Бесплатный фрагмент - По следам Бажовских сказов

Вступление

У края старенькой Европы,

На стыке с Азией видны,

Хозяйки Медной вьются тропы,

Порой нехожены они.

Холмы, луга и перелески,

Как будто скрыто от людей.

А приглядишься — видишь всплески,

Не то камней, не то зверей.

Вон где-то ящерка блеснула,

Там яркий камушек возник.

Потянешь — веточка хрустнула,

Похоже камень — змеевик.

Великий полоз постарался,

Сменив одёжку на ходу.

Лишь у берёзки задержался,

Пройдя по реченьке, по льду.

Оставил след, где злата много,

Оно не каждому дано.

Кто очень жаден — съест любого,

С собой возьмёт на само дно.

А где одёжку поменяет,

Там выйдет камень змеевик.

Лишь чистый помыслом познает,

Что камень станет так велик.

Я по холмам иду к Гумёшкам,

На медный рудник посмотреть.

Его уж нет, иду с лукошком,

Что б на Синюшку поглазеть.

Я без ковша пришёл! Старушка,

Мне бы только лишь взглянуть

Как в красавицу Синюшка,

Превращалась раньше тут.

У Синюшкина колодца

Воду пью из родника.

Бабка знала, что вернётся,

С ковшом крепкая рука.

Не втянула — видит душу,

Что чиста как та волна.

Знает слова не нарушу,

Опишу о ней сполна.

Ох, пригожая девчонка,

Глаза звёздочкой горят,

Бровь дугой, на лбу коронка,

Вот мечта для всех ребят.

На дорогу мне в лукошко

Ягод дала, да лесных.

Княженика и морошка,

Голубика из простых.

Обошёл Змеиную гору,

Дом Хозяйки посетил.

Вид представленный лишь взору

Меня сильно удивил.

Разноликие палаты,

Отблеск жилок золотых,

Где рождались так крылаты

Бажова сказы — мировых.

Здесь Хозяйка молодая

В малахитовых шелках,

Меня тоже принимая,

Рассказала о людях.

О Демидовых великих,

О Турчанинове самом,

И о мастерах безликих,

Что прославились трудом.

О Даниле и Степане,

Лишь цветок не показав.

Кто увидит, как в дурмане

Остаётся, цвет познав.

Чай попили и в дорожку,

За хорошие слова,

Подарила понемножку

Малахита кружева.

Что-то долго засиделся

На дворе уже зима.

Вышел в поле, осмотрелся:

Снегом засланы холма.

Огневушка — Поскакушка

Зимой лето создала,

И как старая подружка,

Мне лопату в путь дала.

Я пошёл до Полевского,

Мимо заимки лесной.

Встретил козлика дикого,

Бьёт копытцем под луной.

Рядом мурка, Кокованя,

И Дарёнка вся в снегу.

Смотрят затаив дыханья,

Как копытцем набегу

Выбивает самоцветы,

Козлик пляшет на лугу.

Позабыв про все приметы

Филин ухает: «у-гу…»

Так, серебряным копытцем

Выбил камни козлик в раз.

Был и я там очевидцем,

Вот об этом и рассказ.

Хозяйка медной горы

                    ***

Где-то там за Северушкой,

На далёкие луга,

Двое шли лесной опушкой,

Посмотреть свои стога.

Оба робили в Гумешках.

В той горе на рудниках,

Малахит-руду в тележках,

Вывозили впопыхах.

Лазорёвку добывали,

А когда и королёк,

И с виточком камень брали,

Да и протча, в поперёк.

Один парень неженатый,

Был однако молодой.

Уж в глазах зеленоватый,

Видно парню не впервой.

А другой постарше, белен.

Весь изроблен — селянин.

И в глазах отлив так зелен,

Из груди кашель один.

День был праздничным и жарко,

От земли парок идёт.

Солнце в небе светит ярко,

Страсть парун и так печёт.

А в лесу-то благодать,

Пташки радуют, поют.

Разморило аж не встать.

Лесной дух создал уют.

Под рябинкой на пригорке

Расположившись в тени,

У подножья красногорки

Прикимарили они.

Вдруг молоденький парнишка,

Будто кто его толкнул,

Будто сверху пала шишка,

Встрепенулся и моргнул.

На грудке руды замшелой,

Повернувшись к ним спиной,

Образ женщины весёлой

Отливал голубизной.

По косе видать, что в девках.

Коса сизая, черна.

По спине как будто в змейках,

Опускалась вниз одна.

Концы кос переплетая,

Ленты красны, зелены.

Звонко медью отбивая,

Растрезвонились они.

Девка роста небольшого,

Всё на месте не сидит.

Про такую молвит молва:

«Артуть-девка, как магнит».

То на ножки вскочит бойко,

То наклонится вперёд.

Колесом пройдёт легонько,

Шепчет что-то, кто поймёт?

Парень хочет молвить слово,

Но не может — рот свело.

По затылку стопудово

Будто хрястнули его:

«Мать моя, сама Хозяйка!

Отвела глаза косой.

И одёжа замечай-ка

Украшалась мишурой».

А одёжка не простая,

Во всём свете не найдёшь,

Малахитом расписная,

На груди большая брошь.

От испуга парень в страхе,

Как бы ноги унести.

Пятна пота на рубахе,

Прибавляли трудности.

Вот беда — от страха зябко.

Говорили старики:

«Быть беде, коль эта бабка,

Повстречается в пути».

Лишь подумал, а хозяйка

Повернулась и глядит,

И с улыбкой молодайка

В полу шутку говорит:

«Ты почто Степан Петрович,

На девичью красоту,

Глаза пялишь как попович,

За подгладь должен мне мзду.

Да не бойся, подойди-ка,

Надо нам поговорить,

Я живая, посмотри-ка.

Не обижу так уж быть».

Парень крепится пугливо,

Хоть и чудо — девка всё ж:

«Некогда — сказал стыдливо,

Без травы скоту падёж».

Но хозяйка машет ручкой:

«Будет наигрыш вести —

Ящерки сновали кучкой

— Ты смотри не затопчи».

Парень боком, осторожно

Продвигается вперёд,

А по камням суматошно

Змейки водят хоровод.

И всё слышь-ко расписные,

Как слюда блестят глаза.

Разноцветные такие,

Голубые как слеза.

Разразилась девка смехом:

«Не дави моё войско,

Ты Степан пройдёшь с успехом,

Обойти его легко».

Звонко хлопнула в ладошки,

Разбежались кто куда,

Из травы глядят глазёшки,

Да сверкают иногда.

По тропинке с перепугу,

Парень к девке подошёл.

Ну а ящерки по кругу

Расступились, чтоб прошёл:

«Ну, теперь признал Степашка?

Не пугайся, худа нет».

Парню забедно, промашка,

Громко гаркнул ей в ответ:

— А ково ли мне боятся,

Коль работаю в горе?

— Вот и ладно, что брыкаться?

Сослужи-ка службу мне.

Завтра как в гору спускаться,

Будет ваш приказчик здесь.

Ты изволь его дождаться,

И сказать ему как есть,

Что Хозяйка я медная,

Ему душному козлу,

С Красногорских гор взирая,

Убираться всё ж велю.

Ну а если дальше шапку

Будет мне ещё ломать,

Соберу всю медь в охапку,

В низ запрячу, не достать. —

И сказала так прищурясь, —

Понял ли, Степанушко?

Коли сделаешь не жмурясь,

Замуж выйду, ладнушко.

Парень сплюнул вгорячах:

«Тьфу ты, погань серая!

Чтоб на ящерке? — в сердцах —

Ох, смотри-ка щедрая».

Малахитница хохочет:

«Ладно парень — говорит —

Коль исполнишь — ишь хлопочет —

Буду век благодарить».

И сейчас же в миг за горку,

Только хвостик и мелькнул,

И исчезла дымкой в норку,

Парень ёкнул и моргнул.

Как-то сразу стало тихо,

Слышно только за грудкой,

Друг похрапывает лихо.

Храп болезненный такой.

Разбудил его тихонько:

«На покос пора идти.

Травка сочная, долгонько

Нам ещё домой брести».

У Степана мысль не сходит,

Как же быть, и как сказать?

Сам приказчик грозный бродит,

А Хозяйке не соврать.

Говорят, что та девица,

Камень может отвести,

Будешь век тогда трудиться,

Ничего так не найти.

Думал-думал и надумал:

«А была, как не была»…

Будто голову окунал,

А вода лишь убыла:

«Видел я вечор Хозяйку,

Вот что велено сказать:

Чтоб тебе козлу душному

С Красногорки исчезать.

И не порть железную шапку!

Ведь Хозяйке так легко,

В Гумешках всю медь в охапку,

И запрячет глубоко».

Тут приказчик от такого,

В стопор встал, стоит не пасть,

Лишь усы трясутся снова,

Заорал открывши пасть:

«Пьяный, аль ума решился?

Мне ль Хозяйка та, указ?

Обнаглел, а чтоб страшился,

Приковать к горе тотчас».

В общем выпороли парня,

И в гору, в забой глухой.

Да на цепь, как будто псарня,

А не каменный забой.

Надзиратель злой собака:

«Прохладись-ка здесь с лихвой».

Норму дал такую, однако,

Что не выполнить гурьбой.

Делать нечего, каёлкой

Наш Степан пошёл махать.

Малахит ложится горкой,

Крупный, даже не поднять.

Видно вспомнила Хозяйка,

А она уж тут как тут.

Звосияла молодайка,

Даже камушки цветут:

«Молодец Степан Петрович,

Можно чести приписать.

Не спужал тебя козлович,

Что ж пора и показать».

Хмуро хлопнула в ладошки,

Служки-ящерки пришли.

Цепи сняли как сапожки,

И на камушки взошли:

«Наломайте норму в двое,

Чтоб на отбор малахит.

Шёлка сорту — не простое,

Там, где жилочка горит.

Ну а ты Степан Петрович,

Женишок мой дорогой,

Не смущайся как попович,

А иди-ка вниз за мной.

Покажу тебе придано,

За хорошие дела.

Будь же гостем долгожданным»,

И тихонько повела.

Стены молча расступились,

Комнат длинный переплёт.

Сверху в низ по ним стремились,

Жёлтых жилок хоровод.

Лазорёвка с синевою,

Меди блёстки так ярки.

В переливах меж собою,

Будто светятся сверчки.

Одним словом, что тут скажешь?

Изукрашено, не встать.

На Хозяйке платье пляшет,

Цвет меняется опять.

То оно блестит, вдруг тает

Мутной дымкой в каждый раз,

То алмазом засверкает,

То шелком зелёных глаз.

По средине Красногорки,

Под железною рудой,

Очутились у затворки,

Перед комнатой большой.

Стены — малахит с алмазом,

Потолок весь расписной,

Цветком медным и топазом,

Отражавший желтизной.

Табуреточки из меди,

Корольковой, не простой.

На таких сидят лишь леди,

Да с короной золотой:

«Не стесняйся, вот присядь-ка.

Вишь приданое моё?

Как насчёт женитьбы дядька?

Не откажешь — всё твоё».

А Степан молчит, не знает,

Что ответить, да и как?

Вдруг Хозяйка распознает,

Что невестка есть — вот так.

Из сироток, да простая,

Мила сердцу и душой.

В общем к сердцу прикипая

Не найдёшь другой такой:

— Что ж, приданое богато,

В пору только лишь царям.

Я ж простой и мне чревато

Будет всё богатство впрямь.

— Друг любезный не вихляйся,

Говори. Ну будешь брать?

Ну а нет, не обижайся. —

В миг нахмурилась опять.

— Не могу, другой дал слово». —

Отвечает напрямки.

Тело стало вдруг пудово,

Да и в горлышке комки.

— Молодец, не отвернулся

От Настёнки в этот раз. —

А Степан лишь повернулся,

Удивлённый на показ.

— Ты Степан не удивляйся,

Знаю всё я про тебя.

Вот возьми и не стесняйся,

Мой подарочек, любя.

Вот за то, что не спужался,

Своего душного козла,

И за то, что отказался

От богатства и от зла.

Подаёт ему шкатулку

С малахита, да с резьбой.

Вот с такою на прогулку

Не отважишься гурьбой.

Серьги, кольца, да и проча

Драгоценности подстать.

Для невестки Насте проча

Счастье, горе, как сказать?

А шкатулка то большая:

— Как на верх то поднимусь?

— Ты скажи так: «стань меньшая»,

И она тебе: «сожмусь».

Ну прощай Степан Петрович.

Да смотри не вспоминай,

А иначе как козлович

В миг погибнешь, так и знай.

Это третье испытанье.

У Хозяйки слёзки с глаз,

На ладошку под блистанье

Превращаясь вмиг в алмаз.

«На-ка вот возьми в разживу,

Много денежек дадут». —

Пальцем щёлкнула и к диву,

Путь открылся к штольне тут.

Вновь на месте оказался,

Наш Степан, где был с кайлом.

Цепью снова привязался,

Ящерки убрали взлом.

Ну а вечером надсмотрщик

Посмеяться сам пришёл,

А Степан ну как притворщик,

Будто жилу вновь нашёл.

Что за штука вот чудная,

Малахит весь на подбор,

И племяннику внушая:

«Завтра ты сюда на сбор».

А Степана в ново место,

Да поглубже, по темней.

У того опять как тесто

Малахит растёт быстрей.

У племянника же пусто,

Лишь обманка, обальчик.

Наработал то не густо,

Всё в пустую — скандальчик.

И к приказчику с докладом

Надзиратель поспешил:

«Стёпка связан с тёмным адом».

А приказчик так решил:

Волю даст Степану, если

Глыбу в сто пудов найдёт.

Малахитову, чтоб в блески

Аж сиянье превзойдёт.

Красногорку ту оставить,

Прекратить работы там.

Может Стёпка не лукавит,

Только порча нынче нам.

«Кто же волюшки не хочет,

Повезёт так может найду.

Пусть Хозяйка похлопочет,

Обещала, в миг дойду». —

И нашёл такую глыбу,

Кое-как подняли в верх.

Обманули, чуть на дыбу

Не отправили на грех.

Турчанинову писали.

Тот из дальних мест спешил,

С Петербурга аж скакали,

Как приехал, порешил:

— Коль Степан добудешь глыбы

По пять сажен во длину,

Будешь вольный как те рыбы,

Не добудешь, так ко дну.

— Я учёный нынче барин,

Раз на дыбе побывал.

Не серчай, я не татарин,

Лучше б вольную мне дал.

Да и Насте моей жинке.

Ты прости, что дерзостной.

Как же быть в одной корзинке,

Коли будет крепостной?

Видит барин парень битый,

Но с Хозяйкой на ладах.

Не отпустишь, камень скрытый

Век останется в недрах.

Так сыскали больше глыбы.

Обтесали малахит,

И на баржах, да под скрипы

В Петербург путь завершит.

Там стоят колонны в зале,

В главной церкви на Неве.

Славна память об Урале,

О Сысерти и горе.

Но Хозяйка осерчала,

За столбы, что в тех церквах,

И на рудниках не стало,

Даже камушка впотьмах.

Гумелёшка обмельчала,

Затопило всё водой,

Видно сильно осерчала

Раз закончилось бедой.

Наш Степан женился вскоре.

Дом построили большой.

Только нет же счастья в горе,

Заболел давно душой.

Каждый день да на охоту,

К Красногорским рудникам.

По лесам, да по болоту,

Шла дорога путникам.

Без добычи возвращался,

Взгляд унылый и с тоской.

Кто же знает, где он шлялся,

Всё с берданочкой простой?

Как-то, осенью, Степан

Выйдя на прогулку,

Не вернулся к вечерам

Он по переулку.

И куда исчез не знают?

Весь посёлок на ногах.

Все надежды быстро тают,

Вот беда лишь в двух шагах.

А он, слышь-ко, там у камня,

Далеко на руднике.

Разморило видно парня,

Да с улыбкой в облике.

Так и умер в наслажденье

И ружьишко в стороне.

На лице лишь умиленье,

Видно радостно во сне.

Говорили потом люди:

«Рядом с ним, на пшелом пне

Облик ящерки по сути

Растворился на бревне».

Будто ящерка большая,

Ростом с девицу всего,

Над Степаном слёз роняя

Обвилась вокруг его.

Привезли домой Степана.

Стали в баньке обмывать,

А в руке, зажатой рьяно,

Камушки давай блистать.

Как из рук достали камни,

Те рассыпались все в пыль.

Повелось со стародавни,

Толи сказка, толи быль.

Вот ведь медны изумруды,

Редкий камень, дорогой.

Это ж надо же откуда?

Неужели с горки той?

Ископали Красногорку

Не нашли, лишь бугорки.

Кто-то бросил в оговорку:

«Это слёзки ящерки».

Малахитовая шкатулка

                  ***

После похорон Степана

Настя в доме том жила,

Что оставил он так рано

Пока смерть не забрала.

Дом исправный и хозяйство,

Две коровы, лошадь есть.

Жили в общем без зазнайства,

Было, что всегда поесть.

Настя, баба молодая,

Да с достатком, не бедна,

Сватов новых отвергая

Говорила всем она:

«Хоть и золот ты — второй,

А робятам вотчим.

Станешь ты для них доброй

Или будешь протчим?»

Так отстали помаленьку

Женишки и сватовья.

Настя всю свою душеньку

Отдала детям своя.

Живут год, второй проходит.

Там и третий наступил.

Забеднели, тень подходит,

Трудно женщине без сил.

Тут родня опять пристала:

«Есть шкатулка, выручай.

Коли денег всё ж не стало,

Ты её скорей продай».

А шкатулка не простая,

Сам Степан ей подарил.

Из малёхой вырастая

Если кнопочку вдавил.

От Хозяйки Медной Стёпе,

За хорошие дела,

Да и Настеньке особе,

Что невестою была.

Сама Настя из сироток,

Не привыкла к богатству.

Не из модниц и кокеток,

Не тянуло к баловству.

Первый год кольцо носила.

Ровно в пору и не жмёт,

А как в церкви, так вкусила,

Кольцо палец, жжёт и жжёт.

Жмёт пока не посинеет,

А серёжки так совсем,

Ухо сразу же крупнеет

Мочки пухнут, а зачем?

Буски тоже примеряла,

Лёд на шее круговой.

При народе не таскала,

Скажут: «Цаца с Полевой».

И Степан сказал однажды:

«Убери-ка от греха».

Настя спрятала. Ей дважды

И не нужно ждать тычка.

А когда нашли Степана,

С бриллиантами в руке,

Настя вынула с чулана

Ту шкатулку в сундуке.

Посмотрел один учёной,

То ж из вольных. В щегарях,

Горный мастер, ох кручёной,

Раньше робил в приисках.

Отстранили за ослабу,

Что народишке давал.

Не винишко бы да кабы,

А стаканчик выпивал.

Хоть кабацкая затычка,

Так-то правильный мужик.

Хоть и вредная привычка,

Но в делах так просто шик.

Посмотрел он на шкатулку,

Да на всё её нутро.

Покрутил в руках бирюльку:

— Дорогое здесь добро.

Много тыщ такая стоит,

По дешёвке не отдай.

Лучше спрячь. Даст бог — устроит,

Но её не продавай.

— Ладно, — Настя отвечала —

Приберу на чёрный день, —

И шкатулочку убрала,

Но пришла черная тень.

Покупатель как вороны

Налетели из купцов.

Сотню, две дают стороны,

Ради деток без отцов.

Оболванить ладят бабу:

— Ребятёнков пожалей. —

Не сдаётся их нахрапу:

— Что несёшь ты дуралей?

Помня слово щегаря:

«За пустяк не продавай»,

Настя сильно не мудря

Убрала шкатулку в край.

Женихово подаренье,

Память всё же о Степане,

Хоть и близко разоренье,

Всё ж подарочек «Любаве».

А дочурка-то меньшая,

Со слезами на глазах,

Так шкатулку защищая,

Разревелась вся в мольбах:

«Мама, мамочка, маманя,

Лучше в люди я пойду.

Здесь о тяте вспоминания,

Не продай, а то уйду».

У Настёны от Степана

Двое было сыновей,

Да дочурочка Татьяна,

Не понятно чьих кровей.

Сама чёрненькая, красива,

Глазки так зелёные.

Вот походочкой игрива,

И глаза смышлёные.

Сам Степан бывало шутит:

«Это не диво, что черна.

Кто в земельке с детства мутит,

Возвращается с полна.

А что глазки то зелёны,

Так дивится не пришлось.

С малахита глыб долблёны

Много пыли создалось».

Вот и памятка осталась,

От хозяйки медных гор.

Так Танюшка величалась

Памяткою с детских пор.

И росла девчонка — звонка

На примете у людей.

Ровно ниткой гарусёнка,

Выпадая из прядей.

Завидущие бабёнки

Так и те: «Вот красота!»

Блеском зелени глазёнки,

Восхищались, как всегда.

Лишь Настёна повздыхает:

«Красота, да не моя».

Подменили, кто же знает?

Так ведь вроде бы своя.

По Степану, шибко дочка

Убивалась аж не встать.

Мать придумала с годочка

Ей шкатулку показать.

Хоть малая, а девчонка,

Лестно всё понадевать.

Ловко движется ручонка

К украшению под стать.

И как будто знает девка,

Что куда понацеплять.

Синий камень лазоревка

Так и манит в ручки взять.

Вот какую примеряет,

Та по ней — ну красота.

И не жжёт, и не сжимает

Как Настёне вот тогда.

А Танюшке всё подходит,

На Танюшке всё блестит,

Будто кто-то рядом ходит,

Может тятя навестит?

По головке так погладит,

От камней тепло летит.

Славно Таня с ними ладит,

На пригревнике сидит.

«Неспроста, вот незадача», —

Так Настёна говорит

И шкатулку снова пряча,

Что-то шепчет и молчит.

Быстро Таня подрастала

И шкатулку берегла.

Как отлучатся бывало

Мать и братья, вмиг брала.

Пока старшие на покосе,

Таня домом управлять,

Что сказала мать в серьёзе

Надо первым исполнять.

Чашки, ложки перемыла,

В избе веником прошлась.

Пол до отблеска помыла,

За скотиной убралась.

А потом достав шкатулку,

Обрядилась красотой.

Выйти бы сейчас на улку,

Да пройтись там под горой.

Оглянулась Таня к двери,

А там хитник с топором.

С виду грозен, мощен в теле,

Нападёт сейчас вором.

Испугалась вмиг Танюшка.

Села молча, замерла.

А мужик ну как зверюшка:

«Ох ослеп я, всюду мгла».

Видит Таня дяде плохо:

«Дядя, как ты к нам зашёл?

Где топор то взял пройдоха?

Воды хочешь?» — Тот ушёл.

Да по-быстрому и скоро:

«Ой, ко мне не подходи».

Дверь прихлопнул плечом споро,

Чтоб девчонке не пройти.

Ну а та через окошко,

Да к соседям в огород.

От испуга даже кошка

Взгромоздилась на зарод.

Тут соседи набежали,

Мужика на перебой:

«Чей ты дядя, — напужали —

И зачем вошёл домой?»

Промигался тот маленько,

И со страху говорит:

«Проходящий я давненько,

Хотел милость попросить.

Тут как солнышко ударит,

Ну и я ослеп к диву.

Может солнышко так жарит?

Думал всё, не доживу».

Настя видит всё на месте,

Отпустили мужика.

Кот сидит ещё на шесте,

Не спускается пока.

Только матери Танюшка

Рассказала про топор.

Тогда поняла вдовушка:

«Этот дядька просто вор».

Видно кто-то ту шкатулку,

Бережёт от злобных глаз.

Просто на руку охулку

Не положат в этот раз.

А шкатулку надо спрятать,

Потихоньку от детей.

В голбец дальше перепрятать,

Да зарыть там поскорей.

Так и сделала хозяйка,

И с парнями на покос.

Ищет Таня молодайка,

Где шкатулка? Вот вопрос.

Вдруг, из подпола сверкнуло,

Жар пошёл как из печи.

Будто пламенем лизнуло

От пожара, аль свечи?

Заглянула в голбец быстро,

А в углу из-под земли

Свет бросается искристо,

Но без пламени комли.

Покопалась — там шкатулка.

Ярче камушки блестят.

Наряжается девчурка,

А они как шелестят.

Поиграла и убрала,

Мать не ведала о том.

Настя думала, скрывала,

А Танюшке нипочём.

Парни вскоре подрастали,

Подрабатывать взялись.

Денежки вестись в миг стали

На одёжку и каприз.

И Танюшка не сидела

Сложа ручки отроча.

Новым делом овладела,

Щёлком, бисером строча.

Вышло это всё случайно,

Одна женщина зашла.

Что-то в ней необычайно

Было с виду как пришла.

Небольшого роста тётка,

Вся чернявая под стать.

По спине котомка чётка

Опускалась вниз опять.

С виду странница простая

В руке старый батожок.

Шмыгало ещё такая,

Что держись теперь дружок.

И спросилась у Настасьи:

— Можно пару дней пожить? —

Та дала своё согласье,

— Только нечем угостить.

Утром квас с лучком поели,

Вечор лук кваском запьём.

Вишь бока какие наели,

Оставайся не помрём.

Тётка села на скамейку,

Батожок приставила,

Зачерпнула ковш в бадейку,

Котомочку расправила.

Вот приветить не успели,

А она как не в гостях.

Вмиг обуточки слетели,

Что-то держит там в кистях:

«Подойди дитятко смело,

Кое-что я покажу.

Коль приглянешься так к делу,

Я тебя и научу».

Видит Таня, поясочек,

Шёлком вышиты концы,

А узор ну как цветочек.

Вот такие б на венцы.

Поглянулось, знать, доченька:

— Хочешь такому научу? —

Взъелась Настя тут маленько:

— И не вздумай, не шучу.

Мы сидим давно без денег,

Соли не на что купить,

На припас где взять копеек,

Чтоб тебе шелками шить?

— Ты про то не беспокойся,

Коль у доченьки пойдёт,

За хлеб-соль всегда найдётся,

Для припаса оборот.

Ну а дальше сама глянешь,

Я ж умение ей дам,

С мастерством с деньгами станешь,

А припасы так вот там. —

Тут уж Настя уступила:

— Коль припасы уделишь,

Обучай раз нахвалила,

И спасибо, что сулишь.

Скоро Таня переняла

Мастерство шелками шить,

Будто раньше дело знала,

Как и что куда прошить.

Таня к тётке привязалась,

Так и льнёт, как бы к своей.

Настя только удивлялась,

Наблюдая всё за ней.

Как-то раз, когда маманя

С братьями ушла долой,

Поделилась с тёткой Таня,

Той шкатулочкой милой.

Ну Танюшка не то слово

Стала камни одевать.

Те блистают на ней снова,

Ну красавица опять.

«Встанька доченька пряменько —

Тётка Тане говорит. —

Как повертишься маленько,

На меня не обернись».

Таня вскоре повернулась,

Мать честная! Перед ней,

Будто в зеркало взглянулось,

Зал из тысячи людей.

На столбах из малахита,

Потолок вздымаясь ввысь.

По карнизику обвита

Разукрашена роспись.

Перед ней стоит красава,

Что и в сказке не сказать.

Бровь черная, сама как пава,

Глаза зелены, не встать.

Платье — бархат с переливом,

Зеленое и блестит.

С малахитовым отливом,

На царицах лишь сидит.

А народу тьма честная,

Золотые кружева,

Да заслугами блистая

Сзади, спереди с лихва.

Бабы их стоят так тут же,

Голо-груды и в камнях,

Руки белые, так дюже,

Все обвешаны в перстнях.

Не сравнить с зеленоглазой,

И в подмётки не годны.

Хоть пол мира ты излазай,

Будут выглядеть бледны.

С нею рядом белобрысый,

Из заводчиков, видной.

Глаз в раскос и круглолицый,

Ушки пеночкой — модной.

Зайцу-франту показалось

Мало золота на нём,

Два камня больших венчалось,

Да таких, что щегольнём.

Таня, барыне дивиться

И только тут заметила:

— Тяти камушек искрится.

— Поздно ты приметила.

Всё исчезло в дымке сизой.

Голбец тёмен стал слегка.

Будто кто-то за кулисой

Развязал нить узелка.

Таня смотрит с удивленьем:

— Чьи си комнаты творца? —

Ну а тётка с умиленьем:

— То палаты из дворца,

Кои здешним малахитом

Изукрашены под стать,

Твоим батюшкой добыто,

Век такого не сыскать.

— А красавица лесная,

Та, что в тятиных дарах,

Рядом с зайцем кто такая?

— Скор узнаешь на смотрах.

Ну а мне пора в дорогу.

На-ка памятку возьми.

Как почувствуешь тревогу

Ты в неё тогда взгляни.

Хоть и пуговка простая,

Неприглядная на вид,

Но ответом за блистая

Всё покажет, объяснит.

С той поры Танюшка стала

Мастерицей хоть куда.

В общем быстро подрастала.

Не невестка, а мечта.

Парни ходят табунами

Под окошками избы,

Но бояться ближе сами

Подойти на шаг судьбы.

Кто ж пойдёт за крепостного,

Коли вольная сама?

Мало будет радостного

После тяжкого ярма.

В барском доме услыхали

Про умелицу в краю.

Подсылать лакеев стали

Испытать судьбу свою.

Вот оденут по-господски,

Часы с цепкою дадут.

У Татьяны встречи жёстки,

Сладки речи не идут:

«Ты ступай мой друг любезный,

Видно бары дома ждут.

Да часы то спрячь помпезный,

Потеряешь, высекут».

Парень дёру, как ошпарен,

Про себя лишь и фырчит:

«Что за девка? — опечален, —

Словно статуй», — а манит.

Самого-то захлестнуло,

И кого как не пошлют,

Будто в омут затянуло,

Ноги сами туда прут.

Хоть глазком взглянуть в окошко,

Взгляд зелёненький узреть.

Протянулась в миг дорожка

Под окошками и впредь,

Что ни праздник, холостые

Все у Танькиной избы.

Кто с гармошкой, молодые,

Целый день, туды-сюды.

Лишь Татьяна ноль вниманья,

Уж соседки Насте врут:

— Нет уж в Таньке пониманья,

Нос задрала. Кого ждут?

Мо ж царевича, аль принца,

Иль монашкой до Христа

Быть невестою стремиться

У распятого креста?

— Ой бабёнки и не знаю —

На поклёпы, Настин вздох. —

Говорить ей начинаю,

Та молчит, лишь взгляд присох

К этой пуговке волшебной,

Что колдунья ей дала.

Видит в ней ответ потребный,

Как исполнить все дела.

Налупила б девку строго,

А за что? Идут дела.

Мастерица так от бога,

Лучше нет и средь села.

У окошка? Так работа,

Там светлее спору нет.

Ну а замуж неохота,

Так судьба не шлёт ответ.

Рукоделие Танюшки

В моду новую вошло.

Благородные девчушки

Наряжались в кружево.

Издалёка шли заказы,

Из соседних городков.

Разлетались пересказы

Средь богатеньких купцов.

Всё б ничто, да вот несчастье.

Дом сгорел, а с ним и двор.

Лишь шкатулку спасла Настя,

Той беде наперекор.

Видно время так приспело,

Продавать шкатулку враз.

Вмиг купцов поналетело

Все хотят купить за раз.

Ну а Настя не сдаётся,

Цену держит молодцом.

За две тыщи продаётся

Содержимое с ларцом.

А купцы сбивают цену.

Меж собой в договорки.

Не сошлись, мутят измену,

Дать по меньше вопреки.

Пока спорили, рядили,

В Полевом, приказчик новый.

Сколько их тогда сменили?

Стал же Паротей, худовый.

Был он вроде чужестранец,

Всё по-своему лопочет.

Толи брит, а толь германец,

Непонятно чего хочет?

Лишь одно кричал отменно,

Выговаривая чётко:

«Па-роть!» — тянет наслаждено,

Все лишь вторят ему кротко.

А на деле тот Паротя

И не сильно был худой.

Хоть орал, когда нехотя,

Но не был для всех бедой.

Старый барин в это время

Вовсе утлый тогда стал.

Тяжело тянуть всё бремя,

Еле ног перебирал.

Думал сына на графине

Поженить — свадьбу сыграть,

Ну, а этому детине

На всё это наплевать.

Ишь влюблён в другую девку,

С нею и амур крутил.

Ну, а барин на издевку,

Той другого предложил.

Был у барина во служках,

Чужестранный музыкант.

Расфуфыренный, весь в рюшках,

Пробуждал в детях талант.

Сговорил наш барин девку,

Выйти замуж за него:

«Чем тут строить однодневку

Выходи и вам благо.

Дам приданное, а мужа

В Полевой, приказчиком.

Будешь первой, мне лишь служа,

А ему указчиком».

В общем девка согласилась,

Музыкант сперва упёрся.

Толи девка так просилась,

Только парень быстро спёкся.

Вскоре свадебку сыграли,

Барин хитрый старичонка.

В Полевую умотали,

Да на тройке, мчались звонко.

Как приехали и видят:

Настя клад свой продаёт,

А купцы вокруг завидят.

Ну, а та не отдаёт.

«Ну-ко, милая, покаж ка,

Какие камни продаёшь?

Катя вынула, бедняжка,

И спросила: «Что, берёшь?»

У Паротиной бабёшки

Глазки вмиг забегали:

«Погорельцы то Гумёшки

Ишь чего упекали!»

Этих штучек повидала,

Всё ж в столице-то росла.

Заграницей побывала,

И деньжонок припасла.

У самой императрицы

Украшений таких нет,

А тут на, тебе вещицы,

Сделки б не сорвать сюжет:

— Сколько просишь?

— Две лишь тыщи и шкатулочка твоя.

— Собирайся! Ко мне свозишь,

Расплачусь там не тая.

Но Настасья не с пугливых,

На такое не пошла:

— Что бы хлеб искал ленивых?

Лучше б ты сама зашла.

— Ладно, мигом я смотаюсь,

Ты ж шкатулку не продай.

— Будь в надежде, дожидаюсь,

Но до вечера считай.

Как уехала бабёнка,

А купцы уж тут как тут:

— За сколь продала-то девчонка?

— Тыщи две — они ревут.

— Ты совсем ума решилась?

В чужие руки отдаешь!

Но она не расплатилась,

Дам три тыщи! Не возьмёшь?

— Это вам купцам привычно,

Торговаться и рядить.

Я ж сказала и обычно

Привыкла словом дорожить.

А Паротина бабёнка

Обернулась быстро вспять.

Деньги отдала ручонка,

И домой, чтоб примерять.

А навстречу ей Танюшка,

На торгах та не была.

Смотрит милая девчушка,

Барыня камни взяла:

— Что за девица такая?

— Дочерью люди зовут,

Вот наследница прямая

Тем камням, что вам идут.

Раньше всё она играла,

Не продала каб не край,

Что вот с возу-то упало,

То пропало, не пинай.

— Не печалься дорогая,

Найду место сим камням. —

Про себя лишь размышляя:

«Чудо девка всем парням!

Покажись такая в свете,

Так царями бы вертела.

Знать Турчинов не в сюжете,

А то сразу бы взлетела.»

А Паротинова жинка,

Как приехала домой

Заявила, как кретинка:

«Разлюбезнейший ты мой…

Я не то чтобы с тобою,

В Турчанине не нуждаюсь.

Если что, клянусь собою,

За границу я смотаюсь».

Подбежала вновь к трельяжу.

Первым делом наголовник

Нацепила. Нет куражу,

Будто кухонный половник.

Серьги на уши сцепила,

Так чуть мочки не отпали.

Палец в перстень — завопила,

Еле с мылом перстень сняли.

Муж смеётся и хохочет:

«Не таким видать носить».

Ехать в город та лишь хочет,

К мастеру. Он пособит.

С утра тройку снарядили,

Да и в город по прямой.

Хорошо, что рядом жили

Быстро справились с ездой.

Мастер первый, да престарый,

Видно дока в ремесле.

Оглядел шкатулку старый:

«Где купили-то старьё?»

Та конечно рассказала,

Дед шкатулку покрутил:

«Не возьмусь! Уменья мало.

Видно сразу кто творил».

Тут уж барыня фыркнула,

Вмиг шкатулку забрала.

К другим мастерам шмыгнула.

Те посмотрят: «Ну дела!»

Оглядят шкатулку в свете,

А на камни не глядят.

Узнают ишь по примете,

А вот браться не хотят.

Та схитрила: «Самого аж Петербурха

Я шкатулку привезла».

Вряд ли встретишь металлурга

Кто не знает, чьи дела.

«Не тягаться с ним всем нашим,

Даже больше не проси».

Видит мастер ошарашен,

Вот теперь домой неси:

«Не везёт мне, Помпадуре.

Ну, а мне-то что!

Продам вот богатой дуре.

Пущай мается, а то!»

Возвернулась — весть прислали.

Старый барин кончил жить.

Их, с Паротей-то связали,

Сына не успел женить.

Он, хозяином стал полным,

И письмо ей шлёт быстрей,

Что приедет скор достойным,

Что бы мужа гнать скорей.

А Пароте вишь обидно,

Вроде приказчиком стоит.

Заберёт же, очевидно.

Как он против устоит?

От обиды сильно запил,

Со служками, что при нём.

Те и рады, он же тратил.

Так и пили день за днём.

Как-то раз один похвастал:

— Девица на заводе есть,

Я б такую вот посватал.

Вот такую бы обресть.

— Чья такая? Где живёт-то? —

Вслух Паротя говорит.

— Так от ваших же ворот-то,

В полверсты их дом стоит.

— Поглядеть бы не мешало.

— Так сейчас же и пойдём.

Освидетельствуем с начало,

Как построен их вот дом.

Хоть семья-то и из вольных,

На заводе, здесь живут.

И пошли три самовольных.

Цепи взяли, мерить тут.

Вот вошли в избу колотя,

Таня дома лишь одна.

Глянул на неё Паротя,

И лишился даже сна.

Отошёл немного, малость

И уж тихо говорит:

— Что поделываешь? — Вялость,

На ногах слегка стоит.

— По заказу шью немножко.

— Можно мне вам заказать?

— Отчего ж, коль есть деньжошка.

— Можете портрет создать?

Та на пуговку взглянула,

Видит знак — бери заказ.

Головой слегка мотнула,

И ответила тотчас:

— Свой потрет я шить не буду.

Есть вот женщина одна,

В камнях сродных изумруду,

В платье царственном она.

Только дорого же будет.

— Не волнуйтесь, заплачу.

Хоть сто рубликов убудет,

С вашим личиком хочу.

— В лице сходство будет точно,

А одёжка не моя.

Через месяц сдам досрочно. —

Так сказала не тая.

Вот неделя пролетела,

Паротя снова прибежал.