Бесплатный фрагмент - Перевал оставшихся дома

Тем, кто рядом в пути

1998 год. Вечер. В тесной комнате толпа, неразбериха, сумбурные перепалки, огромные рюкзаки, горы продуктов и снаряжения.

Не хватает объемов — в комнатах, в мешках, в мыслях.

Не хватает объемов воображения, чтоб охватить все то, что ждет нас впереди.

А в три часа ночи старт.

Мгновенное затишье…

Крохотный уголок одиночества. Перед глазами пробегает время и тянет за собой вереницу людей, событий, побед и пощечин…

Остро хочется одного — чтобы все вернулись домой.

Все те, кто был, есть и будет — РЯДОМ В ПУТИ.

Рядом. И в горах и в «цивильной» житухе. На ледяных стенах и в шумных застольях, в долгих ночных беседах и в коротких болезненных встречах.

В каждой строке — частичка вашего огня.

1998 год. Северные склоны Эльбруса. Позади — вершина по северному пути. Базовый лагерь. Высота 4800. Разорвало все палатки. Двенадцать человек в тесной пещере. Вторые сутки…

И невольно твердишь про себя строки :

Пока мы полны разрушительной силой экстаза,

       В отсутствии чувства вины —

Никто из нас не будет наказан,

       И все доживут до весны —

              длинной, как первая ночь.

Мы смоем с кожи блудливый грим

       и встанем на новую твердь.

Никто из нас не вернется таким,

       каким нас запомнила Смерть!

1998

ТРИСТАН И ИЗОЛЬДА. БРАЧНАЯ НОЧЬ ПОД НАРКОЗОМ

Я буду часто менять города и прописки,

В транзитных сердцах пораженных коррозией.

Я буду знать, что ты очень близкая —

Скрипишь по арктической шапке полозьями.

В ночь привокзальную улицам слякотным

Выпадет снег, подгулявшим десантником,

На лаковой плоскости легкая вмятина,

След от локтей твоих, или… романтика.

Изольда, мне пора, а я…

        А я — не в силах.

А ты сегодня занята,

        а завтра может с рук сойдет,

И, кстати, дел невпроворот —

        такая блажь.

А где здесь плата за ночлег,

        а где влияние светил…

Холодный лестничный пролет,

И бред, оплаченный вперед.

Изольда, этот дом не наш!

И ночь застирана до дыр…

Молчанья рвущийся пунктир —

Блиндаж с проигранной войны…

И в подтверждении вины,

Стоит, волнуясь, у стены —

Чужая девочка с лицом, похожим на твое…

Я помню тебя…

        Отражением пламени в черной воде,

Неумелым твореньем мечты моей.

        Господи, где?

Бесплатное небо для каждого ждущего,

Звезды в упрек покосились опасливо.

Все, что нам было за это отпущено —

Мы были счастливы, Изольда.

        Мы были счастливы!

Но угловатая детская пластика

Прячет незримое чье-то присутствие,

Глаз твоих распятия пугают, как свастика,

Каждое слово звучит, как напутствие —

В суетный склеп для слепых и доступных,

Савана вечности ржавые клочья,

Где отречённо, смешно и преступно,

Мы были истерикой прожитой ночи.

Знаешь, я тоже могу неопрятными

Прядями истин трясти пред могущими,

И на щеках нездоровыми пятнами,

Маскировать свою скромность гнетущую

Господи, как ты внимательно слушаешь,

Легкая холодность наспех наброшена,

Завтра просплюсь и, наверное, струшу я,

Завтра я так не смогу… по — хорошему!

Брось, это просто бессилие плачется.

Боли тебе без меня причитается,

Я буду верным для всех, кто останется,

Это побег. А слова… не считаются!

1997 г.

ЗАПАСНОЙ ГЛАДИАТОР ИЛИ ДРОЖЬ В РУКАХ

В моих глазах блудят чужие сны

И за хребтом — хребет и снегу — по колено…

И до победы — две весны, а до тебя…

А до тебя еще четыре Карфагена.

Она выбирает черный цвет,

Из гаммы разных цветов.

А то, что ты говорила “ нет»,

Уже не узнает никто.

Она чертила какие-то странные знаки,

Она цепляла вскользь крамольные темы,

Я смотрел глазами умной собаки,

И курил сигареты марки «СEMEL»

На аллеи снег ложится

На аллеи снег ложится,

        пусто в парке.

До рассвета ей не спится,

        ночь насмарку…

И хандра унылой прозой,

        дней запутанных волокна,

И давно в забытых позах

        спят всевидящие окна.

И находчивым Прокрустом

        по привычке

Ночь растягивает чувства —

        безгранично.

А меня — как будто нету.

        И молчанье — неуместно

На стене среди портретов

        для меня оставят место.

***

К ней в ночи приходили бесшумные люди,

Приносили ей травы в светящихся чашах.

А она говорила — «Мы будем,

Обязательно будем счастливы…»

И размытый узор на поплывших обоях,

Обжигался стыдливо причудливой тенью.

Я сегодня был лучше всех прежних героев!

Несравненный солист ускользнувших ступеней.

Одноразовый лоцман ночных коридоров,

Запасной гладиатор для действия страсти,

Подходящий статист для податливых взоров,

Самый преданный жрец в этой избранной касте.

А когда я завязывал с кофе и трепом,

И окурок старательно вдавливал в кожу,

Подрасстрельные мысли крестились в окопах,

Принимая навзрыд облегчение ложью.

И ложиться на снег с переменным успехом,

Но до спазма сведенные скулы твердели,

Я, конечно, был лучше до боли, до смеха —

Запасной гладиатор капризных постелей.

И слова задыхались, плутая не в меру.

А прижатых ладоней потешная крепость,

Заставляла всерьез, без наркоза, на веру

Принимать как спасение высшую слепость!

Но в глазах твоих странных, так чисто и больно.

Так затравленно и неумело покорно.

Так пронзительно просто, тепло и невольно.

Что-то было такое… прикрытое черным…

***

В суицид прощенья верить —

        поздно, милый…

Все незапертые двери —

        ночь прикрыла,

Никого не будет рядом,

        но от боли станет тесно,

И покажется наградой —

        то, оставленное место.

И находчивым Прокрустом

        по привычке,

Ночь растягивает чувства —

        безгранично.

Будет виться монотонно

        дым над парой битых кружек,

И покажется Мадонной

        растолстевшая подружка!

На аллеи снег ложится

        пусто в парке.

До рассвета ей не спится,

        ночь насмарку,

И хандра унылой прозой —

        дней запутанных волокна,

И давно, в забытых позах —

        спят всевидящие окна.

1998 г

ТАБЛЕТКИ ОТ КАШЛЯ

Белый шорох шагов —

перегруженной памяти блеф —

камуфляжная потная шкура.

И скользят под ногами тела покоренных миров,

И погас на ветру в неподатливых пальцах окурок.

Белый шорох шагов —

умирающий, стонущий звук.

И светящийся круг —

где оскаленных глаз мерзлота —

белый танец волчицы,

И в таблеточной горечи рот —

под прицелом, на рваной гряде,

Где же ваши хваленые крылья?

А я… попытаюсь родиться,

Может в следующий раз, на пол — жизни поближе к тебе!

А кому-то из нас —

все равно, на исходную плешь суеты —

чуть живым возвращаться.

И прикармливать ангелов с рук,

не видавших такой высоты!

Я там был.

Мне значительно проще — остаться.

А во всем остальном —

Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТО БЫЛ ТЫ!

* * *

Устало ветер шевелит

Полы твоего плаща —

молчаливый эскорт.

Ночная трасса, город спит,

И ты садишься не спеша —

экспресс вокзал — аэропорт.

Оставив память о себе,

мы никого не будем ждать.

Я оловянный дезертир, опять,

Я ухожу с передовой — домой!

Красивая женщина за тридцать пять,

Непьющий мужчина — за так,

Холодный наследник готовый пристать

К скалистому пастбищу

люминесцентных снов.

Я уже готов!

Я почти жилец, я полнокровный агнец,

Я серый коршун, полночный танец,

Неровных ритмов по сбитым венам,

Я в землю брошен прокаженным геном.

Я восстану из кожи императором кладбища снов!

Ты мне хлеб и кров!

Уже не так стройна, чтобы прощать не глядя.

Еще не так больна, чтобы оставить рядом,

Уже совсем ушла, и обозначились резче,

Морщины у глаз и забытые вещи,

А я слишком долго учил тебя не скучать одной!

За моей виной —

Потенциальные женщины финальных видений.

Деревянные мальчики, звенящие мелочью,

Исключающие право стоять на коленях,

Называть тебя милочкой, хорошею девочкой,

Влит граненый рубильник до дна, за прелюдию,

И в двуспальную дыбу — упоительным глиссером,

Ах, как здорово быть беспонтовым орудием,

Метать себя щедрого, под ноги бисером.

Ты так не научилась ни пить, ни целоваться,

Полчаса мне про все — незаконченной сволочи,

Как будто бы требуя сатисфакции,

Открываешь мне путь в виде кухонной форточки.

А город сжигает резину, как прошлое,

Под паутиной глазами атласными,

Следит за тобой, в ожидании хорошего,

Согласные губы разделит на гласные.

Но ждут тебя сны, как отряды карателей.

Где вексель согласия — на предъявителя,

Где плюшевый мишка смотрит внимательно,

Да что его глаза — подземные жители!

Я не хозяин, я — жилец! Я ухожу с передовой,

Я оловянный дезертир, я тоже — раненый такой!

А на окопы падал снег, и кто-то требовал огня,

Я ухожу… свинцом в висок… все то, что было

было, было, было до меня!

И обманутый город сжигает ненужные листья,

И на темных аллеях блуждающий призрак огня!

И очнувшийся дворник — художник с нелепою кистью,

Нарисует картину, где не было меня.

1997 г.

Уход под предлогом

Угольный стебель предплечья — резиновый жгут,

Мглистая изморозь некогда пламенных глаз.

Дарит тепло и рождающий близость уют —

Сине-горящий под копотью чайника газ.