Бесплатный фрагмент - Письмо длиною в десять лет

1 глава

За неделю до празднования Нового года в детском доме началась череда встреч воспитанников со спонсорами и волонтерами.

Детей выстроили в ряды. Первые — малыши, за ними — ребята постарше.

— Линеечка ровная, никто не нарушает ряд. Иванова, подтяни бант. Кречетов, хватит кривляться, — то и дело отпускала замечания старший воспитатель детского дома Нателла Робертовна. — Ждем спонсоров. Ведем себя прилично.

Толчок в спину. Кто-то выталкивает первоклассника Сашу за границы той ровной линеечки, которую определила Нателла.

— Ремезов! Александр! — слышится яростный крик «старшей», а затем ее строгий, с прищуром взгляд «вгрызается» в каждого. — Кому еще не понятно?!

— Нателла Робертовна, я исправлюсь, — не указывая на того, кто его толкнул, робко сказал семилетний мальчик, с трудом выговаривая имя и отчество воспитательницы.

Закон детдомовцев — не «сдавать», не «стучать», не жаловаться — иначе и без того нелегкая жизнь в интернатской среде будет невыносимой.

Все затихают, боятся наказаний. Нателла уходит встречать спонсоров. «Тычки» продолжаются. Каждый боится, что окажется впереди строя и его накажут. Дети стоят молча, ждут подарки и сладости, в ту же минуту опасаясь, чтобы их не тронули «старшаки».

Дверь открывается, и в зал входят спонсоры.

— Улыбаемся! — шепчут воспитатели.

Дети театрально натягивают дежурные улыбки, которые не совместимы со взглядом: безучастным у старших воспитанников, с испугом и волнением у малышей.

Весь декабрь Саша Ремезов готовился к новогоднему празднику. В школе на уроках хора одноклассники разучивали песню «Белые снежинки» и парень должен был солировать, но внезапно заболел. Он пролежал пять дней с высокой температурой и кашлем. Голос охрип и после болезни еще не восстановился, поэтому солистом стал Витька Разгуляев по кличке «Разгуляй».

«Разгуляй» пел неплохо: не сбивался с ритма, не забывал слова, в основном попадал в ноты, но пел каким-то визгливым, нарочито громким голосом, иногда просто кричал. Вите уже исполнилось одиннадцать лет, у парня начиналась мутация, но учительница пока не запрещала ему петь в хоре.

В свои семь лет Саша ничего не знал про мутацию. Он просто сожалел о том, что не может исполнять эту песню. Сожалел настолько, что плакал в подушку после отбоя. Он прекрасно понимал, что температура и кашель не пройдут за два дня. А он так хотел спеть, чтобы его все заметили и сказали, как классно Ремезов поет. Конечно, особенно сильно он хотел понравиться Светке Давыдовой, девочке, появившейся в детском доме совсем недавно, но уже успевшей прослыть первой красавицей в их классе.

Еще он думал — почему у Нателлы Робертовны такое сложное имя и отчество? Даже от упрощенной клички «Роботовна» малышам проще не становилось. Беззубым семилеткам приходилось нелегко обращаться к старшей воспитательнице просто и быстро. Язык то и дело проскальзывал между отсутствующих, сменяющихся на основные, молочных зубов. Зато дети постарше кличкой «Роботовна» были довольны. Она характеризовала Нателлу как нельзя верно и точно.

— Не могли что ли, назвать ее простым именем? — злился и ворчал про себя парень. — Точно, робот!

Он был расстроен, что именно его выкинул из строя пятнадцатилетний негодяй Яшка «Шмель» — гроза детдомовских ребят, который, казалось, обозлился на весь мир и ненавидел всех людей.

— Едут и едут добрые дяденьки и тетеньки, везут подарки, жалеют, кивают головами, обнимаются, фотографируются, а потом уезжают домой к своим детям. А мы тут остаемся, — ворчал во всеуслышание Яшка и опять сделал «толчок» под лопатки Сашкиному соседу Грише.

Мальчик пошатнулся, но удержался. Насупился и затаил обиду.

— Как же достал этот «Шмель»! — сжав кулаки, гневно прошипел Гришка.

— Гришка молодец! Удержался, а я вот, не смог, — подумал Саша.

Настроение было на нуле. Парень замкнулся, «ушел в себя». Из этого состояния его вывел громкий и визгливый голос воспитательницы.

Она вышла в центр зала и голосом-сиреной разорвала тишину.

— ЗдрААААвствуйте, гости дорогие!

— Что ж так орать — то, — язвительно отреагировал «Шмель».

Дальше действие происходило по сценарию: Баба Яга и пираты крадут подарки у Деда Мороза. Потом волшебным образом Снегурочка их находит. Дети читают стихи, поют песни. Звучат поздравления директора детского дома и спонсоров. И, наконец, дети получают подарки.

Подарки! Подарки!

В письмах Деду Морозу ребята разных возрастов, как правило, указывали похожие пожелания. Мечтали об одном и том же: куклы, машинки, игры, телефоны, планшеты и семью. Обязательно, семью!

Новый Год — семейный праздник. Предпраздничная суета уступает место теплому и радостному, семейному застолью. Поэтому воспитанникам в детских домах особенно грустно бывает в такие дни.

Некоторых детей в эти праздники забирают к себе родственники на «гостевые выходные», за кем-то приезжают волонтеры. Но все — таки, большинство детей остаются в детском доме.

Саша остался. Родственники забрали друзей: Гришу Певцова, Диму Иванова. Свету Давыдову тоже забрала дальняя родственница. От вынужденного одиночества мальчику становилось невыносимо тоскливо.

В детдоме остались несколько дежурных «ночных нянь» и воспитателей.

Вкусная еда, новогодние передачи по телевизору и рассматривание подарков — так прошли первые два дня каникул, а потом наступила страшная тоска.

Те, кто постарше спали до двух, а то и до четырех часов дня, а потом всю ночь «сидели» в телефонах.

Саше тоже достался спонсорский телефон, не крутой, конечно, но и ему мальчик был беззаветно рад. Навороченные смартфоны и планшеты разобрали «старшаки».

Звонить было некому. В телефонном справочнике у парня высвечивались только номера экстренных служб.

Подарки не сильно утешали.

Саше нужна была энергия и поддержка семьи. Он хотел, чтобы кто-то заботился о нем, готовил вкусные завтраки и обеды. Мечтал прижаться к матери и ощутить ее тепло, прикоснуться к сильной, широкой ладони отца. Его душа кричала: «Мам, пап! Посмотрите, как у меня получается», но крикнуть было некому. Он хотел петь, но никто его не слушал. Он хотел плакать, но слезы закончились…

Мать Саши отказалась от него еще в роддоме. Он с самого рождения жил в «Стране детства». Многие детдомовцы, со временем, перестают ждать маму, а вот Саша ждал…

Он знал, что мама жива, не умерла, не погибла в катастрофе. У нее просто много проблем, а когда они закончатся, мать придет за ним.

А еще он мечтал стать известным музыкантом и прославиться. Тогда мама увидит его по телевизору и конечно заберет домой. Как можно отказаться от умного, талантливого и успешного мальчика?!

Сашка прислонился лбом к окну, смотрел куда-то вдаль и представлял себя в телевизоре.

— Светке Давыдовой еще хуже! У нее мама и папа погибли в аварии, на машине. Она точно знает, что родителей нет. А у меня — то, есть! — размышлял мальчик. — Ну и что, что позвонить некому. Скоро мама объявится и у меня будет много родных и знакомых.

— Надо только музыкой серьезно и упорно заниматься, чтобы стать известным! — решил он.

Резкий пинок в дверь заставляет Сашку отвлечься от мечтаний о маме.

В комнату врывается «Шмель». Увидев, что Саша один в комнате, Яшка, казалось, просиял от удовольствия. Подросток начинает проверять тумбочки отсутствующих детей, и, не обнаружив ничего ценного, молча, с угрожающим взглядом подходит к Саше. Яшка резко вырывает телефон из рук мальчика, но в эту минуту в комнату входит дежурная воспитательница Агата Федоровна.

— Отдай немедленно, — строго говорит она. — Яков! Отдай!

— Да, возьмите. Больно — то и надо. Телефон — фигня, за него и тысячи рублей не дадут! — ответил Шмелев и удалился.

Позже Саша узнал, что Яшка продавал за небольшие деньги спонсорские телефоны и планшеты бывшему воспитаннику детского дома, отъявленному хулигану и бездельнику Никитосу, фамилию которого Сашка не помнил. Зачем Яшке нужны были деньги, он тоже пока не понимал.

— Ведь, всего хватает, все бесплатно, — думал мальчик, прижимая крепче к себе новенький телефон.

Оказалось, что Яшка побывал с «обыском» не только в Сашиной комнате, но и в других. Дети, обнаружившие пропажу, пожаловались воспитателю, поэтому Агата Федоровна усиленно наблюдала за Шмелевым с самого утра.

Многие детдомовцы в этот день лишились спонсорских гаджетов.

Из Сашиной возрастной группы это были две девочки — близнецы Маша и Ульяна Родионовы. Об этом все узнали на утро следующего дня, после завтрака.

Зайдя в столовую, Нателла Робертовна вдруг объявила, что после приема пищи всем воспитанникам необходимо срочно явиться в игровой зал.

— Роботовна по своим линеечкам соскучилась, — прошептала Маша.

— Что? — не понял Сашка.

— До тебя — как до жирафа насморк, — рассмеялась Ульяна. — Нателла, наверное, рассказать что-то хочет, и опять нас в линеечки выстраивать будет.

— Аааа, — наконец-то понял юмор Саша.

Только на этот раз девчонки ошиблись. Воспитатель никого в линеечки не выстраивала, а коротко и быстро рассказала о проступках Шмелева. Тут же все телефоны и планшеты были возвращены их владельцам. К счастью, Яшка не успел реализовать украденное.

Нателла Робертовна прочитала лекторий о том, что брать чужое — это плохо. Пугала наказанием, полицией или переводом в колонию для малолетних преступников.

Еще одной темой для собрания стал тот факт, что новенькие малыши, боясь голода, таскали хлеб из столовой и прятали их под подушками.

Они никак не могли поверить, что еды в детском доме для них вдоволь, поэтому запасались впрок, а вдруг потом придется голодать.

Нателла не ругала малышей за это. В очередной раз спокойно, но строго объяснила, что еды хватит и на завтра, и на послезавтра, и надолго вперед.

В неподходящий момент у нее зазвонил телефон, и старший воспитатель удалилась на несколько минут, попросив всех подождать.

Дверь за ней закрылась, и детей словно подменили: одни начали бегать, другие отчаянно прыгать со стульев. Два мальчика стали друг друга колотить, показывать языки и кривляться.

За пять минут дети устроили настоящий погром в игровой комнате.

— Шухер! Роботовна идет! — крикнул кто-то.

В страхе все притихли.

От опытного взгляда Нателлы Робертовны ничего не укрылось.

Еще более строгим тоном, чем до этого, она попросила прибрать разбросанные игрушки, стулья и напомнила о том, что хлеб в комнаты забирать нельзя.

***

Маша и Ульяна Родионовы были несказанно рады новеньким гаджетам, хотя в письме Деду Морозу об этом не писали.

Кто ж не рад!

Мечтали сестры только об одном подарке — найти маму. Ту самую, родную, которая пропала два года назад. Ушла после гибели отца и не вернулась.

Родители девчонок нигде не работали, пили, употребляли наркотики. Отец умер ночью. Девочкам сказали, что сердце остановилось.

Потом мама исчезла. Она не отвечала на звонки, не пришла забирать девчонок из детского сада. Не появилась она ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц… Так сестры оказались в детском доме.

Конечно, их не разлучили. И это было счастьем для девчонок!

Маша и Ульяна оказались самыми близкими друг другу людьми. У них совпадало практически все: внешность, характер, привычки.

Немного пообщавшись, едва уловимые отличия в сестрах, все-таки, можно было найти: Маша носила очки, и это помогало различить девочек при первой встрече, а Ульяна, в свою очередь, была обладательницей маленькой родинки на левой щеке.

И улыбка… Улыбались сестры по-разному: Маша скромно, уголками губ, а Ульяна широко, с прищуром глаз.

Увлечение музыкой пришло к сестрам Родионовым тоже одновременно: в шесть лет они захотели учиться играть на гитаре.

Сначала разучивали отдельные песенки, делили одну гитару на двоих. Потом в детском доме появился второй инструмент, начали играть вместе — дуэтом. А еще через полгода было решено отдать Ульяне все вокальные партии, так как голос у нее был чистым и высоким. Маша с удовольствием взялась аккомпанировать сестре, и это у нее хорошо получалось.

В их тандеме не чувствовалось соперничества — девочки помогали друг другу во всем и выглядели как единое целое.

Однажды воспитательница привела в музыкальный класс Сашу Ремезова и сказала, что к празднику под названием «Золотая осень» они будут разучивать песню на два голоса.

— Саша и Ульяна будут петь, а Маша аккомпанировать на гитаре, — пояснила женщина.

— Теперь мы будем тройкой? — спросила Ульяна у педагога.

— Не тройкой, а трио, — смеясь, ответила учительница.

Сашу сестры обожали. Он был самым справедливым и честным парнем из круга общения сестер. А еще — он классно пел.

Гришка, по их мнению, тоже хороший мальчик, но иногда он мог позволить себе дергать сестер за косички, а потом смеяться над их визгом. А вот Саша этого никогда не делал, наоборот, защищал их от Гришки.

В детском доме Маше с сестрой досталась комната на троих, только жили они в ней вдвоем.

Это был их семейный уголок, где нет чужих. Все в комнате было только их — Родионовское. Девочки думали, что так будет всегда. Все у них было хорошо.

Однажды в их группе появилась новенькая девочка — Светка Давыдова. Сестры невзлюбили ее с первого взгляда. Они были еще больше удивлены и огорчены, когда узнали, что новенькую подселяют к ним в комнату.

Домашняя девочка Света резко отличалась от детдомовских детей одеждой и манерой поведения.

Горделивая и капризная новенькая не хотела ни с кем общаться, держалась особняком. Она перекидывалась парой слов только с Сашей, может потому, что была его соседкой по парте, а может просто почувствовала в нем дружескую поддержку.

От того, что Сашка уделял Давыдовой много внимания, сестры Родионовы, не сговариваясь, начали дружить «против» этой гордячки Светки.

Сашка же, давал Давыдовой много советов и «инструкций» по выживанию в детском доме. В общем, взял над новенькой шефство.

— Уж я — то знаю, что говорю. Я тут, с самого рождения, — серьезно и по-мужски говорил он девочке. — Самое главное не попадаться лишний раз на глаза Яшке Шмелеву, а если малышня будут обижать — сразу говори мне. Поняла?

— Поняла! — подчиняясь ему, коротко отвечала Света.

Держалась девочка стойко. Только никто не знал, что каждый день до поздней ночи, свернувшись калачиком в своей постели, она тосковала о родителях, о былой счастливой семейной жизни.

В полудреме ей чудились сильные и крепкие руки отца, гладившие ее по голове перед сном, звучала неизменная отцовская фраза: «спи, родная!»

Потом снилась мама, ее чуткий взгляд, мягкий тон и ласковый голос.

Жуткая, изнуряющая тоска, сухие слезы и безысходность…

— Почему? — задавала она самой себе вопрос, зная, что не найдет на него ответа.

Поэтому, каждое утро, с заплаканным лицом и припухшими веками, она вставала раньше, чем Маша и Уля, умывалась холодной водой и уходила в коридор. Сидела там, на подоконнике, равнодушно кивала головой на приветствия детей и воспитателей, ждала Сашку…

— Ну, наконец — то, — увидев его и внешне не выдавая радости от встречи, сказала девочка.

— Скоро этот кошмар закончится. Меня заберет на каникулы тетя Карина в город Екатеринбург, — продолжала она.

— Везет тебе! — грустно отозвался мальчик.

— Быстро слезай с подоконника, Роботовна идет. Ругаться будет, что мы тут сидим. Опять скажет: «Для кого диваны существуют?»

Конечно, Нателла Робертовна замечала нелегкую адаптацию Светы в детдомовской среде. Она знала, что каждый второй ребенок трудно вживается в здешнюю атмосферу, особенно дети из благополучных семей. Они потеряны, иногда озлоблены и не общительны.

— Для кого существуют диваны и стулья? — строго заявила она, увидев сидящих на подоконнике детей.

Про себя воспитатель тут — же отметила: «Слава Богу! Новенькая нашла друга, хорошего парнишку».

А дети, услышав замечание, заговорщически улыбнулись, спрыгнули с подоконника и, еле сдерживаясь, чтобы громко не рассмеяться, вприпрыжку побежали в столовую.

2 глава

О выборе профессии старший воспитатель Нателла Робертовна не жалела абсолютно. Сама была выпускницей этого детского дома, а после учебы в педагогическом институте, не раздумывая пришла работать именно сюда, в родные стены.

Нателла, до десяти лет жила в полной семье, в которой росло трое детей. Она была вторым ребенком.

Отец работал на шахте. Ходил на работу посменно. Отца дети любили и ждали окончания его смен с нетерпением.

Маму Ната помнит смутно. Женщина нигде не работала, часто отлучалась из дома, почти не занималась детьми и домашним хозяйством. Выпивала, пропадала на несколько дней, потом приходила, спала… И все опять начиналось сначала.

Старшая сестра училась в городе в педагогическом училище на воспитателя детского сада. В выходные она приезжала и занималась младшими детьми, стирала, мыла, наводила порядок в доме. В ее отсутствие, пятилетней Нате приходилось ухаживать за малышом.

Даже в ранних воспоминаниях девочка помнит себя гуляющей по поселку с коляской, в которой лежит братишка. А один сентябрьский день запомнился Нателле особенно. Как всегда, они с братом пошли встречать отца с работы. Шли дольше обычного, но отец все не появлялся на горизонте. Они перебрались через железнодорожные рельсы, выходящие из огороженной высоким забором шахтерской территории. Ох! Как же эти рельсы мешали катить коляску! Тяжело, но девочка справилась, мастерски приподнимала сначала один ряд колес, потом другой. Братишку сильно качало из стороны в сторону, но он спал.

— Скоро колеса совсем отвалятся, разболтались, — переживала девочка. — Надо сказать отцу, чтобы починил.

Дети почти добрались до забора шахтерской проходной. Только подойти ближе они не смогли. Проходу мешали выстроившиеся машины милиции и скорой помощи. Возле проходной скопилось много людей. Был слышен жуткий, грудной женский крик, разрывавший тревожную тишину. Такого крика девочка никогда не слышала раньше. Дома родители, конечно, ругались, кричали, мать переходила на истеричный визг, но такого…

Что было дальше, Натка помнит плохо. Детскую душу потрясло страшное слово «обвал». Это слово она слышала много раз, но не могла себе представить, что трагедия произойдет на передовой, образцовой шахте, где работал ее обожаемый отец.

И вдруг! Папы больше нет?!

Дальше потянулась череда неприятных событий: похороны отца, лишение матери прав на несовершеннолетних детей, переезд в детский дом.

С братом и сестрой пришлось расстаться. Мальчика забрали в дом малютки, а сестра продолжала учиться в городе и жила в общежитии.

***

Тяжелая, массивная входная дверь детдома закрыта изнутри.

Одна из двух женщин сопровождавших Натку, начинает сильно тарабанить маленьким, худеньким кулачком в створку двери, на которой красуется надпись: «Детский дом «Страна детства». А затем, назвавшись каким-то представителем отдела народного образования, протягивает большой, грузной даме, открывшей дверь, много бумаг и уходит оформлять документы.

— Сбегу! Все равно сбегу! — бубнила себе под нос девчонка, когда в первый раз переступала порог детского дома.

Молоденькая лейтенант из детской комнаты милиции, оставшись с Нателлой, нервно гладит девочку по голове и твердит одну и ту же фразу: «Не переживай, все будет хорошо». Только фраза, вместо ободрения и успокоения действует на ребенка с точностью до наоборот.

Нателла сначала замкнулась, а потом неожиданно громко и пронзительно зарыдала. Девочка впала в жуткую истерику, плакала и кричала, что она не хочет тут находиться, что хочет домой, обратно к брату и сестре. Какие-то люди вокруг ее успокаивали, давали попить водички, приносили незамысловатые сладости, показывали комнату, в которой девочка будет жить, но истерика продолжалась еще долгое время.

Тоска раздирала в клочья ее душу, голова страшно болела, тошнота подступала к горлу.

Когда девочка немного успокоилась, рядом уже не было ни представителя отдела народного образования, ни лейтенанта из детской комнаты милиции, а рядом находились незнакомые женщины, и как тогда казалось Нателле, все на одно лицо. Эти лица тогда очень не понравились Нателле. Опухшие от слез глаза видели перед собой злодеев и тиранов.

Ее привычная жизнь оборвалась и виноваты в ней были чужие дяди и тети, приехавшие в их родной дом на казенной машине.

— Не мама! Нет! Злые дядьки и тетьки с папочками бумаг. Только они виноваты! — злилась Нателла и вынашивала наивный план побега. — Убегу и найду братика!

***

Много детдомовских детей с разными характерами, судьбами повидала за многолетнюю педагогическую деятельность старший воспитатель Нателла Робертовна. Годы пребывания в детском доме в качестве воспитанницы наложили отпечаток на ее характер: деловитая, чересчур строгая, без эмоций, без проявления нежностей и жалости. Внешне она представлялась всем сухарем, бесчувственной и озлобленной старой девой.

— Хватит их жалеть! Они, совсем в этом не нуждаются, — говорила она коллегам. — Отключите эмоции, иначе вы не сможете здесь работать.

— Эти дети не должны почувствовать нашу слабость и жалость, — продолжала она. — Даже самые маленькие из них — морально сильнее многих взрослых. И если мы покажем слабину, то сразу потеряем авторитет.

Детей Нателла любила по-своему. Она, как никто другой понимала, что каждый из них пережил нечто такое, что может быть непосильно и взрослому.

С тех пор как в детском доме появилась новенькая девочка Света Давыдова, Нателла стала замечать за собой непривычное состояние: железный характер старшей воспитательницы смягчался, сердце сжималось от жалости, когда она видела Светочку. Каждую свою смену, с самого утра, она шла в столовую, где высматривала Свету Давыдову и увидев ее, внутренне улыбалась и успокаивалась.

В течение дня Нателла многократно заходила в классные аудитории для того, чтобы убедиться — пришла ли Света на занятия, все ли у нее в порядке? А вечером обязательно заглядывала в комнату девочек, желая увидеть тот «калачик» на постели, и только потом уходила домой.

— Что это со мной? — задавала себе вопрос Нателла.

— Наверное, отслеживаю адаптацию новенького ребенка в коллективе, — нашла оправдание своим действиям старший воспитатель.

До сего времени у Нателлы никогда не было желания забрать к себе, хотя бы одного ребенка из детского дома.

После того, как в детстве их разлучили с братом, она стала похожа на заколдованную Снежной королевой девочку Герду.

Но, сейчас! Когда она видела Свету — чары колдовства разбивались на мелкие, ледяные осколки.

В этой девочке Нателла узнавала себя — беззащитную, несчастную, которую много — много лет назад привели к двери этого детского дома.

— Хотела бы я такой судьбы для Светы? — не переставала спрашивать себя Нателла. Но вопрос пока оставался без ответа.

***

В этом году Нателла ждала конца новогодних каникул с нетерпением.

Света приедет десятого января, и ждать оставалось совсем недолго.

Ждал этого дня и Саша Ремезов.

Мальчишка с тоской смотрел в окно, мечтая увидеть желтый автобус с надписью «Дети», который привезет ребят, разъехавшихся на каникулы. Тогда жизнь в детском доме приобретет прежний характер и все встанет на свои места.

Дата десятое января была важна для Саши еще по одной важной причине: на этот день было назначено прослушивание музыкальных номеров для участия в отборочном туре городского конкурса «Звонкие голоса». И если они с Родионовыми этот отборочный тур пройдут, то получат от Мэра города крупные призы и возможность участия в краевом конкурсе.

— Эх, жаль, что Светка с нами не выступает. А могла бы. Тогда у нас, квартет получится, — огорченно сказал Саша Ульяне. — Но, она не хочет учиться ни на каком инструменте, кроме скрипки. Вот упрямая! Нет у нас учителя по скрипке.

— Еще чего! — воскликнула Ульяна. — Только ее и не хватало. Будет нюни свои тут распускать. Нам она в комнате надоела. Задавака и гордячка!

— Не правда, Света хорошая, — не унимался защитник. — Вы ее плохо знаете.

Они, может, еще продолжали бы свой спор, но в этот момент из комнаты для занятий творчеством выскочил довольный Шмель, а за ним заплаканная и разъяренная Маша Родионова. Она, размахивая руками, бежала по коридору и грозно кричала: «Отдай!»

Яшка в это время ехидно улыбался и громко «гыгыкал». В руках у него красовался Машкин рисунок. Хулиган остановился, поднял на вытянутую руку альбомный листок и дразнил девчонку. Смелая Маша начала колотить Яшку, то в спину, то в бок, конечно, безрезультатно. Силы были не равны.

— Отдай рисунок! — вступился за девочку Саша.

— Не понял. Это, кто тут вякает? — пробасил Шмель. — А ну, брысь отсюда, малявка.

Шмелев в один момент подскочил к Саше и нанес удар, сила которого унесла маленького защитника прямо к ногам вовремя подоспевшей Роботовны.

Если бы не Нателла, Сашке бы здорово досталось. Казалась, что все обошлось. Но это было только началом их войны с Яшкой Шмелевым…

3 глава

Светлый, залитый майским солнцем кабинет класса гитары Детской школы искусств напоминал палубу корабля. Окрашенные в бежевый цвет стены были оклеены афишами известных исполнителей — гитаристов, рядом располагалась морская навигационная карта, фотографии с изображением морских пейзажей и корабельной техники Черноморского флота. Мальчишки — ученики всегда с интересом разглядывали фрегаты, корветы, эсминцы, корабли.

В шкафу, где обычно лежали нотные сборники, уместились бинокль, компас и «Справочник моряка». На следующей полочке — бескозырка, капитанская фуражка. Стол учителя был заставлен моделями миниатюрных парусников и субмарин. Даже на ежедневнике преподавателя Безгодова Анатолия Ивановича красовались штурвал и якорь. В кабинете не хватало только капитанского мостика.

Страсть своего учителя к морскому делу ученики заметили давно. Сначала это было неожиданно для них. Сочетание музыкальной атмосферы, царившей в школе, и морская тематика не укладывались в их мировоззрении. Затем все как-то свыклись с его увлечением и даже вместо привычных букетов цветов на традиционный праздник «День учителя» стали дарить Безгодову книги о моряках и навигациях. Анатолий Иванович даже называл своих учеников юнгами.

— Юнга, какое произведение сегодня выучил наизусть?

— В пьесе надо отработать гитарный прием, юнга.

И юнги — ученики добросовестно учили произведения, старательно отрабатывали приемы, штрихи, гаммы, не имея права подвести своего капитана корабля.

Двадцать четвертого декабря школу искусств лихорадило — сдавали экзамены — академические концерты.

— Юнги, — обратился Анатолий Иванович к ученикам. — Не волнуемся. На сцену выходим уверенно. Зачем беспокоиться, если все выучено, отшлифовано? Главное, собраться с духом и своей игрой на инструменте убедить комиссию. Настоящие артисты — они как моряки: смелые, сильные, целеустремленные, — напутствовал перед выступлением учеников Безгодов. — Идем в открытое море.

Открытое море, в понимании Анатолия Ивановича, означали концертный зал и экзаменационный процесс.

Сам же Безгодов всегда волновался перед выступлением своих учеников. Но, стараясь, чтобы его волнение не передалось «юнгам», держался с ними непринужденно, подзадоривая ребят.

— Итак, я надеюсь, что все сегодня получите штурвалы! — пошутил Безгодов.

Юнги прекрасно понимали, что имел в виду преподаватель. Якорь — сыграл неуверенно, неубедительно. В оценочном эквиваленте — четверка. Штурвал символизировал движение вперед, отличное исполнение программы. Это означало: молодец, пять!

После экзамена все собрались в классе — каюте.

— Юнга Полевых — оценка пять, штурвал! Юнга Муромцев — тоже штурвал, молодец пятерка, юнга Макаров — пять! — называл оценки Безгодов.

— Штурвал, — подсказал кто-то из ребят.

Оказалось, что из одиннадцати учеников класса, только второклассник Ефремов получил оценку четыре.

— Якорь, — мрачно вздохнул тот, и грустно посмотрел на капитана. — В следующий раз не подведу.

— Я верю в тебя, юнга Ефремов, — поддержал ученика Безгодов.

— Отличный результат! — похвалил Анатолий Иванович учеников. — Идем правильным курсом. Корабль — вперед!

***

Безгодов заочно приготовился к баталиям экзаменационной комиссии. Он предвидел, что некоторые недоброжелатели будут препятствовать хорошим отметкам его учеников, однако, этого не произошло. Все преподаватели отметили качественную подготовку гитаристов его класса. Мнение членов комиссии сводились к одному — ребята заслужили пятерки. Преподаватель остался доволен таким решением экзаменационной комиссии.

— Молодцы парни, — похвалил безгодовских учеников директор музыкальной школы. — Показали класс! Блестящие виртуозные выступления! Будем ждать отчетного концерта. Нужно больше привлекать мальчишек в класс гитары. Это отвлечет их от плохого влияния улицы.

Директор мог еще долго продолжать свою речь о пользе музыкального искусства и о его влиянии на становление подрастающего поколения, но его отвлек телефонный звонок.

— Через полчаса в администрации? Но? Почему? — сопротивлялся директор своему телефонному начальству. — Что за срочность? Какова повестка внеочередного заседания?

Он понял, что спорить с невидимым голосом бесполезно и быстро вышел из концертного зала.

Члены комиссии недоумевали.

— Что — то случилась? — задал вопрос старенький завуч. — Таким я давно его не видел.

— Подождем, увидим, — хмыкнул противный заведующий отделением.

Его ухмылку отметили многие преподаватели. Все прекрасно знали, что заведующий отделением с благозвучной фамилией Соловейчик давно претендует на место директора школы и ждет не дождется, когда тот уйдет на пенсию.

Соловейчика недолюбливали многие, в том числе и Безгодов. Все прекрасно знали его ревностное и завистливое отношение к успехам коллег. Получить пятерку у Соловейчика — равносильно уложить противника на обе лопатки.

Безгодов приготовился дать отпор заведующему, но тот, вопреки всем ожиданиям, вдруг залился в похвалах.

— Отличное, яркое выступление учеников класса! Ребята молодцы — подготовились к экзамену, показали высокую культуру исполнения! — разглагольствовал Соловейчик.

Но, в своей речи он почему — то не отметил работу преподавателя Безгодова. Можно подумать, что ученики самостоятельно научились играть на гитаре.

Анатолий Иванович решил не зацикливаться на игнорировании его педагогических заслуг. Он понимал, что спорить с заведующим отделом бесполезно, и пока тот красноречиво воспевал достоинства других гитаристов, преподаватель отрешенно смотрел в окно. Мысли его были далеко. Что-то царапало и сверлило Безгодова изнутри. Эту тревогу Анатолий стал ощущать недавно, с того момента, как к ним в музыкальную школу привели на прослушивание двух мальчишек — близнецов. Безгодов прослушал ребят, отметил в них незаурядные музыкальные способности и пригласил их на обучение в класс гитары.

Простучав в ладошки ритмические рисунки и повторив мелодические обороты, мальчишки были отправлены на школьный двор, где им строго — настрого было велено вести себя прилично и дожидаться отца. Соблюдение правил приличия близнецами было тут же проигнорировано и сейчас они просто повисли на школьном заборе, раскачиваясь на нем, как на турнике.

Отец с тревогой поглядывал в окно. Сорванцы, заметив грозный взгляд взрослых, уныло поплелись к скамейке.

— Это приемные дети. Мы с женой усыновили их два года назад. Жалко было их разлучать, пришлось взять двоих. Жена в них души не чает, а мне приходится быть строгим отцом. Она — пряник, я — кнут. Так и воспитываем, — откровенничал с Безгодовым отец близнецов.

— Без кнута никак нельзя? — полюбопытствовал Анатолий. — Это дети, а не машины. У них должно быть детство — шаловливое, озорное, веселое.

— Им дай волю, быстро на шею сядут, — прервал размышления Анатолия отец близнецов. — Я их строго держу. Ремень на видном месте висит.

Преподаватель поморщился. Он вспомнил своего приемного отца Ивана Федоровича Безгодова. Вот кого искренне любил и уважал Анатолий!

Безгодовы усыновили маленького Тольку, когда тому стукнуло семь лет. Парнишка сначала находился в доме малютки, а по достижении трехлетнего возраста его перевели в детский дом.

Иван Федорович работал неподалеку. По вечерам, возвращаясь с работы, мужчина встречал грустный недоверчивый взгляд темных мальчишеских глаз. В это время детей выводили на прогулку.

Старенький, убогий участок, на котором громоздились ржавая беседка и такие же качели, производил на мужчину угнетающее впечатление.

— Дети, не балуйтесь. Алексеев, не лезь на дерево! Афонина, не сиди на снегу! — командовала воспитательница.

Безгодова коробило такое обращение к воспитанникам детского дома.

— Неужели нельзя к детям по имени обращаться? — злился мысленно Иван. — Это же ребятишки, а не солдаты. Вот если бы у меня был сын…

Он уже заранее знал, как будет воспитывать собственного сына. Они бы занимались спортом и музыкой, ходили на рыбалку, в лес за грибами, по вечерам встречали мать с работы и помогали ей по хозяйству. Всегда вместе, объединенные общими семейными заботами.

Мечта была несбыточной. Его жена Элла Владимировна не могла иметь детей. Уже давно погасли огоньки надежды, и супруги постепенно смирились со своей участью. Они намерено проходили мимо магазинов с детскими товарами, какими бы яркими и зазывающими не были витрины и рекламные щиты торговых заведений.

Постепенно жизнь супругов становилась вялой и пресной. Они почти не разговаривали друг с другом и уходили с головой в работу, стараясь заглушить мечту о детях.

— Все, я устала. Я не могу больше ходить по больницам! — не выдержала первой Элла. Мне скоро сорок! Бесконечные капельницы и уколы сведут меня в могилу раньше времени. Надо принять тот факт, что у нас не будет детей, собственных детей!

Как принять такой факт Иван Безгодов не понимал. Разве это семья, где нет детей? Дом без детского смеха, топанья маленьких ножек, разбросанных игрушек, размазанной по столу кашей — разве это дом?

Дом Безгодовых — полная тишина и замкнутость. Каждый сам по себе. Пара дежурных фраз утром и вечером, ужин в тишине — вот все общение супругов Безгодовых.

А ведь была любовь! Большая, всепоглощающая! Их влекло друг к другу, чувства не помещались в простые, ясные слова. Они шли навстречу с огромным желанием соединить свои руки, души, судьбы.

Тогда, девятнадцатилетние студенты музыкального училища Ваня Безгодов и Эллочка Волкова совершенно потеряли голову от любви. Даже музыка отошла на второй план. Вместо занятий в музыкальном училище они, держась за руки, гуляли в городском парке, кормили лебедей в пруду. Эллочкина скрипка и Ванина гитара бесцельно лежали на деревянной скамейке.

Отрезвление пришло внезапно. Мама Эллочки позвонила матери Безгодова и потребовала, чтобы гитарист отстал от ее дочери.

— Мне сегодня преподаватель по классу скрипки сообщила, что моя дочь пропускает занятия! Это все из-за Вашего сына! Он мешает Эллочке учиться. И это четвертый курс! Нужно готовиться к выпускным экзаменам. Хоть бы бед не натворили. Расхлебывай потом за них. Скорее бы, Вашего Ивана забрали в армию! — с надрывом в голосе сказала Волкова.

Это было сказано таким тоном, будто Иван был преступником, и ему грозила тюрьма.

Мудрая Безгодова не стала спорить с истеричной Эллочкиной матерью и, проявив чудеса выдержки, молча выслушала женщину, а потом долго сидела, задумавшись, возле окна, прижав телефонную трубку к уху. Гудки, доносившиеся из недр телефона, сверлили ей мозг. Мысли метались, наскакивая одна на другую. Глаза уставились в одну точку.

За окном бурлила жизнь. Ярко светило послеобеденное весеннее солнце. По тротуару гуляли молоденькие мамаши с колясками, в песочнице карапузы строили замки и лепили куличики. На лавочках уютно устроились бабушки, которые всегда знали, что происходит в их доме и за его пределами. Белое здание педагогического техникума, располагавшееся рядом, сверкало нарядными новенькими дверьми. Стайками выпархивали студентки и торопились на остановку двадцать пятого автобуса. Новенький «Икарус» — гармошка переливался своей желтизной и, передвигаясь по дороге, походил на огромного оранжевого бегемота. Поток машин, напоминавший разноцветную мозаику, застревал перед красным глазом светофора.

Всей этой весенней прелести Безгодова не замечала, хотя и сидела возле чистого, недавно помытого окна.

— Вырос сын! Музыкант! Талант! Попалась, наверно, легкомысленная девушка и Ваня голову потерял. Надо вечером с сыном поговорить, определенно надо!

Безгодова старалась выкинуть неприятный разговор из головы. Она верила сыну. Он ее опора и надежда. Никогда Иван не поступит плохо и не сделает подлость.

Татьяна Безгодова воспитывала сына одна. Женщина никогда не жаловалась на трудности. Когда Иван подрос, записала его в музыкальную школу и на последние деньги купила гитару. Сын оправдал ее надежды, учился старательно и затем поступил в музыкальный колледж.

— Такого сына надо заслужить! — гордилась женщина.

4 глава

Вечером Иван Безгодов возвращался домой. Он шел по узенькой аллее, выложенной брусчаткой. Высаженные с каждой стороны в один ряд кустарники создавали плотный заслон и придавали дорожке особую живописность.

Гитарист Иван Федорович работал в музыкальной школе. Он был одним из немногих, кто в девяностые годы остался верен профессии. Многие музыканты этого поколения переквалифицировались в бухгалтеров, строителей, продавцов. Даже его любимая Эллочка подалась в Турцию за товаром, который затем удачно реализовывала на местном рынке и постоянно терроризировала Ивана за то, что он мало зарабатывает, а она, бедная, вынуждена таскать тяжелые сумки и обеспечивать семью.

Безгодов с женой не спорил. Молча собирался по утрам и уходил в школу, где пропадал целыми днями. Зарплата была маленькая, и он был вынужден подрабатывать частными уроками.

Проходили недели, месяцы, годы. Дом, работа, Эллочкины истерики, пустота…

Из состояния монотонности и однообразия Безгодова вывел детский резкий крик.

— Дяденька! — вдруг услышал Иван Безгодов. — Дяденька! Постой!

Безгодов остановился, осмотрелся. Ему показалось, что голос доносится откуда — то из — под земли.

— Ох! Помогите! — опять донеслось до Ивана.

Он явно услышал чей — то стон и детские рыдания.

— Где — ты? Ты кто? — Иван судорожно раздвигал ветки кустарников и искал того, кто просил о помощи.

Плотная стена растений и вечерняя темнота мешали Безгодову. Мужчина присел на корточки, и как снайпер, руками, стал ощупывать землю. Он боялся пропустить каждый сантиметр земляного покрова, но ощущал под пальцами только камни, ветки, опавшие листья.

Вдруг рука наткнулась на что-то мягкое и одновременно мокрое. Мужчина продолжал перебирать руками. Темнота все больше устанавливалась над городом, затрудняя поиски.

— Кто здесь? Отзовись! Ты где? — пытаясь казаться спокойным, спросил Иван.

Он хотел определить нахождение ребенка по голосу и специально задавал тому наводящие вопросы. То, что это был ребенок, Безгодов не сомневался.

— Эй, парень, — опять позвал Иван. — Тебя как зовут?

В ответ он услышал короткий, напоминающий вздох, стон.

Неожиданно луч фары проезжающей синей девятки осветил кустарник, за ним высокий забор детского дома.

Теперь Иван услышал стон, доносившийся с правой стороны. Доверяя собственному музыкальному слуху, мужчина двинулся вправо и вскоре увидел парнишку лет семи. Он лежал на земле, свернувшись калачиком. Лицо и руки измазаны кровью. Губа разбита, ноги в кровоподтеках.

Безгодов ринулся к мальчонке.

— Кто-тебя так, парень? — проглатывая ком в горле, судорожно спросил Безгодов.

— Пацаны из детдома. Я не брал. Я.., — тихим слабым голоском ответил мальчик, теряя сознание.

Безгодов уже не слушал ребенка. Он подхватил парнишку на руки и выбежал на проезжую часть, пытаясь остановить машину, но все было безрезультатно. Вечернее шоссе словно замерло.

Так прошло двадцать минут. Через некоторое время на трассе показалась карета скорой помощи.

— Слава Богу, — выдохнул Безгодов.

Машина остановилась.

— С ума сошел? — налетел на Ивана водитель. — Мы женщину в реанимацию везем. Хоть бы успеть. А ты тут дорогу загородил!

— Ребенок погибает. Избили в детском доме. Он без сознания. Я его на улице нашел, — пытался описать ситуацию Иван.

Сильные руки врача подхватили худенькое тельце ребенка.

— В травматологию, — коротко бросил он то — ли водителю «Скорой», то — ли Ивану Безгодову.

Безгодов поймал такси и поехал следом за «Скорой».

В больнице ему задали несколько дежурных вопросов — имя, фамилия, отчество, место работы, где и во сколько обнаружил ребенка, какие действия предпринимал.

В приемном покое мальчишка пришел в себя. Оказалось, что его зовут Толькой, ему семь лет. Как появился в детском доме, он не помнит.

— Странно, — помахал головой врач — травматолог. — Из полиции не было сообщений, что ребенок из детдома пропал, и бригаду «Скорой» тоже не вызывали.

— Вы кем ему приходитесь? — неожиданно спросил врач у Анатолия.

— Буду ему отцом! — уверенно ответил Безгодов.

Мужчина ни на минуту не сомневался, что станет для Тольки отцом. Настоящим отцом.

Он навещал парнишку каждый день. Сначала тот смотрел на Безгодова затравленно и испуганно, но Ивану удалось разговорить мальчика.

Оказалось, что Тольку избили детдомовцы — пятиклассники. Один из них украл деньги у воспитательницы. Они долго следили за пожилой женщиной и когда та вышла из кабинета, оставив сумочку, ватага негодяев вытащила всю зарплату. В краже обвинили Тольку, а чтобы он нигде не проговорился, решили его убить. Они били его жестоко — пинали ногами, толкали, а когда тот потерял сознание, отнесли и бросили его за забором детдома. Избитый парнишка долго лежал без сознания, пока его не нашел Безгодов.

Элла и Иван Безгодовы оформили юридические документы об усыновлении Тольки. Теперь в их семье появился сын — Безгодов Анатолий Иванович.

5 глава

Саша проснулся рано, еще до рассвета. Долгожданный январский день обещал быть интересным и насыщенным разными событиями.

Начало января в южном приморском городе выдалось очень теплым. Температура доходила до плюс пятнадцати градусов. Готовились к цветению айва и азалия, можжевельник тоже не хотел отставать. На магнолии пока были видны маленькие бутоны, она зацветет только в марте. Еще какие-то неизвестные растения радовали мальчика буйством красок.

В воздухе пахло утренней свежестью. Темнота начинала рассеиваться. Пока еще совсем слабый, но смелый лучик солнца прорезывал тьму. Потом еще один и еще. И вот уже множество солнечных нитей искрится на утреннем небосклоне.

Так же осторожно, как первый луч, где — то далеко, еле слышно, начинает петь птица. Вслед за ней незамысловатый мотив подхватывает целый хор птичьих голосов, к нему присоединяется гул машин. Город просыпается…

— Оказывается, что дворники и повара в столовой очень рано начинают работать, — размышляет и удивляется мальчишка. — Пока мы спим, нежимся в постели, видим сны, дядя Лёня уже весь двор подмел, а в столовке уже готовы каша, булочки и компот.

Сердце забилось чаще, когда сквозь слабый утренний туман Саша Ремезов увидел желтый автобус с надписью «Дети», который парковался у ворот детского дома.

— Приехали, приехали! Привет! Привет! — закричал он. — Света, Гришка! Ура! Закончились каникулы!

— Странно, да? Обычно дети грустят, что отдых закончился, а у этих все шиворот навыворот, — делился размышлениями с водителем автобуса дворник дядя Лёня. — Ээх, вот ведь, житуха- пожитуха!

— Ремезов, ты куда? — крикнул дворник вслед выскочившему из входной двери мальчишке.

Но Сашка, не обращая внимания на добродушный окрик дворника, уже мчался со скоростью света к долгожданному желтому автобусу.

— Гришка, привет! — приветствовал друга Саша. — А Светы почему нет?

— Привет! Не знаю! Наверное, позже приедет. У Автобуса ведь еще один рейс на вокзал.

— Ааа, понял! — Саша немного огорчился, выдержал паузу, а затем продолжил. — Здорово, что ты приехал, а то, такая скукотища была!»

Друзья похлопали друг друга по плечу и вприпрыжку побежали в здание детского дома.

— Сашка, давай, на задний двор заглянем, кроликов посмотрим. Я так по Пушистику соскучился, — предложил Гришка.

— Давай, только быстренько, пока воспиталки нас не спалили…

Мальчики побежали по дорожке, вымощенной серой, тротуарной плиткой, которая петляла между стволов высоких яблонь, побеленных известью. Им предстояло преодолеть еще детскую площадку и вот, казалось, они уже у клетки с Пушистиком.

Вдруг Сашка ощутил, что земля уходит из — под его ног, он теряет равновесие и падает. Боль, резкая боль пронзительно распространяется по его коленям и правой руке.

— Эй, ты! — мерзкий, противный голос пронзает тишину.

Сквозь боль Сашка слышит Яшкины ругательства и визжащий вопль Гришки, которого тянут за ухо и ведут на летнюю веранду. Сашке тоже велено идти туда. Он с трудом поднимается, ноги еле слушаются, хотя горят от царапин, а вот рука изнывает от резкой боли в кисти.

Сначала компания из двух человек, «шестеривших» у Яшки, требовала у малышей проставиться за «заезд с каникул» по пятьсот рублей с каждого.

Вторым пунктом в требовании значились «сиги» — на их сленге так назывались сигареты. Ну а когда хулиганы поняли, что не получат ни того, ни другого, так как у мальчишек этого просто нет, стали их бить и пинать.

Резкий крик Нателлы Робертовны остановил негодяев. Пинки и тычки прекратились.

— Будете должны по тысяче! — напоследок подытожил Яшка и убежал догонять свою компанию недорослей, которые докуривали свои сигареты и громко ржали над пострадавшими.

— Что с рукой? — спросила Нателла Робертовна.

— Упал, — стараясь держаться, чтобы не заплакать от боли, произнес Сашка.

— А ты?

— Я тоже… Упал, — поднимаясь с колен, ответил Гришка.

В медицинском кабинете, проведя все манипуляции с бинтами, средствами дезинфекции, медицинская сестра сказала, что Саше нужно делать снимок в травмпункте, а Гриша отделался синяками и ссадинами.

Так распорядилась жизнь: в долгожданный день, вместо музыкального прослушивания, Сашка поехал в больницу.

Перелома кисти не оказалось, но для занятий музыкой растяжение связок и ушиб руки не сулили ничего хорошего. Месяца на три точно можно было забыть о репетициях, а уж о прослушивании — тем более.

На обратном пути из больницы они заехали на вокзал, чтобы встретить вторую партию приехавших с зимних каникул ребят.

Радостная и долгожданная встреча с друзьями была омрачена болью от полученных травм, а самое главное, обидой и безысходностью ситуации.

Жаловаться нельзя! Физически с негодяями не справиться, понятно, что силы не равны.

Света как могла, подбадривала Сашку, убеждая его в том, что ничего страшного не произошло и рука быстро заживет. Но парень был безутешен.

Большая обида и жажда мести Шмелю — вот что занимало все мысли мальчика. Ни о чем другом теперь он думать не мог. Хулиганы — подростки сделали ему больно, очень больно, настолько больно, что в этот раз он решил ответить им тем же, а точнее, превзойти их, сделать еще больнее и восстановить справедливость.

— Все! Хватит терпеть! Надо с Гришкой обсудить. Мы обязательно должны что — то придумать, — засыпая, твердил про себя Саша Ремезов.

Тело его сотрясалось от немых рыданий. Он, чтобы его не услышали соседи по комнате, тихо плакал в подушку «сухими» слезами. Главное, что в этот момент ему требовалось лечить не кисть руки, а израненную душу, в которой прочно укреплялось недоверие к людям выше него ростом.

Он понимал, что ему необходим такой взрослый, который смог бы убедить его в том, что справедливость существует, а зло должно быть наказано.

Но пока такого человека на горизонте Сашкиного жизненного пути не наблюдалось.

***

На обдумывание и подготовку плана мести ушло почти три месяца.

Друзья решили дождаться, когда кисть руки у Саши заживет, и тогда они приступят к осуществлению возмездия.

Что могли придумать смелые и отважные семилетние мальчишки? Конечно, детский, немного наивный план действий, но в их понимании дерзкий и гениальный.

Первый удар мести они нанесли однажды вечером, пока «старшаки» были заняты какой-то подготовкой к спортивной эстафете. Гришка незаметно проник в комнату обидчиков и выпустил каждому обидчику под одеяла по пробирке муравьев. Сашка стоял на отвлекающей позиции. Если что, то он должен был разыграть какой-нибудь спектакль, вроде того, что у него резко заболел живот или что-то в этом роде.

Пробирки с муравьями купили в зоомагазине. Такие продают для муравьиных ферм. На покупку пошли деньги, которые Гришке дал дядя еще на январских каникулах.

После удачной вылазки маленькие мстители долго смеялись, представляя себе, как долговязых хулиганов кусают муравьи и как негодяям будет «приятно» засыпать при этом.

Уходя из комнаты Шмеля, Гришка прихватил с собой банку с пеной для бритья из Яшкиной тумбочки.

— А банка зачем? — на бегу заговорщицки тихо спросил Сашка.

— Забыл, что ли? Ладно. Потом объясню, — быстро и деловито ответил Гришка.

Спустя два дня они осуществили вторую часть плана. И Яшкина банка с пеной для бритья сыграла в этом ключевую роль.

Утром, на завтраке, маленькие мстители умудрились положить пакет с пенкой в морозильную камеру холодильника, вечером так же благополучно забрали и отпилили от неё дно. Мальчишки незаметно проникли в комнату обидчиков и поместили банку обратно туда, где взяли. Быстро побежали на свою половину. И на этот раз им удалось вернуться восвояси незамеченными. Опять они были довольны собой.

Оттаявшая банка заполнила пеной всю Яшкину тумбочку, вытекла даже через щели наружу.

Шмель был в бешенстве. Если случай с муравьями не навлек его на мысль о том, что это дело рук человеческих, то тут уже было понятно, что кто-то из детдомовцев развлекается и смеётся над ним.

— Меня «троллить»? — диким криком орал Шмелев.

На его крик прибежала воспитательница и Шмелеву попало еще и за порчу имущества.

На следующее утро весь детский дом знал о происшествии.

Завтрак прошел весело. Хихиканье слышалось повсюду. Счеты с Яшкой имел каждый: и малыши, и дети среднего звена, но никто еще не отваживался так смело выступить против главного хулигана и его приспешников.

— Вы не знаете, кто это сделал? — спрашивала Маша Родионова у Гришки и Саши.

— Нее, мы не в курсе, — смешно свернув брови на лбу, отвечали мальчишки в один голос.

Только глаза ребят улыбались и яркие краски «памяти унижения» немного стирались, тем более что в запасе у них был еще третий, решающий удар возмездия. С ним они решили пока повременить. Надо, чтобы поутихла история с пеной и муравьями.

— Пусть не думает, что он тут самый главный, — по — детски, но утвердительно и смело сказал Сашка другу.

— Дай пять! — весело сказал Гришка и протянул ладонь.

— Ааа, — внезапно вскликнул Сашка сразу после бравого шлепка мальчишеских ладошек.

— В руке что-то стрельнуло, — пояснил он причину своего восклицания.

6 глава

Кисть руки у Саши, хоть и восстанавливалась после травмы, но все — таки ныла и доставляла неудобства в бытовом смысле.

В музыкальный зал Сашка продолжал ходить, но так как заниматься на гитаре он не мог, музыкальный руководитель решила, что они с Гришкой будут исполнять вокальные номера, а аккомпанемент поручила сестрам Родионовым. Квартет, надо сказать, получился неплохой.

Подготовка к празднованию Дня Победы в детском доме шла полным ходом.

Квартет с участием Саши Ремезова, Гриши Певцова и сестер Родионовых тоже разучивал репертуар, состоящий из военных песен.

В детском доме, наряду с многочисленными посещениями выставок, музеев и концертов, был обозначен отчетный концерт воспитанников «Страны детства». Поэтому всю весну маленькие чтецы, художники, музыканты и танцоры интенсивно трудились.

В списках приглашенных гостей значились ветераны войны, важные гости из мэрии города, устроители благотворительных фондов, а также ученики и преподаватели школы искусств, приготовившие ответные поздравительные номера.

Маленькие артисты и их наставники с волнением ждали, когда они покажут свои достижения и таланты для большого круга зрителей.

И вот этот день наступил.

Шум зрителей, заполняющих зал, различные звуки от настройки инструментов, утреннюю суету подготовки — все это сменила торжественная и строгая обстановка мероприятия.

Прозвучали призывные, торжественные фанфары и под аплодисменты зрителей в зал вошла ведущая концерта.

Сначала звучали приветственные слова директора детского дома, потом выступали заместитель главы администрации города, начальник управления социального обеспечения администрации муниципального района, потом еще и еще какие-то большие начальники.

От продолжительной речи гостей маленькие зрители уже начали ерзать на стульях от усталости и нетерпения. Детям стало интересно только тогда, когда на экране появились кадры из кинофильмов о Великой отечественной войне, и Света Давыдова выразительно прочла строки поэта Степана Щипачева:

Такою все дышало тишиной,

Что вся земля еще спала, казалось,

Кто знал, что между миром и войной,

Всего, каких — то пять минут осталось…

Громкий отчет секунд минуты молчания заставил сердца всех участников и зрителей в этот момент трепетно забиться в унисон.