Бесплатный фрагмент - Песня костей и тени

Глава 1: Последнее погребение у стены теней

Пыль Морнфела въелась во всё. Она забивала ноздри, скрипела на зубах, тонкой серой пеленой покрывала редкие, хилые побеги зелени, отчаянно пробивавшиеся между булыжниками мостовой. Город был не просто бедным; он был умирающим, медленно истлевающим под тяжестью неба цвета мокрого пепла и близости стены, той самой стены. Стены теней.

Лире Грейвзвиллер пыль была привычна. Она чувствовала её мельчайшие частицы на своей коже даже под грубой шерстью плаща, когда шла по кривым улочкам к Краю. Так здесь называли узкую полосу земли между последними покосившимися лачугами и подножием гигантского, мрачного сооружения из чёрного камня, что отделяло Морнфел от Проклятых Земель. Стена. Её тень, длинная и неподвижная, ложилась на город задолго до заката, нависая холодным, безжизненным покровом.

Лира несла лопату. Её единственный настоящий инструмент, старый, с деревянной рукоятью, отполированной до гладкости тысячами прикосновений, и зазубренным, но все ещё острым наконечником. Лопата могильщицы. Её наследство. Её проклятие.

Сегодня на Краю было тихо. Нехорошо тихо. Обычно здесь сновали патрули городской стражи — измождённые мужчины и женщины в потёртых кольчугах, с копьями, чьи древки были исцарапаны когтями. Слышался лязг оружия, грубый смех, приглушённый страх, который старались заглушить бравадой. Сегодня — ничего. Только ветер, завывающий в щелях стены, как голодный зверь, и далёкий, едва уловимый запах тлена, пробивавшийся сквозь каменную громаду. Запах Проклятых Земель. Запах смерти, которая не успокаивается.

На Краю уже ждали. Небольшая кучка людей — человек пять. Все в тёмном, лица закутаны в платки от пыли, а глаза опущены в землю и маленький холмик свежевыкопанной земли рядом с неглубокой ямой. Лира вздохнула. Опять ребёнок. Всегда тяжелее.

Она подошла, не говоря ни слова. Люди расступились, не глядя на неё. Их страх и отвращение были почти осязаемы, горячим облаком окружавшим Лиру. Она привыкла. Могильщица. Погребальщица. Дочь смерти.

— Успокоительница — шептались некоторые, но этот шёпот был полон не благодарности, а суеверного ужаса. Лира опустила лопату, её глаза скользнули по маленькому свёртку из грубого холста, лежавшему на краю могилы. Там, внутри, было что-то хрупкое и бездыханное.

Она собиралась кивнуть, дать знак опускать свёрток, когда один из мужчин, высокий и костлявый, с глубокими морщинами вокруг глаз, резко шагнул вперёд. Его рука дрожала, когда он схватил Лиру за рукав. Глаза, налитые кровью от бессонницы и горя, безумно сверкнули.

— Могильщица… — его голос был хриплым, надорванным. — Они говорят… ты можешь. Сделай это. Для него. Пожалуйста.

Лира замерла. Она знала, что они говорят. шёпотки в тёмных углах, украдкой брошенные взгляды, когда она проходила по рынку. Мифы о том, что Лира Грейвзвиллер может поговорить с мёртвыми. Успокоить их. Это было правдой и это было её самым страшным секретом и самым тяжёлым бременем.

— Я не могу, — тихо сказала она, пытаясь высвободить руку. — Я просто хороню.

— Врешь! — мужчина сжал её рукав сильнее. Его дыхание, пахнущее дешёвым самогоном и отчаянием, ударило ей в лицо. — Старый Брэгг… когда умер, ты к нему прикоснулась и… и лицо у него стало спокойным! Он не кричал во сне перед концом, как другие! Я видел! Сделай это для моего мальчика! Он… он боялся темноты… — Голос мужчины сорвался на рыдание.

Лира посмотрела на холстину. Она чувствовала это. Слабый, холодный вихрь смятения и страха, исходивший от маленького тельца. Душа ребёнка ещё не оторвалась окончательно, застряв в преддверии, испуганная и потерянная. Без её дара он мог метаться так долго, прежде чем тьма поглотит его окончательно, или… или привлечь их. Теней. Нежить. То, что жило за стеной и жаждало любой искры жизни, любой незакреплённой души.

Цена. Она всегда помнила о цене. Физической — истощение, боль, будто прожигающая изнутри и моральной — каждый раз, прикасаясь к смерти, она чувствовала, как частичка её собственной жизни, её собственного тепла, утекает в эту бездонную холодную пустоту. Она становилась чуть ближе к тому, что лежало за стеной. Чуть больше похожей на тень, но посмотрев на лицо отца, искажённое горем, и почувствовав слепой ужас маленькой души, Лира не смогла отказать. Не в первый раз. Она кивнула, едва заметно.

— Отойдите, — прошептала она. — Все. И не смотрите.

Люди попятились, уводя с собой рыдающего отца. Лира осталась одна у могилы с маленьким мёртвым мальчиком и вечно голодным шёпотом Проклятых Земель за стеной. Она опустилась на колени на холодную землю. Сняла грубую перчатку. Её рука, тонкая и бледная, с синеватыми прожилками у запястья, дрогнула в воздухе. Она глубоко вдохнула, собираясь с силами, с духом. Потом коснулась холстины прямо над тем местом, где должно было быть сердце ребенка.

И отпустила тормоза.

Её Дар — непостижимая, странная сила, доставшаяся от давно умершей матери, о которой Лира почти ничего не знала, — хлынул наружу. Это не был свет, не было тепла. Скорее… тишина. Глубокое, всепоглощающее безмолвие, исходившее от её пальцев и проникающее сквозь ткань, сквозь остывшую плоть, к тому холодному, дрожащему сгустку энергии, что был душой мальчика. Лира ощутила его страх — слепящий, животный, страх перед неведомой, поглощающей чернотой. Она ощутила его растерянность. Его тоску по теплу, по голосу отца и она заговорила. Не словами, а потоком того же безмолвия, но наполненным намерением, утешением.

— Тихо, — посылала она импульс. — Страху конец. Боль ушла. Темнота не страшна. Она — лишь дверь. За ней нет страха. За ней… покой.

Она впустила в себя этот детский ужас, втянула его, как губка впитывает грязь. Холод пронзил её кости, заставил зубы стучать. В глазах потемнело, в ушах зазвенело. Она видела, как кожа на её руке, там, где она касалась холстины, будто мертвела на мгновение, становясь серой, безжизненной, покрываясь сетью тончайших, как паутина, тёмных линий — крошечных трещинок, исчезавших через секунду, но оставлявших после себя ледяное онемение. Физическая цена, но она держалась. Она направляла поток тишины и умиротворения, как плотину, направляющую бурную реку в спокойное русло и она почувствовала, как смятение ребенка тает. Страх растворяется, уступая место удивлению, затем — нарастающему чувству невесомости, облегчения. Последний смутный образ — тёплое прикосновение, не её, а чьё-то другое, давнее, материнское — и… отпускание. Холодный вихрь исчез. Растворился в великом безмолвии за гранью. Душа ушла. Спокойно.

Лира рванула руку назад, как от раскаленного железа. Она тяжело дышала, опираясь ладонями о мёрзлую землю. Голова кружилась, в висках стучало. Во рту был вкус пепла и меди. Она чувствовала себя вывернутой наизнанку, опустошенной и бесконечно старой. Её собственная жизнь, её яркость, казалось, померкла, потускнела. Цена моральная. Ещё один кусочек её самой отдан вечности. Ради минуты покоя для другого.

Она подняла голову. Люди стояли в отдалении, сжавшись в кучку. Отец смотрел на неё не с благодарностью, а с животным страхом и каким-то омерзением. Он видел, как она коснулась мёртвого. Видел, как она побледнела, как задрожала. Для них она была не утешительницей, а колдуньей, чернокнижницей, прикасающейся к запретному. Их страх был почти осязаем.

— Опустите его, — хрипло сказала Лира, с трудом поднимаясь. Её ноги подкашивались. Она взяла лопату. Работа — физическая, тяжёлая, знакомая — помогала отогнать ледяную пустоту внутри. Она закидывала землю на маленький свёрток, ритмично, методично. Каждый удар лопаты о грунт отдавался слабостью в руках. Она чувствовала на себе взгляды — страх, осуждение, любопытство. Изоляция сжимала её плотным кольцом, холоднее ветра со стены.

Именно в этот момент, когда она была наиболее уязвима, наиболее опустошена после использования Дара, оно случилось.

Сначала ветер стих. Полная, гнетущая тишина обрушилась на Край. Даже вечный стон в щелях стены затих. Птицы, если они ещё оставались в Морнфеле, замолчали разом. Воздух стал густым, тяжёлым, словно перед грозой, но без намёка на влажность. Он был сухим и высасывающим.

Лира замерла с лопатой в руках. По спине пробежал ледяной холод, не имеющий ничего общего с её недавним истощением. Это был холод извне. Древний. Неживой. Она медленно обернулась к Стене.

Тени. Они всегда были за стеной. Неясная, колышущаяся пелена тьмы, которая казалась гуще обычного воздуха Проклятых Земель, но сейчас… Сейчас они сгущались. Не просто сгущались — они кипели. Как чёрная смола на огне, огромные массы тьмы поднимались из-за гребня стены, переливаясь через него, не обращая внимания на камень, будто его не существовало. Они не имели чёткой формы — лишь клубящиеся, пульсирующие сгустки абсолютной черноты, поглощающие любой луч света и в них двигались обломки костей, искривлённые тени конечностей и пустые глазницы. Взгляд скользил, не мог зацепиться, рождая лишь первобытный ужас.

— Тени! На стену! Тень идёт! — дикий, истерический крик разорвал тишину. Это заорал один из похоронных.

Паника мгновенно охватила маленькую группу. Люди бросились бежать в сторону города, забыв и о могиле, и о могильщице. Только отец ребёнка замер на мгновение, бросив последний, полный невыносимой боли взгляд на свежий холмик земли, прежде чем его тоже охватил стадный страх, и он побежал, спотыкаясь.

Лира осталась одна. Она прижалась спиной к колесу старой, сломанной телеги, брошенной здесь же на Краю. Лопата в её руках была жалким оружием против того, что надвигалось. Адреналин гнал дрожь по телу, но слабость после использования дара сковывала мышцы. Она видела, как первые щупальца теней, длинные и жидкие, как струи чёрного дыма, сползли по внешней стороне стены и начали ощупывать воздух над городской чертой. Они тянулись к жизни, к теплу, к страху, который сейчас бил фонтаном из Морнфела. Крики, лязг оружия, тревожные удары колокола — всё это будило Проклятые Земли, но что-то было не так. Обычно тени атаковали волнами нежити — оживших мертвецов, скелетов, каких-то невообразимых скрюченных существ, сшитых из тьмы и костей. Нежить была физической, её можно было бить, рубить, пусть и с огромным трудом. Тени же были предвестниками, атмосферой ужаса, но редко проявляли себя так агрессивно и материально здесь, прямо над городом. Это было похоже на разведку или охоту на что-то конкретное.

Холод за спиной Лиры сгустился, стал почти физическим гнётом. Она почувствовала внимание. Не рассеянное, как чувство тревоги от теней, а сфокусированное. Острое. Хищное. Оно исходило не от кишащей черноты на стене, а откуда-то из-за неё. Из глубин Проклятых Земель. Оно скользнуло по ней, как ледяной нож по коже. Ощупывало. Оценивало. Особенно — её руки, её сердце, то место внутри, откуда исходил её дар.

Каин. Имя всплыло в её сознании само, как холодный, отполированный камень. Она никогда не видела его. Никто в Морнфеле, кто видел, не остался в живых, чтобы рассказать, но о нём знали. Повелитель Проклятых Земель. Источник теней или их хозяин. Бессмертный. Ненасытный. Его имя было синонимом самой смерти за стеной и сейчас его внимание — холодное, безэмоциональное, исполненное лишь голодного любопытства — было приковано к ней. К её угасающему после ритуала теплу и странной вспышке её силы, погасившей страх умирающей души. Он почувствовал это и это его заинтересовало.

Ужас, новый, леденящий душу, сковал Лиру. Она хотела бежать, спрятаться, исчезнуть, но ноги не слушались. Она была как кролик, заворожённый взглядом змеи.

В этот момент тени на стене взорвались активностью. Из их клубов, прямо сквозь камень стены, словно он был дымкой, начали просачиваться фигуры. Сначала одна. Потом три. Пять. Нежить. Не скелеты в классическом понимании, а нечто худшее. Искривлённые, неестественно сросшиеся костяные структуры, облепленные клочьями высохшей плоти и тканью, похожей на запёкшуюся тень. Пустые глазницы светились тусклым, зловещим зеленоватым огоньком. Одни шли на двух ногах, другие ползли, как гигантские пауки из рёбер и позвонков. В их руках или там, где должны были быть руки — обломки костей, заточенные камни, ржавые обрывки металла.

Они не ринулись сразу в город. Они сползли по стене на землю Края и замерли. Повернув свои черепа в сторону Лиры. Зелёные огоньки в пустых глазницах пристально уставились на неё. Они чувствовали то же, что и их хозяин, её дар и уязвимость.

Лира стиснула древко лопаты до хруста в костяшках пальцев.

«Бежать, но куда? В город? Привести за собой этих… вестников Каина?»

Она увидела, как одна из фигур, высокая, с неестественно длинными руками, заканчивающимися костяными клешнями, сделала шаг в её сторону. Скрип костей о камни прозвучал невыносимо громко в тишине и тут она услышала всхлип. Тихий, испуганный. Она отвела взгляд от нежити и увидела его. Мальчишку, лет шести, спрятавшегося под той самой сломанной телегой, к которой она прислонилась. Он отстал от убегавших взрослых, забился в укрытие и теперь смотрел на костяных монстров расширенными от ужаса глазами. Его страх был горячим, живым вихрем, бившим в лицо Лире. Пища для нежити. Магнит для теней.

Костяная тень с клешнями повернула череп к телеге. Зелёный огонёк вспыхнул ярче. Оно почуяло добычу. Более лёгкую. Более доступную. Оно двинулось вперёд, костяные пальцы щёлкая в предвкушении.

Всё произошло за секунды. Мысли о Каине, о его ледяном внимании, о её собственной смертельной усталости — всё испарилось. Остался только ребёнок, его страх, и костяной ужас, шагающий к нему и ярость. Горячая, бешеная ярость против всей этой несправедливости, против проклятия, против теней, против смерти, которая не хотела отпускать даже детей.

— Нет! — крик вырвался из горла Лиры хриплым, нечеловеческим звуком. Она не думала о последствиях. Не думала о том, что её дар только что был на исходе. Не думала о цене. Она бросилась вперёд, занося свою старую лопату, как топор. Не к нежити — она знала, что не одолеет её физически. Она бросилась между монстром и телегой, встав на пути и снова отпустила тормоза, но на этот раз — не для успокоения. На этот раз она вцепилась в ту самую холодную пустоту внутри себя, в остатки силы после успокоения мальчика, в свою собственную ярость и отчаяние. Она сфокусировала это всё в один сокрушительный импульс — не тишины, а отказа. Запрета. Неприятия самой сути нежити, этого кощунственного соединения костей и тени.

Её дар ударил, как невидимый таран. Не по костям, а по тому, что их держало вместе, по связующей их зловещей энергии из Проклятых Земель. Она увидела это внутренним взором — тёмные нити, протянутые откуда-то из глубин тьмы за стеной, впившиеся в костяк. Она рванула эти нити своей волей.

Раздался не звук, а ощущение — хрустального звона и рвущейся ткани одновременно. Костяная тень с клешнями вдруг дёрнулось, как марионетка, у которой перерезали нити. Зелёные огоньки в глазницах погасли. Скелет рухнул на землю грудой беспорядочных костей, которые тут же начали чернеть и рассыпаться в пыль. Остальные фигуры нежити замерли, их зелёные взгляды метнулись от рассыпающихся останков сородича к Лире. В них появилось нечто новое — не голод, а замешательство смешанное с осторожность.

Цена была мгновенной и чудовищной. Лира почувствовала, будто кто-то вырвал у неё что-то из груди. Острая, жгучая боль пронзила всё тело. Она услышала собственный хриплый крик. Из носа хлынула тёплая струйка крови, залившая губы её солоноватым металлом. Она упала на колени, потом на бок, судорожно хватая ртом ледяной воздух. Мир померк, запрыгал перед глазами. Она чувствовала, как жизнь утекает из неё через огромную, невидимую рану. Она использовала слишком много. Слишком грубо. Против самой природы проклятия. Это было самоубийство.

Именно в этот миг полной, абсолютной беспомощности, когда она лежала на мёрзлой земле Края, истекая кровью и силой, а остатки нежити медленно, нерешительно начинали двигаться к ней, Лира ощутила его снова. Каина. Его внимание, которое витало где-то рядом всё это время, теперь сфокусировалось на ней с невероятной интенсивностью. Холод сменился интересом. Живым, острым, всепоглощающим. Как коллекционер, нашедший редкий, необычный экземпляр и в этом интересе не было ни капли сострадания. Только холодная оценка и голод. Не физический. Не тот, что двигал нежитью. Более глубокий. Более страшный. Голод к её силе, её странному дару, который мог не только успокаивать, но и разрывать нити тени.

Он был далеко за стеной в сердце Проклятых Земель, но его воля, его сознание, казалось, витало прямо здесь, над ней. Она чувствовала его мысль, как ледяное прикосновение к своему угасающему разуму:

«Интересно…»

Затем случилось нечто неожиданное. Тени на стене, которые до этого кипели и переливались, вдруг схлынули. Отступили как чёрный прилив, они откатились за гребень, растворяясь в привычной, мрачной дымке Проклятых Земель. Оставшиеся фигуры нежити замерли на мгновение, их зелёные огни померкли. Потом, словно получив незримый приказ, они развернулись и начали неуклюже карабкаться обратно на стену, растворяясь в камне так же призрачно, как и появились.

Через несколько секунд на Краю снова было пусто. Только ветер завывал в щелях стены. Только свежий холмик детской могилы. Только рассыпавшаяся в пыль груда костей и Лира, лежащая ничком в пыли, дрожащая, истекающая кровью из носа, с ощущением ледяного когтя, вцепившегося в самое нутро её души. Воля Каина отступила вместе с тенями, но его внимание она чувствовала теперь постоянно. Как давящую тяжесть на плечах. Как холодную точку между лопаток. Он пометил её. Запомнил вкус её силы и сопротивления.

Где-то вдалеке слышались крики стражи, топот ног — город просыпался, понимая, что атака миновала. Они придут сюда и увидят её. Увидят костяную пыль. Увидят кровь на её лице.

Лира с трудом подняла голову. Её взгляд упал на мальчишку, который всё ещё дрожал под телегой, смотря на неё с немым ужасом, но теперь этот ужас был смешан с изумлением. Он видел, что она сделала. Видел, как монстр рассыпался.

Она попыталась улыбнуться, успокоить его, но вместо этого её снова вырвало кровью. Она отползла к стене, прислонилась спиной к холодному, шершавому камню. Силы не было даже встать. Она чувствовала себя выжатой, разбитой, отмеченной и всепроникающий холод Проклятых Земель теперь казался частью её самой. Каин где-то там, во тьме, наблюдал. Ждал. Интересовался.

Первая капля дождя, холодная и тяжёлая, упала ей на лоб. Потом вторая. Скоро Край превратится в грязевую топь. Последнее погребение у стены теней было окончено, но для Лиры Грейвзвиллер это было только начало. Начало чего-то гораздо более страшного, чем простая могила. Начало внимания повелителя теней. Начало пути в самый мрак. Она закрыла глаза, прижавшись лбом к ледяному камню стены, и впервые за долгие годы заплакала. Не от страха. От предчувствия и от ледяного прикосновения далёкого, ненасытного интереса, который уже не отпустит её никогда.

Холод камня стены проникал сквозь ткань плаща, сливаясь с ледяной пустотой, разъедающей Лиру изнутри. Каждая капля дождя, падавшая на лицо, казалась ударом молота. Кровь, смешиваясь с дождевой водой и грязью, стекала по подбородку, оставляя на серой шерсти плаща ржавые потёки. Она пыталась дышать, но каждый вдох давался с хрипом, будто лёгкие были наполнены битым стеклом. Цена. Она заплатила сполна за тот отчаянный выпад против нежити и за разрыв тени. Теперь она сама была похожа на выброшенный на берег после кораблекрушения обломок — треснувший, бесполезный, обреченный.

— Интересно… — Эхо того ледяного, безэмоционального слова всё ещё вибрировало в её черепе, глубже костей, в самой сердцевине её существа. Внимание Каина было тяжелее всей стены. Оно не исчезло, а лишь отступило, как хищник, насытившийся зрелищем, но не забывший о добыче. Оно оставило после себя метку — ледяную точку между лопатками, постоянное, назойливое напоминание о том, что она замечена. Повелитель теней знал о ней и это знание было хуже любой физической раны.

Лира попыталась пошевелиться, отползти от стены, спрятаться, но мышцы не слушались. Они горели и одновременно были ватными. Её дар — та странная, унаследованная сила — был не просто истощён, а повреждён как перебитая конечность, он посылал волны мучительной, пульсирующей боли в место, где должен был находиться её внутренний резервуар. Она чувствовала пустоту. Ужасающую, всасывающую пустоту там, откуда обычно исходила сила для успокоения мёртвых и теперь эта пустота притягивала холод из-за стены, шёпот теней. Он стал громче, отчётливее, будто её внутренняя тишина после использования силы создавала идеальный резонатор для внешнего зла.

— Эй! Кто там?! — грубый окрик донёсся сквозь шум дождя.

Топот сапог по размокающей земле. Лира прижалась к камню, желая провалиться сквозь него, исчезнуть, но было поздно. Факелы, колеблющиеся в дождевой мгле, высветили её фигуру, прижавшуюся к стене, и маленький холмик могилы неподалеку. Высветили и чёрное пятно костяной пыли, уже размываемое дождём, но ещё различимое.

— Грейвзвиллер? — узнал её голос. Капитан стражи Мартен, широкоплечий мужчина с лицом, покрытому шрамами и вечной усталостью. В его глазах мелькнуло привычное отвращение, сменившееся на мгновение удивлением, а затем — подозрительным страхом. — Что… что здесь произошло? Патрули доложили о тени на стене и о нежити!

Его взгляд скользнул с Лиры на костяное пятно, потом на её окровавленное лицо, на лопату, валявшуюся в грязи рядом. Стражи, человек пять, окружили её, факелы подняты, копья направлены не столько на неё, сколько в темноту за стеной. Их лица были бледны, глаза бегали.

— Они… были здесь, — хрипло выговорила Лира. Каждое слово давалось с трудом. — Нежить. Вылезли сквозь камень.

— А это что? — Мартен ткнул носком сапога в чёрную пыль. — И почему ты… вся в крови и где отец Гаррика? Он должен был быть здесь с похоронной процессией!

— Они убежали, когда тень пришла, а это… — Лира замолчала не зная как сказать.

«Я разорвала одного на части силой мысли, а теперь чувствую, как повелитель мёртвых ковыряется в моей душе?»

— Я… попыталась защититься. Он напал.

— Кто он? — Мартен наклонился, его лицо, освещённое снизу факелом, казалось черепом. — Ты что-то сделала, Грейвзвиллер? Опять свое колдовство?

Его тон был обвинительным. Стражи переглянулись. Колдовство. Самое страшное слово в Морнфеле. Колдовство привлекало тени. Колдовство было причиной проклятия. По крайней мере, так считали все.

— Он хотел ребёнка, — прошептала Лира, кивнув в сторону телеги. — Спрятался там.

Все взгляды устремились под телегу. Мальчишка, Томми, сын пекаря, вылез наружу, дрожа как осиновый лист. Он был мокрый и перемазанный в грязи, но целый. Его глаза, огромные от ужаса, смотрели то на стражников, то на Лиру.

— Томми? — Мартен ахнул. — Что ты здесь делал?!

— Я… я отстал, — всхлипнул мальчик. — Потом… потом эти скелеты… — Он указал пальцем на чёрное пятно. — Один пошёл ко мне, а она… — Он посмотрел на Лиру, и в его глазах вспыхнуло что-то похожее на благоговейный ужас. — Она закричала и он… он развалился! Рассыпался в пыль! Просто так!

Тишина, наступившая после его слов, была громче любого крика. Даже шум дождя отступил на второй план. Лира видела, как лица стражников искажаются суеверным страхом. Мартен побледнел ещё больше.

— Расс… рассыпался? — переспросил он, не веря своим ушам. — Ты что, Грейвзвиллер? Что ты наделала?!

— Я защищала ребенка! — выдохнула Лира, чувствуя, как последние силы покидают её. Мир поплыл перед глазами. — Я не знаю… что произошло…

— Не знаешь?! — Мартен зарычал. — Ты прикасаешься к мёртвым, шепчешься с ними, а теперь ещё и нежить… рассыпаешь?! Знаешь, что говорят? Что твой дар — это не дар, а проклятие, что ты привлекаешь тень!

— Капитан, — осторожно вмешался один из стражников, молодой парень с испуганными глазами. — Может, ей помощь нужна? Она вся в крови…

— Помощь? — Мартен фыркнул. Его страх перед неизвестным перерастал в агрессию. — Помощь ей? Она сама — ходячая беда! Посмотри, что вокруг! Тень на стене, нежить лезет прямо в город, а она тут… колдует! — Он ткнул пальцем в Лиру. — Забрать её в казематы пока не разберёмся.

— Капитан! Она спасла Томми! — попытался возразить молодой стражник.

— Спасла? — Мартен язвительно усмехнулся. — А кто привлек их внимание, а? Кто тут копошился у стены со своим мёртвым мальчишкой? Кто использовал свою чёрную силу? Может, это её крик и поднял тень?! — Его голос набирал силу, подпитываемый страхом его же людей. — В каземат и пусть старейшины решают, что с ней делать, а ребёнка — отнести матери и чтобы ни слова о том, что он видел! Понятно? Ни слова!

Стражи переглянулись. Приказ был приказом. Двое грубо схватили Лиру под руки. Боль пронзила её тело, она вскрикнула, но её подняли на ноги. Её ноги подкосились, но стражники держали, почти волоча по грязи. Молодой стражник, который пытался заступиться, подхватил Томми, завернул его в свой плащ и понёс к городу, не глядя на Лиру.

Мартен подошёл вплотную. Его дыхание пахло чесноком и страхом.

— Если из-за тебя что-то случится, Грейвзвиллер, — прошипел он, — я лично брошу тебя за стену к твоему повелителю теней.

Лира не ответила. У неё не было сил. Она лишь чувствовала холод камня стены, сменившийся холодом мокрых рук стражников, и всепроникающий, невыносимый холод внимания Каина, который, казалось, лишь усилился от всей этой суеты. Он наблюдал. Чувствовал её боль, её унижение, её страх и это его забавляло и интересовало. Как учёного интересует реакция подопытного на раздражитель.

Дорога в город превратилась в кошмар. Дождь лил стеной, превращая улочки в бурные потоки грязи. Стражники тащили её, спотыкаясь, ругаясь. Лира видела мелькающие в окнах лачуг лица — испуганные, злобные, любопытные. Слышала шёпот:

— Грейвзвиллер… Колдунья… Говорят, она сегодня тень подняла… Рассыпала нежить… Накликала беду…

Слова долетали сквозь шум дождя, как камни. Изоляция, всегда бывшая её спутницей, теперь сомкнулась вокруг неё железным кольцом ненависти. Она была не просто изгоем. Она была козлом отпущения. Виновницей всех бед Морнфела.

Казематы находились в подвале старой, полуразрушенной башни городской стражи. Холодные, сырые каменные стены, покрытые плесенью и граффити отчаяния. Запах затхлости, мочи и страха. Стражники бросили её на солому в углу самой дальней камеры. Решётка из толстых, ржавых прутьев захлопнулась с оглушительным лязгом.

— Сиди, колдунья, — бросил Мартен через решётку. — Пока старейшины не решат твою судьбу. Может, завтра. Может, послезавтра. Думай о своих грехах. — Он плюнул сквозь прутья и ушёл, уводя за собой других стражников. Их шаги затихли в коридоре.

Тишина казематов была гнетущей. Только капала вода где-то в углу, да скреблись крысы за стеной. Лира лежала на вонючей соломе, не в силах пошевелиться. Боль от перегрузки даром не утихала, а лишь меняла характер — от острой до тупой, разлитой по всему телу ломоты. Пустота внутри, где раньше был её дар, зияла, как открытая рана и в эту пустоту вливался холод. Не физический холод казематов, а тот самый, глубинный холод Проклятых Земель. Холод внимания Каина.

Он был здесь не физически, но его присутствие ощущалось в каменных стенах, в сыром воздухе, в самой тишине. Оно давило. Лира закрыла глаза, пытаясь отгородиться, но это не помогало. Вместо темноты под веками она увидела образ. Нечеткий, размытый тёмный силуэт, сидящий на троне из чего-то, что могло быть костями или чёрным камнем. Лицо разглядеть было невозможно — лишь ощущение невероятной древности, леденящего спокойствия и всё того же ненасытного интереса.

«Маленькая могильщица.»

Голос. Не звук. Не шёпот. Чистая мысль, проникшая прямо в её сознание, как ледяная игла. Голос был низким, бархатистым, лишённым всякой эмоции, кроме холодного любопытства. Он звучал не в ушах, а где-то в самой сердцевине страха Лиры.

Лира вжалась в солому, пытаясь закрыть разум, как закрыла бы глаза, но было бесполезно. Она была слишком слаба, слишком опустошена. Её защита была разрушена вместе с её силой.

— Что ты сделала у стены? — спросил голос. Не требовал. Просто спрашивал. С невозмутимостью учёного, рассматривающего новый вид насекомого. — Ты разорвала нить. Мою нить. Как?

— Отстань от меня! — мысленно выкрикнула Лира, сжав кулаки. Физическая боль от этого движения была ничто по сравнению с ужасом от этого ментального вторжения.

Лёгкое, почти неосязаемое удивление промелькнуло в голосе.

— Ты… сопротивляешься? После такого истощения? Интересно. Очень интересно. — Пауза. Лира чувствовала, как его внимание скользит по её изломанной внутренней силе, по пустоте, по страху. — Твой дар… он необычен. Не просто успокоение. Не просто некромантия в примитивном смысле. Ты… прикасаешься к самой грани и нарушаешь её.

— Я не хочу тебя слышать! — мысленно закричала она снова, но это было жалко и беспомощно, как писк мыши перед удавом.

— Хочешь или не хочешь — не имеет значения, — ответил голос с ледяной логикой. — Ты привлекла моё внимание. Ты проявила нечто… редкое. Я наблюдаю. Я изучаю. Цена твоего действия была высока. Ты едва не погасла. Почему? Ради одного ничтожного детёныша человека?

— Он был живой! — мысленно выплюнула Лира, чувствуя, как слёзы гнева и бессилия смешиваются на её щеках с грязью и запёкшейся кровью. — Он не заслуживал такой смерти!

— Смерть? — В голосе прозвучало искреннее, холодное недоумение. — Смерть — это конец, то, что я предлагаю… это продолжение. Иное состояние. Почему ты так яростно отвергаешь его? Ты же сама танцуешь на краю этой бездны каждый день. Ты чувствуешь холод вечности. Он тебе… не чужд.

Лира содрогнулась. Его слова были как пощёчина. Потому что в них была страшная доля правды. Она чувствовала холод вечности каждый раз, когда использовала дар. Она впускала его в себя и часть её… тянулась к нему? К покою? К концу борьбы? Этот страх — страх перед собственной возможной связью с тем, что за стеной — был самым ужасным.

— Это не жизнь! — мысленно протестовала она. — То, что ты делаешь это кошмар, искажение!

— Кошмар? — Голос задумался. — Или просто… иная перспектива? Жизнь в Морнфеле — разве не кошмар? Угасание, страх, грязь, смерть от голода, болезней или когтей нежити. Что в этом ценного? Мои слуги… они не знают страха. Не знают боли. Они просто… есть.

— Они — твои рабы! Марионетки! — мысленно выкрикнула Лира.

— Рабы? — В голосе впервые прозвучал оттенок чего-то похожего на презрение или просто констатация факта было не понятно. — Они часть целого, часть меня и ты… ты могла бы быть чем-то большим, чем могильщица на краю гибнущего мира, Лира Грейвзвиллер.

Он знал её имя. Конечно, знал. От этого стало еще холоднее.

— Твой дар — ключ. Ключ к пониманию самой ткани смерти. Ты можешь не только успокаивать. Ты можешь… развязывать. Освобождать. — Пауза стала тяжелее. — Или связывать по-новому. Я мог бы научить тебя. Показать истинный масштаб твоей силы. Цена, которую ты платишь сейчас… её можно уменьшить. Контролировать.

Искушение. Оно прозвучало так тихо, так рационально. Избавиться от боли? От опустошения? От страха быть разорванной изнутри каждый раз, когда она использует свой дар? Понять его? Контролировать? Лира на миг представила это. Знание. Силу без саморазрушения. Возможность не просто хоронить, а влиять. Защищать по-настоящему, но цена? Ценой была бы её душа. Её человечность. Подчинение этому… чему-то, что сидело на костяном троне в сердце тьмы. Каину.

— Нет! — мысленно зарычала она, собрав всю свою волю, все остатки отвращения к нему и к тому, что он представлял. — Я никогда не приму твою правду! Никогда не стану частью твоего… целого! Отстань!

Внутри неё что-то дрогнуло. Не сила — её не было, но какая-то искра. Искра сопротивления. Ярости. Желания жить, несмотря ни на что, по-человечески. Искра её самой.

Внимание Каина отпрянуло. Ненамного, но ощутимо. В голосе впервые появился оттенок не просто интереса, а уважения и признания. Признания факта сопротивления. Как коллекционер признаёт, что редкий экземпляр может укусить.

— Упрямство, — прозвучала мысль, холодная и чёткая. — Глупое. Расточительное, но… сильное. Очень хорошо, маленькая могильщица. Держись за это. За эту искру. Она делает тебя… ценнее.

Затем присутствие стало слабеть. Отступать. Ледяная точка между лопатками померкла, но не исчезла. Она осталась как шрам, как клеймо.

— Мы продолжим наш разговор, Лира Грейвзвиллер, когда ты окрепнешь. Когда цена сегодняшнего дня перестанет жечь тебя изнутри, а пока… отдыхай. Набирайся сил. Мне нравится наблюдать, как горит твоя искра.

Последнее ощущение — ледяная усмешка, растянувшаяся в бесконечности, — и он ушёл. Физически его и не было, но давление, невыносимая тяжесть его внимания, ослабла. Лира осталась одна в холодной, вонючей темноте казематов. Дрожащая, избитая, с разорванной изнутри силой и чудовищной тайной в сердце.

Она свернулась калачиком на гнилой соломе, прижав кулаки ко рту, чтобы заглушить рыдания. Не от боли. От ужасающей ясности. Она вступила в игру, о правилах которой не имела понятия и её противник был бесконечно стар, могущественен и бесконечно чужд всему человеческому. Он видел в ней объект изучения. Инструмент. Возможно, развлечение.

А что видели люди Морнфела? Колдунью. Причину своих бед. Козла отпущения.

Лира поняла, что казематы — не самое страшное место в эту ночь. Самым страшным местом была она сама. Её собственная душа, ставшая полем битвы между остатками человечности и ледяным интересом повелителя теней и самым страшным было осознание, что Каин прав в одном: их разговор только начался и сбежать от него не получится. Ни за какую стену.

Часы в казематах тянулись мучительно долго. Боль постепенно перешла в глухую, изматывающую ломоту во всём теле. Пустота внутри по-прежнему зияла, но острое ощущение всасывающего холода немного притупилось, сменившись тяжёлой усталостью. Лира впала в забытье, не сон, а болезненное оцепенение, где образы разбитого костяного монстра смешивались с ледяным взглядом невидимого Каина и полными ненависти лицами горожан.

Её разбудил скрип ключа в замке решётки. Свет фонаря ударил в глаза, заставив втянуть голову в плечи. В проёме стояли двое стражников — не те, что тащили её сюда, а другие и между ними — старейшина Элберт, высокий, сухой старик с козлиной бородкой и пронзительными, лишёнными всякой теплоты глазами. В руках он держал посох с набалдашником в виде стилизованного солнца — символ угасающей веры в светлые дни, давно забытые в Морнфеле.

— Лира Грейвзвиллер, — его голос был сухим, как пергамент. — Встань.

С огромным трудом, цепляясь за холодную стену, Лира поднялась. Ноги дрожали, мир плыл перед глазами. Она опиралась на стену, пытаясь выглядеть хоть сколько-нибудь устойчивой.

— Капитан Мартен доложил о вчерашнем… инциденте, — продолжил Элберт, оглядывая её с явным отвращением. — Нападение нежити на Краю. Твои действия. Твоя… способность. — Он произнёс последнее слово так, будто это было ругательство. — Мальчик Томми подтверждает твой рассказ. Частично. Он говорит, что ты спасла его. Что… существо рассыпалось. — Элберт поморщился, будто от дурного запаха. — Он также говорит, что ты кричала и кровь шла у тебя из носа. Как это объяснишь, могильщица?

— Я… не знаю, старейшина, — прошептала Лира, глядя в пол. Правда была невозможна. — Я испугалась за ребенка. Закричала. Может… может, это был приступ от страха? — Она знала, что звучит неправдоподобно.

— Приступ? — Элберт усмехнулся беззвучно. — Который обращает нежить в пыль? Удобный приступ. Томми говорит, что ты… прикоснулась к нему. К мертвому солдату? Перед этим?

Лира молчала. Отрицать было бессмысленно. Свидетели были.

— Твоё успокоение мёртвых всегда вызывало вопросы, Грейвзвиллер, — холодно сказал старейшина. — Но мы закрывали на это глаза. Пока это не вредило городу, но вчера… вчера ты привлекла тень. Ты использовала свою тёмную силу у самой стены и после этого нежить пришла! Совпадение? Думаю, нет.

— Я не привлекала их! — вырвалось у Лиры. — Я пыталась защитить!

— Защитить? — Элберт ткнул посохом в её направлении. — Твоя защита привела к тому, что тень нависла над городом, что нежить проникла за стену! Кто знает, что ещё ты накликала своим колдовством? — Его голос стал жёстче. — Город в панике, Грейвзвиллер. Люди боятся. Они требуют… действий. Они видят в тебе угрозу. Источник проклятия.

Лира почувствовала, как земля уходит из-под ног в прямом смысле. Она едва удержалась у стены.

— Что… что вы хотите сделать? — прошептала она.

— Изгнание, — чётко произнёс Элберт. — Ты покинешь Морнфел. Сегодня. Сейчас. И никогда не вернешься.

— Изгнание? — Лира не поверила своим ушам. — Но… куда? За Стену? Это смерть!

— Куда угодно, кроме Морнфела, — бесстрастно ответил старейшина. — На восток, к горам, если хочешь или на юг, вдоль стены. Твой путь — твоё дело, но здесь тебе больше нет места. Твоя сила… она как гниль. Она привлекает тьму. Город должен выжить. Цена — ты.

Цена. Снова цена. Её жизнь как плата за мнимый покой города. Лира посмотрела на лица стражников. Они избегали её взгляда, но в их позах читалось согласие. Страх перед неизвестным и перед гневом толпы был сильнее любой жалости.

— У тебя есть час, — сказал Элберт. — Собери свои вещи. Минимум. Еду и воду на три дня дадим. Затем стражники проводят тебя к восточным воротам и… — Он сделал паузу. — Если ты попытаешься вернуться или использовать свою силу близ города… тебя убьют. Как дикого зверя. Понятно?

Лира кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Горечь подступала к горлу. Морнфел был её домом. Убогим, враждебным, но домом. Местом, где она хоронила мёртвых, пытаясь хоть немного облегчить их уход, а теперь её вышвыривали, как падаль.

Старейшина развернулся и вышел. Стражники остались.

— Двигайся, колдунья, — буркнул один из них, недружелюбно. — Час — не вечность.

Дорога через город к её лачуге на самом краю, у внутренней стороны стены, была последним унижением. Стражники шли сзади, держась на расстоянии, как будто она была заразной. Люди выходили из домов, собирались кучками. Молчаливые. Злые. Полные страха. В них не было жалости. Было облегчение — чумного барана выгоняют из стада. Брошенный камень угодил Лире в спину. Потом комок грязи. Никто не кричал. Просто молча бросали. Выражая свое отношение. Свою благодарность за спасение от неё.

Её лачуга была крошечной — одна комната с земляным полом, очагом, грубой кроватью и столом. Всё её имущество умещалось в один мешок: запасная одежда, нож, огниво, немного еды, теперь уже ненужной, потрёпанная книга старых погребальных песен матери — единственная память о ней и лопата. Её старая, верная лопата. Лира взяла её, ощущая знакомую шершавость дерева рукояти. Это было всё, что у неё осталось. Дом. Изгнание. Дар повреждён, и к нему привязался ледяной демон. Будущее — это пустота, как внутри неё.

Она вышла. Стражники подали ей небольшой мешок — вода в бурдюке, сухари, кусок солёной рыбы.

— К восточным воротам. Шагом марш.

Восточные ворота Морнфела были меньше и древнее главных. Они вели не в относительно безопасные, хотя и опустошённые земли вдоль стены на запад, а в дикие, холмистые предгорья на востоке. Дорога туда быстро терялась среди камней и чахлого леса. Считалось, что там тоже есть проходы теней, но патрулировали их редко. Это был путь в никуда.

Ворота скрипнули, открываясь. За ними — не Проклятые Земли, но мир, почти такой же мрачный и безжизненный: серые скалы, редкие, корявые сосны, туман, стелющийся по земле. Ветер завывал в ущельях.

— Вон, — ткнул копьём стражник. — И чтобы ноги твоей здесь больше не было. Если увидим — прикончим.

Лира переступила порог. Каменная арка ворот нависла над ней, как последний вздох дома. Она обернулась. Стражники уже отступали внутрь, торопливо захлопывая тяжелые створки. Последнее, что она увидела, — это их испуганные, ненавидящие лица. Затем грохот засова. Глухой звук.

Она стояла одна. У подножия серых скал с мешком за плечами и лопатой в руке. Дождь кончился, но небо было затянуто свинцовыми тучами. Холодно, пусто и всепроникающее чувство, что где-то далеко, за линией горизонта, за горами, за самой стеной, на неё смотрели ледяные, немигающие глаза Каина. Он наблюдал. Ждал.

«Куда идти? На восток? В холодные горы, где, возможно, нет даже нежити, но нет пищи и крова или на юг, вдоль бесконечной, угрожающей стены, рискуя наткнуться на очередной прорыв теней?»

Лира сделала шаг. Потом другой. Она шла, не выбирая направления, просто удаляясь от ворот Морнфела. От дома. От прошлой жизни. Каждый шаг отдавался болью в мышцах и пустотой внутри, но она шла. Потому что останавливаться — значило сдаваться, а сдаваться Каину она не собиралась. Несмотря ни на что.

Она поднялась на небольшой холм, огляделась. Морнфел, жалкий и серый, лежал внизу, прижавшись к гигантской чёрной ленте стены. Дымок из труб казался таким хрупким. Таким временным. За стеной, как всегда, клубилась мгла Проклятых Земель, но сейчас Лире показалось, что в этой мгле, прямо напротив того места, где она стояла, тьма чуть сгустилась. Образовала нечто вроде… сидящего и смотрящего силуэта.

— Продолжай гореть, маленькая искра, — шепнул ветер, или её воображение, или тот самый голос в глубине сознания. — Я наблюдаю.

Лира стиснула рукоять лопаты, как единственное оружие в мире, полном теней, и пошла дальше, в серое, безрадостное утро своего изгнания.

Глава 2: Шёпот костей на ветру

Три дня.

Три дня Лира брела на юг, вдоль бесконечной, угрюмой ленты стены. Три дня серого неба, пронизывающего ветра и всепроникающего холода, который теперь жил внутри неё, рядом с пустотой, оставшейся после её дара. Изгнание было не просто потерей дома; это была потеря точки опоры. Каждый шаг по каменистой, выжженной земле напоминал, что она — никто. Ничейная. Цель для всего, что скрывалось в этих пустошах.

Дорога, если её можно было так назвать, быстро растворилась в зарослях колючего репейника. Лира шла по наитию, держась на расстоянии от стены — достаточно близко, чтобы видеть её угрожающий силуэт, достаточно далеко, чтобы избежать мест, где тени сгущались особенно плотно. Она чувствовала их присутствие всегда — как холодное пятно на границе сознания, как давление на барабанные перепонки и над всем этим — ледяное, немигающее внимание Каина. Оно не ослабевало, а лишь меняло оттенки: от холодного любопытства до ожидани и разочарования в её медлительности. Она не знала. Она лишь знала, что он там. Всегда.

Её физическое состояние было ужасным. Боль от перегрузки даром смягчилась до постоянной, изнуряющей ломоты, но слабость не отступала. Каждый шаг давался с усилием. Пустота внутри, где раньше пульсировала её сила, зияла, как открытая рана и в эту рану вливался холод Проклятых Земель. Он был не таким концентрированным, как внимание Каина, но более всеобъемлющим. Он пропитывал воздух, землю, воду из редких ручьёв, которые она находила. Он заставлял её дрожать даже в безветрие. Он напоминал ей о цене, которую она заплатила за спасение Томми и о цене, которую ей, возможно, придётся платить всегда.

На четвёртый день пейзаж изменился. Каменистые предгорья сменились широкой, плоской равниной, усеянной странными, остроконечными холмами, но это были не холмы. По мере приближения Лира поняла: это были курганы. Огромные, древние, поросшие бурой, мёртвой травой и колючками. Десятки. Сотни. Они тянулись насколько хватало глаз, как волны застывшего моря смерти. Воздух здесь был тяжелее, тишина — глубже, пропитанная вековой скорбью. Это было кладбище не для одного города. Это было кладбище мира или того, что от него осталось.

Лира остановилась на краю этого поля мёртвых. Ветер, гулявший меж курганов, выл по-особенному — протяжно, жалобно, словно пересказывая бесконечные истории погребённых здесь жизней и страданий, но для Лиры это был не просто вой. Это был… шёпот. Тонкий, едва уловимый, сотканный из тысячи голосов, сливающихся в один протяжный стон. Он вибрировал в её костях, скрёбся по израненным нервам. Это не было прямым посланием, как голос Каина. Это был хаос. Океан боли, страха, отчаяния и непостижимой тоски, запертый под тонким слоем земли.

Её дар, казалось бы мёртвый, отозвался. Не силой, а болью. Острой, режущей. Как будто кто-то ткнул пальцем в незажившую рану. Лира вскрикнула, схватившись за виски. Шёпот усилился, превратившись в оглушительный рёв. Она увидела вспышки — не образы, а ощущения: ледяной ужас пронзающего удара, невыносимую боль разрывающейся плоти, смятение души, вырванной из тела и застрявшей в вечном холоде. Это был не просто остаточный отзвук — это была сама смерть, запечатлённая в костях, в земле, пропитанной кровью и страхом.

Она упала на колени, зажав уши, но это не помогало. Шёпот шёл изнутри из её собственной пустоты, резонирующей с кошмаром под землей

— Нет… замолчите… пожалуйста… — хрипела она, корчась от боли, но голоса мёртвых не умолкали. Они требовали быть услышанными. Они кричали о несправедливости, о боли, о невозможности покоя в земле, пропитанной проклятием.

Вдруг, сквозь этот хаос, пробилось нечто иное. Как чистая нота в какофонии. Не шёпот. Не стон, а след. Тончайшая нить чего-то древнего, могучего и совершенно чуждого как ужасу Проклятых Земель, так и самой Лире. Он не успокаивал и не пугал. Он просто был. Незыблемый как горная вершина посреди бушующего моря и он был связан с одним из курганов — не самым большим, но расположенным особняком, на краю поля.

Лира, превозмогая боль и желание бежать, поползла к нему. Шёпот костей вокруг был невыносим, но этот след манил. Он обещал ответ или хотя бы передышку от хаоса.

Она подползла к подножию кургана. Здесь шёпот был слабее, словно сам холм экранировал ужас вокруг. Лира, дрожа, положила ладонь на холодную, потрескавшуюся землю. Она не хотела активировать свой дар — страх перед болью и пустотой был слишком силён, но она не могла сопротивляться. Она сфокусировалась на том следе, на его чистой, холодной силе.

И отпустила.

Мир вокруг исчез. Курганы, небо, вой ветра — всё растворилось. Она стояла как будто парила в абсолютной, беззвёздной темноте, но это была не тьма Каина. Это была пустота. Вечность и в этой вечности сиял след. Он выглядел как сложная, бесконечно переплетающаяся паутина из света — холодного, серебристо-голубого, как лунный свет на льду. Он был невероятно древним. Он дышал могуществом, не агрессивным, а спокойным, как дыхание самой вселенной. Он не имел ничего общего с кровавой энергией нежити или вязкой, голодной тьмой теней. Это была магия порядка. Магия защиты. Магия созидания, но что-то было не так. Паутина была повреждена. В нескольких местах сияющие нити были разорваны, почернели, и через эти разрывы сочилась другая тьма. Знакомая. Липкая. Тьма проклятия, но в самой сердцевине паутины, где нити сходились в сложный, непостижимый узел, горела крошечная, но неукротимая искра чистого света. Она сопротивлялась тьме, удерживала поврежденную паутину от полного распада.

Лира коснулась мыслью одной из разорванных нитей и тут же её накрыло. Боль. Не физическая, а душевная. Вселенская скорбь. Чувство невероятной потери. Предательства. Падения с непостижимой высоты. Имя всплыло из самого следа, как эхо из бездны: Аэлион и связанное с ним другое имя, обжигающее ненавистью и отчаянием: Каин.

Затем — видение. Миг. Обрывок. Великолепный город из света и мрамора, парящий где-то между небом и землей. Башни, устремлённые к звездам. Музыка, наполняющая воздух и — фигура. Высокая, облачённая в сияющие доспехи, с лицом, излучающим мудрость и доброту. Регент. Хранитель. Аэлион и рядом с ним — другой. Почти такой же сияющий, но в его глазах — тень. Глубинная, неутолимая жажда чего-то большего. Каин. Братья, союзники и затем — вспышка алого света. Крик Аэлиона, полный не боли, а изумления и предательства. Падение. Не вниз, а во тьму, и ощущение, как серебристо-голубая паутина мира трещит и рвётся под напором хлынувшей из разлома черноты. Падение.

Лира вырвалась из видения, как тонущая на поверхность. Она отдёрнула руку от земли, словно обожжённая. Она тяжело дышала, сердце бешено колотилось. Перед глазами всё ещё стоял образ падения Аэлиона, смешанный с леденящим взглядом Каина. Падший Регент. Так его назвал след. Так его назвала сама память древней магии.

— Видишь? — хриплый голос раздался прямо над ней.

Лира вскрикнула, откатилась в сторону, судорожно хватаясь за рукоять лопаты. На вершине кургана, на фоне серого неба, стоял человек. Вернее, тень человека. Высокий, невероятно худой, почти скелетоподобный, закутанный в лохмотья когда-то тёмной мантии, заплатанной кусками кожи и мешковины. Лицо скрывал глубокий капюшон, но из тьмы под ним горели два крошечных, невероятно ярких уголька — глаза. Он не держал оружия. В его руке был посох из чёрного, отполированного временем дерева, увенчанный сплетёнными друг с другом птичьими костями, обвитыми сухими травами.

— Видишь распятие? — повторил он, его голос был похож на скрип несмазанных дверных петель, но в нём звучала странная сила.

— Кто… кто вы? — выдохнула Лира, не отпуская лопату.

Старик, как показались Лире, медленно спустился с кургана. Его движения были плавными, несмотря на худобу, словно он плыл по воздуху. Он остановился в паре шагов, его яркие глазки-угольки изучали её с ног до головы, задерживаясь на её руках, на её лице, будто читая что-то невидимое.

— Я — Эзра. Страж песни. Вернее, того, что от неё осталось. — Он кивнул на курган. — А это — Могила затмения. Последний оплот света Аэлиона в этом мире. Вернее, тень оплота. — Его голос звучал горько. — А ты… ты та, кто потревожил Спящего. Ты та, кто разорвала нить ткача. Ты — голос, который услышали кости. — Он произнёс это не как обвинение, а как констатацию факта. Устрашающего факта.

— Я ничего не хотела… Я просто защищала ребёнка… — пробормотала Лира.

— Хочешь или не хочешь — значения не имеет, — отрезал Эзра. Он мягко ткнул посохом в землю рядом со следом её руки. — Ты коснулась истока. Пусть и повреждённого. Твой дар… он резонирует. Он пробуждает то, что должно спать. Он притягивает взгляд того, кто слушает в тени. — Он имел в виду Каина. Лира почувствовала, как холодное внимание повелителя теней на мгновение сфокусировалось острее, будто в ответ на упоминание. — Он наблюдал за тобой здесь. С интересом. Большим, чем прежде.

Лира сглотнула комок страха.

— Вы… вы знаете о нём? О Каине? Он… падший регент, что это значит? Кто такой Аэлион?

Эзра замер. Его угольки-глаза сузились.

— Знания — тяжёлое бремя, девочка. Особенно сейчас. Особенно для тебя. Ты и так на волосок от пропасти. — Он взглянул на её руки, будто видел сквозь кожу повреждённую пустоту внутри. — Аэлион… был солнцем. Каин — его тенью. Регентами равновесия. Они хранили порядок вещей. Пока тень не возжелала стать светом. Пока не совершила предательство. Падение Аэлиона разорвало ткань мира. Открыло двери для того, что ждёт во тьме и Каин… Каин стал первым ключом. Тюремщиком у ворот, который сам стал частью тюрьмы падшим регентом, источником проклятия и его вечным пленником.

Лира почувствовала, как земля уходит из-под ног. История была невероятной. Библейской и ужасающе правдоподобной, учитывая то, что она чувствовала от следа и от самого Каина.

— Но… но при чём здесь я и мой дар?

— Твой дар… — Эзра протянул костлявую руку, не касаясь её, но словно ощупывая воздух вокруг неё. — Он не отсюда. Не от тьмы Каина. Он… из иного места из времени до падения или после. Он связан с самой жизнью и самой смертью. С их изначальной границей. Ты не просто успокаиваешь мёртвых, девочка. Ты видишь нити. Нити жизни, оборванной смерти и нити тени, что пытаются их опутать. Ты можешь… развязывать узлы. Как ты сделала у стены. — Он посмотрел на неё с внезапной остротой. — Это делает тень опасной для него и для всего, что он построил и очень… желанной.

«Желанной.» — Слово повисло в воздухе, холодное и многослойное. — «Желанной как инструмент, как угроза или как… что-то ещё?» — Лира вспомнила ледяной интерес Каина, его предложение научить. Её охватила дрожь.

— Что мне делать? — прошептала она, чувствуя себя потерянной, чем когда-либо.

— Беги, — резко сказал Эзра. Его взгляд метнулся к горизонту, к стене. — Или прячься, но прятаться от него почти невозможно. Особенно теперь, когда он знает твой… вкус. — Он произнёс последнее слово с отвращением. — Он придет или пошлёт своих глашатых. Они уже ищут тебя.

— Кто? — спросила Лира, но тут же услышала это сама.

Шёпот костей вокруг внезапно изменился. Хаос боли и страха сменился нарастающим, единым гулом. Гулом тревоги, предупреждения и страха перед чем-то новым, что приближалось, что-то, от чего даже мёртвые кости хотели кричать.

Эзра резко поднял голову. Его посох дрогнул в руке.

— Они. Голодные Тени. Его уши и глаза. Беги, девочка! Сейчас! На запад! К Руинам Тихой Гавани! Там… там может быть укрытие. Ищи круг из голубых камней!

— Но… вы? — растерянно спросила Лира.

— Я стерегу песнь, — ответил Эзра, поворачиваясь лицом к направлению угрозы. Его тощая фигура вдруг показалась невероятно прямой и несгибаемой. — И я знаю кое-какие… отвлекающие маневры. Беги и помни: не используй свой дар без крайней нужды! Он как маяк для них!

Лира не стала упрашивать. Первобытный страх, шедший от костей, был сильнее любых слов. Она схватила мешок и лопату и бросилась бежать на запад, огибая курганы, спотыкаясь о камни. За спиной она услышала нечеловеческий, ледяной вой — не ветра, а чего-то живого и бесконечно злого и ответный крик Эзры — не слова, а поток странных, резонирующих звуков, похожих на скрежет камня и звон разбитого стекла. Воздух сзади зарябил, наполнившись внезапной, неестественной мглой.

Лира бежала, не оглядываясь. Сердце колотилось, ноги подкашивались, но страх гнал её вперёд. Шёпот костей преследовал её, но теперь в нём был новый оттенок — предостережение о погоне. Она чувствовала их — голодные тени. Холодные, бесформенные сгустки тьмы, скользящие по земле быстрее ветра, жаждущие её силы, её тепла, её самой. Они были посланы Каином. Его первая прямая угроза. Не попытка поговорить, а охота.

Она бежала, и древние слова Эзры звенели у неё в голове:

«Падший регент. Источник проклятия и его вечный пленник. Твой дар опасен для него. Он придёт.»

Пустота внутри ныла, холод внимания Каина давил на затылок, а за спиной нарастал ледяной вой погони. Лира поняла, что изгнание из Морнфела было не началом её бед, а лишь прелюдией. Настоящая охота только началас и убежать от падшего регента было невозможно. Оставалось только бежать — к руинам тихой гавани, к призрачной надежде на укрытие и к новым вопросам, которые жгли сильнее усталости:

«Что связывает мой дар с Аэлионом и почему Каин, всемогущий повелитель теней, так опасался могильщицы из умирающего города?»

Лира бежала, как загнанный зверь. Ноги заплетались о камни и корни, грубые колючки репейника рвали плащ и кожу на руках. Воздух хрипел в горле, смешиваясь с привкусом крови и страха. За спиной, сквозь бешеный стук собственного сердца, она слышала леденящий душу вой — не ветра, а чего-то живого и невероятно злого. Голодные тени. Они не просто преследовали; они чувствовали её. Чувствовали её опустошённый дар, её страх, её саму — как тёплую, трепетную искру в ледяной пустоте Проклятых Земель.

— Запад! К Руинам Тихой Гавани! Ищи круг из голубых камней! — приказ Эзры звенел в её сознании, смешиваясь с предупреждающим гулом костей под землёй. Курганы остались позади, сменившись бесплодными холмами и высохшими руслами рек. Бежать становилось всё труднее. Пустота внутри ныла, высасывая силы. Каждый вдох обжигал лёгкие холодом, который был не только от воздуха, но и от неумолимого внимания Каина. Оно висело над ней тяжёлой пеленой, наблюдая за её отчаянной попыткой спастись. Она почти ощущала его холодную усмешку.

— Беги, маленькая искра… Беги… — шепнуло что-то на грани слуха и мысли или это был только ветер, Лира уже не понимала.

Она взобралась на гребень очередного холма и замерла. Внизу, в широкой долине, изрезанной трещинами, как морщинами на лице древнего великана, лежали руины. Это было не похоже на Морнфел. Морнфел был убог и жив, по-своему это было мертво. Величественно и окончательно мертво. Огромные, почерневшие от времени и чего-то ещё блоки камня, когда-то бывшие стенами и башнями, валялись в хаотичном беспорядке. Улицы были погребены под завалами и слоем пыли. Полуразрушенные арки зияли, как пустые глазницы. Воздух здесь был неподвижным и густым, пропитанным пылью веков и тишиной, которая была громче любого шума и посреди этого царства разрушения, на небольшом возвышении, стоял круг. Не из голубых камней, как представляла Лира, а из огромных, шершавых монолитов цвета грозовой тучи — тёмно-серых с прожилками почти чёрного, но когда редкий луч солнца пробивался сквозь свинцовые тучи и падал на них, камни на мгновение вспыхивали глубоким, морским синим светом изнутри, как тлеющие угли.

«Голубые камни.»

Они стояли нерушимо, как часовые, охраняя пустое пространство внутри круга. В центре круга росло чахлое, кривое деревце, больше похожее на гигантский сучок, и лежал огромный, расколотый пополам каменный блок, напоминающий алтарь или стол.

Лира спустилась в долину, озираясь. Шёпот здесь был иным. Не костей, а камней. Тонкий, едва уловимый гул, вибрирующий в земле, в воздухе, в её собственных зубах. Это был не хаос боли, как на поле курганов, а протяжная, бесконечно печальная песнь. Песнь о былой славе, о падении, о веках забвения. В этом гуле слышалось эхо шагов по мощёным улицам, звон кузнечных молотов, смех детей и всё это перекрывалось оглушительным грохотом разрушения, криками ужаса и леденящим воем ворвавшейся тьмы. Руины помнили всё.

Она подбежала к внешним камням круга. Холодное внимание Каина, неотступно следовавшее за ней, вдруг ослабло. Как будто наткнулось на невидимый барьер. Шёпот камней круга стал немного громче, образуя своего рода щит. Лира шагнула между двух монолитов внутрь круга. Воздух внутри показался чище, тише. Давление Каина почти исчезло, сменившись ощущением древней, усталой защиты. Она рухнула на колени у подножия расколотого алтаря, судорожно глотая воздух. Временная безопастность, хрупкая, но — передышка.

Передышка длилась недолго. Ледяной вой голодных теней приближался, нарастая, заполняя долину. Он резал слух, заставлял сжиматься внутренности. Лира вжалась в холодный камень алтаря, сжимая лопату так, что костяшки пальцев побелели. Она видела их — три сгустка движущейся тьмы, похожие на клубы чёрного дыма, но более плотные, более осознанные. Они скользили по руинам, обтекая завалы, не замедляясь. Их не интересовали древние камни. Их интересовала она.

Тени достигли внешней границы круга из голубых камней и остановились. Они заколебались на месте, как чёрные языки пламени, натыкаясь на невидимую преграду. Их вой сменился на шипение, полное ярости и разочарования. Они метались вдоль незримой стены, пытаясь найти слабое место, брызгая сгустками липкой, холодной тьмы, которая тут же испарялась, шипя, при контакте с воздухом внутри круга.

— Отдайся… — прошипел один голос, звучавший как скрежет льда по стеклу.

— Он хочет тебя… — добавил другой, похожий на шелест высохших листьев по мрамору.

— Откройся… станет легче… холодно ведь? Так холодно… — заворковал третий, голосом, напоминавшим ядовито-сладкий шёпот.

Лира зажмурилась, стараясь не слышать. Их слова проникали сквозь барьер камней, впиваясь в сознание, как ледяные иглы. Они играли на её усталости, на пустоте внутри, на страхе. Искушение сдаться, прекратить борьбу, отдаться этому ледяному покою, который они сулили, было почти непреодолимым.

— Закрой уши и сердце, девочка! Не слушай лжецов!

Лира вздрогнула и открыла глаза. Эзра стоял у входа в круг, опираясь на свой костяной посох. Он выглядел измождённым, его лохмотья были порваны в нескольких местах, а яркие угольки глаз горели чуть тусклее, но он был жив. За его спиной, в руинах, Лира мельком увидела несколько странных, застывших фигур из теней и камня — словно статуи, внезапно остановившиеся в движении. Его отвлекающие маневры.

— Вы… вы живы! — выдохнула Лира.

— Ненадолго, если эти твари найдут лазейку, — отозвался Эзра, шагнув внутрь круга. Он взглянул на шипящие снаружи тени с глубоким отвращением. — Старая защита ещё держится, но она слаба как и я. — Он тяжело опустился на камень рядом с Лирой, его дыхание было хриплым. — Они упорны. Каин очень… заинтересован.

— Что они такое? — спросила Лира, не отрывая взгляда от мечущихся за барьером сгустков тьмы. Их шипение и шёпот сливались в жуткую симфонию.

— Осколки, — ответил Эзра, вытирая пот со лба под капюшоном. — Осколки его воли, облачённые в тень и голод. Его слуги. Его чувства, протянутые во внешний мир. Они не живые, но и не мёртвые. Они — инструменты. — Он ткнул посохом в их направлении. — Они хотят твою силу, девочка или твоё уничтожение. Для Каина это почти одно и то же, либо ты станешь частью целого… либо перестанешь быть угрозой.

— Угрозой? — Лира горько усмехнулась. — Я едва стою на ногах как я могу быть угрозой для… для этого? — Она махнула рукой в сторону стены, невидимой отсюда, но ощутимой в каждом камне, в каждом дуновении ветра.

— Твой дар, Лира, — Эзра повернулся к ней, его угольки-глаза горели с новой интенсивностью. — Он не просто успокаивает или рвёт нити. Он… напоминает. Напоминает миру о том, что было «до». О чистой грани, о свете Аэлиона. Он — как капля чистой воды в болоте проклятия и Каин ненавидит напоминания. Они жгут его как солнце жгло бы вампира. — Он наклонился ближе, понизив голос, хотя шипение теней заглушало бы любой звук. — Он падший, девочка. Он предал самое светлое, что было и теперь любое эхо того света, любая искорка порядка и истинного покоя — как нож в его вечную тьму. Твой дар — такой нож. Маленький, но острый и он боится, что ты научишься им владеть, что ты найдёшь способ… восстановить хоть малую часть распятия.

Лира смотрела на него, не понимая.

— Восстановить? Я? Я всего лишь могильщица! Я не могу… Я не знаю как!

— Знание приходит, — загадочно ответил Эзра. — Иногда с болью, иногда с потерей, а иногда… — Он вдруг замолк, его голова резко повернулась к восточному краю круга. Одна из теней, самая большая и беспокойная, нашла слабое место. Она сфокусировалась на участке между двумя слегка наклонёнными монолитами. Липкая тьма брызгала на невидимый барьер, и он начал мерцать, как слабая лампочка. Воздух затрещал от напряжения.

— Нет… — прошептал Эзра, вскакивая. — Они нашли трещину. Старая рана от прошлого нашествия… — Он схватил посох, начиная бормотать под нос странные слова. Костяное нашествие засветилось тусклым жёлтым светом, но свет был неровным, слабым. Старик выдохся после первой схватки.

Барьер затрещал громче. Тень сжалась, превратившись в острый клин, и ударила в мерцающую точку. Раздался звук, похожий на лопнувшее стекло. Невидимая стена дрогнула и лопнула на участке шириной в пару футов. Клиновидная тень проскользнула внутрь круга.

Холод ударил по Лире, как физическая волна. Воздух внутри круга, до этого спокойный, завихрился. Шёпот камней стал громче, тревожнее. Тень не ринулась сразу. Она развернулась, приняв более расплывчатую форму, и поплыла к ним, источая леденящий ужас.

— Маленькая могильщица… Отдай то, что не твое… — зашипела она, голосом, в котором смешались все три предыдущих. — Отдай свет… Отдай боль… Отдайся…

Эзра шагнул вперёд, подняв посох.

— Назад, Порождение падения! Ты не властно здесь! — его голос дрожал, но звучал властно. Жёлтый свет от посоха ударил в тень. Она отпрянула, зашипела, но не рассеялась. Казалось, свет только разозлил её.

— Старый страж… Ты выдохся… Твоя песнь кончена… — Тень сгустилась и ринулась на Эзру. Старик успел отбиться посохом, но теневая масса обвилась вокруг древка, потянув к себе. Эзра вскрикнул от боли и усилия. Он не продержится долго.

Лира застыла, парализованная страхом. Пустота внутри кричала. Она чувствовала холод тени, её бесконечный голод. Она видела, как Эзра слабеет и снова — как тогда у телеги — в ней закипела ярость. Ярость против несправедливости, против Каина, пославшего эту мерзость, против всей этой бесконечной тьмы.

— Нет! — крикнула она, вскакивая. Не думая, повинуясь инстинкту, она шагнула вперёд, заслоняя собой старика. Она не знала, как использовать свой дар в нападении. Он был повреждён, опустошён, но она знала чувство отказа. Отказа от тени, от голода, от самой сути этого чудовища.

Она вцепилась в остатки своей силы, в свою ярость, в отчаянное желание защитить и выпустила импульс — не такой мощный, как тогда, у стены, но сконцентрированный, как удар копья. Импульс чистого, яростного неприятия существа, нарушившего границу круга.

— Замолчи!

Её крик слился с импульсом. Он ударил в плывущую тень и ничего не произошло. По крайней мере, с тенью. Она лишь замедлилась на мгновение, почерневшие глаза в её клубящейся массе обратились на Лиру с новым интересом.

— Аааах… Боль… Сила… Откройся… — заворковала тень, меняя направление на Лиру, но произошло нечто иное.

Голубые камни круга отозвались. Их глухой, печальный гул внезапно усилился, превратившись в мощное, резонирующее гудение. Камни вспыхнули изнутри тем самым морским синим светом, но теперь ярко, как сигнальные огни. Свет бил не наружу, а внутрь круга, фокусируясь на точке, где стояла Лира, на точке, куда она выпустила свой импульс.

Тень, плывущая к Лире, вдруг дернулась. Не от её импульса, а от синего света камней. Она завизжала — пронзительно, нечеловечески — и начала корчиться, как на раскалённой сковороде. Её форма потеряла чёткость, стала рваться на клочья.

— Камни! — закричал Эзра, с трудом удерживая посох. — Они реагируют на тебя, девочка! На твой дар! Он… он резонирует с их древней силой! С силой Аэлиона!

Лира стояла, ошеломлённая. Она чувствовала, что синий свет камней не грел её. Он протекал через неё. Через ту самую пустоту внутри. Он не заполнял её, но как будто очищал края раны, временно оттесняя леденящий холод проклятия. Он давал ей крошечный прилив сил, ясности и он был направлен против тени.

Инстинктивно, подпитываемая этим неожиданным союзом с камнями, Лира снова сфокусировалась. На этот раз не на ярости, а на свете. На синем сиянии камней, проходящем через неё. На ощущении древнего порядка, защиты. Она протянула руки к корчащейся тени и вытолкнула этот свет, это чувство грани, порядка, истинного покоя.

— Тебе нет здесь места! — её голос звучал громко и странно эхом, усиленный гудением камней.

Синий свет, усиленный и сфокусированный её волей, ударил в тень, как луч прожектора. Раздался звук, похожий на лопнувший пузырь. Тень не просто рассеялась. Она лопнула, разорвалась на тысячу клочьев чёрного пара, которые тут же растворились в воздухе, шипя. От неё не осталось ничего. Только лёгкий запах озона и горелой пыли.

Шипение и вой двух других теней за барьером стихли. Они отпрянули от круга, колеблясь, будто в замешательстве или страхе. Синий свет камней медленно угасал, гул стихал, возвращаясь к своему обычному печальному шёпоту.

В круге воцарилась тишина. Лира опустила руки, дрожа всем телом. Не от истощения, хотя оно никуда не делось, а от потрясения. Она посмотрела на Эзру. Старик смотрел на неё с немым изумлением. В его угольках-глазах горело что-то новое — не просто интерес, а почти… надежда.

— Ты… ты заставила камни петь, — прошептал он, его голос дрожал. — Ты пробудила эхо защиты Аэлиона через себя. — Он подошёл ближе, его костлявая рука осторожно коснулась ближайшего монолита, всё ещё тёплого и чуть вибрирующего. — Это… этого не было веками со времён падения.

— Я… я не знала, что делаю, — призналась Лира, чувствуя, как странная энергия покидает её, возвращая знакомую пустоту и холод, но теперь в пустоте остался слабый, тёплый отголосок как память о синем свете. — Я просто… не хотела, чтобы она тебя тронула.

Эзра усмехнулся, коротко и горько.

— Благородно и глупо, но сегодня это сработало. — Он посмотрел на две оставшиеся тени, которые всё ещё метались за барьером, но уже без прежней ярости, скорее наблюдая. — Они не уйдут. Они будут ждать или позовут что-то посильнее. Каин теперь точно захочет тебя заполучить. Ты не просто разорвала его нить. Ты заставила петь камни, помнящие свет. — Он вздохнул, обреченно. — Нам нужно идти глубже в самое сердце гавани. Там есть место… более защищённое и там, возможно, мы найдём ответы или смерть. Часто это одно и то же.

Он повернулся и пошёл к центру круга, к расколотому алтарю. Лира последовала за ним, оглядываясь на зловещие тени, замершие как стражники у границы. Шёпот камней снова был печальным, но теперь в нём Лира уловила новый, едва уловимый оттенок ожидания и холодное внимание Каина, оттеснённое на время, теперь возвращалось, тяжёлое, как свинец, и пронизанное новым, жгучим любопытством. Охота не закончилась. Она только перешла на новый, более опасный уровень и ответы, которые ждали её в сердце руин, могли стоить дороже, чем она могла представить.

Глава 3. Прикосновение вечной ночи

Сердце тихой гавани оказалось не дворцом и не храмом, а огромным, полуразрушенным куполом, опирающимся на циклопические колонны. Когда-то здесь, вероятно, собирались горожане или правители, теперь это был склеп теней и эха. Сводчатый потолок был проломлен в нескольких местах, открывая клочки свинцового неба, а пол устилал толстый слой пыли веков, перемешанной с обломками и костями — не разложившимися, а странно хрупкими, словно выбеленными не временем, а чем-то иным. Воздух был тяжёлым, мёртвым, и тишина здесь была не успокаивающей, а гнетущей, как предчувствие.

Эзра вёл Лиру через лабиринт обвалившихся перекрытий и завалов, его костяной посох тихо постукивал по камню, отмеряя шаги в гробовой тишине. Он казался ещё более хрупким после схватки с тенью, но его угольки-глаза горели с новой, лихорадочной интенсивностью.

— Они ждут у круга, — пробормотал он, словно читая её мысли о голодных тенях. — Но недолго. Каин не терпит неудач. Он пошлёт других. Сильнее или придёт сам. — Он остановился перед массивной, треснувшей каменной плитой, вмурованной в стену. На ней были высечены сложные узоры, стёршиеся почти до неразличимости, и странные символы, которые Лира не могла прочесть. — Здесь. Сердце Сердца. Скрипторий регентов.

— Регентов? Аэлиона и… Каина? — спросила Лира, с трудом выговаривая имя падшего.

Эзра кивнул, проводя костлявой рукой по холодному камню.

— Да. Здесь они советовались. Здесь хранились знания о ткани мира. Здесь… было задумано предательство. — Он надавил на несколько едва заметных углублений в узоре. Раздался глухой скрежет, и часть плиты бесшумно отъехала в сторону, открывая тёмный проход, откуда пахнуло запахом старого пергамента, пыли и озоном, как после грозы. — Входи. Быстро.

Внутри оказалось небольшое круглое помещение. Стены были уставлены пустыми каменными полками, а в центре стоял массивный стол, тоже каменный, покрытый глубокими царапинами и тёмными пятнами, похожими на въевшуюся ржавчину или кровь. На столе лежало несколько рассыпающихся свитков и один предмет, привлекший внимание Лиры — кристалл, размером с кулак, мутно-серый и потрескавшийся, но в его глубине слабо пульсировал тусклый, золотистый свет, как угасающий уголёк.

— Сердце скриптория, — указал Эзра на кристалл. — Оно помнит, но свет Аэлиона в нём почти угас. — Он подошёл к столу, его рука дрожала, когда он протянул её к кристаллу, но не коснулся. — Попробуй… прикоснуться своим даром, не силой. Просто… слухом.

Лира с недоверием посмотрела на кристалл, потом на Эзру.

— Что произойдёт?

— Не знаю, — честно ответил старик. — Но твой дар резонирует с эхом света. Возможно… возможно, он разбудит память кристалла. Расскажет нам что-то о твоей связи, о том, как противостоять Каину. –В его голосе звучала мольба, смешанная с отчаянием.

Лира подошла к столу. Пустота внутри ныла, но слабый, тёплый отголосок синего света камней круга ещё вибрировал где-то на периферии ощущений. Она медленно сняла перчатку, обнажив бледную, тонкую руку с синеватыми прожилками у запястья. Каждый раз прикосновение к чужой смерти или памяти чего-то древнего было авантюрой. Цена могла быть высокой, но выбора не было.

Она осторожно положила кончики пальцев на холодную, шершавую поверхность кристалла и мгновенно провалилась.

Не в видение. Не в боль. В звук. Гул. Низкий, мощный, всепроникающий, как биение сердца самой планеты. Он вибрировал в её костях, наполнял череп. Это был гул порядка, гул ткани мира, целой и невредимой. В нём слышались переливы серебристых колокольчиков — смех, музыка, речь на забытом языке, полная гармонии и над всем этим — два мощных, переплетённых резонанса. Один — тёплый, золотой, как солнце на рассвете, излучающий безопасность и мудрость Аэлиона. Другой — холодный, серебристый, как лунный свет на льду, острый, точный, исполненный невероятной, сфокусированной силы и скрытой, едва уловимой жажды Каина. Они дополняли друг друга, создавая совершенный баланс.

Затем — искажение. Резкий, визгливый диссонанс в серебристом резонансе. Жажда превратилась в ненасытность. В гул порядка ворвался скрежет — звук рвущейся ткани, ломающихся костей вселенной. Золотой резонанс взорвался волной невыносимой боли и изумления. Падение. Серебристый резонанс исказился до неузнаваемости — став чёрным, вязким, как дёготь, гулом голода и тьмы. Гул порядка сменился какофонией распада и сквозь этот адский шум пробивался слабый, надтреснутый пульс — золотой уголёк в кристалле. Память о свете. Обещание… нет, тоска по порядку.

Лира резка отдёрнула руку с кристалла, как от удара током. Она тяжело дышала, по лицу струился холодный пот.

— Я… я слышала… их. Аэлиона и… его. До… и после.

Эзра схватил её за плечо.

— Что после, что ты почувствовала в нём? В Каине?

— Голод, — выдохнула Лира. — Бесконечный холод и… пустоту. Как будто падение не дало ему того, чего он хотел. Как будто оно создало еще большую… дыру. — Она коснулась своей груди, где зияла её собственная пустота. Было жуткое сходство, но её пустота была ранена, а его… казалась изначальной, вечной.

Старик замер, его глаза-угольки расширились.

— Пустота… Да, Вечная ночь. Он впустил её в себя, думая обрести могущество, но она не насыщает. Она только требует больше. Всё больше. Он не повелитель теней, девочка. Он — раб. Самый первый и самый могущественный раб вечной ночи.

Прежде чем Лира успела осмыслить эти слова, её пронзил ледяной кинжал страха. Не её собственный. Внешний. Он пришёл не через кристалл, а извне, сквозь толщу камня скриптория. Чужеродный. Нечеловеческий. Множественный.

— Они здесь, — прошептала она, отступая от стола. — Не те… другие. Хуже.

Эзра резко повернулся к запечатанному входу.

— Он не стал ждать. Он послал глашатых полутьмы. — Его голос впервые звучал испуганно.

Холод нарастал. Не просто падение температуры. Это было ощущение жизни, высасываемой из воздуха, из камня, из самых костей. Тени за кругом были голодными псами. То, что приближалось сейчас, было охотниками, хищниками с разумом, пусть и извращённым.

Скрип каменной плиты, закрывавшей вход, заставил Лиру вздрогнуть. Плита не двигалась, но по её краям заструились тени. Не клубы дыма, а нечто более плотное, текучее, как чёрная ртуть. Они просачивались сквозь микроскопические щели, собираясь внутри скриптория, на полу, формируя силуэты, их было трое.

Они не были похожи на предыдущих. Они сохраняли подобие человеческого облика, но искажённое, растянутое. Длинные, тонкие конечности, неестественно вытянутые шеи, лица — гладкие овалы без глаз, ртов, носов, лишь впадины, откуда струился холодный, синеватый туман. Они не шипели. Они молчали и в этой тишине был леденящий душу ужас. Это были глашатаи, посланники Каина. Его воля, облечённая в полуматериальную тень.

Один из них сделал шаг вперёд. Его лицо повернулось к Лире. Она почувствовала, как его внимание скользит по ней, как ледяные щупальца, исследуя её дар, её пустоту, её страх. Это было не любопытство. Это была оценка хищника перед атакой.

— Лиирааа Грейййзвиииллерр… — имя прозвучало не звуком, а вибрацией в самом воздухе, в её костях. Голос был множественным, как шёпот сотни слившихся теней, но с ледяной, нечеловеческой четкостью. — Прииишелл призыыыв…

Эзра вскинул посох, бормоча заклинание. Жёлтый свет вспыхнул ярко, ударив в ближайшего глашатая, тот лишь слегка отшатнулся, его кожа из тени заволновалась, как вода от брошенного камня, но не разорвалась. Он медленно повернул голову к старику.

— Стааарыйй стражжж… твооояя пеееснь… тиииххаа… — другой глашатай сделал едва уловимый жест тонкой, как прут, рукой. Эзра вдруг схватился за горло, его глаза выкатились от ужаса и невозможности вдохнуть. Он рухнул на колени, посох выпал из его руки с глухим стуком.

— Нет! — закричала Лира. Страх за старика, ярость против этих существ, против Каина, который послал их, смешались в единый, белый от ужаса гнев. Её дар, несмотря на пустоту, на боль, отозвался на этот всплеск эмоций. Она не думала о контроле, о последствиях. Она просто выпустила его. Всю свою ярость, всё своё непринятие этой тьмы, всех глашатаев сразу.

Импульс был слабым, рассеянным. Он не был сфокусированным ударом, как в круге. Это был крик души, воплощённый в силе, разрывающей связь между жизнью и смертью, между порядком и хаосом. Он ударил по трем фигурам.

Эффект был мгновенным и шокирующим.

Глашатаи не рассыпались. Они застыли, затем их вытянутые тела начало корёжить в немых судорогах. Они изогнулись неестественным образом, их головы запрокинулись назад из безликих впадин вместо тумана хлынули сгустки чистой, леденящей тьмы, как чёрная кровь. Они не кричали. Они вибрировали от беззвучной агонии. Воздух вокруг них звенел от высокочастотного напряжения, леденя кожу Лиры. Они испытывали невыносимую боль. Не физическую. Экзистенциальную. Боль разрываемой сущности.

Лира сама чуть не рухнула от истощения. Использование дара, даже такого слабого, выжгло последние крохи сил. Она смотрела на корчащиеся фигуры с отвращением и странным удовлетворением. Она причинила им боль. Они страдали, но в этот самый момент, когда агония глашатаев достигла пика, оно случилось.

Далеко-далеко, за бесконечными милями Проклятых Земель, в самом сердце Вечной ночи, на троне из чёрного базальта и замерзших слез…

Каин ощутил.

Не боль своих посланников, а прилив. Мощный, оглушительный, почти опьяняющий прилив силы. Чистой, холодной, невероятно концентрированной энергии. Она хлынула в него через разорванную связь с глашатаями, как ледяная река. Это было не похоже на поглощение жизни или душ. Это была сама сущность их страдания, их разрушения, трансформированная даром Лиры в первозданную энергию распада и отрицания, которую он мог поглотить и использовать.

Он вздрогнул. Небольшое, едва заметное движение его вечно неподвижной фигуры. Его глаза — бездонные колодцы тьмы — на миг сузились от чистейшего изумления. Затем — от жадности. Неутолимой, всепоглощающей.

Он чувствовал каждую долю этой силы. Чувствовал её источник — ту самую маленькую, яростную искру, Лиру Грейвзвиллер. Чувствовал, как её дар, разрывая его слуг, насыщал его. Впервые за бесчисленные века Вечная ночь внутри него отступила. На мгновение. На крошечное, бесконечно ценное мгновение, он почувствовал не голод, а насыщение. Силу без боли. Контроль без пустоты.

Его интерес, холодный и расчетливый, вспыхнул ослепительным, ледяным пламенем одержимости.

— Маленькая могильщица… — мысль пронеслась в его сознании, уже не просто с любопытством, а с жаждой. — Ты не просто ключ… ты источник. Непредвиденный. Совершенный.

Он ощутил её истощение через остаточную связь с корчащимися глашатаями. Её слабость. Её уязвимость.

— Принесите её мне, — его воля, холодная и непререкаемая, пронеслась сквозь пространство, достигая трёх агонизирующих фигур в Скриптории. — Живой, но… сломленной.

В скриптории корчи глашатаев внезапно прекратились. Они замерли, их изуродованные тенеподобные формы всё ещё источали холодную боль, но в их безликих впадинах вспыхнули две точки — не огоньки, как у нежити, а крошечные, холодные звезды абсолютной тьмы. Воля хозяина заставила их игнорировать собственную муку. Они синхронно повернули свои лица к Лире и шагнули вперёд.

Лира отпрянула, натыкаясь на каменный стол. Она чувствовала. Чувствовала этот жгучий, ледяной взгляд Каина, теперь пронизанный не просто интересом, а ненасытной потребностью. Она почувствовала, как через страдание глашатаев в него хлынула сила. Её силой. Её действием. Она не ослабила его. Она усилила.

Ужас и осознание чудовищной ошибки парализовали её. Она невольно помогла ему. Стала его батарейкой. Его питанием.

— Нет… — прошептала она, глядя на приближающихся теневых монстров. — Это… этого не может быть…

Эзра, всё ещё давясь, поднял голову. Его взгляд упал на кристалл, на столе, который теперь слабо, но отчётливо пульсировал золотистым светом — как будто отозвался на агонию глашатаев и прилив силы Каина. В глазах старика мелькнуло понимание и ужас.

— Связь… — хрипло выдохнул он. — Обратная связь… Боль… Сила… — Он закашлялся, вытирая кровь с губ. — Не… не используй дар против них! Не давай ему больше!

Но было поздно. Глашатаи были уже в шаге от неё. Их тонкие, холодные, как смерть, пальцы протянулись, чтобы схватить. Лира вжалась в стол, чувствуя леденящее прикосновение вечной ночи, воплощенной в этих посланниках падшего регента. Его одержимость висела в воздухе тяжёлым, сладковато-гнилостным запахом. Охота вступила в решающую фазу и цена поражения была теперь ясна — стать вечной батарейкой для вечной ночи.

Ледяные пальцы Глашатаев, неосязаемые, как морозный ветер, но несущие оцепенение самой души, уже касались рукавов Лиры. Запах озона и горелой пыли сменился сладковато-гнилостным холодом, исходящим от них — запахом самой вечной ночи. В её сознании, поверх собственного ужаса, давила чудовищная тяжесть внимания Каина — уже не просто интерес, а всепоглощающая, ненасытная жажда. Он чувствовал её через них. Чувствовал её истощение, её страх, её пульсирующую пустоту, которая теперь казалась не раной, а зияющими воротами для его воли.

— Нет! — не крик, а хриплый выдох отчаяния вырвался у Лиры. Она инстинктивно рванулась назад, ударившись спиной о каменный стол. Рука соскользнула с холодной поверхности кристалла, который вдруг вспыхнул.

Не тусклым золотистым угольком, а ослепительной, бело-золотой вспышкой, как крошечное солнце, вспыхнувшее в могиле. Свет ударил в ближайшего глашатая, ослепительно яркий в тесном пространстве скриптория.

— Аааааргхх! — впервые раздался звук. Не вибрация воздуха, а настоящий, леденящий душу вопль нечеловеческой агонии. Глашатай, которого задел свет, отпрянул, его тенеподобная форма заколебалась, как пламя на ветру. Там, где свет коснулся, появилась дыра, из которой сочился не чёрный туман, а искры золотистого пламени, пожирающего саму тьму. Он не просто корчился от боли, как раньше; он горел изнутри чистым светом Аэлиона, пробужденным в кристалле прикосновением Лиры и аурой её дара.

— Кристалл! Лира, кристалл! — закричал Эзра, с трудом поднимаясь на ноги. Он увидел шанс. Его рука, окровавленная, протянулась не к посоху, а к расколотому алтарю, к тёмным пятнам, похожим на ржавчину. — Его кровь! Здесь пролилась его кровь! Используй свет! Используй память!

Лира, ослеплённая вспышкой, действовала инстинктивно. Она не думала о даре, о цене, о том, что может снова накормить Каина. Она видела врага, корчащегося в священном для него огне, видела шанс. Она схватила раскаленный кристалл обеими руками.

Боль. Невероятная, обжигающая боль пронзила ладони, взвилась по рукам, ударила в мозг. Кристалл был не просто горячим; он впивался в её плоть и дух, как тысячи раскаленных игл, выжигая остатки её собственной силы, но одновременно вливая в неё яростный, очищающий гнев древнего света. Это была боль не разрушения, а очищения. Цена контакта с чистой, нефильтрованной силой Аэлиона.

Лира закричала, но в этом крике был не только страх. Была ярость. Ярость против тьмы, против Каина, против этих посланников, против всей несправедливости её пути. Она направила эту ярость, эту обжигающую боль, через кристалл — не на глашатая, а в пол.

В точку, куда указал Эзра. В тёмное пятно на камне. В память о пролитой крови Аэлиона.

— Аэлион! Восстань! — её голос, усиленный силой кристалла и отчаянием, прогремел не звуком, а световой волной, вырвавшейся из кристалла и ударившей в пятно.

Камень алтаря взорвался светом.

Не вспышкой, а извержением. Столп ослепительного бело-золотого пламени, пронизанного серебристыми нитями древних символов, вырвался из алтаря, устремившись к своду скриптория. Он не горел, а пел. Мощный, чистый аккорд, от которого задрожали стены, зазвенели пустые каменные полки. Это был крик света. Крик памяти. Крик мести за предательство.

Глашатаи взвыли. Все трое. Их формы начало рвать на части. Не от боли, как раньше, а от самого присутствия этого света. Они не просто горели; они испарялись, как чернильное пятно под паяльной лампой. Их холодные звезды-глаза погасли, захлебнувшись сиянием. Они метались, пытаясь укрыться, но свет был везде, он пронизывал самую их суть, разрывая связь с тенью, которая их породила.

— Нееееет! — рёв не глашатаев, а Каина прокатился по пространству. Не через глашатаев. Напрямую, через саму ткань мира. Это был рёв чистой, бешеной ярости и… страха. Страха перед этим светом. Перед этим именем. Перед памятью. Его ледяное внимание, давившее на Лиру, вдруг превратилось в ослепляющий шквал ненависти. Она почувствовала, как его воля, как огромный кулак, сжимает пространство вокруг скриптория, пытаясь раздавить источник света. Раздавить её.

Камень вокруг трещал. С потолка посыпалась пыль и мелкие осколки. Кристалл в руках Лиры пылал, выжигая её изнутри, но световой столб из алтаря начал мерцать, сопротивляясь сокрушающему давлению извне. Лира чувствовала, как её собственная жизнь, её душа, вытягиваются через кристалл, подпитывая угасающий свет. Она была проводником, живым жертвенным каналом между древней силой и яростью падшего регента.

— Лира! Отпусти! Ты сгоришь! — закричал Эзра, пытаясь подползти к ней, но волна силы от столба света отбросила его к стене.

Она не могла отпустить. Кристалл приклеился к её обожжённым ладоням. Она чувствовала, как свет Аэлиона борется с тьмой Каина, а она — лишь хрупкий мостик между ними и в этой борьбе она видела лицо не Аэлиона, а Каина. Не силуэт, а отчётливое, леденящее изображение, проявившееся в её сознании, как проекция его ярости. Высокие скулы, острый подбородок, губы, тонкие и бледные, как лезвие ножа и глаза… Бездонные колодцы тьмы, но теперь в них бушевали настоящие эмоции — ярость, ненависть, страх и всё та же, неутолимая, безумная жажда. Жажда её силы, её страдания, её самой. Он видел её не через посредников, а напрямую и этот взгляд был страшнее всего.

— Ты… моя! — мысль ударила, как молот, едва не вышибив сознание. Кристалл в её руках треснул с оглушительным звоном.

Столб света из алтаря погас, как перерезанная нить. Давление Каина исчезло так же внезапно, как и появилось, оставив после себя гулкую, оглушенную тишину и запах озона, горелой плоти и… расплавленного камня. Алтарь был расколот ещё сильнее, а на месте тёмного пятна зияла глубокая, оплавленная по краям воронка. Глашатаев не было. От них остались лишь три чёрных, дымящихся пятна на полу, быстро остывающих и исчезающих.

Лира рухнула на колени. Кристалл, теперь потухший и покрытый паутиной трещин, выпал из её онемевших, обугленных рук. Боль была невыносимой. Пустота внутри расширилась, став бездонной пропастью, выжженной светом Аэлиона и яростью Каина. Она чувствовала себя вывернутой наизнанку, опустошенной до последней капли и сквозь туман боли и истощения всё ещё горели в её памяти глаза Каина. Его последнее слово:

— Моя!

Эзра подполз к ней. Его лицо под капюшоном было пепельно-серым, изо рта сочилась кровь. Он посмотрел на её руки, на треснувший кристалл, на оплавленный алтарь. В его глазах не было радости от победы, а был ужас и понимание.

— Он… видел тебя, — прошептал он. — Напрямую. Без завес. Ты… ты коснулась его и он коснулся тебя. — Он осторожно коснулся края её обожжённой ладони. Лира вздрогнула от боли. — Свет… он сжег его слуг. Он ранил его гордость, но… но он почувствовал тебя, Лира. По-настоящему. Твою силу. Твою… сущность и теперь… — Эзра сглотнул комок крови. — …теперь он не остановится. Никогда. Он пойдет за тобой сам, если понадобится. Ты не просто интерес. Ты — навязчивая идея. Жизненная необходимость. Ты можешь дать ему то, чего он лишён веками… чувство насыщения. Силу без вечной ночи внутри.

Лира смотрела на свои обугленные ладони. Боль была адской, но слова Эзры жгли сильнее. Она стала не просто целью. Она стала наркотиком для древнего зла. Каждая её схватка, каждая вспышка её дара, особенно против его слуг, могла питать его. Усиливать его. Делать его ещё более опасным и при этом… он хотел её. Живой. Чтобы бесконечно выжимать из нее эту силу.

— Что… что мне делать? — её голос был едва слышным шёпотом пепла.

— Бежать, — немедленно ответил Эзра, с трудом поднимаясь. Он поднял свой посох, который чудесным образом уцелел. — Глубже. Туда, где даже его воля спотыкается. Туда, где спит то, что старше Падения. — Он посмотрел на оплавленную воронку в алтаре. — Он нанёс ответный удар. Сюда. Скоро придут другие. Сильнее или… он найдёт способ протянуть руку сюда сам. — Старик вздрогнул. — Мы идём в Нижние Склепы к истоку тихой гавани к месту, где ткань мира… тоньше. Где можно спрятаться или… найти ответ. — В его голосе не было уверенности. Была лишь крайняя необходимость.

Он протянул Лире необожженную руку, помогая подняться. Каждое движение отзывалось новой волной боли в её руках и глухой пустотой внутри. Она пошатнулась, опираясь на него. За спиной, сквозь запечатанный вход, послышался далекий, но неумолимо приближающийся гул. Не вой теней. Не шипение глашатаев. Это был звук, похожий на скрежет огромных каменных плит, движимых нечеловеческой силой. Каин не стал ждать новых посланников. Он начал ломать преграды. Физически.

— Идем! — Эзра потянул её к дальней стене скриптория, где среди каменных полок едва заметной была ещё одна трещина, прикрытая обломком. Он нажал на скрытый механизм. Камень бесшумно отъехал, открывая чёрный, уходящий вниз провал, откуда пахнуло сыростью, плесенью и чем-то древним, океанским или бездонным.

Лира бросила последний взгляд на скрипторий — на оплавленный алтарь, на треснувший кристалл, на дымящиеся пятна на полу. На место, где она навсегда приковала к себе внимание не просто древнего зла, а одержимого монстра, увидевшего в ней источник жизни. Его ледяное присутствие уже висело в воздухе тяжелее, плотнее. Он приближался.

Она шагнула в черноту провала, за Эзрой. Камень захлопнулся за ними, отрезая свет и грохот разрушения, но не мог отрезать чувство, что где-то там, в глубине Проклятых Земель, на троне из тьмы, Каин улыбнулся. Холодной, безгубой улыбкой хищника, наконец учуявшего верный след своей самой желанной добычи. Охота только начиналась, и призом была не просто её жизнь, а её сама суть. Её боль. Её дар. Её душа.

Глава 4. Плен под звёздами пепла

Нижние склепы Тихой Гавани были не просто подземельем. Это был лабиринт забвения, высеченный в скальном основании задолго до того, как над ним поднялись башни. Сырость сочилась по стенам, покрытым толстым слоем сизой плесени, а воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гниющих водорослей и чего-то древнего, океанского, словно пещера уходила под самое дно давно исчезнувшего моря. Эзра вёл их уверенно, его костяной посох светился тусклым жёлтым светом, отбрасывая прыгающие тени на стены, испещрённые странными, нечеловеческими барельефами — спиралями, щупальцами, фигурами, застывшими в немом ужасе.

Лира едва передвигала ноги. Боль в обожжённых ладонях пульсировала в такт её сердцу, сливаясь с глухой, гудящей пустотой внутри. Пустота после светового шока кристалла Аэлиона была иной — не просто отсутствием силы, а выжженной пустыней, но хуже всего было ощущение. Как будто на неё прицепили гирю из чистого льда. Внимание Каина. Оно не ослабевало ни на миг. Оно следовало за ними сквозь толщу камня, давящее, немигающее, пронизанное той самой новой, леденящей душу одержимостью. Она чувствовала его поиск. Его нетерпение. Она была маяком в этой тьме, и он неумолимо приближался.

— Где… куда мы идем? — выдохнула Лира, спотыкаясь о скользкий камень. Её голос звучал хрипло, как скрип несмазанной двери.

— К сердцу истока, — ответил Эзра, не замедляя шага. Его дыхание было учащённым, хриплым. — Место, где ткань мира… повреждена сильнее всего после падения. Где время течёт иначе. Где можно… спрятать след или найти способ его перерезать. — Он бросил взгляд через плечо, его угольки-глаза метались по темноте позади. — Он близко. Чувствую холод его дыхания сквозь камень.

Они вышли в огромный грот. Пол здесь был покрыт чёрной, вязкой водой, отражающей тусклый свет посоха, как нефть. Посреди воды возвышался островок скалы, на котором стояла странная конструкция — не то арка, не то портал из того же тёмного, испещрённого спиралями камня, но арка была сломана, её верхняя часть валялась в воде. В центре уцелевшей части арки висел… разрыв. Не пустота. Не тьма. Нечто вроде мерцающей, переливающейся всеми оттенками чёрного и серого пелены. Она колыхалась, как занавес на ветру, и от неё исходило то самое ощущение древней бездны и истончённой реальности.

— Врата, — прошептал Эзра с благоговейным ужасом. — Вернее, то, что от них осталось. Они вели… в иные jчертания. Сейчас они — лишь рана. — Он повернулся к Лире, его лицо под капюшоном было искажено отчаянием. — Единственный шанс? это пройти сквозь разлом. Там… там его воля может потерять тебя на время, но это опасно. Безумно опасно. Тебя может разорвать или ты выйдешь… не туда. Не тогда.

Лира посмотрела на мерцающую пелену. Она внушала первобытный страх, но страх перед ней был ничто по сравнению с ледяной, неминуемой тяжестью, нависающей за спиной. Она кивнула.

— Идём.

Они двинулись по узкому, скользкому перешейку камня к островку. Вода вокруг них пузырилась, как будто что-то огромное шевелилось в глубине. Воздух сгущался, наполняясь статическим электричеством. Внимание Каина стало почти физическим — как ледяная рука, сжимающая затылок.

Они были в шаге от арки, когда оно случилось.

Воздух в гроте застыл. Звук — плеск воды, их дыхание, даже гул разлома — исчез, поглощённый внезапной, абсолютной тишиной. Потом свет посоха Эзры погас. Не потух — был съеден нарастающей тьмой. Не темнотой подземелья, а абсолютной чернотой, льющейся сверху, из невидимого свода грота. Она стекала, как густая смола, заполняя пространство, гася все оттенки серого, поглощая даже отражения в воде.

Тени. Но не те, что были раньше. Это было море. Океан чистой, живой, голодной тьмы, затопивший грот за мгновения. Она не просто поглощала свет; она поглощала надежду.

— Нет… — прошептал Эзра, его голос был крошечным и потерянным в этой беззвучной пустоте. Он вскинул посох, пытаясь зажечь свет, но жёлтое пламя лишь мелькнуло и умерло, подавленное тяжестью ночи.

Лира замерла, парализованная ужасом, который превосходил всё, что она испытывала ранее. Это был не страх смерти. Это был страх небытия. Полного, окончательного растворения в этой всепоглощающей черноте. Она чувствовала, как её собственная слабая жизненная искра гаснет под этим напором и тогда, в центре этого моря тьмы, он материализовался.

Не вышел. Не спустился. Проявился. Как сгусток самой черноты, обретший форму. Высокий. Невероятно худой, почти скелетообразный в длинном, струящемся одеянии из жидкой тени, которое колыхалось, хотя ветра не было. Лица разглядеть было невозможно — лишь смутный овал тьмы, глубже окружающего мрака, но из этой глубины горели два глаза. Не точки, как у глашатаев, а бездны. Колодцы вечной ночи, втягивающие в себя остатки света, остатки жизни, остатки воли. В них не было ярости. Не было ненависти. Был лишь холодный, абсолютный, ненасытный интерес, сфокусированный исключительно на Лире. Каин. Явившийся лично.

Он не произнёс ни слова, не сделал жеста, но его воля ударила, как молот. Эзра вскрикнул — коротко, отрывисто — и рухнул на камень, скрутившись в немом страдании. Его посох с грохотом откатился в чёрную воду и исчез. Каин даже не взглянул на него.

Всё его существо, вся чудовищная тяжесть его присутствия, была направлена на Лиру. Она почувствовала, как её придавило не физически, а её душу, её волю, её дар, спрятанный в выжженной пустоте, сжался в ничтожную, дрожащую точку. Она не могла пошевелиться. Не могла дышать. Она могла только чувствовать его взгляд, впивающийся в неё, изучающий каждую трещинку её существа, каждый остаток страха. Он пришёл не для переговоров. Не для угроз. Он пришёл забрать.

Он парил над чёрной водой, не касаясь её, и медленно, неумолимо приближался к островку. Тьма сгущалась вокруг него, образуя свиту из шевелящихся, бесформенных теней. Лира отступала, спотыкаясь, пока её спина не упёрлась в холодный камень сломанной арки. Разлом за её спиной мерцал, но его свет казался таким слабым, таким ничтожным перед лицом вечной ночи, воплощённой в одной фигуре.

— Маленькая могильщица, — мысль пронзила её сознание, холодная и гладкая, как отполированный лёд. — Игра в прятки окончена. Ты утомила меня.

Он был уже в шаге от неё. Его теневое одеяние шевелилось, как живое. Он протянул руку, но руку нее из плоти, а конструкцию из сгущённой тьмы и мерцающего, как чёрный алмаз, льда. Пальцы, длинные, тонкие, смертоносные, тянулись к её лицу, чтобы коснуться, чтобы запечатлеть, чтобы забрать.

В этот миг абсолютного ужаса, когда разум отключился, сработал инстинкт. Инстинкт загнанного зверя. Инстинкт выживания. Её дар, задавленный, почти мёртвый, отозвался не на призыв, а на отчаяние и на ярость против этого вторжения, против этой несправедливости. Она не пыталась его использовать. Он включился сам как рефлекс. Когда ледяные, нечеловеческие пальцы коснулись её щеки… Лира впитала.

Не силой, не энергией, а сущностью. Микроскопической, почти неосязаемой крупицей жизни, которая всё ещё теплилась в этом существе из тьмы и смерти. Потому что Каин, падший регент, вечный раб ночи, был когда-то живым и эхо этой жизни, искра того, что было до падения, пусть искажённая, изуродованная вечной ночью, но… существовала и её дар, дар, чувствующий саму грань между жизнью и смертью, нащупал эту искру в момент контакта и вытянул её. Как он вытягивал боль и страх умирающих, чтобы дать им покой. Только здесь не было покоя. Было насилие. Непреднамеренное. Инстинктивное.

Эффект был мгновенным и шокирующим для обоих.

Для Лиры — это был прилив ледяного огня. Чужеродного, древнего, невероятно мощного, но несущего в себе боль вечного падения, предательства, ненависти и неутолимого голода. Он ворвался в её выжженную пустоту, как ураган, едва не разорвав её изнутри. Она вскрикнула от невыносимой боли и отвращения.

Для Каина… Он отпрянул. Впервые за всю жизнь его плавное, нечеловеческое движение было резким, отрывистым. Его рука из тьмы и льда дёрнулась назад, как от удара раскалённым железом. Из глубины его безликого овала тьмы вырвался звук не рёв, не крик, а короткий, резкий выдох — звук чистой, неконтролируемой боли и изумления. Глаза-бездны сузились до щёлочек, и в них, на долю мгновения, мелькнуло нечто невероятное: шок, абсолютный, первобытный шок. Боль, настоящая, физическая боль. Впервые за тысячелетия.

Тишина в гроте стала ещё глубже, ещё тяжелее. Море теней замерло. Даже мерцание разлома позади Лиры приостановилось. Каин замер, его теневая фигура слегка колебалась. Он смотрел на свою руку, на место, где его пальцы коснулись её кожи. Потом его взгляд — теперь уже не просто заинтересованный, а пытливый, оценивающий, с примесью только что испытанного шока — снова устремился на Лиру.

— Что… что ты сделала? — мысль была острее прежних, пронизанной не только холодом, но и искренним, непостижимым недоумением. — Ты… коснулась… сердца тьмы и… причинила боль?

Лира, корчась от внутреннего холода и чужой боли, которая теперь была и её болью, смотрела на него, не понимая, что произошло. Она увидела его реакцию. Увидела шок и в её опустошённом, забитом ужасом сознании мелькнула слабая, дикая искра:

«Я могу причинить ему боль. Я могу дотянуться до него.»

Это осознание было как глоток воздуха для утопающего. Крайне опасный, но дающий силу.

Шок в глазах Каина сменился нарастающей тьмой иного рода, не вечной ночи, а гнева. Холодного, расчётливого, смертоносного и интереса, перешедшего в нечто большее. Теперь он видел в ней не просто источник силы или любопытный артефакт. Он видел угрозу. Маленькую, хрупкую, но реальную. Способную причинить ему боль.

Игру в терпение он закончил.

Он не стал больше тянуть руку. Он взмахнул.

Тьма вокруг него среагировала мгновенно. Длинные, жидкие щупальца чистой черноты вырвались из моря теней, обвили Лиру с невероятной скоростью — вокруг талии, рук, ног. Холод был пронзительным, парализующим. Она даже не успела вскрикнуть. Щупальца сжались, подняли её в воздух, прижав руки к телу, не давая пошевелиться. Боль от ожогов вспыхнула с новой силой, но это было ничто по сравнению с ледяным ужасом плена и всепоглощающим давлением его воли.

— Ты удивительна, Лира Грейвзвиллер, — его мысль снова прозвучала в её сознании, но теперь в ней чувствовалась стальная хватка, не оставляющая места сопротивлению. — Но игра окончена. Теперь ты идешь со мной. Мы… исследуем твою уникальность.

Он даже не взглянул на Эзру, всё ещё корчившегося на камне. Он просто исчез, растворившись в море теней и Лира, скованная щупальцами тьмы, потащилась за ним, как трофей. Море теней начало отступать, унося их с собой, втягиваясь обратно в невидимую щель в своде грота. Последнее, что увидела Лира перед тем, как абсолютная чернота поглотила всё, — это мерцающий разлом в арке и слабый, отчаянный жест руки Эзры, тянущейся к ней. Затем — ничто.

Путешествие было кошмаром вне времени и пространства. Лира не видела, не слышала, не чувствовала ничего, кроме всепроникающего холода щупалец и неослабевающего давления воли Каина. Она была подвешена в абсолютной темноте, в вакууме ощущений, кроме его присутствия. Оно висело над ней, тяжёлое, как гора, изучающее. Она чувствовала его мысленный взгляд, скользящий по её обожжённым рукам, по её выжженной пустоте, по месту, где его прикосновение вызвало боль. Он анализировал. С холодной, безжалостной точностью учёного, разглядывающего редкий, опасный образец.

Иногда в черноте мелькали образы. Мимолетные, как сны наяву. Бескрайние пустоши под кроваво-красным небом, усеянные костями невообразимых существ. Кишащие тени подземные города, построенные из чёрного стекла и кричащих костей. Башни, пронзающие ядовито-зелёное небо, с которых лилась нескончаемая процессия призраков. Проклятые Земли. Его владения. Вид с высоты его могущества.

Затем чернота рассеялась. Щупальца ослабли, но не отпустили, поддерживая её на ногах. Она стояла на вершине чёрной базальтовой скалы, под небом, которого никогда раньше не видела. Над головой не было ни луны, ни солнца. Лишь бесчисленные, тусклые звезды из пепла — серые, мёртвые точки света, слабо освещающие фантастический пейзаж.

Внизу простиралось море чёрных дюн, колышущихся, как живое существо. На горизонте высился город. Не руины, как тихая гавань, а чудовищный, пульсирующий организм из чёрного камня, кости и застывшей тени. Башни, похожие на сломанные клыки, стены, покрытые биением, как жилы, мосты из скрежещущих позвонков, перекинутые над пропастями, где клубилась зелёная мгла. От города веяло безумием, мощью и бесконечной тоской. Цитадель Каина, Сердце проклятия.

Рядом с ней, чуть вперёди, парил он сам. Его теневая фигура была обращена к городу, к его владениям. Он не смотрел на неё, но она чувствовала его внимание, сфокусированное на ней сильнее, чем на всём этом адском пейзаже.

— Добро пожаловать домой, маленькая могильщица, — его мысль прозвучала без эмоций, но в подтексте чувствовалась та самая новая нота — настороженность, смешанная с непоколебимым решением. — Здесь мы разберёмся… с твоей уникальной способностью причинять боль и найдём способ обратить её… в служение.

Он сделал едва заметный жест. Щупальца тьмы мягко, но неумолимо подтолкнули Лиру вперёд, по узкой тропе, ведущей вниз, к чёрным дюнам и пульсирующему кошмару цитадели. Путешествие закончилось. Плен начался. Под мёртвыми звездами из пепла, в самом сердце Вечной ночи, где падший регент собирался разгадать тайну могильщицы, способной коснуться его ледяного сердца болью и цена этого разгадывания, Лира знала, будет запредельной.

Тропа вниз была высечена в самой скале — чёрной, гладкой, как обсидиан, и холодной даже сквозь подошвы её прочных сапог. Щупальца тьмы, державшие её, не исчезли; они лишь ослабили хватку, превратившись в холодные, невидимые наручники, сковывающие запястья и лодыжки, направляющие каждый шаг. Каин парил вперёди, его теневое одеяние колыхалось в такт невидимому ветру, наполненному запахами тлена, озона и чего-то металлического, как кровь. Он не оглядывался, но его внимание было тяжёлым саваном, наброшенным на Лиру, ощутимым в каждом мускуле, в каждой попытке глубоко вдохнуть этот отравленный воздух.

Пейзаж Проклятых Земель разворачивался перед ней во всей своей чудовищной славе. Чёрные дюны, мимо которых они шли, были не песком. Это была мелкая, колотая кость, перемешанная с застывшей, похожей на смолу тенью. Она шевелилась под ногами, как живая, издавая тихое, противное шуршание. Вдали виднелись леса — не деревьев, а гигантских, искривлённых грибов цвета запекшейся крови и коралловых наростов из чёрного стекла, пульсирующих тусклым зловещим светом. Над ними кружили стаи бесформенных сгустков тьмы с горящими зелёными точками-глазами. Глаза поворачивались к процессии, следя за ней с немым, хищным любопытством и над всем этим — Цитадель, чем ближе они подходили, тем чудовищнее она становилась. Это был не замок. Это был спрут, вцепившийся щупальцами башен и контрфорсов в саму землю. Стены, сложенные из гигантских, неправильной формы блоков чёрного базальта и полированных костей неведомых существ, вздымались к небу, утыканному теми самыми пепельными звёздами. Башни напоминали сломанные рёбра, скрученные рога или гигантские клыки. Окна зияли, как пустые глазницы, и из них сочился зеленоватый, ядовитый свет. Мосты, сплетённые из гигантских, скрежещущих друг о друга позвонков, соединяли разные части города-крепости над пропастями, где клубилась густая, зелёная мгла, из которой доносились неясные стоны и шелест чешуи о камень, но самым ужасным был ритм.

Весь город пульсировал. Медленно, мощно, как огромное, спящее сердце. Свет в окнах мерцал в такт, стены слегка вибрировали, передавая эту пульсацию в кости под ногами Лиры. Это был ритм не машины, а ритм жизни. Извращённой, чужеродной, но жизни. Жизни самого Каина или проклятия, воплощенного в камне и кости.

Лира шла, цепенея от ужаса и отчаяния. Её собственное сердце бешено колотилось в груди, мелкой дрожью, контрастирующей с мощной пульсацией цитадели. Её обожжённые ладони ныли, выжженная пустота внутри зияла, как открытая рана, а воспоминание о том, как она причинила боль этому богу тьмы, казалось одновременно единственной искрой надежды и источником глубочайшего страха.

«Он боится меня?» — мелькнула мысль. — «Или я просто стала для него еще более интересным объектом для пыток?»

Они приблизились к гигантским воротам цитадели. Это были не створки из дерева или металла, а две огромные челюсти, высеченные из чёрного камня и утыканные острыми обломками костей вместо зубов. Над аркой, в обрамлении стилизованных крыльев летучей мыши из того же чёрного камня, был высечен символ: круг, перечёркнутый треснувшей молнией или сломанным мечом как знак падения. Ворота стояли открытые, и из проёма лился холодный, зеленоватый свет и нёсся гул — не голосов, а скрежета, шипения, отдалённых воплей и мерного, тяжелого топота.

Каин парил прямо в проём, не замедляясь. Лиру толкнули следом. Щупальца тьмы исчезли у самых ворот, растворившись в воздухе, но ощущение невидимых пут осталось. Она переступила порог — и мир сжался, захлестнув её волной шума и запаха.

Внутри Цитадели было еще страшнее, чем снаружи. Они оказались на огромной, мощёной чёрным камнем площади. Вокруг возвышались здания-монстры, чьи фасады были покрыты барельефами, изображающими сцены невообразимых страданий и извращённой власти. Повсюду двигались фигуры.

Нежить, но не примитивные скелеты с края Морнфела. Это были шедевры некромантического кошмара. Рыцари в искорёженных, ржавых доспехах, под которыми виднелись сросшиеся костяные структуры, пустые шлемы скрывали горящие синим пламенем глазницы. Существа, похожие на гигантских пауков, чьи тела были сплетены из рёбер и шипастых хвостов, а лапы заканчивались костяными клешнями. Двуличные горгульи из чёрного камня с горящими зелёным светом щелями вместо глаз, медленно поворачивающие головы на скрипучих шеях и тени, множество теней. Более плотных, чем те, что были снаружи, принимающих мимолётные, угрожающие формы, скользящих по стенам и потолку, как чёрные струйки масла.

Все они замерли, когда Каин появился на площади. Повернули головы, шлемы, щели-глаза в его сторону. Не в поклоне, а в застывшем ожидании. Абсолютной, мёртвой тишины. Даже скрежет и стоны на мгновение стихли. Власть, исходившая от него, была осязаемой, как внезапный мороз.

Он парил к центру площади, где возвышалась пирамида из чёрных, полированных черепов неведомых существ. Лира, оставленная у ворот, почувствовала, как тысячи невидимых глаз устремились на неё. Голод. Любопытство. Ненависть. Она была чужой. Живой. Тёплой. Игрушкой повелителя.

Каин поднял руку из тьмы и льда не для приветствия, а для приказа.

— Продолжайте.

Одно слово-мысль, брошенное в толпу и замерший ад ожил с удвоенной силой. Скрип, вой, топот, звон цепей — всё слилось в оглушительную какофонию. Никто не посмотрел больше на Лиру. Все подчинились воле хозяина, но она знала — они помнят. Они видят.

К Лире, скользя бесшумно по чёрному камню, приблизилась фигура ни не нежить, не тень, а человек. Почти. Высокий, невероятно худой мужчина, облачённый в чёрные, струящиеся одежды, напоминающие погребальный саван. Его кожа была мёртвенно-бледной, почти прозрачной, сквозь неё просвечивали синеватые прожилки. Волосы — длинные, цвета воронова крыла, ниспадающие на узкие плечи. Лицо — аристократически тонкое, с высокими скулами и острым подбородком, но лишённое всякого выражения. Как маска, только глаза были живыми. Холодными, пронзительно-голубыми, как лёд на глубине, и невероятно старыми. В них светился ум, лишённый тепла и сострадания. Он держал в руках посох из чёрного дерева, увенчанный кристаллом тёмно-фиолетового цвета, в котором пульсировал тусклый свет.

Он остановился перед Лирой, его взгляд скользнул по её обожжённым рукам, по лицу, задерживаясь на глазах, будто читая историю её страха и сопротивления. Он не кланялся, не проявлял ни страха, ни почтения. Только холодную оценку.

— Лира Грейвзвиллер, — его голос был тихим, мелодичным, как звон тонкого стекла, но лишённым интонаций. Он звучал слишком громко в её оглушенном сознании. — Я — Силас. Наместник вечной цитадели и хранитель покоен господина. Ты будешь следовать за мной. Попытка бегства или сопротивления будет… нецелесообразна. — Он слегка наклонил голову, указывая посохом в сторону одного из чудовищных зданий — высокого, узкого, как игла, с окнами-бойницами. — Твои апартаменты ждут.

Лира не двинулась с места. Её ноги словно вросли в чёрный камень. Страх сковывал, но глубже страха горела ярость. Ярость пленницы.

— Апартаменты? — её голос сорвался на хрип. — Выглядит как тюрьма.

Силас не изменился в лице. Его голубые глаза лишь чуть сузились.

— Все в цитадели служит господину. Ты — не исключение. Твои апартаменты обеспечат тебе безопасность от… любопытства местных обитателей. — Он кивнул в сторону группы костяных рыцарей, которые замерли неподалеку, их синие глазницы пристально следили за ней. — И предоставят господину удобный доступ для изучения. — Он сделал шаг вперёд. — Идём. Его терпение, даже после твоего… инцидента… не безгранично.

Упоминание инцидента — того, как она причинила Каину боль — задело Лиру за живое. Она увидела в его ледяных глазах не страх, а предостережение и интерес. Силас знал. Возможно, все в цитадели знали. Она была диковинкой и угрозой.

— Что он хочет со мной сделать? — спросила она, не двигаясь. Ей нужно было понять. Хотя бы тень плана.

Силас замер. На его бесстрастном лице впервые мелькнуло что-то — не эмоция, а тень размышления.

— Господин Каин, — произнёс он имя с подчёркнутым уважением, — заинтересован в природе твоего дара. В его уникальности и в том, как он взаимодействует с самой тканью вечной ночи. — Он выдержал паузу, его взгляд упал на её руки. — Особенно после твоего… взаимодействия с его священной сущностью. Ты причинила боль. Это беспрецедентно и требует… изучения. — Он снова сделал шаг, сокращая дистанцию. Холод от него веял, как от открытой могилы. — Теперь идём или я применю меры принуждения. Они не будут приятны.

Лира почувствовала ледяное дуновение — не от Силаса, а откуда-то сверху. Она подняла голову. На балконе одной из высоких башен, обращённой к площади, стояла фигура в струящейся тьме. Каин. Он смотрел вниз. Не на Силаса, а на неё. Его бездонные глаза-колодцы были прикованы к ней. Он наблюдал, испытывал её реакцию, её страх, её волю. Он ждал, что она сделает.

Этот взгляд, полный холодной, всевидящей одержимости, стал последней каплей. Сопротивляться Силасу здесь и сейчас было самоубийством. Бежать — невозможно. Она опустила голову, пряча ненависть в глазах, и сделала шаг вперёд, к наместнику.

— Хороший выбор, — без тени одобрения произнёс Силас и развернулся. Он пошёл к иглоподобной башне, не оглядываясь, уверенный, что она последует. Лира шла за ним, чувствуя на спине ледяное клеймо взгляда Каина. Каждый шаг по чёрному камню, мимо кошмарных фигур и шевелящихся теней, был пыткой. Она вошла под мрачную арку башни, в зев каменного чудовища.

Внутри было холодно и тихо. Стены были выложены тем же чёрным камнем, отполированным до зеркального блеска, в котором отражались их фигуры — Силас, скользящий как призрак, и она, маленькая, измождённая, с перебинтованными руками, которые даже не поняла когда перевязали, была одета в походную одежду, запачканную грязью и пеплом Проклятых Земель. Лифтов не было. Они поднимались по бесконечной винтовой лестнице, высеченной в толще стены. Воздух становился всё холоднее и разреженнее. Единственный свет исходил от фиолетового кристалла на посохе Силаса, отбрасывая прыгающие, зловещие тени.

Наконец, Силас остановился перед неприметной дверью из чёрного дерева, украшенной лишь одним знаком — тем же перечёркнутым кругом падения. Он прикоснулся к знаку кончиком посоха. Знак вспыхнул тусклым фиолетовым светом, и дверь бесшумно отворилась внутрь.

— Твои апартаменты, — произнёс Силас, отступая в сторону, чтобы пропустить её.

Лира переступила порог. Комната была небольшой, лишённой окон. Стены, пол, потолок — всё было из того же чёрного, отполированного камня. Мебели минимум: койка с тонким матрасом и чёрным покрывалом, простой стул, стол. В углу — небольшая ниша с каменной чашей, из которой сочилась ледяная вода. Ни свечей, ни факелов. Только тусклый, рассеянный свет, исходивший от самого камня стен. Воздух был стерильно холодным и безжизненным. Это была не комната, а ячейка. Роскошная, стерильная могила.

— Еда и вода будут доставлены, — сказал Силас, стоя в дверях. Его голубые глаза скользнули по комнате, потом вернулись к ней. — Не пытайся повредить стены или дверь. Они пропитаны волей господина. Любая агрессия будет… отражена. — Он сделал паузу. — Отдыхай. Тебе понадобятся силы. Господин Каин посетит тебя на рассвете пепла. Он желает… побеседовать.

Слово «побеседовать» прозвучало зловеще. Лира молчала, сжимая кулаки под бинтами. Боль напомнила о себе.

Силас наблюдал за ней ещё мгновение, его лицо оставалось непроницаемой маской. Затем он отступил, и дверь бесшумно захлопнулась. Лира услышала тихий щелчок — звук падающего засова не извне, а изнутри камня.