Бесплатный фрагмент - Пастораль

Авторское предисловие

Пасторелла — или просто пастораль — наряду с альбой является старейшим жанром европейской лирики, восходящим к началу позднего Средневековья — к середине XII века, и связан этот жанр с именами ранних трубадуров Прованса. Всего известно 30 пасторалей, три из которых анонимные. Все они были написаны разными трубадурами в период столетия после появления самой первой пасторали. Да, у этого жанра есть свой создатель, от которого, по иронии судьбы, не осталось имени, лишь прозвище — Маркабрю (Marcabry), которое означало «подкидыш». Именно он, Подкидыш, стал создателем лёгкого, музыкального и лирического жанра. Милая пастушка, весна, располагающая к любви природа и странствующий рыцарь, который увлекается милым созданием и жадно добивается её любви. Начинаются все пасторали одинаково — со слова «L’autrier» («Однажды»), а дальше начинается поток приятных воспоминаний или привираний. Иногда встреча рыцаря с пастушкой заканчивалась успехом, но чаще всего пастушке удавалось переиграть или переспорить настырного и непрошеного гостя. Это выходило изящно, иронично и не оставляло глубокой раны в духе незадачливого путника, лишь самые добрые воспоминания: «Однажды…».

Маркабрю прожил недолгую жизнь, сведения о нём появляются в 1130 г., а обрываются в 1150 г. Жанр понравился почтенной публике: как рыночной — в дни ярмарок с представлениями профессиональных жонглёров (исполнителей текстов и песен), так и знатной — в часы застолий и досуга из уст авторов. Едва заслышится «Однажды…», то становится ясно, что скучать уже не придётся никому.

Эстафету жанра подхватили из уст Маркабрю другие ранние трубадуры Прованса — Гирауд де Борнел (Giraut de Bornelh, 1138 — 1215 гг.) и Каденет (Cadenet, 1160 — 1235 гг.), оба прожившие достаточно долгую по тем временам жизнь, оставив после себя большое литературное наследство.

Со временем характер пасторалей претерпевал изменения. Они становятся более игривыми, подчёркнуто куртуазными со всеми традициями поэзии трубадуров Прованса. Неизменными в жанре оставались только намерения рыцаря, а способы уклонения от них изобретала пастушка со всей своей непосредственной простотой с хитринкой. Особенно это заметно в пасторалях, написанных поздним трубадуром Гираутом Рикье (Guiraut Riquier, 1230 — 1292 гг.), создавшим больше всех — шесть — произведений в этом жанре.

Век трубадуров завершался, и завершался он пасторалью, но не завершалось путешествие «Однажды…», а видимая лёгкость жанра перешла в обычные сельские истории, водевили, комедии и печальные рассказы Марии Французской о странствующих рыцарях.

В этом сборнике собраны оригинальные тексты анонимных пасторалей и их литературные переводы, проведён разбор текстов в эссе, а эхом на пасторальные истории Марии Французской при дворе Генриха II Английского прозвучат две комедии: «Тристан и Изольда» и «Слёзы и грёзы». Не удивляйтесь, дорогие читатели. Эти истории в Провансе пересказывались как комедии, но в период раннего Ренессанса и наступления церкви на светскую жизнь общества превратились в стенания Марии Французской.

Не стану больше утомлять вас своими историями, а просто приглашаю в мир пасторалей и комедий.

Источники оригинальных текстов авторов, включённых в «Пастораль»

— Audiau, Jean. La Pastourelle dans la poésie occitane du Moyen Âge. Paris: E. de Boccard Éditeur, 1923. URL: https://trobadors.iec.cat/cataleg_obres_poemes.asp?estudi=4#1

— Открытая онлайн-библиотека Baroque Forms of Poetry. URL: http://www.trobar.org/troubadours/

— Открытая интернет-энциклопедия Wikipedia. URL: https://en.wikipedia.org/wiki/Pastorela

Помимо этого, все оригинальные тексты трубадуров, а также переводы других авторов находятся в открытом доступе на многих ресурсах в Интернете.

Авторские переводы дошедших до нас пасторалей

Однажды у живой ограды / L’autrier jost’ una sebissa

Однажды… начиналось всё с «однажды»,

А дальше сказки лились ручейком,

Воспоминания о чём-то о своём —

Однажды… начиналось всё с «однажды»…

Да всё сводилось почему-то к жажде —

О чём-то простеньком, вульгарном и смешном;

Однажды… начиналось всё с «однажды»,

А дальше сказки лились ручейком…

I

Однажды у живой ограды

Пастушку встретил. В этом чаде

Светилась радость, мудрость взгляда,

Хоть и крестьянское дитя.

Чепец и в платье простоватом —

Вся в парусиновом наряде,

Носки и обувь для тепла.

II

Я к ней направился в соблазне:

«Дитя, — я ей, — Вы так прекрасны!

Терзанья холодом ужасны». —

«Сеньор, — ответила она, —

Спасибо Богу, всё прекрасно:

Я ветру злому неподвластна —

На редкость крепкой родилась».

III

«Дитя, — я ей, — милейшее создание,

Путь прерван ради этого свидания,

Чтоб уделить Вам должное внимание —

Крестьянской девушке без всякого стыда.

Такие девушки не могут без компании,

Когда немерено хвостов на содержании

В уединении, где Вы и я».

IV

«Сеньор, — она, — попридержите ожидания.

Я знаю суть вещей и вздорные желания:

Компания для Вас — где Вы в компании;

Поближе к ним, подальше от меня.

У Вас своя среда для обитания.

Одна бравада, что достойна порицания:

Власть над простушкой — малый повод для стыда?»

V

«У девы благородная осанка —

Дочь рыцаря и матери-дворянки,

Не для простушки и сельчанки,

Но Вам к лицу крестьянки простота.

Чем дольше, тем мне радостней приманка…

Для удовольствия телесный ангел.

Но не хватает человечности, добра».

VI

«Сеньор, я в поколениях крестьянка:

Серпу и плугу верная служанка

Шесть дней в неделю утром спозаранку, —

Так бросила сеньору для стыда. —

Кто в рыцари себя возвёл по рангу,

Равняться должен в долге на крестьянку:

Шесть дней в неделю с честью по счетам».

VII

«Дитя, — я ей, — как будто фея,

Подруг крестьянских не жалея,

Вас сделала иных светлее

Изысканная красота.

А были бы ещё милее,

Когда бы, преклонив колени,

Вы снизу вверх взирали б на меня».

VIII

«Сеньор, от Ваших слов я млею;

От зависти подружек ошалею,

В цене над прочими я гордо рею.

Сеньор, — она мне, — так нельзя.

В долгу я оставаться не умею:

Мечтай, мечтай, что встану на колени —

На это впереди у Вас полдня».

IX

«О, дикое дитя с жестоким сердцем,

Не одомашненное, сколько ни усердствуй.

При краткой встрече происшедшей

Не причиню крестьянской дочери вреда.

Коль человек правдивым быть намерен

И от души порывам сердца верен,

Обмана нет и от него вреда».

X

«Сеньор, когда кто так не сдержан

И в обещаниях, и в клятвах непомерных,

К оплате их неся неправомерно,

Таким, сеньор, — она мне, — без стыда:

Посулы — мизерная плата по размерам

За чистоту, девичества потерю.

Чтоб каждый пальцем тыкал в след из-за угла».

XI

«Любое существо, дитя, в природе

Стремится к сущностной своей породе:

Все твари в паре — так, в конечном счёте.

Увидимся, крестьянское дитя;

Вдали от пастбища со мной найдёте

Восторги сладостные плоти,

Свободные от ложного стыда».

XII

«Как это правильно, сеньор, в природе:

Глупец с глупцом в одной породе,

Для сумасбродства приключения в охоте,

А для крестьянина — крестьянская жена.

Порядок правильный, в конечном счёте:

Что сеете, то и пожнёте —

Так мудрости твердят уста».

XIII

«Красавица, я не встречал создания

Строптивой более мне в наказание

И вероломней по природе первозданной».

XIV

«Сеньор, сова — мудрейшее создание —

Вам предвещает на прощанье, в назидание:

Разинув рот с небес питаться манной».

Авторский перевод «L’autrier jost’ una sebissa», Marcabru, 12th century, BdT (Bibliographie des Troubadours) 293.30

Оригинальный текст пасторали «L’autrier jost’ una sebissa»

I

L’autrier jost’ una sebissa

Trobei pastora mestissa,

De joi e de sen massissa,

Si cum filla de vilana,

Cap’ e gonel’ e pelissa

Vest e camiza treslissa

Sotlars e causas de lana.

II

Ves lieis vinc per la planissa.

«Toza, fi·m ieu, res faitissa,

Dol ai car lo freitz vos fissa». —

«Seigner, so·m dis la vilana,

Merce Dieu e ma noirissa,

Pauc m’o pretz si·l vens m’erissa,

Qu’alegreta sui e sana».

III

«Toza, fi·m eu, causa pia,

Destoutz me suy de la via

Per far a vos companhia,

Quar aitals toza vilana

No pot ses plazen paria

Pastorgar tanta bestia

En aital luec, tan soldana!»

IV

«Don, dis ela, qui que·m sia,

Ben conosc sen o folia;

La vostra parelharia,

Senher, so dis la vilana,

Lai on se tanh si s’estia,

Que tals la cuj’en bailia

Tener, no n’a mas l’ufana!»

V

«Toza de gentil afaire,

Cavaliers fon vostre paire

Que·us engenret en la maire,

Tan fo·n corteza vilana,

C’on plus vos gart m’etz belaire,

E per vostre joy m’esclaire,

Si fossetz un pauc humana!»

VI

«Senher, mon linh e mon aire

Vey revertir e retraire

Al vezoig e a l’araire.

Senher, so dis la vilana,

Mas tals se f ai cavalgaire

C’atrestal deuria faire

Los seis jorns de la setmana».

VII

«Toza, fi·m eu, gentils fada

Vos adastret, quan fos nada,

D’una beutat esmerada

Sobre tot’ autra vilana.

E seria·us ben doblada

Si·m vezi’ una vegada

Sobiran e vos sotrana».

VIII

«Senher, tan m’avetz lauzada

Pois en pretz m’avetz levada,

Qu’ar vostr’ amor tan m’agrada,

Senher, so dis la vilana,

Per so n’auretz per soudada

Al partir «bada, fol, bada»,

E la muz’ a meliana!»

IX

«Toza, felh cor e salvatge

Adomesg’ om per usatge.

Ben conosc, al trespassatge,

Qu’ab aital toza vilana

Pot hom far ric companhatge

Ab amistat de coragte,

Quan l’us l’autre non engana».

X

«Don, hom cochatz de folatge

Jur’ e pliu e promet gatge.

Si·m fariatz homenatge;

Senher, so dis la vilana,

Mas ges, per un pauc d’intratge

No vuelh mon despiuzelhatge

Camjar, per nom de putana!»

XI

«Toza, tota creatura

Revertis a sa natura:

Parelhar parelhadura

Devem, eu e vos, vilana,

A l’abric lonc la pastura,

Que mielhs n’estaretz segura

Per far la causa doussana».

XII

«Don, oc; mas segon dreitura

Cerca fols la folatura,

Cortes cortez’ aventura,

E·l vilas ab la vilana;

En tal loc fai sen fraitura

On hom non garda mezura,

So ditz la gens anciana».

XIII

«Belha, de vostra figura

No·n vi autra plus tafura

Ni de son cor plus trefana».

XIV

«Don, lo cavecs vos ahura,

Que tals bad’ en la peintura

Qu’autre n’espera la mana!»

Пастораль — сочинение о соблазнении

Слово «пастораль» вызывает умиление, улыбку или ожидание чего-то лёгкого, наигранного, остроумного, весёлого. Это совершенно обманчивое впечатление, о чём вскоре придётся убедиться. До наших дней дошло только 25 пасторалей, написанных на провансальском языке, то есть на южном старофранцузском диалекте. В самых общих чертах, пастораль — это сочинение о встрече на пастушьем поле благородного сеньора с пастушкой, которую он пытается соблазнить. Эта диалогическая композиция порой с резким и всегда живым языком может не соответствовать реальной ситуации, хотя допускает проявления чёткой привязки к месту и времени. Пастораль придумана трубадурами для обозначения особого лексического и манерного обычая общаться с теми, кто стоит намного ниже их, аристократов, в иерархии общественного положения.

Обращение с фигурой пастушки (pastora mestissa), как правило, исключительно уважительное, а сама она часто проявляет большую изобретательность, мудрость и хитрость в общении с высоким сеньором, чтобы избежать возможности компрометации себя в собственных глазах ситуацией, в которой оказалась. Обычно бывает два исхода: пастушка иногда позволяла себя поцеловать сеньору, но всё же чаще с помощью своей изобретательности она не доводила до этого и безопасно удалялась от непрошенной назойливости. Иногда результат случайной встречи оставался открытым, неясным. Это в самых общих чертах.

Пастушка — это, скорее, синоним простушки, то есть девушки простого крестьянского происхождения. Сами подопечные пастушки почти никогда (за исключением двух пасторалей) никак себя не обозначают. Иначе говоря, пастораль — это сочинение о том, как высокопоставленный господин домогается беззащитной невинности. Слово «невинность» вовсе не метафора, а понималось в то время в своём основном значении.

Оригинальный текст самой первой датируемой пасторали, принадлежащей перу одному из числа самых первых (хронологически) поэтов Прованса Маркабрю, датируется первой половиной XII века. В каталогах поэзии трубадуров он значится как BdT 293.30 (Bibliographie des Troubadours).

Ритмический строй этой знаменитой пасторали отличается от пасторалей других авторов той поры, но характерен для самого Маркабрю: семь строк в каждой строфе, кроме завершающих трёх. Рифмы выстроены неслучайно:

Собственно, эта пастораль открывает большое поле для анализа литературных традиций и нравов того далекого времени, отстающего от нас ровно на девять столетий. Да, богатство давало огромные преимущества во всём: оно позволяло смотреть на людей более низкого сословия свысока и с позиции собственника. А далеко ли мы сегодняшние ушли от тех нравов в нашей жизни? Но речь не об этом.

Безусловно, пастораль написана мужчиной. Маркабрю намерено прячет за учтивостью вполне себе недвусмысленные намёки для сближения. Учтивая речь должна подчеркнуть и высокое положение, и его милостивую благосклонность к простушке. Но первая задача — это понять, имеет ли он речь с девицей, с нетронутой чистотой. Это проходит красной линией через все пасторали авторов Прованса, став характерным признаком пасторали. А первый признак пасторали слово «однажды» (L’autrier). Все они начинаются именно с этого: «Однажды…»

Высокого сеньора не заботит, кто она и что. Он любуется нетронутой свежестью лица и тела в единении с природой. Словно это цветок, который он желал бы сорвать. Это второй отличительный признак пасторали.

Но цветок оказывается не просто красивым — он ещё умеет постоять за свою чистоту и аромат. Это не является обязательным признаком для пасторалей. В этой части проявляется мировоззрение самого автора стихов. Маркабрю, как выходец из самых низких слоёв общества, отстаивает достоинство крестьянки к стыду высокого господина. Это проявилось не только в этой пасторали — это прошло красной нитью по всем стихам одного из самых первых трубадуров Прованса. Девяносто строк открыли дверь в новый мир, в новый жанр — сюжетные пьесы. Каждую пастораль можно взять в качестве пролога или первой сцены и начать писать свою пьесу — сюжет сам поведёт.

К середине XII века (в 1150 году) Маркабрю не стало. Он был четвёртым трубадуром в плеяде самых первых, оставив после себя философию куртуазности. За свою недолгую жизнь (около 40 лет) Маркабрю повидал все дворы Окситании и Прованса. Сын бедной женщины, вырастившей его без отца, впитывал как губка манеры высокого слога и придворного поведения, что отразилось во всём его творчестве, насчитывающем 42 лирических произведения. Ему пытались подражать, пытались иронизировать по поводу его тона и форм стихотворной подачи, но никто из современников не смог превзойти его в иронии, в манере подать важное самым обыденным образом.

Разговор о Маркабрю не завершён. Есть ещё два произведения, которые подтверждают его первенство в жанре пастораль. Об этом чуть позже.

Однажды, в конце апреля / L’autrier, a l’issida d’abriu

Однажды, в конце апреля,

Душа как синичка пела.

Кружилась, витала без хмеля

Однажды, в конце апреля…

Но вот отзвучали свирели,

И верится еле-еле, что

Однажды, в конце апреля,

Душа как синичка пела.

I

Однажды, в конце апреля,

Весна у ручья шумела,

Пастушьи луга зеленели

И радость царила вокруг.

Я слушал — пастушка пела,

И ей подпевал юный друг.

II

Под буком тенистым сидели.

«Красавица, — я ей, — Вы пели

Как птички по парам в аллеях…

И нам бы всё как у пичуг». —

«Сеньор, нет и нет. Неужели

Не видите, мне недосуг!»

III

«Скажи мне, красотка, скорее,

А что твоим сердцем владеет?» —

«Сеньор, я отвечу Вам смело, —

Немало запомнил мой слух, —

Любовь, добродетель тускнеют,

А молодость не для хапуг.

IV

Бароны-мужья свозят в дом,

И, дабы не вышло в урон,

Ей плен под замком отведён.

А чтобы не смел даже друг

Чужих добиваться жён,

Злых слуг нанимают гуртом.

V

Но мудро учил Соломон:

Кто первой руки в доме вор?

Да тот, кому сам барон

Жену поручил из слуг.

Заботой, детьми окружён…

Лаская чужих пичуг».

Авторский перевод «L’autrier, a l’issida d’abriu», Marcabru, 12th century, BdT 293.29

Оригинальный текст пасторали « L’autrier, a l’issida d’abriu»

I

L’autrier, a l’issida d’abriu,

En uns pasturaus lonc un riu,

Et ab lo comens d’un chantiu

Que fant l’auzeill per alegrar,

Auzi la votz d’un pastoriu

Ab una mancipa chantar.

II

Trobei la sotz un fau ombriu:

«Bella, fich m’ieu, pois Jois reviu

…… … … -iu

Ben nos devem apareillar». —

«Non devem, don, que d’als pensiu

Ai mon coratg’ e mon affar».

III

«Digatz, bella, del pens cum vai

On vostre coratges estai». —

«A ma fe, don, ieu vos dirai,

S’aisi es vers cum aug comtar,

Pretz e Jovens e Jois dechai

C’om en autre no·is pot fiar.

IV

D’autra manieira cogossos,

Hi a rics homes e baros

Qui las enserron dinz maios

Qu’estrains non i posca intrar

E tenon guirbautz als tisos

Cui las comandon a gardar.

V

E segon que ditz Salamos,

Non podon cill pejors lairos

Acuillir d’aquels compaignos

Qui fant la noirim cogular,

Et aplanon los guirbaudos

E cujon lor fills piadar».

Бастарды в высшем обществе — волнующая тема эпохи Возрождения

«Однажды, в конце апреля» — вторая из трёх известных пасторалей, написанных знаменитым трубадуром Маркабрю. Пастораль намеренно начинается с описания благодати, что принёс тот апрель и природе — пастбища зеленеют, птички поют, ручей журчит, — и самому сеньору: он впитывает это состояние весны, а слух его ласкает нежный голос молодой девушки-пастушки и её юного друга-пастушка. Но вскоре ситуация меняется. Высокое столкнулось с деревенской простотой.

Ритмический строй пасторали: I, II, III — AAABAB; IV, V — CCCBCB. Написана она по традиции ямбом.

Эта пастораль не так прямолинейна и проста, как может показаться. Сеньор встречает среди ранней весны молодую парочку и нарушает их уединение, проявляя излишнюю навязчивость. Девушка отвечает и ставит сеньора в тупик. Ему ничего не остаётся другого, как пристыженно удалиться и удивляться развитости речи простой пастушки.

Вся эта пастораль и для искушённого читателя, и для неискушённого выглядит несколько искусственной, а само обязательное приставание завершается едва начавшись уже во второй строфе. Тем не менее, это — пастораль.

Начинается она описанием проснувшейся природы после зимы в преддверии настоящего майского буйства (точное указание, что в конце апреля — L’autrier, a l’issida d’abriu). Природа проснулась: журчит ручеёк, птички в парах друг другу поют свои любовные песни, луга зеленеют новыми травами — и слышно нежное пение молодой пастушки и мальчика-пастушонка. Для чего введено упоминание пастушонка? Да для того, чтобы подчеркнуть чистоту и невинность девушки-пастушки. Это не свидание двух влюблённых — это их обычный день. В дальнейшем сеньор и вовсе забывает о нём и сразу же переходит к делу во второй строфе.

Совершенно недвусмысленно он делается намёк на их естественное единение: птички в парах поют, и мы могли бы взять с них пример. Предложение звучит непристойно. Вероятно, поэтому Маркабрю вымарал целую строку. Девушка воспринимает его слова спокойно и без доли возмущения. Она просто говорит решительное «нет» и что ей совсем не до сеньора в этот день. И самого сеньора её отказ, видимо, не огорчает — скорее, вызывает любопытство к образу мыслей юной особы. Он спрашивает её о том, что она хранит в своём сердце, надеясь услышать что-то о женихе. Но слышит речь (три последующие строфы), которая больше присуща клирику, но никак не юной крестьянке.

Оказывается, что девушку волнует явление «бастардизации» высшего общества. Она не хотела бы оказаться в вечном заточении, согласившись на близость с сеньором (хотя сам сеньор не делал ей таких далеко идущих предложений). Собственно, вся речь девушки — это подводка к последней строфе и ссылка на мудрого Соломона, которая и раскрывает секрет появления на свет бастардов.

В данном случае пастораль как форма литературного произведения используется для высказывания своего отношения к этому явлению, но не только. Маркабрю был не поэтом по основной профессии, а наёмным воином, меняя одного феодала на другого. Не исключено, что он пересказывает не чьи-то досужие сплетни, а устами пастушки (эдакое устами младенца) открывает чужой или даже свой секрет. Не этим ли объяснялась частая смена дворов и сюзеренов? Выходец из самых низких слоёв общества, воспитанный в понятиях правильности, получил возможность, став рыцарем, пользоваться плодами своего положения. Но принял ли он их? Ответ очевиден: нет, не принял. И этот факт подтверждается тем, что именно Маркабрю ввёл в обиход термин «куртуазность» в отношениях с дамами, принадлежащими к любому общественному сословию. Чего в этом было больше — возмущения от чужих секретов, своих? Переживания о своём происхождении — ведь стал же он рыцарем? Тема бастардов будет волновать Прованс и Италию до завершения эпохи Возрождения, но пока до неё было ещё очень далеко.

Трудно утверждать определённо, но по слогу, по нарочитой откровенности, вероятно именно перу Маркабрю принадлежит самая грязная из всех известных пасторалей — «Mentre per una ribiera» («По бережку гуляя как-то»). О ней речь пойдёт в следующей части рассказа.

По бережку гуляя как-то / Mentre per una ribiera

По бережку гулял я как-то:

Чего там только не найдёшь!

И встретил парочку в контакте,

По бережку гуляя как-то.

Она и Он… позор де-факто:

«Уж, видно, замуж невтерпёж!» —

По бережку гулял я как-то…

Чего там только не найдёшь.

I

Mentre per una ribiera

sols anava, deportan,

vi de luenh gaya porquiera,

un tropel de porcz gardan;

sopdamen per una rega

aniey vas liey d’un garatg.

Et hac son cor fer e lag,

escur e negre cum pegua;

grossa fo coma tonela,

et hac cascuna mamela

tan gran que semblet Engleza.

Yeu, que la vi malsabeza

cazec mi tota la brassa.

***

Гулял однажды я по бережку.

Один. Бесцельно задницу тревожил.

Свинарку встретил развесёлую в соку

И стадо хряков толстокожих.

Я тут же к ней направился стремглав

По пару вспаханного поля —

Уродину приветствием изволить,

Чернее смоли и раздутую в боках.

Бочонки красовались на груди

И две кадушки отвисали сзади —

Как англичанка, правды ради,

Вид омерзительный до тошноты;

И я, естественно, опешил.

Ритмический строй: ABAB CDDC EE FF G

Так начинается самая грязная из всех дошедших до наших дней пасторалей. В данном случае представляется уместным привести смысл всех её строф, не беря на себя труда представить его в стихотворной форме.

II

Ela ’stec coma fadassa,

et yeu disshi·l: «Na corteza,

bela res e gent apreza,

digatz me si n’etz priucela».

En est mieg, jos sa gonela,

se grata fortmen e brega

lo sieu corcegas mal fag:

si·l pans no fos del gannag,

paregra·l tota la plega!

E respondet entertan,

am boaral votz grociera:

«Hom per que·m vas enujan?

Sec, de par Dieu, ta cariera!»

***

Она тупо оставалась на том же месте, и я обратился к ней: «Милостивая госпожа, красивая и учтивая, скажите мне, девица ли вы?» Она в это время под юбкой расчёсывала энергично своё рыхлое тело и, если бы там не было края юбки, то вся её бездонная щель была бы видна! Затем она, не взглянув, ответила лошадиным голосом: «Мужик (чувак), что тебе надо? Потеряйся, ради Бога!»

III

«Toza, fi·m ieu, plazentiera,

per vos hai trag gran afan,

per que·us prec que volontiera

me digatz so que·us deman». —

«Senher, per fugir a brega,

e per gandir a mal plag,

mas que no·m sia retrag,

dir vos o vuelh, sol que·m lega:

maritz ni ’spos no·m capdela,

ni lunh temps planca ni cela

no fuy d’ome, ni sosmeza». —

«Huey seretz, toza, repreza,

quar yeu say be qui·us abrassa».

***

«Милочка, — продолжил я, — я много настрадался ради тебя (от твоего образа), и поэтому хочу, чтобы Вы ответили мне сами о том, о чем я спрашивал». — «Сеньор, чтобы избежать ссоры и спора, в чём нет моей вины, я отвечу Вам, как умею: ни мужчина, ни супруг мной не правят; ни разу не была я в подчинении у мужчины, не разделяла с ним стол или седло». — «Сегодня, девочка, я тебя поймаю с поличным, так как я хорошо знаю того, кто тебя тискает».

IV

«Del boyer no·n blasmatz, lassa!

Quar jos terra fora meza,

gran temps ha, mas la gayeza

de lui. Tan be caramela,

m’esgauzish e·m renovela!

Non es jorn qu’ab mi no bega

a pot de barril, a rag,

e ses lunh avol assag,

qu’entre nos ges no s’emplega». —

«Porquiera, segon semblan,

vos l’amatz d’amor entiera?» —

«O, yeu, mais que porcz aglan,

ni cauls trueja porceliera!»

***

«Не вините за скотника меня, бедняжку! Без него я давно бы сгинула с этой земли, без его жизнерадостности! Он так прекрасно обходится со своей флейтой, что только радует меня и обновляет, вселяя бодрость. Дня не проходит, чтобы он не испил до дна бочку в свою глотку, не причиняя мне никакого безобразия. Между нами ничего такого не происходит». — «Получается, что Вы, свинарка, любите его идеальной любовью?» — «О да, сильнее, чем поросёнок любит жёлуди или настоящая свиноматка!»

V

«Sor, tant etz bela parliera

que totz m’anatz traforan.

Prec vos qu’en cela falguiera

anem amdos deportan,

ans que mos languimens crega». —

«Senher, no crey d’aquest mag

me vejatz en aquel trag!

Mal boissi fai qui·s nofega!» —

«Quar pauc val, fi·m ieu, sor bela,

fivelos senes fivela,

valha·m le vostra franqueza». —

«Far me faretz gran fadeza,

bels senher, quar vos am massa».

***

«Сестричка, ты так замечательно говоришь, что наполняешь меня любовью к тебе. Ты уже распалила мою любовь настолько, что я готов отправиться вон к тем зарослям папоротника, чтобы развлечь её до того, как она ещё больше разгорится». — «Сеньор, я не верю в волшебство этого напитка [слов], а если поверю, то придётся испить горькую чашу». — «Так как вышивка без люверсов мало что стоит, то пусть твоё доброе сердце поможет мне в этом». — «Вы толкаете меня, сеньор, к большому безумию, но я уже в Вас по уши влюблена».

VI

Soptamen ab mi·s la passa

qu’a pauc no·m fe gran fereza.

«Sor, pus tant sabetz de preza,

anem tendre la trapela

la jos en l’erba noela».

Las faudas se reversega

per miels anar ses empag,

e menam de jos un fag,

et aqui tost ela·s plega.

«De la part, fi·m ieu, denan,

etz, toza, trop prezentiera,

per que no·m veyretz d’ogan

passar per vostra naviera».

***

Когда она зашла так далеко, я решил увеличить свой натиск. «Сестричка, раз ты так хорошо всё ловишь на лету, давай угодим в ловушку там, на свежей травке, на лугу». И вот она подбирает подол юбки и ведёт меня под тенистый бук, и там устраивается поудобнее. «Ты спереди необыкновенно, даже слишком привлекательна. Давай осуществим стыковку в другом порту так, словно ты меня не видела в этом году?»

VII

«Quar me vezetz solaciera,

senher, vos pessatz engan;

e vuelh mais que lams me fiera

qu’ieu falhimen fes tan gran».

Son cami pren e tezega;

va’s en ab son gonel frag:

ampla fo que semblet mag!

Mas al pas d’un riu lenega,

tan prozamen s’en capdela,

que tal colp de la maysselha

det qu’es aqui s’es esteza.

Yeu que vi la gran apteza,

laysshe li tota la plassa.

***

«Раз я такая игривая, то сеньор начал думать о непристойностях? Да пусть лучше меня поразит молния, но я не погрязну в таких грехах». Она встаёт и убегает в потёртой юбке; выглядит как шкаф. А перейдя ручей, вдруг поскальзывается и грохает сверху, умело выставляя низ. Увидев такое проворство и сноровку, я поспешил оставить эти места [в разочаровании].

VIII

Flors Humils, no si deslassa

de vos purtatz ni beleza,

e quar etz flors de nobleza,

me dicta·l cor e·m martela

qu’es fols qui de vos s’apela.

***

Скромный цветок, чистота — это и есть ваша красота, а не распущенность. Ты и есть цветок благородства, а моё сердце мне говорит, что тот, кто этого не понимает, тот просто круглый дурак.

Авторский перевод «Mentre per una ribiera», Anonymous, Porquieira, 12th century, BdT 569.029

Тандем непристойных поползновений и размышлений о возвышенном

Насколько эта пастораль грязная и непристойная — судить читателю. Ничего особенно хитрого в ней нет. Но есть несколько моментов, на которые хотелось бы обратить внимание.

Фетиш девственности. С этого и начинает свой диалог с незнакомкой достопочтенный сеньор. Он задаёт прямой вопрос, но молодая сеньорита не желает с ним говорить и советует убираться куда подальше. Нет, такие советы не охлаждают настойчивость сеньора, и он добивается от девушки очень уклончивого ответа. Оказывается, что он давно знает эту особу и знает, с кем она проводит вечера. И встреча эта никак уже не могла быть случайной. Девушка признаётся, что её друг умело управляется со своей флейтой. Текст звучит двусмысленно, но сеньор делает для себя вывод, что о первозданной чистоте думать не приходится.

Раз так, то почему бы не пойти во все тяжкие, почему не бросить вызов церковным и нравственным запретам того времени? Молодая особа, покорённая вежливой речью и вниманием сеньора, охотно включается в игру и готова быть по-женски благосклонной. Она сама находит место и располагается со всем удобством для себя. Но в голове сеньора совсем другие мысли о способах их первой близости. Он предлагает ей то, что бросает вызов её стыдливости и устоям. Игра завершилась, не начавшись. Она убегает. И тут происходит нечто особенное.

Девушка переходит ручей, возвращаясь к своему стаду свиней, но ноги её скользят по молодой траве и она падает сверху вниз, выставляя как напоказ то место, о котором и мечтал благочестивый сеньор. Нарочно это было сделано или случайно? Возможно, что и нарочно. Сеньор желал удовольствия для себя и совсем не позаботился о желании самой молодой особы, пусть даже такой некрасивой и безобразной в телесных формах.

Всё, что оставалось делать сеньору — это морализировать над ситуацией, что он и сделал. Он увидел в ней чистоту, характер, строгость в рамках дозволенного.

Эта пастораль, безусловно, являлась вызовом нарастающему церковному диктату, который запрещал любые намёки эротического характера в публичной литературе. Вероятно, именно по этой причине она и осталась анонимной. Второй вызов брошен самим поэтам: они пишут о возвышенном, любят утончённых особ, не замечают тех, кто не вписывается в идеалы чистоты и красоты. Поэтому негритянка, весёлая толстуха из самого низа (свинопаска) и даёт урок нравственности высокому сеньору, и сеньор удаляется с мыслями о ней, о чистоте, о прекрасном. И эта история вряд ли завершилась на неполной восьмой строфе.

Почему возникают подозрения об авторстве Маркабрю? Его стиль, его бунтарство. Но не только. Тяга к нечётному числу строчек в строфах. Тяга высмеивать истинные намерения сеньоров, когда они поедают глазами женщину, изображая обожание. Другие были просто не способны на такую смелость и дерзость. И сам факт, что пастораль «Mentre per una ribiera» [Porquieira] дошла до наших дней через девять веков, говорит о том, что она была произведена в большом количестве копий без искажений. Кто, как не бедный рыцарь Маркабрю, мог позаботиться о своих детищах? Этому он уделял особое внимание. Большинство его произведений в конце имели подпись: «Так рассказал Маркабрю». И жанр пасторали теперь совсем уже не кажется лёгким и безопасным.

В саду фруктовом у фонтана / A la fontana del vergier

В саду фруктовом птичий гам,

Весеннее цветение…

Благодарение богам!

В саду фруктовом птичий гам.

Но плачет дева по снегам

И бродит мёртвой тенью…

В саду фруктовом птичий гам,

Но ей не до веселья.

Шумит прохладою фонтан,

Блаженна лень под сенью…

В саду фруктовом птичий гам,

Но нет теням спасенья.

I

A la fontana del vergier

On l’erb’ es vertz josta·l gravier,

A l’ombra d’un fust domesgier,

En aiziment de blancas flors

E de novelh chant costumier,

Trobey sola, ses companhier,

Selha que no vol mon solatz.

***

В саду фруктовом у фонтана,

Где травы стелются ковром

В тенях его благоуханных

С несметной белизной цветов,

Под песни нового сезона

Я встретил чудное созданье,

Со мной не ждавшее свиданья.

Ритмический строй первой строфы: aaaBaaC.

II

So fon donzelh’ab son cors belh

Filha d’un senhor de castelh!

E quant ieu cugey que l’auzelh

Li fesson joy e la verdors,

E pel dous termini novelh,

E quez entendes mon favelh,

Tost li fon sos afars camjatz.

Ритмический строй второй строфы: dddBddC. Связка хххВххС проходит через всё данное произведение.

***

Это была молодая девушка с грациозной статью, дочь владельца этого замка. И пока я заслушивался пением птиц, что пытались её порадовать вместе с зеленеющей травкой и сладостностью новой весны (нового сезона), предвкушая, как она вскоре услышит и мою речь, всё изменилось.

III

Dels huelhs ploret josta la fon

E del cor sospiret preon.

«Ihesus, dis elha, reys del mon,

Per vos mi creys ma grans dolors,

Quar vostra anta mi cofon,

Quar li mellor de tot est mon

Vos van servir, mas a vos platz.

***

Слёзы покатились градом из глаз её прямо у фонтана, а грудной вздох вырвался из сердца: «Иисус, — произнесла она, — управитель этого мира, для тебя умножается моя великая скорбь из-за боли утрат, потому что самый лучший человек во всём этом мире ушёл служить тебе, и ты это принял.

IV

Ab vos s’en vai lo meus amicx,

Lo belhs e·l gens e·l pros e·l ricx!

Sai m’en reman lo grans destricx,

Lo deziriers soven e·l plors.

Ay mala fos reys Lozoicx

Que fay los mans e los prezicx

Per que·l dols m’es en cor intratz».

***

С тобою рядом шествует мой любимый друг — красивый, добрый, доблестный и сильный! Здесь [в сердце, в душе] только одна большая беда сохранилась во мне, непроходящее страдание и слёзы. Проклятия королю Луи, чьей властью и чьими проповедями направляется и вершится всё то, что наполняет моё сердце болью!»

V

Quant ieu l’auzi desconortar,

Ves lieys vengui josta·l riu clar:

«Belha, fi·m ieu, per trop plorar

Afolha cara e colors!

E no vos cal dezesperar,

Que selh qui fai lo bosc fulhar,

Vos pot donar de joy assatz».

***

Когда я расслышал все её причитания, то тут же направился к ней, к чистому ручью [riu clar]: «Красавица, — начал я, — такое обилие слёз ведёт к увяданию цветущего лица; нет нужды так отчаиваться: тот, кто дарит деревьям новую листву, подарит Вам и новую радость в жизни».

VI

«Senher, dis elha, ben o crey

Que Deus aya de mi mercey

En l’autre segle per jassey,

Quon assatz d’autres peccadors!

Mas say mi tolh aquelha rey

Don joys mi crec! mas pauc mi tey

Que trop s’es de mi alonhatz».

***

«Сеньор, — она в ответ, — я полагаю, что Бог простит меня, как грешников других в той жизни, что продлится бесконечно. Но здесь он забирает у других то, что и может радость вызвать. Ничто не важно больше для меня: потерян он, меня оставив навсегда».

Авторский перевод «A la fontana del vergier», Marcabru, 12th century, BdT 293.1

Маркабрю — Потеряшка, записывающий в пасторали свою судьбу

Это четвёртая пастораль Маркабрю, если считать вместе с анонимной пасторалью BdT 569.029, речь о которой шла выше.

Жанр пасторали был изобретён именно Маркабрю. Он сам задал ему рамки: неравенство двух сторон в споре за свою выгоду (сеньор) или за неприкосновенность (пастушка, простая девушка). Как правило, девушка рисуется цветущим цветком и привлекает сеньора нежным голосом. Первая строфа непременно живописует раннюю весну, пробуждение природы, наполняет воодушевлением рассказчика (сеньора), что он и пытается передать простой девушке ради своей пользы, которая понимается просто: добиться с ней любовной связи. Именно этим канонам и следуют все авторы известных пасторалей. В данном произведении — «В саду фруктовом у фонтана» — автор сделал попытку расширить рамки пасторали.

Эта пастораль, которая так и не нашла своих последователей в такой форме, начинается вполне традиционно: фонтан, чистый ручей, ранняя весна, пробуждение природы, заливисто поют птички, зеленеет трава густым ковром — и молодая девушка, предвкушение от разговора с ней. Но она не может испытывать радость от этой встречи. Девушка погружена в свои печальные мысли, и появление сеньора только усиливает её страдания, слёзы и причитания, которые она не может больше таить в себе. Причина простая и печальная: её отца забрал король Людовик (вероятно, речь идёт о Людовике VI — короле-воине). Её возлюбленный молодой человек, очевидно, убит — «шествует рядом с Иисусом» (намёк на мученическую смерть). У неё этой ранней весной не осталось ничего, что могло бы вдохнуть радость в её жизнь. Она шлёт проклятия королю и не принимает утешение от сеньора. Шестая строфа и вовсе оказывается зашифрованной. Её можно понять и так, что девушка теряет веру в Бога, отрекаясь от него, раз он так безжалостно забрал от неё двух любимых людей. И люди не листья на деревьях, которые по воле Бога обновляют зелёный покров деревьев. Она не сомневается, что она не такая, и Бог простит ей этот грех в другой, вечной жизни.

Так пессимистично завершается эта пастораль. Так почему же её не приняли и постарались забыть соратники Маркабрю, друзья по перу? Вероятно, основных причин две: Людовик VI и усиление папской власти.

Людовик VI (1081 — 1 августа 1137 гг.). Его верным соратником был Сугье — аббат аббатства Сан-Дени (сегодня район Парижа). Вся жизнь Людовика (полных 29 лет) была посвящена борьбе с тремя врагами: Англия, Нормандия и «феодалы-разбойники», как он их называл. Эта борьба увенчалась полным успехом к концу правления короля-воина. Он укрепил власть Парижа, распространил её на всю Францию, включая Прованс с отдельными владениями норманнов на юге Франции, и король стал первым после смерти Карла Великого завоевателя (814 г.) сильным монархом Франции. Причин не любить Людовика VI у вольных трубадуров Прованса было больше чем достаточно.

Маркабрю через стенания молодой особы бросает укор как королю, так и церкви. Этот поступок, вероятно, был для него роковым. Маркабрю часто приходилось менять места службы и, в конце концов, однажды его не стало. Ни один поэт того времени не сложил о нём поминальной песни. Напротив, через жонглёров (наёмных исполнителей чужих песен) начали распространяться истории, в которых Маркабрю выставлялся как женоненавистник и неверный слуга. Клевета не просуществовала долго и не закрепилась в веках, но особое мнение сохранилось.

Личность Маркабрю многогранная и глубокая. Он подписывал почти все свои произведения и заверял, что никто и никогда не посмеет украсть у него слово из того, что он написал. Так оно и случилось. Интересен и тот факт, что Маркабрю был оставлен ребёнком у чужого порога странствующим рыцарем со своей пассией. И до взросло возраста его называли Потеряшкой. Того рыцаря многие знали, и имя его не называлось. Когда Маркабрю начал свой самостоятельный путь с самых низов в качестве жонглёра знатного происхождения, то изменил своё имя на то, с которым и запомнился до наших дней — Родинка, или в буквальном смысле «Серое пятно на лице». Возможно, в этом и секрет его тяги к перемене мест? Возможно, он искал своего отца по родинке. И, вероятно, однажды нашёл… Пастораль не была случайным изобретением поэта. Он отразил в ней свою судьбу и судьбу бедной бесправной девушки-простушки.

Такие люди как Маркабрю живут подобно кометам: чем ближе они к чему-то большому, светлому, чем ближе к солнцу и теплу, тем длиннее хвост сплетен, наговоров, наветов и обид. Для людей созидательных важен свет, для прочих всегда найдётся место на хвосте чужой кометы.

А какова участь пасторали «В саду фруктовом у фонтана»? По иронии судьбы ей суждено было стать прародительницей нового жанра — песни крестовых походов. Сам Маркабрю не участвовал в подобных затеях, его не прельщали походы и битвы во имя Господа за его же гробом.

Однажды в прошлом году / Quant escavalcai l’autr’an

Весной, в прошлом мае, однажды

Внезапно проснулась Любовь;

Сбежала тайком из-под стражи

Весной, в прошлом мае, однажды…

Она, изнывая от жажды,

Чуралась лихих гордецов

Весной, в прошлом мае, однажды,

Среди ключевых ручейков.

Ей встретился рыцарь отважный,

Явившись из девичьих снов…

Весной прошлогодней однажды,

Когда пробудилась Любовь.

Едва ли случится с ней дважды,

Что только возможно однажды…

I

Quant [eu] escavalcai l’autr’an

per lo chastel de Montejan,

escavalcai per Jacobin

qe mester en avia gran;

e regardai jus en una valeta,

la u tuta ren luis e resplan

per la clartat d’un’avinent roseta

qe s’en vai sola deportan.

Vau m’en a le, josta le a l’umbreta

e salutai la enclinan.

***

Случилось мне однажды прошлым годом

У замка Монтиджано проезжать,

Мне важно было встретить Якобинца,

Необходимо было отыскать.

Мой взгляд блуждал, и в небольшой долине

Приметил маленький сияющий цветок,

Где никого в окрестностях в помине,

И только я её забавы видеть мог.

Я тенью к ней подкрался близко,

В приветствии склонившись низком.