Бесплатный фрагмент - По зову памяти

По зову памяти

Сорванный цветок должен быть подарен,

начатое стихотворение — дописано,

а любимая женщина — счастлива,

иначе и не стоило браться за то, что тебе не по силам.

/О. Хайям/

1

А я верю, что на этом все не кончается.

И впереди встреча с дорогими сердцу людьми.

Так легче жить.

/Евгения М/

В каких мирах, в каких зонах

Душа твоя витает,

Порой мне кажется, что рядом

И меня оберегает.

Летят года, десятилетия,

Но память не стирает,

То половодье ярких чувств

Что Первою Любовью называют.

Как прав ты был во всем,

А я тебе не верила.

Считала, все пройдёт…

И жизни не доверила.

Сама себя сломала

И заново построила,

Известно Богу одному

Чего мне это стоило.

Мне жаль, что ты не смог

Найти себя и выстоять.

И сам перешагнул

В пучину смерти мглистую.

Покинув этот мир,

Устав от напряжения,

Ты на меня взвалил,

Вину и сожаления.

Живу под этой тяжестью

Уж много-много лет,

И верится, и кажется,

Что жизни то и нет.

Прости меня, что не смогла

Решиться на поступок

Лишила счастья нас двоих,

На сердце тьма зарубок.

Сегодня был бы юбилей

В кругу друзей и близких.

Я праздную его с тобой,

Хоть в мире ты безликом.

Я ангелом-хранителем

Тебя себе назначила,

И в жизни может быть другой

Тебе я предназначена.

/Евгения М/

Кто бы не хотел повернуть время вспять и встретиться с теми, кого уже нет?

Изучая легенды Пятиозерья не по записям Галины Ядревской, а из уст старожилов — тоже, кстати, не очевидцев — наткнулся на страшную догадку. Озеро Круглое иногда называют Нехорошковым не по фамилии первого станичного атамана, а из-за весьма нехороших дел порой на нем происходящих. К примеру, за 267 лет существования села Хомутинино все утонувшие люди в Круглом так и не были найдены. Я так понимаю — куда-то они там пропадают.

Вовек бы не догадался, сколько бы ни ломал голову. Но мне намекнула одна старушка, с которой собирал грибы прошлым летом. Она поправку внесла в легенду от Ядревской о местном лекаре и предпринимателе Шварцмане и его несчастной дочери.

Шварцман, он не простой немец был, а грамотный. Он знал все секреты Пятиозерья. Ну, или почти все. По крайней мере, о том, что на озере Оленичево появляются оборотни, наверняка вестимо было ему….

Старушка внимательно посмотрела на меня.

— Как-то он умудрился дочку свою утоплую выловить….

Ага! Таки можно! Или бабушка чего-то не договаривает?

Я недоверчиво взглянул на нее.

Старушка, голову опустив, дальше пошла, ковыряя палкой в траве и рассказ продолжая. Ночью лекарь с женой отвезли тело дочки на Оленичево и утопили. А она обернулась живой. Людям сказали: Шварцман — лекарь такой, покойную оживил.

Чертовщина какая-то! Может, реинкарнация? Раз кто-то верит, значит бывает.

Только не пожилось спасенной девице в доме отчем — снова пропала. Родители сказали — в Петроград уехала, к бабушке. Но люди видели, лекарь три ночи кряду на лодке плавал, царапал дно Круглого багром с крючьями — но в этот раз, видимо, напрасно.

Бабуля примолкла, закончив речь, а я задумался.

Ну, утопилась девушка, когда на войне парня ее убили — эка невидаль!

Ну, достали ее со дна, оживили — такое тоже бывает.

Куда-то пропала — опять утопилась? — так в чем же суть?

— В чем суть рассказа вашего, Анна Дмитриевна?

Старушка против воли хихикнула, но тут же нахмурилась.

— А суть в том, что записку девка оставила. Первой ее прочитала моя бабушка, работавшая горничной у Шварцманов.

— Бабушка ваша грамотная?

— А то!

— И что?

— Девка писала — не ловите меня, не спасайте; я там Семочку своего встретила — нам хорошо вдвоем.

— Там, это где? На дне озерном? Как туда Семка попал, убитый на фронте?

— И-и-и! А ишо грамотный! На Том Свете они встретились — где же еще?

— Что-то я никак не пойму: ну, утопилась — вытащили, откачали…. Что же она опять в воду лезет? Не проще — петлю на шею?

— Ну, наконец-то! — Анна Дмитриевна резко остановилась, подозрительно огляделась вокруг и, поманив меня пальцем, снизила голос до шепота. — Я тебе о чем толкую битый час? Непростое наше озеро Нехорошково — есть у него на дне прямой вход на тот свет.

— Да ну вас! — отмахнулся я. — Скажите тоже.

— Попомни мое слово — есть!

Старушка, еще более ссутулившись, побрела вперед, выискивая взглядом и палкой грибы. А я опешил.

2

Я так понимаю — Тот Свет или Этот, они однотипно устроены: пекло или райские кущи окружены стеною от самоволок или незаконных вторжений, ворота, стража; выйти-войти — разрешение от администрации. И, конечно же, как в любой усадьбе Этого Света возможна калитка тайная для Того. Почему нет?

Нет ни стражи, ни Цербера, ни лодочника Харона, ни ключника Петра — тихонечко заходи, пообщался с кем надо и выходи… или останься.

Смущает одно — почему же на дне?

Чтобы туда добраться, всяко-разно надо топиться.

Эх-ма! Науке жертвы нужны. Господи, дай мне сил остаться живым.

Наедине с самим собой много думал об услышанном от Анны Дмитриевны — и верил, и не верил, и планы составлял: как мне калитки этой достигнуть. Не для того, чтобы место присмотреть, а чтобы кое с кем повидаться — в конце концов, открытие сделать! Правда, сильно подозревал, что если найду калитку и проникну в нее, это еще ничего, но вот если всему миру разболтаю, тут будет кердык или мне, или калитке, или обоим вместе.

О таком хорошо думается в лунную ночь.

Но ночное светило градус за градусом нарезает свой путь полусферою небосклона, а мои мысли топчутся на одном месте — вот если бы… ах, кабы…

А луна была полной и небо чистым и никогда еще оно не казалось таким злым и враждебным, как в те часы, когда я думал о калитке на Тот Свет. Мне казалось, что от него веет адресной ненавистью. В свете бессмертных звезд моя жизнь не стоит и коровьей лепешки, а я смотрел на них во все глаза.

Прелести летней ночи и ветерок с озера, освежавший пылающие щеки, помогали, однако, успокоиться. Я не считал это время потраченным впустую. Пусть ни на шаг не приблизился к заветной цели, но какое таки удовольствие сидеть на стволе склоненного тополя и болтать над водою ногами, вглядываясь то в сумрачную глубину ее, то в бездонное небо. Приятных ощущений хоть отбавляй!

После таких посиделок дома практически засыпаю сразу. В окно следит за мною луна, и от нее, быть может, сон неспокоен. Мелькают в калейдоскопе лица навсегда ушедших друзей — Андрюха Зязев улыбается и машет рукой, Олег Фомин зовет выпить, Ира, маркиза Ангарская, скромно в сторонке стоит. Я спешу, конечно же, к ней и… просыпаюсь.

Просыпаюсь до рассвета с головной болью. Поклявшись себе никогда больше не ходить ночью на Круглое, сел на диване, сунул ноги в шлепанцы и оглядел свою единственную комнату. Взгляд наткнулся на камуфляжные брюки, к которым пристали клейкие почки тополя, и причина мерзкого самочувствия сразу стала ясна. Наверное, скоро сойду с ума, если каждую ночь буду смотреть в воды озера — корчить из себя изыскателя, пытающегося найти потайную калитку на Тот Свет.

Какая это мука — быть одержимым идеей поиска. Пожалуй, только врожденная жажда открытий, поддерживает мое душевное состояние в более-менее устойчивом состоянии.

Взъерошил изрядно отросшие волосы. Кругом тишина, все спят, и только алеет восток, набухая красками перед восходом. Поддавшись внезапному порыву, срываюсь с постели, надеваю штаны, футболку и обувь…. Будь что будет, но я встречу восход солнца на берегу озера. Я буду искать эту калитку в любое время суток и года, искать — пока не найду!

Через пару минут я бежал по асфальту, огибая село широкой дугой, с наслаждением ощущая на коже бодрящий холодок сыроватого предрассветного воздуха. Миновал лесхоз, повернул на перекрестке в сторону Увелки и, наконец, оказался на песчаном берегу заветного озера.

Страсть как люблю купаться, когда на пляже никого нет!

Скинул с себя всю одежду, разбежался и нырнул рыбкой в воду, которая приняла в свои прохладные объятия мое разгоряченное бегом тело.

Еще немного проплыл, и вот она, середина — озеро-то не очень большое.

Нырнул в глубину с открытыми глазами и вдруг почувствовал, как сама Судьба ласково похлопала меня по плечу. Вода прозрачная, дно песчаное — если тут что-то есть, мне не составит большого труда его найти.

От волнения закружилась голова. Я плыл у самого дна, осматриваясь по сторонам. Не заметил, как воздух кончился в легких. Едва хватило его, чтобы выскочить на поверхность.

Последним взглядом перед экстренным всплытием показалось — там что-то есть. Может, как раз то, что ищу. Восстанавливая дыхание, успокаивал нервы — надо же, как разыгралось воображение! Никогда не бывает так, чтобы с первой попытки искомое сразу нашлось. А почему, собственно, нет? Я обязательно найду, что ищу.

Это перст судьбы — подумал, здесь и надо искать то, что ищу. Еще одно предзнаменование того, что путь поисков выбран верно и непременно приведет меня в один прекрасный момент к калитке на Тот Свет.

Внимательно окинул взглядом берега — никто не подглядывает? С каждым мигом я все больше влюблялся в замечательное озеро Круглое, в котором непременно сделаю величайшее для себя открытие.

Бизнесмены строят фабрики и дома, открывают салоны и магазины, грызутся как черти между собой за покупателей и прибыль. А у меня будет одна небольшая и скромная калитка, дающая неограниченные возможности. Да, достаточно скромно — одна-разъединственная калитка на озерном дне, совсем небольшое место на Земле. Бог свидетель — я никому не открою этой тайны и не употреблю свои знания во вред другому.

Удастся ли мне? Бог весть. Не буду в бесконечном отчаянии, если не найду. Жизнь без цели и поиска мне ненавистна. Меня не угнетают возможные трудности. Нервы мои в порядке. Сейчас побольше воздуха наберу и снова нырну в глубину.

Достигнув дна и ничего не увидев из того, что хотел, почувствовал признаки смятения. Это казалось ужасно глупым — хоть краем глаза и впопыхах, но я точно видел дверь, лежащую на дне! А теперь ее нет.

Чертыхаться не буду — поиск есть поиск. Каждый судит удачу сквозь призму собственных заслуг. А я точно знаю — успех это сумма попыток. И прежде чем взяться за познание мира, я долгое время копался в себе.

Неудачное погружение и новое всплытие вызвали целую цепочку мыслей.

Во-первых, для поисков необходимо завести плавательное средство — например, лодку или надувной плотик; в крайнем случае, спасательный круг или жилет, чтобы можно было отдышаться и отдохнуть, не возвращаясь на берег.

Во-вторых, я с беспокойством думал, как осуществить поиски без свидетелей. На берегу круглые сутки снуют люди — как правило, рыбаки. Они даже ночуют в палатках, лишая меня возможности вести поиски без свидетелей. Даже вода холодная им не препятствие. Мне остаются лишь ненастные дни, когда клева нет.

С другой стороны, если придумать убедительную отговорку, то можно вести поиски при свидетелях.

К примеру, сказать, что ищу утопленника.

Ага! Тогда сразу все кинутся помогать — милицию вызовут, МЧС.

Или сказать, что утонула любимая собака?

Собаку-то никто не будет искать. Купаться побрезгуют? Может, рыбу ловить? Удочки смотают, и берег останется пустым. Хорошо бы!

Как деревенским объяснить? — тем, что увидят меня из огородов. Про собаку могут и не поверить.

Да, надо было многое обдумать. Пока только ерунда лезет в голову!

Главной заботой была конфиденциальность поиска. Надо такое придумать, чтобы всех убедить, что мне это надо, а их не касается. А еще лучше — отвадить как можно больше народа от озера. Страшилку какую сочинить что ли?

Но что придумать?

Без дела — пожалуйста! А когда надо, ничего не можешь — ни шутить, ни хитрить, ни тем более врать. Громко высморкался в платочек, чтобы мозги прочистить, и глубоко задумался. Тут либо сам одевайся водяным страшилищем, либо….

Решение лежало на поверхности — надо купить ласты, маску и подводное ружье. Смеяться, конечно, будут, но подозревать — разве только в несусветной глупости!

Прослыть дураком всем известным? Дурачок деревенский на старости лет с двумя высшими образованиями… докатился! А может и впрямь дурак? Поверить в то, что существует потайная калитка на Тот Свет… да не где-нибудь, а на дне озера. Это же надо!

Впрочем, тот, кто называет себя дураком, уже не дурак, считают ученые. А жизнь считает — образование образованием, но уметь надо пользоваться мозгами. Это еще мягко сказано. Жестче сказать? — ума не купишь.

Пенсионеру делать нечего, он от скуки много думает. Когда чем-то занят, думать особо некогда. Для дум свободное время требуется. Вот я думал-думал и додумался — лучше за рыбой гоняться с подводным ружьем, чем стоять на берегу с удочкой.

Себя вроде убедил. Остальные привыкнут. Раз делу надо, буду ханжой — буду таким ханжой, будто всю жизнь в церкви прислуживал.

Что такое ханжество? Вы не знаете? Ну, так…. Это когда несешь несусветную чушь, но при этом держишь голову прямо и смотришь людям в глаза.

К примеру, как Анна Дмитриевна. Рассказала мне чушь — я поверил, начал искать долбанную калитку и отступать не собираюсь. Я вовсе не уверен, что она существует — далеко не уверен. Поиск ее считаю делом сумбурным, драматичным и немного диким. Понятия не имею, как искать, но сейчас меня волнует — где купить ласты и маску с трубкой?

Размышлял — кому и зачем понадобилась эта калитка? кто создатель ее? Ну, понятно, что к ней причастны кто-то из власть предержащих в божественной свите. Или от Лукавого. Ведь не придумал ничего хитрее, как спрятать ее на дне озера, словно это безделица. Ведь по законам физики — открой такую, вода хлынет вниз и зальет Тот Свет… Или нет?

Ну, ладно, допустим, что есть такая, что законам физики она не подвластна. Но почему, как считает Анна Дмитриевна, она безнадзорна — входи, кто знает, выходи, когда хочешь. Этак жмурики по Земле разбегутся!

Но дочка Шварцмана не разбежалась, а даже наоборот — снова туда вернулась к другу милому своему. Может, не так страшен Тот Свет, как его церковники с фантастами малюют. И потом, какая часть Того Света открывается за калиткой — Рай или Ад? Было бы здорово — плавал, мерз, искал-искал, нашел, открыл и на сковородку попал! В кампанию насильников и убийц. При таком раскладе искать не захочется.

Почувствовал, что загнал мысли в тупик и обреченно вздохнул. Провел по волосам несколько раз рукой, не в силах справиться с напряжением — встреча с Тем Светом будет нелегкой. Неплохо бы было завести компаньона. Но где его взять? Кто еще сможет поверить в подобную чушь? Веселого мало. Скорее всего — это моя головная боль. В другой раз и по другому поводу мог сказать — загорелся идеей. Ну, а сейчас резюме напрашивается — влип по полной программе.

Если снова вернуться к началу… Просто думаю, почему Анна Дмитриевна мне эту фигню рассказала? Нашла настолько тупого — готового поверить в любую чушь? Настолько слепого — неспособного увидеть яму или даже самому себе готовому ее вырыть? Да я просто находка для приколиста. Или мошенника.

Над этим стоит задуматься.

Почему она выбрала меня? Потому что я среди прочих дурак — никто бы в селе не поверил в такое. Ну, а я влип как последний идиот. И что теперь делать?

Как что? Купить ружье, ласты и маску — шарить по дну, пока не найду.

Если меня до того в психушку не упекут!

Для чего, спросите, я ищу нелегальный вход на Тот Свет.

А вот! Чтобы продлить реальную жизнь на Этом. Скажем так — какой-то срок нам здесь положен, бесконечный там. Так может, я зайду Туда, поброжу для интереса — чего-нибудь посмотрю, с кем-нибудь пообщаюсь — и одновременно сэкономлю время для проживание на Этом Свете. А? Как вам такой расклад?

С другой стороны — все, умер я, запаковали, отнесли на мазарки, закопали. На Том Свете прописали. А я знаю, где калиточка тайная — шмыг туда, и на Этом Свете: какие дела доделать, кого-то, может быть, навестить. Мало ли….

Вся затея вобщем-то нравилась, мутило одно — какие они, жмурики Того Света? Дай Бог скелеты, а если полуразложившиеся мертвецы? У меня повышенный рвотный рефлекс — я не смогу с ними общаться.

Собственные выводы мне казались фарсом, шуткой — тем не менее, я купил надувную лодку, маску и ласты, ружье для подводной охоты. На полном серьезе. Ведь от этой шутки лихорадит все человечество на протяжении его истории. Убийственная шутка вечность, во имя которой придумывались религии, города и страны стирались с карты — люди уничтожали друг друга почем зря.

Мы придумали космические корабли, достигли фантастических далей — неужели не сможем найти способа дать пинка тетке с косой?

Завтра прямо с утра и начну свои поиски.

Да, и еще…. Знаете, почему я все это пишу? Есть такое правило: любой человек, у которого есть секрет и такой важный, что он поклялся хранить его ото всех на свете, кому-нибудь обязательно все расскажет. Так вот, я свои задумки и поступки, а также возможные открытия доверяю этой тетради. Что-нибудь может со мной случиться на границе двух Светов — я не вернусь домой, и от меня останутся эти записи, которые откроют миру тайну моего исчезновения. Или моих открытий….

В старину говорили — кто перед боем спит, тот победит!

Всю ночь мне снились покойники — строем, все те, которых я хоронил. От каждого нового лица вздрагивал и снова забывался. Потом сам упал со скалы и насмерть разбился. Почему со скалы? — собираюсь на озеро, а не в горы.

Когда окончательно проснулся, меня ломило и мутило. Понуро позавтракал и собрался — идти было надо: отступать нельзя. И я пошел, а душа погрузилась в тревогу.

Сделай так, чтобы со мной ничего не случилось! — на скорую руку и неизвестно кому помолился, спуская накаченную лодку на воду. Вставил весла в уключины и поплыл как можно медленнее, чтобы протянуть время. Пока есть чем заняться, надежда не умирает….

Надежда на что? На открытие искомого? Или на то, что мое первое путешествие в поисках калитки на Тот Свет обойдется без жертв. Начиная с ночных кошмаров и до сих пор, меня не покидало ощущение, что стал участником какого-то омерзительного триллера. Только поставленная задача помогала держаться.

Правил лодку на середину озера, не задавая себе вопросов.

Судьбы нет. Сейчас я нырну и докажу это.

Вот увидите, это будет исторический факт.

Я бросил якорь. Легкий ветерок, небольшая волна. От качки закружилась голова. Я помедлил, не без удовольствия отдался головокружению, чувствуя, как нить мыслей уже погружается в воду. Господи, Животворящая Сила Пятиозерья! — может, это твои причуды?

Интересно, если я найду калитку, открою и войду — как они примут меня, мертвые живого? Не порвут на клочки, как зомби американских фильмов?

Надевая ласты, почувствовал — меня буквально трясет от возбуждения.

Перед погружением окинул взглядом берег и окрестности, чтобы запомнить — а то вынырнешь на Том Свете и не узнаешь.

Ну, с Богом!

Нырнул в озеро, и все страхи исчезли: чудовища разошлись по домам — динозавры в Лох-Несс, драконы в сказки, зомби на кладбища, а я остался один на один с заиленным дном. Наверное, метра четыре глубина или пять — на глаз определил. Озеро Круглое называется, а я не знаю, что может символом стать его — наверное, блюдо или шляпа или… что там еще имеет форму круга? Подсолнухи?

Как говорится, попал пальцем в небо!

Я нырял и нырял — рыбу видел, всякий хлам находил на дне. Калитка не попадалась. Но я был в ударе: мне все это нравилось — и я мысленно напевал:

«Сядь на облако, возьми вожжи в руки и рули, куда мечта несет».

Стояло лето, и это было второе лето моего проживания в Хомутинино. Это был второй год моего наслаждения сельской жизнью — когда солнце встает из-за леса, и туман начинает таять над озерами. На них я проводил все свое время. Плевать, что прибрежные леса вплотную уставлены палатками горожан. Я не просто купался и загорал — у меня была цель.

К примеру, на озере Круглое я искал калитку на Тот Свет. Сказать кому — придут в замешательство. Или на смех поднимут. Но меня чье-то мнение не интересовало. Я был полностью вооружен для подводных поисков — надувная лодка, маска с трубкой, ласты и ружье для охоты в воде. А, кроме того — полнофункциональным воображением, избирательным чувством любопытства, которое позволяло не замечать то, что не соответствовало теме поисков. И еще — я жил совсем рядом с местом событий, поэтому много трудился и хорошо отдыхал после дня поисковых работ.

Вода была вполне теплой. Сначала — приятно прохладной, а потом в азарте поиска вообще теряла свое температурное значение. Это был результат увлеченности.

Я не знаю тонкостей химических процессов, которые поддерживали постоянную температуру тела, но переохлаждения не ощущал даже проплавав весь день от темна до темна. Постоянно приходилось надолго задерживать дыхание, но голова не болела от кислородного голодания. В душе постоянная радость ожидания открытия, когда скользил над поверхностью дна. Вода была чистой, голубовато-зеленой. Дно полно хлама, затягивающегося илом, но ничего похожего на калитку пока не находилось.

Обычно я плыл и дышал через трубку, торчащую из воды. Иногда нырял к чему-либо непонятному на дне. Удостоверившись: это не то, что нужно, всплывал, выдувал воду из трубки и погружался снова. Где-то в этой подводной стране меня обязательно ждет открытие. И я должен его найти.

Я избегал смотреть на небо — оно меня не тревожило, не приводило в замешательство лиловой тучей, как других. Лучше всего прятаться от дождя в воде, а грозы меня не пугали. Пусть даже волны вздымает ветер — на дне тихо, и гром доносится приглушенно.

Иногда позволял себе слабость погоняться за крупными карасями. Даже стрелял гарпуном из ружья, но попал один только раз. С этой добычи все и началось. Обязательно же надо похвастаться. Вынырнул и огляделся — до берега, где с удочками сидят рыбаки, далеко. Рядом берег с огородами, что круто спускаются к воде от домов.

Увидел плотника Виктора — приятеля по прежней работе. Он поливал грядки, черпая воду из озера с мостика.

Я подплыл с нанизанным на гарпун карасем.

— Привет, Витек! На тебе на уху….

— Сам свари.

— Ты же знаешь — не люблю готовить.

Мы присели на мостик, разглядывая крупного серого карася.

— Из ружья подстрелил. Килограмма на полтора, или два…. Дома взвесишь.

— Такого в воде испугаться можно, — улыбнулся Витек.

Хомутинино в принципе небольшое село, хотя основано в 1750-м году как казачья станица. Для обслуживающего персонала санатория построен комплекс жилых домов, называемый медгородок. Я там снимаю однокомнатную квартиру. А вот Витя, челябинский житель, купил себе домик с землей и устроился плотником в санаторий. Все для здоровья!

Сосед его наоборот — нашел в городе работу и переехал даже, а старенький дом свой продать не может.

Вот он к нам идет. Поздоровался и спрашивает:

— Вы не ищите себе жилье?

Конечно! — в плавках, ластах и с ружьем подводным самое то для поиска.

Разговорились. Предложение в принципе было заманчивым — платить ничего не надо, делать тоже, только присутствовать. Если мне надо что-то вырастить из овощей — то, пожалуйста, вот огород и фруктовые деревья тоже. Если буду платить за свет и воду, то счетчики к моим услугам. Короче, дармовая дача. Как не согласиться?

Я согласился и сказал, что через час вернусь.

Отнес лодку домой, переоделся и вернулся в усадьбу, которую подряжался охранять, вполне приличным человеком и без ружья.

Домик небольшой — кухня, комната. Голландская плита, в которой вставлена газовая горелка — ну, типа, печка. Кровать застеленная, диван, половички. Тяжелый запах гниющего деревянного пола. Подпол с прошлогоднею картошкой. Сенцы и чулан с батареей стеклянной посуды. Двор, стайка, сарай, банька — все запущено, но в рабочем состоянии.

Что еще? Ах да, огород — заросший до невозможности. Деревья обещают урожай, кусты ягодные и грядки многолетних — батун, укроп, прочее….

Погреб холмом в центре огорода — водой затоплен чуть не по самый порог, используется, как колодец для полива. Дверь без замка и под наклоном, за дверью вниз ступени из бетона от лестничного пролета жилого многоквартирного дома. Вот все, что хозяин мне показал.

Охранять в принципе нечего. Главное, чтоб не завелись бомжи и не сожгли по пьяни. Ну, что ж, годится. Ударили по рукам, и он уехал на шикарном джипе.

Витя пришел:

— Беги за пузырем, уха готова — новоселье отметим.

Накрыли стол в моем саду под отцветающей яблоней.

— Ну, вот деньжат подкопишь и выкупишь себе усадьбу, — благословил Витя первой рюмкой.

— Твое предсказание может оказаться неточным. Летом я поплаваю и поохочусь — до озера-то всего три шага! — а зимой что тут делать?

— Женишься к зиме.

— Ты вроде женат, а живешь один.

— То-то и оно.

— А я уже привык к более цивилизованному жилью — в нем как-то проще умирать.

— Если человеку пришло время отбыть на тот свет, ничто его не спасет.

— Или по-другому — когда вся коммуналка под рукою, рациональней жить и больше можно сотворить. А живем мы ровно столько, сколько можем пользу приносить. Ты не согласен?

— Нет. Какая польза от бомжей и пьяниц? — а ведь живут.

— Раз живут, значит, нужны — природу не проведешь.

— Давай оставим эту мрачную тему, — Витя разлил остатки из бутылки. — Пока мы живы, мы живем. Может, еще одну приобретем?

— Ночь с нами, а мне завтра не на работу — смотри сам.

Пока Виктор ходил за выпивкой, я посетил свой новый дом — на предмет, можно ли переночевать сегодня в нем, если ноги откажутся нести меня в медгородок. Подумал, провести ночь на диване: уж больно постель кровати заставляет сомневаться в своей свежести. Заглянул в сарай из досок, но здесь так захламлено, что даже гамак не подвесишь. По всему выходило — топать мне сегодня в квартиру. Там хоть высплюсь в уюте.

Вскоре пришел Виктор с выпивкой и закуской. Мы продолжили новоселье и засиделись до рассвета.

Я осторожненько, без намеков на свой интерес, расспрашивал Виктора — как он представляет себе Тот Свет.

Вот его версия.

Там кто что хочет, тот то и делает. Индейцы охотятся на бизонов. Бледнолицые бабы от зеркала не отходят. Мужики водку пьют. Это наш долбанный мир всегда пытается подвести людей под одну гребенку. А там нет — там все по-другому. И законы ненашенские, а справедливые.

Он был в печали.

— Скорее бы сдохнуть.

Утренний туман принес свежесть с озера.

— Ты чего дрожишь?

— Просто знобит.

А знобило меня не от холода. Что-то такое поднялось в душе, как голова динозавра над прибрежным кустом, обволокло сознание, внимательно наблюдая за мной — какое я приму решение. Или выпил лишка…?

— Может, костерок запалим? — предложил Витек.

— Замечательная идея! Но только вечером. Давай сейчас отдохнем немного, ты на работу сходишь, и продолжим.

Виктор поднялся, не возражая, подошел к калитке в свой огород, повернулся и внимательно посмотрел на меня.

— Ты ведешь себя очень странно. Тебя что беспокоит?

— Немножечко отдохнуть, и все будет абгемахт.

— Ну, тогда до вечера.

Я смотрел, как он закрывает за собой калитку. У меня возникло ощущение, что я неспроста появился в этом доме. Бессвязная мысль мелькнула в сознании — кто-то меня подталкивает к открытию.

Пошел, бухнулся на диван, но сон не шел. Поворочался с боку на бок и понял — все здесь не так. Солнце встало, и я поднялся. Словно марионетка в руках кукловода поднял в кухне крышку от подпола, лег на пол и стал рассматривать полумрак. Не возникло никаких сомнений, что там никого нет.

Заглянув в чулан, вышел из дома и обошел все постройки. Но возбуждение все нарастало. Вышел в сад, открыл дверцу погреба, и сразу возникло жуткое влекущее чувство посмотреть — что там в воде? Мне показалось, что если я нырну туда, то обязательно разрешу загадку. Может, это и есть искомая калитка — не представляется, как бы она была на дне озера, верно?

Ступеньки, уходящие в воду, манили к себе. Сознание испытывало непреодолимое искушение. Это было больше, чем затопленный погреб — это был вход в неизвестность. К месту вспомнил «Двух капитанов» Каверина — бороться и искать, найти и не сдаваться. Это как раз о моей ситуации.

Непроизвольно сделал шаг вниз, второй — вода у моих подошв. Зеленоватый цвет ее переливался, как морская волна, наполняя меня благоговейным страхом — неотступным и всеохватывающим. Душа твердила разуму — здесь и нигде больше. Моя мысль превратилась в узкий луч света, и попыталась пронзить водную толщу. Не осталось никакого внутреннего «я», только безвременное ощущение бытия на грани миров.

И я вдруг понял, почему не шагаю дальше. Душа упивается этим ощущением, а разум ведет поиск. Граница миров… возможно смерть. Странно, но это слово сейчас нисколько не пугало. Мне казалось, что Тот Свет в отличие от Этого более мудрый и сострадательный. Эти мысли проникали в сознание — танцевали и искрились, принося ощущение праздника. Даже слезы умиления выкатились из-под ресниц.

Солнце показалось краешком из-за дома. Ослепительно яркие лучи обволокли, согрели и стали тоже подталкивать вниз. Я вдруг заметил, что одежда вся пропиталась потом. И ладони влажные. Как будто прошел долгий путь через какой-то опасный туннель. Это путешествие исчерпало все силы.

Чтобы не загружать голову думами о новых ощущениях, сделал быстрых четыре шага и ушел под воду с головой.

Я представлял себе погреб помещением с рядами полок, на которых стоят банки с консервированными овощами. А на полу в ящиках или коробе картошка. Ну а коль подвал и продукты, значит плесень и утонувшие крысы — полуразложившиеся, плавающие как взвеси. Мне даже глаза противно открыть. Но пришлось….

Полок с банками не было — была муть и свет впереди. Насколько впереди не представлял. Но это было еще не все. Пол, стены и потолок пропали, а свет впереди приобрел очертания прямоугольника двери.

Хватит ли дыхалки? — подумал и рискнул доплыть.

Сразу же понял — риск был огромен: плыву-плыву, вода вокруг окрасилась в молочно-белый цвет. Может, от близости выхода — может, от дряни какой вокруг.

Кретин! — это я сам себя.

На мгновение пронзило желание повернуть назад. Оглянулся даже — но увидел на приблизительно таком же расстоянии аналогичный прямоугольник света. Возможно, точка невозврата уже пройдена и мне не хватит дыхалки вернуться назад.

Мать вашу! — это я не знаю кого.

Плыл вперед, задыхаясь, и думал — какая нелепая смерть! Лучше бы пулю гангстера, беззаботного и довольного, хоть я и не мент озадаченный. Грозная сила смерти тисками до боли сдавила грудь.

Но это было еще не все. Плохо стало и голове. Будто кто-то хватал меня в воде за волосы и выдирал их пучками с ужасной болью — хоть криком кричи.

Ублюдки! — тоже невесть кого.

И в этот момент в больную голову пришла дьявольская мысль — это не что иное, как чистилище перед Тем Светом. Стоило только этой мысли зародиться в мозгу, силы добавились, а боли иссякли. Стоило только на секунду допустить, что такое возможно, как я понял, что могу плыть бесконечно и обязательно доплыву к намеченной цели. Едва представил себе подобное, как запустил необратимый процесс — уже опрокинул первую костяшку домино, и дальше ничему не удивлялся. А может, я уже на Том Свете?

Свет, он вот он, над головой — под ногами ощутил ступени погреба, как костяшки домино. Где-то там, за пределами досягаемости, они складывались в причудливый рисунок, а под ногами ступенями — раз-два-три, и я вышел из воды….

Вышел в Тот Свет. Почему в Тот, а не в Этот? Тот же вход-выход из погреба, та же дверь, тот же сад, тот же дом…. Да не тот свет — как-то блекло все, марь какая-то: ни солнца, ни облаков. Словно туман накрыл село наше и окрестности. К тому же судороги у меня начались запоздалые — лодыжку правой ноги так прихватило, что хоть криком кричи.

Доковылял до лавочки под яблоней и присел — осмотреться, подумать, что здесь не так. Ага, понял! — цвета нет, звуков нет: все блекло и тихо, как в допотопном телевизоре. Ни птиц, ни людей, ни машин, ни звуков каких-нибудь, все дышит спокойствием и… враждебностью — точно Тот Свет!

Любопытно стало — что дальше?

Любопытство не было удовлетворено, появилось чувство досады — ты этого хотел?

Сидел на лавочке с таким видом, словно задумывал это с самого начала.

Даже попробовал сосчитать процент схожести обоих миров (Светов?).

Ну, не чокнутый ли?

Мучился раздумьем: будет ли правильным пройтись по селу, заглянуть в дома, выяснить — куда люди-то подевались живые или мертвые. Понять, что особенного в нем, если Свет таки Тот. Что скрывает туман? Наверняка в этом что-то есть — он не просто так.

Почему-то подумалось, что туман — субстанция одухотворенная. Взял и сказал:

— Здравствуй, Тот Свет.

Никто ничего не ответил мне. И туман даже не колыхнулся.

Я, например, ждал удивления — Анатолий, что ты здесь делаешь? ты ведь живой!

Пусть будет не удивление, а снисходительность. Но не было ничего. А жаль. Я бы ответил — вот, интересуюсь, как тут у вас?

А он бы (туман?) не заметил моей лжи или сделал вид. И предложил мне что-нибудь выпить.

Загробная жизнь — это иллюзия. Я прочитал немало книжек, еще больше осмыслил абстрактных идей, но Тот Свет, честное слово, представлял себе как-то не так — не таким безжизненным. Никто не видит меня, я никого не вижу — может, здесь никого нет? Может, и нет никакого Света по ту сторону жизни? Но ведь кажется очевидным: раз в умершем человеке отсутствует нечто (душа?), что делает человека человеком, значит по закону сохранения энергии это «нечто» должно переходить куда-то еще. Так и религия говорит, и моя собственная вера — самая искренняя вера на свете.

Но именно сейчас, как это ни странно, меня больше волновал вопрос — как создается жизнь, а не как она умирает и куда пропадает. Мне казалось, что создание и уничтожение жизни были началом и концом одного процесса. Возможно, Высшая Сила — это Земля, как единый организм в холодном космосе. Жизнь на ней не возникает и исчезает (имею в виду человеческую), а передается от одного пользователя к другому — и так бесконечно. Жизнь же самой Земли — это эволюция живой природы. Ее задача — до окончательного остывания Солнца перебраться в систему другой, более молодой звезды. И так до бесконечности, но подальше от «черной дыры», где начало новой жизни, но конец ныне живущего.

Возможно, что я сейчас нахожусь в сознании Земли, потому что чувствую какой-то потенциал вокруг себя — какую-то необъяснимую, но невраждебную ауру. Это уже хороший знак — пришло чувство облегчения вместо недоумения и озабоченности. Потому что пришло понимание — все, что ты делаешь намеренно или случайно, заранее предопределено и имеет запланированные последствия. Кем-то запланированные — кто спрогнозировал тебя самого.

Адское пламя и райские кущи — это все от фантазии человеческой. Даже профессиональные убийцы на службе у Сознания Земли, что уж тут говорить о нас, простых смертных — ученых и космонавтах, служителях культа и пенсионерах. Все мы — дети Земли, ее семена и плоды. Эта теория объясняет все парадоксы и главный из них — когда какое-то явление и его противоположность существуют по Воле Земли в неразрывном единстве. Святые и мученики, их убийцы и гонители — живые примеры таких парадоксов.

Все мы, жившие и ныне живущие — элементы одного целого под названием Голубая Планета Земля. И для нее самой тоже существует понятие Жизни и Смерти — только масштабы его космические.

Понимание всего этого пришло ко мне как-то сразу — в последние час–полтора. Я по-прежнему сидел на лавочке в саду охраняемого мною дома, погруженному в беспросветный туман. Умиление от сознания совершенного только что открытия попросило наружу слезы. И я мог себе это позволить, так как некого было стесняться. Полвека раздумий и ожиданий этого стоили.

Утер слезы и посмотрел на дрожащие руки пожилого человека.

Надо браться за дело. Хотя, что делать я не знал. Спешить некуда — и будни, и выходные для меня превратились в сплошные рабочие дни размышлений. Теперь, похоже, не над чем — миссия моя на Земле завершена.

Чем же заняться последние дни уходящей жизни?

Писать я умею — можно попробовать научиться рисовать. Хорошая мысль. Совершенству ведь нет предела. Или заняться спортом — не для призов, а для здоровья. Например, побольше гулять пешком. Чем не спорт? Даже зимой…. Или купить бильярдный стол. Гонять шары можно одному. Когда-то это неплохо у меня получалось. Или составить свое генеалогическое древо — тоже тема!

От новых идей был в полном восторге. Даже забыл, что я на Том Свете.

Какой чудесный сегодня день! Жаль, что птицы не поют, цветы не пахнут, не светит солнце. Эй, куда вы все запропали? А ну-ка, явитесь! — давайте отпразднуем вместе мое величайшее открытие.

И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, туман на глазах испарился, солнце разлило тепло по округе, запели птицы, благоухание цветущего сада заполнило мир. Ай да Тот Свет! Многие лета Тебе!

Бесцветный и беззвучный мир преображался на моих глазах, будто открывая дверь в счастливое будущее.

3

Если принять в расчет все мои жизненные испытания, множество пережитых разнообразных невзгод, какие выпадали на долю не каждому, то можно подумать, что к 67-м годам я вполне заслужил то, что мне причитается — спокойную безбедную старость (да продлится она вечно!) при светлой памяти о романтичной юности.

Я никогда не тяготел к стяжательству. Заработай сейчас миллион долларов, я не сделался бы богаче, так как имею вполне достаточно для себя и для тех, кто мне наследует. У меня есть пенсия, мои воспоминания и мои книги, а также доброе имя — этого вполне хватает, чтобы упокоиться однажды с миром.

К пустому времяпровождению в развлечениях никогда не имел склонности. Мне доставляла большее удовольствие работа над рукописями. А в свободные минуты отдыха — воспоминания о прожитом.

Но не все в жизни было гладко и чисто. Даже с любимыми людьми не всегда я вел себя прилично. Вина перед ними за допущенные ошибки к старости перерастает в хроническую болезнь. Не скажу, что это мне сильно досаждает, но очень хочется встретиться вновь и объясниться — то, что случилось, было ошибкой: я и в мыслях не имел ничего дурного. Мысль эта царила над всеми другими — я видел близких своих во сне и разговаривал с ними.

Одним словом, то, что я теперь на Том Свете, но вполне живой и здоровый, подарок от Господа — не иначе.

Всех найду, все ошибки исправлю — вот задача. Вернусь и тогда уж окончательно (навеки?) успокоюсь.

Мне часто доводилось слышать от рассудительных людей, что привидения, являющиеся нам в нощи, есть духи предков наших неуспокоенные. По их словам, люди способны общаться с ними. Широко известный пример — Гамлет, принц датский, и дух его умершего отца в приватной беседе перекроили историю Дании.

Лично я не встречал, и, стало быть, не беседовал с привидениями, но часто во сне вижу отца и маму, общаюсь с другими, уже умершими людьми. Мне снилось, что я разговариваю с ними, как с живыми, и вижу их так же ясно, как если бы они на самом деле были у меня перед глазами. Часто мне становилось жутко и во сне и после сна — приснится же такое! и к чему? Иногда сны сбывались.

А теперь вот сбылась явь — я на Том Свете!

Если такова была воля неба противиться бессмысленно — я захотел найти калитку Туда, нашел и вот я Там. Вернее, теперь уже Здесь, а вы, читающие и внимающие, — Там, по ту сторону линии жизни.

Оживив природу и раскрасив окрестности, я задумался — какой в том смысл человеку на седьмом десятке жизни открывать неизвестный доселе мир? Думал я также о новых обязательствах, принятых на себя — исправить допущенные прежде ошибки или хотя бы извиниться за них задним числом. После долгих размышлений пришел к выводу — мне предстоит решить обе задачи: исправить ошибки прошлого и познать этот мир.

Первый шаг я сделал — окрестности раздвинулись до горизонта, по небу поплыли облака, солнце светило во всю прыть, гомонили птицы, ветер шелестел листьями, пахло цветами. Людей не было. Да они мне и не нужны — по крайней мере, не все. Мне и в той жизни хватило их суеты: цели, к которым они стремились, постоянно от них отдалялись. Похлебка жидка или мелок жемчуг — для них всегда!

Было бы конечно интересно взглянуть на кое-кого сейчас — ну что, мол, воровка Булкина, достигла полного счастья? в гроб-то вмещается все, что натырила? значит, был в этом смысл!

Или Литовченко — хрен ему в дышло! Вот мерзавец, коих мало. Хотел бы я посмотреть, что с ним стало… А на каком он сейчас — Том или Этом? А я? Какой для меня Свет Тот, а какой Этот? Создал себе проблему…

Впрочем, хорошим ли или дурным делом человек запомнился это не важно — главное, что запомнился. А мог бы оказаться настолько бесполезным для мироздания, что абсолютно никому в нем не было дела — жив человек или уже умер. Нет более унизительного состояния для души человеческой, чем полная безвестность.

Кругом был Рай. Рай на Земле!

В отсутствии людей (пусть даже умерших) выражалась вся великолепная полнота мира, и потому это был Рай. Я могу выбрать любого (конечно из умерших), с кем бы хотел встретиться и жить здесь. Рай — это я и то, что мне нужно: именно так!

Яркое солнце заливало безлюдные дома и улицы Хомутинино, полные цвета и звуков жизни. Золотисто-коричневой водой блестело Круглое. Над садами и крышами синело безоблачное небо. Здесь будет красиво, когда заселю все это близкими мне людьми.

Откуда все это и точно ли для меня? — вопрос, который волновал меня так же сильно, как космонавта в скафандре отсутствие щипчиков для сахара. Как все будет? — вопрос куда более серьезный: даже на Этом Свете (который на самом деле Тот) мне хотелось остаться ценителем высокого стиля.

Вот я и погрузился в глубокие раздумья.

Совершенно уверен, что первым человеком, с которым хотел бы я сейчас встретиться, должен быть мой отец. Но как бы чего не вышло — прокручивая в голове все возможные ситуации этой исторической встречи представителей двух Светов (Того и Этого), больше кому бы то ни было я доверял конечно ему. Мне казалось, что даже после его смерти, мы продолжали на каком-то подспудном уровне поддерживать связь. В победах или промашках мысленно всегда повторял — вот бы батя меня увидал! В душе костерил себя за то, что могло бы не понравиться моему отцу.

Помню его с малолетства — ему было тридцать шесть, когда я родился. Сейчас мне почти шестьдесят семь — он умер в семьдесят три. Мне не хотелось бы взять на себя ответственность, возродив его моложе себя — возрастная субординация отца и сына должна быть соблюдена. Вот тоже проблема!

Мне нужно правильное решение — нельзя ошибаться в таких делах. Тем более не теперь — после всего, что я пережил и достиг. Я себе не прощу, если что-то пойдет не так.

Так. Я помню, мы приезжали сюда — точнее на озеро Горькое…. Сколько же ему было тогда? Мне тридцать…. Значит ему шестьдесят шесть. Годится!

Я решился — пора вызывать дух отца Гамлета (Гамлет — это я!)

Только надо быть осторожным. Следует выработать четкий план. Для начала отправлюсь на озеро Горькое. Не туда, где я купаюсь перед «адмиральским часом», а на восточный берег, где теперь частные сады разрослись.

Я поднялся и пошел, не замечая незримой волны, катившейся впереди меня и возрождавшей окружающий мир к жизни и радости. Вон и собачка с двумя щенками. Они подбежали и стали крутиться под ногами, виляя хвостами. Живые глаза полны лукавства и даже насмешки. Здравствуйте, песики! — над чем смеётесь? Скучно вам без людей? Ну, ничего, подождите немного — обживемся.

— Кстати, вы за мной не ходите — не было вас там тогда. Так будет лучше.

Они будто поняли и отвлеклись на кошку.

Когда они шмыгнули в подворотню, преследуя ее, я с гордостью подумал, что бью все рекорды конспирации. Спасибо, хвостатые! — мысленно поблагодарил всех участников погони. У меня есть все условия, чтобы исполнить задуманную операцию.

Уверенным шагом ступил в безлюдный медгородок. Теперь на шоссе, дальше в сады и на берег, где должен быть солончак. Память через десятилетия вела меня.

Солончака не было. И берег показался незнакомым. Не было и проселка, по которому мы подъезжали к самой воде. Помню, нас было трое — еще племянник Андрюшка. И еще деревенские мальчишки, которые, вбегая в воду, обрызгали нас — а я их обматерил. Помню, как стыдно стало за свою несдержанность.

Солнце еще высоко — как и тогда. Но бесполезно искать солончак — пора начинать. Покончив с остатками сомнений, на спину лег, прикрыл глаза. Что надо говорить или думать? — вызываю дух отца… телесный образ… живого отца….

Черт бы все побрал! — как с птичками-то было просто.

В воде послышался неясный шум. Откуда купальщики-то? — этого мне только не хватало! Я открыл глаза….

В воде по колено стоял мой отец — заросший щетиной, седой, но живой. Вот мы и встретились между выдумкой и действительностью. Мы долго молчали, потом он сказал:

— Ты поседел, постарел — тебя не узнать. Сколько сейчас тебе?

— Я на год старше тебя.

— Ты все правильно сделал. Я следил за тобой.

— Я боялся ошибки — кто тут у вас заправляет?

— Не волнуйся, все обойдется.

— Надеюсь….

— У нас один шанс на двоих, так что пока все разумно.

— Ну, здравствуй, отец! — я обнял его, уткнулся носом в его ключицу и заплакал.

Он шмыгнул носом и по-отечески стал поглаживать мою голову.

— Ну-ну, еще и это, — бормотал я между приступами слезливости.

Несмотря на неудобную позу, отец относительно непринужденно стоял на ногах. А мои подустали — или силы пропали? — я потянул его на траву:

— Посидим?

Мы сели друг против друга и держась за руки.

— Итак, вот что я предлагаю — ты мне расскажешь, как все устроено тут у вас, чтобы случайно не напортачить.

«Напортачить» произвело должный эффект.

— Ничего нового я тебе не скажу. Все как в библии и учебниках физики. Души отживших создают электромагнитное поле Земли. Пока их помнят, они в своем облике, готовом материализоваться — вот как я. Те, о ком забыли давно, распыляются ионами и электронами во всем электромагнитном поле. Из них и создаются души новорожденных.

Я задумался, потом поднял глаза на отца.

— Кем создаются?

— Не делай из меня отличника. Все, что знаю, происходило на моих глазах. Взгляни на ситуацию под таким углом — биосфера Земли и ее электромагнитное поле есть живой единый организм. А люди и прочее в нем — это клетки, которые рождаются, растут и отмирают.

Я переваривал информацию без эмоций, удивляло (напрягало) одно — отец какой-то не такой. И руки, и ноги, лицо и голос — все его, а слова и мысли какого-то постороннего и очень мудрого человека.

— Чего же ты хочешь? — я хоть и хранил свой облик, был частицей единого целого. У нас тут в электромагнитном поле Земли и доктора наук, и идиоты — просто электроны с ионами.

— Мне кажется, ты о квантовой механике раньше не знал.

— То было раньше. Буду, честен: ты только пока остаешься индивидуумом, а поживешь здесь, станешь, как я.

— Не забывай! — я-то живой, а ты возрожденный. Я, наверное, смогу вернуться через калитку в свой мир — а ты?

Отец одарил меня сияющей улыбкой:

— Я, наверное, нет. А мне и не надо.

Я посмотрел в глаза ему:

— Но ведь не мне туда, ни тебе отсюда срочно не надо никому?

— Нет, конечно. Давай поживем здесь — домой съездим. У тебя есть на чем?

Отец вздохнул, прикрыл глаза — он окунулся в воспоминания.

— Я хочу снова вернуться в дом, который построил сам….

— Мы его продали….

— Да знаю!

Я пробормотал что-то вроде «прости» и опустил от стыда голову.

Отец взвешивал решение, копался в самом себе, потом сделал выбор и заявил:

— Ладно. Зачем мне привыкать к новизне. Тебе ведь по силам придать ему вид той поры, когда я из жизни ушел?

— Думаю, что да.

— Так ну что — поедем? или пойдем? Неспешным шагом часа двадцать четыре надо идти.

— Мы поедем, но мне нужно забрать еще одного человека из электромагнитного поля Земли.

Колесо кармы — раз уж судьба повернулась так, надо брать от нее все, что возможно. Собравшись с духом, я вызвал в памяти образ Ирины — маркизы Ангарской. Вот именно здесь на этом месте мы были вместе 37 лет назад. Какими бы ни были истинные мотивы моего желания, я не мог не надеяться, что она этого тоже захочет.

— Ты точно уверен, что этот твой новый человек, нам не помешает? — спросил отец, спустя минут десять, в течении которых материализовать образ некогда любимой девушки мне не удалось.

— Надеюсь.

— Я его знаю?

— Это девушка, и ты ее видел — она однажды ночевала у нас.

Отец повернулся ко мне:

— Ты все продумал? Сколько ей было? А тебе сейчас?

Я об этом уже подумал и сказал:

— Но у меня нет другого выбора, как ты понимаешь.

— Ты всегда можешь вернуться сюда и встретиться в другой раз.

— Я сейчас еще раз попробую — не получится, поедем. Признаться, и сам не знаю, как с ней общаться.

— Ты ее видел несколько раз в течение месяца и не видел уже 37 лет — тяжело будет создать из молекул облик даже если ее электромагнитная информация сохранилась в поле Земли.

Я кивнул, соглашаясь, и поерзал седалищем на траве, в поисках более удобного положения.

— Тебе мешают эмоции нашей встречи. Давай поедем — ты вернешься сюда успокоенный, и все у тебя получится. Мать сейчас смотрит на тебя и злится за промедление. Да она тебя живьем съест, когда вернешь ей тело!

Я почувствовал, что не смогу сосредоточиться и вернуть Ирину в тело.

— Ладно, пойдем. Машина у меня в городке.

Быстро меряя дорогу шагами, мы прошли меж садами, поднялись по асфальту к медгородку и остановились у джипа, припаркованного возле моего подъезда. Дальше все, как на том свете — двери машины не закрыты, ключ в замке зажигания.

— Твоя? — подивился отец.

Я забрался в джип, включил мотор.

— Ты как — сядешь или следом побежишь?

Отец с удовольствием уселся в пассажирское кресло.

— Хороша — не мой «запорожец».

Я тронулся с места, не ответив. Джип отлично слушался руля, скорость набирал почти незаметно. Мы мчались, разрывая туман — ясный день оставался за нами. Моя странная магнетическая сила преобразовывала окружающий мир вслед за джипом, но обогнать не могла.

— Хорошо здесь гонять: дороги пустые, — то ли посетовал, то ли порадовался отец.

— Давай помедленней, если хочешь, — я сбавил скорость и волна преобразования туманного контура в цветущую панораму побежала в метрах пятнадцати перед машиной.

— Ну, нормально же, — оценил отец. — А на улицах и того медленнее, чтобы дома вернулись, ну, скажем, в 1993 год. Я хочу все узнавать.

Въехали на нашу улицу, одолели канаву перед домом, которую отец выкопал для весеннего водостока и обильных летних дождей и, почти уткнувшись в ворота, остановились. Отец вылез и попытался открыть калитку ворот — она оказалась закрытой. Он ринулся к калитке напротив гаража:

— Попробую здесь.

А я уткнулся лицом с закрытыми глазами почти в самые колени, напрягая память и воображение. Отец успел только сделать несколько шагов, как запертая калитка ворот распахнулась, и, улыбаясь от уха до уха, к нам вышла мама.

Не нужно забывать делать вдохи и выдохи — напомнил я себе, бросившись к ней.

— Сыночка моя, — сказала она и обняла меня за плечи.

— Хороший вы дом построили с папой, сюда просто манит и влечет, здесь уютно и хорошо, спасибо вам, и очень жаль, что мы продали его. — сказал первое, что на ум пришло.

— Ну, так заходите, он снова наш, — сказала и улыбнулась мама.

Отец подошел:

— Да, мы строили его на одной силе воли — денег-то не было.

И любовно похлопал ладошкой стальной квадратный столб ворот, на котором было выбито точками «А Е К 1974». Расшифровка несложная — Агарков Егор Кузьмич, 1974 год. Я тогда служил на границе.

Несколько секунд смотрел на гравировку столба, а потом обнял отца и сказал:

— Спасибо тебе. Прости нас.

Вошли во двор — все было как летом 1993 года (зимой отец умер).

— Наверное, ваши души не раз возвращались сюда.

— Пока жил ты, да, — сказал отец. — А как продали — ни разу, ни я, ни мать.

— Вы там дружны, в заоблачной дали? Ваши памятники на могилках склонились друг к другу. Знакомые говорят — символично.

— А что мы при жизни часто ссорились? — отец, кажется, немного обиделся.

Чтобы отойти от этой темы, я обозначил руками пространство двора:

— А сейчас вы что здесь чувствуете? Какие-нибудь вихри злой энергии? Ведь новый хозяин дома судимый.

Мама подошла к дверям открытой бани и заглянула туда.

— Нет. Сейчас нет. Нет ни одного постороннего запаха — все, как было при нас.

— Ты не кашляешь? — спросил я отца?

Он усмехнулся:

— Ты забыл мне вернуть бронхит с ларингитом и бронхиальную астму.

— Ты так и не женился, — посетовала мама. — Все один живешь, дурачок дурачком.

— Родному сыну и такие пакости пожелать! Эх, мама, мама….

— Ну, с Олей бы сошлись — она ведь тоже одна.

Успокаивая нервы, я барабанил пальцами по стальной бочке, в которую стекала с крыши вода.

— Знаешь, с какой-нибудь просто женщиной сойтись можно — нет в том большого греха. А снова жениться на Ольге, которую любил без памяти и которая мне изменила? — да никогда в жизни! Себя не уважать…. Мы иногда видимся — обид между нами нет: просто родители замечательного сына, просто дед и просто бабка ну, очень замечательных внучек. Наши отношения можно рассматривать, как терпимые — мы давно не стремимся друг к другу. И не нуждаемся….

— Славные девочки, — улыбнулась мама. — Мне сверху видно.

Отец вздохнул глубоко и затуманил взор своими воспоминаниями.

Пошли на огород, оставив дом на потом.

В ярких лучах послеполуденного солнца зеленел, наливаясь желтым цветом, картофель. Яблони увешены рдеющими плодами. Вишни, крыжовник, смородина и виктория чисты от ягод. Трава только на обочинах тропинок. Хорошо! Ухоженное пространство! Мне похвастаться было нечем.

Погруженные в созерцание порядка и чистоты, а также воспоминания, мы долго стояли у вагонетки с водой, в которой плавали караси. Я исполнил мечту отца — у нас появилась если не рыбная ферма своя, то садок с живой рыбой.

Отец, словно детство вспомнив, принялся гоняться за ними рукой и намочил рукав рубахи до самого плеча.

— Вон же сачок стоит, — покачала мама головой. — Давай-ка поймай мне штук пяток — они крупные.

— А ты почистишь, — это мне.

И резюме:

— Я испеку вам рыбный пирог.

Помню, когда-то на огороде у нас была печка-голландка. Просто печка выложенная из кирпича, обмазанная глиной и побеленная известью — плита на два отверстия с кружками для чугунов и труба. Ее топили в жаркие дни, чтобы сохранить в доме прохладу. Ставни закрывали на окнах сразу с восходом солнца для этой же цели.

Потом построили баню и нужда в печке на огороде под открытым небом отпала. В печке бани даже духовка была. Мама наладилась в ней печь пирог.

Отец принес три табурета из дома и мы уселись с ним в тени построек, а мама у открытой двери бани. В печке пощелкивали, сгорая, дрова, в духовке пекся рыбный пирог, мы вели разговоры.

— Ты, конечно, молодец, что добрался сюда, но зачем? — спросил отец.

— Разве тебе не приходилось совершать того, о чем ты с возрастом пожалел?

Веселость исчезла из его глаз.

— Совесть томит? Но ведь порой у нас не бывает выбора, не так ли? Скажи, разве жалости не достойны те караси, которых я отловил сачком, ты почистил и выпотрошил, а мать закатала в пирог?

— У нас выбора нет только в том, что мы обязаны делать.

С минуту или две я чувствовал его внимательный взгляд на моем лице.

— Ты боишься смерти, которая тебе предстоит?

Я взглянул на отца, удивленный вопросом. «Теперь нет», — хотелось сказать. На самом же деле я боюсь сойти с ума на старости лет или впасть в паралич. Какой же разумный человек не страшится такого финала? Сумасшествие опозорит меня и оставшихся живыми моих родных. Немощь неподвижности заставит их меня ненавидеть. И нет выбора — если смерть сама не придет, когда кончатся жизни силы, ее надо поторопить.

— Есть ли у меня причины для страха смерти? — тихо переспросил я.

Мама и папа замерли в ожидании ответа.

— В моей ситуации, наверное, нет. Сколько, обездвижив, смогу протянуть без воды и еды? Неделю? — максимум две? Я живу совершенно один. В гости ко мне никто не ходит. Единственно, кто меня беспокоит, звонки телефонные — примерно раз в месяц Людмила звонит, раз в квартал сын. Так что из двух смертельных бед страшна одна — не дай мне Бог сойти с ума. Стало быть, переживаний в два раза меньше. Думаю, это совершенно нормально. И обещаю, не тронуться головой — хотя, кто его знает…

Мама и папа заулыбались, участливо закивали. Отец не смог не прихвастнуть:

— Мы с матерью достойно ушли, — он улыбнулся, — и тебе того же желаем.

Отец угас на моих руках — я помню его последний вздох. Он мучился ровно столько дней, чтобы сердце мое не зашлось от горя, а разум не вскипел досадой — да когда же тебя черти-то приберут!

Мама умерла на руках сестры, повторив муки отца.

При жизни они схоронили двух детей — старшую дочь совсем малюткой, старшего сына малышом. Я, конечно, не помню их, а то мог бы попробовать вернуть.

Нас с Людмилой Бог миловал, и сейчас я почувствовал что-то вроде жалости к родителям за боль их утрат.

Затянувшуюся паузу отец прервал, смахнув слезу со щеки.

— Спасибо, что помните нас, — сухо сказал он.

— Егор, да ты что? — всполошилась мама. — Кого воспитали, то и имеем. Я вот ни грамочки не сомневаюсь в наших детях. Это ты все делил — твоя, мой…. Мне они оба дороги, и обоими я горжусь….

Мама вынула пирог из духовки, принюхалась к аромату рыбы и лука, лаврового листа. Поставила противень на табурет, на котором сидела, и укутала полотенцем.

— Пусть доходит. Здесь накроем или в избу пойдем?

Я почувствовал некую чарующую прелесть предстоящего вечера.

— А давайте в саду — вынесем стол, самовар нагреем — посидим в свое удовольствие. Слава Богу на вашем Свете нет мошкары и комаров.

Отец плечами пожал — в саду так в саду.

Мы перенесли с ним стол от колодца. Мама накрыла его клеенкой.

Можно, конечно, подозревать, что все происходящее со мной может быть бредом или иллюзией, но как пах пирог! — такой восхитительный запах вряд ли какому фантасту под силу вообразить и передать словами.

— Ну же, пробуйте, — мама распеленала его.

И мы навалились!

— Когда мы в последний раз едали такое? — причмокнул отец, запивая добрый кусок молоком.

— В таком-то составе? — прикинул я. — Лет тридцать примерно или даже больше назад.

— Ни с чем не сравнить.., — промычал отец полным ртом.

— С тобой все хорошо? — спросил я маму, видя, что она не ест и молчит.

— Вспоминаю, когда я последний раз такое пекла.

— У вас вообще-то как с памятью в электромагнитном поле Земли — своя сохранилась или теперь общая на всех? — спросил я родителей.

— Да я тебе уже говорил — пока нас помнят, и мы себя помним.

— А помнишь, как умер ты?

— Подробности неизвестны. Кажется, я был тогда немножечко не в себе.

— Да уж….

— А ты, мать, как умерла — помнишь? — спросил отец.

Ответил я:

— Вы как сговорились — немножечко не в себе… и вечная память.

— Ни о чем мы не договаривались, — ворчливо сказала мама. — Что выпало по судьбе, то и приняли.

Мамин запал хорошего настроения что-то быстро закончился. Я пристально посмотрел на нее, но ее лицо оставалось непроницаемым. По нему абсолютно ничего нельзя было прочитать.

Тогда я спросил:

— О чем ты все думаешь?

— О чем? — переспросила она. — О Люсе, конечно — о чем же еще.

— Хочешь, расскажу, как она живет? Вова теперь у нее не пьет. Андрей и не курит даже, вот…. Пять внучат — все послушные и разумные.

Мама пожала плечами:

— Я это знаю все.

— Тогда — что? Главную работу по жизни сделали — потомство на свет произвели. Будут помнить, и будут жить, как вы живете здесь нашей памятью.

Отец, увлекшись пирогом и рыбой, на некоторое время совершенно забыл о нас. Мама подняла голову и строго посмотрела на него:

— Ты как с голодного края!

Не дожидаясь ответа, встала и не спеша пошла, любовно оглядывая грядки огорода. Отец умял уже треть пирога и не сразу расслышал, что сказала ему жена.

— Ты чего? — переспросил он.

— Грядки как чисто обихожены, — откликнулась мама издалека.

— А в подполе, наверное, настоечка есть? — это он мне.

— Скажешь — сделаю.

Отец поднялся:

— Ну, я схожу, баночку трехлитровую нацежу — нам на вечер хватит посидеть.

— Куда это он? — спросила мама, вернувшись к столу с пучком батуна.

— За настойкой. Самовар я тогда, пожалуй, уберу — раз никто не пьет.

— К настойке бы Стюру соседку сюда — вот был бы концерт.

— Может, сегодня семьей посидим? — проговорил неуверенно я. — Будут еще соседки.

— В Петровку съездим?

— Обязательно. Нам спешить некуда — всех навестим, кого помним, кто жил….

Мама кивнула, но я заметил, что на ее лицо легла какая-то тень.

Отец появился с трехлитровой банкой настойки и, не в силах сдержать обуревающие чувства, издал ликующий вопль.

Какие-то они не такие — отец и мама — внешне похожие, а вот поведением нет. Подумал-подумал и решил — сейчас они естественные, такие, какими должны были быть, а при жизни каждый из них играл свою роль. Отец — был сумрачным и суровым главой семейства, мама — заботливой и уступчивой хозяйкой дома.

Папа сел и разлил по стаканам настойку.

— Ну, за встречу!

Мы выпили, и мысли наши унеслись в далекое прошлое — в старомодную основательность и традиции, когда мы просто были молоды и излишне сентиментальны….

Отец быстро захмелел.

— А помнишь, мать, когда поженились, я обещал заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас… — его голос дрогнул. — Я знал, конечно, что мы умрем не в один день, но надеялся, что тяжесть расставания ляжет на мои плечи. Но умер раньше, а это не входило в мои планы.

— Ты старше, — сказала мама. — А потом — война, три ранения сказались на здоровье.

— Я понимаю, и все же считал себя сильным человеком.

— Не надо, Егор, — сказала мама и стала собирать со стола. — Что было, то произошла, и нам себя не в чем упрекнуть — детей вырастили, подняли. Дети не забывают нас — чего еще надо?

Нужно было не иметь ни чести, ни совести, чтобы не откликнуться на эти слова. Ведь мама не обманула его доверие — честно жила вдовой до самой смерти.

В молчании мы закончили трапезу, убрали стол и перешли в дом.

Там все так, как было в 1993 году — в год смерти отца.

— Страшно телевизор включать, — объявил отец.

Мама улыбнулась:

— А сын нам кино покажет — на заказ.

Отец задумался — что бы такое заказать?

— Может еще поговорим? — это я. — Я вас сейчас не узнаю: вы не такие, как в жизни были. Когда настоящие — сейчас или тогда? Сейчас вы мне кажитесь более открытыми и человечными. Тогда почему так старались скрывать свои чувства к своим детям.

Ответил отец:

— Потому что стояла задача — вас воспитать. Это не позволяло нам проявлять эмоции каждый раз, когда нам это хотелось.

— Ладно, — согласился. — Теперь-то вам не надо играть в родителей? — будем попроще.

На мамином лице появилось недоверчивое выражение.

— Ты надолго здесь?

Отец был в игривом настроение, и это отразилось в его словах.

— Теперь у нашего сына здесь больше привязанностей, чем там.

— Ты мои мысли читаешь, — сказал я.

Мама внезапно побледнела. Казалось, вся кровь в одно мгновение отхлынула от ее лица.

— Почему ты это сказал?

И неясно, к кому она обращалась.

Я промолчал.

Отец плечами пожал:

— Даже не знаю. Просто к слову пришлось — пошутил. А у тебя такой вид сделался, будто ты призрака увидала.

Прежде чем ответить мама слегка откашлялась.

— Сыночка, не спеши сюда. Пока жив — живи.

День был жарким, вечер душным — требовался хороший дождь, чтобы освежить природу. И, как по заказу, гроза надвигалась с северо-запада, потянул свежий ветерок. Я открыл окно в своей спальне в палисад — люблю экстремальные явления стихии.

Предзакатный свет уже померк. В комнате сгущались сумерки. Началась гроза с проливным дождем — буквально струи хлестали по окнам, и мне пришлось прикрыть свое.

— Одни мечты сбываются, другие нет, — сказал я.

— Ты о чем это? — спросил отец.

Они сидели с мамой на диване напротив телевизора, но смотрели в окна на разгул стихии.

— У меня есть враги, улизнувшие с нашего света на ваш.

— Неужели ты им собираешься мстить? — ужаснулась мама.

— Нет, только поговорить — теперь без амбиций и эмоций; расставить все точки над i; выяснить, кто чего стоил — теперь, когда все стало неважным, простым и понятным.

— Давайте лучше ляжем спать, — забеспокоилась мама. — Нам еще сюда для полного счастья твоих райкомовских пьяниц не хватало….

— Мы не будем здесь драться — только поговорим…

— Я сказала — нет! Свет выключаем и по кроватям.

Гроза пронеслась — за окном шел мелкий и нудный нескончаемый дождь.

Я растянулся с комфортом в своей старой кровати. Но спать не хотелось — решил отвлечься от реальности и помечтать. Как бы ни был злобен и подл наш мир с его алчностью и коварством, безобразной смертью, настигающей нас рано или поздно, его отражение за мистической чертой, называемое Тем Светом, можно назвать праздником жизни.

Ветер стих, но дождь продолжался — я открыл окно спальни — он с шелестом падал на листья вишней, мерный и нескончаемый. Когда вернулся от окна к кровати, в ней лежала девушка.

— Не тревожься, — раздался голос ее в полумраке. — Я не призрак, я материализована твоей памятью.

Ситуация предполагала испытание мужества и здравого смысла, но не памяти.

Я чуть было не спросил — кто ты? — но сухо сказал:

— Вовсе я не встревожен.

— Неужели? Я не ожидала подобного хладнокровия.

Эти слова сопровождались легким скрипом кровати. Не требовалось сильно напрягать воображение, чтобы понять — гостья подвинулась к стенке, уступая мне место с краю.

Сердце мое отчаянно и бурно заколотилось. Кровь удушливой волной прихлынула к груди — мне представилась возможность заночевать в одной кровати с юной красавицей Того Света. Только кто она? — из каких уголков памяти всплыла? Включить бы свет да в лицо взглянуть….

Остро ощущая затянувшееся молчание, стал подыскивать в уме подходящие слова.

— Ты не промокла?

— Мой милый, я голая — на мне нет никакой одежды, кроме твоего одеяла.

Это был тонкий намек на серьезные обстоятельства — я решил пропустить его мимо ушей.

— Надеюсь, я тебя правильно понимаю, — сказал, присаживаясь на край кровати.

— Благородный рыцарь без страха и упрека, готовый спать в кресле, лишь бы не потревожить уединения дамы? Анатолий, ты все такой же — ничуть не изменился, хотя прошло уже со дня последней нашей встречи ровно тридцать семь лет.

Кто же ты, черт возьми? И еще, наверное, читаешь мои мысли? Вот ситуация!

— Ты, должно быть, замерз? Иди ко мне.

— Предлагаешь согреть меня?

Ей оставалась лишь сказать «да», но она ответила:

— Предлагаю место под одеялом.

Я шмыгнул под него дуновением ветерка — даже кровать не скрипнула. Или я не услышал?

— Положу голову на твое мужественное плечо — ты не против?

Я и ответить не успел — пышноволосая голова уже была там.

Рука девушки сжала мое предплечье.

— Милый мой, — прошептала она.

Я не почувствовал черного юмора Того Света — девушка, как девушка: теплая, вкусно пахнет, голос поющий. В тишине, наступившей после ее шепота, она вдруг громко спросила:

— Ты ведь не боишься меня?

И еще сказала с упреком:

— Ты не узнаешь меня.

Я слышал в ее голосе знакомые звуки, знакомые нотки, но вспомнить не мог — кто она? где я ее видел? что между нами было?

Внезапно она обрела деловитость.

— Мы лежали с тобой здесь — в этой комнате, в этой кровати. Ты хотел секса, а я сказала — замуж пойду, а глупостей не позволю. Давай, вспоминай скорее — теперь я хочу секса, но если не вспомнишь мое имя, ничего у нас не получится.

Я и сам это чувствовал — рядом девушка, судя по голосу с профилем, очень красивая, а у меня «на полшестого». Нечем войти в эту говорящую тень из прошлого, чтобы овладеть небытием — желания нет прыгнуть в бездну, чтобы любить ее больше жизни, чтобы ощутить свою силу от страстного ее желания и сжечь всю без остатка в желанном конце….

— Ну, вспоминай! вспоминай! вспоминай! — она трясла меня за плечо.

От сильного чувства ее голос на последнем слове стал хриплым. И, как ни странно, это что-то остро напомнило мне.

— Ну? — она на миг сжала мои ладони — ее были сухими и теплыми.

Она боится, что ночь быстро кончится, что я не вспомню ее и не смогу полюбить.

В ее голосе появилась снисходительная нота:

— Ты все-таки боишься меня — мол, ожила покойница: какие тут страсти-мордасти? Но дело все в том, что это ты воплотил меня, причем до утра — каким-то своим подспудным желанием. Ну-ка подумай, кого бы ты хотел получить на ночь из всех своих умерших девушек?

— Будь справедлива, — сказал я. — Первый день в этом мире… масса впечатлений… голова кругом идет. Ну, пожалуйста, намекни — кто ты?

Она задумчиво покачала головой. Это я видел, а вот черты….

Она придвинула губы к моему уху и прошептала:

— Ладно, не напрягайся — давай просто рядышком полежим, как в прошлый раз. А то начнешь копошиться в памяти, что-нибудь не так сделаешь, и я покину тебя прямо сейчас и навсегда.

— Мы полежим, а утром ты уйдешь?

Она ответила:

— Да. Но, возможно, ночью опять вернусь, если на то будет воля твоя.

— Как печально, что я не могу тебя вспомнить.

И подумал — а гадать опасно: любая неудачная попытка вычеркнет ее из моей кровати, а возможно, из памяти.

— Это хорошо, что ты меня помнишь, хоть уголком памяти, — прозвучал ее голос. — Представляешь? — материализоваться да еще в постели с любимым — это такое счастье!

— Так ты меня любишь?

— Ну, конечно, мой глупый и милый.

— А разве я такой, каким был тридцать три года назад?

— Ну, конечно же, нет, милый мой! Ты стал еще сексуальнее: ведь самое привлекательное в мужчине — его ум.

Я похолодел от внезапно хлынувшего в кровь адреналина.

— Ира? Маркиза Ангарская — ты?

— Ну, конечно же, милый!

Она влепила мне в губы яростный поцелуй.

4

Ночь прошла…

В воздухе почти ощутимо висела интрига — чем заняться? за что браться? куда податься?

— Поехали в Петровку к маме с тятей, — сказала мама, накрывая на стол.

— Нет, — сказал отец. — Мы поедем в Петровку к Федору с Матреной.

— Но ведь, пап, я не смогу материализовать тех, кого не видел живыми.

— Ах, да…, — он посерьезнел, маска непринужденности исчезла с его лица.

— Чем тебе мои родители не угодили? — нахмурила лоб мама.

Вмешался я:

— Ну хорошо, поедем к бабушке с дедушкой — не надо спорить: там так здорово в их избушке!

А сам подумал — ночевать там не останусь: мне не вызвать в Петровке Ирину.

Прошедшая ночь была восхитительна!

Когда на Иришке не осталось живого места от моих поцелуев, и тело ее горело красным перцем во рту, она спросила:

— Это сильно больно, когда первый раз?

— Так, ты что, действительно… блин! …еще девушка?

— В морду хочешь?

— Нет. Хочешь, я тебя женщиной представлю? Ну, будто уже…

— Нет уж, пусть будет все так, как природой положено.

— Тогда ты сверху — аккуратненько, осторожненько… чтобы насилия не получилось.

Мы так и сделали — я лег на спину, а маркиза Ангарская села на меня верхом. Потом аккуратненько, осторожненько… через минуту она скакала на мне, как амазонка на мустанге.

Утром она исчезла, обещав вернуться ночью. Пропустить такое рандеву я не в силах.

После завтрака мама озаботилась:

— Надо подарки какие-то прихватить — как с пустыми руками ехать?