Бесплатный фрагмент - Пленница бога

Все права защищены.

Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись или другие электронные, или механические методы, без предварительного письменного разрешения издателя.

История, имена, персонажи и происшествия, изображенные в этой постановке, вымышлены. Никакая идентификация с реальными людьми, живыми или умершими, местами, зданиями и продуктами не предполагается и не должна подразумеваться.

Глава 1

Дарина, 23-й год н. э.

Наши создатели не скрывают, зачем нас сотворили. Им нужны были развлечения, веселье, утехи. Для них это забава, для нас, обычных людей, — мучительная пытка. Но мы поклоняемся им, потому что альтернатива куда хуже. Они — наши боги, наши демоны, наши хозяева. В их холодных, отстранённых сердцах мы никогда не будем равными. Всё, что нам остаётся в этой жалкой жизни, — выбрать бога, которому мы будем поклоняться издалека, и молиться, чтобы никогда не встретиться с нашими создателями. Ибо нет участи страшнее, чем привлечь взгляд бога.

Если это случится, твоя история не закончится счастливо. Поэтому в нашем мире мы прячемся от тех, кому поклоняемся. Наше поклонение — это страх. В мире идолов света и тьмы мы, смертные, лишь пытаемся выжить.

Мало кто знал мою тайну, но она уже стоила жизни близкому мне человеку. Кажется, что одна жизнь — это немного, но как измерить ценность жизни матери?

Иногда, стоя на узкой тропинке к нашей старой, пропитанной солёным морским воздухом избе, я смотрела на причал и вновь переживала тот момент. Сегодня не было исключением. Я смотрела на скрипучий причал и заново ощущала худший миг своей жизни. Мама, раненная прямо передо мной, стала живым щитом, призванным защитить меня — её проклятие. С её последним вздохом я стала обузой для старшего брата.

Я перевела взгляд на рынок в самом сердце нашего маленького городка на острове Малая Муксалма, что в архипелаге Соловецких островов. Я ненавидела первую субботу месяца. В этот день деревня становилась многолюдной, а в разгар весны это было последнее, чего хотелось. Из моего укромного уголка в тени всё выглядело не так уж плохо, но вонь потных тел после утренней работы могла свернуть молоко. Воздух дрожал от жары и влажности, и даже лужи после вчерашней грозы, горячие, переливались радужными полосами масла и жира. Где-то там, в толпе, был мой брат Владимир. Смотрел ли он когда-нибудь на причал, как я, и вспоминал ли тот жестокий взмах меча, унёсший жизнь нашей матери? Или её образ уже растворился в смутной массе морских путешественников и торговцев?

Каждый год сотни торговцев посещали нашу бухту. На Малой Муксалме добывалась самая крупная рыба. Но в тот день, когда погибла мама, причал был полон моряков, торговцев и пиратов, и они унесли с острова не только морепродукты. Пятнадцать лет лишь усилили печаль и горе. Я должна была что-то чувствовать. Должна была всё ещё оплакивать её. Но, несмотря на это, я не могла. Поэтому я притворялась. Всю жизнь я притворяюсь: что я не чудовище, что мой брат не боится меня, что я не позволила своей племяннице плавать одной в море на её седьмой день рождения, не беспокоясь, увижу ли я её снова. Я притворялась, что мне не всё равно, потому что должна была. Потому что меня должно было волновать.

Но как бы я ни боролась, я не могла чувствовать себя нормальным человеком. Тьма внутри меня жила так долго, что я стала называть её… собой… Чудовищем.

Чудовище было похоже на меня. У него были такие же каштановые волосы и глаза — фиолетовые, острые, словно расколотый александрит. Но чудовище было пустым и жестоким. Чем сильнее становилась скука, тем яростнее оно рвалось наружу, чтобы поиграть. А скука на этом острове была неизбежна.

Жизнь на Малой Муксалме не давала ничего, кроме удалённости от богов. Я должна была быть за это благодарна — так говорила мама. Нет большего дара, чем жить вдали от света наших богов. Из немногих воспоминаний о ней это было самым ярким. Я прокручивала его в голове каждую ночь, ловя себя на мечтах о чём-то большем, чем домашние дела и работа.

Я напоминала себе об этом, подметая дорожку к нашей скрипучей избе. Мой взгляд должен был быть прикован к работе, но я смотрела на мерцающий горизонт за морем. Затем подняла глаза к темнеющему небу и вдохнула влажный воздух надвигающегося шторма. Ветры сменились с юга, предвещая долгое жаркое лето, которое пронесётся над островом, как горящий фитиль. И новые штормы.

Я снова посмотрела на горизонт. Если приглядеться, сразу после рассвета можно было заметить слабый силуэт соседнего острова, танцующий над водой. Но рассвет давно миновал, и теперь я видела лишь тонкие розовые и красные оттенки заката. Тот остров мало отличался от нашего. И всё же я иногда гадала, какая там жизнь — рядом с богами. Оцепенев, я посмотрела на свои бледные руки, сжимавшие треснувшую метлу. Не думай об этом.

«Чем дальше от богов, тем лучше», — твердила я себе. Возможно, однажды я перестану бояться себя и поверю в себя. Ведь я действительно себя боялась. Моя тайна, которую я должна была скрывать.

— Дарина! — знакомый скрипучий голос вырвал меня из раздумий. Мои плечи напряглись, пальцы крепче сжали метлу. На костяшках проступили белые пятна.

— Дарина, ты где?! — снова крикнула она так громко, что чёрная ворона, сидевшая на заборе у избы, вспорхнула и полетела к причалу. Я смотрела, как она улетает, мечтая улететь вместе с ней. Сбежать от многого, но сейчас — от неё, от невыносимой жены моего брата.

Вздохнув, я уронила метлу и протиснулась в избу. Несмотря на дневную жару, внутри всегда было холодно, а морская влага пропитывала стены.

— Что тебе нужно, Купава? — рявкнула я, захлопнув дверь ногой.

Мой раздражённый взгляд упал на Купаву, стоявшую на коленях у уменьшающейся кучи дров. Её седеющие волосы были небрежно собраны в тяжёлый пучок, который сползал на круглое лицо. Жена моего брата не была красавицей, но дело было не в этом. Проблем с ней у меня хватало. Купава окинула меня взглядом с ног до головы, с явной насмешкой, и хлопнула мясистой рукой по корзине для дров.

— Ты сегодня не набрала дров? — язвительно спросила она.

Я скрестила ноющие руки на груди.

— Очевидно, Купава, нет, — ответила я, сдерживая несколько недобрых слов. Мы с ней и Владимиром договорились, что в присутствии их сына будем держать себя в руках и не подавать плохой пример.

В прошлый раз, когда мы с Купавой поссорились, дело дошло до рукоприкладства. Если нам приходится жить вместе, нужно находить способы терпеть друг друга.

— Ну, не знаю, что подумает твой брат, — бросила она.

Властимир, мой храбрый и добрый племянник, посапывал на полатях у печи. Только из-за этого в ядовитом тоне Купавы сквозило лишь лёгкое презрение.

— Мой брат, вероятно, спросит, почему боги послали ему такую жену, — с сарказмом ответила я, пожав усталыми плечами. — Ты весь день ничего не делаешь и не собираешься делать ночью. Все на этом острове прекрасно совмещают работу и домашние дела. Почему ты не можешь?

Именно это больше всего раздражало в Купаве. Она считала, что имеет право ничего не делать, хотя причин для этого не было. Она не родилась в богатой семье и не была предназначена для великих дел. Боги, мы жили на самом маленьком острове архипелага! И всё же она цеплялась за свою мнимую значимость.

— Быть молодой матерью непросто, Дарина, — отрезала Купава, оттолкнувшись от половиц. Её тонкие, потрескавшиеся губы скривились в уродливой гримасе. — Это самая тяжёлая работа. У меня не всегда есть время на поручения, так что тебе придётся их выполнять.

Возможно, она была права. За Властимиром было непросто уследить — любопытный и активный малыш. Но я не была ни матерью, ни женой, а выполняла и то, и другое, и даже больше. И всё же она опять повторяла эту фразу — «молодая мама»…

— Властимиру четыре года, он не младенец, — огрызнулась я, сжимая кулаки. — Я и так делаю большую часть твоих домашних дел, присматриваю за твоим ребёнком и работаю. Всё, что от тебя требуется, — сходить на рынок за дровами и едой. Никто не просит тебя рубить дерево, Купава.

— Работа! — она издала хриплый звук, похожий на треск коры в мороз. — Певица — это не работа, Дарина. Это грязное увлечение, которое гарантирует, что ты никогда не выйдешь замуж на этом проклятом острове.

Может, поэтому она меня и ненавидела? Не столько меня, сколько мою работу. Но мне не было стыдно. Несколько вечеров в неделю я пела в постоялом дворе или на редких полуночных гуляньях. Увидев, как ухмылка Купавы сменилась чем-то более мрачным, я убедилась: она ненавидела меня за мою работу.

Я пожала плечами.

— Не все мечтают о замужестве, — сказала я и повернулась к ней спиной.

Но, собираясь выйти, я замерла от слова, которое она пробормотала:

— Мырзек.

Я стояла, глядя на щели в двери. В горле застрял ком, я задыхалась от ярости и боли. Она назвала меня мерзостью. Слово, которое никто из нас не должен был произносить на языке богов. Купава рисковала моей жизнью, сказав это. Она могла раскрыть мою тайну — ту, ради которой умерла моя мама, защищая меня. Купава словно плюнула ей на могилу.

Я медленно обернулась, посмотрев на неё через плечо. Моя ярость отразилась на каменном лице.

— Если ты ещё раз произнесёшь это слово, я отрежу тебе язык во сне и скормлю его свиньям, — прошипела я.

Лицо Купавы побелело, и я смотрела на испуганный призрак женщины. Неважно, выполню ли я угрозу. Она поверила. Это было главным.

Но не успела я повернуться к двери, как она распахнулась, и вошёл мой брат. Я отпрыгнула, чтобы его массивное тело не сбило меня с ног, и ударилась о стену. Купава ахнула, страх всё ещё дрожал на её бледном лице.

— Боги, Владимир! Что с тобой? — вскрикнула она, её голос дрожал от гнева. — Властимир мог быть у двери! Ты мог его сбить…

Владимир проигнорировал её, его лихорадочный взгляд нашёл меня. Я почувствовала, как сердце ухнуло в желудок. Я знала этот защитный взгляд. Что-то случилось.

— Судно, — сказал он, тяжело дыша. — Чёрные паруса идут к нам.

Я прислонилась к стене, напряжение сковало тело. Выглянув в пыльное окно, выходившее на пристань, я увидела беспарусное судно, длиной не менее семнадцати метров, извивающееся на горизонте.

— Боги, Владимир, ты чуть не напугал меня до смерти, — я закатила глаза, прижав руку к бьющемуся сердцу.

Но Владимир не успокаивался. Он схватил меня за плечи и встряхнул, в его глазах сверкало волнение.

— Чёрные паруса, Рина, — прорычал он.

Рина — так он звал меня, когда нервничал или беспокоился.

— Моряки без документов. На этом судне могут быть отроки.

Я выдохнула. Отроки — рукотворные дети одного из богов.

— Не будь таким подозрительным, Владимир. Насколько нам известно, через наш остров проходит множество отроков, они просто не афишируют себя. Как и я.

Купава выпучила на меня глаза. Я легко читала её страх: она боялась, что я расскажу Владимиру, как она меня назвала. Тогда её ждали бы неприятности.

Я почти сделала это — просто чтобы увидеть, как она будет извиваться. Но не успела. В дверь постучали. Стук, который я узнала бы из тысячи.

— Мила! — взвизгнула я, обогнув брата.

Владимир не остановил меня, когда я распахнула дверь. Прохладный воздух ворвался внутрь вместе с сияющим овальным лицом. Кудрявые пшеничные волосы вились вокруг знакомых черт, голубые глаза сверкали ярче утреннего моря. Мила быстро вошла в избу и оглядела её.

— Судно пришвартовывается! — взвизгнула она, хлопая в ладоши.

Я почти видела искры возбуждения вокруг её стройной фигуры.

— Владимир тебя опередил, — ухмыльнулась я, закрывая шаткую дверь.

Её лицо на миг помрачнело, затем она снова оглядела избу. Взгляд остановился на окне, где тени судна приближались к острову.

— Владимир? — уныло произнесла она, повернувшись ко мне.

— Он говорит, что судно идёт без парусов, — добавила я, глядя на хмурое лицо брата.

Мила смотрела на меня, и я ненавидела этот взгляд — будто в моей голове чего-то не хватало. Затем она широко и хитро улыбнулась.

— Парусов нет, — подтвердила она.

Отсутствие парусов означало, что судно вне надзора дружины — загадочная смесь пиратов, моряков и каперов. Возможно, на остров высадились даже нелегальные рыбаки, а это сулило разврат и деньги.

— Госпожа Лучезара изменила наш график, — сказала Мила. — Сегодня вечером мы работаем на вечернице.

Когда суда приставали к нашему острову, мы устраивали полуночные гулянья. Не из гостеприимства — ради торговли и денег, которые можно было выжать из путешественников. Я любила вечерницы. Но мои губы сжались.

— Как певицы или…

— Как вдохновительницы, — Мила показала ямочки и подмигнула. Я вспыхнула, как фонарь в ночи, улыбнувшись до ушей. Ни пения, ни разливания напитков — нам будут платить за веселье. И подумать только, Купава осуждала мою работу!

Купава что-то шепнула Владимиру, подтянув Властимира к себе. Должно быть, он проснулся, когда брат ворвался в избу, или мы с Милой разбудили его своим ликованием. Но Владимир взял слово:

— Если ты сегодня работаешь на вечернице, не возвращайся домой. Останься у Милы или переночуй в бане во дворе.

Я закатила глаза.

— Как будто я закончу до восхода солнца.

Даже если на судне скрывается отрок и он каким-то образом узнает, что я умею, мой племянник и его излишне опекающие родители будут в безопасности. Кровь, что прольётся на берегу, будет моей.

Жить на этом изолированном острове, с одной деревней и одним лесом, было тяжело. Суда у причала были единственным развлечением. Новые лица, бродящие по деревне под выпивку, музыку и украденные поцелуи, дарили мимолётное счастье.

Мила схватила меня за руку, привлекая внимание. На её лице снова появилось мрачное выражение.

— О чём ты опять думаешь? — её голос был тих, как посапывание Властимира у печи.

— Владимир, — ответила я, лениво указав на брата.

Она печально вздохнула, затем заставила себя улыбнуться.

— Встретимся на работе, — решила она. — А тебе пора в баню. — Она обнюхала меня и скорчила гримасу, от которой я улыбнулась. — И хорошенько помыться.

Фыркнув, я помахала напряжённой троице у печи и позволила Миле утащить меня в центр острова.

Глава 2

К тому времени, как из оживлённой деревни и многолюдного причала донеслась музыка, мы с Милой были готовы. В примерочной одна из девушек заплела мои каштановые волосы в тонкие косы, перевивая их фиолетовыми лентами. Теперь мой полуизысканный образ был готов к прикосновениям чужих рук.

Госпожа Лучезара нарядила нас в чёрные юбки с низкой посадкой, украшенные звенящими поясами с монетами на бёдрах, и чёрные сандалии с такими тонкими подошвами, что мы могли бы подкрасться к богу, если бы не звон монет. Открытые кофты на бретелях, сотканные из шёлка, слишком плотно облегали грудь, а их обрезанные края обнажали соблазнительные животы. Я занервничала, заметив тёмные тени острова за пыльным окном примерочной.

Позади меня Мила возилась со своими непокорными светлыми кудрями, вьющимися, словно дикие лесные кошки.

— Как там вид? — пробормотала она, пока госпожа Лучезара завязывала лямки её кофты.

Улыбка тронула мои губы.

— Суетливо и темно, — ответила я, чувствуя, как в мои фиолетовые глаза закрадывается озорство.

— Сегодня вы здесь, чтобы завлекать, — напомнила госпожа Лучезара. — Развлекайте их, щекотите их фантазии, а когда они будут готовы, отправляйте к нам.

Я кивнула, бросив взгляд в окно. Сегодня мы с Милой — соблазнительницы. Будем танцевать, смеяться, а затем направлять добычу в дом развлечений госпожи Лучезары на холме, где есть всё: от тёмных игровых комнат до укромных спален наверху. Это было не для меня. Мне нравился азарт погони, но скука быстро одолевала, как только добыча попадалась.

Помните, что я говорила о скуке? Я не могла выпустить Чудовище наружу. К тому же резкий запах опиума в заведении госпожи Лучезары душил меня.

— Дай взглянуть на тебя, — скомандовала она.

Я повернулась, прижав руки к бокам. Госпожа Лучезара осмотрела меня с привычной тщательностью: узоры, нарисованные краской на моих руках, губы, покрытые красным бальзамом, глаза, подведённые чёрным карандашом. Она даже понюхала мои руки, проверяя, перебивают ли мыло и духи слабый запах морепродуктов. Торговцы мылом нажили на нас целое состояние.

Удовлетворённая, она отправила нас в деревню с бутылками сикеры и скрученным табаком для трубок. Но я не собиралась работать в полную силу. Небо, расписанное тёмно-синими завитками и сверкающими звёздами, обещало волшебную ночь. Ночь, которую я запомню навсегда.

В темноте над головой хлопали вороньи крылья, напоминая старые простыни, что я вешала сушиться у избы. Каждый их тяжёлый взмах звучал как раскаты грома. Удивительно, что никто, кроме меня, не замечал их за быстрыми ритмами деревенских барабанов.

Думаю, только я обращала внимание на ворон. Они мне всегда нравились.

Я стояла с темноволосым пиратом, когда небо разорвала гроза, спугнув последних птиц. Уголок моего рта опустился, когда яркие вспышки фейерверков взорвались над головой с громовым грохотом, рассыпая ослепительные искры.

— Не любительница потешных огней? — спросил пират, подняв на меня янтарные глаза. — Мы привезли их специально. Наш подарок вашему острову за тёплый приём.

Фейерверки складывались в белые и красные лилии. Я сделала глоток сикеры из бутылки, которую мы делили, — дешёвый крепкий напиток, способный свалить с ног. Он обжёг горло, но я запила горечь ещё одним глотком.

— Не совсем, — кашлянула я. — Они не сравнятся с настоящим небом и звёздами. Зачем прятать подделками настоящую красоту?

Пират забрал бутылку. Пока он пил, его любопытный взгляд скользил по моему лицу. Даже в молчании озорство прилипало к его грязно-карим глазам.

— И шумные, — добавила я, чувствуя жар на щеках. — Распугали всех птиц. Это немного жестоко.

Он улыбнулся и поставил бутылку на скамью рядом.

— Настоящая жестокость — упустить такой момент, — сказал он, указав на нас, а затем на звёздное небо.

Фейерверки превратились из лилий в кровоточащие сердца и идеально круглую луну. Звёзды и луна были фальшивыми, но их свет — нет. Белый лунный свет озарил остров, высветив каждый тёмный уголок, где прятались поцелуи и ласки. Я засмеялась, заметив, как из-за пустого рыночного прилавка выбралась полураздетая пара.

— Значит, разговоры для тебя — пустая трата времени? — бросила я вызов, снова глядя на пирата.

Он улыбнулся слишком нежной улыбкой и прислонился к высокому пню, едва не опрокинув бутылку локтем.

— Если мгновение тратится не на поцелуи, кувыркание в постели, убийство или воровство, это ужасная трата.

Я едва сдержала смех, лишь ухмыльнувшись и покачав головой. Пираты взывали к Чудовищу. Они говорили с ним, а не с той «я», которой я притворялась.

— Сегодня я не в настроении убивать или воровать, — сказала я, нервно потянувшись к бутылке. Одно неверное движение — и вся работа пойдёт насмарку. — А если решу покувыркаться, мне нужно знать пирата-убийцу хотя бы день.

— Тогда поцелуи? — его улыбка защекотала мой живот. Или это была его скрытая жестокость? Он даже не вздрогнул, когда я назвала его убийцей.

Я задумалась, каково быть таким свободным, чтобы не скрывать, кто ты есть. Пираты и вороны могут летать и плавать без оглядки.

Отогнав эту мысль, я глотнула сикеры. Отняв бутылку от губ, я сдавленно кашлянула и предложила ему.

— Кстати, меня зовут Каспар, — сказал он, поднеся бутылку к губам, но не отпив. Его мерцающие глаза смотрели на меня, словно звёзды. — Теперь можем поцеловаться?

— Пожалуйста, — усмехнулась я. — Как будто мне важно твоё имя.

Его смех заглушили внезапные крики:

— Есть один! Я нашла ещё одного!

Я подняла глаза, когда три тени скатились с холма, направляясь к нам. Прищурившись, я шагнула к скамье. Яркие вспышки фейерверков угасали, оставляя белые пятна перед глазами.

— Дарина? — девушка впереди помахала рукой.

Я облегчённо выдохнула, узнав Милу и двух других девушек из заведения госпожи Лучезары. Но облегчение сменилось тревогой, когда я заметила в её руке красную ленту.

Я знала эту игру, но она мне не нравилась.

— Мила, — огрызнулась я, когда она, пошатываясь, остановилась рядом с Каспаром. — Отойди…

Поздно. Она схватила его лицо и притянула для поцелуя — слишком страстного для мощёной тропинки между деревней и берегом.

Каспар замер на секунду, затем обвил её талию и прижал к себе.

Мой рот скривился, глядя на них в объятиях прямо передо мной. Он не был подходящей мишенью для их игры. Две другие девушки, пришедшие с Милой, знали это и неловко переминались поодаль. Одна из них пробормотала «прости» и, развернувшись, умчалась с подругой искать новых жертв.

Что я могла сделать с их извинениями? Не перемотать же время назад. Не вернуть начало ночи, чтобы выбрать другую цель.

Игра называлась «Ленточки и поцелуи». У всех, кто работал у госпожи Лучезары, были ленты, которые мы раздавали всю ночь. Мужчины с фиолетовой лентой принадлежали мне. Но я ещё не обвязала Каспара.

Всё время и силы, потраченные на него, пропали даром. Мила накинула на его шею голубую ленту, и теперь он в её списке. Госпожа Лучезара подумает, что это Мила проделала всю работу, хотя она лишь украла сливки с моего пирога.

Мои глаза вспыхнули гневом.

— Он мой, — прошипела я.

Мила была слишком занята, чтобы услышать. Я шагнула вперёд и схватила их руки, словно тисками, готовая разорвать их…

Ошибка. Мне не стоило к ним прикасаться. Особенно к нему.

Я вскрикнула от удивления. Мила подавилась криком и отшатнулась.

Каспар не был пиратом.

Его кожа вдруг засияла. Сияние померкло, но успело проникнуть в меня. Ошеломлённая, я наблюдала, как оно извивалось по моей руке, вдоль ключицы, а затем устремилось к Миле, вливаясь в её кожу.

Я украла силу Каспара. Своим прикосновением я вытянула его дар и передала его Миле через себя. Владимир был прав. Мне стоило остаться дома. Сохранить жизнь.

— Отрок, — прошептала Мила, глядя на Каспара с недоверием.

Он выглядел таким же потрясённым, как мы.

У меня не было выбора, кроме как бежать от него как можно дальше. Это то, от чего умерла моя мама, защищая меня. Никто не должен знать, кто я. Похитительница силы и дара. Особенно отрок, дитя бога.

Я сильнее сжала запястье Милы. Её кости скрипнули.

— Беги! — закричала я.

Глава 3

Сапоги стучали по камням, догоняя нас. Мы с Милой мчались по тропинке к берегу. Позади Каспар кричал своим товарищам. Вскоре нас преследовала полудюжина его людей.

Я не могла позволить им нас поймать. Моя жизнь оборвётся, как жизнь матери. Я была мырзеком, мерзостью, человеком с запретным даром, которым владели только боги и их дети — отроки. Такие, как я, не были нормальными. О нас почти никто не знал — настолько, что нас нельзя было назвать даже редкими. Меня уничтожат за то, что я не могу контролировать.

Я бежала быстрее, чем могла вообразить, таща Милу за собой. Наши сандалии не были созданы для бега, тем более по каменистому берегу.

Мы выскочили на пляж. Не прошло и секунды, как Мила вскрикнула — острый камень рассёк ей ногу. Она рухнула на камни. На миг я заколебалась. Помочь ей — значит рисковать быть пойманной. Это может стоить мне жизни. Но если оставить её, она укажет им на мою избу. Хотя бежать домой я не собиралась — слишком очевидно и глупо.

Мои колебания стоили драгоценных секунд. Сдержав стон, я схватила Милу за плечи и подняла на ноги. Мельком взглянув поверх её головы, я увидела Каспара и его товарищей в нескольких шагах от нас.

— Давай! — прошипела я, заставляя её бежать по камням.

— Бегите вокруг! — приказ Каспара прогремел над берегом, зажигая во мне искру надежды. Вдруг кто-то услышит и придёт на помощь? Пусть жители острова не любили меня, мы были одним целым, и они не оставят нас.

Мила думала так же.

— Помогите! — кричала она, задыхаясь. — Кто-нибудь, мы внизу…

Громкий хруст. Крупный мужчина сбил её с ног. Я почти остановилась. Но Мила не была их целью.

— Не она! — голос Каспара гремел, как фейерверки. — Другая! Хватай другую!

Мои ноги никогда не двигались быстрее. Я мчалась по берегу, уклоняясь от острых камней и ям. Каштановые волосы хлестали по лицу, словно ледяной ветер, но я не чувствовала холода. Только стук сердца в ритме деревенских барабанов. Я свернула вправо, к кустарнику, ведущему в лес.

Домой нельзя. Отрок и его команда последуют туда, и кто знает, что они сделают с моей семьей? Лес — мой единственный шанс.

Кусты приближались, и с ними росла надежда. Но тяжёлое тело врезалось мне в бок, сбив с ног. Взрыв боли пронзил висок — должно быть, я ударилась о камень.

Я застонала, пытаясь перевернуться. Мясистые руки схватили меня за плечи и рванули назад. Всхлип застрял в горле. Зрение помутнело, но я различила силуэты. Мускулистый мужчина с бородой, сбивший меня, возвышался надо мной, его лицо искажала злоба. Тени скользили вокруг, но Каспар выделялся на фоне ночного неба. За его спиной насмешливо подмигивали звёзды.

Сознание слабело. Я изо всех сил боролась со сном, но он побеждал. В глазах Каспара всё ещё горели трепет и восхищение. Он изучал моё лицо сверху вниз. Он не был моряком, как и другие тени.

Судно у острова не везло моряков, каперов или пиратов. Всё было хуже. Они были сосудами богов — отроками и идолопоклонниками, исполнителями их воли. Они разорвут меня за то, кто я есть.

Мой разум отключался быстрее, чем они могли причинить вред. Вдалеке раздался крик — моё имя.

— Мила… — выдохнула я.

Это было последнее, что я успела, прежде чем ночь поглотила меня.

***

Я очнулась в клетке из ржавых прутьев. Внизу, на двухмачтовом судне, с деревянных панелей капала вода. Воздух был холоднее самых диких ветров на острове. Всё, что у меня было, — ночной горшок с крышкой и грубое одеяло, царапающее кожу и вызывающее сыпь на руках. Пол покачивался в ритме плывущего судна.

Сначала я глупо подумала, что мне повезло остаться в живых. Но потом поняла: это не повод для радости. Судно отроков и их покровителей везло меня в последнее место, куда я хотела попасть.

Асия. Земля богов.

Искра ужаса пробежала по телу, до самых скрюченных пальцев ног. Не от холода. Отроки сами по себе были зловещими созданиями, которых следовало избегать. Дети богов. Рукотворные, грозные и могущественные.

С того дня, как отрок убил мою маму, я их боялась. Возможно, я не так хорошо их избегала, но страх навсегда поселился во мне. Я запомнила тот день, когда он въелся в моё сердце.

Я была маленькой, грязной девчонкой, одежда промокла от игр в пенистом море. Два судна стояли у длинного деревянного пирса. Мама слишком долго разговаривала с моряком. Она велела мне ждать на берегу, но темнело, я замёрзла и хотела познакомиться с торговцами. Иногда у них были шёлковые ткани и ленты.

Собрав несколько красивых ракушек, я побежала к маме. Она торговала с мужчиной с добрыми глазами и чёрной лентой на запястье — знаком женатого человека. Возможно, у него были дети. Возможно, он поторгуется со мной.

Папы у меня не было. Мама однажды сказала, что отцы — как пыль: повсюду, но бесполезны. Я не грустила об этом. Споткнувшись у маминых ног, я посмотрела на торговца.

— Что я могу получить за это? — спросила я, протянув ладони, полные ракушек.

Мама бросила на меня мрачный взгляд, обещавший порку. Я надулась.

— Что у тебя? — мужчина присел, разглядывая ракушки. — О, какие красивые. Моей дочке понравятся.

Я всё ещё дулась, потому что он выбрал самую большую ракушку — ту, что я хотела спрятать в карман.

— Хочешь сладкое? — он достал из кармана леденец.

Их привозили только из Асии, центра мира, где жили боги с отроками и идолопоклонниками.

— Хватит, Дарина, — мама забрала леденец и жестом велела идти домой.

Мне нельзя было касаться незнакомцев. Мама говорила, что мои руки делают странные вещи и пугают людей. Я фыркнула, засунув ракушки в карман юбки. Они звенели, когда я сделала реверанс перед торговцем.

Он рассмеялся и низко поклонился.

— Доброго дня, лебёдушка, — сказал он.

Я повернулась, чтобы бежать к пирсу, но споткнулась о мешки с морепродуктами — товар нашего семейного купечества, как называл это Владимир. Я растянулась на досках.

— Осторожно! — передо мной возникли чёрные потёртые сапоги.

Я прищурилась на нового путешественника. Он сиял на солнце, как фонарь в ночи. Улыбаясь, он наклонился, чтобы поднять меня.

— Нет! — закричала мама.

Её костлявые пальцы вцепились в моё плечо, когда моряк поднял меня. Всё затихло. Слишком тихо. Я нахмурилась, глядя на маму. Она крепко держала моё плечо, а другой рукой — запястье моряка. Я заметила, что он не носил ленты.

Он смотрел на меня, его глаза сверкали, как звёзды. Его сияние потускнело, потекло через моё плечо к маме. Он перевёл взгляд на её руку, сжимавшую его запястье, и растерялся.

— Простите, — сказала мама, не глядя на меня. — Я ничего не могу с этим поделать. Пожалуйста, у меня дети…

— Мырзек, — прошипел он.

Мама оттолкнула меня. Я шагнула назад, желая спрятаться в её юбках. Мне не нравилось, как он на неё смотрел.

Я оглянулась на торговца с добрыми глазами. Но он уже не был добрым. Он выхватил длинный меч и поднял его…

— Мама!

Мой крик разнёсся с ветром. Я пыталась оттолкнуть её, но не успела. Мама отшвырнула меня, и я упала. Кровь брызнула надо мной.

Лезвие рассекло её грудь, алое пятно расплылось по воздуху, яркое, как кровь убитой вороны.

Лишь годы спустя я поняла, что произошло. Те моряки были отроками, детьми богов. Они убили мою маму на моих глазах, а затем оставили меня рыдать над её телом, пока Владимир не утащил меня домой после заката.

Всю жизнь мой страх был направлен на отроков. Я и представить не могла, что испытаю леденящий ужас перед богом. Потому что не ожидала, что мой путь пересечётся с их путём.

Глава 4

Судно отроков должно было меня напугать. Воспоминание о крови матери, разлетевшейся по воздуху, должно было свести с ума или, по крайней мере, толкнуть на отчаянный шаг — покончить с собой, лишь бы не попасть в Асию. Владимир хотел, чтобы я боялась. Он подталкивал меня к страху, надеясь, что однажды я спрячусь ото всех, избежав угрозы быть раскрытой. Знает ли он, что со мной случилось? На Малой Муксалме ночи в порту были единственной радостью. Прибывали суда, и начинались гулянья. Я любила мелодии деревянных флейт, страстные танцы под бой барабанов, украденные поцелуи в темноте с мужчинами, которых я больше никогда не увижу. Это были сливки на пироге портовой ночи. Но эта ночь обернулась тем, чего я не ожидала, — кошмаром, которого всегда боялся Владимир.

Я была глупа. Но осознание этого ничего не меняло. Я оставалась пленницей отроков. Холод пробирал до костей, и в сырой камере я плотнее закуталась в грубое одеяло. Моя рабочая одежда не годилась для морских путешествий: ремешок сандалий ослаб, юбка истрепалась, а кофточка, вероятно, выглядела не лучше. В таком виде я не могла предстать перед богом.

Мне хотелось нормальной одежды. Пышных юбок, корсета на косточках, ботинок на шнуровке, чулок. Мои платья на острове были скромными — тусклые оттенки старого пергамента или выцветшего голубого, с пятнами, оставшимися от прежних лет. Но даже они согрели бы меня и избавили от страха выглядеть жалко перед богом.

Я провела в камере несколько часов, прежде чем кто-то спустился ко мне. Шаги тихо зазвучали по деревянным ступеням. Я вгляделась в узкий проход, изгибающийся к моей клетке.

Каспар появился в свете тусклых фонарей. Он выглядел так, будто не участвовал в погоне: чёрное пальто до талии облегало его худощавую фигуру, застёгнутое на жемчужные пуговицы. Его бог не скупился на роскошь — синий сюртук, отглаженные брюки, заправленные в ботинки с серебряными шнурками.

— Где Мила? — мой голос дрожал.

Пока я то теряла сознание, то приходила в себя, когда меня вели к судну, я помнила, как Милу тащили следом. Её крики эхом звучали в голове.

Каспар остановился у решётки. Тёплый свет фонарей осветил его лицо, и в янтарных глазах всё ещё мерцала та теплота, что была на вечернице, до того как всё пошло наперекосяк. Он не смотрел на меня с враждебностью, несмотря на то, что я украла его силу, но благоговение исчезло из его взгляда.

Теперь, зная, кто он, я видела его скрытую угрозу, хоть она и была едва уловимой.

— С Милой всё в порядке, — наконец сказал он, сжимая ржавую перекладину руками в перчатках. — Я не об этом спрашивала, — огрызнулась я, стараясь придать голосу дерзости, но он звучал надломленно. Я не пила воды с вечерницы, и во рту остался лишь резкий привкус сикеры.

Каспар уклонился от ответа.

— Признаюсь, меня удивило, что ты первым делом спросила о ней. Вы с Милой не казались близкими на празднике, — кожа его перчаток скрипнула, когда он переместил вес тела. Злобная ухмылка мелькнула на его лице. — Скажи, она часто крадёт твоих мужчин?

Иногда.

— Ты не был моим, — выплюнула я, плотнее закутываясь в одеяло. — И она тебя не крала. Насколько помню, это ты нас украл.

— После того как ты украла мою силу, — его улыбка сверкнула, как жемчуг в лунном свете. — Но мы ещё до этого дойдём.

Холод пробежал по спине. Он имел в виду, что до этого доберётся его бог. Тот, кого я не переживу.

— Твоя подруга хранит мою силу. Я хочу её вернуть, — продолжил он. — А пока не желаю держать тебя взаперти. Нам не нужно, чтобы ты заболела или умерла раньше времени. Мы на охраняемом судне посреди Тёмного моря. Тебе некуда бежать, маленькая воришка.

Его улыбка не дрогнула, но тьма завладела его глазами. Я вновь оказалась на пирсе, глядя на отрока, зарубившего мою мать. Мои пальцы сжались, ногти впились в онемевшие ладони. Я почувствовала тёплую кровь, стекающую по рукам.

Тёмное море не манило прикоснуться к его чёрной поверхности, не говоря о том, чтобы нырнуть. Под ней скрывались звери, созданные богами задолго до нас. Любой, кто пересекал море малой группой или падал за борт, исчезал навсегда. Эти твари жаждали плоти — человеческой или отрочьей, без разницы. Только боги были неуязвимы для их ужаса.

Мой план переплыть море и найти убежище на чужом острове рухнул. Это была скорее надежда, чем план, но надежда бывает глупой.

Каспар понял, что я осознала своё положение — даже вне камеры я в клетке. В его глазах вспыхнул дружелюбный огонёк. Он отошёл от решётки к двери, вытаскивая с пояса кольцо с ключами, на котором висели кинжалы и пистолет.

Звон ключей разнёсся по судну, пока он медленно перебирал их.

— Ты найдёшь Милу на палубе, — тихо сказал он, выбрав железный ключ. — Оставшуюся часть пути вы будете жить в одной каюте.

Он вставил ключ в замок. Я так пристально смотрела на него, что удивилась, почему из глаз не хлынула кровь. Замок щёлкнул, сотрясая мои кости.

Я надеялась, что в каюте найдутся тёплые одеяла. Если меня ведут на смерть, чтобы вернуть украденную силу, я хотела встретить её согретой.

Каспар закреплял кольцо с ключами, когда по лестнице загрохотали тяжёлые шаги. Мы обернулись к проходу. Мгновением позже перед нами остановился огромный мужчина, задевая ржавые прутья плечами, а всклокоченными волосами — влажный потолок.

Я узнала его. Это он сбил меня на берегу. Моя челюсть сжалась, глаза сузились.

— Приближается судно, — сказал он Каспару, его слабое сияние выдавало в нём отрока. — Летят красные паруса, господин.

Каспар выглядел поражённым.

— Красные? — переспросил он.

Паника мелькнула в его глазах лишь на миг, и я задумалась, не почудилось ли мне это в неверном свете фонарей. Я не ела и не пила с вечерницы, а Тёмное море находилось в двух днях пути от Малой Муксалмы. Возможно, мне стоило больше заботиться о себе, чем о лицах отроков.

Каспар бросил на меня взгляд, разрываясь.

— Отведи её в каюту, — приказал он коренастому и вышел, двигаясь быстрее, чем на берегу.

Красные паруса не сулили ничего хорошего. Даже я, никогда не покидавшая родной остров, знала это. Только суда богов несли цветные паруса. Остальные плавали без них или с белыми и чёрными, украшенными символами. Цвета принадлежали богам. Мама рассказывала, что мой отец приплыл на судне с золотыми парусами, но я так и не узнала, какому богу они принадлежали. Отцы — как пыль…

Розовый был цветом Страсти Любовника. Владимир клялся, что видел розовые паруса на горизонте холодным утром морозного сезона. Я не верила ему ни тогда, ни сейчас.

Серый принадлежал Хранительнице потерянных душ. Для многих она была богиней добродетели, не зла. Но доброта не делала её менее ужасной. Её серый цвет символизировал души, затерянные в морях или принятые ею в свои ряды.

Красные паруса были хуже всех. Они принадлежали Мору — богу смерти, холода и болезней. Абсолютному злу. Осознание, что его судно приближается, вызвало волну тошноты. Возможно, это был его флот, сопровождающий нас в Асию. Боги использовали орлов и ворон для вестей. Может, Мор уже знал обо мне и моём даре и послал корабль.

Тошнота захватила меня. Я согнулась пополам на заплесневелом полу, тяжело дыша. Рвота хлынула на доски, смешавшись с жёлчью. Её капли запачкали руки, горло горело.

Я подняла мутный взгляд и увидела коренастого отрока у открытой двери. В своём недуге я не заметила, как он её отпер. Он прислонился к решётке, скрестив руки и лодыжки, и наблюдал за мной.

— Не виню тебя, — сказал он. — На твоём месте я бы тоже очистился до смерти, лишь бы не встретить бога, который тебя ждёт.

Я съёжилась от его слов и едкой жёлчи.

— Тебе можно так говорить о своём создателе? — пробормотала я, отворачиваясь.

Его борода дёрнулась в усмешке.

— Кто сказал, что мы все рождены одним богом?

Я нахмурилась, не понимая, но мне было всё равно. Меня везли на смерть. Политика отроков волновала меня меньше всего.

Он вошёл в камеру и, схватив за руку, рывком поднял на ноги. Я покачнулась вместе с судном. Головокружение усилилось, и я подумала, что меня вырвет на него. Может, это было бы неплохо — он ударил бы меня, и я ушла бы из жизни без мучений.

— Двигайся, — проворчал он, таща меня из клетки в каюту на следующем этаже.

Впервые за долгое время я хотела, чтобы Чудовище взяло верх. Оно родилось в тот день на пирсе, когда кровь матери оросила воздух. С тех пор во мне жило желание проливать кровь. Когда Чудовище владело мной, эмоции исчезали, оставляя холодное небытие. Мне нужно было, чтобы оно заглушило страх, превратив его в эхо самосохранения. Но страх был слишком велик, и Чудовище не пришло.

Глава 5

В течение следующих двух дней я провела в тесной каюте, пропахшей сыростью и солью. Мила приходила и уходила, но почти не разговаривала. Кажется, она винила меня за то, что оказалась здесь. Это я направила силу Каспара в её тело, и из-за меня она тоже попала в ловушку на этом судне. Хотя на второй день я начала подозревать, что её ловушка не так уж велика. Ей, похоже, нравилось покидать каюту и бродить по палубе.

«Как будто плывём по чёрному песку», — сказала она однажды, упомянув Тёмное море. Это были редкие слова, которыми она со мной поделилась.

Храбрость Милы удивляла. Возможно, я даже немного завидовала. Сама я боялась выйти из каюты и оказаться среди молящихся и отроков. Но с первыми лучами солнца Мила рвалась наружу, словно тесная комната душила её.

Когда Каспар пришёл ко мне, я была одна, сидя на гнилом подоконнике. Окно заколотили досками, но сквозь узкие щели я видела чернильно-чёрных ворон, стаями тянувшихся по голубому небу.

— С палубы вид лучше, — шёлковый голос Каспара скользнул по каюте, напомнив мне о змеях, ползущих по влажной траве.

Я вздрогнула, обернувшись.

— Ты уже не в темнице, Дарина, — продолжил он. — Как я сказал, я не боюсь, что ты бросишься за борт. Не с тем, что скрывается под этой чернотой.

— Мм, — промычала я, пожав плечами. Звук был чем-то средним между хрюканьем и жужжанием.

Меня не волновало Тёмное море и его чудовища. Кого я обманываю? Конечно, волновало. За бортом ждала смерть — ужасная, мучительная, которая всё равно привела бы меня к богине, Хранительнице потерянных душ. Эта судьба мало отличалась от той, что ждала меня впереди. Но так я хотя бы цеплялась за угасающий бутон надежды, всё ещё теплившийся внутри.

— Мила на палубе, — легкомысленно добавил Каспар.