Бесплатный фрагмент - Песня о военной тайне

Валерий Анатольевич Голиков

© Песня о военной тайне.

Из цикла исторических рассказов «Брежнев и я»

Пролог

Здравствуйте уважаемые товарищи. Здравствуйте дамы и господа. Это снова я. Ваш Сергей Пежков. Как я вам и обещал, в предыдущем моём рассказе, в котором я познакомил вас с некоторыми эпизодами из жизни выдающегося сына нашей Родины Леонида Ильича Брежнева, если у меня снова появится свободная минутка, я в новь возьмусь за перо и расскажу вам, или поведаю, как вам будет угодно, что-нибудь примечательное из жизни и деятельности Леонида Ильича. И вот, как говорится: «Пробил час».

Только я теперь не буду экспериментировать, как в моём предыдущем рассказе, с различными формами подачи материала. А всё буду излагать от «третьего лица». Мне думается, что так будет более удобнее для вас, и более профессионально с моей стороны. Устраивайтесь… я начинаю своё повествование. И так…

I

Шло очередное заседание Политбюро ЦК КПСС посвящённое ходу строительства Байкало-Амурской магистрали, под мудрым председательством Генерального Секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Около карты Сибири, которая висит на стене, стоит докладчик. Он убедительным, хорошо поставленным голосом, докладывает членам политбюро о ходе строительства Байкало-Амурской магистрали. Все внимательно, с интересом, слушают его доклад:

— Дорогой, Леонид Ильич, все строители Байкало-Амурской магистрали с честью и с чувством глубокой ответственности за порученное им вами дело выполняют и перевыполняют дневные нормы выработки. И ещё берут на себя повышенные социалистические обязательства. И не смотря на холод, голод, цингу, отсутствие медицинского обслуживания, бани, несмотря на то, что уже третий месяц им не выплачивают зарплату, получая увечья в схватках с дикими зверями, всё же, не смотря ни на что! торжественно клянутся вам выполнить все поставленные вами перед ними задачи. И они шлют вам свой пламенный привет. Да здравствует наша Коммунистическая партия и её Центральный комитет под мудрым руководством Леонида Ильича Брежнева!

По комнате, где проходило заседание, пронёсся одобрительный гул. Леонид Ильич тоже внимательно, по крайней мере он старается, слушает докладчика. Он уже не молод. Почти все годы его зрелой жизни отданы советской и партийной работе. И война тоже забрала своё из его сил.

Он чувствует что устал. «Всё шабаш», — говорит он себе, хотя прошло лишь пол часа с начала заседания. Он еле заметным поднятием руки останавливает докладчика и объявляет перерыв. После чего, с трудом поднявшись со своего стула-кресла, направляется в комнату отдыха.

Войдя в комнату отдыха Леонид Ильич подошёл к своему креслу и с удовольствием плюхнулся в него, отдышался… Около кресла, на журнальном столике, стояла бутылка «Боржоми», стаканы, пепельница, сигареты и небольшая стопка из главных советских газет. Первая, сверху, лежала газета «Правда» с большим портретом Леонида Ильича. Грудь его портрета украшали четыре звезды Героя советского союза и одна звезда Героя социалистического труда. Он мельком посмотрел на бутылку. Пежков всё понял. И, если честно сказать, он ожидал этого шага со стороны Генсека. Он тут же открыл бутылку, налил газировку в стакан и протянул его Леониду Ильичу. Генсек с наслаждением сделал пару глотков, отдышался, а потом проговорил ни к кому не обращаясь: «Устал, да были и мы рысаками когда-то». Потом сделав ещё пару глотков поставил стакан на журнальный столик. Достал сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой Marlboro и глубоко с наслаждением, затянулся. Затем выдохнув пристально посмотрел на своего Пежкова.

— Ну, Сергей, что у нас, там, в мире нового? — обратился он к Пежкову.

Пресс-секретарь молниеносно взял красную папку, на лицевой стороне которой красовался герб Советского Союза, которая также лежала на журнальном столике, и стал её скрупулёзно, и в тоже время резво, просматривать. В папке находилась самая последняя информация о состоянии дел в стране и мире, Последние новости, что произошли за время, что шло заседание Политбюро. И вот он, кажется, нашел новость, которая, по его мнению, могла заинтересовать Брежнева.

— Вот, Леонид Ильич, опять террористы захватили самолёт.

— У нас? — заинтересованно спросил Брежнев.

— Нет, что вы, — поспешил успокоить Брежнева Пежков, — это всё у них, там, — и он махнул рукой куда-то в сторону. — У нас такого безобразия нет.

Брежнев еле заметно, удовлетворённо кивнул головой. А потом снова обратился к пресс-секретарю:

— Ну, а у нас что нового?.. Например в искусстве? Может быть Гайдай свой новый фильм снял? Мне его фильмы нравятся.

Пежков стал быстро листать листы в своей папке, а потом сожалением, в голосе, доложил Брежневу:

— Нет, Леонид Ильич, тут написано, что его новый фильм ещё не готов, — и после произнесения последнего слова Пежков, почему-то, почувствовал себя очень виноватым, что Гайдай до сих пор не закончил своего нового фильма. Как будто это он, Сергей Пежков виноват в том, что Гайдай ещё не закончил своего фильма. Но, вдруг, некая строчка привлекла его внимание. Брежнев в это время смотрел перед собой, вероятно предаваясь каким-то своим мыслям.

— Вот, Леонид Ильич, бард Окуджава написал новую песню. И тут написано: патриотическую, — бодро отрапортовал пресс-секретарь.

Брежнев тут же очнулся. Это известие привлекло его внимание.

— Какой бард Окуджава? Окуджаву знаю, очень люблю его песни. У меня в коллекции, на магнитных плёнках, все его песни есть. А вот барда Окуджаву не знаю. Бард это что… это имя или фамилия такая?

— Нет, Леонид Ильич, — плавно пустился в объяснения Пежков, — бард это такой человек который сочиняет стихи, а потом кладёт их на музыку. И получается песня, которую он потом исполняет под гитару. Но потому что у него нет специального музыкального и литературного образования его деятельность относится, как бы, к народному творчеству. Вот таких людей, которые исполняют сочинёнными ими песни, у нас и называют бардами.

— Понятно, значит это один и тот же Окуджава. Хорошо, послушать бы.

Ты соедини меня с Окуджавой. — И Пежков почувствовал, что настроение Леонида Ильича, как бы, приподнялось.

Пежков подошёл к рабочему столу, снял трубку с телефона и, как всегда, услышал в ней хорошо поставленный голос:

— Слушаю вас.

— Соедините меня с Окуджавой, — сказал пресс-секретарь голосом высокопоставленного чиновника.

— С бардом? — поспешили уточнить с другого конца провода.

— Да, с ним.

— Есть, — отрапортовал по-военному чётко, какой- то боец невидимого фронта.

Леонид Ильич протянул руку и Пежков тут же нажал на некую красную кнопочку, которая в то время включала первый в мире WI-FI, а затем передал Брежневу трубку правительственной связи.

II

А Булат Шалвович, в это время, находился дома, в своей уютной комнате. Он недавно вернулся с утренней прогулки, вовремя которой у него родились несколько, и как он считал заслуживающих внимания, поэтических строчек. И он сейчас с гитарой в руках работал над ними. Пытаясь подобрать к ним подходящую мелодию. Творческий процесс был, что называется: в полном разгаре. Как вдруг в квартире, разорвав своим треском, уютную, творческую тишину, зазвонил телефон. Окуджава не обратил на этот звонок совершенно никакого внимания. Ведь он сейчас трудился под покровительством музы Эвтерпы, покровительнице поэтов и музыкантов. И до всего остального мира ему сейчас не было абсолютно никакого дела. Тем более что эта дама была очень ревнива. И она, в такое время, когда он общался с ней, не хотела его ни с кем делить. Попробуй отвлекись, и она тут же упорхнёт от него, к кому ни будь другому, на своих божественных крылышках. И вся работа пойдёт «насмарку».

А телефон всё не унимался: «Ну что ты будешь делать! Поработать не дадут!» — в сердцах ругался Окуджава.

— Оля, Ольга! Да возьми ж ты трубку! — прокричал с раздражением но вежливо Булат Шалвович в сторону дверного проёма.

— Сейчас, вот только блин переверну, — откликнулась женщина, которая сейчас находилась на кухне за приготовлением таких любимы Булатиком блинов. Наконец очередной блин был успешно готов. Ольга Владимировна, а это была именно она, жена Булата Шалвовича, сняла блин со сковородки и аккуратно уложив его на тарелку с уже испечёнными блинами, как положено на самый верхний, и вытирая на ходу руки о фартук направилась к телефону.

— Да, слушаю вас, — сказала она, как можно любезнее в трубку.

— Здравствуйте, — ответили ей на другом конце провода густым и несколько утомлённым, не молодым голосом, — а Булат Шалвович дома?

— Да, дома. А кто его спрашивает, он сейчас занят. Если что он может перезвонить вам.

— Это я, Леонид Ильич, — представился Брежнев

— Какой Леонид Ильич? Лёлик это ты? Извини, совсем не узнала тебя по голосу. У тебя так голос изменился! Ты что простыл? Как Аня, как дети? Почему у нас давно не были? Как твоя симфония, закончил? А я вот блины пеку и поэтому так к трубке долго не подходила. А Булат сейчас со своей девицей общается. Ведь ты же знаешь: в такое время для него мир не существует. И весь дом на мне, — весело щебетала женщина в трубку. И когда Леонид Ильич уловил, некую, паузу в её речи он успел вставить:

— Брежнев.

— Лёлик, какой Брежнев, что за Брежнев? Так называется твоя новая симфония? Ну надо сказать: да, такое заешь ли фундаментальное название. И правильно, пора за ум браться. Ты ведь уже не молодой. Семья, дети. Хватит уже для «ТЮЗа» писать всякие песенки про козликов и серых волчат. Вот напишешь про Брежнева, глядишь, тебя и заметят. Такие вещи мимо партийных органов и тех кто на верху сидят не проходят мимо. А может и сам Брежнев послушает. Любят они когда их облизывают. Так что, Булата позвать? — наконец выговорилась Ольга Владимировна.

— Нет, это не симфония, это моя, теперешняя, настоящая фамилия. И зовут меня Леонид Ильич… Могу я поговорить с Булатом Шалвовичем? — уже более настойчиво произнёс Брежнев.

Всё ещё очень сомневаясь, что она правильно понимает о чём сейчас идёт речь, что происходит… Ольга Владимировна несколько расстроенным голосом, может быть от того что она так обозналась и наговорила в трубку всякой ерунды, сказала, как она теперь поняла какому-то незнакомцу: «Да хорошо, сейчас позову». — И пока она шла несколько метров от телефона до своего мужа у неё в голове всё прояснилось. Все пазлы сложились.

III

А Булат Шалвович в это время был, что называется, с головой погружён в творческий процесс: «Лозу виноградную… тра — ра — ра — ра… лозу виноградную нежно возьму в свои руки», — напевал Окуджава перебирая струны на гитаре и что-то занося в раскрытую, перед ним на столе, тетрадь.

— Буля, — так она называла своего мужа когда они были только вдвоём, — тебя Брежнев к телефону просит подойти.

— Зайка, ну я же просил меня не беспокоить когда я работаю! Какой Брежнев? Это опять Никулин со своими глупыми розыгрышами.

— Какой, какой! Настоящий! Я его по голосу узнала и по манере речи. Ты же знаешь что у меня консерваторское образование, абсолютный слух. Я не могу ошибиться. Давай иди быстрей!

— Ну сама подумай: зачем ему мне звонить?! У меня с ним никаких дел нет.

— Ну, ты же член Партии. Вот он и решил, так сказать, поговорить с рядовым коммунистом. С простым человеком. Может его интересует взгляд рядового коммуниста на события происходящие в стране… и мире? Может он тебе, нам, квартиру дал или дачу в Переделкино.

— С чего бы ему мне, нам дачу давать?

— Ну ты же член партии, член союза писателей! Не последний человек в стране. Помнишь, ты заявление подавал в секретариат Союза писателей об улучшении жилищных условий? Может быть, вот, и рассмотрели твоё заявление. И он тебе звонит чтобы порадовать тебя, нас, счастливой новостью. И… давай иди уже. Человек ждёт.

— Так ты думаешь, что он хочет поздравить меня с получением новой квартиры? Ты в своём уме? Это не его уровень. Я что, Герой Советского Союза?

Окуджава нехотя поднялся со стула и как был с гитарой в руках пошёл к аппарату.

— Да оставь ты её уже, господи, что ты в неё вцепился. Потом допишешь свою песню. — По Ольге Владимировне было видно, что женщина вся «на нервах».

Но Булат Шалвович, как истинный грузин, горец и мужчина не мог допустить чтобы женщина оказалась права. Положив гитару на стол он решительным шагом направился к телефону. Да, он сейчас всё расставит по своим местам. И покажет этой женщине кто, как всегда, прав. Подойдя к аппарату также решительно взял трубку, которая лежала подле на тумбочке. И придав, как можно больше, уверенности и мужественности, своему голосу сказал в микрофон трубки:

— Юра, ну сколько можно? Это уже не смешно! Ты думаешь, что я и на этот раз куплюсь: «Булат, это Иосиф Кобзон! Займите мне тысячу рублей, а то до получки не хватает».