Бесплатный фрагмент - Паница

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «ПАНИЦА»

Введение

— Маленькая птичка, птичка-невеличка, куда же ты летишь? что высматриваешь в безжизненном морозном небе?

— Смотрю, велик ли мир наш Поднебесный.

— Велик?

— Очень велик.

— Маленькая птичка, птичка-невеличка, а велика ли твоя деревенька?

— Мала. Совсем мала. Свернулась клубочком под белым снегом. Спит себе среди тайги, на берегу Большой Реки. Ждёт, когда младенец-солнце подрастёт.

— Маленькая птичка, птичка-невеличка, а видишь ли ты Дом свой родной?

— Вижу Дом свой родной. Чую жар огня в его печи.

— Чуешь ли, как защищает он свою птичку-невеличку день и ночь? Как не даёт морозам обратить её сердце в ледышку…

— Чую. Да, чую.

— Лети к нам, птичка-невеличка, согрейся у огня и расскажи, что ты видела.

— Я помню. Я всё помню. А ты слушай и не говори, что не слышал.

Планета наша находится на пересечении восьми космических путей, которые связывают её с другими мирами. Асы первыми прилетели и стали обживать Землю. Построили на ней свои города и стали заботиться о цивилизации аборигенов.

Их правительство разрешило молодым учёным из Высшей Школы Архитектуры Мироустройства осуществить свой проект по созданию на планете идеального мира, центром которого стал бы Великий Университет.

И все желающие свободно смогли бы изучать в нём науки, относящиеся к таинствам жизни. А для того, чтобы знания пошли на благо, ученые разделили бы Великий Университет на степени допуска. Инициированные, то есть прошедшие испытания, в зависимости от того, какой степенью они обладают, каждый на своём уровне, учились бы приходить к пониманию, что и окружающее их пространство, и мысли, и эмоции — это символы вечного принципа. Они изучали бы символизм, как вечную истину всех мистерий Вселенной.

В этом Великом Университете каждый занимал бы положение, которое ему идеально подходит. И потому там не было бы поверхностных суждений; и места для догм и кредо там тоже не было бы.

А управлять обществом они поручили бы вдумчивым людям, просвещённым умам. Созданное ими правительство соответствовало бы принципу: «что наверху — то и внизу», и было бы похоже на божественное правительство Вселенной.

«И воссядут мудрецы на трон всемогущих, и боги пойдут рука об руку с людьми. Тогда люди перестанут искать счастье, потому что они найдут его внутри себя».

Да. Изначально так и было задумано. Но спустя несколько тысяч лет асам первый раз пришлось покинуть эту, уже обжитую планету. И тысячи вайтманов взвились в небо, унося на прародину дарийцев, харийцев, расенов, святорусов и асур. А всё потому, что наша планета вошла в зону разрушения.

Потом они, конечно, вернулись и начали отстраивать заново. Но на планету снова обрушился град космических камней и опять разрушил то, что они с таким трудом восстановили. И им снова пришлось уйти. Но спустя столетия они с ещё большим упорством стали восстанавливать разрушенное Великим Хаосом Космоса.

И правительство их планеты оценило упорство молодых учёных. Им в помощь выслали восемь опытных специалистов, сумевших рассчитать время следующих катастроф, чтобы учёные успели к ним подготовиться. Но и сами учёные не сидели сложа руки. Они стали создавать «Память»: с помощью символов зашифровывать знания и увековечивать их. На планете выросли пирамиды, а под ними спрятались подземные города-хранилища. Тысячи камней были испещрены символами Космических мистерий, а сами знания зашифрованы в сказки народов мира. И теперь, в следующее своё возвращение, им не придётся начинать обучение новых поколений людей с ноля.

Кроме того, на планете всегда оставались небольшие колонии поселенцев, не пожелавших покидать свой дом. Они стали Хранителями, берегущими память о мироустройстве своей прародины.

Годы тянулись, складывались в столетия и тысячелетия, но оставшиеся асы по-прежнему поддерживали в себе Искру — внутренний огонь, присущий их расе. И в отличие от других народов, населявших нашу планету, не деградировали, не откатились в своём развитии далеко назад. Они приспособились к новым условиям и продолжали жить и служить своей прародине, ни на шаг не отступая от законов Светлых миров.

Планета залечивала раны. И асы вновь возвращались, чтобы отстроить мир по образу и подобию своей земли. Следующее их возвращение произойдёт далеко не завтра. Пройдёт ещё не менее трёхсот лет, прежде чем первые вайтмары выпустят из своего чрева сотни юрких вайтман, приспособленных к путешествиям внутри солнечной системы, и из них ступят на Землю первые асы. Но Великий Учитель уже отправил четырёх своих сподвижников пробуждать в людях память о Светлых мирах.

Глава 1

Олег захлопнул дверь квартиры и протянул ключи стоявшей на площадке соседке.

— Павла Семёновна, мы на недельку. Вернёмся после праздников.

— Не переживайте: и за Липкой присмотрю, и цветочки пополиваю, — закивала соседка, принимая ключи и тут же пряча их в карман фартука. Она ещё что-то говорила, но Олег уже мчался вниз по лестнице. На первом этаже оглянулся и, вскинув на прощание руку, скрылся за дверью.

«Всё-таки здорово иметь соседку в друзьях».

А во дворе уже тихонько урчал «Опель». Жена укладывала в багажник рюкзаки, а маленькая дочка лепила на капоте крохотного снеговика.

— Ну, что, путешественники, по коням!

— По коням! — радостно подхватила Славка. Усадила снеговика на скамейку возле дома и наказала: — Ты меня обязательно дождись. Я приеду и расскажу тебе про дальние страны.

Поёрзали, устраиваясь поудобней, разобрали подушки, бутылочки с водой, сухарики. Путь предстоял долгий, и эта предстартовая возня настраивала на нужный лад.

В мягком свете фонарей улицы ночного городка выглядели по-домашнему уютно. В воздухе закружились первые снежинки ожидаемого прогнозом снегопада. Это рождественское путешествие вовсе не было приятным подарком зимних каникул. Им пришлось отправиться в дорогу потому, что ещё в октябре пришло по почте старомодное письмо с Соловецких островов. «Дядюшка» приглашал семью навестить его в ближайшее время. Отказа не принимал, но давал «свободу» выбрать время для путешествия: в пределах трёх месяцев. То есть пограничный срок обозначил январём наступившего года.

Соловецкий монастырь с недавнего времени стал принимать паломников на рождественские праздники, так что приезд чужаков не вызовет ненужных пересудов. Об этом и уведомили далёкого «дядюшку» таким же старомодным способом — письмом по почте.

Окончательная дата отъезда была выбрана буквально накануне. Ключи от квартиры со всей живностью были торжественно переданы добрейшей соседке, и по совместительству няне Славки — Павле Семёновне. Она благословила молодую семью в дорогу, заверив, что беспокоиться по поводу оставленного гнездышка не стоит.

— «Само собой, мы не стали расстраивать добрейшую старушку упоминанием о том, что оставили наговоренную булавочку на случай, если в наше отсутствие кто-нибудь чужой вздумает посетить квартиру. Мы вообще не применяем магию в повседневной жизни».

— «Ой ли?»

— «Ладно, ладно, почти не применяем. Тома, ты же спишь».

— «Ты громко думаешь».

— «Ищу лазейку, как отодвинуть неизбежное расставание. Я понимаю, расставаться придётся в любом случае, но хоть отодвинуть бы годика на два, на три. Ведь мала ещё совсем Славка, как они этого не понимают».

— «Олег, все через это проходят. И ты, и я также были отданы в обучение примерно в этом возрасте».

— «Ты что, не помнишь, каково было уехать из родного дома неизвестно куда, неизвестно к кому?».

— «Да, ладно тебе. Скажи ещё, что была бы возможность отмотать всё назад, ты бы предпочёл остаться дома, чем ехать в пансионат при закрытой английской школе магии. И дикую свободу уличного пацана ни за что бы не променял на знания, которыми наполняли твой пустой сосуд».

— «Честно? Я бы сильно подумал. Там дают много знаний, но мало тепла. Это общеизвестный факт».

— «А я обучалась на Севере. Нас в семье было трое и нам было хорошо с нашими наставниками. Судя по тому, что приглашение пришло с архипелага, Славку тоже определят в одну из северных школ».

— «Неизвестно пока. Она ещё их тесты не прошла. Скорей всего, для этого нас и пригласили».

— «Давай не будем переживать раньше времени».

Тамара открыла глаза. За окном уже народился зимний солнечный день. Они преодолели значительное расстояние и сейчас как раз проезжали по мосту через Волхов.

— За мостом вроде кафе есть. Остановимся? Я сяду за руль, а ты поспишь.

За Волховом трасса вытянулась в натянутую струну. За каникулы полотно дороги подсохло, придорожные сугробы обрели естественный снежный цвет, и низкое январское солнце располосатило их синими тенями из леса.

Славка проснулась и сначала с интересом рассматривала пролетавшие за окном пейзажи. Но вскоре однообразие леса и снега ей наскучили. Она захотела есть, пить и просто выйти из машины.

— Потерпи, через полчаса будет заправочная станция.

— «Фаэтон», — прочитала синие буквы Славка, — Кафе. Душ. Ма-а, это специальное кафе для Душ?

— Ага, для чистых Душ. Пойдём, нам тоже не мешает подкрепиться. Ещё часа три ехать до гостиницы, и завтра целый день до Архангельска, а потом мы сядем на самолёт и полетим в сторону Полярного Круга.

Она расправила руки, изображая самолёт, и побежала к кафе.

За руль снова сел Олег. Короткий день стал клониться к вечеру. А к гостинице подъезжали уже в полной темноте. Семья неспешно выгружалась на хрустящий утоптанный снег. Потягивались, зевали, вытаскивали из багажника рюкзаки, немногословно переговаривались.

— «Зелёный попугай» — прочитала вывеску Славка.

За стойкой сидела заспанная девушка неопределённого возраста. На ввалившихся в клубах морозного воздуха гостей она лишь скосила глаза, не соизволив поменять позы или придать любезное выражение помятому лицу.

— Здравствуйте, милая барышня! — поприветствовал её Олег.

— Здасть…

— У нас забронирован номер на сегодняшнюю ночь — продолжал он, уже замечая нелюбезное выражение лица служки.

— Как ваша фамилия, — лениво протянула девица.

— Лиафальде. Олег Игоревич.

Неожиданно, произнесённое имя, вызвало оживление на лице служки.

— Ах да… Олег Игоревич… из Петербурга.

— Из Кронштадта.

— Да-да-да… хозяин предупредил о вашем приезде… как же… мы давно вас поджидаем. И номер ваш готов со вчерашнего дня… вы проходите, проходите… вот сюда, пожалуйста…

— Паспорта вот…

— Ну что вы, это мы всегда успеем. Это не к спеху… это… я с листочка спишу… листочек мне Арсен Магомедович ещё утром оставил… вы ведь с дороги дальней — устали… А хотите, мы и баньку истопим… только Славку кликну, он мигом управится, — зачастила девица.

— Славку, — фыркнула маленькая приезжая Славка.

Олег пожал плечами и переглянулся с женой. Та в ответ приподняла плечи, прикрыв нижней губой верхнюю.

Девица суетилась, пыталась вырвать у гостей сумки, щебетала и неуместно хихикала. В общем: была любезна. Пригласив гостей во внутренний коридор, поднялась на три ступеньки и, толкнув с площадки некрашеную сосновую дверь, открыла проход в ещё один небольшой коридорчик.

— Вот — ваши комнаты.

И отступила, пропуская гостей. Вошла следом и начала экскурсию по номеру:

— Это — гостиная. А это — спаленка. А здесь, — девица аж раскраснелась от гордости, — здесь у нас туалетная комната: и душ, и тёплый унитаз! Вода сейчас нагреется и можно принимать ванну. А покушать захотите — в кафе пойдите, или в номер можно чего попросить, вот — по аппарату. Быстро принесут. — и погладила допотопный чёрный телефон с диском.

Всё рассказала, показала и встала в дверях, ожидая от гостей похвалы.

— Спасибо, дорогая, как тут у вас всё чудесно устроено, — догадалась Тамара.

Девица расплылась в улыбке.

— Ну, тогда я пойду?

Когда дверь за неожиданно ожившей девушкой закрылась, в комнате на мгновение повисла тишина.

— А-а! как оживился-то сервис в провинции… Неожиданно…

— Да, неожиданно, — эхом поддакнул Олег.

— Мама! Зелёные попугаи! — радостно закричала Славка, отодвигая портьеру.

И попугаи выглядели здесь, на подоконнике придорожной гостиницы, неожиданно и странно.

— Неожиданно… — пробормотала Тамара.

— Вот почему гостиница — «Зелёный попугай». Давайте их покормим.

— Покормим, но сначала умоемся с дороги.

Олег открыл лежавшую возле телефона папку с неаккуратно выведенными чёрным фломастером буквами: «Меню кафе».

— Тамара, поди-ка сюда, посмотри, какой богатый ассортимент в этом придорожном кафе.

Пока они рассматривали предложенное меню, Славка упала в пуховую перину, зевнула и блаженно вытянулась.

— О, малыш, да тебя совсем разморило. Тамара, оберни её мороком, и, может, заглянем в кафе?

Спустя полчаса они сидели за столиком в ожидании ужина. Почти не разговаривали. Да этого и не требовалось: оба свободно читали мысли.

— «Имя этого места — «Неожиданность», а вовсе не «Зелёный попугай».

— «Похоже, нас сканируют».

— «Ага. Затылок иголочками покалывает… точно — сканируют».

— «Все держим ушки на макушке — и мы, и хозяева».

— «Стиль больно изысканный. Вроде всё под деревенский колер, но … „креветки в винном беарнском соусе“, как-то неожиданно».

— «Угу. Чувствуешь? вокруг будто датчики: чуть что-то нас насторожило — тут же в ответ нейтрализующее действие, слово, вещица».

— «Может, просто сказывается напряжение дороги, и мы боимся тени мышки?»

— «Может, и так… А, может, зря у своих не остановились».

— «Не, не зря. Здесь всё прозрачно. Мы бы сразу, как на горе оказались. И тогда тихо уже не проехать. А так есть шанс: мы нейтральны, едем сами по себе. Я специально выбирал место для ночлега за Вологдой».

Принесли ужин. Ожидаемо неожиданно превосходный: лёгкий салат, креветки, как и обещали, в беарнезе, несколько сортов сыра и утонченное Шабли.

Где-то за плотными драпировками тихо заиграл блюз. Время остановилось. Олег и Тамара наслаждались атмосферой и вкусной едой.

Очарование развеял звук бьющегося стекла: молоденькая официантка, обслуживающая их столик, неожиданно споткнулась на ровном месте, и с накренившегося подноса звонким дождём посыпались тонкостенные бокалы. Краем глаза Тамара заметила, как среди сверкающих осколков заскользила в угол маленькая голубая змейка. Она взглянула на Олега, потом в зал. И была похожа на очнувшегося лунатика, не помнящего, как он тут оказался.

— «Морок… Олег, скорей в номер: Славка там одна». Они наскоро расплатились за ужин и едва ли не бегом выскочили из кафе.

Комната была освещена маленьким ночником-звёздочкой, прихваченным в путешествие из дома, и кроме прямого назначения служил ловцом снов. Славка мирно спала, обнимая любимого мишку. На подоконнике в клетке дремал одинокий неразлучник. Второй, околевший, валялся на дне клетки.

Тамара достала из рюкзака мешочек с резами и зажгла маленькую свечку. Посидела с минуту, настраиваясь, и выловила несколько костяшек.

— Пока нас за мороком ублажали, кто-то пытался пробиться к Славке через поставленный заслон.

— Сейчас тут опасно?

— На дороге сейчас опасней. Здесь выровнялось.

— И всё же поставим сторожей по периметру.

— Нет. Это не понравится хозяевам. Они их сразу засекут. Будем, как и договаривались, держать нейтралитет, но пошлём весточку на архипелаг. Я думаю, этого будет достаточно, чтобы избежать конфликта этой ночью.

Авария произошла около полудня.

Выехав из придорожной гостиницы, машина неспешно подрулила к заправке. Олег попросил залить полный бак, и путешественники продолжили путь. Благополучно миновали Вельск и теперь ехали вдоль заснеженной Ваги. Ещё через пару часов указатели оповестили о приближении к границам Двиноважья.

Олег всё утро аккуратно вёл машину в одиночестве. Девчонки устроились на заднем сиденье и спали. В салоне лёгким облачком порхал джаз.

— «Кем же всё-таки были эти опасно гостеприимные хозяева? Связаны ли они с силами покинутого мегаполиса или это уже местные нами интересуются? К чему такой интерес? Мы же просто маги-синоптики».

Одно было понятно: их передвижение не осталось незамеченным.

— «Может, всё-таки надо было остановиться у своих…».

Позднее северное солнце поднималось, высекая в воздухе искры из невидимых глазом снежинок. Машин на трассе было не много. По встречной полосе неторопливо спускался с крутого пригорка лесовоз. Олег повернулся к сонно заворочавшейся Тамаре и прошептал:

— Доброе-доброе утро, Солнышко! Посмотри, какой сегодня день праздничный.

Тамара, не открывая глаз, улыбнулась.

А в следующее мгновенье машину потряс удар: прицеп тяжело гружённого лесовоза занесло на встречную полосу, и он вцепился беззащитно бегущего по дороге «Опеля».

В утреннем небе, среди сверкающих снежинок, раскинув крылья, парила одинокая птица пустельга, высматривая в голубых снегах добычу.

Ки-ки-ки — разносился в морозном воздухе её дребезжащий голосок.

…Скорая пришла далеко не сразу. Истекающие кровью, смятые, искорёженные тела вырезали аргоном из смятого, искорёженного кузова автомобиля.

— Двое.

— Не. Трое. Похоже, робёнок ещё был.

— И чё-н-то? И где он, робёнок-то?

— Во — одёжка робячья.

— И где-н-то-он?

— А бох знает …может, у бабки высадили ещё до аварии.

— У бабки ёжки, чё ли? ага….

— Чё-н-то? Вон, Кулешиха в паре кило́метров. Поди, мимо проезжали.

— Номера-то питерски…

— Эн-то-да… О, глянь-ко там, в сугробе-то… чё-н-то?

— О, да ведь то, похоже, недостающий елемент — робёнок то, али чё-ли?

Мужики полезли в сугроб, побрели, утопая в снегу по самые молочаи.

— О, глянь-ко — девчонка. Эн-то-ж как же её выбросило-то из машины-то?

— Ох, ты… жива, кажись… мужики, тащите носилки. Жива девчонка-то.

Всем сразу стало радостно, что в этой страшной аварии оказалась выжившая девчонка. Засуетились, стали торопливо доставать из «скорой» носилки, орать отошедшему по нужде фельдшеру. Кто-то побежал к «буханке» за байковым одеялом.

— Дык куды мы её? Ак, в Вельск, али в райцентр, — спрашивал в который раз водитель «скорой». А фельдшер всё никак не мог решиться.

— Вроде до райцентра-то ближе, но больничка там больно скудна… выходят ли? А до Вельска можем и не довезти.

Махнув на фельдшера рукой, водитель сам принял решение.

— Время теряем. Садись, Айболит, в райцентр повезём. Там сегодня Соколов дежурит, Иван Константинович, — это для девчонки-то шанс.

Так Славка и оказалась на столе маленькой операционной в районной больнице Двиноважья. Несколько часов кряду хирург, почитаемый местным населением за мастерство, магом и волшебником, собирал маленькое тельце по кусочкам. Потом её отвезли в палату и оставили под капельницами. Ночью доктор то и дело подходил к ней, прислушивался, топтался, качал головой и бормотал под нос что-то типа: «помогай давай…»

Утром, уходя с дежурства, Иван Константинович заглянул в палату, постоял, с сомнением глядя на маленькую мумию.

— Мало шансов у тебя, деточка. Ты уж извини, я чем мог, помог, теперь дело за тобой.

Глава 2

Степан Игнатьевич собрался на пенсию. Теперь уже окончательно. На уговоры начальства поработать ещё годик упрямо мотал головой:

— Не, робята, всё. Списывайте старика подчистую. Присылайте преемника — выучу и уйду. Пора и честь знать.

На стажировку к нему приезжало несколько человек. Всех их Стефан Игнатьевич забраковал и отправил восвояси. На недовольные вопросы руководства строго отвечал:

— Несурьёзных людей вы ко мне присылаете. Как я на этих охламонов лес оставлю. Дельного ищите.

Весть о строгом отборе старика быстро разлетелась среди претендентов на вакансию, и месяца два не находилось охотников поступать к нему в ученики. Тогда старший лесничий сам привёз ему парня.

— Вот, Игнатьич, стажёр тебе. Обучай. Вроде парень толковый, на лету всё схватывает. И я тебя очень прошу, не дави ты его своим авторитетом, а то с таким сурьёзным подходом мы тебе до самой домины преемника не найдём. Будешь казённый лес топтать, пока ноги носят. Это для нас и неплохо, с другой стороны, вряд ли мы сыщем хозяина лучше. Но всё же, поучи парня. Твоя наука крепкая. Не тебе, так нам этот парень сгодится.

Степан только рукой махнул: разберёмся. Стажёром оказался Андрей Жихарев. И имя, и личность стажёра не были для лесника тайной, когда-то он учился в одном классе с его дочкой. Но Степан всё же принял парня сдержанно.

— Давненько о тебе не было слышно. Уезжал куды?

— Да, колесил по миру — счастье искал. А последнее время домой потянуло. Приехал в отпуск, побродил по лесу и решил остаться.

— А чем занимался?

— До армии начал учиться в архангельской «лесопилке». После службы перевёлся на заочное, доучивался и продолжал служить в пограничном городе Пяндж. Потом перевели в Ленинград, а потом домой потянуло.

Говорил он неторопливо, ровно. Не пытаясь произвести впечатления, или понравится. Степан виду не подал, но этот парень начинал ему нравиться.

— Лады. Завтра жду тебя в семь. Не опаздывай.

Андрей приехал на попутке. Степан уже поджидал его у ворот кузни.

По разложенной на верстаке карте лесничества он заскорузлым пальцем стал обводить границу участка, попутно показывая точки пожарных вышек. Линовал на квадраты Великое Велесово болото, ребром ладони прокладывал с востока на запад ровные противопожарные разрывы. Андрей понятливо кивал, задавал толковые вопросы, и оба остались довольны уроком.

— С топографией у тебя сложностей нет. Хорошо видишь карту. Завтра пойдём в тайгу. Ружьишко какое-никакое, у тебя имеется? — спросил Степан, когда они вышли во двор перекурить и осмотреть имеющуюся на балансе технику.

— У меня «Барс».

— Достойная машинка. Захвати на обход. Пойдём к Ваеньге, оттуда выйдем к Велесову болоту и по кромке пройдём до южной границы. Да захвати провианту на сутки. Доведётся, переночуем в тайге, а утром продолжим обход.

На следующий день около семи Степан сидел на завалинке, покуривал трубку, поджидая стажёра. А того всё не было.

«Спёкся, практикант», — разочарованно крякнул Степан в усы, поднялся, размял ноги и отправился на обход. Вечером домочадцы рассказали, что «тот», весь взмыленный, прибежал около восьми. Очень расстроился, что Степан ушёл на обход без него. Однако, делать нечего: передохнул на завалинке (в дом чужака не позвали) и отправился обратно на паром, пообещав завтра не опаздывать.

Однако и на следующий день произошла заминка: «тот» опоздал. И вообще, как не старался, он то и дело опаздывал к началу обхода. Из-за этих опозданий теряли светлое время. Участок пришлось дробить, и ещё раз дробить, и обходить поэтапно. А значит: не складывалась целостная картина земли.

«Тот» опаздывал, извинялся, Степан молча кивал. И оба понимали, что ничего хорошего из этого не выйдет. Когда Степан в очередной раз поднялся с завалинки, так и не дождавшись к условленному времени практиканта, он, не стесняясь в выражениях, описал ситуацию и поставил ультиматум: или пусть перебирается на правый берег, или больше его тут не надо. Перекинул через плечо «Ижа» и отправился на обход один.

Практикант принял приглашение наставника квартировать у них в летней кухне. Дело сразу пошло на лад. Степан поднимался в половине шестого и с удовольствием видел свет в оконце летней кухни. Выкуривал трубку и, наскоро перекусив с Екатериной Васильевной, выходил во двор — управить до службы кое-какие дела по хозяйству. «Тот» тоже выходил во двор, здоровался, подхватывал у Екатерины Васильевны вёдра и шёл на Речку за водой. Колол дрова перед баней, мёл двор, помогал Анне выгонять коров на поскотину. Был толков и приветливо молчалив.

В сентябре пришла пора убирать картошку. И тут его не пришлось просить. Он с видимым удовольствием копался в земле, легко вскидывал на спину наполненные мешки и лёгким шагом относил их под настил для просушки.

Управив утренние дела к семи часам, они со Степаном выкуривали на завалинке по трубочке и расходились, чтобы собраться в дорогу. И вот однажды, в одно такое утро, Екатерина Васильевна окликнула стажёра по имени:

— Андрей, я шаньги из печи достала. Иди завтракать.

С этого дня его перестали считать чужаком. «Тот» исчез, и появился Андрей. Ну и, как следовало ожидать, вскоре между молодыми людьми завязался роман. А потом пришёл день, когда они попросили благословения на создание своей семьи.

Молодые жили уже больше года, а малыша у них не было. Старики об этом молчали, но их молчание становилось для Анны всё тягостней. И однажды она уехала в город: показаться врачу. Вернулась, заперлась в своей комнате и два дня ни с кем не разговаривала.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но в какой-то день Екатерине Васильевне пришло письмо от её дальней родственницы, в котором та просила разрешения приехать погостить. Леда Николаевна, а именно так звали родственницу, писала в письме, что страшно соскучилась по местам, в которых прошло её детство. И, что, пока она ещё в силах передвигаться самостоятельно, хочет навестить родные пенаты и просит позволения остановиться у троюродной сестры, так как наслышана, что их родовое гнездо пришло в полное запустение.

— Крыша обвалилась на её пенатах — прокомментировал письмо Степан Игнатьевич, — пожлобились тогда — не продали дом дачникам. А ведь хорошие деньги предлагали.

— Ну, что теперь. Всяк волен распоряжаться своим имуществом по своему усмотрению. Давай-ка лучше подумаем, где гостье постелем.

— А что пишет твоя «седьмая вода на киселе», надолго ли она к нам за воспоминаниями?

— Пишет, что хочет до весны у нас пожить.

— Ишь ты, соскучилась.

— Не ворчи, старый. Ребятам веселей, и мы в охотку поболтаем. Она весёлая была девчонка…

— Ну, поглядим, может, жизнь не всю весёлость из неё выпила. На полгода, значит, планирует к нам. Что ж, приготовим ей боковую избу. Летом я там печь переложил — должна тепло держать. Вот и проверим на городских косточках. Надо только протопить заранее, чтоб не угорела твоя весёлая девчонка.

— Так и отпишем ей: мол, приезжай.

В ответном письме условились, что тётушку будет встречать Андрей. Она его узнает по номерам на машине и для пущей убедительности, по красному шарфу.

УАЗик — танк, ему никакая распута не страшна. Комфорта машина малого, да он не очень-то и нужен в условиях, когда надо пройти по тракторной колее, или по заснеженной лесной дороге. А с этим УАЗик справлялся без труда.

Но тётушка с этим утверждением была категорически не согласна.

— Дрон, — кричала она сквозь рёв мотора, — Дрон, из меня сейчас весь ливер высыплется, и лоск городской пропадёт безвозвратно… чем я буду поражать свою деревенскую родственницу… О, Дрон, прошу тебя, поедем тише…

Андрей только улыбался. Тётушка ему сразу понравилась. Ещё там, на вокзале. Она не стала рассматривать припаркованные машины и ничуть не смутилась забытым красным шарфом. Она как будто всю жизнь его знала. И лишь только он появился на перроне, тут же приветливо помахала рукой и заговорила так, будто продолжала только что прерванный разговор.

И это необычное произношение его имени — Дрон — ему тоже сразу понравилось, как будто это и было его настоящим именем, а Андреем его называли только непосвящённые…

Сквозь легкомысленное щебетание тётушки он видел, как сквозь кружевную вуаль, нечто необыкновенно глубокое, или даже, как он чувствовал, бездонное. А все эти ахи и восклицания были предназначены для публики: не скроешь ведь в маленьком посёлке приезд чужого человека. Так, пусть видят, что на Паницу приехала старенькая и уже немного «ку-ку» родственница из города.

Скорость всё-таки пришлось сбавить.

— О, дорогой Дрон, так гораздо лучше. И хорошо, что не так скоро, чтобы ты успел мне рассказать.

Она даже не пыталась уточнить, что именно Дрон должен ей рассказать. Нужные слова сами рождались в его голове. Он лишь успевал удивиться на вдруг открывшуюся в нём способность гладко и коротко излагать мысли. Благодаря чему к концу поездки тётушка была в курсе всего, чем жила семья лесника.

Когда машина остановилась возле крыльца и тётушка нарочито неуклюже стала выбираться с заднего сиденья, причитая о старых костях и проклиная разбитые дороги, Дрон уже не верил её притворству. Ему хотелось, чтобы она поскорей закончила разыгрывать этот спектакль и опять, уже окончательно, превратилась в умную, наблюдательную женщину, какой, по сути, и была. И, словно прочитав его мысли, она, ни к кому не обращаясь, произнесла:

— Терпение, мой друг!

Все поняли это, как ответ Екатерине Васильевне на предложенную помощь.

Миновав холодные сени, через небольшую прихожую вошли в столовую. А там уже был накрыт стол. И на столе была еда. Ни городской, непонятного происхождения колбасы, ни консервированных непонятно, где и кем огурцов, ни невесть какой свежести рыбы из ближайшего гастронома на столе не было. Всё — от хлеба, выпеченного нынче утром Анной в русской печи, до нежнейшего стерляжьего заливного — всё имело имя добытчика и конкретный адрес происхождения.

На столе была Еда в лучшем понимании этого слова. И этой еды требовалось совсем немного для восстановления сил.

— Вы даже не представляете, как я проголодалась! — молитвенно сложив ручки, воскликнула тётушка. — Несколько месяцев я ходила среди прилавков супермаркетов, набитых невесть чем. Перебирала куски в морозильных ларях и ловила себя на том, что я шепчу во всём этом изобилии несъедобного: я хочу есть. Я хочу есть! Сама на себя удивлялась: о чём это я? Вот же — целый магазин в твоём распоряжении, а ты: «хочу есть». И, верите ли, мои дорогие, только сейчас, увидев этот роскошный стол, я поняла, о чём я тогда молила: я страстно хотела домой. Есть ту еду, что я ела в детстве, спать на тех перинах, и в той тишине, в которой спать естественно; смывать с себя грязь, стоя не под тепловатым душем, а в горячей-горячей бане или холодной-холодной речке. Вы даже не представляете себе, насколько остро я почувствовала боль порванных корней.

Этот искренний, страстный монолог прозвучал для семьи неожиданно и был выслушан в полной тишине. Уже замолкли последние слова, а присутствующие стояли и молчали, недоумённо глядя на гостью.

Екатерина Васильевна молча обошла стол, и, встав напротив Леды низко ей поклонилась:

— Здравствуй, родная! С возвращением!

И Леда так же низко поклонившись семье, произнесла в ответ:

— Здравствуйте! Мир нашему дому!

И, как будто опала стена. Все ожили, разом заговорили, принялись обнимать, целовать друг друга, что-то оживлённо рассказывать, смеяться. Стало тепло и светло. Впечатление, будто коротким сентябрьским днём в дом заглянула весна.

С приездом Леды в доме стало оживлённо. Домочадцы норовили побыть рядом с ней. И она была совсем не против.

С Анной она ходила доить коров (и, надо сказать, у неё это ловко получалось, так, будто в её городской квартире непременно стояла Бурёнка). Иногда она оговаривалась и называла Анну МамАня.

Аня, когда услышала это первый раз, рассмеялась. И затаённо ждала: не оговорится ли гостья ещё разок. Оговорилась, и не разок.

Когда Дрон засобирался в обход лесного участка, Леда попросилась с ним.

— У меня большой участок, устанешь с непривычки и не успеем засветло вернуться.

— Успеем. Не беспокойся обо мне. Ещё и уток постреляем.

— О, ты и стрелять умеешь? — уважительно переспросил Дрон.

— Дорогой мой! Легче перечислить, чего я не умею.

На следующее утро, чуть забрезжил рассвет — выдвинулись. Дрон шёл обычным шагом. Нет, неправда, чуть притормаживал, опасаясь, что немолодая гостья будет отставать. Но через некоторое время убедился, что и прибавив шагу, гостья от него не отстаёт, мало того, ничуть не запыхалась. Он успокоился и взял привычную для себя скорость.

Движение, похоже, не только ему доставляло удовольствие. Леда явно наслаждалась утренней прохладой, прозрачным лесом и быстрой ходьбой.

Перебирая сундук в горнице на втором этаже, они с Катериной весело болтали, как девчонки-не-разлей-вода. Только и слышалось: «а ты помнишь… а ты знаешь». Катерина давно не была так счастлива. Она на глазах помолодела, походка стала лёгкой, и куда-то пропала сутулость. Это все замечали и непременно её за это хвалили.

— Это она годики в тот сундук скинула. Пусть ещё полежат, — улыбалась Леда.

Даже сурьёзный мужичок Степан Игнатьевич не устоял перед обаянием гостьи после того, как та провела с ним весь день на повети, разбирая и штопая запутавшиеся в сезон снасти. За работой переболтали обо всём, что ему было интересно.

Он только заведёт разговор, а она уже понятливо поддакивает. Нить разговора (ну, по-честному то монолога) не прерывает и, главное, не спорит. Как есть, лучшего собеседника не встречал старик уже много лет. Конечно, не считая верного Мухтара. Вот тот тоже хороший собеседник.

В общем, гостья всем пришлась ко двору.

Глава 3

Заботы осени — сбор урожая. Последний рывок и напряжение сил в преддверии зимнего покоя. Северная зима длинная и запасов должно хватить до следующего урожая. Тяжёлый крестьянский труд оправдывается при взгляде на ссыпанные в сухие ямы картошку, морковку, свеклу. Радуется сердце глядя на сусеки заполнены житом и ячменём. А в подполье стоят бочки с огурцами, грибами, квашеной капустой и берёзовым квасом; бочонки с мочёной морошкой и брусникой; банки с пареной черникой, голубикой и смородой. Весёленькими рядками вдоль стен красуются литровые баночки варенья: малинового, земляничного, и, конечно, любимого всеми рябинового.

Сентябрь катился к закату. Уже через месяц Осенние Деды. А там и Велесова ночь присыплет землю первым снежком.

Гостья не скучала. По-прежнему с удовольствием принимала участие во всех домашних делах. И была не в тягость домочадцам: она знала всю деревенскую работу без особой подсказки. Но и вечера в доме с ней стали веселей. Теперь уже никто не спешил расходиться после ужина. И затейница Леда Николаевна с загадочным видом выталкивала из-под стола невесть когда задвинутый ею туда дорожный ридикюль.

Порывшись в его поистине необъятных недрах, она извлекала под свет лампы красиво расшитый гладью мешочек, а уж из него под торжественное: «та-дам», расписную коробочку лото.

— Так-так-так, господа, тянем жребий: кто сегодня банкует? Кто сегодня кассу держит?

Начинали перебираться к столу, рассаживаться, выбирать карточки, трясти кошельки с мелочью. Вечер проходил замечательно, и все расходились довольные. А если выигрыш выпадал Степану Игнатьевичу, то домочадцы имели удовольствие послушать в его исполнении арию Мефистофеля с непременным: хо-хо-хо!

Всё было бы замечательно, если бы в воздухе не витала лёгкая паутинка ожидания. Какой-то недоговорённости.

Уже больше месяца семья с удовольствием принимая правила игры гостьи в добрую тётушку и подспудно ждала объяснений, понимая, что приезд её не случаен, и что гостья только выбирает момент для разговора, ради которого она приехала, но по каким-то, одной ей ведомым причинам, оттягивает его.

В одну из суббот, когда все собрались за ужином после бани, Леда попросила:

— Завтра начинаются Осенние Деды. Мне бы хотелось сходить на кладбище, проведать своих.

— Давай. Я блинов напеку, кутью сделаю, и сходим, — отозвалась Екатерина Васильевна.

— И я бы хотела попросить вас соблюсти все обряды этой недели. И даже воскресные.

Обряды этого тихого праздника уважения смерти, и поминания предков семья и так соблюдала: шли последние дни годового перехода и заручиться помощью предков было святым делом. Скоро на землю придёт зима. Долгих полгода за окнами будут трещать морозы, и бушевать метели. Дома занесёт снегами по самые окна. Безрадостно оставаться одним в этой заснеженной юдоли. И в Осенние Деды люди просили предков не оставлять их наедине с суровой Мореной.

Екатерина Васильевна поджала губы, но промолчала. Зачем горожанке знать про наши отношения с предками… «Блажит Николаевна, играя в старину».

Леда резко обернулась и, глядя Катерине прямо в глаза проговорила твёрдым голосом:

— Вега — Пи — Эта — Тау — Иота — Тубан — Кохаб. Кохаб — Ферказ. Матка. Кола.

От неожиданности Катерина побледнела, удивлённо взглянула на гостью, но через мгновение совладала с растерянностью, выпрямилась и тихим, ровным голосом в тон Леде ответила:

— Альраи — Альфирик — Альдерамин — Денеб — Садр — Вега. Матка. Кола. Ты — эфор?

— Эфор Северо-Запада.

— Почему сразу не сказала? — как-то вдруг охрипшим голосом спросила Катерина.

— Прости. Я подумала, что официальное представление нам не понадобится. Мы же с детства знаем друг друга. И… тебе бы это не понравилось.

— Мне и не понравилось. Но это не имеет значения. Как вижу, я не всё про тебя знаю… Тебя надо представить семье?

— Да. Теперь это необходимо.

Во время этого короткого резкого диалога домашние ошарашенно молчали и лишь недоумённо переводили взгляды с одной женщины на другую.

А те стояли напротив друг друга в весёленьких халатиках, с разноцветными тюрбанами из полотенец на головах — только что пришедшие из бани, блаженно разморённые лёгким паром милые тётушки… вдруг непостижимым образом, в одно Слово преобразившиеся в готовых к сражению воинов.

Так кошки, только что такие милые и пушистые, в одно мгновение превращаются в боевую машину при виде чужака, забредшего на их территорию.

Смысл сказанных слов был непонятен, но напряжённые позы, побелевшие костяшки пальцев Катерины, мёртвой хваткой вцепившихся в изогнутую спинку старого венского стула; и, вдруг ставшее неузнаваемо чужим, жёсткое выражение лица Леды; тон их, до предела странной беседы, скорей даже перепалки — всё было наэлектризовано до предела.

— Позвольте вам представить, мои дорогие, Леду Николаевну Журавлёву, — процедила сквозь зубы Катерина. — Лада Николаевна не просто приехала к нам погостить, она в командировке. И, видимо, по очень важному делу.

Катерина обернулась к Леде, как бы приглашая ту продолжить. Леда кивнула, но молчала, обдумывая, с чего начать:

— Мне очень-и-очень жаль, что наше знакомство произошло вот так. Признаю — это полностью моя вина: мне надо было ещё в письме обозначить свой статус. Но времена нынче неспокойные. И я специально приехала в Паницу на несколько недель раньше оговорённого договором срока, чтобы немного побыть просто Ледой, как когда-то в детстве. Простите меня. Катюша, и ты прости. Раз уж всё так вышло я сейчас представлюсь официально. Дайте мне, пожалуйста, несколько минут, чтобы я привела себя в порядок.

Леда отступила к двери и вышла из комнаты. Никто не прерывал молчания. Никто не сменил позы. Все застыли в ожидании второго действия.

Через несколько минут открылась дверь боковой избы, в которой поселили гостью, и в комнату вошла статная дама, одетая по последней моде в бордовый жаккардовый костюм, украшенный брошью в виде птицы. На ногах лайкровые чулки и лакированные туфли, вокруг шеи нитка крупного жемчуга. Элегантная причёска, лёгкий макияж, и в довершение образа облачко дорогих духов.

— Царица, — выдохнул Степан Игнатьевич. — Как есть царица.

Леда посмотрела на него ласково, и улыбнулась наивному комплементу.

Но, похоже, дед выразил мнение всех присутствующих. Даже Катерина, всё ещё напряжённо сжимавшая губы, не могла не признать очарования созданного Ледой образа. Позволив себе насладится произведённым эффектом Леда попросила всех присесть к столу и выслушать её.

— То, что я прибыла сюда по служебным делам, не отменяет того небольшого отпуска, который я себе позволила. И надеюсь, что даже после моего официального представления вы не станете плохо обо мне думать. Со своей стороны заверяю вас, что я и впредь буду относиться к вашей семье с теплом и любовью, и буду защищать вас не только по долгу службы, но и по велению сердца.

— От кого защищать? Нас опять надо от кого-то защищать? Бандиты снова хотят купить нашу деревню? — при упоминании о какой-то неведомой ей опасности, Анна встрепенулась

Леда улыбнулась. Ей нравилась эта способность Анны мгновенно реагировать на происходящее.

— Итак, я представлюсь снова: Журавлёва Леда Николаевна — эфор Северо-Запада.

— Эфор — это что?

— Куратор, наблюдатель, полномочный представитель с бо-оо-льшими полномочиями, — ответила за Леду Анна.

— Да, всё так.

— Что тебя привело к нам, эфор? Мы ведь можем разговаривать с тобой на ты? Или теперь надо держать дистанцию? — опять перебил Леду Дрон.

— На ты, конечно. Нам предстоит большая работа. И у нас очень и очень мало времени, чтобы к ней подготовиться. Поэтому, чем доверительней будут наши отношения, тем быстрей и качественней мы её сделаем.

— Что за работа? — подала голос Катерина.

— Чей ты посланник? — опять вмешался Дрон.

— Меня прислал Совет Северных земель. Его штаб-квартира находится на Соловецком архипелаге. В совет входит шесть человек: глава и пять эфоров.

— Кто сейчас возглавляет совет? — угрюмо спросила Катерина.

— Снова дариец Александр Белояров. На выборах его поддержало большинство эфоров.

— Когда были выборы?

— Девять лет назад.

— Значит, до сто сорокового года будут дарийцы рулить.

— Да, если не облажаются.

Дрон что-то подсчитал в уме и недоумённо проговорил:

— Вы ничего не путаете? По вашим словам, выходит, что глава ваш раз в сто пятьдесят лет переизбирается? Ну, и не с рождения же он правит…

— Старейшему эфору Севера почти шестьсот двадцать лет. Дрон, я потом отвечу на все ваши вопросы, а пока просто напомню семье, что на планете семь уний, их возглавляют Советы. Глава каждой унии входит в Верховный Совет планеты. Северная уния одна из самых старых и уважаемых. Она, как и все остальные, разделена на пять областей и ограничена шестидесятой параллелью северной широты. Я курирую земли от двадцатого до шестидесятого меридиана, другими словами — северо-запад.

— Позвольте, позвольте, — опять вмешался Дрон, — это всё, конечно, очень интересно и познавательно, но мы-то, простите, какое ко всему этому имеем отношение?

Степан с Катериной переглянулись, но промолчали.

— Самое что ни наесть прямое и непосредственное. Дело в том, что Паница расположена в одном из самых древних на территории Гипербореи месте силы. И на протяжении последних семи тысяч лет здесь находится школа, в которой обучают магов и готовят их к жизни в среде людей. Семья, в которую ты вошёл — потомки рода расенов — они прирождённые воспитатели и учителя. Их знания и умения передаются из поколения в поколение буквально с молоком матери и поддерживаются самим воздухом этого места. До поры эти знания дремлют невостребованными. И тогда семья проживает обычную крестьянскую жизнь, не сильно выделяясь на общем фоне. Но, когда у Вселенной возникает потребность в их знаниях, Совет присылает к ним эфора. За несколько месяцев до появления ученика эфор должен помочь восстановить способности семьи воспитывать и обучать.

Последний раз прибегали к помощи Паницы триста лет назад. Тогда понадобился сильный маг для работы в новой столице государства. Пётр пренебрёг нашим советом отстраивать столицу в испытанном месте силы — в Старой Ладоге. Пришлось выровнять искажения энергий. И для этой работы выбрали Паницу. Здесь мы воспитали сильного мага, и он блестяще справился с поставленной задачей. А ведь ему пришлось заново тянуть струну и соединять по тридцатому меридиану восточной долготы новую столицу российского государства, пирамиды на плато Гизы и Соловецкий архипелаг. Довольно быстро энергия региона была выравнена, и это позволило ему развиваться гармонично.

— Тот маг — Михайло Ломоносов из Холмогор?

— Да. Только не из Холмогор, а из Мишанинской. Ему пришлось сильно постараться, чтобы исправить ошибки отца-императора… Вот и сейчас возникла необходимость в сильном маге. Через несколько лет планета подойдёт к границам пространств. Эфоры всех уний активируют свои школы и готовят магов к предстоящей работе.

— Или войне, — вставил Степан.

— Может и так. В любом случае на Совете решили, что воспитанием северного мага займётся школа Паницы. И поэтому, начиная с недели Осенних Дедов, я буду активировать ваши спящие знания. Перед каждым из вас будет поставлена задача. И общими усилиями вы должны подготовить мага к возложенной на него миссии. Вообще-то, ожидается, что их будет четверо. И это дети от пяти до семи лет. Но это детали. У вас будет десять лет на их подготовку. Завтра мы поговорим подробней о предстоящей работе. А пока, я думаю, нам всем надо отдохнуть. Сегодня был хороший день и очень напряжённый вечер. Спокойной ночи.

Леда развернулась и ушла в свою комнату, а семья расходиться не спешила. Слишком большое потрясение они испытали для того, чтобы думать, что удастся уснуть.

— Аннушка, завари-ка ты нам, голубушка, кипрея. А ты, Андрюша, сходи в сени, принеси плошку с голубелью. И мёд захвати.

— Что скажешь, Игнатьич? Пришла беда — отворяй ворота?

— Ну, зачем ты так, Катюша. Мы люди служивые. Нас с детства к этой службе готовили. И тебя и меня. Мы всегда знали, что можем понадобиться в любой момент. А уж когда эта чехарда в стране началась, то всякие сомнения отпали в скором призыве. Разве не так?

— Так, Степан, так. Признаться, не ожидала Леду увидеть в качестве эфора… Хм… Соседская девчонка — эфор.

— И для меня это было полной неожиданностью. Помнится, я её последний раз видел у бабки Петровны на летних каникулах. Она тогда приезжала после первого курса института. И с тех пор мы о ней ничего не слышали. Петровна ведь всегда хвасталась своими внуками, но о Леде никогда ничего не рассказывала. Да мы, в общем-то, и не спрашивали.

— Да, надо признать, мы ничего о ней не знаем. Хоть она для нас и троюродная, но всё же она наша семья. Почему же мы остались в стороне, когда принималось такое судьбоносное для семьи решение, как выдвижение одного из её членов в эфоры?

— Времена изменились. Уже и не спрашивают мнения семьи. Остаётся надеяться лишь на то, что случайностей в нашем деле, по-прежнему, не бывает. Вот и Андрюшка не случайный человек. Хоть и темнит маленько про своё невежество.

В комнату вошла Анна. Она, так же как и все, была озадачена событиями вечера:

— Значит сказки бабы Софы — не сказки.

— Не сказки, а учебный материал. Ты, по большому счёту, всё с самого детства знаешь. Только до поры не знала, что знаешь. Потому и знания свои не применяла — надобности в этом не было. И слава богу.

— Так уж и не применяла. В Петербурге, когда автобус долго не приезжал, я стояла на остановке и шептала, как Василиса из бабушкиной сказки: двадцать-двадцать-двадцать… и автобус быстренько появлялся из-за угла.

— Вы что, устроили вечер воспоминаний? — улыбнулся вернувшийся из сеней Андрей. В одной руке он нёс баночку с мёдом, в другой голубичное варенье.

— Ты, Андрюша, зря посмеиваешься-то. Вот смотри, в руках у тебя наисильнейшее оружие, если об этом знать.

Андрей недоумённо посмотрел на свои руки:

— Запустить в недруга банкой с мёдом — пусть у него всё слипнется.

— Вот ведь, балбес какой! — рассердилась Катерина. — Все обряды на меду сильнодействующие. Ведь в медок природа заложила силу огромную. И не только простуды им лечат, но и удачу, и любовь с его помощью привлекают.

— О, куда не ткни — всюду магическая хрень, — простонал Андрей.

— Так и есть, дорогой, так и есть. Только профаны живут в одном-то измерении. А нормальные люди в повседневной жизни постоянно используют их два, а то и три. Те, кто пользуется четырьмя-пятью — обладают выдающимися талантами. А кому открыт доступ в семь и более — те маги да ведьмы.

— Ага, это потому, что они семи пядей во лбу, — поддакнул Андрей, не отпуская шутливого тона, и не желая переходить на серьёзный лад.

Это его веселье каждый раз раздражало Катерину: «Что ж такое-то, уже второй год живёт в семье. И всё никак не возьмёт в толк простые, казалось бы, вещи. Ведь с самого начала, как только протестировали и приняли в свой круг, Игнатьич начал обучать его магии леса. Аннушка давала уроки любовной магии, а я обыденной, бытовой. Как же он может насмехаться и всем своим видом демонстрировать неверие?»

Катерина поднялась, поджав губы, и стала накрывать стол для свежего чая. Достала аккуратно свёрнутую скатерть, вышитую по строгим правилам изготовления магических вещей ещё её прабабкой Фаиной.

Принесла из буфета чашки. Не простые, заветные. Она доставала их только в особых случаях: когда семья не просто собиралась за столом перекусить, а обговаривала важные дела.

Чашки были из костяного фарфора, тонкой, старинной работы Императорского фарфорового завода. Они были подарены семье их воспитанником, вошедшим к тому времени в силу молодым белым магом, выполнявшим важную работу в новой столице государства. Он прислал их с оказией: посылку передал ехавший по почтовому тракту в Архангельск, с поручением от государыни Елизаветы Петровны, курьер.

С тех пор сервиз бережно хранится. И пользуются им только в особых, важных для семьи, случаях.

Катерина накрывала на стол и чувствовала, как проходит, налетевшая было, обида на Андрея.

Торжественно водворили во главу стола латунный тульский самовар и семья расселась вокруг стола. В нежные чашечки, расписанные лиловыми светиками, Катерина разлила капорский чай. Первую чашку выпили молча. И уж только налив по второй, хозяин дома начал озвучивать вопросы, незримым роем жужжащие над столом.

Глава 4

Осенние Деды прошли тихо. Никто не обещался приехать в Паницу, чтобы навестить могилы предков и посидеть с родственниками за поминальным столом. Женщины с утра напекли блинов, приготовили нехитрое угощение и пошли в раду.

Леда Николаевна больше не заводила разговора о предстоящей миссии. Но уже неделю в доме не звучал дробный северный говорок. Северяне и так-то не больно охочие до разговоров, сейчас и вовсе переговаривались лишь по необходимости. Держаться старались вроде свободно, но старались ежеминутно, и потому накал, внешне почти незаметный, сковывал движения.

Мужчины, и без того много работающие вне дома, чаще обычного стали уходить на дальние заимки, или допоздна стучали молотками в кузне на берегу Речки.

Катерина сразу после завтрака садилась за прялку. Анна уходила к себе в комнату, читала или занималась рукоделием. В доме стояла тяжёлая тишина.

— «Беда-то какая, — думала Катерина, жужжа веретеном, — и принёс же леший напасть. И ведь не отнекаться, не спрятаться. К чему нам эти дети. Чему мы их научим? Как землю пахать, как с лесом в ладу жить? Что за блажь! Коли хотите великого мага воспитать, пусть его и учат Великие Учителя. Может, наши предки таковыми когда-то и были, да все вышли. Вон, полна рада магов великих в земле лежит. Ой, неладное придумали».

Думы невесёлые окутали Катерину плотным облаком, и не заметила она, как подошла Леда. Присела на низенькую скамеечку у ног и также, молча, произнесла:

— «Не печалься, Катерина. И не унижай своих способностей. Наша семья по-прежнему владеет огромными знаниями, позволяющими влиять на пространство и время. Другое дело, что мы этими знаниями почти не пользуемся. Но это не потому, что утратили их, а потому, что приобрели мудрость не вмешиваться в ход событий без особой надобности. Для вмешательства мы выращиваем воинов-магов, которым передаём часть своих знаний — равновеликую предстоящей им миссии».

Катерина взглянула на притулившуюся у ног Леду.

— «Сколько тебе лет, сестра?»

— «Я совсем молодая ведьма — мне всего-то триста шестьдесят», — улыбнулась такая знакомая и такая далёкая сейчас от Катерины, женщина.

— «Я тебя маленькой девочкой знала и молоденькой девушкой… Ты алконоста — волшебная птица!», — догадалась Катерина.

— «Верно алконоста, зимородок, по-простому, если», — опять улыбнулась Леда — «триста лет я храню знания нашей семьи и триста лет стою на страже: не подпускаю чужаков, отгоняю любопытных. До меня эту службу несла моя мать, тоже с именем Леда, а до неё — её мать, и так уже пятнадцать поколений женщин нашей семьи служат Панице. Они лежат в Раде рядом с вашими предками. Мы ведь тоже, наравне с вами учимся и учим, оберегаем и охраняем эту землю и этот куст — нашу семью. А заодно помогаем Вселенной поддерживать равновесие на этой планете — при необходимости выращиваем и воспитываем Воинов Света, как другие семьи выращивают и воспитывают Воинов Тьмы».

— «Какую же роль вы отводите нам, скоро проживающим свой век?»

— «Дорогая моя, не ставь всё с ног на голову. Это ваша прерогатива — определять нам задачи. Вы — стремительно проживающие свой век — отвели для нас роль хранителей ваших знаний. Дело в том, что по природе своей мы — алконосты, русалки, йети, длаки, не такие, как вы. У нас был момент, когда мы переродились и утратили свою человеческую природу. И речь тут вовсе не о продолжительности проведённых на земле лет в одну единицу воплощения. Всё гораздо прозаичней: переродившись, мы утратили магию Искры. К великому сожалению, нам не свойственно проявлять творчество ни в каком деле, в нас больше нет Искры божией, что заложена в вас. Зато мы великолепно воспроизводим всё, что когда-либо от вас увидели или услышали. Иными словами, мы — ремесленники. Очень хорошие, возможно, даже гениальные, но — ремесленники. А вы — творцы. Таков мировой расклад сил. Каждому выдан свой инструмент, с помощью которого он наилучшим образом воплощает задуманное Вселенной. А вместе мы сила — „Сол-Эйваз“ — которую ничто в мире не может одолеть».

— «Почему я этого не знаю?»

— «Ты не „не знаешь“, ты не помнишь. Для этого я и нужна тебе — чтобы хранить знания и вовремя о них напоминать. Ты — моя вспышка, я — твоя рутина».

— «Как же рутинная часть меня попала в совет, да ещё и эфором стала?» — насмешливо спросила Катерина.

— «Это в семье я второстепенный член, а во внешнем мире я представляю собой элемент выдающейся силы, с которой нельзя не считаться. Я напоминаю миру о мощи, которой обладает наша семья», — улыбнулась в ответ Леда.

— Ну, и долго вы собираетесь так молчать? — спросила Анна. Оказывается, она уже третий раз заглядывает в столовую и застаёт одну и ту же картину: мать сучит веретено, задумчиво глядя в окно, а Леда сидит перед ней на низенькой скамеечке, старательно чапает клочок шерсти и мурлычет себе под нос песенку самоедов: «ёханте-ёхкнте, тырдыр-мырдыр-перестройка, ёханте-ёханте, тырдыр-мырдыр Горбачёв» — не один день можно ехать на оленях по тундре и мурлыкать эту несуразицу.

Женщины недоумённо подняли на неё глаза:

— Мы не молчим. Мы очень даже неплохо поговорили. Расставили все точки над «I».

А ты давай-ко, собирайся, пойди-ко, баньку затопи. А мы в доме обрядимся. Надо достойно завершить Осенних Дедов и готовиться к Велесовой ночи. И сходили бы вы завтра с Дроном на Великое Велесово болото. Надо бы навестить париху — Ваську-болотницу. Гостинец ей снесёте, а она даст вам корешки да травы. Я ещё по весне просила её заготовить кое-что для меня. Да, чуть не забыла, ещё мне нужен будет вереск — трёхлетка. Там, возле избушки Болотницы, как раз есть куст нужного возраста.

Анна и не подумала тронуться с места — стояла, как вкопанная и только недоумённо переводила взгляд с матери на тётку.

— Что случилось-то, пока сидели, молчали? Настроение ваше меняется быстрее, чем ветер-слободка по весне.

— Много чего случилось. Мы поговорили. И теперь я, даже больше, чем Леда, уверена, что у нас совсем мало времени и очень большая работа впереди. Опосля, в бане всё расскажу.

Анну этот ответ ничуть не устроил, но, глядя как рьяно сестрицы принялись за уборку дома, она поняла, что боле из них и слова не вытянешь. Накинула душегрейку, захватила в сенях коромысло с бадейками и, зачерпнув на углу дома из бочки поточницы, стала спускаться по косогору к баньке.

Возле кузни курили мужики.

— Что там дома-то? Не передрались ещё наши тётушки? Что-то сегодня и из дома не выходят. Как бы чего не вышло, а то останемся без обеда.

— Что ты, батя, они нынче лучшие подруги. Моют-прибирают, праздничный обед готовят. А вы кинули бы сетку, может, и ушицы сподобимся похлебать.

— Морда стоит. Опосля схожу, проверю. Чаю, щучку принесу к обеду.

Дрон молча слушал перекличку.

«Значит, улучила Леда момент подойти к Катерине», — с облегчением вздохнул он. Эти несколько дней напряжённого внимания всем дались нелегко. Но Дрон переживал их особенно болезненно. Немногословный по природе, он чаще всего использовал слова, как маскировку — ширму, за которой прятал своё сокровенное. В разговоре был нарочито насмешлив, а то и грубоват. Из-за этого многие его сторонились, опасаясь едких, всегда поразительно точных, и от этого особенно обидных словечек, на которые он, если разозлят, не скупился. А уж если человек совсем ему не нравился, тут он и вовсе не церемонился, и словом бил нещадно, наотмашь. В посёлке тихонько злословили: Андрею Жихареву самое место в лесничих ходить. Ёлки да сосны — они толстокожие — сдюжат крепкое Андрюшкино словцо.

Андрей понимал происходящие вокруг него события, не нуждаясь в словесных комментариях. Ему достаточно было просто подумать об интересующем его предмете, чтобы вся картина, как на ладони, предстала перед его мысленным взором. Причём картина динамичная, с сюжетами и вариантами развития событий. А недостаток информации восполнялся живым воображением. Ну, или интуицией. Как ни назови — всё равно ясновидение, чудный дар, доставшийся ему от матушки, оборотной стороной которого была способность видеть события помимо воли. А, следовательно, вовлекаться в них полностью, без возможности выйти, пока сюжет себя не изживёт. Поэтому ему тяжело было находиться среди людей. Пустой гомон их маленьких жизней болезненно раздражал. Нет — бесил. Совсем другое дело — лес. Какие чудесные сказки рассказывает Андрею его тишина! Эти сказки он пересказывал по ночам Анне.

Поначалу, когда они ещё только сходились, он и её водил в лес слушать эти сказки. Уловив в воздухе очередную волшебную историю, он восторженно шептал:

— Ты слышишь? Эта старая ель рассказывает про упавшую с неба звезду.

— Нет, Андрюша, про звезду я не слышу. Зато слышу, как ветер перебирает иголки в её старых ветках, вижу, как малыш-клёст порхает с шишки на шишку, — улыбалась ему Анна.

— Да ты не так слушай, — закрывал он Анне глаза своими огромными ручищами, — ты по сторонам не смотри не отвлекайся на детали, ты целым слушай, — учил он, прикладывая ладонь к её груди. — Хочешь, я попрошу, и ель расскажет нам сказку про нас?

— Андрюшка, а давай, ты сейчас послушаешь, и я не буду тебе мешать, а ночью расскажешь, что услышал. И это будет твоя сказка, а ты будешь моим Шехерезадом, — улыбалась Анна, высвобождалась из его объятий, отбегала и тут же возвращалась, чтобы, привстав на цыпочки, поцеловать. И он оставил попытки научить дружку слушать лес.

— «Пусть так, — думал Андрей, — моя любовь не бесталанна. Она пишет стихи и играет на гитаре. Вкусно готовит и чертовски хороша в постели. И, это даже хорошо, что она сама не слышит эти сказки. У меня-то они никогда не кончатся. И я буду рассказывать их для неё каждую ночь, до конца наших дней».

— Баня, баня, баня! Как я не любила в детстве банные дни, — откровенничала, блаженно растянувшись на полке, Леда.

— И я не любила. И Анютка не любила, — поддержала её Катерина, — жарко, разморит так, что двигаться неохота.

— Зато, какое блаженство выйти из бани: тело лёгкое как пёрышко. Кажется, вот подхвати меня ветерок и не будет для него усилием перенести меня через Речку.

— Да я и сейчас из бани выхожу прозрачная. Весь мир сквозь меня струится — ни за что не зацепится, — подала голос Катерина.

— Да уж. До некоторых блаженств надо дорасти. А некоторые, не будем говорить кто, хотя это и Андрюшка, до сих пор не доросли. Я его и веничком, и массажик, и спинку потереть. И верчусь перед ним, вся такая ровненькая, распаренная: вот она я! А он на дверь смотрит, как бы выскользнуть, да в речку плюхнуться.

Дружный хохот не дал Анюте дорассказать об их с Андрюшей банных приключениях.

— А не искупаться и нам? — предложила Катерина.

— Купаться, купаться, — весело подхватили остальные.

И, недолго думая, вся троица гуськом, как есть, нагая, потрусила к речке.

— Я с разбега, пустите, разойдитесь! — Анюта пробежала по мостикам и, свернувшись колобочком, плюхнулась в воду, вздыбив за собой фонтан тёмной октябрьской воды. Следом прыгнула Леда и аккуратненько, по ступенькам, прошла в воду Катерина.

Вволю наплававшись и наоравшись в сумеречное, набухшее дождевыми облаками небо, залихватских частушек, дамы в том же порядке, гуськом, потянулись обратно в баню.

Как же описать блаженство от раскалённого воздуха, окутавшего их свежие, охлаждённые осенней Речкой тела? Как передать перламутровое их свечение? Шум, ввалившийся в баню вместе с купальщицами, постепенно умолк и сменился блаженным молчанием.

— Эй, поморозницы, не угорели там? А может, к лавкам примёрзли? — раздался за окном голос Игнатовича.

Они с Андреем пошли на Речку проверить морды перед ужином, ну и свернули на тропинку к бане — послушать, что-то долго моющихся девок.

— Не надо вам водицы с речки принести? — спросил Андрей. В ответ раздался дружный хохот:

— Зачем нести воду — мы и сами до воды сбегали.

— Купались, что ли? Ай да поморозницы! — с удовольствием крякнул дед, — Скоро вы? У нас самовар закипел и чай свежий заварили — вас ждём.

— Выходим уже.

В предбаннике долго вытирались, облачались в ситцевые халатики, накинутые на тонюсенькие рубашки-белоземельки. Пристраивали половчее на головах высокие тюрбаны из цветных полотенец. Ноги совали в катаночки и в галоши. Завершали наряд цигейковые душегрейки. Перед уходом выставили у порожка бадейку с чистой водой. Сверху положили свежий, нехлёстанный веник — это приглашение предкам попариться.

Пока собирались, мужики проверили снасти и уже подымались от реки с уловом, нанизанным на ивовый прутик.

— Вота — щучка забрела, — приподнял Дрон связку с уловом, на которой висела приличная щучка килограмма на три, — рыбники на завтрак заказываем.

— Будут. А как же! Сегодня после ужина опару поставим. Ну, да пойдёмте в избу, а то дождь, вишь, сеять начал. На всю ночь зарядит, как завтра к Болотнице-то пойдёте?

Дом был чисто прибран. Русская печь побелена и стояла в углу невестой.

Посредине стола в керамической вазе стоял букет рябиновых веток с сочными гроздьями ягод. А сам стол был накрыт Фаининой скатертью, и сервирован парой лишних приборов — это приглашение предкам отужинать в этот вечер вместе с семьёй.

Чуру и Домовому Катерина поставила особое угощение, подчёркивая уважение и благодарность духу-хранителю и духу-предку, за то, что согласились остаться и оберегать дом и семью в Яви.

Из недр буфета Дрон достал тяжёлый серебряный подсвечник и, заменив оплывшие свечи, зажёг огонь: он укажет предкам путь. Степан разлил по старинным бокалам домашнее пиво и нарезал ржаной каравай. Анна достала из печи горячие щи и жаркое; из сеней принесли сметану и соления.

Вспомнили близких и дальних родственников. И тех, что погибли в многочисленных войнах, и тех, кто тихо умер в своей постели. Припомнили случаи из их жизней: грустные и смешные. Анна принесла из комода старый фотоальбом. Сдвинув стулья, начали перебирать пожелтевшие от времени фотографии, угадывая, кого же запечатлел фотограф в этой многочисленной группе с лицами меньше булавочной головки.

Вечер, посвящённый смерти — казалось бы, печальный вечер памяти об ушедших людях. Но магия Велесовой ночи в том и заключается, что скорбь превращается в воспоминания. Стираются границы, и открываются двери между мирами. Близкие люди вновь оказываются рядом. Предки приходят посмотреть на потомков. Потомки обращаются к предкам за советом.

Именно эту ночь Леда выбрала для инициации. Ибо она очень надеялась на помощь Рода.

Глава 5

В Велесову ночь открытие перехода не так опасно. Все, ранее живущие в Роду, будут при этом присутствовать и помогать. А те, кому только предстоит спуститься в Явь, будут учиться, чтобы, когда придёт их время, вспомнить.

В полночь семья встала вокруг стола. Они закрыли глаза и стали произносить слова перехода. Сначала медленно и неуверенно, но постепенно ускоряя и вознося голоса вверх — под свод дома: к коньку, к небесам, затянутым тяжёлыми тучами, и выше, выше, сквозь тучи — к звёздам, к самой Коле.

Руки сами собой возносились вслед за голосами, тела начали раскачиваться, пространство комнаты поплыло, и Дверь открылась. Голоса смолкли, и последние отзвуки слов заклинания растворились в небе над домом.

Первым шагнул к распахнутой двери, как и положено стражу — Домовой. Он преступил порожек в невидимое остальным пространство, оглянулся и махнул, приглашая следовать за ним. Степан Игнатьевич шагнул было к двери, но Катерина его остановила. Подошла, взяла за руку, и они и вошли вместе. Следом, держась за руки, пошли Анна с Андреем. Замыкала шествие Яви Леда. Духи предков выждали, когда она переступит порожек, и тоже потянулись к проёму, один за другим перемещаясь в открывшийся мир.

Нечего и говорить, что пространство другого измерения внешне ничуть не отличалось от привычного мира семьи. Пройдя в открывшуюся дверь, они попали в боковую избу дома. В окна лился мягкий солнечный свет. Комната была чисто прибрана и не носила никаких следов пребывания в ней Леды. В августе и не могло быть иначе.

В это время Леда ещё только прибыла на Совет, экстренно созванный главой на Соловецком архипелаге. Настало время решить, какая из школ Севера возьмёт на себя обучение мага.

— Открытие школы в Панице не останется незамеченным. Вы все это отлично знаете, — горячился Поморский эфор Варуна, — Нет, нет и нет! В наше время совсем необязательно активировать родовую память самой мощной школы Севера. Давайте разморозим школу на Аляске. Там опытные шаманы и подготовят ученика не хуже, чем в Панице.

— Если группу будут готовить в Панице, то хороший результат гарантирован. Так, значит решено?

— Ничего не решено.

Споры продолжались три дня. И всё же выбор пал на Паницу. Эфору Северо-Запада предписывалось немедленно выехать на место, чтобы инициировать обучающую семью. Члены Совета стали расходиться. Вернее, просто растворяться в воздухе. Через несколько минут в комнате остались только Александр Белояров и Леда.

— Мне необходимо, — начала Леда.

Но Александр поднёс палец к губам, и она замолчала, оглянувшись по сторонам. Глава прошёл к буфету, достал из него склянку тёмного стекла и свёрток обыкновенных ватных дисков.

Опрокинув склянку, он намочил один из дисков и протянул Леде. Та недоумённо на него посмотрела. А он уже смочил второй диск и, кивнув Леде, провёл им по лбу — от корней волос до переносицы и от виска к виску. Затем провёл по векам, по губам, и вдохнул запах. Леда повторила его движения. Подойдя к столу, председатель поставил склянку на небольшой серебряный поднос.

Она готова была поклясться, что ещё минуту назад его там не было.

— Ну вот, теперь мы можем говорить свободно.

— А разве комната была не защищена?

— Защищена. Но у нас настолько важный разговор, что мы просто обязаны спуститься ещё на один уровень защиты. Итак, дорогая Леда, давай сверим часы. Тонкая настройка резонансом разрушает горы и сплетает прочнейшие нити. Мы должны действовать синхронно, — начал инструктировать эфора Александр…

— Не волнуйтесь, мои дорогие, — проворковала как можно спокойней вошедшая в дверь Леда, — это просто петля времени. Нам необходимо было вернуться в исходную точку инициации. Она вынула из нагрудного кармана золотые часики на шатлене.

— Итак, нам надо провести обряд запуска Дыхания Вселенной. Я буду распорядителем, с вашего позволения.

Все согласно кивнули.

— Прошу вас снять обувь, взяться за руки и замкнуть круг. Через восемь минут я начну обратный отсчёт. И когда стрелка достигнет шестой минуты второго часа, мы начнём медленно двигаться по кругу противосолонь, а наши предки, также замкнув периметр, начнут движение посолонь. Тем самым образуется замкнутая энергетическая система, способная принять в себя нисходящий поток космической силы, который, закручиваясь посолонь, пройдёт сквозь нас и запустит энергию самоорганизующейся системы Паницы. Образовавшийся излишек энергии мы отдадим земле. Знайте, что мы запускаем энергию, которая сама будет управлять собой, так как сама себя знает. И мы вместе с ней войдём в нужное для выполнения поставленной задачи состояние.

Люди взялись за руки и образовали замкнутый круг. Второй замкнутый круг образовали Души предков Рода.

— Я прошу Чура — духа-хранителя Рода в Яви встать в точку эквилибриума. Я прошу Домового — духа-хранителя Дома и семьи встать в точку эквилибриума, — начала обряд распорядитель, — вы — хранители нашего Рода и Родового места, вы — центр нашей Вселенной. У вас прямая связь с ушедшими из Яви предками, с семьёй в Яви и с нашими потомками в Прави.

Из круга предков отделился неказистый старичок на тоненьких ножках, в красных сафьяновых сапожках, одетый в сермяжку, но с мурмолкой на голове. И вышел статный человек, лет сорока в войлочной шляпе с загнутыми полями, пиджаке поверх косоворотки и брюках, заправленных в высокие «гамбургские» сапоги. Оба были окутаны лёгкой дымкой времени.

Они встали в центр круга, и все члены Рода им поклонились. Леда хлопнула в ладоши, возвращая к себе внимание, и начала отсчёт: десять, девять, восемь, семь, шесть…

Анна проснулась на рассвете. Рядом на кровати сидел Дрон. За окном празднично белел огород.

— Первый снег выпал, — заметив, что жена проснулась, улыбнулся Дрон, — хорошо будет пробежаться до Великого по первому снежку.

— Знаешь, Андрюша, я такой странный сон сегодня видела: как будто мы после ужина всей семьёй…

— Прошли сквозь открывшуюся в пространстве Дверь и водили хороводы в боковой избе, — закончил Дрон фразу жены.

— Верно, Дронушка, — засмеялась Анна, — ты всегда мои сны угадываешь.

— Нет, Анюта, это не сон был. И мы действительно прошли обряд инициации. Вот только не помню, как мы оказались в своей горенке. — Я проснулся сегодня ещё до рассвета. И тоже сначала подумал, что это был сон, но потом стал вспоминать, вспоминать и довспоминал до того места, когда Леда начала обратный отсчёт. А потом, я, как будто провалился в колодец. Сначала всё бешено вращалось, и я не чувствовал под ногами опоры, но, задрав голову, увидел Колу. И в это время печальный мужской голос сказал: «Звезда полей, во мгле заледенелой, остановившись, смотрит в полынью…». И тут я проснулся.

— Всё так. Я тоже летела с огромной высоты, и было страшно и одиноко, пока я не подняла голову и не увидела в небе Колу. И в тот же миг услышала тихий нежный голос. Он пел. Очень печально пел: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…»

— Это Анна Герман. Моя мама очень её любила.

Анна перебралась к мужу, подтянула одеяло и накрыла им себя и Дрона. В дверь тихонько стукнули. Не оборачиваясь, они одновременно отозвались:

— Входи, Катерина.

— Доброе утро, молодёжь. Как спалось-ночевалось? В каких краях побывать ноне довелось? Летали во сне?

— Скорей падали.

— Похоже, у всех одно и то же, — вздохнула Катерина, — сон про то, что одновременно придётся разбираться с большим количеством проблем.

— А ещё нам снилась Кола, — с надеждой проговорила Аня.

— Это хорошо. Это вселяет надежду на благоприятный исход дела. И ещё сулит приход в дом малыша… Долго ли собираетесь на снега-то смотреть? Вся зима впереди. Давайте-ка, собирайтесь, я уж кулебяки в печь поставила. Сейчас позавтракаете, да и отправляйтесь к Болотнице. Хорошо бы засветло обернуться.

Катерина развернулась и направилась было к двери, да остановилась. И, не оглядываясь, произнесла, вроде бы ни к кому не обращаясь:

— А я слышала во сне, как Небо поёт. Красиво, просыпаться не хотелось.

И, так и не оглянувшись, шагнула в сени.

Собравшаяся за завтраком семья, ни словом не обмолвилась о вчерашней ночи. Хвалили рыбаков и стряпуху, и кулебяки. Обсуждали первый снег за окном и предстоящую дорогу до Великого Велесова болота. Игнатьич внезапно вызвался составить компанию молодёжи. Признаться, и Катерина не отказалась бы прогуляться по первому снегу, да на кого дом-то оставишь?

— Пойди, я останусь и обряжусь по хозяйству, — как всегда, прочитала Леда мысли сестры.

Катерина с благодарностью на неё посмотрела, поднялась из-за стола и пошла к себе в горницу. Достала из большого сундука пуховую шаль, пару высоких шерстяных носков и рукавицы, вязанные орнаментом. Красивые. Болотнице понравятся. Всё это богатство она аккуратно завернула в серую бумагу и сунула в котомку. Стянула с печи тёплые штаны, кофту; вытащила из того же сундука свои любимые варежки (может, и не пригодятся, да пусть будут) и смешную шапочку с помпоном, оставшуюся от Аниного детства. Нарядившись, вышла в столовую. А там уже все собрались и стояли у порога. Шапочка всем понравилась.

— Ну, мама, и когда ты только её износишь, — смущённо протянула Аня.

— Никогда. В домину с ней лягу. Не забудьте!

Дрон уже вышел во двор и возился с Айхой. За ним и остальные путешественники горохом посыпались с высокого крыльца.

— Ну, с богом, — отсёк Игнатьич сборы.

И все потянулись за ним по тропинке, уводящей из деревни. Леда стояла на крыльце и смотрела вслед маленькому отряду родных людей.

— «Великих Людей, — думала она. — То, что им предстоит сделать в ближайшие годы, я бы не поручила больше никому. Удивительно, что сами они не только не считают себя великими, но и с великим уважением смотрят на других. И искренне верят, что на свете много людей, гораздо превосходящих их по мастерству и таланту. Должно быть, именно эта искренняя вера позволяет им сохранить свой Дар в первородной чистоте и силе».

Воспоминания о непростой ночи, которую им пришлось пережить, не вмещались в дом. Надо было вынести их в лес, в поле, на Великое Велесово болото, куда угодно, только не оставаться с ними в избе.

Интуитивно все выбрали дорогу — этого великого лекаря, не раз спасавшего в трудных жизненных перипетиях. Не первый раз поручали они ему, казалось, безнадёжно запутанные пряхой Макошь, нити своих жизней.

Узкая тропинка сначала бежала вдоль Речки, по присыпанному первым снежком угору, потом петляла среди сосен, и всё время заметно шла под уклон. Маленький отряд шёл споро. Желания говорить не было. Сначала каждый должен был сам принять и переварить в себе события прошедшей ночи. То — работа души, и нет на свете более одинокой работы.

Так в молчании прошли больше часа. Лес стоял тихий, будто разделяя настроение людей. И только лайка стрелой носилась вдоль тропинки, резвилась на воле, не слыша окрика хозяина. А хозяин сегодня не слышал сказок леса. Шёл, погружённый в свои думы. Ещё через час вышли к лесному ручью, впадавшему в Речку. И Игнатьич объявил привал.

— Может, ну его — привал? Хорошо же идём, — подала голос Катерина.

— Привал, — повторил Игнатьич.

И все согласились. Анна, подхватив закопчённый котелок, потрусила по крутому откосу к воде. Когда вернулась, на поляне уже горел костерок, и Катерина раскладывала припасённую снедь. В закипевшую воду кинули пригоршню ароматных трав, и все придвинулись поближе к огню.

Вот-вот должен был зародиться разговор. Но никто не решался первым произнести всех волнующее слово. Переминались неловко, дули в кружки и молчали. И тогда Катерина запела: «Ой, при лужке, лужке, лужке, — при широком поле, — при станичном табуне — конь гулял на воле…»

Пели сначала тихо, потом в полголоса, а потом громко, слаженно, с наслаждением пропевая звуки слов: «ты лети, лети, мой конь, лети во станицу…»

Отпустило. Посмотрели друг на друга и заулыбались. Никакие слова больше не нужны. Всё было спето.

— Эй, вы, там. Что это вы расселись посреди леса?

Все обернулись на голос. На другом берегу ручья стояла, опираясь на клюку, классическая баба-яга.

— Здорово, Игнатьевна! — приветливо помахала ей Катерина, — какими судьбами ныне так далеко от дома?

— На охоту ходила, — проворчала старуха, — да слышу, поют в лесу, вот и отвернула к ручью — посмотреть, кто нынче голосит многоголосо, что за зверь такой. Ан — а то Паница в гости пожаловала. На-ко, на-ко, всей гурьбой бурлаки привалили. За что я чести такой удостоена? Али изба вам стала тесна?

— Пришли к тебе хлеб преломить. Осенние Деды прошли — ты не появилась. И вчерашнюю Велесову ночь пропустила. Вот, сами несём тебе гостинцы.

— Не лукавь, Катерина. Простор вам понадобился после Велесовой-то ночи, мать-земля под ногами, северный ветер в корабельных соснах. Вот и топаете в даль далёкую — на Великое. Благо цель есть — моя избушка. Ну, давайте, перебирайтесь, что ли, на мой берег.

Путники быстро собрали бивак и стали перебираться через ручей по двум поваленным лесинам. Игнатьич перешёл последним. И как только он ступил на берег, старуха, до того стоявшая к гостям вполоборота, резко повернулась и поклонилась прибывшим в пояс:

— Здравствуйте, Великие.

Путники недоумённо переглянулись, но ответили тем же поклоном.

— Здравствуй, париха.

Глава 6

Неважно, что никто из семьи не ощутил пока произошедшей с ними перемены. Зато это учуяла земля. И обретение семьёй Силы не вызвало у неё удивления.

Париха проворчала лишь что-то вроде того, что долго в Силе не было нужды. И что грядут, видать, лихие времена, и надо бы обновить запасы трав, да и колоду сменить.

День, тем временем катился к полудню. Надо было поспешать. Глянув на скрюченную старуху, Дрон печально подумал, что теперь придётся сбавить шаг. Но Болотница встала на тропу первой и, на правах хозяйки повела гостей к избушке. Маленький отряд ничуть не замедлил ход, и через час показалась замшелая изгородь, а за ней — травянистый пригорок, и на пригорке паслась коза.

— Не боится ваша коза волков? — насмешливо спросил Дрон.

— Пусть они её боятся, — в тон ему ответила бабка.

С доски перешагнули изгородь и встали на хорошо утоптанную тропку.

— Видать, много народу в это лето у тебя побывало, Игнатьевна?

— Екскурсанты, в основном. Но, бывало, и по нужде приходили: за травами там, погадать, милого приворожить. Слава богу, издыхает ихняя безмозглая медицина. Люди стали к истокам возвращаться. На кой леший скажи мне, при той же простуде, синтетический аспирин? Золотой мочой писать? Почему не заварить ту же ивовую кору? Добавить в неё щепотку таволги, да влить всё в кипрей — завтра ваш больной про простуду уж и не вспомнит. Обогатились, обогатились химики за прошедший век на синтетических пойлах, пора и честь знать.

— Ворчунья ты старая, — улыбнулась на разглагольствования парихи Анна.

— Ага, поварчиваю по привычке, — легко согласилась та.

За разговорами поднялись к избушке. Оглядевшись, Дрон понял, что дом стоит на гряде — довольно узкой дугообразной возвышенности, сорока — сорока пяти метров в высоту. И дуга эта отделяет лес от болота, возвышаясь над ним, как нос корабля или стена крепости. Тут уж кому как привидится. Ширина гряды возле дома была метров восемьдесят, а то и меньше. Со стороны леса, откуда пришли путники, склон был относительно пологим, и, так как за ним ухаживали: вырубали поросль и ежегодно выкашивали, превратился в клеверный луг. С другой же стороны, склон был крутым, заросшим хвойно-мелколиственным леском, сквозь который открывался величественный вид на бескрайний простор Великого Велесова болота. Среди деревьев по всему откосу замшелыми зубьями торчали огромные, покрытые лишайником, валуны. Некоторые выделялись особенно и были до двух метров высотой.

Один такой великан стоял около самого крыльца, и на его вершине, как на троне, восседал огромный чёрный кот.

— Здравствуй, Василева! — потянулась к коту Аня, — познакомься, Дронушка, это — царь Калевалихи, её хранитель и охранник — кот Василева. Тут только он решает, кто из лесных обитателей будет жить на гряде, а кто должен обходить её стороной. Потому Милка и не боится волков.

Кот позволил стащить себя с трона и потискать, но недолго, через минуту заелозил, спрыгнул на землю, подошёл к хозяйке и потёрся о ноги.

— Ладно, чего у крыльца стоим — заходите в избу, — пригласила Болотница. — Нюра, а ты на ледник сбегай: я там угощение для вас припасла.

— Знала, что ли, что придём?

— А как же… Коли гора не идёт в Паницу, то Паница идёт к горе. Куда уж проще. Знала, что соскучитесь.

— Ну и самомнение у тебя, — крякнул Игнатьич.

— Не самомнение, а интуиция! — тут же парировала париха.