Бесплатный фрагмент - Перекрестки

От автора

Две мои книги «Перекрёстки», по моей задумке, являются лишь предисловием к главной книге, которую мне хочется написать. Изложить то, что я передумал и пережил. Может быть они так и останутся предисловием — мне почти 95 лет. Но не в этом дело.

Я иногда обращался к Богу, но чаще в стихах. В прозе — очень мало. А предлагаемая мной книга сейчас прошита, может, к сожалению, белыми нитками, ссылками на Бога. Почему белыми? — Потому что, если я и верю в Бога, то не в того, какого нам предлагают мировые религии мира. Не в того, кому поклоняются христиане, католики, сунниты, шииты, буддисты и так далее. Не в того кто живёт в дорогущих храмах. Потому что, на мой взгляд, там живёт лишь Золотой Телец, собирающий свою дань, чтобы больше жиреть. Там живёт не Творец Мира, а наоборот — поджигатель войны, так как нет большей нетерпимости, чем нетерпимость к прихожанам других конфессий! С расхожим понятием — «Не в того верите!»

Если я верю в Бога, то не в заезженное название и представление нарисованное в христианских храмах, и написанное золотой вязью в мечетях и синагогах а, может, лишь в травинку, или каплю дождя, разложенные на самые малые частицы, называемые сейчас квантами. Именно в ту первоначальную частицу из мириад которых, в конечном итоге, сотворён наш Мир. Они первичны, а травинки, или капли дождя, как и всё остальное производное. Наверно это и есть Мой Бог! — Первичное начало всего сущего!

Но, человечество, к которому, надеюсь, принадлежу и я верит в того Бога, которого ему внушили в детстве. Поэтому я не смею возражать большинству, и принимаю их веру и их чаяния, имея и свою, только мне внушённую моей жизнью и моим опытом. И если у моих близких, или далёких сородичей есть маяк, называемый Богом, к которому они идут, то я пристроившись, иду вместе с ними и разделяю их чаяния, несмотря на то, что со многими их постулатами я не согласен. Я просто не буду индивидуально делать то, что мне противно… Я не буду убивать мне подобных и не только!

Вот по этому эта книга, в общем, и несёт протест убийству. Это то, что я хотел сказать. Удалось ли мне это — вам решать.

И ещё: по пути следования моих героев я старался посетить, или просто наметить исторические места и события связанные с ними. Чтобы заинтересовать читателей, если такие найдутся, историей нашей цивилизации, и читающий мог заразиться оскоминой познания и углубиться в интересные исторические события. Я так думаю, что знающий историю, может самостоятельно и верно взглянуть на окружающий Мир, а не повторять как попугай мантры, внушаемые средствами массовой информации. Она тоже нужна для настройки нужной сиюминутной ориентации, но её нужно употреблять вдумчиво, перевариваемыми порциями, а не объедаться ею до расстройства психики. Вот так!

Николай Колос.

Глава 1. Встреча, которой не ждали

Терский казак, есаул Букрат, без ноги и без глаза, потерянных на войне, ехал в столицу Терского казачества на большой круг и… его обуревали мысли:

«Мог ли Бог допустить чтобы в его епархии, в подвластном ему мире был чем то обижен плачущий ребёнок? Из этого вопроса вытекает следствие — если он, обиженный плачущий ребёнок, появился в результате какого то противному Богу, действия человека, то и тот и другой — ребёнок, и Бог… явление реальное! — Человек обидел — Бог защищает ребёнка сезами, если по другому не в силах. Если он не мог отвести от ребёнка обиды. Тогда — есть ли Он? Допустим, что есть! — Плачущего ребёнка мы видим на каждом шагу. Бога не видим. Но, в данном случае, в случае с плачущим ребёнком, Бог существует только в Мифе. А миф, к сожалению — гораздо весомее и «реальней» любой признанной и непризнанной нами реальности. Реальность, любая, имеет временные рамки, а миф вечен!

Если это так, то выходит, что Бог, если Он есть, допускает обиженного плачущего ребёнка! Хотя тот же Бог, в тех же мифах говорит, что обида — большой грех! — Значит он допускает грех! И Бог наказывает ещё несмышлёного ребёнка греховным наказанием, уча его разуму, или другими словами, приучая к покорности! Покорный ребёнок — всегда пай-ребёнок. Такой вышколенный, без собственного мнения и подавленного естественного желания сопротивляться маленький человечек, готовый выполнить все требования своей няни. — Имеем ввиду — наместника Бога на Земле! Но этот человечек вырастет… и тогда как? — Да просто — он будет служить мифическому Богу! … И Бог ему, через своих земных посредников скажет как нужно поступать в любом случае, по кем то написанному сценарию! Будем верить, что написанным… самим Богом! — Будем верить! — Так приятней оправдывать свои и чужие любые поступки»!

Букрат не гнал рысью своего жеребца и продолжал рассуждать —

«Рука Цезаря Московского Государства, уже давно именуемого Россией, дотянулась до маленького, но тоже государства, гордого кабардинского народа и воевала с ним, другими словами покоряла его народ и его земли сто один год! И покорила… путём уничтожения почти всего мужского населения! Сейчас Кабарда является частью большого Российского Государства, со своей собственной столицей — Нальчиком. И он — кабардинец Букрат, казак Великого Терского Казачьего Войска, служит Великой России. За Великую Россию, покорившую его и его народ — получил увечье, слава Богу позволяющего продолжать жить дальше. И сейчас едет на большой казачий круг решать дела Терских казаков и… скорее свои собственные.

Возникает вопрос — для чего тогда Кабарда сражалась с Россией сто один год, если всё равно она стала частью Российского Государства? Есть ли на это ответ? Может и есть, но не один и неоднозначный. И скорее всего он тоже будет являться мифом, отображённым в народном кабардинском закамуфлированном фольклоре и эпосе. К сожалению устном. Кабарда долго не имела своей письменности. (А может умники и напишут)…

Может удасться найти его, этот фольклор, или придумать вместе с кабардинским и российским эпическим Бояном. Хотя очень жаль, что страна Золотого Руна растворилась, ассимилировалась в большом людском котле, утратив много своей самобытности.

К сожалению Божья тварь — человек, то ли сам по себе, то ли по велению Бога земного, или небесного, идёт к этому. — К утрате национальной и культурной самобытности. Разве никто этого не видит»?

Так продолжал размышлять Букрат по пути до Владикавказа — столице Терского Казачьего Войска.

Стояла ранняя весна, но погода была тёплая. Над равнинами висели жаворонки и пели свою вечную песню о любви и о жизни, говоря своим языком о том, что жизни без любви не бывает. А раз продолжается жизнь, то на Земле любви больше чем ненависти… или столько же! Хотя ненависти — хоть отбавляй! Если присмотреться, то она, зараза, идёт рядом!

Проезжая зеленеющий и по своему красивый Беслан, уже в конце селения, из за перекошенных никогда не крашенных ворот, такой же перекошенной облупленной сакли, выскочил мальчик лет восьми весь в лохмотьях и прокричал —

— Дядя, дай копейку — бабушка помирает! — Но он так прокричал, что было скорее смешно, чем трогательно. Однако, Букрата что то остановило. В Кабарде, в общем то, не привычно просить. Этот гордый народ скорее отнимет, чем попросит. Так учили и детей, особенно мальчиков. И Букрат спросил шутливо —

— А зачем тебе копейка, если бабушка умирает?

— Я кушать хочу и бабушка хочет кушать, поэтому и умирает — рассудительно ответил он.

— Что ты сделаешь за копейку?

— У Букрата куплю хлеба — он так не даёт… без копейки … — Здесь Букрата заинтересовало. — Тёска то!…

— А где Букрат?

— Вот там… прячется за саклей —

Из-за сакли, раздвинув куст сирени, выглянула головка кудрявого мальчугана и скрылась. Есаула что то задело и он спросил —

— А можно я зайду в саклю, чтоб увидеть твою бабушку?

— Можно, только дай копейку.

— Хорошо, я дам копейку, пойдём. — И Букрат спешился.

Сакля состояла из одной приземистой большой комнаты. Посреди комнаты доминировала огромная печь, занимающая почти половину сакли. Стены сакли изрядно прокопчённые и на них висели полки, почти все пустые. Кое на каких лежала глиняная посуда. Пол весь усыпан кукурузными стеблями. Возле печки на низенькой табуретке сидело существо всё скрюченное в платье, когда то имеющем видимо чёрный цвет. На голове такого же цвета платок… а из под платка горели огнём чёрные глаза, казалось пробивающие всё насквозь. Это и была бабушка. Старая, но совсем не похожа на умирающую.

— Кого ты привёл, паршивец?! — Резко обратилась она к мальчику. Потом перевела свой острый взгляд на Букрата и уже чуть помягче — как обращаются женщины к мужчинам сказала —

— Приблудился… уже больше двух недель здесь околачивается. Вначале я его прогоняла, а он не уходит… ну думаю — пусть живёт… только сказала, чтоб кормился сам.

— У вас больше никого нет? — Спроси Букрат.

— Кто тебе сказал что нет?! — Есть дочка. Приходит. Помогает. Иногда принесёт яичко. Красивая… как я в молодости. Были и другие дети. Много было… но Аллах забрал.

— Так может пусть он будет вашим внуком… этот мальчуган…

— Нет! Он не кабардинец. Придёт из проклятой войны зять, муж моей дочери — своих нарожают… кабардинцев. Ото и будут мои внуки. Я крепкая… дождусь. —

— Зачем войну ругаете? — Кабардинцы ведь любят воевать!

— Кто тебе сказал, что кабардинцы любят воевать?! Никто не любит воевать… Но мы ж за свою землю, да за своего Аллаха! — А сейчас он, зять мой, пошёл за русского басурмана… чтоб ему ни дна ни покрышки… Погнали!

— Кому… ни дна ни покрышки?

— А то ты не знаешь? — Да тому кто погнал его … — царю русскому! — Завоевателю Кабарды!.. Казалось из глаз её сверкнули искры!

Сейчас только Букрат заметил у её ног металлическую ступку. Она в ней разбивала кукурузные зёрна.

— Вот… сварю… придётся с ним поделиться … — И она глазами показала на мальчика. У Букрата как то сразу созрела идея —

— А может я у вас его заберу?

— А может и заберёшь… Да ты садись вот здесь на лавку и потолкуем… Стара я стала… мало кто заходит. Кукурузу сама убирала… никто не помог…

— А как же дочка?

— Да так и дочка… пришла… но я уже собрала. —

Она развязала платок, поправила свои седые пряди и опять прикрыла голову платком, да так, что захватила и брови. — Прихорашивалась… И сразу со своим крючковатым тонким носом, полоской рта совсем без губ и чёрными пронзительными глазами стала пхожа на хищную птицу.

— Мой прадед был сказитель. — Продолжала она … — Много баек знал про Кабарду. Тогда передавали из уст в уста. Всё как полагается… Бабушки внукам, а те своим внукам… и жила, процветала Кабарда! Это сейчас пришла дьявольская письменность. Как с ума все посходили, всё записывают какими то крючками… Разве Аллах этому учит?!

— А в мечетях ведь тоже имеются письмена на стенах — возразил Букрат.

— Ты не сравнивай святые знаки в мечети. То тайные послания Аллаха. Их никто не может толковать до поры — до времени. Придёт час и они откроются… Они неверных будут крушить огненными стрелами и опять Кабарда заживёт своей вольной жизнью, со своим собственным Цезарем … — Что я тебе рассказываю… а то ты не знаешь!.. — Где глаз потерял, вояка?.. Да и ногу тоже… где?.. Не Кабарду же отстаивал! Верно, где то очень далеко от Кабарды отдавал свою честь, своё мужество и здоровье за чужие коврижки. А небось твоя мать, здесь, на земле своих предков, как и я, еле волоча ноги, кукурузу убирала сама. Никто не помогал ей. — Ты, то я вижу из начальства будешь. Мундир у тебя новенький. Видно русским царём подаренный, да и пугач висит за поясом, чуть чего — выстрелишь! Вот так вы все молодые продались басурманам, научились крючки на бумаге растолковывать и продались… Не знала раньше Кабарда письменности и жила припеваючи…

Пришёл час о Кабарде позаботиться. Внедрять своё семя в чужие примыкающие к Кабарде Земли. А два полукровка, если оба с кабардинским семенем, то их дети уже будут истинные кабардинцы. Почему наши женщины не ревнивые? — В том глубокий смысл есть. Возродить Кабарду надо прилегающими к Кабарде землями. А для этого нужно, чтоб на них жили кабардинцы. Не только войнами и кровью, а умом и любовью к своему народу, к его прекрасным и глубоким сказаниям. Вот у тебя жена, надеюсь кабардинка, и детишки, верно есть, — кабардинцы. И, видать, ты человек бывалый, много чего видел, и, наверно, в чужих краях сеял своё семя… если не дурак, а истинный кабардинец … —

Женщина замолчала, сверкнула глазами и начала толочь кукурузные зёрна. Букрат встал, постоял минуты две и сказал —

— Давайте я вам помогу растолочь. У стали ведь, вы старая женщина —

— Не мужское это дело, да и не казацкое. Езжай, куда путь держишь, а обратно будешь ехать — выкупишь мальца. Россиянин он. Но наш язык знает, может в твоём доме пригодится. Жене на посылках будет.

— Нет у меня жены… не довелось.

— Совсем плохо! Басурман ты, что ли? А не похоже…

— Не басурман. А семена, кажется сеял… да вот собрать бы урожай этот… если получится. Ладно, поехал я…

В этот момент через окно влетела ворона, обдала Букрата тёплым ветром от взмаха крыльев, села на полке, где было свободное место от скудной посуды, и начала чистит свой клюв о деревянную полку. Старуха протянула к ней руку. Ворона спрыгнула на пол и деловой походкой подошла к хозяйке. Она увидела возле ступки кукурузное зёрнышко, клюнула его и опустила в ступку. Потом ещё и ещё.

— Во, помощник мой. — Заговорила опять старуха. — А было дело так… Как раз умер мой суженый. Хороший кабардинец был — не оставлял кабардинских женщин без внимания… да и не кабардинских тоже… Сеял семя где мог!

А в это время на тополе, что росла в нашем дворе ворона высидела воронят. Редкое дерево в наших краях — тополь. Да и правильно, что редкое — хилое, гнилое. У нас крепкие деревья растут, хоть и кустарником. Поднялся сильный ветер с дождём и кажется с градом и свалил хилое дерево. Дождь кончился, вышла я посмотреть. Много веток разбросано и среди них воронята — пять, или шесть… не помню. Все мёртвые, но один, гляжу, шевелится. Подняла я его и занесла в саклю… Обогрела… А он ко мне так и льнёт… клюв свой раскрывает. Покормила я его не солёным сулугуни… успокоился… только под руку подползает погреться. Обогрела я его. А сама и думаю: «Это душа моего суженого таким образом пришла ко мне». И так мы живём с ним, с вороном, уже десять лет. Разговаривает он. Не все слова выговаривает чётко, но всё понимает. Только когда мы наедине. Душа — в душу. Совета я спрашиваю у него и приходит после этого на ум решение моего вопроса. Хорошее решение. «Ну иди» — обратилась она к птице. Ворон взмахнул крыльями и сел на припёк у печки. Поклевал свою ногу, лег и спрятал клюв под крыло. Чувствовал себя в безопасности.

— Интересная история — сказал Букрат, подошёл к ворону, погладил его по спине — тот не шевельнулся. — Ладно поехал я, но к вам загляну и может быть не раз.

— Езжай… но дай задаток за казачка, а то откажешься. —

Букрат залез в карман, пошевелил там и протянул 10 рублей ассигнациями. Ворон как будто и не спал. Встрепенулся, взмахнул крыльями и в мгновение ока ассигнация оказалась в его клюве. Уже по кукурузной шелухе на полу он подошёл к старухе и положил ассигнацию у её ног. Та подняла её и положила за пазуху.

— Помогает … — сказала старуха и попробовала на лице своём изобразить улыбку. Улыбки не получилось, но из глаз вроде посыпались искры совсем другого содержания.

— Да, уж вижу — ответил Букрат и вышел из сакли.

Во Владикавказе казачий круг решал много военных и гражданских дел, в том числе и присвоения Букрату почётного звания полковника, с выделением полковничьего земельного надела. Учитывая, что лишь имея серьезные увечья, но без полковничьей должности, такие наделы не выделялись. Когда вопрос поставили на голосование, то оказалось что не все казаки 2-го Сунжинско Владикавказского полка, где был приписан и служил Букрат, сказали «Любо». Оказывается многие из присутствующих — ста двадцати человек были против.

— Почему? — Спросил командир полка, полковник Яготинцев Арсений Яковлевич. —

Минута молчания, потом шевеление, чуть слышен ропоток и поднялся есаул Крикунов. —

— Казаки! — начал он, откашлялся, посмотрел по сторонам и продолжил. — Это ж как получается?! Если мне выбьют глаз, то подавай полковничье звание и дополнительный надел?! Так, что ли? Наделов не наберёшься… Кабарда не резиновая, не растягивается! — И он ещё раз, но уже торжественно посмотрел по сторонам. Несколько человек не крикливо поддержали его.

Минуты через две поднялся сотник Нечипайло, он был на стороне Букрата и с полуулыбкой сказал.

— Вы, ваше благородие, при вашем сварливом характере обязательно будете не сегодня, так завтра с выбитым глазом! А не выбьют другие, так я тебе, Митяй, выколю их оба! — Он отошёл подальше от Митяя и, уже серьёзно

продолжил — если ты ещё раз, скотина, тронешь мою Теклю, то я тебе не только глаза, но и зубы повыбиваю, и оторву кое что!.. Ты понял меня?!

— Ты глянь! — огрызнулся Крикунов — сдурел он что ли?

У полковника Яготинцева играли желваки, но… он пока молчал. Крикунов продолжил —

— Есаула Букрата больше года не было, мы не знаем где он был! Может получил ранение в пьяной драке, — а мы ему надел! —

Поднялся писарь. Поднял руку, помахал бумагами и сказал —

— Вот документы из прифронтового госпиталя, и еще два уже из тыловых военных госпиталей, где есаула собирали по кусочку. —

— А надо бы туда проехать и проверить… дело то государственное. — Уже сказал сотник Недолейкин.

Командир полка ответил спокойно —

— Вы, господин сотник, если есть охота, пишите рапорт о отпуске, или увольнении, и за свой счёт — куда угодно. А у меня есть документы и я им верю. — Недолейкин втянул голову в плечи. — Поговорите, поупражняйтесь в красноречии, а я ровно через двадцать пять минут поставлю на повторное голосование. Но учтите, я могу один раз принять своё личное решение, без одобрения круга. — Полковник снял с руки часы и положил на стол. — У вас ровно двадцать пять минут. — Он встал и начал прохаживаться взад — вперёд, заложив руки за спину. Явно — он был на стороне Букрата.

Казачий круг гудел минут десять! Были выкрики, были рассуждения, потом тише, и тише, потом слышно было как пролетела муха.

— Затихли? — Ставлю на голосование за присвоение почётного звания «полковник», есаулу Букрату и выделение полковничьего земельного надела. —

Круг проголосовал — «Любо!». Может кто и промолчал, но возражений не было. Кто то добавил —

— Его отец, казак нашего полка, тоже полковник погиб за Россию. А у России земли этой — хоть отбавляй! Двадцать пять процентов бурьяном заросла, а мы здесь делимся! — Кто то вставил реплику —

— Так тож у России!

Букрат поклонился кругу, поблагодарил полковника и ушёл. Время уже было позднее. Переночевал он у друга своего отца, уже старого кабардинца. Повспоминали прошлое, выпили раку под варёную картошку и барашку и рано утром Букрат пустился в обратный путь.

По дороге у старухи захватил русского мальчика. Тот на круп садиться не захотел, а бежал рядом, поэтому Букрат ехал то шагом, то медленной рысью.

У калитки своей сакли его ожидал сюрприз. Там сидела на перекладине забора и ждала его, уже не молодая, но и не старая красивая женщина, не похожая на кабардинку. Сердце у Букрата заколотилось как бешеное…

Глава 2. Тревожный Дон

В комнате для приёма пищи новочеркасского депо, после дневной смены и ухода начальства, собрался народ. Со стен комнаты, покрашенных зелёной, непонятного оттенка краской, если присмотреться и немного пофантазировать смотрел весь Дантовский Ад! Но из собравшихся Данте никто не читал, поэтому каждому было понятно, что просто красил горе маляр кое-как, может и «под мухой», пропуская много огрехов и не везде замалёвывал старую краску. Народ на стены не обращал внимания. Привык. Все сидели на не крашенных лавках, засиженных рабочими штанами, испачканными машинным маслом. Поэтому лавки были как отполированные долголетней, сероватой с пятнами полировкой. Со стола смели крошки после обеденного приёма пищи и положили кусок красной, много раз стираной тряпки, как символ нового времени. Дескать — восходит Красное Солнышко — радуйтесь! Для этого и сыр-бор собрали… для грядущей радости!

За столом сидели два человека. Тот что помоложе, заговорил —

— Господа!.. Прошу прощения, оговорился… товарищи! — … Начал свою речь знакомый нам казак Петро Войцеховский, дослужившийся до старшины в полку полковника Дончака. — Он откашлялся и продолжал. — К нам приехал из Ростова представитель статочного комитета, чтобы организовать в нашем городе Новочеркасске еще одну ячейку революционно настроенных, передовых рабочих железнодорожного узла… Таким образом охватить революционным движением и железную дорогу. —

Он откашлялся и посмотрел на своего старшего товарища… Тот кивнул — дескать — правильно начал.

Если честно, то для старшины Петра Войцеховского, донского казака, служившего в полку полковника Дончака, революционный лозунг — «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» был как для барана новые ворота… Он в него не вникал, и не было желания и необходимости вникнуть — ни умом, ни сердцем! Жизнь его протекала без проблем. Но!.. Он был по каким то причинам, как казак, любимцем полковника и местного магната Дончака. Но, как человек, он был им раздавлен, расплющен до основания, где уже исчезает само понятие — человек! Такое Петро простить не мог.

Дело в том, что Петро отказался от беременной девушки Наташи и предложил ей сделать аборт! — Что само по себе бесчеловечно! — Полковник же Дончак наоборот, взял поруганную Петром, совсем бедную, почти безродную, беременную от Петра девушку Наташу себе в жёны. Потом забрал с помпой, фактически сына Петра из роддома, признал его своим сыном, дал свою фамилию — Дончак, и, как издевательство, назвал именем физиологического отца — Петром! — Это было выше сил казацкого старшины переносить такое, по еге мнению — оскорбление. И он начал мстить полковнику… А как? — Да вот так! — Стать революционером и в будущем отобрать его земли, честь, а через огромную череду издевательств и… жизнь. Но… впрочем, тем и отличается великое от малого…

Вернёмся к собранию.

— А передовых рабочих — это как, это каких, по каким меркам, за какие коврышки? — Спросил слесарь Семён. — Вот путеобходчик Митька — он тоже в передовых?!… Так он всегда пьян и прогульщик… для революционной деятельности он и есть передовой? — и усатый мужчина показал пальцем на молодого парня, вальяжно раскинувшегося на скамейке. — По моему он и сейчас под изрядным шафе … — добавил он.

— А ты мне, наливал? — Огрызнулся Митька… и вновь закрыл глаза.

— Товарищи, товарищи, настройтесь на серьёзный революционный лад… У нас представитель из Ростова… Ответственное лицо с ответственным делом … — взмолился казак Петро, — а мы такое себе позволяем … —

Представитель из Ростова, мужчина лет сорока, с небольшой бородкой и порезанным морщинами лицом, сидел за столом напротив собравшихся, рядом со старшиной Петром, пока молчал и рассматривал, изучая всех находящихся в комнате. Тускло горела под потолком, засиженная мухами, электрическая лампочка создавая на лицах присутствующих размытые тени. От многих посетителей, а их собралось двенадцать человек, крепко несло машинным маслом. — Некоторые пришли в спецовке.

— Вот пусть представитель из Ростова и растолкует, зачем нам, рабочим железнодорожного узла нужно революционное движение? — Опять подал голос тот же мужчина с усиками. — Зачем, вот мне, мужику, имеющему четырёх детей нужна язва на заднице? — Представитель из Ростова встрепенулся, как то вроде собрался с идеями, побарабанил пальцами по столу, чтоб усилить идеи, потом показал на усатого мужчину пальцем и спросил —

— Вот скажи, как тебя зовут?

— Ну если это имеет какое то отношение к делу, то зовут меня — Семён… А тебя как зовут, господин — товарищ? — ответил Семён.

— Моё настоящее имя я называть не имею право, а вот революционное моё имя — товарищ Серго… так прошу и называть меня.

— Хорошо, товарищ Серго… будем так называть, если понадобится…

— Вот скажи, Семён, сколько у тебя детей?

— Ну четверо — я же сказал, и все мои… я так надеюсь … — послышался тихий смешок. — Старший сын Николай, уже работает, перешёл на собственные хлеба —

— Вот видишь, сын не успел ещё опериться, а приходится работать…

— Как не успел?! Там такой бугай, что таких как ты товарищ Серго, троих одной рукой скрутит! — Но ты, товарищ Серго, не спросил — нужна ли моему Николаю революция?! — Все засмеялись. Опять вмешался казацкий старшина Петро. —

— Товарищи, давайте по серьёзному, Семён, уважать нужно представителя революционного комитета. — Представитель, как бы в воздухе оттолкнул Петра ладонью и сказал —

— Всё в порядке! Продолжим беседу… Вот скажи, Семён, ты же знаешь, что господа каждый день мясо жрут, а твоя смья, сколько раз может позволить в неделю, или даже в месяц, мясцом побаловаться? — А вот такие парни как твой сын — революции — ой, как нужны!

— Я за господами не наблюдал, так что не знаю. Пусть они хоть подавятся мясом! А я зимой и осенью забиваю по кабанчику, а летом — гуси, курочки, уточки, в этом году баба индеек завела, всё своё, не покупаю, так, что считай каждый день с мясцом. Коровка есть. Так что молочко ежедневно. Главное не лентяйничать. Говорит пословица — «Как потопаешь — так и полопаешь»! — А своего сына я пока не спрашивал и не буду спрашивать нужна ли ему революция? — А вот невеста, наверно, нужна! — Сам вижу. —

Все опять засмеялись. Представитель из Ростова начал нервничать и спросил Петра, понизив голос —

— Кого ты собрал?

— Передовых рабочих! Как и требовалось! — Это один Семён такой трудяга, что всё у него есть. Остальные победнее, лентяйничают, только работают в депо, своё хозяйство почти не ведут, они то наверно мяса и не видят. На них то и вся надежда. С ними и будем, как вы сказали, делать революию…

Вальяжно сидевший Митька, опять как проснулся, выпрямился и подал голос. —

— Я вот, например, не помню, когда мясо кушал…

— Да ты наверно не помнишь когда и картошку кушал. — Снова вставил реплику Семён. — У тебя огород как у меня — 60 соток, но он весь бурьяном зарос. Ты хоть помнишь когда, что-то сажал на своём огороде?

— А что сажать?! — Говорю своей бабе — посадим, а оно опять всё выгорит… и не урожай будет… Моя баба с доводами согласна. — Так что…

После слов Митьки предлагать отобрать землю у помещиков и разделить между собой, было как то не конструктивно. И представитель из Ростова искал альтернативу продолжения революционной беседы. На выручку пришёл тот же Семён. —

— Хорошо, товарищ Серго, отберёшь ты землю допустим у нашего магната Дончака, я ничего против не имею, отбирай, если осилишь — слишком разбогател он… и разделишь между нами, между рабочими железнодорожного узла… и что? Я должен буду эту землю обрабатывать!. Поэтому я уйду со своего депо… кто будет паровозы чинить? Это пол беды. Один я 50 — 60 гектаров не обработаю. Я найму того же батрака — Митьку… и буду хоть и маленьким, но помещиком. А Митькина Земля, как и огород, бурьяном зарастёт, если у него не хватит ума сдать её в аренду не глупому человеку.

— А почему это я буду батрачить? — встрепенулся Митька.

— Да потому, что у тебя натура такая. — Батрачья …Ты и детей воспитываешь батраками. Твой Васька, пятилетний сын, приходит голодный к моему пятилетнему Николке, помогать гусей пасти на леваде. Николка кормит его и колбаской и хлебом. По сути говоря, твой Васька уже батрачит… Такие то дела, товарищ Серго…

— Ну, не совсем так — неуверенно сказал товарищ Серго. — Землю то ведь крестьянам. А вы получите депо, паровозы, вагоны, железные дороги…

— Ну и как я буду делить паровоз и железную дорогу? — Опять спросил Семён —

— Ну ты Семён и въедливый! — не выдержал товарищ Серго и повысил голос. — Как делить — это вопрос уже будущего …первичная наша революционная цель — отобрать!

— Нет, товарищ Серго, так дело не пойдёт! — Ты уж подавай решение в комплексе. Если я у царя-батюшки отниму железную дорогу, то должен знать, что мне за это причитается!.. Может быть Соловки… по этапу… по той же железной дороге… что я отнял. — Все засмеялись.

— Ты, Семён, правильно я назвал твоё имя?

— Имя, то правильно…

— Так вот, царь тебе никакой не батюшка, а душегубец и узурпатор! — Ты, как передовой рабочий, против царизма должен бороться!.. И вот ещё…

— А мне, товарищ Серго, царизм до лампочки! Я своей семьёй занимаюсь. А что у нас царизм, то такое слово я от тебя первого слышу…

— Вот, вот! Кроме своей семьи, кроме своего носа ты дальше ничего не видишь… а вокруг народ бедствует… Товарищи, может еще кто хочет сказать слово, а то кроме Семёна я никого не слышал, а он, как я вижу поддакивает господам. Нехорошо то как…

— А что говорить, товарищ хороший?.. Ты скажи, если я буду революционером, ты мне копейку заплатишь? И какую?.. Прокормлю я семью за революцию? — Спросил здоровенный детина — путеобходчик Пономарь.

— И ты про копейку… Узко ты мыслишь, дорогой товарищ… Будешь бороться — получишь свободу. Она ж как солнышко светит… А победим — там и копейка найдётся. И может не одна. — Отберём у помещиков — всё ваше будет. Ладно, дебаты закончились! Будем считать, что сегодня встреча была предварительная. Приятно было узнать, что и на железной дороге есть приверженцы к революционному движению. Это хорошо, товарищи! Собрание считаю закрытым. Расходитесь по одному.

— Как расходитесь?! — Как бы возмутился тот же «детина» Пономарь. Ты мне растолкуй из за чего я сегодня остался без ужина? За просто так? — Но вмешался старшина Петро —

— Товарищи расходитесь — я завтра подойду к каждому и проведу дополнительную беседу… Всё расскажу как полагается…

Собрание, как бы вздохнуло и все разошлись. Семён ещё что то хотел спросить, задержался на минуту, но воздержался, махнул рукой и вышел за остальными. Остался товарищ Серго и старшина Петро. Заговорил товарищ Серго.

— Петро, как ты мог допустить?! Так не годится вести революционную деятельность. Ты должен был всех предварительно обработать. И пригласить самых бедных — они самые надёжные… ведь именно им хочется всё отобрать и разделить… Я же чувствовал, что все товарищи поддержали скорее Семёна, чем пьяницу Митьку. —

— Подробные инструкции вы мне не выдали, товарищ Серго. — Ладно будем думать и учиться…

— Вот, вот…

На этом разошлись. Первое революционное собрание Петра, закончилось как первый блин — комом.

Над Новочеркасском, как и вчера взошла огромная Луна, ничего не знающая о революционном движении, поэтому светила с той же яркостью, как и всегда… и тускло освещала новочеркасские улицы.

Конечно в Новочеркасске были и другие более удачные революционные собрания. Но такие в 1916 году, как здесь показано, были в преимуществе.

В Новочеркасске, столице казацкого края, народ жил не богато, но и не бедно. Там жили в основном те у кого руки растут из правильных мест, и работают без лени. Поэтому, хоть и воздух Новочеркасска был пропитан грядущей революцией, но в каком — то искажённом гротесковом варианте.

Новочеркассцы, имеющие кусок земли, а особенно жители казацкого роду, имеющие больше десяти гектаров, боялись, чтобы у них не отобрали, то что уже имеют. — Кто имел меньше — надеялись на перераспределение и дополучение. Но никто не думал, что у них отнимут то, небольшое, что уже есть! Такая революция подавляющей массе населения была не нужна! Конечно были и бедняки, что в основном батрачили, и вдобавок пьянствовали. — Те надеялись, что им преподнесут на тарелочке с голубой каёмочкой, за просто так! За то, что они бедные. Вот на них во всех революционных начальников и была революционная ставка! На бедноту! — Главное — красиво врать!

В такой, коротко изложенной обстановке и жил Новочеркасск в 1916 году. Сильно не заморачивался. К сожалению…

А в семье казацкого полковника и помещика Дончака, было заметно некое движение. Не было уже той беспечной лени, где на грядущие годы не предвиделось никаких перемен. Лошади бегали быстрее, работники работали чётче… И те и другие были в каком то ожидании тревожной неизвестности. С тревогой говорили о войне, о царе, о голоде… и лезла в душу непрошеная, непонятная нервная дрожь.

Полковник Дончак был больше на службе, домой, в некоторые дни даже не появлялся. Узнавал о семье, о её настроении через вестового, даже редко говорил по телефону.

Хоть Новочеркасск и был городом зажиточных горожан, но революционная зараза лезла во все щели. Нужно было принимать меры. И полковник их принимал. Он боролся с этим, так называемом новым духом времени. Боролся всем своим полком. Поэтому высшее начальство его полк не спешило посылать на западную мясорубку. Однако микробы революции проникали везде — просмотрел же он старшину Петра — любимого своего казака. А в полку такой Петро был не один. — Об этом дальше.

В субботу полковник приехал пораньше. Переоделся в гражданское, взял на руки обоих сыновей, которые выбежали с весёлым смехом ему навстречу, и после поцелуя Наши сказал, что он хочет обсудить одно очень важное семейное дело. Поэтому Наташа должна пригласить на обед и свою маму. Разговор будет без слуг.

Уже нам известная Аглая, сервировала стол, принесла все положенные блюда и полковник сказал —

— Вы свободны, с остальным мы справимся сами. —

Аглая, как всегда с откровенным декольте, делано улыбнулась и недовольная ушла.

— У нас какая то интрига, господин полковник, — с улыбкой спросила Наташа, встала со стула, подошла, поцеловала его в макушку и продолжила — надеюсь этой платы достаточно за полное разоблачение интриги, если нет я продолжу. —

— На данный момент вполне достаточно, моя дорогая, о дополнительных преференциях мы договоримся позже. —

В это время Наташина мама, Ольга, встала чтоб разлить по тарелкам ароматный перловый суп на грибном бульоне.

— Нет, нет! — запротестовал полковник — сегодня, мои дорогие, за обедом буду обслуживать я — и он отобрал у Ольги раздаточный черпак.

— Значит разговор будет серьёзный — сказала Ольга. — Даже какой то озноб прошёл по телу. — Даже мои внуки стали серьёзные и перестали шалить! — На самом деле мальчики пытались отобрать друг у друга ложки. При этом громко смеялись.

— Вначале пообедаем, потом я сообщу вам действительно важную новость. — Наташа спросила с тревогой —

— Неужели твой полк отправляют на войну?

— Нет, пока нет! — Мой полк здесь нужнее. — Обедаем. — Поели все молча, если не считать невинные шалости маленьких отпрысков.

— Дорогие мои женщины и маленькие мужчины… вы — полковник как осёкся, задумался, и через минуту спокойно продолжил. — настают времена… они может далёкие… а может близкие… в которые я не смогу гарантировать вашу безопасность. — Он опять остановился, закрыл глаза руками, потёр их, открыл глаза и сказал — через месяц, полтора — вы все отправляетесь во Францию… в город Арли. Там уже есть наш дом с маленьким винзаводом и обширные виноградники. Там уже есть наши люди и управляющие хозяйством … — После этого наступило минуты три гнетущей тишины. Первой оправилась Наташа и с тревожными нотками спросила —

— Это, мой дорогой, там где живёт твоя первая жена и ещё твои два сына? — Не рискуешь ли ты… или я… Например —

— Нет не рискую ни я… и никто из вас… они уже об этом знают… и ждут вас с радостью…

— С радостью?! — Это как понимать?! — Меня и моих детей… с радостью?!

— Успокойся, дорогая, — это на самом деле так — там вы будете приняты как самые дорогие люди… А оно так и есть! — К большим братьям приедут маленькие братья с её красавицей мамой! Ближе чем вы у них никого нет! И ближе чем ты Наташа, у них тоже больше никого нет! — Вы приедете домой. Моя бывшая жена женщина совсем другого склада. Когда познакомитесь — поймёте. А впрочем вы можете и не встречаться, ваши дома далеко друг от друга… дело твоё Наташа… Но… ехать прийдётся. Так лучше для вас и для меня. —

Ольга сидела молча, из глаз её катились слёзы… А во дворе играло своими невообразимыми красками на листьях клёнов и акаций, как символ перемен, заходящее Солнце…

Глава 3. Волнения перед дорогой

Самые большие тайны по не совсем понятным, или пока не до конца изученным законам — становятся явью! Хоть тресни! — Но то, что, кажется, было заковано в самые жёсткие рамки неразглашения, вдруг оказалось — что знает весь околоток! Весь город! Вся страна!..

Так и здесь! — Принятия решения об отъезде Наташи с детьми во Францию знало, как бы, толко три человека: Полковник Дончак, его жена — Наташа и Наташина мама. Но… двор стал жить совсем другой жизнью. Даже лошади… и те начали, совсем не по русски грести землю копытами, и аккуратнее обращаться с овсом. — Не разбрасывали его возле яслей по всей конюшне. Экономили. — Как-то вдруг… они тоже оказались воспитанней! — Если их, паче чаяния, возьмут в далёкое путешествие, то готовились не посрамить Земли Русские! —

С одной стороны похвально! С другой стороны — караул! Но… секрет, он для того и секрет, что должен быть когда то рассекреченным. Иначе — никогда не рассекреченный секрет — лишь незначительная пустота для современников, и предмет для громких открытий наших далёких наследников!

Как правило — такой секрет, прикрытый семью замками, почти всегда преступный. Но не для Великих Мира Сего, не для правителей, а для управляемых личностей! — Великие — любое преступление, хоть перед одним человеком, хоть перед всем народом, узаконивают и говорят, что в данном промежутке времени и в данных обстоятельствах, поступить нужно было именно так! А кто думает иначе — пусть назовёт свою фамилию и где он живёт! И, представляете… никто фамилию и свой адрес не называет! — Отсюда вывод — все букашки думают именно так, как думают великие! —

Это для завязки сюжета. — За маленькое отвлечение прошу прощения.

Когда полковник Дончак приехал следующий раз домой, то не успел он ещё переодеться в гражданское — его встретила вся из себя Аглая Петровна. Она, почти уже добираясь до сорока лет, так втягивала свою талию, что её бёдра и бюст оказывались на самом первом и видном месте, и выглядели весьма привлекательно. Добавьте сюда ещё откровенное декольте с маленьким, но очень рубиновым медальоном, повторяющим каждый удар её сердца мелким трепетом.

Она вначале улыбнулась, потом в мгновение ока превратила свою улыбку в печальную мину с набежавшей слезой на каждой выразительной красивой реснице, и сказала: —

— Дорогой, Василий Иванович, я так привыкла к вашей красавице жене и вашим очень милым деткам, что не знаю как я переживу расставание с ними. — Полковник был удивлён и не сразу ответил. Аглая Петровна продолжала — Надеюсь они ещё побудут хоть месяц дома, чтоб как то привыкнуть к расставанию?

— Откуда вы взяли такую ересь, Аглая Петровна? — Они пока никуда не уезжают, во всяком случае до моего отпуска… а он ещё не скоро.

— Весь двор говорит об этом, Владимир Иванович! Старший конюх приказал всем лошадям помыть и почистить гривы, столяр ремонтирует и восстанавливает позолоту на карете, сиденье оббил новой верблюжей кожей. Кто как не вы приказали сделать такие приготовления? — Полковник немного отошёл от неожиданности и ответил —

— Всё в порядке, Аглая Петровна, если моя жена с детьми куда-то уедет, то вы, если захотите, поедете вместе с ними и будете видеться ежедневно…

— Ни в коем случае, Владимир Иванович, я не могу здесь оставит вас одного на произвол судьбы — за нашими поварами нужен глаз, да глаз. —

На это полковник ничего не ответил, прошёл мимо, оставив её в растерянности.

Сердце Аглаи Петровны защемило от невнимания и запрыгало от радости — жена его, все таки, уедет. Если раньше она это подслушала, то сейчас — она это прочувствовала. Угадала по начальному удивлению своего хозяина. — Изучила ведь его.

Полковник, переодеваясь думал: « Чёрт побери! Если ремонтируют карету и чистят лошадей, то такие действия подразумевают как чрезвычайные события! Распустил я значит дворовых работников, что они не делают положенной им работы в плановой очерёдности. Неужели и в моём полку так. Следует пересмотреть свой взгляд на обыкновенные вещи».

Ужиная со своей семьёй вместе с Наташиной мамой — Ольгой, (а он в последнее время просил Нашу, чтобы её мама трапезничала вместе), Владимир Иванович спросил, ни на кого не глядя —

— Как случилось, что не прошло и недели, а все уже знают об отъезде моей семьи? Я хотел для безопасности совершить отъезд втайне, теперь придётся менять тактику. — Ответила Ольга:

— А то вы не знаете, Владимир Иванович, что Аглая Петровна всё подслушивает. Красивые женщины тоже имеют свои недостатки, или достоинства — смотря кем и с какой стороны на это смотреть. — Наташа добавила:

— Красивые розы всегда с шипами, мой дорогой муж, будьте осторожны, когда останетесь одни… без меня.

— Хорошо, я буду смотреть только на ромашки, а они быстро отцветают.

— Смотря какие! — Есть ромашки, что цветут с ранней весны, до глубокой осени… они самые опасные. — Ядовитые, в некотором понимании. — Для нас, для женщин оставляющих своих мужей даже на непродолжительное время… а я, если уеду, то неизвестно на сколько. Может оставим эту идею с отъездом, дорогой мой…

— Если всё будет хорошо, то вы вернётесь в нашу любимую Россию. Если плохо — то я приеду к вам. Оставлять всё на самотёк я не могу. Я обязан сохранить вас…

— А себя?

— И себя тоже… но как получиться. Есть долг перед Богом… какой то долг помещика перед страной, но самое главное — долг перед совестью.

— Володя, муж мой дорогой, не пугай меня!

— Не пугайся — это предварительные наброски простым карандашом по непрочной бумаге. Так что пугаться рано! Всё время в жизни происходят какие то разрушения для дальнейшего восстановления. Как показывает практика — для более совершенного восстановления. —

— Но бывают и провалы — возразила Ольга.

— Да… бывают, протяжно и тихо сказал Владимир Иванович, положил ложку и задумался.

Начинался Апрель 1916 года. Апрель в Новочеркасске прекрасная пора. Почти всё в цвету!

Владимир Иванович предложил всей семье завтра, в воскресенье пойти в новый Патриарший Вознесенский Войсковой Всеказачий Собор и заказать молебен за здравия и благополучия всей семьи.

Собор строился больше ста лет. Во время строительства он само-разрушался до основания два раза, не считая более мелких переделок. Но вот стоит… уже… больше пяти лет и радует новочеркассцев. Собор, при надобности, может поместить пять с лишним тысяч казаков. Полки, отправляющиеся на западный фронт, проходили там обязательную церковную службу.

Наташа и Ольга приняли предложение полковника на ура. Ведь это первый раз они собрались посетить собор всей семьёй. Тем более, что погода была тёплая и приятная, и можно было, не прибегая к помощи кареты, пройти вместе почти весь город. — Так сказать, совершить маленький крестовый поход. Ольга сказала —

— Прийдётся взять Аглаю Петровну с коляской для детей. Пока мы будем слушать литургию — они посидят в тени акаций. — Наташа добавила —

— По моему она оказалась после всего… сверх преданной нашей семье… возможно из за любви к вам, дорогой полковник! — И засмеялась … «Дорогой полковник» ничего не ответил. В дверь постучали… и Аглая Петровна, как здесь дежурила, просунула голову и часть оголённого плеча в раскрытый приём двери. Наташа сказала: —

— Легка на помине … — Аглая Петровна, или не услышала, но скорей проигнорировала… и глядя на полковника таинственно объявила: —

— Офицер из полиции… просит аудиенции…

— Пусть подождёт в приёмной — я пока обедаю — ответил полковник, Аглая Петровна закрыла дверь.

Ничего сверх ординарного не было, к полковнику часто обращались полицейские, удивляло лишь то, что пришли не на службу, а к нему домой.

Полковника ждал бывалый поручик. Полковник жестом руки пригласил его в кабинет.

— Я тебя слушаю, любезный, что случилось, что ты прибыл ко мне домой, а не на службу? Да ты садись… рассказывай.

— Так, Владимир Иванович, с чего бы начать?

— С самого начала… да ты не волнуйся…

— Вчера ночью в пивной полиция задержала два человека, в том числе старшину вашего полка — Петра Войцеховского.

— Подрались?

— Хуже, господин полковник…

— Вот как!

— Напились до пьяна и компаньон вашего казака, гораздо старше его, выкрикивал революционные лозунги. К ним подсел наш человек — спросил как они намерены совершить революцию в Новочеркасске? — «Если за деньги — то я тоже буду с вами» — сказал он. Тот ответил, что есть план. Они выкрадут отпрыска у местного магната, фамилию магната не назвали, получат в качестве откупных миллион, и за этот миллион. будут совершать революцию. На вопрос — как выкрадут? — Ответили. — Хозяин их оправляет во Францию… дорога длинная… где нибудь и дадут маху. Их задержали. Сидят в каталажке. Начальника полиции нет — он в Ростове на совещании у генерал-губернатора. Я решил сам провести допрос. У вашего казака нашли в кармане листовку крамольного содержания. При задержании, второго — личность устанавливаем. Он назвал себя Виктором Сидоровым. Я решил, не дожидаясь начальника, доложить вам Владимир Иванович. Явно, что речь идёт о вашей семье. Так это, или нет, но предупредить нужно —

В полковника защемило под ложечкой, но он не подал виду и ответил.

— Спасибо за предупреждение. Вознаграждение за это ты получишь.

— Служу царю и отечеству! — ответил тот. — Что прикажете делать с вашим казаком? — Второй будет сидеть до прибытия полковника.

— Старшину приведи завтра под конвоем в первой половине дня ко мне на службу. Я разберусь с ним сам. Со вторым поступай по протоколу, по уставу вашей службы. За услугу спасибо, через пятнадцать минут тебе выдадут мзду и ты свободен. —

Полицейский ушёл, а полковник остался в глубокой задумчивости. — «Какой дырявый и паскудный мир! Прошла неделя и наш разговор, наши семейные намерения, уже знает даже мой полк! Неужели кто-то и возле моей постели поставил соглядатаев?» Нужно разобраться.

Разбираться он начал с Аглаи Петровны, не откладывая в далёкий ящик. — Этим же вечером. Аглая Петровна расплакалась, клялась, готова была даже землю есть, что она ничего никому не рассказывала, хоть через дверь, проходя мимо, она и слышала отрывки об отъезде. А сама, потом, уже с уточнением слышала от старшего конюха. Поэтому он и лошадей прихорашивает… Позвали старшего конюха. Тот на вопрос ответил так: —

— Василий Иванович, это и ослу понятно. Вы приказали привести лошадей и карету в порядок, а каретник сказал, что ваша жена с детьми уезжает во францию. —

Позвали каретника. Он ответил: —

— Всё рассказала Ваша жена… но рассказала не прямо, а косвенно…

— Это как?!

— Она во первых попросила, чтоб я сиденья оббил верблюжей кожей — значит для неё. Во вторых она спросила — не треснет ли рессора, как в прошлом году, если далеко ехать? А в третих подошёл учитель француз и поведал мне, что ваша жена много расспрашивала о Франции и подробно о провинции Арли. Здесь не нужно быть сыщиком, чтоб сделать вывод. А вечером на конюшне, играя в карты, я и рассказал, что, предположительно, ваша жена собирается во Францию. Что здесь такого? — И уже через два дня я на той же конюшне узнал, что ваша жена точно собирается во Францию. Слова — «предположительно» исчезли… Я тут же поделился этой новостью с Аглаей Петровной. Она сначала заплакала, а потом порадовалась. —

Вдадимир Иванович всё это слушал и его душило зло. Потом он расхохотался.

— Ладно, иди — я это спрашивал на всякий случай. Да, мы с женой едем отдохнуть во Францию, но не в этом году. — А сам подумал: «Вот и скрой что нибудь от русского народа!.. И тот же русский народ готов выкрасть детей, чтоб получить выкуп… И тот же русский народ предупреждает об опасности… Впрочем, как и все народы мира — смотри в оба!». Все рассказы трансформируются от рассказчика до рассказчика, и приобретают вполне узнаваемую и осязаемую форму. Иногда — похожую на карикатуру, но чаще — не в бровь, а в глаз!

Значит отправку семьи во Францию нужно возложить только на собственные плечи и хорошо продумать, чтоб объявить в самый последний момент! Вот чем отличается богат и знаменит от простого народа. Не проще ли быть простым?

На следующий день два полицейские привели Старшину Петра Войцеховского в расположение полка полковника Дончака в его кабинет. Старшина был в наручниках.

— Снимите наручники и оставьте нас одних — сказал полковник.

— Хорошо, мы будем ждать в приёмной. Приказано привести на допрос и забрать обратно.

— Это как получится — сказал Дончак. — Полицейские вышли.

— Петро, ты садись. — Петро сел на против за тем же столом. Полковник помолчал, посмотрел в глаза, потом отвёл их и продолжал. — Ты знаешь… я тоже в своём роде революционер. Я совершаю революции ежедневно в том деле, чем я занимаюсь. Если бы я не совершал революции в любом начинании, я бы так не разбогател, топтался бы на месте, жил бы в застое… в эволюции. И ты не был бы в моём подчинении. Так что мы с тобой где-то коллеги. А раз мы коллеги в революционном деле, сидим как равные, в этом революционном случае, за одним столом, то может ты мне что-то расскажешь по твоему вчерашнему поступку. — Петро опустил глаза и молчал. Полковник продолжил — Революции бывают разные. Разбираться нужно. — Хорошо, ты решил отмолчаться — тогда на прочитай. — И полковник подал ему подробно описанную записку, оставленную после вчерашнего посещения офицера полиции. Петро прочитал и побледнел. Полковник спросил: —

— Ты хотел одного моего ребёнка похитить, или обоих?

— Господин полковник, это не доказуемо.

— Верно! Поэтому я доказывать не собираюсь. Для верности я их локализую от тебя, скорее тебя от них. На всякий случай… Тебя я повышаю в звании и направляю на Западный фронт. Будешь командовать такими как ты… революционерами… там где рвутся снаряды. Может будет полезно. Сейчас ты сядешь на гауптвахту не за то, что хотел совершить революцию, и не за то, что хотел похитить моих детей, а за то что напился пьяным и опозорил мундир казацкого офицера. — Через три четыре дня вас отправят на фронт. За Россию! Ещё вот что я тебе хочу сказать … — половник обернулся, открыл небольшой бар, достал неполную бутылку с коньяком, вылил её в фужер и поставил Петру. — Поправь здоровье, у тебя пост-алкогольный синдром — руки трясутся. — Петро глотнул два глотка, остальное поставил рядом и кивком головы поблагодарил полковника. — Так вот, продолжал полковник… знаешь какая между нами революционерами разница? — Я тебя за нарушение устава могу посадить на гауптвахту — ты меня не можешь, если я даже бы что-то нарушил. — Петро молчал. Полковник продолжал. — И ещё — ты бросил беременную девушку Наташу — я её взял, беременную тобой, себе в жёны и торжественно взял из роддома, в свои руки, принял фактически твоего ребёнка, его усыновил, и дал ему свою фамилию. Он получит прекрасное образование. Когда он достигнет совершеннолетия, то узнает кто его биологический отец. Наверно захочет с тобой встретится… что ты ему скажешь? — Петро взял недопитый фужер с коньяком, покрутил в руках, и выплеснул содержимое в полковника — тот успел отвернуться и с улыбкой сказал:

— Я ждал такой реакции и не обижаюсь… в подобных обстоятельствах… я, наверно, сделал бы тоже самое… если бы у меня не было других аргументов. У тебя их нет.

Полковник нажал на кнопку. Вошли два казака и увели старшину, предупредив, что если пойдёт без эксцессов — принуждающие меры не будут приняты. — Без наручников. Петро кивнул головой — соглашаясь. Он шёл подавленный… Для него было бы лучше, если бы полковник на него кричал, ещё лучше, чтоб ударил…

Потом полковник позвонил в полицию и сказал, что с арестованным старшиной будет разбираться сам. Были протесты, но путём пятиминутных переговоров — он их уладил…

Глава 4. Похищение жены и детей полковника

В животном Мире, (а мы, как не крути — животный мир) — есть только две ипостаси — палач и жертва, или охотник и добыча, если вам так больше нравится. Всё! — Другого нет! — Даже если встретились два потенциальных палача — один из них будет жертвой! Встретились две потенциальные жертвы — одна из них будет палачом! — Остальное вариации. А оправдание вариаций — есть враки!

Так создано Богом!.. — Если он для вас есть! Но, если вы, читатель, принципиальный атеист… то заменим Бога на Великое Начало, если оно когда нибудь было … (Я считаю, что начала никогда не было, как и не будет конца — в глобальном смысле). Если кому-то будет угодно, заменим Начало на Начальную Эволюцию — такую вот Первородную, Реликтовую. — Где всё только-только появилось — как в «дорожном роддоме» … из ничего! Потому, что ничего — есть тоже что-то! — Если мыслить примитивно! Или глобально без подробных объяснений, но тоже на любителя! … Однако на это есть другая литература…

Знатоки говорят — с изменением названия не меняется смысл. Это на счёт Бога. — Можно согласиться, можно нет. Как будет угодно!.. Тоже — на любителя!

Создано ли всё Богом, или ещё кем-то, название кого мы до сих пор не знаем — то всё равно — это создано условным Богом. Бесконечным. Не имеющим ни начала, ни конца. Потому что, если всё создано Богом, то вначале он должен сам себя создать! Поэтому и не мыслимо начало…

Если посмотреть в большом масштабе, подсказывают нам астрономы — то для того, чтобы всё созданное жило и крутилось, даже куда-то двигалось — должен быть охотник и добыча! — Охотник в разное время и в разном месте тоже может стать добычей… и наоборот! — Вот две исчерпывающие ипостаси, и они… женского рода. — На мой взгляд!

В том же космическом масштабе — чёрные дыры с удовольствием поедают звёзды и планеты, чтобы жить! Чтобы быть чёрной дырой! — Есть ли ещё объекты более масштабные, питающиеся чёрными дырами — пока не выяснено… или до автора не дошли нужные сведения… Будем ждать!

Это если ценить космическими масштабами! — А если брать родную Землю?!

Что вы, господа, скажете о Земле?! — Да здесь даже без увеличительного стекла видно, что Всё поедает Всех! Что бы мы не взяли в пример — от мелкого насекомого, до царя зверей!.. Если глянуть на того же человека, на нас с вами… то… негде пробы ставить!

Но… волк обедает не волком, всё таки, а какой-то заблудившейся овцой! А человек? — Мы с вами, господа, готовы на любой ступеньке эволюции укокошить того же человека — своего сородича, появившегося из единого генома! Правда, есть ещё по укокошиванию сородичей — очень ядовитая змея Кобра — она поедает других змей! — Улавливаете аналогию?!

Зачем такое предисловие? — Так получилось для этой главы!

Как только в Новочеркасске появилось революционное движение, да не только в Новочеркасске, — оно потребовало, как любое движение приложения сил и энергии. А силы и энергия, как бы их не называть, даже до появления денег продавалась и покупалась… или отнималась даром — другими словами — силой!…

Так вот — отъезд семьи магната Дончака в дальние края, сулило возможность заработать деньги! Конечно ограблением. — Выкрасть в пути чада его вместе с женой, и таким образом — путём предложенного выкупа пополнить революционную кассу! — Уже революционную! — Для эволюции воровать не нужно! — Нужно постеренно накапливать результаты труда…

Вот и конкретный случай появление добычи и охотников!

Бывает, конечно, что бабушка на двое сказала. — Кому как повезёт!

Через неделю, после описываемых событий, в третьей главе, исчезла Ольга — Наташина мама. Куда делась — можно было только догадываться — и то не многим!. А ещё недели через три, ночью, не дождавшись дня, но когда уже уставшая Луна над усадьбой заканчивала свой намеченный маршрут по тёмно-синему небу, карета, отремонтированная и подкрашенная каретником, освещённая факелами, выехала со двора полковника. Выехала с помпой, но тайно для посторонних. Хотя все дворовые знали, что полковник отправляет свою семью во Францию, якобы к родственникам.

Какие там родственники?! — Бывшая его жена?! Не смешите! — Он как и Россию, хочет подмять под себя Францию! — Думали конюхи…

Полковник… судачат люди, давно приобрёл там земли, завел своей магнатской сноровкой разные производства, и норовит, шельма, туда перетянуть часть России! — А как перетянуть?! — Попробуй Новочеркасск сдвинуть хотя бы на один километр! — Значит — могут быть и враки! — А может и нет… От такого как Дончак жди чего угодно! — Переехал же Старочеркасск в Новочеркасск! Просто приставили к слову Черкасск приставку — «Ново». И получилось два населённых пункта. Так и в данном случае — во Франции будет часть России, а в России — часть Франции. — Выиграют обе страны. — По усадьбе полковника Дончака, да и вне её, ходили вот такие, немного смешные, но и не лишены здравого смысла, слухи.

Но ходили слухи тайно, с просьбой сильно не распространяться. Был даже слух, что в полку полковника отбирают добровольцев для сопровождения его семьи в дальние края. Но отбирают тоже в строжайшей тайне! Ясно для чего — чтобы враги полковника не могли воспользоваться точными датами и не навредить.

Полковая охрана для сопровождения отъезжающих прибыла когда пассажиры уже были в карете и кучер сидел на облучке. Полковник дал сигнал и поезд тронулся.

За каретой ехал воз покрытый балдахином наполненный товаром, (шептались — очень дорогим!), за возом четыре вооружённых казака, а впереди кареты — ещё два такие же. По бокам, с каждой стороны кареты — по два факельщики. Факелы скорее дымили, чем горели, но главное, что они были! Окна кареты закрывали плотные шторы, однако через щели пробивался тусклый свет. — Значит кому то они там светили!

Провожать карету вышел весь двор, во главе с самим полковником. Аглая Петровна выпустила из обеих глаз очередную, давно проверенную слезу, остальные стояли молча, лишь помахали руками, дескать: «В добрый путь!».

И тусклые огоньки эскорта кареты растворились в тёмной мутноватой, чуть синеватой дали. Провожатые пошли досыпать, ругаясь в душе, что прервали их такой сладкий предутренний сон!

Лишь два конюха остались во дворе, чтоб поспорить — уехала карета в сторону Ростова, или в сторону развивающегося угольного Донецка. — Всегда найдётся в стаде две овцы, чтоб бодаться по любому случаю! Какая овца из них была права — никто не выяснял. А, что мнения разделились на два лагеря, — узнали только утром, когда вернулась, к удивлению всем, отправленная в дальний путь, карета. Ни воза с товаром, ни казачьего полноценного эскорта уже не было.

Для уточнения — карета имела три купе, каждое со спальными местами и индивидуальными дверцами и ступеньками для удобства входить и выходить — как справа, так и слева. Так было задумано изначально! — Поэтому, в такую трёх купейную, тяжеловатую карету была впряжена шестёрка лошадей — по три лошади цугом.

Карета уехала, ворота закрыли — значит главная проблема двора решена и, как говорится — с плеч долой!

Явно — что секретно от чужих посторонних глаз полковник увозил жену с детьми. Предполагали — уехала и Ольга — Наташина мама — ведь между провожающими её не было. Дворовые всё видели, всё знали, всё предполагали, но дворовые — они же свои люди!

Карета на самом деле направлялась в город Ростов, а там будет видно куда дальше! — Наверно маршрут был расписан.

И здесь начинается всё интересное. Хотя жена полковника и предупреждала каретника, что нужно постараться, без поломки, но тот сукин сын, ослушался. Уже через десять вёрст лопнула рессора. Благо рядом стояло несколько вроде бы цыганских кибиток, а у них всегда есть разные железки. За умеренную плату нашлась и рессора, так что поломку, хоть и повозились, но устранили на трассе. Не успели проехать ещё километра три, как вылетел шворень из гнезда куда вставляют дышло. А без шворня никак — подвижное средство не управляемое! Начались поиски шворня на дороге под факелы. — Всё в пустую!

На счастья, попалась встречная карета, ехавшая из Ростова в Новочеркасск, явно из гостей, потому, что все были в изрядном подпитии, лезли ко всем целоваться, заглядывали внутрь кареты, чтоб поцеловать сидящих в ней. Хоть оттуда слышался отчаянный визг, но поцеловать кое кого удалось! В конце-концов у ямщика, тоже изрядно пьяного, ругающего на чём свет лошадей своих, что в гостях хватили лишнего и стали как без шворня неуправляемые — приобрели запасной шворень. Для чего то у него был — запасной.

Дальше доехали без дополнительных приключений до железнодорожной станции города Ростова. Женщину, всю укутанную в цветной платок с двумя детьми, тоже укутанными в платки, посадили в литерный вагон на поезд следовавший из Ростова в Армавир. Потом, не теряя времени, пустились в обратный путь.

Карета теперь была пустая и не требовала излишней помпы, тем более, что было утро, то как-то сразу оказались без надобности и факельщики, и все эскортируемые казаки.

Вместе с каретой прибыл только есаул Терёхин — любимец полковника, два рядовых казака — совсем молоденькие паренька и не совсем старый старшина. Остальные казаки отпросились у есаула, чтоб в Ростове потолкаться. Есаулу были даны такие полномочия.

В десять часов утра есаул Терёхин, командир эскорта, доложили полковнику, что операция по отъезду жены прошла успешно. Полковник поблагодарил Терёхина и уехал в полк.

Но, ещё до приезда кареты обратно, к полковнику со слезами на глазах попросился каретник. Он держал в руках новую рессору и сбивчиво объяснял, что именно эту рессору он поставил на карету… и вдруг она оказалась в хламе мастерской, а старой рессоры нет! И что всё такое… даже видела жена полковника — она может подтвердить! Полковник подумал, почесал затылок и сказал —

— Ладно, любезный, ступай… разберёмся…

«Жизнь теперь должна пойти, пусть немного новым, но своим чередом уже без семьи полковника» — думала Аглая Петровна и… ликовала.

Полковник в день отъезда не стал задерживаться на службе, и даже раньше по времени, чем всегда, приехал домой. Он был немного встревоженный. Он гадал — «Революционеры» в полку выяснились, а значит отсеялись… и уже сидят в каталажке, а не толкаются по Ростову! Кто же остался дома?

Ладно, он решил не пороть горячку, чтоб не спугнуть полковых заговорщиков, а над домашними творчески поработать…

На второй, после отъезда, день, по прибытию домой он в своём кабинете нашел запечатанное письмо. Горничная сказала, что нашла его у ворот и принесла в кабинет, потому, что на конверте написано: «Полковнику Дончаку лично».

Полковник примерно знал содержание письма, поэтому не спешил его распечатывать. Он знал, что там требовали выкуп за его жену. И он думал — разбираться ли ему самому, или сдать преступников полиции. Воровать людей за выкуп — это большое преступление. Но, не совершил ли и он в данном случае преступление? — Совершил! — Он отдавал себе отчёт, что в отношение тех людей, которых он подсадил, считай на закланье, тех несчастных матерей и их детей, уехавших в карете. — Он такой же палач, как и похитившие людей. С точки зрения морали — они равны! Никто из них не лучше.

С точки зрения государства и его политики — он герой и патриот! Поступил правильно — бросил в топку политических событий невинных людей, чтоб выявить врагов текущего государственного строя! С точки зрения своей семьи тоже прав — он защищал её, жертвуя чужими ему людьми. Но, как человек, пока не утративший хоть примитивного сочувствия, он чувствовал перед собой долг защитить, по возможности, невинных, посланных им людей.

Если себя судят, то как-то не строго. — Он купил, хоть и не за малые деньги три молодые матери, каждая с двумя детьми и посадил их в карету вместо своей жены и сыновей. Он хотел запутать преступников и надеялся, что не зная кто из них его жена, они на воровство людей не решаться. — А те похитили всех троих, надеясь, что одна из них окажется его женой.

Теперь он знал имена преступников, но женщин с детьми нужно как-то выручать. Они на его совести. И он вскрыл письмо. — Оно было очень скупое. В нём был указан счёт иностранного банка, куда нужно перечислить по семьдесят пять тысяч рублей золотом за каждую семью. Ожидать будут десять дней, потом с пленёнными людьми поступят по своему усмотрению. Вот и всё.

После долгих раздумий полковник позвонил генерал-губернатору. Тот ответил коротко —

— Чего ты паришься? — Сейчас на войне за царя и отечество ежедневно гибнуть сотни! Ты поступил правильно — сдавай преступников полиции…

У полковника было в запасе десять дней. Он решил — ещё есть время для поиска вариантов. Тем более, что его семья уже была в безопасности.

Дело в том, что карета в сторону Ростова, якобы с семьёй полковника уехала почти утром, а вечером предыдущего дня почти рядом с его усадьбой остановился табор цыган. Аглая Петровна нашла полковника на конюшне и сказала —

— Владимир Иванович, к вам просится цыганский барон. Он просит разрешения на два, или три дня найти здесь убежище, чтоб дать отдых лошадям и цыганки путём гадания пополнили бы пищевые запасы. Будете с ним встречаться, или я передам ему ваше решение?

— Передай цыганскому барону, что я через четверть часа приму его — ответил полковник. — Аглая Петровна ушла.

Уже через пятнадцать минут в кабинете Владимира Ивановича обнимались два полковника — донской и терский. Оба рослые, оба плечистые, но один гораздо моложе с повязкой закрывающей глаз. — Это был кабардинец Букрат. Ему предстояло выдержать очень волнующую встречу. Он только недавно узнал, что у него есть уже замужняя дочь, и Аллах, или Бог наградил его двумя внуками. От радости у Букрата из единственного глаза катились слёзы.

— Успокойся дорогой, — говорил Владимир Иванович — через пару часов я отпущу прислугу и мы все встретимся.

Вам предстоит долгий путь — налюбуетесь друг другом. — Встреча была радостная, бурная, но не долгая.

Через два часа, после отправки кареты в Ростов, перед самым утром, пять цыганских кибиток, запряжённые свежими лошадьми, отделились от остальных и взяли путь на Новошахтинск.

Семья полковника Дончака теперь отправилась в далёкий путь. Ей предстояло проехать в цыганских кибитках до Луганска, чтобы там поменять транспортные средства. И пока без охраны, надеясь только на силы Букрата. Дончак не хотел привлекать внимания заинтересованных лиц. Охрана была, но она следовала далеко позади, и сама охрана не знала что она охраняет.

Что касается похитителей, то они поняли как коварно их надули, когда увидели состав похищенных детей. Там не было ни одного мальчика! Однако уже было поздно. Стало понятно, что никакой выкуп они не получат.

Хорошо, что даже между революционерами попадаются не глупые люди. — Через день они отпустили пленённых, но в этот же день были арестованы.

Их допрашивал начальник полиции, хоть и допрос задержанных не входил в его обязанности. Как известно из протоколов всегда допрашивают по одному, чтоб запутать и выявит ложь. Начальник полиции собрал их вместе.

— Кто из вас будет отвечать на вопросы — спросил он.

— Пожалуй я — ответил старшина Балицкий.

— Хорошо старшина. Тогда первый вопрос. — Знали ли вы заранее, что будете конвоировать семью полковника Дончака.

— Да знал.

— С каких источников?

— В полку уже отбирали, правда не гласно, добровольцев,

для охраны семьи полковника. Мы его уважаем, поэтому и согласились.

— Понятно. Когда вы узнали, что там не одна семья?

— Когда поломалась рессора.

— Вы предполагали зачем была собрана не одна семья.

— Да, мы догадались. Чтоб в случае нападения нельзя было точно знать кто из них жена полковника.

— И вы продолжили путь и пленили всех троих женщин с детьми. Зачем?

— Чтоб обезопасить их и спрятать от настоящих похитителей.

— Это благородно. Но… чтобы обезопасить вас от настоящих похитителей, вы должны будете посидеть какое-то время под арестом, пока это дело не устаканится. Обходиться с вами будут по джетльменски. И он вызвал дежурного, чтоб отвёл их в камеру. Арестованные шли в полном недоумении, рассуждая — нет ли здесь какого либо подвоха…

Но подвоха не было… Начальник полиции на данном этапе революционеров не любил, но полковника Дончака он не любил ещё больше…

Глава 5. Казак не иголка в стоге сена

Жизнь коротка, если даже жить тысячелетиями! — Ничего не успеваешь! Всегда остаётся уйма неоконченных дел!.. И в последний момент, когда цепляешься за последний вдох, кажется, что ты ещё и не начинал по настоящему жить! Поэтому самые ценные для человека скрижали, в такой мимолётной жизни выгравированы кровавыми бороздами на душе и на сердце! — Чтоб помнил при жизни!

Отсюда вывод — если тебя обидел твой близкий, то, учитывая обстоятельства, мы можем простить его и забыть обиду… Но, если ты обидел своего близкого… при любых обстоятельствах — простить сам себя никто не в состоянии! Так и уйдёшь мучительным долгом в небытиё, с тяжёлым грузом, что таскал по Земле все свои годы. Тяжелее груза нет! — Это и есть… Ад при жизни! — И если правду говорят, что мы продолжаемся после физической смерти, то и там наша ипостась будет летать с нажитым нами огромным грузом вечно, нанося уже бескровному условному телу, как веригами, глубокие раны!

Что касается скрижалей с Десятью Заповедями, которые Моисей высек на граните, в сорок дней общения с Богом на горе Синай, то они могут быть как приняты, так и не приняты нашим сознанием! Именно сознанием, потому, что они не прочувствованы, а осознанны! И это касается лишь нашего воспитания! А оно, воспитание, лежит не столько на самих нас, как на наших воспитателях. Поэтому — если даже тот верующий мир, что считает названные скрижали обязательными — они не главные для нашей души, — они главные для нашего ума… и только!

Для верующих людей такое высказывание является немного святотатством, но оно существует, тем более, что вера разная. К чему это я?.. — Вот к чему!

Мы помним как забилось сердце Букрата, увидевшего у своего плетня карету и лошадей щипающих на лужайке травку. Жеребец его заржал, почуя незнакомую кобылу! А подъехав ближе сам Букрат почуял своим сердцем… кажется знакомую ему женщину. Сердце не ошиблось — то была любовь его юности.

И несмотря на то, что в разные годы, при разных обстоятельствах, у него на какое то время чувство юношеской любви уходило на вторй план; оно уходило лишь в случае опасения за свою жизнь, несущую святую любовь, чтобы она продолжалась и проявлялась в минуты душевной скорби, и радости… Потому, что только такие чувства, заставляет всех нас защищать свою жизнь для Вечной Любви! — Вечной — исходя из нашего века!

Скольких бы мужчина женщин не любил, даже клялся им в любви своей — есть главная женщина, — творение вашего личного Бога. И… Главная Любовь — та, что в самом начале явилась к вам как святая живая искра и подожгла Костёр Смысла вашей жизни! Она и продолжает подбрасывать горючий материал в ваш Любовный Костёр — в апофеоз сути, даже переходя от одной к другой женщине. — Она, та, даже забытая женщина, красной нитью пронизывает всех ваших последующих, и является каркасом Любви, Святой Искрой! А Святая Искра и есть главная, необходимость для нашего существования и продолжения нашего рода!

Женщина, сидящая на перелазе плетня и явилась сейчас для Букрата Святой Искрой! Она пронзила всё существо Букрата, сжала его душу, обдала Огнём и заставила мужское сердце биться в бешеном ритме! Он задыхался! Он не помнил как слез с коня, не помнил как подошёл к ней… он лишь почувствовал, что стоит перед ней на коленьях и голова его лежит на её пелене, такой тёплой и такой дорогой… а слеза его… мужская скупая слеза орошает пелену эту… женскую. Трепетная рука женщины лежит на его голове и ласково теребит уже седые волосы… И ни единого слова!.. Ни единого! —

Какие слова могут быть?! — Скажите! — Нет таких слов, чтоб могли выразить момент мужского торжества и неописуемой радости! — Любое, пророненное сейчас слово сделает всё обыденным — действием без Божьего огня.

В такой момент, человеческое существо могло произнести лишь умом неосознанный душевный крик! — Бешеный крик чувств! Не шлифованный и до конца необъяснимый. И он, крик этот, будет не совсем человеческий, а чувственного живого, скорее Божьего естества, не услышанный ни кем на свете, а только дошедший до этих двоих! Был издан такой крик души… но… для других он был беззвучный…

Их заставил прийти в себя голос мальчика, бежавшего за Букратом —

— Дядя, ваш жеребец плетень грызёт. —

И Ольга и Букрат опомнились, как бы вспомнили что они ещё и живые люди. Но в этот момент они почувствовали, что и что-то потеряли… может главное, уже невосполнимое… И был миг осознания потерянного. Оценка ушедшего… Сильно защемило сердце… у обоих. Ольга посмотрела на мальчика, потом глазами задала понятный вопрос. — «Твой?» —

— Нет — ответил Букрат — мы с этим малышом только позавчера познакомились. Я его пригласил к себе чтобы приютить бездомного. —

— Что ж… я думаю… похвально! Тогда ты очень богат! У тебя ещё есть дочь и два внука… плюс маленький сын. Я привезла от него тебе шубу и привет от деда Грыцька — Букрат вздрогнул, удивлённо посмотрел на Ольгу, вновь положил голову ей на колени и обнял их, но ничего не сказал. Он понял о чём идёт речь, не задавая вопросы откуда такие сведения.

Пока оставим взволнованных остывать и выяснять отношения. Пусть то будет их личная и ихнего Бога тайна. — Есть о чём рассказать друг другу…

…Полковник Дончак, отправляя свою семью во Францию в такое неспокойное время, первым делом беспокоился о её безопасности и сохранности. Он искал варианты. Таким охранным талисманом в дальней дороге мог быть только он сам, или Наташин отец, если он живой.

Именно отец мог контролировать всё время, не спуская ни на минуту глаз, на верных полковнику людей сопровождающих Наташу. Полковник им, верным людям, платил деньги и немалые, но где гарантия, что кто-то для личных, или других целей не заплатит больше?!

По всем инстанциям, куда бы он не обращался, отвечали одно и тоже: «Есаул Букрат, а его почему-то все называли по имени, уехал на Западный фронт. Других сведений нет». Полковник вяло продолжал поиски. Помог, как всегда неожиданный случай.

Примерно месяцев за восемь до описываемых событий, в Ростовскую губернию с Западного фронта прибыли из прифронтовых госпиталей, в теплый климат России около ста офицеров разного ранга, для дальнейшего пополнения жизненных сил. Офицеров поместили в нескольких военных лагерях и был дан клич гражданам Ростовской губернии, желающим помочь армии, взять выздоравливающих раненых на время в свои семьи для откорма. Их расхватали с удовольствием. Брали в основном молодые вдовы и семьи, где есть девушки с просроченным сроком нормального выхода замуж. — Хотя все понимали — выздоравливающие раненые вновь уедут на фронт, чтоб потом, может быть не вернуться никогда. — Но человек питается надеждами!

Полковник Дончак тоже, для пользы государственного и личного дела, решил взять десять человек в своё поместье. Каждый из них, по силе возможности, обязан посещать часа на два полк, чтобы передавать свой опыт казакам офицерского и рядового состава. Ведь те выздоравливающие были с огромным боевым опытом и, как инструкторам, им цены не было. Они соглашались без принуждения. В полку их окружили заботой.

Один из них был уже знакомый нам по первой книге — капитан Олег Петрович Юсупов. Его есаул Букрат оставил раненого во враждебной прифронтовой деревне. Капитан, однако выжил, ещё раз повоевал, был ранен вторично, попал в госпиталь и теперь вот прибыл на Юг России, для дальнейшего оздоровления, и, так надеялся полковник — что прошедшие боевое крещение офицеры пригодятся в дальнейшем нести службу уже в казачьих войсках. — Там они очень нужны.

Шефство над выздоравливающими офицерами, по согласию полковника, взяла Наташина мама — Ольга. Она их разместила по казачьим дворам и только два офицера — капитан Юсупов и молоденький лейтенант остались в поместье полковника. Ольга с ними часто встречалась, вела беседы на разные темы и как то с сожалением проронила. —

— Мой пропавший жених и отец моей дочери, тоже был казак и наверно где то гниют его косточки.

— Зачем так мрачно?

— Прошло уже двадцать лет… как мы расстались по вине наших родителей. Его родитель кабардинец и слишком горд. Да и мой тоже…

— А как звали вашего жениха?

— Букрат… Букрат Абдулкеримов. Он звал себя Абдулкерим…

— В каком он звании?

— Тогда был хорунжий…

— Постойте, постойте… я знал кабардинца Букрата, но в звании Есаула. — Может это ваш Букрат. —

И капитан описал всё что знал о предполагаемом Букрате и о том, что последний раз, как рассказывал Букрат, перед поездкой на передовую он гостил у деда Грыцька в прифронтовом селении. Всё, как бы сходилось. У Ольги задрожали руки. На следующий день она всё рассказала полковнику.

Владимир Иванович, не теряя времени, ещё сам поговорил с капитаном, уточнил детали и отправил толкового есаула в прифронтовую полосу западного фронта, разведать по возможности всё и посетить прифронтовые госпитали. Одновременно он усилил поиск родных Букрата в самой Кабарде, будучи сейчас очень заинтересованным в положительном исходе. Почему он не разыскивал раньше? — Сложный вопрос.

Если не спрашивать самого Владимира Ивановича, а, положа руку на сердце, внимательно посмотреть со стороны, то женился он на Наташе, не потому, что пылал к ней страстью, а отрабатывая какую-то семейную карму. Что то его принуждало пойти на поступок, хотя сам он себе в таком поступке не признавался. Он любил Наташу, ежедневно убеждая себя

в такой любви, но… он любил её рассудком. И ещё потому, что Наташа была дочерью Ольги. И наверно последнее являлось самым главным — чтоб не спешить с поиском жениха Ольги.

Мы помним — с того момента когда он увидел Ольгу в бессознательном состоянии у истукана Перуну, жизнь его наполнилась сугубо личным смыслом. Здесь он тоже не признавался себе… и гнал такую мысль от себя, но… мужской душой и мужским сердцем он любил Ольгу. Не позволяя себе думать о других греховных посягательствах, он удовлетворялся тем, что создал условия позволяющие просто видеться с Ольгой ежедневно. Была ли преступной такая любовь к Наташе и её маме? Тоже сложный вопрос… но наверно — да! Преступная с точки зрения морали, да и со всех точек зрения, — к себе, к Наташе и Ольге. Преступная тем, что он не додавал Божьей искры, скрывая её во лжи, ни себе, ни Наташе, ни Ольге! Преступная ещё тем, что он не хотел видеть рядом с Ольгой её возлюбленного Букрата и, как бы, препятствовал такой встрече. Отдалял её. Но!..

Последние события и события, особенно 1916 года, когда российская армия проигрывала на поле сражения, и, любимое им российское государство, явно сдавало во внутренних политических играх, заставило полковника немного отодвинуть на второй план личные душевные переживания — и поставить на первый план разумную личную необходимость.

Здесь явно бы помог Наташин отец охранять семью в дальней дороге, будь он ещё живой. Поэтому он и усилил поиски.

Есаул Евгений Батуринцев, имеющий хороший природный нюх, побродивший по уцелевшим казачьим войскам западного фронта, и по прифронтовым селениям, не далеко от главной фронтовой дороги, забрёл таки в селение деда Грыцька. Не даром говорят, что если настроиться на волну искомого человека, и, если ты имеешь природный дар, то будешь видеть такую волну, как нарисованную на бумаге траекторию. И эта волна, эта траектория приведёт тебя к цели. Нужно лишь очень хотеть!

Правда это, или нет, но есаул Батуринцев спешился возле небольшого стада овец и засмотрелся как красивая женщина делает овцам уколы, а те, как околдованные, стараются опередить друг дружку, чтобы получит свою порцию. Он остановился с полуулыбкой на лице, и его конь, кажется, тоже улыбался. Женщина на миг оторвалась от своего занятия, подняла голову и одними глазами, но приветливо спросила: «Что нужно?».

— Как минимум хотел бы напоить коня и самому прилечь под деревом, чтоб немного отойти от дороги.

— А как максимум? — уже приятным голосом спросила она.

— Если это прилично, то найти приют до следующего утра под жилым кровом и скромный обед за небольшую плату. Давно в пути и… поиздержался я.

— Не смею задавать лишние вопросы, но если вы хороший человек, то здесь сможете получить и то, и другое бесплатно… и потом продолжайте свою одиссею. — Женщина подняла руку вверх и через минут пять к ней подошёл недалеко работающий мужчина. — Отведите офицера к отцу — обратилась она к нему.

Дед Грыцько был рад. Сели ужинать и пошли почти двухгодичные воспоминания. Вспомнили и то как отстреливались от дезертиров, пытавшихся захватить воз деда Грыцька. Зашла дочь деда Грыцька, села напротив мужчин и с удовольствием слушала их байки, не проронив ни слова. Дед Грыцько просил передать, если сам встретит есаула Букрата, что шорную мастерскую он построил, шьёт шубы и дёшево продаёт их русскому царю для его армии. Говорили почти до половины ночи.

На следующее утро есаул Батуринцев выяснил всё, что ему было надо. Завтракали втроём — дед Грыцько, его дочь и есаул. Здесь он и распросил все приметы. Как будь-то бы пазлы сходились.

Ехал он обратно удовлетворённый поиском и вёз с собой шубу переданную для казака Букрата как подарок от малолетнего сына и устное скупое письмо его мамы содержащее единственное короткое предложение: «Я изменила своё решение».

Такую положительную новость и привёз есаул Батуринцев полковнику Дончаку. — «Если это он — отец Наташи, то он жив, и нужно искать его уже в Кабарде. Правда, мама Наташи была заметно опечалена. — У него есть сын, значит есть и другая женщина. Знать она лишь одна долгие годы хранила верность и отгоняла даже мысль о других мужчинах. Ну, раз так — значит так! — Судьба!

Через небольшой отрезок времени в Кабарду и направился на поиски Наташиного отца удачливый есаул Батуринцев. Поиски были недолгие. Он начал из Владикавказа, из самого сердца Терского Казачьего Войска. Там ему и рассказали и дали адрес проживания, теперь уже полковника Букрата.

Есаул Батуринцев заехал к полковнику Букрату, но не сказал по какому делу, а представился как командированный по закупке кабардинских жеребцов для Великого Донского Казачьего Войска. Посмотрел его новые строения, поинтересовался, что собирается делать в будущем, планирует ли завести семью? Тары-бары, проговорили почти целую ночь. Букрат вспомнил Ольгу — любовь своей юности, и сказал, что когда справиться с делами, начнёт её поиск. Хотя он уже и не тот мужчина, но попробует.

С такими положительными вестями есаул Батуринцев и прибыл из последней командировки. Все были рады. Особенно Наташа — ведь появилась возможность встретиться со своим отцом. Наташа сдерживалась в своих чувствах, но душа её прыгала от радости!

Ольга подошла к полковнику и сказала —

— Владимир Иванович, в Кабарду поеду я. Это моя обязанность и моё желание.

— Хорошо. — Ответил полковник — езжайте. — Хотя у самого сдавило сердце…

Ольга чувствовала душевное состояние полковника, поэтому и рвалась в Кабарду, чтобы оторваться от его сердца. Но она боялась не его — она боялась себя. Вдруг полковник предъявит настойчивость и Ольга может потерять голову во вред своей дочери! Не даром говорят: «Если Дьявол хочет наказать человека — он прежде всего лишает его разума.»! Но он, Дьявол, не успел лишить… разума!

И как результат всего — лже-цыганский табор уже добирается до Луганска. Кибитки снаружи выглядели обшарпанными, а внутри — вполне пригодными для жизни, даже с элементами роскоши. В одной из них и похрапывали два малыша — Наташины сыновья…

Ольга и Букрат ехали в отдельной кибитке и оба мечтали: «Может ли им судьба подарить продолжение их не исполненной эпопеи?..»…

А в поместье полковника Дончака, известная нам, Аглая Петровна, проводив Наташу с Ольгой в дальний путь, Радостно одела своё самое красивое платье, на её взгляд, села перед зеркалом и налила себе фужер коньяка… Будет думать…

Глава 6. Одесса — южные ворота России

В какой-то песне есть такие слова: «Ну что ещё сказать вам про Одессу?» Вот мы и рассказываем. —

Кафе второго класса. Мух мало, но каждый едок присматривается к свое еде. Вдрух туда забрела нежелательная гостья. На улице солнце, а в кафе полумрак. Окна на фасадной стене почти закрыты шторами вычурной композиции из текстильной материи. Потому, что кто-то думает, что так красиво, или потому, что так по-одесски! А материя то не простая, а бархат почти серый с едва уловимой краснинкой. Где его берут такой? Но говорят, что свой благородный налёт он приобретает с течением времени… вызревает до своего десятилетнего цвета. Мух на нём не видно. Толи они сливаются с его цветовой гаммой, то ли они на нём не держаться. Нельзя ухватиться лапками. Добавьте кресла с гнутыми спинками, столы покрытые когда-то белыми скатертями, но давно утратившие свой цвет и резвыми бой-мальчиками лет под тридцать, бегающими между столами и выкрикивающими: «Одн минуточку господа!», «Нет, вы это не заказывали!», «Имейте терпения, сейчас принесу!», но всегда с невозмутимой улыбкой.

Заведение средней руки, повесившее бархатные шторы, похоже тянулось в высшую лигу, но его не пускали предательский, хоть и не навязчивый рой мух, застиранные скатерти, и громкие препирательства с клиентами бой-мальчиков.

За ближайшим к нам столикам сидело двое, говорящих так, чтоб было слышно на весь зал. Наверно им так надо! —

— Что вы такое несёте, Михаил Борисович?! Чуть ли не крикнул один из них. — Бред! Вы хотите сказать, что российский магнат отправит свою семью по морю в одной из этих ржавых посудин?! Полно вам! — Разве только он хочет избавиться от жены?! Ну а дети? — явный бред! — Да и жена у него, говорят, в королевы годится! — Нет, никогда не поверю! — И он провёл рукой по голове, как будто там у него была шевелюра, обидно отвернулся и стал изучать публику заведения.

Его визави, мужчина лет сорока пяти, дороговато, но очень безвкусно одетый, однако с красиво повязанным галстуком, и с роскошной копной рыжих волос, глотнул очередной глоток пива, взял кусочек вяленой кефали, уже хотел засунуть её в рот, но… остановился. Он улыбнулся презрительной полуулыбкой с прищуренными проницательными глазами, прошивая собеседника насквозь!

Улыбка выражала не только отрицание, но и явное превосходство! В данном случае — превосходство шевелюры над лысиной. Даже мелкое помахивание не засунутым в рот кусочком кефали, говорило о том, что он хоть на пол ступеньки, но выше собеседника. — Ясно! — У газеты, которой он служил тираж был больше на 200 — 300 экземпляров. И он хоть и вяло, но с превосходством убедительно сказал.

— Мелко плаваете Сергей Абрамович, как и ваша газетёнка! Вы не видели те посудины изнури, а их кстати две… как близнецы… улавливаете? Одна здесь у пирса, а вторую уже двое суток колышет волна на рейде. К чему бы это по вашему?.. Ждет! — Явно кого то ждёт-с! — На этом последнем слове он наконец засунул несчастный кусок кефали в провал рта и даже не посмотрел в глаза собеседника. — Это означало по его разумению, что победа за ним…

— Да хоть и десять ржавых посудин! — Огрызнулся Сергей Абрамович. — Яичная скорлупа — есть скорлупа! Первая мало мальски волна опрокинет её килем вверх! — Это во первых, а во вторых — ваша газета хоть и больше тиражом, но тираж не покупаемый! — Дорого цените свои фальшивки. А наша газета расходится мигом — потому, что там чистая прав… да! — На слове «правда» язык его чуть споткнулся… Как бы не решался выговорить слово целиком… но справился!

— На счёт газет мы ещё поговорим. А на счёт посудин, то никакая волна их не опрокинет! — Они как Ваньки-встаньки. Я одну из них видел в доке… там тако-о-о-е! А что она похожая на ржавую — так это краска такая. Специальная… непривлекательная… Здесь хитрость большая… заложена… Вы же в док не заходите… доступа нет!

— Просто наша газета док не освещает — нет такой надобности… А на счёт хитрости вы загнули! — Все биндюжнике знают, что российский магнат отправляет свою семью на египетские пляжи. Загляните на последнюю страницу «Одесские новости», там вы увидите фотографию его жены даже в пляжном костюме. — К стати… одна газетёнка подобна вашей — тутже поведал его собеседник, сообщила, что пока вы собирали сведения, он уже отправил её на торговом судне куда следует… не читали? — Наш брат газетчик, чтоб быть первым, такое наворотит, так следы запутает, что никакой сыщик не доберётся до истины.

— Вот здесь вы правы! — Но, смею вам заметить, я подобных газет… не читаю.

Подошёл клерк, принёс очередную порцию пива и сотворил перед их носом сальто подносом с пивом так, что они отшатнулись! Бокалы подпрыгнули и, сволочи, как ни в чём не бывало, стали на своё место, не проронив ни капли драгоценной влаги. Клерк отметил про себя, что произвёл впечатления, поставил бокалы на стол, заискивающе улыбнулся, ожидая чаевых, и сказал.–Господа, не слыхали новость?

— Да их много новостей… какая у тебя, любезный?

— Вот та невзрачная посудина, что стоит на рейде, оказывается была заминированная немецкими диверсантами… Представляете, господа, до Одессы добрались. Где западный фронт — где Одесса?! — Но, слава Богу, наши сыщики вовремя обнаружили. Уже выехал тральщик… если не удастся разминировать, то взорвут её к чёртовой матери! — И клерк, поразив господ своей новостью, в начале гордо удалился, но тут же вернулся, вспомнив, что не потребовал чаевых и с сожалением добавил — Одесса торговый город… зачем взрывы, господа… зачем взрывы?.. Потом медленно ушёл, не дождавшись благодарности…

— Во, Сергей Абрамович! — А вы говорите…

— И вы поверили этому бой-маьчику?! — Это те же наши газеты, только в устной форме… и бесплатные. Да и распространяются как молния. Через четверть часа у моря соберётся пол Одессы и будут ждать взрыва!

— Да, да, да! — Тут же подъедут пивные бочки с названием «Гамбринус» и возы с копчёной таранью. Умеют же… сукины сыны!.. Одесса умеет… Представляете — вроде здесь все национальности мира, а торгуют, не ссорясь! —

Его собеседник хотел что-то ответит, но так и остался с полуоткрытым ртом, потому что раздался некий немного писклявый, но громкий и уверенный голос. Через два столика, перекрикивая шум охмелевших посетителей к ним обратилась уважаемая местная знаменитость — всеми почитаемый в одесском порту вор-карманник… и не только! … Известный всей Одессе — Жора Серый. О его удачливом характере рассказывала сказки вся Одесса, а любой полицейский низшего ранга при встрече, если был один, старался пожать его руку, и пожелать удачи!

С полицейскими высокого ранга сам Жора Серый старался не водить дружбу — много отстёгивать надо…

И так, Жора Серый крикнул —

— Рыцари чернил и одесской кляксы — взывал он: За небольшую плату, пока я добрый устрою вам сенсацию. Звоните в редакцию и сообщайте об ограблении банка, а я устрою провокацию! — Гонорар пополам! —

Михаил Борисович и Сергей Абрамович одновременно ответили подобострастным кивком головы. Означало ли это знаком согласия, или они просто поприветствовали уважаемого портового вора… пока не ясно. Но, полицейский из соседнего столика, закончивший дежурство и на законном основании пил пиво, широко им улыбнулся, дескать: «Я и сам готов поучаствовать в таком спектакле, для продвижения по службе». Полицейских в форме не приветствовали пить пиво в баре — но кто же им возразит… да и выручка нужна — хоть от кого…

Видимо официант обошёл все столики, потому что Пивная через четверть часа опустела. Значит официант свою плату получил извне, а иначе какой резон лишать себя клиентов?

Все спешили к морю наблюдать за взрывом. Когда наши журналисты тоже подошли, чтоб не пропустить сенсацию, у пирса, собралось уже человек сто пятьдесят и все пристально всматривались в морскую дымчатую даль, с нетерпением ожидая как морская посудина взлетит в воздух. Обсуждались разные варианты подрыва кораблей — каждый или смешнее, или бесчеловечней предыдущего.

Кто-то сообщил, что не дальше как пол часа назад катер отвёз на корабль то ли негритянку с двумя детьми, то ли жену российского магната загримированную под негритянку. Раздался писклявый голос —

— Вот это будет вариантик! — Хоть не пустой корабль подорвут!

К толпе по долгу службы подошла полиция и спросила в чём сыр-бор? Дескать, кто велел собираться таким огромным кагалом? — Не велено! Но им всё объяснили.

Когда полиция поинтересовались откуда такие сведения — мужчина средних лет с внушительным пивным животиком и большой бородавкой под правым глазом, оторвав ото рта кружку пива и отрыгнувши, сказал —

— Получено из точных источников… мамой клянусь! — И снова, отвернувшись поднёс бокал ко рту. — Дескать — исчерпывающие данные вы получили. — Дело за вами…

Полицейские хоть и немного сомневались в его маме, но кто не хочет выслужиться?! Они тут же организовали катер морской полиции и таможни и катер с рёвом полетел в открытое море к качающейся на волнах морской посудине! Теперь уже никто из толпы не сомневался, что будет взрыв… даже мужчина, что клялся мамой! — Мама была спасена!

Между тем командир корабля качающегося на рейде судна «ЧЕРНОМОРСКИЙ КАЛЬМАР», капитан второго ранга Сорокин, сидел на верхней палубе в шезлонге и ждал когда такой же корабль, только с другим названием освободит пирс, чтоб подойти для погрузки большой партии вина. Возле него сидела прямо на палубе его жена метиска из Ливии и учила детей как мелом разрисовывать палубу. На флотах России такое не приветствовалось, но если корабль был зафрахтован ливийскими воротилами — то можно было попустить слабинку. — Тем было пофигу что рисуют на палубе маленькие полукровки! И как раз для жены капитана подвернулась оказия, чтоб посетить свою родину и порадовать родителей внуками, уже российского происхождения.

Подошёл ливиец к капитану и показал вниз на подплывающий катер. Капитан скомандовал —

— Спустить шлюпку.

На борт судна поднялись, на удивление капитана, два полицейских. Их встретили ливийцы и приказали сдать оружие. Те сопротивлялись, но ливийцы применили силу. — Воды нейтральные. Палуба корабля считается Ливией. — Корабль под Ливийским флагом.

Капитан не встал с шезлонга, лишь жестом руки велел подойти. Возмущённые полицейские подошли и потребовали немедленно покинуть всей команде борт корабля, не ожидая взрыва. Иначе будет поздно…

Капитан был удивлён, ещё больше возмущён и подчиниться отказался. Его кораблём командует Ливия, согласно фракту, и он ещё не в пределах порта, чтоб подчиниться одесским властям. А если полиция будет настаивать, то он прикажет команде, чтоб выбросили их за борот. Тем более команда состояла на три четверти из ливийцев. А ливийцы, согласно ливийского морского, устава — вооружены. Капитан сказал —

— Вам десять минут, чтоб покинуть борт, иначе взрыв будем ждать вместе —

Полицеские не хотели в случае взрыва намочить свою форму, взяли под козырёк и удалились.

Теперь они могли доложить начальству о принятых мерах по их инициативе. А сейчас, как ни странно, они больше всех были бы рады взрыву, если б таковой случился! Но… не случилось.

Перед заходом Солнца, посудина качающаяся на рейде снялась с якоря и стала медленно подходить к причалу.

К толпе подъехала конная полиция и велела разойтись. Для пущей важности и острастки кой-кого и кнутом огрели.

Мужчина с бородавкой под глазом, что клялся мамой, пояснял всем на следующий день как он уговаривал полицию не предпринимать никаких шагов для предотвращения взрыва, потому, что это лишь обыкновенные одесские шутки. Но те не послушали.

А через пару дней в Одессу приехала гастролировать, начиная с оперного театра Одессы, румынская дива — певица с трудно выговариваемой фамилией. И все пивные только ею и были увлечены! Обсуждали её наряды, её голос, особенно те кто её не видел и не слышал! — Каждый добавлял свои подробности! На Дерибасовской останавливались совсем незнакомые люди и спрашивали —

— А вы слышали? — И тут же начиналось обсуждение кто что слышал, и где что должно случиться…

Ещё одна из газетёнок написала как испанская полиция выдворила заряженного революционными идеями Троцкого, бывшего одесского студента, из своей страны — и пошли разговоры о революции и о других не желательных в Одессе катаклизмах.

Одесса каждый день жила новыми события, бурно их обсуждая и стирая с памяти старые. Полиция, шпики и бандиты разного пошиба старались не отстать от остальных! Особенно отличались на таком поприще спекулянты и воры, потому что каждый день была новая благодатная подкладка под их деятельность. — Одурачить и хапнуть! Каждое новое событие удобряло почву для новых разговоров и новых страстных волнений, вовлекая почти все дворы Одессы на споры до хрипа в горле.

Поэтому за всю неделю, когда Наташа, уже со своим отцом, одноглазым кабардинцем Букратом, жила в одесской не очень роскошной гостинице Бристоль, о ней Одесса почти забыла. Она была вытеснена на обочину бурных одесских более свежих обсуждений. И никто не обратил внимания, когда от подъезда гостиницы Бристоль отъехало несколько карет среднего одесского пошиба и направились в порт. Там стоя трёхпалубный корабль «Император Пётр Великий». Он раньше перевозил солдат по Черному и Средиземному морю, заходя в крупные порты. Исходя из этого можно было считать, что Одесса тоже крупный морской порт своего времени! — Конечно да!

Корабль был зафрахтован и переоборудован донским магнатом Дончаком. И первый свой рейс он совершал с его молодой женой.