Бесплатный фрагмент - Переселенцы

От автора

Я благодарен всем, кто взял в руки эту небольшую повесть. Особая благодарность молодежи, что нашли время, оторвались от своих вездесущих гаджетов, и прочитали несколько строк о своих предках. Надеюсь, что они смогут открыть для себя нечто новое о них… Они не были идеальными мраморными изваяниями, как на старых пыльных фотографиях в семейном альбоме, они были обычными людьми, со своими страхами и ошибками, но совершающие незаметные и ежедневные подвиги для выживания своих детей.

Простая история о людях, которые жили в сложное, тяжелое время. Это наша история, которую изменить или поправить уже нельзя, она такая, какая есть… Тут нет повествования о конкретной, существующей семье, хоть и взяты на основу истории моего дедушки и бабушки по отцу, но эта повесть дополнена и другими рассказами переселенцев. У каждой семьи своя история…

Но, видимо, наступил час, когда мне потребовалось отдать долг уважения своим предкам, за то, то я живу сейчас благодаря их страданиям и повседневному мужеству… И, скорее всего, мне захотелось оставить небольшую письменную память для своих детей и внуков, что б знали, через что пришлось пройти их, уже далеким, предкам… Что б они жили…

Спасибо всем, кто делился своими рассказами и воспоминаниями о своих родителях и друзьях, часть их повествования попала в эти строки…

Особо глубокая благодарность моим друзьям и персонально кинорежиссёру Орлову Владимиру Александровичу за его терпение, интеллигентность и неоценимую помощь в написании этой повести.

С уважением, — Олег Опекунов

ОВЕС

Василий Иванович сдвинул набекрень потертую шапку, почесал лысину, появилась проблема, которую он не знал, как решить — счетовод ошибся, и в конюшне разгрузили на два мешка овса больше. Дохромать до счетовода и сказать? Или промолчать? От волнения весь взмок под старой, латанной, грязной и засаленной фуфайкой, пальцы нервно теребили замузганный кусок веревки, служившей ремнем, но и это не помогало принять решение…. На колхозные трудодни не разгуляешься, денег не дают, впрочем как и паспорта, о таких документах рассказывал землемер — уважаемый и грамотный человек из Горького, большого города, хотя… К чему ему все это?…. Тут проблема серьезней… Самому не решить… Надо пойти к жене — Олимпиаде Ивановне, мудрая женщина, хоть и неграмотна, но считать умеет — она и подскажет дельное решение…

Осень была ранняя, дождливая, частый ветер разносил остатки соломы из примятых скирд по полям, с его помощью, к зиме от них уже совсем ничего не останется, опять колхозники пойдут драть кору, резать камыш, ломать тонкие ветки деревьев на корм скотине, которая от голода будет все это жевать и пытаться выжить до весны. Вот и сегодня весь день моросил дождик, вялый, гнусный и бесконечный… Василий в хлюпающих сапогах двинулся в сторону дома по раскисшей тропинке…

Супруга деловито делила краюху хлеба, шестеро детей за столом на лавках насторожились — в сенях услышали грохот упавшего старого таза — отец возвращается… Он всегда натыкался в темноте на этот таз, матерился, пытался попасть в потемках на гвоздь, на котором он висел ранее, плевал и откидывал в сторону. Жена повесит на место. Значит, краюху будут делить на восьмерых…. Пайка уменьшается.. Саня еще не вернулся — он пытается в сумерках, потихоньку, перерыть колхозное картофельное поле за забором, иногда удавалось откопать оставшиеся после уборки клубни и тогда дома наступал маленький праздник… Мать любила его, старшенького, и его кусок всегда припрятывала до его возвращения.

— Слышь, мать… Тут такое дело…, — травмированная нога никак не хотела подниматься через порог, Василий руками ее переставил и тяжело опустился на табуретку, — Ну, счетовод приезжал на конюшню и овес разгружал…

Василий снова вспотел и потерял мысль. Что бы попытаться её вернуть, нервно встал и оторвал вчерашний лист календаря, 14 октября 1945 года, вот теперь порядок.

— Ну, чаво? Приезжал, а нам чаво с этого? — Олимпиада Ивановна начинала сердится оттого, что муж отвлекает ее от серьезной работы, — Овес –хорошо, нашей бы Машке овса, а то совсем выхудла и не жрет ничего, паскуда, лето прошло, а она все меньше и меньше молока дает, зимой-то как жить будем?

— Так я об овсе и говорю… Два мешка лишку образовалось… Счетовод-то уехал, сказать ему завтра? — Василий был счастлив, что смог сформулировать проблему.

— Лишку? Два мешка?, — Олимпиада Ивановна опешила, — Да неушто? Перед ее глазами уже стояли эти два мешка — вот тебе и корову подкормить, а, главное, смолоть и будет свой хлеб, а что-то и выменять у Зойки-куркулихи на шмат сала… Все это свое добро отдать?!!!! — Олимпиада вернулась из мечты — Ты сдурел, старый? Как отдать?!!! Это наше добро и отдать?!!!!, — супруга перешла на крик и сразу осеклась — не дай бог соседки услышат, вечер, все далеко слышно… И перешла на шёпот., — Немного обождем, пусть потемнее станет, вдвоем пойдем и хорошенько спрятать надобно, переждем дней пару…

Мешки оказались тяжелее, чем думали… Хороший вес… Дотащить бы быстрее, по улице нельзя — вдруг кто-то увидит, что тащим… Донесут начальству тут же…. Василий зацепился за бурьян больной ногой, тихо выругался, упал, но мешок из рук не выпустил, под ним предательски плюхнула лужа и он затих придавленный ношей… Олимпиада отпустила свой мешок на сухое место, и кинулась оттаскивать мешок мужа в сухую сторону. Василий ворочался в луже пытаясь встать, но покалеченная нога не позволила, он перевернулся и стал выползать из лужи. Отполз немного в сторону, вцепившись в соседский забор начал вставать, но гнилые штахетины хрустнули, Василий потерял равновесие и опять оказался в той же луже. Чертыхаясь и тихонько матерясь, Василий снова начал выползать из жижи. Супруга молча, смотрела на потуги мужа, но держала мешки и помочь ничем не могла. С трудом выбравшись, Василий, кряхтя и матерясь, в мокрых штанах и хлюпающих сапогах вцепился в мешок. Надо дотащить до дома сокровище. Луна продолжала играть в прятки…. Оставалось совсем немного, последний хлипкий забор и дома….

— А чё это вы тута тащите? — из темноты прозвучал страшный вопрос… Зойка, стервозная соседка, хитрющая баба, заведующая сельмагом, выплыла из темноты и перегородила дородным телом тропу. Голодные военные времена прошли мимо нее.

Василий обомлел, Олимпиада со страху села на свой мешок, пытаясь прикрыть его куцым кожухом. Предательская луна вынырнула из-за тучи и осветила соседей.

— Так чаво это? — не унималась Зойка.

— Чаво — ничаво, свое несем, — отошла Олимпиада

— Да, свое, — кивнул Василий

— А чаво ночью?, — не унималась Зойка, — Дня мало? А чаво в мешках-то, уж больно большие…

— Да вот, свое… — Василий не знал что и сказать, готов был провалится сквозь землю от страха… Он знал, что Зойка обязательно растрезвонит в сельмаге на всю деревню о ночной встрече.

— А тебе какое дело? — встрепенулась жена, — Чаво надо — то и тащим…

Но Зойка не зря себя чувствовала хозяйкой территории — она регулярно принимала у себя местного представителя власти — участкового милиционера — шустренько для своих габаритов подскочила к Василию и рванула мешок на себя. Но тот был колхозным конюхом и привык справляться с норовистыми лошадьми — удержал мешок, но случилось непредвиденное — старый мешок не выдержал и лопнул, драгоценное зерно фонтаном рассыпалось вокруг схватившихся. Тишина. Все замерли и только смотрели друг на друга… Золотистое зерно блестело в свете луны и заиграло в луже.

— Воры… Украли… Мародеры…. Сволочи, — почему-то шёпотом запричитала Зойка на выдохе.

— Ты чё? Ты чё? Какие воры, свое тащим, мой-то весь день на конюшне, когда же хозяйством заниматься? Вот и приходится по темноте, — активно оправдывалась Олимпиада, — Отстань, Зойка, и так поздно, нечего тут…

— Так недавно овес-то на конюшню завозили… Конюшня-то колхозная и овес колхозный, — не унималась Зойка, — Так, поди, оттуда и прете…

— Ты чё пристала? Сказано же — свое тащим. — очнулся Василий, — Некогда тут с тобой разговоры говорить.

— Сейчас орать буду, — заявила Зойка и шумно начала заполнять свою объемную грудь воздухом. Но вместо крика всхлипнула, закатила глаза и медленно осела на землю. Олимпиада появилась вместо рухнувшей Зойки, в руках держала кусок какого-то полена. Темная струйка поползла по округлой щеке, и медленно, словно замороженная, спряталась за воротом.

— Господи… Поди убила…, — полено вывалилось из рук.

— Не, — засомневался муж, — Здоровая кобыла, так не возьмешь.

— Господи…. Господи…. Чаво будет-то теперича? — запричитала Олимпиада Ивановна, — Слышь, Вася, чаво теперича?

— Чаво, чаво — лагерь, вот чаво, — Василий склонился над Зойкой, внимательно осмотрел грузное тело, — Дышит, значит, не убила. Давай отсюдова ноги уносить. Потащили добро в хату.

Супруга послушно подлезла под мешок, приподняла и, стараясь не смотреть на поверженную соседку, потащила груз. Василий следом. Его мешок стал совсем неудобным, из его раны продолжало убегать зерно…

Сашка, весь перемазанный мокрой, раскисшей землей, был счастлив, ему удалось накопать почти треть мешка остатков картофеля. Он упорно полз дальше, мокрая одежда с налипшей грязью тянула к земле сильнее картошки. Проверял каждый сантиметр поля вокруг себя. Каждую вылазку приходилось делать все дальше и дальше от своей околицы, рядом уже давно все перерыто. Надо ползти, подниматься нельзя — могут увидеть и тогда беда — за кражу колхозного добра, даже брошенного в поле, можно загреметь в серьез и надолго в лагеря. Власть не церемонилась, все просто, быстро и жестко. В свои шестнадцать Сашка все прекрасно понимал. Дядю Кирилла, доброго, хозяйственного мужика, что жил в крайней хате деревни, недавно судили в клубе, трое в военной форме сидели на сцене, привели Кирилла. Кража. Ломанный конный плуг, который валялся за конюшней с давних времен. Никому не нужный, разломанный на несколько частей, заросший бурьяном, ржавел под дождями. Тогда дядька осмотрел его, придумал, как наладить и поволок к себе ремонтировать. Натолкнулся на председателя. Приехал виллис и двое милиционеров. Скрутили прямо в хате. Неделя в камере и суд. В клубе деревни. Показательный. Десять лет лагерей. Пять минут. Всю деревню согнали смотреть на несчастного Кирилла. Были одни бабы, мужики, на которых не пришли похоронки, еще не вернулись. Война почти полгода, как закончилась, но их еще не отпускали по домам. Многие из опытных солдат проезжали в литерных поездах мимо родных мест, без остановки и возможности сообщить родным и близким… Эшелоны летели на восток. Тогда Кирилла, как единственного мужика, что мог быть кузнецом на всю округу, на фронт не забрали. Бронь. Была. Бабы тихо утирали слезы, все жалели Кирилла, скольких людей выручал по хозяйству, безотказный, рукастый, добрый мужик уходил из жизни деревни надолго. В углу, задыхаясь дымом самосада, стараясь не ловить злобные взгляды односельчан, нервно курил председатель, он уже проклинал себя, что позвонил. Поздно. И что теперь делать? Теперь на всю деревню останется два мужика и те калеки. Он, да конюх.

СМЕНА ВЛАСТИ

После взрыва бомбы, и разрушением охотничьей резиденции Геринга в октябре 1944 года, жизнь в Гросс Роминтерне остановилась. В былые годы Герман очень любил свое поместье и проводил там много времени, вековые деревья пущи благотворно влияли на внутреннее состояние хозяина. Местные немцы знали совсем другого человека… Для них он был, прежде всего, героем первой мировой войны, смелым, храбрым летчиком. Настоящим немцем. Он всегда жалел, что не может просто летать, без самолета, с пропеллером за спиной, чтобы везде успевать… А его любовь к цветам была известна повсюду, одна только коллекция орхидей или тропических растений чего стоила… Весёлый балагур, любитель хорошо выпить и вкусно поесть, жизнерадостный человек с его любимыми фразами «Пустяки, дело житейское» и «Я мужчина в самом расцвете сил…» повторяли многие жители деревни. Через многие годы он станет прообразом знаменитого Карсона, который живет на крыше, автор детской книги Астрид Линдгрен, была его подругой, но это все будет много-много позже… Очень любил животных, в его имениях жили семеро львят, один из них, любимец Буби, часто сопровождал его в поездках на отдых… Он даже ветку железной дороги провел, много охраны, солдаты, офицеры, музыка, открывались магазинчики — жизнь кипела. Марта работала в поместье, она ухаживала и поливала цветы в доме и оранжерее. Платили хорошо, её муж Курт — лесничий, ему платили меньше жены, но компенсировали премиальными с каждой охоты и он часто, подолгу пропадал в пуще, готовил загоны для любимого занятия Германа Геринга и его гостей — охоты. Местные жители, больше половины, работали в обслуживании резиденции и гордились ей, а еще больше гордились своей великолепной кирхой. Высокое, добротно сложенное из красного кирпича здание с множеством узоров обрамляющие высокие стрельчатые окна. Цветные витражи в каждом окне на библейские темы. Особенно красиво они смотрелись изнутри здания в солнечную погоду, лучи переливались разными цветами и добавлял праздничной торжественности происходящему таинству. Величественное здание для лютеран финансировал сам кайзер Вильгельм, который так же любил охоту в этих местах. Кирха объединяла прихожан с окрестных деревень и, по воскресеньям, небольшой поселок бурлил рынком на центральной площади со всей округи.

Окружающая поселок пуща веками кормила местных жителей, одна беда — охотиться самим было нельзя, пуща переполнена зверьем, а на добычу запрет. Просторы леса предназначалась, исключительно, для охоты высшей знати из Берлина или Кенигсберга. Иногда, правда, управляющий выписывал разрешение на отстрел оленя или кабана, но такое бывало не часто. Лесникам было легче — большую часть добычи гости отдавали обслуге, поэтому мясо в семье было всегда.

Но осень 1944 года все поменяла в размеренной жизни поселка.

Дочь Марты, Анна, высокая не по годам, стройная, веселая девчонка, заводила компаний. Для своих 14 лет очень сообразительная. В школе для девочек она была примерной ученицей, там было для неё все интересно и весело с подружками по классу, но последнее время все чаще стали отменять занятия и последние месяцы совсем прекратились. Подружки остались в своих поселках, автобусы перестали ходить. Каждый поселок замкнулся в себе. В последнее время все больше в поселке появлялось плакатов, в которых кратко текстом и на рисунке описывались все ужасы, которые ожидают местное население с возможным приходом русских. Анна искренне верила всему, что говорили в школе и что писали на плакатах, но не могла понять только одного — а как эти страшные русские появятся тут, в Пруссии? Совсем рядом вилла германского героя Германа Геринга, неужели великие германские войска допустят страшных русских в Роминтенскую пущу? На этот вопрос Анна ответа не знала, впрочем, не только она. Просто жили, или выживали, в непривычной ситуации.

Под конец войны все начало валится, военные становились все более раздраженные, молчаливые и злые. Все менялось. Гитлерюгент как-то сам упразднился, настало время выживания, каждый сам, как сможет. Работа прекратилась. Школы закрылись окончательно.

Немного в отдалении от величественной кирхи, в начале живописного оврага, на окраине деревни, стоял отдельный домик Марты и Курта. Анна гордилась маленьким садом и цветочными

клумбами, которые вырастила сама. Мама, конечно, подсказывала ей что, когда надо подрезать, убрать или посадить, но все работы Анна делала сама.

Русские прогрохотали ночью, из местных никто ничего не понял.

Утром, на поселковой площади, заработал громкоговоритель, на корявом немецком языке призывал население поселка собраться на площадь в полдень. Монотонно повторяя объявление каждые полчаса.

Все утро, отец с матерью долго, и почти шёпотом, совещались на кухне — что делать? Идти или остаться дома и никак не могли прийти к согласию. Марта была резко против, и не отпускала Курта идти одному на площадь. Единственный вопрос, в котором сошлись — Анна должна сидеть дома и на улицу не выходить. Но, в её планы такое не входило: что-то происходит вокруг, а она ничего не видела и не знает? Еще и дома под замком сидеть? Пока родители горячо спорили, Анна прокралась в свою комнату, закрыла дверь на ключ и распахнула окно. Октябрьский ветер рванул шторы и обдал дождем. Пришлось возвращаться за курткой и сапожками.

Анна одела свитер и, убрав цветочные горшки на пол, забралась на подоконник. Ручка двери скрипнула, но закрытая дверь не пропустила входящего.

— Анна, ты спишь еще? — голос мамы был тихий и тревожный.

— Да, мамочка, можно я немного еще поваляюсь? — Анна на подоконнике густо покраснела — она впервые солгала матери.

— Хорошо, хорошо, поваляйся, и сегодня, пожалуйста, никуда из дома не выходи, хорошо? Я потом все объясню, — голос матери стал спокойнее. — Побудь дома.

— Спасибо мамочка.

Анна с трудом прикрыла свое окно с улицы и, через сад, побежала к задней калитке. Мокрые кусты отерлись о ее одежду, а ветер тормошил ее волосы — шапка осталась дома, но спасал капюшон куртки. Тропинка пробежала вокруг кирхи, повернула вокруг соседского участка и вывела к скверу.

Сквер так же являлся предметом гордости поселенцев — старинный, просторный, треугольный, с высаженными могучими дубами, красивыми кустарниками, множеством удобных дорожек с чугунными скамейками, которые были покрыты молотым красным кирпичом. Все дорожки сходились в центре сквера, образовывали круг, внутри которого стоял большой и высокий памятник.

Гранитные, грубо тесанные кубы являлись широким основанием памятника, следующие ряды кубов образовывали огромный гранитный столб. Вершину венчал куб с высеченным в граните железным крестом, смотревший в четыре стороны. Плита со списком погибших односельчан в первую мировую войну вмурована в основание памятника.

Анна любила с поселковыми ребятами там собираться, днем на площади шла бойкая торговля, а вечера, были самыми чудными времени суток, особенно в ярмарочные дни — когда на площади включали раскрашенные лампочки, и под местный маленький оркестр начинали кружиться в танце гости ярмарки и местные жители. Но и это было уже в прошлом.

Анна за кустами прокралась к площади. Дождик прекратился и ветер утих. Над площадью повисла напряженная тишина, много людей собралось на площади, среди толпы Анна увидела и своего отца. Он стоял в форме лесничего. Люди шёпотом переговаривались с соседями и пытались понять, что сейчас происходит. Хотя основная причина уже всем была понятна — разорванные немецкие флаги валялись в луже, на их место вывешены красные полотнища, а в середине площади стояла открытая маленькая автомашина и около нее крутились военные в непонятной, мешковатой зеленой форме. Их куртки были необычно прошиты вертикальными строчками, ремни оттягивали тяжелые сумки. Они вели себя уверенно, кто-то и куда-то периодически убегал, прибегал, но все прибегающие что-то говорили офицеру. Он отличался от обычных солдат — темная шинель туго опоясана ремнями, на боку планшет и кобура. Вместо шапки на офицере была фуражка с красной звездой.

Наступил полдень. Офицер встал и громко, на ломанном немецком, позвал к себе старосту поселка.

Франц Когель, седовласый поселковый староста, спокойно вышел из толпы и подошел к машине. Офицер что-то говорил ему, староста периодически качал головой — то ли соглашаясь с офицером, то ли нет, со стороны было непонятно. Минут десять офицер что-то объяснял старосте, в конце он согласно кивнул и, откашлявшись, обратился к односельчанам:

— Русский офицер сказал, что сегодня наш поселок они освободили от фашистов, сегодня и завтра, до окончания дня, все жители поселка старше 14 лет обязаны явиться в дом старосты для регистрации. Все оружие, которое есть у жителей, подлежит сдаче. Комендантом поселка назначается старшина, — тут Франц запнулся и никак не мог выговорить странную русскую фамилию, — Фамилию и имя коменданта сообщу отдельно. Сегодня все должны оставаться в своих домах, выходить можно только для регистрации и сдачи оружия. Ночью из дома выходить запрещается под страхом наказания в военное время — комендантский час с 21.00 до 8.00. Соблюдайте спокойствие, идите домой, собирайте семьи, документы и приходите в дом старосты, там будет русская комендатура. До завтрашнего вечера все должны быть зарегистрированы.

Когель повернулся к офицеру, — Я сказал все, что вы велели, герр офицер. Позвольте и мне идти? Всем можно идти по домам?

Офицер кивнул. Он что-то крикнул, солдаты засуетились, построились, подъехал грузовик, они быстро запрыгнули в его кузов и он тронулся следом за виллисом командира. На площади осталось несколько солдат.

Коренастый, усатый, широколицый солдат, на погонах которого были широкие ленты, собрал оставшихся и что-то им начал говорить. Ничего не понятно, да и далековато, из кустов ничего и видно толком не было. Анна почти промокла и, потихоньку, стала пробираться в сторону дома, теперь ей надо было обогнать отца и быть дома первой. Она еще раз оглянулась на площадь, почти все разошлись, но ее отец еще стоял на площади и что-то обсуждал с несколькими соседями.

Анна с трудом залезла в скользкое окно, вода с одежды намочила все полы у окна, быстро разделась, мокрую одежду засунула в шкаф, горшки вернула на подоконник и кинула коврик на лужу. Дрожа залезла под одеяло и пыталась понять, что такое она увидела, но понимала только одно — что-то существенно поменялось в их жизни.

Марта не заметила отсутствие дочери, она очень сильно волновалась отсутствием мужа и с нетерпением ждала его возвращения. От переживаний, почти до паники, она снова начала перемывать чистую посуду, стакан выскользнул из рук и упал на пол. Но не разбился, а откатился под стол. Марта остановилась и смотрела на стакан, может, это и хорошо, что не разбился…. Скорее бы Курт вернулся…

У Валентина Степановича появилась проблема. Основательный, добросовестный служака, назначенный комендантом поселка, не мог понять — как ему тут наводить порядок, когда ни он, ни его солдаты не знали немецкого, а местные понятия не имели по-русски…. Проблема и надо было ее как-то решать. Собрал оставленный ему гарнизон в количестве пяти солдат, распределил наряды, работы по хозяйству — обустраивать комендатуру решил в дому управы поселка, тут же и казарму обустроит, благо места хватает. Для начала надо организовать кухню.

После обеда население поселка, по несколько человек, стуча деревянными башмаками по мощенному камнем площади, стали подтягиваться в управу на регистрацию. Валентин Степанович остался доволен, ему ротный на инструктаже говорил, что у немцев врожденное уважение к власти, особенно вооруженной. Принимал всех по очереди в кабинете старосты, которого вызвал и пытался с ним как-то объясняться. Трудно.

— Товарищ старшина! Там толпа людей из пущи в поселок прет, но оружия не видать, — часовой залетел в кабинет.

— К бою! — старшина схватил автомат и вылетел на крыльцо, солдаты заняли оборону в здании.

Вышедшая из пущи толпа людей медленно и устало двигалась по центральной улице поселка и выходила на площадь… Изможденные, худые, в грязной, оборванной одежде, в толпе мужчины, подошли к комендатуре, на здании которой уже висел красный флаг. Старшина, закинув автомат за спину, вышел на крыльцо и осмотрел толпу, человек тридцать, и успокоился — это не немцы, которых более, чем достаточно еще в пуще… Гражданские…

Из толпы вышел высокий, ходой мужчина в изрядно измазанном грязью пальто.

— Пан офицер, я естем поляк, Тадеуш Козак, я поляк, пан офицер, я и панове из лагеря, тутай, в пуще, верст десёнт от пана. Русских средь паньства нема, тутай поляци, чехи, славаци. Ваши жовнёжи, вчёрай, нас осободили, охрана разбежалась, ваши мувили, цо потшебна нам идти до вас, пан офицер…

— По-русскии говоришь? Хорошо, вот еще бы и по-немецки говорил… — размечтался старшина.

— Я естем учитель, я знам немецкий, пан офицер — ответил мужчина.

— Да ты что?! Хорошо, очень хорошо… Да-а, вид у вас потрепанный… Когда ели в последний раз?

— Вчёрай, пан офицер, ваши дали немного еды, мы поделили, а ваши очень торопились, нам казали направу куда идти и шипко уехали.

Старшина повернулся к любопытному повару, выглядывающий из-за двери:

— Петренко, добавь воды, тушенки, крупы, что б гуще было, надо еще на человек тридцать сварганить и накорми людей, размести их на конюшне, пусть отдохнут и обсохнут, а дальше видно будет.

— Товарищ старшина, так у нас самих харчей на три дня, сами-то что жрать будем? — Петренко всегда был прижимистый, — И когда подвезут никто не знает, чем я людей кормить буду…

— Не жмись, разберёмся… А вы, товарищ Тадеуш, отведите людей за комендатуру, там, в конюшне, размещайтесь, по крайней мере, там сухо, а чуть позже и покормим. Потом подойдите ко мне, в кабинет, понадобится ваша помощь…

— Добро, пан офицер, мы так и зробим.

Тадеуш увел людей в сухую конюшню, старшина остался доволен сложившейся ситуацией, а особенно тем, что появился переводчик, дела пойдут веселее.

Курт вернулся озабоченным, после обсуждения с односельчанами, все пришли к одному выводу — жизнь в деревне кардинально поменялась и будет ли возвращение немецких войск в пущу — одному господу известно. Точно было понятно только одно — с этими русскими надо быть настороже, ведут себя как то странно, никого не арестовали, войска пришли и ушли, оставили несколько человек — разве это гарнизон? И вообще — непонятно, что они хотят.

Марта внимательно слушала рассуждения мужа, а в голове убедительно крутилось свое — ей на глаза русским лучше не попадаться, а Анне тем более. Все непонятно. Как оно будет дальше…

Местные ждали обещанных арестов, грабежей и расстрелов, прошло уже несколько дней, но ничего не происходило, странно все это… В тихих, коротких обсуждениях сходились в одном, что, видимо, позже все будет…

В поселке, неожиданно для всех, появилась работа — сформировали бригады на валку леса, обещали платить… Несколько раз приезжала автомашина, в поселке жителям выдавали хлеб, крупы…. Бесплатно и ничего не требуя взамен. Нет, все-таки русские какие-то странные…

В поселке ходили слухи, что в пуще бродят много солдат от остатков немецкой армии, их не видели, но иногда слышали стрелковые бои в удалении.

ЗОЙКИНА ОБИДА

Сашка приволок мешок со своей добычей и был счастлив — это была еда на несколько дней для всей семьи. Для начала надо все хорошенько спрятать, не дай бог, кто увидит — лишние вопросы к семье совсем ни к чему. В коровнике была небольшая яма, прикрытая досками и старым сеном, туда и спрятал колхозную картошку. Старательно укрыл перегоревшим сеном, осмотрел, поправил траву и, довольный результатом, пошел домой.

С самого порога Сашка увидел неистово молящуюся на икону мать и молчаливого отца. Он сидел на лавке и о чем-то крепко задумался. Даже сразу не увидел вошедшего сына. В хате стояла полная тишина, перебиваемая тихой молитвой матери, даже мелкие братья и сестренка молчали, только сверкали голодными глазами с печи.

Сын стягивал мокрую, загрязненную одежду, случайно громыхнул сапогами, отец поднял глаза.

— Беда у нас, Сашка, беда, — тихо сказал отец, — Мы того… Зойку изувечили, случайно, докладать побежит… Принес чаво?

— Треть мешка добыл, воду ставить? — Сашка ничего толком из слов отца не понял, — с печки, молча, смотрели братья и маленькая сестренка, вечерняя краюха хлеба давно желудком была забыта. Надо их кормить, да и у самого живот урчит с голода, с утра во рту макового зернышка не было…

Мать продолжала неистово молится иконе, отец сидел на лавке, Сашка понял, что все надо делать самому и принялся за хозяйство, времени нет, надо малых кормить.

Всю ночь семья провела, практически без сна. Утром Василий решил помочь жене подоить корову, ушел в хлев, но вернулся довольно быстро и злой, с пустым ведром, потирая левую щеку…

Стук в окно вывел всех из ступора.

— Василий, слышь, Василий, председатель зовет, — женский голос за окном сообщил неприятное известие.

— Иду, — обреченно сказал отец и поднялся одеваться. Мать застыла у иконы, потом спохватилась и начала мелко и часто крестить супруга.

Сашка так ничего и не понял, да и некогда, печь никак не хотела разгораться, труба давно не чищена, да и дрова сырые… Позже все узнаю… Отец тяжело вышел из хаты и, еще сильнее хромая, медленно вышел со двора.

Вопли Зойки из комнаты председателя разлетались на всю округу, собирая у правления толпу любопытных баб.

Василий медленно преодолел три ступени и вошел в правление.

Хмурый председатель сидел за столом, толстая Зойка крутилась вокруг и десятый раз перечисляла свои обиды, каждый раз все громче и громче, что бы не только председатель, но бабы за окном хорошо все слышали… Только с каждым разом история обрастала все более и более страшными подробностями…. Фантазии было Зойке не занимать…

— Проходи, Василий Иванович, садись, говорить будем, — председатель указал на стул.

— Какой говорить!? Садить его, гада, надо, садить в тюрьму, советского торгового работника изувечил, фашист проклятый, — Зойка остервенело сверкала подбитым глазом, взвыла, все более и более увеличивая громкость воплей, — Он же меня убить хотел!!! Вор проклятый, колхозное добро украл и домой тащил, а я ….

— Замолкни!, — не выдержал председатель, — Иди отсюдова, я все понял, а сейчас с ним говорить буду, выйди, не мешай.

Зойка обиженно замолчала и, всем своим видом выражая несогласие, медленно вышла на крыльцо, впрочем, ей это даже понравилось — вокруг собрались соседские бабы, благодарные слушатели, и можно было еще гуще приукрасить свою роль в защите социалистической собственности…

— Василий Иванович, тут Зойка много чаво наговорила на тебя, бумагу исписала, вот почитай.. — протянул тетрадный, мелко исписанный листок, — Читай, потом скажешь что правда, а что нет… А что это у тебя за фонарь такой, аж на пол лица? Да неушто Олимпиада приложилась?

— Да нет, не жена. Я давеча, с утра, пошел корову доить, а она, зараза, все норивит меня своим хвостом лупануть, ну вот, я и привязал на хвост камень, что б, это значит, своим хвостом меньше мотыляла… Доить начал, а тут, как назло, стая мух… Вот она и огрела меня камнем на хвосте, и прям по лицу…

— Да-а-а… Дела…. Это ты здорово придумал, с камнем, — улыбнулся председатель, — Ладно, заживет, а сейчас давай, читай…

Василий шевеля губами углубился в медленное чтение, по мере чтения становился все более мрачным, председатель достал очередную папиросу, наступила тишина, которую нарушил резкий звонок телефона.

— Слушаю, председатель, — услышав голос на другой стороне трубки председатель вытянулся, — Слушаюсь, товарищ первый секретарь, буду.

— В райисполком вызывают…, — задумчиво проговорил, — На Зойку не похоже, что-то другое… Ты вот что, Василий Иванович, ты все обдумай что, да как, потом ответишь мне…. Что врет Зойка, а что нет… Вдвоем мы остались, подумай, крепко подумай и…. Ежели овес взаправду спер — верни в конюшню, потом разбираться будем, по приезду… А сейчас запряги мне тарантас, в район мне надо, сам слыхал…

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НЕДЕЛЯ

Анна уже перечитала все книги в доме по два или три раза. Но из дома, без крайней необходимости, старалась не выходить, отец строго сказал — на улицу не высовываться, а про пущу вообще забудь. Но как же скучно! Все подружки то же сидят по домам, читать уже нечего, дома работы немного, да и мама старается все сама делать — лучше быть занятой, чем пытаться думать о происходящем, как жить дальше, вопросы, вопросы… А ответов нет. Единственное — местные немного успокоились, время идет, но вроде ничего страшного эти русские не делают… Может быть пока…

А скоро Рождество, самый любимый праздник, мама вкусное печенье печет, а Анна с отцом выбирает в пуще елку для дома, потом ее бережно связывают, пакуют на санки и вдвоем тащат домой… По дороге отец рассказывает про пущу, птиц и животных… Мама достанет ящик со стеклянными елочными игрушками с чердака и разрешит дочери самой украшать елку, она уже второй год сама украшает ее, достаточно взрослая… Интересно, а в это Рождество будет елка? Надо у папы спросить…. Что же делать? Вот бы в комендатуру попасть — там раньше была комната с книгами, деревенская библиотека, где можно было выбрать и почитать новую книгу…

Идея Анне понравилась. Но пока еще не придумала, как ее осуществить. Ослушаться родителей не хотелось, но они и не разрешат самой пойти, там живут эти чужие солдаты…

Второй месяц впроголодь, припасы кончаются, одежда не высыхает, землянку затапливает талым снегом, кругом огромный лес, батарея радиостанции села и связи нет… Практически все, что было заранее припасено в схронах, у остатков разведроты вермахта кончилось, те вылазки, что им удавалось сделать, не приносили результата, более того, в стычках за еду с разрозненными группами своих же окруженцев, потеряли еще троих, тут стояло на кону не выполнение приказов командования, а само выживание. Несколько раз пытались выходить по направлению на Кенигсберг, но высокая плотность русских войск похоронила эту самоубийственную надежду, оставалось одно — сидеть в пуще и пытаться что-либо отыскать в прилегающих деревнях и ждать, только чего ждать? Судя по той массе русских войск, что они неоднократно видели на дорогах, шансов на возвращение своих практически не оставалось…

Двое вернулись с охоты, но расставленные петли оказались пустыми, зверья много, но стрелять никто не решается — по звуку обнаружат группу, сразу уничтожат, в последний раз нарвались на русскую засаду, потеряли почти половину остатков роты и еле оторвались от преследователей, а еще и стычки со своими же, добавляли отчаяния.

Командир роты, капитан Блансберг, при свете коптилки, сидел над картой, надо предпринимать что-то решительное — во-первых связь, надо связаться с командованием и выяснить оптимальный маршрут выхода к своим, во- вторых, пополнение съестных припасов, для экономии уже разбавляли еду остатками ягод, почками и мхом, что совсем не лучшим образом сказывается на состоянии здоровья остатков группы и, наконец, окончились все лекарства и бинты, сырость, проклятые холода и снежные дожди скоро доконают всех. И так осталось от роты семь человек… Но мыслей о сдаче в плен ни у кого не возникало.

Вокруг огромная пуща, густой лес и болота, но все направления перекрыты, что у нас в округе из населенных пунктов — до Толльмингема почти восемь, до Гросс Роминтерна почти пятнадцать километров. В прошлый раз захватили лесоруба из Роминтерна, он рассказал, что гарнизон совсем небольшой пять или шесть человек, местного убивать не стали, до смерти напугали и отпустили, а то могут заметить отсутствие гражданского в бригаде, а в Толльмингемме целый взвод, не справимся, сил мало, практическое самоубийство, значит надо пробовать захватить Гросс Роминтерн. В любом случае что-то раздобудем, сидеть уже невозможно, надо действовать.

— Группа, — сбор!, — Блансберг принял решение, — Выдвигаемся на Гросс Роминтерн, там гарнизон пять-шесть человек, задача — захватить комендатуру, радиостанцию, продовольствие, медикаменты. Часовых один-два человека, группа захвата Герман, Отто и Курт, прикрытие — я и остальные. Основное — Курт- радиостанция и батареи, Отто — медикаменты. Выдвигаемся через час, головной дозор — Герман.

Получив приказ, группа подтянулась, надо успеть проверить снаряжение, оружие и боеприпасы, немного отдохнуть.

Густой лес поглотил тени группы. За последние месяцы все неплохо освоились в этом районе и знакомыми тропами приближались к Роминтерну. Оттепель, промозглая сырость утяжелила снаряжение и одежду, но двигаться было все равно лучше, чем часами, дрожа от сырого холода лежать в подземном укрытии без движения или мокрым лежать на земле и наблюдать за дорогами, поселками. Но без связи никому полученная информация нужна не была… И что происходило вокруг неизвестно. Можно было организовать засаду и захватить несколько русских, но их пропажу быстро обнаружат и тогда всю пущу прочешут и группа останется без последнего пристанища в лучшем случае. Уже несколько раз, с большим трудом, избегали зачистки леса русскими, людей совсем не осталось…

Грустные мысли покинули капитана, как только группа вышла на опушку леса перед поселком. Рассредоточились, укрылись. Надо осмотреться, уже наступило утро, русские с рассветом расслабятся, успокоятся и перестанут ожидать нападения. Нужно только выбрать удобный момент.

Анна уже чуть ли не наизусть знала свою любимую книгу о доблестном рыцаре Айвенго — раз пять перечитывала, хотелось что-то нового, но как пройти незаметно в книжную комнату еще не придумала. Мама категорически против выхода в поселок, а дома уже все так наскучило… Что могла все переделала, выход за дровами из дома и то уже маленький праздник. Но так просто невозможно… Да и отец стал более лояльный к русским, особенно когда появилась работа и паек для семьи, да и мама не так категорична… В конце концов — ну не съедят же ее за книжку? Анна все более и более убеждалась, что ничего плохого она не делает и беды ждать неоткуда. Нужно попробовать, только у мамы отпрашиваться бесполезно — не отпустит, а папа еще на работе, может подождать его и попросить сходить за книгой вместе, так спокойнее, тем более, что он говорил, что сегодня они закончат работу после обеда, ждать не долго осталось. Довольная своими выводами и решением, Анна побежала к матери — может что-то помочь надо…

Ежедневная рутина уже начала надоедать Валентину Степановичу. Хорошо, что рядом появился Тадеуш, который взял на себя прием поселковых: кому дров выписать, кому пропуск для поездки в соседнее село, да и мало ли ежедневных нужд в поселке. Основная масса жителей как-то успокоилась, но все еще продолжала настороженно относились к новым властям. Надо с солдатами какие-то занятия организовать, а то что-то совсем расслабились, к службе поверхностно относиться начали, словно война закончилась. А вместе с тем, в пуще еще полно недобитых групп немцев, солдаты вермахта еще ничего, что-то грабанут у местных и в лес, но Смершевцы ищут группу эсесовцев на севере пущи, это звери, никого не жалеют, ни чужих, ни своих, кого встретят — убивают сразу. Вот эти группы и заботят больше всего старшину, как-то все подозрительно слишком тихо… Словно война закончилась… В прошлое воскресенье просил Тадеуша присутствовать в остатках кирхи, на проповеди — надо же понимать, что там проповедуют местным, так ничего вроде, седовласый настоятель спокойный, никакого вреда не чинит власти, не подстрекает, правда и помощи от него не дождешься, но лучше худой мир, чем хорошая драка… А кирху было жалко даже старшине, шальная авиабомба в аккурат в середину крыши попала, пробила и взорвалась внутри, хорошо, что ночью, людей в ней не было. Остались только высоченные наружные стены. Местные прибрались, что-то расчистили, алтарь почти полностью уцелел, и старый пастор продолжал проводить службы под открытым небом.

Старшина вышел из комендатуры, часовой, что стоял к нему спиной, не видел его и пытался о чем-то болтать с моложавой немкой, которая стаяла на углу и ничего не понимала о чем ей говорит солдат, только хихикала, но не уходила. «Ну, это совсем непорядок… Часовой называется, мать его….» — осерчал Валентин Степанович. Громко кашлянул, солдат встрепенулся, поправил автомат и лихо доложил старшине о порядке на охраняемом объекте. Сердитость куда-то ушла, старшина молча показал солдату кулак и пошел на пустую площадь, несмотря на то, что комендантский час уже давно закончился, местные жители старались без крайней надобности из домов не выходить.

Остановился посередине площади и с удовлетворением осмотрел ее: уже привык к порядку немцев, все чисто, дома добротные, сады ухожены, в поселке свой сквер с ажурной литой чугунной решеткой, красивая… Как-то и снабжение выправилось, только тушенка уже поперек горла, благо выпросил у начальства разрешение добыть тонну мяса в пуще, все хорошо, но начальство строго наказало мясо распределить, а шкуры засолить и сдать интендантам… Засолить то можно, только чем? Соли нет, просил, что б подвезли. Обещали…. А пока придется повременить с мясом, а то за сгнившие шкуры как бы своей не пришлось отчитываться…. Да и с местными надо посоветоваться, тут, в поселке, целая бригада лесников живет, лучше их, все одно пущу никто не знает… Рассуждения Валентина Степановича прервал вид высокого мужчины в форме лесника идущего от кирхи, кажется, Куртом зовут. Рядом с ним шла девочка. Она что-то прятала под короткой курткой. « … На ловца и зверь бежит, — подумал старшина, — Вот и поговорим о мясе, старший лесник тут все знает». Между тем собралась бригада для лесозаготовки в ближайшей пуще, они столпились у комендатуры и ожидали солдат охраны. Когда вышли двое солдат с оружием, немцы деловито построились и, небольшой колонной, направились на выход из поселка. Комендант остался стоять на площади, дожидаясь, когда лесник приблизится к нему.

Курт учтиво приподнял шапку, здороваясь с комендантом, представил Анну. Девочка ловко присела и быстро спряталась за спиной отца. Курт попытался объяснить цель своего визита, но быстро понял, что господин комендант ничего не понял, но жестом пригласил Курта с дочерью в комендатуру. С переводчиком будет все проще…

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Председатель лихо осадил лошадь около крыльца управления, выскочил из брички, захватил свой старинный, потертый портфель и быстро пытался проскочить в свой кабинет, но крыльцо перекрыла настырная Зойка.

— Ну чаво? Посадят супостата? — несчастная Зойка весь день дожидалась председателя с решением своего вопроса, даже сельмаг не открывала…

— Отстань, Зойка, не до тебя тут… — председатель сердито насупился, и Зойка тут же уступила дорогу, — Потом, все потом, тут райисполком задачи важнее ставит…

— Да, да, — закивала Зойка, — Извиняйте, я чуток позже зайду….

В прохладном управлении председателю было жарко, в исполкоме надавали кучу документов для выполнения, но толком ничего не объяснили, и, одновременно, требовали немедленного исполнения. Усевшись за стол, достал из портфеля кучу листов машинописного текста и углубился в чтение. Пока понятно одно — разбираться во всем надо самому… Да и отвечать за все так же самому…. Время такое…

Во исполнение решения партии и правительства об освоении новых территорий, которые получил Советский Союз по итогам второй мировой войны, партия провела разнарядку по республикам и областям страны — сколько, когда и куда должны быть направлены советские семьи для освоения территорий восточной Пруссии. Вот райисполком и передал свое решение председателям совхозов и колхозов для исполнения. Председатель обязан в срок до шести месяцев направить в Пруссию три семьи добровольных переселенцев. В исполкоме подчеркнули — добровольцев. Так то так, да только где же их взять? Председатель подошел к истертой карте на стене, пытался там найти эту самую Пруссию, ничего не нашел и не понял, плюнул и махнул рукой. Стало понятно одно, она где-то далеко от него…

В окне часто мелькает круглое лицо Зойки, но вид озабоченного председателя не позволял ей вторгнуться в управу, неизвестность ситуации не на шутку озаботило Зойку — она видела, что–то произходит, и происходит серьезное, а она не в курсе происходящего и это волновало ее даже больше, чем сладкая месть Олимпиаде… Она твердо решила, что пока не выяснит, с крыльца не уйдет сколько бы времени ей не понадобилось…

Председатель внимательно вчитывался в бумаги райисполкома, возвращался и перечитывал снова, что-то подчеркивал карандашом… Наступил вечер, а он все продолжал сидеть над бумагами…. Бабы периодически подходили в управление по жительским делам, но там их встречала тучная Зойка, которая с чувством исполняемого долга всех разворачивала восвояси… тут, видимо, дела государственной важности, а может и её, Зойкина, месть этим личным врагам-соседям наконец-то осуществится…. Как тут уйдешь… Надо ждать.

Уже смеркалось, Зойка устала прыгать от крыльца к окну, там картина не менялась, но продолжала упорно сидеть на ступеньках управления. В кабинете председателя засветилась керосиновая лампа, и он продолжал что-то внимательно перечитывать… Глубоко за полночь свет погас — и Зойка запаниковала — результата её бдительного нахождения на подступах к председателю не получилось. Похоже, что старый хрычь завалился на лавку спать… А она так ничего и не узнала…. В состоянии близким к катастрофе, уставшая и изрядно голодная, озабоченная Зойка побрела домой.

Наступившее утро не принесло женщине облегчения — практически бессонная ночь — в голове крутились всякие варианты, объясняющие странное поведение председателя, но ни к каким выводам Зойка так не могла прийти… теплилась надежда, что это её вопрос стал причиной, значит, она совершила что-то важное, государственное, может и орден дадут или медаль какую… под утро Зойка задремала, но вчерашние переживания и недостаток сна разбил ее несчастную голову окончательно, слишком много всего для простой и спокойной сельской жизни.

Зойка подпрыгнула — уже утро, а она так ничего и не узнала!!!! Наскоро собравшись, порылась в шкафу, нашла и накинула платок понаряднее — она же будет в магазине первая все рассказывать бабам, а те обязательно соберутся. Причина вчерашней, такой непривычной местным, занятости председателя поставило в тупик всех в селе. Зойка, невзирая на приличные телеса, довольно резво поскакала к управлению колхоза — она должна быть первой, ей председатель обязательно все чин по чину расскажет, а она станет королевой села. Бабы и так ей завидуют, так пусть лопнут от зависти!

Мокрый, почти малиновый, истерзанный дождями и ветрами флаг уныло висел над управой. Вдохновленная Зойка влетела на пустое крыльцо. Отдышавшись, взволнованная дама деликатно три раза стукнула в дверь, в ответ послышались шаги и табачный захлебывающий кашель. Засов громко упал, в открытой двери появился заспанный председатель, глаза красные, волосы всклокочены.

— Чаво тебе, Зойка? –председатель задал вопрос в пустоту, ответ он знал заранее и прекрасно понимал, что она не отвяжется. Махнув рукой и повернувшись он побрел в пустоту кабинета, Зойка проворно засеменила следом, зная крутой характер председателя, опасалась что-либо спрашивать. Он достал из стола большой типографский напечатанный лист газетной бумаги, молча, не замечая ожидающую Зойку, прошел мимо нее к стене объявлений. Открыв стеклянную дверцу, прикрепил большое объявление, закрыл дверцу. Вернулся в кабинет.

— Сергеич? Так это… — Зоя осторожно начала допытываться, — Так это, как там?

— Чаво там?, — нахмурился председатель, — Сама грамотная, иди и читай, а мне забот выше крыши, сроки уже все вышли, а мне только передали к исполнению, голова кругом…

— Сергеич, так это, в газете, там что, все обо мне? — опешила Зойка.

— Дура ты, — определил председатель, — делать больше нечего, в правительственном постановлении о Зойке писать, вот же дура….

Зоя опешила от такова ответа, повернувшись подошла к стенду с вывешенной газетой. Действительно постановление…

— Сергеич, а как же я, а обо мне чаво? Я ж писала заявление, — вспомнила цель визита, — Мне как теперь? Обиженная я…

— Остынь, пока не до тебя, разберемся, скажи бабам в магазине — сегодня вечером, часов в семь — общее собрание колхозников, быть всем, говорить буду. Дело серьезное, надо до людей довесть.

Сказав, председатель углубился снова в кучу бумаг.

Зойка поняла, что продолжать опасно, вернулась к постановлению, что-то начала читать, но её печальные мысли не позволяли сосредоточится, плюнув в сердцах, пошла открывать магазин.

Оставшись один, председатель сам, уже в который раз, подойдя к стенду, продолжил изучение постановления.

СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

от 9 июля 1946 г. N 1522

О ПЕРВООЧЕРЕДНЫХ МЕРОПРИЯТИЯХ ПО ЗАСЕЛЕНИЮ РАЙОНОВ

И РАЗВИТИЮ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА В КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ

В целях заселения районов и развития сельского хозяйства в Калининградской области Совет Министров Союза ССР постановляет:

1. Переселить на добровольных началах в районы Калининградской области на постоянное жительство в августе — сентябре — октябре 1946 года 12000 семей колхозников.

Переселение 12000 семей колхозников провести из следующих областей и республик: из Брянской области — 500 семей, Великолукской — 400, Владимирской — 400, Воронежской — 900, Горьковской — 400, Калининской — 400, Калужской — 300, Курской — 900, Кировской — 400, Куйбышевской — 200, Костромской — 300, Новгородской — 400, Московской — 400, Орловской — 500, Псковской — 300, Пензенской — 500, Рязанской — 400, Ульяновской — 400, Тамбовской — 400, Ярославской — 300, Мордовской АССР — 300, Марийской — 200, Чувашской — 300 и из Белорусской ССР — 2500 семей.

2. Направить в числе колхозников, переселяемых в Калининградскую область: 240 председателей колхозов, 240 заведующих животноводческими фермами, 240 бригадиров полеводческих бригад, 150 трактористов, 50 бригадиров тракторных бригад и 240 счетоводов с распределением по областям и республикам согласно приложению (не приводится).

3. Установить, что из числа колхозников, подавших заявления о переселении, в первую очередь направляются в Калининградскую область семьи демобилизованных из Красной Армии и Военно-Морского Флота и лучших колхозников, имеющих наибольшую выработку трудодней непосредственно в сельскохозяйственном производстве.

4. Обязать председателей облисполкомов: Брянского — т. Коваленко, Великолукского — т. Гришина, Владимирского — т. Сыроватченко, Воронежского — т. Васильева, Горьковского — т. Педьева, Калужского — т. Шурыгина, Калининского — т. Симонова, Кировского — т. Быкова, Курского — т. Волчкова, Куйбышевского — т. Бочкарева, Костромского — т. Куртова, Новгородского — т. Еремеева, Московского — т. Тарасова, Орловского — т. Плеханова, Пензенского — т. Захарова, Псковского — т. Семина, Рязанского — т. Рыжова, Тамбовского — т. Кузнецова, Ульяновского — т. Семикина, Ярославского — т. Правоторова, председателей Советов Министров автономных республик: Мордовской — т. Тингаева, Марийской — т. Кондратьева, Чувашской — т. Матвеева и председателя Совета Министров Белорусской ССР т. Пономаренко:

а) в 5-дневный срок установить районам задания по отбору колхозников на переселение;

б) организовать в колхозах разъяснение условий и льгот по переселению в Калининградскую область;

в) обеспечить отбор для переселения семей колхозников, имеющих в своем составе не менее двух трудоспособных членов;

г) освобождать от работы членов семей колхозников, работающих в учреждениях, организациях и на предприятиях, если они переселяются в составе своей семьи в Калининградскую область;

д) обеспечить полный расчет колхозов с колхозниками-переселенцами не позднее чем за 10 дней до их выезда.

5. Разрешить колхозникам-переселенцам сдать в местах выхода заготовительным организациям под обменные квитанции продукты сельского хозяйства (зерно, картофель) с правом получения в местах вселения того же количества продуктов (выдачу картофеля произвести из урожая 1946 года).

6. Создать для руководства отбором семей, оформлением и организацией переселения колхозников в Калининградскую область в местах выхода областные (республиканские) комиссии в составе: председателя облисполкома (Совета Министров автономной республики), заведующего областным земельным отделом (Министра земледелия республики) и начальника областного управления Министерства внутренних дел (Министра внутренних дел).

7. Установить для колхозников, переселяемых в Калининградскую область, и организованных из них колхозов следующие льготы:

а) предоставить переселенцам за счет государства бесплатный проезд и провоз скота и имущества до 2 тонн на каждую семью;

б) сложить с колхозников, переселяемых в Калининградскую область, все числящиеся за ними по месту выхода недоимки по обязательным поставкам государству сельскохозяйственных продуктов, налогам и страховым платежам;

в) освободить хозяйства переселенцев и организуемые из них колхозы от уплаты сельскохозяйственного и подоходного налогов и страховых платежей сроком на 3 года, а также от обязательных поставок государству сельскохозяйственных продуктов, кроме молока, сроком на 2 года с момента вселения или организации.

В дальнейшем колхозы, принимающие в свой состав переселенцев, освобождать от уплаты налогов и страховых платежей сроком на 3 года, а также от обязательных поставок сельскохозяйственных продуктов, кроме молока, сроком на 2 года с момента вселения, по числу вновь доприселенных хозяйств переселенцев;

г) выдавать семьям переселенцев при выезде безвозвратное денежное пособие в размере 1 тыс. рублей на главу семьи и по 300 рублей на каждого члена семьи.

Выдачу денежных пособий произвести соответственно за счет бюджетов РСФСР и Белорусской ССР;

д) продать переселенцам-колхозникам в 1946 году в местах вселения по государственным ценам продовольственное зерно из расчета 1,5 центнера на главу семьи и 0,5 центнера на каждого члена семьи.

8. Рекомендовать переселенцам в Калининградскую область перевозить с собой имеющиеся у них скот, птицу и пчелосемьи.

9. Обязать исполкомы и Советы Министров республик и областей, поименованных в пункте 1 настоящего Постановления, обеспечить выделение на каждую переселяющуюся в Калининградскую область семью, не имеющую скота и птицы в личном пользовании, по одной корове, две овцы, одному поросенку и 5 — 10 голов птицы с ферм колхозов, членами которых они состояли.

10. Обязать Сельхозбанк (т. Кравцова):

а) выдавать нуждающимся переселенцам кредит на строительство и ремонт домов в размере до 10 тыс. рублей на одно хозяйство с последующим отнесением 50% этой суммы за счет государства и с погашением остальной части ссуды в течение 7 лет, начиная с третьего года получения кредита;

б) выдавать бескоровным хозяйствам переселенцев на приобретение скота долгосрочную ссуду в размере 3 тыс. рублей на семью сроком до 5 лет с погашением, начиная с третьего года после получения ссуды.

11. Обязать начальника Калининградского областного управления по гражданским делам т. Борисова:

а) провести в месячный срок инвентаризацию жилых, хозяйственных, общественных и производственных построек, инвентаря и имущества, находящихся в населенных пунктах, намеченных к заселению переселенцами, а также учет сельскохозяйственных земель, подлежащих отводу для переселенцев;

б) составить до 1 августа 1946 года и утвердить план размещения переселяемых колхозников, предусмотрев наделение колхозов необходимыми пахотными, сенокосными, пастбищными и другими угодьями;

в) передать каждой переселяемой семье из наличия бесплатно в личную собственность жилой дом с надворными постройками и закрепить за ней приусадебный участок в размере до 0,5 га.

12. Разрешить Калининградскому областному управлению по гражданским делам организовать переселенческий отдел, районную сеть инспекторов по приему, размещению и хозяйственному устройству переселенцев, строительную контору и строительные участки в районах области для обеспечения ремонта и строительства жилых домов, хозяйственных, общественных и культурно-бытовых построек.

Обязать Государственную штатную комиссию при Совете Министров СССР (т. Мехлиса) в месячный срок рассмотреть и утвердить штатные расписания переселенческого отдела, районной сети инспекторов, строительной конторы и строительных участков в районах Калининградской области.

Расходы 1946 года на содержание строительной конторы и районных строительных участков включить в смету расходов Калининградского областного управления по гражданским делам.

13. Обязать Министерство вооруженных сил СССР (т. Хрулева):

а) передать в 1946 году вновь организуемым переселенческим колхозам в Калининградской области из числа продуктивного и рабочего скота, подлежащего передаче в народное хозяйство, 5000 коров и телок и 6000 лошадей;

б) передать в III квартале 1946 года Калининградскому областному управлению по гражданским делам 150 исправных грузовых автомашин, в том числе для строительной конторы переселенческого отдела 100 автомашин и для машинно-тракторных станций Калининградской области 50 автомашин и 500 тонн автобензина;

в) выделить в III квартале 1946 года для вновь организуемых машинно-тракторных станций Калининградской области стационарную и передвижную нефтетару общей емкостью на 2000 тонн;

г) оказывать Калининградскому областному управлению по гражданским делам помощь предоставлением автомашин для перевозки переселенцев от станций железных дорог до мест вселения.

14. Обязать Министерство промышленности строительных материалов СССР (т. Кагановича) поставить в августе 1946 года Калининградскому областному управлению по гражданским делам для работ по ремонту домов, передаваемых переселенцам, 20 тыс. кв. метров стекла за счет остатков промышленности.

15. Обязать Министерство черной металлургии (т. Тевосяна) поставить в августе 1946 года за счет производства Калининградскому областному управлению по гражданским делам 50 тонн гвоздей для проведения работ по ремонту домов, передаваемых переселенцам.

16. Обязать Министерство земледелия СССР (т. Бенедиктова) и Калининградское областное управление по гражданским делам (т. Борисова):

а) закрепить за организуемыми в Калининградской области колхозами необходимое количество земельных угодий, выдавая государственные акты на бессрочное (вечное) пользование землей;

б) передать колхозам, организуемым на территории, предназначенной для размещения их в местах вселения, имеющиеся хозяйственные постройки, сельскохозяйственный инвентарь и предприятия по переработке сельскохозяйственной продукции;

в) организовать к 1 сентября 1946 года 14 машинно-тракторных станций, выделив им в III квартале 1946 года 150 тракторов, 150 тракторных плугов, 50 культиваторов и 50 тракторных сеялок.

17. Обязать Калининградское областное управление по гражданским делам (т. Борисова) передать организуемым машинно-тракторным станциям и ремонтно-тракторным мастерским необходимые жилые и производственные помещения.

18. Обязать Совет Министров РСФСР (т. Родионова) и Министерство земледелия СССР (т. Бенедиктова) провести в 1946 — 1947 годах детальное обследование существующих мелиоративных сооружений на территории Калининградской области и в первую очередь обследование Куришесхафской осушительной системы, произвести очистку осушительных каналов ее и восстановление насосных перекачечных станций.

Разрешить Совету Министров РСФСР организовать в 1946 году при Калининградском областном управлении по гражданским делам областной отдел мелиорации и Управление по эксплуатации Куришесхафской осушительной системы.

Обязать Министерство земледелия СССР (т. Бенедиктова) выделить во II полугодии 1946 года областному отделу мелиорации денежные средства, оборудование и материалы для проведения работ по восстановлению Куришесхафской осушительной системы и насосных перекачечных станций.

Обязать Государственную штатную комиссию при Совете Министров СССР (т. Мехлиса) в месячный срок рассмотреть и утвердить штатные расписания областного отдела мелиорации и Управления по эксплуатации Куришесхафской осушительной системы.

19. В целях создания необходимых материально-бытовых условий для специалистов сельского хозяйства, переселяющихся на постоянную работу в районы Калининградской области, предоставить им следующие льготы:

а) передавать в личную собственность жилые дома с надворными постройками стоимостью не более 20 тыс. рублей, с выплатой стоимости дома в рассрочку в течение 10 лет.

С красноармейцев и офицеров, демобилизованных из Красной Армии и Военно-Морского Флота, взимать 50% стоимости дома с надворными постройками.

Установить, что специалисты сельского хозяйства, получившие жилые дома в личную собственность, обязаны проработать в Калининградской области не менее 10 лет;

б) выплачивать безвозвратное единовременное пособие в размере двухмесячного заработка по месту прежней работы, но не менее 1,5 тыс. рублей, и 1/4 месячного заработка на каждого члена семьи, но не менее 250 рублей;

в) оплачивать стоимость проезда к новому месту работы самого работника и членов его семьи, стоимость провоза багажа до 50 кг на человека, а также выплачивать работникам за время нахождения в пути суточные в размере 10 рублей и заработную плату из расчета должностного оклада (тарифной ставки) по месту прежней работы;

г) выделять приусадебные участки и пахотную землю для индивидуальных огородов общей площадью до 0,3 га на семью;

д) выплачивать демобилизованным из Красной Армии и Военно-Морского Флота красноармейцам и офицерам, остающимся для работы в Калининградской области по договору на срок не менее трех лет, безвозвратное единовременное пособие на обзаведение в размере: рядовым и сержантам 2 тыс. рублей и офицерам — 3 тыс. рублей;

е) продать каждой семье корову или телку, а также обеспечить мелким скотом с рассрочкой выплаты стоимости в течение 5 лет, начиная с третьего года после получения ссуды.

Обязать Сельхозбанк (т. Кравцова) предоставить в 1946 году специалистам сельского хозяйства, направляемым на постоянную работу в Калининградскую область, кредит на приобретение скота и птицы в личное пользование в размере 3 тыс. рублей на одну семью сроком на 5 лет с погашением, начиная с третьего года после получения ссуды;

ж) выдавать скот и птицу взамен сданных ими заготовительным органам по месту прежнего жительства;

з) освободить сроком на 3 года от поставок сельскохозяйственных продуктов, получаемых с хозяйств, находящихся в личном пользовании;

и) освободить сроком на 3 года от уплаты сельскохозяйственного налога в сельской местности и от подоходного налога в городах по доходам от сельскохозяйственных источников при условии, если в их хозяйстве нет рабочего скота, земельные участки не превышают 0,3 га на семью и в хозяйстве имеется не более одной коровы.

20. Обязать Министерство торговли СССР (т. Любимова):

а) продать каждой переселенческой семье колхозников и специалистов сельского хозяйства на месте по государственным ценам: 1 пальто, 30 метров хлопчатобумажных тканей, 10 литров керосина, 10 килограммов соли, 40 коробок спичек и каждому члену семьи: 1 пару обуви, 1 головной убор (платок, шапка), по 2 пары носков и чулок, 2 катушки ниток и 1 килограмм хозяйственного мыла;

б) завезти в III квартале 1946 года в торговую сеть Калининградской области промышленные товары, одежду, обувь и предметы первой необходимости для продажи колхозникам-переселенцам и специалистам сельского хозяйства, направляемым для постоянной работы в Калининградскую область, в количествах, предусмотренных настоящим Постановлением.

21. Обязать Министерство заготовок (т. Двинского) в соответствии с пунктом 7 «д» настоящего Постановления завезти в 1946 году в Калининградскую область необходимое количество продовольственного зерна для продажи переселенцам-колхозникам.

22. Обязать Министерство путей сообщения (т. Ковалева) перевезти в Калининградскую область 12 тыс. семей колхозников-переселенцев, их скот и имущество в сроки, установленные настоящим Постановлением, по планам, представляемым Переселенческим управлением при Совете Министров РСФСР.

Установить, что подача вагонов дорогами производится в порядке безденежных расчетов на станции погрузки, а расчеты за перевозку переселенцев производятся Переселенческим управлением при Совете Министров РСФСР в централизованном порядке по счетам, представленным управлениями железных дорог.

23. Обязать Министерство здравоохранения СССР (т. Митерева) обеспечить медицинский осмотр всех переселенцев в местах выхода, а также медико-санитарное обслуживание их в пути следования.

24. Обязать Министерство торговли СССР (т. Любимова) выдавать переселенцам по заявкам Переселенческого управления при Совете Министров РСФСР в местах выхода хлеб и другие продукты питания в виде сухого пайка сроком на 10 — 15 дней по нормам, установленным для рабочих, а также обеспечить переселяющиеся семьи в пути следования горячим питанием из двух блюд один раз в сутки.

25. Обязать Министерство финансов СССР (т. Зверева) выделить в 1946 году на оплату железнодорожных перевозок и операционные расходы, связанные с переселением колхозников в Калининградскую область:

а) в счет бюджета РСФСР Переселенческому управлению при Совете Министров РСФСР — 8753 тыс. рублей;

б) в счет бюджета Белорусской ССР Переселенческому управлению при Совете Министров Белорусской ССР — 1147 тыс. рублей.

26. Обязать Главнефтеснаб при Совете Министров СССР (т. Вовченко) выделить в III квартале 1946 года за счет остатков на базах по заявке Переселенческого управления при Совете Министров РСФСР 200 тонн автобензина для перевозки переселенцев и их имущества к станциям погрузки.

27. Установить, что на демобилизованных из Красной Армии и Военно-Морского Флота, желающих переселиться в колхозы Калининградской области на постоянное жительство, распространяются все льготы, утвержденные для колхозников-переселенцев, а переезд их семей в Калининградскую область производится через переселенческие органы на условиях, установленных настоящим Постановлением.

Разрешить Совету Министров РСФСР командировать своих уполномоченных для ознакомления демобилизованных с условиями переселения в Калининградскую область.

Военным советам округов оказывать уполномоченным Совета Министров РСФСР содействие в проводимой ими разъяснительной работе среди демобилизованных.

Председатель

Совета Министров Союза ССР

И. СТАЛИН

Управляющий Делами

Совета Министров СССР

Я. ЧАДАЕВ

Уже неоднократно перечитав текст, председатель взял тетрадь, сморщив лоб, стал дополнять свою памятку, надо готовится к собранию… Оглянулся на портрет Сталина, молча перекрестился…

НОВАЯ КНИГА

Анна наконец-то попала в библиотеку, ряды книг завораживали, столько интересного всего… С интересом стала по порядку, сверху вниз, пересматривать стеллажи. Отец остался в кабинете коменданта, где они втроем с поляком что-то оживленно начали обсуждать. Там пытались обговорить варианты добычи мяса для поселка и комендатуры, но все упиралось в сохранении шкур добытых животных — соль так и не привезли, по крайней мере, на текущий момент.

Анна увидела интересный вариант приключений на верхней полке, подвинула лестницу и взобралась на верхнюю ступеньку.

Внезапный взрыв и автоматная пальба разорвала тишину, девочка от неожиданности и страха съежилась на верху лестницы, входная дверь вылетела и в комнату ворвалось пылевое облако… Вместе с облаком в библиотеку ворвался комендант, его грязная, окровавленная гимнастерка вылезла из-под ремня, левый черно-красный рукав висел плетью, а правой, удерживая автомат, отстреливался в коридор короткими очередями.

Увидев Анну, что-то непонятное ей крикнул, плечом толкнул лестницу и Анна полетела с её верхушки, старшина бросил автомат и умудрился поймать ее здоровой рукой, в это мгновение в проем двери влетела немецкая граната, она долго крутилась, грохоча своей деревянной ручкой по комнате, но взрыва не последовало, через несколько секунд в проеме появился немецкий солдат. Это Герман преследовал коменданта. Увидев безоружного старшину, который закрывал собой от взрыва девочку, солдат на пару секунд остановился — от неожиданности увидеть в комнате гражданских, да еще немецкого ребенка, Герман не знал, как ему потупить. Секундная остановка ему дорого обошлась, старшина успел выхватить пистолет из кобуры и выстрелить. Герман с пробитой головой сполз по косяку двери на пол.

Тем временем Нестеренко, хлопотавший у полевой кухни, схватил огромную поварешку, его главное оружие, и кинулся на звуки выстрелов внутрь комендатуры. Но, внезапно, в дверях появился немецкий солдат, который, получив удар оловянным половником по каске и оглушенный, покачнулся назад. Падая на спину он дал длинную очередь, которая разрезала повара.

Немцы старались максимально быстро найти радиостанцию комендатуры, но, обыскав дом, не нашли ее. Блансберг был в бешенстве, разгромить гарнизон из трех, практически безоружных вояк и не достигнуть главной цели налета, такого результата он не ожидал, да еще и потери. Забежав в кабинет коменданта, он еще раз осмотрел шкафы, стол, тела лесника и какого гражданского, разметанные в помещении взрывом гранаты, его не интересовали. Неужели они были без связи, недоумение сменилось бешенством, он прекрасно понимал, что теперь, после этого налета, группе конец — русские не успокоятся, будут перепахивать пущу из конца в конец, пока не найдут и не уничтожат всех.

После долгих поисков Отто, наконец-то, отыскал сумку с медикаментами, повесил себе за спину, обнаружив небольшой продовольственный склад комендатуры, схватил мешок, начал заполнять его консервами и что попадалось под руку из съестного.

Старшина очнулся, осторожно открыл окно и жестами позвал Анну на подоконник, приложив палец к губам, махнул целой рукой в сторону леса. Анна поняла его, прошмыгнув в окно, пригнулась и побежала вдоль стены, в калитке натолкнулась на погибшего часового. Его тело сидело опёршись спиной на стену дома, каска съехала на бок и казалось, что он просто устал стоять и решил немного отдохнуть, только бурое пятно на ватнике, в районе сердца, выдавало причину его усталости. Рядом лежал автомат.

Анна осторожно переступила погибшего и, быстро пробираясь вдоль забора, скрылась в соседних кустах.

Сердце бешено колотилось, тело трясло от страха, и вдруг девочка вспомнила об отце, он же был с комендантом. Она остановилась в растерянности и не знала, что ей делать дальше. Забилась в угол, между соседним домом и сараем, укрытая густыми кустами и свернувшись калачиком, продолжая трястись от страха, решила дождаться появления отца.

Старшина, в клубах еще не осевшей пыли, осторожно крался по коридору, из-за нее было плохо видно происходящее вокруг. Через проем распахнутой двери своего кабинета он увидел спину немца, склонившегося над его столом. Почувствовав чужой взгляд, капитан резко повернулся. Два выстрела слились в один. Капитан и старшина упали на пол. Отто влетел в комнату на помощь командиру, но остановился в дверях — капитан получил пулю в сердце. Перепрыгнул через лежавшего в проходе русского. Ногой выбил окно и, схватив мешок с добычей, выскочил на улицу.

Курт очнулся, пытался долго откашляться и сообразить о происходящем. Голова раскалывалась и шла кругом. Полный рот пыли не давал возможности ворочать языком, в глазах двоилось, он с трудом пытался навести резкость в глазах. С усилием приподнявшись на четвереньки, он пополз к выходу. По пути наткнулся на тело немецкого офицера, взял его автомат, попытался встать, сильно качнуло и пришлось опереться спиной на стену, осмотрелся. В углу лежал Тадеуш, в такой позе, словно пытался услышать, что происходит в соседней комнате. На входе, ничком, лежал комендант, окровавленная рука которого неестественно вывернута в сторону, но в голове Курта крутилась только одна тревожная мысль о дочери… Добравшись до библиотеки он увидел её разгром, тело немецкого солдата, наваленные горой книги, вывернутые дверцы и валявшуюся в стороне книжную лестницу. Ветер, врываясь в распахнутое окно, теребил листы раскрытых книг… Анны нигде не увидел, чувство тревоги усилилось. Превозмогая головокружение, он двинулся к выходу из здания.

Выйдя на улицу, он осмотрелся, но никого, только тело погибшего русского часового. Улица и площадь полностью пуста, услышав стрельбу и взрывы, местные попрятались и боялись показываться на улицу.

— Анна!!! Анна!, — Курт из всех сил старался криком позвать дочь, но так ему только казалось, из пересохшего горла вырывался клокочущий хрип. Качаясь, с трудом выдерживая равновесие, он побрел в сторону дома, волоча по брусчатке за собой автомат.

Неожиданно, на краю поселка, послышалась густая автоматная сыпь, бой был громкий и короткий. Треск немецких автоматов прекратился раньше. На охранников, бегущих из пущи на звук боя, нарвались убегающие немцы.

Двое русских выбежали на площадь, один подбежал к Курту и забрал автомат, второй сразу кинулся в здание комендатуры. Вдвоем они вытащили тело старшины, он был без сознания, но живой. Пуля пробила легкое.

Анна из кустов увидела стоящего в одиночестве отца на площади, он качался, старался сохранять равновесие и озирался по сторонам, девочка с радостным криком выбежала к нему, обняла и, поддерживая его непослушное тело, на сколько хватало детских сил, повела в сторону дома.

ВОТ КТО ТУТ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ!

Собрание колхозников окончено, председатель по несколько раз объяснял постановление о переселении, но все новые и новые вопросы задавали сельчане о предстоящей вербовке на новые земли. Вроде и заманчиво, но бабы в один голос утверждали, что надо дождаться всех мужиков для окончательного решения, тем более, что уже многие женщины получили весточки о демобилизации мужей и они уже по дороге домой.

Гул продолжался, председатель устало спустился со сцены, увидав Василия кивнул ему и показал на дверь. Он понял и медленно, через ряды лавок, стал пробираться к выходу для встречи с председателем. В дверях они встретились.

— Пойдем, Василий в контору, там и поговорим.

Председатель тронулся первым, за ним уныло похромал Василий.

Зайдя в контору, Сергеич зажег керосиновую лампу, собрание затянулось и наступили осенние сумерки.

— Вот что, Василий, послушай сюда — тут эта Зойка, так просто вашу историю не оставит, я промолчу, так она участковому все расскажет, только хуже будет и меня за укрывательство подпишут, что я решил: да, ты мешки-то вернул? — Василий кивнул — председатель продолжил — Вот, что я думаю — дело с одной стороны скверное, лагерем пахнет, сам понимаешь, а с другой стороны — семья у тебя большая, это постановление как нельзя лучше подоспело, так что пиши заявление на вербовку для переселения. А мешки я тебе сказал на время у себя схоронить, вот так. Программа по переселению и так срывается по срокам и тебя, как первого переселенца от нас никто не тронет, да и жизнь новую начнете и не с пустого места, а с помощью государства. Что думаешь?

— Сергеич, да я пока и не знаю, что сказать…

— Короче, выбор у тебя такой — или лагерь, мне все едино придется ход Зойкиной бумаге давать, деваться мне некуда или заявление на вербовку для переселения. Иди домой, поговори с домашними и утром придешь в контору с ответом. Иди и думай, все ступай. Более ничем не помогу, извиняй. Устал, прилягу тута, уже сил нет до дома идти.

— Спасибо, Сергеич, прав ты думаю, пойду с Олимпиадой поговорю и с утреца к тебе.

— Все, все… Иди…

Домой Василий пришел в почти в темноте, в окне горела лампа и в него было видно, как детишки укладывались спать после ужина. Он постоял, глядя в окно на суету своих домашних, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам — похоже, что придется расставаться с родным домом.

Старался зайти максимально тихо, но предательский таз все равно слетел с гвоздя и заплясал безумный громкий танец на полу. Все, как обычно…

Дети утихомирились, наступила в доме тишина. Василий разделся, присел у печи, от которой шло приятное тепло…

— Есть будешь?, — Олимпиада Ивановна быстро собрала мужу нехитрый ужин, — Весь день голодовал, садись, сегодня два хвоста селедки выдали, тебе кусок оставили.

— Водка есть?

Олимпиада Ивановна по голосу мужа поняла, что случилось нечто серьезное и спорить бесполезно. Молча достала початую бутылку и стакан, немного подумав, достала и второй стакан.

Сели ужинать. Василий молча выпил водки, супруга пригубила и внимательно смотрела, как муж ест. В полной тишине налили по второй, выпили. Закусили. Василий показал на стакан, жена налила по третьей… Что-то совсем серьезное… И с тревогой посмотрела на мужа.

— Ну, так что? Не томи.., — не выдержала Олимпиада.

— Говорил с председателем. Делать нечего, надо писать заявление, вербоваться на переселение, будем уезжать из деревни. Иначе — в лагеря, за овес с Зойкой.

— Так Зойка — стерва, жива-живехонька, а овес ты сам перетащил обратно в конюшню, так за что лагеря?

— Ты дура? И за меньшее сажают….

— Пошто сразу дура? Ты толком скажи, чаво председатель говорил?

— Да так и говорю, или в лагеря за овес и Зойку или в переселенцы, на неметчину…

— Господи спаси и сохрани, это ж на край света, чужбина, неметчина… Как мы там жить будем, а дети как? А хозяйство, какое-никакое, а свое… Так как же? Страх божий… Может как-нибудь обойдется?

— Не обойдется…. Утром надо писать заявление на переселение, еще денег дадут, корову и живность на обустройство обещают, как ни будь выдюжим и на неметчине люди живут…

Практически всю ночь, под охи и молитвы Олимпиады Ивановны, супруги решали как им лучше поступить, но вариант с лагерем не нравился обоим, поэтому, хоть и с большим сожалением и страхом, решили стать переселенцами…

С рассветом, Василий Иванович, надев почти новые сапоги и фуфайку, направился в контору к председателю вербоваться на переселение.

Под одобрительное похлопывание по плечу, Василий написал заявление. Вместе с ним, уже за своим столом, председатель строчил докладную записку о переселении многодетной семьи в новую Кёнигсбергскую область с прошением о заказе причитающихся денежных выплат, продовольственного пайка на период переезда и внесения их в план снабжения животными и птицей по приезду на место переселения. Закончили почти одновременно.

Получившаяся положенная к выплате сумма оказалась большой, а учитывая, что колхозники натуральных денег практически не видели — она казалась просто невозможной. Председатель промолчал и решил еще раз перепроверить, ему показалось, что такой большой суммы просто не может получится… Василий тихо сидел и ждал, когда председатель, еще раз, все пересчитает и даст ему полный список всего добра и живности, которое его семья получит по приезду на новое место жительства, где-то там, на далекой неметчине. Название новой области еще не прижилось. Точное место назначение для заселения скажут из райисполкома несколько позже.

Председатель только заканчивал перепроверку данных, как за окном послышался треск мотоциклетки. Сергеич выглянул в окно и тяжело вздохнул — мотоциклеткой рулил участковый милиционер, а в люльке восседала гордая Зойка. Председатель ехидно хмыкнул и поудобнее уселся в своем стуле, готовый встречать непрошенных гостей.

— Здоров, Сергеич! Ты чё тут беззаконное безобразие разводишь?, — с порога налетел участковый, — Мало того, что мародеров прикрываешь, так еще и покушение на убийство честного работника советской торговли утаиваешь! Дело-то подсудное, тут не посмотрят на твои заслуги. А, и ты тута…

Милиционер повернулся к Василию.

— Вот и хорошо, даже заезжать за тобой не надо, сам пришел, собирайся, сейчас поедем в район — участковый остался доволен сложившейся ситуацией.

Зойка, оставшаяся стоять в дверях кабинета председателя, лучилась счастьем, вот ее звездный час. Будет что бабам в магазине рассказать!

— Слышь… Осади, участковый, — тихо, но с настойчивой угрозой произнес председатель, — Какое такое покушение на убийство, какое мародерство? Тебя что-то не туда понесло, товарищ милиционер. Тут я советская власть! И ничего такого тута нет и быть не может. Ты почему постановления правительства не изучаешь? Приказа товарища Сталина не знаешь? Так какой же ты советский милиционер?

От неожиданного отпора председателя у служивого фуражка чуть не слетела с головы. Такого от Сергеича он никак не ожидал. Спорить состорожничал, решил миром уточнить у председателя, о каких таких приказах товарища Сталина идет речь, тут дело такое… Очень тонкое…. И самого увести могут к бывшим коллегам…

Зоя совсем опешила и растерянно хлопала глазами в проеме.

Василий вжался в стул и боялся пошевелиться.

— Садись, товарищ участковый, — спокойно произнес Сергеич, — Я тебе сейчас все поясню и политику партии, и политику советского правительства на вверенном нам участке: слушай сюда — во-первых — никакого мародерства небыло — это я приказал схоронить два мешка овса на хозяйстве Василия Ивановича для последующей выдаче колхозникам, для поддержания их подсобного хозяйства в виде птицы; во-вторых, Зойку, твою полюбовницу, никто не убивал, вон, жива-здорова в дверях пялится, даже фингала нет, так какое еще на нее нападение до смертоубийства было? Кто видел? Свидетели кто? А оговорить советского переселенца на новые земли от зависти любой может… Что товарищ Сталин сказал? А он сказал, что с переселенцев всё списывается, почет им, уважение и премиальные в денежном и натуральном выражении…. Вот так-то, товарищ участковый. А Василий Иванович, что ни на есть самый главный в нашем районе многодетный переселенец, о чем я уже и райисполком сводку подал. Так, что? Будешь переселенца заарестовывать и мне звонить в райисполком, что участковый решил сорвать освоение новых территорий? — председатель ехидно сощурился, по-очереди глядя на опешивших участкового и продавщицу.

— Сергеич, тута ошибочка вышла…. Информация не точная, сам понимаешь, проверить не успел, — залебезил участковый, — ты ж знаешь, я за товарища Сталина жизнь отдам… Зойка! Стерва, ты, что тут надумала? А? — участковый обернулся к вмиг побелевшей подруге.

Василий Иванович получив гору бумаг от председателя, похромал домой, сегодня ему можно не выходить на работу, надо определиться с семьей, что они станут забирать, а что оставят или раздадут соседям. В принципе, столько и вещей-то нет, а вот корову и курей надо отдавать в колхоз, Сергеич справку выдаст, самая дорогая справка — о начислении подъемных денег на обустройство, супруга, да и сам Василий таких денег с роду в руках не держал, то-то Олимпиада Ивановна обрадуется, правду говорят — нет худа без добра… С мыслью о необходимости переселения Василий давно смирился, в любом случае — это лучше лагеря.

Супруга не выдержала длительного отсутствия мужа, даже бессонная ночь не повлияла на нее, вышла на улицу и села на лавочку перед домом, с тревогой вглядываясь в конец улицы, там должен появиться из управы муж. Из головы не выходили гадальные тревожные мысли о лагерях или переезде на чужбину, как там будет, как детей обустроить, что есть будем, какая земля, получится ли огородик разбить или строится сразу, а если строиться, то где в это время жить, много, очень много мыслей о неизвестном будущем… И так страшно и эдак…

ГРАНИЦА

Прошло несколько месяцев с момента налета, старшина выписался из госпиталя, но еще морщась от болезненных ранений, вернулся к своим обязанностям коменданта. За это время прошла не одна войсковая операции в пуще — вычищали остатки немецких войск. Время от времени слышалась стрельба в пуще то ближе, то далеко от поселка. В это время местным полностью запрещали заходить в пущу. Рождество прошло в домах среди близких, в гости уже не ходили, даже без украшенной рождественской елки, новый год справили так же скучно и тихо. Наступил последний год войны. Отголоски фронтовых боев в виде мин, снарядов, оружия часто встречались в пуще, но местные если туда и ходили, то не в каждый квадрат, старались держаться ближе к поселку. Надо осваиваться к жизни с новой властью, жизнь как-то установилась, порой непривычная, с новыми правилами…

Валентин Степанович с утра занимался привычным делом, оправившийся от контузии Тадеуш, помогал разбираться с заявлениями местных, готовил документы, справки, занимаясь рутинной канцелярской работой. Последствия разгрома от налета постепенно ликвидировали, порядок, в целом, восстановился. Гарнизон восстановили, даже увеличили количество солдат в комендатуре, жизнь шла своим чередом.

Время от времени приезжала машина, завозила продовольствие, хозяйственный скарб, привозила газеты, письма. Давно обещанную соль тоже привезли, даже три мешка, комендант один мешок раздал жителям, по килограмму на семью, немцы, уже отвыкшие за последнее время от такой роскоши, очень быстро выстроились в очередь и его разобрали за полчаса. Эту машину особенно ждали солдаты из-за писем с дома. Местные уже привыкли к отсутствию почтовых новостей, вдобавок русские дали новое название поселку — Краснолесье, в честь окружающей его пущи, объяснили, что у них, русских, красивые, густые и большие леса называют красными, отсюда и появилось название поселка. Непривычное для немецкого уха название с трудом ими произносилось, и все продолжали употреблять старое, немецкое название поселка.

Разметая мокрый грязный снег, полуторка резко остановилась у комендатуры. Из кабины выскочил подтянутый лейтенант, на ходу отдав честь часовому, с портфелем влетел к коменданту.

Старшина, при входе офицера, тяжело встал. Лейтенант уточнил, кто комендант и достал толстый, прошитый и опечатанный пакет. В журнале из портфеля Валентин Степанович поставил свою роспись в получении пакета, лейтенант исчез так же быстро, как и появился. Полуторка рванула дальше. Старшина уселся за стол и рассматривал непривычный пухлый пакет. Старый служака понимал, что пришло что-то серьезное.

Аккуратно расшив пакет, сломал сургучные печати, комендант достал объемный приказ. Как и ожидал, новое распоряжение ничего хорошего местным жителям не сулило — приказ категоричен, всех немцев выселить из приграничной зоны, в районе Краснолесья будет проходить новая граница между Советским союзом и Польшей. На всех жителей комендантам подготовить характеристики, особенно отметить степень их лояльности к советской власти, все сшить в отдельные папки с фотографиями, папки предоставить в отделы Смерш, для оперативной проверки и рекомендаций, далее в хозяйственный отдел обеспечения тыла фронта для окончательного распределения на переселение. Списки и адреса к переселению комендант получит из управления фронта.

Валентин Степанович откинулся в кресле и задумался. За это время он уже привык к местным немцам, многих выселять было ему очень неприятно, но приказ есть приказ, он комендант, обязан его выполнить. Вопрос о выселении, до особого распоряжения, должен остаться тайной для местного населения. Последнее требование особенно огорчило старшину. Жить им в родных местах оставалось месяц-два максимум.

Спрятав документы в сейф, старшина поднялся и решил прогуляться по поселку, обдумать полученную информацию. Он пока не представлял опустевшие дома и отсутствие его жителей. На вопрос — а кто же заменит выселенных немцев, документы ответа не давали, можно было только догадываться о будущем поселка.

Валентин Степанович уже и сам различал жителей, особенно ему нравилась семья лесника Курта, его дочь, такая же высокая, светловолосая, шустрая и любопытная — так напоминала ему свою собственную дочурку, которую он уже не видел более четырех лет. Она осталась с матерью на оккупированных территориях, и до сегодняшнего дня, ему не удавалось разыскать семью. Многочисленные запросы ответа не давали, письма которые он отправлял по своему старому адресу возвращались с пометкой о выбытии адресата. Его терзала неизвестность и беспокойство за свою семью, старался с головой погружаться в работу, чтобы оставалось как можно меньше мрачных мыслей, всячески поддерживал надежду, что еще немного потерпеть, и он получит обнадеживающий ответ и найдет своих близких.

Вечером приехал офицер смерша, военная котрразведка, с дороги устал, перекусил и лег спать, завтра он займется инструкциями для коменданта, документами и местными жителями. С собой он привез выписки из захваченного архива гестапо о местных жителях. Старшина с тревогой ждал следующего дня. Теперь от этого офицера будет многое зависеть в судьбе жителей. В пятидесяти километрах от поселка уже построен лагерь для перемещенных лиц, куда будут отправлять неблагонадежных жителей, судьба остальных пока неизвестна.

Утро было совсем хмурым, как и настроение старшины. Капитан побрился, поел и занял соседний, около коменданта, кабинет.

— Валентин Степанович, через часик возьми списки жителей и зайди ко мне, — приветливый тон капитана немного смягчил тревогу старшины, — Расскажу тебе, что и как планируется, а потом вместе покумекаем, как приказ выполнять будем, хорошо?

— Хорошо, — ответил старшина, потом спохватился, — Есть, товарищ капитан.

— Старшина, давай пока оставим устав, меня Сергей Сергеевичем зовут, и до войны был преподавателем в институте, экономику преподавал, сколько воюю, а все привыкнуть не могу к уставу, так что, товарищ комендант, будем работать вместе.

— Хорошо, Сергей Сергеевич, будем работать, — совсем успокоился старшина.

Старшина позвал Тадеуша, надо собрать и привести в порядок документацию на жителей поселка, скоро пригодится, да и переводчик может понадобиться в любой момент.