны, восхвалял бога.

Юрий Иванович раньше-то всегда с осторожностью общался с Борисом Матвеевичем, не доверялся, не делился мыслями. В присутствии его старался быть лаконичным. Вот и теперь при встрече не испытывал особого интереса общаться с одним из первых предложивших на педсовете изгнать его из школы. Юрий Иванович не был зол на историка за увольнение, просто не приятен был этот человек, продолжавший ещё учить чему-то молодое подрастающее поколение.

Юрий Иванович скупо ответил на приветствие и хотел быстрее уйти, но не по годам активный Борис Матвеевич удержал его за руку, навязчиво набиваясь на разговор. В одну минуту засыпал Шарова вопросами, на которые, и отвечать-то не хотелось.

Бойко спрашивал о семье, хотя прекрасно знал, что Юрий Иванович давно в разводе, интересовался трудовой деятельностью, здоровьем. Его интерес не сопровождался доброжелательным чувством и всё, что говорил Шарову, отдавало ложью, лестью и это прекрасно видел, по ханжескому взгляду бывшего коллеги Юрий Иванович.

— Где работаю? — задумался он над ответом.

Шарову не хотелось выглядеть неудачником перед историком, он желал удивить завистливого человека, ошарашить уверенным благополучием, даже позлить в какой-то степени превосходящим рангом, достигнутым в профессии.

— В институте преподаю, — соврал Шаров. — Математическим факультетом заведую, — добавил, видя, как изменился в лице Борис Матвеевич.

Юрий Иванович читал в это время мысли бывшего парторга и думал о том, как был прав в оценке сущности Бориса Матвеевича. Тот с артистически сыгранной улыбкой на лице хвалил Шарова, желал удачи, думая на самом деле о другом. Находясь под влиянием слухов и приукрашенных сплетен об Юрии Ивановиче, Бойко, конечно же, не поверил коллеге, и в потаённых мыслях питал себя страстным желанием зайти как-нибудь в тот институт и развеять миф, который преподнёс ему этот, по его думам в данный момент, бродяга, работник помоек.

— Заходи, — уверенно поддержал перспективные желания Бориса Матвеевича Юрий Иванович, тем самым ещё больше разозлив самолюбие политического перевёртыша. — Будешь в тех краях, заскакивай ко мне в деканат.

Он быстро простился с Бойко, козырнув ему, чтобы не подавать руки, и пошёл, не оглядываясь, жалея времени, которое потратил на пустые разговоры.

«Ничего, пусть приходит, — думал Шаров, сидя в троллейбусе. — Теперь уж точно нужно устраиваться в институт. И я непременно там буду работать», — дал себе зарок Юрий Иванович.

Он проехал несколько остановок общественным транспортом, решив компенсировать время, потерянное в ненужной полемике с бывшим сослуживцем.

Шаров вошёл в здание политехнического института и поднялся на второй этаж. После недолгого общения с абитуриентами, которые успели уже хорошо изучить географию коридорных лабиринтов вуза, быстро отыскал кабинет ректора.

За столом приёмной сидела молоденькая секретарша, работая на компьютере. Сняв тёмные очки, Шаров внимательно оценил её с ног до головы, улыбнулся, глубоко вздохнул и, смущаясь, представился. Подойдя ближе, тихонечко спросил, так, для проформы, из вежливости, потому как прекрасно видел сквозь дверь, что происходило в кабинете первого лица высшего учебного заведения:

— Ректор у себя? Я по поводу работы.

— Нет, — прозвучал неожиданный ответ.

Барышня ответила, не задумываясь, и не отрываясь от дела.

— Петр Борисович на совещании, — уточнила она, бегая, длинными

пальчиками по клавиатуре.

«Зачем же врать? — подумал Шаров. Вон же он за столом сидит у себя в кабинете», — и порицающим взглядом поглядел на секретаршу, покачивая головой.