Бесплатный фрагмент - По ту сторону чуда

Надежда

— Мишка, иди сюда! Смотри, какой страшный!

Он поднял большую лобастую голову, выискивая в плотной толпе, обступившей клетку, владелицу столь пронзительного голоса.

— Смотри, смотри, какой злой!

На самом деле он просто чертовски устал. Устал от этой толпы, от бесцеремонных взглядов, с утра до вечера преследующих его. Устал от несъедобных кусков белой рыхлой массы, которые посетители с завидным постоянством метали в него, норовя попасть прямо в лицо.

Собственно говоря, за столько времени он уже привык ко всему.

Но этот визгливый голос, от которого едва не взрывалась голова… Да что же она так орет…

Он сел и уставился на толпу, переводя взгляд с одного лица на другое. Обычно это помогало. Встретившись с его глазами, люди, как правило, теряли интерес и уходили дразнить мартышек или кормить пони, благодарно фыркающих в ладонь.

И то правда, на что тут смотреть? Даром что редкий зверь: табличка возле клетки оповещала, что «ученые до сих пор спорят, к какому виду отнести это животное», но смотреть-то ведь не на что. Ни тебе красной задницы, ни длинной шеи, ни шкуры в полоску. Так себе зверь, нечто вроде плешивого медведя, никакого интереса.

Люди, притихнув, расходились, даже не догадываясь, почему.

Вот и сегодня толпа перед клеткой стала рассеиваться.

— Мишка, пошли верблюда кормить!

И вдруг он увидел мальчика.

Мальчик в полосатой майке стоял, вцепившись двумя руками в решетку, и смотрел на него огромными внимательными глазами. И даже не думал уходить. «Кто ты? — Ребенок заглядывал ему прямо в лицо. — Ты настоящий? Ты вправду настоящий?»

— Мишка, пойдем, мартышки ждут!

Женщина в ярко–розовой хламиде настойчиво пыталась оторвать ручонки малыша от решетки, но он по-прежнему смотрел в упор прямо в лицо, ожидая ответа.

«Неужели!» Он не смел поверить, боясь очередного — которого по счету — разочарования. Неужели этот мальчик и впрямь почувствовал в нем не зверя, но личность?

— Мишка, ну пошли уже! — В визгливом голосе появились нотки раздражения. — Не будешь слушаться, мороженого не получишь!

Мальчик перевел взгляд на женщину в розовом:

— Мама, я хочу тут постоять.

Тихий, едва слышный голосок, однако, возымел результат, женщина сдалась:

— Хорошо, постой. Я пока тут посижу.

И она устроилась на длинной скамье возле клумбы.

Остальные посетители тоже разбрелись по зоопарку, у решетки остался только мальчик.

Он подошел поближе, все еще боясь поверить, что случившееся может быть правдой. Наверное, ему все-таки показалось. Но нет, малыш задавал вопрос именно ему, глаза в глаза:

— Как тебя зовут?

Боже мой! Этот ребенок спрашивает его имя! Мыслимое ли дело — никто и никогда на этой планете не интересовался его именем.

— Меня зовут Кудла.

— Кто ты? Кто ты такой?

— Я эртог. Эртог с планеты Вуул.

— Это далеко?

— Да, малыш. Это очень далеко.

— Покажи мне. — Большие детские глаза смотрели прямо в душу.

И Кудла решился.

Он представил себе звездную карту. Ту самую, трехмерную карту, что сверкала на потолке рубки его корабля. Карта висела в пространстве, постепенно поворачиваясь, чтобы можно было разглядеть ее всю. Затем внизу сбоку на ней зажегся нежно–голубой огонек.

— Это твоя планета, малыш.

— Я знаю. — Ребенок кивнул. — Я живу на планете Земля. И меня зовут Мишка. А где твой дом?

Кудла повернул карту так, чтобы показались с детства знакомые очертания двух солнц, вокруг которых крутилась целая система планет. Одна из них — его родная Вуул — зажглась теплым желтым светом.

— Далеко. — Малыш снова кивнул. — А зачем ты здесь?

— Я картограф. Моя работа — делать звездные карты…

От желтой точки потянулась тонкая линия. Время от времени линия меняла направление, оставляя за собой сложный, нанесенный на карту маршрут.

Эртог уселся поудобнее, вспоминая.

Все шло очень хорошо. Можно даже сказать, просто отлично. Он был прав, расчеты раз за разом подтверждались, и на карте появлялись новые, им открытые планеты. Несколько раз он благополучно разминулся с метеоритным роем, а однажды удачно увернулся от кометы, волочившей за собой блестящий газовый шлейф.

Он так и не понял, что произошло. Но в какой-то момент корабль тряхнуло так, что казалось, его вытряхнет не просто из кресла, а вообще из обшивки. Раздалась бешеная какофония сошедших с ума приборов, и корабль, крутясь словно на гигантской карусели, полетел в бездну.

Очнулся он от невообразимого холода. Защитный кокон спас его в момент жесткого приземления, но уберечь от холода, конечно, не мог. Выпутавшись из подушек и тросов, Кудла огляделся. Судя по всему, корабль, неуправляемо летевший вниз, окончательно разбился об одну из скал, в изобилии покрывающих гору. Обломки рассеялись по округе, лишая его даже малейшего шанса собрать корабль.

Все пропало. Но осталась жизнь.

Кудла принял решение и начал аккуратно спускаться вниз, надеясь встретить помощь.

Мама, задремавшая на скамейке, не видела, как ее Мишка, вцепившись детской ручонкой в решетку, другой утирает слезы, глядя на скитания эртога.

Ему удалось спуститься с гор и устроиться возле какого-то озера, питаясь листьями деревьев и рыбой. Там его и нашла группа альпинистов. Потом, после того как альпинисты в страхе разбежались, так и не начав восхождение, к озеру прибыла другая группа. Кудла очень надеялся, что его поймут, но охотники, как оказалось, умели только ставить сети и капканы.

— Так я оказался здесь. — Существо, похожее на плешивого медведя, улеглось, положив лобастую голову на лапы.

— И давно ты тут? — Детские глаза были полны слез.

— Давно. — Кудла вздохнул. На табличке, прикрепленной к решетке, значилось: «Старейший обитатель зоопарка».

— А ты… — Мальчик замешкался, стесняясь задать очевидный вопрос.

Пришлось прийти на помощь:

— Не умру. Мы, эртоги, живем очень долго.

— Это хорошо. — Мишка кивнул в ответ собственным мыслям. — Мне надо вырасти. Когда я стану большим, я вернусь к тебе, и мы что-нибудь придумаем. Я обязательно вернусь к тебе, Кудла!

— Мишка, ну ты намечтался уже? — раздался голос со скамейки. — Пойдем есть мороженое.

Кудла смотрел, как полосатый мальчик идет по аллее, держа за руку женщину в розовом.

Теперь у него появилась надежда. Эртоги живут долго.

А Мишка вырастет и обязательно придет на помощь.

Родитель про запас

Саймон висел снаружи их маленького шаттла и клял себя на чем свет стоит.

Правда, стоит ли этот самый свет на чем либо, он сильно сомневался, а потому клятвы носили несколько расплывчатый характер. Тем более винить ему, собственно говоря, было некого — все контракты он подписывал сам. Если бы не его самоуверенность, Майя, может быть, предпочла бы синицу в руке, и они после свадьбы остались бы дома, под куполом.

Это он Саймон, польстился на журавля в небе.

Ни синицы, ни журавля, ни даже неба, в том смысле, в каком его понимали предки, не покидавшие Земли, он, конечно, не видел. Небо его жизни было просто черным пространством, по которому рассыпались бесчисленные россыпи созвездий. На него можно было смотреть или из прозрачных окон на верхнем ярусе, или сквозь шлем, если вдруг зачем-то приспичило выйти из Купола.

Собственно, если ты не сотрудник периметра, то выходить как-то особо незачем. Это земляне, прилетающие на Луну на уикэнд, считают делом чести непременно лично набрать пузырек лунной пыли. Хотя точно такую же безделушку можно спокойно купить в любой сувенирной лавке.

По крайней мере Саймон с Майей не видели ничего романтичного в прогулках «под Землей». Да и что романтичного может быть в том, чтобы заплатить, вырядиться в скафандры и пройти очередной инструктаж только для того, чтобы с ранцами на плечах месить пыль на виду у очередной толпы собирающих лунную пыль туристов. Куда романтичнее было забраться на верхние ярусы или спуститься вниз. За последнее время они с Майей отыскали под Куполом немало укромных уголков, где вполне можно было уединиться не то, что без скафандров, а вообще без всяких помех. А после свадьбы им, как всем, родившимся на Луне молодоженам полагался вполне себе приличный семейный отсек, и жили бы не хуже других. И, возможно, жили бы долго и счастливо. Так нет же, он польстился на большее. Собственно говоря, а почему нет? Они с Майей молоды, здоровы, отличные специалисты, результаты теста и на IQ, и на выживание в экстремальных условиях — многие бы позавидовали. Кому как не им колонизировать новые планеты.

А тут как раз открылся Яссен.

Для тех, кто не в теме, «Яссен» или «55 Рака е» — это планета в созвездии Рака, которую только что правительство Солнечной объявило открытой. И корпорация, получившая право разработки недр, объявила конкурс. Конкурс не на планету, конечно, а на вакансии. Потому что где разработка, там и купол, и прочее строительство.

Саймон даже не думал, так, для хохмы заявку подал. Собственно, на тестировании они с Майей и встретились. И, разумеется, с этого момента гораздо больше думали о том, чтобы после работы уединиться где-нибудь в укромном уголке гораздо больше, чем о колонизации чего бы то ни было.

А тут как раз перед свадьбой пришло подтверждение. Можно было бы трогаться в путь, даже если бы тесты подтвердились только у Саймона. И то было бы более чем хорошо. А если оба прошли, да еще и молодая семья, то предложение получили просто сказочное: два постоянных контракта, семейный жилой модуль, собственный внешний транспорт, да еще и доли в компании. Ну, понятно, не так чтобы доли, скорее дольки, но все-таки это уже стабильность. К тому же им, как молодоженам, компания полностью оплачивала переселение: и шаттл, и горючку, и страховки и всякое прочее-разное.

И они подписали оба контракта.

Кто мог подумать, что он — глава семьи, дипломированный специалист с офигительным IQ — так бездарно застрянет в какой-нибудь неделе пути до этого самого Яссена.

Сначала сбился с пути навигатор. И унесло бы их черт знает как далеко и навсегда, но, что называется, вовремя путь пересек метеоритный поток. На памяти Саймона никогда прежде ни на кого метеориты не падали «вовремя». Однако это бедствие быстро отрезвило и мобилизовало обоих. С горем пополам ему все же удалось убраться с пути смертоносного потока. Но побило их изрядно, у бедного шаттла вышло из строя такое количество систем, что непонятно было, за что браться.

Самым простым было бы вызвать помощь, тем более страховка это предусматривала. Вот только никакая страховка не могла подсказать, где они, во имя всех святых, находятся, и куда слать сигнал о помощи. Пришлось включать инструкции и пытаться справляться с проблемами самостоятельно. Хорошо еще, что системы жизнеобеспечения остались целы, то есть о воздухе, воде и питании можно было не волноваться. Но вот с тем, чтобы лететь дальше, пришлось повозиться изрядно.

Ему удалось отладить навигатор, да и многое другое. Кое-как, чуть ли не на ручной тяге они дотянули до Яслей, точнее до звезды «δ Рака» или, Осленка, как называли ее в древности. Отсюда до Яссена рукой подать. Это если на квантах лететь, как положено. А с их скоростью можно тащиться пожизненно. Правда, здесь уже можно вызвать помощь, чем Майя, собственно, и занимается. Вероятно, их услышат, найдут и доставят к новому дому. Вот только помощи ждать ну совершенно некогда, потому что медовый месяц даром не прошел, и совсем скоро Майе нужно рожать. А он, Саймон, понятия не имеет, что с этим делать. То есть ребенку он, конечно, будет рад, но самому принимать роды… Нет уж, лучше пусть этим занимаются специалисты. А он, пока Майя пробует подать сигнал СОС, еще раз попытается залатать все, что только возможно.

Вот почему он с утра ковыряется среди разодранной метеоритами обшивки, изо всех сил стараясь думать о деле, а не о приближающихся родах. По правде говоря, он уже сделал все, что мог. Но если не попытается, как он сможет смотреть Майе в глаза, когда придет время, а она окажется без всякой помощи. Короче говоря, Саймон страдал. Возможно, именно поэтому он далеко не сразу заметил, что окружен неким зеленоватым облачком, даже скорее дымкой. Откуда и каким образом возникла эта странная светящаяся субстанция, было неясно. Он и заметил ее только потому, что где-то на периферии зрения промелькнуло какое-то движение, и он невольно повернул голову. Облачко клубилось, насколько он мог заметить, в основном по бокам головы, за зоной обзора. Он попытался повернуться, чтобы посмотреть, что происходит сзади, но фокус не удался — облачко элегантно повернулось вместе с ним.

Саймон занервничал. Он представил себе, как в этой зеленой непонятке сейчас растворится его скафандр и, мгновенно превратясь в ледяную статую, он улетит вдаль, а Майя с ребенком навсегда останется в шаттле, одиноко дрейфующем возле звезды «дельта Осленка».

В панике он вдруг потерял опору и бесконтрольно закрутился вокруг собственной оси, судорожно дергаясь в попытке остановиться. Через несколько бесконечных секунд он осознал, что какая-то сила замедляет вращение одновременно толкая его к опоре. Схватившись за скобу, он пристегнулся и огляделся, пытаясь сообразить, что же случилось. В целом не изменилось ничего. Вот только зеленое облачко несколько изменило форму. Оно больше не пыталось спрятаться. Наоборот, оно поднялось и уплотнилось где-то на уровне головы так, чтобы оказаться в поле видимости. После некоторого шевеления облачко приняло форму головы, по поверхности которой дрейфовали провалы, по форме напоминающие глаза, нос и рот. Вскоре картинка устоялась, и «рот» на зеленом лице попытался растянуться в некое подобие улыбки.

«Здравствуй», — в голове Саймона шевельнулась холодным рыбьим хвостом чужая мысль.

— Привет, — осторожно попытался ответить он. — Ты кто?

По поверхности облачного лица пробежала легкая рябь. «Я — жизнь, как и ты», — плеснули в голове слова. — «Смотри».

Зеленое лицо распалось, растеклось туманом, чтобы снова собраться в некую фигуру, похожую на песчаный рисунок. Мириады зеленых частиц пересыпались, перетекали, образуя все новые картины, а внутри головы звучали чужие холодные мысли.

Ом — именно так называло себя это облако зеленых частиц, роившихся перед ним.

Ом обитали в зоне притяжения звезд, которые на земной карте неба с древних времен были известны как дельта и гамма Рака или созвездие Ослят. Вероятно, они питались энергией этих двойных звезд. Если он правильно понял, эти живые существа могли выживать только в некоей совокупности, больше всего напомнившей ему земных пчел или муравьев, живущих вместе, но не поодиночке.

Облако переливалось и мерцало, и в какой-то момент Саймон залюбовался им. Каким-то образом ом почувствовали его эмоцию, ибо немедленно облако замерцало странными узорами, как большой калейдоскоп с зелеными стеклышками. Это было очень красиво.

— А ты? Какой ты? — прозвучал вопрос.

Саймон попытался, как умел, подумать о том, кто же он такой, но так красиво, как у ом у него не получалось. Облако клубилось, обтекая со всех сторон скафандр, временами сгущаясь или рассеиваясь в каких-то местах, чужой разум силился понять, что такое человек.

— Ты внутри такой, как снаружи?

Он попытался мысленно представить сам себя, чтобы показать чужакам, но ответ их не удовлетворил.

— Тебя можно потрогать?

Саймон с ужасом представил себе, как в мельчайшую трещину скафандра утекает воздух, и он немедленно задыхается и замерзает, и содрогнулся. Облако немедленно пришло в движение и заколыхалось в испуге.

— Я понял, я защищу, — мелькнуло в голове.

Оказалось, ом гораздо больше, чем казалось Саймону. То ли первое облако позвало еще одно сообщество, то ли оно само по себе было гигантским, но спустя мгновение весь скафандр оказался под густым, отсвечивающим зеленым, непрозрачным слоем. Вообще-то выбора не было. Неизвестно, как поведет себя эта масса, если он откажется. Но пока ом демонстрировали дружелюбие. И Саймон решился. Он начал отстегивать перчатку. Надо признаться, действовать ему пришлось исключительно наощупь, поскольку зеленый ком полностью покрыл обе руки. Решившись, он чуть ослабил крепление. Из отверстия тут же вырвался столб воздуха, немедленно застывший стеклянными каплями. Однако утечка мгновенно прекратилась, похоже, плотность облака ом позволяла удерживать атмосферное давление.

— Я прикоснусь к тебе.

По правде говоря, прикосновения Саймон не почувствовал, только увидел, как изумрудный цвет постепенно чернеет, переходя в рубиновый там, где открылся доступ в скафандр. Что-то происходило в этой массе чужаков, плотно его облепившей.

— Спасибо, я тебя понял, — прозвучал голос. — Закрой себя плотно, тебе опасно находиться открытым.

Саймон наощупь застегнул крепление, все еще сомневаясь, что остался жив.

Вдруг на скафандре замигала лампочка — сигнал, что воздушная смесь начинает подходить к концу. Это привело ом в смятение.

— Я навредил тебе?!

— Надеюсь, что нет. Мне нужно вернуться, я не могу долго оставаться снаружи.

Облако рассеялось, открывая ему путь.

— Возвращайся, когда сможешь. Я буду ждать.

У Майи случилась истерика.

Когда Саймон, выполнив все надлежащие процедуры, смог наконец-то покинуть шлюз, он со всех ног бросился в рубку, откуда доносились, благодаря системе связи слышные по всему кораблю, рыдания.

Жена вновь и вновь прокручивала запись, на которой белый скафандр Саймона внезапно исчезал из поля зрения, словно проглоченный кем-то невидимым. Почему-то красивые зеленые всполохи на экране не отображались. Он сам остолбенел, наблюдая, как человеческая фигура вдруг затмевается и полностью исчезает из виду. Вероятно, Майя перепугалась насмерть и изо всех сил пыталась понять, куда же девался муж. Она так рыдала, что даже не услышала его возвращения и в панике отпрянула, едва он к ней прикоснулся.

После длительных уговоров и убеждений, что перед ней вовсе не фантом, не пришелец, не робот, и вообще не все что угодно, а именно ее любимый и любящий муж, после того, как слезы были осушены, а обцелованная с головы до ног жена уложена в постель со стаканом клубничного смузи с мятной успокаивающей добавкой, Саймон в пятый или в восьмой раз вновь излагал историю встречи с чужим разумом. Майя, как маленький напуганный ребенок, изо всех сил держала его за руку, за ту самую руку, которую он открыл для знакомства с пришельцами. Постепенно она успокоилась и наконец уснула, время от времени по-детски всхлипывая.

Утро началось с того, что, открыв глаза, Саймон обнаружил стоявшую над ним уже полностью собравшуюся жену.

— Я иду с тобой!

Тон звучал безапелляционно, и возражения просто не принимались. Даже легкую попытку напомнить о беременности Майя встретила в штыки:

— Если это не опасно, то неопасно для всех! Даже не думай, что я останусь внутри и снова буду наблюдать, как ты исчезнешь.

Возразить было нечего, пришлось молча помочь ей, ставшей неловкой и неуклюжей в последнее время, забраться в скафандр.

Единственное, на чем ему удалось настоять, так это на дополнительной страховке. По крайней мере, если что-то пойдет не так, он сможет самостоятельно затянуть ее внутрь.

Бортовой компьютер получил свои инструкции, и оба обитателя корабля покинули шлюз.

Саймону показалось, что размеры ом стали гораздо больше. Вероятно, другим их сородичам тоже хотелось познакомиться с иной формой жизни.

Майя робко жалась за плечом мужа.

Облако, поначалу ринувшееся к ним, остановилось и подалось назад. Вероятно, каким-то образом эти обитатели космоса смогли ощутить эмоции пришельцев.

— Кто это? — прозвучал в голове Саймона вопрос.

— Моя жена.

Возникло легкое замешательство, облако, казалось, забурлило. Вероятно, ом обменивались информацией, пытаясь понять новые взаимоотношения. В конце концов, видимо сообщество пришло к каким-то выводам.

— Я правильно понимаю, ты — целый? То есть ты — один большой сам по себе. И твоя жена тоже — один большой сам по себе?

— Да, — вынужден был признать Саймон. — Ты понимаешь правильно.

— Но твоя жена — она не целая, там ее двое. Она составная? Она как я?

Он в растерянности оглянулся на Майю, которая, по всей видимости, слышала весь диалог. Убедившись, что чужаки проявляют никак не агрессию, а только любопытство, она решилась выплыть вперед. Ее скафандр, сильно обтягивающий располневшее тело так блестел в свете звезд и она показалась Саймону такой маленькой, беззащитной и хрупкой, что, кажется, его сердце на мгновение едва не остановилось от нежности.

Это не укрылось от ом, которые снова взволнованно забурлили. По зеленому побежали разноцветные всполохи. Облако отодвинулось подальше, демонстрируя дружественные намерения, однако, кажется, стало еще плотнее. Вероятно, к ним присоединялись все новые и новые блестящие точки-существа.

— Я целая. Просто во мне созревает еще один целый — наш будущий ребенок. Он пока совсем маленький, ему нужно время, чтобы стать больше и выбраться наружу. И тогда мы будем отдельно. А потом он вырастет и станет большой, как Саймон.

Бурление усилилось. Теперь на поверхности ом преобладал не зеленый, а золотистый цвет. По всей видимости, для их культуры сообщение оказалось слишком потрясающим.

Потом посыпались вопросы. Люди, преимущественно Майя, отвечали как могли.

Похоже, для ом такой способ увеличения численности представлял нечто совершенно новое и невероятное.

— А можно посмотреть? Я не причиню вреда.

Теперь настала очередь Майи ослабить зажим перчатки. Саймон с ужасом смотрел, как его любимая исчезает под золотистым коконом, облепившим ее полностью без какого-либо просвета. Несколько минут он провел, замирая от страха, но обошлось. Кокон распался, и он вновь увидел Майю, улыбающуюся ему сквозь стекло шлема.

— Они сказали, малыш похож на тебя.

Ее улыбка вернула его к жизни. Он вдруг осознал, что на несколько мгновений попросту забыл дышать, и с силой втянул в себя воздух. По поверхности ом вновь пробежали сполохи.

— Удивительно, — голос в голове звучал задумчиво. — Я никогда так не чувствую себя. Ты…

Голос помедлил в поиске слова.

— Вот, ты — яркий внутри! Ты даже меня заставляешь менять цвет, такой ты яркий. Никогда раньше со мной такого не было. Это приятно.

И тут Саймон по-настоящему испугался. Ему вдруг представилось, что ом, которому приятны их человеческие эмоции, никогда не отпустит их корабль. Он буквально на секунду представил себе, что Майя, оставшись без помощи, не сможет родить, и он потеряет ребенка, а может быть и жену, и останется здесь навеки, в плену этого странного светящегося существа.

Мысль промелькнула буквально за долю секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы ом, превратившись из рубинового в гранатовый темно-красный, забурлив, отпрянул от них.

— Нет, нет! — Голос в голове просто взорвался. — Нет. Я не знал, что ты настолько другой. Даже если часть меня пропадет, я все равно останусь целый. Ты совсем другой. Ты не можешь потерять часть себя и остаться прежним. И ты не можешь потерять другого или его часть. Ты — другой-другой. Такой целый и такой хрупкий. Я не хочу причинить вреда. Как я могу помочь?

Оказалось, совсем непросто объяснить этим странным — или этому странному существу, что они не могут просто так перемещаться в пространстве по своему желанию, как это делают ом. Им необходимы всякие штуки и приспособления, часть из которых сломалась и пришла в негодность.

Несколько дней ушло на то, чтобы попытаться объяснить этому невероятному светящемуся существу, что и как нужно починить, чтобы они могли улететь на Яссен. Ом старался изо всех сил, но чем дальше, тем больше становилось ясно, что созданию, живущему за счет энергии звезд, ни за что не постичь сложностей ни механики, ни квантовой термодинамики, ни всего прочего, что создал человеческий разум. Наконец стало ясно, что ждать больше нельзя. Майя уже с трудом ходила, и роды неумолимо приближались. Саймон принял решение двигаться вперед хотя бы так, как получится. Ом понимали его состояние и не препятствовали. Но случилось непредвиденное.

Едва он завел двигатель, закричала Майя. Время ребенка пришло.

Не в состоянии разорваться между женой и управлением кораблем, он выключил двигатели и бросился на помощь. Конечно, они изучали курсы первой помощи. Разумеется, он не раз и не два проштудировал все, что нашел в памяти бортового компьютера, так или иначе относящееся к родам. Само собой, Майя давно приготовила предметы первой необходимости. Но он все равно был не готов. Черт побери, он был совершенно не готов, но думать об этом было некогда, требовалось срочно действовать.

Они старались, как могли. Но что-то явно шло не так, потому что Майя почти теряла сознание, а ребенок все не показывался. Вдруг в какой-то момент, когда жена замолчала, он услышал голос, как оказалось, давно бившийся в сознании:

— Впусти меня, я помогу!

Он огляделся. Иллюминаторы полностью потеряли прозрачность, их сплошняком покрывал сине-черный мерцающий ковер ом. Саймон посмотрел на жену. Майя, бледная, мокрая, обессилевшая, с прилипшими ко лбу волосами… Помощь явно требовалась, и он решил рискнуть.

Ринувшись в рубку, он дал сигнал компьютеру открыть внешний шлюз. После всех бесконечных проверок на безопасность, ручного нажатия кнопок и прочего, шлюз открылся. Экран показал, что тамбур заполнен чем-то, похожим на густой кисель глубокого синего цвета. Саймон чуть помедлил прежде, чем дать команду открыть внутренний люк, но Майя снова закричала, и он решился.

Едва образовалась первая щель, синий кисель ринулся сквозь все коридоры и помещения туда, где страдала роженица. Обогнув мчащегося туда же Саймона, ом расширился, на мгновение заполнив собой все пространство, а затем, уплотнившись, обволок женщину.

Мужчина было ринулся на помощь, но синий кисель мягко, но настойчиво отодвинул его, лишив подвижности.

«Постой, я уже внутри».

Изумленный, Саймон смотрел, как густая синяя мгла входит в его жену и после нескольких мгновений ожидания аккуратно выталкивает наружу красного сморщенного младенца, удерживая его в воздухе, словно на вытянутой руке. Стряхнув с себя оцепенение, он бросился к малышу и, как написано в учебнике, перевернув, похлопал по спинке. Ом расступился, освобождая пространство. Младенец вздохнул и вдруг закричал тоненьким пронзительным голосом, заявляя о своем праве на жизнь.

— Смотри, наш сын! — повернулся он к Майе.

Та, слабая и беспомощная, смогла только протянуть руку к малышу.

Уложив ребенка ей на грудь, Саймон обрезал пуповину и завязал аккуратным узелком.

Теперь надо было спасать потерявшую много крови Майю. Ом, казалось, понимал, что от него требуется. По крайней мере синяя рука — во всяком случае так казалось Саймону — что-то делала с Майей, к которой потихоньку возвращалась жизнь.

Наконец опасность миновала.

Саймон, измученный и уставший, смотрел, как его жена кормит грудью его сына, и как утомленный малыш засыпает у ее груди.

— Наш Матиас, — Майя передала ему спящего малыша и мгновенно уснула.

Он стоял, прижав к груди крошечное, сладко сопящее существо и глупо улыбался.

— Ты счастлив. — Раздался то ли вопрос, то ли утверждение.

Он обнаружил, что ом из синего вновь стал золотым.

— Да, очень! — Он вновь посмотрел на малыша.

Облако, сгрудившееся в середине отсека, поднялось и нависло над младенцем, словно тоже разглядывая.

— Удивительно. Он очень большой, ваш маленький. И он очень целый. И, кажется, ему тоже хорошо.

По золотому облаку пробежала рябь.

— Теперь опасности больше нет?

— Нет, прямой опасности больше нет, спасибо за помощь! — Саймон не знал, как выразить свою благодарность этому невероятному, непонятно из каких-таких мелких частиц состоящему существу, пожелавшему протянуть руку — именно руку, Саймон мог бы поклясться в этом, пусть синюю, пусть кисельную, но руку помощи им — застрявшим в космической дали созвездия Ясли у двух Ослят, бета и гамма.

— Можно, Матиас будет немножко моим человеком тоже?

— Это как? — испугался Саймон.

— Не знаю. Я просто хочу, чтобы он был как твой, как Майи, так и немножко мой. Как будто я для него тоже как целый и как человек, а он для меня как немножко ом.

— Ты можешь быть его крестным. — пришла спасительная мысль. Не как мы, но как еще один «запасной» родитель.

— Запасной родитель… — существо задумалось. — Родитель про запас, на всякий случай, для трудных дел… Да, мне нравится быть крестным. Можно, я его потрогаю?

Звездная золотая пыль на мгновение обсыпала спящего малыша, чтобы снова собраться в мерцающее облако. Но не вся. Вокруг запястья крохотной ручки остался мерцающих зеленоватым светом браслет.

— Немножко я останется с Матиасом. На всякий случай. Я всегда буду рядом с ним. А теперь выпусти меня.

И золотисто-зеленая масса вылетела наружу из приоткрытого шлюза и медленно полетела прочь от корабля.

— Не включай двигатель, — прилетела напоследок мысль. — Я донесу вас до Яссена. Теперь мы — одна семья.

Возвращение

Он запер дверь и поставил на пол видавший виды чемодан.

— Ну, здравствуйте этому дому, — произнес он, соблюдая традицию, хотя ответа не ждал.

Дом, дождавшийся наконец хозяина, наверное, был рад, но ответить, конечно, не мог. А больше отвечать было некому.

Он открыл чемодан, чтобы достать тапки. На другое попросту не хватало сил: перелет, потом затянувшееся ожидание в аэропорту и снова перелет… «Кто угодно устанет», — подумал он.

Застелив кровать чистым бельем и наскоро приняв душ, он опрокинулся в глубокий сон.

Разбудил его запах кофе. «Приснилось», — решил он.

И то правда, кто бы мог молоть кофе, если в доме никого нет?

Раньше, в прежние времена, Маринка, зная его привычки, непременно смолола бы его любимый Colombia Excelso. Но чего нет, того нет. Они расстались два года назад, и, если бы не запах, он, пожалуй, и вовсе бы ее не вспомнил. По Маринке он не скучал. Жалко только, что она унесла с собой кошку. Но, с другой стороны, по-иному все равно бы не вышло. Никакая кошка не может выжить одна в доме, пока он мотается по своим экспедициям.

«Пора вставать». — И Феликс отправился в душ.

Это тоже было частью традиции. Возвращаясь из экспедиции, он намывался так, словно пришел с угольных копей. Мылился, смывался, подставляя под тугие струи голову, плечи, бока, фыркал от удовольствия и вновь намыливался, долго и со вкусом.

Маринка никогда его не понимала. «Грехи смываешь», — говорила.

Конечно, он мужчина и вовсе не свят. За пять месяцев экспедиции могло иногда случиться всякое. Но что бы она ни говорила, смывал он вовсе не грехи, а весь кочевой дух экспедиции, запахи брезентовой палатки, биотуалета, который все равно так любили мухи, костра, дым которого, казалось, въелся навсегда в каждую пору, пыль, летящую под степным ветром, волчий вой, доносившийся по ночам…

Все это требовалось смыть немедленно, возвращаясь домой и становясь тем, кем ему предстояло быть следующие семь или восемь месяцев домашней жизни: профессором-антропологом Феликсом Рыковым.

До следующей экспедиции он будет сидеть в своем кабинете и постарается дописать монографию — материала для нее в этот раз удалось собрать более чем достаточно. Время от времени он будет выступать перед студентами. А когда они закончат сортировать добычу — всевозможные артефакты, многие из которых, он уверен, подтвердят его теорию, — он выступит в академии и напишет статью в журнал «Science». И может быть, успеет выступить на конференции. Если, конечно, ее догадаются организовать вовремя, а не тогда, когда он снова будет сидеть возле очередного кургана, весь пропахший потом и пылью.

Феликс смывал с себя кочевника.

Наконец он, окутанный клубами пара, вышел из ванной.

Теперь ему полагался утренний кофе.

Шаркая тапками и на ходу вытирая голову полотенцем, он сначала почувствовал запах, знакомый с детства. Так пахли бабушкины пончики. Не те, до тошноты ровные фабричные донатсы, покрытые синтетического цвета глазурью, а настоящие — корявые, сочащиеся маслом и присыпанные сверху сахарной пудрой. «Ну что, Феликс, впадаешь в детство», — подумал он, решив, что запах ему причудился. Но нет. На столе действительно стояла тарелка с пончиками, издающими тот самый умопомрачительный запах. Феликс в растерянности заозирался, но не обнаружил ничего, кроме кем-то включенной кофе-машины, с шипением извергавшей его любимый Colombia Excelso.

— Кто здесь? — Феликс выскочил в коридор и, едва не теряя тапки, заметался по дому.

«Неужели Маринка?» — мелькнула было шальная мысль, но, устыдившись, немедленно исчезла. Во-первых, у Маринки не осталось ключей. После той сцены, когда они окончательно расстались, ни о каких ключах не могло быть и речи. А во-вторых, никогда, даже в лучшие времена Маринка не готовила для него пончики. «Вредно для фигуры», — это жизненное кредо оправдывало ее нелюбовь к готовке. Да и никто, кроме бабушки, и близко не мог создать те самые пончики. Но бабушка осталась в далеком детстве.

Обойдя весь дом, включая кладовку, Феликс не обнаружил никого.

Он вернулся на кухню, где по-прежнему на тарелке лежали чуть остывшие пончики. На кофе-машине стояла ароматная чашка кофе. С пенкой.

«Ну и черт с ним!» — в сердцах решил Феликс и уселся за стол.

Кто бы ни сыграл с ним эту шутку, но отказываться от пончиков и кофе явно не имело смысла. «Потом все само выяснится», — подумал он и отважно откусил первый кусок. Это было просто божественно! Именно такой толщины должна быть корочка, именно так она должна хрустеть, когда зубы вонзаются в сочную мякоть. И сахарной пудры тоже было ровно столько, сколько надо…

Пенка кофе имела едва ощутимый винно-дымный вкус, как и положено Colombia Excelso.

Пончиков он умял полную тарелку.

Кто бы ни разыгрывал его, надо признать, розыгрыш вышел на славу.

Помыв посуду, Феликс решил переодеться. Мало ли кому придется говорить спасибо за столь шикарный завтрак — не делать же это в халате.

Облаченный в домашние мягкие брюки и любимую толстовку, он отправился распаковывать брошенный под дверью чемодан. Однако неизвестный доброжелатель и тут постарался: чемодан был пуст. То есть пуст абсолютно.

Феликс прислушался.

Если в доме кто-то и был, то ничем себя не выдал: не скрипела ни единая половица, ничто не шуршало, не двигалось и не издавало звуков. Дом, как и Феликс, замер в ожидании.

— Кто здесь? — Вопрос вновь остался без ответа.

Подняв чемодан на антресоли, Феликс заглянул в прачечную.

Нет, шутка переходила всяческие границы: пропахшая потом и пылью курганов одежда, аккуратно выстиранная, висела на сушилке. Походные башмаки тоже стояли неподалеку, вычищенные и, судя по запаху, обработанные дезодорантом.

Кто бы ни хозяйничал в доме, делал он это отменно.

Почесав загривок под изрядно отросшими волосами, Феликс решил отправиться в кабинет. Он включит компьютер и закажет себе продукты. После того, как они расстались с Маринкой, он пару раз съездил сам в супермаркет, но быстро понял, что удовольствия от хождения среди прилавков и витрин не испытывает. Потратив на исследования почти сорок минут, он отыскал службу доставки, раз и навсегда избавив себя от необходимости поиска продуктов.

За окном забарабанил дождь.

Дом, словно старый ревматик, заскрипел под октябрьской бурей. Отопление отоплением, но Феликсу показалось, что камин ему вовсе не помешает. В конце концов, что может быть лучше для профессора, вернувшегося после долгой и трудной экспедиции, чем усесться в кабинете возле камина с любимой трубкой и подумать о своей будущей монографии?

Хорошо просушенные поленья разгорелись с первой попытки, и огонь запылал, бросая причудливые отблески на потолок, стены и полки, сплошь уставленные всевозможными экспонатами.

Феликс придвинул поближе любимое кресло и, набив трубку, уселся, вытянув ноги в сторону камина.

Вот теперь он точно дома.

Не хватало только кошки.

Вдруг ему показалось, что на полке над камином что-то шевельнулось.

Возможно, это была всего лишь игра теней, но он встал, чтобы присмотреться поближе. Удивительно, но там среди прочих артефактов, привезенных из прошлых походов, стояла кукла. Та самая кукла, которую — он это отчетливо помнил — он положил в чемодан именно для того, чтобы привезти трофей и из этой экспедиции. Так уж сложилась традиция. Все артефакты исправно упаковывались в ящики и ехали в институт, а там уже всесторонне изучались, как и положено по науке. Все, кроме чего-нибудь одного, занимавшего свое место на полке над камином как память о пережитом приключении.

В этот раз он привез куклу. Глиняная фигурка, по всей видимости, создавалась для того, чтобы тетешкать какого-нибудь ребенка. Ни ее автора, ни того ребенка, ни даже их дома уже давным-давно не было и в помине, а вот на тебе — фигурка, найденная среди черепков битой посуды и прочей утвари, сохранилась прекрасно, и Феликс счел ее вполне достойным дополнением к коллекции. Удивительно, но тот, кто достал ее из чемодана и поставил на полку, должно быть, очень хорошо знал хозяина дома и его привычки. Именно туда Феликс ее и поставил бы.

Кукла стояла, и отсветы огня играли на ней причудливый танец.

Бездумно он протянул руку.

Фигурка оказалась удивительно теплой и даже какой-то бархатной на ощупь.

Похоже, сегодняшний день был днем чудес. Потому что, едва он провел пальцем по глиняной поверхности, фигурка заговорила.

— Здравствуй, хозяин. — Голос зазвучал прямо в его голове, и Феликс чуть не выронил куклу.

«Мистика какая-то», — мелькнула мысль, но он вовремя вспомнил, что он профессор. Пришлось присесть и понаблюдать, что будет дальше. В конце концов, если окажется, что это первые признаки безумия, то, может быть, он еще успеет написать об этом статью.

— Ты кто? — Задавать вопрос кукле представлялось глупым, но, с другой стороны, — какие еще есть возможности понять, что происходит?

Удивительно, но кукла ответила. То есть, конечно, глиняный рот не задвигался и слова не зазвучали. Однако мысленным взором Феликс отчетливо наблюдал историю фигурки.

Она оказалась вовсе не детской игрушкой.

Акама, дух дома, была создана могучим шаманом Биру для великого вождя Анду. В те суровые времена, когда банды диких кочевников то и дело налетали как саранча, великому вождю приходилось очень усердно защищать свои территории. Порой его многие месяцы не бывало дома. Народ процветал под защитой, но вот у самого вождя возникла большая проблема: жены никак не соглашались ждать его столь долгое время. Уже не одна жена бросила мужний дом, чтобы вернуться к родителям. А что делать? Все знают, что женщине нужен мужчина, и никто не может обвинить ту жену, которая ищет себе постоянного супруга, не занятого войнами. Охраняя племя, Анду вынужден был раз за разом возвращаться в опустевший дом, где его никто не ждал. Разумеется, любой мужчина племени почел бы за честь, если бы вождь разделил постель с его женой. Но кроме постели мужчине от женщины надо и другое. А этого-то у Анду и не было.

Могучий шаман Биру долго размышлял, как помочь Анду. Много недель он бил в бубен, призывая силы земли и неба на помощь. И в конце концов труд его увенчался успехом, ибо из глины, огня и звука бубна появилась Акама — дух дома. Именно она теперь и до скончания веков отвечала за то, чтобы в доме вождя Анду или того, кто придет после него, всегда пахло жильем, горел очаг и были еда и питье.

Акама оберегала дом Анду, а потом — дом следующего вождя, и следующего… Вожди, их жены и дети менялись, а Акама была всегда. Ровно до того дня, как кочевники невероятной, изрыгающей горящие стрелы тучей не налетели на их дом. Сгорело все. И в живых тоже не осталось никого, кто мог бы построить новый дом и откопать из песка и глины ее, Акаму.

Так было до тех пор, пока новый хозяин не достал ее из-под обломков и не отряхнул с нее прах прошлого мягкой кистью. Потом она долго лежала в запертом ящике. Вероятно, новому хозяину не нужна была ее помощь.

Потом ящик долго трясло и болтало в очень холодном месте, а потом — хозяин его открыл. И Акама поняла, что настало ее время: у нее теперь есть новый дом.

Пока хозяин спал, она с усердием изучила жилище. Этот дом совсем не похож на те, где она жила прежде, но она будет изо всех сил стараться, чтобы у ее нового хозяина всегда пахло жильем и были еда и питье.

Феликс слушал, и рот его все шире расползался в улыбке. Сколь бы невероятным ни казался этот рассказ, но кофе и пончики вовсе не были розыгрышем.

Как и чистое, вкусно пахнущее белье.

А главное, теперь он точно сможет завести себе кошку!

Нежданные гости

Субботнее утро совершенно бездарно началось с ливня. Он что есть дури лупил по крыше, время от времени рассыпаясь сумасшедшей дробью по подоконнику.

«В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит», — мелькнула по краю сознания мысль. Но непонятно по какой причине Джек почему-то покинул свою утепленную, защищенную от ветров и дождей будку и шумно возился на крыльце, нервно повизгивая.

Мужа рядом не оказалось. Я смутно помнила, как посреди ночи гремела и полыхала гроза. И, кажется, звонил телефон. Брошенная на подушку записка сообщала, что он уехал к соседям. Значит, с Джеком надо было разбираться самой.

— Ну и что такого происходит, если хорошо воспитанный, взрослый культурный пес ведет себя столь странным и неподобающим образом? — ворчала я, нашаривая ногой тапки.

Накинув на ночнушку плащ, я выглянула на крыльцо. Ну разумеется, кто еще, кроме Джека, тут мог быть? Пес виновато отворачивался, как это делают все собаки и маленькие дети, еще не научившиеся врать. И чего это мы так раскаиваемся?

— Что ты еще натворил?

«Что еще» обнаружилось прямо под могучими лапами верного сторожа. «Оно» смотрело на меня, мокрое и жалкое.

— Господи, ты кто? — вырвалось у меня, хотя вряд ли можно было ожидать ответа от непонятного, ни на что не похожего существа. Впрочем, некоторое сходство, пожалуй, было. Больше всего незваный гость походил на покрытый длинной мокрой грязно-желтой шерстью мяч. Волосатый «мяч» смотрел на меня круглыми и очень печальными глазами.

Словно в ответ на вопрос, существо открыло неожиданно большой, чуть не вполтуловища, рот с целым частоколом зубов и что-то просипело. «Ой, мамочки!» — мне чертовски захотелось сбежать обратно в постель и сделать вид, что это наваждение просто приснилось. Но как же тут сбежишь, если на тебя умоляюще смотрят четыре глаза: пришельца и Джека, ожидающего одобрения. Похоже, родной «начальник охраны» не усматривал никакой угрозы в этом странном создании и зачем-то продолжал мокнуть на крыльце.

Кто бы это ни было, оно нуждалось в помощи.

— Ну, заходи, — пригласила я, пропуская незваного гостя в прихожую.

Существо пошевелилось. Оказалось, у него все-таки есть какие-то конечности, спрятанные в густой шерсти. Сделав пару шажков, оно повернулось к Джеку и снова издало странный сиплый звук. Тот приподнялся, и из-под его живота выкатились еще три «колобка» — уменьшенные копии существа.

— Ты еще и с детьми! — я посторонилась, придержав рукой дверь.

Убедившись, что лохматые колобки больше в его помощи не нуждаются, Джек помчался в будку, не забыв как следует отряхнуться перед входом. В самом деле, не гоже приличному, хорошо воспитанному псу тащить в дом сырость.

В доме было уютно. Несколько дней назад, когда лето окончательно закончилось, муж включил отопление, и теперь от радиаторов шло приятное тепло.

Большой колобок немедленно устремился к ближайшей батарее и тихонько заворковал, призывая детей присоединиться к нему. Вся четверка тут же устроилась под радиатором, пытаясь согреться и просушить вымокшую до последней ворсинки шерсть. Должно быть, первая проблема решена. Но раз у этих чудиков есть зубы, значит они должны что-то есть. Хотелось бы знать, что именно. Я, признаться, чувствовала себя весьма неуютно, имея в доме четверку непонятных зубастых созданий. Ладно, попробуем предложить то, что есть, а там поглядим. Наскоро приведя себя в порядок, я кинулась к холодильнику. Так, изобилия вовсе не наблюдается. Суббота, базарный день. Купленное раньше уже подъели, а новое нужно ехать и покупать. Но кое-что, конечно, нашлось. Я разложила на подносе початую пачку творога, плюхнула в пиалу ложку сметаны и нарезала кубиками остатки сыра. Украсив поднос горбушкой хлеба, яблоком, маринованным огурчиком и парочкой помидоров-шерри, я направилась к колобкам.

Большое существо выкатилось мне навстречу и что-то пискнуло. Я поставила поднос перед ним и на всякий случай отошла в сторону. Мало ли что ему, зубастому, захочется укусить. Но опасалась я зря. Гость или, скорее, гостья, внимательно оглядев подношения, остановилась на сметане и твороге. Попробовав угощение и найдя его подходящим, она позвала детей, до сих пор носа не казавших из-под теплого радиатора. Те немедленно выкатились и в мгновение ока пожрали весь имеющийся в наличии кисломолочный ассортимент. Мамаша подняла на меня глаза и забурчала, требуя добавки. Творога больше не было. Я притащила всю оставшуюся сметану и завалявшуюся в холодильнике баночку ванильного пудинга. К моему удивлению пудинг тоже пошел на ура. Уничтожив его, мамаша принялась за сыр, который видимо был твердоват для детишек.

«Что же, с такой диетой мы, пожалуй, справимся», — с этой мыслью я стала собираться на рынок. Наевшиеся и отогревшиеся колобки выглядели вполне симпатичными: высохшая шерсть оказалась красивого «солнечного» цвета. Она струилась, переливаясь, и даже их зубищи уже не казались такими страшными.

— Ну, все в порядке? — я подошла к мамаше, чтобы забрать изрядно опустевший поднос.