Бесплатный фрагмент - Период трезвости

Посвящается ушедшей Любви.

Рукой твоею творился лучший мир. Воля твоя удерживала его равновесие всегда и всюду. Ты была для нас всем, без тебя мир пуст.

Предисловие от автора

Покуда я жив стремление мое неустанно посвящено этой книге. Ее текст сопровождал меня всюду незаглушаемым монологом внутреннего голоса. Содержание моего рассказа — личная истина о человечестве, Боге и мироздании. О демоническом, человеческом и ангельском.

Главы книги явились на свет при загадочных обстоятельствах. Первая страница моего романа была найдена случайно среди документов, к которым был доступ лишь у меня, но историю ее появления я не помню.

Невольно посещает мысль, что сама демоница Зейра подложила мне этот листок в надежде, что именно я смогу рассказать ее историю. Она вторгалась в мои мысли под покровом ночи, чтобы использовать меня в качестве рупора своего мировоззрения. Хотела поведать Вам, дорогой читатель, историю её слуги.

Вторая глава явилась мне во снах. Он был неотделим от реальности, потому я не сразу начал понимать, что все это игра воображения. Я прожил жизнь Айвена от начала и до конца — только его последний вздох заставил Морфея разжать цепкую когтистую руку.

В третьей главе вы заглянете в зеркало, отражающее наш с вами мир. Судьба всюду подбрасывала знаки, чтобы картина мира выстроилась именно в эту историю. Редкая возможность взглянуть на окружение, а, возможно, и на себя со стороны.

В финальной части под названием «Тирания вечности» ключевые персонажи произведения встретятся, чтобы узнать о себе больше. Вы найдете ответы на те вопросы, которые были заданы в предыдущих главах. Но не спешите, так вы упустите самое важное — рождение собственных догадок.

Будьте внимательны, не все есть то, чем кажется на первый взгляд. В историях присутствует скрытый сюжет, служащий объяснением происходящего.

Желаю Вам приятного путешествия по загадочному миру моих метафизических грёз!

Глава 1

О демоне

— Можно мне взять ломтик хлеба, девушка? — сказал с акцентом мальчик, обращаясь к полной продавщице лет сорока пяти.

— Пошел вон, маленький попрошайка! — воскликнула женщина. Она ещё продолжала долго кричать что-то ему вслед, но голод заглушал боль от раненого сердца мальчишки.

Образ девы, воспеваемой в балладах сотнями лет. Когда-то давно она была полна мечтаний и подавала надежды, но жизнь распорядилась иначе.

Мимо лавки прошёл мужчина. На вид ему было чуть меньше восьмидесяти. Он носил фетровую шляпу и роскошное заказное пальто. Его образу не хватало лишь трости. В прошлом преподаватель одного из канадских университетов, ближе к старости переехал в Париж.

Скудная пенсия всё же позволяла каждое утро отправляться за круассаном, для жизни à la française. Кулинарный шедевр седовласый мужчина всегда вкушает дома за чашечкой свежесваренного кофе. Единственный из присутствующих, кто мог похвастаться минуткой подобного счастья.

Он искренне сопереживал цыганскому мальчику, в душе порываясь помочь, но испытывая ропот перед возможной благодарностью. Пожилой мужчина не знал, что это его последнее желание, последний круассан, последняя чашка кофе, как и последний его день на Земле.

«Где я?» — провалившись в нежную тьму, воскликнул он. Голос его изменился и стал мягче, будто его не терзали крепким алкоголем несколько раз в неделю. Он открыл глаза и увидел разрушенный город. Было странно, ведь он был похож на города после боестолкновений, но война уже прошла, таких руин более не сыскать.

Мужчина никак не мог вспомнить своего имени. Он встал, отряхнул от пыли пальто, поднял шляпу, которая слетела с него после приземления. В шляпе лежала записка: «Твоё имя Анселм». Этим мужчиной был я — тот, кто сейчас пишет эти строки.

Это событие разделило мою жизнь на «до» и «после».

«Как странно», — подумал я в тот момент и пошёл по широкой дороге, усыпанной оранжевым песком. Улица пролегала меж домов, вернее, того, что от них осталось. Что это за место? Небо в толстых облаках, солнце едва пробивает их. И этот песок повсюду…

Было неуютно, но ещё хуже стало, когда впереди начал вырисовываться силуэт высокой девушки. На её голове был капюшон. Мне показалось это странным, но я приблизился к ней.

Девушка стояла и смотрела вдаль. Уголки её губ были слегка приподняты, она вызывала необъяснимый страх. Было одновременно волнительно и любопытно узнать о ней. Её чернявые волосы спадали с плеч, на которых был застёгнут плащ. Наконец, я решился робко спросить:

— Где мы? — девушка неестественно повернулась лицом ко мне, улыбка погасла, а чёрные глаза уставились прямо на меня, будто пожирая душу. От такой картины у меня похолодело внутри.

— Ты? В аду. Где же ты ещё ожидал меня увидеть?

— Увидеть тебя? А кто ты? — девушка молчала, и я продолжил. — Ты дьявол? — тут она рассмеялась не менее пугающим хохотом.

— Все вы смертные так глупы. Твоя вера не истина, ваш Бог — я, Зейра, пожирательница миров, богиня невольников, покровительница всех страданий и кар.

«Так вот от чего на земле так плохо», — подумал я про себя.

— И зачем я здесь, пожирательница… миров? Ты съешь мою душу?

— Твоё время пришло. То, что вы называете «жизнь» — это ваше наказание за грехи, подготовка к аду. Ты уже готов. Но я хочу помучить тебя ещё немного, — с улыбкой проговорила высокая девушка.

— Но есть лишь один Бог, и это точно не ты.

— Как ты примитивен, мне противна твоя тупость. Если выражаться на понятном тебе, смерд, языке, то я — ваш мучитель, ваша кара, ваш надзиратель, и есть только я. Слежу, чтобы хорошего в ваших жизнях было намного меньше, чем плохого. Благо вы, жалкие ничтожества, иначе жить и не умеете. И ты можешь помочь мне с моей работой.

— Что если я не стану тебе помогать?

— Ты разве не хочешь выбраться из этого мерзкого места? — я задумался, вспомнил, сколько было пережито и сколько жестокости пришлось увидеть. Я чувствовал своей кожей всё то, что переживал когда-то, и мне стало дурно от осознания, насколько же этот мир плох. Способствовать этому? Но находиться здесь было ещё страшнее. Пустынный пейзаж обещал бесконечное одиночество. Спустя минуту страх сам начал двигать мой язык.

— Я согласен на что угодно, если ты отправишь меня назад, — глаза богини воспылали синим пламенем, зрачки сузились, как у змеи. Она расплылась в улыбке.

— Видишь ли, я считаю, что люди претерпевают недостаточно мук. Я хочу, чтобы им было ещё хуже. Хочу, чтобы боль преследовала их за лень, невежество, глупость, пороки, слабости, за то, что они смеют любить и быть любимыми. Я хочу, чтобы они могли лишь страдать! Ты должен принести людям столько боли, сколько сможешь, вернувшись на эту гнилую землю. У тебя будет три преимущества. Первое — это воспоминание об этом дне, второе — ты не умрёшь, пока служишь мне, и третье — я лишу тебя чувства жалости, — меня испугали такие изречения, но я не стал говорить ничего, за меня всё сказали глаза.

После этих слов был лишь белый свет. Какая-то больница, я попытался встать, но смог лишь повернуть голову в сторону двери. Неужели я попал под машину?

— Вас сбил велосипедист, — будто предугадав мой вопрос, произнес мужчина средних лет в белом халате с медицинской картой в руках, неспешно вошедший в палату. Он кратко посмотрел на меня, уделяя куда больше внимания бумагам и снимкам.

— Лежите, не вставайте. Вам необходим отдых, придите в себя, — я молча согласился с врачом.

— Насколько серьезны мои повреждения? — Должно быть, врач подумает, что я крайне интеллигентен. Выражения выдают мою натуру. Но по обеспокоенному выражению лица доктора я понял, что ему вовсе не до психоанализа.

— Результаты исследований вашего мозга иллюстрируют серьезные повреждения, вы будто пережили смерть, — слова врача вызвали мурашки по всему телу. Тут же в голову пришли воспоминания о том жутком месте, откуда я только что вернулся.

Неужели я и взаправду умер? Был на бренной земле столько лет и умер сегодня… А чтобы воскресить свою грешную душу, подписал контракт с самим дьяволом? Что ни на есть с властителем подземного царства, хоть она и просила её так не называть.

Её взгляд нельзя назвать никак иначе, как демоническим. Подсознание стало приписывать ей новые черты, которых на самом деле не было: кровавые клыки, чешуйчатая кожа. От змеи там были глаза.

Каждая ее черта была отталкивающей, но в совокупности внешность Зейры жутко притягательна. Она занимала все мои мысли, думать о чём-то другом не получалось. Я даже забыл, что сегодня утром, так и не съев свой круассан, лишился жизни. Мысль текла как горный поток, стремительно, захватывая всё на своём пути. Думы о демонице прервала новая реплика врача.

— Мы изучим ваш случай подробнее, удивительно, что вы в сознании. Меня беспокоит отсутствие активности некоторых участков мозга. Вы помните свое имя?

Яркой вспышкой передо мной снова возникло воспоминание о демонице. Её слова о даре. Она взяла с меня клятву творить зло, а в обмен забрала у меня способность к жалости и состраданию — тому, что делает человека человеком.

— Помните, какой сейчас год? Понимаете, где находитесь?

— Я не согласен на исследования, мне это не требуется. Я собираюсь домой сейчас же, — врач мог только развести руками в бессилии, так как удерживать меня не имел никакого права.

О, Боже. Это удивляет меня до глубин души. Если раньше я не мог ответить никому отказом, то теперь делал это без труда. Выходит, что моя неспособность говорить «нет» восходит к человеколюбию? Никогда бы не назвал себя человеколюбивым, но если поразмыслить, я никогда никого не хотел обидеть. И, быть может, боялся людей именно поэтому.

Я шёл домой, очнувшись от смерти, мысли давили на черепную коробку изнутри. То ли от многоголосных раздумий, то ли от удара, то ли от пережитого голова болела.

Демоница ведь не обещала лишить меня боли, она говорила лишь о сострадании. Дорога казалась длинной, хотя я жил недалеко от больницы. Ноги были ватными. Ещё бы, свалиться с небес прямо на землю.

А с небес ли? Не уверен. Впрочем, а почему люди приняли за догму, что наверху рай, а внизу ад? Откуда они в принципе могли знать о раскалённом земном ядре тысячи лет назад? Сотни тысяч лет человеческое сознание проникалось идеей божественного и демонического, определив понятие добра и зла, разделив всё на белое и чёрное, позабыв о сером. Наши предки, не знающие о мире ничего, смогли указать точное направление дома богов и демонов.

Логичнее было бы предположить, что ад наверху, за облаками. Ведь ничто так не печёт земного жителя как солнце, особенно, если этот житель прозябает в Израиле, Месопотамии, Египте, Индии или других местах зарождения мировых религий.

Я рассуждал о мироздании, переосмысляя то, что преподносят нам с детства как единую догму. Так я добрёл до родного закутка, названного мной домом. Стал подниматься по скрипучей деревянной лестнице: они мягче каменных, но все соседи в курсе, что в парадной кто-то есть.

Подходя к квартире, я вспомнил, как скудно она обставлена: узкая койка, письменный стол, твёрдый стул и платяной шкаф у стенки. Там всё так же, как когда я уходил, и могло остаться так навеки, никто бы ничего не забрал. Наследника у меня нет, все шансы на его создание были исчерпаны. Была девушка, мечта моей жизни: белокурая француженка Лилиан. Как же я её любил… Именно благодаря ей я решился перебраться во Францию, чтобы быть среди подобных ей.

Я сделал выбор, удививший меня самого: променял девушку, которую любил на ту, которую не любил никогда до этого. В порыве ссоры оставил её одну, в наказание бросил в неё одиночество. А сам остался там, где не было эмоций. Женился и потерял всё, жизнь без чувств лопнула, как воздушный шар, в самый неожиданный момент.

Барбара была прекрасной женой: её старомодность шла на пользу нашему браку, но отсутствие любви не могло ускользнуть от её внимательных глаз. Барбара и любовь никогда не пересекались, она вышла за меня только, чтобы не остаться старой девой.

Мужчине не дано право выбора. Если ты хочешь, чтобы любовь была взаимна, нужно брать ту женщину, которая нашла смелость проявить интерес к тебе, а иначе ты обречён. Но я понял это слишком поздно, уже потерял возлюбленную, променяв на ту, которой безразличен.

Всю оставшуюся жизнь я испытывал ненависть к своей бывшей жене Барбаре и сострадание к несложившейся судьбе с Лилиан.

Я много раз сожалел о своей ошибке, даже писал бывшей любви письма, когда новая оставила меня на улице. Но любимая не пережила предательства. Она погибла, не пережив сердечных мук. Конечно, не в прямом смысле, но любящего меня человека, от чьего существования ускоряло свой такт моё каменное сердце, больше нет.

Это всегда удивляло меня, как ребёнка. Человек есть, он сохраняет свой внешний вид, голос и образ жизни, но он больше не является тем, кем был раньше. Произошла смерть — самая настоящая гибель человека, а никто и не заметил, не придал значения. Ну изменилась, ну и что, выглядит то так же, продолжаем и дальше звать её Лилиан, не обращаем внимание на её боль, перекроившую её до неузнаваемости.

Люди жестоки сами по себе, это нормально, ведь мы хищники. Почему тогда я должен корить себя за согласие стать таким же, как они? Я не буду оправдываться за свой страх. Я просто стану очередным бездушным ублюдком, не знающим ничего, кроме собственного «Я».

Да, я не был таким. И что? Погиб ещё один внутри, однако никто не заметит смерти хорошего человека. Все привыкли прославлять подонков, до других нет дела никому. Хороший человек — лишь тень в глазах людей. Добрые не очаровывают публику кровожадных эгоистов, в них не влюбляются, добрых не хотят.

Я вставил ключ в замочную скважину. С первого раза не получилось, руки непослушно трясутся, не пойму, от переживаний или от пережитой гибели.

Со второй попытки удалось отворить засов, в ноздри ударил привычный запах дома. Точнее, того места, которое я так называл. Во время моего отсутствия в этом грешном мире ничего не изменилось. Всё также были разбросаны вещи, такой же пустой была моя съёмная квартира. Или, возможно, более правильно было бы назвать её комнатой.

Типичное парижское жильё, предназначенное для обслуги буржуа. Всё здесь было пропитано аскезой, но мне это нравилось. В отказе от мирского есть свой шарм.

Несмотря на скромность жилища, я умудрялся вести вполне роскошный образ жизни. Как для человека без лишних денег, конечно. Посещение ресторанов, вкусные вина, встречи с девушками за мой счёт.

Окружающим я казался богачом, хотя был так же далёк от этого, как испанский дож. Я всегда стремился одеваться не по средствам. Иногда для этого даже приходилось брать ссуду у ростовщика. Старый сморщенный человечек, живущий жизнь, противоположную моей: я жил так, будто у меня всегда набит карман, не имея ни гроша, а он так, будто не знает едкого запаха новеньких банкнот.

Немного поразмыслив в комнате, полной разбросанных вещей, я двинулся в бар. Как раз вечерело. Почему бы не выпить, если день выдался тяжёлый?

По дороге я ощутил, как мысли отступали, на замену им пришла радость от предвкушения славного вечера. Я любил ходить в бары, там всё по-другому. Атмосфера праздника среди опрятных людей и приглушенного света. В особенности я любил заведение недалеко от моего дома. Пожалуй, оно не самое близкое географически, но ближе всего моему сердцу: здешняя обстановка позволяет мне переместиться в начало ХХ века. По пятницам здесь играют замечательный джаз и собираются ценители жанра.

Я спустился по ступеням вниз. Под это заведение было выбрано удивительное место. Джаз-бар находился в подвальном помещении старой католической церкви. Сама церковь стояла чуть дальше по улице, но этот подвал явно когда-то относился к ней. На входе гостя всегда встречала музыка и сводчатые потолки. Сам зал украшали готические колонны, плавно переходящие в своды, напоминающие Нотр-Дам внутри.

Я сел за столик, и в тот же момент ко мне подошла молоденькая официантка. Обычно я не обращал внимания на их лица, но в этот раз заметил, что ей было меньше восемнадцати.

Барная карта давно изучена мной вдоль и поперёк, потому я сразу смог сделать заказ. Это был «Мёртвый Фриц». Нежный и пьянящий, он мог освежить даже после смерти.

По залу раскатывалась тягучая музыка, прекрасно дополняющая подкрадывающуюся ночь. За первым коктейлем последовал следующий, а за ним третий. Алкоголь постепенно окутывал меня теплом и уютом. Приглушённые огни бара становились мягче, а музыка — атмосфернее.

За соседним столиком я заметил платье, а в нём обнаружил девушку. Понаблюдал за ней половину секунды, и ощутил, что она невероятно харизматична. Когда я был моложе, всегда выбирал таких, как она. По всей видимости, потому я и одинок.

Её кожа была смуглой, но черты лица европейские. Скорее всего, француженка с алжирскими корнями. Платье, которое я заметил в первую очередь, напоминало пеплос — древнегреческое одеяние. Но оно было вовсе не белым, а нежно-кремовым. Цвет указывал на безупречный вкус. На руках у неё были широкие золотые браслеты, также отсылающие к Древней Греции. Причёска короткая, волосы каштановые и волнистые. По своему стилю она сильно отличалась от современных девушек, напоминая больше даму 1920-х годов. В этом таился невероятный шарм, особенно уместным данный образ был здесь — в баре со схожей атмосферой.

При взгляде на её наряд в памяти проносились воспоминания из молодости. Мгновение спустя я заметил подле неё кавалера. Классический обыватель французской провинции: рыжебородый и полный, не представляющий из себя никакой уникальности, он сильно контрастировал с ней.

Каждый хотел бы быть рядом с тобой, прекрасная незнакомка, но ты предпочла провести вечер с ним? Насколько велика была цена?

Под всеокутывающую живую музыку я провалился в приятный алкогольный туман. В джазе каждый найдёт то, что ему нужно в данный момент. Его играли здесь по вечерам. На сцене выступал чернокожий мальчишка, волнующий публику своей харизмой.

Кто он? Обычно никого из парижан не волнует судьба выходцев из африканских колоний. Быть может, он из Кот д'Ивуар или из ещё более далёкой Нигерии. Наверняка даже он сам знает о себе не так уж много. Это у европейцев принято интересоваться своими корнями и передавать семейные сказания от бабушки к внуку, большая часть мира подобным не озадачена.

У одних это не принято, другим помогла идеология партии. Отрекись от прошлого, живи ради будущего. Никогда не понимал подобного, без этого ты теряешь часть себя. Но не мне осуждать других.

От сочетания немецких напитков становилось все уютнее, ночь обволакивала, я сливался с её тьмой. Ощущал музыку всё ярче, отстраняясь от неважного.

Как же это прекрасно, что иногда даже в одиночестве я могу быть счастлив… Но эта девушка за соседним столиком подталкивает меня к мечте. Когда ты долгое время одинок так просто влюбиться в того, кого видишь впервые. Тем более, если это игривая незнакомка.

Не я один поглядывал в её сторону, на неё смотрели все. Но что удивительно, я тоже ловил на себе её беглые взгляды. Уж не знаю, как ей мог понравиться тот, кто годится ей в отцы. Возможно, эти взгляды значили совсем иное, но я надумал себе взаимность.

Бокал за бокалом, и я ушёл в ущелье небытия. Будто портал в другое время, в другую комнату. И вот я в родных стенах, у себя дома. Уже утро, не заметил, как вернул себя в свою постель.

Память о вчерашнем дне была смутной и проявилась не сразу. Сначала глухие детали, похожие на сон. Потом всё более отчетливые образы-вспышки. Взглянул на часы и увидел пятнышко на стекле. Попытался было его убрать, но заметил, что руки тоже испачканы. Я поднял ладони перед собой и увидел, что они в чём-то тёмно-бордовом. Что это, вино? Я пролил вино? Но я не пил его вчера. Так что это может быть?

Я взглянул на руки снова и содрогнулся. Господи! Так это же кровь! Сердце начало бешено колотить, словно отбойный молоток, желающий пройти сквозь мою плоть наружу. Точно так же, как мой нож сквозь тело какого-то бедолаги. Или ранили меня? Спешно начал оглядывать брюхо, руки, взглянул на ноги, потрогал голову, но все оказалось цело. Мой Господь! Я убил кого-то. Я — убийца!

Боже, что подумают обо мне люди! Меня назовут маньяком! Знакомые начнут меня стыдиться. Меня найдёт полиция, посадят в каземат навечно! Я не вытерплю, лучше закончу здесь и сейчас!

Схватив бритвенный станок, я начал откручивать ручку, чтобы достать лезвие, но остановился. Перед глазами возникла Зейра. Да так отчётливо, будто в это самое мгновение стояла в комнате. Я ясно видел перед собой её пугающую улыбку. Мне стало жутко.

От ужасного воспоминания я бросил бритвенный станок на пол. Сел на постель и обхватил голову окровавленными руками. Я был не в себе после обильной порции алкоголя, не мог нормально реагировать. Это больше напоминало не шок, а поиск решений. Я начал искать воспоминания, кто мог спровоцировать конфликт, стать мишенью.

Но все, кого я смог вспомнить — милая алжирская девушка, так мне приглянувшаяся. Неужели я посмел нанести вред ей? И как, я поранил её или убил? Но я не мог убить, я никогда не делал никому зла. Я всегда был смиренным верующим. Ответственным человеком, перед Богом и человечеством, как я мог так противоречить сам себе?

Я убил по наставлению демоницы? Она вела меня? Значит, убийца не я, мою руку использовали как орудие. Никто же не винит нож, которым убили? Но как мне доказать свою непричастность? Ведь мои руки в крови, а то, чем был убит человек, похоже, потеряно.

Я провёл несколько часов, замкнувшись в себе. Но созданные мной стены рухнули в момент от стука в дверь моей скромной обители. Полиция!?

С ловкостью зверя я вскочил и бросился мыть руки, поливая из кружки старым прогорклым чаем, простоявшем на столе пару дней. С рук чай капал прямо на пол моей комнатушки, а пока капли касались пола, я неистово тёр руки, что есть силы, дабы избавиться от следов преступления. Стук повторился, спешно я накинул на себя одеяло, чтобы скрыть следы крови на себе, мокрыми руками открыл дверь, встретив гостя глазами, полными ужаса.

Передо мной стоял человек в форме, но не полицейской. Это был почтальон. Гонец принёс мне пенсию. Пухлый старичок с белыми усами и в круглых очках отсчитал мне сумму и, взглянув исподлобья, запросил подпись. Но в это мгновение его взгляд показался мне подозрением в страшном преступлении.

Дверь захлопнулась, и я остался наедине со своими мыслями. Неужели это взаправду, неужто такое может быть… Я повторял это снова и снова. И не только сейчас. Эти слова на повторе звучали в моей голове целые сутки. С того самого момента, как я очнулся. Параллельно во мне звенела мысль о демонице.

Разве мог я навредить этому беззащитному цветку: тонкой, грациозной девушке, которая привлекла меня всем своим видом, была так мила моей душе? Я не верю, что мог быть с кем-то так жесток, а тем более с той, к которой испытываю такой необычайный трепет.

Я ведь никогда не делал никому зла, и вдруг убийство? Как такое возможно? А что, если всё проще, и я с кем-то подрался в баре? Но столько крови… Меня затошнило. От нервов, да и от вчерашнего алкоголя тоже. Боже, как мне плохо.

От упоминания Бога в голове ещё раз всплыло лицо Зейры. Вспомнил, как недавно спускался в ад. Уж теперь я точно туда попаду. То, что я видел, правда? Она настоящая? Вчера я впервые исполнил её волю?

Так много вопросов и так мало ответов. Может, она явится мне сейчас в эту самую комнату и расскажет, что и как было? Но вокруг лишь тишина. Спасибо, хоть не слышно сирен полицейских машин.

Одолев приступ тошноты, я поднялся с постели и спешно направился в сторону раковины. Нужно как можно быстрее смыть с себя оставшиеся частицы чужой жизни. Я неимоверно боюсь крови, а здесь такое.

Кровь стекала в канализацию, растворяясь в воде, как красная краска. Я старался думать, что это вино, но от страха тряслись ноги. Непонятно, то ли от того, что мог сотворить, то ли от страха получить наказание.

Меня переполнял страх, скорбь, сожаление, что я потерял контроль и поступил так глупо. Пытался отмыться от крови и не видел уже, как она отмывается. Моя голова занята худшими представлениями о том, что могло произойти.

Весь мокрый, тяжело дыша, я снова упал на постель, и только моё грешное тело коснулось её поверхности, всплыло воспоминание. Бледное, совсем непонятно, сон это был или реальность, но это воспоминание объясняло, откуда на мне кровь. Чёртов портвейн! Я пролил на себя бокал порто и убежал домой с позором, пока меня провожала взглядом и смешком та самая птичка, о которой я так переживал.

Душа будто освободилась от пытки. Меня больше ничего не терзало, это было сродни блаженству. Я радовался, как ребёнок, что никому не нанёс вреда. Но до чего же это крепкое вино похоже на кровь! Также становится бурым, когда высыхает.

Как же я испугался, трепало всё тело, как осиновый лист на ветру. Но в то же время, когда опасность миновала, спектр этих эмоций внушал мне наслаждение. Этот контраст страха, переживаний и радости, что последствий не будет, пьянил не хуже вчерашнего вечера.

С тех самых пор я начал постоянно вспоминать этот опыт. Я жил привычной жизнью: ходил в магазин за продуктами, пил любимый кофе с круассаном, спал, гулял, ходил на почту, чтобы отправить письма в Канаду знакомым, и всё время мне хотелось снова испытать те же чувства. Я прожил жизнь, она была пуста. Мне так хочется наполнить эту серость. Разбавить чёрно-белое красным. Пусть даже это будет кровь, если только она способна сотворить во мне такой экстаз.

Разве я обязан быть лучше других? В мире столько зла, и всё оно сотворено человеком, не Богом. Всё это сделано нашей рукой — коллективной.

Даже если напрямую ты не причастен, как можешь ты знать, что одно из безобидных действий твоих не привело к плачевному результату для кого-то другого?

Переходил дорогу и не пропустил скорую, случайно, а кто-то умер. Не обратил внимания на что-то подозрительное, и допустил преступление. И это лишь из очевидного, а сколько скрыто!

Можешь ли ты быть уверен, что отогнанная тобой оса не ужалила аллергика вместо тебя, не убила его? Задержав такси на две минуты, не спровоцируешь ли ты аварию? Жизнь — это череда незапланированных событий, ведущих к внезапным результатам. Так должен ли я переживать о последствиях своих действий, если мне не подконтрольно большинство из них?

Вполне возможно, что я нахожусь под покровительством тёмных сил. Демоница ведь обещала забрать все последствия моих злоключений, если они принесут кому-то вред. Не удивительно, что мне интересно попробовать, как это будет чувствоваться в действительности. Я всегда испытывал стыд, когда делал кому-то плохо, а что если теперь подобное доставит мне удовольствие?

Что, если начать с чего-то безобидного, с нелепых шалостей? Сделать кому-то неприятно. Все так делали хоть раз, это нормально. В конечном счёте, небольшую неприятность, устроенную мной, человек сможет пережить.

Это же не убийство, за шалость даже нет наказания со стороны закона. Особенно если она касается чьих-то нервов. Так, почему бы не попробовать?

Тем более, я стар, жизнь почти прошла, а я так и не испытал ничего подобного. Все несли горести только мне, а я никогда не отвечал им взаимностью. Хоть раз и я должен побыть на месте сильного. В конце концов, я же не хуже других людей? Я тоже человек, существо плотоядное, и могу позволить себе немного крови.

Скажу-ка я гадость женщине завтра. Прямо с утра в автобусе, когда та будет ехать на работу. И весь её день будет испорчен. Этим я точно выполню условия, поставленные мне демоницей.

И вот настало то самое утро, когда я должен был начать творить зло незнакомым людям по указке демона. Погода хмурилась, будто не одобряла моих действий. Но я чувствовал, что внутри меня светило солнце. Оно пылало и жгло, потому что я захотел привнести в свою жизнь что-то новое, я решился дать сдачи.

Сел в автобус и начал выбирать жертву. Девушка с ребёнком не подходит, я уважал тех, кто дал миру новую жизнь. Пожилую даму тоже пропущу, потому что всегда уважал старость. А вот и идеальный претендент: девица лет пятнадцати — не уступает место старику, её взгляд будто насквозь пропитан злом.

Нанося ей вред, я отдавал миру зло вдвойне. Подросток надолго запомнит мою грубость, пронесёт ее сквозь года. Мои слова способны даже повлиять на её жизнь. Она может начать бояться ездить в транспорте или опасаться мужчин, что в итоге сделает её несчастной в личной жизни.

— Что ты расселась здесь, малолетняя путана? — сказать это было сложно, но мой голос звучал уверенно. Она испуганно зыркнула на меня, обернулись и другие.

— Désolé grand-père, — отозвалась девочка и уступила мне место.

Внутри меня горел огонь. Я чувствовал, как эмоции разрывают мои клетки, но я хотел почувствовать этот кайф ещё сильнее.

— Какой я тебе grand, со старшими следует быть вежливой! — она смотрела на меня испуганно и без понимания, за что ей досталось, а я был похож на старую брюзгу, но мне было от этого приятнее некуда. Впервые за восемьдесят два года я почувствовал себя живым. Впервые я не добрый, наконец, я веду себя так, как хочу.

Но, взглянув вокруг, я понял, что весь автобус осудил меня. И мне стало немного стыдно.

Я знал девчушку, которую обидел: это моя соседка, я часто встречаю её на улице днём. Мы оба следовали своему расписанию и наши жизни пересекались на узкой улочке, по сторонам которой приютились милые магазинчики разного толка. Больше я о ней не думал, она стала безразлична мне сразу после моего деяния. Все мои мысли были заняты девушкой из бара.

Как можно убить того, кого любишь? Это ведь невозможно, но я почти представил себя убийцей. Любовь… Мы виделись с ней лишь вскользь, но каждому мужчине известно это чувство. Ты не общался с девушкой, повстречал её случайно, но настолько проникся к ней такими чувствами, что это можно назвать настоящей любовью.

К этим ощущениям подходит лишь это слово. Пусть оно и громкое, но заменить его абсолютно нечем. Одна из её форм — немая любовь. Короткая, концентрированная во взгляде, улыбке, секунде жизни.

Для меня это самая честная любовь: чистая, непорочная. Ты любишь человека таким, какой он есть, не ожидая от него ничего взамен. Это любовь без собственничества, без эгоизма. Именно такими чувствами я проникся к девушке из бара. К той, которую мысленно убил… Я мечтал о ней, а получил труп в своём воображении.

Настал поздний вечер, я лежал в темноте на постели в своей келье, и пытался вспомнить хоть что-то, но всё было в хмельном тумане, окутавшем ту самую ночь. Я лишён возможности отделить сон от правды. И в час моих раздумий, когда я был встревожен, боялся наказания… Да, именно наказания. Не того, что смог сотворить, не сострадания к бедной девчушке, такой молодой и красивой — нет. Я испытывал лишь страх быть наказанным. В момент этого осознания в комнату явилась сущность.

Это была тёмная женская фигура, одетая будто бы в никаб. Она взялась из ниоткуда и стояла в полумраке посреди моей комнаты молча. Я весь покрылся мурашками, а волосы на голове зашевелились. Я еле нашёл в себе силы заговорить.

— Кто ты? — фигура еле заметно шевельнула головой.

— А ты не узнал меня, милый? — я ощутил ужас ещё сильнее. Неужели призрак убитой мной девушки явился ко мне, чтобы отомстить или спросить, за что я так поступил с ней?

— Мы виделись с тобой.

— В баре?

— Нет, под ним, — я не понял, что она имела в виду, но догадываться не было сил. Всё, что я чувствовал, — страх. Это существо было чем-то неизведанным. Она взялась из пустоты. Я даже не мог пошевелиться, настолько сильный ужас испытывал в тот момент.

— Ты бы назвал то место адом. Помнишь, как ты умер? Попал прямиком в мои лапки, а после пообещал быть моей игрушкой — и я тебя тотчас же отпустила, — в голове всплыла мерзкая улыбка, леденящая до костей.

— Это ты? Зейра? — сущность засмеялась. Но не так, как делала до этого. Этот смех был куда тише, скромнее и мелодичнее. Будто на земле она ощущала себя, как в гостях, немного стеснялась.

— Я убил её? — немного придя в себя, спросил я.

— О, да! На потеху своей госпоже. Мы виделись с тобой прямо перед этим. Ты размозжил ей череп, как спелый арбуз.

— О, Боже!

— Да-да, вчера ты его тоже вспоминал. Но не стоит, добрых Богов не существует, есть только мы и люди. Ни первые, ни вторые добротой не отличаются. По образу и подобию, так ведь? — даже во мраке я понял, что в этот момент она улыбнулась.

— Это ты заставила меня сделать такое с несчастной?

— Ой, совсем нет. Это было твоё желание. Ты сам выбрал и жертву, и способ. С изобретательностью у тебя проблем нет. Хвалю.

— Но я не мог сделать такое! Я никогда таким не был!

— Я ни при чём. Всего лишь люблю наблюдать, как мне преподносят жертву. В такие моменты я присутствую всегда. Когда захочу подойти поближе, ты меня увидишь, в другом случае не заметишь. О наказании не беспокойся, помнишь? Оно никогда тебя не настигнет. Я всё улажу. Твори зло в удовольствие, будь свободен, мой послушный мальчик, — она залилась тихим смехом и растворилась в воздухе. В комнате остался необычный запах, который невозможно описать. Запах горелой розы. Я и непостижимый аромат остались в комнате тет-а-тет.

Ещё долго я приходил в себя от хтонического ужаса, принесённого богиней. Мне сложно называть её богом, потому что меня учили, что боги добрые. Время злых богов осталось где-то далеко в античности, но по сути именно богиней она и является. И теперь она моя богиня. Не могу поверить, что, прожив жизнь, я стал служить злу в истинном его обличии. Это существо — квинтэссенция ненависти к человеку, концентрат злости, пакости, невиданной мерзости. И посчастливилось же именно мне встретить эту жуткую тварь. Так, пожалуй, не стоит отзываться о ней так нелестно, она ведь может читать мои мысли. Боже, она даже сейчас может быть здесь…

Не скоро я почувствовал себя в безопасности. Успокоиться мне удалось только после побега на улицу. Я долго бродил среди живых, ощущая себя мёртвым. Моя подозрительная личность не интересовала полицию, хоть я был и худшим из людей. Богиня сдержала своё слово: я не нёс последствий за свои деяния. Это как ключ к тайной комнате. Недоступное никому иному, только моё преимущество.

После встречи с ней я обрёл истинную свободу. Я могу делать всё, что мне вздумается. Но делать я обязан: свободу бездействия променял на жизнь. Было ли это разумно, если я всё равно умру? Не знаю. Но вспышку между вечной пустотой, которую мы зовём жизнью, никак не хочется терять.

Переезд во Францию подкреплял мою тягу к жизни. Иногда мне удавалось забыть, что на самом деле я франкоканадец, а не коренной парижанин. Я считал, что вернулся на родину предков, но иногда ловил презрительные взгляды за свое происхождение от рождённых в этом великом городе.

Иногда я чувствовал себя чужаком, но зато жизнь в Канаде во время Великой войны уберегла меня от воинской службы, которая, наверняка, привела бы к немецкой пуле. Она была бы точкой в моей истории. Тогда это страшило меня больше всего.

Я хорошо помню кризис воинского призыва, манифестации. Франкоканадцы — потомки французов в Канаде — не считали эту войну своей. Особенно, учитывая, что отстаивать пришлось бы интересы Британии.

Прогуливаясь в Квебеке, всюду можно было услышать недовольные разговоры. Я не вполне разделял точку зрения большинства. Да, призванным нужно было воевать стороне Британии, но на её стороне была и родная для нас Франция.

Впрочем, далеко не все воспринимали Европу своей второй родиной. Многие просто хотели забыть её, так как в Канаду переселенцы ехали не от лучшей жизни. Я же всегда ощущал себя французом. Именно поэтому я отправился в Париж в «межвоенный период».

Для меня интербеллум — ничто иное как перемирие. Ощущал все события этих лет одной войной, разделенной на две части. Я посчитал своим долгом помочь в восстановлении того, что можно воскресить, а позже все снова разрушили.

В баталиях же принимать участие я не решился. Для этого нужна смелость, а ею я всегда был обделён. Ещё одна неочевидная польза от чар демоницы заключалась в моих новых возможностях. Я приобрёл смелость совершать что-то дикое без всякого опасения. Теперь мне доступно то, что я не мог раньше.

Мысли помогли отвлечься от содеянного, но снова свернули на путь воспоминаний. Не сказать, что я страдал. Хоть я помнил не все детали злополучного вечера, мне нравилось часами додумывать подробности: кровь, капающую с ножа, стеклянеющие глаза и постепенно остывающее тело. Это так сексуально, и чем больше подробностей я представлял, тем больше мне хотелось повторить содеянное. Убить мне хотелось, конечно же, девушку. Исключительно молодую и красивую.

Но только красоты мало, она должна быть особенной. У меня всегда был хороший вкус на женщин, и он не подвёл и в прошлый раз. Алжирка, поприветствовавшая плотью мой нож, была совершенством. Её кроткий взгляд навсегда засел в памяти. Тонкие черты, её фигура… Я могу воспевать её вечно. Ровно как и смаковать детали этого убийства. Решено! Этим же вечером выйду на поиск новой жертвы.

Я бродил по округе и всматривался в лица. Я искал достойного, но сколько бы ни смотрел, ни одна девушка не вызывала во мне желания оказать ей честь прикоснуться к смертоносной стали.

Но прогулка принесла неожиданный исход: жертва всё же нашлась, но не среди случайных прохожих. В памяти всплыла белокурая молоденькая немочка Сюз. Я встречал её в бакалейной лавке, когда та покупала принадлежности для хозяйства, помогая таким образом матери.

Ходить же за продуктами дочери не позволялось, так как свежесть продуктов, по всей видимости, считалась делом необычайной важности. Оттого я встречал маму Сюз в продуктовом, не раз помогая ей донести тяжелые сумки до двери их скромного пристанища.

Под одной крышей жила мать, три сестры и юный братишка. Мать была немкой, дети пошли в неё. А отец был французом: доблестный сын Республики сложил свою голову в боях с кровной роднёй своей любимой женщины. Как причудливо играет судьба, как близко ходит любовь и смерть.

Это Сюз я обидел в транспорте, после просьбы уступить место. Мне оказалось мало опозорить дитя, я хотел в полной мере ощутить её ослабевшее тело, хотел услышать последние вздохи. Её непорочный образ внушал ещё большее желание к убийству, чем красавица из бара.

Сюз только исполнилось пятнадцать, она была со мной приветлива, но смущалась сказать что-либо стоящее. У неё бледная кожа, маленький рост и хрупенькое тельце. Она всегда напоминала мне птичку.

Следующие пять дней я посвятил наблюдению за девушкой. Пришлось много времени провести на улице, ожидая, пока она выйдет из дома. Но это напоминало охоту, я упивался чувством превосходства над жертвой, когда следовал за ней.

Я смог изучить распорядок её дня. Оказалось, иногда допоздна она засиживалась у своего ухажёра. На шестой день Сюз вышла от него особенно поздно, на улице уже не осталось людей, тогда и пробил час.

Девочка возвращалась через парк с тусклыми фонарями, большая часть которых не работала. Я направился за ней, медленно сокращая дистанцию между нашими телами, параллельно любуясь её юностью. Предвкушая вкус крови на губах я совсем забылся и выдал себя. Сюз обернулась, испуганные глаза впились в меня как прусские штыки.

— О, это вы, месье, — я испугался даже больше неё, ведь жертва узнала меня. Стоит ей выжить, и мне конец. В мгновение ока я занёс над ней нож и с силой вонзил его в её изящную шею. Клинок вошёл без труда, словно в масло. Девушка не издала ни звука, лишь безмолвно упала на землю, как будто не умерла, а передала свою душу демонице.

Я чувствовал, что Госпожа наблюдала за мной, и решил преподнести ей дар, как полагается. С собой у меня была верёвка, её я купил в той самой бакалейной лавке, где мы пересекались с девчонкой. Я не знал, как пойдёт моё дело, так как вовсе неопытен в поцелуях смерти.

Верёвке было найдено достойное применение: я решил подвесить тело несчастного дитя на дереве как символ верности моей спасительнице и как назидательный образ соседней стране, обнажившей меч на французский народ.

Оглядевшись, посреди парка я увидел дуб. Дерево широко раскинуло свои ветви, и казалось идеальным вариантом для того, чтобы посадить на них хрупкую птичку.

Я повесил мёртвую девочку за шею так, чтобы верёвка закрыла рану от ножа. Отходя от дерева, невольно обернулся. Захотелось сфотографировать эту милейшую картину, проявить, вставить в рамочку и подписать «птичка на дереве».

Стоя в темноте, я громко рассмеялся от своей же шутки. В этот самый момент меня накрыла волна будоражащих чувств. Ветер слегка покачивал детское тело, а я, досмеявшись, развернулся и отправился домой.

Это был потрясающий вечер, самый лучший с момента первого убийства. Но внутри разъедало чувство, что чего-то не хватает. Я понял не сразу, но дело в том, что чувств от второго убийства было немного меньше, чем от первого. Видимо, первое убийство как первая любовь: яркое, волнующее и бывает лишь однажды.

Я вернулся домой, где меня ничего не тревожило, и свалился замертво спать, будто не я убил, а убили меня. Этой ночью Госпожа не явилась мне, что странно, ведь я для неё провел целый ритуал. Что ж, наверняка у неё, богини разрушения, есть дела поважнее.

Утром я, как обычно, спустился за завтраком, уже позабыв о вчерашних приключениях. Но, проходя мимо антикварного магазинчика, я вспомнил вчерашние события. Я увидел заплаканную мать своей жертвы и утешающего её лавочника.

Глаза женщины впились в меня, отчего мне сделалось холодно внутри. Вдруг материнское чутье раскусит меня? Она двинулась в мою сторону, вытирая на ходу слезы.

— Моя дочь мертва. Какой-то подлец повесил её, — женщина снова разрыдалась, а я не знал, что ответить. Во рту стало сухо, язык закостенел.

— Боже… Кто мог сделать такое? — моей игре позавидовали бы лучшие артисты.

— Она любила заходить в антикварную лавку, я спустилась спросить у хозяина, не рассказывала ли моя малышка о чем-то странном, не выглядела ли напуганной.

— Я видел её в магазине на днях, она была весёлой. Бедная девчушка, в ней всегда было столько жизни, — пока эта фраза вылетала из моего рта, я думал о том, как всякий раз мне мечталось испить эту жизнь. Я стар и болен, а она пышет молодостью. Я хотел отлить чуточку энергии себе, и сделал это при первой возможности.

Мать рыдала и сетовала, а я играл роль. Время с ней шло мучительно долго, была пара моментов, 8когда она могла раскусить меня, но женщина ничего не заподозрила. По окончании диалога я удалился в сопровождении своей самодовольной улыбки, приговаривая: «Ах ты, старый чёрт!»

Весь день я провёл в приподнятом настроении. Мне было хорошо от азарта и безнаказанности. Ничего не болело, я не думал о старости, будто и взаправду помолодел.

Я знал, что моими делами занимается полиция, но убийства были очень разными, они бы не поняли, что действовал один человек. Как выяснилось позже, жандармы решили, что алжирку убили на почве национальной ненависти, скинув всё на какого-то бедолагу, однажды высказавшего своё мнение на публике. Он бы и мухи не обидел, но был неудобен властям. А второе убийство повесили на возлюбленного девчонки, к тому же окрестили педофилом. Всё складывалось наилучшим образом, открывая мне дорогу к новому свершению.

На этот раз это должен быть мужчина, чтобы полиция не заявила о серийном маньяке. Да и к убитым мужчинам у всех куда меньше внимания. Да, убивать девушек приятнее, но так ли я уверен, что демоница убережет меня от последствий любого действия? На богиню надейся, а сам не плошай.

Выбор жертвы стал обычным делом, но с чем-то новым я всё же столкнулся. Вглядываясь в мужчин, я не мог выбрать среди них достойного смерти. Они не заслуживали этого. Я прожил жизнь и видел, какими бывают женщины, знал, какие мужчины.

Нет, я не хочу сказать, что мужчины безгрешны. Сколько из них изменяют, бьют своих жён и дочерей, но всё это делают и женщины. Разница между двумя полами в том, что средний мужчина отдаёт свою жизнь тем, кого он любит. Женщина живёт для себя. Каждый выбор мужчины ведёт к чести, а выбор женщины к личному удобству.

Мужчина вступает в брак, потому что так нужно, женщина — потому что это выгодно. Это добавляет ей бытовых обязанностей, но даёт абсолютные гарантии в виде обеспечения, вопросов наследования и ещё десятки положительных моментов.

Мужчине же брак не даёт ничего. Он вступает в него ради других, отказавшись от своих «хочу». Так же и с детьми. Мужчине, как оказывается, ребёнок вовсе ни к чему. Его нельзя съесть. Но если так велит честь, мужчина будет воспитывать и обеспечивать.

Природа не оставляет мужчине выбора: она порождает в нем тягу к женщине, а после жестоко подставляет, лишая его свободы. Женщина давит на честь мужчины. И что меня всегда поражало, мужчины действительно часто поступают по совести.

Они готовы лишить себя всех возможных удовольствий, практически отнять себя у самого себя, из-за потребностей женщины. Возможно, часть делает это из чувства вины, ведь им внушает её женщина за естественное желание — близость. Инициатор всегда женщина, вы не замечали? А виноват всегда мужчина.