Бесплатный фрагмент - Письма из прекрасного далека

ОТ ЗЛАТОЙ ПРАГИ ДО БРАТИСЛАВЫ

ЗА КОМБАТА

Обо всех военных полевых тренировках и учениях, в которых моему действующему лицу доводилось участвовать, нет смысла рассказывать, так как по большей части они проходили напряженно, утомительно и рутинно. Но еще об одном командно-штабном учении хочется рассказать. Это было в центральной группе войск. Еремин только что прибыл туда на должность ведущего хирурга медицинского батальона. Обстоятельства устроили ему профессиональную проверку в первый же день, так как пришлось оперировать по поводу острого аппендицита одну из медицинских сестер, работавших по контракту. Еремин сделал операцию быстро, так как технических сложностей по ходу не было. Когда он вышел из операционной, к нему подошел посыльный и сообщил, что вызывает комбат. Прервав докладной официоз, командир батальона, майор Каратаев без предисловий сказал:

— А ты молодец! Я засек время, когда ты вошел в операционную, и, когда вышел. На все про все двадцать минут. У меня еще никто в медсанбате так быстро не делал операции по поводу аппендицита.

— Раз на раз не приходится. В данном случае отросток располагался в типичном месте, был без спаек, подвздошная кишка легко вывелась в рану.

— Это понятно. Тем не менее, уметь укладываться в определенные временные параметры это профессионализм.

Еремину в глубине души было отрадно, что он произвел положительное впечатление на своего командира, но одновременно понимал, что доверие и доброе мнение приходится добывать тяжелой повседневной работой, в которой промахи не прощаются.

— Присаживайся! — сказал комбат и сделал рукой жест, показывая куда.

— Спасибо! — ответил Еремин и присел на указанный стул.

— А сейчас давай выпьем за удачно проведенную операцию! Рабочий день уже давно закончился. Сколько сейчас?

— Половина одиннадцатого.

— Ну, вот! А мы все на работе. Я посмотрел твое личное дело и дал команду, чтобы возможно быстро оформили документы для прибытия сюда твоей семьи… Жена и дочь у тебя?

— Да.

Комбат достал из шкафа объемный флакон с прозрачной жидкостью, которая от передислокации на стол зловеще заколебалась.

— Спирт! Семидесяти процентной концентрации! — уточнил он.

Еремину тут же вспомнилась его единственная попытка на прежнем месте службы выпить спиртосодержащей жидкости после окончания цикла обучения у него одного из врачей от авиации. Из того, что тот принес на фуршет, выпил он всего грамм сто, а плохо было около суток. Каратаев налил спирт себе и Еремину поровну и подал стакан.

— Извините, Николай Александрович, — обратился Еремин к своему командиру по имени отчеству, — я не буду. Неизвестно, какая патология может служиться в ближайшее время, а на должности хирургов у вас лейтенанты без стажа практической работы.

Комбат внимательно посмотрел на Еремина, опрокинул в рот свой стакан, затем поставил бутыль обратно в шкаф.

— Ладно, иди! Будем считать, что познакомились.

Ритм служебных дел был очень напряженным: ночные проверки и дежурства, целая череда зачетов по физической подготовке, химической защите, стрельбе, знанию устава и военно-полевой хирургии, строевые тренировки, почти ежедневные визиты проверяющих. Идеологом в батальоне был умудренный человек в звании майора долгожителя возрастом около пятидесяти лет. Он не выделялся и не главенствовал, а тонко подчинялся нуждам армейской медицины, и свою работу умело подстраивал под общие задачи медицинского обеспечения. В феврале-марте было масштабное учение с полным развертыванием медицинского батальона. На весеннее командно-штабное учение Еремин не ездил. А летом в июле комбат вызвал его и сказал: «Поедешь вместо меня. Возьмешь мою новую машину, медицинский уазик и две машины технического обеспечения. Пойдете в составе колонны автомобильного батальона».

Сигнал общего сбора был подан поздно вечером. Огромная колонна дивизионной техники потянулась по серпантинам северо-моравских гор. Управляли автомобилями, как правило, солдаты после учебной части первого года службы, и за ними был нужен глаз да глаз. Они то и дело пытались вздремнуть за рулем, и старшим автомобилей из офицерского состава и прапорщиков приходилось постоянно тормошить их, чтобы не сорваться в пропасть. А потери уже были. На одном из горных поворотов справа внизу, задержанная стволами могучих елей, зависла над горным ручьем одна из машин. Рядом на склоне сидело два солдата. У одного была перебинтована голова, у второго рука покоилась на косынке. Третий оказывал им помощь. Еремин инстинктивно приказал остановиться, чтобы помочь, но потом, вспомнив, что это не входит в его функции, так как батальонные колонны укомплектованы врачами, только спросил: «нужна ли помощь?» Услышав отрицательный ответ, они двинулись дальше. К намеченному рубежу вышли в срок. Побывав на разборе предварительного этапа учений и, нарисовав несколько значков на своей карте, Еремин вернулся в расположение. Вскоре техника пошла дальше. Однако возникло осложнение — сломался командирский уазик, на котором ехал Еремин. Ему пришлось пересесть в другую машину, а неисправную взять на буксир. В полдень колонна остановилась. Еремин приказал водителю использовать этот шанс и выяснить причину неисправности. Оказалось, что сломался бензонасос. Выпал осевой стержень, на котором крепится колеблющийся механизм подачи топлива. Вместо сломанного стержня приспособили гвоздь, подходящий по толщине. С одной стороны его держала шляпка, а со второй его загнули. Уазик взревел от готовности тут же бежать по дороге. Колонны пошли дальше в сторону западной границы. Горы остались позади, по сторонам тянулись сельскохозяйственные угодья. Поля были аккуратными, ухоженными, оборудованные мелиоративными системами. На них зрел урожай. Крытые красной черепицей домики казались сказочными и миниатюрными, как в «городке-табакерке». Путь пролегал по широкой асфальтированной дороге. Было раннее утро. Навстречу ехало множество легковых и грузовых чешских автомобилей. Впереди, метрах в пятистах, Еремин заметил слева на обочине неподалеку от дороги лежащий вверх колесами бензовоз. Он подъехал к месту происшествия и остановился. Рядом с бензовозом лежала вырванная с корнем яблоня, еще две яблони были сломаны и остались на месте. На дороге стоял изуродованный легковой автомобиль иностранного производства. На его стеклах были кровавые потеки. На траве лежало два трупа. Это были мужчины. Женщина и подросток остались живыми, но были травмированы, лица их также были испачканы кровью. Они лежали на носилках. В то же мгновение подъехала вызванная полицией машина скорой помощи и забрала пострадавших. Несколько очевидцев из местных жителей подбежало к армейской колонне с криками: «Оккупанты! Зачем вы убиваете наших людей! Убирайтесь домой!» Виновник сидел возле своего бензовоза, опустив голову и обхватив колени руками, он был абсолютно невредим. На душе у Еремина было скверно. Послышалась команда: «Не останавливаться! Двигаться дальше!» Утро следующего дня участники учений уже встречали на указанном рубеже. По минимуму развернулись и ждали дальнейших распоряжений. Вокруг было множество фруктовых насаждений. Вдоль дорог произрастали яблони, груши, вишни, сливы, ореховые деревья. Массивные старые черешни росли на холмах и по склонам буераков, по оврагам, в разных укромных местах. Ягоды были уже зрелые и очень сладкие. Чешская полиция разрешала передвигаться военным колоннам в основном ночью, когда на дорогах наименьшее число гражданской техники. После подведения итогов «воюющие стороны» ожидал последний ночной марш-бросок к местам постоянной дислокации. Он оказался самым трудным периодом учений. Уже минуло трое напряженных суток перемещений с бессонными ночами. Молодые солдаты буквально падали на руль от усталости. Еремин приказал двигаться с минимальной скоростью и несколько раз перехватывал руль у засыпающего водителя. Периодически останавливались, делали физические упражнения, освежали лицо водой. Позади командирской машины ехал санитарный автобус, где за старшего водителя был один из молодых хирургов. Он отличался своей аккуратностью в работе и на учениях держался достойно, как и все остальные представители военной медицины. По возвращении действия медицинского батальона были оценены на «хорошо». Комбат поблагодарил за работу и, выяснив некоторые детали, в заключение спросил:

— Ну, и как впечатления в целом?

— Рад, что этот экстрим закончился! — ответил Еремин.

— Будет что вспомнить потом.

Водитель командирского уазика отъездил с гвоздем в бензонасосе до окончания срока своей службы и передал ее потом сменщику. Комбат через пару месяцев получил повышение и отбыл в центральное военно-медицинское управление.

УЧЕНИЯ

Дивизионные учения должны были начаться в первой декаде марта. Медицинскому батальону предстояло полное развертывание. Когда со скоростью звука пролетел слух, что прибыли проверяющие из штаба группы, напряжение достигло высшего предела. Имущество уже было погружено на машины, личный состав из числа офицеров, прапорщиков, сержантов и армейских служащих, в основном медицинских сестер был готов в любую минуту выдвинуться в указанном направлении. Прошли сутки, но команды к совершению марша не поступало. Еремин вторую ночь ожидания, как и первую, коротал, не раздеваясь. Ночевать было разрешено дома, потому что служебные квартиры находились на территории гарнизона. Стрелку звонка будильника он поставил на четыре тридцать и задремал. Через несколько мгновений, как ему показалось, он открыл глаза. На часах было четыре двадцать пять. Чтобы не тревожить семью, он нажал кнопку, отключив сигнал. Затем плотнее задернул шторы и включил маленькую настольную лампу, светившую только вниз. Выпив чашку чая, он вышел на улицу. Как и вчера было туманно, но плотность белого марева была меньше, чем накануне. Всходило солнце, высвечивая сюрреалистические картины земного бытия. Еремин направился в хирургическое отделение. Ответив на приветствие дежурного, он прошел дальше по коридору в ординаторскую, решив узнать о самочувствии недавно прооперированных больных. И в это время прозвучал сигнал боевой тревоги. Гарнизон пришел в движение.

Колонна машин медицинского батальона вскоре достигла района развертывания. Дорожно-транспортных происшествий не было, если не считать нескольких поломок. Вышедшие из строя автомобили были взяты на буксир. Каратаев вызвал Еремина, и они начали рекогносцировку местности. Площадка для предстоящих действий была довольно ровная. К ней примыкали сельскохозяйственные угодья. В разных местах было несколько древесно-кустарниковых островков. Снег полностью растаял, и грунт местами стал мягким и податливым.

— Ну, что скажешь? — спросил Каратаев Еремина, когда они обследовали местность

— Машины будут вязнуть.

— Да, участок мы пропашем основательно, а главное палатки все загрязним. Месяц их потом надо будет сушить и чистить. Ну, и чехи штраф пропишут по полной программе.

— И совсем рядом поле с посевами.

— Подполковник Феофанов ткнул пальцем на карте, а нам сейчас проблемы. Да, ты предупреди своих офицеров и сестер, — продолжал Каратаев, — чтоб ему никто не наливал под любыми предлогами, пока учение не закончится.

— Николай Александрович, видите вот тот хвойный лес в километре от нас? Перед ним снежная полоса белеет.

— Ну, и что?

— Давайте туда пройдем!

— А ты сообразительный! Прямо мои мысли читаешь! Теория не догма? Так?

— Конечно.

Возле леса и в самом лесном массиве еще лежал снег. Он подтаял, но еще был достаточной толщины, чтобы сохранить грунт в замороженном состоянии. Комбат и ведущий хирург быстро обследовали лесной участок.

— Приспосабливай схему развертывания к местности и рельефу! Я даю команду на развертывание! — распорядился Каратаев.

Техника автомобильного батальона начала съезжать с дороги и рассредоточиваться вдоль кромки леса. Палатки ставились прямо на снег, расстилались брезентовые полы, размещалась и подключалась аппаратура. Слышался звук мотора дизельного генератора. Еремин то быстрым шагом, то пробежкой метался между отделениями, помогая в работе. До приезда проверяющего оставалось около получаса, когда стали поступать доклады о готовности подразделений к работе. Первыми развернулись приемно-сортировочное и противошоковое отделения. Каратаев удовлетворенно посмотрел на часы, затем позвал посыльного за Ереминым.

— Я наблюдал за твоей работой и хочу дать тебе совет, — обратился он к ведущему хирургу, когда тот доложил о прибытии. Ты должен только наблюдать. Не нужно помогать с разгрузкой, погрузкой, переноской и прочее…

— Да, медицинские сестрички некоторые совсем щуплые. Как не помочь!

— Пускай заведующие отделениями и ординаторы пошевеливаются. Твоя задача организовать и подключаться самому только при необходимости. Феофанов не появлялся?

— Нет.

Начальник медицинской службы дивизии прибыл вместе с проверяющим офицером из группы и был трезв. Личный состав батальона справился с поставленной задачей, но вскоре поступила команда о передислокации и новом развертывании по сокращенной схеме в другом месте. На завершающем этапе учений все уже были утомлены до предела, особенно милосердная часть коллектива и Еремин, проигнорировав совет комбата, помогал в погрузке палаток и прочего имущества перед маршем к месту постоянной дислокации. Каратаев, прохаживаясь, за всем зорко наблюдал, периодически что-то отмечая в своей записной книжке. Феофанов где-то нащупал слабое место в батальонном коллективе и после принятия дозы улегся на носилки в санитарном автобусе и сладко уснул.

КОЧЕРЫЖКИ ДОЛБАНЫЕ, ЧЕРТИ ПОЛОСАТЫЕ

Еремин вышел из операционной, снял резиновые перчатки, опустил их в емкость с дезинфицирующим раствором, начал разматывать тесемки на запястьях. Санитарка развязала халат сзади, помогла снять. Затем Еремин освободился от двух масок на лице и облегченно вздохнул. Мимо на каталке повезли в палату прооперированного больного. В коридоре к нему подошел заведующий отделением Лабазов, по военной терминологии командир операционно-перевязочного взвода, и сообщил:

— Валерий Алексеевич, к нам зашел начальник медицинской службы дивизии подполковник Феофанов Иван Тимофеевич. Он хочет с вами поговорить.

Еремин после прибытия в группу войск еще ни разу не встречался со своим дивизионным начальником, так как тот постоянно где-то отсутствовал.

— А с какой целью он заглянул к нам?

— Возможно, познакомиться, или как обычно.

— Это как понимать?

— Да сами узнаете.

— А где он?

— Пошел в учебный класс.

Еремин подошел к высокому худощавому уже седому человеку, который рассматривал наглядные пособия, плакаты, схемы развертывания… и представился:

— Майор Еремин, ведущий хирург. По вашему приказанию прибыл.

— Тебя как по отчеству? Валерий Алексеевич? — переспросил, видимо, чтобы запомнить, Феофанов и продолжал: — Ну, как на новом месте устроился.

— Пока живу в офицерской палате. Помогаю дежурным врачам.

— Служебное жилье здесь дают быстро. Каждую неделю офицеры убывают в Союз. А какое впечатление от коллектива?

— Хорошее.

— Комбат мне охарактеризовал тебя с положительной стороны. Но кроме работы в медсанбате тебе придется ездить со мной по частям на проверки и всякие экстренные разборки. Понял?

— Да, — ответил Еремин, — это же входит в круг моих должностных обязанностей.

— Тяжелые больные есть?

— На данный момент нет.

— Так и должно быть. Мы обеспечиваем части с постоянной боевой готовностью и должны в случае необходимости покинуть гарнизон за пару десятков минуть.

— Я в курсе, с мобилизационными документами уже ознакомился.

— А какое впечатление на тебя производит Лабазов?

— Старательный, аккуратный. Правда, хирургической практики у него было маловато.

— А ты за ним присматривай, подстраховывай…

— Я помогаю всем хирургам.

По выражению лица Феофанова было видно, что разговор ему в тягость и ведет он его по служебной необходимости.

— А сейчас кого оперировал?

— Рядового из саперного батальона с переломом и подвывихом в голеностопном суставе.

— Ты вот что, — неожиданно прервал тему разговора подполковник Феофанов, — налей мне пятьдесят граммов ректификата и попроси в вашей столовой пару сырых яиц. Язва обострилась. Только такое лекарство и помогает.

Еремин сразу же понял смысл фразы Лабазова «как обычно».

— Давайте мы вас проверим, узнаем, где язва, какая, проведем лечение.

— Я уже обследовался в групповом госпитале. Ты давай поторопись. Отведи меня в офицерскую палату. Я там подожду.

Феофанов одним глотком проглотил мензурку со спиртом, принесенную старшей медицинской сестрой, крякнул, расковырял и высосал два куриных яйца, зажевал их кусочком черного хлеба, повеселел, зарумянился и бодро покинул медицинский батальон, проговорив уже на крыльце свою излюбленную фразу: «Ну, смотрите, черти полосатые, кочерыжки долбанные, чтоб все было в порядке!»

2.

Это произошло несколько месяцев спустя. Был конец рабочего дня. Еремин сидел за своим рабочим столом в ординаторской и просматривал график дежурств. Вместе с ним в комнате находился Лабазов и два его ординатора. Вдруг входная дверь резко открылась и, как призрак, возник подполковник Феофанов. Он сделал несколько шагов и остановился посередине ординаторской. Его внимание что-то привлекало. Он, следуя своему зрительному восприятию, быстро поворачивал голову влево, вправо, вверх, вниз, словно пытаясь что-то рассмотреть. Но это что-то, видимо, было подвижным и не давало возможности зрительно сосредоточиться на себе. В следующее мгновение Феофанов одним шагом достиг стола Лабазова и двумя руками попытался то ли что-то схватить, то ли кого-то поймать. При этом Иван Тимофеевич помял два листа бумаги и сбросил на пол несколько историй болезни, в следующее мгновение он переключился на ординатора, потрепав ему халат. Затем его ладони сомкнулись над спинкой стула. Послышался возглас: «Гад, увернулся! Все равно поймаю!» Он бросился к мусорной корзине, опрокинул ее и среди вороха рассыпавшихся бумаг, встав на колени, продолжил преследование своего врага.

— Вот, сволочь, еще мне рожи корчит!

Еремин все понял. Он подошел к начальнику медицинской службы дивизии и сказал:

— Иван Тимофеевич, успокойтесь! Мы его поймали!

— Покажите!

— Он в биксе! — Еремин показал пальцем на бикс со стерильными сменными масками. — Но его открывать нельзя.

Затем Еремин жестом позвал Лабазова и шепнул ему на ухо:

— Вызови невропатолога и набери в шприц седативное, я попытаюсь его уговорить на укол.

Общими усилиями хирурги успокоили своего дивизионного начальника, после укола тот крепко уснул. Спал почти сутки и, проснувшись, ничего не помнил. Феофанову шел пятьдесят второй год, он готовился к убытию в Союз и увольнению в запас.

МЕДИЦИНСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

— С вами хочет поговорить подполковник Феофанов, — сообщила Еремину постовая медицинская сестра хирургического отделения, подавая телефонную трубку.

— Майор Еремин, слушаю, — представился он своему начальнику.

— Даю тебе пять минут на сборы и ко мне. Выезжаем в часть.

— А что там произошло? — попытался выяснить Еремин.

— На месте все узнаешь. Вот «кочерыжки долбаные, черти полосатые», — послышалась любимая фраза начальника медицинской службы дивизии.

Еремин сообщил о своем отъезде комбату Каратаеву, взял тревожный чемодан и направился к штабу дивизии. В армейском уазике его уже ждал Феофанов.

— В танковом полку случилось неприятное происшествие, — когда выехали за контрольно-пропускной пункт начал информировать он Еремина. — Солдат умер прямо в строю. До демобилизации ему оставалось полгода. Надо разобраться. Есть ли там вина медицинских работников? Командир полка хочет свалить все на нас. Завтра солдата повезут на судебно-медицинскую экспертизу, так что у тебя для выяснения всех обстоятельств и постановки посмертного диагноза время максимум до восьми ноль-ноль.

На место прибыли уже затемно. Умерший солдат лежал укрытый белой простыней на перевязочном столе в полковом медицинском пункте. Из его медицинской книжки значилось, что звали его Далгат, фамилия Ибрагимов, отчество Ахмедович, возраст двадцать лет. К врачам за период службы обращался несколько раз по поводу ссадин и потертостей. Осмотр тела ничего не прояснил. Внешних проявлений каких-либо заболеваний и травм не было.

— Ну, что скажешь? — поинтересовался Феофанов.

— Пока не за что зацепиться. Надо побеседовать с его друзьями и сослуживцами, — ответил Еремин. — Я пойду в казарму, может быть, там что-то выясню.

Еремин начал поочередно опрашивать солдат, которых ему направлял командир роты. Это были те, с которыми наиболее тесно общался Ибрагимов и его друзья. Время пролетало мгновенно, а все оставалось на нулевом цикле.

«Так не годится», — подумал Еремин.

— Постройте мне все подразделение, — распорядился он.

— Рота строиться! — раздалась команда.

Когда построение завершилось, Еремин встал перед солдатами и сообщил:

— Как вы знаете, внезапно умер ваш сослуживец Ибрагимов. Мне нужно выяснить возможную причину его болезни и смерти. Вспомните, пожалуйста, что изменилось в его поведении за последнее время.

— Далгат получил из дома письмо, но почему-то сам не смог его прочитать, пояснил, что глаза слезятся, и попросил меня, — сказал один и сослуживцев. — А раньше у него со зрением было все в порядке.

— Так. Это уже интересно.

— У него в последнее время зверский аппетит появился, ел все подряд, — послышался голос со второй шеренги.

— Да, да! — подтвердили еще несколько человек.

— Еще он говорил, что голова стала кружиться, сообщил из строя сержант.

Еремин попросил остаться тех, кто высказался о своих наблюдениях, а остальных отпустил. Со слов сослуживцев скончавшегося солдата у Еремина четко складывалась убеждение, что Далгат Ибрагимов умер от разрыва кисты головного мозга. Он написал свое заключение и вернулся в медицинский пункт. Феофанов уже спал. Он свернул свое длинное худое тело калачиком и натянул на себя синее шерстяное госпитальное одеяло, из-под которого выглядывал только нос. Пружина кровати под ним глубоко прогнулась, и начальник медицинской службы казался неестественно маленьким. Разбудить его не удалось. Полковой врач сообщил, что Феофанов потребовал сто граммов спирта, пару куриных сырых яиц и ломтик хлеба. Выпил, закусил и лег спать. На следующий день приехал судебно-медицинский эксперт, прочитал заключение Еремина и увез тело Ибрагимова для вскрытия.

Прошло около двух месяцев. В хирургическом отделении раздался звонок. Ординатор поднял трубку:

— Это вас.

— Еремин у телефона.

— Зайди ко мне на пару минут, — услышал он голос Феофанова.

Когда Еремин зашел в кабинет дивизионного начальника, тот протянул ему лист бумаги со штампом судебно-медицинской экспертной комиссии и сказал:

— Читай вслух!

Еремин прочел заключение:

— Смерть рядового Ибрагимова Далгата Ахмедовича наступила от разрыва кисты головного мозга в передней черепной ямке.

— Ну, как мы их! А! — воскликнул Феофанов и самодовольно улыбнулся. — Я через часок к вам зайду, вы мне спирта пятьдесят грамм приготовьте.

МУТНЫЙ ГЛАЗ

Когда регламентированный рабочий день закончился к Еремину подошел заведующий хирургическим отделением Лабазов Григорий Антонович и предложил:

— Валерий Алексеевич, давайте по пути завернем в «Мутный глаз» и выпьем по бокальчику чешского пива. Вы, наверное, кроме «жигулевского» другого и не пробовали?

«Мутный глаз» — так метко прозвали учреждение военной торговли с вывеской «кафе» острословы из-за круглого светового плафона, висевшего над входом. Плафон тускло мерцал по вечерам и казался анатомической принадлежностью пьяного одноглазого пирата.

— Я не против, так как действительно чешского пива ни разу в жизни не пробовал, — ответил Еремин, и они направились через плац дивизии к торговому заведению.

Слово Чехия невольно ассоциируется с пенящимся бокалом янтарной жидкости именуемой пивом. Некоторые из военнослужащих центральной группы, обладавшие коллекционной жилкой, пытались собирать этикетки и рекламные издания, посвященные сортам этого национального напитка. Коллекционные собрания доходили до сотни названий, но, как иронично сообщали им чешские друзья, это далеко не все, так как в каждом местечке есть свой секретный пивной рецепт и соответствующий герб. Пивоварение в Чехии это традиция, а традиция, как известно, составная часть народной культуры.

В кафе можно было купить как бутылочное пиво, так и разливное. Официанты и продавцы учреждения, скорее всего, пытались не безуспешно разбавлять водой этот славный напиток, несмотря на жесткий контроль посетителей. Жадность и нажива у некоторых представителей торговли, казалось, входит в структуру организма, как обусловленный генами инстинкт. Иногда стихийно возникала комиссия, требовавшая открывать новую бочку с «Пльзеньским Праздроем» двенадцати процентной плотности в ее присутствии. Этот сорт пива также носил названия «Урквелл» и «Гамбринус».

Военные медики сели за один из столиков. К ним тут же, словно порхающая бабочка, лавируя между посетителями, подлетела официантка в белом передничке с кармашками и такого же цвета матерчатой накрахмаленной короне поверх прически.

— Здравствуйте! Что будем заказывать?

— Привет, Светлана! Познакомься: майор Еремин, наш новый ведущий хирург.

Официантка кивнула головой и миловидно улыбнулась. В руках она привычно держала блокнотик и короткий карандаш.

— Только что открыли бочонок светлого «Гамбринуса». Двенадцать плотности, пять алкоголя, — проинформировала знакомая Григория Антоновича.

— Тогда по бокалу и что-нибудь солененькое.

— Есть вяленые спинки воблы в упаковке.

— Пойдет.

По содержанию алкоголя пиво классифицировалось как очень крепкое, крепкое, слабое и вообще безалкогольное.

Как часто могли себе позволить служивые визиты в кофейное заведение? В месяц Еремину выплачивалось две тысячи триста крон. Одна крона равнялась десяти советским копейкам. Пара женских туфель стоила триста крон. Жены, как правило, не работали. За счет вычета из рублевой части оклада выдавался паек из основных видов продуктов, но для полноценного питания его было недостаточно. Провизию приходилось докупать. Денег хватало в обрез, поэтому пивные посиделки были редкими, один два раза в месяц на строго ограниченную сумму. В Союзе во время отпусков закупали все, что разрешалось провозить через кордон, и что можно было продать чешским знакомым по возвращении. Вырученные средства тратились на приобретение того, что было в дефиците на Родине. А в гарнизоне за каждую освобождавшуюся должность шла конкурентная борьба. Возможность жене офицера получить временную работу считалась удачей.

Официантка Светлана поставила на стол две литровых емкости цилиндрической формы с ручками. Они были наполнены до верхней метки, а сверху возвышались, переливаясь медленно через край, горки пены. Лабазов взял один бокал, вдохнул в себя часть пенного кипения и сказал:

— А сейчас проверим плотность народным методом.

Он достал алюминиевую монету достоинством в десять геллеров и аккуратно положил ее поверх пенного сгустка. Пена держала монету.

— Смотри-ка, не тонет! — удивился Еремин.

— Да, все замечательно.

Лабазов снял монетку и начал медленными глотками пить золотистый напиток, чередуя его употребление с жеванием соленых ломтиков воблы. За соседний столик сели двое: капитан с эмблемами автомобильных частей и лейтенант танкист.

— Сейчас будет должности продавать. Я этого проходимца уже давно знаю, — кивнул в сторону капитана Лабазов.

— Ну, что будем заказывать? — послышался голос капитана.

Лейтенант листал меню.

— «Будвар», «Праздрой», «Старопрамен», «Велкопоповицкий Козёл»…

— «Велкопоповицкий Козел», — с издевательской улыбкой поправил лейтенанта его напарник.

— А почему такое название?

— Село есть такое Велке-Поповице. Монахи пару веков назад начали варить там пиво. Ну, а чехи ежегодно отмечают День козла, когда можно упиваться до козлиного состояния.

Соседи говорили громко и Еремин, не желая того, хорошо все слышал.

— «Крушовице», — продолжал чтение офицер-танкист.

— Давай начнем с «Будвара»! — прервал его капитан-автомобилист.

Еремин представил себя в столовой-ресторане родного города с меню в руках, где в разделе напитки после комплексного обеда одну из строк занимало одинокое слово «пиво» без указания марки.

Лейтенант с капитаном быстро опустошили свои емкости. Капитан ненароком успел сообщить своему молодому напарнику, что у него в штабе группы служит родственник, занимающийся кадровыми вопросами и способный помочь в продвижении по службе. Было видно, как лейтенант насторожился и тут же заказал еще два бокала «Старопрамен». Так как разливного этого сорта не было, им принесли бутылочное. Пока Еремин с Лабазовым пробовали «Гамбринус», соседи начали вливать в себя уже третий сорт в честь внеочередного звания и стремительного должностного продвижения лейтенанта-танкиста.

Чем закончится карьерный рост у лейтенанта военные медики не стали дожидаться, расплатились с официанткой и разошлись по служебным квартирам.

НА КАЗАРМЕННОМ ПОЛОЖЕНИИ

В ординаторскую медицинской роты зашел замполит медицинского батальона и передал Еремину подборку газет и брошюр об истории Польши и текущих событиях в этой стране.

— Прочтите сами и ознакомьте с материалами своих подчиненных. Здесь много интересного. Потом все вернете.

— Когда вернуть?

— Если никаких особых команд не будет, то дня через три.

— Хорошо, вернем в срок, — ответил Еремин и углубился в чтение принесенных материалов.

Неуемная, сложная, кровавая, полная конфликтами история Польши и после второй мировой войны, как горная река, продолжала бурлить и шлифовать валуны государственного устройства. Спустя месяц после разгрома гитлеровской Германии в июне одна тысяча девятьсот сорок пятого года было сформировано «Временное правительство национального единства», признанное союзниками. Одновременно в Лондоне существовало «Польское правительство в изгнании». Между ними началась непримиримая идеологическая и на первых порах вооруженная борьба за власть, в которой участвовала часть бойцов Внутренней армии (Армия крайова), ранее сражавшихся против немецкой оккупации. Вооруженное подпольное сопротивление прекратилось только спустя три года после войны. По решению Потсдамской конференции к Польше отошла часть Восточной Пруссии и немецкие земли восточнее рек Одер и Нейсе (Померания, Нижняя Силезия и часть провинции Брандербург). С этих территорий немецкое населения было изгнано. Советский Союз в свою очередь передал Польше Белостокскую область и ряд других небольших территорий. По договоренности между правительствами Польши и СССР лица польской и еврейской национальности, бывшие гражданами Польши в довоенное время и проживающие в Советском Союзе, могли переселиться в Польшу, а лица русской, украинской, белорусской, русинской и литовской национальностей, проживающие в Польше, должны были переехать в СССР. По разным данным в Польшу переселилось от одного до полутора миллионов человек, в СССР более пятисот тысяч. В ходе операции «Висла» в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году с целью подрыва деятельности «Организации украинских националистов» (бандеровцев) и «Украинской повстанческой армии» было принудительно перемещено в западные и северо-западные воеводства Польской народной республики около ста сорока тысяч украинцев, русинов, лемков и смешанных семей. Уничтожение гитлеровцами евреев, послевоенное изгнание немцев, обмен населением с Советским Союзом делали Польшу практически моноэтническим образованием. Руководство Польшей в послевоенное время осуществляли Болеслав Берут, Владислав Гомулка, Эдвард Герек, Станислав Каня.

Владислав Гомулка проводил политику либерализации, но после подавления студенческих волнений, развернутой шовинистической «антисионистской» компании, вынудившей многих остававшихся в Польше евреев покинуть страну, после повышения цен на товары широкого потребления и последовавших за этим забастовок был вынужден уйти в отставку.

Эдвард Герек активно кредитовал экономику страны, что способствовало ее стремительному росту. Однако к началу восьмидесятых годов внешняя долговая нагрузка стала для Польши непосильной, разразился социально-экономический кризис. Приобрело влияние общенациональное движение «Солидарность», возглавляемое электриком Лехом Валенсой.

Сменивший Герека Станислав Каня также не смог справиться с ситуацией, усугублявшейся коррупционными разоблачениями и некомпетентностью руководителей на местах.

В декабре одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года министр обороны генерал Войцех Ярузельский ввел военное положение. Активисты «Солидарности» были задержаны.

Как стало известно позже, руководство Советского Союза даже не рассматривало вопрос о введении дополнительных воинских формирований на территорию Польской народной республики, тем не менее части тридцать первой танковой дивизии перевели на казарменное положение.

Майор Еремин сидел за столом в обмундировании, перед ним лежала кипа газет и брошюр, рядом стоял тревожный чемодан.

— Валерий Алексеевич, можно вас попросить осмотреть одного больного, — обратился к ведущему хирургу начальник приемного отделения капитан Лесков Семен Павлович.

— Которого?

— После флегмонозного аппендицита. Я его позавчера оперировал.

— Да, я в курсе. А что случилось?

— Сегодня у больного усилилась болезненность возле операционной раны.

— А температура?

— Вчера была в норме, а сегодня утром подскочила до тридцати восьми градусов.

— Это плохо. Рану наглухо зашил?

— Да. Я отросток удалил полностью.

— Давай посмотрим.

Еремину пришлось переодеться и идти смотреть больного. В перевязочной палате он снял три шва, развел раневые края. Ложе отростка было черным. Зашивание раны наглухо было тактической ошибкой хирурга.

— Надо было дренировать и наложить первично отсроченные швы, — подсказал он Лескову.

Затем Еремин вставил дренаж, наложил стерильную повязку с гипертоническим раствором хлорида натрия, назначил антибиотики.

— Нужно очень аккуратно оперировать, чтобы не распространить инфекцию и строго соблюдать правила асептики. Это у тебя уже второй случай с подобным течением, нужно поработать над этой проблемой.

Наступило время обеденного перерыва. Офицерам, чьи квартиры были на территории части, разрешалось ходить домой, остальные находились на довольствии в солдатской столовой и пользовались сухими пайками. Ожидание всегда томительно. Текущая работа не могла занять все время, поэтому его избыток старались чем-нибудь наполнить. Обычно играли в шахматы, шашки или домино. На место Феофанова прибыл новый начальник медицинской службы дивизии подполковник Салахов. И, как только один из военных медиков упомянул его фамилию, он, словно джин, неожиданно появился перед своими подчиненными, выйдя из тени медсанбатовского коридора в холл, служивший ординаторской.

Кто-то скомандовал:

— Товарищи офицеры!

Все дружно поднялись. Ожидаемой фразы: «Можете садиться» не последовало. Воцарилась напряженная тишина. Салахов хмуро обозрел лица офицеров и столы, на которых замерли игровые баталии, затем резко произнес:

— Немедленно убрать!

Заведующий отделением капитан Лабазов попытался возразить:

— Товарищ подполковник, мы уже здесь сидим почти неделю! Надо же чем-то заняться.

— Уставы и специальную литературу читайте.

— Да мы это уже почти наизусть выучили.

— Прекратить разговоры! Немедленно все убрать!

Еремин нехотя сдвинул с шахматной доски позицию и начал складывать фигуры. За ним последовали другие.

— Вот так-то лучше, — сквозь губы проговорил Салахов и удалился.

— Наверное, хочет на повышение досрочно пойти, — вслед ему громко проговорил капитан Лабазов.

Иногда, но очень редко, обращались заболевшие военнослужащие и члены их семей. Их осматривал дежурный врач, остальные занялись чтением. Дело близилось к вечеру. Два врача-ординатора задремали, подперев головы руками. Предыдущие ночи спали по очереди. Ожидание утомляло хуже работы.

— Давайте-ка сыграем в подкидного, а? — предложил Лабазов, доставая из кармана колоду карт.

Сонные медики оживились, посмотрели на Еремина. Валерий Алексеевич изобразил на лице нейтралитет. Оценив это, как знак согласия, к командиру операционно-перевязочного взвода подсело несколько человек, и началась игра.

— Так вот как вы выполняете мои распоряжения! — неожиданно раздался голос Салахова. Оказывается, он все это время находился неподалеку в пустой офицерской палате, где прилег отдохнуть и мог подслушивать разговоры.

Игроки медленно сложили карты и встали, кроме Лабазова. Тот, как ни в чем не бывало, продолжая сидеть, достал из нагрудного кармана небольшую отполированную из нержавеющей стали плоскую фляжку, не спеша отвинтил крышку и сделал из нее пару глотков. Затем встал, подошел к Салахову и протянул ему емкость:

— Товарищ подполковник, угощайтесь! Пятизвездочный! Армянский!

Салахов побагровел, но смелость и невозмутимость, с которой предлагал приложиться Лабазов, его смутили, и, казалось, лишили дара речи. Он, не говоря ни слова, резко развернулся и ушел. Примерно через час из штаба дивизии было получено распоряжение о снятии повышенной боевой готовности. Служба вновь пошла в привычном ритме.

ПЛОХОЙ СТРЕЛОК

При стрельбе из автомата он всегда снижал показатели взвода — либо мазал вообще, либо попадал в молоко. Рядовой Маппыайап Миитэрэй Тэрэнтэйэбис от рождения или Матвеев Дмитрий Терентьевич, как значилось в военном билете, был призван из Якутии.

— Матвеев, сегодня лучше, наконец-то попадать в мишень стал, — говорил ему командир взвода лейтенант Шаламов. — Якуты же хорошие стрелки, охотники, а почему у тебя ничего не получается?

— Я не охотника, я оленевода, — оправдывался Дмитрий. — Мой отец был охотника, пушнину добывал. Белке в глаз целился и попадал.

Он говорил целые фразы на чисто русском языке, но отдельные слова употреблял сообразно своему разумению.

— Закончить стрельбу! Оружие к досмотру! — скомандовал Шаламов.

Убедившись, что все в порядке, он повел свое подразделение в казарму.

Начальник продовольственной службы саперного батальона капитан Гляков Пантелей Германович был заядлым охотником. Подстрелить зайца, косулю или кабана на предельном расстоянии было для него удовольствием. Казалось, что других тем для разговоров, кроме охотничьих приключений, для Пантелея Германовича не существовало. Дома на стене у него располагалась довольно обширная коллекция рогов разной формы и величины. Они были обработаны слоем лака, поблескивали в свете бра и казались рукотворными художественными произведениями. Огромные ветвистые лосиные рога висели под потолком, другие рядами ниже. Был у него особый рог — подарок кавказских друзей, из которого он угощал сослуживцев вином, когда те приходили в гости.

На субботу намечалась охота в районе артиллерийского полигона. Чтобы усадить всех желающих офицеров и нескольких помощников из числа рядовых взяли две машины: командирский уазик и санитарный автобус. Якута Дмитрия, или Митю, как дружески называли его товарищи, тоже волей случая включили в состав охотничьей группы. От него требовалось сторожить имущество и быть при рации. Уже на месте был определен сектор обстрела, назначены те, кто будет в засаде, и кто будет гнать дичь. Все поначалу складывалось удачно: подстрелили косулю, затем кабана. У Мити тоже был автомат с одной пулей в стволе на тот случай, если на него выскочит вепрь. Слышались крики погонщиков, но зверья больше не было. Неожиданно из густого зеленого кустарника в стороне от сектора обстрела послушалось странное хрюканье. Дмитрий насторожился, схватил автомат и выстрелил наугад. Хрюканье прекратилось. Вскоре охотники начали подтягиваться к стоянке. Не пришел только капитан Гляков. Начали звать, но никто не отзывался.

— Может быть, заблудился, — предположил один из охотников.

— Нет, он эти места знает наизусть, — ответил ему сослуживец Пантелея Германовича. — А кто это стрелял? Я слышал одиночный выстрел из автомата.

Наступила угрюмая тишина. Все переглянулись, а Матвеев вздрогнул и произнес:

— Я стреляла, по свинье.

— По кабану? — переспросили его.

— Да, там хрюкало, — и он показал пальцем направление выстрела.

— Да, это же за сектором обстрела, мать твою! — не выдержал начальник полигона майор Сомов. — Ну-ка, дай сюда автомат.

Ствол был пуст. В кустах обнаружили бездыханное тело капитана. Пуля попала ему в голову.

РЫБАЛКА

Ведущего хирурга медсанбата Еремина вызвал к себе в кабинет комбат Каратаев и сообщил:

— Я сегодня собираюсь поехать на ночную рыбалку. Предлагаю тебе составить мне компанию. Скажи откровенно, когда в последний раз отдыхал у костра с удочкой?

Еремин задумался.

— Да, пожалуй, только в студенческую пору. Удалось несколько раз половить чебака в Иртыше. Но это было летом во время обеденных перерывов. Стояла жара, удовольствия от таких рыбалок было мало, хотя клев был неплохой.

— Все понятно. Короче, собирайся! Выезд в восемнадцать ноль-ноль.

— А как же…

— Я же поеду на своем уазике с рацией, — не дав высказать свою мысль Еремину, продолжал Каратаев. — Если ты понадобишься, мне сообщат, водитель тебя быстро отвезет обратно. И ваще ты поменьше нянчись со своими подчиненными. Пускай сами работают.

— Вы правы, но за их ошибки все равно меня спросят.

— Подстраховывай, исправляй, учи! Отдыхать тоже надо уметь. Про водохранилище Кружберк на реке Моравица слышал?

— Нет.

— Изумительное место! Ну, до встречи. Не опаздывай! Форма одежды — полевая.

Еремин подошел к штабу за пять минут до назначенного времени, но Каратаев уже стоял возле машины и посматривал на часы.

— Садись. Поедем, пока никаких вводных не поступило. А почему без снастей?

— Все в Союзе оставил.

— Ладно, это не проблема. У меня два спиннинга и удочка. Ночью я на донки буду ловить. Сейчас пора нереста. Можно ловить только на одну снасть и с берега. Паволинка у меня есть.

Стоял апрель, начали зеленеть деревья. Водитель хорошо знал дорогу, видимо, уже не раз ездил по этому маршруту. Вскоре он повернул вправо, миновал поселок, дальше был лес, и дорога пошла вдоль водохранилища. Пахло хвоей. Воздух был свеж и чист.

— Остановись здесь! — дал команду водителю Каратаев.

Внизу зеркальным блеском светилась вода. Ее гладь тянулась довольно широкой полосой и скрывалась за горнолесными массивами. Вниз нужно было спускаться по склону, поросшему деревьями. Стараясь не поскользнуться, подошли к самой кромке воды. До противоположного берега было около двухсот метров. Каратаев пошел вперед, подыскивая место для остановки. В брезентовом чехле он нес свои снасти. Еремин двигался следом. От свежего воздуха кружилась голова.

— Вот здесь побросаем спиннинг, — наконец, остановившись, сказал комбат.

Водитель вверху медленно ехал по дороге параллельно нашему передвижению. Увидев, что комбат остановился и расчехлил снасти, он притормозил и заглушил мотор.

— Бери вот этот спиннинг, — сказал Каратаев и протянул Еремину снасть. — Бросать умеешь?

— Да. Как то на озере пытался ловить, правда, неудачно.

Комбат несколько раз взмахнул спиннингом в одном месте, затем пройдя с десяток шагов в другом. Добычи не было.

Еремин встал удобнее и, стараясь не зацепить ветки деревьев, со всей силы метнул блесну в воду. Бросок получился на редкость удачным. Блесна шлепнулась о воду и начала тонуть. В тот же момент какая-то сила дернула снасть, так что Еремин едва устоял на ногах.

— Не отпускай! Подтягивай! Дай ей воздуха глотнуть! — послышался возбужденный голос Каратаева. — Не поднимай! Держи параллельно, чтоб не сломался! Вот так!

У Еремина от возбуждения дрожали руки. Рыба сопротивлялась изо всех сил в глубине пучины, но в одно из мгновений она метнулась вверх и выпрыгнула над водой. Еремин воспользовался этим моментом и легко потащил добычу по поверхности к берегу. Каратаев ту же накинул на нее сачок. Щука оказалась весом более килограмма.

— Новичкам всегда везет. Это же надо — с первого раза. Давай поменяемся.

Каратаев взял спиннинг у Еремина, а ему отдал свой. Комбат бросал блесну то в одном месте, то в другом. Все было безрезультатно.

Наконец, Еремин, примерившись к новой снасти, размахнулся и сделал заброс. Он получился не такой далекий, как первый. Блесна шлепнулась о воду и подпрыгнула. В то же мгновения из воды выскочила щука и, не дав блесне приводниться, поместила ее в свою пасть. Рыба без особого сопротивления с ее стороны была подтянута. Она едва зацепилась за крючок и теперь висела на леске, вяло пошевеливая хвостом.

— Сколько рыбачу, но такого не видел. Два броска — две щуки. Ты что заклинания какие-нибудь нашептываешь? — удивлялся Каратаев.

Стало уже довольно темно. Комбат опять забрал свой спиннинг. Убедившись, что госпожа удача исчерпала свой лимит, он сказал:

— Все. Поедем дальше. Я знаю одно хорошее место. Берег там пологий. Можно подъехать на машине к самой воде.

Уазик остановился на зеленой лужайке в нескольких метрах от тростниковых зарослей. Стебли тростника дрожали, в воде слышался плеск. Нерестилась плотва.

Каратаев подошел к берегу и посветил фонариком в воду.

— Смотри! — и он пальцем показал на освещенный круг.

На мелководье мелькало множество рыбьих спин. Вода, казалось, бурлила от их жизненной пляски. Еремин погрузил сачок. В него тут же заскочило несколько рыбешек.

— Это запрещено. Тут чешские инспектора ходят. Ладно, этих плотвичек забери, на уху пустим.

— Ты мне сачок погнул, — произнес возмущенно Каратаев, выпрямляя, алюминиевую рукоять своей рыбацкой принадлежности. Затем, обращаясь к водителю, скомандовал: — Выгружай все! Раскладывай стол, стулья.

Небо было безоблачным и звездным. Собрали хвороста, разожгли костер. Из приоткрытой дверки командирского уазика слышалось потрескивание рации и обрывки разговоров на военной частоте. Каратаев достал донные удочки, подцепил на них наживку и поочередно установил, прикрепив колокольчики.

— Ну, вот теперь можно и поужинать. Так, что мне тут женушка приготовила?

Каратаев расставил на походном столе продукты: обжаренную курицу, черный нарезанный хлеб, колбасу, сало. Затем достал бутыль с ректификатом.

— Ты, конечно, не будешь!? — обратился он к Еремину. — Правильно. Я тебе плесну только на донышко.

В это время послышались шаги, в полумраке появились два человеческих силуэта и стали приближаться к костру. Это были чешские инспекторы в форменной спецодежде.

— Витаме вас! — поприветствовал военных один из инспекторов более высокий ростом.

— Добрый вечер, — ответил им Каратаев.

Еремин стоял возле берега и наблюдал за происходящим, водитель сидел в уазике.

— Паволени?

Каратаев достал из кармана документы и протянул их.

Высокий инспектор внимательно ознакомился текстом, подсвечивая себе фонариком.

— Добже! — сказал он, возвращая разрешение на рыбную ловлю. — Цо заржижени поуживаете?

— Удочки и вот два спиннинга, — продемонстрировал Каратаев инспекторам свои снасти.

Чехи собрались идти дальше, но комбат остановил их:

— Присядьте с нами! Выпьем по маленькой! — и указал им на два складных армейских стула.

— На праце ми не пьем, — ответил высокий чех.

Но его напарник что-то начал тихо ему говорить. Посовещавшись несколько минут, чехи подошли и присели к столу. Каратаев быстро наполнил мензурки спиртом, в кружки налил минеральную воду, затем стоя произнес пышный тост за дружбу между нашими народами. Все трое выпили. Инспекторы показали на стоящего неподалеку Еремина и спросили, почему тот не участвует. Каратаев пояснил, что это ведущий хирург, и ему нужно быть готовым к вызову. Начали знакомиться. Высокого чеха звали Вацлав, его напарника Ёзеф. Еремин подошел к столу и взял кусок хлеба с колбасой. Компания аппетитно закусывала после первого тоста. Каратаев снова начал наполнять мензурки, упредив попытку Вацлава подняться из-за стола. Потрескивали горящие ветки, было тихо и безветренно, светились звезды. Еремин предложил выпить за первого чехословацкого космонавта Владимира Ремека. Тост был дружно поддержан. Еремин глотнул налитую ему дозу взял бутерброд и присел на свободный стул. Вацлав уже больше не порывался уходить. После очередного тоста его товарищ Ёзеф слез со стула и сел на траву, затем прилег и тут же захрапел. Каратаев повернул его набок, а под голову пристроил нечто вреде подушки.

— Слабак оказался! — сокрушенно произнес Вацлав, перейдя на русский язык.

Он с Каратаевым одолел еще несколько тостов, а потом упал рядом с Ёзефом. Комбат позвал водителя, приказал ему расстелить матрац. Военные перенесли на него спящих чехов. В тот же момент раздался звук колокольчика на донной удочке. Каратаев метнулся к снасти и вытащил на берег извивающегося угря. Клюнуло на второй удочке. Там на крючок попался карась. Тут же послышались позывные по рации. Дежурный по части сообщал, что поступил тяжелый больной и срочно требуется помощь Еремина.

— Я останусь тут, а ты поезжай! — распорядился Каратаев. — Машину сразу же обратно ко мне. Когда разберешься, что там за больной, сообщи по рации через дежурного.

Когда Еремин переоделся и зашел в операционную, лейтенанты из хирургов показали ему ложе червеобразного отростка. Он был не изменен. В правый боковой канал поступала зеленоватая мутная жидкость.

— Все понятно! — сказал Еремин и пошел мыть руки. — Передайте дежурному, чтоб сообщили Каратаеву, что я оперирую больного с прободной язвой.

САУНА

В гарнизоне находился штаб танковой дивизии, зенитно-ракетный полк и батальоны: разведывательный, связи, химической защиты, материального обеспечения, медицинский. Когда стало очевидно, что политические, экономические и социальные противоречия, возникшие в польском обществе, будут разрешены путем созидательных диалогов, а не конфронтацией, и, что угроза столкновений с возможными человеческими жертвами миновала, повышенная боевая готовность в частях была отменена. Офицеры и их младшие подчиненные перешли с казарменного положения на обычный режим службы. Прошло два дня, и наступила суббота — банно-прачечный день. Еремин вместе с заведующим хирургическим отделением накладывал аппарат Елизарова одному из поступивших больных. Это был рядовой первого года службы. На полигоне отскочившим бревном из-под гусениц танка он получил удар по ногам, в результате чего случился перелом гостей обеих голеней. На левой ноге смещения отломков не было, и поврежденную конечность разместили на гипсовой лонгете. На правой ноге был оскольчатый перелом со смещением. Для закрытой фиксации поврежденной кости Еремин применил конструкции со спицами. Когда он закончил работу и возвратился в ординаторскую, дежурная сестра ему сообщила, что его просил зайти к себе комбат Каратаев.

— Ну, расскажи, что ты там изобретал в операционной? — спросил Еремина комбат, едва тот переступил порог кабинета.

— Одному солдату с переломом костей голени наложил аппарат по методу Елизарова, но в конкретной модификации.

— А где вы достали все необходимое? Я не помню, что до этого в батальоне подобное делали.

— Примерно месяц назад я осмотрел сусеки старшей операционной сестры и там обнаружил много чего интересного. Она даже не подозревала, какие драгоценности у нее имеются. Среди всяческого неиспользованного расходного имущества было обнаружено два небольших ящика, на которых имелись этикетки с надписью «принадлежности для наружной фиксации переломов». Я изъял это залежалое имущество, собрал несколько разновидностей устройств наподобие конструкции Елизарова, распорядился простерилизовать их в автоклавах и хранить в готовности. Подходящего случая долго ждать не пришлось.

— Веди к больному. Я хочу посмотреть.

Ноги пострадавшего покоились на подушках — одна в гипсовой лонгете, а вторая окруженная металлической конструкций со спицами, пронзавшими плоть голени. Каратаев внимательно все осмотрел, затем, указав пальцем на резиновую пробку от пенициллинового флакона, фиксирующую марлевый шарик на одной из спиц, со знанием дела сказал:

— Это, как я понимаю, чтобы возле спицы не было воспаления.

— Да. А шарики мы периодически увлажняем спиртом.

— Хорошо. Молодцы. Все работаешь и работаешь. Семье то хоть уделяешь время?

— Конечно!

— А как насчет сауны? — неожиданно поинтересовался у Еремина Каратаев. — Мы с комбатом от разведки присмотрели тут у чехов неподалеку одно заведение. Был когда-нибудь в сауне?

Еремин задумался над ответом, классифицируя в уме банно-прачечные заведения, в которых ему за время службы приходилось восстанавливать боевой дух и физическую готовность тела, но они все не подходили под это слово с каким-то сакрально-буддийским звучанием.

— Ну, вообще-то…

Каратаев с добродушной ухмылкой наблюдал над изобретением ответа Ереминым.

— Короче, через час встречаемся возле штаба разведчиков. Форма одежды гражданская. Отдыхать тоже надо уметь. Чехи, например, это умеют.

Сауна оказалась отдельно стоящим зданием с ухоженной окружающей территорией. Был конец января, ряды туй, елей, кроны лиственных деревьев и кустарников покрыл выпавший накануне снег. Начальник штаба разведывательного батальона отпустил водителя, сказав ему приехать через три часа. Смеркалось, у входа горели фонари, светилась оранжевым светом вывеска заведения. Холл сауны сверкал чистотой, в нем имелся бар, столы и просторные кожаные кресла с массивными подлокотниками.

Едва тройка посетителей переступила порог здания, как к ним подошел один из работников сауны в фирменной спецодежде, напоминающей форму официантов, и спросил на чешском языке: — Вы помыться, или в бар?

Услышав на русском языке ответ: «И то, и другое» тут же перешел на родное наречие гостей.

— Проходите, пожалуйста! — сказал он и открыл дверь в раздевалку с рядами шкафов для одежды и вещей.

На стене висела вывеска с надписью: «Pití alkoholických nápojů v sauně je zakázáno» и перевод «Распивать спиртные напитки в сауне запрещено». Везде было идеально чисто и сверкало цветовыми оттенками. Привыкший к облику сельских бань по-черному, Еремин почувствовал себя неуютно.

— У нас париться нельзя! — заметив в сумке Каратаева веник, сказал служитель сауны.

— Хорошо, — спокойно согласился комбат от медиков.

— А еще покажите, пожалуйста, ваши вещи! Такие правила. С собой нельзя проносить оружие, режущие и колющие предметы… и водку.

— Мы же не первый раз у вас! — произнес Тихвинский, комбат от разведчиков, раскрывая свой саквояж для досмотра.

— Я вам верю, но как у вас говорят, «служба службой, а дружба дружбой».

— И еще — нам, отдельную сауну с бассейном! Чтоб никто не мешал. И по бокалу пива для начала, — послышался голос Каратаева.

В просторном общем холле, условно разделенном на секции небольшими перегородками, вольготно восседали в креслах распаренные раскрасневшиеся посетители, покрытые частично былыми простынями, и блаженно потягивали пиво из литровых стеклянных кружек. На один из столиков уже поставили три емкости с пенящимся напитком для русских военных.

Когда официант ушел, Каратаев из-под простыни, которую повязал возле пояса, быстрым движением фокусника извлек бутылку водки и спрятал в углублении кресла.

— Ну, что давайте потянем пивка перед тепловыми нагрузками, — распорядился он.

Когда все отпили понемногу густого плотного необычайно вкусного чешского пива, Каратаев распечатал бутылку «Столичной» и быстро разлил ее по пивным кружкам. Потянули еще этой смеси. Потом ушли в сауну. Термокамера, если ее можно так было назвать, имела электрический подогрев, была обшита лиственными породами дерева. Воздух в ней раскалялся до ста и более градусов, обжигал, но удивительно приятно пах лесом. Еремин без привычки долго не выдержал и вышел на открытую веранду, с небольшим квадратным бассейном, в воде которого плавали кусочки льда. Следом за ним вскоре шумно появились Каратаев и Тихвинский и без раздумий плюхнулись в ледяную воду. Сообща вернулись в холл, и допили «ерша». Еремина развезло, а его товарищи, казалось, даже не захмелели. Заказали еще пиво. Потом опять погрелись. Еремин тоже нырнул в ледяную воду и тут же протрезвел. Каратаев сходил в раздевалку и спрятал пустую тару в сумку. Когда он вернулся, на столе стояло уже три полных пенящихся кружки. Тем же движением иллюзиониста он извлек из-под простыни новую бутылку водки, а затем мгновенно пополнил бокалы. Пошли разговоры о политике. Когда дружно решили, что полякам не хватает настоящего национального лидера, сменили тему. В дальнейшем предметом обсуждения были женщины. Три часа пролетело, как одно мгновение. Когда расплатившись, тройка вышла на улицу, там уже стоял военный уазик. В это время из дверей заведения вслед вышел знакомый чех и с улыбкой спросил у Каратаева:

— Николай, как это тебе удается проносить водку? Никогда не могу тебя поймать, как у вас говорят, «с поличным». Приезжайте еще. Всегда рад вас видеть. До свидания!

— На схледаноу! — послышалось в ответ.

СЛУЧАЙ НА ТАНКОВОМ МАРШЕ

Проводились плановые учения танкового батальона. Вначале был марш. Предстояло пройти довольно сложный путь по горно-лесистой местности, состоящий из трех замкнутых замысловатых колец, смыкавшихся на одном небольшом общем участке. Еще, будучи на рекогносцировке, командир танковой роты обратил внимание на склонившуюся в одном месте над трассой березу, но не придал этому особого значения. Для танков это не помеха. Он проверил весь маршрут, нанес его на свою карту, затем в деталях довел до своих подчиненных, обозначив опасные участки.

Командир медицинского батальона майор Каратаев срочно вызвал с обеденного перерыва ведущего хирурга дивизии майора Еремина. Когда тот через несколько минут прибыл в расположение части и зашел в кабинет комбата, тот сообщил:

— Примерно через полчаса к нам привезут тяжело травмированного офицера-танкиста, возможно потребуется срочная операция. Вам необходимо приготовиться заранее.

— Хорошо, я сейчас вызову дежурную бригаду. Через пятнадцать-двадцать минут мы будем готовы.

Когда пострадавшего доставили в медицинский батальон и Еремин начал его осматривать, операционная медицинская сестра уже накрыла стерильный стол. Доставленный офицер был в звании старшего лейтенанта, заторможен, бледен. Его беспокоили боли в области живота. С его слов танк пушкой задел одну из ветвей склонившейся березы, та скользнула под стволом, а затем, освободившись, хлестнула по броне. Он стоял в это время в открытом люке, высунувшись по пояс. Ветви березы ударили с такой силой, что его выбросило из люка на обочину трассы. Он сразу же почувствовал резкую боль в животе. Пока Еремин опрашивал пациента, лаборанты делали свое дело, затем после рентгеновского снимка его подали в операционную. Были обнаружены множественные кровоизлияния в петлях тонкой кишки и полный разрыв ее в одном месте. Послеоперационный период протекал без осложнений. К старшему лейтенанту ежедневно приходила его жена с маленьким сынишкой. Вскоре в один из дней он в их радостном сопровождении покинул лечебное отделение.

ТРИ КОНВЕРТА

Эта армейская шутка о трех письмах была популярной в группах войск. Ее можно смело отнести к жанру устного народного творчества. Люди в процессе выживания приспосабливались не только к изменениям и колебаниям климата, но и не в меньшей степени к системам общественного устройства, иногда насильственно насаждаемым правителями. В ходе постепенной смены единовластных форм правления на демократические институты возросла роль всевозможных законодательных собраний, как бы они не назывались. Жизнь стала регламентироваться законами. Поговорки, пословицы, шутки, анекдоты, прибаутки, всевозможные высказывания на жизненные проблемы был и остается одним из способов сохранения, развития и передачи важной информации о методах сохранения рода человеческого. В этом, на мой взгляд, заключена вообще роль искусства, а афоризмов, как литературного направления, в особенности.

Служба в Центральной группе войск изобиловала проверками. Инспектирующие сменялись проверяющими, а проверяющие инспектирующими. Всем, начиная с офицеров, и заканчивая гражданскими специалистами, нужно было сдавать нормативы и зачеты. Кроме знания специальных дисциплин профессионального плана, требовалось продемонстрировать умение стрелять из пистолета и автомата, бросать гранаты наступательные и оборонительные, облачаться в противогазы и костюмы химической защиты. Важна была физическая подготовка: все бегали кросс на время, преодолевали полосу препятствий. Тест по знанию устава был также обязателен. Демонстрации приемов строевой подготовки от хирургов требовали в меньшей степени, чем от других специалистов военных профессий, но в строевых смотрах участвовали все без исключения. Офицеры должны были осуществлять внезапные ночные проверки караулов медицинского батальона. Практическое владение приемами дезинфекции, дезинсекции, дезактивации, дегазации, дератизации подразумевалось само собой разумеющимся. Регулярно проводились полные тренировочные развертывания в полевых условиях и командно-штабные учения. Политическая подготовка не довлела над всем, как в именитой дивизии, но экзамен по знанию международной обстановки и генеральной линии партии нужно было сдавать. Регулярно наведывались главные штатные специалисты — хирург, терапевт, инфекционист. Не освобожденные: невропатолог, отоларинголог, окулист и другие, приезжали реже, так как несли основную нагрузку в групповом госпитале. Всем проверяющим нужно было доказывать свою профессиональную пригодность.

А теперь о трех конвертах. Итак, каждый убывающий в Союз оставлял своему сменщику три конверта с указанием сроков их вскрытия. Первый конверт должен быть распечатан при первой инспекции, второй — спустя два года после пребывания в группе войск, третий — спустя четыре года, то есть перед возвращением домой. В первом конверте находилась записка: «Вали все на меня!» Во втором: «Ссылайся на молодость или неопытность и обещай все упущения исправить!» В третьем: «Готовь три конверта!»

БЛОК СВЯЗИ

Где истоки недоверия человека себе подобным? Возможно, генетически обусловленные основные жизненные инстинкты — самосохранения, продления рода, соперничества и являются теми изначальными ручейками, слияние которых образует вначале течение, а затем и всеохватный океан подозрительности. Чем закончилось наивное доверие Авеля Каину известно. Но без доверия невозможно образование сообществ людей, а значит существование и развитие вообще человека, как вида. Личные мотивы и устремления разнят людей, отдаляют друг от друга, общие идеи и цели объединяют. Человеческое общество постоянно ищет и совершенствует способы сочетания общественной необходимости с личным интересом. Мораль, как философия, анализирует и предлагает нравственные принципы совместного существования. Верить человеку — означает рисковать. Люди платят за доверие немалую цену и, чтобы уменьшить издержки используют всевозможные способы взаимного контроля. Действия, идущие вразрез с общим устремлением большинства, квалифицируются как предательство. «Бесчестье равное волочит за собой тот, кто предаст любовь и кто покинул бой», — писал Пьер Корнель. «Люблю предательство, но ненавижу предателей», — это уже слова Юлия Цезаря. «Один раз теряют жизнь и доверие», — утверждал Публий Сир. Итак, доверие предполагает возможный обман, но это стоит знания истинного положения вещей. Доверие к кому-либо всегда ограничивается определенным страховочным пределом. За доверие нужно рассчитываться делами. Любая работа основана на доверии. И очевидно, что чем ответственней должность, тем больше оказанное доверие лицу ее занимающему.  Армия — особая структура, где вопросы чести и верности имеют особый ранг.

К Еремину однажды обратился офицер из батальона связи в звании капитана за медицинской помощью. На правой щеке у него образовалась опухоль небольшого размера, едва заметная. Еремин быстро определил, что это обычная липома доброкачественного характера.

— Ничего опасного. С этим можно спокойно до ста лет жить, — успокоил связиста Еремин.

— Мне это уже говорили другие врачи. Я к вам обратился по рекомендации людей, которых вы оперировали. Поймите, она мне мешает, раздражает не сама по себе, а тем, что существует. Я чувствую себя ущербным, когда знакомлюсь с девушками.

— Вы женаты?

— Нет, но собираюсь. При бритье, когда смотрю в зеркало, вижу утолщение на щеке.

— Дело в том, что ваша опухоль находится в месте, откуда выходят веточки лицевого нерва, поэтому есть риск повредить одну из них, а это уже может нарушить иннервацию мимической мускулатуры.

— Я уже это слышал. На вас у меня последняя надежда! Хотите, я вам дам расписку, что не буду иметь претензий в случае каких-либо осложнений.

В конце концов, офицер-связист добился своего. Еремин согласился его прооперировать. Все прошло без осложнений. Спустя некоторое время связист снова пришел в медицинский батальон.

«Неужели рецидив», — подумал Еремин, когда увидел своего пациента.

— Добрый день, Валерий Алексеевич! Я пришел поблагодарить вас. У меня все в норме.

— Это приятно слышать.

— Я хочу вам кое-что показать. Сейчас вы пойдете на обед, а я дежурю, отпросился на несколько минут. Давайте завернем к нам в батальон.

Аппаратная батальона связи располагалась в соседнем четырехэтажном казарменном здании.

Они вышли вместе и через несколько минут спустились в подземный этаж связистов.

— Лейтенант Новиков, вы свободны, — распорядился капитан и занял его место перед пультом во всю стену с множеством тумблеров. — Товарищ майор, а вы у входа, пожалуйста, постойте!

Перед глазами Еремина висела табличка с надписью: «Посторонним вход запрещен!»

Затем капитан связист что-то переключил и начал медленно поворачивать небольшой диск, как на радиоприемнике. Послышались четкие голоса вначале детские, затем женщины:

— Все заканчивайте играть! Соберите игрушки, помыть руки и за стол обедать!

Послышался щелчок другого переключателя и тут же из динамиков донеслось:

— Сережа, зачем ты сейчас пришел? Я же сказала, что завтра. Муж еще не уехал в командировку. Все уходи! Пока! — послышался стук захлопнувшейся двери.

Капитан отключил свою аппаратуру.

— О, товарищ майор, извините! Я пригласил вас, чтобы отблагодарить и подарить на память вот это…

Он протянул Еремину небольшую металлическую плоскую чуть изогнутую флягу. Здесь коньяк. Большое спасибо за операцию.

— А аппаратуру еще немцы установили. Здесь их гарнизон располагался. После немцев были чехи, а потом мы.

Офицеры пожали друг другу руки и расстались. Капитан вскоре женился и ушел на повышение.

К новому месту службы убыл и Еремин.

С СИМВОЛОМ ПЕЛИКАНА

Пеликан в человеческом культурологическом мировоззрении служит символом родительской любви, самопожертвования и отречения. Взрослые птицы в период гнездования кормят своих птенцов рыбой, принесенной в зобном мешке, сгибая при этом шею так, что клюв становится прижатым к груди. Этот факт в сочетании с творческой фантазией людей привел к рождению легенд. Суть их заключается в спасении птенцов в одном из вариантов легенды от голодной смерти, в другом от гибели после укусов ядовитыми змеями, в третьей трактовке этой легенды говорится, что самка пеликана в порыве нежности и ласки или несоразмерной строгости нечаянно умертвила своих детей. Во всех упомянутых и других сказаниях пеликан воскрешал детенышей собственной кровью, разрывая себе грудь.

Пеликан является одной из наиболее известных и образных аллегорий Иисуса Христа, спасшего род людской своей кровью. В «Божественной комедии» итальянского поэта Данте Алигьери Христос именуется «пеликаном человечества».

У мусульман пеликан считается священной птицей. По их преданиям он носил в своем горловом мешке камни для постройки святынь в Мекке.

Изображение пеликана в виде реторты особого вида, «клюв» которой изогнут в сторону выпуклости, напоминающей живот, встречается в иллюстрациях к трудам алхимиков. Его изображение также символизировало собой «философский камень», порошок которого сыпался в расплавленный свинец и превращал его в золото. Здесь пеликан служил символом бескорыстного стремления к очищению.

Следует отметить и такой факт, что «Рыцари Розенкрейца», которые принадлежали к шотландской системе масонства и проповедовали особую систему мировоззрения, назывались также «Рыцарями Пеликана».

В средневековом сборнике зоологических статей или бестиарий есть раздел о пеликане. В нем цитируется текст церковной песни «Pie pelicane, Jesu domine» и упоминается свойство этой птицы принимать лишь столько пищи, сколько необходимо для поддержания жизни. Таким же образом существует отшельник, питающийся одним хлебом. На эту тему есть высказывание Сократа: «Я ем, чтобы жить, а не живу, чтобы есть». На латыни это звучит так: Non ut edam vivo, sed ut vivam edo.