Бесплатный фрагмент - Переписывая историю: меняя себя, меняешь жизнь

Предисловие

В детстве и юности, да и вообще до сорока лет, я не любил читать. Не любил и не читал. Но если вы пришли в магазин, где продают книги, значит, вы читать любите. И это здорово!

Если в магазине вы выбрали именно эту книгу, значит, это не просто так. Это означает, что вам суждено было с ней встретиться именно здесь и именно сейчас. Ни раньше, ни позже. Именно здесь и сейчас. Так как именно сейчас вы готовы, как никогда раньше, не только читать, но и понимать, принимать то, что вам здесь откроется. А это значит, что вы на пути больших перемен, которые с вами уже начали происходить, только пока вы их не замечаете.

Не волнуйтесь, это не будет быстро, как по мановению волшебной палочки. Мне, например, понадобились десятилетия, чтобы сейчас размышлять, говорить и писать так, как вы сейчас это читаете.

Вы не можете изменить свою жизнь за одну ночь или прочитав одну книгу, но в ваших силах изменить за одну ночь свои мысли, которые в последствии кардинально изменят вашу жизнь.

Все события, которые здесь описаны, я прожил и прочувствовал сам. Я поделюсь с вами своим жизненным опытом, тем, как я его приобретал и впоследствии научился анализировать, для чего мне всё это было и почему именно так произошло.

Возможно, вас мои рассуждения приведут к размышлениям совсем в других направлениях, о которых раньше вы даже не подозревали. Но поверьте, хоть и трудно всё вывозить морально, однако в то же время это очень классно! Классно знать, почему и для чего всё (события, люди, обстоятельства…) к нам приходит.

Я вам приведу много примеров из своей жизни, а в них вы увидите схожесть множества моих событий с известными поговорками и пословицами, которые веками у нас на слуху.

Вы поймёте, что наша жизнь, наше здоровье, наше благополучие, к которому мы относимся как к должному, на самом деле настолько шаткое и непредсказуемое, что мы зачастую не имеем настоящей ценности моментов, которыми нам посчастливилось обладать с самого рождения.

Жизнь, здоровье — это не должное. Это та благодать, тот бесценный дар, данный нам свыше, который может оборваться в одночасье, выключиться как выключатель выключает свет, как лампочка, только что светившая, перегорает в самый неподходящий момент. А когда это всё происходит, у нас не остаётся времени даже подумать: раз, и всё, нас нет. Нет не то, чтобы на время, а нет навсегда, на вечность.

И всё то, что вы в своё время не сказали своим любимым, все те слова благодарности и любви, вы уносите с собой и в себе. И никто — вы слышите? — никто больше никогда не узнает, что у вас было в душе. А всё потому, что, будучи живыми, вы или стеснялись, или не умели говорить людям о том, что чувствовали, о чём переживали.

Поэтому учитесь говорить здесь и сейчас, говорить сразу же, как только вы захотели что-то сказать. Иначе может быть поздно. Поздно не только для вас, но и для других.

Не стесняйтесь говорить о любви, проявлять её, ведь любви много не бывает. Её бывает только мало, а местами и вовсе нет. А когда приходит время Х, мы начинаем жалеть и уже тогда, только тогда понимать, насколько важно и нужно говорить слова любви тем, кому хочется их сказать. И пока есть кому их сказать.

Поэтому прямо сейчас, да-да, именно сейчас возьмите и скажите всё! Всё, что вы всегда хотели сказать. Не откладывайте на потом, ведь потом может уже никогда не наступить.

Нет рядом этого человека сейчас? Не беда! Есть сотовая связь. Просто возьмите и позвоните. Скажите ему те слова, от которых у вас обоих пойдут мурашки по коже… Вы будете гораздо счастливее, зная, что тот человек, которому вы всегда хотели сказать такие важные слова, знает и слышит их лично от вас.

Ведь мы все на этой земле как лампочки: светим и греем, но никто из нас точно не знает, сколько кому осталось светить. Есть только представление того, что так должно быть и будет всегда, и это одно из самых страшных заблуждений в нас самих.

Научитесь замечать те или иные события, связывать их между собой, займитесь анализом случившегося с вами, и вы увидите, что с вами происходит ровно то, о чём вы думаете и мечтаете. Что даже вскользь брошенная безобидная фраза может сыграть в жизни роковую роль, которая не всегда заканчивается хэппи эндом.

Цените всё, буквально всё, чем обладаете, от духовного до материального; будьте терпимы к людям, которые чем-то отличаются от вас; не стесняйтесь предлагать свою помощь, когда видите, что человеку она нужна. Не все, далеко не все умеют просить о помощи, и я один из таких людей, который раньше не мог и не умел попросить мне помочь. Иногда это важно.

Если вы дочитали до этих строк, значит вас зацепило. Зацепило вашу душу. Не бойтесь, это нестрашно, это прекрасно. Страшно дожить до самой глубокой старости и только тогда понять, что жил совсем не так, как хотел сам, а так, как говорили другие, и времени изменить что-либо уже почти не осталось… Вот это, по-моему, очень страшно.

Если у вас хватает смелости, идите в неизвестное. А работа над собой, над саморазвитием, откроет в вас совсем другого человека, с которым вы пока не знакомы. И вот в этот самый момент главное не испугаться тех перемен, которые с вами начнут происходить.

Изменится всё. Начиная с вас самих и заканчивая всем вашим окружением. То есть оно тоже поменяется, потому что это будете уже совсем другие вы.

Если вы готовы, давайте знакомиться. Меня зовут Вадим, сейчас я живу свой сорок седьмой год на этой замечательной планете. Живу в том месте, о котором мечтал: в городе Сочи, где не белые ночи как в Петербурге, но солнышко светит и греет больше трёхсот дней в году, где море бережно, а иногда и агрессивно омывает подножия гор Кавказского хребта.

Живу с теми людьми, о которых просил Всевышнего. Получаю ответы на свои вопросы, которые задавал ещё больше пятнадцати лет назад. Живу и наслаждаюсь жизнью. При этом моя рука всегда на пульсе саморазвития и самопознания, и я, как и раньше, всегда готов к переменам и не боюсь их.

И эта история про меня.

Как начиналась книга

Сегодня 2 июня 2024 года. В этот день пальцы моих рук впервые в моей жизни коснулись клавиатуры. Коснулись для того, чтобы я описал всё то, через что прошёл и что прожил. Чтобы описал свои эмоции, которые я испытывал в детстве, и те чувства, которые проживаю сейчас. Чтобы ещё раз самому увидеть свои изменения и, возможно, вдохновить ими своих читателей.

Я захотел измениться не в одночасье. Нет, к этому меня подводило время и разного рода события в жизни. Когда же я стал хоть немного внутренне готов к переменам, только тогда со мной начали происходить чудеса, от которых, поверьте, я не всегда был в восторге.

И ещё хочу сразу сказать, что самое большое влияние на моё самопознание оказал переезд в другую страну, за две с половиной тысячи километров от того места, где я родился и вырос, где остались мои родители, где я отдавал дань родине служа в вооружённых силах Республики Беларусь.

Вопреки всему тому, что говорят в народе про людей, которые никогда не меняются, я готов привести личный пример того, что всё в нашей жизни возможно! Стоит только захотеть и начать хоть что-нибудь делать в этом направлении, и вы увидите, как под вас начнут подстраиваться разного рода события, появляться вдруг откуда ни возьмись именно те люди, которые вам необходимы именно сейчас.

Запечатлеть часть своей жизни на бумаге меня подтолкнуло моё желание поделиться своими переживаниями и эмоциями, которые я прочувствовал и прожил.

Книгу я пишу впервые. Незнание самого процесса написания книг меня ни на секунду не остановило от поставленной мною цели, а, наоборот, развило у меня ещё большее желание это сделать, так как это совсем новый для меня опыт в жизни.

А вдруг мне этот процесс понравится? Я же не узнаю, пока не стану этого делать. Ведь правда же, пока не начнёшь сам что-нибудь делать, до тех пор не поймёшь, твоё это или нет.

В момент создания этой рукописи я понял, что обязательно напишу о своей жизни и ощущениях после моих пятидесяти лет, ведь ближе к этому возрасту наступает совсем другая красота, и отношение к этой самой красоте тоже меняется. В двадцать лет человек красив внешне, а в зрелом возрасте к внешней красоте ещё дополняется внутренняя, которая в разы отличается от двадцатилетней.

Я переношу на бумагу своё состояние, мысли, эмоции и поступки, и именно сейчас я готов открываться и делиться с аудиторией.

Наверное, где-то там вдали среди звёзд горит и моя звезда. Она знала изначально, что придёт на землю человек, которого назовут Вадим и которому будет предначертано делиться знаниями и опытом с человечеством через книги и встречи, который поможет людям обрести, понять и полюбить себя. И, возможно, где-то в далёком космосе родится новая звезда, которая будет знать, что книга, написанная мной, была написана и для неё.

У меня всё сложилось так, как должно было на каждом конкретном этапе моей жизни. С книгой всё началось в тот момент, когда я понял и озвучил, что хочу поделиться с людьми своими эмоциями, поступками, выводами и ощущениями. А ещё захотел оставить после себя печатное издание о себе, написанное мной лично. С момента моего признания в этих желаниях себе и миру всё стало закручиваться так, как мне нужно.

Кроме того, в тот период проигрывались нехорошие события в моём гороскопе, и чтобы вся эта едрёна смесь на меня негативно не повлияла, нам с женой нужно было расстаться на какое-то время. Тут и возникла необходимость замены документов у Ани (жена) и Киры (дочь), что нужно было делать в уже далёкой для нас Белоруссии (далёкой не ментально, а только физически). Пазл сложился.

Жена и дочь уехали, я остался наедине с котом и с пониманием: не начни я сейчас, вообще неизвестно, когда в следующий раз появится такая возможность. И появится ли вообще. Ведь если мы не исполняем свои мечты или желания сразу, при первой же возможности, Вселенная считывает наше бездействие как отсутствие надобности. И на этом шансы заканчиваются. Постепенно или резко.

Обладая этими знаниями, я сразу включился в работу. Сказать, что было страшно, — ничего не сказать! Было очень страшно и некомфортно, но моё понимание вело меня вперёд и только вперёд. Каждый вечер, приходя с работы и поужинав, я хотел лечь на диван и включить телевизор, листать каналы и застревать там, где интересно, не думая ни о чём. Но вместо этого я заставлял себя брать в руки диктофон и говорить. Говорить для того, чтобы впоследствии родилась книга.

Даже, если не знал, с чего начать. Я колебался, я не хотел, я боялся ровно до тех пор, пока не начиналась запись. А начиналась она всегда через нежелание и через понимание, что всё задуманное должно быть сделано вовремя.

Каждый раз я с телефоном в руках представлял, о чём буду сегодня говорить, формулировал темы, думал, как лучше что-то сказать. Признаюсь, было крайне неуютно, но через собственное сопротивление я шёл к реализации желаемого. Я много запинался, молчал, не зная, о чём говорить, повторял ту же мысль несколько раз, из запланированных 5—10 минут наговаривал на телефон 20 минут, 25, полчаса и будто заново проживал свою жизнь. Каждый её момент, который сохранился в моей памяти. Сейчас я уверен, что тогда принял лучшее решение.

И вам я тоже желаю всегда принимать только лучшие решения, которые отличаются от правильных. Разница в том, что как правильно — не всегда как лучше, а как лучше — всегда правильно. Правильно для меня, для вас, для роста и развития. Если, конечно, смотреть на любую ситуацию и на любой её итог широко и с позиции получения опыта.

А ещё ко всему этому хочу добавить очень важные слова, которые попрошу вас запомнить и закрепить в своем сознании: когда не знаете, что делать, сделайте хоть что-нибудь и обязательно сделайте всё, что от вас зависит. Прям всё. Тогда вы поймёте и увидите в себе тот колоссальный масштаб личности, который до сих пор спокойно лежал у вас где-то глубоко внутри и наслаждался неспешным ходом событий.

Я вам на собственном примере расскажу, что всё в жизни возможно, что человек может измениться. Конечно, если он сам этого захочет, если это предначертано звёздами, судьбой, Вселенной, и обязательно тогда, когда он сам к этому будет готов. Вот только люди, как правило, начинают хотеть сами после того, как с ними случается что-нибудь из ряда вон выходящее. И вот это самое «из ряда вон выходящее» впоследствии становится отправной точкой в познании самого себя.

Итак, заваривайте себе чай или кофе, присаживайтесь поудобнее, наше путешествие начинается.

Глава 1. Детский сад: свобода снаружи и скованность внутри

Я вырос в деревне с количеством жителей что-то около двух или трёх тысяч человек. Моё детство проходило на улице, как и у большинства детей того времени. Да и воспитание было практически одинаковое в каждой семье, ведь наша партия об этом очень хорошо заботилась. Ей не нужны были люди со своим мнением, да и богатые тоже, ведь чем человек становится богаче, тем независимей становится его мнение и действия, а партии нужны были самоотверженные работники и защитники. Вот она и проводила свою политику, которая не всегда и не всем приносила радость.

Когда из поколения в поколение не передают любовь и желание развиваться как личность, соответственно этого и не происходит с приходом на эту землю маленького человечка, родившегося именно в той семье, которую он выбирает для своего комфорта.

Возможно, он её выбирает ещё и потому, что ему важно отработать свою карму, которую он в предыдущей жизни себе «подпортил», а сейчас вернулся, чтобы всё исправить и наладить. А, быть может, таким рождением он, наоборот, улучшает своё положение. Level up, так сказать, по сравнению с тем, что было до. Но это отступление.

Если в семье тебе не говорят, что тебя любят и ценят, что тобой восхищаются, если тебя забывают похвалить за прекрасно сделанную работу или домашнее задание, это оставляет неизгладимый отпечаток на всю оставшуюся жизнь.

Родители почему-то не задумываются о том, что пройдёт время и ребёнок, который совсем недавно бегал с игрушками и кричал «Мама, приготовь мне покушать!», будет точно так же бегать и кричать. Только эти крики уже будут звучать совсем иначе. Да и игрушки он уже поменяет на более взрослые. А всё то эмоциональное состояние, которое он испытывал в детстве, останется прежним; только вокруг уже будут не те маленькие дети, а совсем взрослые дяди и тёти, с которыми он будет себя вести именно так, как это видел в детстве, на примере своих родителей.

Вот так и я, когда вырос, не умел и не знал, как нужно общаться и вести себя со взрослыми людьми, потому что в детстве мне всегда говорили, чтобы я не лез и не высказывал своё мнение.

В общем, в моём детстве по неосознаваемой традиции не делалось ровно ничего, чтобы я вырос с нормальной, адекватной самооценкой. Наоборот, делалось всё для того, чтобы у меня не было своего мнения, ну и соответственно никакой самооценки. Вернее, она есть у каждого, только у одного — высокая, у другого — низкая, у третьего — адекватная. Я долгое время относился ко второй категории, у кого самооценка низкая.

***

Самыми запоминающимися событиями из детства оказались встречи с ремнём. Отцовским. За любую провинность, непослушание, несогласие. Так ремень, регулярно проходившийся по моему «мягкому месту», приучил меня к тому, что я всё делаю неправильно, не так, как от меня ждут, и вообще я «какой-то не такой». В дополнении к этому ремень стал для меня показателем нормы воспитания, неотъемлемой частью этого процесса и причиной ощущения, что родители дружили против меня.

Жил я с родителями и старшим братом, но чувствовал себя одиноким. Никто не жалел меня после принятия папиных «горячих ванн», да и брат время от времени проверял мои плечи на ударопрочность.

Спустя много лет я случайно узнал у мамы, что в детстве мой отец меня никогда не брал на руки. Признаюсь, мне стало непонятно, почему на руки не брал, но ремнём в руках проходился основательно. Принятие того, что отец не брал меня на руки, но поднимал на меня руку, проходило постепенно, через все положенные психологические стадии: отрицание («не может быть!»), злость («как он мог?!»), торг («может, мама просто не помнит?»), депрессия («родители меня не любили»), принятие («да, это так, и благодаря этому опыту, в том числе, я до сих пор ношу на руках мою 7-летнюю дочь Киру при любом удобном случае»).

А ещё у нас повелось обращаться к родителям на «вы». Мне даже было стыдно за это перед одноклассниками: все мамам и папам говорят «ты», и только мы с братом — «вы».

***

Во время прогулок с братом (я тогда ходил в детский сад, а брат учился в начальной школе) мы частенько заглядывали в мусорки, а они раньше были очень большими и стояли возле каждого подъезда, занимаясь, как при первобытнообщинном строе, собирательством.

Иногда оно приносило нам добрую половину бычка (так мы называли окурки). После обходов по всем мусоркам мы вываливали всё содержимое карманов в так называемый общак, и начинался иерархический выбор самого недокуренного бычка, с последующей его дегустацией и с полным его уничтожением через лёгочную тягу. Сие мероприятие зачастую сопровождалось затяжным покашливанием. Эти «ритуалы» предавали нам взрослости, борзости и самостоятельности, детской на вид, но в душе — взрослой.

Однажды после таких «ритуалов» перед моим лицом навис ОН, обмотавший руку отца, словно питон, готовый напасть на меня, кожаный ремень. Так я дал своё первое обещание не курить. Стоит отметить, что в тот вечер питон так и остался в руке отца, не пустившись в мою сторону. Моё обещание папе не курить также осталось со мной.

Кстати, отец, если и брался меня учить, то без объяснений, но с констатацией фактов: по хозяйству нужно сделать то-то и то-то. А какие-то сведения о том, как себя вести в той или иной ситуации, я получал от мамы. У неё всё сводилось лишь к одному: не лезь, не спорь, не спрашивай и молчи.

***

Был в моём детстве один очень щепетильный инцидент, о котором мне некомфортно рассказывать, но который сыграл свою роль. И здесь два важных момента. Первый — родители не научили меня просить о помощи, когда она нужна; второй — я боялся темноты. Особенно ночью. Как сейчас помню, я лежал в кроватке, и мне везде мерещились чудища. Родителям я об этом не говорил. Не знал, что страшнее: сами чудища или отцу и маме о них рассказать.

Когда мне ночью хотелось в туалет, я лежал и молча терпел. Через какое-то время молчание превращалось в еле слышные стоны, которые постепенно усиливались. Родители, спавшие со мной в одной комнате, просыпались только тогда, когда я начинал плакать от боли, и отводили меня в туалет, недоумевая, почему я их не будил и не просил проводить меня. Маленький запуганный мальчик ответить ничего не мог.

Это чрезмерное терпение по ночам вскоре сыграло со мной злую шутку. Как в той поговорке про гору и Магомеда: туалет, к которому не мог прийти я, стал приходить ко мне. Посреди ночи мне стало сниться, как я встаю с кроватки, полный уверенности в себе и совсем не страшащийся чудищ, и иду в туалет, где усаживаюсь на унитаз, снимаю трусишки и… просыпаюсь от того, что «тёпленькая пошла».

Очень быстро я стал бояться спать в садике. Чтобы не описаться. Иначе, я был уверен, провалюсь от стыда в соседнюю группу, и все узнают, что я писаю в трусы!

К счастью, эта история достаточно быстро закончилась, и энурез совсем исчез из моей жизни. Правда, я не помню как. Но хорошо помню, что после выпуска из садика я очень радовался своей свободе, отсутствию необходимости спать днём и, соответственно, не давать повода туалету «навестить» меня.

***

Спустя годы, изучая психологию и детско-родительские отношения, я пришёл к выводу, что не просил помощи у родителей, получив «навык» принимать отказ. Конечно, не в походах в туалет. В конфетах, игрушках, новой одежде и прочих вещах, не связанных с непосредственными просьбами о помощи. К этому добавился страх разозлить родителей. Так сработала психика у меня.

Кроме того, анализ происшедшего показал мне, как важно быть честными с детьми, рассказывать, объяснять, договариваться. И даже самые неприятные отказы и ситуации необходимо объяснять. Конечно, в соответствии с возрастом ребёнка, подбирая слова и выражения, чтобы правда не стала травмирующей. Для этого, безусловно, нужно мужество родителей.

Теперь я понимаю, откуда мой стыд, низкая самооценка, неуверенность в себе и всё остальное. Из детства и из отношений с родителями. Маленькие детки как чистый лист: стоят перед взрослыми и ждут, когда те начнут на них рисовать. Кто-то рисует только простым карандашом тёмно-серого цвета; кто-то берёт несколько цветных карандашей; а кто-то использует всю цветовую палитру, объясняя ребёнку, почему и для чего он выбрал именно этот цвет.

Ребёнок, который ещё в детстве узнал все цвета радуги и их оттенки, которому с ранних лет всё объясняли и отвечали на все его детские (а они вообще не всегда детские) вопросы, вырастает личностью. Личностью, знающей, чего, как и когда она хочет.

Когда на детках-листиках родители рисовали только одним цветом, не желая добавлять остальные, потому что не знали, как ими пользоваться, и не хотели узнавать, тогда дочки и сыночки становятся старше и начинают сами изучать цвета. А вместе с цветами — ответы на вопросы, которые остались проигнорированными в детстве. Только ответы они получают не от родителей, а от кого угодно. Хорошо, когда отвечает хороший человек. Но чаще такие дети находят людей так себе.

Не получив в детстве информацию от родителей, сославшихся на свою усталость, незнание или, как я часто слышу, банальное «отстань от меня», ребёнок идёт за ней в другое место. Обычно — в то, что взрослые называют «плохой компанией».

Кстати, компания может быть совсем и не плохой. Просто не соответствовать ожиданиям родителей, убежденных, что их-то ребёнок, оставшись без должного внимания взрослых, уж точно выберет себе «хороших, порядочных друзей». Так и происходит перекладывание ответственности на юные, ещё не окрепшие плечи, которые не знают, как поступать с грузом наваливающейся на них информации.

Но самое «классное», что потом родители упрекают детей в неумении сделать выбор, в неправильно принятом решении и многом-многом другом, что сами же заложили (а, вернее, не заложили) в детстве.

***

Эта история — часть моей жизни и моего чистого листа, на котором было мало нарисовано и мало разукрашено одним простым и парочкой цветных карандашей. И ответы на вопросы были получены на улице, от таких же листочков с неуклюжими картинками, как и я.

Тем временем сейчас я как никогда раньше понимаю и знаю, что вся наша будущая жизнь во многом закладывается в детстве и юности родителями, их отношением к нам и их отношениями между собой. Когда заложено «разумное, доброе, вечное» и приправлено любовью, тогда взрослеющему человеку требуется не так много усилий для создания устойчивого психоэмоционального состояния, укрепления самооценки и собственной значимости для духовного роста.

Глава 2. Школа: конечность страхов и бесконечность проблем

Выпустившись из садика, я ждал, что в школе у меня начнётся совсем другая жизнь, которая, собственно, и началась. Как оказалось, старше, «опытнее» и «мудрее» стал не только я, но и мои одноклассники. У каждого из нашей компании стали ярко проявляться качества личности и характера, и нам всё реже удавалось найти общий язык, придумать, в какую игру играть, чем заниматься после школы и как разрешить более «серьёзные» проблемы подрастающего поколения. То есть наши собственные и межличностные.

Кто-то вёл диалоги, высказывал свою точку зрения, приводил доводы, тем самым перетягивая на свою сторону. У меня же умения вести разговоры, высказывать и отстаивать своё мнение не было. Зато было дикое желание донести свою позицию до оппонента.

Спасать мою ораторскую немощь приходилось рукам, со сжатыми в кулак ладонями. Вместо того, чтобы учиться доносить до других ребят свои желания и нежелания словами через рот, я как дикарь пускался в бой, который не всегда заканчивался для меня победой. Иногда меня постигало поражение, которое потом ещё очень долго будоражило гордыню.

***

Мои проблемы стремительно набирали рост и вес, как и я, словно они совсем не хотели от меня отставать и поэтому со мной рядом почти всегда находилась одна или несколько проблем, которые будто бы всё время шептали мне на ухо свои «мыслишки». А иногда шёпот переходил в дикий ор: «Да начни ты уже с нами что-нибудь делать! Или решай нас, или найди нам комфортное место, а то уже совсем устали мы стоять в этой нескончаемой очереди! Может, комнатку нам всем выделишь, а не чулан, в котором даже окошка нет? Смотришь, нам будет веселее ждать своего времени, когда у тебя появится желание для решения нас.

Если же такового у тебя не появится, нам не страшно, ведь ты всегда будешь находится рядом, а мы будем жить в хорошей благоустроенной комнате, постоянно любоваться друг другом и ходить друг к другу в гости. Нам будет всегда приятно видеть тебя и у нас в гостях, мы будем чувствовать, что ты о нас помнишь.

Вот только вопрос: насколько тебе самому будет комфортно со всем этим жить и это всё выдерживать? Ведь если нас не расселять, то есть не решать, нас станет очень много, и нам будет очень тесно в твоей квартире, и тебе придётся нам отдавать ещё одну комнату, потом ещё одну, потом ещё, и в конце концов тебе самому негде станет жить. А когда у человека наступает такое состояние, когда ему негде жить в прямом и переносном смысле, у него рушится мир, подтягивая за собой ещё и веру в себя. И тут начинаются американские горки, которые, как ни странно, едут только вниз, вниз и ещё раз вниз.

Зачастую такие поездки заканчиваются только там, внизу, где тебе уже комфортно и уютно, ответственности минимум, действий минимум; максимум, наверное, только бездействия и лени. Да и людей вроде бы достаточно, чтобы найти собеседников и единомышленников. Хотя думаем, что у тех, кто там остался и кому там нормально, мышление и желания более-менее совпадают».

Вот с такого мировосприятия и началась моя долгая, как мне тогда казалось, школьная жизнь, которая, как ни странно, пронеслась как фанера над Парижем.

***

В первом классе нас ждал очень нехороший момент, связанный с уходом в мир иной нашего одноклассника. Похороны пришлись на первые дни нашего первого класса. Да, этого из памяти не убрать. Наверное, и не нужно этого делать.

Вот только каждый раз, когда я приезжаю на родину, хочу сходить к нему на могилку и почему-то каждый раз этого не делаю. Почему, сам не могу понять. Возможно, боюсь чего-то того, о чём не подозреваю; возможно, дела меня закручивают так, что вспоминаю об этом уже на пути домой. Быть может, накатывает лень, во время которой вообще никуда не хочется; а может это всё происки моего подсознания, которое хочет сберечь моё психическое здоровье. Или просто не пришло время, я ещё не готов.

В общем, я не знаю точного ответа, так как «не копался» в нём настолько глубоко, насколько я умею это делать. Тем не менее, факт остаётся фактом: с момента похорон я ни разу не был на могилке своего одноклассника.

(Ремарка: пока шла работа над этой книгой, я съездил на родину и посетил его могилу. Это избавило меня от чувства вины, которое около 40 лет всегда находилось где-то рядом.)

***

Я никогда не забуду, когда на линейке перед всей школой мне сказали выйти в центр для того, чтобы все увидели вора. Вора мопеда. Как сейчас помню тот стыд, который меня ещё очень долго не отпускал к себе домой, в тихий и спокойный уголок мозга, где никто меня не видит и не слышит и где было хорошо и комфортно.

Наша семья в деревне считалась образцовой, хотя я это слышал только от моих родителей вместе с тем, что важно себя вести так, чтобы «люди ничего плохого о нас не говорили». А тут я украл мопед. Подвёл всех. Опозорил. И нет мне прощения. Тогда, стоя на линейке перед всей школой, я заранее казнил самого себя.

Конечно, я соглашаюсь, что кража мопеда была плохой идеей. Но за ним я пошёл лишь потому, что ранее не получил от родителей никакой поддержки (впрочем, я никогда её не получал). Несколькими месяцами ранее, до того самого позора, мой старший брат, отбыв в столицу на два года служить Отечеству, оставил мне сломанный двухскоростной мопед «Карпаты». На мои просьбы купить запчасти и починить его мать с отцом никак не реагировали, вот я и стал действовать сам. Но так как денег на тот момент у меня не было, вопрос я решил первым же способом, пришедшим в мою юную головушку. Причём совершенно не заботясь о последствиях, которые меня, слава Богу, привели всего лишь к постановке на учёт несовершеннолетних, а не в тюрьму.

Мой проступок обсуждала вся школа: учителя негодовали, как же мальчик из хорошей примерной семьи может совершить «такое!», а ученики смеялись во весь голос и подкалывали меня. Поверьте, для юноши с низкой самооценкой находиться в состоянии огромнейшего стыда было сравнимо с адом. Хоть я там не бывал, но на тот момент представлял себе его именно так.

Я не помню, как мне впоследствии удалось справиться с эмоциями и перестать сгорать от стыда, как только я ловил чей-то взгляд. Всё, что спустя годы сохранилось в памяти, — это то, что другие со временем обо всём забыли. Лишь изредка мои товарищи — такие же юные человечки, которые тоже были когда-либо в чём-то не сильно приглядном замечены, — уже по-доброму подкалывали меня. И я смеялся вместе с ними.

***

В школьные годы у меня не было долгих и мучительных рассуждений на тему того, кем я стану, когда вырасту. Я это чётко знал. Дальнобойщиком.

Дальнобойщиком, который всегда из своих поездок привозит много съедобных и несъедобных «ништяков». Батончики Mars и Snickers, напитки Fanta и Sprite, музыкальные центры, видеомагнитофоны и плееры с наикрутейшими на тот момент надписями: Sony, Panasonic, JVC.

Всё это богатство я наблюдал с некой периодичностью у парня из нашей компании, к которому мы приходили в гости и папа которого был дальнобойщиком. Тогда-то я и влюбился в профессию.

Усилила чувства моя мечта, которую я так часто лицезрел возле дома приятеля: «СовТрансАвто». Эта надпись большими буквами была нанесена на тент полуприцепа. Но этой мечте — стать дальнобойщиком, ездить на фуре и привозить домой крутые «ништяки» — не суждено было исполниться. Хотя я и получил водительские права всех категорий.

Предвосхищая логичный вопрос «почему», заверю вас: я расскажу об этом позже. Более того, сейчас я безмерно счастлив, что выбрал другой путь. А пока продолжу.

Находясь в раю, сверкающем импортной техникой, мы себя ощущали богами и искреннее радовались, что мы тоже часть элиты. Но вскоре радость сменилась удивлением, озадаченностью и даже страхом.

Я попал в милицию на беседу к участковому. Оказалось, что из нашего импортного рая было украдено золото. Так как раньше меня поймали на воровстве двухскоростного мопеда, я боялся, что подозрение падёт на меня. Но я-то ничего не брал! «Я не виноват!!! Это не я!!!» — хотелось кричать от отчаяния! И от страха.

Вскоре пришло облегчение. Вора нашли. Это был наш приятель, который и раньше периодически «крысятничал». Лавочка под названием «импортный рай» прикрылась, и мы лишились красивой обстановки, которая настолько всех воодушевляла и показывала, какой может быть другая жизнь. Приятелю родители строго-настрого запретили приводить гостей.

***

Не могу сказать, что школа мне преподнесла какой-то жизненный урок, но она точно оставила в моей памяти воспоминания, которыми я время от времени пользуюсь, доставая их из глубин памяти, стирая пыль былых времён, вставляя эту десятилетнюю палитру эмоций и переживаний в диапроектор реальности и просматривая заново всё то, что происходило со мной в тех далёких моментах моей жизни. В пресловутых девяностых.

В те времена на уроках начальной военной подготовки (НВП) мы разбирали автоматы Калашникова. Даже соревновались на быстроту разборки-сборки этой легенды. НВП вёл военрук, с которым у нас, учеников, складывалось какое-то невидимое доверие. Оно исходило от учителя, передавалось нам и шло обратно. Этого никто, конечно, не осознавал, но точно чувствовал.

В те школьные времена я любил всё воплощать в реальность. Например, задумал и смастерил пистолет, который был «заточен» под мелкокалиберный. Да, это была «кустарная» работа, но всё же он стрелял. Правда всего пару раз. И каждый из них на моём лице оставались мелкие точки от разлетевшегося по сторонам сожжённого пороха.

Представьте себе ситуацию: ученик приходит к учителю и просит выдать ему несколько патронов, как мы их называли, «мелкашки», на что тот соглашается. Более того, сам изъявляет желание лицезреть сие чудо самодельной техники и процесс отправки пули в деревянную дверцу туалета, находившегося на заднем дворе школы. Это то доверие, о котором я рассказал выше.

***

В школе, где проходила большая часть моих дней, менялись директора, завучи, учителя, но были и те, кто оставался верным нашей школе и нам, ученикам.

Была в нашей школе директором и женщина, которая вела русский язык и литературу и которая своим отношением к детям и учебному процессу сильно отличалась от остальных учителей. Она сразу ставила «тройки», двойки» и «колы». Не всем подряд, конечно, но ставила. И на эмоции она не скупилась. Зато, когда подходил конец четверти или года, она становилась такой замечательной и доброй, что, сидя с нами в классе, исправляла всё то, что «натворила» за прошедший период.

Вы представьте себе ситуацию, когда вроде как злой учитель сидит сама с собой разговаривает в присутствии всего класса, и этот разговор показывал её совсем с другой стороны: доброй, отзывчивой, сострадательной, искренней. Она не стеснялась признаться и самой себе, и всему классу в том, что вспылила и «наставила тут всяких козюлек», которые теперь нужно исправлять. И исправляла, разговаривая с нами.

Я вырос, окончил школу. С этой учительницей мы иногда встречались в деревне, где оба жили, и глазами уже подросшего человека я видел в ней искреннюю, желающую всем счастья женщину, но в тоже время так же, как и я, делавшую много глупостей в юном возрасте. Это я узнавал из наших с ней откровенных бесед. Как оказалось позже, она очень открытый и замечательный человек, а вспыльчивый характер, который она демонстрировала в школе, — это всего лишь удобная для её души маска.

В общем, замечательным и неординарным человеком и собеседником она была. Да, была. Сейчас её уже нет с нами на этой земле, а память о ней до сих пор жива и будет жить, пока мы, её ученики, живём.

***

Когда я учился в школе, у меня, как и у большинства учеников, появлялись любимые учителя, с которыми было тепло и уютно не только в классе, но ещё и в спортзале. Я говорю про учителя физкультуры, который пришёл в нашу школу сразу после института.

Шли годы, мы взрослели, заканчивали школу, устраивались на работу, заводили семьи, у нас рождались дети, и каждый, или почти каждый год мы встречались в школе на день выпускника.

На празднике неизменно присутствовал наш учитель физкультуры, который, как нам всем тогда казалось, совсем не меняется. Да-да, у него была всё та же причёска и та же форма усов, с которой он никогда не расставался; он был таким же дружелюбным и внимательным, как и тогда, десятки лет назад.

***

Школа — это совсем другая страна, со своими законами и жителями, которые на какое-то время окунаются в атмосферу нового мира, принося с собой ценности, устоявшиеся с годами внутри каждой семьи. Порой эти ценности начинают упираться в стену непонимания и непринятия, что не всегда происходит безболезненно. Зачастую после таких столкновений стена той или иной ценности даёт трещину. Да ещё и такую, что может эту стену превратить в руины, из которых тебе потом достаточно тяжело выбираться. Здесь очень важно присутствие рядом родителей. И не просто присутствие как факт.

Важно, чтобы ребёнок видел в маме с папой ещё и надёжных друзей, которым можно всё рассказать и которые не будут за что-либо осуждать. Они, наоборот, поддержат, подскажут и помогут со всем справиться. Они займут сторону ребёнка, что бы ни случилось, и заверят, что всегда он будет для них самым любимым и самым желанным на свете.

Тогда ребёнок будет не только знать, что родители его любят не за что-то, а просто так, но ещё и чувствовать это. Чувствовать всеми фибрами своей души. А это чувствование поможет ему в дальнейшем распахнуть свои ранее сложенные крылья и взлететь так высоко, как ему этого захочется.

***

Я ходил в школу, на улицу, играл, веселился, грустил, — в общем, всё как у большинства тех, кто был на тот момент в моём окружении. Так прошёл десяток лет.

Десяток лет, в которых было много непонимания и нелепых обид на ровном месте. Сейчас я, конечно, просто бы не обратил на них внимания, а если бы и обратил, то совсем под другим углом видения. И реакция была бы совсем другая. Здесь и вступает в свои права жизненный опыт, закалённый и отшлифованный годами и ситуациями характер, разбор полётов и следовавшие за ним выводы в контексте своего поведения и отношения к происходящему.

Да, школьные годы, как и студенческие, по праву считаются самыми лучшими в начале нашего жизненного пути. Даже не смотря на все те детские тяготы и негодования, всё равно они навсегда остаются в нашей памяти почему-то самыми лучшими.

Глава 3. Армия: дальше от дома и ближе к себе

С искажённым самовосприятием и с совершенным непониманием, как лучше для меня, я успел посетить ещё и армейские казармы, в которых мне пришлось застрять на целых полтора года. Для меня это было не самое лучшее время жизни, тем не менее, какую-то часть взросления я там возможно приобрёл. А возможно это оказалась всего лишь иллюзией взрослости.

По дороге в войсковую часть, где нас уже ждали военачальники и так называемые «деды» с «полугодками», наш призыв очень сильно отличился. В частности, из-за огромного количества выпитого алкоголя почти весь вагон призывников оказался настолько пьян, что у нас началась так называемая междуусобная война с применением кулачного орудия. Даже нашему сопровождающему мало не показалось: его голубая офицерская шинель к концу поездки приобрела багровый оттенок, особенно, в местах ближе к лицу.

Почему так получилось с сопровождающим, я не помню. По рассказам очевидцев, цвет шинели поменялся в результате его миротворческой миссии, в процессе которой он пытался всех нас разнять и усмирить. Как оказалось, мы к этому были совсем не готовы и тем более — не согласны, в результате чего в нас проснулся инстинкт «самозащиты».

Я недалеко ушёл от сопровождающего: губа была рассечена в двух местах, причём в одном из них её как будто ножом разрезали пополам, а в другом — сделали сквозную дыру для отвода слюноотделения, которая помогала пережить моменты вида вкусной еды за столом, но эта была всего лишь моя наивная фантазия, которая в скором времени разбилась о скалы как корабль в шторм.

По приезду нас, пьяных призывников, отправили в спортзал, где мы несколько часов просто стояли, чтобы протрезветь.

Сознание вернулось утром следующего дня. А с приходом сознания пришёл и большой голод, который в рамках армейских будней удовлетворить оказалось невозможно. Наш рацион был настолько скудным, что — прошу простить меня за подробности — опорожнить кишечник я смог только спустя девять дней. ДЕВЯТЬ! К этому моменту я был напуган мыслями, что с моим организмом что-то не так и я страшно болен.

К скудному рациону добавилось слишком ограниченное время приёма пищи по указанию дедов, которым мы по внегласным правилам должны были чуть ли не поклоняться, как богам. У меня сложилось ощущение, что они специально хотят заморить нас голодом и посмотреть, кого на сколько хватит. Допом шли безумные физические нагрузки.

Благо, все всегда в армии ходят в наряды, и наряды эти часто приводят в столовую, где можно умыкнуть с собой что-нибудь в виде хлеба или ещё какой-нибудь «вкусняшки». Да-да, вы всё правильно прочитали: хлеб на тот момент был вкуснее вкусного, и его же мы считали «вкусняшкой».

Когда сослуживцы приносили из столовой хлеб, мы тайком делили его на всех и ели. Тоже тайком. Всё должно было происходить под грифом секретности, чтобы не спалиться перед дедами. Иначе они заставят положить в карманы песок или камни, зашить их и с ними ходить. По «отзывам» тех, кому не повезло сохранить тайну, процесс крайне неприятный.

К слову, деды обозлились на нас ещё до нашего поступления в часть, потому что нас призвали служить полтора года, а их — на два. Безусловно, наш призыв ни в чём не виноват, но какой в этом толк, если речь касается армии?

Деды вымещали злость, а мы её терпели. Терпели примерно полгода, пока пребывали в шоковом состоянии от происходящего, а, как известно, человек в стрессе далеко не всегда ведёт себя адекватно.

Когда шок и акклиматизация прошли, мы стали давать отпор старослужащим. Настолько, что они, уходя на дембель, выходили не через КПП, а перелезали через забор, только бы мы их не увидели, не догнали и не порвали как тузик грелку. В те годы в армии это было нормой жизни.

Два деда получили своё сполна ещё далеко до дембеля. Этому поспособствовал наш сослуживец-минчанин, которому надоели необоснованные нападки самых разъяренных старослужащих.

В те времена смотреть фильмы по видеомагнитофону было роскошью, а тут в нашу роту пришло предложение от местных меценатов (как оказалось позже, под меценатами скрывались родные братья сослуживца, которые на тот момент жили и общались в криминальных кругах). Одним из условий доставки видиков в казарму было то, что их должны забрать на КПП те самые два деда.

И вот, что я вижу лёжа в лазарете, куда попал с покрывающими всё моё тело фурункулами: мимо меня по коридору врачи под руки проводят двух солдат, у которых головы стали похожи на футбольные мячи. Причём не только формой, но ещё и цветом. Это были наши самые лютые старослужащие.

Сначала от увиденного у меня был шок, а позже — накатила радость от состоявшегося возмездия.

В общем, резонанс был на всю часть, а может и дальше. В беседе с парнишкой-минчанином я узнал, что его братья специально придумали историю с видеомагнитофонами, чтобы выманить своих будущих «клиентов» на КПП, а оттуда их в машине вывезти в лес. Мой собеседник рассказывал, как дедов били кулаками, ногами и какими-то тяжёлыми предметами. Закончилась «поучительная» история просьбой минчанина не убивать наших мучителей, когда ствол пистолета был у одного из них во рту.

После этого резонансного происшествия нам стало гораздо легче. Деды если и «наезжали», то уже, так сказать, в лайтовом режиме. А парнишку, чьи братья устроили перфоманс, от греха и от нашей части подальше перевели в другое место. Да, это был 1994 год, развал Советского Союза, процветание бандитизма.

***

Ещё до принятия присяги я нашёл выход, как поесть. И этот выход был настолько прост с одной стороны и настолько опасен с другой, что, в случае обнаружения моего отсутствия в войсковой части, я мог «загреметь на губу», т.е. на гауптвахту. Хотя потом я туда всё-таки попал.

Не прослужив и месяца, я стал ходить в самоволку в соседний магазин. Благо, на это у меня были деньги, которые мне с собой дали родители и которые я сумел тщательно спрятать от старослужащих. Голод переборол все мои страхи перед наказанием, которое мне светило бы, случись обнаружение моего отсутствия в части.

А ещё, как только нас привезли в часть, к нам пришли деды и полугодки со странным на тот момент вопросом, что мы будем делать с одеждой, в которой приехали. Кто-то говорил, что отправит её домой родителям. С теми, кто этого делать не собирался, заключали устный договор, в соответствии с которым вся или некоторая одежда «переходила в ведение третьих лиц», которыми, собственно, и являлись наши будущие деды и полугодки. Будучи осведомлённым об этой «традиции» ещё на гражданке, я был одет во всё то, с чем не жалко расстаться.

Более того, я сам точно так же обзаводился сторонней одеждой, когда в часть привозили новый призыв. Эта одежда, приобретённая в армии, меня ещё много лет сопровождала и в гражданской жизни. И тут вопрос: это я так с памятью об армии не хотел расставаться или из дефицита, что, мол, ещё пригодна для носки, зачем новую покупать? Есть подозрения, что вариант второй.

***

Помню, как у меня очень сильно заболел зуб. Посещение стоматолога в войсковой части я запомнил на всю жизнь. Мне лечили больной зуб без заморозки и без каких-либо обезболивающих лекарств, даже не сказав, что будут удалять нерв.

Врач (врач ли?) просто в процессе сверления и разговора со мной проколол зубную эмаль иголкой. Да так, что я, не успев даже пискнуть от боли, стал «отъезжать» прямо в кресле. То есть я начала терять сознание. Меня тут же стали приводить в себя.

В себя я, конечно, пришёл. Благо, ушёл недалеко и был где-то рядом. Но осадок и воспоминания остались в памяти надолго.

Боль, которую чувствуешь при удалении нерва наживую, ни с чем не сравнить. Быть может, только если с иглой, которая, не спросив у тебя разрешения, вонзается в тело. Причём сразу во все места, да ещё так, что не можешь даже крикнуть от такого состояния. Теперь я знаю на себе, что такое болевой шок.

***

Навсегда во мне останется то чувство, с которым я ел хлеб. Ел в туалете, чтобы «деды» не спалили меня за этим занятием. И таких ребят, как я, было много. Мы одновременно занимали почти все кабинки туалета.

Когда я отправился по собственному желанию в учебную часть, находившуюся далеко от столицы, учиться вождению на автобусе с дальнейшим открытием категории Д, я столкнулся с ещё большей нехваткой пищи. Было ощущение, что там её не хватало, в том числе, и офицерам. Когда мы подходили к столовой, в строю сразу раздавались возгласы: «Блин! Опять этот бигус!».

Бигусом мы называли капусту то ли квашеную, а потом поджаренную, то ли просто квашеную. В общем, в каком бы виде её ни подавали на стол, пахла она отвратительно. Её запах на подходе к столовой напрочь убивал весь наш аппетит, хоть и были мы изголодавшиеся.

А ещё его убивали и сослуживцы, ходившие в наряд и видевшие, что творится в чанах, где капусту маринуют. Солдаты просто-напросто выкидывали оттуда дохлых мышей. К всеобщему сожалению, этот бигус нас преследовал чуть ли ни при каждом посещении столовой, словно в этой части больше нечего было поесть. Судя по всему тому, что мы видели, это было именно так.

Возможно, из-за нехватки нормально пищи офицеры с удовольствием отпускали солдат в увольнения за привезённую из дома еду. Особый почёт и уважение ждали курсантов, которые привозили мясные изделия домашнего производства.

Кроме еды, офицеры были рады и различным вещам, которые могли пригодиться в армии: краска, инструмент, наждачная бумага и прочее. Я тоже поучаствовал в такой доставке. «Договор» мы с командиром заключили на несколько банок краски, заранее обсудив цвет.

Сейчас я на это смотрю сквозь призму понимания, что тогда все жили и крутились как могли. Я и сейчас, и в те моменты не осуждал командиров. Наоборот, был рад, что можно договориться и получить желаемое в обмен хоть на что-нибудь.

***

Помню, как служа Родине я учился её распродавать. Правда, масштабы были очень мизерными.

А занялся я сбытом топлива, которым заправлял рабочую машину (я тогда возил командиров, которые, в свою очередь, также служили Родине). Сбывал я его прекрасно в дом, стоящий рядом с забором части, в котором предусмотрительно был замаскирован лаз, позволявший в непогоду делать «вылазки» и «залазки» обратно. Промышлял именно в непогоду, потому что во время дождя риск встретить караульного, бродящего лунной походкой по вытоптанной вдоль забора тропинке, сводился к нулю.

Клиент жил на десятом этаже, и каждый раз картина была великолепна, когда я с двумя канистрами поднимался на лифте. Благо, это происходило чаще всего по вечерам, а так как ещё и шёл дождь, то людей и на улице, и в лифте практически не было. Так же их не было и в части, что мне придавало ещё большую уверенность в том, что всё пройдёт отлично.

Проживая армейскую жизнь, я часто наблюдал за собой и своим поведением и всегда был этими двумя пунктами недоволен. А всё потому, что даже в армии, спустя несколько месяцев после окончания школы, так и не научился говорить и высказывать свои желания и свои недовольства, что опять-таки приводило к боям без правил.

***

Я по-прежнему продолжал разговор кулаками, не умея в определённый момент выражаться словами и справляться со своими эмоциями. От этого мне до сих пор становится грустно в моменты воспоминаний. Но, как говорится, что было, то было. С этим приходится жить, мириться, меняться и развиваться.

Однажды мой сослуживец принёс мне письмо от родных и не отдавал, весело смеясь и приговаривая: «Танцуй, танцуй». Шутки я не понял. Вместо того, чтобы поддаться юмору и сделать несколько «па» с таким же задоров, я подскочил к сослуживцу и… втащил ему. Да так сильно, что он упал. А я молча взял письмо и пошёл его читать. Схожих ситуаций было масса.

Единственный армейский запрет, который я не нарушал, был не пить спиртного. И то, не потому что мне не хотелось, а потому что я сам себе вбил в голову мысль, что «в армии — ни-ни».

***

Ещё в самом начале службы на построении командир спросил, кто что умеет. Я ответил, что хорошо рисую. После этого признания я, может быть, и стал в некотором отношении чувствовать себя лайтово, но в целом оно мне стоило острых и негативных высказываний в мой адрес от одного из дедов, который при любом удобном случае называл меня «шестёркой», потому что я почти всё время сидел в кабинете и рисовал или писал.

Хоть многие удивлялись тому, что нёс этот «старик», зная и общаясь со мной, я был настолько подавлен, что через несколько месяцев службы я уже жалел о своём признании. В ответ на «шестёрку» мне всегда хотелось кричать и оправдываться: «Ребята! Не верьте ему! Я не такой, честно! Я никого не сдаю!». Да, это было мрачно.

А ещё была ситуация, когда меня начал шантажировать лейтенант или старший лейтенант — плохо помню звание, но хорошо запомнил его, простите мне мой русский, сволочность и ублюдочность. Однажды, когда мы сидели в одном кабинете, он сказал мне выйти посмотреть, кто лежит на кроватях (это было запрещено), и доложить ему. На мой отказ он стал угрожать, что пустит по роте слух, что я всех сдаю. Я ответил, что мне всё равно на то, какие слухи он станет распускать обо мне, и ничего ему говорить не стал.

Может, мои слова и выглядели уверенно, но в душе у меня было негодование и — опять же — крик самому себе и всем вокруг о том, что я не такой, я не «шестёрка».

***

Также после моего признания об умении рисовать ко мне стояла очередь из дедов на роспись и оформление дембельских альбомов. И тут сразу вспоминаю поговорку: сапожник без сапог. Я сделал альбомы всем, кто хотел, но только не себе. Может, мне не так важно было сохранить в таком ключе память об армии, а может, уже в горле они все стояли настолько, что вызывали рвотный рефлекс.

Занимаясь альбомами, я находился иногда в более выгодных условиях, чем мои сослуживцы, но, как ни странно, вопреки моим ожиданиям, что все от меня отвернутся, у нас были прекрасные отношения. Только одного деда моё рисование будоражило и вгоняло в злость или гнев. Хотя он меня ни разу не ударил, морально умел достать. Почему он не поднимал руку, не знаю. Может, будучи гораздо ниже меня, боялся получить сдачи.

Он видел, как я ударом в лицо поставил на место старше меня на полгода по «положению» сослуживца. Я, кстати, был удивлён, что «ответку» получил не от него самого, а от шести других «полугодок», которые, увидев «произвол» с моей стороны, решили меня наказать.

После принятия лежачих ванн с ручным и ножным гидромассажем всего тела от шести «полугодок» я вдруг ощутил, что у меня ничего не болит. От слова совсем. Синяков и ссадин на теле тоже не оказалось. Наверное, слишком «аккуратно» били, чтобы не попасть на губу.

***

К слову, о «губе». Зимой, особенно первой, было очень туго, потому что к голоду добавился жуткий холод, а теплее одеваться нам было запрещено. Не только старослужащими, но еще и командованием части. За свитера под формой мы рисковали попасть на «губу», то есть на гауптвахту. Это сейчас я послал бы всех куда подальше и поглубже, а тогда смиренно делал то, о чём говорили или требовали.

Той первой зимой я стоял перед выбором: терпеть холод или постараться незаметно одеться потеплее. Я выбрал второй вариант, надевая под форму так называемый «вшивник», или свитер. Но у меня была усовершенствованная его модель: я носил мастерку с центральным замком.

На одном из построений нас решил проверить сам заместитель командира части. До этого я, будучи уверенным, что при проверке просто расстегну молнию, раздвину мастерку вместе с формой и покажу майку, надел свой «вшивник». Но не тут-то было. Мои неуверенные действия сподвигли замкомандира проверить меня тщательнее и посмотреть мои «закрома». Он раздвинул ещё шире и без того широко раздвинутую форму, а там и мастерка себя не заставила долго ждать, показавшись заместителю командира части во всей своей красе.

Сиюминутно мне было объявлено, что за такой «подвиг» я заслуживаю внеочередной отпуск. Вот только его я проводил не на курорте, а на самой настоящей «губе», которая находилась в самой настоящей бывшей тюрьме, где почему-то были затоплены несколько нижних этажей.

Мне было интересно и одновременно жутковато находиться в коридорах этого «курорта» и всё там рассматривать. Конечно, входы на затопленные этажи были закрыты решёткой и пройти туда не представлялось возможным. А вот созерцать тот мрачный вид, вдыхая не менее мрачный затхлый запах, доносящийся из тех помещений, — вполне себе.

Регулярно нас по очереди выводили делать уборку помещения на своём этаже. Мы оказывались одновременно и уборщиками, и связными, которые помогали передавать из камеры в камеру новости, вопросы, какую-нибудь мелочёвку. Кстати, из-за одной такой мелочёвки, которую во время шмона нашёл надзиратель, ребятам пришлось непросто. Наказание было жёстким. Точнее даже жестоким.

Провинившимся в камеру поставили тазик с разведённой хлоркой, и ребята были вынуждены дышать её парами. Я видел их покрасневшие глаза и то, как они по очереди стояли у маленького окошка, через которое надзиратели следили за порядком в камере, и дышали свежим воздухом. Только вот свежим он был исключительно по отношению к воздуху в их камере, но не по отношению к воздуху, которым дышали на улице.

Ещё через несколько камер сидели ребята, ожидавшие суда, который в армии назывался трибунал. Начав разговор с ними через отверстие в двери, я рассмотрел одного из них. Он был в больших круглых очках, на вид — нежный, с тонкой душевной организацией. В школе бы его прозвали ботаником.

Этому нежному ботанику «светило» три года настоящей тюрьмы за то, что он в своё время пробил фанеру духу (то есть ударил в грудь молодого бойца), сломав ему ребро. Или даже два.

В моей голове никак не могла уложиться эта история с парнем, который всем своим видом был похож на прилежного студента, а не на злобного армейского деда. Моё сознание в тот момент нашего разговора всё время пыталось связать воедино то, что я вижу, с тем, что я слышу.

Каждый вечер у нас было построение и перекличка, во время которых камеры проверяли на наличие запрещённых предметов, а после мы по очереди подходили к месту, где нас уже ждали самые настоящие деревянные нары, с которыми мы отправлялись в свою камеру для сна и отдыха.

Нас в камере было трое или четверо. В нашем распоряжении находилось два-три стула и стол. В камере было не холодно, но и не так уж тепло. По краю стены проходила труба обогрева, и чтобы было ещё теплее, я ложился шеей на трубу из соображений, что по шее проходит аорта, а по ней идёт кровь, которая, нагреваясь от шеи и трубы, разносит тепло по всему телу, отчего иногда бегут мурашки.

Думаю, это чувство многим знакомо. Оно равносильно тому, когда ты замёрз на улице, приходишь домой, набираешь горячую воду в тазик или ванну и опускаешь туда ноги или руки, чувствуя, как по всему телу разбегается тепло.

Какая у нас там была еда, я уже совсем не помню. Не помню даже, как её приносили. Видно, моё подсознание заботится обо мне, стирая какие-то моменты жизни. Пищу там я бы не назвал каким-то страшным событием. Тот самый прославленный бигус в учебной части, который был всему и всем голова, оставил в уме и в желудке гораздо большие неприятные ощущения, чем еда на «губе».

Стоп. Получается, я запомнил бигус, но не запомнил нормальную еду? Или, наоборот, в столичной тюрьме кормили ещё хуже, чем в учебке? В общем, к сожалению или к счастью, остаётся в моей памяти так, как остаётся.

Также нас каждый день выводили на улицу и заставляли ходить по кругу строевым шагом, пугая тем, что окна начальника «губы» выходят прямо в наш двор и ему никакого труда не составит накинуть нам ещё парочку дней, если он увидит нас сидящими. Правда это была или ложь, никто из нас не хотел проверять.

Команды отдавал такой же солдат, как и мы, только на звание выше. Он вместе с нами пребывал в этом здании за какую-то провинность.

Вообще мне назначили три дня гауптвахты, но, так как третий день приходился на выходной, меня забрали только в понедельник. Итого вместо трёх я отсидел четыре дня. К завершению моей «экскурсии» по тюрьме я узнал, что парнишку-ботаника осудили на три года. Больше я его не видел, но образ его надолго поселился в моей голове, а наш с ним диалог оказался очень полезным. Вернувшись обратно в часть, я решил, что никогда не буду применять физическую силу к молодым бойцам. И вообще ни к кому.

***

Оглядываясь сейчас на армейскую жизнь, я понимаю, что пришёл туда, совсем не умея мечтать и по-настоящему хотеть того, чего на самом деле хочу. Более того, тогда я даже не знал, чего хочу. «Всамделешно» хотеть я уже стал после тридцати лет или даже ещё позже.