Бесплатный фрагмент - Пьесы

Стивенсон, которого мы не знаем

Мы привыкли видеть в Роберте Льюисе Стивенсоне великого рассказчика. В нашем воображении он неразрывно связан с солеными брызгами «Острова сокровищ», туманными лондонскими переулками «Джекила и Хайда» или вересковыми пустошами «Похищенного». Он — мастер приключения, романтик, психолог. Но книга, которую вы держите в руках, открывает другую грань его таланта, часто скрытую в тени его великой прозы. Это Стивенсон-драматург, Стивенсон-экспериментатор и, что не менее важно, Стивенсон-соавтор.

Эти четыре пьесы — плод уникального творческого союза. Рядом с именем Стивенсона на обложке стоит имя Уильяма Эрнеста Хенли. Для большинства современных читателей Хенли — лишь сноска в биографии Стивенсона, но в жизни писателя он занимал огромное место. Поэт, критик, редактор, человек неукротимой энергии и сложной судьбы, Хенли был тем самым «Долгим Джоном Сильвером» в реальной жизни. Именно с него — одноногого, опирающегося на костыль, громогласного и харизматичного — Стивенсон списал образ своего самого знаменитого пирата.

Их сотрудничество было попыткой возродить английскую романтическую драму. В конце XIX века, когда театр задыхался в бытовом реализме и салонных комедиях, двое друзей решили вернуть на сцену страсть, стиль и высокую интригу. Они мечтали о театре, где слово имеет вес, а герои — масштаб.

Пьесы, представленные в этом сборнике, — это не просто упражнения в стиле, это творческая лаборатория, в которой вызревали главные темы Стивенсона.

«Дьякон Броди» — пожалуй, самая значимая из них. История добропорядочного гражданина днем и дерзкого взломщика ночью основана на реальной биографии эдинбургского ремесленника XVIII века. Но для нас она важна другим: здесь Стивенсон впервые всерьез разрабатывает тему двойничества. В муках совести Уильяма Броди, в его попытках совместить респектабельный фасад с темными импульсами души, мы безошибочно узнаем прообраз доктора Джекила и мистера Хайда. Это черновик гениальной идеи, перенесенный на театральные подмостки.

«Красавчик Остин» переносит нас в другую эпоху и другую тональность. Это изящная пьеса о дендизме, чести и искуплении. Здесь соавторы пытаются сыграть на поле «комедии нравов», но наполняют ее несвойственным жанру психологизмом. Герой, который начинает как циничный соблазнитель, а заканчивает как фигура почти трагического благородства, — это вызов штампам викторианской морали.

«Адмирал Гвинея» станет настоящим подарком для поклонников «Острова сокровищ». Здесь мы встречаем Дэвида Пью — того самого Слепого Пью, чья стучащая палка наводила ужас на обитателей трактира «Адмирал Бенбоу». В этой пьесе Пью предстает во всей своей пугающей харизме: злодей библейского масштаба, противостоящий раскаявшемуся грешнику, капитану Гонту. Это мрачная, атмосферная драма, пропитанная запахом моря и греха.

Наконец, «Роберт Макер» — это искрометный фарс, дань уважения французской традиции. Это история о плуте-философе, социальная сатира, где преступление рассматривается как вид искусства, а мораль выворачивается наизнанку. Здесь Стивенсон и Хенли позволяют себе просто повеселиться, создавая калейдоскоп абсурдных ситуаций и остроумных диалогов.

Конечно, судьба этих пьес была непростой. Они были, возможно, слишком литературны для театра своего времени и слишком театральны для литературы. Но сегодня, читая их, мы слышим живые голоса двух талантливых людей, которые любили искусство, любили игру и верили в силу слова.

Этот перевод — попытка вернуть русскому читателю «неизвестного Стивенсона». Стивенсона, который искал новые формы, который спорил о природе добра и зла не только в романах, но и в свете рампы. Это возможность увидеть, как из дружбы и творческого азарта рождались сюжеты, ставшие впоследствии классикой мировой литературы.

Добро пожаловать за кулисы творчества Роберта Льюиса Стивенсона.

Дьякон Броди, или Двойная жизнь

Мелодрама в пяти актах и восьми картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

УИЛЬЯМ БРОДИ, Дьякон (глава цеха) столяров, взломщик и мастер-плотник.

СТАРЫЙ БРОДИ, отец Дьякона.

УИЛЬЯМ ЛОУСОН, прокурор-фискал, дядя Дьякона.

ЭНДРЮ ЭЙНСЛИ, ХАМФРИ МУР, ДЖОРДЖ СМИТ — грабители из банды Дьякона.

КАПИТАН РИВЕРС, английский разбойник с большой дороги.

ХАНТ, сыщик с Боу-стрит.

ДОКТОР. УОЛТЕР ЛЕСЛИ

МЭРИ БРОДИ, сестра Дьякона.

ДЖИН УОТТ, любовница Дьякона.

Бродяги, офицеры стражи, слуги.

Место действия — Эдинбург. Время — конец XVIII века. Действие, длящееся около пятидесяти часов, начинается в восемь часов вечера в субботу и заканчивается до полуночи в понедельник.

АКТ I

КАРТИНА I. ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ

Сцена представляет собой комнату в доме Дьякона, обставленную частично как гостиная, частично как спальня, в стиле зажиточного буржуа примерно 1780 года. В центре — дверь; слева от центра (L. C.) — вторая дверь поменьше; справа от центра (R. C.) — настоящее (открывающееся) окно; слева — альков, в котором, предположительно, находится кровать; у задней стены — платяной шкаф и угловой буфет с бутылками и т. д. МЭРИ БРОДИ за рукоделием; СТАРЫЙ БРОДИ, паралитик, в кресле-каталке у камина слева.

СЦЕНА I

К ним входит ЛЕСЛИ, через центральную дверь.

ЛЕСЛИ. Можно войти, Мэри?

МЭРИ. Почему бы и нет?

ЛЕСЛИ. Я едва знал, где тебя искать.

МЭРИ. У нас с папой должен быть свой уголок, не так ли? Поэтому, когда друзья брата собираются в гостиной, он позволяет нам сидеть в его комнате. Это великая милость, скажу я тебе; это место священно.

ЛЕСЛИ. Ты уверена, что слово «священно» достаточно сильное?

МЭРИ. Ты язвителен!

ЛЕСЛИ. Я? И по отношению к Дьякону? Поверь мне, я не настолько неразумен. Ты хорошо меня выдрессировала, и я отношусь к нему так же торжественно, как истинный Броди.

МЭРИ. А теперь ты дерзишь! Ты намерен продолжать в том же духе? Мы — воинственная раса, мы, Броди. О, ты можешь смеяться, сэр! Но шутить над нашим Дьяконом или, если на то пошло, над комнатой нашего Дьякона — это не детская забава. Она принадлежала его отцу до него: он работает в ней днем и спит в ней ночью; и вряд ли здесь есть хоть одна вещь, не созданная трудом его рук. Видишь этот стол, Уолтер? Он сделал его, когда был еще подмастерьем. Я помню, как сидела и наблюдала за его работой. Я думала, что было бы великолепно уметь делать то, что делал он, и обращаться с режущими инструментами, не порезав пальцев и не получив трепку за уши за то, что лезу не в свое дело! Он давал мне подержать киянку и гвозди; и как я летала, когда он требовал их! и как я гордилась тем, что мне поручали это! А еще, знаешь ли, вон тот высокий шкаф; именно он доказал, что он — первый среди эдинбургских столяров, достойный быть их Дьяконом и главой. А отцовское кресло, и шкатулка для рукоделия сестры, и скамеечка для ног любимой покойной матушки — что это все, как не доказательства мастерства Дьякона и знаки заботы Дьякона о близких?

ЛЕСЛИ. Я полон раскаяния. Прости меня в этот последний раз, и я обещаю, что больше никогда не буду.

МЭРИ. Скажи честно, ты думаешь, что заслуживаешь прощения?

ЛЕСЛИ. Честно говоря, нет.

МЭРИ. Тогда, полагаю, ты должен его получить. Что ты сделал с Уилли и моим дядей?

ЛЕСЛИ. Я оставил их в глубокой беседе. Дорогой старина Прокурор сейчас мало о чем думает, кроме этих таинственных краж со взломом…

МЭРИ. Я знаю!

ЛЕСЛИ. …Однако все в нем, что не относится к магистрату и чиновнику, — это политик и гражданин; и он изо всех сил старается подкопаться под принципы Дьякона и завоевать голос и влияние Дьякона.

МЭРИ. Они того стоят, не так ли?

ЛЕСЛИ. Прокурор, похоже, думает, что их наличие составляет разницу между победой и поражением.

МЭРИ. Он так сказал? Можешь положиться на это: он знает. В Эдинбурге не так много людей, которые могут сравниться с нашим Уиллом.

ЛЕСЛИ. Их будет столько, сколько тебе угодно, и ни одним больше.

МЭРИ. Как бы я хотела тебя слышать! Что сказал дядя? Он снова говорил о Городском совете? Он сказал Уиллу, каким замечательным бейли [городским судьей] он стал бы? О, почему ты ушел?

ЛЕСЛИ. Я не мог больше притворяться, что слушаю. До выборов еще месяцы; а если бы и нет — если бы они топали вверх по лестнице прямо сейчас — барабаны, флаги, кокарды, гинеи, кандидаты и все прочее! — какое мне до этого дело? Что мне виги и тори?

МЭРИ. О, стыдись! Каждому мужчине подобает заботиться об общем благе. Мистер Лесли — Лесли из Крейга! — должен знать хотя бы это.

ЛЕСЛИ. И быть политиком, как Дьякон? Всему свое время, но не сейчас. Я слушал, пока мог, а когда больше не мог, я ускользнул и последовал зову сердца. Я надеялся, что мне будут рады.

МЭРИ. Я полагаю, ты намерен быть нелюбезным.

ЛЕСЛИ. Око за око. Разве ты не спросила меня, почему я ушел? И разве принято, чтобы юная леди говорила «мистер» мужчине, за которого собирается выйти замуж?

МЭРИ. Это решать юной леди, сэр.

ЛЕСЛИ. И это решение не подлежит обжалованию?

МЭРИ. О, если ты собираешься спорить!..

ЛЕСЛИ. Я не собираюсь спорить. Я доволен тем, что люблю и любим. Я думаю, что я самый счастливый человек на свете.

МЭРИ. Так и должно быть; ведь я самая счастливая девушка.

ЛЕСЛИ. Почему не сказать — самая счастливая жена? У меня есть твое слово, а у тебя — мое. Разве этого недостаточно?

МЭРИ. Ты так скоро забыл? Разве я не говорила тебе, что все должно быть так, как решит мой брат? Я могу делать только то, что он мне велит.

ЛЕСЛИ. Значит, ты не поговорила, как обещала?

МЭРИ. Я была слишком счастлива, чтобы говорить.

ЛЕСЛИ. Я его друг. Как бы ты ни была ему дорога, он доверит тебя мне. Ему стоит только узнать, как я люблю тебя, Мэри, и как вся твоя жизнь заключена в любви ко мне, чтобы от всего сердца дать нам свое благословение.

МЭРИ. Я уверена в нем. Именно это делает мое счастье полным. Даже на наш брак мне было бы трудно сказать «да», если бы он сказал «нет».

ЛЕСЛИ. Твой отец пытается заговорить. Держу пари, он вторит тебе.

МЭРИ (обращаясь к СТАРОМУ БРОДИ). Мой бедный дорогой! Ты хочешь что-то сказать мне? Нет? Тогда мистеру Лесли?

ЛЕСЛИ. Я слушаю, мистер Броди.

МЭРИ. Что такое, папочка?

СТАРЫЙ БРОДИ. Мой сын… Дьякон… Дьякон Броди… первый в школе.

ЛЕСЛИ. Я знаю это, мистер Броди. Разве я не был последним в том же классе? (К МЭРИ.) Но он, кажется, забыл о нас.

МЭРИ. О да! Его рассудок почти угас. Он будет сидеть часами, как ты видишь, и не заговорит и не пошевелится, пока не почувствует прикосновение руки Уилла или не услышит имя Уилла.

ЛЕСЛИ. Так хорошо сидеть рядом с тобой. Скоро так будет всегда. Ты не позволишь мне поговорить с Дьяконом? Ты твердо решила поговорить сама? Я мог бы быть так красноречив, Мэри — я бы тронул его. Я не могу передать тебе, как я боюсь доверить свое счастье кому-либо другому — даже тебе!

МЭРИ. Он должен услышать о моем счастье только от меня. И кроме того, ты не понимаешь. Мы не похожи на другие семьи, мы, Броди. Мы так клановы, мы так тесно держимся друг за друга.

ЛЕСЛИ. Вы, Броди, и ваш Дьякон!

СТАРЫЙ БРОДИ. Дьякон своего ремесла, сэр… Дьякон плотников… мой сын! Если бы его мать… его мать… только дожила, чтобы увидеть!

МЭРИ. Ты слышишь, как он продолжает. Стоит сказать слово о моем брате, и он подхватывает его. Словно он пробуждается в своем бедном слепом сознании ко всей заботе Дьякона о нем и всей доброте Дьякона ко мне. Я верю, что он живет только мыслями о Дьяконе. Ведь совсем недавно я была с ним заодно. Но, право, я думаю, мы все помешаны на Дьяконе, мы, Броди. Не так ли, папочка?

БРОДИ (за сценой и входя). Ты могущественный магистрат, Прокурор, но, похоже, ты встретил достойного противника.

СЦЕНА II

К ним присоединяются БРОДИ и ЛОУСОН.

МЭРИ (делая реверанс). Итак, дядюшка! Вы наконец-то удостоили нас чести.

ЛОУСОН. Quam primum, дорогая, quam primum [Как можно скорее (лат.)].

БРОДИ. Ну, отец, ты узнаешь меня? (Он садится рядом с отцом и берет его за руку).

[СТАРЫЙ БРОДИ. Уильям… да… Дьякон. Более великий человек… чем… его отец.

БРОДИ. Видите ли, Прокурор, для него эти новости так же свежи, как и пять лет назад. Его разбил удар до того, как он получил Дьяконство, и он проживает свою потерянную жизнь в моей.

ЛОУСОН. Да, я помню. Он вечно гонялся за каким-нибудь титулом к своему имени. Он был даже немного задет, когда меня впервые назначили Прокурором.]

МЭРИ. И о чем же вы говорили?

ЛОУСОН. Просто об этих кражах, Мэри. Как бюргер и как коронный чиновник, я проявляю самый живейший интерес к этим кражам.

ЛЕСЛИ. Ей-богу, Прокурор, я тоже.

БРОДИ (с быстрым взглядом на ЛЕСЛИ). Интерес дилетанта, несомненно! Вот что значит быть праздным.

ЛЕСЛИ. Право, Броди, я вряд ли знаю, как это назвать.

БРОДИ. Во всяком случае, это не интерес жертвы, иначе мы бы наверняка узнали об этом раньше; и не практический интерес мастера по инструментам, как у меня; и не профессионально-служебный интерес, как у Прокурора. Вы можете за это поручиться, я полагаю?

ЛЕСЛИ. Думаю, могу; если не за большее. Видишь ли, это мой собственный интерес, и лучше всего его описать как неописуемый и не имеющий ни малейшего значения ни для кого. [Ничего страшного не случится, если мы отложим его обсуждение до греческих календ.]

БРОДИ. Вам везет больше, чем вы заслуживаете. Что скажете, Прокурор?

ЛОУСОН. О да! В Эдинбурге нет ни одного безопасного дома. Закон совершенно беспомощен, совершенно беспомощен! Неделю назад это был дом старого Эндрю Симпсона на Лоунмаркет. Потом ничто не остановило этих окаянных, кроме как сговориться тайком с собственным дворецким Провоста и прибрать к рукам столовое серебро самого Провоста. А сегодня мне было официально доложено, что негодяи совершили проникновение, vi et clam [силой и тайно (лат.)], к леди Маргарет Далзил и оставили ее милость без единой ложки, чтобы похлебать овсянку. Это невероятно, это ужасно, это антихристиански!

МЭРИ. Если бы вы только знали их, дядя, какой пример вы бы преподали! Но скажите мне, разве не странно, что люди смеют совершать такое посреди города, и ничего, ничего о них не известно — совсем ничего?

ЛЕСЛИ. И правда, мало! Но мы знаем, что в банде несколько человек, и что по крайней мере один из них — непревзойденный мастер.

ЛОУСОН. Вы правы, сэр; вы совершенно правы, мистер Лесли. Мне официально дали показания, что ни один ремесленник — даже сам Дьякон здесь присутствующий — не смог бы сработать чище со ставнями Эндрю Симпсона. А что касается замка банка — но это старая песня.

БРОДИ. Я думаю, вы слишком многому верите, Прокурор. Слухи — невежественная девка, скажу я вам. Мне доводилось видеть кое-что из их работы — сломанные шкафы, сломанные ставни, сломанные двери — и я нахожу их дилетантами. Да я бы сам сделал лучше!

ЛЕСЛИ. Боже, Броди, мы с тобой могли бы стать партнерами. Ставлю на то, что я буду стоять на стреме, а ты, полагаю, смог бы выполнить квалифицированную работу внутри?

БРОДИ. Конкурирующая фирма? Лесли, твой ум полон прекрасных идей. Предлагаю начать сегодня вечером и оказать дому Прокурора честь нашей невиновностью?

МЭРИ. Вы двое могли бы сделать что угодно!

ЛОУСОН. В любом случае, Дьякон, ты бы нашел правильное применение своим нечестным доходам; то, что нажито ветром, не ушло бы с водой; а это всегда solatium [утешение], как мы говорим. Если уж меня должны ограбить, я бы хотел, чтобы меня ограбили приличные люди; а не думать о том, как мое славное чистое серебро звенит среди шлюх и картежников. [Честное слово, Уильям, чем больше я думаю об этом, тем больше я склоняюсь к мнению мистера Лесли. Приходите ночью или утром, и я дам вам свое свободное разрешение и даже подам руку в окно!

БРОДИ. Полно, полно, Прокурор, не вводи нашу бренную плоть в искушение. (ЛЕСЛИ и МЭРИ разговаривают в стороне.)

ЛОУСОН. Я не так уж боюсь за твою бренную плоть, как ты ее называешь.] Но слушай сюда: ты, похоже, шутки в сторону, очень скоро станешь партнером мистера Лесли. Он и Мэри очень близки, это любому видно.

[БРОДИ. «Забавы и недостаток ума» — ты знаешь продолжение.

ЛОУСОН. Vidi, scivi, et audivi [Видел, знал и слышал], как мы говорим в сазине, Уильям.] Парень, ты думаешь, что если мой парик напудрен, то у меня нет юного сердца? Я сам когда-то был парнем, и я прекрасно знаю по блеску в глазах, когда парень жаждет, а девушка согласна. И, парень, об этом говорит весь город; communis error fit jus [общая ошибка становится правом], знаешь ли.

[СТАРЫЙ БРОДИ. О!

ЛОУСОН. Смотри, ты делаешь больно отцу, сжимая руку.

БРОДИ. Дорогой папа, это нехорошо — иметь вспыльчивого сына.

ЛОУСОН. Какого дьявола ты имеешь против этой партии? О, боже, парень, у него есть отличный кусок пахотной земли в Файфе, могу тебе сказать, и немного вина Бордо в погребе! Но мне не нужно говорить о Бордо; ты знаешь его вкус так же хорошо, как и я сам; в любом случае, это великолепное вино. Tantum et tale [Столько и такого]. Я говорю тебе pro (за), найди con (против), если сможешь.]

БРОДИ. [Мне жаль, Прокурор, но я должен быть краток с тобой.] Ты сотрясаешь воздух, как это свойственно юристам. Я предпочитаю закрыть эту тему [и мне будет неприятно, если ты вернешься к ней в моем присутствии].

ЛЕСЛИ (к МЭРИ). Завтра в четыре часа? В моем доме?

МЭРИ. Как только закончится служба в церкви. (МЭРИ уходит.)

ЛОУСОН. Тебе не стоит быть таким высокомерным и могущественным, в конце концов.

БРОДИ. Прошу прощения, Прокурор. Но мы, Броди — ты знаешь наши недостатки! [Дурной характер и склонность к уединению.]

ЛОУСОН. Что ж, я должен заняться своими делами. Но я бы выпил doch-an-dorach [посошок (гэльск.)], Уильям; superflua non nocent [излишества не вредят], как мы говорим; лишний драм никому не повредит, мистер Лесли.

БРОДИ (с бутылкой и стаканами). Вот твой старый друг, Прокурор. Угощайся, Лесли. О нет, спасибо, мне не надо. Вы, сильные люди, имеете передо мной преимущество в этом. С моими приступами, знаете ли, я всегда должен вести жизнь немного отшельника.

ЛОУСОН. О боже, парень, это прекрасно; это здоровье ума и тела. Мистер Лесли, ваше здоровье, сэр. Ох, труднее закончить, чем начать, с такой штукой, как эта.

СЦЕНА III

К ним входят СМИТ и ДЖИН, через центральную дверь.

СМИТ. Прошу прощения, царь горы дома?

ЛОУСОН (в сторону). Господи помилуй, это Смит!

БРОДИ (к СМИТУ). Прошу прощения?

СМИТ. Прошу прощения у вас, сэр. Скажите пожалуйста, сэр, мистер Броди дома, сэр?

БРОДИ. Что тебе от него нужно, мой милый?

СМИТ. У меня для него послание, сэр, работенка, сэр!

БРОДИ (к СМИТУ; указывая на ДЖИН). А это кто?

ДЖИН. Я здесь к Прокурору, по поводу аренды. Надеюсь, без обид, сэр.

ЛОУСОН. Это просто честная женщина, которой я сдаю квартиру в Либбертонс-Винд. Это насчет аренды?

ДЖИН. Именно так, сэр.

ЛОУСОН. Что ж, вы можете подождать здесь минутку, и я пройду с вами по дороге в мою контору. (БРОДИ, ЛОУСОН, ЛЕСЛИ уходят через центральную дверь.)

СЦЕНА IV
СМИТ, ДЖИН УОТТ, СТАРЫЙ БРОДИ

СМИТ (кланяясь им вслед). Ваш покорный и преданнейший слуга, Джордж Смит, эсквайр. И так это, значит, сад? И таков стиль садоводства? Ха, так и есть! (У зеркала.) В таком случае матушка Джорджа велит ему поправить прическу. (Целует свою руку.) Моя дражайшая герцогиня… (К ДЖИН.) Скажу я тебе, Джин, есть большая разница между такими вот вещами и тем, как мы это делаем в Либбертонс-Винд.

ДЖИН. Осмелюсь сказать. А чего ты ожидал?

СМИТ. Ах, Джин, если бы ты бросила взгляд привязанности на этого бедного, но честного солдата! Джордж Лорд С. — не тот дворянин, чтобы игнорировать предмет своей страсти перед головокружительной толпой; и не тот, чтобы держать ее взаперти в старой мышеловке, пока сам он наслаждается пурпурным великолепием вроде этого. Он тебя не знал, Джин: он боялся. Ты называешь это мужчиной? Попробуй мужчину, который является таковым.

ДЖИН. Джорджи Смит, ты прекрасно знаешь, что я не потерплю от тебя таких разговоров. И что ты за человек, чтобы равнять себя с такими, как он? Он джентльмен.

СМИТ. О, разве он не именно таков! И разве он не живет соответственно? Скажу я тебе, Джин, пощупай это кресло.

ДЖИН. Ох! посмотри на ту кровать!

СМИТ. Ковер тоже! Аксминстер, клянусь костями Оливера Кромвеля!

ДЖИН. Какие расходы!

СМИТ. Эй, бренди! Дьявол винограда! Глотните чуток, миссис Уотт. [(Поет) —

«Говорит Вакх Венере,

Бренди нас свяжет в полной мере,

И колыбель любви — это чаша, чаша!»]

ДЖИН. Мне не надо, благодарю вас, мистер Смит.

СМИТ. Что приводит человека от таких вещей к сивухе и плевательницам у Мамаши Кларк; но ах, Джордж, ты был рожден для высшей сферы! И вы тоже, миссис Уотт, хоть мне и не пристало так говорить. (Впервые замечая СТАРОГО БРОДИ.) Привет! Это человек!

ДЖИН. Там, в кресле. (Они идут посмотреть на него, спиной к двери.)

ДЖОРДЖ. Он живой?

ДЖИН. Думаю, с ним что-то не так.

ДЖОРДЖ. И как вы себя чувствовали завтра, мой уважаемый старый джентльмен, а?

ДЖИН. Не насмехайся над ним, Джорджи.

СТАРЫЙ БРОДИ. Мой сын… Дьякон… Дьякон своего ремесла.

ДЖИН. Должно быть, его отец. (ХАНТ появляется в центральной двери и стоит, наблюдая.)

СМИТ. Старик Дьякона! Ну, он не мог ожидать, что его колчан будет полон таких, не так ли, Джин? (К СТАРОМУ БРОДИ.) Ах, мой христианский солдат, если бы так было, мир был бы более разнообразным. Миссис Дьякон (к ДЖИН), позвольте представить вас вашему дорогому папеньке.

ДЖИН. Постыдись! Это дом Дьякона; тебе и мне по праву не следовало бы здесь находиться; а если уж мы здесь, то самое меньшее, что мы можем сделать, — это вести себя прилично. [Этим ты не заставишь меня полюбить тебя.]

СМИТ. Ладно, Герцогиня. Не сердись.

СЦЕНА V

К ним, ХАНТ, через центральную дверь. (Он крадется вниз и внезапно хлопает каждого по плечу.)

ХАНТ. Есть здесь джентльмен по имени мистер Прокурор-Фискал?

СМИТ (беря себя в руки). Черт побери, Джерри, что ты имеешь в виду, пугая старого клиента таким образом?

ХАНТ. Что, мой храбрец? Ты именно та персона, которую я искал!

СМИТ. На этот раз против меня ничего нет?

ХАНТ. Готов спорить, что есть. Но это не в моих руках. (К СТАРОМУ БРОДИ.) Вы извините меня, старый джентльмен?

СМИТ. Ах, ну, если это все по дружбе!.. Послушай, Джин, [нам с тобой лучше поторопиться.] Мы опоздаем в церковь.

ХАНТ. Леди, Джордж?

СМИТ. Это… да, это леди. Пойдем, Джин.

ХАНТ. Миссис Дьякон, я полагаю? [Кажется, так было имя?] Не позволит ли миссис Дьякон взглянуть на ее личико?

ДЖИН (открывая лицо). Мне нечего стыдиться. Меня зовут миссис Уотт; я хорошо известна в Винд-хэд; против меня ничего нет.

ХАНТ. Нет, конечно, нет; и зачем надевать шоры, моя дорогая? Тебе, у которой лицо как роза, и с таким парнем, как Джерри Хант, который мог бы быть твоим родным отцом? [Но все это не говорит мне о мистере Прокуроре-Фискале.]

ДЖОРДЖ (в агонии). Джин, Джин, мы опоздаем. (Уходя с попыткой развязности.) Ну, пока-пока, Джерри.

СЦЕНА VI

К ним, через центральную дверь, БРОДИ и ЛОУСОН (пальто, шарф, фонарь).

ЛОУСОН (от двери). Проходите сюда, миссис Уотт.

ДЖИН. Это сам Фискал.

ХАНТ. Мистер Прокурор-Фискал, я полагаю?

ЛОУСОН. Это я. А вы кто будете?

ХАНТ. Хант, сыщик, сэр; Хант с Боу-стрит; английский ордер.

ЛОУСОН. Всему свое место, офицер. Пройдемте в мою контору, со мной и этой доброй женщиной.

БРОДИ (в сторону ДЖИН, когда она проходит мимо с реверансом). Как ты смеешь быть здесь? (Громко СМИТУ.) Подожди здесь, мой милый.

СМИТ. Если вам угодно, сэр. (БРОДИ выходит через центральную дверь.)

СЦЕНА VII
БРОДИ, СМИТ

БРОДИ. Какого дьявола принесло тебя сюда?

СМИТ. Конфуз, Дьякон! Не сердишься?

[БРОДИ. И не только ты: Джин тоже! Вы с ума сошли?

СМИТ. Да ладно, Дьякон, ты же не хочешь сказать, что тебя надул Дж. Смит, эсквайр? Старина Джордж — сама надежность?]

БРОДИ. Там был мой дядя Прокурор…

СМИТ. Фискал? Он не в счет.

БРОДИ. Что ты имеешь в виду?

СМИТ. Ну, Дьякон, раз уж Фискал Лоусон — это Дядюшка Лоусон, и все это по-семейному, я не возражаю сказать тебе, что Дядюшка Лоусон — клиент Джорджа. Мы даем Дядюшке Лоусону довольно много бренди — знаменитого «Нанта» от «Дж. С. и Ко».

БРОДИ. Что! Он покупает твое контрабандное пойло?

СМИТ. Ну, мы в своем деле не называем это контрабандой, Дьякон. Это просто подмигивание и портрет короля Георга между Дж. С. и Дядюшкой.

БРОДИ. Боже! Это стоит знать. О Прокурор, Прокурор, неужели добродетели не существует? [Allons (Пойдем)! Этого достаточно, чтобы излечить человека от порока в этом мире и в ином.] Но слушай сюда, Смит; все это чертовски хорошо по-своему, но это не объясняет, что привело тебя сюда.

СМИТ. Я поймал для тебя голубя.

БРОДИ. Разве ты не можешь ощипать его сам?

СМИТ. Не я. У него слишком яркое оперение для простого дворянина вроде Джорджа Лорда Смита. Это великий Капитан Старлайт [Звездный Свет], только что из Йорка. [Он упражнялся в своем благородном искусстве на всем пути оттуда до Лондона. «Стоять и кошелек, разрази меня гром!»] И северная дорога — неплохое место, Дьякон.

БРОДИ. При деньгах?

СМИТ (передразнивая). «Скотоводы, лопни мои глаза! Почтовая карета, разрази меня гром! и семь чертовых фермеров, клянусь Господом…»

БРОДИ. Ей-богу!

СМИТ. Полезно для торговли, не так ли? И мы подумали, Дьякон, Барсук и я, что монеты вечно исчезают, а ты не слишком-то в восторге от тех милых маленьких замков у Лесли и тех, что побольше и пострашнее на складах Акцизного управления…

БРОДИ (бесстрастно). Продолжай.

СМИТ. Не повезло!.. Мы подумали, я и Барсук, понимаешь, что, может быть, ты захочешь размять локоть с нашим свободным и галантным всадником.

БРОДИ. Старый трюк, полагаю? Двойной набор костей?

СМИТ. Таков расклад, Дьякон. То, что спускаешь по-честному, забираешь обратно плутовством. [Так же, как ты делал с собственным агентом и корреспондентом «Дж. С. и Ко», Адмиралом из Нанта.] Ты всегда ловко обращался с костями, Дьякон.

БРОДИ. Обычные условия, я полагаю?

СМИТ. Старая скидка, Дьякон. Десять шиллингов с фунта тебе, а остальное — твоим веселым компаньонам, каждому. [Вот так мы это делаем!]

БРОДИ. У кого кости?

СМИТ. У нашего общего друга, Свечного Червя.

БРОДИ. Ты имеешь в виду Эйнсли? — Мы слишком доверяем этому созданию, Джорджи.

СМИТ. Он в порядке, Маркиз. Он бы пальцем не тронул собственную мать. Да в нем коварства не больше, чем в наборе овечьих ножек.

[БРОДИ. Ты так думаешь? Тогда смотри, чтобы он не обжулил вас на костях и не подсунул легкие вместо утяжеленных. Следи за этим, Джордж, следи за этим; и можешь считать Капитана голым, как его последний скотовод.

СМИТ. Черный Флаг навсегда! Джордж рысью доставит его к Мамаше Кларк на раз-два.] Как скоро ты будешь?

БРОДИ. Время запереться и лечь спать, и я буду с вами. Ты найдешь выход?

СМИТ. Цвети, мой Сладкий Уильям, в мирном убранстве. Пока-пока.

СЦЕНА VIII

БРОДИ, СТАРЫЙ БРОДИ; к ним МЭРИ.

МЭРИ. О Уилли, я рада, что ты не пошел с ними. Мне нужно тебе кое-что сказать. Если бы ты знал, как я счастлива, ты бы захлопал в ладоши, Уилл. Но давай, садись сюда, и будь моим хорошим старшим братом, а я встану на колени здесь и возьму твою руку. Мы должны держаться поближе к папе, и тогда он почувствует счастье в воздухе. Бедный старый любимый, если бы мы только могли сказать ему! Но я иногда думаю, что его сердце уже отправилось на небеса и принимает участие во всех наших радостях и горестях; и только его бедное тело остается здесь, беспомощное и невежественное. Давай, Уилл, садись и задавай мне вопросы — или угадывай — так будет лучше, угадывай.

БРОДИ. Не сегодня, Мэри; не сегодня. У меня есть другие дела, и они не ждут.

МЭРИ. Ни одной минутки для твоей сестры? Одной маленькой минутки для твоей маленькой сестренки?

БРОДИ. Минуты драгоценны, Мэри. Я должен работать для всех нас, и часы всегда спешат. Они ждут меня даже сейчас. Помоги мне с креслом папы. А потом спать, и пусть тебе снятся счастливые сны. А завтра утром я услышу твои новости — твои хорошие новости; они должны быть хорошими, ты выглядишь такой гордой и радостной. Но сегодня никак нельзя.

МЭРИ. Я ненавижу твой бизнес — я ненавижу любой бизнес. Думать о стульях, и столах, и линейках, все мертвое, деревянное — и холодные куски денег с уродливой головой Короля на них; а здесь твоя сестра, твоя хорошенькая сестра, если угодно, хочет что-то рассказать, чего она не рассказала бы тебе ни за что на свете, и отдала бы полсвета, чтобы ты угадал, а ты не хочешь? — Не ты! Ради бизнеса! Фу, Дьякон Броди! Но я слишком счастлива, чтобы придираться к тебе.

БРОДИ. «И я Дьякон», как сказал бы Прокурор.

МЭРИ. Ничего подобного, сэр! Я ничуть тебя не боюсь — и ничуть не сержусь тоже. Поцелуй меня и пообещай мне часы и часы завтра утром.

БРОДИ. Весь день завтра, если хочешь.

МЭРИ. Бизнес или нет?

БРОДИ. Бизнес или нет, сестренка! Я найду время, обещаю тебе; и вот еще один поцелуй в залог. Пойдем. (Они начинают выталкивать кресло, влево от центра.) Вино и мудрость этого вечера наградили меня одной из моих головных болей, и я спешу в постель. Ты будешь умницей, правда, и проследишь, чтобы не шумели, и дашь мне выспаться вволю завтра утром, пока я не проснусь?

МЭРИ. Бедный Уилл! Какой эгоисткой я, должно быть, казалась! Тебе следовало сказать мне раньше, и я бы не беспокоила тебя. Пойдем.

(Она уходит, толкая кресло.)

СЦЕНА IX
БРОДИ

(Он закрывает, запирает на замок и на двойной засов обе двери)

БРОДИ. Теперь — одна из головных болей Дьякона! Жулики кругом, жулики кругом! (Идет к платяному шкафу и начинает переодевать сюртук.) Надеть новый сюртук и войти в новую жизнь! Долой Дьякона, да здравствует грабитель! (Меняет шейный платок и манжеты.) Эх, Боже! как тихо в доме! Все-таки в лицемерии что-то есть. Если бы мы были так хороши, как кажемся, чем бы был мир? [Город надел свою маску, а мы — ночью мы наши обнаженные «я». Назначены свидания, откупориваются бутылки, обнажаются ножи; и вот Дьякон Броди вспыхивает тем самым мужчиной из мужчин, которым он является!] — Как тихо! … Мой отец и Мэри — Что ж! день для них, ночь для меня; грязная циничная ночь, которая делает всех кошек серыми, а всякую честность — одного цвета. Разве человек не должен иметь половину собственной жизни? — разве не восемь часов из двадцати четырех? [Восемь он получит, даже если бросит вызов адской бездне Тофета.] (Достает деньги.) Где монеты? Я должен быть хладнокровен сегодня ночью, или… спокойно, Дьякон, ты должен выиграть; проклятье, ты должен! Ты должен отыграть приданое, которое ты украл, и выдать замуж сестру, и заплатить долги, и дурачить мир еще немного дольше! (Задувая свечи.) Дьякон идет спать — бедный больной Дьякон! Allons! (Распахивает окно и выглядывает наружу.) Только звезды видят меня! (Обращаясь к кровати.) Лежи там, Дьякон! спи и выздоравливай к утру. А что до меня, я снова мужчина до рассвета. (Вылезает из окна.)

КАРТИНА II. ХАНТ-СЫЩИК

Сцена представляет собой кабинет Прокурора.

СЦЕНА I
ЛОУСОН, ХАНТ

[ЛОУСОН (входя). Проходите сюда, офицер. (У кулис.) Мистер Карфрей, дайте стул той достойной женщине, что пришла со мной. Новостей нет?

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Ничего, сэр.

ЛОУСОН (садясь). Итак, офицер, и что я могу для вас сделать?]

ХАНТ. Ну, сэр, как я уже говорил, у меня есть английский ордер на арест некоего Джемми Риверса, по кличке Капитан Старлайт [Звездный Свет], который сейчас находится на свободе в пределах вашей юрисдикции.

ЛОУСОН. Это тот самый разбойник с большой дороги?

ХАНТ. Тот самый, мистер Прокурор-Фискал. На этот раз Капитан задал мне трудную задачку. Я напал на его след в Хантингдоне, но он ушел на Север, и мне пришлось гнаться за ним. Я слышал о нем по всей Йоркской дороге, потому что Джемми легок на руку в грабеже и оставляет следы. [Я разминулся с ним в Йорке на двадцать четыре часа и потерял его еще на столько же. Потом я снова нашел его в Карлайле, и мы устроили гонку до самой Границы; но у него была лошадь получше, и он лучше знал дорогу; так что мне пришлось ждать, пока я не загнал его в нору здесь, в Эдинбурге, и не смог получить новый ордер.] И вот я здесь, сэр. Мне сказали, что вы деятельный джентльмен, а я и сам человек деятельный. И сэр Джон Филдинг, мистер Прокурор-Фискал, тоже деятельный джентльмен, хотя он и слеп как истукан, и он просил передать вам свое почтение, [сэр, и сказал, что он думает, что вместе мы провернем это дельце].

ЛОУСОН. Да, он замечательный человек, сэр Джон. Передайте мне ваши бумаги, Хант, и вы получите ваш новый ордер quam primum [как можно скорее (лат.)]. И послушайте, Хант, у вас, возможно, будет немного свободного времени, а деятельный человек, каким вы себя называете, всегда должен молоть муку. Мы очень измучены нашими кражами со взломом. Non constat de personâ [Личность не установлена (лат.)]. Мы не можем схватить преступников. Вот розыскной лист. Вы видите, здесь за них положены добрые двести фунтов.

ХАНТ. Что ж, мистер Прокурор-Фискал [я человек небогатый, а двести есть двести. В связи с этим, сэр], я не возражаю сказать вам, что я уже немного поработал над этим. Видите ли, мистер Прокурор-Фискал, мне нужно было заглянуть сегодня вечером в один притон насчет Капитана, а старый петух всегда любит быть уверенным в своем насесте; поэтому я попросил одного из ваших шотландских офицеров — того, который был так любезен, что проводил меня к мистеру Броди, — дать мне полные сведения об этом доме и о блатных дружках, которые его посещают. В его списке я наткнулся на имена двух моих старых знакомых «овечек»; и я спрашиваю вас, мистер Прокурор-Фискал, как джентльмена, знающего свет: вероятно ли, что те, кто был паршивой овцой в Лондоне, открыли школу в Эдинбурге?

ЛОУСОН. Coelum non animum [Меняют небо, а не душу (лат.)]. Верное замечание.

ХАНТ. Я подумаю над этим, сэр, и посмотрю, не смогу ли я убить двух зайцев одним выстрелом. Кстати об этом, мистер Прокурор-Фискал, я бы хотел немного побеседовать с той милой молодой женщиной, которая приходила платить за квартиру.

ЛОУСОН. Хант, это очень порядочная женщина.

ХАНТ. А у очень порядочной женщины могут быть чертовски странные приятели, мистер Прокурор-Фискал. Господи помилуй, сэр, я не знаю, что бы делала наша профессия без них!

ЛОУСОН. Вы совершенно правы, Хант. Деятельный и бдительный офицер. Я пришлю ее к вам.

СЦЕНА II

ХАНТ (один).

ХАНТ. Двести фунтов награды. Любопытное дело. Одна кража за другой, и этим шотландским болванам некого предъявить. Джок бежит на восток, а Сони режет на запад; все зашло в тупик; и они продолжают называть себя ловцами воров! [Клянусь, я покажу им, как мы делаем это на Юге! Что ж, я протер немало седельной кожи из-за Джемми Риверса; но здесь хватит на новые бриджи, если угодно.] Давайте-ка еще раз глянем на список. (Читает.) «Хамфри Мур, иначе Барсук; сорок лет, коренастый, темный, коротко стриженный; был призовым бойцом; определенных занятий нет». Барсук — мой старый друг. «Джордж Смит, иначе Герцог, иначе Звенящий Джорджи; рыжеволосый и кудрявый, худощавый, франтоватый; старый наперсточник; был бродячим актером; подозревается в контрабанде; якшается с распутными женщинами». Дж. С., эсквайр, — еще одна из моих овечек. «Эндрю Эйнсли, иначе Слинк Эйнсли; тридцать пять лет; худой, бледнолицый, длинноволосый; без занятий; привлекался за скупку краденого и совращение молодежи; может быть полезен как королевский свидетель». С этим стоит познакомиться. «Джок Гамильтон, иначе Свипи», и так далее. [«Уилли МакГлэшан», хм — да, и так далее, и так далее.] Ха! Вот человек, который мне нужен. «Уильям Броди, Дьякон плотников, около тридцати лет; высокий, стройный, темный; носит свои волосы; часто бывает у Кларк, но, по-видимому, только для развлечения; [племянник Прокурора-Фискала; финансово надежен, но в последнее время (как предполагается) испытывает нехватку наличных; много проиграл на петушиных боях;] горд, умен, имеет хорошую репутацию, но любит приключения и тайны и водится с низким обществом». Теперь вот что я спрашиваю себя: вот этот список семейной компании, которая заглядывает к Мамаше Кларк; он был в руках этих простофиль неделями, и я первый, кто почуял неладное! Два известных взломщика, Барсук и Герцог! Да тут сразу все ясно. Эта их работа высшего класса, о которой они говорят, конечно, это на голову выше Барсука и Герцога. Но как насчет нашего торговца-хулигана? «Для развлечения!» Что дальше? Дьякон плотников? А плотник на их чертовом жаргоне означает столяр, я полагаю? Черт возьми, да это же ремесло этого человека! Я навещу вас, мистер Уильям Броди, Дьякон плотников. Так же верно, как то, что меня зовут Джерри Хант, я бы не взял сто девяносто девять золотом за свой шанс получить эти двести!

СЦЕНА III

ХАНТ; к нему ДЖИН.

ХАНТ. Ну, моя дорогая, и как там твой друг-джентльмен? Как насчет Дьякона Броди?

ДЖИН. Я не знаю вашего имени, сэр, и кто вы такой; но это очень недостойное занятие для любого джентльмена — попрекать меня моим позором, это не к лицу джентльмену.

ХАНТ. Господи помилуй, моя дорогая, это не по моей части. Допустим, вы не венчаны в церкви сто тысяч раз, какое дело до этого Джерри Ханту? Джерри, моя Памела Прю, — это парень, который мог бы быть твоим родителем; парень, известный как друг дам [и он совершенно точно будет на твоей стороне]. Что я не могу переварить, так это вот что: этот мистер Дьякон Броди разыгрывает благородство дома, а такую милую молодую женщину, как вы — так сказать — оставляет перебиваться на холодной картошке. Вот чего я не могу переварить, миссис Уотт. Я сам человек семейный; и я не могу этого переварить.

ДЖИН. И кто вам это сказал? Они лгали, кто бы это ни был. Я вижу от него только добро; и я не имела права идти в его дом; и О, я просто знаю, что стала его погибелью!

ХАНТ. Не расстраивайтесь, миссис Уотт. Знаете, теперь, когда я слышу, как вы защищаете его, я и сам начинаю думать о нем лучше. Я люблю, когда парень щедр и свободен.

ДЖИН. Что ж, сэр, он именно таков.

ХАНТ. Что ж, это показывает, какой злой этот мир. Ведь мне говорили… Ну, ну, «вот открытая рука и счастливое сердце». И сколько, моя дорогая — говоря как человек семейный — ну, во сколько мог бы обходиться вам ваш друг-джентльмен в течение года?

ДЖИН. Чего вы хотите?

ХАНТ. Это очень красивая шаль, миссис Уотт. [Я хотел бы отвезти ее сестру-близнеца миссис Хант на Кинг-стрит, Ковент-Гарден.] Сколько она стоила?

ДЖИН. За нее заплачено. В этом можете поклясться.

ХАНТ. Да, моя дорогая, и корона короля Георга тоже оплачена; но я не знаю, сколько она стоила, и я не знаю, откуда взялись деньги, чтобы за нее заплатить.

ДЖИН. Я думаю, вы, должно быть, очень хитрый джентльмен.

ХАНТ. Так и есть, моя дорогая; и ты мне нравишься ничуть не меньше за то, что и сама хитра. Но по-дружески, и говоря как человек семейный…

ДЖИН. Я пожелаю вам доброй ночи. (Делает реверанс и уходит.)

СЦЕНА IV

ХАНТ (один).

ХАНТ. А! Так вот оно что, да? «Мой милый друг — моя отрада», как мы говорим на Боу-стрит. Но кто из них милый друг? Джордж Герцог или Уильям Дьякон? Один или оба? (Торжественно подмигивает.) Что ж, Джерри, мой мальчик, работа для тебя нашлась; но если бы ты взял сто девяносто пять за эти маленькие двести, ты был бы позором для профессии.

КАРТИНА III. У МАМАШИ КЛАРК

СЦЕНА I

Сцена представляет собой комнату грубого и убогого вида: скамьи, плевательницы и т.д.; пол посыпан песком. Большой стол в глубине, где ЭЙНСЛИ, ГАМИЛЬТОН и другие играют в карты и ссорятся. На переднем плане, слева и справа, столы поменьше, за одним из которых БРОДИ и МУР выпивают. МИССИС КЛАРК и женщины подают.

МУР. У тебя дьявольское везение, Дьякон, вот что у тебя есть.

БРОДИ. Везение! Не говори о везении с таким человеком, как я! Почему бы не сказать, что у меня дьявольский расчет? Люди моего склада не рискуют, Барсук; они планируют, Барсук; они планируют, а случай оставляют такому скоту, как ты [и Звенящий Джорджи. Они создают возможности, прежде чем воспользоваться ими].

МУР. Ты хитрый, да?

БРОДИ. Был бы я иначе здесь? Когда я выхожу из дома, я оставляю алиби позади себя. Я болен — болен раскалывающейся головной болью и характером самого дьявола. В эту минуту я болен и лежу в постели, и все они ходят со страхом смерти, как бы не потревожить бедного больного Дьякона. [Дверь моей спальни заперта на засов и задвижку, как банк — ты помнишь! — и все это время окно открыто, и Дьякон за горами, за долами. Что ты обо мне думаешь?]

МУР. Я видал твой сорт раньше, видал.

БРОДИ. Не видал. А что касается Лесли…

МУР. Это было на голову выше тебя.

БРОДИ. Так и было. Он чуть не схватил меня с поличным; и это было везение большее, чем я заслуживал. Если бы я не был пьян и в ярости, ты бы и за тысячу лет не заставил меня сунуться в такое дело.

МУР. Почему нет? Ты же Король Взломщиков, разве нет?

БРОДИ. Почему нет! Он спрашивает меня, почему нет! Боги, что за мозги! Слушай сюда, Барсук, это все чертовски хорошо — быть Королем Взломщиков, как ты это называешь; но как бы респектабелен он, к несчастью, ни был, друг есть друг, и как такового его нужно решительно оставить в покое. Что! Разве среди воров не должно быть чести больше, чем честности среди политиков? Послушай, человек, если бы под небесами остался всего один невзломанный замок, и это был бы замок того, чье вино ты пил и кто болтал о женщинах за твоим собственным столом — этот замок, сэр, был бы совершенно священным. Священным, как Церковь Шотландии; священным, как Король Георг на своем троне; священным, как память о Брюсе и Бэннокберне.

МУР. О, чушь! Я не поп, я нет; я в колледжах не обучался. Бизнес есть бизнес. Вот в чем дело со мной.

БРОДИ. Да, так мы и сказали, когда ты проиграл тот бой с Ньюкаслским Джемми и отправил нас всех домой бедняками. Это было на голову выше тебя.

МУР. Ньюкаслский Джемми! Навоз: вот мое мнение о нем: навоз. Я вытру им пол в любой день, если только ты или кто-то из них сделает так, чтобы мне это стоило того. Если нет — навоз! Это мой девиз. Что я сейчас говорю, насчет той хаты у Лесли, был я прав, говорю я? или я был неправ? Вот в чем дело с тобой.

БРОДИ. Ты и прав, и неправ. Ты взял меня на слабо. Я был пьян; я завелся; и я почти сделал это. Более того, как это ни было подло, я получил удовольствие от процесса. Он мой друг. Он обедал со мной в тот день, и я чувствовал себя героем романа. Я перелез через его стену, я прополз по крыше его кладовой, я взобрался на его подоконник. Один поворот моего запястья — ты его знаешь! — и створка была открыта. Было темно, как в преисподней, и я думал, что выиграл пари, когда — фьють! — что-то упало внутри, и кто-то упал вместе с этим. Я сделал один прыжок и улетел как ракета. Это был мой бедный друг собственной персоной; и если бы он поймал меня и сдал сторожу под окном, я бы чувствовал себя не более гнусным негодяем, чем чувствую сейчас.

МУР. Я полагаю, к этому времени он знает тебя довольно хорошо?

БРОДИ. Это худшее в дружбе. Эй, Кирсти, наполни эти стаканы. Мур, выпьем за удачу — и за более честное дельце! — в следующий раз.

МУР. Дьякон, смотрю на тебя. Но пахнет чертовски похоже на тухлые яйца, а?

БРОДИ. Думаю, нет. Во-первых, я был в маске, а во-вторых, я был быстр как молния. Он подозревает меня так мало, что обедал со мной сегодня днем.

МУР. В любом случае, ты не решишься попробовать снова, ставлю на это. Единожды укушенный пугается вдвойне. Это твой девиз.

БРОДИ. Опять верно. Я найду своему алиби лучшее применение. И, Барсук, одно словечко тебе на ухо: во мне нет ничего от Ньюкаслского Джемми. Оставь эту тему, и навсегда, или я оставлю тебя. (Он встает и ходит взад-вперед, немного нетвердо. Затем возвращается и садится слева, как и раньше.)

СЦЕНА II

К ним, ХАНТ, переодетый.

Он переодет «летучим торговцем» (уличным продавцом брошюр) с повязкой на глазу. Он садится за стол напротив БРОДИ, ему подают хлеб, сыр и пиво.

ГАМИЛЬТОН (сзади). Дьявол побери карты!

ЭЙНСЛИ. Тсс, парень, не вини карты.

МУР. Слушай, Дьякон, я говорю о деле, да. (ХАНТ поднимает глаза при имени «Дьякон». )

БРОДИ. Боже, Барсук, я никогда не встречаю тебя без того, чтобы ты не говорил о деле. [У тебя набор самых коммерческих намерений!] Ты заставляешь меня краснеть.

МУР. Это все чертовски прекрасно, это да! Но что я говорю, так это — как насчет фишек? Вот что я говорю. Я нацелился на то чертово старое Акцизное управление, я да. Вот мой девиз.

БРОДИ. Это очень хороший девиз, и из твоих уст, Барсук, он как бы согревает мое сердце. Но он не мой.

МУР. Навоз! почему нет?

БРОДИ. Это слишком крупно и слишком опасно. Я избегаю Короля Георга; у него толстый карман, но у него длинная рука. [Ты стянешь у него шестипенсовик, и за тебя дадут триста награды, и поднимут шум от Тофета до звезд.] Это перестает быть бизнесом; это становится политикой, а я не политик, мистер Мур. (Вставая.) Я всего лишь Дьякон Броди.

МУР. Ладно. Я могу подождать.

БРОДИ (видя ХАНТА). Ха, новое лицо, — и с повязкой! [Нет ничего под небесами, что я любил бы так нежно, как новое лицо с повязкой.] Кто вы, черт возьми, сэр, владелец этого лица? И где вы его взяли? И сколько вы возьмете за него, если оно подержанное?

ХАНТ. Ну, сэр, по правде говоря (БРОДИ кланяется), оно не продается. Но оно мое собственное, и я выпью за здоровье вашей чести чего угодно.

БРОДИ. Еще и англичанин! Барсук, узри земляка. Кто ты и из какой части южной Шотландии ты родом?

ХАНТ. Ну, ваша честь, сказать вам честную правду…

[БРОДИ (кланяясь). Премного обязан!]

ХАНТ. Я узнаю джентльмена, когда вижу его, ваша честь [и, сказать вашей чести правду…]

БРОДИ. Je vous baise les mains [Целую ваши руки (фр.)]! (Кланяясь.)]

ХАНТ. Джентльмен, который джентльмен, ваша честь, [всегда джентльмен, и сказать вам честную правду]…

БРОДИ. Великие небеса! отвечай в трех словах, и чтоб тебя повесили! Кто ты и откуда?

ХАНТ. Уличный торговец из Севен-Дайалс.

БРОДИ. Возможно ли это? Всю свою долгую жизнь я тосковал о встрече с уличным торговцем из Севен-Дайалс! Обними меня, на расстоянии. [Уличный торговец из Севен-Дайалс!] Иди, напейся так пьяно, как только посмеешь, за мой счет. Все, что ему нравится, миссис Кларк. Он уличный торговец из Севен-Дайалс. Эй! что это все значит?

ЭЙНСЛИ. Ей-богу, я больше не буду! (Сзади, вставая.)

ИГРОКИ. Садись, Эйнсли. — Садись, Андра. — Мой реванш!

ЭЙНСЛИ. Не, не, я пойду потихоньку. (Выходя вперед с бутылкой.) Дьякон, дай глянуть на твой стакан.

БРОДИ. Ни капли.

МУР. Никакого гнилого увиливания, Дьякон!

[ЭЙНСЛИ. Я говорю, парень, дай глянуть на твой стакан.

БРОДИ. Иди к черту!]

ЭЙНСЛИ. Но я говорю…

БРОДИ. Разве мне не играть сегодня?

ЭЙНСЛИ. Но, парень, ты выпьешь за красотку Джин Уотт?

БРОДИ. Да, здесь я последую за тобой. A la reine de mes amours [За королеву моей любви (фр.)]! (Пьет.) Какой дьявол подсунул это тебе, ты, пес? Ты наполнил меня чистым спиртом. Клянусь великим дьяволом!..

МУР. Не бей его, Дьякон; скажи его маме.

ХАНТ (в сторону). Ого!

СЦЕНА III

К ним, СМИТ, РИВЕРС.

СМИТ. Где мой любимый? Дьякон, красавчик мой, где ты? Приди в объятия Джорджа, и позволь ему представить тебя. Капитан Старлайт Риверс! Капитан — Дьякон: Дьякон — Капитан. Английский дворянин в большом туре, чтобы расширить кругозор, клянусь Господом!

РИВЕРС. Потрясающе рад познакомиться с вами, мистер Дьякон, разорви меня напополам!

[БРОДИ. Мы не часто видим героев Англии в наших краях, Капитан, но когда видим, мы оказываем им чертовски теплый прием.

РИВЕРС. Красиво сказано, провалиться мне! Чертовски благородное чувство, лопни моя селезенка!]

БРОДИ. О Капитан! вы мне льстите. [Мы, шотландцы, имеем свои достоинства, я полагаю, но мы всего лишь грубы и просты в лучшем случае. Нет ничего подобного вашему англичанину для подлинного отличия. Он ближе к Франции, чем мы, и пахнет своим соседством. Эта проклятая штука, je ne sais quoi [не знаю что (фр.)], тоже! Господи, Господи, разорви меня напополам! лопни моя селезенка! О, такие манеры — чистые, чистые, чистые. Они таковы, клянусь тенью Клода Дюваля!]

РИВЕРС. Мистер Дьякон, мистер Дьякон [это решительно слишком]. Что вы будете потягивать? Окажите этому честь названия.

БРОДИ. Этими самыми честными руками, Капитан, вы не будете. В таком случае я мог бы сыграть роль хозяина с самим Люцифером. Эй, Кларк, Мамаша Полночь! Садитесь, Капитан! (Буйно усаживая его в кресло.) Я не знаю, умеете ли вы лежать, но, провалиться мне! вы будете сидеть. (Пьют и т.д., пантомима.)

МУР (в сторону СМИТУ). Мы его подловили, Джорджи!

СМИТ (в сторону МУРУ). Как дважды два! Он глотает это, как материнское молоко. Но завтра полетят клочки по закоулочкам, Барсук! Это будет стоить два пенса и драпать с Джорджем Смитом.

МУР. О, навоз! Кто его боится? (К ЭЙНСЛИ.) Держись, Слинки.

ХАНТ (который притворяется пьяным и подслушал; в сторону). Ей-богу!

[РИВЕРС. Вы понюхаете, мистер Дьякон, сэр?

БРОДИ. Спасибо; у меня есть все пороки, Капитан. Вы должны прислать мне немного вашего табака. Он решительно совершенен.]

РИВЕРС. Мистер Дьякон, имею честь сделать глоток за вас.

БРОДИ. Вверх дном кружку!

МУР (в сторону СМИТУ). Это заставило его подмигнуть.

БРОДИ. Вашу высокую и могучую руку, мой Капитан! Сыграем в кости — кости — кости? (Пантомима между ними.)

ЭЙНСЛИ (в сторону МУРУ). Я говорю…

МУР. Что стряслось?

ЭЙНСЛИ. Мне не давать ему поддельные кости?

МУР. Честные, чтоб тебя! Разве он не должен проиграть каждый медный фартинг?

ЭЙНСЛИ. Какой типа будет моя доля?

МУР. Ты, чертов колодец, оставь это мне.

РИВЕРС. Ну, мистер Дьякон, если вы решительно хотите, чтобы я тряхнул локтем…

БРОДИ. Где кости, Эйнсли? Где кости, Лорд Джордж? (ЭЙНСЛИ дает кости и стаканчик БРОДИ; и тайно вторую пару костей.) Фишки старой Фортуны — милые деньго-ловные, деньго-родные кости! Слушайте их сухую музыку! Шотландия против Англии! Садитесь вокруг, вы, ручные дьяволы, и ставьте свои монеты на меня!

СМИТ. Полегче, мой лорд высокой степени! Сохраняй хладнокровие.

БРОДИ. Хладнокровие — вот слово, Капитан — хладнокровная двадцатка на первую?

РИВЕРС. По рукам. (Играют.)

ХАНТ (в сторону МУРУ, слегка пьяный). Не слишком ли пьян этот шотландский джентльмен, ваш друг, сэр, чтобы играть?

МУР. Придержи челюсть; вот в чем дело с тобой.

ЭЙНСЛИ. Он хуже, чем выглядит. Он сшиб стаканчик со стола.

СМИТ (поднимая стаканчик). Так мы это делаем. Десять к одному, и желающих нет!

БРОДИ. Опять двойки! Еще выпивки, Мамаша Кларк!

СМИТ. Ура нашей стороне! (Надуваясь.) Джордж и его приятель навсегда!

БРОДИ. Опять двойки, клянусь небом! Еще?

РИВЕРС. Идет!

БРОДИ. Еще десять; деньги созданы, чтобы уходить. Вперед!

РИВЕРС. Шестерки.

БРОДИ. Двойка-туз. Смерть и суд? Удваиваем или квиты?

РИВЕРС. Гони! Шестерки.

СМИТ. Огонь, бравые ребята! (К МУРУ.) Это Талли-хо-Точильщик, Хамп!

БРОДИ. Тройки! Смерть и преисподняя! Сколько у вас там?

РИВЕРС. Хладнокровные сорок пять.

БРОДИ. Я играю против вас втройне.

РИВЕРС. Кто боится?

СМИТ. Будь готов, Барсук!

РИВЕРС. Пятерка-туз.

БРОДИ. Теперь моя очередь. (Он жульничает и использует вторую пару костей.) Тузы! Опять тузы! Что это? (Поднимая кости.) Попался!.. Вы играете нечестно, вы, пес!

РИВЕРС. Вы лжете!

БРОДИ. Вам в лицо. (Опрокидывает стол и бросается на него.)

МУР. Эй, хватит этого. (Они удерживают его. Борьба.)

СМИТ. Держись, Дьякон!

БРОДИ. Пустите меня. Руки прочь, я говорю! Я его не трону. (Стоит, взвешивая кости в руке.) Но что касается этого воровского щенка, Эйнсли, я перережу ему глотку между этой темнотой и завтрашним днем. До кости. (Обращаясь к компании.) Жулики, жулики, жулики! (Пение за сценой.) Ха! что это?

ЭЙНСЛИ. Это поют псалмы у Святого Ткача. И О Дьякон, если ты христианин…

ПСАЛОМ ЗА СЦЕНОЙ:

«Господи, кто устоит, если Ты, Господи,

Будешь замечать беззакония?

Но у Тебя прощение,

Да благоговеют пред Тобою».

БРОДИ. Я думаю, я пойду. «Мой сын Дьякон всегда исправно ходил в церковь». Если бы старик мог видеть своего сына, Дьякона! Я думаю, я… Да, кто устоит? Вот в чем загвоздка! И прощение тоже? Какое длинное слово для вас! Я выучил это все давным-давно, а теперь… ад и разрушение по обе стороны от меня, и дьявол держит меня за ногу. «Мой сын, Дьякон…!» Эх, Боже! но нет дурака хуже старого дурака! (Осознавая присутствие остальных.) Жулики!

СМИТ. Возьми меня под руку, Дьякон.

БРОДИ. Место, пес, место! [Оставайся и напивайся со своей ровней.] Джентльмены и леди, я уже проклял вас довольно сильно. Позвольте мне доставить себе удовольствие пожелать вам — очень — доброго вечера. (Когда он уходит, ХАНТ, который шатался в толпе, падает на скамью, как будто засыпая.)

ЗАНАВЕС.

АКТ II

КАРТИНА IV. ЗЛО И ДОБРО

Сцена представляет собой мастерскую Дьякона; верстаки, стружка, инструменты, доски и тому подобное. Двери: центральная (C.) — на улицу, и левая (L.) — в дом. Снаружи слышен звон церковных колоколов; не перезвон, а медленный прерывистый набат.

СЦЕНА I

БРОДИ (один). Моя голова! моя голова! Это могильная болезнь. И эти колокола продолжают… продолжают!.. неумолимые, как смерть и суд. [Вон они звонят; трубы респектабельности, ободряющие мир делать свое дело и не щадить, и не попадаться. Попасться! А по тем, кто попался, они звонят так, словно человека ведут на виселицу.] Куда ни повернись — ямы глубиной с ад. Мэри и ее приданое; Джин и ее ребенок — мой ребенок; грязный негодяй Мур; мой дядя и его траст; возможно, человек с Боу-стрит. Долги, порок, жестокость, бесчестье, преступление; все это ханжеское, лживое, двуличное, скотское дело! «Мой сын Дьякон — Дьякон плотников!» Мои мысли вызывают у меня тошноту. [О Дьякон, Дьякон! Где шляпа для Дьякона? где шляпа для головной боли Дьякона? (ищет). Это место — свинарник. Быть респектабельным и не найти своей шляпы!]

СЦЕНА II

К нему входит ДЖИН, с ребенком в шали, через центральную дверь.

ДЖИН (которая вошла тихо во время последних слов Дьякона). Это я, Уилли.

БРОДИ (оборачиваясь к ней). Что! Ты опять здесь? [опять ты!]

ДЖИН. Дьякон, я так расстроена.

БРОДИ. Ты знаешь, что ты делаешь? Ты знаешь, чем ты рискуешь? [Неужели ничто — ничто! — не заставит тебя избавить меня от этого идиотского, бессмысленного преследования?]

ДЖИН. Я была неправа, что пришла вчера вечером; я это прекрасно знаю. Но сегодня все по-другому; я не могла не прийти сегодня, Дьякон, хоть и знаю прекрасно, что сегодня воскресенье, и мне стыдно показываться на улицах.

БРОДИ. Послушай, Джин. Ты должна уйти сейчас. Я приду к тебе сегодня вечером; клянусь. А сейчас мне пора.

ДЖИН. Не раньше, чем вы выслушаете меня, Уильям Броди. Вы думаете, я пришла, чтобы доставить себе удовольствие там, где меня не хотят видеть? У меня есть своя гордость.

БРОДИ. Джин, я ухожу сейчас. Если тебе угодно оставаться одной в этом моем доме, где, хотелось бы мне сказать, тебе рады — оставайся (собирается уходить).

ДЖИН. Это человек с Боу-стрит.

БРОДИ. С Боу-стрит?

ДЖИН. Я думала, вы меня услышите. Вы обо мне невысокого мнения; но, может быть, для вас хорошо, что я думаю так много об Уильяме Броди… как бы плохо это ни оборачивалось для меня.

БРОДИ. [Ты не знаешь, что у меня на душе, Джинни, иначе ты бы простила меня.] Боу-стрит?

ДЖИН. Это тот человек, Хант: тот, что был здесь вчера с Фискалом.

БРОДИ. Хант?

ДЖИН. Он знает немало. Он… Вы не должны сердиться на меня, Уилли! Я сказала то, чего не следовало.

БРОДИ. Сказала? Что сказала?

ДЖИН. Просто, что вы были мне хорошим другом. Он притворился, что ему ужасно жаль меня, потому что вы не даете мне денег; и я сказала: «Кто ему это сказал?» и что он лжет.

БРОДИ. Видит Бог, он лгал! Что дальше?

ДЖИН. Он говорил так мягко, словно масло не растаяло бы у него во рту; и он все продолжал гнуть свое; но после того, как я проговорилась, он не добился от меня ни черного, ни белого. Только то одно слово и больше ничего; и в самом конце он просто спросил напрямик, откуда вы берете свои деньги.

БРОДИ. Откуда я беру деньги?

ДЖИН. Да, именно так! «Вы знаете», — говорит он.

БРОДИ. Правда? И что ты сказала?

ДЖИН. Я не смогла придумать ничего, кроме того, что он очень хитрый джентльмен.

БРОДИ. Тебе следовало сказать, что я занимаюсь торговлей и у меня хороший бизнес. Вот что ты должна была сказать. Вот что ты сказала бы, если бы чего-то стоила. Но это промах, промах, снаружи и внутри [наверху, внизу и в покоях моей леди]. Вы, женщины! Он видел Смита?

ДЖИН. Да, и узнал его.

БРОДИ. Проклятье! — Нет, я не сержусь на тебя. Но ты видишь, что мне приходится терпеть из-за тебя. Не плачь. [Дьявол у дверей, и мы должны запереться от него, как сможем.]

ДЖИН. Истинная правда, вы не сердитесь на меня?

БРОДИ. Истинная правда, я благодарен тебе. Как ребенок? Здоров? Это хорошо. (Заглядывает.) Бедный маленький парень! Он похож на тебя, Джин.

ДЖИН. Я всегда думала, что он больше похож на вас.

БРОДИ. Да? Может быть. Ах, Джинни, ты должна проследить и сделать из него лучшего человека, чем его отец.

ДЖИН. Эх, парень, Дьякон, какой гордой женщиной я буду, если он будет хотя бы наполовину так хорош.

БРОДИ. Ну, ну, если я выберусь из этого, посмотрим, что мы сможем сделать для него вместе. (Ведет ее к выходу, центр.) А теперь иди — иди — иди.

ЛОУСОН (за сценой, слева). Я знаю дорогу, я знаю дорогу.

ДЖИН (бросаясь к двери). Это Фискал; я ухожу. (БРОДИ идет влево).

СЦЕНА III

К ним входит ЛОУСОН, слева.

ЛОУСОН. Прекрасный день, Уильям. (Видит ДЖИН.) А, миссис Уотт? И что привело вас сюда?

БРОДИ (сидя на скамье). Кое-что, дядя, что она потеряла вчера вечером, и она думает, что это «кое-что» здесь. Voilà [Вот (фр.)].

ЛОУСОН. Почему вы не в церкви, женщина? Вы ходите в церковь?

ДЖИН. Может быть, я не то, что вы назвали бы регулярной прихожанкой. Видите ли, Фискал, ребенок.

ЛОУСОН. Дитя — это оправдание; я прекрасно это знаю, миссис Уотт. Но с дитем или без, моя милая, вам следует быть в церкви. Ступайте! Слышите колокола; они звонят к службе.

(ДЖИН делает реверанс обоим и уходит через центр. Колокола, которые звонили быстрее, умолкают.)

СЦЕНА IV

ЛОУСОН (к БРОДИ, возвращаясь от центральной двери). Mulier formosa superne [Женщина прекрасна сверху (лат.)], Уильям: славная девка и к тому же порядочная женщина.

БРОДИ. Я не судья, Прокурор, но я поверю вам на слово. Разве она не ваша квартирантка?

ЛОУСОН. Да, да; домишко на моей земле в Либбертонс-Винд. Ее мужа нет, бедняжки; так мне говорят; и я беспокоюсь за нее [она слишком красива, чтобы оставаться одной]. Но мне, старейшине, который должен быть у тарелки для пожертвований, не пристало искать недостатки в бедной девушке. [Об этом будет пара слов на сессии Кирка.] Однако меня привело сюда не мое дело, иначе мне было бы еще стыднее. Нет, сэр, это ради вас; это ваше дело удерживает меня от церкви.

БРОДИ. Мое дело, Прокурор? Я рад видеть, что оно в таких превосходных руках.

ЛОУСОН. Видите ли, дело вот в чем. Я перекинулся парой слов с парнем, Лесли, inter pocula [за бокалом (лат.)] (он выпил со мной на посошок), и он говорит мне, что сделал предложение Мэри, и она должна была поговорить с вами сама. О, не надо смотреть так мрачно. Она говорила? и что вы ей сказали?

БРОДИ. Она не говорила; я ничего не сказал; и, кажется, я просил вас избегать этой темы.

ЛОУСОН. Да, я сделал заметку об этом наблюдении, Уильям [и оправдал себя]. Мэри — хорошая девушка, а я ее дядя, и я здесь, чтобы получить ответ. Это будет да или нет?

БРОДИ. Это будет нет. Этот брак должен быть расторгнут; и слушай, Прокурор, ты должен мне помочь.

ЛОУСОН. Я? ты спятил! И почему же?

БРОДИ. Потому что я потратил трастовые деньги и не могу их возместить.

ЛОУСОН. Ты, окаянный дьявол!

БРОДИ. Осторожнее, Прокурор. Без кривых слов!

ЛОУСОН. Ты говоришь это мне в лицо, сэр? Боже, сэр, я Коронный Обвинитель.

БРОДИ. Верно. Обвинитель Короны. А где вы взяли свой бренди?

ЛОУСОН. А?

БРОДИ. Ваш бренди! Ваш бренди, мужик! Где вы берете свой бренди? А вы — чиновник Короны и старейшина!

ЛОУСОН. Где, черт возьми, ты это услышал?

БРОДИ. Не задавай вопросов, брат. Мы пара.

ЛОУСОН. Пара, действительно! Пара, Уильям Броди! Клянусь душой, сэр, вы наглец, раз смеете говорить мне это в лицо! Берегись, мой милый молодой человек, чтобы твоя шея не почувствовала тяжесть твоего зада. Держись подальше от эшафота. Via trita, via tuta [Проторенный путь — безопасный путь (лат.)], Уильям Броди!

БРОДИ. А бренди, Прокурор? а бренди?

ЛОУСОН. Да… ну… пусть так! Оставь бренди в покое, парень, оставь бренди в покое! Но что касается тебя и трастовых денег… проклятье! Это уголовное преступление. Tutor in rem suam [Опекун в своих интересах (лат.)], знаешь ли, tutor in rem suam. Но, о человек, Дьякон, где деньги?

БРОДИ. Они ушли — О, откуда, черт возьми, мне знать? Но они никогда не вернутся.

ЛОУСОН. Боже, боже! Все ушло на ветер! Так ты еще и расточительный пес. Prodigus et furiosus [Расточитель и безумец (лат.)]! И эта бедная девушка — эх, Дьякон, парень, эта бедная девушка! Я помню ее таким хорошеньким ребенком.

БРОДИ (затыкая уши). Бренди, бренди, бренди, бренди, бренди!

ЛОУСОН. Уильям Броди, много долгих дней я верил в тебя; горд, горд был я быть дядей Дьякона; и тяжко мне слышать это сегодня. Это прошло; это прошло, как битва при Флоддене; теперь это старая песня, и я стал старше, чем когда переступил твой порог. Но запомни это — запомни это, Уильям Броди, я, может быть, не так хорош, как должен быть; но нет ни одной души между восточным морем и западным, которая может поднять глаза к Богу, создавшему его, и сказать, что я обидел его так, как ты обижаешь эту девушку. Я благословляю Бога, Уильям Броди — да, хотя он был мне как брат — я благословляю Бога, что на слух того, кто породил тебя, легла рука смерти, и он может сойти в могилу более счастливым человеком, чем я. И ты говоришь со мной, сэр? Постыдись — постыдись своего сердца!

БРОДИ. Жулики кругом!

ЛОУСОН. Ты сын моей сестры, Уильям Броди. Больше этого я не стану спрашивать. Если деньги потрачены, а честь запятнана — Господи, помоги нам, и честь запятнана! — да будет так, я должен склонить голову. Разорение не придет через меня. Нет, и я скажу больше, Уильям; у всех нас есть свои тяжкие грехи на совести, и, может быть, у меня их больше, чем у многих. Но, парень, если бы ты мог вернуть половину суммы… [potius quam pereas (лучше, чем ты погибнешь (лат.))] … ради сына твоей матери? Нет? Ты не смог бы вернуть половину? Ну, ну, у меня сегодня болит сердце, болит и устало. Если бы я сам был лучшим человеком… но там, там, у меня болит сердце. И Господь знает, я помогу тебе, если смогу. [Potius quam pereas.]

СЦЕНА V

БРОДИ. Тяжко слышать, говорит он? Моя рука влажная. Но это победа. Уйти? или остаться? [Я должен показать им все, что могу, или они могут сунуть нос глубже, чем следует.] Должен ли я выложить все начистоту и покончить с этим? Увидеть Мэри немедленно [взять бастион за бастионом с налета] — в этом была бы истинная безопасность, в конце концов! Спешка — спешка теперь путь к молчанию. Если они начнут сплетничать в своих гостиных, это смерть для меня. Ибо я загнан в жестокий угол. Я упал, и скоро получу пинок, и довольно скоро. Я начал это в жажде жизни, в расцвете тайн и приключений. Я чувствовал себя великим, будучи более смелым, более хитрым мошенником, чем сонный обыватель, называвший себя моим ближним. [Это было мне как хлеб и вода — знать, что он у меня в руках, копит, чтобы я и мои могли транжирить, ужимается, чтобы мы могли жировать, ужимается, чтобы мы могли жиреть.] Это было с ликованием в сердце, когда я на цыпочках пробирался в его сальное уединение. Я взламывал сейф у него под ухом, пока он разваливался рядом с женой. Он был моим посмешищем, моей обезьяной, моим паяцем. А теперь… О дурак, дурак! [Одураченный такими негодяями, которые позорят само мошенничество, преступным сбродом, адскими оборванцами!] Обстрижен под корень! Ободран до костей! И я должен воровать ради куска хлеба, как любой ползающий негодяй в канаве. И моя сестра… моя добрая, невинная сестра! Она придет ко мне с улыбкой, со своей бедной маленькой любовной историей, и я должен разбить ей сердце. Разбитые сердца, разбитые жизни! … Мне следовало умереть раньше.

СЦЕНА VI
БРОДИ, МЭРИ

МЭРИ (стучит за дверью). Можно мне войти, Уилл?

БРОДИ. О да, входи, входи! (МЭРИ входит.) Я хотел побыть в тишине, но это не имеет значения, как я погляжу. Вы, женщины, все одинаковы.

МЭРИ. О нет, Уилл, они не все так счастливы, и они не все Броди. Но в одном я буду женщиной. Ибо я пришла потребовать выполнения твоего обещания, дорогой; и меня нужно ласкать, и утешать, и носиться со мной, хотя мне это и не нужно, и… Почему, Уилл, что с тобой не так? Ты выглядишь… Я не знаю, на что ты похож.

БРОДИ. О, ничего! Раскалывающаяся голова и ноющее сердце. Ну! Ты пришла поговорить со мной. Говори. Что это? Давай, девочка! В чем дело? Не можешь говорить?

МЭРИ. Уилл, что случилось?

БРОДИ. Я думал, ты пришла мне что-то рассказать. Вот я. Ради Бога, выкладывай, и не ходи вокруг да около.

МЭРИ. О, будь добр, будь добр ко мне.

БРОДИ. Добр? Я добр. Я просто болен и обеспокоен, разве не видно? Хнычешь? Я так и знал! Садись, гусыня! Откуда вы, женщины, берете свои слезы?

МЭРИ. Почему ты так сердит на меня? О, Уилл, ты забыл свою сестру! Помни, дорогой, что у меня никого нет, кроме тебя. Это твоя вина, Уилл, если ты приучил меня приходить к тебе за добротой, ведь я всегда находила ее. И я хочу, чтобы ты снова был добр ко мне. Я знаю, ты будешь, ибо это моя великая нужда, и сегодня мне больше всего не хватает мамы. Просто ласковый взгляд, дорогой, и мягкий тон в голосе, чтобы придать мне смелости, ибо я ничего не смогу рассказать тебе, пока не узнаю, что ты снова мой родной брат.

БРОДИ. Если бы ты понимала намеки, ты бы отложила это до завтра. Но я полагаю, ты этого не сделаешь. Давай тогда, я слушаю. Я слушаю!

МЭРИ. Мистер Лесли попросил меня стать его женой.

БРОДИ. Вот как, попросил?

МЭРИ. И я согласилась.

БРОДИ. И…?

МЭРИ. Ты можешь говорить мне такое? И это все, что ты имеешь сказать?

БРОДИ. О нет, не все.

МЭРИ. Говори, сэр. Я не боюсь.

БРОДИ. Я полагаю, ты хочешь моего согласия?

МЭРИ. Разве можно спрашивать?

БРОДИ. Я не знал. До сих пор ты, кажется, неплохо обходилась без него.

МЭРИ. О, стыдись! стыдись!

БРОДИ. Возможно, ты сможешь обойтись без него и вовсе. Надеюсь, что так. Ибо ты никогда его не получишь… Мэри! … Я ненавижу видеть, когда ты так смотришь. Если бы я мог сказать что-то другое, поверь мне, я бы сказал. Но я сказал все; каждое слово сказано; это конец.

МЭРИ. Это не будет концом. Ты должен мне объяснение; и я получу его.

БРОДИ. Разве моего «Нет» недостаточно, Мэри?

МЭРИ. Этого могло бы быть достаточно для меня; но этого не может быть достаточно для него. Он попросил меня стать его женой; он говорит мне, что его счастье в моих руках — слабых руках, но они не подведут его, даже если мое бедное сердце разобьется! Если он выбрал и возложил свои надежды на меня, из всех женщин в мире, я найду где-нибудь мужество быть достойной этого выбора. И я запрещаю тебе выходить из этой комнаты, пока ты не расскажешь мне все свои мысли — пока ты не докажешь, что это хорошо и правильно.

БРОДИ. Хорошо и правильно? Это странные слова, Мэри. Я помню время, когда было хорошо и правильно быть дочерью своего отца и сестрой своего брата… Сейчас!..

МЭРИ. Разве я изменилась? Даже в мыслях. Мой отец, говорит Уолтер, будет жить и умрет с нами. Он только обретет еще одного сына. А ты — ты знаешь, что он думает о тебе; ты знаешь, что я сделала бы для тебя.

БРОДИ. Брось его.

МЭРИ. Я сказала тебе: не без причины.

БРОДИ. Ты должна.

МЭРИ. Я не буду.

БРОДИ. Что, если я скажу тебе, что ты можешь обрести свое счастье и его счастье только ценой моей гибели?

МЭРИ. Твоей гибели?

БРОДИ. Именно так.

МЭРИ. Гибели!

БРОДИ. У этого слова уродливый звук, не так ли?

МЭРИ. О Уилли, что ты наделал? Что ты наделал? Что ты наделал?

БРОДИ. Я не могу сказать тебе, Мэри. Но ты можешь мне довериться. Ты должна отказаться от этого Лесли… и немедленно. Это чтобы спасти меня.

МЭРИ. Я бы умерла за тебя, дорогой, ты это знаешь. Но я не могу быть лживой с ним. Даже ради тебя я не могу быть лживой с ним.

БРОДИ. Посмотрим. Позволь мне проводить тебя в твою комнату. Пойдем. И помни, это ради твоего брата. Это чтобы спасти меня.

МЭРИ. Я истинная Броди. Дай мне время, и ты не найдешь во мне изъяна. Но все это так внезапно… так странно и ужасно! Ты дашь мне время, не так ли? Я всего лишь женщина, и… О мой бедный Уолтер! Это разобьет его сердце! Это разобьет его сердце! (Стук в дверь.)

БРОДИ. Ты слышишь!

МЭРИ. Да, да. Прости меня. Я ухожу. Я уйду. Это чтобы спасти тебя, не так ли? Спасти тебя. Уолтер… Мистер Лесли… О Дьякон, Дьякон, да простит тебя Бог! (Она уходит.)

БРОДИ. Аминь. Но простит ли Он?

СЦЕНА VII
БРОДИ, ХАНТ

ХАНТ (со шляпой в руке). Мистер Дьякон Броди, я полагаю?

БРОДИ. Это я, мистер…

ХАНТ. Хант, сэр; офицер от сэра Джона Филдинга с Боу-стрит.

БРОДИ. Не может быть лучшего паспорта, чем это имя. Чем могу служить?

ХАНТ. Вы извините меня, мистер Дьякон.

БРОДИ. Ваш долг извиняет вас, мистер Хант.

ХАНТ. Ваш покорный слуга. Дело в том, мистер Дьякон [мы в конторе видим много жизней частных лиц; и мне не нужно говорить джентльмену вашего опыта, что часть нашего долга — держать язык за зубами. Так вот], мне стало известно, что вы немного склонны к шуткам. Конечно, я знаю, что в этом нет никакого вреда. Я сам был молод, мистер Дьякон, и говоря…

БРОДИ. О, но простите меня. Мистер Хант, я не собираюсь обсуждать с вами мой частный характер.

ХАНТ. Конечно, нет. [И разве я виню вас? Нисколько.] Но, говоря как один светский человек с другим, вы, естественно, видите много дурной компании.

БРОДИ. И вполовину не так много, как вы. Но я вижу, к чему вы клоните; и если я могу осветить ход правосудия, вы можете располагать мной. (Он садится и жестом предлагает ХАНТУ сделать то же самое.)

ХАНТ. Я был в этом уверен; и, положа руку на сердце, мистер Дьякон, я благодарю вас. Итак (сверяясь с записной книжкой), вы когда-нибудь встречали некоего Джорджа Смита?

БРОДИ. Того малого, которого зовут Звенящий Джорджи? (ХАНТ кивает.) Да.

ХАНТ. Скверный характер.

БРОДИ. Скажем так… с сомнительной репутацией.

ХАНТ. Какие-нибудь средства к существованию?

БРОДИ. Я, право, не берусь гадать. Я встречал это создание на петушиных боях [которые, как вы знаете, моя слабость]. Возможно, он делает ставки.

ХАНТ. [Мистер Дьякон, из того, что я знаю об этом джентльмене, я бы сказал, что если он не делает — если он не готов на любую смертную вещь — то он не тот человек, о котором я думаю.] Его раньше видели с человеком по имени Барсук Мур.

БРОДИ. Боксер?

ХАНТ. Он самый. Знаете о нем что-нибудь?

БРОДИ. Не много. Я проиграл пять монет на нем в бою; и боюсь, он продал тех, кто на него ставил.

ХАНТ. Говоря как один поклонник благородного искусства с другим, мистер Дьякон, проигравшие всегда так говорят. Я полагаю, Барсук участвует в петушиных боях, как и все мы?

БРОДИ. Я встречал его на ринге.

ХАНТ. Что ж, это милый спорт. Я неравнодушен к хорошему бою, как и любой другой.

БРОДИ. Это не элегантный вкус, мистер Хант.

ХАНТ. Он стоит столько же, как если бы был таковым. И это напоминает мне, говоря как один спортсмен с другим, мистер Дьякон, мне было жаль услышать, что вы в последнее время спустили кучу денег.

БРОДИ. Вы очень добры.

ХАНТ. Четыре сотни за три месяца, так мне говорят.

БРОДИ. А!

ХАНТ. Так говорят, сэр.

БРОДИ. У них есть полное право так говорить, мистер Хант.

ХАНТ. А у вас делать наоборот? Что ж, я и сам умею держать язык за зубами.

БРОДИ. Я не консультируюсь с вами, мистер Хант; это вы консультируетесь со мной. И если нет ничего другого (вставая), в чем я могу притвориться, что служу вам…?

ХАНТ (вставая). Это, пожалуй, все, сэр, если только вы не можете навести меня на что-нибудь стоящее в смысле «петли и шпоры»? Я бы постарался заглянуть.

БРОДИ. О, полноте, мистер Хант, если вам нечего делать, то мне, честно и прямо говоря, есть что. Сегодня не день для такой беседы; и поэтому прощайте. (Стук в дверь, центр.)

ХАНТ. Слуга покорный, мистер Дьякон. (СМИТ и МУР, не дожидаясь ответа, открывают и входят через центральную дверь. Они проходят далеко в комнату, прежде чем замечают ХАНТА.) [Легок на помине, сэр!]

БРОДИ. Что привело вас сюда? (СМИТ и МУР, смущенные присутствием офицера, жмутся вместе справа от двери. ХАНТ, останавливаясь на выходе, саркастически разглядывает пару. Это выдерживается МУРОМ с угрюмой бравадой, СМИТОМ — с подобострастной развязностью.)

ХАНТ (тыча СМИТА в ребра). Ба, да вы именно те, кого я искал! (Он уходит, центр.)

СЦЕНА VIII
БРОДИ, МУР, СМИТ

МУР. Какого черта этот тип здесь делал?

БРОДИ (со скрещенными руками, полусидя на скамье). Он был здесь по вашу душу.

СМИТ (все еще совершенно обескураженный). По нашу? Ножницы! И что ты ему сказал?

БРОДИ (в той же позе). Я говорил о вас так, как нашел вас. [Я сказал ему, что ты — гнусная псина, а Мур сдал бой.] Я сказал ему, что ты пьяный осел, а Мур — некомпетентный и нечестный боксер.

МУР. Послушай-ка, Дьякон! В чем дело? Что я говорю, так это если у парня есть какая-то чертова обида на парня, почему он не может выплюнуть ее, говорю я.

БРОДИ. Вот мои ответы (доставая кошелек и кости). Они оба слишком легкие. Этот кошелек пуст, эти кости не утяжелены. Будет ли нескромностью спросить, как вы делитесь? Поровну с Капитаном, я полагаю?

СМИТ. Это просто как мой глаз, Дьякон. Слинк Эйнсли позволил веселой чаше пойти по кругу и не отличил правильные кости от неправильных. Вот и все.

БРОДИ. [Какие вы неуклюжие лжецы!

СМИТ. В часы отрочества, Дьякон, его звали Старый Правдивец. Мало он думал…]

БРОДИ. Каково ваше поручение?

МУР. Бизнес.

СМИТ. После печальных игр прошлой ночи, Дьякон, о которых никто не сожалеет так, как Джордж Смит, мы подумали, что заглянем — не так ли, Хамп? — и посмотрим, как поживаете вы и ваши банкиры.

БРОДИ. Вы скажете мне свое поручение?

МУР. У тебя пересохло в горле, да?

БРОДИ. Разве?

МУР. У нас ни у кого нет ни гроша, вот в чем дело с нами.

БРОДИ. Разве?

МУР. Да, разрази меня, так и есть! И к чему мы пришли — это взять Акцизное.

СМИТ. Это последнее растение в оранжерее, Дьякон, и оно разбивает сердце садовника Джорджа, правда. Мы действительно должны!

БРОДИ. Должны?

МУР. Должны — вот чертово слово. Я имею в виду бизнес, я да.

БРОДИ. Это удачно. Я — нет.

МУР. О, ты нет, да?

БРОДИ. Я нет.

МУР. Тогда, может быть, ты скажешь нам, что ты, черт возьми, имеешь в виду?

БРОДИ. Что я имею в виду? Я имею в виду, что ты и этот шут гороховый выйдете из этой комнаты и из этого дома. Вы полагаете, болваны, что я слеп? Я Дьякон, не так ли? Я был вашим королем и вашим командиром. Я вел вас, и кормил вас, и думал за вас этой головой. И вы думаете украсть марш у такого человека, как я? Я вижу вас насквозь [я знаю вас как часы]; я читаю ваши мысли как печатный текст. Броди, подумали вы, имеет деньги и не пойдет на дело. Поэтому, подумали вы, мы должны обобрать его до нитки. И поэтому вы подставили своего идиота-кокни. А теперь вы приходите, и диктуете, и думаете, что уверены в своем Акцизном? Уверены? Вы уверены, что я дам вам уйти с целой шкурой? Клянусь душой, у меня есть желание пристрелить вас как собак. Вон отсюда! Вон, я говорю, и не пачкайте больше мой дом.

МУР (садясь). Теперь послушай сюда. Мистер чертов Дьякон Броди, ты видишь этот вот стул твой, да? Что я говорю тебе, так это: я здесь, говорю я, и здесь я намерен остаться. Это мой девиз. Кто ты, черт возьми, такой, чтобы корчить из себя важную птицу? Ты выжимаешь из нас все, что можешь, да? а когда одно из твоих дельце идет наперекосяк, ты приказываешь нам убраться из хаты? Навоз! Вот что я думаю о тебе. Навоз! Не пытайся заноситься передо мной, мистер Дьякон Броди, или я размажу тебя.

БРОДИ. Ты?

МУР. Да, я. Даже если меня чертовски хорошо вздернут за это. А насчет убраться? Навоз! Я здесь, и здесь я останусь. Убраться? Попробуй заставь. Я мужик, я да.

БРОДИ. Это прямой разговор.

МУР. Прямой? А как насчет твоего отца, который не может ходить? А как насчет твоей сестры-фифы? А как насчет каменного мешка, и скамьи подсудимых, и веревки на открытой улице? Это прямо? Если нет, дай мне знать, и я выплюну это так, что крышу снесет с этой хаты. Прямо! Я хозяин этого парня, и я сделаю это достаточно прямым для него.

БРОДИ. Чего вы хотите от меня?

МУР. Чего я хочу от тебя? Теперь ты говоришь дело. Лесли — вот чего я хочу от тебя. Акцизное — вот чего я хочу от тебя. Лесли сегодня ночью и Акцизное завтра. Вот чего я хочу от тебя, и что я чертовски хорошо намерен получить.

БРОДИ. Будь ты проклят!

МУР. Аминь. Но ты получил свои приказы.

БРОДИ (с пистолетом). Приказы? эй? приказы?

СМИТ (между ними). Дьякон, Дьякон! — Барсук, ты спятил?

МУР. Навоз! Вот мой девиз. Что я говорю, так это получил он свои приказы или нет? Вот в чем дело с ним.

СМИТ. Дьякон, полсекунды. Хамфри, я всего лишь легкий вес, а ты дерешься в двенадцати стоунах десяти фунтах, но будь я проклят, если буду стоять смирно и смотреть, как ты бьешь приятеля, когда он лежит.

МУР. Навоз! Вот что я думаю о тебе.

СМИТ. Он на голову выше нас, да? Он никогда не продавал тех, кто на него ставил, да? Мы не могли бы обойтись без него, да? Заткнись насчет его старика и его сестры; и не смей бить приятеля, когда он в нокауте и не может ответить, потому что, черт побери, я этого не потерплю.

МУР. Аминь тебе. Но я петух в этом чертовом курятнике, и этот парень получил свои приказы.

БРОДИ (кладя пистолет на верстак). Я сдаюсь. Я сделаю вашу работу для вас еще раз. Лесли сегодня ночью и Акцизное завтра. Если этого достаточно, если у вас нет больше… приказов, можете считать это сделанным.

МУР. Без шуток. Никакого гнилого увиливания, смотри.

БРОДИ. Я дал вам свое слово. А теперь вы сказали то, зачем пришли, вы должны уйти. У меня здесь дела; но через два часа я в вашем… распоряжении. Где мне вас ждать?

МУР. Как насчет места той женщины твоей?

БРОДИ. Твоя воля — мой закон.

МУР. Это годится. Теперь, Герцог.

СМИТ. Пока-пока, мой Уильям. Не забудь.

СЦЕНА IX

БРОДИ. Верьте мне. Ни один человек не забывает свой порок, вы, псы, и не прощает его тоже. Это должно быть сделано: Лесли сегодня ночью и Акцизное завтра. Это будет сделано. Это решает все. Раньше они были у меня на посылках, а теперь… Я лизал их сапоги, да? Я их человек, их инструмент, их вещь. Это нижняя ступенька лестницы позора. Я пробую ногой, и внизу нет ничего, кроме черной пустоты проклятия. Ах, Дьякон, Дьякон, и так вот куда ты шел все эти годы; и ради этого ты учил французский! Виселица… Боже помоги мне, она начинает преследовать меня как моя тень. Вот шаг, который нужно сделать! И рывок позвоночника! Как человеку умереть в ночном колпаке? Я покончил с этим. Вон там, за великим океаном, есть новая земля, с новыми персонажами и, возможно, новыми жизнями. Солнце светит, и колокола звонят, и это место, где люди живут радостно; и сам Дьякон может ходить без ужаса, и начать снова, как новорожденный ребенок. Должно быть хорошо снова видеть день и не бояться; должно быть хорошо быть самим собой со всеми людьми. Счастливым как ребенок, мудрым как мужчина, свободным как ангелы Божьи… даже если я сотру эти руки в кровь работой и буду есть корки, это была бы жизнь, чтобы сделать меня снова молодым и хорошим. И это только за морем! О человек, ты был слеп, а теперь твои глаза открылись. Это был кошмар длиной в полжизни, а теперь ты проснулся. Вставай, Дьякон, вставай, это надежда у окна! Мэри! Мэри! Мэри!

СЦЕНА X
БРОДИ, МЭРИ, СТАРЫЙ БРОДИ

(БРОДИ упал на стул, уронив лицо на стол. Входит МЭРИ через боковую дверь, толкая кресло отца. Предполагается, что она продвинулась достаточно далеко для сценических целей, прежде чем БРОДИ замечает ее. Он вскакивает и бежит к ней.)

БРОДИ. Посмотри, моя девочка, посмотри вверх и будь женщиной! Я… О поцелуй меня, Мэри, дай мне поцелуй за мои хорошие новости.

МЭРИ. Хорошие новости, Уилл? Все изменилось?

БРОДИ. Изменилось? Да мир стал другого цвета! Была ночь, а теперь белый день, и я снова верю в себя. Ты должна подождать, дорогая, подождать, и я должен работать и работать; и до конца недели, так же верно, как Бог видит меня, я сделаю тебя счастливой. О, вы можете думать, что я сломлен, псы, но Дьякон не тот человек, которого можно затравить; верьте ему, он еще завернет за угол и оставит вас рычать! И ты, Полл, ты. Я еще ничего не сделал для тебя; но, даст Бог, я сделаю твою жизнь жизнью из золота; и где бы я ни был, я буду иметь часть в твоем счастье, и ты будешь знать это, клянусь небом! и благословишь меня.

МЭРИ. О Уилли, посмотри на него; мне кажется, он слышит тебя и пытается радоваться с нами.

СТАРЫЙ БРОДИ. Мой сын — Дьякон — лучший человек, чем я был.

БРОДИ. О, ради Бога, услышь его!

МЭРИ. Он совершенно счастлив, Уилл, и я тоже… и я тоже.

БРОДИ. Слушай меня, Мэри. Это великий момент в наших двух жизнях. Я клянусь тебе отцом, который здесь между нами, что это будет не моя вина, если это дело провалится; если этот корабль, на который ты возложила свои надежды, пойдет ко дну. Я клянусь в этом нашим отцом; я клянусь судом Божьим.

МЭРИ. Мне не нужны клятвы, Уилл.

БРОДИ. Нет, но мне нужны. И молитвы, Мэри, молитвы. Молись день и ночь на коленях. Я должен сдвинуть горы.

СТАРЫЙ БРОДИ. Мудрый сын делает — делает…

БРОДИ. Радостным отца? А твой сын, Дьякон, делает тебя радостным? О небо небес, если бы я был хорошим человеком.

ЗАНАВЕС.

АКТ III

КАРТИНА V. КОРОЛЕВСКИЙ СВИДЕТЕЛЬ

Сцена представляет собой общественное место в Эдинбурге.

СЦЕНА I
ДЖИН, СМИТ и МУР

(Они слоняются слева, оглядываясь в поисках кого-то, кого нет. СМИТ со шляпой в руке перед ДЖИН; МУР как обычно.)

МУР. Что я тебе говорил? Здесь он или нет? Ну, вот. Слинк [Жулик] по имени и Слинк по натуре, вот в чем дело с ним.

ДЖИН. Он не задержится; он достаточно пунктуален, если уж на то пошло.

МУР. Я бы его опунктуалил; я бы сломал ему хребет.

СМИТ. Барсук, ты, скотина, держись уроков своего учителя танцев. Только благородные заслуживают прекрасных дам; не так ли, Герцогиня?

МУР. О, чушь! Разве я оскорбил красотку? Что со мной не так — это Слинк Эйнсли.

СМИТ. Ладно тебе, старый Разочарованный в любви. Дай ему вздремнуть сорок минуток, и он появится свежим, как чистые опилки, и респектабельным, как новая Библия.

МУР. Это все верно; но я не собираюсь стоять здесь весь день ради него. Я бы выпил чего-нибудь короткого, я бы. Ты передай ему, что я показал тебе это (показывая свой сжатый кулак). Вот в чем дело с ним. (Он, шатаясь, уходит вправо.)

СЦЕНА II

СМИТ и ДЖИН, к ним ХАНТ, и позже МУР

СМИТ (критически). Нет, Герцогиня, у него плохие манеры.

ДЖИН. Да, он наглый мужчина.

СМИТ. Так и есть, Джин; и, если уж на то пошло, он не единственный.

ДЖИН. Джорджи, мне не нужно больше твоей ерунды, имей в виду.

СМИТ. Вот наш старый приятель Дьякон, например. Почему он стыдится прекрасной женщины? Это не мое представление о Молодом Шевалье, Джин. Если бы мне повезло, мы бы поженились и удалились в наши поместья в деревне, не так ли? и ходили бы в церковь и были бы счастливы, как знать и дворянство.

ДЖИН. Джорджи Смит, ты хочешь сказать, что женился бы на мне?

СМИТ. Хочу ли сказать? Что еще всегда было «смиренной просьбой» твоего честного, но благонамеренного друга, римлянина и соотечественника? Я знаю, Дьякон — твой мужчина, и я знаю, он на голову выше Дж. С.; но он не продержится долго, Джин, а я продержусь.

ДЖИН. Да, я сильно увлечена им; кто бы мог устоять?

СМИТ. Ну, и мой сорт тоже не растет на яблонях.

ДЖИН. Ты славный, веселый, компанейский человек, Джорджи, если бы ты только оставил меня в покое.

СМИТ. Я знаю, я не урожденный шотландец.

ДЖИН. Я не думаю о тебе хуже даже из-за этого; если бы ты только оставил меня в покое.

[ХАНТ (входя сзади, в сторону). Они поладили? В любом случае, это второй шанс.]

СМИТ. Но он не продержится, Джин, и когда он бросит тебя, ты придешь ко мне. Таков ли твой вкус в пирожных? Это тот сорт товара, который я представляю.

ХАНТ (заставая их врасплох, как в Таблице I). Ба, да вы именно те, кого я искал!

ДЖИН. Помилуй меня!

СМИТ. Черт побери, Джерри, это нелюбезно.

ХАНТ. [Вот это я называю картина удачи.] Разве не странно, что я наткнулся на вас так удобно и случайно?

ДЖИН (бесстрастно). Надеюсь, вы в добром здравии, мистер Хант? (Уходя.) Мистер Смит!

СМИТ. Миссис Уотт, мэм! (Уходя.)

ХАНТ. Придержи коней, Джордж. Говоря как дамский угодник с другим, очередь — это честная игра. У вас была ваша беседа, а теперь я собираюсь провести свою. [Не то чтобы я закончил с вами; вы стойте рядом и ждите.] Дамы вперед, Джордж, дамы вперед; таков расклад. (К ДЖИН, в сторону.) Итак, миссис Уотт, я полагаю, вы не природная дура?

ДЖИН. И премного благодарна вам, мистер Хант.

СМИТ (вмешиваясь). Джин…!

ХАНТ (оттесняя его). Полсекунды, Джордж. (К ДЖИН.) Миссис Уотт, у меня в кармане ордер. Раз, два, три: вы заложите их?

ДЖИН. Что это за слово такое будет?

СМИТ. Молчок, Джин!

ХАНТ. Когда ты закончишь танцевать, Джордж! (К ДЖИН.) Это некрасивое выражение, моя дорогая, признаю. «Вы расколетесь?» — это, пожалуй, нежнее.

ДЖИН. Я думаю, у вас действительно странный способ выражаться.

ХАНТ (к ДЖИН). Я не могу тратить на вас время, моя девочка. Сейчас или никогда. Вы станете королевским свидетелем?

ДЖИН. Я думаю, вы, должно быть, ошиблись.

ХАНТ. Ну, я…! (Разделяя их.) [Нет, еще нет; не толкай меня.] Теперь очередь Джорджа. (К ДЖОРДЖУ.) Джордж, у меня в кармане ордер.

СМИТ. Как обычно, Джерри?

ХАНТ. Теперь мне нужен королевский свидетель.

СМИТ. А! Значит, ты потерпел неудачу с ней, Джерри. Гордыня пала.

ХАНТ. Полное помилование и пятьдесят блестящих монет на бочку.

СМИТ. Полное помилование, Джерри?

ХАНТ. Разве я не говорю тебе?

СМИТ. И пятьдесят на бочку? пятьдесят?

ХАНТ. Сразу же.

СМИТ. Значит, ты потерпел неудачу с ней, и тогда ты попробовал со мной?

ХАНТ. Я полагаю, ты хочешь сказать, что ты прирожденный идиот?

СМИТ. Что я хочу сказать, Джерри, так это то, что ты разбил мне сердце. Я обычно смотрел на тебя снизу вверх, как кто-то мог бы на Юлия Цезаря. Еще одна мечта юности лопнула. (Входит МУР, слева.)

ХАНТ (к обоим). Ну, тогда я заберу пару, и будьте вы прокляты. Полное помилование обоим, пятьдесят на бочку, и Дьякона с дороги долой. Мне нет дела до вас, рядовых, мне нужен Дьякон.

ДЖИН (бесстрастно глядя вдаль). Я думаю, церкви пустеют. На улицах, кажется, больше людей.

ХАНТ. О, вот как, да? Знаешь ли ты, что я могу повесить тебя, моя милая, и твоего дружка тоже?

ДЖИН. Смею сказать, вам бы это очень понравилось, мистер Хант; и вот мое почтение вам. (Уходит.)

ХАНТ. Джордж, не будь болваном, в конце концов. Подумай о красотке здесь и имей мозги за двоих.