Бесплатный фрагмент - Плутон

ПЛУТОН

К космическим далям Вова Платов не имел никакого отношения, но с раннего детства ему нравилось обманывать окружающих, чтобы потом вдоволь посмеяться. Так он превратился из Платова в Плутишку и Плута. В юности он решил изменить свою неблагозвучную кличку, добавив к прозвищу «Плут» две буквы «он». Постепенно для всех он стал Плутон, и его жизнь, хоть и осталась беспокойной, но интересной. А подсказала ему взять галактическое название мама Светлана Владимировна, — работник центральной библиотеки.

ГЛАВА 1

В тот вечер, когда второкласснику Владимиру постель разостлали в зале, в их скромную обитель ворвался, словно вихрь, бывший одноклассник Светланы, а ныне сосед, бравый офицер МЧС Судаков, с дарами в виде сочных фруктов и искрящихся напитков. Таких гостей Володя в их квартире отродясь не видывал. Мать, кроме верных подруг, никого особо не жаловала. И вот, словно гром среди ясного неба, в их устоявшийся мирок вторгся чужак с увесистым пакетом, да ещё и покусился на святое — на материнское ложе! Такую дерзость юное сердце стерпеть не могло. И созрел в голове план — как отвадить непрошеного гостя от материнской перины.

Прежде чем, словно ночной призрак, проскользнуть в комнату матери, Володя бросил взгляд на часы. Стрелки безжалостно указывали на глубокую ночь. Осмотревшись вокруг с осторожностью матёрого разведчика, он тихонько приоткрыл дверь. С плохо скрываемым отвращением окинул взглядом кровать, где рядом с самым родным человеком мирно посапывал чужой дядька, и прошептал одними губами:

— Ночевать надо там, где привык. Свою берлогу я бы и генералу не уступил, а ты, дядя, до капитана ещё не дослужился, а уже люксом будущего военного министра распоряжаешься. А им, как родные говорят, я непременно буду!

Сухо сплюнув в сторону спящих, он ловко запустил пальцы в карман пиджака брандмейстера, нащупал там увесистый кошелёк и, словно фокусник, извлёк оттуда четыре советские купюры достоинством в пятьдесят рублей, спрятав их под майку. Кошелёк же бесшумно вернулся на прежнее место. Затем, крадучись, он пробрался к своей лежанке, где надёжно перепрятал добычу в пенал. Взглянув в окно на бледную луну, он юркнул под одеяло и моментально уснул, убаюканный мыслями о грядущих подвигах.

Рано утром его разбудили странные звуки, похожие на возню и приглушённый шёпот. Источником шума был ночной визитёр.

— Я перед сном всю наличность пересчитал, — недовольно ворчал Судаков, — было триста рублей, а теперь только десять рублей осталось. Где ещё двести? Наверняка твой Вовка у меня их конфисковал за ночлег? Дети, они способны на такую месть.

— Ничего я не трогал, — сонно потёр щёку Вова. — Зачем они мне, если я даже с трешкой в магазин прихожу, так продавцы сразу допрос устраивают: откуда деньги? А тут такое богатство пропало, да на меня сразу кандалы наденут.

Он невинно хлопал глазами, глядя на взрослых, давая понять, что чист, как утренний снег. Светлана Владимировна, не выдержав, всплеснула руками и перевела взгляд на гостя:

— Ты, может, перед сном лишнего принял? Куда засунул, сам не помнишь? Вон, бутылка пустая на столе стоит, да и винца ты моего пригубил.

— Да я хоть и выпил, но мозг у меня ясный. Помню, как деньги в портмоне клал, — упрямо твердил Судаков.

— Тогда пошли, ещё раз спальню поищем, — предложила Светлана, потянув его за руку.

Тот покорно, но без энтузиазма, поплёлся за ней.

— Да бесполезно это всё, — расстроенно произнёс он. — Может, выпали из кармана на балконе, когда я их там пересчитывал?

Они вышли на балкон и заглянули вниз. Дворник энергично орудовал метлой, сметая утреннюю пыль. Стало ясно: если деньги и улетели, то искать их — занятие безнадёжное. Пожарный умылся, накинул китель и уселся за низкий шкафчик, где его уже ждал горячий кофе. Он проглотил его залпом и в блюдце затушил недокуренную сигарету. Перед уходом он позвал Вовочку. Мальчик, опустив голову, тут же оказался рядом. Старший лейтенант взял его маленькую ручку и вложил в неё хрустящий червонец.

— Прости, брат, что я плохо о тебе подумал, — произнёс он бравым голосом. — Тебе этих денег на все каникулы хватит. Покупай каждый день мороженое, кушай с аппетитом и вспоминая меня. А лето уже послезавтра начнётся. Ну, а я опущусь на этаж ниже и буду досыпать.

— Я не имею права их брать, — выдавил Вовка и украдкой взглянул на мать, ища поддержки.

— Бери, сынок, это от чистого сердца. Дядя Коля премию большую получил за пожар. Считай, что он поделился своим геройством с тобой.

Судаков, улыбаясь, тихонько присвистнул, звонко поцеловал хозяйку в щёку и покинул квартиру. Оставшись наедине, Светлана проницательно посмотрела на сына и, положив ладонь ему на голову, начала допрос:

— Давай, рассказывай, куда спрятал сокровища?

Он упорно молчал.

— Можешь не признаваться, но я знаю, что это твоя проделка. Кроме нас троих в доме никого не было. А ещё имей в виду: дядя Коля пересчитывал деньги при мне. Так что я жду признания.

Володя, понимая, что отпираться бессмысленно, с неохотой достал из портфеля пенал и отдал его матери, обиженно пробурчав:

— Нечего огнетушителям делать на моём месте.

Она забрала деньги и сделала сыну внушение:

— Мы с тобой живём уже шесть лет без отца. Ты должен понимать, что его из могилы не вернёшь. А Коля — мой давний друг и сосед. И, возможно, в будущем он заменит тебе папу. Он, кажется, не против. Так что я верну ему деньги и скажу, что нашла их под столом. Запомнил?

Володя кивнул и, показав сжимавший в руке червонец, фальшиво изрёк:

— Буду звать его батей, если он мне такие бумажки каждый месяц дарить будет.

Мать потрепала его за волосы и вышла из квартиры, плотно прикрыв за собой дверь. В голове роились мысли. С одной стороны, поступок Володи был возмутительным, но с другой — вполне объяснимым. Ревность девятилетнего мальчишки, лишённого отцовской любви, вылилась в этот нелепый протест. Она спустилась на этаж ниже и, не раздумывая, позвонила в дверь Судакова. Тот открыл почти сразу, находясь уже в одной майке.

— Коля, прости, что разбудила, — начала она, протягивая ему скомканные купюры. — Вовка взял у тебя деньги. Ревность, всё такое… Я ему вправила мозги, больше не повторится.

Судаков нахмурился, взял деньги и пересчитал их.

— Да ладно, Света, чего ты так переживаешь? Пацан просто внимания хотел. Я и сам в детстве чудил. Забудь. Лучше вот что, — он достал из кармана пачку сигарет и предложил ей. — Пошли на балкон, покурим, поговорим.

Они вышли на тесный балкончик, заваленный старыми лыжами и банками с краской. Дворник внизу продолжал энергично мести асфальт. Судаков закурил, затянулся и выпустил струйку дыма в утреннее небо.

— Слушай, Света, я вот что хотел сказать… Ты мне нравишься. И Вовка твой тоже. Мне с вами хорошо. Если ты не против, я бы хотел, чтобы мы были вместе. Ну, как семья.

Светлана покраснела и отвела взгляд. Она давно мечтала об этом, но боялась признаться себе в этом. Шесть лет одна, тянуть всё на себе — это нелегко. А тут появился Коля — надёжный, добрый, сильный. И Володя к нему тянется, несмотря на все свои выходки.

— Я… Я не знаю, Коля, — пробормотала она. — Мне нужно подумать.

— Думай, Света, думай, — улыбнулся Судаков. — Но недолго. А то я передумаю.

И он нежно поцеловал её в щёку.

ГЛАВА 2

В 1989 году Платов, восьмиклассник, чей ум затмевал сверстников, случайно перехватил обрывок разговора на торжественной линейке. Молодые педагоги, как шептались ветер и листва, собирались отметить День знаний в ближайшую субботу, в самом сердце городского заповедника. Это живописное убежище, где карликовые озёра хранили тепло лета, а дикие плодовые деревья щедро одаривали плодами, уже засыпало в преддверии осени. Редкие путники, в основном пенсионеры, бродили по зелёной долине, собирая траву для своих питомцев. Для Вовки Платова и его верного оруженосца, Луки Шутова, это обстоятельство открывало врата в мир интриг и возможностей. Мечта отомстить обидчикам витала в воздухе, словно колдовское зелье, особенно остро маня Платова.

Особую неприязнь они питали к Вере Захаровне Цветковой, которую за глаза величали Цветоводом. Эта строгая блюстительница порядка, ботаник по призванию, несправедливо обвинила их в осквернении двух гипсовых истуканов — Николая Гоголя и Тараса Шевченко. Забытые богами и людьми, эти статуи томились на облупленной трибуне в школьной пристройке. Цветкова, как ответственная за этот пыльный закуток, подняла неистовый гвалт, и её словам, увы, поверил весь педсовет. Ребята были уверены в своей невиновности, и виновницей торжества несправедливости считали Тычинку — прозвище, прилипшее к ней не только из-за ботанической фамилии, но и из-за колючего нрава. Да, они действительно были там на перемене, но их руки не касались гипса с дурными намерениями. Они лишь забрали из кладовки спортивную форму, чтобы поскорее сбежать домой. И вот, в этот субботний полдень, настал час расплаты.

…Вовка отыскал в недрах антресолей пару карнавальных масок чертей с рогами и две поношенные тельняшки с короткими рукавами. Наполнив рюкзак этим арсеналом, они с Лукой, словно заговорщики, двинулись к реке Лузе. Погода благоволила их замыслу, обещая приключения и азарт. Затаившись в густых зарослях перед пешеходным мостом, они стали выжидать появление учительской братии, словно охотники, подстерегающие дичь.

— Держу пари, если они вздумают искупаться, то направятся к озеру «Тазик», — прошептал Лука, делясь своими соображениями. — Там вода зимой даже не замерзает. Сейчас она, как парное молоко, да и зарослей там видимо-невидимо, чтобы укрыться от посторонних глаз.

— Нам это только на руку, — усмехнулся Владимир, предвкушая триумф. — Сможем наблюдать за ними из укромного местечка, а если к нашим бабцам присоединятся и кавалеры, будет вдвойне забавно. Хотя, чует моё сердце, в их отряде одна лишь молодёжь, ведь у элегантного дивизиона свои заботы, как говаривала моя маман. Хотя все они, как говорится, одним миром мазаны. Пусть знают, как общаться с нами в этом учебном году. Ни за что не прощу этой педагогической клике, как они оклеветали нас в художественной росписи русских классиков. Из-за этого и оценки за год нам занизили. А ведь если бы они обладали хоть каплей разума, то ни за что бы не оговорили юного лицеиста, который в актовом зале на День учителя декламировал им «Молитву» великого поэта. И как они мне рукоплескали! Разве я, почитатель таланта, осмелился бы изрисовать его лик маркером?! И он, словно вызывая духов мщения, процитировал отрывок из стихотворения:

К Тебе, о Матерь Пресвятая! Дерзаю вознести мой глас, Лице слезами омывая: Услышь меня в сей скорбный час…

Но их прогнозы не сбылись: на горизонте замаячили лишь три учительницы из их школы. Две моложавые особы, по всей видимости, были молодые педагоги из пединститута. Но хуже всего было то, что в этой компании оказалась Жанна Германова, единственная наставница, с которой у Вовки сложились почти дружеские отношения, так как она была лучшей приятельницей его мамы. Однако этот факт не омрачил их пыл. Главные виновницы торжества, которым они жаждали отомстить, не причинив, разумеется, вреда здоровью, всё же прибыли. Это вселяло надежду, особенно в душу организатора этого, как он считал, «срамного маскарада», ведь именно он был автором гениального плана мести. На головах у учительниц красовались широкополые шляпы, а в руках они несли сумки и мяч. Переступив через мостик, они сбросили с себя сарафаны и халаты, оказавшись под пристальным взором своих юных недругов. Платов успел заметить лишь наряд Жаннет, остальные же были мысленно приговорены им к мучительной казни. Когда учительницы расположились в зелёном оазисе у озера, мстители, словно тени, перебазировались ближе к ним, укрывшись за колючими объятиями кустов шиповника.

Лука, нервно поправляя съезжающую набок маску, прошептал с ноткой сомнения в голосе: — Вован, ты уверен, что это сработает? А если нас засекут?

Вовка отмахнулся, не отрывая взгляда от учительской компании. — Не дрейфь, Шутов. Главное — внезапность и артистизм. Мы их напугаем до чёртиков, а потом сделаем ноги. И никаких следов!

Он извлёк из рюкзака два мотка толстой нитки и два больших воздушных шарика. План был прост, как валенок, но, по мнению Платова, безупречен в своей гениальности. Они натянут нитки между деревьями на уровне колен, а затем, пока учительницы будут увлечены купанием, подкрадутся и привяжут к ним шарики. Он живо представил, как учительницы, спотыкаясь о нитки, полетят кубарем, запутавшись в шарах, и их крики огласят окрестности. Главное — не переборщить и не навредить. Лишь лёгкая паника и испорченный пикник.

ГЛАВА 3

Операция началась под аккомпанемент беззаботного плеска школьных педагогов, реющих в воде, словно русалки, за исключением Жанны. Она, словно птица, чуявшая надвигающуюся бурю, поспешно сбросила пёстрый сарафан и накинула лёгкую блузку, словно облачилась в броню. Вовка и Лука, крадучись, словно тени, пробирались сквозь заросли, стараясь не потревожить ни единой песчинки под ступнями. Сети паутины очерчивали контуры кустов, к ним бесшумно прильнули капли росы — словно бриллианты. Затаив дыхание, они приготовились насладиться представлением.

Но когда учительницы вышли из ласковых объятий воды, всё полетело кувырком. Вера Захаровна, Цветовод, вдруг застыла, словно поражённая молнией Зевса, и взгляд её приковался к кустам шиповника.

— Там кто-то есть! — выдохнула она, и взгляды всех обратились в сторону засады.

Сердце Вовки отчаянно забилось, словно пойманная в клетку птица, пытающаяся вырваться на свободу.

Несмотря на расстояние, видимость была кристально чистой. Можно было различить игру света на драгоценностях, золотые искры, пляшущие на украшениях. До слуха долетали обрывки фраз, и грубая, лишённая изящества речь резала слух. За исключением Жаннет они щедро приправляли свою болтовню отборными ругательствами. Затаившись в укромных уголках, словно хищники в ожидании добычи, они терпеливо ждали, когда учителя вновь окунутся в прохладные воды.

Но сначала на траве расстелили цветастую клеёнку, мгновенно уставленную яствами и аппетитными бутылками. У мальчишек потекли слюнки, а женщины, ощутив себя в безопасности, принялись дегустировать десертное вино, уверенные в своём одиночестве в этом укромном уголке. Как же они ошибались! За ними наблюдали четыре глаза, горящие жаждой мести, — глаза их нерадивых учеников. Когда донеслись первые аккорды популярной мелодии, мальчики дали сигнал к началу представления. Спортивные майки сменились тельняшками, а лица исказились зловещими гримасами, будто сошедшими со страниц готических романов. Вскоре в воздухе поплыл дразнящий дымок костра — готовился шашлык.

— Шашлыком будут угощаться, — проглотил слюну приятель, опьянённый ароматом.

— Испортим им аппетит, — хитро усмехнулся Плут. — А взамен увидим импровизированное шоу этих сплетниц. Представляешь, как они будут выглядеть, когда придется возвращаться в город в чём мать родила? Позор на всю округу!

— Тебе их совсем не жаль?» — спросил друг, не снимая маски.

— А им было нас жаль, когда они придирались к каждому слову в наших сочинениях по литературе? Эта Зинаида Яшина — настоящая предательница! Больше ни ногой на её мероприятия! Вот её бы я наказал с особым удовольствием, но, увы, её здесь нет. Зато Жанну трогать не стану.

В этот момент в воздух взлетел мячик, и женская компания с визгом бросилась в воду. Ребята, не теряя ни секунды, собрали с кустов их легкомысленные наряды и, сменив позицию, укрылись на небольшом холме, в густых зарослях греческой валерианы, откуда, словно из театральной ложи, открывался вид на весь женский пикник.

— Может, пора снять маски и уносить ноги? — дрожащим голосом предложил Лука. — Вдруг инспектора на катере нагрянут?

— Лежи тихо и не дёргайся, — толкнул друга в бок Вовка. — Сейчас самое интересное начнётся, а потом быстро свалим. Давай лучше упакуем их пляжный гардероб в котомку, свои маски по дороге утопим.

Они скомкали шёлк и кружева в бесформенный клубок и запихнули всё в рюкзак, за исключением халатика Жанны Васильевны, любовно сложенного и упакованного в продуктовый пакет. Пока они возились с тряпками, в педагогическом коллективе началась паника. Но до них долетали лишь обрывки фраз. Пригнувшись, они прошли метров двадцать до тропинки и, убедившись, что их не видно, выпрямились.

— Всё-таки интересно, как они выкрутятся, — остановился зачинщик мести. — Я вернусь, понаблюдаю, а ты подожди меня здесь. Или, если хочешь, иди потихоньку до трассы, всего четыре версты. Там сядешь на автобус и поедешь домой.

— Нет, я тебя здесь подожду, — отказался он от сомнительного предложения и, сбросив рюкзак, уселся на него.

Тогда Владимир развернулся и побрёл обратно. Ему не терпелось увидеть, как они будут выпутываться из щекотливой ситуации. На коленях он подкрался к ним и, убедившись, что слышно хорошо, прилёг на траву. Первый голос, он узнал, принадлежал Вере Захаровне.

— Сами виноваты,» — вопила она. — Я же предлагала поехать ко мне на дачу, к родителям. Там бы и Маринка моя с вами познакомилась, вы ведь её ни разу не видели, а ей уже тринадцать лет! Там и пруд есть, и овощей полно.

— Знаем мы этот пруд, — огрызнулась географичка. — После него в турецкой бане отмываться придётся целый год!

Она задумалась и, пристально посмотрев на ботаничку, спросила:

— Слушай, Вера, а почему твоя Маринка в другой школе учится? Как-то странно и неудобно.

— Зато её бабушке удобно, она у неё классный руководитель. Да и не со мной она, а с моими стариками живёт. Папа сказал: «Пусть внучка у нас живёт, пока ты полноценную семью не создашь». Они хотят, чтобы я сошлась с моим Валерой. Но после того, как он со мной так подло поступил, я его на дух не переношу.

— Вот и мне интересно, кто же это над нами так зло подшутил? — занервничала химичка. — Эх, если это ученики, я им глаза повыцарапаю!

— Не надо нервничать, давайте думать, как нам выйти из этого положения с наименьшими потерями, — Жанна Васильевна взяла в руки бутылку вина. — Предлагаю выпить немного и вместе найти выход из этой ситуации. Я бы предложила переждать здесь до двух часов ночи, когда город уснёт, и отправить до дома ту, кто живёт ближе всех, то есть Наташу Серову. Двадцать минут ходьбы, и мы все будем одеты. Надеюсь, она найдёт что-нибудь подходящее из своих вещей. Только сари, которое из Индии привезла в прошлом году, не неси!»

— Нет уж, — отрезала та. — Я лучше выйду на трассу и остановлю такси, они там до пристани постоянно курсируют. Чего бояться? Мы же почти в городе. Тем более, мы не нудистки, а жертвы таких придурков, как Платов. Кроме него, никому в голову не придёт так мерзко над нами подшутить!

Все согласились с её планом и проводили подругу до моста. А Плут тем временем подбросил к скатерти пакет с одеждой самой красивой женщины города, которая нередко гостила у них дома. После этого он успокоился и пошёл к своему другу.

Лука сидел, мрачно уставившись на дорогу. Его мучила совесть, и он представлял себе, как учителя будут добираться до дома в таком виде. Владимир возник внезапно, словно из-под земли, и с довольным видом уселся рядом.

— Ну что, как там наши подопечные? — спросил Лука.

— Все живы, здоровы, — ухмыльнулся Владимир. — Одна уже побежала ловить такси, остальные ждут, когда им привезут одежду. Я им даже подарок оставил.

— Какой? — насторожился Лука.

— Халатик Жанны Васильевны, — подмигнул Владимир. — Чтобы не замёрзла.

Лука облегчённо вздохнул:- не всё ещё потеряно. Хорошо, хоть у тебя осталось немного сочувствия.

Он подняли рюкзак и они пошли в сторону трассы. На душе у Луки стало немного легче, хотя чувство вины не покидало его полностью.

Вскоре они добрались до остановки и, сев в автобус, молча поехали домой, переваривая произошедшее. Владимир был доволен собой, а Лука продолжал терзаться сомнениями. Он понимал, что они перешли черту, и теперь им придётся жить с этим грузом на душе до окончания школы.

ГЛАВА 4

С тревогой, затаившейся в глубине глаз, они провожали взглядом удаляющийся «Москвич», увозивший Серову в сторону микрорайона. Её прощальный взмах руки застыл в воздухе, словно эфемерное обещание скорой помощи.

— Чувствую, через час Наташка появится с подмогой, — уверенно заявила Жаннет. — У неё нюх на модные тенденции, точно подберёт нам наряды.

— Чем же займёмся в ожидании? — поинтересовалась Анна, ёжась от прохладного ветерка, словно тот проникал в самую душу.

Географичка пожала плечами:

— Лично я больше в эту воду не войду. Но кто мешает нам продолжить пикник? Давайте вернёмся на место и насладимся безмятежностью.

— Кто против? — поддержала её Цветкова. — Меня, честно говоря, совершенно не смущает наша полуобнажённость. Плевать я хотела на все эти лицемерные предрассудки. Видела, как отдыхают на курортах — ничего предосудительного. При необходимости и в таком виде до дома дойду. Надену шляпу — и вперёд, к родным пенатам, создавая вокруг себя ауру скандала.

— Верочка, но это не курорт, да и мы всё же женщины интеллигентных профессий, — мягко возразила подруга, пытаясь удержать её от опрометчивых поступков.

— Что тут такого? Озёра рядом с улицей Микояна, практически в черте города, — парировала Вера, не желая уступать.

— Выйдешь в купальнике — прямиком в психдиспансер упекут, — с усмешкой заметила Германова, рисуя картину неминуемого позора.

— Дорогая, ни одна психушка меня не удержит, — расхохоталась та. — Я там мигом порядок наведу, а весь медперсонал разгоню.

Вернувшись к месту пикника, Жаннет первой заметила на траве свёрток.

— Девчонки, смотрите! — воскликнула она, с волнением извлекая из целлофана свой пёстрый халат. — Похоже, кто-то проявил милость ко мне. Надо поискать вокруг, возможно, есть и для вас где-то кулёчки валяются в кустах.

Цветкова горько усмехнулась:

— Размечтались! Наша одежда, скорее всего, уже на дне реки. Это твой поклонник сжалился и оставил тебе подарок. Сам же сейчас где-нибудь в кустах с биноклем наблюдает за тобой.

Не теряя надежды, они всё же отправились на поиски, но их усилия оказались тщетными. Вернувшись к едва тлеющему костру, Аня с отчаянием в голосе промолвила:

— Остаётся надеяться только на Наталью, наша последняя надежда. — Присев на траву, она налила в пластиковый стакан вина и, не дожидаясь остальных, жадно выпила, словно пытаясь заглушить тревогу.

Вскоре к ней дружно присоединились остальные учительницы, и атмосфера безысходности сгустилась над их импровизированным застольем. Вдруг, словно из-под земли, перед ними возникли два рыбака с голыми торсами. В руках они держали удочки, рубашки и сумку с незатейливыми продуктами. Один из них, здоровяк, похожий на шкаф, явно был навеселе, и от него разило перегаром.

— О, девчата! — обрадовался нетрезвый мужчина неожиданной встрече и, обведя похотливым взглядом накрытый стол, спросил:

— А где же крепкие напитки?

— А где улов? — парировала Вера, готовая дать отпор.

— Мы ихтиологи, изучаем озёрную фауну, — прищурившись, соврал верзила, пытаясь казаться интеллигентным. — Может, сначала пригласите нас к столу, а потом мы сможем… познакомиться поближе. Смотрите — мы все уже почти раздеты, осталось сделать последний шаг.

— Подождите минут пять, — угрожающе сказала Жанна, кивнув в сторону лесной посадки. — Вот-вот вернутся наши мужья, они вам устроят тёплый приём.

Непрошеные гости переглянулись. Пьяный, достав из сумки недопитую бутылку, одним глотком осушил её и, схватив помидор, откусил с жадностью, словно компенсируя недостаток манер.

— А где вы переодевались? — не отступал рыбак. — Вещей не видно, неужели прямо здесь?

— В «Рафике», за мостом, — солгала Юля, махнув рукой куда-то вдаль.

— Игорь Наумович, пойдём отсюда, — осадил его напарник, сохранявший рассудок. — Неужели не понимаешь, что таких женщин одних не оставляют? Их мужья наверняка рядом.

— Совершенно верно, — поддержала Жаннет. — Природа без присмотра — место опасное. Так что уходите по-хорошему, пока не стало хуже.

Тут подвыпивший мужчина разразился грубым смехом и, швырнув бутылку в реку, заявил:

— Шуток не понимаете! В нашем городке подобные мысли опасны — можно и в кутузку загреметь, а оно нам надо?

— Как раз вовремя одумались, да и мы вас знаем, — солгала Цветкова, придавая словам вес. — Удачной рыбалки, и воздержитесь от выпивки, — пристально посмотрела она на нарушителя спокойствия.

На этом разговор закончился. Гости, понурив головы, направились к переправе. Женщины провожали их взглядом, пока те не сели в стоявшую у обочины «Волгу». Трезвый занял место водителя, а его спутник, пошатываясь, рухнул на заднее сиденье.

— Непростые эти «учёные», — тихо заметила Анюта. Вдруг её взгляд уловил движение — с сумкой на плече к мосту подходила Серова. Спасение вызвало всеобщий восторг: «Ура!»

— Всего два часа потребовалось, чтобы избавить нас от позора, — ликовала Жанна, накидывая долгожданный халат. — Эпоха амазонок оказалась короткой и не удовлетворила похоть малолетних хулиганов.

ГЛАВА 5

Понедельник обрушился на сознание Володи оглушительно. Но тень зловещего пророчества Серовой, словно клубы ядовитого дыма, заползла в душу, отравляя предвкушение нового дня. Спешно проглотив завтрак, он выскользнул на улицу, стиснув в руке ручку и тетрадь — свой верный щит от нежелательного внимания.

«Моё присутствие в классе — железное алиби, — пронеслось в голове. — Отсутствие же вызовет шторм подозрений. Подожду Луку, хоть на плаху, хоть в школу, вместе веселее».

Но дружка, неизменно поджидавшего у подъезда, и след простыл. Вместо него к Володе, за глаза прозванному Плутоном, подошёл младший брат Шутова, девятилетний Вадим, похожий на воробья-переростка.

— Где твой брат? — нетерпеливо бросил Вовка.

Вадим, щурясь от солнца, ткнул пальцем в зияющую черноту подъезда и пробурчал:

— Не видел. Только что здесь стоял. Может, в преисподнюю сиганул? Велел сказать, чтоб ты подождал.

— Время — песок, утекает сквозь пальцы, — проворчал Вовка. — Вообще, всю охоту учиться как рукой сняло. Сидел бы сейчас в парке до первого снега, а потом уж грыз гранит науки.

— А я вообще балду пинаю: читать, писать и два плюс два сложить могу, а дальше хоть трава не расти, — надулся Вадим. — Вон цыгане книжек не читают, а живут — песни поют!

— Дурак ты, — отрезал Владимир. — Талант — от Бога, а знания — от людей. Жить по понятиям — сгинешь в канаве.

— Сам-то хорош! — фыркнул мальчишка. — Ты тоже в школу не рвёшься.

— Ты с кого пример берёшь? — возмутился Плут. — На цыган равняться — себя не уважать.

— А я вот в пятый класс перейду и как начну мозгами шевелить!

— С чего это вдруг?

— Брат говорит, там учителя — другие. Со своими прибабахами, но хоть мозги выкручивают.

— Правильно он говорит, а ты — олух царя небесного.

— А я билетёром в кино хочу — сидишь, фильмы смотришь, и деньги платят!

— Тебя вообще не поймёшь, — вздохнул Вовка. — То в табор рвёшься, то в кинотеатр. Чего ты вообще хочешь?

— Вареников с творогом и клюквенный кисель! — раздался за спиной бархатный голос Луки. Он легонько подтолкнул брата в спину. — А ты марш в школу, взрослые разговоры — не твой калибр.

Вадик, сплюнув под ноги, побрёл к школьным воротам.

— Знаешь, я учительские тряпки в подвале заныкал, — прошептал Лука, понизив голос до заговорщицкого. — Вдруг они в ментовку побегут? Я чую, этот субботний номер нам припомнят. Мы для них — заноза в заднице после истории с бюстами.

— Не кипишуй, — отмахнулся Вовка. — Даже если предъявят, скажем: «Нашли тряпки у костра, решили, что забытые, и хотели в полицию отнести». Мы ничего не ломали — значит, и вины нет.

Лука хмыкнул. — Ага, конечно. Я от такой ахинеи ржать начну — и нас сразу вычислят.

— Хватит пургу гнать! — оборвал его Плут. — Идём в школу, будем шёлковыми и примерными. Но если прижмут — ответим по полной.

Однако их планам не суждено было сбыться. Вместо уроков весь класс согнали на медосмотр. После укола от гепатита ребят распустили по домам.

За происходящим наблюдала классная руководительница Зинаида Сергеевна Яшина — когда-то она опекала Вовку в литературном кружке, но после «конфетного скандала» отдалилась, словно от прокажённого.

— Владимир, — окликнула она, — через месяц День учителя. Не порадуешь нас выступлением?

Он поморщился, словно от зубной боли.

— Слышал, Шутов? — толкнул Луку локтем. — Они нам оценки зарубили, а теперь хотят, чтобы я их развлекал.

— Ежу понятно!

— Спасибо, — с вызовом заявил Платов. — Три четверти мы блистали, а в конце вдруг стали троечниками? Вы сами знания в нас вложили — и сами же их украли! Мы уходим в другую школу — там хоть ум ценят. А вы свои старания — в мусорку. Пусть теперь ботаники вам стихи бубнят, а мы будем зарубежку читать!

Яшина едва заметно улыбнулась и тихо сказала:

— Вова, ты умница, но не дай обиде сломать тебя. Не мы оценки ставили — их «спустил» Гусев. Он хотел обменять бюсты на станок для Дома пионеров, но из-за вашего «вандализма» сделка сорвалась.

— Да сколько можно! — вспылил Вовка. — Мы их не трогали!

— Я верю тебе, — вздохнула учительница. — Молодец, что научился отстаивать правду. Она достала из сумочки шоколадку. — Подкрепитесь с Лукой.

ГЛАВА 6

Они шли молча, словно окутанные невидимой пеленой тайного сговора. Младший братишка, юркий и неугомонный, как тень, скользил у них под ногами, с остервенением пиная полусгнившее яблоко — безмолвный символ увядания и тоски по заброшенному саду детства.

— Слушай, что придумаешь — твоё дело, но с мамой я вопрос решил. Она мой переход в другую школу поддержала, — выпалил Плутон, резко останавливаясь перед дверью класса, будто перед неприступными вратами. — Ночь — сплошная бессонница, мысли вились, как змеи в растревоженном гнезде. Если директор по-хорошему не отпустит, пойду в РОНО, выверну им всю подноготную. Поднимется буря, Гусеву с его липовыми оценками мало не покажется. Скорее всего, струхнет и отпустит с миром. Меня там знают по самодеятельности и олимпиадам. Вопросы будут, конечно, но я готов к любому допросу. И весь этот балаган из-за лживой Тычинки, чтоб ей пусто было.

Лука, внимательно ловя каждое слово, широко распахнул глаза:

— Да ты даёшь! А я-то во тьме блуждал, мучился, и мысли — один в один твои. За завтраком всё отцу выложил. А он мне и говорит: «Ты уже почти взрослый, рассуждаешь здраво. Действуй сам. Если что не получится — я одним звонком всё улажу за вас обоих».

— Понимающий у тебя отец, — одобрительно кивнул Владимир. — Бывший артиллерист, а теперь парторг на заводе. Если понадобится, он разберется с этим Гусевым. Раз — и нет школьного диктатора. Он же сам хвастался, что его там все уважают.

— Да, но там производство, а здесь — школьное царство, где учатся его дети. Он прежде всего за Вадика переживает, ну и за меня, конечно. Поэтому тогда, с Шевченко и Гоголем, он от меня отмахнулся: «Сами выпутывайтесь, мы вам не наставники. Были бы вы нашими подопечными, Гусев бы на вас и дышать не посмел, но мы детский дом опекаем». — Лука тяжело вздохнул и добавил: — Я же ему про годовые оценки молчал до последнего, а утром пришлось во всём признаться. Он, конечно, рассердился, но помочь нам готов.

— Рад, что он тебя понял, — обрадовался Вовка. — Чувствую, вовремя он в твою проблему вник. У меня какое-то предчувствие нехорошее.

— Почему? — с тревогой спросил Шутов.

— Атмосфера вокруг какая-то странная, давящая, словно перед грозой, — прошептал Платов. — Затишье перед бурей. Сам посуди: неделя прошла со дня нашего «подвига», а камыши даже не шелохнулись. Улик против нас нет. Но женщины — не мужчины. У них любопытство, как огонь в печи, пока до истины не докопаются. Так что готовься, тебя ждёт допрос, возможно, даже с пристрастием, — он скорчил гримасу и рассмеялся.

— Жаль, что моя мама не библиотекарь, я бы тебе нашёл что ответить, — обиженно надул губы друг. — У меня и так настроения никакого, а ты последние капли бодрости выжимаешь своим «юмором».

Он оттолкнул друга и решительно шагнул в кабинет химии. Половина класса приветственно замахала им руками, а Люда Корнева скомандовала:

— Встречаем, детишки, вставанием наших древних небожителей! — после чего поднялась и захлопала в ладоши.

К счастью, её призыв остался почти без ответа. В классе воцарилась напряжённая тишина, все взгляды были прикованы к двум неординарным одноклассникам.

— Люсьен, ты что, манной каши переела? — язвительно поинтересовался Лука.

— Нет, я её с детства терпеть не могу, — отрезала она. — А вот то, что Платон был греческим философом, а Лука — евангелистом, покровителем врачей и писателей, я недавно в энциклопедии прочла.

— Была бы у тебя пятёрка по истории, это бы для тебя новостью не стало, — парировал он.

Он хотел продолжить, но прозвенел звонок, словно обрывая нить разговора. Дверь распахнулась, и в кабинет вошла Зинаида Сергеевна. Все дружно поднялись. Поздоровавшись, она внимательно осмотрела класс, улыбнулась и жестом пригласила сесть.

— Отдохнули, теперь поработаем. Пишем сочинение на вольную тему, — объявила она. — Описывайте, как провели лето, где отдыхали, как помогали родителям. Времени у нас достаточно, полтора часа. Успеете. Кто закончит до звонка — сможет посидеть во дворе на солнышке.

— А какой смысл в этом сочинении? — недовольно протянула Корнева, по прозвищу Килька. — Всё равно лучшим будет Платонов. Его сочинения вы хвалите, а наши в мусорку отправляете.

— Напрасно ты так говоришь, Людочка, — с укоризной произнесла учительница. — Получается, другим и учиться не стоит? Напротив, надо равняться на таких, как Володя, а не завидовать. Тогда и вами будем гордиться. Ему всего пятнадцать, а он уже хорошо владеет литературными приёмами. Не удивлюсь, если станет известным писателем. Но об этом он сам расскажет позже.

— Да никто ему не завидует, — не унималась Люси. — Да он мне и не нужен, не собираюсь по его стопам идти, моя ниша — искусство. Буду великой пианисткой. А вот кондитером мне точно не быть.

— А я в следующем году в театральное поступаю, — равнодушно бросил Плутон.

Учительница села и снова обратилась к классу:

— Вот, теперь мы знаем ваши интересы, будем следить за вашей жизнью. А сейчас раздам листы — приступайте к работе.

Как и ожидалось, Платонов сдал работу первым и помог исправить ошибки другу. Они вышли в школьный двор и сели на скамейку под раскидистыми клёнами, чья листва шелестела тихой мелодией.

— Чувствуешь, никто нас не трогает? — оживился Лука. — Значит, улик нет. Сразу легче стало. Я вообще не люблю грустить, — засмеялся он, не заметив, как к ним подкралась Тычинка, словно змея в траве.

— А вот вы где, голубки, воркуете, — она положила им руки на плечи. Они вздрогнули и резко встали, как от удара током.

— Попались! Рассказывайте, куда дели пляжные вещи учителей? И не врите — вас Игорь Наумович с водителем в субботу в лугах видел.

У Луки началась икота, как от испуга, но, получив тычок в бок, он прикрыл рот ладонью, а Плутон шагнул вперёд, ощетинившись, как раненый зверь:

— Вы нас уже оклеветали весной, а теперь про какого-то Наумыча заладили. Я вообще таких имён не слышал. Если у вас мания преследования, обратитесь к врачу. Или нам к директору на вас пожаловаться? А мы с сегодняшнего дня бойкотируем ваши уроки, а скорее, вообще уйдём из этой школы со странными учителями.

— Эрудированный наглец, — прошипела она, погрозив пальцем, словно клюкой. — Сейчас же пойду к Гусеву, пусть выгонит вас, хулиганов! Ваше место в спецшколе!

Она плюнула им под ноги, словно выплюнула всю свою злобу, и, резко развернувшись, ушла, оставив после себя лишь горький привкус обиды.

После этого дня ребята тихо покинули эту «пристань», словно корабли, уходящие в ночь. Уже со среды они стали ходить в другую школу, куда перешли при помощи старшего Шутова. Классная руководительница узнала первой — вечером ей позвонила мама Владимира и объяснила ситуацию, попросив не разглашать, словно храня страшную тайну.

ГЛАВА 7

Ушедшее лето растаяло, словно акварель на мокром холсте, оставив лишь призрачные воспоминания. Дороги их юных жизней разошлись, как две реки, устремлённые к разным, неизведанным морям. Лука, с головой погрузившись в мир чертежей и строек, ушёл в строительный техникум. Платов пропустил вступительные экзамены в театральный, сраженный коварной пневмонией, что приковала его к больничной койке, обрекая на томительное безделье по старому адресу. С тех пор их встречи стали редкими, словно случайные проблески солнца сквозь густую пелену осенних туч, хотя и жили они под одной крышей. Луке, чтобы добраться до техникума, приходилось сорок долгих минут трястись в переполненном автобусе, и это только в одну сторону. А Платов до школы добирался пешком, его путь был короток и легок.

И вот, сама судьба, столкнула их накануне праздника Октября в кафе «Луч». Небольшой светлый домик, манящий ароматом свежей выпечки и сладостей, обычно гудел, как пчелиный улей, особенно в обеденный час. Но в этот раз зал встретил их почти безлюдной, умиротворяющей тишиной, нарушаемой лишь тихим шёпотом кофейного аппарата. Лука восседал за одним из столиков, словно боярин на пиру, окружённый тарелками с аппетитными пирожными, от которых исходил дразнящий сладкий аромат. Когда Платов подошёл, они тепло поздоровались, слегка обнявшись, и Володя присел рядом. Окрылённый долгожданной встречей, он произнёс:

— Шёл мимо, и сквозь запотевшее стекло приметил знакомый профиль. Два месяца не виделись, целая вечность!

Лука откусил сочный эклер, запив его терпким томатным соком, и ответил:

— Думал, в технаре освоюсь, немного передохну от школьной суеты. А вот и нет! Почти месяц в колхозе спины гнули, собирали картошку да свёклу. Сейчас, конечно, всё вошло в колею, и я от учёбы просто кайфую.

— Ну а как вообще жизнь? — с неподдельным интересом поинтересовался Вовка. — Новых друзей обрёл или, может, паспорт получил и уже в загс заглядывал? — пошутил он, лукаво прищурившись.

Подбородок Луки непроизвольно дёрнулся, и он тихо рассмеялся:

— Такой вопрос скорее тебе задавать, кто у нас тут был объектом всеобщего девичьего обожания? А я так, рядом с тобой, как верный оруженосец. Кроме стрекоз с бантиками, тобой и учителя интересовались, не просто так они тебя сладостями угощали. Наверняка их пленил твой дивный голос.

— Какой ты проницательный, а почему раньше молчал? — мыслитель покачал головой, изображая удивление.

…Опустошив стакан и расправившись с пирожным, Лука вытер губы салфеткой и, резко метнув взгляд в большие окна, произнёс:

— Смотри, ливень разразился! Может, посидим здесь ещё немного?

— Предлагаю в кино сходить, оно тут рядом. По дороге и поболтаем. А дождь утихнет, у меня лимонада попьём. Я ведь не просто так здесь, маме билет на вечерний сеанс «Зимней вишни» покупал.

— Сегодня же предпраздничный день, — напомнил Лука. — У нас график, включая субботу, не менялся. А это значит, мы с семьёй идём к отцу на работу, в сауну. Я не зря здесь сижу, за брусничным морсом пришёл. В бане для меня напитка лучше нет, — и он кивнул под стол на трёхлитровую банку, стоявшую в авоське. — Да, думаю, не потеряемся, живя на одной параллели, — заключил он. — Лучше расскажи, как прижился на новом месте?

— Память отшибло? — удивился Владимир. — Мы же с тобой год за одной партой просидели. Потом ты сбежал от меня в МГУ, тягу к знаниям утолять, — улыбнулся он своей шутке. — Впрочем, как и половина учащихся: кто в ПТУ, кто в техникум. И сделали из нас сборную солянку, уплотнив наш кабинет другими учениками. А вообще, настроение у меня отличное, — он одарил друга широкой улыбкой. — Не поверишь, но я первую четверть на одни пятёрки закончил. Контингент в классе замечательный, особенно девчата, так и вьются вокруг меня, словно мотыльки вокруг пламени. Вроде и приятно внимание, но иногда смешно становится. Я только улыбаюсь им и веду себя тактично, без всякой гнили. Циничный юмор не применяю, только изысканный.

— Везунчик ты насчёт девчонок. Как повзрослеешь, представляю, как тёти с аппетитными формами к тебе на приём будут записываться, как к узкому специалисту, создавая нехилую очередь по поводу яркой любви. Поэтому тебе надо рано жениться, чтобы не испортиться. Всё равно по здоровью тебя в армию не призовут.

— У меня, дружок, планы резко изменились, — решил он признаться. — Я отодвинул от себя театральную сцену. Буду обучать детей грамоте и прививать любовь к книгам. Анфиса Никитична, мой новый преподаватель, очень лестно обо мне отзывалась. Я случайно услышал её слова через распахнутое окно учительской. Она убеждённо кому-то доказывала: «У Платова уже достаточно знаний, чтобы преподавать. Но ему не хватает серьёзности, солидности и диплома». Со временем всё это у меня будет. Я и без неё знаю, что буду похож на министра обороны, — хихикнул он, представляя себя в этой роли.

— Блестящая карьера и веская причина удивить наше поколение, — торжественно произнёс Лука. — Из декламаторов русской классики сразу в маршалы! Такой скачок достоин Книги рекордов Гиннесса.

— Знаешь, дружище, мы с тобой с детского сада не разлей вода, — напомнил ему Платов. — Зачем меня в карьеристы записываешь? Это нехорошее слово, мама всегда говорит, что от него пахнет чем-то нечистым. А ведь благодаря ей я обладаю широким кругозором, который когда-нибудь откроет мне дверь в любую науку. Мне шестнадцать лет уже стукнуло — почти взрослый, и я понимаю, что моим одноклассникам до меня в учёбе далеко. С одной стороны, приятно осознавать масштаб своих знаний, а с другой — горько, что они стоят на ступень ниже. Я не должен от них сильно отличаться. Такая разница в способностях убивает их морально, и они, вместо того чтобы равняться на меня, опускают руки. Это неправильно, я им об этом постоянно говорю. Они не хотят понять, что я не уникум, а просто человек, любящий литературу и другие предметы, которые дают мне дорогу в жизнь.

— Хватит скромничать, — осадил его Лука. — Не надо прикидываться передо мной святошей, я-то тебя насквозь вижу. Будь рядом со мной таким, какой ты есть: умным, искренним, но не лицемерным.

С этими словами он встрепенулся и произнёс: «С кем поведёшься, от того и наберёшься».

Он опасливо огляделся и, испуганно посмотрев на мыслителя, изрёк:

— Я, кажется, заговорил твоим языком, и мне это ужасно нравится!

— Мы же не чужие люди, перенимаем лучшие черты, привычки и выражения друг друга, — заявил Вовка. — Ничего плохого в этом нет. Пойдём на улицу, дождь вроде кончился.

Они покинули кафе, и Лука, забрав из-под стола свою покупку, последовал за другом. Они шли не спеша, наслаждаясь возможностью наговориться вдоволь.

— То, что ты с фейерверком закончил первую четверть, ничего удивительного, — без зависти пробурчал Лука. — Помнишь, как Жанна Васильевна всему классу заявила, что она ниже пятёрки не имеет права оценивать твои знания?

— Такое не забывается, — Платов расплылся в улыбке. — Тогда она всех развеселила, сказав, что я природой запрограммирован только на отличные оценки.

— Точно, — подтвердил Лука. — Поэтому после её хвалебной речи кое-кто начал тебе вредить: то ручку сломают, то тетрадь с домашней работой порвут. А она, несмотря на пакости, открыто заявила Корнеевой: «Люда, мне известно, что твоё противодействие исходит от таланта Платова. Ты незаслуженно критикуешь его и всячески стараешься навредить. Подозреваю, что у тебя, девочка, не всё в порядке с головой. Даже гадости ты ему делаешь до смешного бездарно».

— Этот случай я никогда не забуду, — улыбнулся Владимир. — Это было три года назад, и мне было приятно, что взрослая женщина отчитала Люсю, дочку работника горкома партии. Я тогда нос не задрал, а наоборот, стал учиться ещё лучше.

— Где же интересно сейчас эта дура? — спросил Лука.

— Ты о ком?

— Ну конечно, о партийной дочке, а не о твоей же красотке Жанне.

— Её отец определил в музыкальное училище, — сообщил Платов. — Лет через несколько будет в детском саду пение преподавать.

— Она же и в музыке ни бум-бум, — хихикнул Лука. — Её даже на школьные концерты ни разу не приглашали. Наверное, этой кильке аккордеон тяжело держать?

— Не будем загадывать о её будущем, — остановил Вовка. — Лично она меня не интересует, но я знаю одно: пока её папа у власти, он найдёт, куда пристроить своё чадо.

— Скорее всего, чудо, — засмеялся Лука.

Около кинотеатра друзья расстались. Встречи их станут редкими, так как отцу Луки дадут четырёхкомнатную квартиру в другом районе, и к Новому году они переедут. Платов помогал им грузить и разгружать вещи во время переезда. А перед последним рейсом Лука вручил ему солидный пакет.

— На, вдруг пригодится.

— Что это?

— А это дамский текстиль, за который нас клевали красивые тёти.

ГЛАВА 8

Советский Союз рухнул, словно карточный домик, рассыпавшись на пятнадцать осколков независимых государств, но эта геополитическая катастрофа не помешала двум друзьям завершить учебу. Платов, упрямец с горящими глазами, одиннадцатый класс закончил с золотой медалью, вопреки уговорам учителей и родственников, твердо решив воплотить свою мечту — поступить в педагогический университет. Свою сияющую награду он явил приятелю лишь на закате лета, вызвав у того бурный восторг.

— Здорово! — выдохнул Лука. — Вот бы этой цацкой Гусеву с Тычинкой перед носом потрясти, чтобы их от зависти кондратий хватил!

— Да отдел народного образования их уже наверняка известил, — усмехнулся Платов. — К тому же в местной газете о всех медалистах города статья была. Я, кстати, единственный из нашей школы удостоился такой чести. Но инфаркта им не желаю. Тем более они еще молодые. Пусть живут. Да и вычеркнул я их из своей памяти, кроме Жаннет.

— А мне еще год в техникуме пыхтеть, и это меня радует до безумия, — вздохнул Лука. — Но потом ведь в армию загребут. Отцу толкую: «Отмажь меня от воинской повинности, у тебя же связи в военкомате!» А он как начал про долг Родине вещать, про мораль… Я в туалете на час заперся и вылез, только когда он захрапел. О каком долге он твердил? До меня так и не дошло. Может, унитаз просветился? Он же с этим переворотом должности лишился. Теперь начальник охраны на заводе, воин без знамени и меча. И все равно гордится, приравнивает себя к офицерскому чину. А я его нынешние взгляды к жизненному отчаянию отношу.

— Не бери в голову, — успокоил его Владимир. — У взрослых, особенно у бывших коммунистов, свои тараканы в голове. Нам их не понять. Мы же тоже комсомольцами были, пока нас тихонько из рядов не исключили. Но это не значит, что теперь нужно голову в песок прятать. Мы еще с тобой такие вершины покорим, что альпинисты обзавидуются!

— Это не про меня, — понуро опустил голову Шутов. — Мне сосед, афганец Валера Савельев, советует от армии бежать всеми правдами и неправдами. Говорит, неспокойно сейчас, а жизнь одна.

И это оказалось трагическим предчувствием. После защиты диплома он год проработал на стройке мастером, а в 1994 году его забрали в Чечню, откуда через год привезли в цинковом гробу. На похоронах было много одноклассников, а также Жанна Васильевна, ставшая директором вместо Гусева. Она встретилась с Вовкой взглядом и кивнула. Он ответил тем же, и на этом их общение завершилось. А Владимир в это время заканчивал третий курс института и собирался в июле поехать к братьям и сестрам в Иваново, но, перекупавшись в реке в жару, подорвал здоровье. Болезнь легких обострилась, и он месяц пролежал в больнице. Через два месяца он отправился в Крым, в санаторий «Алушта», лечить дыхательные пути. Это был шикарный курорт на берегу Черного моря, со своим пляжем и рестораном, в котором Платов из-за безденежья побывал лишь однажды. Время было такое, когда зарплату не платили по году. Но мать все-таки нашла деньги на путевку, и он славно отдохнул и укрепил легкие.

Но главным событием его отдыха стал роман с красавицей из Воронежа, Лизой Мининой, после которого он почувствовал себя настоящим мужчиной. Она плакала, прощаясь с ним на платформе, клялась в вечной любви. И он, наивный, верил в искренность ее чувств, но жестоко ошибся. Ни писем, ни звонков на домашний телефон не последовало. Позже его соседка по столовой призналась, что его курортная принцесса замужем. Разочаровавшись в вероломстве женского пола, он решил никогда не доверять женщинам. Но в глубине души он все еще надеялся встретить верную и страстную жену, которую будет любить до безумия. И такая, к его счастью, встретилась у матери на работе. Она была прекрасна, как роза. Ее волосы, словно морские волны, ниспадали на спину. Жгучие глаза излучали изумрудный свет, а мелодичный голос притягивал даже незнакомцев, что и произошло с Платовым. Ему было приятно, что она первая заговорила с ним в библиотеке. — Молодой человек, вы читали Ремарка? — спросила она.

— Мой сын здесь все стеллажи перечитал, смелее спрашивайте его, и вы убедитесь, насколько он начитан, — с гордостью пояснила мать.

Вову не смутила мамина похвала, и он равнодушно произнес: — Не преувеличивай, мамуля. Я, к примеру, даже «Капитал» Маркса не листал, а к фантастике у меня нет ни малейшего интереса, так как она дарит читателю лишь неосуществимые мечты. И вам не советую увлекаться ею, а вот «Эриха-Марию» почитайте, уверяю вас, он вам понравится.

— Спасибо, — улыбнувшись, сказала она и назвала свое имя: — Я Марина Истомина. А со слов Светланы Викторовны я поняла, вы Владимир. И, кажется, мы с вами часто встречаемся в электричке, на которой я добираюсь до института.

— Вот сегодня я точно знаю, что вас не видел ни в каком транспорте, да и раньше не встречал, — улыбнулся он.

— Откуда такая уверенность? — изумленно спросила она.

— А потому, что если бы я хоть раз на вас посмотрел, то сразу бы влюбился.

Ее не смутил его ответ, и она, не меняя выражения лица, произнесла: — Странно. Значит, у вас лишь один глаз не видит. Представляю, что было бы, если бы у вас было хорошее зрение.

Он цокнул и ответил: — Предложил бы вам руку и сердце. Считайте, что это свершилось.

— Володя, поимей совесть, — одернула его мать, — девочка тебя совсем не знает и не понимает твоих шуток. Вот возьмет и согласится, что будешь делать?

— Пойду с ней в загс подавать заявление.

Она отнесла весь этот диалог к обычной болтовне, хотя оценивающие взгляды на него бросала. Из здания они вышли вместе по крутой лестнице. У нее под мышкой был томик немецкого писателя, а у него авоська с продуктами, купленными матерью. Шли не спеша, стараясь проникнуть в душу друг друга. И по их расположению было видно, что они довольны случайной встречей и знакомством. Вечером, прощаясь около стадиона, он спросил: — Ты спортсменка?

— Да, я мастер спорта по стрельбе, — смущенно ответила она. — Меня тренирует мой дедушка. У меня много чемпионских титулов, была и золотым, и бронзовым призером. Сейчас из-за кризиса в стране мой вид спорта немного сдал позиции. Но дед говорит, что это временно. Обещает сделать из меня олимпийскую звезду. А я не против.

— Я, к сожалению, в этом деле профан, — признался он. — Не поверишь, но я далек от спорта, хотя физкультуру не отвергаю. У меня были проблемы с легкими, но летом я съездил в крымский санаторий и подлечил здоровье. Сейчас никаких недугов не чувствую. Как говорится: «Готов к труду и обороне». Но в армию не хочу, у меня лучший друг недавно погиб в Чечне. А вот если бы меня призвали в женский полк, я бы даже повестки ждать не стал, ушел бы добровольцем.

Понимая, что он шутит, она сначала улыбнулась, а затем начала смеяться все громче и громче. Он, вместо того чтобы урезонить ее, сам залился смехом. Тут из спортивного сооружения вышел седой мужчина и крикнул: — Маришка, ты чего раскричалась? Не от радости ли?

— Это мой дед, — пояснила она Вовке.

— А что за радость, дедушка?

— Да света у нас в тире сегодня нет, так что пойдем домой.

— Ну вот, — вглядываясь своими ясными глазами в лицо Вовки, словно выискивая там что-то секретное, сказала Марина. — Прогулка окончена, но мне было приятно с тобой познакомиться.

— Взаимно, — коротко ответил он и послал ей свою обворожительную улыбку.

По ее взгляду Платов понял, что он ей интересен, и решил не упустить свой шанс. Он дал ей номер домашнего телефона и назначил встречу в кафе «Вишенка».

ГЛАВА 9

На следующий день молодёжь отдохнула в кафе. После чего Марина повела Володю знакомить с матерью. Она надавила на кнопку звонка и перед ними распахнулась дверь в проёме которой стоял образ ненавистной Плутону учительницы, — это была Тычинка. Она молча втащила за руку свою дочь в квартиру, а перед ним громко хлопнула дверью.

Из прихожей они мигом перетекли на кухню, где воздух моментально наэлектризовался от сдерживаемого гнева Веры Захаровны. Руки её трепетали, как осенние листья, сорвавшиеся с ветвей, и она, отмерив несколько капель валокордина в стакан, словно смертельный эликсир, развела водой и опрокинула в себя залпом. Воссев на табурет, словно на трон, она пронзила дочь взглядом, способным выжечь душу, и начала допрос:

— Где ты откопала этого златовласого бога? Он же, насколько мне известно, обитает на другом краю света.

— Я встретила его в центральной библиотеке, где трудится его мать, — отчеканила Мария, словно солдат, докладывающий генералу. — И я счастлива этой судьбоносной встрече. У нас с ним поразительное единомыслие во всём.

— Может, ещё скажешь, что он в тир твоего деда ходит?

— Нет, спорт далёк от его натуры, но он обладает магнетическим обаянием и даром убеждения. Даже походка у него не такая, как у этой развязной молодёжи. В нём чувствуется поступь уверенного, сильного человека, но без барской спеси, к которой тебя так тянет. Не знаю, как её описать… Пожалуй, элегантная. Сдержанная мощь.

— Этого у него не отнимешь, — процедила мать, сжав губы в тонкую нить. — Чем он и нас, учителей, в своё время очаровывал. Но если препарировать его душу, то в ней обнаружится изъян. Из-за него меня на год отстранили от преподавания и отправили пыль в кабинетах глотать, а директора Гусева и вовсе отправили на заслуженный отдых. Это твой Казанова нас, молодых и полных сил педагогов, чуть до нитки не раздел средь бела дня. Хорошо хоть свидетелей не было. Вот кто твой избранник! Поэтому вычеркни его из своей жизни, я тебе запрещаю с ним общаться. Можешь сейчас мои слова пропустить мимо ушей, но потом всю жизнь будешь локти грызть.

От этого материнского монолога Марию разобрал смех, неожиданный и звонкий, как трель соловья. Вера Захаровна внимательно оглядела дочь и, задержав взгляд на её животе, с подозрением спросила:

— А у тебя случайно с ним ничего не было?

— Нашему знакомству всего два дня, — ответила Мария. — Ты что, совсем меня за ветреную девицу принимаешь, а его за альфонса? Мы с ним нормальная современная пара и думаем головой. Его воспитала интеллигентнейшая женщина, Светлана Владимировна. Он у неё один и рос без отца, как и я.

— Это кто такая? — Вера Захаровна приподнялась с табурета. — Не сотрудница ли твоей книжной обители?

— Именно она, — без тени смущения ответила дочь. — А о её достоинствах и профессионализме я тебе не раз рассказывала. Поэтому я делаю вывод: у такой матери не может быть плохого сына. И прошу впредь о нём дурно не отзываться. И от встреч с тобой я его постараюсь оградить, хотя сама планирую не только встречаться, но и замуж за него выйти.

Вера Захаровна вплотную подошла к дочери и, вглядываясь в её глаза, с возмущением прошипела:

— Что за ерунду ты несёшь? Какое замужество? Тебе ещё три года учиться!

— Видимо, ты забыла, что я спортсменка и мои решения стремительны, как стрела.

Мать принюхалась к ней и, уловив лёгкий запах спирта, с испугом выдохнула:

— Да ты пьяна! Вот и несёшь всякую околесицу. Иди спать, а завтра продолжим наш разговор.

— Мы с ним выпили по рюмочке дамского ликёра в кафе и съели по пирожному. А вот от тебя, мне кажется, точно разит винными парами. И не вздумай отпираться, я не маленькая.

— Ошибаешься, это запах от сердечных капель, — возразила мать.

— Тогда прости, — извинилась Мария и, оставив за собой шлейф невысказанных слов, удалилась в свою комнату.

Но сон не спешил в её объятия в эту ночь. Она знала, что решающее слово в её судьбе будет за бабушкой и дедушкой. И мысли её, словно мотыльки на пламя, устремились к Платону, которым она, похоже, была очарована. Предыдущая ночь прошла в грёзах о нём. Он стоял у неё перед глазами, как живой. И она не знала, как оправдается перед ним за поведение матери. Ей было стыдно за её бестактность, за то, что самый близкий человек проявил грубость к гостю, который когда-то учился у неё в школе. И, вспомнив, как он разыграл учителей, оставив их в неглиже средь бела дня, она тихо хихикнула под одеялом и, убаюканная этими воспоминаниями, закрыла глаза.

Проснулась она на следующее утро в прекрасном расположении духа. Вчерашний разговор с матерью они не возобновляли.

Вера Захаровна решила, что дочь вняла её словам и сделала правильные выводы. Но Мария и не помышляла менять свои планы. Напротив, после их спора чувства к Платону вспыхнули с новой силой, словно угли, раздутые ветром. И воспоминания о том, как он оставил учителей без одежды в людном месте, вызывали тихий внутренний смех, как щекотка пёрышком. Ей отчаянно хотелось увидеть его, заглянуть в глубину его души, как в бездонный колодец. Зная, что сегодня суббота, она, второпях позавтракав, побежала к нему, предупредив мать, что следующие дни проведёт у бабушки и дедушки.

— Смотри, — с улыбкой пригрозила ей мать. — Будь благоразумна и не дай себя в обиду этому пройдохе.

— Почему ты его так назвала? — удивлённо спросила дочь.

— Он перевёлся из нашей школы, уйдя в четвёртую, и закончил её с золотой медалью. А хитрость его заключается не только в уме, но и в жизненной хватке.

— Вот это уже больше похоже на правду. И нечего его очернять с головы до пят, — ответила Мария, распахнула входную дверь и, словно птица, выпущенная на волю, упорхнула вниз по лестнице на улицу.

ГЛАВА 10

Она скользнула взглядом по часам: половина десятого. Вспомнив о телефонной будке, в доме связи, ставшим для неё почти вторым домом, она поспешила туда и набрала заветный номер.

— Привет, солнышко, — прозвучал в трубке его короткий, но согревающий голос.

— Доброе утро, — выдохнула она и тут же, словно прорвав плотину, выплеснула вчерашнее смятение: — Прости меня, пожалуйста, за вчерашнюю трусость, за то, что не нашла в себе сил тебя защитить. Я была совершенно обезоружена этой внезапной бурей. Разве могла я предположить, что между вами такая давняя вражда? Всё произошло так стремительно, что я и слова вымолвить не успела. Мне ужасно неловко перед тобой и стыдно за маму.

— Да брось, какие пустяки, выбрось из головы, — бодро отмахнулся он, словно и не было никакого неприятного инцидента. — Хотя, признаюсь, я и сам был ошеломлен, увидев эту Тычинку на пороге. Кто бы мог подумать, что Вера Захаровна Цветкова, моя бывшая учительница, окажется твоей роднёй? Но я уверен, со временем всё уладится. А пока нам придётся быть чуточку осторожнее, почаще встречаться в уютных кафешках и тёмных кинозалах. К тому же, она же не ездит на электричках, а мы с тобой, помимо выходных, будем видеться каждый день по дороге к лету. Кстати, сегодня суббота, не хочешь прогуляться по Абрикосовой аллее? Сейчас там всё цветёт, словно сошедший на землю райский сад.

— Безумно хочу, — выпалила она, — поэтому и звоню.

— Тогда жду тебя у памятника «Солдату с автоматом», — сориентировал он.

— Хорошо, лечу к тебе на крыльях любви! — радостно воскликнула она.

Они встретились, словно не виделись целую вечность. Он даже позволил себе лёгкое касание губами её щеки. Она ничуть не смутилась, а лишь крепче прижалась к нему и прошептала:

— А я так боялась, что из-за вчерашнего недоразумения попаду в твой чёрный список. Мама, конечно, вечером отчитала меня за тебя, но утром вроде бы смирилась с нашей дружбой. Не поверишь, я ей в сердцах выпалила, что выхожу за тебя замуж.

— Молодец, отличный выбор для создания счастливой семьи. Тебе это зачтётся на небесах, — он шутливо поднял палец кверху. — А я буду безумно рад нашему союзу, ведь у нас с тобой обязательно родятся прекрасные ангелочки. И расти они будут не как мы, в неполных семьях; у них будет полноценный родительский комплект.

— Неужели кто-то только что принял моё предложение руки и сердца? — лукаво улыбнулась она.

— Именно, — признался он с блеском в глазах. — Но ты, как гениальный режиссёр, мастерски разрулила ситуацию, и теперь нам будет проще воплотить наш любовный порыв. А чтобы окончательно успокоить твою маман, я кое-что секретное ей верну. Не исключаю, что этот шёлковый раритет вызовет у неё сначала шок, а потом приятные воспоминания и смех. И она поймёт, что моё детство со всеми шалостями давно кануло в Лету, и я давно превратился в достойного гражданина.

— Ох, знаю я этот секрет, — её губы тронула лукавая улыбка. — Я так хохотала над твоей выходкой с сарафанами и халатиками, что еле заснула. Считаю это гениальной местью, и мама будет помнить это до конца жизни. Так оригинально отомстить учителям мог только вундеркинд. А она тебя именно таким и считает в душе.

— Может, сейчас её мнение обо мне изменилось, — он вдруг заворошил прошлое. — Тогда она мне в седьмом классе влепила трояк за четверть, и, если честно, именно из-за неё и Гусева я ушёл в другую школу. Директор долго скрипел зубами, когда узнал, что я стал золотым медалистом на другом учебном фронте. Ведь моя медаль — это был плевок в его сторону, ну и, конечно, в сторону Веры Захаровны, которая первой дала старт моему угнетению и обезличиванию. Она сотворила из меня эдакую имитацию личности. Короче, создала образ ученика, от которого можно ожидать любой подлянки. Вот я на их девичнике и подтвердил свою сущность во всей красе. Особо я не терзался из-за содеянного. Правда, Жаннет было жалко, она относилась ко мне с пониманием и дружелюбием. Поэтому я сжалился над ней и подбросил ей свой наряд. А остальным я хоть сейчас готов вернуть все их трофеи.

ГЛАВА 11

Мария, словно передавая искру тайны, легонько коснулась плеча Плутона и прошептала:

— Жанна Васильевна — не просто близкая подруга моей мамы, она и с твоей, оказывается, неплохо знакома. А теперь еще и гроза школьных коридоров, восседающая на директорском троне. Эффектная женщина, взгляд притягивает, как магнит, но вот парадокс — не замужем. Как думаешь, почему?

— Во-первых, ты совершенно несправедлива к моей будущей теще, — с притворной укоризной возразил он. — Она у тебя — само очарование, словно фея, заточенная в башне одиночества при живом муже. А директриса… Воспоминания о ней, как кадры выцветшей кинопленки, всплывают в памяти… — Он замолчал, погрузившись в мутные воды прошлого, затем продолжил: — На твой вопрос нет простого ответа. Часто сеньорит губят ошибки первых свиданий. Каждая мечтает о принце на белом коне, а потом обжигается, словно мотылек о пламя, рвет отношения и вновь повторяет ту же ошибку. А нужно-то всего ничего — сделать правильные выводы и броситься в объятия тому, кто любит тебя искренне. Как ты сегодня поступила со мной, — он взглянул на Марию, едва сдерживая торжествующую улыбку, — и не нужно мне больше рекламировать женскую дивизию. Сама знаешь, почему.

— Выходит, ты одобряешь мои чувства? — с надеждой, дрожащей в голосе, спросила она. — Тогда пошли к Флористу за отпущением грехов прошлого и исцелением старых ран.

— Это что-то новенькое, — облизнулся он. — При мне она носила более экзотические прозвища.

— Зато сейчас ее именуют Беленой и Цикутой, но она не унывает, лишь посмеивается над детишками и бегать по своим владениям не разрешает.

Услышав от родной дочери такие откровения, он лишь хмыкнул и тут же выпалил:

— Я не против нанести ей повторный визит. Но сначала позвони ей и скажи, что мы несем благую весть. Пусть ставит самовар и печет калачи.

— Такими удобствами у нас только дед обладает. У него и в спальне аппарат пыхтит, и в тренерской. А в бане — целый арсенал старинных приборов для чайной церемонии.

— Не беда, — обнял он ее и тут же изложил свой дерзкий план: — Сначала ко мне, там закрепишь знакомство с моей мудрой библиотекаршей. После вашей душевной беседы я прихвачу бутылку восьмилетней выдержки, и мы направимся к моей будущей теще.

— А моя мама не обезумеет от твоей щедрости? — хихикнула Мария. — Она может воспринять твой подарок не как манну небесную, а как ледяное блюдо мести.

— Не переживай, если она с Жаннет дружит, то правильно истолкует мою доброту. Пойми, если я зла не держу, то они взаимно, по старообрядческому обычаю, обязаны меня обожать. Я же не злопамятный идиот, я уважаю гуманность не только в учителях, но и в их детях, особенно в таких ослепительных красотках, как ты. Надеюсь, ты со мной согласна?

— Прошу, пока меня ни о чем не спрашивай, — взмолилась она. — Виски нещадно пульсируют… Я уже на всё согласна, потому что верю в твои благие намерения.

— Ну вот и отлично, шагаем по моему маршруту, который я тебе уже обозначил, — утвердил он.

— Я доверяю этому путеводителю, — прижалась она головой к его плечу.

— Значит, трогаемся в путь.

— Ясно, моя миссия кристально ясна, — гордо заявил он. — Поэтому, что бы я ни говорил, слушай только меня и никого другого. Кто будет вставлять мне палки в колеса, тот лишится всех человеческих благ. И каким бы ни был мой дипломатический демарш, умоляю верой и правдой любить меня до скончания веков.

— Так и хочется воскликнуть: «На баррикады с гранатой, ура!», но не буду, потому что у тебя свой волшебный язык. Неужели не видишь, что я вся, без остатка, сижу в твоей карете?

Удостоверившись в ее безоговорочной поддержке, он тут же повел ее к себе домой, где дорогой гостье была безмерно рада Светлана Владимировна. Она тут же засуетилась, доставая из холодильника редкие деликатесы. Хотя в те годы страна тонула в пучине тотального дефицита, в том числе и продуктов питания. Но Вовке было наплевать на угощение родной матери, он с трепетом ожидал, как Цветовод примет его луговой сюрприз. Он знал ее бурный темперамент, и она могла отреагировать на его выходку совсем неадекватно. Но он верил в себя и шел на штурм. «Если она хочет счастья дочери, значит, должна разумно оценить ситуацию, в конце концов, мы тогда были детьми с Лукой. Хотя идея была полностью моя, а друг просто стоял за спиной», — пронеслось у него в голове. И, порывшись в кладовке, он извлек оттуда заветный сверток с женской одеждой. Обрадовавшись, он чуть ли не силой принялся вытаскивать Марию из-за сытного стола. По ее виду было видно, что ей не хотелось покидать душевный прием, который ей устроила хозяйка квартиры.

— Как тебе не стыдно, сынок? — возмутилась она. — Привел в дом милую девушку и тут же уводишь, не дав ей отведать наших разносолов.

— Не волнуйся, я уверяю, мы ненадолго и скоро вернемся.

— Хорошо, тогда я схожу в свой магазин, — сказала она, — а вы возвращайтесь, угощайтесь всем, что на столе есть. — Она внимательно посмотрела на Марию и ласково пропела: — Я буду очень рада, золотце, если ваш союз будет вечным.

— Всё решится у нас в течение часа, — посмотрел сын на часы, — ну, может, чуть больше.

— Препятствия, Вова, нужно мудро обходить, — посоветовала мама. — Или ты с вилами на тигра вздумал идти? Не нравится мне твой настрой. Если что, посмеемся вместе, — кивнула она на его ношу, отлично зная, что там лежит.

ГЛАВА 12

— Вот откуда, оказывается, такие мудрецы берутся, — прошептала она, любуясь удаляющимся троллейбусом. — Не иначе как от женщины, вскормленной не молоком, а книжной мудростью…

— Естественно, от неё, — усмехнулся он. — Она же меня рожала, а не химера с львиной гривой и козлиным выменем.

— Я совсем о другом, — перебила она, легонько коснувшись его руки. — Светлана Васильевна — не просто библиотекарь, она — кладезь знаний и редкой душевной теплоты. Каждая беседа с ней — словно глоток кристально чистого горного воздуха. Три года я её знаю, и когда вместо неё сидела другая, душа моя томилась в безмолвной тоске.

— Понимаю, — кивнул он. — Спасибо за твой отзыв. Но, боюсь, мне предстоит сражение умов с тётей совсем иного калибра. И умоляю, пусть она не твердит своё любимое: «Всему не верь». Ведь когда я был мальчишкой, учителя во мне души не чаяли, включая твою маман. Конфеты, лимонные дольки — щедрой рукой. А после одного злополучного педсовета, стоило мне вытянуться в струнку, отношение изменилось в корне. Словно в одночасье я превратился из надежды школы в серую посредственность и хулигана. Представляешь, ни одной тройки за четверть, и вдруг нам целенаправленно, незаслуженно скатили оценки по всем предметам, обозвав это педагогическим приёмом! У моего друга Луки отец был парторгом на заводе, и мы ему рассказали. Он этот беспредел вынес на ковёр в горком партии. Директора Гусева отправили на заслуженный отдых в деревню Гадюкино, а того завуча отстранили от преподавания на целый год.

— А маму за что наказали? — удивилась она.

— Она обвинила нас с Шутовым в вандализме над русскими классиками, над гипсовыми изваяниями, за которые отвечала. Но потом нашли настоящих виновников — десятилетних близнецов Густовых. Однако все остальные школьные передряги прошли уже без нас. Мы с Лукой в начале года перевелись в другую школу, которую я окончил с золотой медалью. А он пошёл в строительный техникум. После техникума его забрали в армию, и угодил он в самое пекло Чечни. Там и погиб, и привезли его сюда в цинковом гробу.

— Ужасно всё это, конечно, но меня волнует только одно: как ты собираешься вести диалог с твоим оппонентом? Чувствую, она может быть необъективной, у неё иногда случаются гормональные бури.

— Клянусь, не буду ни зубами скрежетать, ни кулаками махать, — серьёзно ответил он. — Сначала попробую убедить её в искренности и серьёзности наших намерений. Потом совершу лукавый кульбит в советское прошлое, покажу ей артефакты, напоминающие о тех прекрасных годах, которые, увы, канули в Лету.

— А я думаю, не стоит бередить прошлое, — возразила Мария. — Это может сыграть против тебя. Мама часто бывает несдержанной, и тогда из её уст вырываются слова, о которых она потом горько сожалеет. Бей прямо в цель, по-моему. А остальное оставь. Отдашь мне свой пакет, а я, когда у неё будет благодушное расположение духа, сама ей про Советский Союз расскажу.

— Пожалуй, это мудро, — согласился он. — Так и сделаю.

За разговорами они не заметили, как подошли к дому. Мария открыла дверь своим ключом и пропустила его вперёд. В прихожей их встретила хозяйка в длинном махровом халате. Вид у неё был совсем не воинственный.

— Милости прошу, — произнесла она с напускной любезностью.

Владимир хотел было надеть на лицо маску непроницаемости, но, увидев робкую улыбку, ответил тем же и тут же, стараясь разрядить обстановку, сострил:

— Нет, на Колыму мы не горим желанием, нам бы с Верой Захаровной переговорить. А то пока мы тут любезностями обмениваемся, наш городской загс скучает без работы. В стране и так с зарплатами негусто, а мы к ним всё не идём.

— Вон! — указала она на дверь.

— Ты вообще знаешь, кто это? — обратилась она к Марии. — Нет? Сейчас я тебе нарисую его словесный портрет. Это тот самый выродок, из-за которого меня в школе тычинкой дразнили. Это он меня окрестил половым органом цветка! А его мама, моя хорошая знакомая, удивительная женщина!

— Я бы не хотел начинать с этого, — перебил он её. — Неужели вы не хотите счастья своей дочери? Мне кажется, она заслуживает его как никто другой. Она умница, красавица и вправе сама решать свою судьбу. А вы оседлали необъезженного строптивого коня и копытами топчете её будущее. Не надо так. Давайте лучше присядем и спокойно всё обсудим.

— Вон! — зло сверкнула она глазами. — О моей розе я тебе говорить не позволю, и не надо ей приписывать несчастья. Она уже, можно сказать, свою жизнь устроила, чемпионка и мастер спорта. Её уже в соседний район тренером приглашают. А вот твоя судьба ещё под вопросом. Закончи сначала институт. И на всякий случай сообщу тебе: профессия педагога — это не Монблан, а страдание сквозь слезы.

Он попытался продолжить разговор, но мать повторила, словно заклинание: «Вон!»

Владимир вышел, а вслед ему прилетело: «Забудь о моей прекрасной розе, не для тебя она расцвела!»

ГЛАВА 13

— С этой Цветковой договориться — всё равно что с ветром в поле тягаться, — проворчал он, выходя на раскалённую от солнца улицу. Мысль о возможной потере Маринки болезненным клинком вонзалась в сердце, рисуя в воображении трагедию шекспировского масштаба, тогда как для неё это было бы лишь мимолётным триумфом самолюбия. Этого допустить было нельзя. Но как обратить реку вспять? Ключ к решению, словно драгоценный камень, хранился лишь у неё. Марина уже не девочка, вольна сама выбирать, кому доверить свою судьбу.

Их встречи оборвались внезапно, словно между ними пролегла черта ледяного отчуждения. Он ждал от неё слова, взгляда, жеста, способного раздуть угасающий костёр их любви. Но она, казалось, погрузилась в беспамятство. Ни случайного звонка, ни нечаянного визита в библиотеку, чтобы хоть краешком коснуться его мира. И самое болезненное — избегала его взгляда в утренней электричке. Шепот Веры Захаровны оказался сильнее зова её сердца, и он, уязвлённый, не стал навязываться. Однако тлеющую надежду на возрождение их чувств не отпускал. Но однажды, увидев, как она, завидев его на платформе, резко развернулась и исчезла в безликой толпе, он почувствовал, как с грохотом рушится последняя крепость его иллюзий. Тогда он окончательно осознал: все его попытки сблизиться обречены на провал. Больше он не совершал этих мучительных «холостых забегов» к их былому счастью, хотя в укромных уголках сознания и прокручивал разные, порой безумные, сценарии воссоединения, понимая, что это всего лишь эфемерные грёзы.

«Ничего, найду себе другую музу, достойную пера и сердца, — убеждал он себя. — Хотя, положа руку на сердце, Маринка подходила идеально… Но она оказалась предательницей, и этим всё сказано. Мосты сожжены, пора её вычеркнуть из памяти».

Но сколько бы он ни клялся забыть её, её образ, словно навязчивая мелодия, преследовал его в мыслях и снах, окутывая дымкой сожаления. Он тогда ещё не ведал, что после окончания техникума мать, действуя из лучших побуждений, устроила её преподавать физкультуру. А он, гордость института с красным дипломом в руках, в аспирантуру не спешил. Целый месяц провёл в бесплодных поисках работы, но ни одно предложение не зажигало искру в его душе. Хотелось чего-то близкого к дому, с возможностью реализовать свой потенциал в полной мере.

И тут мать, словно по мановению волшебной палочки, принесла путёвку в Шатуру, в санаторий с поэтичным названием «Озеро Белое».

— Съезди, развеешься, подлечишь расшатанные нервы, а то как начнёшь работать, времени на себя совсем не останется.

— А где это? — с лёгким любопытством поинтересовался Владимир.

— В Подмосковье, — говорят, врачи там творят чудеса. Тебе нужно сменить обстановку, может, встретишь там достойную девушку. А про Марину забудь, она хоть и хорошая, но своего мнения у неё нет. А это, поверь мне, говорит о том, что она слабовата для построения крепкой семьи. Со временем сам поймёшь.

«Я верю в болезненную непредсказуемость нашего бытия», — пробормотал он, цитируя Макса Фриша, словно пытаясь оправдать хаотичность происходящего.

Мать удивлённо вскинула брови и покачала головой:

— Молодец, и до него добрался. А насчёт работы не переживай, я тебе подыщу элитную школу. Вакансий сейчас как звёзд на небе, только зарплату, увы, месяцами не платят. Но мы с тобой, благодаря моему магазину, это переживём. Тем более в августе я сложу полномочия заведующей книжным центром и вложу все свои сбережения в собственный бизнес.

Через два дня он, с большой спортивной сумкой, полной неясных надежд, занял своё место в вагоне поезда. Ища своё купе, он обнаружил его в предпоследнем вагоне, где у окна, словно королева, восседала женщина с роскошными, цвета воронова крыла волосами. Их взгляды встретились, и он, немного заикаясь от неожиданности, промолвил:

— Жанна Васильевна, неужели это вы?

— Да, я, — её взгляд, казалось, на мгновение застыл, пытаясь разгадать тайну его лица.

— А вы, простите, кто? Что-то не могу вас припомнить.

— А я Платов, ваша головная боль в прошлом.

— Боже мой, — она всплеснула руками, словно очнувшись от сна. — Какой Вы стали статный, элегантный! Совсем не узнать. Хотя, признаюсь, информацией о вас я владею.

— Я вас восемь лет не видел, — сказал он с ноткой удивления в голосе. — И ничего о вас не знаю, кроме того, что вас назначили директором. И к маме вы давно не заглядывали.

— Знаете, жизнь порой сводит нас с теми, кто знает о нас больше, чем мы сами, и даже о других. А открытое, искреннее общение — это лучшее средство завоевать расположение людей. Кстати, Светлана Владимировна, как ты знаешь моя ближайшая подруга. Она регулярно проводит у нас читательские конференции, — сообщила она, словно невзначай бросая камень в его огород.

— Не надо мне сказки рассказывать, — весело блеснули его глаза, — вы что, думаете, я совсем ничего не помню? Я помню вас не только как преподавателя географии, но и как молодую девушку, оживлённо беседующую с моей мамой в библиотеке. Это было ещё в далёких семидесятых.

— Тогда это было мимолётное знакомство, а не дружба, — с лёгкой улыбкой уточнила она. — Вот вам и ответ. А сейчас, хоть и с опозданием, хочу поблагодарить за мой живописный наряд на том злополучном пикнике. Ведь, кроме вас, некому было его мне подбросить. Всех остальных участников, полуголых, развозил таксист по домам. Все как один указывали на вас, но, увы, доказательств не было. А после того, как вы с Лукой растворились за горизонтом, всё как-то быстро забылось. А ты молодец, «весь покраснел с ног до головы».

— Не понял? — с изумлением посмотрел он на неё.

— Защитился везде с красными дипломами. В аспирантуру пойдёшь или решил трудиться на благо общества?

Они так увлеклись разговором, что совершенно не заметили, как поезд плавно замедлил ход, возвещая о первой остановке, и в купе вошли две незнакомые женщины. На этом их мимолётное общение учителя с бывшим учеником быстро завершилось. Эти пассажирки были инвалидки и создавали своим присутствием некий дискомфорт.

ГЛАВА 14

В предутренней дымке, когда Москва еще нежилась в объятиях сна, поезд, словно утомленный странник, тихо вполз на перрон Курского вокзала. Владимир и его спутница, словно два потерявшихся среди будничной суеты силуэта, робко присели на скамью, словно боясь спугнуть тишину, боясь разрушить хрупкое очарование ускользающего разговора.

— В какую сторону лежит твой путь? — спросила она, нарушив молчание голосом, похожим на звон хрустального колокольчика.

— Мне до Казанского, а там еще полтораста верст электричкой, — вздохнул он, и в голосе прозвучала грусть дальней дороги. — Мать говорит, санаторий чудодейственный, как раз для моих израненных легких.

— Что ж, тогда исцеления тебе душевного и телесного, и о моём предложении не забывай, — произнесла она с улыбкой, в которой плясали озорные искорки. — Уверяю, там для тебя расстелют ковровую дорожку. Тебя ведь все учителя помнят как гения, фонтанирующего остроумием. Бывало, такое изречешь, что наши педагоги дар речи теряли.

— Это мамина школа, — смущенно улыбнулся он, — она у меня мастер словесных кружев. Я ей жизнью обязан, она в меня всю душу вложила. После смерти отца так и не вышла замуж, словно дала обет безбрачия.

— И тут, думаю, есть и твоя толика вины, — укоризненно заметила она. — Ты же умница, должен понимать, что без мужчины жизнь женщины неполна, как и наоборот. Их мир сужается, становится монохромным, а недуги отнимают последние краски.

— Ну, мама у меня не затворница, — усмехнулся он. — Есть у неё приятель, бизнесмен ей под стать. Но в дом она его не спешит звать.

— Неужели Светлана Владимировна оставила библиотеку? — наигранно удивилась она, приподняв бровь.

— В ближайшее время она этого не сделает. Четверть века отдала книгам, а потом, когда началась эта вакханалия бизнеса, переоборудовала квартиру сестры в бутик нижнего белья. И, надо сказать, преуспела. Так что живем мы в достатке. И она у меня не увядшая роза, а бодра и энергична. Шейпинг, танцы… Не верю, что ты не знаешь о её закадычной подруге.

Он на мгновение погрузился в раздумья.

— А вы почему без супруга? — вдруг выпалил он. — Такая ослепительная красота пропадает… Это же грех против самой судьбы.

Его слова, казалось, ничуть её не задели. Она извлекла из сумочки помаду с зеркальцем, подкрасила губы и отчеканила, словно на золотой монете:

— Вова, я старше тебя всего на десять лет. Сегодня мне тридцать четыре. Так что в старых девах я не засижусь. Будет у меня и рыцарь, и наследники. А пока у меня очень ответственная миссия, нужно закрепиться на Олимпе образования. Так что жду тебя в моём кабинете после твоего отдохновения.

— А вы куда налегке? — кивнул он на её изящную сумочку.

— Мне тут рукой подать, до Китай-города на метро, а там пешком до «КДЦ» Минздрава, возле Маросейки. Можно и пешком, но что я буду там делать в такую рань? В девять часов аудиенция у эскулапа, а вечером обратно.

— Может, позавтракаем в кафе? — предложил он, надеясь продлить мимолетное очарование. — Время еще позволяет.

— Почему бы и нет? С превеликим удовольствием выпью чашечку кофе с молодым, элегантным кавалером.

Ему было приятно её восхищение, но он попытался скрыть смущение под маской безразличия. Они вошли в зал ожидания и подкрепились в первом попавшемся кафетерии. Вели светскую беседу, и через час спустились в метро, готовясь к неизбежному расставанию. Перед прощанием Жаннет неожиданно коснулась его щеки влажным поцелуем, отчего он зарделся, как юный гимназист.

— Не постигаю я ни Веру, ни Марину, — промолвила она с легким укором. — Как можно было обменять такого Аполлона на армянского виноградаря…

Дальше он уже не слышал её слов, стремительно нырнув в вагон, успев лишь махнуть рукой на прощание. «Что это было? Порыв искренности или искусная провокация? — размышлял он, погружаясь в лабиринт догадок. — А что, вполне возможно. Разве мало волшебниц, жаждущих увлечь неопытного юношу в свои сети? Да, она пленительна, но не обернется ли это трагедией в духе „Пармской обители“, когда тетушка воспылала запретной страстью к юному Фабрицио?» Он одернул себя, словно очнувшись от наваждения: «Жаннет мне не родственница, а будущий патрон, желающая помочь мне найти свой путь. А если наши отношения выйдут за рамки деловых, я просто подам в отставку. Вот и весь сказ. Но откуда у неё столько информации обо мне? И как мы оказались в одном купе? Это уже вопросы для более глубокого анализа».

В душной электричке мысли о Жаннет вновь завладели его сознанием. «И что я строю из себя невинного отрока? Будто у меня не было пылких романов со студентками. Правы мудрецы: бери от жизни всё, пока она щедро одаривает!»

К полудню он прибыл в живописный уголок, именуемый «Озеро Белое». Санаторий оказался райским уголком: ухоженная территория, двухместный номер, оснащенный всеми благами цивилизации. Пока его никто не беспокоил. Уже в первый же вечер на танцплощадке под звездами он ощутил себя желанным. Люба, одна из очаровательных дам, после танцев осталась с ним до рассвета. На следующий день его ублажала Лена. А на третий день к нему подселили жизнерадостного пенсионера из Черноголовки, который также не прочь был попытать удачу с юными прелестницами, но они его тактично отвергали.

— Что со мной не так, Владимир? — сокрушался дед, которого все величали Падре.

— Всё так, — утешал его Владимир. — Вот я уеду, и все эти матрешки будут ваши. Только деньгами их не развращайте.

Вскоре Владимир, отдохнувший и обласканный женским вниманием, покинул этот греховный оазис, обогатившись опытом искушения. «Педагогика — это моя стезя, а женщины — лучшее лекарство от душевных терзаний и невзгод. Нужно лишь соблюдать меру, и я буду счастлив», — размышлял он, прощаясь со своими курортными искусительницами. Но едва они исчезли из виду, он облизнулся, предвкушая новые сладостные приключения. Он так привык к обожанию, что с нетерпением ждал встречи с прекрасными наставницами.

ГЛАВА 15

Разъярённая стихия загнала его в дом, словно затравленного зверя. Неделя непрекращающихся ливней заточила Плутона в каменный склеп четырёх стен, отрезав от живого пульса работы. Дни тянулись мучительно медленно, приковывая к мерцающему экрану, пока небеса, утомившись от гнева, не обрушили на землю испепеляющую, нестерпимую жару. Ни шляпа, ни фляга с ледяной водой не могли утолить этот всепоглощающий зной, словно дыхание раскалённой пустыни. Удушающая атмосфера преследовала его, как навязчивый кошмар.

После томительных дней отчаяния его вдруг озарила безумная, но спасительная идея: устроиться учителем в колонию строгого режима. Во-первых, она находилась в захолустном посёлке поблизости. Во-вторых, зарплата там казалась миражом в безводной пустыне. И главное — никаких внеклассных мероприятий! За успеваемость учеников спрос невелик, вся ответственность на начальниках отрядов. Учитель отработал свои часы и свободен, словно ветер, сорвавшийся с гор.

Процесс оформления уже набирал обороты, когда вечером он обмолвился матери о своём плане. Она взорвалась, словно пороховая бочка.

— В тюрьму собрался? — гремела Светлана Владимировна, метая молнии из глаз. — Свои знания там похоронишь! Общаясь с отбросами общества, ты деградируешь, впитаешь их гнилую мораль. Это как общение милиции с уголовниками. Через пять лет ты будешь выглядеть как матёрый урка!

Плутон попытался возразить, но мать не дала ему и слова вставить.

— Признайся, ты струсил перед Жанной Васильевной! Ты отказываешься понять, что она живая, обаятельная женщина, а не бесстыжая распутница. Ты ночами о ней мечтаешь, придумываешь непристойные фантазии. Я слышу, как ты шепчешь её имя во сне!

Плутон задумался над её словами, словно поражённый громом. Он боялся вернуться туда, где властвуют женщины, эти коварные создания, чьи чары опаснее яда. Больше всего он страшился встречи с Марией, её ревности, её неумолимых выяснений отношений. Хотя он ни в чём не винил себя. Он остерегался и обворожительной Жаннет, чей мимолётный поцелуй в метро пробудил в нём непреодолимую, почти болезненную тягу. Постоянное пребывание в школе могло лишь усилить это влечение, превратив его в мучительную зависимость.

— Чёрт побери, меня к ней уже магнитом тянет! Завтра же заберу документы, — выпалил он, словно сбрасывая с себя оковы.

Светлана Владимировна хитро улыбнулась, словно знающая старинную тайну.

— Вот и правильно. Не будь идиотом, цени свой диплом и красоту Жаннет. С ней ты станешь долгожителем. Ты с ней не случайно оказался в одном купе. Билеты покупала я, чтобы вы наконец-то разглядели друг друга, — промурлыкала она, словно кошка, довольная своей проделкой.

ГЛАВА 16

Бессонница грызла Владимира, не давая покоя. Мысли кружились вокруг двух фигур: Марины, в разрыве с которой он винил её саму, то её мать.

А ещё была Жанна, о ней он думал с особым трепетом. В поезде, сидя рядом, он не решался заговорить — её красота казалась ему почти священной. «Как мог я, двенадцатилетний мальчишка, понять её очарование? — размышлял он. — Тогда идеалом женщины для меня была просто добрая мама». Теперь же, познав женскую ласку, он с горечью понимал: Жанна никогда не станет его. Он убеждал себя в ее неприступности, в зияющей пропасти, разделяющей их — десятилетней разнице в возрасте, словно высеченной в камне. В лунном сиянии ночи она явилась ему во сне, словно фея, парящая на огромном, летящем аэростате, откуда осыпала его дождем из букетов диковинных цветов и змеевидных лент, струящихся в воздухе. Пробудившись на рассвете, он отчаянно пытался удержать ускользающие образы сновидения, словно хрупкие осколки разбитого зеркала. Когда же ясность вернулась, он истолковал их так: «Цветы — предвестие счастья, а змеи в снах, как правило, символизируют неукротимое сексуальное влечение… И некоторые смельчаки даже дерзко сравнивают рептилий с фаллическим символом». Ему стало немного стыдно за то, что им овладела пылкая страсть к женщине, которую в юности он считал неприкосновенной, словно святыню. Ведь именно она всегда относилась к нему с особой благосклонностью, защищала его в классе от нападок одноклассников и щедро угощала конфетами, словно он был маленьким сладкоежкой на кондитерской фабрике. Тогда Жанна Васильевна Германова, новая и неподражаемая учительница географии, была близко знакома с его мамой, о чем Вовка знал еще в беззаботные дошкольные годы. Их объединяла неутолимая любовь к литературе. В эпоху СССР хорошие книги были дефицитом, настоящим сокровищем, но в библиотеках, несмотря на бесконечные очереди, каждый мог прикоснуться к литературным шедеврам. И Светлана Владимировна часто выручала молодого учителя, делясь редкими экземплярами. Он очнулся от плена воспоминаний, от собственных терзающих размышлений, и твердо, как кремень, произнес:

— Если есть цель, нужно действовать, не откладывая на потом!

Направляясь в ванную комнату, он на ходу бросил матери: — Доброе утро, радость моя! Приготовь мне что-нибудь повкуснее, пожалуйста. Боюсь, я надолго отлучусь, и обед мне сегодня не светит».

— Всё готово, — ответила она, с любовью глядя на сына. — Умывайся и садись за стол.

Он уселся за стол и, придвинув к себе тарелку с аппетитным жареным беконом, признался матери:

— Я всё обдумал до мельчайших деталей и принял окончательное решение: еду за документами, а затем прямиком к Жанне Васильевне на смотрины. Если приглянусь, буду преподавать под ее чутким началом, а если нет, поеду в область, там тоже не пропаду.

Она подошла к нему сзади, нежно положила руки на плечи и произнесла с материнской теплотой:

— Выбрось эту дурь из головы! Ей нужны толковые, преданные своему делу преподаватели, и она тебя, безусловно, причисляет к их числу. Я точно знаю, так что не меняй намеченный курс. Она не из тех, кто бросает слова на ветер.

— Мам, вы же с ней много лет дружите, скажи, как ей удалось стать директором в столь юном возрасте — всего в тридцать лет?

— Если я скажу, что у нее есть врожденная жилка руководителя, ты не поверишь. Но она у нее действительно есть, словно дар свыше. А еще у нее есть старший брат, Артем Николаевич Германов — богатейший банкир. Этим, в принципе, всё сказано. Но тебе не о чем волноваться, она тебя ждет с нетерпением. Я вчера с ней по телефону разговаривала.

— Если честно, я ее немного побаиваюсь, — почти жалобно произнес он. — Мне кажется, она злостно обольщает меня, а мне потом выковыривай ее стрелы из сердца.

— Глупый! За нее такие женихи сватались, что нашим барышням и во сне не снилось. Она всем аккуратно отказывала, объясняя, что по состоянию здоровья, увы, не может быть полноценной мадам. Четыре года она ездила в Москву, и однажды я даже сопровождала ее в этот знаменитый институт на Маросейке. Я даже там общалась с одним известным актером, Сергеем его звали. У него не было ни капли высокомерия, он запросто угостил нас кофе и подарил ей репертуар своего театра на Покровке и визитку, которую она, не раздумывая, утопила в ближайшей урне, промолвив: «Мало в актерской среде достойных людей, увы. Я приду к нему на спектакль, а рядом со мной будет сидеть целая плеяда его восторженных поклонниц. Для меня это будет нравственным падением».

— Нельзя судить обо всех артистах из-за прелюбодеяния одного субъекта, — перебил ее Владимир, не соглашаясь с ее категоричностью.

— Знаешь, сынок, я тогда ей мысленно поаплодировала. Она была великолепна в своей принципиальности! С тех пор я считаю ее самым порядочным человеком в нашем городе. Пойми меня правильно: нельзя относиться к ней халатно, она этого абсолютно не заслуживает. Ею можно только восхищаться, как прекрасным произведением искусства! Жаль, что я не мужчина…

— От твоих слов я, словно загипнотизированный, ворошу с вечера прошлые годы, связанные с ней, — объяснил сын. И, поцеловав мать за обильный и вкусный завтрак, направился к выходу, полный решимости.

ГЛАВА 17

— Вот и я, собственной персоной, — провозгласил он, переступая порог кабинета Жанны Васильевны, и в глазах его плясали озорные искорки, а взгляд скользил по щегольским сандалиям. — Утепляться — это уже для ретроградов, у меня в душе весна распустилась!

Жанна Васильевна бросила взгляд на его загорелые, словно солнцем поцелованные, ноги, и лицо её расцвело теплой улыбкой.

— Ни капли не удивлена твоему фееричному появлению, Владимир. Сердцем чуяла, что именно сегодня ты явишься. Директриса уже успела раззвонить о твоих наполеоновских планах: «Будет у нас вторым мужем… В смысле, преподавателем», — спародировала она начальницу, кокетливо прищурившись. — Надеюсь, нашего мастодонта от истории, Кирилла Николаевича, ты еще не предал забвению? Тридцать лет верного служения у алтаря педагогики!

— Хотя он и не вёл у меня уроки, его монументальная фигура, безусловно, отпечаталась в памяти, — ответил он с лукавой улыбкой.

— Вам делить абсолютно нечего, у вас совершенно разные планеты, да и коллектив у нас — душа нараспашку, примут как родного. Многие помнят тебя как чтеца, чей голос завораживал сердца. Конечно, целовать в обе щеки, как в безмятежные годы юности, никто не станет, но за былые шалости слегка пожурят. Некоторые твои выходки — легенды, живущие в веках. Взять хотя бы ту эпопею с полуобнажёнными принцессами, что рассекали по ночному городу в такси! Уверена, ты помнишь поименно всех участников того безумного вояжа, и они, к счастью, продолжают сеять разумное, доброе, вечное.

— Несказанно рада будет видеть тебя и Зинаида Сергеевна Яшина, твой литературный гуру. Правда, сейчас она оформляет инвалидность. Если признают нетрудоспособной, тебе, возможно, перейдёт её бесценное наследие — классы и факультативы.

— Жаль её, — вздохнул он с искренней грустью. — Она вместе с моей мамой привила мне трепетную любовь к литературе и разбудила дремлющий во мне талант.

— Я знаю, как она убаюкивала тебя на ночь томиком «Народных сказок» еще до школы. И тебе просто необходимо её навестить. Твоё внимание может стать для неё глотком живительной силы. Она тобой безумно гордится и постоянно вплетает твоё имя в свои отчёты. Недавно напомнила, что именно благодаря её стараниям ты получил золотую медаль, выкованную потом и кровью, в другой школе. Она вложила в тебя свои знания, словно бесценное сокровище, надеясь, что ты их приумножишь.

— Из-за тебя она даже объявила войну не на жизнь, а на смерть директору Гусеву. Они с отцом Луки Шутова дошли до самых неприступных вершин — горкома партии. Но чем эта битва титанов закончилась, ты, надеюсь, помнишь?

— А недавно я по неосторожности проболталась Яшиной, что ты окончил институт с красным дипломом. Она от переизбытка счастья расплакалась, словно ребёнок. Поэтому, Владимир, заклинаю тебя, не откладывай визит. Твоё внимание согреет её угасающее сердце. Если откроет дверь её сожитель, не обессудь и ретируйся. А на работе я жду тебя двадцать пятого августа, как соловей лета. Будем готовиться к новому учебному году, словно к премьере в Большом театре.

— А сейчас я хочу угостить тебя ланчем в качестве благодарности за завтрак, пусть и несостоявшийся. Не робей, кофе и бутерброды с паюсной икрой — это святое, как молитва.

— Откуда такая вызывающая роскошь в наше тоскливое время? — изумился он, артистично приподняв бровь.

— Братик балует меня деликатесами, видит во мне вечно юную девочку. Мало того, он настойчиво подсовывает мне женихов! Представляешь, присылает фотографии холёных банкиров, а на той неделе даже экзотического негра из Алжира прислал! Я ему сказала: «Остановись, я только-только избавилась от коварной болезни. Как только почувствую, что снова готова любить, сама найду себе спутника жизни». Он меня, кажется, услышал и уже пять дней хранит молчание. А сам, между прочим, в разводе! Но не будем предаваться грустным размышлениям.

Она грациозно поднялась с кресла и включила чайник, а затем извлекла из недр холодильника банки с чёрной и красной икрой.

— Жанна Васильевна, — прошептал он, задыхаясь от предвкушения, как путник в пустыне, — я бесконечно благодарен вам за ваше радушие, но мне неловко злоупотреблять им.

— Вспомни, как мы с тобой, лихо катались с ледяной горки.

— Потом вы надолго растворились в моей жизни, словно мираж.

— Да, я упорхнула в столичный институт, но дело вовсе не в этом. Мы с тобой старые друзья. Поэтому умоляю тебя, не называй меня по отчеству, когда мы наедине. Зови меня просто по имени или… Родная.

Он остолбенел от такого дерзкого предложения, словно громом поражённый, и, заикаясь, пролепетал:

— Начинать работу с нарушения субординации… это неприлично. Я буду бояться к вам подходить.

— Пустяки, освоишься, ведь мне важно, чтобы тебя по достоинству оценили все педагоги. И не забывай тех, кого ты оставил в неловкой ситуации, словно в западне. Хотя Веру и её дочь я заранее предупредила: «Если кто-то осмелится бросить тень на тебя, обе незамедлительно покинут нашу обитель знаний».

После этого откровения ему стало не по себе, словно холодный ветер пронёсся по коже. О Марине у него остались лишь смутные и приятные воспоминания, как о летнем сне, а её мать он давно простил, и всё это кануло в Лету.

Покидая кабинет, он почувствовал, как Жанна Васильевна незаметно сунула ему в руку пакет, наполненный вкусностями для больной, словно тайный агент.

— Передай ей, чтобы выздоравливала поскорее, и наш коллектив ждёт её с распростёртыми объятиями, — напутствовала она. — Надеюсь, ты помнишь, где находится её скромная обитель?

— Конечно, как свои пять пальцев. А твоё триумфальное возвращение в наши ряды мы отметим у тебя дома в День знаний, словно большой праздник. Поспеши же порадовать свою бывшую учительницу, пока не стало слишком поздно.

Но радостного визита, увы, не случилось. Дверь распахнула печальная соседка и скорбным голосом сообщила:

— Зинаиды Сергеевны больше нет с нами. Час назад её увезли в морг.

— Не самое многообещающее начало, — пробормотал он, выйдя на улицу и чувствуя, как мир вокруг померк. — Смерть всегда оставляет горький осадок, словно непрошеный гость.

Он застыл в растерянности, не зная, что делать дальше. Повинуясь внезапному порыву, решил вернуться к Германовой, но там уже никого не было, словно всё это был лишь сон.

На следующий день Жанна Васильевна объяснила с грустью в голосе:

— Хорошо, что эти траурные дни пришлись на каникулы, когда в школе нет детей. Не хочется омрачать их юные лица печалью. Она была всеобщей любимицей, как яркое солнышко. Мы помянем её позже, когда рана немного затянется, и это будет менее болезненно. Похороны назначены на завтра, ты придёшь проводить её в последний путь?

— Не люблю этих мрачных ритуалов, особенно после потери Луки, — отказался он, словно от горькой пилюли. — Но у подъезда обязательно буду, чтобы отдать ей дань уважения.

ГЛАВА 18

— Завтра начинается твоя трудовая одиссея, сынок, — провозгласила мать с оттенком торжественности в голосе. — Внимай каждому шороху жизни и будь учтив, словно придворный. Я отбываю в златоглавую на три дня, на рандеву с оптовиками, дабы скрепить печатью важный договор о поставках кружевного соблазна. И не пугайся, коли повстречаешь Жанну. Она — хранительница моего зеленого царства, ибо в делах экзотических флора ты, увы, профан.

— Директриса тоже своего рода диковинка, — усмехнулся сын, не отрывая взора от материнского лица. — Требует тончайшего ухода и неусыпного внимания.

— Вот и прояви всё свое рыцарское усердие, — с нажимом в голосе промолвила Светлана Владимировна. — Она давно грезит о вашей близости, сын мой.

— Мам, как тебе не стыдно толкать меня в этот омут страстей? — изумился сын.

— Нет в этом греха, — доверительно шепнула она, приоткрывая завесу тайны над душой подруги. — Долгое время она томилась в одиночестве, изъеденная хворью. Но теперь ее исцелили, и мир предстал перед ней в иных, радужных красках. О мезальянсе она и не помышляет. Ей лишь жаждет подарить миру дитя, прекрасное, как ты сам. Хотя, уверена, и от законного брака не отворотится. Она осчастливит и тебя, и мне обеспечит безмятежную старость. Не забывай, она купается в роскоши. И мой бизнес — во многом ее щедрая заслуга. Так отбрось же сомнения. Я не пытаюсь завлечь тебя в ее объятия. Я лишь хочу, чтобы ты познал истинное счастье.

— Что ж, приму твои наставления как прелюдию к роману с этой ухоженной богиней. Посмотрим, как распорядится судьба. Она всегда будоражила мои юношеские фантазии. Еще в школьные годы она приковывала взгляды зрелых мужчин. Грациозная, словно пава, с энциклопедическим багажом знаний. С ней можно говорить обо всем на свете, и ее ответы подобны вспышкам гения. Но я всегда робел перед ней, словно школьник у доски.

— Неужели мой мальчик до сих пор хранит невинность? — с сомнением прозвучал вопрос матери.

— Я уже вкусил запретный плод, — поспешил успокоить ее сын. — Даже самые верные мужья, отправляясь на курорт, в глубине души готовы к соблазну. Вино рано или поздно опьяняет, и обстоятельства толкают на скользкий путь. Так что я не ангел во плоти. И в институте не был серым мышонком. Но лишних глупостей старался избегать.

— Мой дорогой, я желаю тебе только добра, — промолвила она, ставя перед ним чашку с ароматным чаем и варенье. — Вспомни поездку в поезде. Это я покупала вам билеты. Путешествие не прошло даром, ведь ты даже удостоился прощального поцелуя. Ты взрослый мужчина, и я не стану навязывать свою волю. Но если в твоей голове есть хоть капля разума, прислушайся к моим советам. Тебе нужно успеть покорить ее сердце, пока не появились другие претенденты.

— А что же они раньше бездействовали?

— Она вела себя иначе, не излучала такого тепла, как с тобой, — объяснила мать. — Твоя бывшая невеста устроила любовный кульбит с Верой Захаровной. Это уже переходит все границы приличия.

— А что у них там произошло? — с интересом спросил сын.

— Подробностей не знаю, но ходят слухи, что муж Марины спит с Верой. Марина вернулась в отчий дом, к дедушке с бабушкой. Жалко ее, такая нежная душа была. Я узнала об этом от покупательницы, которая и понятия не имела, что я знакома с этими семьями. А моя подруга Жанет, будучи в близких отношениях с ними, ни словом не обмолвилась. Это признак истинного благородства — умение хранить чужие тайны.

— Я думаю, ты во многом заблуждаешься, — возразил сын. — Нужно понаблюдать за ней, выждать подходящий момент, а потом уже идти на штурм.

— Глупый, да не нужна ей никакая осада, — наставляла мать. — Если она явится поливать лютики завтра, не избегай ее. Окутай ее лаской и покладистостью. И всё у вас сложится само собой. Помни, как бы она ни кокетничала, жестокости от нее не жди. Она — воплощение мягкости и чуткости. Отвечай ей взаимностью.

ГЛАВА 19

Накануне первого сентября он зашел в школу. Ему хотелось увидеть знакомые лица, сверить курс перед новым учебным годом и избежать встречи с призраком прошлой любви. Встреча с Мариной казалась опасной миной, не сулящей ни радости, ни облегчения. Но избежать ее было невозможно — скоро им предстояло делить одно пространство. Взрослые люди не должны прятаться друг от друга, как школьники.

Он бросил общее «здравствуйте» и спросил, где Марина. Ему ответили, что она с мужем в инвентарной комнате. Он прошел по учительской, от двери до окна, но сердце молчало, не отзываясь на воспоминания. «Значит, здесь больше нет следов моего прошлого, — подумал он. — Уход Гусева выжег всё, когда я бежал отсюда, как из осажденной крепости. Но я намерен работать и не предаваться печалям».

Первое сентября расцвело лентами бантов и ароматом цветов. Учительская сияла от последних приготовлений. Платон ощущал себя чужим под пристальными взглядами. Марина встретила его без удивления, словно давно знала о его новом назначении. Она шагнула вперед, приветствуя его как коллегу. Ему показалось, что ей стыдно смотреть ему в глаза, словно на ней лежала вина. «Что-то случилось, — решил он. — Либо болезнь, либо жизнь подкинула ей проблем».

Её мать, Вера Сергеевна, сначала отвернулась, а потом процедила: «И не мечтай, сегодня ты здесь нежеланный гость. Не обольщайся, погода не курортная».

Он принял ее выпад молча, но по комнате пробежал смешок. Когда тишина вернулась, он парировал: «Вам стоит прислушаться к этому смеху, Вера Сергеевна».

Смех вспыхнул громче, привлекая внимание завуча. Она призвала всех на стадион, где начиналась линейка. Все вышли на улицу, с любопытством глядя на бывшего ученика, вернувшегося в новой роли. Дети выстроились ровными рядами, равняясь под взглядом физруков. Германова провела линейку без пафоса. Она упомянула о кончине Яшиной, представила нового преподавателя математики и литературы — Владимира Сергеевича Платова, который возьмет классы, оставшиеся после ухода учительницы.

После церемонии к нему подошла молодая математичка.

— Римма Львовна Ковалева», — представилась она. — Вы тоже новичок после вуза? Тяжело нам будет, наверное», — сказала она без обиняков.

— Откуда такой скепсис? — — иронично приподнял бровь он. — Никакой опаски, я учился здесь и большинство коллег меня знают. — Вам легче, а мне придется привыкать не только к школе, но и к городу, — оправдывалась она. — Моя родина — Магнитка. Приехала сюда ухаживать за больной бабушкой и нашла работу. Повезло мне, ведь у меня нет опыта.

— А что вы хотели? После института на практике в булочной, а потом в преподаватели? — спросил он с усмешкой.

— Ну что вы такое говорите», — засмеялась она.

Их беседу прервала директриса.

— Владимир Сергеевич, зайдите за мной, представлю классу, который вы будете вести, — сказала она. — А вы, душечка, зайдите к завучу, она расскажет о вашем педагогическом маршруте, — добавила она, обращаясь к Ковалевой.

— Похоже, Жанна ревнует, — подумал он, следуя за директрисой. Она смотрела на молодую учительницу с неприязнью и метнула в его сторону несколько искр. «Пригласить Римму в летнее бистро и посмотреть на ее реакцию», — решил он.

Вдруг она остановилась у двери с надписью «7Б».

— Как коллектив вас принял? — спросила она, прищурившись.

— Без поцелуев, но и без побоев, — усмехнулся он.

— Значит, довольны, — заключила она. — Сегодня уроки сокращены, в шестнадцать жду вас в «Маяке». Там вы быстрее адаптируетесь, чем здесь», — сказала она.

Он огляделся и заявил: — Робость я победил еще пацаном, когда из бинокля с тополя смотрел на женщин в бане.

— Изобретательно, но негигиенично. Там моются не только грации, — ответила она с усмешкой и первой вошла в кабинет физики.

ГЛАВА 20

Он посмотрел на часы — до начала банкета было еще достаточно времени. Присев на скамейку в тенистой аллее, ведущей к кафе, он неожиданно стал наблюдателем. Каждый, кто проходил мимо, словно по нитке, оказывался в поле его зрения. Именно здесь, на этом мимолетном перекрестке судеб, он встретил Марину, уже не Истомину, а Григорян. Она направлялась к центральному входу, полная собранности и целеустремленности. Судьба сделала неожиданный поворот, и она присела рядом, будто повинуясь невидимой силе.

— Что ты сделала со своими волосами? — не удержался он, нарушив тишину.

Она ответила без колебаний:

— Я работаю в спорте, и излишек волос мне ни к чему. Поэтому я выбрала стрижку «гарсон». Это практично.

— А где же твое очаровательное лицо с пухлыми губами и колдовской улыбкой? — продолжал он, не отрывая взгляда.

— Кажется, я ношу маску серости, чтобы отпугнуть навязчивых поклонников. Не волнуйся, я не собираюсь вновь добиваться твоего внимания. Мы просто коллеги. Я слишком порядочна, чтобы посягать на чужое счастье. Посмотри на свою маму — в ней столько блеска и мишуры, что её шарм просто завораживает.

— Может, хватит меня разбирать? — бросила она, бросив на него колючий взгляд. — Лучше расскажи о себе, что нового? Историю того, как ты попал в нашу школу, я знаю наизусть. А если честно, я намеренно вызываю неприязнь у своего нежеланного мужа. Хочу, чтобы Ашотик официально разлюбил меня. Не буду много о нем говорить, но я вышла за него замуж не по своей воле. Это всё Цветкова со своим женихом устроили. Они нас насильно, как скот, поженили.

— Да уж, словно заводную игрушку? — искренне удивился он. — Она разлучила нас, и этим всё сказано. Её коварство не имеет границ.

— Я подозревал что-то подобное, — покачал он головой, вспоминая обрывки догадок. — Тогда я так сильно нервничала, что это отразилось на зрении. И все надежды на олимпийские медали рухнули. Буду честна: твой прошлый союз я вспоминаю как дивный сон, из которого не хочется возвращаться.

— Вот оно что, — криво усмехнулся он. — Оказывается, это ты тревожишь мой организм своими мыслями.

— Я бы, может, и сейчас за тебя боролась. Но одна властная дама сказала мне: «К этому бриллианту не прикасайся, рецидива не допущу. Нарушишь мой приказ — уволю всю вашу родню до седьмого колена». После этих слов воцарилась тишина, пропитанная свинцом. Он не выдержал и тихо хихикнул, затем откашлялся и произнес, стараясь придать голосу легкость:

— Мне кажется, очки мешают тебе увидеть причину всех твоих несчастий. Жила с дедушкой и бабушкой — вот их и надо было слушать. Когда сменила адрес, началась черная полоса. Вернись к той, чью фамилию носишь, и твоя защита будет их защитой. Не понимаю, зачем тебе подчиняться матери?

— Всё из-за жилья, — помрачнела она. — Она решила сблизиться с отцом Ашота, Баграмом, у которого огромный дом в Азове. А свою квартиру оставить нам после свадьбы. Но ничего не вышло. Его отца посадили, ему грозят пятнадцать лет с конфискацией имущества. Арестовали сразу после свадьбы. Ждем приговора. Ашот уверен, что с его циррозом печени отец там долго не протянет.

— Теперь я понимаю, почему у тебя такое скучное лицо, — заметил он.

— Милый Вовка, хочу тебе сказать, что я до сих пор не познала близости с мужчиной, хотя почти год замужем. Ты можешь смеяться, но я до сих пор невинна, и мы спим раздельно, как соседи по коммунальной квартире.

Услышав это, он чуть не упал со скамейки.

— И как же он не удовлетворил свою похоть? — не верил он своим ушам.

— Представь, я вначале на работе поставила себя так, будто мы просто однофамильцы. И он, как тряпка, подчинился мне. Я даже на праздник ему запретила идти. Объяснила, что там женский коллектив, и ему там нечего делать. А матери сейчас не до этого — после твоего сегодняшнего выпада она выпила таблетки и устроила спектакль.

Марина замолчала, и слеза скатилась по её щеке, оставив влажный след. Вытерла её пальцем и горько всхлипнула, спрятав лицо в ладонях. На мгновение ему захотелось её обнять, но он сдержался. Внутренний голос шептал: «Не торопись, нужно время, чтобы убедиться в её искренности. Второй раз нырнуть в омут страсти — значит погубить себя».

— Марина, не стоит плакать, — он дотронулся до её руки, ощутив холод. — Скоро наши коллеги пройдут мимо, увидят тебя заплаканной и подумают невесть что.

— Я уже успокоилась, — она достала платок и промокнула глаза. — Просто нахлынула тоска по себе, по упущенным возможностям. Можно и жизнь свою профукать, размениваясь на чужие мечты. Нет, наверное, мне стоит быть решительнее и развестись с Ашотом. Если маме он так дорог, я подарю его ей. А я давно вернулась к своим старикам, обрела душевное равновесие, но нигде этого не афиширую.

— Вот с этого и надо было начинать, — одобрительно кивнул он. — Только не вини себя за ошибки. Ты была пешкой в игре семьи Григорян. Как я понимаю, Вера Захаровна тоже вышла замуж и стала частью этой паутины?

Она утвердительно кивнула:

— Да, и у меня есть подозрения, что они с Ашотом в интимных отношениях и плетут интриги за моей спиной. Кстати, с сегодняшнего дня она уже не педагог по ботанике, а садовник, орудует лопатой и лейкой. Только не спрашивай меня больше ни о чём, сам узнаешь, когда спадёт завеса тайны.

Он пропустил её слова мимо ушей и продолжил:

— Теперь тебе нужно идти к своей цели, не сворачивая с пути. А им не мешай, пусть наслаждаются своей любовью. Когда освободишься от этих уз, почувствуешь себя заново родившейся. Поговори с дедушкой, он поможет тебе в этой ситуации.

— Нет, он слишком слаб для неё, она его во всем контролирует.

Когда её лицо обрело подобие спокойствия, она встала и, посмотрев в сторону кафе, сказала:

— Пойдем туда, — она показала на кафе. — Я не хочу, чтобы Жанна Васильевна нас видела вместе, ей это ни к чему.

— Почему?

— На публике надо держаться на расстоянии, чтобы не давать повода для сплетен.

И они направились отмечать День знаний, каждый со своими тайнами и надеждами.

ГЛАВА 21

В банкетном зале за длинным столом, словно тени прошлого, сидели лишь пятеро педагогов.

— Все собрались? — Спросил Плутон, с озорством взглянув на Наталью Семёновну Серову, химичку с крашенными волосами и участницу незабываемых луговых гуляний.

— Некоторые струхнули при виде вас, Владимир Сергеевич, — лукаво улыбнулась она. — Но вы ведь главный герой вечера.

— Неужели я такой страшный? — с улыбкой спросил он.

— Вовсе нет, — рассмеялась она. — Просто после ваших возлияний некоторые могут остаться без верхнего гардероба. Или вы забыли, какой фурор вы устроили на выпускном в 1989 году? Тогда я тоже была там.

— Что-то не припомню такого, — сдерживая улыбку, ответил он. — А вот вашу несправедливую тройку в четверти я помню до сих пор.

— Ах, какой злопамятный! — добродушно воскликнула она. — Тогда над нами довлел деспот Гусев. Но давайте не будем омрачать вечер воспоминаниями. Мы здесь, чтобы шикарно отметить День знаний и пообщаться. Остальные учителя уже подъезжают на «Газели» Германовой. Присаживайтесь. Время у нас ограничено — всего до восемнадцати часов.

Через пять минут подтянулись остальные учителя. Но мужчин по-прежнему было мало, и, к облегчению Плутона, не было мамы Марины, чьи взгляды на линейке его раздражали.

Директриса, словно магнит, притянулась к нему. Ему было неловко быть в центре внимания.

«Народ всегда всё извратит, — промелькнуло у него в голове. — Хотя все знают, что я её бывший ученик. Три года под её крылом. А ещё она дружит с моей мамой. Это не скроешь».

Он одним глотком выпил фужер вина и закусил сливой.

— Ты как комета, — прошептала она. — Я надеялась хоть хрусталем позвенеть.

— В горле першит, — перешёл он на шёпот и выпил ещё.

Она одобрительно улыбнулась и отставила бокал.

«Да пусть говорят что хотят, — подумал он. — Она — настоящая красавица. Мы оба свободны и можем позволить себе расслабиться. Любовь слепа и не знает возраста».

Она положила ему щедрую порцию салата:

— Ешь, не стесняйся. Скоро подадут шашлык.

— Здесь так уныло, как в мавзолее, — недовольно заметил он.

— В ресторане это дорого, — поддержала она. — А эта забегаловка принадлежит мужу одной нашей учительницы. Ешь, мама твоя, наверное, уже в поезде. Она хоть что-нибудь тебе приготовила?

— Откуда я знаю? — равнодушно ответил он. — С голоду не умру.

— Если что, я тебе приготовлю, — пообещала она. — Мне всё равно к тебе заходить. А сегодня я тебя провожу и цветы полью.

Заиграла музыка, и некоторые женщины пустились в пляс.

— Пригласи кого-нибудь, — предложила она. — Только не физручку, она на тебя как голодный волк смотрит.

— Отказался бы, — отрезал он. — Не хочу быть павлином.

Она мягко улыбнулась на его отказ. Он повернулся к ней и начал обсуждать варианты ночлега в его квартире.

— Можешь переночевать у нас, мамина кровать свободна, — предложил он. — А то мне придётся диван раскладывать.

— Не переживай, — прошептала она ему на ухо. — Разберёмся, где мне спать.

После танцев подали шашлыки. Затем состоялась шуточная лотерея, в которой директриса выиграла мыльницу. Когда все рассаживались в «Газель», Мария с надеждой смотрела на Плутона, стоявшего с Жанной на улице.

Автомобиль уехал, унося обрывки разговоров и запахи шашлыка. Они, не сговариваясь, пошли к нему домой.

ГЛАВА 22

С легким трепетом она переступила порог квартиры, где не бывала словно целую вечность. Словно тень, скользнув по комнатам, Жанна сразу направилась в лоджию, превращенную в буйствующий сад.

— Давненько я здесь не появлялась, — прошептала она, словно извиняясь перед невидимыми духами этого места. — Обычно мама брала на себя заботу об этом райском уголке.

Обернувшись в поисках его взгляда, чтобы разделить эту мысль, она обнаружила лишь пустоту. Легкая улыбка, как луч солнца, промелькнула на ее губах, и она отправилась на поиски. Едва приблизившись к двери спальни, ее обоняния коснулся знакомый, пьянящий аромат его туалетной воды — тот самый, что кружил голову на последнем банкете. Приоткрыв дверь, она увидела его, полулежащего на кровати с обнаженным торсом. Тяжелые веки прикрывали глаза, а кончик языка едва заметно касался пересохших губ. Опустившись на колени, она коснулась ладонью его горячего лба.

— Вова, плохо себя чувствуешь?

Он открыл глаза, в которых плескалась усталость, и пробормотал вялым голосом:

— Кажется, вино там было отвратительное, — произнес он с притворной искушенностью. — Вроде и не тошнит, но мерзкий осадок тяжким грузом давит изнутри.

— Может, таблетку какую-нибудь дать?

— Лучше коньяк. Он в холодильнике, — попросил он, и в голосе послышалась мольба. — Им я эту бурду вытравлю.

— Совсем встать не можешь?

— Могу, но пока не хочу, — промолвил он с ленцой. — Вот коньячку выпью и взбодрюсь. Не забудь себе рюмку прихватить. И шоколад в вазе на кухне…

Когда она вышла, он принял сидячее положение и тихо пробормотал, глядя в потолок:

— Точно, контакта с ней сегодня не избежать…

Вскоре Жанна вернулась с початой бутылкой и одной рюмкой. Он сделал небольшой глоток прямо из горлышка, словно пират, и налил ей в рюмку.

— Твоя очередь пришла, пей.

Она заглянула в его глаза, ища ответы на невысказанные вопросы, и, увидев лишь благодушие, спросила:

— А нужно?

— Да, и очень. Мне, к примеру, стало намного легче, а значит, и тебе по состоянию души надо подравняться со мной. Ты заметила, мы даже субординацию отбросили за какие-то два часа. Ещё бы стыд потерять и уйти в блаженство…

Она подчинилась его воле и выпила коньяк. В этот миг похотливому Плутону стало абсолютно ясно, что эта женщина ночью будет принадлежать ему.

— Мне нравится, что ты не стесняешься, — сказала она, отбросив кокетство. — И наверняка знаешь, что мне от тебя нужно? — смело произнесла она, бросая ему вызов.

— Ребенок, — без тени смущения ответил он, не отводя взгляда. — Маманя говорила, что у тебя несколько лет была женская болезнь, и поэтому секса у тебя ни с кем быть не могло.

— Я немного подкорректирую Светлану, — обернулась она к нему спиной, играя с его желанием. — Расстегни моё декольте, и всё поймешь.

Он дёрнул за молнию, обнажая ее загорелую спину, словно открывая тайну.

— Видишь что-нибудь перед собой?

— Изящную спину, которую я буду гладить, — прошептал он, и его дыхание опалило ее кожу, и осторожно провёл пальцами по позвоночнику, словно играя на струнах арфы, а затем, дотянувшись до выключателя, погрузил комнату в соблазнительный полумрак.

— Вот именно на моей лопатке и была проблема. Огромный опоясывающий герпес, который не позволял мне иметь близость с мужчинами. Пять лет я мучилась с этой болячкой, чего мне только поначалу не приписывали: и лепру, и псориаз… А съездила недавно на Мёртвое море, и всё как рукой сняло.

ГЛАВА 23

Он осыпал поцелуями её плечо, высвобождая от ткани, и, словно художник, обхватил обнаженное тело, увлекая за собой в мягкий плен матраса, где их дыхание слилось в едином ритме обоюдной страсти.

— Я не ошиблась в тебе, — прошептала она, касаясь его лица шелком своих волос. — Чувствовала, что в этом танце тел мы будем взаимно щедры, делясь сокровенным пламенем. С тобой я словно попала в эротическую сказку. Но… теперь нам все же стоит вернуться к реальности и обсудить наше поведение в школе.

— Зачем? — удивился он. — В этом вихре чувств не место для приземленных разговоров. Обыденность подождет до «большой перемены». Сейчас я хочу лишь тонуть в тебе, — и он вновь погрузился в ее объятия. И этот чувственный сеанс продолжался, пока капли пота не застилали ему глаза, словно пелена восторга.

— Никогда бы не подумала, что мой новый преподаватель окажется таким страстным, — прошептала она, задыхаясь, — настоящим героем любовного романа.

В этот миг он лишь молча вытирал лицо полотенцем. Закончив, он изрёк:

— Мужская сила расцветает от женщины. Чем она пленительнее, тем большую мощь ей отдает мужчина. А ты… ты великолепна! Теперь я знаю наверняка: ты та муза, к ногам которой складывают мир, и где не ищут утешения на стороне.

Она лежала на спине, лениво поглаживая его плечи. — А я знаю, что истинная сила мужчины не в бицепсах, а в неутолимой жажде, — она взглянула на часы, висевшие на стене, и вздохнула. — Утро уже стучится в дверь. Давай все-таки вернемся к нашему разговору. Пойми, я не просто учительница, я — директор.

Он сел, удобно облокотившись, чтобы видеть ее лицо, и прямо сказал:

— Если боишься пересудов, будем играть роли на публике — вежливость и солидность. Никаких пылинок с плеч, никаких двусмысленных взглядов. Не волнуйся, я не допущу, чтобы тебя скомпрометировали.

— Плевать, что подумают коллеги, — резко ответила она. — У меня среди них лишь одна настоящая подруга — Вера Сергеевна. Но она сейчас далека от морали, отбив молодого мужа у собственной дочери. Я отдалилась от нее, потому что она не желает слышать мои наставления. Ирония судьбы… теперь я сама оказалась в ее шкуре. Как я буду смотреть ей в глаза, если она узнает о нас?

— Заткни рты сплетникам Сергеем Филипповым, — посоветовал он с усмешкой.

— Сергеем Филипповым? Невероятно, но как? — она посмотрела на него с любопытством. — Расскажи им историю о том, как его первая жена сбежала в Америку, а вторая была на тринадцать лет старше. И ничего, прожили вместе до самой старости.

— Да, но у нас нет их супружеского статуса.

— Не знаю, как у тебя, но после этой ночи я уже мысленно стою одной ногой во дворце бракосочетания.

— Погорячился, дорогой, — улыбнулась она.

Он навалился на нее, осыпая лицо поцелуями, и, наконец, прошептал:

— Ты божественно прекрасна! Если хочешь осчастливить себя и начинающего педагога, беги со мной в ЗАГС. Не упусти этот космический шанс, он уже в твоих руках. Со временем ты будешь благодарить себя за это решение.

— А что скажет Света? — вырвался у нее взволнованный вопрос.

— Мама будет приятно удивлена, когда вернется из столицы. Ведь по сути, именно она дала мне шанс встретиться с тобой. И я благодарен ей за это, ведь сегодня я познал всю красоту естества.

— Знаешь, Владимир, — она оперлась на локоть, — твоя школьная кличка совсем не соответствует твоему пылкому сердцу. Помнишь, я говорила одному мальчику: «Вова, Плутон — это ледяная планета, там нет жизни. Но твоё сердце горячее, не дай ему остыть. Согревай людей своим теплом». И ты внял моим словам, согрел меня так, словно я оказалась в жерле вулкана. Думаю, я приму твоё предложение.

— А я ускорю наш союз, — пообещал он, — тем более, что тогда я получил флажок лидера.

ГЛАВА 24

Второе сентября, вторник. После четырёх уроков они, словно нырнув в омут решимости, подали заявление в ЗАГС. А затем зашли в кафе, чтобы скрепить волшебство момента чашкой кофе.

— Ты представляешь, я вроде не здесь, — прошептала она, — будто заняла чужое место, и тебя вот-вот отнимут.

— А я после нашей ночи живу в сказке, — отозвался он, — и если ты пожелаешь, мы можем приблизить венчание нашей мечты. Не нужно красться по жизни в страхе, это прямой путь к инфаркту. — Он положил свою ладонь на стол перед ней. — Возьми её, прижми к щеке и скажи: «Нежная ладонь, отныне ты принадлежишь только этой щеке».

Она одарила его лучезарной улыбкой и, словно повторяя заклинание, произнесла его слова, а затем шаловливо прикоснулась его ладонью к своим губам.

— Вот и всё, считай, что мы прошли предварительную регистрацию в царстве любви. Больше не бойся ничего. И знай, какие бы сплетни ни плелись в нашей школе, через десять дней мы утрём нос всем завистникам. Пусть лопнут от злости.

— Нам же назначили на двадцать шестое? — встрепенулась она, словно от внезапного пробуждения.

— Не волнуйся, сейчас я зайду и ускорю процесс, а ты жди меня здесь. Никуда не уходи, моя мечта.

И действительно, через пятнадцать минут он вернулся, сияя, с новой датой в руках.

— Ну вот и всё, двенадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто седьмого года мы станем мужем и женой, навеки переплетя наши судьбы.

Она зарделась от волнения и прикрыла лицо салфеткой, словно скрываясь от напора счастья. — Прости, я так реагирую на сильные эмоции, — произнесла она, скомкав свою бумажную маску в кулаке.

— Тогда я имею полное право показать тебе наше будущее гнёздышко, — загадочно улыбнулась она. — Сводить на экскурсию в обитель, где до этого не ступала нога ни одного мужчины, кроме моего брата.

— В общих чертах я знаю, какой пентхаус ты имеешь, — ответил он, стараясь скрыть восхищение.

— Ну уж прямо скажешь, — ухмыльнулась она. — Всего лишь трёхкомнатная квартира в сталинском доме, которую переделал брат. Он подарил её мне, а сам теперь живёт в элитном доме на Якиманке. Так что ловим такси и едем на улицу Чапаева, к дому «Электротовары».

Через пять минут они стояли у подъезда. Поднялись на второй этаж, и она подвела его к массивной бронированной двери.

— Уже эти врата дают понять, что жилище непростое. Квартирным ворам здесь нечего делать.

— А здесь у меня самый частый гость — Светлана Владимировна Платова. С ней приятно общаться и получать литературные советы, которые мне необходимы. Я тебе не говорила, но я в последнее время увлеклась литературным творчеством. Это дело такое увлекательное, вряд ли я его брошу. — Она открыла замок и впустила его внутрь. Он был очарован убранством квартиры, но больше всего его поразил старинный рояль, стоявший в зале.

— Ты играешь на нём? — спросил он, кивнув на инструмент.

— Нет, конечно, — ответила она, качая головой. — Квартира была куплена вместе с ним. Инструмент старый, девятнадцатого века. Можно было, конечно, избавиться от него, но зачем? Вдруг мы с тобой дуэт организуем, — засмеялась она и спросила: — Ну как тебе наша обстановка?

— Безукоризненно! Я в восторге! — воскликнул он. — Но мне бы хотелось подольше осмотреть спальню, и не только осмотреть, но и провести опрессовку спального места.

Она устало улыбнулась и произнесла:

— А ты не устал после активной ночи на твоём диване?

— С такой женщиной, как ты, усталость превращается в блаженство, — ответил он. — Так что иди стели постель, и мы снова окунёмся в омут наслаждений.