12+
Печали-радости Надежды

Бесплатный фрагмент - Печали-радости Надежды

Объем: 276 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Однажды я выпущу книжку стихов…

Я твёрдо знаю, что однажды выпущу свою книгу стихов. Пока это только мечта, но она обязательно сбудется! И в стихах своих я расскажу всю свою жизнь. Всё с тех самых пор, как помню себя.

А как всё начиналось? Пыль на дороге тёплая, бархатная, лёгкая. Босые пятки утопают в ней, как в мягком ковре. Впрочем, какие ковры?

Не знали мы их, не видали. Не было в нашей деревне ковров. Ни у кого. На стенки ещё приколачивали бархатные коврики с лебедями или оленями, а под ноги… Откуда было взяться коврам в деревне, где полы глиняные только-только сменялись на дощатые?!

Детство моё светлоглазое…

Мы, деревенские девчонки и мальчишки, совсем ещё малышня пузатая, но сами для себя такие уже взрослые! Взрослые потому, что не канючим у бабушек хлебушка, а сами добываем себе подножный корм.

Есть почему-то хотелось постоянно. Хоть хлеб в доме был, и картохи вдосталь, а всё одно есть хотелось всегда. И выбегали мы на улицу с ломтями хлеба в руках: у кого ломоть был густо помазан повидлом, у кого-то полит постным маслицем и густо присыпан крупной солью. А у кого хлеб был посыпан сахаром, тот записывался в буржуи. И всё же хлебушек хлебушком, а хотелось ещё чего-то. И ели мы «калачики» и стебли-трубочки (теперь и не вспомню какого растения), и дикий лук, и щавель, и полузелёные яблоки. А когда начинались в огороде огурцы, то наступал рай.

Молотили мы босыми пятками по дорогам, подставляли бледные худые спины солнцу и бежали навстречу счастью. И вспоминается мне детство светло и чисто: пусть сарафан один на несколько лет, кургузый портфель, изношенный до дыр ещё старшей сестрой, зато вечные, длиннющие каникулы!

Я любила всё: каждый цветочек, каждую букашку, каждую птичку. Я видела их, и в душе зарождалось что-то такое неведомое от чего к горлу подступал горячий ком, а глаза предательски наливались слезами. Детским своим умишком не понимала я тогда, что это. Лишь годы спустя пришло осознание: это — СТИХИ.

Они зарождались во мне, набухали как почки, а когда распустились, случились стихи. Их в моей жизни пока немного, но они обязательно ещё будут!

А какими они рождаются — судить вам.

Боль на донышке

Бабья бессонница

Лампа горит до рассвета хрустальная,

Всё перепуталось — ближнее, дальнее;

Мысли бегут как горячая конница…

Горюшко горькое — бабья бессонница.

Всё перепуталось: горькое, сладкое;

И улыбнусь, и поплачу украдкою.

Очень старательно смежу ресницы я,

Только не спится, увы, всё не спится мне.

Мокрой щекой прижимаюсь к подушке я,

Мы с ней давно уже стали подружками.

Всем поделюсь с ней, а больше и не с кем мне —

Быть одинокой причины есть веские.

Или причины я эти надумала?..

Горюшко горькое, баба безумная…

…Утром ресницы накрашу старательно

И обаятельной, и привлекательной

Буду весь день, наизнанку я вывернусь.

Может, из черной дыры я и выберусь.

Может… Пока же мне светит печальная

Лампа полночная, лампа хрустальная.

Не отрекаются, любя…

Не отрекаются, любя…

Романс хороший, спору нет тут.

Я отрекаюсь от тебя

В своё сорок восьмое лето.

Я отрекаюсь от тебя

Без слёз ненужных и упрёков.

Не отрекаются, любя…

Я отрекаюсь. Что, жестоко?

Мне надоело слёзы лить

За тридцать лет, что я любила.

Мне было трудно отрубить,

А вот взяла и отрубила.

И пусть я выгляжу смешно,

А в чём-то, может, и ужасно,

Я отрекаюсь всё равно,

Прекрасным вопреки романсам.

Не осуждая, не скорбя,

Не разлюбив тебя, не каясь,

Я отрекаюсь от тебя,

Я отрекаюсь, отрекаюсь!

* * *

Ты ищешь женщину с изюминкой?

Да Бога ради, выбирай!

Вон сколько славненьких и умненьких —

Изюминок так через край.

Я без изюминки. Я сельская

До самых кончиков ногтей,

В глазах лишь небушко апрельское

И никаких таких чертей.

Ни крутизны, ни шарма пряного,

А недостатков — их не счесть.

Но говорю себе упрямо я:

Какая есть, такая есть!

И талия моя не тонкая,

И ноги, ах! не от плечей.

Ты б обошёл меня сторонкою,

Не тратил попусту речей.

Не буду притворяться умненькой —

Уж я такая, не взыщи.

Ты хочешь женщину с изюминкой?

Дорога скатертью, ищи!

* * *

Между нами не будет романа —

Всё единственной кончится встречей.

И шифоновым шарфом тумана

Оберну я озябшие плечи.

Будет дождь зябко и монотонно

Сечь по зарослям чертополоха.

Никогда, никогда (о, Мадонна!)

Не узнает он, как же мне плохо!

Перепёлочка серая плачет,

Поминально осины сгорели.

Ничего мне не переиначить,

Не успели мы, мы не успели.

Не успели мы нацеловаться;

Почему к нам так ангелы строги?

Не успели друг к другу прижаться,

А разлука уже на пороге.

Мой тревожный, мой нежный, желанный,

Кто придумал, что время всё лечит?

Между нами не будет романа —

Всё единственной кончится встречей.

* * *

Да, ты прав, я бывала неправой,

Но неверной зато не была.

Но сегодня с красивой оправой

Я портрет твой в комод убрала.

Я сегодня иду на свиданье —

Первый раз за всю жизнь не с тобой.

До свиданья, мой друг, до свидания,

И прощай, моя птица-любовь!

Как мы просто с тобою расстались,

И не вспомнил при этом никто,

Как с тобой до рассвета прощались,

Под одним согреваясь пальто.

А когда я одна оказалась,

Я не плакала — ты не велел.

Я губами портрета касалась,

Где ты прямо мне в душу глядел.

Я тебе не простила измены.

Но к чему притворяться и лгать:

Очень трудно придётся замену

Для тебя, несравненный, сыскать.

Но, мосты за собою сжигая,

Может, вспомню потом, может — нет,

Я подальше в комод задвигаю

Твой красивый, бездушный портрет.

Такая!

Муж, уходя к другой,

Собрал спокойно вещи.

Любимый, дорогой!

Но сжали сердце клещи:

Не бросилась вослед,

Как статуя застыла…

Я с ним пятнадцать лет

Одну постель делила.


Любимый, дорогой!

Смогу ли я смириться?

Он так спешил к другой,

Забыл с детьми проститься!

А уходя, сказал:

«Кому нужна такая?!»

Из глаз моих слеза

Текла, не умолкая.


Была ему жена

Пятнадцать я годочков.

И вот ведь, не нужна.

Ведь не нужна, и точка!

Любимый, дорогой…

Год, словно век, тянулся.

И вот от той, другой

С вещами он вернулся.


Он у двери стоял,

Твердил, не умолкая:

«Я от неё устал,

Кому нужна такая?!

Теперь ни-ни, поверь!

Прости! Ведь ты простила?»

А я… закрыла дверь,

Взяла — и не впустила!

* * *

Ушло моё доверчивое лето,

Надело небо тонкую вуаль.

Ты не получишь от меня ответа,

Но о тебе светла моя печаль.

Печально-строги дождевые звоны,

И журавель колодезный грустит.

Кольцо на пальце — рядом муж законный…

Прости меня, далёкий мой, прости.

Октябрь легко набросил мне на плечи

Из паутинок вытканную шаль.

Я больше никогда тебя не встречу.

Прости меня. А лучше — не прощай!

* * *

Времени колечко укатилось

За леса, за синие моря.

Незаметно осень подкатилась,

Неужели осень то моя?

Я была смешлива и беспечна,

Будто одуванчик на ветру.

Мне казалось, будет юность вечной,

И потом я вовсе не умру.

Время мчалось, время торопилось,

Майский звон сменился тишиной.

Не напелась я, не налюбилась,

Оглянулась — осень за спиной.

Памяти листочки облетели —

Алый, серебристый, золотой.

Неужель придёт пора метелей?

Бабье лето, милое, постой!

* * *

Ни кожи холеной, ни белого тела…

А впрочем, не очень она и хотела

Короткую юбку и длинные ножки —

Хотелось лишь счастья немножко-немножко,

И, как мотылёчек на свечку, летела…

Ни кожи холеной, ни белого тела.

А тот, кто лицом и приятен, и светел,

Увы, почему-то совсем не приметил.

Как много она в этой жизни умела:

Готовила — пела, стирала и пела,

Плясала, вязала и даже писала.

Однажды тетрадку ему показала,

Где каждою строчкой она, как умела,

Показывала свою душу, не тело.

А он не заметил, а он не увидел;

Обидел он чистую душу, обидел.

Но сделала вид, что совсем не жалела:

Смеялась и пела, смеялась и пела.

Никто никогда ни за что не узнает,

Как горько порой некрасивым бывает…

* * *

В мой тихий сон ты вновь пришёл,

Но я ведь не звала.

«Пойдём со мной, там хорошо!»

Я встала и пошла.

Мне было чуточку смешно

И грустно в унисон.

Я знала: умер ты давно,

И это только сон.

Проснусь — а комнаты пусты:

Ты вновь остался там.

И вместо рук твоих — кресты

Незащищённых рам.

«Пойдём со мной!» Я шла, я шла,

Но повернула вспять.

На полдороги поняла:

Ты должен подождать.

* * *

Осень стояла цветная, пригожая;

Нынче — декабрь за окном.

Думы пронзительней, мысли тревожнее,

Мысли мои об одном.

Что там, вдали, за сиреневой дымкою

Скорых декабрьских снегов?

О, неужели окажется льдинкою

Наша с тобою любовь?

Пахнут рябины дождём и туманами,

Воздух немного горчит.

Речи твои неужели обманные?

Ах, как они горячи!

Круглой, большой, золотистою рыбиной

В небе лиловом луна.

Выбери, милый, опять меня выбери —

Видишь, я снова одна.

Пусть невесомое чистое снежево

Нашей поможет судьбе.

Самые добрые, самые нежные

Мысли мои о тебе.

* * *

Неподъёмную ношу судьба мне на плечи взвалила,

Небывалая осень хлестала дождями в лицо.

Безответно и горько тебя одного я любила,

Обручальное верно носила на пальце кольцо.


Сладко пах подорожник — как лилия, только нежнее,

Но от горечи терпкой моя задыхалась душа.

Я, когда увидала тебя, мой единственный, с нею,

Поняла, что не стоит дальнейшая жизнь и гроша.


Потому что под корень обрублены белые крылья —

Без тебя, ненаглядный, уже не смогу я летать.

Мы двух деток, двух пташек с тобою на свет народили,

Неужель воронихе позволишь ты их заклевать?


Непосильная ноша согнула к земле мои плечи,

Стали бледными щёки — как снег, даже, может, бледней.

Изломал мою жизнь, истоптал ты её, искалечил

До последних до самых, до горьких полыновых дней.

Прости

Чего творю — не ведаю сама;

Люблю тебя — другого обнимаю.

Я не играю. Я схожу с ума.

Я больше ничего не понимаю.


Я не умею лгать и не хочу.

Когда ушёл ты — жизнь остановилась.

Неловкими губами я шепчу:

«За что, Господь, такая мне немилость?»


Не в силах ни забыться, ни уснуть,

Мне всё равно сейчас, что быть, что не быть.

Ты знаешь, почему под выстрел грудь

Осиротевший подставляет лебедь?


Какой огонь пылал в моей груди,

Узнаешь ли теперь — так пахнет гарью.

И я по струнам брошенной любви

Забытым сердцем как смычком ударю.


Как быстро наши разошлись пути!

И ты связал свою судьбу с другою.

Прости меня, пожалуйста. Прости,

Коль в чём я виновата пред тобою.


Прости меня. И мне не обещай

О нашем счастье помнить до могилы.

Прости меня… А лучше не прощай.

А я тебе всё наперёд простила.

* * *

Лепестки твоих слов облетели,

Лепестки моих снов отцвели.

Под берёзовым небом апреля

Мы по разным дорогам пошли.

Лист опавший к ветвям не привяжешь,

Значит, нужно мне силы найти,

Чтоб из снов моих шёлковой пряжи

Себе мостик — надежду сплести.

Ты одним лишь единственным словом

Оборвал нашу общую нить.

Ничего. Обойдётся. Я снова

Научусь и смеяться, и жить.

Май пургой лепестковой черёмух

Заметёт моё горе-беду

И зажжет в небесах васильковых

Голубую надежду-звезду.

Я поверю опять в свои силы,

В неземную поверю любовь.

Обязательно буду счастливой,

Даже если уже не с тобой.

Я тебя никогда никому не отдам!

«Я тебя никогда никому не отдам…» —

Был твой голос сладчайшей отравой.

Белозубо смеялся жасмин по садам,

И стелились атласные травы.

Тот пресветлый июнь не забыть мне вовек —

Те безумные, страстные встречи.

Где теперь ты, единственный мой человек?

Чьи теперь обнимаешь ты плечи?

Как песок просочились сквозь пальцы года,

Птица счастья, ты где? Улетела.

Неужель я не встречусь с тобой никогда?

А ведь жизнь без тебя опустела…

Но живёт в моём сердце уже тридцать лет

Тот июнь, где я в счастье купалась.

Мне ложился на плечи жасминовый цвет,

Когда я под луной целовалась.

Эта встреча через двадцать лет…

Сколько лет прошло с последней встречи?

Мне казалось — вечность. А тебе?

Но зачем-то в этот зимний вечер

Захотелось нас свести судьбе,

Так случайно, на одной тропинке.

«Здравствуй!» —

«Здравствуй!» — Из-под ног земля.

Это тают на щеке снежинки,

Или тает то душа моя?

Встретились. Стоим. Почти не дышим.

Между нами долгих двадцать лет.

Мы своим дыханием колышем

То ли снег, а то ли лунный свет.

Мы с тобой взлетаем или тонем

В этом белоснежном молоке?..

Ты провёл холодною рукою

По моей пылающей щеке…

Сосед

…Всё те же цветочки засохшие в вазе,

И фартучек тот же, лишь выцвел немножко.

Ты знаешь, как будто нас кто с тобой сглазил —

К тебе моя больше не ластится кошка.

И кофе впервые не тронуто в чашке —

Всегда ж непременно просил ты добавку.

Заштопать принёс ты сегодня рубашку,

А брат мой сказал: это так, на затравку.

Сидишь, изучая узор на клеёнке,

И громко молчишь, так пронзительно-громко.

А дома жена в бигуди и пелёнки,

И жизни нормальной большая поломка.

Мы просто друзья. Мы знакомы лет двадцать,

Мы с детского сада за ручку ходили.

А после учил ты меня целоваться,

А после на свадьбу меня пригласили.

А после — минуткой, — на чашечку кофе,

А после по-дружески скромный букетик.

А я ни во взгляде в ответ, ни во вздохе,

Что ты для меня — самый лучший на свете.

Однажды спросил ты: «Я переночую?»

На кухне поставила я раскладушку,

Лопатками, кожею, фибрами чуя,

Что ночью не спал ты, кусая подушку…

Мы просто друзья. И соседи по парте.

И просто соседи — квартиры напротив.

И наши с тобой дни рождения в марте,

И любит тебя моя серая Котя.

Но больно в висок мысль шальная стучится,

Что прямо сейчас, ну вот сию минуту,

Вдруг что-то такое, такое случится!

Ведь молча сидишь уже час почему-то.

Тебе бы домой, там жена и ребёнок,

А я ни прогнать, ни оставить не смею.

Мне б дверь нараспашку — лети, соколёнок!

Но как онемела, бледнею, краснею.

Да, мне скоро тридцать. И я одиночка.

Сухие цветочки в дешёвенькой вазе.

Ты прочно женат. Тёща, лапочка-дочка…

Ах, как мы дружили! Да кто-то нас сглазил…

* * *

Звенит тишина, и колышутся травы,

И пчёлы в созвездьях травы.

Мы больше не вместе, и оба мы правы,

И оба неправы, увы.

Июнь утонул в абрикосах и вишнях,

Нет больше у небушка дна.

За что мне такая немилость, Всевышний?

За что я осталась одна?

От жаркого ветра горят мои щёки,

Да холодно сердцу в груди.

Ты больше не рядом, ты нынче далёко.

И что меня ждёт впереди?

Ты встретил другую, любовной отравы

Хлебнул, не сберёг головы.

Мы больше не вместе, и оба мы правы,

И оба неправы, увы…

Уходи!

Долго топчешь сигарету каблуком,

В пальцах нервно зажигалку теребишь.

Слушай, будь же наконец-то мужиком!

Раз решил, так уходи. Чего стоишь?


Ты в прищуренных ресницах прячешь страх;

Может, думаешь, что буду я держать?

Твой пиджак духами той, другой, пропах…

Что невинность из себя изображать?


Уходи! Стою прямая, как струна.

В горле ком горячий — горькая полынь.

Это правда: я была тобой больна.

Отболею, отболею! Только сгинь!

Несбывшийся роман

Едва начавшись, кончен наш роман —

Роман без поцелуев и свиданий.

Роняет осень по ветвям туман,

Берёз неописуемо сиянье.


Увы, ничто меж нами не сбылось:

Ни ты, ни я — никто тому виною.

Мне для тебя побыть не довелось

Ни куклой, ни невестой, ни женою.


Чужие мы, чужие, и моё

Не бьётся сердце под твоей рукою.

И ты хранишь молчание своё,

И я тебя ничем не беспокою.


Ни ты ко мне, ни я к тебе, увы, —

Меж нами так и не сбылось романа.

Сердечки золочёные листвы

Летят навстречу алому туману.


Листок последний поднесу к губам

И прошепчу грешно и покаянно:

«Не дай, Всевышний, разминуться нам —

Пошли нам продолжение романа!»

* * *

Вот и кончилась наша любовь,

Но тебя не кляну я за это.

С первым снегом тебя, дорогой,

И помянем давай наше лето.


Ах, как пахли цветы на заре,

Когда мы у калитки прощались!

Очень рано, ещё в октябре,

Выпал снег… и с тобой мы расстались.


Милый мой, не твоя в том вина,

Что не стала тебе я желанной.

Будто кровь, стынут капли вина

На изломанных гранях стакана.


И опять остаюсь я ничьей,

И всему вопреки я не плачу.

После горя любовь горячей.

Я ещё полюблю. Однозначно!

* * *

Шипящий шёпот за спиною,

И на руке твоей кольцо.

Дождь, только дождь тому виною,

Что очень мокрое лицо.

Ведь я не плачу, я не плачу —

Тем, за спиной, назло молчу.

Пусть пошипят, пусть посудачат —

Ни холодно, ни горячо.

Мне всё отныне параллельно.

…О крышку гроба — глины стук.

Кружится ласточка бесцельно,

За кругом новый чертит круг.

Ты отрешённый, незнакомый,

Уже не мой, совсем не мой.

Плечом к плечу с женой законной

Сегодня встала я впервой.

Льёт дождь холодною стеною,

И крупный бьёт меня озноб.

Тебе я не была женою,

Но я упасть готова в гроб,

Чтобы хоть там, в земле, в могиле

Никто уже не трогал нас…

Гобои сипло оттрубили

В последний раз, в последний раз.

Жизнь, знаешь сам, — игра без правил.

Смерть всё расставит по местам.

Ты на кого меня оставил

И без меня как будешь там?

* * *

Лазоревые бабочки. Улитки.

Песок горячий. Сонная трава.

Целуемся с тобою у калитки,

Кружится сладко-сладко голова.

Как мёд струится время золотое,

На горизонте бледно-алый свет.

Никак не распрощаемся с тобою,

А в небе синем ласковый рассвет.

…О, Господи, когда же это было,

И было ли когда-то вообще?

Как безмятежно я тебя любила!

Так никого не полюблю уже.

Лазоревые бабочки. Улитки.

Песок горячий. Август. Тишина.

Скамеечка. Калитка. Маргаритки.

Жизнь прожита. И я всю жизнь — одна…

* * *

Летела жизнь моя, летела,

Мелькали дни как мотыльки…

Как страшно изменилось тело,

В глазах погасли огоньки.

И тяжела моя походка,

И не поёт моя душа.

А раньше белою лебёдкой

Плыла к нему, едва дыша.

В загаре локоть золотистом

И ниже пояса коса;

Мой сарафанчик из батиста

Творил такие чудеса!

Ах, как безумно я любила,

Ах, как умела хохотать!

Всё было, было, было, было!

Жаль, не воротится опять.

Виски присыпал иней густо,

У губ морщинка залегла.

В душе тоскливо, стыло, пусто —

Такие вот мои дела.

Доля женская

Подперев ладонью щёку

У раскрытого окна,

Одиноко-одиноко

Ты опять сидишь без сна.

В небе звёзды — как ягнята,

В небе месяц — как пастух.

Покрывалом необъятным

Ночь раскинулась вокруг.

Пахнет терпко, пахнет сладко

Увядающей листвой;

Ты смахнёшь слезу украдкой,

Покачаешь головой.

Ты одна. Никто не слышит

Твой пространный монолог.

Может, только кот на крыше

Да полночный мотылёк.

Остальным и знать не надо

Про твою тоску-печаль.

Горькой плиткой шоколада

Заедаешь горький чай.

А наутро каблучками

По асфальту простучишь,

И за модными очками

Боль упрячешь-затаишь.

Хороша чертовка-баба,

Бровь изогнута дугой!

…Нынче быть немодно слабой.

Нынче век совсем другой.

* * *

Где ты, юность? За синей горой.

Крикну — эхо в ответ отзовётся.

И меняется платья покрой,

И кокетливо локон не вьётся.

И в щербатых оскалах зеркал

Ясно видятся годы-морщины.

Неужели он был — первый бал,

Первый вальс с лучшим в мире мужчиной?

Где ты, юность? Отцвёл барбарис,

Соловьи по садам отсмеялись.

Бабье лето — природы каприз —

Нарумянило щёки на зависть.

Бабье лето, а юности след

Затерялся в сиреневой дымке.

Восемнадцать доверчивых лет,

Где вы, где вы? Ау, невидимки!

Осень. Ветер. Пустынно. Темно.

И неслышно крадётся усталость.

Кто-то лапой скребётся в окно…

Никогда не поверю, что старость!

* * *

Натренькала синица, насвистела,

Напела мне с три короба и, ах!

Блеснув крылом на солнце, улетела

И спряталась в таинственных ветвях.

Что дразнишь, желтогрудая, что дразнишь?

Наивная, я верила тебе,

Что, наконец, наступит светлый праздник

В моей полурастерзанной судьбе.

Ты тинькала, ты дзинькала, ты пела —

Смешная птица, вся как есть — восторг.

Тебе какое, впрочем, было дело,

Что свет и тень давно ведут свой торг.

Любовь и боль. Надежда и потеря.

И вот душа моя напополам.

Я не поверю больше, не поверю

Воздушно-раззолоченным крылам.

Пусть тяжело, пусть больно, пусть неловко

Переставляя ноги, я уйду

Туда, где прячет серую головку

Застенчивая уточка в пруду.

Мы с ней как сёстры, мы из «серых шеек»,

Но ты, синичка, для себя учти:

Твой свист и шум ценою в пять копеек,

Тебе меня уже не провести!

* * *

Скорая помощь приехала поздно:

Чуть бы пораньше, а так не успели.

И, сухо-насухо вытерев слёзы,

Две медсестрички в фургон синий сели.

Следующий вызов. А в этой квартире

Сонная муха о раму стучала.

Старые ходики остановили —

С этой минуты хозяйки не стало.

Старенький томик стихов на комоде,

Правнучка куколку мирно качала

Рядом в гостиной, ей только три года —

Маленькая, ещё не понимала.

Тапки ненужно в порожке застыли,

Зонтик глядел со стены виновато:

Как оплошали и не уследили —

Нету хозяйки, ушла без возврата.

Выла в подъезде чужая собака,

Дождь за окном барабанил ознобко.

…Светлый тоннель прорезался из мрака:

Путь в никуда или к Господу тропка?

Как странно то, что я ещё жива…

Как странно то, что я ещё жива,

А ведь друзья давно меня забыли.

И по квартире небоскрёбы пыли,

И ни черта не смыслит голова…

Как странно то, что я ещё жива.


Ужель когда-то я ещё ступлю

На жёлтый лист опавший, безмятежный?

Я это время бесконечно нежно

И трепетно, и бережно люблю…

На лист багряный неужель ступлю?


Приговорили к «вечности» врачи;

В диагноз страшный верю и не верю,

Но никому не открываю двери:

Тут хоть молись, хоть в голос тут кричи…

Диагноз странный выдали врачи.


А там, за пыльной шторою, трава

И солнце, и журавликов распятья…

Вчера я выходное шила платье…

Ах, что же так кружится голова?

Как странно то, что я ещё жива…

* * *

Сжигал огонь черновики —

Мои «нетленные» творенья:

Написанные от руки

Наивные стихотворенья.

Обложки корчились, шипя,

И хлопал дым крылом, как птица.

Я ворошила, торопя,

Непрогоревшие страницы.

Казалось, вот сейчас сожгу

Всё до листка принципиально,

А завтра написать смогу

Пронзительно и гениально.

Вот прямо с завтрашнего дня

И чистого начну листа я!..

Стихи в объятиях огня,

Казалось, тают, тают, тают, тают…

А тридцать лет спустя (ведь срок?)

Я поняла, душой сгорая,

Что лучше тех сожжённых строк

Так написать и не смогла я.

Я не была хорошею женой

Я не была хорошею женой,

Иначе не расстался б ты со мной.

За то, что ты ушёл к другой, хорошей,

Прости меня, пожалуйста, Алёша!

Прости за то, что отпустила к ней,

За бесконечность серых моих дней.

Прости за липкий страх моих ночей,

За то, что целый год была ничьей.

А когда год спустя ты постучал,

Я не впустила. Ключ в двери торчал,

Мне стоило его лишь повернуть

И (Боже правый!) всё опять вернуть!

Но я была не лучшею женой —

К двери припав озябшею спиной,

Ногтями впившись до крови в ладони,

Я думала: зачем звонок трезвонит?

Я так привыкла быть уже одна!

Плохая я была тебе жена.

Хорошая б, наверное, впустила.

Прости меня за то, что не простила.

Боль на донышке

Боль на донышке — горе выпито,

Память горло мне обвила.

В сердце четкие буквы выбиты:

Не тому любовь отдала.


Неналаженно, неприкаянно

Я безмужнюю жизнь влачу.

До безумия, до отчаянья

Вновь быть преданной не хочу!


Без души, пустой мешкотарою

Оказался мой идеал.

«Ты найдёшь ещё, ты не старая», —

Уходя к другой, он сказал.


Зализала я рану чёрную,

Отболела я, отошла.

Но обломаны непокорные

Два бесстрашных моих крыла.


Ни взлететь, ни спеть, ни довериться,

Ни к другому припасть плечу…

Может, всё-таки перемелется?

Одинокой быть не хочу!


Лебедь гордая, лебедь белая,

В облака я опять воспарю!

Неприкаянно-оробелая

Сердце счастью я отворю!

Не приемлю спокойного счастья

Не девчонка давно, что попишешь,

Поспокойней пора быть, потише.

Только я всё летаю, летаю…

Образумить? Затея пустая.


Не приемлю спокойного счастья,

И живу, и грешу я со страстью.

И когда часть ответа настанет,

И душа пред судом моя встанет,


Пусть Всевышний меня и рассудит.

Но когда этот суд ещё будет!

А пока я не тлею — сгораю,

И покоя отнюдь не желаю.


Да, я грешница, да, не святая,

Но, поверьте, затея пустая —

Вразумить меня, сделать святошей.

Нет, ничто мне уже не поможет.


И жила, и живу сумасбродкой,

И не рай меня ждёт — сковородка.

Но и в ад ведь попав, не заплачу:

Просто я не умею иначе!

Если можно, дайте слово!

Если можно, дайте слово —

Расскажу как на духу:

Я женатого, чужого

Полюбила, не солгу!


Время судьбы так связало:

Навсегда — не навсегда;

Я любила, я страдала —

Не забава, а беда!


У закона слово строго:

Он женат, уйди с пути!

Эта занята дорога,

Ты свою себе найди.


Пряча боль и пряча слёзы,

Я в сторонку отошла.

Но таким уже морозом

Жизнь сердечко обожгла!


Передать и доли сотой

Я словами не могу;

Стала жизнь таким болотом,

На другом он берегу.


Мне нельзя туда — чужая;

Всё былое как во сне.

Я молчу, не возражаю:

На войне как на войне.


Только нет огня былого —

Как тут выдержать огню?

Если можно, дайте слово —

Всё, как есть, я объясню…

Я не плакала, нет

Шла я в ночь от тебя без дороги:

Были очень сухими глаза,

Были просто чугунными ноги,

А в душе колыхалась гроза.

Где причал отыщу, я не знала —

Просто шла от тебя в никуда.

На меня равнодушно взирала

Ледяная убийца-звезда.

Я не плакала, нет: не достоин

Ты и малой слезинки моей.

Вот и всё! Наконец ты спокоен.

Хочешь — царствуй теперь, хочешь — пей!

Обнажалась рассвета изнанка,

Плоть мою пеленали бинты…

Я явилась к тебе самозванкой —

В этот вечер с другою был ты.

Я бежала, о, как я бежала!

Измотала меня колея.

Синей жилкой у горла дрожала

Боль нещадно-изысканная…

Как играл ты в любовь филигранно —

Всё в единый рассыпалось миг.

Я не плакала, нет, как ни странно —

Слёзы вылились в трепетный стих.

Плакала

Плакала? Плакала, долго, полночи рыдала,

Только под утро совсем ненадолго забылась.

Нет, а чего я, скажите, ещё ожидала?

Как ненормальная в эти-то годы влюбилась!


Утром я в зеркало глянула: батюшки-светы!

Вспухшие губы, круги под глазами синюшны.

Сладкие сны бы, дурёхе, смотреть до рассвета…

Мне это нужно всё? Господи правый, не нужно!


Всё перепуталось в бедной головушке, право;

Сотканы мысли из глупых мечтаний, и только.

Знаю я точно: любовь — это, братцы, отрава;

Я пригубила: и сладко то зелье, и горько.


Сонные падают хлопья уставшего снега,

Утро не пахнет ни кофе, ни булкой ванильной.

Ветка калины за мёрзлым окном оберегом,

Сумрак расписан пером золочёным чернильный.


Надо умыться, припудрить потщательней носик,

Густо реснички подкрасить и вспухшие губы…

«Плакала? — мама поймает на кухне и спросит. —

Что ж он такой полюбился-то, увалень грубый?»


«Мамочка, мама, он самый хороший на свете!

Только он любит до самозабвенья другую.

Даже не знает совсем о моём он секрете.

Плакала, мама, но как-нибудь переживу я…»

Он

Он был сердцеедом? Не то чтобы очень, но всё же

Меня покорить с полуслова сумел, с полувзгляда.

Он был в самом деле чертовски собою хорошим.

Он рыцарь? Он демон, он просто… исчадие ада!


Возвёл ореол вкруг себя: так таинственен, дерзок —

Упало сердечко в умело сплетённые сети.

Он не был ни мягок и ни отторгающе-резок,

Он был… Просто был, и уже чаровал меня этим.


Мы шли с ним по звёздам, а может, по розам — не помню.

Точнее, шёл он — я тихонько, на цыпочках сзади.

Нет, я понимала, конечно, что мы с ним — не ровня:

Он — демон, он — ангел, а я — лишь блаженная Надя.


Жизнь била меня, колотила, конечно, по делу;

Я шишек набила бессчётно, пора стать мудрее.

А тут повстречала его и совсем обалдела —

Я думала, рядышком душу свою отогрею.


Куда отогрею? Я напрочь её опалила.

Сама виновата: меня в том никто не неволил.

Всего-то и надо с катушек слетевшей мне было

Пьянящей, сладчайшей, почти сумасшедшей неволи!


Когда он растаял как ангел в июньском закате,

Я плакала долго. А может, не плакала всуе?..

Я знала, смешная, что он и не думал о Наде,

Не видел, не слышал, не ведал, что я существую.

Есть сотни способов признания в любви

Есть сотни способов признания в любви,

А я ни слов, ни способов не вижу.

И тщетны все старания мои,

И я тебе ничуть не стала ближе.

Шуршит позёмкой за окном февраль —

Сегодня день святого Валентина.

И жаль себя мне, и почти не жаль —

Не я твоею стану половиной.

Не я частичка сердца твоего,

И всё ж пишу, смешная, валентинку.

В ответ я не услышу ничего:

В груди твоей позванивает льдинка.

Есть сотни способов признания в любви.

Какой же выбрать, чтобы ты услышал?

Ты эту валентиночку не рви,

И боль моя, быть может, станет тише.

Всего лишь пять словечек напишу.

Каких? Да разве это нынче важно…

Конвертик просто сохрани, прошу,

С сердечком на рисуночке бумажном.

Какой чудак придумал этот день

И эти вот смешные валентинки?

Сердечки рисовала, мне не лень,

И прятала в них строчечки-грустинки.

Любви далёкой тихий голос

Любви далёкой тихий голос

Случайно мной услышан вновь.

Рассыпал в ночь небесный колос

Холодных крупных звёзд любовь.

Летает в небе ястреб чёрный

И звёзды на лету клюёт.

И всё забудется, бесспорно,

На много зябких дней вперёд.


Кем в жизни я твоей осталась:

Бедой, спокойным ли теплом?

Или же я — такая малость,

Что ты, уйдя, забыл о том?

Окольный слушала я шёпот,

Ты приходил в мой тихий сон.

Кто ты? Мой самый горький опыт

С доисторических времён.

В чём провинилась я — не знаю;

Дышала, знаешь сам, тобой.

Ну да, нелепая, смешная,

Но так написано судьбой.

А ведь дружили мы неплохо

В пресветлой чистой жизни той.

…Кривых зеркал трескучий хохот

Мне подсказал: ты нынче с той…

Не возвращайся!

Ночь за окном. Перламутры невызревших звёзд

Смотрят с небес на меня золотыми глазами.

Чем занимаюсь? Не лью понапрасну я слёз

И не молюсь на коленочках под образами.


Просто сижу, тихо думаю думу свою —

Горькую думу, но это нисколько не важно.

Даже случается, грустную песню пою,

Пальцем рисуя сердечки на блюдечке влажном.


Так — с той поры, когда ты, не прощаясь, ушёл.

Что нам прощаться? Ты вышел всего на минутку,

Вышел и сгинул… Тебе, видно, с той хорошо,

Что подсказала сыграть со мной глупую шутку?


Первые дни мне казалось, схожу я с ума:

Я обзвонила больницы, милиции, морги.

А осознала — смеялась до колик сама:

Веришь — не веришь, от игрищ твоих я в восторге!


Бросил и бросил… Противное чувство тоски

Я запиваю глоточками горького кофе,

Книги читаю, а в окна летят мотыльки —

Крылья опалят, наивные, на полувздохе.


Даже не думай, что в сердце обиду держу —

Всё отгорело в тот самый момент, как узнала.

Звёзд перламутры, срываясь, летят на межу,

Тают на крыше на дачной и сочно, и ало.


Если бы даже решил возвратиться, то я

Дверь в своё сердце уже никогда не открою.

Стала такою неверущей Надя твоя…

Перекрещусь да и сердце своё успокою.


Не возвращайся!

Решение

Ты не со мной. Но больше я не тку

Своей печали серую холстину.

Не прокляну тебя, не оболгу,

Не плюну в равнодушную я спину.


Не сладилось. Не спелось. Не срослось.

Но боли нет — одно опустошенье.

Отныне будем путь торить поврозь —

Такое вот нелепое решенье.


Поплачу если — от тебя тайком,

Тебя притом ни в чём не упрекая.

…Окурок, вмятый в землю каблуком…

Зря нервничал. Иди! Я отпускаю!

Быльём всё поросло

Коль сердцу твоему не трепетно, не больно,

И не вкушает слёз моих твоя душа,

Я тихо отойду, спокойно-добровольно,

В сторонке постою, неслышно, не дыша.


Что звёзд холодный блеск? Тот свет давно не греет,

И бабочке лететь нет смысла на огонь.

В тот шёлковый апрель ты был ко мне добрее,

А нынче холодна, тверда твоя ладонь.


Мудрец ли, дьявол ты или коварный ангел?

Истерзана душа, иссушены глаза.

Взошёл на пьедестал ты в высочайшем ранге,

И я бы за тобой, да застит свет слеза.


Простреленный июль — приют сквозных печалей:

Ты шаг один вперёд и тут же два назад.

А помнишь, как ветра в апреле нас качали,

И как волшебен был черешен аромат?


Забыл… И потому ничуть тебе не больно,

И голос мой дрожит, и крупный бьёт озноб…

То ангел золотой сидит на колокольне

Или сизарь взлетел туда, святым стать чтоб?


Я, крылья опалив, отныне не летаю:

В сторонку отойдя, смотрю на твой полёт.

А был хмельной апрель, я шла к тебе, святая…

Закончилось всё то уже как третий год.

Нелепая игра

Ты превратил любовь в игру,

При этом знал, что я умру.

Скажи, зачем ты сделал это?

Не злюсь, не плачу, не ору,

Глаза сухие на ветру,

Ведь не конец же, право, света?


Сердечко рвётся из груди,

Но знаешь, лучше уходи,

Чем игры странные со мною.

О том, что грешен, не тверди —

Одна морока впереди,

Мне больно выглядеть смешною.


Что обожглась — то не беда,

Зато теперь я никогда

В пустые речи не поверю.

Всё лабу-лабу-лабуда…

Ты, впрочем, был таким всегда —

Учусь на собственном примере.


Любовь в игрушку превратив,

Победу занеси в актив;

Уже я не боюсь удара.

Замысловат твой креатив

И мой чудаковат наив,

И в результате мы не пара.

Последнее слово

Дал мне слово, а я растерялась —

Приготовила ж целую речь.

Запунцовела щёк моих алость:

Тронь — и можешь ладони обжечь.


Что-то странное я лепетала,

Запиналась, глотала слова.

И такая во мне трепетала

Страсть — натянутая тетива!


Дал мне слово одно. Торопиться

Или дратвой зашить накрест рот?

Ты же знал: белокрылая птица

В теле немощно-хрупком живёт.


Ты же знал! И обидел жестоко,

Правда, слово последнее дал.

Я хотела сказать было много,

Я хотела — язык трепетал.


И горели желанием очи,

Но потом передумала, вот!

Так скажу я тебе, между прочим,

Кто последнее слово даёт?!


Ты хотел бы, чтоб я умоляла

Или в чём-то винилась? Уволь!

…Ах, как щёки горят мои ало,

Ах, какая в груди моей боль…

Золотые приспели закаты

Стыло-холодно, жизнеморозно.

Кто-то сможет меня оберечь?

Небеса, скаля зубы, мне: «Поздно!

Обогреет тебя только смерть!»


Руки в крест, заслоняю сердечко:

Неминучую не подпущу!

За меня кто б замолвил словечко

Перед Господом! Путь свой ищу.


Предо мною четыре дороги:

Отыщу ли я правильный путь?

Уложусь ли в земные я сроки

Или раньше придётся свернуть?


Золотые приспели закаты,

Да судьба заковала их в лёд:

«Виновата, сама виновата!» —

Мне вердикт однозначный даёт.


Жизнь моя — ледяная пустыня;

Перейду я её или нет?

Изнуряющий запах полыни

Да в снегу затерявшийся след.


Нынче, путь свой нелёгкий итожа,

Не хочу я ни словом соврать:

Тяжелы твои камни, мой Боже,

Да приспела пора собирать.

Бескрылая

Безбашенно влетевшая в роман,

Чего скрывать, теперь кусаю локти!

Ударил больно чёрный твой обман;

Как мог так слепо, ну вот как так смог ты?!


Теперь апрель… И пьёт весну ольха

По чуточку, по малому глоточку…

Эх, если бы была я без греха,

Росу клевала птичкой бы с листочка,


Или, раскинув белые крыла,

В обнимку с ветром над землёй летела.

А я почти такою и была —

Безвинны были и душа, и тело.


Потом вот этот (Бог ты мой!) роман,

Когда смешались действа, даты, лица…

Внимала сердцем слов твоих дурман

Я, белая нестреляная птица…


И в результате белые крыла

Мои пылятся на крючке в прихожей.

А как светло была я влюблена!

И мне казалось, ты немножко тоже…


Пронизывает холод до костей —

Меж нас такая лютая остуда.

Молчишь как умер, нету новостей…

Но крылья не сжигаю я покуда.

Не соловей

Ты пел и пел, почти как соловей,

Слегка фальшивя, искренне и мило.

Хотелось верить в мёд твоих речей —

Сама весна к тому благоволила.


И я пошла в объятия твои,

От слов шальных немножечко хмельная.

В черешнях томно пели соловьи,

Но лишь тебя я слышала, смешная.


Напев мне сладких песен про любовь,

С припухших губ срывал ты поцелуи.

В виски стучала полудико кровь,

И пели ночи нежно «Аллилуйя».


Доверилась, как девочка, тебе,

Фальшивых нот в руладах не услышав.

А ты прошёлся вихрем по судьбе,

Кантатой звёздной простучал по крыше


И растворился в бледных всплесках лун:

Ни песен, ни ответа, ни привета!

Сам о себе ты говорил «шалун»,

И, знаешь, раньше нравилось мне это.


Но отошла, хоть ты вернулся вновь,

Я от любви как будто от наркоза.

Я разлюбила пенье соловьёв —

Такая вот со мной метаморфоза!

Не сотвори себе кумира

…И правильно, конечно, говорят:

Не сотвори вовек себе кумира!..

Октябрь. Начало. Журавли летят

На неродную половину мира.


Что было — разлетелось в пух и прах.

А как же я тебя боготворила!

Печаль распята на семи ветрах,

И жизнь такую кашу заварила!


Почти невнятен звёздный разговор,

Исчеркано крылами больно небо.

Ты сухо смотришь на меня в упор

И не скрываешь торжества потребу.


Но для меня ты больше не кумир:

Не торжествуй, душа моя спокойна!

Точней, тобою выжжена до дыр,

Настолько вёл себя ты недостойно.


Сегодня всё, как есть, я говорю:

Молчит моя восторженная лира,

И журавли идут по октябрю

На неродную половину мира.


А дальше будет вечная зима…

Встала, отряхнулась и пошла

С оправданьем: «Я, мол, полигамен»,

Сея семя смуты и беды,

Грязными прошёлся сапогами,

Оставляя на душе следы.


Да, я задохнулась от обиды,

Да, споткнулась, да, упала ниц!

Но тебе я не подам и виду,

И глаза мои черней бойниц.


Ты ошибся, милый мой, немножко,

Думая, ликуя: «Умерла!»

У меня семь жизней, я же кошка —

Встала, отряхнулась и пошла!

Мираж

Прошёл ты вихрем по судьбе,

Ожогом, смерчем, наважденьем.

Спасибо, милый мой, тебе

За сладкий миг несовпаденья.


За то, что вскрикнула душа

В последний раз от изумленья.

За то, что следом, не дыша,

Пошла в любовном ослепленье.


Спасибо за восторг ночей,

Где я стихи тебе писала.

Где я ничья и ты ничей,

Где погибала-воскресала.


И понимала: ты — мираж,

Глаза открою — и растаешь.

В февральских синих дней витраж

Ты улетишь, меня оставишь.


Стучали каблучками дни

И рассыпали смех по лужам.

И были мы с тобой одни,

И больше был никто не нужен.


Но и у сказки есть конец:

Однажды я проснулась — где ты?

Март как хрустящий леденец

Трубил «Весна!» на всю планету.


А ты в берёзовой дали

Остался зыбким силуэтом,

Уплыли счастья корабли,

Но не виню судьбу за это.


Сердца стучали в унисон,

А может быть, и не стучали.

И ты — фантазия, лишь сон?

Июнь… А лодки на причале.

Сирени

…И уже не смеюсь как в девичестве я,

Тяжело моё бренное тело.

За чужою межою сирень не моя,

А моя отцвела, облетела.


Столько снега в причёску зима намела,

Столько новых отметин на сердце.

И щербато смеются вослед зеркала,

И от них никуда мне не деться.


Сорок пять, сорок пять — невелик бабий век,

Внучка за руку тянет: «Бабуля!»

И решила тогда совершить я побег

Из зимы снова в царство июля.


Где сирень по заборам струится дождём —

Влажно, трепетно, неповторимо;

Где мы, тесно прижавшись друг к дружке, идём.

Ты и я, я и ты — неделимы.


Я решила сбежать от проблем и забот,

От морщин, от пилюль, от кастрюлек

В тот июнь, где мне шёл восемнадцатый год,

И в сиренях округи тонули.


До закушенных губ, до заломленных рук

Мне хотелось в то лето вернуться,

Где сирени, сирени, сирени вокруг

По заборам восторженно льются.


Но сказала мне жизнь, боль в словах не тая:

«Ишь ты, баба, чего захотела!

За чужою межою сирень не твоя,

А твоя отцвела, облетела…

Тишайшие мелодии любви

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.